Фонарик [Евгения Беседина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Евгения Беседина Фонарик

– Аккуратно, держись за поручни, – сказала мама и отодвинула его подальше от двери. – Хочешь сесть?

– Нет, – сказал мальчик и нахмурился. Долго она ещё будет с ним нянчиться?

– Ну, что? Ты опять не в настроении?

– Всё хорошо.

Но было не «хорошо»… Даже не «нормально». Он понимал, несмотря на свой возраст, что мама очень старается для него, что она сильно переживает, и от этого становилось только тяжелее на душе. Чувство вины переполняло его в такие моменты, но он ничего не мог с собой поделать.

Прямо перед ним начал вставать мужчина, чтобы готовиться к выходу.

– Садись, Солнышко, – мама вновь попыталась мягко направить его к освободившемуся сидению.

Сзади раздался скрипящий голос.

– Эх, мамаша, чему же вы учите своего парня? Мало того, что держите тяжёлые пакеты, ещё и усаживаете его. Не стыдно тебе?

Последняя фраза явно предназначалась ему. Мальчик даже не повернулся, чтобы посмотреть на обладателя голоса, только со злобой посмотрел на маму и ещё больше насупился. Она молча вздохнула, погладила свободной рукой его по голове и села на освободившееся место. Сын продолжал стоять, держась за поручень.

Скрипучий голос не унимался.

– А потом мы говорим, что поколение потерянное, что дети не уважают стариков. Да что там, стариков! Своих родителей ни во что не ставят! А кто виноват? Сами и виноваты. Как мы росли! В 5 утра – доить корову, потом десять километров пешком до школы, потом домой те же десять километров. За водой – на речку, за яйцами – в курятник. Ничего не лежало в холодильнике. Это я ещё про войну молчу. А сейчас что? Все, что хочешь, на блюдечке с голубой каёмочкой. Ничего делать не надо! Вот, лодыри и хамы растут!

– Да-да, – подхватил другой старческий голос. – Никакого уважения. Только и пялятся в свои телефоны. А что там хорошего?

– Бабуля, и что вы этим гордитесь? – обратился молодой мужской голос к старушке. – Кроме сисек коров ничего в жизни и не видели, и не знали. Сейчас каждый из нас за день узнает больше, чем вы за год!

По вагону поползли шепотки обсуждения «потерянного поколения» и влияния гаджетов на умы молодёжи. Мальчик спиной почувствовал возмущение пожилой зачинщицы разговора и улыбнулся. Но пока она молчала. Видимо пыталась найти доводы в пользу своего мнения.

Мальчик продолжал стоять и старался не смотреть на маму. Он знал, что у неё опять на глазах слёзы, из-за которых он чувствовал себя плохо.

Он понимал, что ехать им ещё несколько станций и ему надо набраться терпения, которое уже заканчивалось. Помимо душевных переживаний его мучила физическая боль. Протезы, которые были не видны под одеждой, были ему уже несколько месяцев малы, и культи под силиконовыми накладками сильно потели, а бедра от постоянного напряжения сводили судороги. Денег на новые, как всегда, не хватало. Он изо всех сил старался не замечать эту боль. Но хоть она и сопровождала его почти всю сознательную жизнь, он никак не мог с ней смириться и привыкнуть. Мальчику было обидно, что остальные дети могут бегать и играть в своё удовольствие, заниматься спортом, плавать в бассейне, а он это мог себе позволить только пару месяцев после покупки новых протезов. Потом они становились неудобными и в них ходить-то было сложно, не то что бегать и играть.

Но больше всего его беспокоила мама. Он не мог отделаться от чувства вины перед ней. И из-за этого иногда даже возникали мысли о самоубийстве, но решиться на это он никак не мог. Опять же: мама.

В его памяти всплыл момент аварии: они шли с мамой по пешеходному переходу, и он рассказывал ей о том, какой мир построил в компьютерной игре. Она всегда с таким удовольствием слушала его, задавала вопросы, и у нее даже был любимый персонаж! В этот раз было всё так же: она с нежной любящей улыбкой слушала его восторженный голос, он, держась за её руку, немного опережал её, чтобы рассказывая смотреть ей в глаза, и тут почувствовал сильный удар, и любовь в глазах мамы превратилась в ужас. Он начинает лететь, как птица, еще не понимая, что произошло, потом падает и больше ничего не помнит. С этого момента в глазах его мамы навсегда поселилась грусть. Иногда она становится более заметна, иногда её почти полностью закрывает собой надежда и любовь, но грусть всегда там. Она никуда не уходит. Впервые мальчик её увидел, когда очнулся в больнице. Сначала он несколько дней чувствовал боль во всем теле, особенно в ножках. Но открыть глаза не мог. Только когда боль становилась нестерпимой, он мог тихо стонать. Потом у него всё-таки получилось открыть глаза, и он увидел маму. Она сидела рядом с книжкой. Но даже в этом состоянии он заметил, что она не читает, а просто смотрит на строчки, а на листах были большие круглые пятна, некоторые из которых уже подсохли, а некоторые были мокрые. Он тихонько позвал маму и именно тогда увидел эту грусть.

Из-за этого ему плохо. Он виноват в том, что мама грустит. Он мельком взглянул на маму и увидел, что даже если слёзы были, они уже высохли. Его мама очень сильная. Не то, что он. Из-за этого он тоже на себя сердился. Как он может жалеть себя? Мама стольким жертвует ради него: уволилась с любимой работы, постоянно с ним моталась по больницам. Сейчас ищет возможность заработать на новые протезы. А ему себя видите ли жалко! Эгоист! Состояние внутри только накалялось. Мама, чувствуя это, тихонько погладила его по руке, но он с раздражением её отдернул.

Тут он вспомнил слова бабушки: «Счастливый человек не будет ругаться в очереди». Он не знал, бабушкины ли это слова или какого-нибудь писателя, или философа, но они ему очень нравились. Раньше он старался «не ругаться в очереди». Но сейчас он был несчастен, поэтому ему очень хотелось ответить этой зловредной старушенции и показать свои протезы, чтобы она заткнулась, и сама почувствовала ту вину, которая разъедает его изнутри, как ржавчина. Сколько раз он видел это выражение лица, которое появляется у людей, когда они видят его протезы. Иногда он этим пользовался: даже как-то своровал шоколадку в магазине, но его отпустили, как только он сделал несчастный вид и сказал, что инвалид. Но это выражение лиц людей вызывало у него только отвращение, поэтому он перестал так делать. А ещё он боялся, что мама узнает. А её он расстраивать не хотел.

Вагон остановился на очередной станции, вокруг люди поменялись местами: кто-то вышел, кто-то зашёл, кто-то встал, кто-то сел. Движение вокруг. Но внутри как в болоте. В такие моменты он вспоминал множество видео, когда один человек стоит посередине кадра, а вокруг него в ускоренной съемке проносится жизнь: закат сменяется рассветом, зима – летом, на лице появляется сначала щетина, потом – борода. А человек так и стоит. Вокруг жизнь кипит, а он стоит. Ждёт. Чего?

Так же и он сейчас. Мальчик в вагоне метро со своими проблемами, болью, жизнью. Вокруг снуют люди, а он стоит. Чего он сам ждёт? Что должно произойти, чтобы болото внутри не засосало полностью? Тут он понял, что никто ему не поможет. Ни мама, которая положила свою жизнь на алтарь его благополучия, ни психолог, который проводит сеансы с ним каждую неделю и которые уже давно превратились в формальность, ни папа, которому на него вообще наплевать, он только из чувства долга и того же чувства вины за то, что бросил их с мамой в тяжёлое время, звонит раз в полгода. Никто ему не поможет, если он сам не захочет что-то изменить. Если он будет реагировать на таких вот старушек или обижаться на своего папу, то он сам со временем превратится в такого же брюзжащего агрессивного старика тринадцати лет. А этого он точно не хотел. Он хотел быть счастливым и «не ругаться в очереди».

Тут он зажмурился от яркого света. Кто-то светил ему прямо в глаза. Он приоткрыл глаза, посмотрел вокруг и увидел девочку лет пяти, сидящую рядом с его мамой. Она играла маленьким детским фонариком и специально светила на него.

Когда она заметила, что он обратил на неё внимание, она выключила фонарик.

– Привет.

– Привет, – ответил он.

– Что ты грустишь?

От этого вопроса ему стало тепло на душе. Это маленькое чудное создание с бантиками обратило на него внимание не потому, что он весёлый, забавный или интересный. Она хочет знать, почему он грустный.

– Потому что грустно, – ответил он, улыбаясь уголком рта.

– А ты сделай так, чтобы было весело, – сказала девочка.

– Как это «сделай»? Это же не пироженка в песочнице, это настроение.

– А чем настроение отличается от пироженки в песочнице? – спросила она, удивленно поднимая бровки.

– Ну… – он задумался. – Я же не могу достать из себя настроение и руками слепить из него хорошее, если оно плохое.

– Смешной ты, – улыбнулась она. – Зачем же доставать? Надо закрыть глаза и представить. Это же почти как руками! Попробуй!

– Хорошо, – ответил он. – А если не получится?

– Если не получится, то попробуешь ещё раз. И столько раз, чтобы получилось! Глупенький ты какой-то, хоть и большой уже.

Она смотрела на него своими зелёными наивными глазами, и мальчик вспомнил, что именно таким он был до аварии. Наивным, веселым, верящим в чудеса. Неужели та авария отняла у него не только ноги, но и все, что могло сделать его счастливым? То внутреннее состояние, которое он сейчас ощутил впервые за долгое время, глядя в эти бездонные глаза.

– Хорошо. Что я должен представить?

– Я не знаю, – сказала девочка. – Моё хорошее настроение – это эскимо на палочке, сосиски с картошкой и парк с аттракционами. Иногда оно из шоколадных конфет и сладкой ваты. Бывает по-разному. Ты просто попробуй.

– Хорошо, – повторил мальчик и закрыл глаза.

Он снова почувствовал на глазах свет фонарика, но в этот раз не стал открывать глаза. Он очень хотел поймать то хорошее настроение, о котором так заманчиво рассказала девочка.

И перед глазами сквозь свет появилась мамина улыбка. Та самая улыбка не только на губах, а больше в глазах, которую он часто видел до аварии. Она так улыбалась, когда слушала его рассказы, когда они бегали наперегонки по лесу, когда она приходила поцеловать его перед сном. Вот его хорошее настроение. Всегда неизменно. Мама.

Он открыл глаза и посмотрел на маму. Она сидела, задумчиво глядя перед собой.

Он наклонился к ней, испытав сильную боль в бедрах и едва держась на маленьких протезах. Она поняла на него глаза и привычным движением придержала за предплечье.

– Малыш, что случилось?

– Я люблю тебя, мама.

И хорошее настроение вернулось. Он увидел ту улыбку и тот блеск в глазах, который был раньше. Почему он не говорил этих слов так долго? Потому что ему было больно, ему было плохо. Он не думал о том, как больно и плохо ей. Он не представлял, что каждую клеточку его тела она чувствует в сто раз сильнее, чем он сам.

У мамы вновь глаза заблестели от слёз. Но это были хорошие слёзы. Как и настроение.

– Я тоже тебя люблю, Счастье моё. Больше жизни.

Он смотрел на неё сверху вниз и понимал, что теперь всё будет по-другому. Что эта встреча в вагоне метро изменила его настрой на будущее. А главное восстановила ту связь с мамой, о которой он совсем забыл.

Он посмотрел на место, где сидела девочка, но её уже не было. Только его взгляд зацепился за предмет под сиденьем.

– Мам. Подними, пожалуйста, там под сиденьем.

Мама подняла предмет и протянула ему. Он взял из её рук маленький детский фонарик.

– Нам пора выходить?

– Да, – спохватилась мама, и они двинулись в сторону двери.

Проходя мимо обладательницы скрипучего голоса, которая ворчала себе под нос: «Сиськи коров. Да что он понимает?», мальчик достал из кармана конфету и протянул ей.

Когда старушка взяла её, он не удержался и приподнял штанину так, что стал виден металл протеза.

– Я очень надеюсь, что проходя десять километров до школы Вы не испытывали такой боли, как я, – улыбнулся он.

Конечно, он увидел ту смесь жалости и стыда, которая промелькнула на лице старушки, но на этот раз ему не стало противно. Ему стало жалко её: она ведь «ругается в очереди», значит несчастна.

Он догнал маму и взял её за руку. Взял не потому, что не мог идти сам. Взял, потому что хотел держать её за руку. Он хотел быть с ней и с хорошим настроением. В другой руке он крепко сжимал маленький детский фонарик.