Дневник Человека-Сарая [Соня Ергенова] (fb2) читать онлайн
- Дневник Человека-Сарая 2.11 Мб, 63с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Соня Ергенова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Соня Ергенова Дневник Человека-Сарая
21 июня, четверг. Сарай
Я сижу в Сарае, правда не на том месте, где бы я хотела сидеть – не в главном отверстии Сарая, а в боковом, заросшем крапивой – по причине того, что у меня в Сарае появились соседи – козы-сараи. Я не то чтобы их боюсь, я просто впервые так близка к козам и не знаю, чего от них можно ожидать. Я долго подходила к Сараю то с одной стороны, то с другой, коза тем временем наблюдала за мной, а козлята, когда я появлялась в их поле зрения, переставали жевать. Сейчас мне удалось разместиться в боковом проеме. Коза внимательно посмотрела на меня, размышляя, достойна ли я места в Сарае. В размышлениях она уснула, предоставив мне возможность стать Человеком-Сараем. Мы с ней обязательно подружимся и с ее козлятами тоже. Один из них сейчас делает попытку подойти ко мне. Мне не по себе, ему тоже. Он чешет ногой за ухом, глядит на меня, не моргая. Ушел: не смог перепрыгнуть через дырку в полу в три бревна, унесенных тетей Лялей. Коза проснулась, встала и смотрит на меня: у нее под хвостом большое розовое вымя, как яйцо. Ко мне подошел другой козленок. Я дала ему травинку, он взял и ушел. Сеньора Коза мне доверяет. Козленок трется о сено, как кошка. Я тоже в сене: думаю, из Человека-Сарая может расти сено. Вот такими открытиями я постигаю сущность Человека-Сарая. Коза ест полиэтилен. Мне неудобно говорить ей, что это вредно, так как у нее уже есть дети. Сарай восхитителен: мошкары нет (меня только один раз что-то укусило), поскрипывает, качается на ветру бревно над головой. Я поражаюсь сеньоре Козе. Ее можно сравнить с горшком Винни-Пуха, из которого выходит и в который входит одновременно. Ко мне подошли все три козленка. Забавно. Один посмотрел мне прямо в глаза с двух сторон своего лица. Самый любопытный откусил кусок моего блокнота, сжевал его и потянулся к волосам, футболке. Нам пришлось прервать общение на этом моменте. Сарай – это то, что нужно Человеку-Сараю. Думаю, я смогу им стать. Коза с козлятами, ненадолго покинувшая меня, вернулась. Оказывается, блеяньем она подзывает к себе козлят, раньше я о таком не задумывалась. Мне на главном месте Человека-Сарая, на которое, наконец, удалось попасть, все никак не устроиться, чтобы и удобно было и сверху ничего не упало. Сарай слегка в аварийном состоянии – крыша вот-вот рухнет. Бабка Иза пришла, сказала коз не бояться. Козлят зовут Марта, Борька и Борька. Они хорошие, совсем ручные. А к козе лучше не подходить: ее приучили, что хлеб всегда дают, а коли, не дадут – боднет, да не больно. "Но она к тебе не подойдет!"– буркнула бабка Иза. Это почему это не подойдет? Ну и ладно. Приходил Саша…22 июня, пятница. Общество шмелей холостяков и Сеньора Соsа соn Ко
Сидеть в Сарае – это замечтательно! В Сарае – словно в небе! словно в облаках… Своды бревен над головою… Сколько лет, сколько снов… Сарай оказался живым и тесно населенным. Его не только посещает Сеньора Соsа со своими сопровождающими, но и в куче сена существует тайное общество шмелей-холостяков. По незнанию я, прислонившись к сену, закрыла им вход, за что один ярый шмель укусил меня за палец, когда я пыталась вытащить его из волос. Так я обнаружила их общество. Оно ведет активную деятельность и жужжит постоянно рядом со мной. Но теперь мы друг другу не мешаем. Сеньора Соsа соn Ко не появляется, а жаль. Я теперь называю ее на итальянский манер. Коза любит располагаться у восточного отверстия и пережевывать траву вместе с соn Ко. Наполнит одну из камер желудка сеном, а потом лежит, отрыгивает сено и пережевывает его, тряся бородой и не моргая.23 июня, суббота. Пустое, прозрачное, бесцветное
Я лежу в траве возле Сарая и пытаюсь почувствовать себя целиком вместе взятой с Вселенной в настоящем времени. К Сараю подходить опасно, поэтому я партизаню или сижу в засаде, но я надеюсь это недоразумение временное. (Я даже не буду вдаваться в подробности, что произошло). Мне очень необычно быть так рядом с землей, обросшей травой, после долгой городской зимы. Я лежу на Земле и наблюдаю жизнь насекомых: жук в синем металлически-блестящем хитиновом скелете идет по травинке. Он легче травы. И трава лезет мне в глаза. Представлять нет смысла – я лежу на огромной планете, внутри которой то жарко, то холодно, то невообразимо жарко. На ее поверхности сейчас столько всего разного, что вообще может существовать в данный период времени, то и существует. И на этой Земле сейчас живут и ходят все те же и кого я еще встречу… А то, что надо мной, то к чему я повернута через потолок каждую ночь своей жизни, не поддается представлению. И, тем не менее, то, что я в не воображаемом мире, остается фактом. Где и в чем находится Вселенная? Она обязательно должна быть где-то и в чем-то, иначе ее бы не было и не было бы меня. А если я есть, значит и Вселенная тоже существует. Для себя я нашла привязку к местности – в траве на Земле, которая во Вселенной. Вселенная ограничена Вселенной. Бесконечная Вселенная пугает и путает воображение. Бесконечность Вселенной перерастает в бесконечную пустоту. Пустота совсем непонятное нечто. Больше всего пустоты в воздухе. Еще пустота существует между орбитами, по которым шныряют электроны в атоме. И, тем не менее, пустота – это ведь что-то! Если она имеет объем и месторасположение. Но никто никогда не видел настоящей пустоты, также как не видел ничего бесцветного. Прозрачное и бесцветное все равно имеют цвет, показывая его сквозь себя. Значит ли это, что прозрачное и бесцветное и пустота просто не существуют сами по себе, а только относительно чего-то?24 июня, воскресенье
Погиб член общества шмелей-холостяков. Возьму его тело с собой. Хотя… Он еще жив при ближайшем рассмотрении. Из брюшка у него выступила капля: может, это яд для защиты… Поздно уже ядом прыскать. Уснул член общества шмелей-холостяков. У Человека-Сарая возникли проблемы с Сараем (чего я никак не могла предположить – мне думалось, что у кого, а у Человека-Сарая и Сарая взаимоотношения идиллические). Проблема возникла еще вчера, но я не думала, что это серьезно, да и сейчас, в общем, не думаю. Нас хотят с ним разлучить. Но Человек-Сарай отстоит свои права непоколебимо, как Сарай. Вот в чем дело: месяц назад тетя Ляля и дядя Жора, отбухав (местный разговорный язык) у Маруси Ц., разобрали угол Сарая, унеся с собой двенадцать бревен от пола. Два дня назад бабка Иза обнаружила пропажу (Сарай еёный – куплен за 700 рублей) и грозится завтра пойти в сельсовет к председателю жаловаться: – Забрали всё бесстыжие люди! Совести нет! Я то ни одной доски не взяла и никогда не возьму! Человек-Сарай тут, конечно, ни при делах, но тем не менее…Бабка Иза
Но, оставив это "тем не менее", я вновь перебралась в Сарай. Я балдею от Изы! Иза Густоусова-Кубкина, родом из Киргизии, слывет в деревне колдуньей и резко выделяется среди аборигенов Тверской области. Иза травит собак, вешает кошек, топит котят и творит прочие жертвоприношения. Года два назад зимой она забила лопатой Рекса, который жил у нас летом. А в этот раз, приехав, я узнала, что она повесила у себя в огороде Мурзика, которого я подкармливала прошлым летом. Он несколько дней болтался на веревке уже дохлый. Иза знает травы и варит зелья. В ее огороде я видела ступу и помело… Вряд ли она выращивает марихуану, в нашем климате там слишком мало накапливается эфирных масел, но мак она выращивает. Частенько заезжают наркоманы. Обычно по вечерам, когда уже темнеет. Недавно приехали на разваливающемся жигули трое наркоманов, а один из них, наркоман – хромой, за поясницу держится, всего его перегнуло пополам, проковылял к Изе шустро. И в огороде у нее пошарились быстренько. Я из сеней за ними подглядывала через щелочку: один другого учил, как правильно обрывать головки мака. Иза не простая бабка. Она фольклор знает, песни, былины разные. Однажды в огороде Вещего Олега наизусть читала. Когда Иза появилась в деревне мало, кто помнит. Это было примерно лет сорок-пятьдесят назад. С тех пор и обосновалась Иза в М-во, но не прижилась. Ее привез Садиков, который сидел где-то в Киргизии. Была ли Иза тоже заключенной или работала на зоне, не совсем понятно из ее рассказов. Иза чрезмерно противоречивая. Иза привезла детей – Васю, который отсидел лет десять или пятнадцать вроде как за изнасилование, и Нину, которая сейчас живет в Таллинне, а еще племянника Витю. Из слов Изы не всегда ясно, дети они ее или все племянники, она то так, то эдак расскажет. Есть версия, что это дети сокамерницы Изы. Витя, племянник, живет с Изой, а Вася приходит из соседней деревни, только когда автолавка приезжает, либо Изе пенсию приносят, либо срочно опохмелиться нужно, когда сожительница из дома выгонит. Витя, как написала Иза в письме, проделал путешествие из Малой Вишеры до М-во пешком, зимой, в течение двух месяцев. Как в старые времена. Как редкие здесь, он не запойный. Пасет коров, трудно разговаривает, курит Беломор, часто кашляет и слушается во всем тетку. Витю навещает приходящая жена, которая забила топором предыдущего мужа. По причине или следствию этого она не в себе. Но дочка ее – отличница, проходя мимо меня и Сарая, она вываливает в нашу сторону язык. Кажется, ее зовут Таней – она работница у Изы. Иза постоянно трудится у всех на виду в огороде и работников своих заставляет. В доме же стены обклеены старыми газетами с порнографическими фотографиями. Еще там сильно пахнет, а на кроватях лежат протлевшие покрывала. Полное впечатление бардака. Как в хатке у бабы Яги… Я заходила к ней один раз смотреть на котят. У Изы вообще много животных, корова была. Этим летом коза с козлятами и поросеночек. Иза бывает сидит на скамеечке возле колонки, и поросенок вокруг бегает, подбежит к Изе, встанет на задние лапки и рыльцем в прореху рубашки тычется, титьку Изину сосет. В сильную жару Иза моется на колонке. Нагая Иза обмывает свои гипер большие груди, достающие ей до пупа. Они похожи на резиновые рукомойники. А Воробьеву в окно все видно… Иза не носит трусы. Заходя в реку, она задирает юбку к подбородку. Я точно это знаю – я, бывает, сижу на мостках и вижу. Иногда, она моется в своей бочке для поливки огорода. В общем, Иза чистоплотна, но только, когда тепло на улице. И еще она любит, чтобы все видели, что она моется, чтобы не говорили потом, что она не моется никогда. Но не только бабка Иза эксбиционистка. Например, Тамара Ивановна вышла из бани, в чем мылась, и спрашивает, почесывая живот, у дяди Жоры: "А ты Климыча не видел?" (Климыч – это ее второй муж) Или Ефимовна. Парилась в бане, парилась, парилась и вдруг выскочила на воздух – раскрасневшаяся и обнаженная. Охладилась, подышала, вокруг осмотрелась и засмущалась – обратно в баню нырнула. Иза какала в лесу, и кто-то ее застукал. Когда Иза прокакалась, она заметила: "Что естественно, то не постыдно!" Не поспоришь! Постыдно – стоять и смотреть на срущего человека. Тамара Ивановна, например, везде может опорожниться. Не всякий себе это позволит. На вокзале: "Ой, сикать охота!" Где сообщила, там и присела. У нас в огороде: "Я у вас тут посикаю?" "Иди уж в уборную!" "Да, ладно", – отмахнулась Тамара Ивановна: "Я тут под кустик!".Саша
Хотя бы пару слов нужно уделить Саше. В первый день мы встретились у автолавки. Прошлым летом мы провели один приятный день, вечер у костра на речке, где я впервые увидела вскрытие рыбки, и позднюю прогулку за деревню на пригорок в поиске радиоволны. С нами были его двоюродный брат, или он же Григораша-Параша (производное от фамилии Григорьев – не я придумала), и моя подруга Галя, которая ходила в ночной рубашке, выдавая ее за платье. Нам с Галей льстила дружба с парнями, старше нас на три года. Время пролетело предательски незаметно. Эта прогулка закончилась в двенадцать ночи незаслуженным и несправедливым скандалом, устроенным моим папой. На следующий день Саша уезжал домой. И вот год спустя мы с трудом узнали друг друга у автолавки. С тех пор он приходит ко мне в Сарай. Вот уже три дня. Саша молчалив, внимательно меня слушает, поддакивает, смеется. Но меня стало тяготить его молчание, потому что я, признаюсь, устала болтать, мне уже нечего сказать. Я рассказала ему о своем классе, об идеальном мире в моей интерпретации, о моей неприязни к поступку Павлика Морозова, о моих доводах о Вселенной. Я бы ни за что об этом не стала говорить, если бы не была вынуждена. Саша только слушал, он даже не задавал попутных вопросов и что самое странное, что вводило меня в недоумение, никак не комментировал мои иногда провокационные заявления. Я решила, что я просто не даю ему вставить слова, поэтому в очередную встречу я заткнулась. Он пришел, сел, и мы дружно молчали. Молчание было неудобным, натянутым. Это до чрезвычайности тяготит, особенно, когда знакомы всего пару дней. Я тогда просто сказала, что не умею готовить. И Саша, которого тоже напрягала эта пауза, принялся усердно рассказывать, как готовить яичницу. Не то, чтобы это была для меня бесполезная информация, но в эти дни меня волнует нечто другое. Мне было скучно слушать про яичницу. Несмотря на мою утомление от него, Саша мне симпатичен. И внешне он тоже мил: смуглый, с родинкой на скуле, невысокий, слегка коренастый. Глаза у него, естественно, карие, как у всех смуглокожих и черноволосых. И поэтому все цвета, составляющие его голову, одного теплого оттенка, и это придает уют образу Саши и домашность. И черты его лица, ровные и пропорциональные, уложились в стандарт нынешней красоты. Он мог бы сыграть принца или петь задушевные песни вместо какого-нибудь певуна. И имя Саша ему идет. В деревне о нем говорят, что он не здоровается с деревенскими (а это, между прочим, важно в деревне – здороваться) и "ходит вечно с безучастным видом", по словам Тамары Ивановны. Я часто спрашиваю себя, зачем он ко мне приходит. Иногда, мне кажется, что я зря ему рассказываю свое мыслеизвержение, что эти слова уходят в никуда и теряются, а я утомляюсь от своего монолога. Мне уже не кажется, что когда меня внимательно слушают, это уж очень здорово. Хотя однажды Саша все же ошарашил меня, когда попросил почитать "Божественную комедию". Я тогда поделилась с Сашей всем надуманным мной на эту тему, и когда мне показалось, что он сейчас уснет у меня в Сарае, он вдруг подал голос и попросил почитать. А на следующий день сказал, что уже прочел "Ад" и пeреходит к "Чистилищу". Это поразило меня окончательно, потому что я сама еще к нему не перешла.Племянник Витя
Пришел Витя, племянник Изы, подсел ко мне в Сарай отдохнуть. Он шел из Кугинино, где пас коров. Выглядел он усталым. Я пододвинула к нему поближе диктофон и решила, что Витя не обратит внимания на "непонятную вещь". Но Витя им заинтересовался, спросил, что это. Я ответила, что плеер. Витя спросил, сколько он стоит. Узнав, он покачал головой и сказал: "Если другой модели покупать, можно и за дешевле." – А надолго батареек хватает? Я ответила, что в среднем на три дня, если не перематывать кассету часто. – Когда работает… это он .... надолго работы хватает .... если не перематывать? – Витя говорил медленно и хрипло. – Можно проверить, – ответила я и включила запись. Кассета закрутилась, и я перешла к намеченному плану – узнать о Витином путешествии. – Как вы тут зиму прожили? – спросила я. – Помаленьку… – задумчиво вздохнул Витя. – Иза писала в письме, что вы из Малой Вишеры шли зимой до М-лово пешком? Витя, молча, нахмурившись, смотрел перед собой. Я повторила: – Это правда, что вы проделали этот путь? – Немного прибавила она… – Как же было по-настоящему? Снова пауза. Витя помолчал и туго произнес: – На электричках… – На электричках!? И сколько это времени заняло? – С начала и до конца – два дня… – Два дня!? – повторила я. – А Иза писала, что два месяца… – Да. Преувеличила… – Так это было всего лишь два дня! – я не могла скрыть свое разочарование и попыталась разузнать, как его обокрали в Малой Вишере: – В Малой Вишере у вас что-то произошло? – Да, было… – А что? – Не хочу вспоминать… Ожидание о его рассказе не оправдалось вовсе. Я расстроилась, прослушала после его ухода запись с долгими паузами и хрипящим дыханием Вити. А я уже так ясно видела Витю, у которого украли последние деньги, идущего в лохмотьях по дороге, машины не останавливаются его подвести, валит снег, сильный мороз, у Вити раскрасневшееся лицо и, снег не тает на бровях и ресницах, обморожены пальцы на ногах, он кашляет, еле передвигает ноги… Прошлым летом Витя был куда более разговорчив. Привожу запись из прошлогодней тетради: – Сейчас восьмой час, – уходя, обернулся Витя, – минут десять. Я вопросительно посмотрела на него: к чему это он? – Что? Не веришь? Вот смотри! – он достал из кармана электронные часы и, не глядя сам, показал мне циферблат. – 19.14. – Ну, вот видишь, на четыре минуты ошибся! Это я по солнцу определяю. – Витя пошел дальше за козами, оглядывался и продолжал говорить. – Иногда на десять минут ошибусь или на двадцать… А так-то всегда точно… Ну, не точно, а примерно точно… Я осталась сидеть на бревнах, кивая ему вслед. Этому предшествовал довольно продолжительный разговор с Витей. Я сидела как обычно с тетрадью в руках за сараем. Сначала появилась коза с двумя козлятами, черным и белом. За ними вышел Витя. Он их пас. Козы были непривычны пастись одни. Витя подсел ко мне. Он оказался не таким уж отшельником и молчуном, как мне казалось. Мы говорили о книгах, как о погоде: неисчерпаемая тема. Каждое слово Вите давалось нелегко. Он глубоко вздыхал, но эти вздохи обрывались глубоким кашлем. Смотрел он куда-то вдаль, поворачивал ко мне голову только, когда я говорила то, что казалось ему смешным. Я разглядывала его половину лица. Губы, обветренные и помятые, время от времени обнажали его желтые зубы, между которыми при каждом слове пенистой волной появлялись слюни. Нос морщился, чесался. Ногти тотчас приходили на подмогу носу. Глаз (я наблюдала только за одним) сначала был бел со зрачком голубым, как озерная вода в ясный день, но к середине чернел, дна не разглядишь. Разговор зашел о водке, закуске и похмелье. Витя повеселел от того, как я несведуща в этом вопросе. Здесь он числился бывалым знатоком и делился со мной тонкостями этого дела. Я заметила, как на белке его глаза появились красные жилки, а голубизну его зрачков залила мутная пелена, как туман над озером. Этот разговор доставлял Вите забаву. – На заводе работал, пил, чуть ли не каждый день. Сижу дома перед бутылкой. Раз – закончится! Ты ее в мусорный бак. А хочется, чтоб она снова полной стала… Сказал себе как-то: "Все, хватит!" Пришел день на другой на завод, а тама мне литейщицы и восклицают: "Ой, батюшки! А ведь ты трезвый что ли?! Ты, может, где лечился от выпивки что ли?!" А я им: "Какой там лечился! Сказал себе: "Нет!" и прекратил!" А они прямо остолбенели: как это я сам пьянствовать перестал. Меня раз и к начальнику цеха вызвали. Выхожу из кабинета его с подарком. Все еще больше удивляются! Да так, что мне аж смешно стало! – Витя заулыбался и повернул лицо в мою сторону. Я восхищенно одобрила его силу воли. Витя слегка погрустнел, когда речь зашла о Киргизии, где он родился и работал на заводе. – Там, – говорил Витя, – наречие другое. Не так как здесь. В Киргизии любой русский "ТАшкент" скажет. Ну, ему то можно! А местные по-другому, через "О" – "ТОшкент". Или еще чего говорят – все через "о". Я тоже говорил, а теперь отучился. Я же здесь уже 7 лет живу…25 июня, понедельник. Человек-Сарай
Вчерашний разговор с Витей странным образом преобразился в нечто, что сложилось у меня в следующие слова: Человек-Сарай. Он был в замешательстве И шел в никуда. Наскучил ему его быт. Он нес по дороге, не зная куда, Свой сокровенный секрет. Ему надоели и дом, и семья, Знакомые люди и даже друзья. Всю жизнь, прожитую во зря, Стремился он сломить. Удрать, бежать, нестись, Скакать, ползти в изнеможении, Но дух спасти от скуки и томления. Он шел сквозь горы, по полям, По рощам и лугам. Искал он то, что бы его Направило во свет, Куда дорогу суждено прокласть, Только не всем. Но он стремился то постичь, Что надобно ему Для тех свершений, что ему Приснились наяву. И он нашел то, что искал — В пустом лесу, Под тенью звезд Стоял Сарай. И Человек, войдя в него, Почувствовал себя творцом. Сидит в Сарае до сих пор Счастливый Человек: Мечтает, молится, грустит На сене Человек-Сарай навек.Вторник, 26 июня. Чукотский летописец
Мы в полном составе: Общество шмелей-холостяков, Сеньора Соsа соn Ко и собственно я, Человек-Сарай.Небо покрылось тучами, Словно пеною грязною. Птицы летают черные, Будто крапинки-звездочки.
В прошлом году моим излюбленным местом были мостки. Я сидела у самой воды, писала слегка в рифму и рисовала о том и то, что происходило вокруг. Как чукотский летописец.
Стоит рыбак на берегу. Щебечут птицы надо мной. Но вот затихли голоса — Перекричал их шумовой И громыхающий в ушах Холодный ветер над рекой.
Мне холодно, но я сижу И уходить не собираюсь. Пусть насморк будет, Пусть простуда. Но с этим не сравнить то чудо, Когда сидишь на берегу.
Ну, удочка! Ну, палка удалая, Со взмахом режущим волну Ты убиваешь трех одним ударом: Червя, пресклискую рыбешку И, главное, – царящую речную тишину.
Вся речка небом почернела, Трава закисла в зелени.
Все, что крутится на языке, нужно вкрутить в бумагу.
Среда, 27 июня. Эротический роман как теннисная ракетка
В Обществе шмелей-холостяков объявился маньяк, который стал меня атаковать. Он пытался согнать меня с Центрального отверстия Сарая, но он не оценил противника, Человека-Сарая. Несколько раз мне удалось прихлопнуть его Эротическим романом 18 века, но он, проныра, выбирался из-под него и снова за свое. Я его отбивала эротическим романом, как теннисной ракеткой, а он, каучуковый, отскакивал – живучий шмель! И второй появился! Это был жестокий бой, но без потерь с моей стороны, не зря же я занималась теннисом! – Вы, что чокнулись совсем? – спросила я шмелей, грозно поднимаясь и орудуя изо всех сил романом маркиза де Сада. – Я же не просто здесь сижу! Я же Человек-Сарай! И тут я, наконец, поняла, в чем дело! Я сидела, прислонившись к куче сена, и заслоняла спиной щель между сеном и стеной Сарая – вход в дом Общества шмелей-холостяков! Я стояла и смотрела, как шмели влетают и вылетают, и недоумевала, как я могла забыть, что у них там вход, и как мне повезло, что они не набросились на меня с тыла всем Обществом. В итоге я села напротив их парадной, под покачивающуюся балку, в принципе она еще крепко держалась. Это был первый день моего сарайства, когда меня не навестил Саша. Я была немного удивлена, но и рада, что меня не отвлекают.Четверг, 28 июня. Костер в олешнике
Мои соображения насчет Саши постоянно меняются: то он кажется мне стеной, от которой отскакивают все мои подачи, то в его молчаливом присутствии я нахожу что-то интригующее и привлекательное, то я проникаюсь к нему любовью и обожанием, когда он говорит, что ему очень интересно меня слушать (хотя по его виду я бы ни за что не сказала, что это правда). Недавно Саша поразил меня "интеллектом": он прочел двенадцать томов "Всемирной истории", два тома "Все о всех", шесть томов "Все обо всем" и знает прогноз погоды на ночь, предшествующей рождению Ивана Грозного. Я далека от таких познаний и поэтому, мне было приятно вспомнить, как кто-то когда-то говорил, что самое неблагодарное и глупое занятие – это разгадывать кроссворды и читать энциклопедии. У меня хватило ума не сказать об этом вслух. Я просто вежливо ошалела. Он, наверное, быстро читает – этим все и объясняется (и Б.К. в том числе). Вот только, куда эта информация у Саши утилизируется? Может, он не с проста обучается на сантехника… Вечер вторника продемонстрировал моего слушателя с еще одной стороны. Какой же он разноплановый, мой собеседник. Я покинула свой Сарай, чтобы пройтись с Сашей по берегу. Сидеть в Сарае целый день довольно утомительно. Возле олешника нас окликнули. Мы подошли к костру. Там были: Карина с чахоточно-желтым цветом лица, Оля, искусно орудующая матом и усердно посещающая воскресную школу; Миша Лукьянов, которому бабка сама покупает сигареты; прошлогодняя подруга Галя, с этого сезона посещающая дискотеки – а это в местных кругах признак "взрослости", а ведь ей всего двенадцать лет; и, наконец, два брата из большой семьи – Димка и Лешка, несмотря на их восемнадцать и пятнадцать лет, одного роста с десятилетками. Можно предположить о вреде курения для роста. Возле костра мне стало не по себе. Всех их я знала не один год, но в это лето, в лето, когда меня тяготило к Сараю, меня тяготила их компания. Я приветствовала их. Димке не понравилось, что Оля и Карина продолжали шумно болтать несмотря на наш приход, и он сделал им замечание: – А вы, блять, суки ёбаные, не слышали, что с вами поздоровались? Оля тут же отвлеклась от Карины и красочно парировала: – Заткнись, блять, урод! Или в пизду дам. Я тут же представила, как в воскресной школе батюшка приходит к детям и говорит: "Ну, блять, суки ёбаные, повторяйте заповеди, или глаз на жопу натяну!". Странно, что Оля не усвоила, что у мальчиков «пизды» нет, видно пропускала занятия в воскресной школе. Костер разжигать они не умели, поэтому хором сокрушались над затухающими поленьями. Я слушала их матопонос. Даже пожалела, что не взяла диктофон, чересчур выразительны были некоторые матосочетания. Надо будет взять как-нибудь в другой раз, вдруг пригодится. Но тогда я выдержала не более десяти минут. Кажется, гримаса моего лица выражала то, что меня сейчас стошнит, поэтому я беспрепятственно ушла. Меня, действительно, сбило с волны Человека-Сарая эти десять минут. А Саша остался. Я рассчитывала, что он уйдет со мной, потому что я как раз, когда нас отвлекли, собиралась поведать ему очень тайные тайны относительно моих отношений с Сараем. Оказалось, что не так ему это интересно. Это был день великого разочарования Человека-Сарая в своем единственном слушателе и почитателе. И с того вечера Саша ко мне не приходит. Хотя о причинах этого я не догадываюсь. Но, именно, сейчас я понимаю, как мне необходим слушатель. Остались только я и Сарай. А вот и потерянный друг сидит на берегу, дымя сигарой… Авось, сгинет в пучину речную… Или "в клокотанье собственной утробы!" (цитирую Данте) Когда много говоришь, а потом замолкаешь, сразу образовывается пустота в голове, и тишина, которая раньше заполнялась собственным голосом, начинает давить на уши. И вот так я и сижу в своем Сарае. Тихо-тихо. А потом постепенно становится слышен шум ветра, стрекотание кузнечиков, звуки из деревни, и вот уже вспоминается школа, появляются мои герои, начинает вырисовываться сюжет. И я уже полностью им поглощена. И я совсем не замечаю, где я нахожусь. Но вот резкий шум с берега. Я опять в Сарае и вижу, как там, на берегу собралась та же орава. Они размещаются возле воды, присаживаются на корточки и закуривают и даже не подозревают, что только что меня сбили. И Миша стоит в виде столба и, видно, слушает. Пришла сеньора Соsa con Ко. Марта, Борька и Борька принялись жевать, повторяя за козой. Член Общества шмелей-холостяков долго жужжал возле меня, но я сидела неподвижно, в какой-то прострации, что даже видела себя со стороны и как возле меня кружит шмель и не могла оторваться от этого видения, и после улета шмеля тоже. Мне постоянно чудится, что позади меня кто-то топает ногой, гулко и редко. Сначала я подумала на Сеньору, но она паслась слишком далеко от меня и ноги не поднимала. А топали прямо за спиной. Надо думать, что это дух Сарая. Наша компания, однако, увеличивается. Возникло желание что-то написать… Хочется что-то написать… Рассказ? Никогда раньше не хотела написать рассказ. Попробую написать рассказ – его я должна закончить.Рассказ Человек и собака
Человек вышел из дома и пошел по улице. Дама, стоявшая на остановке, смотрела на него впервые и ничего о нем не знала, кроме того, что он вышел из дома на Суворовском проспекте. Она также не знала, живет ли он в этом доме или заходил в гости к кому-то. Она не знала о нем ничего, а он знал о себе многое, но даму не интересовало то, что знает о себе этот человек, ничем не отличавшийся от других прохожих, она его даже не заметила. Подъехал троллейбус, и дама уехала, человек пошел в ту же сторону. Он, кстати, тоже не обратил внимания ни на даму, ни на людей, стоявших на остановке, ни на троллейбус. Он шел вперед. Вдруг он остановился, разглядывая витрину магазина, зашел в него и купил десять одинаковых расчесок. "Лысый человек купил много расчесок"– медленно мысленно произнесла задумчивая замученная продавщица. А человек шел дальше с десятью расческами в карманах. Прижавшись к дому, на асфальте лежала собака, в углах ее глаз блестели капли. Она смотрела на прохожих, в отличие от прохожих, которые не смотрели друг на друга и тем более на собаку. Человек присел возле собаки, она подняла на него голову. Человек зашел в магазин напротив и купил ошейник. Собака взяла ошейник в зубы и стала подбегать с ним к прохожим: они отмахивались и отскакивали от собаки. Тогда она подошла к человеку, он надел на нее ошейник, и собака пошла за ним. Человек и собака вышли на Невский проспект. Человек снял свои ботинки и надел их на задние лапы собаки, обвязав их шнурками. Какие-то мальчишки засмеялись и, показывая на процессию, сказали: "Смотрите, придурок!". А бабушка с сумочкой запричитала: "Ай-ай-ай, сыночек, без сапог-то по лужам – простудишься! … Помрешь меня быстрее, работать не будешь – пенсию убавят."– и пересчитала деньги в полиэтиленовом запотевшем пакете. Остальные прохожие, не скрывая улыбок и хихикая, оборачивались. Человек не обращал на них внимания, он шел дальше. На переходе к нему обратился господин с газетой и с вопросом, сколько времени. Человек ответил: "Времени не существует". Тот не поверил и стал спрашивать у других. У них не оказалось часов, следовательно, человек был прав. Собака шла рядом с человеком, и все время посматривала на него, задирая голову. Человек опустился на колени и пошел на четвереньках. Вместе они стали бегать по лужам, обрызгивая прохожих и обнюхивая их сумки. Те шарахались от них, а Человеку и собаке это безумно нравилось, и они радостно гавкали на всех, завывая от удовольствия. Потом они устали и зашли в кафе. Человек, как и собака, встал на две ноги. Они заказали черный кофе и пирожные. Собака ела очень аккуратно, запивая пирожные кофе из блюдца. Но их попросили удалиться, тогда Человек и Собака встали на стол и начали выть и топать ногами. Посетители кафе, сидевшие рядом с ними, быстро собрались и ушли недовольными. Вдруг Человек заметил, что к ним направляется большой сильный черно-кожаный охранник. И Человек с Собакой что есть мочи побежали из кафе, расталкивая всех на своем пути. Они мчались на всех четырех по Невскому. С завистью поглядывали шоферы, застрявшие в пробке, как бегут Человек и Собака. Человек и Собака бежали, мчались, неслись и чувствовали только мокрый асфальт и дующий им в лица ветер. И они были самыми счастливыми из всех, кто был в это время на Невском. Они радовались каждому мгновению, каждому шагу и каждой луже. Они добежали до Катькиного садика, запрыгнули на скамейку и завыли на огни Александринского театра. Фигура, проходящая мимо них, негромко сказала: "Допился идиот…". Появились два милиционера. Увидев Человека и Собаку, они подошли к ним и со словами: "Пройдемте-ка с нами!"– хотели забрать их в участок. Но Человек и Собака громко залаяли на них и оскалили зубы. Один из милиционеров уже попытался скрутить руки Человеку, но тот вырвался, и они с Собакой рванули на другую сторону, через Невский, на котором столпились машины. Человек с Собакой прыгали по крышам машин, как тяжелые кенгуру. Милиционеры гнались за ними, размахивая руками и неповоротливо огибая машины. Перебравшись через дорогу, Человек и Собака свернули на Садовую, милиция не отставала. А беглецы ворвались в театр Комиссаржевской, понеслись по лестнице вверх, со всего размаха врезавшись в дверь, распахнули ее – зрители, сидевшие у этой двери, повскрикивали и повскакивали с мест, а Человек и Собака запрыгнули на сцену, заиграл оркестр, занавес поднялся… и под всплеск аплодисментов представление началось. В дверях стояли ошарашенные милиционеры. P.S. Кстати дама, не заметившая человека, вышедшего из дома, тоже смотрела спектакль и только сейчас, разглядев актера, думала как бы ей хотелось встретиться с ним после спектакля, даже не подозревая, как он был близок до. P.P.S Человек купил расчески, потому что его собака сгрызла много расчесок в гримерке.Пятница, 29 июня. Сарай-читальня
Как я вчера спонтанно написала рассказ. Даже без помарок. Тяп-ляп и готов! Так бы каждый день и писать по рассказу! Даже редактировать не буду. Вчера я так ясно видела Невский, каждый дом, каждый поворот, даже лужи в определенных местах на асфальте! И Суворовский, свою остановку… А ведь скоро осень, и мне придется простаивать на ней под дождем, а потом и под снегом. Как же хорошо, что еще лето, и я сижу в тени, которую заботливо создает для меня Сарай. Сегодня я уже не напишу рассказ. Я чувствую, когда я могу написать. Сегодня мне лучше самой почитать. Это удивительно приятное времяпрепровождение. И Сараи на самом деле для того и созданы – Сараи-Читальни.Суббота, 30 июня. Новые друзья, старые друзья
Я скучаю с самого утра. В Сарае по-прежнему замечательно, но ни читать, ни писать мне не хочется. Я слоняюсь по Сараю, и даже внутри как-то зудит оттого, что заняться совершенно нечем. Я совершенно не против оказаться сейчас среди здешних моих товарищей. Ради разнообразия. Понаблюдать за ними, позапоминать – было бы тогда, что написать… Какое-никакое, а местное развлечение. Но сама я к ним ни за что не пойду, не известно, что они между собой обо мне думают, тем более этот сон… Вот если бы ко мне пришел кто. Наконец, я поняла, почему Саша перестал ко мне приходить. Оказывается, он гуляет с Кариной или с Олей. Дурацкое слово – «гуляет». Я сама видела подтверждение этому со своего наблюдательного поста – Сарая. Меня это обстоятельство сильно задевает и обижает. Меня тревожит, что у Саши сложилось обо мне неправильное впечатление. Мне не хватает здесь друга, каким за два три дня стал для меня Саша. Мне хочется с кем-нибудь побеседовать. Вот, о чем я хотела написать. Мне приснился забавный сон. Он такой насущный, что предопределил настроение мне на этот день. Деревня, олешник, костер, я подхожу к ребятам. По-дружески. Вперед ко мне выходит Оля и говорит, поставив руки на пояс: – А ты чего приперлась? Ты нам здесь не нужна! И кидается на меня с кулаками. Я делаю блок, которым отбивают прямой удар цки, идущий от уха, как меня недавно обучили на карате. Не давая опомниться, ударяю ей под коленку ногой и со всего размаха ее падающего тела врезаю ей кулаком. Она падает на землю. Все подбегают к ней. А я ухожу прочь, потрясенная сама собой. Вдруг оборачиваюсь, а за мной идет Саша. К счастью, это только иллюзия, мое подсознательное. Лучше мне сидеть в Сарае и не выходить из образа Человека-Сарая. Еще вот, что вчера случилось, помимо того, что я углубилась в чтение. Саша приходил в мой Сарай. Лучше бы он вообще не приходил, потому что я уже настроилась на состояние "без слушателя и почитателя", то есть в режим внутреннего диалога. Я заметила его, когда он шел по берегу, у меня, конечно, промелькнула надежда, что он зайдет, но я так и сидела с книгой, повернувшись вся во внутренности Сарая. Без привета и вступительной речи, хотя какая от Саши вступительная речь, он спросил: – Ты будешь тут сидеть? Во-первых, я испугалась, потому что он неожиданно и резко подошел (как понос), во-вторых, я не поняла, к чему вопрос, а, в-третьих, мой говорильный аппарат уже атрофировался, был наглухо закрыт и не подготовлен к произношению звуков. Поэтому, когда я разлепила губы и пробормотала: "Да, а что?", я даже не узнала свой голос. – Я тебе сейчас книгу принесу. Я только и успела, что сделать так: "Э-э а-а…", выразить на лице недоумение, потому что я напрочь не поняла, о какой книге идет речь, а Саша уже шел от меня. Я так и просидела, ничего не понимая и не соображая, что бы мне сказать, пока он не появился с "Божественной комедией". – Отличная вещь. Почитай! Он положил ее рядом со мной, потому что я не догадалась ее взять, когда он мне протянул книгу. Нужно было срочно как-то отреагировать, и я спросила: – А ты что всю прочитал? – Нет, но я завтра в город уезжаю. Через два дня вернусь. Потом опять возьму. – А…а....а… – протянула я. Кажется, я в упор на него глядела, и глаза у меня были безумные, безумные (от долгого чтения). Потом он сказал: – Пойдем с нами купаться. – Я боюсь акул, – первое, что пришло мне в голову, я, естественно, только подумала, а изобразила что-то вроде: "Ну я … это… не хочу чего-то…". Ну понятно, вчера мне не хотелось, зато сегодня хочется – неужели до меня так долго доходит, если я поглощена чтением. – А пойдешь сегодня к нам на костер? Я снова скривилась при мысли об этом костре, который меня уже сбил с настроя. Тем более я читала о жизни Шри Ауробиндо, и костер перед сном помешал бы мне и Шри Ауробиндо. И Саша ушел, даже не спросив, чем обусловлено мое желание. Я бы ему рассказала… В общем, ерунда какая-то получилась. Снова недосказанность. Наверняка, после такого приема Саша больше никогда ко мне не придет. Он тоже виноват – пришел в неподходящий момент. Лучше бы он, действительно, не приходил. Он сбил мне весь сегодняшний день! Я сегодня только и думаю о том, как было бы здорово сходить к ним развеяться. Прочь-прочь! Никуда я не пойду. Ко мне уже пришли. Силой моей мысли появились новые друзья. Таня, работница Изы. Ей где-то десять лет. Она меня развлекает, пока Иза не орет на нее, чтобы Таня что-то делала в огороде. Она строит презабавные ужимочки, когда болтает о какой-то ерунде. Еще Олежек, младший брат Гали, приезжает к Сараю на большом ржавом велосипеде с рамой, я бы на такой не села, а Олежек ездит, хотя учится всего во втором классе. Мы подружились. Он поверил в духа Сарая и проникся любовью к Обществу шмелей-холостяков и сеньоре Козе. С ним приезжает Димка. Ему пять лет. Он верит каждому моему слову, что мне льстит. На самом деле, они единственные воспринимают меня всерьез. Сегодня приехали Виталик со Славой. С Виталиком мы вроде дружим. Мы с ним в прошлые сезоны так разговаривали, так разговаривали. Часами… Но обо что не помню. Оба прошли мимо Сарая, с разницей в десять минут. Слава поздоровался, а Виталик либо не заметил, либо не узнал. Одним словом, либо сегодня магнитная буря, либо еще чего, но я вся в расстройствах, ощущение, что я вся покинута, вся такая отшельник. Прямо настоящий Человек-Сарай. И ко всему еще, Таня рассказала мне, что спрашивала у Лешки из многодетных, почему они со мной не дружат, а Лешка ответил: "А на фига она нам?!" Я так удивилась. Я и не думала, что за несколько дней моего пребывания в Сарае ко мне сложилось такое неадекватное отношение.Воскресенье, 31 июня или все же 1 июля? Блять
Я смирилась со своим статусом отшельника, сходив-таки в общество деревенское, расположившееся на пляже за разговором о вчерашней дискотеке. Ну, блять, охуеть можно от услышанного. Меня чуть, блять, не стошнило, блять. В рот им ноги! Я наведалась туда с Виталиком и ушла с ним же, не то, что с тогда с Сашей. Снова не взяла диктофон. Хотя на хуя он мне, я и так все помню. Все слова знакомые, доступные и распространенные. Но признаюсь, слушать это невыносимо. Смешно, естественно, но невыносимо! Наслушавшись их разговора, я заметила за собой, что, если слово "блять" мне даже в мыслях трудно было произнести, то теперь я свободно думаю, выражаясь им. Только оно у меня в голове и вертится, когда я о чем-то вспоминаю, блять! Еще у меня порвался блокнот.Понедельник, 1 или 2 июля. Сарайство
Абсолютно утратив желание снова идти к ним, я вновь ощутила вкус к Сараю. Посещение его меня радует. Может, потому, что я немного отдохнула от него и пришла только под вечер. Произошло сегодня совсем не знаменательное событие, не из ряду вон выходящее, но меня взбодрившее. Я впервые за лето искупалась. Пребывание в реке удивительно благоприятно подействовало на меня. Вечереет, в Сарае уютно от проникших сюда лучей закатного солнца. Как хорошо здесь находиться. Одной. Блаженное состояние. Редкое спокойствие и в Сарае, и во мне. Затишье… В такие моменты, главное, чтобы никто не пришел, не нарушил это состояние. И как хорошо, что ко мне действительно никто не придет, и я не должна никуда идти, чтобы выслушивать эту белиберду. В деревне очень, очень хорошо. Размеренно. Бывает и скучно. Но какая это приятная скука! Как ее иногда не хватает в городе, где, вспоминая эти часы лени, понимаешь, как много можно было сделать полезного. А в состоянии этой лености, даже думать не хочется. Я ежедневно посещаю Сарай – и это моя единственная обязанность передо мной. У меня много книг. Я читаю о судьбе Раскольникова. Отчасти его депрессивные настроения передаются и мне. Но одиночество Раскольникова – трагическое, безысходное и мрачное, а мое, если это и можно назвать одиночеством, светлое, уютное и насыщенное. Да, Достоевский тянет, расписывает… Но как сказал Пушкин: "Поэзия, прости господи, должна быть немного глупой", а проза, по словам Бунина: "… прости господи, немного скучной". Я воспринимаю сарайство, как паузу на обдумывание былого. Виталик не будет ко мне приходить в Сарай, потому что он боится шмелей-холостяков и сеньору Козу с компанией. Это особенность Виталика – пугливость. От этого и ходит он нервно, немного странно. Когда Виталик возвращается с реки с ведром намытой посуды, а Рекс гуляет и, иногда, гавкнет на Виталика, то Виталик при виде Рекса бросает ведро с посудой и бежит наутек. Смешное зрелище. Виталик уже столько посуды разбил. Виталика в деревне называют самым умным. Он много всего помнит и знает, и всем рассказывает, объясняет, кого-то цитирует, но его никто не слушает, даже затыкают, но он не обижается. С Виталиком мне бывает интересно поболтать, но он, когда увлекается, может так долго говорить, что потом голова болит. Дядя Жора на днях рассказал байку. У его друга умер папаша. Это случилось зимой, когда стояли дубовые морозы. И за то, чтобы рыть могилу в промерзшей земле, потребовали огромную плату. Друг долго возмущался, но могильщики не уступали и предложили ему подождать до весны. Экономный друг так ипоступил: посадил папашу на стул на балконе. Тогда на улице холоднее было, чем в морге. И папаша так и сидел на балконе, как живой, пока соседям не надоело на него смотреть. Им уже начинал запах чувствоваться. Они вызвали милицию. С милицией приехали журналисты. Тут же ознаменители жильца, живущего после смерти на своем балконе. Естественно, после такого его похоронили бесплатно. Вспомнила еще одну. Рассказала Добржинская: "Поехали мы как-то с подругой в Финляндию на автобусе. Пассажиров было мало: бабка с тазом квашеной капусты, женщина с ребенком в коляске, старик с рассадой в деревянном ящике и еще пара человек. Автобус двинулся. На полу со звоном перекатывались от стенке к стенке пустые бутылки. Граница, таможенники проверили документы, никого подозрительного не выявили. Автобус миновал оба погранпоста. Пассажиры зашевелились. Бабка тут же разрыла капусту и вытащила приличного объема пакет со спиртом. Женщина извлекла подобный из коляски. Дед тоже раскопал рассаду и помимо спирта достал этикетки. Все пассажиры были подключены к работе: кто бутылки заполнял, кто этикетки клеил. Мы же с подругой сидели как белые вороны и по тому, как глянул на нас один пассажир, поняли, что лучше сидеть тихо. Новоразлитые бутылки стали неотличимы от настоящих. Автобус остановился на неуказанной в маршруте остановке, где уже ждали финны. В момент все было сбыто. Обратно мы возвращались поездом".Вторник, 2 или 3 июля. Меня называют Сараем
Приходил Саша со своим длинным сопровождающим – Григорашей-Парашей – и застал меня в компании Олежека и Димки. Мы как раз играли с велосипедом. Я их смешила. Это было совсем несложно. Димка так хохотал, что мне тоже стало смешно. Мне вдруг стало совсем смешно, потому что я смеялась не совсем над тем, над чем Димка с Олежкой – это была демонстрация перед Сашей того, что мне и без него весело. Саша с Григорашей, оказывается, пришли за "Божественной комедией". А у меня уже к Саше неприязнь сложилась, обида закрепилась. И мне не хотелось отдавать мою новую, еще поскрипывающую при открывании Комедию, чтобы какой-то Саша читал ее вперед меня. Поэтому я так и сказала, даже без смеха: – Прости, Саша, но я ее сейчас читаю. Саша помолчал, потом они повернулись и ушли. Молча и с неизменившимися лицами. От такого поворота мое отношение к Саше еще более усугубилось. Вот так легко у меня портится настроение. Я полистала свой дневник: Саша, Саша, сплошной Саша! А как же Человек-Сарай? Ведь по замыслу должно быть: Сарай, Человек, Сарай и Человек, Человек-Сарай… Кстати, меня уже называют Сараем. По дошедшим слухам. Надо взять с собой в город немного сена из Сарая, чтобы был у меня кусок Сарая. В следующем году Сарая может и не быть, но быть с Сараем дух обязан. В свое оправдание, я обязана сделать следующую запись. Вот прямо в данный момент на моих глазах Саша, побывавший у меня какой-то там час назад, уже на берегу тискает Олю. Фу, какая гадость! А потом он намеревался тискать мою "Божественную комедию"? Фу, какая мерзость! Ну, знаешь ли Саша – если собрался тискать, то что-то одно.Уже пятница 6 июля. Второй кризис Человека-Сарая
Я не притрагивалась к блокноту все это время, потому что мне было хреново. "Грусть-тоска меня съедает". Я наведывалась в Сарай изредка, чтобы почитать. И совсем и не хотелось мне в Сарай, даже наоборот: в Сарае я чувствовала себя как на корабле в океане – меня укачивало. Надо думать, что это второй кризис Человека-Сарая, когда противен Сарай. Зато я с головой ушла в иные миры к Достоевскому, Данте, Шри Ауробиндо, Маркизу де Саду и прочим. Невероятно странная компания. Но они слились для меня в один гигантский вакуум, в котором я очутилась. Но вот я вернулась в Сарай. Значит, переборола второй кризис. А вот первый по-прежнему давит на меня. Я одна. С тех пор как я увидела Сашу и Олю в собачьей позе, я больше никого не видела. А между тем обо мне складываются слухи в деревне. Удивляются тому, что я хожу с рюкзаком (в нем я ношу диктофон и блокнот) и безвылазно сижу в Сарае, не дружу с "робятишками". Одним словом, все мне удивляются. Только что подсел Коля Тараканов, местный пьяница, с седыми кудрями – красивый. Говорил много. Говорил, что я "молодец девка" и что он впервые такую, как я "умную девку" встречает, которая еще и книги читает. Я разомлела, как кошка на солнце. Как он разглядел во мне ум? Рассказал, что читать любит, с детства читает. – Много мыслей приходит, когда читаешь. Я покивала. Вдруг он спросил, почему я не дружу с ребятишками. Кажется, на эту тему я исписала пол дневника и уже запуталась. Я замялась и попыталась объяснить: – Я не не дружу… Я очень дружу, но я… Понимаете… – Не интересно?! – подхватил Тараканов. Хотя я не совсем это имела в виду, но кивнула. Он сразу так обрадовался, принялся меня хвалить, уверять меня в правильности моих действий: – Молодец, нечего в пустое время тратить! И тут я подумала, что я все равно трачу время в пустое. Я страдаю от безделья. Под влиянием Шри Ауробиндо, я последовала его совету – освободиться от всех мыслей. Я села по-турецки, сжала безымянный и большой палец, положила руки на колени, прикрыла глаза и попыталась освободиться от всех мыслей. Оказалось не так легко. Постоянно крутится мысль: "Я ни о чем не думаю" и еще одна: "А все-таки, почему ко мне никто не приходит?" Например, тот же Саша. Вон он идет сейчас с речки, я вся переполняюсь радостным предвкушением встречи… Нет. Не пришел. Досадно-то как. Продолжаю. Я ни о чем не думаю, кроме того, что я ни о чем не думаю. Это уже раздражает: я все равно думаю. Да много времени прошло. Должно быть, точно не придет. А я надеюсь. Не думать у меня вовсе не получается. Просто моя голова набита таким количеством чуши, что там уже и места пустого не найти. Мне срочно нужно заняться каким-нибудь делом, чтобы не томиться, иначе потом буду жалеть о потерянном времени. Ну, пришел бы кто, в конце концов, для поболтать… Суббота, 7 июля. Мне скоро пятнадцать, и я сижу в Сарае Это глупо, но я и сегодня пытаюсь освободиться от мыслей. Я бью себя по голове книгой. Шри Ауробиндо начал путь в двадцать лет. До этого он изучил культуру Европы, выучил запредельное количество языков, перечитал немыслимое количество книг… И вдруг решил освободиться от всех мыслей. Неожиданный поворот событий. Но лучше себя не сравнивать со Шри Ауробиндо. Он в двенадцать лет латынь знал и французский в совершенстве. А мне скоро пятнадцать, и я сижу в Сарае.Воскресенье, 8 июля. Я хочу топить котят и слышу внутренний голос
Утром сходили в лес, в … «…Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу!» Я была в черной куртке, и комары только меня и отличали. Лицо распухло. Похолодало. Сижу в … Сарае. Страдаю меланхолией. Безмерно приятное занятие. Ничего не делаю (как обычно), слушаю Джо Дассена. Ничего не хочу. Ничего не ожидаю. Пол часа назад я смеялась как полоумная истеричка, а на данный момент, как и полагается "И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…" "Кому же охота с тобой целое лето в Сарае просидеть? Вот и не жалуйся!" А я больше не жалуюсь. Мне все равно. "Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас". Я хочу посмотреть, как убивают котят. Стоять и смотреть, и хорошенько прочувствовать. Интересно, я бы разревелась, а потом сны об этом являлись. Или самой попробовать держать их своими руками под водой, пока они не перестанут шевелиться и цепляться за пальцы лапками с еще мягкими коготками… Недавно я попробовала сойти с ума. Я почувствовала это состояние на одно мгновение, которого я перепугалась. Произошло это следующим образом. Я, как полагается добропорядочному Человеку-Сараю, сидела в Сарае. И тут я внезапно осознала, что я постоянно говорю что-то про себя, что, по-моему, и означает – думать. Зачатки мыслей вылетают неведомо откуда (вдруг откуда ни возьмись, как русская история) и мой внутренний голос мне их озвучивает. Одним словом, я четко ощутила внутри своей головы этот голос оттого, что как раз с помощью него и обдумывала эту идею. И голос понял, что я его обнаружила… Он тут же взбунтовался и стал совершенно не управляемым. Мне стало жутко не по себе, потому что я ведь никак не могу отделаться от него. Ощущение безвыходности. Он сидит во мне, как я в Сарае, и никогда не покидает меня. Может, только по ночам он замолкает. Так и до самоубийства он довести сумеет, если с ним не дружить. У меня приятная расслабленность, я возлежу на сене. Еще со мной леность, неопределенность, и скука, и грусть, и печаль – и все женского рода.Четверг, июль, 12 число. Я теряю кусок дневника
Горе мне! Горе Человек-Сарай! Какое несчастье! Я потеряла кусок себя, кусок Сарая – кусок блокнота… Он пропал! Сколько утрачено! Я в ужасе! Хорошо бы если его кто-нибудь нашел, не читал и отдал. Идеальный вариант. О, горе мне! Я же в том куске писала об Изе (она принесет меня в жертву), о Тамаре Ивановне (ей будет поучительно), о Вите (ничего особенного, вроде, но он может обидеться), о Саше (не существенно). Какой позор! Если прочтут мои записи, какой будет позор… Если рассуждать спокойно, я выражала свое мнение, я же не для кого-то писала, а так для себя. И если они прочтут мой дневник, это на их же совести… Нет, мне конец! Меня закидают камнями. Лучше не вспоминать, что я писала. Лучше не вспоминать… А если предположить, что листки сгинули в реку и безвозвратно уплыли, или их затоптало стадо бычков. Как обидно! Не верю в утрату. Нестерпимо обидно! Я все обыскала, везде ходила. По дороге к лодочкам, где сидела последние дни, в Сарае, где я уже давно не бывала. ЕГО НЕТ, ЕГО НИГДЕ НЕТ! Нужно срочно восстановить мой рассказ, пока еще помню. Десять расчесок Человек вышел из дома и пошел по улице. Женщина, стоявшая на остановке….Пятница, 13. Как вернулся кусок дневника
Кошмар продолжается. Это катастрофа. Это Дантов ад. Девятый круг! Я и предположить не смела, что пропажа нескольких страниц моего дневника приведет к невероятным и поучительным событиям. Но обо всем по порядку. Подозрения замаячили еще во вторник, когда я оказалась на костре, который на этот раз пылал возле наших мостков. Чуть ли не силком, но с элементами своей воли я отправилась туда. На сеанс общения. На этот раз в кармане у меня был диктофон. Я стояла на мостках. Меня жрали комары. Я наблюдала медленное и незаметное появление ночи, которое я в итоге проворонила. Я стояла спиной к Сараю и чувствовала его мрачный силуэт спиной. С наступлением темноты Сарай весь превратился в черную дыру в форме сарая. "Робятишки" суетились, танцевали, сидели у костра. Иногда, со мной пытались поболтать, но со мной поболтать трудно. Оля спросила, знаю ли я, что она ходит в воскресную школу. Я утвердительно кивнула. – Так вот, я в нее больше не хожу! – сказала мне Оля. Я тогда слегка поразилась этой реплике, но мне даже в голову не пришло… Еще она попросила меня показать ей мои рисунки, потому что говорят, что я хорошо рисую. "Кто? Интересно, кто это говорит?!" – спросил мой внутренний голос, но я тогда говорила наружным голосом и показывала Оле рисунки Сарая. Я не смогла найти мой самый удачный рисунок, и тогда ко мне подкралось странное сомнение. Сережка из последнего дома полюбопытствовал, что я записываю в блокнот. Я ограничилась кратким ответом: "Рассказы". – А о нас что-нибудь писала? – спросили девчонки. Я припомнила, что в прошлом году записала случай про то, как их ночью гоняла тетка Люся палкой за то, что они домогались до дяди Вали, местной сумасшедшей. Они запрыгали и закричали: – Ура! О нас рассказы пишут! Я стояла на мостках, как на пьедестале и снисходительно поглядывала на беснующуюся толпу моих сомнительных поклонников. "Чего они радуются, они ведь не читали", – думала я в тот момент. В этот же вечер они бегали издеваться над дядей Валей. Это входит в ежегодную развлекательную программу. Дядя Валя когда-то работала киномехаником, показывала фильмы и ездила на велосипеде, пока не сошла с ума. Это состояние она унаследовала. Дядя Валя носит брюки, фуфайки и ушанки или кепки. За это она и дядя. В дом к себе она никого не впускает, ни от кого ничего не берет и, когда ее разозлят "робятишки", бывает весьма несдержанна. И эта ее черта больше всего и привлекает вышеупомянутых. Когда они вернулись, полные впечатлений, я включила диктофон. Настя, запыхавшаяся, перевозбужденная, полукричит: – Я к ней одна пошла, бля! Я как к окну подошла и говорю: "Выходи, твою мать!" Она, блять, как вылетает. Там, по-моему, твоя бабушка еще выскочила! – обращается к Гоше, его бабушка – родная сестра дяди Вали, живущая по соседству. – Да, вы рано-то ходите, еб-твою! – возмущается Гоша, или он же Григораша-Параша, слушающий с видом бывалого в этом деле. – Да, у нее свет везде выключен был, блять! – оправдывается Настя. – Светло на улице, блять! – подмечает Гошка. – Да, вы знаете, когда идете – крик, гул, блять! Я вчера спать лег, я вас манал, блять. Мы с Димоном ходили тихо, а вы всей толпой, бля, бежите как стадо. – Да! Мы сейчас драпали! – подтверждает Настя, еще не отдышавшись. – А надо вдвоем, втроем. Во пошел, в окно посмотрел… – Да, я одна пошла.... – перебивает Настя. – Все, наверное, там, на колонке сидели? – кивает Гошка и все с ним соглашаются, и добавляет важно, гордо: – Мы с Димоном у нее прямо на крыльце побывали. – Я там ни разу не была. Надо будет сходить! – загорается Настя. – Говорили, что вы ручку ее двери говном мазали, – говорит Галя, обращаясь к Гошке. – Это Димкина идея, не моя! – смеется Гоша. – А Димка не рассказывал, как он упал, блять, когда от нее бежал? – и, заметив, что все с любопытством слушают его, ударяется в воспоминания: – Мы пошли к ней в окно стучать. Стучали, стучали. Она свет, все, выключила. Ходила по дому, орала. А мы чего-то не заметили: она на улицу вышла! Мы с Димоном за домом сидели, где у нее кухня. Мы сидим, сидим… Хуять – тетя из-за угла выбегает! С какой-то палкой! Димон, как обосравшись, побежал через забор, там и упал в кустах! Димка еще и очки потерял тогда. Ну, это вообще было! .... Такая страшилища, как выбежала, блять! Дима – бедняга, блять. Это был рассказ Гоши о дяде Вали, его двоюродной бабки. Кто знает, унаследовал ли он этот семейный недуг, но выяснится это под его старость. Это было отступление от повествования о потере блокнота. На следующий день, а это была среда, я еще во сне что-то заподозрила и, окончательно проснувшись, первым делом принялась листать блокнот и о, ужас, обнаружила, что я потеряла целый кусок! Даже практически половину дневника! С различными опасными записями, нахождение которых определенными лицами, влекло страшную катастрофу! Я предалась панике. И тут же бросилась на поиски. Черт меня дернул, таскаться накануне к лодочкам и гулять по полю под музыку Дассена! С блокнотом в руках! Конечно, я не заметила, как листы выпали. Я обыскала все поле, лодочки и Сарай. Тщетно… Поиски длились среду и четверг. За это время в моей памяти всплывали слова с этих злосчастных страниц, как топором по голове каждое новое воспоминание. Я пила валерианку и не находила себе места. С одной стороны, хотелось, чтобы листы нашлись. Но я, как представляла, кто их мог найти, желала, чтобы они сгинули в бездну. Я билась головой о стенку при мысли, что это кто-то читает… Меня распирало, я не спала ночью, а металась в бреду. Мне грезилось, как я нахожу мои записи. И на утро было во мне чувство, что мой кусок еще вернется ко мне, и я панически боялась способа его возвращения… Вечер четверга. Было около десяти вечера. Я вышла из дома и пошла к Сараю. Я была измотана переживаниями. Я чувствовала, что все случилось оттого, что я изменила Сараю. Если бы я не ходила к лодочкам! Сарай тоже был расстроен, поскрипывал. Холоден и пуст. Совесть мучила меня, мучила и мучила. Похлопав Сарай по бревну и, подышав, стараясь хоть на время успокоиться, я пошла обратно. У бани стояли они: Настя, Оля, Диана, Карина, Галя, Леша, возможно, еще кто-то, я тогда была в некой прострации. Они подозвали меня к себе. Я с некоторым подозрением подошла. Что-то мне уже подсказывало… – Тебе не скучно одной? – спросила Оля. Они вели себя странно, как будто что-то задумывали. Все пристально смотрели на меня. В последние дни мне с собой было далеко не до скуки. – Нет, – честно призналась я. – А то давай с нами погуляешь! Я немного удивилась. А они принялись разговаривать между собой, как бы между делом, уже не обращая на меня такое пристальное внимание. Леша засмеялся, тыкая пальцем в Карину: – Ой, смотрите! Смотрите на нее! Вся желтеет! Тужится, тужится – щас обосрется! О, какая желтая! Кажется, мне тоже приходила эта мысль, но я не думала, что так просто об этом можно сказать человеку в лицо. Оля, стоявшая с сигаретой, вдруг заговорила: – Прикалитесь, я такая приду в воскресную школу с сигаретой и с бутылочкой пива! Почему Оля все о воскресной школе вспоминает? А Оля продолжала: – Я еще так перед батюшкой выругаюсь, блять, прямо в церкви, а он мне в ответ, блять! Все засмеялись. Мне это стало что-то напоминать, какая-то догадка добиралась до меня. Следующая фраза, сказанная кем-то, расставила все по местам. Это было чувство, что меня шарахнуло по голове. – А Гале-то всего двенадцать лет, а ее уже на дискотеки отпускают! "Они нашли мои записи!"– снизошло на меня откровение. – Ай-ай-ай, Галя! Как ни стыдно! – А обо мне и не слова! – возмутилась Настя. Я еще полностью не осознала своего положения, но развязку этого спектакля в честь меня я явно слушать не хотела. И сначала медленно отступая, а потом, набирая скорость, я ретировалась в свою крепость. В след послышалось: – Ты что – уходишь? – Да! Мне пора! – еле выговорила я на ходу. Первой моей реакцией в безопасности – это была радость. Неописуемое счастье – мои записи не пропали! Я пребывала в приподнятом настроении и шутила: "К Пушкину слава пришла в пятнадцать лет, а ко мне в четырнадцать!" Меня цитируют и ставят миниспектакли по моим дневникам. Как хорошо, что они обыграли эту ситуацию шуточно, не восприняв всерьез мои язвительные и обидные замечания. После бурной радости меня стало тревожить, что хоть записи и не утеряны, с чего я взяла, что мне их вернут. Дядя Жора тут же упомянул, что в детстве все проходили через это, то есть теряли дневники. Но их никто никогда не возвращал и, как правило, уничтожал. Это было именно то, что мне больше всего не хотелось услышать на ночь. Постепенно, я практически все вспомнила, что потеряла, и теперь ужасалась тому, что они читали. Мне стало стыдно. Стыдно за дурацкое высокомерие. Стыдно так сильно, что хотелось сгинуть «в клокотанье собственной утробы». И еще мне было страшно. Страшно оттого, что мой дневник независимо от меня зажил своей жизнью. Дух Сарая творил все эти пакости и управлял мной. Я вновь пила валерианку. И не ходила в Сарай. Это могло быть опасно. Сарай мог зажать меня в себе и никогда не выпустить. Его крыша коварно поскрипывала. Я слышала это с крыльца дома, и в тоже время скучала по Сараю. Зачем Духу Сарая потребовалось, чтобы мой дневник прочли? Но его замысел провалился, "… сейчас идет другая драма, и на этот раз меня уволь…". Никто из читавших даже словом не обмолвился о Сарае, и если бы не упоминание о них самих, они бы тут же вернули бы мне блокнот. Единственное, что Сараю удалось, это заставить меня раскаяться в написанном о ребятах. И они молодцы, да они молодцы, что отнеслись к этому с иронией. С настоящего дня я торжественно обещаю больше никогда не писать о людях то, что нежелательно для прочтения ими. И это уже от меня не зависит. Даже сейчас меня не покидает мысль – то, что я пишу в данный момент, обязательно кто-нибудь прочтет. А зачем еще писать, если не для читать? И все-таки мне хотелось сказать, как написал Блок: «Молчите, проклятые книги, Я вас не писал никогда». Только не о книгах, которых у меня и в помине нет, а о своем дневнике. Всю ночь мои персонажи бродили под окнами, орали, ходили к дяде Вале. Это тоже не давало мне спать. Еще я не спала, потому что уже третью ночь подряд я размышляла о блокноте. На этот раз, уже зная, где он, я гадала, вернут его или нет. Никак не думала, что умиротворенные деревенские дни могут превратится в такой ад. И вот, наконец, я добралась до событий сегодняшнего дня – пятницы тринадцатой. Перемученная бессонницей и грызущими меня мыслями, я совершенно незамутненно передвигалась по комнате с книгой Данте Алигьере и переносилась в его ад из моего: "Оставь надежду всяк сюда входящий". Было восемь утра. Все ушли в лес. День намеревался стать солнечным. И тут я заметила (читала я весьма нервозно, постоянно оглядываясь и смотря в окна), как на горизонте на дороге возле дома Таракановых возник силуэт. Я, не отрываясь, вглядывалась. Оказалось – Лешка из многодетных. В руках у него было что-то, что отражало солнце. Я предположила, что бидон. Еще ближе надвигался Лешка. И я ясно увидела у него в руках свои записи! У меня забилось сердце от радостного волнения. Я не знала, что мне делать! Я заметалась по комнате: бросила Данте, надела босоножки. Лешка уже подошел к калитке. Я вышла, как голодный тигр хочет подойти к дрессировщику с огромным куском мяса, но боится кнута. Он протянул мне мои страницы через калитку со словами: "Сегодня утром у Сарая нашли…" Я схватила свое сокровище даже, не поняв маразма его фразы, сказала: "Большое спасибо!" Как я рада, как я рада! А говорят, пятница тринадцатое – несчастливый день. Это мой счастливейший день!Воскресенье, 15 июля. Цена нескольких пачек сигарет
La vie est deja magnifique! Je suis tres heureuse! Apres cette catastrophe j ai peure ecrire quelque chose. Mais je continuerai ecrire avec attension, avec grand attension. Maintenant mes camarades savent, que je suis. Je pense que quand ils lisaient mes memoires ils riaient beaucoup. Je ne peux pas toujour ecrire en francais. Le langue russе me plait plus. (Жизнь вновь прекрасна! Я очень счастлива! После этой катастрофы я боюсь писать некоторые вещи. Но я продолжу писать с осторожностью, с большой осторожностью. Теперь мои товарищи знают, что я из себя представляю. Думаю, что когда они читали мои записи, они сильно смеялись. Я не смогу всегда писать на французском. Русский язык мне нравится больше (прим.: перевод автора)). Блокнот сшит. Крепко-крепко. Настроение наладилось, никого я не встречала с того утра, и, главное, я вновь в Сарае. Признаюсь, чудесное возвращение куска дневника имело свою причину. Лешка не просто так мне его вернул, начитавшись и запомнив пару цитат. Как выяснилось, дядя Жора откупил "мое сокровище, мою прелесть" у Лешки за пачку сигарет. Выходит, мой дневник имеет свою стоимость, по крайней мере, можно продавать по цене нескольких пачек. И все же у меня хандра. Мой настрой как ветром сдуло вместе с записями и в отличие от них, не возвращался. Меня мухи зажрали! Надо думать, они создали общество незамужних мух. Тоже мне, нашли, где его устроить – рядом с Обществом шмелей-холостяков. Так оба общества под угрозой распада. Да, даже потеря и благополучное возвращение блудного блокнота не заставит меня прекратить Дневник Человека-Сарая. Это уже как будто вторая часть начинается… «Земную жизнь, пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины». Если "земную жизнь" заменить на сарайную, а "сумрачный лес" на – снова Сарай. И правый путь я, в отличие от Данте, кажется, нащупываю. Ведь Ад я уже прошла. Что же дальше – Чистилище?Понедельник, 16 июля. Деревенский сюр
Как всегда в Сарае. Была гроза. Молния, гром, немного дождя – как положено. Я стояла на крыльце, когда сверкнула молния. Я уже было приготовилась считать секунды до грома. Но ни до одного я не досчитала – вдруг бабах, бац! Прямо над головой. Треск, грохот, конец света! Нет, ни крыльцо, ни дом не обрушились – просто у меня подкосились коленки. Тетя Ляля, снимавшая белье с веревок, присела от испуга. А потом мы долго смеялись и не могли успокоиться. По деревне М-во ходят сплетни. Презабавные. Автолавки Татьяны давно не было. Эта автолавка пользовалась особой популярностью в М-во. Поэтому ее отсутствие не прошло незамеченным и пошли разговоры, что Татьяна тушила мотоцикл своего зятя. Зять сам поджег мотоцикл, а Татьяна почти сгорела. Вот почему не приезжает. Это всех волновало. Неожиданно Татьяна приехала. К удивлению обитателей М-во, собравшихся на гудок синего фургона, Татьяна была без ожогов. А, узнав, что чуть не сгорела, перекрестилась и рассказала свою версию отсутствия. В действительности, зять открывал бак с бензином своего мотоцикла, ждал, пока натечет маленькая струйка, и чиркал зажигалкой. Татьяне надоело, как он маленькими струйками бензин пускает и поджигает, пугая свою дочку, и Татьяна вступила с ним в бой. Выиграла – раз целая приехала. Но бой похоже был долгий. Маша Ц. по обыкновению стояла у автолавки самая первая. Маша напоминала не женщину, а облако в сарафане. Привычным жестом она отогнала муху от шеи, и они с Татьяной тяпнули по маленькой, пока никто не видел. За Машиной спиной и невозможно было разглядеть, что творится спереди Машиной спины. Когда процесс покупок завершился, автолавка подъехала к дому Шурочки с Тамарочкой, или Шерочки с Машерочкой. Или беленьких одуванчиков. Шурочка раньше была учительницей, а Тамарочка, когда садится, подпихивает под себя юбку, оголяя коленки. У них на довольствии несколько кошек, кормящихся по особому режиму. В их доме раньше жила Татьянина родственница. Там любила бывать и сама Татьяна. А вчера у нее как раз случился день рождения, и она привезла с собой водку и закуску, как полагается. Как только все расселись, на пороге появилась Тамара Ивановна в незастегивающемся халате по причине невероятно объемного бюста, как и у Изы – до пупа. Под халатом она носила сорочку. Тамара Ивановна тоже раньше была учительницей. – Ой, вы только сели! Как я не вовремя! Я просто масла хотела купить, да не успела. Мы только из леса с Климычем. Обед еще приготовить не успела… – с этими словами Тамара Ивановна надвигается прямиком к столу и, кряхтя, садится за него. Ей наливают. Тамара Ивановна выпивает, закусывает и поздравляет Татьяну. Вновь открывается входная дверь – появляется Климыч. – Ой, Климыч, входи! – говорит мужу Тамара Ивановна и пододвигает ему стул. – Давай, садись. Климыч кивает всем, охотно садится. Ему наливают, он выпивает, закусывает, поздравляет. Тамарочка молча негодует, но выскажется об этакой наглости она позже, на другой день, а пока праздник только начался. Еще по рюмочке, и Татьяна уже поет. Правда всего песни две, не больше. А тем временем под окнами передвигается Маша, как грозовая туча. Под разными предлогами – то туда, то обратно. Молоко сама нам принесла и рассказывает: – Вон к Тамаре Татьяна приехала. Они там пляшут и поют. И Тамара Ивановна к ним пришла, и Климыча с собой привела. Они всегда так ходят: договорятся сначала, она первая приходит как бы случайно, а потом и он, ее ищет. Татьяна уехала, но инцидент не иссяк. Вечером сидят Маша с Колей на своем амбаре под окнами у Шурочки с Тамарочкой и говорят между собой громко во всеуслышание. – Вот посмотри Коля. Ты им все делаешь – помогаешь, а они тебя даже к себе не пригласили. Вот пускай им теперь Климыч все делает. Шурочка это услышала, пересказала Тамарочке, та встрепенулась, перепугалась. От Маши они зависят – те им воду поставляют из шланга. Тамарочка бросилась к Маше объясняться-извиняться, а Маша отвечает: – Я не хочу говорить на эту тему. Тем более мы говорили о Леше, который колодец выкопал, а ему только рюмку за это налили. Маша еще долго ходила по деревни с рассказом о том, как у Тамарочки пели и плясали. На нашем конце деревни Маша проинформировала Соболиху, Ефимовну, а та москвичку Татьяну Михайловну, которая спросила у Тамарочки, какие танцы они танцевали. На что Тамарочка обиделась.17 июля, вторник. Лучшего места, чем Сарай, не существует
Немного грустно сегодня, немного хреново. Я растаскиваюсь вместе с Сараем, который скоро разберут на дрова за 1000 рублей, а куплен он был за 700. За 700 рублей! Я могла его купить… Прости меня, Сарай.Летели птицы голышом На юг, где потеплее. Остыла кровь шмелей. Козлята развалились И поместились все в ведре, Где засолились. Сарай стоял. Сарай не гнил. Но медленно растаял, Взлетев наверх Из печных труб.
Осталось дней восемь-девять моего пребывания в Сарае. Вот стою я сейчас в моем Сарае, слушаю песни, в солнечных оранжевых очках, и я совсем не я. Ощущение видения происходящего со стороны. Хорошо – тень. На солнце уже за сорок градусов. Мухи кусают, как будто мы с Сараем уже не живые… А мы далеко не неживые. У него в полу молодая трава зеленеет. Сарай разрушат – погибнет все. И общество шмелей, и Сеньора Коза уже давно обречена со своей кон Ко, и дух Сарая, и Человек-Сарай. Останется только этот дневник. На этих словах и должен окончится дневник Человека-Сарая. Но у нас еще есть время. Теперь ценно каждое мгновение, проведенное в Сарае. Я села на бревно от пола, так что я теперь охватываю взглядом весь Сарай: под полом, который унесли, лежит сено вперемешку со щепками с крыши, консервные банки, резиновый сапог, стеклянные банки, флаконы, ржавое ведро. Все это придает особый шарм Сараю. Это его нутро. Но главной его изюминкой я считаю крышу, провалившуюся под весом сугробов. Удивляет, как она до сих пор не обрушилась. Отверстие в стене напротив центрального отверстия напоминает закат или восход солнца. В океане. Да, непременно, закат или восход в океане. И ниже в бревнах проделаны более меньшие отверстия, олицетворяющие блики, идущие по воде. Странно, я ни разу не сидела у восточного отверстия с видом на реку. Как мало осталось времени… Как будто начался новый период жизни Человека-Сарая. И освоение нового места. Я уже не могу сесть на центральное отверстие, потому что теперь я больше хочу, чтобы ко мне не приходили, чем приходили. Утром я прогулялась за олешник к лодочкам, но этот поход вновь подтвердил, что лучшего места для меня, чем Сарай, не существует. Я бросала камни в реку, присев на корточки и в ушах у меня звучало: "Et si tu t apelles Melancholie…" Земля легко затряслась за моей спиной. Я обернулась: на меня надвигалось огромнейшее стадо молодых быков. Они уже входили в реку совсем рядом со мной, окружая меня. И конца этому стаду не было! Я вскочила в лодку и забилась на самую корму. Я до чертиков перепугалась. Мне никогда в жизни не приходилось попадать в стадо. Но тут до меня донесся спасительный крик дяди Коли, их пастуха: – А ну еб-твою, куда пошли! И свист хлыста. Через некоторое время быки ушли и освободили мне путь в Сарай.
Последние комментарии
1 час 5 минут назад
6 часов 50 минут назад
7 часов 57 минут назад
8 часов 55 минут назад
9 часов 9 минут назад
18 часов 19 минут назад