Мама ангела [Лариса Барабанова] (fb2) читать онлайн

Лариса Барабанова Мама ангела

Моему Игорёшке посвящается

Соня прижалась щекой к земле и шёпотом повторяла: «Прости, прости!» С памятника на неё смотрело лицо отца, но не его могилу она поливала слезами. Соня лежала ниже – на небольшом холмике, который скрывал не гроб, а картонную обшитую тканью коробку. Если бы здесь была плита или крест, пришлось бы писать слева дату смерти, а справа, через чёрточку, – дату рождения. Прошёл как раз год. Все близкие считали, что Соня уже смирилась: да, трагедия, но чего только в жизни не бывает! Надо забыть. Про это и не говорили, разве что шёпотом. «Она сильная, справится!» – такое мнение позволяло её близким не переживать. Но Соня не забывала. Иногда слёзы текли и текли, а она мечтала об амнезии. Потом одёргивала себя: она не имеет права забыть, что её сын лежит на кладбище в ногах у деда. И если дано ей такое испытание, она должна выдержать.

Сони не было на похоронах, её не пустили. Она сидела дома со старшим сыном, пока её мать и муж забирали тельце из морга, везли на сельское кладбище и смотрели, как коробка быстро исчезает под комьями земли. Соня набралась сил только год спустя: с пересадкой доехала до села, долго брела с искусственными цветочками в сумке через пыльную пустынную дорогу – и легла на могилку, шепча мольбу о прощении. Ей хотелось, чтобы кто-то прошёл мимо, чтобы этому человеку можно было сказать: «Здесь лежит мой сын Игорёшка. Он умер до того, как родился». Соня искала не сочувствия, а просто возможности выговориться. Дневник уже не помогал. А близкие… Она знала, что им было бы слишком больно слушать её. Поэтому горевать приходилось про себя. Лишь однажды на детской площадке Соня в ответ на невинный вопрос, не собирается ли она завести ещё ребёнка, выложила перед незнакомой женщиной, тоже матерью, желавшей просто начать светский разговор, всю свою историю. Больше она эту собеседницу не видела. Оно и к лучшему. Значит, не стоит таким делиться. Твоя боль – ты её и проживай.

После того разговора Соня как раз и завела дневник. Пока печатала его, слёзы катились из глаз по лицу и даже по одежде, но она их не вытирала. С ними выходила часть боли – и становилось чуть легче.

Я должна быть сильной, чтобы не страдали мои близкие. Я должна быть сильной, чтобы не залиться слезами. Я должна быть сильной, чтобы не сойти с ума. Я должна молчать… И я больше не могу – мне просто надо выговориться, выплеснуть это из себя, чтобы жить дальше, жить после.

Дальше Соня подробно описала, как всё случилось: как она перестала чувствовать шевеление в животе, как пыталась разбудить малыша, как на приёме у гинеколога заподозрила страшную правду… В роддоме, куда её отвезли на скорой, ещё раз попытались послушать сердцебиение плода, потом повели на УЗИ. Там мужчина с усталыми глазами сказал ей: «Всё мёртвое». Соня без слёз дошла обратно до приемного покоя, сравнительно спокойно взяла телефон, набрала номер мужа и сказала: «Ребёнок умер». И только тут заплакала, как плачут только от безысходности. И главный вопрос был даже не «почему?», а «что я скажу сыну?» Её успокаивали, дали пару таблеток глицина и объяснили, что ей надо набраться сил – нужно ещё рожать, ни на что уже не надеясь. В другом роддоме, по месту прописки. Потом, пока ждала мужа, Соня позвонила маме, рассказала всё и попросила сообщить всем остальным. Сама она не могла говорить больше ни с кем.

В роддоме её положили в отделение, где лежали беременные с патологиями, дали таблетку и велели сообщить, когда начнутся схватки. В одной палате с Соней лежала ещё одна несчастная – Юля. Она ждала девочку, которая должна была стать четвёртым ребёнком в семье, но её ударило током, и вот теперь ей тоже приходилось вызывать роды. Остальные две соседки по палате ждали появления на свет живых детей, так что Соня и Юля решили ничего им не говорить, не волновать. Врачи говорили, что делать кесарево сечение, если умер плод, нельзя, но не объясняли, почему. Соня поняла и сама: если скальпелем заденут тело ребёнка, трупный яд убьёт её. Оставалось надеяться, что таблетка подействует. Три дня Соня лежала в палате и наблюдала страх в глазах дежурных врачей, которые подходили к её постели с трубкой для прослушивания сердцебиения плода и слышали от неё: «Не надо! Антенатальная гибель». Она впервые увидела это выражение на справке, которую ей дали в том роддоме, где констатировали смерть её ребёнка. И теперь не могла это выбросить из головы. Её малышу было 36 недель, когда его сердце перестало биться…

Первой родила Юля: переживала слабые схватки весь день, а к ночи пошла к акушерке. Через несколько часов вернулась за вещами. Всё было кончено. Соня молилась только об одном – чтобы и она поскорее вырвалась из этого ада. Но это, как оказалось, был лишь первый круг.

Вызванные гормональными препаратами схватки были ужасны: я даже думала, что не переживу их. Молиться я могла только в самом начале схваток, а потом я превратилась в какой-то мычащий от боли овощ. На момент родов мой малыш был мёртв около пяти дней. Мне не довелось рожать одной: ночью привезли ещё двух рожениц, и я смотрела и слушала, как и они страдают от схваток. Но я-то знала, что их за эту боль ждёт награда, а меня – нет. Я не понимала этого вполне, пока не услышала крик ребёнка в соседней родовой. Я на тот момент уже родила мёртвого малыша, узнала, по какой причине он погиб (истинный узел на пуповине), и отказалась на него смотреть, хотя врач меня уговаривала: «Это же твой ребёнок!» Акушерка накрыла тело пеленкой, и мне показали только узел, погубивший малыша. А в соседней родовой один за другим на свет появились девочка и мальчик, дети счастливых матерей. Я лежала и плакала, думая о том, что больше никогда не захочу рожать…

Но и это было ещё не всё. После родов Соня оказалась в общей палате, где уже лежала Юля. Туда же чуть позже привезли и тех самых женщин, что были в предродовой.

Оказалось, что мои соседки ничего не поняли, и одна из них спросила у меня: «Кто у вас? Мальчик?» Пришлось объяснить. Вторая не слышала. Ей пришлось объяснить позднее. И вот она-то и выдала фразу, что на моем месте умерла бы прямо на столе. «Мне нельзя было умирать – у меня есть сын», – ответила я. Дальше началась медленная пытка: соседки звонили родным и близким, а те поздравляли их с появлением на свет малышей. Потом детей стали привозить на кормление… Всё время кормлений я провела в коридоре – иногда с Юлей, иногда без неё. Пару раз я плакала, уткнувшись в подушку, и пустырник, купленный по совету Юли, не помогал. Я понимала, что надо просто смириться, но организм отказывался это делать. К счастью, врач, который вёл нашу палату, вошёл в моё положение и выписал меня на следующий же день после родов, потому что послеродовое УЗИ у меня было хорошее.

Соня узнала, что у боли нет границ, когда приехала с забравшей её из роддома мамой домой. Там стоял комод, приготовленный для малыша, а на балконе дожидалась кроватка. А потом мама привела из садика её сына – пятилетнего Федю.

Пока я была в роддоме, он жил у бабушки, ему сказали, что мама с папой зарабатывают деньги. Он очень ждал Игорёшку, очень хотел братика… Объяснения взяла на себя бабушка: она сказала ему, что его мама заболела и что Игорёшки теперь не будет. «Мама! Игорёшки не будет, но у меня есть двоюродный братик Максимка, и я буду защищать его», – сказал мне сын с порога. Я нашла в себе силы не заплакать ни тогда, ни потом, когда он почти каждый день уточнял: «А Игорёшка совсем исчез? А когда он вернётся?»

Соне пришлось удовлетворять любопытство соседки, интересовавшейся, «почему никто не плачет», знакомых, которые встречали её на улице без живота и без коляски, подруг, которые спрашивали, куда она пропала… Пришлось запланировать поездку в санаторий с мамой и Федей, чтобы никто не вытягивал из неё последние силы. Но перед отъездом Соня решила постричься и покрасить волосы в рыжий. Она не могла видеть в зеркале лицо, которое счастливо улыбалось ей восемь месяцев. И вот в парикмахерской её настиг звонок из роддома: тело можно было забирать завтра. Пришлось решать вопросы с похоронами прямо тут же, с вонючей фольгой на голове.

Пятница для меня началась с того, что, отведя Федю в садик, я начала собирать вещи, чтобы обрядить Игорёшку. Распашонка, ползунки, шапочка, вышитое одеяло – как для выписки из роддома. Это было невыносимо, но необходимо, поэтому я это сделала. Потом вдруг оказалось, что для того, чтобы похоронить Игорёшку в могилу к моему отцу, требуется сначала оформить документы в ритуальной конторе, и муж поехал туда (документы из роддома мы забрали вместе, дальше я поручила всё ему). А я пошла по магазинам искать коробку, в которой мы могли бы похоронить малыша. Дома была одна вроде бы подходящая, но слишком маленькая – всего 40 см в длину, а малыш был 52 см… Нигде ничего походящего не нашла, поручила мужу купить такую же коробку, как у нас дома, но побольше. Он купил, приехал домой и расплакался. Я обняла его и гладила по спине (утром он так же утешал меня), потом он вытер слезы и сказал: «Ничего, главное – у нас есть Федя».

В тот самый день, когда Сонины соседки по палате выписывались из роддома, её муж и мама забирали тело Игорёшки из морга. Похороны прошли без неё. А утром в субботу Соня с мужем и сыном пошла в кино – потому, что жизнь продолжается. Потому, что у неё был Федя. Потому, что нельзя было дать горю её сломить.

Потом была поездка в санаторий – и новая жизнь. Соня нашла новую работу и поступила в вуз, чтобы получить другую профессию. Она заняла себя на сто процентов. Свободного времени Соня себе не оставляла. Больше дел – меньше мыслей. Но боль нападала исподтишка. Как только Соня расстраивалась, у неё начинала дико болеть голова. Пришлось идти к неврологу, который, замучив её вопросами о трагедии, в конце концов прописал транквилизаторы. Они вроде помогали, но не всегда.

Сегодня чувствую себя очень плохо – голова кружится, болит, ноги не держат… Пришла с работы и заставила мужа с сыном пойти со мной гулять. Не помогло. И уже второй день как будто еда просится обратно – ком в районе трахеи, кажется. Ощущение, что я уничтожаю сама себя изнутри.

А ещё Соне стало страшно жить. Она боялась случайностей, которые могут произойти с любым из её близких. Конечно, больше всего она боялась за Федю. Ведь к ней пришло понимание, что в собственной жизни она не решает ничего. Не будучи религиозной, Соня стала ходить в церковь, выучила молитвы, и в конце концов у неё с мужем зашёл разговор о венчании. И оно состоялось через два месяца.

Мы теперь вместе навсегда. Волновалась я ровно до того момента, как началось само венчание. В этот момент меня охватило спокойствие. Мне было не так уж важно, как я выгляжу (на свадьбе, помню, я постоянно на этот счет дёргалась), хотя сравнения с невестой в пышном платье, которая стояла рядом, я, конечно, не выдерживала. А с другой стороны… Да, у неё прическа, макияж и кринолин, а у меня – шесть лет брака, ребёнок и редкостное взаимопонимание с мужем.

Потом жизнь вроде бы вошла в привычную колею. Работа – дом – учёба. Ни минутки свободного времени. И вот вдруг Соню накрыла такая безысходность, что просто не захотелось больше жить. И ведь повода-то не было. Так, по дороге домой прошла по бульвару, а там гуляют мамочки с колясками… Соня скрывала от мужа и сына своё состояние. Снова купила лекарства, которые ей прописал невролог. Даже не было сил что-то записывать в дневник. Промучившись две недели с кошмарными мыслями, Соня вдруг поняла, что случилось: да ведь она недавно узнала, что её лучшая подруга ждёт второго ребёнка! И вроде бы обрадовалась, но где-то в глубине души позавидовала. Недомогание Сони постепенно сошло на нет. Жизнь продолжалась! И вообще – пора уже забыть. Полгода прошло уже, хватит.

Весной Соня вернулась к дневнику и написала там:

Наверное, я пока не готова заводить ещё одного ребёнка. Почему же я тогда этого хочу? Чтобы доказать, что я нормальная, как и все, что я не проклята и что у меня тоже может быть всё хорошо? И сын опять просит братика, потому что ему не с кем играть.

Прошёл ещё месяц. Кругом, как заговорённые, беременели и рожали знакомые и подруги. Соня посмотрела-посмотрела и тоже загорелась идеей «сходить ещё за одним».

Сегодня ночью мне приснилась дочь – новорождённая девочка. Я её родила как-то легко и быстро – так, что даже сама удивилась. Я её нянчила – одевала, кормила (почему-то из бутылочки). Проснулась в хорошем настроении. Пора признаться себе: я хочу ребёнка. Оговариваюсь, конечно: «Если Бог даст». Но хочу. Очень.

Страх не ушёл. Соня металась между работой, домой и учёбой, боясь мечтать о ребёнке, но всё равно грезила о нём. «Ты уверена, что хочешь этого? Ты тогда чудом избежала смерти», – говорила ей мать. Соня была уверена, но страх, что всё повторится, возвращался снова и снова. Имела ли она право так рисковать?

А потом подкралась эта самая дата – год с того дня, когда Игорёшка, мёртвый уже пять дней, родился. Собираясь на кладбище, Соня не знала, зачем она туда едет. Но вот теперь она лежала на могиле своего сына и просила прощения. За то, что, когда в последний вечер своей жизни малыш сильно толкался, она в сердцах сказала: «Игорёш, дай маме отдохнуть хоть немного!» И вот у Сони есть все возможности отдохнуть, а она шепчет земле, ставшей постелькой для её мальчика: «Прости, прости!»

Никто так и не прошёл мимо, она так никому и не выговорилась. Но уходила с кладбища с ощущением, что произошло что-то важное. Что-то, что позволяет ей дышать и не уничтожать себя изнутри. Соня приехала домой и оставила последнюю запись в дневнике:

Я никогда не видела моего младшего сына – только на УЗИ. В роддоме я отказалась на него смотреть, хоронить его не ездила… Как будто отказалась от него. Это рвёт мне сердце. Но я сделала это, чтобы не умереть от горя. Да, я не видела моего малыша, но я молюсь за него каждый день. Да, я не хоронила его, но я собирала вещи для его похорон – как на выписку из роддома. Такое не надо бы переживать ни одной матери.

Моему сыну мог бы сегодня исполниться год… Он бы уже ходил и что-то говорил, наверное. А я не шарахалась бы от малышей и мамочек с колясками. И не напрягалась бы, отвечая на вопрос людей, давно меня не видевших: «Ну как малыш?» Неловкий момент, когда не понимаешь, о ком тебя спрашивают – о Феде или об Игорёшке. Кто-то, наверное, до сих пор не знает, как закончилась эта беременность.

Но всё, оказывается можно пережить. Запереть боль, заставить себя не думать, не вспоминать. Начать жизнь заново. Наверное, так может быть только при условии полной амнезии. Время, конечно, лечит. Вернее, отвлекает. Особенно если ему помогать. Но я клянусь тебе, Игорёшка, что не забуду тебя никогда. Как бы больно ни было, ты – мой сын.

***

Прошло полгода, потом ещё несколько месяцев. Забеременеть не получалось. Соня, конечно, сходила сначала к врачу. Гинеколог отправила ей на УЗИ, дала направление на анализы и в конце концов сказала, что всё в норме. Соня сходила с ума от беспокойства, начиная подозревать, что больше никогда не сможет иметь детей. Значит, она всё-таки в чём-то перед Богом виновата. Наверное, в этом всё дело. И ноги сами снова понесли Соню в церковь.

Рождественский пост, потом Великий… Вечером накануне Вербного воскресенья на исповеди молоденький священник отец Филипп выслушал список Сониных грехов. Впервые она призналась, что ропщет на Бога за то, что он не даёт ей шанс снова выносить и родить малыша. Отпуская грехи Соне, отец Филипп произнёс: «Пусть будет ей по молитвам её». Впервые священник, услышавший её историю, ей посочувствовал! Соня была благодарна ему неимоверно. У неё появилось ощущение, что всё будет хорошо.

Она поняла, что ждёт ребёнка, когда шёл Петров пост. Соня, сама себе не веря, держала тест с двумя чёткими полосками и плакала от счастья. Они всей семьёй уже запланировали путешествие в Тунис, так что получалось, что теперь они летят туда не втроём, а вчетвером. В середине отдыха Соню сразил токсикоз – пришлось питаться исключительно арбузами и лимонным сорбетом, ведь только от них её не тошнило. Но какая это всё малость по сравнению с тем, что её молитвы были услышаны!

Это была очень нервная беременность, полная страхов, которые не хотели никуда уходить. Соня долго не говорила матери, что ждёт малыша. Сказала только после УЗИ. Имя на этот раз выбирать заранее не стала. Не купила ни одной пелёнки или распашонки, запретила готовить дом к появлению малыша. Все беременные суеверны, а Соня была таковой в квадрате. Она в тот момент дописывала магистерскую диссертацию – и накануне её защиты упала в обморок. Её увезли в роддом и положили на сохранение. Соня вынесла все истеричные выходки заведующей кафедрой и защищалась уже через две недели, когда её выписали. После Нового года при прохождении очередного УЗИ выяснилось, что мальчик, которого Соня носила уже почти восемь месяцев, лежит головой вниз, и что есть проблемы, из-за которых снова придётся лечь на сохранение. Она без колебаний собрала сумку и отправилась в тот же роддом. Соне сказали, что лучше будет делать кесарево сечение, чтобы избежать осложнений. Она согласилась сразу же.

Дело в том, что узел на пуповине, погубивший Игорёшку, затянулся не случайно. И за это тоже Соня казнила себя каждый день: малыш лежал головой вниз, и гинеколог рекомендовала ей делать специальные упражнения, чтобы он перевернулся. И малыш сделал это, одновременно затянув образовавшийся ещё на ранних сроках узел, о котором никто не знал и которого ни на одном УЗИ не было видно. А ведь всё, чего хотела Соня, – избежать операции. И ведь избежала, рожать пришлось самой. Теперь же Соню не страшило кесарево, она боялась только одного…

Конечно, ей было страшно, когда отошли воды и пришлось готовиться к операции поздним вечером в субботу. Соня попросила, чтобы ей сделали местную анестезию и оставили в сознании. Ей было крайне важно услышать первый крик малыша. И она была вознаграждена за месяцы боязни и переживаний. Когда к её лицу поднесли крохотного ребёнка, она смогла только выдохнуть: «Живой!»

***

Федя очень обрадовался, когда домой принесли его брата, которому дали имя по святцам – Георгий. Он ведь так ждал его! Георгий, человечек пяти дней от роду, смотрел на него не по-детски серьёзными глазами. А Соня не верила своему счастью.

Как и все дети, Георгий (именно так его и называли все члены семьи – полностью) много падал, когда учился ходить. Врезался во всё, когда бегал. Соня сбилась со счёта, пытаясь вспомнить все случаи, когда она, на минутку отвернувшись, застигала его на краю кровати или даже стола.

«У Георгия отличный ангел-хранитель!» – не раз говорила счастливая мать. И вот однажды, когда ребёнок в очередной раз чудом не разбил себе голову об угол шкафа, Соню осенило.

Через три года после первого визита она вернулась на кладбище. Снова с цветами, но на этот раз в компании с мужем. Георгия оставили с бабушкой. Соня зашла в оградку, опустилась на землю перед холмиком и, положив на него ладонь, шепнула: «Я знаю, это ты – его ангел. Ты отлично справляешься, правда. Я люблю тебя! Я счастлива, что ты есть у меня, что ты рядом. Я – мама ангела!»