Внутри [Фридеманн Люгер] (fb2) читать онлайн

Эрих Хольтц, Фридеманн Люгер Внутри

"Алло! Я в метро, не могу говорить. Перезвоню. – глухой мужской голос пытался побороть шум летящего через тоннель поезда. – Что?!"

Чёрное полотно за стеклом проносилось со свистом и дребезжанием, цепляясь щупальцами электрических кабелей за мысли и увлекая их за собой назад, в бесконечную темноту, существующую для миллионов глаз исключительно в прошлом моменте. Всякий раз, когда незримый механизм схлопывает створки, разделяющие привычное течение времени там, наверху, и не поддающееся никаким разумным законам иллюзорное "время" в ненасытном чреве воскрешённого цивилизацией хтонического змея, настоящее обрывается. В сознании людей образ времени представляет собой опасную смесь памяти и ожидания. Удивительно сложно заметить недостающую переменную – огромная дыра размером с целую жизнь зияет на месте настоящего. Это утраченное созерцание. Створки схлопываются – и лабиринт без выхода становится единственным невыносимым наполнением того, что наверху привыкли называть "личностью". "Осторожно, двери закрываются" – и лязг постепенно превращается в белый шум, силуэты в толпе сливаются в бесформенные блуждающие огни, следовать за которыми бесполезно. Для этого нужна хоть какая-то точка отсчёта.

Поднимаясь по ступеням с Пушкинской, мужчина посильнее запахнул плащ. Кто-то задел его плечом и тихо выругался. Какая разница? Находясь в этой толчее по пять или шесть часов каждый день, перестаёшь относиться к подобным инцидентам как к чему-то, что имеет к тебе хоть какое-то личное отношение. Резко завернув налево у памятника, мужчина опустился на одну из лавочек, не успевших избавиться от влаги недавно прошедшего дождя. Оставалась ещё пара минут до назначенного времени. Поглубже вдохнув сырой осенний воздух, мужчина достал из кармана пачку сигарет. Некоторое время он смотрел на мелькавшие в дыму фигуры прохожих и мысленно представлял себе лица тех, с кем ему предстояло встретиться после намечающегося заказа. Сперва воображение работало в нужном русле, но постепенно незапланированное творческое напряжение начало искажать заданный разумом порядок, и перед глазами возникала какая-то схема с идущими во все стороны разноцветными линиями. Тут человек вспомнил, как слегка рябящий экран в вагоне показал ему афишу новой громкой выставки – "Полукруглый предмет прямоугольной формы".

К лавочке подошёл взъерошенный гражданин средних лет в клетчатом пиджаке и нелепых зелёных брюках. Поправив тонкие очки, он обратился к сидящему мужчине: "Борис Андреевич?" – неуверенно спросил он. "Евгений?" – ответил вопросом на вопрос человек в плаще. "О, ну вот и славно!" – удовлетворённо проскрипел неудавшийся столичный модник. Борис почувствовал, что сырость лавки сквозь плащ добралась до его брюк и начала неприятно пропитывать грубую ткань. "Как вы представляете себе полукруглый предмет прямоугольной формы?" – спросил он, задумчиво выпуская дым. "Если прямоугольник прямоугольный, а круг – квадрат, – сказал Евгений, – то треугольник – это треугольники… Квадраты… Треугольники… Квадраты… А если считать всё прямоугольными параллелепипедами…" "Простите, – перебил его Борис, – а кто вы по профессии?" "Преподаватель математики в МГУ!" – с гордостью отметил мужчина в очках, подняв указательный палец вверх и совершенно не уловив комичности своего жеста. Борис подумал, что, очевидно, этот педагог довольно хорошо знает свой предмет – без труда может читать лекции по геометрии студентам. Борис, в своё время не отличавшийся прилежанием в учебе, с удовольствием слушал, как Евгений с выражением зачитывает таблицу умножения. Когда цифры закончились, Евгений облегчённо выдохнул. "Так что насчёт вашей жены, уважаемый?" – опередил продолжение математических исчислений Борис. “Что ж, – сказал математик, – расскажу. Мы познакомились в аспирантуре. Я подавал большие надежды в науке, а она каждый день утром и вечером мыла пол в моей аудитории…" "Можно ближе к делу?" – вновь перебил его Борис, закуривая очередную сигарету. "Можно", – согласился воодушевлённый преподаватель. "Потом выяснилось, что я ей немного интересен, и в итоге мы сыграли свадьбу! Где-то год назад я начал частенько уезжать на конференции, и знаете, что произошло?" "Нет", – честно ответил Борис. "Она, хм-м… Начала приводить в наш дом… Кого-то. Коротко, короче говоря. Знаете, я взял в привычку проверять счета и по выходящим суммам заметил, что расход воды и электричества невероятно возрастает, стоит мне уехать. Кроме того, я осведомился у соседей, и оказалось, что периодически их очень беспокоит шум в нашей квартире. По времени всё совпадало. Также я проверял наш домашний компьютер, и время, проводимое женою за онлайн-играми, в разы уменьшается с моим отбытием. Однако, когда я возвращаюсь в родной дом, она меняется на глазах, – Евгений поправил очки. – Поднимается рано утром, что для неё, поверьте, несвойственно, и уходит куда-то. Дома я её уже почти не вижу – разве что за монитором. Вот так…" – закончил математик, по-прежнему стараясь не глядеть на собеседника. Борис вздохнул и поднялся с места. "А как её зовут?" "Да, чёрт побери, никак её не зовут!" – раздражённо воскликнул взъерошенный человечек, но тут же, смущённо оглядевшись вокруг, притих. – "То есть, извините, её зовут Виктория. К слову, забыл сказать, – теперь она нигде не работает. Только снимает деньги с моего счёта". "И всё?" – как бы с недоверием спросил Борис. Евгений сперва взглянул на него в недоумении, потом внезапно хлопнул себя по лбу: "Ах да, простите! Всё дело как раз в том, что ещё она делает! Поэтому я и обратился за вашей помощью. Мне нужно узнать, куда она уходит и чем там занимается, понимаете? Я много раз пытался поговорить с ней об этом, но в итоге мне приходится обращаться к вам, детектив…" Борис поморщился. Ему не нравились эти отдающие нафталином словечки. "Послушайте, Евгений, – сказал он сухо, – вы же понимаете, что мне придётся вмешиваться в частную жизнь вашей супруги, разглашать личную тайну, то есть это…" "Стоит дорого! Да, я знаю! – перебил Евгений, доставая из тряпичного портфеля плотно набитый конверт. – Но поймите, мне нужно точно узнать, куда она ходит и чем занимается. Я заплачу вам ещё, когда получу первые сведения. Вот папка – в ней фото, адрес и ещё кое-какие данные."

И снова беспрерывный конвейер эскалатора, белые стены пути, уходящего вниз, в подземелье гула и скрежета, к бьющимся друг с другом потокам, развеивающим концентрацию мысли. Два сверкающих глаза выпрыгивают из темноты и ложатся прямо под ноги холодным свистом тормозов. "Осторожно, двери закрываются!" Когда они попрощались? Час назад? Полтора? Пятнадцать минут? Хтонический змей поглотил толпу. Что это за существо? От мира ли тьмы и агрессивной воли подземных богов или из светлого будущего человечества? Что пробудило его к жизни – магия мёртвых, хозяев недр, противостоящих Солнцу и Духу, или же сила Человека, решившего обуздать время и пространство, заняв престол божества?

***

Есть поверье у шахтёров одно. Блуждает голубой огонёк по стволам шахт, перемещая оставленные рабочими предметы: повезёт – недалеко запрячет, а бывает – утащит вглубь шахты, и дело с концом. Появление этого маленького язычка холодного пламени, завораживающего своим гипнотическим танцем, никогда не было замечено; лишь вспышка, сопровождающая его исчезновение, бегство от слишком близкого и пристального взгляда шахтёра, короткое шипение и потрескивание – это всё, что дозволено узреть. Голубая шляпа (так стали называть этого духа из-за его характерной формы и вызывающего какой-то мистический ужас свечения) прослыл ярым тружеником, требующим справедливую плату за свою помощь в нелёгком шахтёрском деле. Он помогал тем, кто преданно трудился на его шахте, пакостил тем, кто халтурил, и частенько выпивал вместе с шахтёрами…

Борис закрыл флягу и убрал её во внутренний карман. Его глаза, ещё секунду назад с безучастным недовольством обводившие окружающее пространство полупустого, но от этого не менее шумного, вагона, погасли, взгляд устремился вдаль, где в предрассветной дымке неясным силуэтом виднелась гора – размытые облака на её вершине, и маленький синий огонёк шахтерского костра… Борис вздрогнул и открыл уже начавшие смыкаться глаза. Он заметил, что смотрит не на свою подземную темницу, а сквозь неё – на кучку сгрудившихся возле костерка шахтеров, и слушает их тихий голос. Говорили о чём-то бесконечно грустном и прошедшем, а иногда, в минуты общего разговора, начинали петь. Сначала пели только шахтёры, а потом песню подхватил и Борис. Правда, слов он разобрать не мог, но почему-то понимал, что песня посвящалась той же шахте и её труженикам. Слова были очень тихими и едва различимыми:

"Пусть не торопится мотылек за стаей,

Пусть не нужно ему солнце в пути…

И пусть воды подземных рек тихо, как вечность, текут к морю…

Всё течёт, всё изменяется, а я не переменюсь… "

Борис пел эту песню вместе с усталыми шахтёрами, и неожиданно ему вспомнились слова о потерянном рае, которые он слышал в другой песне. Когда он открыл глаза, песня уже закончилась, но почему-то Борис ещё долго чувствовал на себе взгляд глядящих на него из темноты глаз. Шахтеры смотрели на него так, словно завидовали ему. Только чему завидовать? Чем они, в сущности, отличаются? Борис не понимал этого. Он думал, чем же, если разобраться, является его жизнь, в которой нет даже отдалённого намёка на смысл. Он не знал, что ответить этим невидящим глазам, и тогда из темноты снова раздался шёпот: "Борис, ты готов?"

Выходя из подземного перехода на небольшую площадь, он заметил в стороне от станции громоздкий мусорный бак – мусорное ведро в его верховном правовом проявлении. Справа от него сияло пасущееся в траве стальное ухо. Этот мусорный бак удивил Бориса – он никогда прежде его не видел. Подойдя к баку, Борис нагнулся над краем, чтобы разглядеть его получше. Необыкновенно древняя и покрытая чёрным налётом крышка мусорного бака почему-то показалась ему крышкой гроба. Борис прикоснулся к ней ладонью, и пальцы почувствовали шершавую поверхность дерева. На ней даже сохранился кусочек краски. Взгляд упал на наручные часы. Борис пришёл в своё обычное состояние – пора бы ускориться.

Обшарпанная подъездная дверь с пронзительным скрипом, оглушающим тихий двор, резко открывалась, выпуская в холодные просторы пасмурного города куда-то торопящихся людей, а после медленно, будто презирая вечную спешку обитателей подъезда, закрывалась. Борис опустился на одну из лавочек, стоящих на пригорке чуть поодаль подъезда, и вот уже с час наблюдал эту утреннюю суету, от однообразности которой его постепенно начинало клонить в сон. Жёлтый автомобиль такси остановился перед подъездом, уже где-то пару минут ожидая своего заказчика. Водитель опустил стекло, из-под которого показался его коротко стриженный череп, и зевнул. Борис какое-то время смотрел на автомобиль, потом перевёл взгляд на подъезд, из которого щуплый мужчина в очках вытаскивал два больших чемодана, казавшихся больше него самого. Было видно, что он нервничает и не знает, что делать со своими пожитками. "В багажник суй!" – раздался нервный возглас водителя. "Зачем? – испуганно спросил мужчина. – Я туда не сяду". "Чемоданы туда, – сказал шофер, – и быстрее, а то уже сто лет стоим!" Мужчина некоторое время колебался, а потом принялся неловко запихивать чемодан в багажник. Машина уехала, и Борис вновь стал созерцать подъезд. Евгений – а это был именно он – отбыл в очередную командировку и, судя по масштабам его багажа, на немаленький срок. Борис прокручивал последние события в голове, и пребывал в диссонансе от собственной новой работы. Формально – он был фотографом, а уж подробности того или иного заказа никак не должны были затрагивать его моральных устоев. Всё на совести клиента. Мужчине были привычны заказы на публичных личностей, тех людей, что постоянно на виду. С такими заданиями ему было проще ориентироваться в своих действиях, а что здесь? Сидеть днями на скамейке перед подъездом в ожидании появления из него неблаговерной жёнушки Евгения? Ему казалось, что был резон следить за Викторией во время пребывания её мужа в городе: докладывать, куда и с кем она ходит, что делает, собирать материал – всё как всегда, всё просто и предельно ясно. Но великому математику вздумалось платить Борису за созерцание старого подъезда и просиживание штанов на лавочке перед ним. Время тянулось долго, глаза закрывались и открывались от вновь раздающихся скрипов подъездной двери: Борис всматривался в прохожих, но, не видя в них Виктории, вновь погружался в спутанные мысли полудрёмы. "Вы что, умерли?" – пробудил его голос девушки с розовыми волосами, толкавшей мужчину в плечо и указывающей на подъезд. Борис не понимал, ни что от него хотят, ни как он уснул. Протерев глаза, он увидел на ступенях ещё двух женщин средних лет с ярким макияжем и в странных одеждах, явно не соответствующих погоде. "Так вы поможете нам?" – более утвердительно, нежели вопросительно, продолжала девушка. Рядом с её подругами у подъезда стояла грандиозных размеров аудиосистема, способная вместить сразу несколько сотен кассет. "А что я должен делать?" – спросил Борис. Девушки переглянулись. "Мы вас попросим. Мы, – она указала на своих подруг, – хотим затащить это в дом. Но оно такое тяжёлое, вы понимаете? Поэтому мы вас просим". "Пожалуйста, – ответил Борис. – Я постараюсь". Девушки доверчиво смотрели на Бориса, который подступил к аудиосистеме, прикидывая, с какой стороны за неё лучше взяться. При этом чувствовал он себя крайне нелепо.

Ещё через десять минут все было готово. С мягким шипением крутанулся диск, погасив экраны, и под усиливающийся вой динамиков комната погрузилась в темноту. "Мне пора, пожалуй", – сказал девушкам Борис, открывая входную дверь и собираясь уже вернуться на свою позицию, как вдруг его остановил пронзительный, чуть с хрипотцой, голос хозяйки квартиры, удосужившейся появиться только сейчас. "А что за красавца вы с собой привели? – женщина прищурилась, что в такой темноте было бесполезно. – Наташ, это твой сын?" Борис хотел сам ответить, сказать, что он уже уходит, но Наташа, та самая девушка с розовыми волосами и бесконечно глупым взглядом, опередила его: "Да с чего бы это мой сын? Это я у подъезда подобрала, чтоб музыку дотащил!" Борис был возмущён таким обращением с ним. "Ах вот как! – растягивая буквы проскрипела хозяйка квартиры. – таким гостям всегда рады!" Она подошла ближе к пытающемуся покинуть помещение Борису и протянула руку: "Виктория!" Борис тут же остановился и сменил тактику отступления. "Виктория?" – он медленно повернулся и попытался рассмотреть лицо девушки. "Да, Виктория! А что, уже успел услышать обо мне? Да-а… – вновь протянула она. – Меня тут не очень-то и любят." Музыка заиграла громче, и собеседница Бориса недовольно поморщилась. "Ну и музыка, хоть бы поставили что-нибудь другое, – сказала она. – Мне так хочется… чего-нибудь человеческого…" В этот момент за стеной что-то грохнуло, и в ближайшей к коридору комнате раздался женский смех. Все цвета сменяли друг друга в свете, выливающимся из гостиной, а тени на стенах и полу выглядели особенно чёрными. Борису казалось, что это не тени, а черви ползут по потолку и обоям, падают и падают вниз, и образуют уже целое многоголовое существо, из которого исходят еле различимые звуки смеха. Входная дверь ударила его в спину, и из-за неё в квартиру повалилась толпа очередных гостей Виктории. "Что за убогое заведение!" – бормотала под нос какая-то девушка, пытаясь дотянуться до дверного косяка и протиснуться мимо Бориса. "Ничего человеческого, абсолютно", – вторили ей голоса новых гостей. "Алкоголь и одиночество. Боже, какое блаженство…" – шептала другая, и её глаза были закрыты от наслаждения. "Да будет свет, – припевал хор, – да будут стены! Да будет земля, – срывалась на визг какая-то девица, – да будут люди! И да будет Бог…" Прогремел выстрел из бутылки шампанского, судя по крикам, кому-то в лицо. Борис продвигался с толпой в сторону большой комнаты, где начинался праздник. Мелькнул красный бант на рукаве женщины в жёлтом платье, мелькнули две жуткие пластмассовые головы на манжетах у девушки в белом. Какой-то дед пробежал мимо Бориса и заорал: "Где тут штопор? Штопор есть? Вы коньяка хотите?" "Спасибо, воздержусь." – спокойно ответил Борис, вернув себе дар речи. Однако, пенсионер не услышал его, так как продолжал выкрикивать: "Где штопор? Штопор! Где штопор? Я спрашиваю, кто спрятал штопор?" Борис продолжал протискиваться вперед. Вдруг он увидел девушку, стоящую возле небольшого круглого стола. В ней он узнал Викторию – жену Евгения и, судя по всему, хозяйку данного праздника чьей-то потерянной души. В самом центре стола, среди бутылок с разноцветными наклейками, лежал штопор. Бориса поразило то, что он представлял собой – это был прозрачный золотистый штопор, с рукоятью в форме пяточной кости. "Кто украл штопор? – продолжал кричать пенсионер. – Штопор украли!" Под укоризненными взглядами сидящих на диване дам Борис взял штопор со стола и направился было отдать его пожилому человеку. Но, в этот самый момент Виктория подняла на него глаза, и в ее взгляде он заметил досаду и отчаяние. "Виктория, – начал он. – я так и не представился вам. Борис." "А зачем? – ответила она с удивлением. – Какой в этом смысл? Это не имеет никакого значения." "Это, как вы считаете, имеет значение, когда человека вдруг приглашают на праздник?" "Я не знаю", – ответила она, – "я не интересовалась этим никогда. Это не важно." Она пожала плечами. Борис вдруг почувствовал себя полным идиотом. Он был в замешательстве: мысли о попадании в такую ситуацию ему и в голову не приходили. Но отступать было поздно, да и ни к чему. Он продвинулся явно дальше, чем ожидал, и узрел большее, нежели если бы продолжал сидеть у подъезда. А раз так, отступать было некуда. Музыка резко оборвалась, и тут же заиграла громче. Гости в разноцветных костюмах пустились в пляс. Стразы на них мерцали в мигающем свете диодных лент, из соседней комнаты подыгрывала губная гармошка, пронзительно пела подвыпившая пожилая цыганка, вращая кривым лицом с густо нарумяненными щеками, а вокруг неё неслись в танце раскрасневшиеся от выпитого люди. "Скорей, скорей, что вы стоите!" – кричала тем временем с другого конца коридора растрёпанная белокурая красавица. "Отдай штопор!" – завопил как из-под земли выросший перед Борисом пенсионер, заставив того вздрогнуть от неожиданности. Выхватив заветный штопор и подхватив Бориса под руку, дед потащил его в самый центр танцующей толпы. Борис совсем растерялся и на секунду забыл обо всём, сосредоточившись только на том, чтобы не отстать от остальных и не упасть. Надо просто плыть по этому течению, чтобы не вызывать подозрений и… Его мысли сбивала музыка. Пенсионер прямо в танце откупорил бутылку коньяка и отхлебнул, после протянув Борису, ожидая, что тот последует его примеру. С трудом преодолевая головокружение, Борис взял у него бутылку, сделал два глотка, не чувствуя вкуса, и отдал её дальше по кругу. Теперь он мог гораздо чётче видеть происходящее. По крайней мере, более приближенно ко взгляду на мир всех здесь присутствующих. Пенсионер одобрительно похлопал Бориса по плечу и увлёк его в очередной танец. Борис старался не терять из виду Викторию. Она всё это время стояла на том же месте, изредка выпивая или отвлекаясь на то, чтобы ответить заговаривающим с ней гостям. Борис с облегчением вздохнул, когда старый жиголо наконец оставил его, перенаправив свою энергию в сторону подлетевшей к нему очаровательной блондинки, тонкие пальцы которой были унизаны тяжёлыми драгоценными перстнями. Но нет – не успели они закончить одного танца, как в пляску с блондинкой вступил другой, и её партнёр опять потащил Бориса в толпу. Так повторялось снова и снова. Борис уже не воспринимал танцевавших, а только тупо повторял за немолодым партнёром одни и те же движения. Виктория пропала сначала из виду, а потом и из комнаты. Наконец энтузиазм старика переключился на поиски утраченной бутылки коньяка, и Борис решительно направился на поиски Виктории. Её он увидел в потёмках кухни, сидящую за столом с сигаретой в одной руке и стаканом водки в другой. "Это невыносимо, – томно проговорила она подходящему к ней Борису. – Пойдём погуляем. Всё равно никого нет. Я хочу… Нет, ничего я не хочу. Нет, ничего. А что я хочу? Я ничего не хочу". Она опустила голову на стол и зарыдала. Борис смотрел на неё в нерешительности, размышляя, как ему реагировать на эту истерику. "Виктория!" – начал он. "Не мешай, – ответила она, не открывая глаз. – Уйди отсюда и не мешай мне… Да уйди же! Уйди!" Борис испуганно отступил, сделал несколько шагов, осторожно развернулся и пошёл назад в зал, где ему вручили стакан, наполняя его коньяком. Он не совсем понимал, сколько времени он тут и что должно произойти дальше. Но он точно знал, что это необходимо, и он сделает всё, что от него потребуется здесь, а после хтонический змей вновь заглотит его, выплюнув совсем в другом месте, в котором, быть может, его мысли хоть чуточку прояснятся.

Было уже за полночь, гостей в квартире значительно поубавилось. Борис сидел на диване, медленно попивая из низкого бокала, а правее на дивных турецких подушках развалился его степенный партнёр по танцам, готовый положиться от выпитого на свою новую знакомую – статную блондинку. "Танюша, а вы знаете, что такое Честь?" – спросил он её. Она кивнула, сразу окинув его цепким оценивающим взглядом. "А Правда – это что такое?" "Честь", – ответила она с заметным немецким акцентом. "Правда? – оживился пенсионер. – Тогда скажите, Таня, о чём, кроме правды, говорит эта старинная русская поговорка: кому чего беречь, как не… Не помню. И в чём тогда правда?" Татьяна перевела взгляд с картины, чуть под углом висевшей на стене, на старика и ответила: "Считайте, что вам повезло, Джузеппе." В её глазах промелькнули лукавые искорки. Борису стало немного не по себе, но старик не разделял его недоумения, так как давно знал, что Татьяна, несмотря на всю свою симпатичность, была в высшей степени деловита и резка в обращении с мужчинами. От него не укрылась усмешка, промелькнувшая на её губах. В комнату медленно, чуть пошатываясь, зашла Виктория. Остановившись перед диваном, она обратилась ко всем присутствующим: "Тут становится скучно. Предлагаю продолжить наше веселье в клубе. Прощай, Женечка!" – схватив с полки портрет своего мужа, она наигранно чмокнула его и небрежно отбросила за плотный ряд книг.

Громкая музыка и мерцающий свет скрывали лицо ритмично двигающейся в такт звукам толпы. У танцующих был такой вид, словно они не развлекаются, а выполняют действия, имеющие в этом случае не вполне человеческое назначение. Это наблюдение особенно поразило Бориса, когда он заметил, что другие танцующие не выглядят людьми, а напоминают зомби. Бездумные лица, пустые глаза, словно запрограммированные действия – никакого порыва, одна мёртвая пластика. Джузеппе увлёк Татьяну в центр этой толпы и принялся демонстрировать ей свои хореографические способности, Борис же остался один на один с Викторией. Однако она не стремилась танцевать. "Виктория, может мне заказать Вам коктейль?" – спросил он, подойдя к ней. "Один – не надо, – ответила она. – Я могу пить и пить, сколько захочу". Протиснувшись к барной стойке, Борис заказал три коктейля, которые и подал девушке. "Что это?" – спросила она, залпом выпив один из них. "Питие для души", – ответил Борис, наблюдая как Виктория опустошает второй бокал. "В такие моменты и начинаешь ценить миг", – тихо сказала она, когда музыка на мгновение стихла. "Да… Я ведь совсем не пьяна. Просто музыка… – Она улыбнулась. – Всё, теперь я хочу танцевать. А Вы не хотите?" "Нет", – подумал Борис, но ответить что-либо не успел: Виктория уже затягивала его в толпу танцующих. И несмотря на то, что у него были возражения, по многим причинам устоять было невозможно. Разноцветные блики метались по стенам и потолку, лица расплывались, сливаясь в одно, по лицу Виктории скользила цветная вуаль, и голова кружилась всё сильней. Не было сил ни о чём думать. Только двигаться в этом бешеном ритме – и всё. Музыка звучала так громко, что не было слышно и её самой. В какой-то момент Борис потерял счёт времени и перестал понимать, где он находится. Словно через толстый слой ваты доносился до него голос Виктории, державшей его за руку, но слова не доходили до сознания. Борис перестал понимать, где он находится и кто он такой. Звуки слились в один сплошной монотонный гул.

Борис открыл глаза. Он находился в каком-то светлом вытянутом помещении. В воздухе вокруг летали белые пылинки, в одном конце этого пространства мигал тусклый электрический свет, а вдоль стен располагались длинные диваны. Борис неотрывно смотрел на мерцающий свет, пока его не привёл в сознание какой-то мужчина в синей форме: "Молодой человек, выходите! Конечная!" Борис мгновенно пришёл в себя и тут же выскочил из поезда, пытаясь понять, где он оказался. Серые колонны, расширяющиеся к полотку, тусклый свет одинокой платформы и давящая тишина. Лишь стук колёс отбывающего поезда возвращал Бориса в сознание. "Наверное, уже совсем поздно. Придётся ехать на такси." – он посмотрел на часы и удивился – было уже шесть утра. Осмотревшись, он стал замечать людей, спускающихся на станцию и ожидающих поезда в сторону центра. Борис не понимал, ехать ли ему к своему дому, или к дому Виктории. Возможно, сегодня она будет спать до обеда, а может, и вообще весь день. Но может быть и такое, что она вновь что-то затеет, может, что-то такое, что Борис был не должен пропустить. С этими мыслями он зашёл в подъехавший поезд и вновь был охвачен сном.

***

Она откинулась назад, и её затылок заколол холодок толстого прозрачного пластика, за которым мелькала темнота в самых неразнообразных оттенках. В голову пришла идея написать что-нибудь, но в мыслях не появилось и пары связных слов. Об этом так много сказано, даже в самых бестолковых песнях, а она не в состоянии подобрать ни фразы. Разве что типичные связки слов на английском, вроде тех, что постоянно всплывают в компьютерных играх после неверного клика. Какого чёрта этот мусор вообще крутится в её голове? С пяти лет она ни разу не покидала Москву, какого чёрта этот английский? Девушку, наверное, впервые в жизни осенило – в данном случае никак иначе это и не назвать. Когда внутри есть Нечто, оно плещется о рёбра… Хотя бы как маринованные огурцы в банке. Но лучше, конечно, как что-нибудь позначительнее. Оно живёт и взывает ко всем слоям человеческого существа, а те пробуждаются и отвечают на своём родном языке, голосом предков, одобрительно поглядывающих из глубин бессознательного сквозь паутину новой культуры, которую они не могут ни осудить, ни одобрить – ведь в своей вечной ипостаси их существа не подвержены человеческой страсти суждения. Их единственное чаяние – поделиться с потомком своим очищенным от суеты и нескончаемой вражды опытом. Люди часто неверно толкуют значение этого понятия. Архетипический опыт совсем не тот, что его столь часто называемый двойник. Последний лучше было бы величать "категорическими воспоминаниями" – это и есть стены того лабиринта без выхода, что человек сам выстраивает себе, камень за камнем теряя настоящее. Путь внутри лабиринта избегает конкретных содержаний и столь необходимого жизни произвола; монументальные стены категорических воспоминаний заключают мышление в плен иллюзии объективной ценности феномена и цели, тогда как объектом человеческого сознания является образ, а не сам предмет, а интенциональность образа уже предполагает гибельность подчинения личным или унаследованным "чистым ценностям", которыми и предстают для человека категорические воспоминания – всего лишь опыт (о)суждения. Архетипический опыт, голос оживающих предков, напротив, взывает к освобождению. Кто смог услышать его в себе, тот получил ключ от тайной дверцы, ведущей прочь из лабиринта, прочь от неверного свечения болотных огней, прочь от пустоты.

Девушка разблокировала телефон. Пора хотя бы попытаться. Уж если она, пусть и без слов, как-то не особо вразумительно, наконец открыла для себя сущность собственного удручающего положения, то не ровен час – она будет спасена.

***

Борис вновь оказался в том дворе, где провёл вчерашнее утро. Он направлялся в сторону подъезда Виктории мимо детской площадки, где восседала компания великовозрастных бездельников в нарядах кислотных цветов. Мужчине показалось, что среди них он мельком различил знакомые черты. Это заставило его остановиться и приглядеться. Действительно, на площадке культурно отдыхали уже знакомые Борису люди. Среди них выделялась нарядная белокурая женщина. Она курила длинную сигарету и с задумчивым видом созерцала качели, на которых повис престарелый жиголо. Небрежно развалившись на скамейке, Виктория отрешённо разглядывала собственную туфлю с отломанным каблуком. Рядом с ней стоял парень в спортивной кепке и повязывал на шее красный платок. В траве деловито возилась растрёпанная подруга Виктории – та, что вчера была с розовыми волосами. Сегодня они были уже отвратительно-жёлтыми. Борис напряг зрение, стараясь получше разглядеть происходящее на площадке. "Слушай, – обратился к Виктории парень в кепке, – что-то тебя вчера не было." Виктория недовольно усмехнулась. "Видимо, ты очень неплохо оттянулся…" Борис перешагнул заборчик и устало поплёлся к скамейке. Виктория заметила его и помахала рукой. "Борис, ты! – крикнула она. – Иди к нам!" Борис вяло помахал в ответ. Виктория кивнула на место рядом с собой. Борис повалился на сиденье. Когда он поднял глаза, то увидел, что к компании подошёл ещё один мужчина – лет на десять младше него. "Шалом! – приветливо воскликнул он, – Викуся, всё готово, как ты и просила!" Борис вопросительно взглянул на девушку. Та поняла его немой вопрос: "А что без дела-то сидеть? Я пока в метро сюда ехала, черканула Изе, чтоб народ собрал…" "Часика через полтора подъедут, притащат рулетку и картишки", – перебил новый гость Виктории. "На что ставить будешь?" – спросил Борис. "Да на семь и чёрное", – ответил парень. "А почему так?", – спросил Борис. "Так я по доброй еврейской традиции никогда на красное не ставлю", – ответил тот. Борис равнодушно пожал плечами. "Может, коньячку?", – предложил Изя, обращаясь ко всем присутствующим. "Правильно, – согласился Борис, – но раз не ставишь на красное, красного хоть наливал бы." Остальные согласно закивали головами. "А что это вы все так смотрите на меня? Я только коньячок с собой ношу. Александр Македонский тоже так делал," – парировал Изя. "Какой Александр Македонский?", – спросила девушка с жёлтыми волосами, выглядывая из травы. "Ну как какой? Знаменитый полководец Александр Македонский. Он ведь тоже коньяк только с собой носил".

Рулетка вращалась всё быстрее, карты мелькали над столом, бокалы блуждали из рук в руки. Гостя, сидящего напротив Бориса, всё чаще заносило куда-то в сторону, и приходилось его ловить и усаживать на место. "Я ставлю на красное, – заявил вдруг Изя, – я не трус, так что лучше вам мне не мешать! Впредь будете знать, с кем связываетесь!" Все не на шутку удивились. "Молодец! Молодец!" – послышалось со всех сторон. "Давайте все на красное!", – сказал Джузеппе, и все стали передвигать фишки на красные ячейки. Барабан начал своё вращение. Выиграло чёрное, и дед сорвал куш. Джузеппе забрал банк и вышел из-за стола. "На красное! Я ставлю на красное, на красное!" – вновь завопил Изя, и игра продолжилась. Борис не помнил, сколько прошло времени, – казалось, бесконечность. Вдруг он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Это была пожилая цыганка, которая до этого сидела на одном из угловых диванчиков. "Молодой человек, – зашептала она, – пожалуйста, идите со мной!" Борис вопросительно поднял бровь. Цыганка широко улыбнулась и отвела его в дальний угол комнаты. Там она села на край грязного ковра и жестом показала Борису, чтобы он тоже опустился на пол. Борис удивился, но послушно сел на ковёр. Цыганка достала из сумочки колоду карт. Разложив их на ковре, она велела Борису вытянуть две карты. Борис нахмурился. "Что вы собираетесь со мной делать?" – спросил он. "Ничего, просто посмотрим", – ответила цыганка. Борис на секунду задумался и выбрал карты. Цыганка кивнула и попросила мужчину перевернуть их. Борис так и сделал. На первой карте были нарисованы два скрещенных меча, на второй – женщина с растрёпанными волосами. "Что это значит?" – спросил Борис, разглядывая карты. "Это значит, что женщина, которая у вас на сердце, не позволит вам одержать победу над её мужем", – ответила цыганка. "Но я буду с ним сражаться, ведь правда?" – спросил Борис. "Правда", – ответила цыганка. "Но почему же я не могу одержать победу над своим соперником?" – спросил Борис. "Потому что ваша душа состоит из таких же противоречий, как и душа вашей женщины", – ответила цыганка. "Не понимаю", – сказал Борис. "А вот подумайте, – протянула дама в цветастых юбках. – Две души могут слиться в одну. Но когда вместо душ лишь клочья, как им найти согласие? Ничего, кроме хаоса, у них в результате не получится." Цыганка вздохнула и принялась раскуривать свою трубку, а Борис вернулся к рулетке. Играть больше не хотелось, поэтому он решил просто расслабиться, наблюдая за другими. Через несколько минут рядом с ним появилась Виктория с подведёнными синей тушью глазами. "Борис, – сказала она, беря его под руку. – Не против, если мы сыграем на тебя?" Борис посмотрел на нее в упор. "Зачем?" – возмущённо осведомился он. "Как зачем? Я хочу поднять себе настроение", – улыбнулась Виктория. "А что ждёт победителя?", – спросил он. "Ах, – улыбнулась девушка. – Это во многом зависит от игрока. А я всего лишь хочу поднять себе настроение." "Ну что ж, – сказал Борис. – Я не возражаю."

Во время игры Борис внимательно наблюдал за всеми игроками. Он заметил, что их движения были схожи. Они следовали какой-то одной системе, абсолютно не обнаруживая личного подхода и не стремясь угадать исход очередного кона. Глядя на них, Борис только лишний раз убедился, насколько они нищие духом. Они повторяли свои движения, словно выполняя в процессе игры какой-то бессмысленный ритуал, за которым не стояло ничего – ни понимания происходящего, ни желания поставить его в соответствие с собственными представлениями. К этому, похоже, сводились их взгляды на жизнь в общем. Однако Борис прекрасно понимал, что и сам он исполняет здесь тот же самый ритуал – даже не понимая, в чем он, собственно, заключается.

Игра закончилась. Вся комната была затянута пеленой табачного дыма. Люди огорчённо куда-то расходились. Борис пошёл на кухню следом за хозяйкой дома. Там она на секунду остановилась и растерянно посмотрела на него, но быстро отвела взгляд и принялась рыться в ящиках. "Поздравляю с победой, – доброжелательно сказал Борис. – И что же мы будем с этим делать?" Хозяйка внимательно посмотрела на него, потом повела глазами, словно решая для себя какую-то сложную задачу, и пробормотала: "Ну, жить." И действительно, ей как-то сразу стало легче – словно встал перед её внутренним взором некий план действий, в правильности которого она уже не сомневалась.

***

"Почему бы нам не покататься по МЦК?" – предложила, наконец, Виктория, набив карманы всякой дребеденью. Борис отметил для себя, что девушка совершенно спокойна, словно победа вовсе не взбудоражила её, будто внезапная идея играть на нового знакомого не значила для неё ничего, кроме самой игры. Никакого скрывающегося за видимостью истинного смысла не оказалось. Борис потёр бровь и устало вздохнул. Почему люди создали для себя эту непоколебимую иллюзию дуализма сущности и кажимости? За видимостью нет никакого другого, "истинного", бытия – чтобы не запутаться в бесконечном человеческом самообмане, стоит верить лишь в само явление, такое, каким оно себя показывает. "Это и есть желание победителя?" – уточнил Борис больше для поддержания разговора. "Да", – девушка повела его в коридор. "А победитель, как известно, не получает ничего…" – подумал мужчина, но вслух ничего не сказал.

Станция МЦК выглядывала из темноты и казалась загадочным геометрическим объектом. "Треугольники, квадраты, треугольники…" – промелькнули в голове Бориса слова Евгения. Он остановился. Вокруг медленно сновали люди. Какой-то парень шёл рядом с двумя женщинами, и обе держали его под руки – видимо, чтобы он не потерялся. "Что такое?" – спросила Виктория, не сразу заметившая, что её спутник отстал. "Всё в порядке", – ответил Борис, нагоняя девушку. Они вошли в вестибюль и поднялись на станцию. В лицо им ударил ветер. Борис и Виктория шли по платформе, дожидаясь поезда, и на каждом шагу им под ноги бросались пригоршни света, много разноцветных точек, перебиваемых резкими тенями, бесконечное разнообразие пятен и линий, складывающихся в замысловатые авангардные узоры – жуткие и притягательные. Борис глядел на лицо девушки, тоже захваченное этой игрой света, и ему казалась неожиданной её внешность, к которой он, оказывается, уже успел привыкнуть. Хотя никто из шедших навстречу не обращал на происходящее вокруг никакого внимания, мужчина ощущал их причастность к этому короткому чуду наглядной физики. Да, обыкновенной физики. Борису вдруг показалось, что всё вокруг слишком уж обыденно и буднично. Пожалуй, даже слишком заурядно – вот эта девушка, стоящая рядом, которая должна была оказаться не просто содержанкой, а хитрой интриганкой и, вероятно, охотницей за мужчинами, обманывающей такого простого человека, как Евгений, на деле не дотянула и до этой избитой роли из бульварного романчика, всё же более красочного, чем реальность многих… Викторию заинтересовала окружающая их обстановка – такое было впервые, и она незаметно для себя спросила: "Боря, а ты веришь, что ночью можно увидеть мир по-другому? Я читала про это. А ты веришь?" Борис слабо улыбнулся и взял её под руку, словно в ответ на этот вопрос.

"Давай пить чай!" – предложила Виктория, когда они устроились на новых удобных сидениях поезда, отправляющегося к следующей станции сквозь укрытую тьмой Москву. "Чай?" – переспросил Борис. "Чай, – повторила Виктория. – Вот здесь. На столике", – добавила она и откинула маленькую пластиковую подставку. Усевшись поудобнее, она достала небольшой истёртый термос. "У меня тут и конфеты есть", – девушка, пошарив в карманах, протянула спутнику горсть пыльных и помятых конфет без фантиков, к которым, казалось, прилип весь мусор, который им когда-либо приходилось встречать в закромах своей хозяйки. "Угощайся, Боря, – попросила она. – Мне что-то есть не хочется". "Неужели?" – спросил Борис, принимая у неё термос. "Ну как знаешь…" Борис опрокинул ёмкость и сделал большой глоток. Виктория едва успела подхватить термос из его рук, как мужчина согнулся в приступе кашля. "Подавился?" – взволновано спросила девушка, чуть не утратившая свою собственность. "Крепковат у тебя чаёк", – просипел Борис из-под сиденья. Виктория понюхала горлышко термоса и, опасливо озираясь, быстро сунула его в карман. "Извини, перепутала, – прошептала она и извлекла откуда-то почти такой же сосуд из нержавеющей стали. – Чай – здесь." Борис подозрительно покосился на Викторию: "Ты всегда столько барахла с собой таскаешь? И куда только это всё помещается…" "А я своё ношу с собой, – огрызнулась Виктория. – Пей чай давай, запивай!" Борис неуверенно взял из её рук термос, принюхался к его содержимому и лишь тогда начал пить. Это был какой-то дешёвый пакетированный чай с привкусом глины. Борис, закрутив крышку, вернул напиток спутнице.

"Что-то я устала, – сказала Виктория, когда поезд завершал второй круг своего бесконечного пути. – Пора бы мне домой." Они проехали еще пару станций и вышли там же, где началось их путешествие. "Завтра я планирую весь день спать, а вот вечером можешь приходить, – проскрипела девушка, – только не очень рано. Часов в шесть, думаю, встану. Не провожай." Борис с минуту смотрел ей вслед, но как только подошёл следующий поезд, развернулся и скрылся в глубине вагона.

***

Появление мифа невозможно без существования культуры, а культура предполагает деятельность личностей – для того же, чтобы человек в своём развитии достиг личностного уровня, необходима его социальность, необходимо общество, которому он может себя противопоставить. В не ведающей начала и конца шахте было бы невозможно угрюмое скрежетание хтонического существа, пережившего северных варваров, подвалы Инквизиции и даже первые открытия в области химической науки, если бы не сформировалась в гнезде из толстых электрических трубок своя подземная община. Но это совершенно особое новое общество. Миф охватил лишь немногих из его представителей – основная часть здешних обитателей каким-то образом сумела обратить процесс эволюции личности вспять. Это тени, чем-то схожие с Голубой шляпой. Кто может надолго зафиксировать на них взгляд, заметить, откуда они появляются и в каком направлении исчезают? Мелькнёт тень в одном месте, да больше уж там её не сыскать, покуда не станет Солнце вновь в нужную позицию, и тень не замельтешит по канцелярским скрепкам, пустым кофейным чашкам на офисном столе, а потом не исчезнет так же незаметно, как появилась. Прошмыгнёт на одной станции – а на следующей уж и не сыскать. Тени проходят сквозь друг друга, не выказывая никакой реакции на происходящее, природа их такова, что понятие "личность" совершенно не подошло бы для их описания, разве что слово "индивид" могло бы передать максимальную возможную степень их социального прогрессирования – в этом случае отличительными характеристиками были бы те особенности вида этих теней, что объясняются различием источников света и препятствий на его пути, образующих ту или иную тень. Совокупность теней не составляет общество, потому и культуры среди них не существует. Не обладая сознанием, как могли бы они вдруг остановиться в приступе ужаса перед поглотившим их хтоническим чудовищем? Этот ужас свидетельствовал бы о жизни. Да воспоют же Миф одинокие сказители запутанных шахт, и да будет посеяна жизнь среди всеобщего оглушительного безмолвия!

Борис быстро вытащил из кармана салфетку и дважды перекрутил вокруг кровоточащего пальца в том месте, где только что случайно оторвал заусенец. Терпение покинуло мужчину, он быстро протиснулся к дверям, чтобы дойти до дома на своих двоих.

***

Виктория встала и подошла к окну. Через его прорезь в комнату падал мягкий рассеянный свет. Борис сидел в кресле и без особого интереса смотрел на девушку у окна. Она видела его силуэт на стекле, отражение будто дрожало из-за мелких капель дождя, бесшумно пролетающих мимо. Оба уже долго молчали, как и серые окна дома напротив. Виктория прошаркала к шкафу, но, не обнаружив там ничегоинтересного, подошла к креслу, где сидел Борис, и едва коснулась его плеча. Ничего не почувствовав, она убрала руку. "Как же хочется спать, – протянула она и всем телом облокотилась о мягкую засаленную ткань. – Знаешь, Боря, как мне хочется покоя? Все эти разговоры вокруг, вся эта ложь и фальшь… Всё кажется таким ненастоящим, даже за этим пластмассовым окном – кажется, что если выйти туда, всё это станет ещё более нереальным. Знаешь, я раньше вела дневник. Но несколько месяцев назад, когда в очередной раз сидела над ним, поняла, что писать нечего. Я ничего не могу написать. Я подумала – ничего же не изменилось, что же я строчила там раньше, если рассказать мне не о чем? Перечитала последние записи. Куча слов ни о чём, уныние, одиночество, в общем – дно." Ей очень хотелось вернуться в свою комнату, но идти туда не было сил. "Я иногда смотрю на другие дома – вроде бы обычные дома, окна освещены, люди ходят… Но на самом деле я вижу лишь бетон и стекло, пластик и железо… Там нет никаких чувств. Всё стерто. Холод, пыль и бетон…" "Треугольники, квадраты, треугольники…" – задумчиво вставил Борис. "Что-то среднее между живым и неживым… Да. Боря! А представь, что ты в плаще стоишь на причале, а я иду мимо, в облаке серого дыма. Наши взгляды встречаются, и начинается дождь. Ты простужен и забыл носовой платок. Я замечаю это, подхожу и предлагаю салфетку. Чтобы ты не смущался, я начинаю рассматривать храм на той стороне реки. Хорошо, что ты не знаешь, что на один глаз я близорука, а на другой – дальнозорка… Потом ты берёшь меня за руку, и мы идём по мокрому асфальту к мосту. А там – уличные музыканты и какой-то дрянной поэт, срывающимся голосом пытающийся перекричать расстроенные инструменты. Мог бы отойти подальше! Я всё жду, когда ты снова посмотришь на меня, но ты не хочешь исполнить моё маленькое желание. "Ты очаровательна", – говоришь, но всё равно не смотришь. Тогда я, немного подумав, достаю из кармана три высушенных цветка, собранных мною прошлым летом, и дарю тебе… – Виктория прерывисто выдохнула. – Ты улыбаешься и говоришь, что это лучший день для того, чтобы забыть друг друга. Мы чувствуем себя счастливыми, у меня даже не болит спина! Мы просто тени в этом огромном городе – похожие на все эти вывески и давящие со всех сторон серые стены зданий. Через полчаса мы разойдёмся по домам, конечно же, не простившись… А через год с небольшим я узнаю, что тебя увезли в морг и сделали вскрытие, так и не поняв, как твои зубы…" "Что?! – раздражённо вскрикнул и без того утомившийся Борис. – Ты смеёшься?!" "Какой ты грубый, – сказала она с лёгкой обидой. – А почему я должна смеяться? Вот это всё – твои слова, твои жесты, твои взгляды, твоя тоска, моё глупое молчание и цветы – это очень красиво. Гораздо привлекательнее того, что мы имеем на самом деле." "Но ведь это не мы – на самом деле, – ответил Борис, раздражаясь ещё больше. – Это твои фантазии. А всё, что ты можешь придумать – только твое отражение в пыльном стекле окна." "Мы встречаемся каждый день, – сказала Виктория. – Ежедневно. Вместе нам лучше. Так почему бы нам не пожениться?" "Ну конечно", – снова отрешаясь и понимая всю несерьёзность происходящего пробубнил Борис. Он уже понял, что Виктории никто в действительности не интересен, и эта глупая идея пришла к ней лишь от безысходности и окончательной потери связи с реальностью. "Ты только подумай, – продолжала девушка, – ты не знаешь меня, я не знаю тебя – только роли и общие портреты. Это же так просто! Боря! Давай переедем в Швецию – ты, я и Женя. Там есть такая штука – шведская семья. Нас втроём могут поженить." "А Евгений-то тут при чём!?" – в очередной раз изумился Борис. "Да лень мне с ним разводиться. Столько морочиться с этим… Кроме того, он хозяйственный, да и зарабатывает неплохо. Ты не переживай – он согласится, ему всё равно." "Мда, – бросил мужчина. – Проще ехать беженцами". "Точно! – воскликнула Виктория, – Так мы и гражданство быстрее получим! Теперь и ты понимаешь, насколько это хорошая идея!" Борис встал и подошёл к окну. Во дворе не было ни души, темнота сгущалась, и ночь обещала быть холодной.

***

В доме Виктории вновь буйствовал хаос. Танцы, свет, громкая музыка, алкоголь – ничего человеческого, ничего живого, ничего светлого. Но танцующие были веселы, бодры, энергичны – в каком-то смысле они даже были счастливы. Мучительно было наблюдать за тем, что должно было помочь забыться, изо дня в день. Беспорядочные движения вокруг, мерцание света, оставленный гостями и самой хозяйкой мусор – всё это, конечно же, не складывалось ни в одну пасторальную картину, а уж тем более, не укладывалось в представления об идеальном самой Виктории, атаманши этого бесконечного праздника. Когда же гости расходились – квартира становилась совсем пустой, и оставались наедине с Викторией только разбросанные всюду сломанные вещи, испачканные предметы мебели, набок висящие картины, горы грязной посуды, пустых бутылок, перьев и осколков. И как она только раньше находила силы на восстановление порядка здесь? Этого она не помнила, как и того, когда именно в этот раз её муж вернётся из командировки. Но этот вопрос её совсем не волновал. Она сидела на засаленном кресле перед окном, где не так давно сидел Борис, новый, а потому, видимо, так заинтересовавший её, заставивший вновь кануть в придуманные ситуации и состояния. Вокруг разговаривали люди, пытаясь перекричать музыку, донести друг до друга пустые, ничего не значащие слова.

"Лучше всего завтра часам к 6 вечера. Тогда сами всё увидите."

Виктория почувствовала, как на её плечи опустились руки Бориса. Она лишь вздохнула: "Это очень плохо." Борис наклонился к уху Виктории, чтобы она расслышала его слова сквозь весь этот шум: "Быть может, устроим что-то большее?" Она непонимающе посмотрела на Бориса, а тот продолжил: "Что-то более грандиозное и масштабное, что выйдет за рамки этого вечного одноликого шабаша." Виктория нехотя поднялась с кресла и молча направилась в зал, где располагалась точка основного мракобесия. Музыка стихла, все тут же перевели взгляды на аудиосистему и стоящую рядом с ней хозяйку квартиры. "Завтра мы устроим тут что-то новое, перед чем померкнут все эти клубы и тесные бары, богачи с яхтами и виллы в швейцарских Альпах, если они вообще существуют. – Она схватила чей-то недопитый коктейль с тумбы, тут же опустошив бокал. – Несите всё, что найдёте, надевайте самые яркие костюмы! Начинаем в обед – и будем веселиться всю ночь. Так, как никогда в жизни не веселились." Гости смотрели на неё с непониманием того, чем предложенное ею веселье будет отличаться от их привычной программы, пока одна гостья не нарушила тишину: "Я могу привезти свой домашний бар. И где-то у меня завалялся баян…" "Тогда мы притащим клавесин!" – воскликнули молодые люди, один с подбитым глазом, второй без двух зубов, помахивая из другого угла комнаты. "У меня есть доска для гаданий!" – воскликнула шатающаяся цыганка, копошась в своих вещах. "Мы казино притащим, а ещё у нас есть бурятская игра на деньги!" – весело кричали друзья Изи. Предложения на завтрашнюю вечеринку лились рекой, что воодушевляло Викторию всё больше. "В общем, здесь мы устроим настоящее вавилонское столпотворение," – довольно сказала она. "Тогда я принесу фейерверк!" – наконец объявил Джузеппе. "И бармена приведём," – сказал Изя, после чего вновь загремела музыка, и вдохновлённые гости танцевали так, что стены тряслись, как никогда.

"Красное?! Да почему же опять красное?!" – перекрикивая рёв баяна раздражённо верещал Изя, вновь оставшись проигравшим в рулетку. К их столику поднесли коктейли – кто-то и вправду привёл с собой бармена вместе со всем полагающимся, за что, по договорённости, платил проигравший в одном из устраиваемых конкурсов. Проигравшей оказалась Наташа, отчего она старалась меньше пить, уговаривала и других пощадить её кошелёк, но над ней только смеялись и пытались напоить шампанским. Наконец, после двух бутылок, девушка присоединилась к веселью, и теперь сидела на крышке всё же затащенного в квартиру клавесина. Ему уже успели сломать одну из ножек, он перекосился, и на нём, совершенно не в такт музыке, раскачиваясь и сгибаясь под производимую какофонию, играли трое немолодых мужчин, один из которых был в костюме раввина, а другие были похожи на две раздутые пивные бочки. Часть баяна уже висела на люстре, кто-то скорбел по инструменту, кто-то рисовал баллончиком на стене портрет королевы Елизаветы. Грохот музыки не давал разговаривать, всё тонуло в дыму, пыльном тумане, шариках и обрывках бумаги. В зале раздавались громкие взрывы хохота, многие танцевали, иногда за их спинами возникали вихри конфетти. На диване расположилась Татьяна в кавказском национальном костюме, она курила кальян и смеялась над совершенно непонятными ей словами цыганки, нагадавшей, что скоро девушка встретит настоящего мужчину и будет с ним счастлива. Баянист сидел на полу, спиной к стене, его ноги были скрыты охапкой сена, рядом лежала огромная мохнатая овчарка, которая время от времени поднимала морду к потолку и начинала выть. В другом углу зала сидели цыгане, они смотрели на Таню, на глазах у них блестели слёзы. Они что-то тихо говорили. Один цыган взял бубен и ударил им по столу. Инструмент издал протяжный звук и замолчал. От выпитого многие начали куролесить ещё развязнее. Кто-то пытался снять останки баяна с люстры, встав на стол, за которым играли в покер; другой взгромоздил сверху ещё один стол и полез по этой горе вверх. Он добрался до люстры, на секунду замер, изогнулся в последнем диком прыжке, схватился за люстру и с минуту висел на ней, свесив ноги, а после вместе с ней и куском потолка повалился на ковёр. В дверь несколько раз позвонили, но это никого не смутило. Разморённая алкоголем Виктория, остановившая свой танец для небольшой передышки, восторженно обратилась к Борису: "Сходи, открой дверь. Наверное, еду привезли!" Она прерывисто дышала, а её раскрасневшееся лицо сияло наивным детским счастьем, которого она не ощущала если уж не совсем никогда, то, во всяком случае, много лет. "А сейчас смертельный номер!" – крикнул с балкона Джузеппе, держа в руке несколько фейерверков и открывая окна. "Тост! – выкрикнула Виктория, карабкаясь на оставшийся стоять стол. – За то, чтобы наше веселье никогда не заканчивалось!" Бокалы зазвенели, гости пили и восторженно кричали. Джузеппе наконец разобрался со спичками и поджёг фитиль. "Боря, где же ты?! Сейчас полетит!" – кричала Виктория, ища мужчину среди гостей. Возможно, это запал в честь великого начала, в честь освобождения из уз собственного разума и сознания. Но искра надежды погасла в глазах Виктории, когда её взгляд под грохот фейерверка и крики радостных друзей пересёкся со взглядом в недоумении стоящего в дверях мужа.