Ночная ведьма [Мария Хомутовская] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Мария Хомутовская Ночная ведьма
Я шагал по лесу под моросящим дождем прямо за бабой Галей. Брезентовый рюкзак отсырел и оттягивал плечи, а в руке я нес свою гордость – голубой бидончик, полный ароматной морошки! Эти ягоды я сам собрал за целый день. Позади меня шли мама с папой. Они несли палатки и разную всячину для ночевки, потому что обратный путь нам предстоял только завтра. Папа в панаме выглядел очень забавно, а ещё выше панамы над головой у него возвышалась алюминиевая рама рюкзака с притороченным к ней спальным мешком. Мама тоже несла пузатый рюкзак, и последний час лицо у неё было такое, будто вместо морошки она съела лимон. Когда в лесу стало темнеть, мама немного забеспокоилась. Но баба Галя была деловита и собрана, как всегда. Она указала почти ровный пригорок между деревьями и сказала: – Вот, где мы палатку разложим. «Разложим» – это она как-то неправильно говорит, ведь палатку «ставят». Но когда я ее поправляю, бабушка только смеется. Она уже бодро шагала к намеченному месту, а мама с папой покорно плелись следом, проваливаясь резиновыми сапогами в мягкий мох. Мы все очень устали, и я слышал, как мама шепнула папе: «Не стоит того эта морошка!» А вокруг шумел лес. Здесь он был большой и настоящий, не те саженые ровными рядами деревья, как возле поселка. В саженый лес мы часто ходили за грибами. Там пружинила под ногами земля в еловых иголках, но морошка там не росла. Баба Галя говорила, что эта ягода любит болота. В этом году мне уже десять, и бабушка решила, что я достаточно взрослый, чтобы пойти с ней в «большой» лес, но родители побоялись отпускать меня с ней одного, и увязались с нами. Место, что указала баба Галя, действительно оказалось хорошим: сухо и ровно, рядом ручей. Пока родители ставили палатку, я сбегал к нему с котелком и набрал воды. Костер разводила бабушка. Когда она чиркнула спичкой, я даже дыхание задержал. За целый день хождения по болоту наши куртки, рюкзаки и все их содержимое отсырели, но спичка разгорелась тотчас, без единой заминки. А через секунду жаркий огонь перебросился на сырые дрова. У бабушки какая-то странная любовь с огнем. Он будто слушается её. А она сняла с головы платок, повязанный на манер банданы, так что стали видны торчащие в разные стороны короткие, совершенно седые волосы, сверкнула на меня веселыми глазами и сказала: – Ну, чего встал, Костик? Давай скорее котелок! Котелок был её, зеленый, армейский. Я думал, что он остался с войны, но бабушка сказала, что с войны у неё ничего не осталось, а этот ей дед подарил уже после, когда она с ним познакомилась. Пока вода закипала, папа притащил к костру бревно, чтобы сидеть, а мама открывала тушенку и резала на коленях хлеб. Вокруг сгущалась темнота. Она накапливалась под деревьями, будто окружая нашу полянку. От неё веяло жутью, и в то же время она меня завораживала. Я ведь раньше не бывал ночью в лесу. Поэтому пока готовился ужин, я отошёл на десяток шагов от костра и смотрел вокруг во все глаза. Но они обманывали: вон из-под земли лезет какой-то черт, но я-то знаю, что это всего лишь пень. Вон Баба Яга смеется, запрокидывая голову, но это просто ветер раскачивает ветку. Тогда я закрыл глаза. Так было ещё страшнее: шорохи, скрипы, шелест, будто кто-то подбирается. – Костик! Иди кушать! – теплый мамин голос разогнал всю жуть. Я вернулся к костру и присел на бревно. Мама подала мне миску с гречей и тушенкой и алюминиевую ложку. Дно у миски было горячее. Я натянул рукава куртки на руки, чтоб её держать и стал есть. Вдали ухнула сова. – Я же говорил, что надо было взять приемник, – проворчал папа. – С музыкой веселее. Я видел, что им с мамой тоже не по себе. Мама все переживала, что замерзнем ночью, что лиса съест наши припасы, что дождь пойдет. Но бабушка Галя только отмахивалась. – Нашла беду! Не выдумывай! И прихлебывала из жестяной кружки обжигающий чай. После еды папа сразу полез в спальный мешок, мама и меня стала гнать в палатку спать. Я упирался, как мог, мне хотелось ещё посидеть у костра. Бабушка положила конец нашим пререканиям, сказав: – Отстань от мальца, Светка! Мы с ним посидим ещё чуток и придём. Он же первый раз в лесу! Где вы у себя в городе такие звезды увидите? Она запрокинула голову, а мы с мамой вслед за ней. Оказалось, что пока мы ели, морось прекратилась, и в прорехи низких облаков стали видны звезды. Далекие светящиеся точки казались живыми, переливались и моргали нам в темноте. – Нам завтра надо в шесть подняться! – проворчала мама, скрываясь в палатке. Но баба Галя взяла меня за плечи и усадила назад к костру. Очень здорово было сидеть и смотреть на огонь. Слышно было, как родители переговариваются в палатке, как комары тихо пищат надо мной и дышит, шевелится лес. Бабушка протягивала руки к языкам пламени, будто грелась, хотя ночь была теплая. Мне казалось, что она хочет к нему прикоснуться или даже поймать в ладонь. Вдруг что-то хрустнуло прямо у меня за спиной. Я повернулся, вглядываясь в темноту, а бабушка сказала: – Не бойся, Костик, ветка упала. И я увидел на её лице ласковую улыбку. – Бабушка, вот как ты леса не боишься? – спросил я. – А вдруг медведь? – Медведь к огню не пойдет, – рассмеялась она. – Да и видала я вещи пострашнее медведей. Меня уже ничем не напугаешь. Я знал, про что она говорит. Про войну. Про неё всегда так говорят, а то и вовсе молчат. – А расскажи! – почему-то шепотом попросил я. Она глянула на меня своими веселыми глазами с морщинками в уголках, словно не верила, что я хочу её слушать. – А не испугаешься? Мне даже не по себе стало, но внутри уже свербило возбужденное нетерпение, пробегало мурашками по спине предвкушение жути. – Нет, ба! Расскажи! Тогда она уставилась на костер очень серьезным немигающим взглядом. – Ну слушай, малыш. И мне показалось, что пламя стало ярче, а когда баба Галя заговорила, я будто увидел всё, о чем она рассказывала.Сорок лет минуло с тех пор. Было мне двадцать, когда война началась. Я училась в Ленинграде в летном. Самые смелые и веселые ребята там были! Суд да дело – вот я уже в поле и задача остановить врага на подступах к Ленинграду. А немцы наступают. Что они тут творили, ты бы знал! Целые деревни уничтожали! Сгоняли людей в какой-нибудь дом и заживо сжигали. Кто бежал – расстреливали в лесу. Вся земля в крови, до сих пор чувствуется. Она тяжко вздохнула. – Мы с Мишкой Поповым, штурманом, летали вдвоем на новенькой «сушке»(1). Меня часто посылали в разведку, наверно потому что девка. Но и боевые вылеты были. Только сейчас речь не о них… К тому времени я сделала двенадцать вылетов, а этот был тринадцатый. Нам надо было уточнить расположение немцев, на сколько они продвинулись. Взлетели ночью, чтоб не засекли, с Сиверского аэродрома, тут недалеко, – она махнула куда-то в сторону. – Все шло по намеченному, но бывает так, что чувствуешь – быть беде! Подбили мою ласточку! С воздуха расстрелял вражеский Мессер(2). Фюзеляж загорелся, и мы с Мишкой горели внутри. Никакой не было возможности спастись: парашюта не брали – малая высота. Мишка не отвечал, я потом уже увидела, что его осколком снаряда убило. А я сделала, что могла: развернулась, чтобы до аэродрома дотянуть. Но когда поняла, что уже не вижу ничего, пошла прямо в лес на посадку. Бабушка вдохнула и подбросила в огонь полено. Я слушал, затаив дыхание. – А дальше, ба? – Плохо я это помню. Самолет трясется, кругом пламя, кожу жжет, дым забивается в рот и нос, в горле саднит. Ударилась о землю сильно, но все-таки кое-как смогла выбраться из кабины. И давай по земле кататься, чтобы огонь сбить. Только сырая трава и спасла. И вдруг услыхала: совсем рядом кто-то крикнул по-немецки. Куда же я приземлилась? Не помня себя, бросилась я бежать через лес. Уж лучше в болоте пропасть, чем к фрицам угодить в плен. Бежала я долго, ветки по лицу хлещут, кожа на руках и ногах горит огнём, гимнастерка вся обгорела, ноги проваливаются в топь чуть не по колено. Бегу, все кружится вокруг от боли, кажется, что фашисты преследуют, а в другой раз – будто деревья мне что-то шепчут. Выбилась из сил, совсем стало невмоготу, тогда привалилась я к какому-то дереву и сознание потеряла. Проснулась там же. Тело все болит, жжёт, не шевельнуться. Темно кругом, тихо, ни единой живой души, только лес о своём нашептывает да звезды в небе переглядываются. Я поняла, что живая. Только машину потеряла, Мишка погиб, куда идти не знаю. Да и как идти? Тело как чужое и будто ножами режет. Так и сидела – не встать – дрожала, то ли от холода, то ли от страха. И все прислушивалась, казалось, что немцы рядом рыщут. Даже глаза закрыла. Нет, это листья шуршат да звери лесные. А когда открыла, гляжу – впереди огоньки светятся. Зеленоватые, вроде светлячков, но они все ближе и ближе ко мне. Я пригляделась и такое увидала, что у меня язык к нёбу прилип и волосы дыбом встали. Ко мне шли люди. В обычной одежде с каким-то скарбом, женщины, дети, старики. Да только глаза у них зеленым неземным светом сверкали. И все ближе и ближе они ко мне подходили. Мертвые! Откуда слово пришло, не ведаю, да только мертвые и все тут! Я ни пошевелиться не могу, ни закричать, ни глаз от них отвести. Я всегда не из робких была, но в тот момент враз поседела. А они подошли к самому моему пригорку, человек двадцать, и остановились. Одна женщина сделала шаг вперед и носом потянула, а потом сказала простым человеческим голосом и русским языком: – Наша. И сразу, гляжу, они словно преобразились. Зеленый свет исчез из глаз. Побрели они мимо, будто меня и нет, только женщина напротив стоять осталась. С виду обычная: лет сорок, лоб высокий и чистый, простое ситцевое платье, рабочий передник, волосы убраны под платок. На плече сумка. Так и гляжу я на неё, а она – на меня. – Ирина, – она протянула мне руку. Я прикоснулась к ней, не в силах слово сказать. Рука у Ирины была холодной, будто она белье полоскала в реке. – Ты ранена, – указала она на мои ожоги. – Давай тебе помогу. И сейчас же полезла в заплечную сумку, вытащила бинты и какую-то траву. А я наконец осмелилась заговорить. – Кто вы? – спросила я. – Мы из Тарасовки, – кратко ответила Ирина, деловито разминая траву в ладони и прикладывая к моим ожогам. Прикосновение её рук приятно холодило. Внезапно я вспомнила про Тарасовку. Ведь это село было, здесь недалеко. Фашисты его хотели сжечь, но жители сбежали. Целый день немцы их преследовали по лесу, пока не загнали в болото. В нем все тарасовцы и утонули. Снова холод пробежал по моей спине. – Замерзла? – понимающе спросила Ирина. Я только кивнула. Тут к нам подошёл ражий старик и уселся рядом со мной на траву. Он достал из кармана махорку и обрывок газеты. Аккуратно работая пальцами, стал скручивать себе папиросу. Я смотрела на него во все глаза. С виду мужик как мужик. А что же это такое было пару минут назад? Запах махорки, донесшийся до моих ноздрей был вполне настоящим. – А ты летунья, значит? – обернулся старик ко мне, доставая из-за пояса флягу. Я снова кивнула. – Эх-хе-хе, – вздохнул он. – Вот, бывало, и я… Тут он погрустнел и умолк, сделав большой глоток из фляги. Стало тихо. Ирина продолжала лечить меня неизвестной травой, прикладывая её к ранам. Старик молча курил. А вокруг без единого звука кружили бестелесные тени. Странно, но я больше их не боялась. Вскоре вся боль ушла, осталась только усталость. – Как тебя звать? – спросила Ирина, заканчивая лечение. Она обмотала мою руку и ногу бинтами. – Галя, – отозвалась я. – Вот, на, поешь, – она вынула из той же сумки и протянула мне кусок ржаного хлеба. А старик, крякнув, подал мне свою флягу. Я только руку протянула, и тут мысль мелькнула: откуда у них хлеб-то взялся? Подняла взгляд на Ирину. И снова мне почудилось зеленое свечение у нее в глазах. И у старика тоже. Она будто мои мысли прочла: – Оставайся с нами. Тебе все равно из леса выхода нет. Вот оно как! Если съем что они предлагают, то стану одной из них. Я даже отшатнулась. – Нет! – Да ты не пугайся, – рассмеялась Ирина так просто, по-человечески. – Зла мы тебе не желаем, мы только фашистов в чащу заманиваем. На этих словах глаза у нее вспыхнули, как у кошки. – Но ты умираешь. Не хочешь к нам, тогда спи, к утру все закончится. У меня даже слезы выступили на глазах. – Я не хочу умирать! – сказала ей. – Я к своим хочу вернуться! Покажи только, куда идти! Хоть ползти буду, а выберусь! В подтверждение своих слов я пошевелилась и, преодолевая тяжелую усталость, медленно поднялась на ноги. Мышцы задеревенели, но я смогу идти. Но Ирина грустно покачала головой. – Не выйти тебе из леса. Ты уже на другой стороне. На какой ещё другой? – Не верю! – топнула я ногой. – Пусть не выйду, так хоть попытаюсь! Старик хрипло рассмеялся. – Молодец, девка! А Ирина задумчиво так проговорила: – А вообще, может и сдюжишь… Тебя ведь огонь погубил? Если сможешь его приручить, может, он тебя из леса выведет. Только все равно прежней тебе уже не быть. Холодок от её слов так и заструился по спине. – Что это значит? – Нас вода не отпустила, – тихо ответила Ирина и отступила на шаг. Старик тоже поднялся. – Бывай! – сказал он. – Постойте! – испугалась я такой резкой перемены. – Что мне делать нужно? – Иди к огню! – сказала Ирина и указала рукой вправо. Её глаза уже сияли зеленым светом, а старик побрел от нас, тихонько бормоча: – Эх-хе-хе… Я посмотрела, куда она указала, но ничего не увидела, кроме того же кромешно-темного леса. А переведя глаза снова на Ирину, не увидела и её. Она, старик, тени – все исчезло. Я даже руками пошарила от неожиданности. Где же мне найти в этом непроглядном лесу огонь? Но делать нечего, надо идти. Стоя на месте, уж точно никуда не придешь. Я побрела среди деревьев. Ветки больше не мешали, а будто меня сторонились, ветер не играл листвой, ноги не утопали в болотистой траве. Может, и правда, я умерла? Стала одной из призраков Тарасовки… И из леса мне не выбраться. Но тут деревья словно расступились, и я увидела огонь. Пылал мой самолёт. Но горел он так, словно его только что подбили. Пламя еще только пробегало по краю крыльев, точно мотылек. А рядом сидел на траве Мишка. Увидев меня, он вскочил и бросился меня обнимать. – Галя! Я уж думал всё, не вернешься! У меня ком в горле встал. Объятия его были крепкими и теплыми, как настоящие. – Что будем делать, Миша? – выдавила я, когда он меня отпустил. – Летим скорее к нашим! – воскликнул он, будто не замечая яркого пламени. – Летим! – ответила я. Голова моя была пуста. Я забралась в кабину. Приборная панель, сидение – ничего не пострадало. И стоило потянуть рычаг, как послушно застрекотал винт. Дождавшись, пока штурман устроится на своем месте, я заставила машину взмыть в воздух. А огонь подбирался к кабине, стал кусать за руки, за одежду, снова я ощутила его жгучие поцелуи. Я знала, что скоро он сожрет нас с Мишкой, но мне ничего больше не оставалось, кроме как лететь вперед сквозь ночь. Вскоре я увидела, что вместо крыльев у нас – обгоревшие палки, что вокруг все пылает и пламя перекинулось на меня. Я поняла, что это конец, и дико закричала. В этот миг я увидела, что вдали из-за черных елей выползает сияющий краешек солнца. И его золотой свет слился в единое целое с огнем… И тогда я умерла. Так мне показалось. На самом деле я проснулась. Я сидела под тем же деревом на пригорке. Вокруг болото, гимнастерка обгорела и нет ни единой надежды на спасение. Но сквозь полуприкрытые веки я разглядела, что уже рассвет. Из-за дерева вышел солдатик. – Галя! – вскричал он. – Валя! – узнала я нашего механика и, тяжко поднявшись, кинулась его обнимать. Оказалось, что нас с Мишкой всю ночь искали. К утру бросили это дело, но Валя не сдался. Ближе к восходу увидел каких-то зеленых светлячков, вот и пошел сюда. В часть мы вернулись благополучно. Руки и ноги у меня обгорели, но не так сильно, как казалось. Мишку мы возле аэродрома похоронили. Я продолжила летать. В сорок втором году на Южном фронте появился женский авиационный полк, который фрицы окрестили «ночными ведьмами». И хотя я не была одной из тех отважных девчонок, я тоже стала себя так называть. Много ещё всякого бывало, но этот случай на всю жизнь мне запомнился. А к старости лет меня ближе к лесу потянуло, вот и поселились здесь в Дружной Горке с дедом. Жаль, что он не долго прожил. А теперь пора спать, малыш.
Бабушка ласково погладила меня по голове. От её прикосновения я словно очнулся. Ее голос и её приключения так меня заворожили, что я и не заметил, как история закончилась. Костер догорал, но она подкинула в него последнее полено. У меня глаза слипались. – Иди, Костик, ложись, – повторила баба Галя. – Сейчас догорит, и я приду. Я поднялся и вяло поплелся в палатку. Заглянул внутрь: мама с папой уже заснули. Я залез в спальный мешок и задумался о бабушкиной истории. Выходит, что ей сон приснился… Или ей в самом деле её призраки Тарасовки помогли? Сейчас в темноте леса в это легко было поверить. Тогда я не удержался, вылез потихоньку из мешка и выглянул из-за брезентового полога посмотреть на бабушку: что она там делает? Баба Галя сидела у костра и глядела на огонь, который плясал перед ней прямо в раскрытой ладони. Я потер глаза, но видение не исчезло. Она сомкнула ладонь, и костер тоже стал угасать. Тут папа заворочался во сне, я скорее отдернул полог и вернулся на свое место. В спальном мешке было уютно и тепло. Папа тихонько похрапывал. "Только прежней тебе уже не быть" – пронеслось предупреждение в голове. С этой мыслью я и уснул. *** Мне снился пригорок в лесу среди болота. На нем стояла брезентовая палатка, а рядом горел костер. Вокруг костра собрались люди. Они разговаривали, смеялись, передавали во кругу флягу и пели «Катюшу». А услышав громкий смех, я узнал среди них бабу Галю. Рядом с ней сидел парень в гимнастерке, его я видел на фото – это Миша Попов, бабушкин штурман. С другой стороны сидел мой дед, такой, как я помню: с белой бородой и в вечном ватнике. Остальные были в обычной одежде, не военной. Высокая худая женщина в платке со строгим лицом красиво пела и улыбалась. А напротив неё дымил махоркой крепкий старик… *** Утро выдалось более приветливое, чем вчерашняя серость: солнце золотило верхушки елок. Мама подняла всех ни свет ни заря. Мы с папой, ворча, умывались в ручье. А я поискал глазами бабушку. Она у костра кипятила воду для чая. Бодрая и веселая, как обычно. Когда чай был готов, все наскоро перекусили, собрали вещи и двинулись в обратный путь. Баба Галя, как всегда, шагала впереди, что-то рассказывала про лес, про эти места, а я нет-нет – да и взгляну на неё. При свете дня её история казалась страшной сказкой. Вот только сон мне приснился очень уж странный. – Ба, скажи, это же был тот самый пригорок, да? – потихоньку спросил я. – Про который ты рассказывала. Бабушка хитро улыбнулась. – Под ноги смотри, Костик! – ушла она от ответа. Но в один момент мне показалось, что в её веселых глазах плещется настоящий огонь.
Примечания. (1) Имеется ввиду Су-2 – советский лёгкий бомбардировщик времён Второй мировой войны Конструкторского бюро Павла Сухого. (2) Мессершмитт Bf 109 – одномоторный поршневой истребитель-низкоплан, состоявший на вооружении Люфтваффе.
Последние комментарии
3 часов 17 минут назад
3 часов 37 минут назад
4 часов 3 минут назад
4 часов 6 минут назад
13 часов 37 минут назад
13 часов 40 минут назад