Какнога [Павел Цапюк] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Павел Цапюк Какнога
моей Жене
Павел Цапюк: Как вы считаете, когда человеку уже в сознательном возрасте дается серьезное испытание, оно дается за что-то или для чего-то? Елизавета Глинка: Для чего-то.(Из интервью 2007 года)
Несколько необходимых объяснений
Как-то зимой меня осенила идея: попросил маму и отца в качестве подарка на мой ДР (больше чем за полгода до даты) написать автобиографию. Когда пришли первые отрывки, было невероятно интересно читать даже о том, что знал, и уж тем более о том, про что речь никогда раньше не заходила. Отец в ответ попросил меня написать свою историю, а когда я начал отнекиваться, сказал: «Ну, ты же описывал то, что с тобой произошло тогда». Я вспомнил, нашел, собрал для него в один файл, чтобы было удобнее читать, параллельно подивившись тому, сколько же получилось в трех подходах текста. Полистал, подумал и решил, что может получиться книжка. Спустя 10 лет я почти ничего не правил, разве что сгладил некоторое количество шероховатостей да добавил примечания там, где они показались нужными. Решил оставить как есть и манеру письма: я в то время начинал предложения со строчных букв и в конце не ставил точек; заканчивая предложение, следующее начинал с новой строки – не забывая при этом и о разделении на абзацы. Причем делал так всегда и везде, в том числе и в рабочей переписке. Шрифт первой части также отличается – как и на сайте, любимый Arial Narrow. А у 2 и 3 частей главы оформлены, как в ЖЖ. Надеюсь, читать из-за этого не будет сложно. И еще один момент. Я всегда относился к врачам с должным пиететом. И терпеть не мог тех из них, кто относился к своим обязанностям спустя рукава. Потому что, когда ты отвечаешь за чужое здоровье и даже жизнь, работать абы как нельзя. После 2020-го хочется особенно внимательно и сдержанно отзываться о работе врачей, но при этом в течение моей жизни и описанных здесь событий мне попадались самые разные доктора. И с моей стороны было бы нечестно по отношению к лучшим из них делать вид, что все они молодцы. Люди все разные, и медики – тоже. Тем более что все рассказанное здесь – правда. Во всяком случае, та ее часть, что была видна мне.Часть 1. Как я провел 2006
Предисловие. Инфекционка
в июльскую субботу я отравился пирожками из «Перекрестка» ночью стало плохо, температура повысилась до 39, с унитаза практически не слезалв воскресенье решили вызвать скорую долго объясняли врачу: готовы заплатить, чтобы отвез в хорошую больницу сказал, что вроде бы больница, с которой он договорился по телефону, на уровне
пока ехали туда, водитель включил какую-то разудалую музыку типа радио «Шансон» попросил выключить, чтобы еще сильнее не тошнило, – выключил
приезжаем, вижу корпус, то ли новый, то ли отремонтированный, но выглядит прилично зашел, провели первичный опрос, пока опрашивали, подумал: «а ничего так, приличная вроде больничка» садитесь, говорят, в машину, вас отвезут в ваш корпус
корпус, куда отвезли меня, был, конечно же, старым, классическим больничным зданием: длиннющий этаж, палаты по 6–8 человек когда я вошел и поздоровался (главное, конечно, в моем тогдашнем, едва удерживавшем меня на ногах состоянии было поздороваться), увидел две свободные кровати одну сразу направо, у мойки, вторую – чуть дальше, посередине (всего шесть коек) сунул сумку под ту, что посередине, упал на подушку и отключился
помню, как сестра поставила капельницу с физраствором и еще чем-то как ночью дико хотелось пить и ничего, кроме пузыря с остатками физраствора не было как зубами отодрал от него крышку и жадно выпил остаток
первый день я приходил в себя и мне было ни до чего но простая диета (только чай и только сухари-сушки) делали свое дело и к концу первого дня самое противное было позади, дальше организм уже пошел на поправку я начал скучать, поскольку не взял с собой никакого чтения
соседи были… обычные люди, в общем единственное что – я возненавидел сотовую связь и мобильные телефоны поскольку корень зла не в недостаточной воспитанности моих сокамерников (сопалатников?), а в том, что мобильные телефоны в принципе существовали
у одного из соседей сообщение приходило с звуком, изображавшим, очевидно, дворецкого, что-то лязгало и телефон сообщал: «мое почтэние, вам сообшчэние» другой был ориентирован менее консервативно, его аппарат радостно визжал: «тебе пришла (и, после паузы, еще громче) ЭСЭМЭСКА!» третий играл в игры, точнее, судя по звуковому однообразию, в одну игру, очевидно, какую-то аркаду телефон делал три одинаковых трели и одну завершающую, после чего музыкальный рисунок повторялся когда я почувствовал, что мой мозг отказывается управлять организмом, будучи полностью парализованным этими трелями, я попросил его выключить звук он так удивился! он искренне полагал, что этих звуков никто не слышит или не обращает на них внимания
а сообщения все приходили и приходили впрочем, с ними мириться было все-таки легче
на соседнюю, последнюю свободную койку, ночью привезли какого-то проезжавшего через Москву товарища, отравившегося на вокзале наутро, оклемавшись, он подписал отказ от дальнейшей помощи и уехал по своим делам я затосковал
мое состояние уже позволяло мне без цели шляться по коридору, освоить душевую, которая хоть была и далека от стандарта 4*, но давала все, что мне нужно было на тот момент – горячую воду все-таки на дворе стоял июль на излете и за окном по утрам и вечерам – особенно по вечерам! – были чу́дные картины
а на третий день на еще одну освободившуюся койку, напротив моей, привезли дедушку дедушка был, судя по всему, запойным товарищем на вопрос доктора: «что вы сегодня ели?» дедушка сперва прохрипел что-то невнятное, а потом добавил: «водку пил» я задремал, а когда проснулся, увидел (точнее, сперва услышал), как дедушка смачно блюет в единственную в палате раковину, где я (и, кажется, никто больше) мыл руки после туалета действие продолжалось минут пятнадцать
я за это время успел дойти до кабинета, где сидели все врачи, получить бланк отказа в дальнейшей помощи, наспех его заполнить, отдать и, побросав вещи в сумку, направиться к выходу это было трое суток спустя после госпитализации через час, поймав машину, я был уже дома и через несколько дней, отпоившись, как Мересьев после долгого лесного пути, бульоном, был в порядке впереди у меня еще было много разных приключений
Еще предисловие. Не читайте медицинский справочник
есть такое поверье: не читайте медицинские справочники, иначе непременно найдете у себя признаки почти всех болезней (помните «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома?)что мы знаем о недугах, от которых умирают вокруг люди, от которых мучаются всю жизнь? да почти ничего вопрос, сто́ит ли нам все это знать? что-то, очевидно, да все-таки в большинстве случаев лучше, если человек способен провести хотя бы минимальную диагностику сам и вовремя побежать к врачу ну или хотя бы не слишком поздно, когда все, что остается доктору, это сказать: «у вас от трех месяцев до полугода» наверное, было бы полезно написать такие брошюрки по основным напастям и распространять их
внешне ведь все выглядит вполне невинно
ну, вылезла какая-то шишка на ноге, в районе колена вроде и не растет мешает? не особо, торчит себе и торчит ноги сгибаются, машину водишь, надо пробежаться – бежишь, надо присесть на корточки – садишься и ждешь автобуса где-нибудь на забытой станции
мажешь ее каким-то кремом от ушибов и растяжений (с согревающим эффектом, ага) вроде помогает, хотя не исключено, что это только кажется
а потом покупаешь себе велосипед модный, тридцатидвухскоростной и в выходной едешь кататься вдруг замечаешь, что заехал к каким-то гаражам и выезд перекрыт едва заметной издалека проволокой понимаешь, что сейчас полетишь, зацепившись за нее резко тормозишь а тормозов-то два, и надо понимать, какой важнее при резкой остановке
летишь через руль и думаешь: хорошо еще, руки в перчатках, не сильно сорвешь кожу ударяешься, пока летишь, о велик, но когда встаешь и осматриваешь ссадины, на боль в ушибленном колене даже как-то не особо обращаешь внимание просто садишься и едешь дальше наматываешь километров тридцать и возвращаешься домой
а потом шишка начинает расти как-то особенно быстро тут уж надо быть совсем дураком, чтобы не забеспокоиться и не пойти-таки к хирургу врач посмотрит тебя, пощупает и скажет: ну, это ничего это мы вам быстренько вырежем буквально придете на неделе как это? – стационар одного дня и на следующий день уже пойдете на работу
а в следующий раз он решает, что резать не надо укладывает на стол и начинает проверять лимфоузлы спрашивает, не болят ли, щупает, не увеличились ли и еще коллегу зовет, о чем-то с нею неслышно за стеной советуется
что такое, доктор? резать-то будем? нет, говорит, не будем надо вам, голубчик, поехать в один из институтов и провериться мы таких обследований, к сожалению, не делаем а что такое, спрашиваю, что случилось-то? что это такое у меня? я, говорит, точно не могу сказать это вам уже только после обследования скажут
куда поедете? – а куда можно? ну вот есть онкоцентр на Каширке, а есть институт на Фрунзенской а где, спрашиваю, лучше? лучше, говорит, на Фрунзенской
ну и выписывает направление объясняет, как доехать и я выхожу и сажусь в машину и смотрю вокруг
а вокруг лето в самом начале буквально первые числа июня мое самое любимое время года а я сижу, смотрю на все это вокруг и думаю о том, сколько мне осталось жить буквально так
как и большинство людей, я не представляю себе, что такое опухоль, чем отличается, скажем, злокачественная от доброкачественной и откуда это все вообще берется во внешне здоровом теле я видел это в кино много раз но не предполагал, что такое может случиться со мной (интересно, а кто-то когда-то – предполагал?)
Глава первая. Обследования
надо ли говорить, что я очень долго собирался доехать до института имени А. П. Герцена? на первый прием я попал примерно в конце июня меня посмотрела доктор – бабушка примерно лет семидесяти, дала направления на обследования пощупала, сказала, что это, скорее всего, опухоль мягких тканей после полученных анализов уточнила: такая опухоль редко дает метастазы, но не исключены рецидивы я повторял потом эту фразу, как мантру, тем более, что смысл ее мне был не до конца ясенкогда наконец были собраны все анализы, бабушка отправила меня в здание института на Беговой (в переулке напротив ипподрома) объяснила, куда идти и к кому обратиться
там мне назначили еще несколько анализов, в том числе пункцию пункция в данной ситуации обозначала, что в опухоль втыкали шприц с иглой – примерно до середины – и вытягивают часть ткани наружу потом эту самую ткань анализируют в лаборатории и решают, к какому типу опухоли относится это образование мне поставили диагноз «злокачественная фиброзная гистиоцитома»
и назначили срок госпитализации опухоль на тот момент уже была довольно крупных размеров, примерно с половину среднего яблока я стал искать информацию по злокачественным образованиям при каждой удобной возможности расспрашивал врачей мне хотелось понять
заранее прошу прощения у специалистов, но в итоге у меня сложилась следующая картинка любые образования (а «раком» в отечественной онкологической традиции называются только заболевания внутренних органов, слизистой, крови и кожи, мой случай не классифицируется как рак, западная же традиция любые новообразования именует cancer) получаются, когда в организме появляются клетки, из которых не образуется ни костная ткань, ни мышечная, ни какая-либо другая это своего рода недоразвившийся биоматериал, который наращивается, размножаясь, сперва в определенной точке
он не становится ничем, но при этом существует нередко за счет окружающих его тканей: костей, мышц, жира доброкачественные новообразования не вредят окружающим их тканям, злокачественные порабощают и превращают в себе подобное окружающие их клетки – и от этого зачастую растут быстрее
заболевание это не заразное (есть версия, что определенные виды опухолей могут передаваться половым путем, но это пока только версия, и ее доказательство – а может, и опровержение – дело будущего) но, конечно, если у обоих родителей были онкологические проблемы, вероятность возникновения их у ребенка выше
как отвечали мне врачи, с которыми я общался, никаких прямых причин возникновения опухолей не существует «если только не спишь на урановой подушке», как пошутил оперировавший меня хирург
а на самый главный вопрос, который был для меня наиболее важен, ответ мне дала доктор Лиза Глинка…
судите сами: 90 % онкологов, с которыми мне приходилось общаться, курят некоторые просто дымят как паровозы да, несомненно, риск появления рака легких у того, кто «съедает» по несколько пачек сигарет в день, выше, чем у того, кто не курит вовсе но есть и такие случаи, когда заядлый курильщик умирает в 90 лет от аварии на дороге, есть и такие, когда не прикасавшийся к сигаретам человек сгорает от рака легких в ранней юности
иногда причиной возникновения опухоли может быть травма со мной некоторое время лежал парень, которому в драке повредили кость – и на месте трещины образовалась костная опухоль или вот моя опухоль начала быстро – значительно быстрее, чем до этого – расти после падения с велосипеда но далеко не всегда можно составить какую-либо причинно-следственную связь
как бы то ни было, чем больше я узнавал, тем легче мне становилось – если это слово в принципе было применимо к моему положению конечно, иногда организм в целях самосохранения выключал память и позволял мне не думать ни о чем но получалось это на недолгое время, потом все опять возвращалось
особенно тяжело было по утрам, когда, проснувшись, за считанные секунды возвращаешься к осознанию того, в каком положении ты находишься что чуда за ночь не произошло
Глава вторая. Первая химия
был конец июля мне уже назначили дату госпитализации, я получил направление в Минздраве (т. н. «квоту» на бесплатное лечение) на работе проводили собрание генеральный собрал группу коллег и объявил, что мы начинаем новый проект меня назначили ответственным за негопосле собрания я вызвался покурить с генералом[1] и все ему рассказал что не смогу, скорее всего, вообще работать над этим проектом и объяснил почему он был, наверное, первым человеком, которому я рассказал о своем состоянии
через неделю случился день рождения компании на выезде в области через день я попал с отравлением в ту самую инфекционку пока вызывали врача и договаривались о госпитализации, я рассказал жене о том, что у меня опухоль
уже почти перед самой госпитализацией в Герцена вернулась из Крыма мама – тогда рассказал и ей а через неделю лег в больницу, где провел с некоторыми перерывами следующие полгода на тот момент опухоль была уже огромной, размером с добрый персик кожа вокруг нее стала синеватой
я почти перестал спать по ночам, поскольку по голени постоянно бегали мурашки, время от времени ногу «простреливало» приходилось постоянно менять положение тела, подкладывать под ногу подушку, тихо рычать, чтобы не разбудить домашних
в больнице в первый же день мне сделали новую пункцию, более обширную на магнитно-резонансной томограмме (МРТ) было видно, что под опухолью скопилось некоторое количество крови врач, делавший пункцию, проколол этот кровяной пузырь и выпустил жидкость наружу я, конечно, дико заорал, несмотря на предварительный укол обезболивающего было такое ощущение, как будто иглу мне вогнали прямо в середину ноги – а после еще и пропихнули поглубже
зато, когда меня после процедуры привезли в палату, я отрубился и проспал подряд часа четыре – несколько недель до этого я не мог выспаться
пункция подтвердила предварительный диагноз, и мне назначили три предоперационных химии (да, надо же объяснить, что такое химия, химиотерапия, поскольку и здесь также существует множество мифов) так вот, химиотерапия – это когда онкобольному для того, чтобы остановить рост опухоли, в зависимости от ее типа вводят несколько литров (иногда – до нескольких десятков) специальной жидкости вводят, как правило, очень медленно иногда для этого применяются специальные приборы (там, где они есть), способные дозировать проходящее через них количество жидкости, иногда скорость выставляется медперсоналом на глаз время от времени еще могут колоть или вводить внутривенно специальные лекарства, чтобы организм вместе с опухолью не загнулся и внутренние органы не отказали в моем случае спецсредством была месна
сложно объяснить, что чувствуешь во время химии (на самом деле воздействие может быть разным, и плохо химия переносится далеко не всегда) проще объяснить женщинам, если они тяжело переносили беременность – с ежедневными приступами тошноты и так далее мужчинам – ну, пожалуй, проще всего напомнить о похмелье или сильном отравлении
тошнит все время, с утра до вечера, иногда даже во сне кажется, что все еще тошнит пытаешься отвлечься, читать, смотреть кино, разговаривать, но все только раздражает и почти не отвлекает (и все же не делать ничего нельзя, поскольку иначе думаешь только о том, что тошнит) иногда тошнит буквально, но поскольку почти ничего не ешь, то тошнить особенно нечем, просто корчишься над какой-нить емкостью и время от времени сплевываешь
в таком режиме проходит три-пять дней несколько раз в день колют то самое спецсредство, и тогда тебя просто выворачивает наизнанку конечно, к концу последнего дня химиотерапии начинаешь считать часы, хотя после того, как последнюю «банку» снимут с капельницы и вколют во внутривенный катетер прочищающую жидкость, особенного облегчения еще не почувствуешь, останется все та же тошнота
легче станет только дня через три тогда главное – не вспоминать о том, что было с тобой еще совсем недавно, поскольку организм рефлекторно начнет тошнить примерно через неделю все успокаивается и возвращаешься к прежним ощущениям
правда, нужно еще сдавать каждые три дня кровь и следить за лейкоцитами если они падают – колоть специальное средство, которое трудно найти, несмотря на цену в несколько тысяч за дозу (зато я научился делать себе уколы, и это оказалось нетрудно) а еще, если повышается температура, надо пить антибиотики
после первой химии вылезают волосы ощущения жутковатые поначалу чешешь бороду – и вынимаешь из нее клок буквально вынимаешь, как перо из подушки, даже легче как будто волос ничто не держит или встаешь с подушки и видишь, что она вся в твоих волосах лучше, конечно, не дожидаться всей этой радости и просто побриться налысо от затылка до кадыка
я нередко ловил себя на мысли о том, насколько проще нам, мужикам: вы можете себе представить, что такое лысая женщина? молодая ли девчонка, взрослая ли дама? что такое носить все эти платки, максимально закрывающие голову, чтобы не было заметно отсутствия волос, или парики? и пытаться еще при этом как-то выглядеть привлекательной? попробуйте объяснить восемнадцатилетней барышне, что она остается хорошенькой даже без волос – я посмотрю, как у вас это получится
Глава третья. До операции
волосы начали вылезать в последних числах августая не хотел праздновать день рождения ни массово, как это было на 27 и 28 лет, ни вообще никак а когда отходил от первой химии, решил, что этот праздник мне нужен и что я непременно должен его организовать, чего бы это ни стоило и еще тогда, лежа на больничной кровати, начал рассылать приглашения и составлять список гостей, продумывать какую-никакую программу
уже выйдя из больницы, договорился с «Летчиком»[2] и заказал угощение
…в день рождения температура с утра была 37 с чем-то я закинулся антибиотиками и поехал в ближайший большой магазин за выпивкой когда я вошел в магазин и увидел в нем какую-то подростковую одноместную кровать, подсознательно в голове прокрутился такой диалог с самим собой: – А здорово было бы прилечь сейчас на эту кроватку и отдохнуть… – Но она же маленькая! – Ну ничего, я бы свернулся калачиком… и это примерно в десятом часу утра
когда коллеги поздравляли меня с днем рождения, я извинился, что выслушиваю поздравления сидя, сказал, что не очень хорошо себя чувствую, что, в общем, было не так далеко от истины
а вечером я поехал в «Летчик» гости говорили потом, что праздник, как обычно, удался мне очень помог Андрей Меркушев в костюме клоуна, взявший на себя детей я был благодарен Ивану Митину, который приехал и сыграл «битлз» и благодарен всем, кто пришел, хотя, как обычно в это время в Мск, погода не была идеальной, и повсюду, как обычно в последний день перед началом учебного года, стояли дикие пробки и все же многие приехали
детский сад, конечно, но мне было очень обидно, что чуть ли не треть приглашенных не пришла кто-то вдруг «вспомнил» о завтрашнем первом сентября, как будто три недели назад, когда я приглашал к себе, планировалось начать учебу в школе с 15-го, а не с 1-го числа кто-то так и не смог уйти с работы, хотя располагалась она, скажем, в одной остановке метро кому-то помешал дождь а кто-то даже не позвонил
в другое время мне было бы наплевать в конце концов, в такой день к тебе приходят люди, которым ты по-настоящему дорог и близок но в этой ситуации, в этом году, на исходе этого лета мой день рождения стоил мне слишком многих усилий, чтобы просто махнуть рукой на тех, кто забыл про него
а еще на этом дне рождения была моя семья в расширенном составе была жена и сын были мама и отец (отец в тот вечер впервые подержал внука на руках и даже сфотографировался) был тесть, приехавший погостить к нам и было много-много моих друзей: из школы, института, Билайна, вообще из жизни
и я снова привез домой два огромных мешка подарков, которые разбирал потом еще долгие месяцы когда мы приехали домой, температура была 38,5
конечно, я так и не выпил ничего (когда мне давали направление на госпитализацию в Герцена, доктор спросил у меня: вы пьете? я удивился: в каком смысле? ну, уточнил он, последний раз когда выпивали? я задумался ну ладно, сказал он, значит, бросать вам не придется) войдя в квартиру, просто упал на кровать и уснул
а наутро побрился наконец (накануне мне подарили каску и сразу нацепили ее на меня как же я испугался, что волосы вылезут прямо сейчас клоками! – но ничего, обошлось)
коллеги удивились: что-то ты не по сезону на дворе сентябрь, а ты – как коленка ну вот такой, отвечал, я большой оригинал, что поделаешь и, поскольку раньше я брился налысо – правда, летом – неоднократно, никто особенно не удивился и вопросов больше не задавал
я перенес еще две химии так же тяжело, как и первую, правда, смогли найти средство, которое на время успокаивало тошноту, зофран с одной стороны, было легче, поскольку я уже знал, как все будет проходить и когда кончится с другой – тяжелее: я уже не мог обманываться и уговаривать себя, что еще чуть-чуть я знал, что на чуть-чуть уйдет минимум несколько дней
по легенде, созданной мною для всех, я лечил колено с ним лежал в больнице в августе, его же лечил и в сентябре на нем же мне должны были делать операцию в дальнейшем я почти никому не рассказывал о том, что было со мной на самом деле
между химиями были перерывы по три недели, химия вместе с восстановлением продолжалась примерно полторы конечно, я почти ничего путного не успевал сделать на работе, так, мелкие поручения, дававшиеся мне, когда я появлялся и если я успевал закрыть их, пока мне снова не было пора на радио «Maximum» в то время мне часто попадалась «Wake Me Up When September Ends» группы Green Day это было почти про меня хотелось, чтобы время прошло поскорее и мне бы вырезали эту дрянь
Фото сентября 2006-го
но время шло как шло, хотя все равно в какой-то момент настал час икс и я узнал дату тридцать первое октября вторник накануне я отпросился из больницы домой на выходные уже перед самым уходом мой лечащий врач вызвал меня в ординаторскую и сказал, что я должен буду подписать бумагу, в которой говорится: если в процессе операции доктора решат, что ногу нужно отнимать, я не против, чтобы они это сделали вероятность, как он мне объяснил, такой необходимости есть опухоль довольно велика, она могла задеть и основной нерв, и основную артерию и нерв, и артерию пришлось бы удалить, а без них голень не смогла бы двигаться, так что ее пришлось бы отрезать
в выходные я много думал о том, как бы я мог жить без половины ноги водить машину, просто передвигаться…
вернулся рано утром понедельника вечером принял душ (в следующий раз я был под душем примерно через полтора месяца) с утра ничего не ел и не пил ждал
меня оперировать должны были в этот день вторым если не ошибаюсь, за мной приехали где-то не то в двенадцать, не то уже ближе к двум подняли на лифте наверх, на операционные этажи, укололи снотворное в спину и оставили на время у стеночки я лежал, смотрел перед собой наверх и еле слышно напевал что-то из детства
когда меня привезли в операционную, кто-то из персонала прислушался и спросил у коллеги: – Что это он там поет? – «Черный ворон» вроде… – Ну вот еще, – возмутился я. – Не дождетесь! Это украинская народная песня…
…когда я очнулся (а произошло это, скорее всего, несколько раньше, чем было запланировано), мне зашивали живот объясню почему: кожу на ноге вскрыли, опухоль и некоторую часть прилегающей к ней ткани вырезали и отправили на обследование одну из мышц пересадили с задней части голени на боковую а чтобы вся эта красота не приводила в дальнейшем в ужас окружающих, вырезали с живота лоскут кожи и пересадили его сверху на послеоперационную область получилось ничего так, красиво
так вот, к моменту, когда я пришел в себя, оставался заключительный аккорд, нужно было заштопать дырку на животе ощущение было такое, словно кожу чуть тянут вверх совсем не больно, разве что чуть дискомфортно я начал разговаривать с докторами они отвечали мне манипуляций я не видел, т. к. ниже моей груди стояла загораживающая обзор перегородка
вдруг кто-то прошел мимо стола и чуть задел мою ногу левую! целую! ногу мою кто-то задел! я сказал: стоп! сделайте это еще раз, пожалуйста! они удивились: что сделать? ногу, говорю, заденьте ну пожалуйста, говорят, жалко, что ли
потом осталось только сделать несколько швов, и старший врач подошел ко мне, спросил, как я себя чувствую я сразу попросил его пойти вниз и рассказать маме, которая ждала меня в палате он согласился и ушел, предварительно распорядившись не везти меня в реанимацию, а сразу доставить в палату, т. к. от наркоза я уже отошел
Глава четвертая. После операции
меня привезли вниз, я еще на входе воскликнул: мама, я живой! все в порядке! нога на месте! переложили на кровать совместными усилиями, ногу поместили на специальную шину, которая стала моей подругой на две с лишним недели на оперированной поверхности была большая повязка все было сделано так: на пересаженную кожу положили большое количество стерильной марли и, пришивая кожу, ниткой как бы прижимали эту марлю потом в эту марлю шприцем брызгали всякие заживляющие средства удаляли ее, сперва оставив нитки на швах, покрывая рану специальным «бубликом»: из бинта и ваты сворачивают – в стереометрии это называется «тор» – такое приспособление, которое, с одной стороны, закрывает рану от внешнего воздействия, с другой – позволяет ее забинтовать, но не непосредственно по коже, а над неюкогда меня привезли, я завел на коммуникаторе песню «Мария» «Маши и медведей» почему-то именно ее мне было приятнее всего слушать в тот период, и я радовался, натыкаясь на нее на «Нашем» или «Максимуме» теперь, понятно, я всегда вспоминаю тот октябрьский вечер, когда слышу ее
больше всего напрягали две вещи: туалет и ночной сон смешно, но когда мне впервые после операции захотелось «по-большому», я на полном серьезе собрался было встать и пойти в туалет этические моменты меня мало волновали в той ситуации адаптируешься и в определенном смысле теряешь стыд, свойственный человеку в нормальной обстановке: в конце концов, надо же как-то делать свои дела просто физически неудобно было сидеть на пластмассовой утке, край которой был не шире полутора сантиметров
ну и еще я просыпался по ночам таблетки снотворного хватало максимум часов до трех, после чего глаза открывались, а организм требовал, чтобы я как-то изменил свое положение я был прикован к шине, на которой лежала нога, и мог принять три позы: либо просто лежа на спине, либо чуть повернувшись вправо, либо же чуть влево, в основном скрутив шею но суть оставалась той же: я все равно лежал на спине, все, что могло затечь – затекало, и уснуть снова я не мог иногда удавалось уломать дежурную сестру дать еще одну таблетку или сделать укол (лучше, конечно, первое) и как-то уснуть до утра, часов до семи-восьми но на следующую ночь все повторялось конечно, я мог потом задремать, глядя кино, днем, но тогда мне еще меньше хотелось спать ночью…
через две с лишним недели мне разрешили вставать и шину забрали нога смогла теперь лежать несколько разнообразнее, а вместе с нею и весь я – по ночам стало полегче, но я все равно каждый вечер клянчил снотворное и складывал его в тумбочку – только лишь на случай, если снова проснусь ночью
мне принесли сперва казенные костыли, потом мама купила в аптеке неподалеку собственный комплект когда я встал в первый раз, костыли не понадобились надо было сперва научиться просто стоять на правой ноге, пытаясь опустить левую с непривычки в ноге стреляли сильные боли, и я довольно быстро возвращался в исходное положение, лежа на кровати
на следующий день я уже более-менее уверенно стоял, а еще через время я взял костыли и сделал первые несколько шагов по палате потом до двери потом по коридору до поста дежурной сестры – и обратно поскольку у меня был с собой не только ноутбук, но и GPRS-модем[3], я смог вылезать в инет – скорость была низкая, связь плохая, но хоть как-то 15 ноября я писал большую статью по Трудовому кодексу для газеты «Акция», отправил очередной вариант главреду и решил снова прогуляться прошел довольно бодро до сестринского поста и обратно, когда в ноге оторвался тромб и забил легочную артерию
выглядело все так: я добрался до палаты, присел, поднял ноги на кровать – и упал на подушку…
мне повезло несколько раз во-первых, я не упал в коридоре, мог бы и сломать что-нибудь или повредить послеоперационную область во-вторых, хотя мамы в это время и не было – она поехала оформлять для меня очередную квоту – в палате был сосед, Виталик, обычно проводивший все время у телевизора, в середине коридора, и находившийся там по несколько часов – сколько бы я пролежал, отключившись, пока кто-нибудь меня не обнаружил, неизвестно, а с обескровленным легким мне хватило бы минут пяти
когда я очнулся, передо мной был лечащий врач с нанашатыренной ваткой я мог говорить только по слогам, на большее не хватало воздуха в изголовье повесили баллон с воздухом, на лицо надели маску, появились реаниматологи меня довольно быстро положили на каталку и повезли
в реанимации первым делом должны были установить подключичный катетер врач никак не мог попасть в артерию исколол мне всю грудь, я орал как резаный, а он просил потерпеть наконец я предложил ему отдохнуть, с чем он и согласился посовещавшись с коллегами, тот же доктор поставил мне катетер в яремную вену и мне стали вливать, в числе прочего, разжижающий кровь гепарин…
в реанимации была жуткая тоска я почти не мог двигаться, почти ничего не видел четко, поскольку был без очков, и даже поднимать-опускать спинку кровати сам не мог, приходилось подзывать кого-то – потом, правда, навострился и наощупь давил заветную кнопку, ездил время от времени вверх-вниз в палату никого не пускали, рядом лежали послеоперационные больные и приходили в себя по утрам сестры делали влажную уборку палаты и влажной же тряпкой (другой, конечно) протирали и больных ощущение мерзейшее, но хоть какая-то гигиена
посетителей туда не пускали, мама смогла прорваться всего один раз самое же обидно заключалось в том, что на следующий день, 16-го ноября, была первая годовщина рождения сына, и я хотел поздравить жену, придумал ей такую красивую речь – и вместо этого попал в реанимацию я пропал из эфира, поскольку сотовые мои были выключены, я не дописал статью для «Акции», валялся, как бревно, и перспективы мои были самые туманные
прошло несколько дней, мама сказала, что меня повезут на «чистку вен» в Первую Градскую больницу машина пришла назавтра ближе к ночи, меня одели с небольшой моей помощью, перенесли на каталку и повезли вниз
при погрузке я успел глотнуть чуть морозного ноябрьского воздуха (почти три недели не был на улице) в наполовину заклеенном окне скорой я вижу Трешку, ипподром, эстакады, я не просто гуляю, я катаюсь по Москве! по пустой (поздний вечер)! с ветерком! мужики! – насколько громко могу, сиплю я санитарам – а музыки нет? – нет, говорят да и чего там, и без музыки здорово, ведь Москва! я каждый поворот по дороге к Ленинскому помнил, и съезд, и два кольца, и разворот я словно сам был за рулем, так что еще на подъезде к больнице сказал маме: ну, вот и приехали
Глава пятая. Первая Градская
в Первую Градскую я прибыл, кажется, ближе к одиннадцати когда уже в палате меня поместили на койку, я чуть привстал, чтобы осмотреться коек напротив было 7 стало быть, 14-местная палата…спустя несколько минут пришел какой-то врач, уселся на мою кровать и начал задавать вопросы, что да как потом я узнал, что все это время мама устраивала небольшую революцию, целью которой было помещение меня в местную реанимацию революция состоялась, меня перевезли снова
реанимация Первой Градской находилась на предыдущем эволюционном этапе по сравнению с институтом Герцена, оборудование было древним но действенным
мне никогда не случалось пробовать наркотики но таких глюков, как были у меня от кислорода, поступавшего через маску, я не видел никогда раньше специалисты утверждают, что такое маловероятно, но я отчетливо помню, как смотрел часами напролет, находясь в полузабытьи, этакие рисованные мультфильмы, когда одна картинка переходит, трансформируясь, в другую, та в третью – и так бесконечно иногда случались тематические подборки, скажем, подводный мир или полеты, иногда просто узоры, сюжетов и рисунков было очень много
положить-то меня положили, а чистку вен, лизис, делать не могли – необходимого лекарства, стрептокиназы (или строкиназы) не было в России о чем, собственно, и сказали маме, согласившись положить меня в реанимацию: мол, положить-то мы положим, но лекарство все равно вам искать
его искали в Киеве, Минске, Берлине, где-то еще мама и жена обзванивали всех знакомых, кто мог быть за границей или у кого там были родственники или друзья друг кумовьев уже собирался лететь в Киев за лекарством, когда нужное количество пузырьков нашли в Одессе (после я узнал, что, пока нужные бумаги не были наконец оформлены в наших разрешительных органах и лицензия на лекарство не продлена, умельцы возили его, скажем, из Минска, и коробочку, купленную за 20 долларов, продавали по 200, – неплохая маржа, правда? а еще я узнал, что и в Первой Градской лекарство было)
в аппарат, закачивавший в меня гепарин и прочее, зарядили наконец очищающее вены средство и процесс пошел всего чистка заняла около трех дней
обезболивающее кололи в руку я просил: введите в катетер – нет, надо в мягкие ткани через два дня на месте укола в средней части плеча образовался волдырь диаметром 5 см и цвета уже скорее не темно-синего, а черного (все-таки постоянный пот и температура) несмотря на то что все это время я днем лежал с голыми руками и плечами, а то и раскрытый по пояс, ни один доктор во время осмотров этого не увидел
примерно та же ситуация с анализами крови: постоянно пытаются взять из одного и того же пальца, не успеешь заметить – еще одна дыра, которая по счету? пытался подсунуть другой палец – нельзя, говорят, положено вот этот а что, спрашиваю, в другом пальце состав крови отличается? безымянные на обоих пальцах синюшные и в дырках…
приступы удушья, болит теперь уже только справа внизу, вдыхать все сложнее, выдыхать нечего, поначалу обычное обезболивающее чуть снимает боль, потом она лишь усиливается решают колоть морфий, для этого надо вызывать наркотическую бригаду – а когда она будет? – а она одна на все корпуса, скоро будет – когда? – ну, минут 15, не больше я чувствую, что столько продышать смогу только чудом, инстинктивно приподнимаюсь на левом локте – и дышать действительно становится чуть легче появляется словно небольшая дырочка внутри, через которую я могу через раз урвать себе кусочек жизни, я держусь за этот кусочек зубами через какое-то время я хриплю, что дышать не могу, чтобы позвонили им еще раз, мне отвечают, что как смогут, так и придут они появляются наконец, я сразу вижу это, потому что смотрю только на входную дверь, двое в белом с белым же чемоданчиком они выходят – на посту дежурной сестры, да и вообще в палате не оказалось никого нашлись, разобрались, заполнили какие-то необходимые формуляры (я, наверное, мог бы движения шариковой ручки посчитать, если бы видел) – и сделали укол как-то я до этого момента додышал и уснул на удивление, сон от морфия был как лопатой по голове: р-р-раз – и все, но никаких видений, несмотря на кислородную маску
я успел поссориться почти со всеми врачами одна дежурившая докторесса предлагала мне в качестве туалетной бумаги марлевую салфетку примерно 4×4 см, я смотрю на эти салфетки и спрашиваю: а что мне с этим делать? – она в ответ сочувственно: ну, больше я тебе ничем не могу помочь, дружочек другая побрезговала подать мне судно, сказав, что придет сестра и поможет мне – а что, спросил я, у вас квалификации не хватает? заведующая отделением требовала, чтобы я отдал семье обручальное кольцо мама вторила, мол, так будет безопаснее, вдруг кто попытается снять, отдай, так всем будет спокойнее я неистовствовал: может, вам и крест еще снять с шеи? хренушки! пусть только попробует кто сунуться, из последних сил горло перегрызу тогда заведующая, увешанная золотом, как витрина ювелирного, потребовала расписку ну я и написал: собственного обручального кольца не отдаю претензий не имею раб Божий Павел – и поставил крест потом подумал (все же официальная бумага) и для солидности под именем написал фамилию дату я поставить не мог – я бы ее просто не смог вычислить, в тот момент это было слишком сложно я положил бумагу рядом с собой на кушетку, поскольку отдать мне ее было некому когда проходившая мимо заведующая прочитала мою писанину, она взглянула на меня с некоторой опаской…
иногда в реанимационной палате проветривали просто открывали окна настежь, так что я еле успевал натянуть одеяло до шеи
а вот медсестры были хорошими они почти всегда подходили, когда больные просили их, и все делали, если только успевали когда я приехал, уже встав на ноги, спустя два месяца, обросший, в очках, я смотрел на них, пытаясь совместить эти отчетливо видимые образы с теми расплывчатыми, что видел, лежа с кислородной маской они, примерно так же приглядываясь, посмотрели на меня, после чего спросили неуверенно: а вы ведь лежали у нас?
помню, был такой момент, когда в палату заходил священник и причащал желающих в том числе причастил древнего старичка, лежавшего в дальнем от меня углу на вид старичку было за восемьдесят, и был он весьма плох когда он ближе к ночи начал кряхтеть, к нему подошла молодая сестра и спросила, чем помочь он прохрипел: плохо мне ну что вы, ответила сестра, разве после причастия может быть плохо? святая простота, подумал я
дед потом, кстати, лежал в соседней палате когда однажды его, задремавшего наконец, по неосторожности кто-то разбудил, он издал такой боевой клич, что я понял: силы в нем еще много показалось, что в его тираде даже предлоги были нецензурными
еще был интересный эпизод с медбратом Сашей я оседлал утку – в который раз за день, после всех приключений желудок с трудом справлялся с любой едой, сделал в нее все дела и пытался как-то вытащить ее и привести себя в порядок (утки в Первой Градской, надо заметить, были куда удобнее, это были жестяные емкости с широченными, сантиметров по семь, краями, сидеть на них можно было, как на племенном скакуне) я сидел и озирался, думая, кого бы позвать на помощь все же одни молодые девчонки, неудобно они словно поняли это и сказали: мы сейчас позовем Сашу он появился довольно скоро под халатом на нем была флотская тельняшка он спокойно помог мне, вытащил, вытер, убрал, да еще и как-то приободрил, мол, ничего, не переживай, дело житейское после я несколько раз сам просил позвать его, и если он дежурил, то приходил меня выручить
мама и жена навещали по очереди, стояли в коридоре напротив входа в реанимацию, тут тоже никого не пускали к больным когда они приходили вместе, оставив сына на деда или двоюродную бабушку, мне приносили мобильный и я разговаривал с ними
а как-то раз ко мне подошел довольно крупный доктор лет сорока с небольшим, с усами и заговорил: – Ну що, брате, рiдну мову не забув ще? говорил он довольно чисто и уверенно, спросил, как мои дела я ответил по-украински же, что с удовольствием бы рассказал ему, но, к сожалению, не владею медицинской терминологией, но вот, скажем, желудок замучил он ушел куда-то и, вернувшись, принес мне пару таблеток имодиума я поблагодарил, он снова ушел, и я подумал, что дальше уже ждать надо, скорее всего, зеленых человечков, и говорить они будут на альфа-центаврском, не иначе
какпотом выяснилось, он был местным врачом, родом с Западной Украины, из Львова, где родилась моя мама когда она заговорила с ним обо мне, он обратил внимание на фамилию, а когда выяснил, что я знаю украинский, решил подойти и приободрить
через сутки после окончания лизиса меня перевели в обычную палату правда, это был не такой ангар, куда меня положили поначалу, а весьма кулуарное помещение всего-то на пять коек моя была у окна в него, если приподняться над кроватью, было видно кусочек Ленинского проспекта мама принесла мои мобильные – личный и служебный – и я смог наконец ответить на смски друзей, потерявших меня
я уже мог лежать на боку даже на боках, на правом и на левом правда, засыпал все равно очень тяжело и довольно поздно, часам к трем только удавалось отключиться
а распорядок дня в больнице был таков, что ровно в семь включали верхний свет, слепивший спросонья, когда на улице – ноябрь же! – стояла кромешная темень причем мне могли и не колоть ничего, но будили все равно всю палату, хотя рядом почти с каждой койкой висел свой светильник я мечтал вернуться поскорее в Герцена но спустя три дня после перевода в обычную палату, хотя и отдать меня были готовы, и уже оформили все необходимые бумаги, скорая-перевозка все никак не могла доехать в пятницу вечером, а в Герцена сказали, что сейчас уже поздно, и все равно никого нету, так что ничего страшного, полежу еще пару дней и приеду в понедельник…
есть я почти ничего не мог, но попросил принести мне апельсин я почистил его, разломал, разорвал несколько долек (и чуть-чуть все равно съел, чего там), отчего вокруг меня стало пахнуть новым годом, вкусно-вкусно я лежал с закрытыми глазами, положив рядом с головой тарелку с растерзанным зимним солнцем, и нюхал
вспомнил, как летом уехал из инфекционной больницы просто написал какую-то бумажку, собрал вещи и ушел хорошо, когда можно вот так сбежать
Глава шестая. Возвращение. Выписка
в понедельник меня и правда перевезли поместили в ту же палату, только сосед сменился – Виталий поехал домой, на Дальний Восток, а на его месте появился джентльмен почтенного возраста, за которым ухаживали супруга и детия активно поправлялся делал дыхательную гимнастику, надувая шарик или просто гоняя руками воздух, прокачивая легкие выпрямлял постепенно ногу, лежа на кровати пытался ходить, на костылях, а потом и так получалось, конечно, коряво, но – я передвигался на своих двоих а благодаря тому, что в течение лишних полутора недель я был вынужден лежать, прооперированная поверхность лучше срослась и с меня уже вовсю снимали швы – с ноги и с живота
за мной ухаживала нанятая мамой сиделка – отпуск мамин кончился, а сам я пока еще был не слишком самостоятельным Мария Ивановна, тетя Маша, появилась, когда меня перевели в Первой Градской из реанимации в обычную палату простились мы несколько недель спустя, когда я уже сам мог передвигаться по коридору дома, в Молдавии, она была когда-то операционной сестрой, но тут, понятно, ей не удалось бы найти такую работу, вот она и стала сиделкой несколько раз в год она уезжала домой и помогала там мужу с обширным домашним хозяйством
тетя Маша была очень общительной, мы много разговаривали когда я рубился в «Цивилизацию» и мой последний город осаждали соседи, с которыми я одновременно начал войну, и громили меня ход за ходом, она переживала и бурно выражала свое сочувствие
Фото ноября 2006-го.
Собрал из конструктора, поставил на тумбочку.
мне регулярно делали УЗИ вен и ЭКГ, постепенно приходя к мысли, что пора мне уже и послеоперационной химиотерапии откушать что и произошло в середине декабря
был тут, правда, один не слишком приятный момент понятно, что перепутать такие вещи я не мог, но я отчетливо помнил, что до операции речь шла только об одной химии у меня так и отпечаталось в мозгу: это будет последний рывок, после него – домой
а тут приходят и во время очередного обхода как бы между делом говорят: будет проведено три курса послеоперационной химиотерапии три! я пытался выяснить, как так, зачем меня обманывали, почему нельзя было сказать все сразу – или не называть количество но они только отмахивались, мол, ты забыл просто, мы так с самого начала и говорили
то ли из-за произошедших со мной передряг, то ли из-за анализа результатов первых трех курсов химии и того, как она повлияла на вырезанную из меня опухоль, курс мне изменили не только количественно, но и качественно
выглядело это так: с утра (ну или когда доктор успевал) мне приносили батарею склянок емкостью от 200 до 400 мл и выставляли на столе напротив кровати если не изменяет память, банок было около десятка
их друг за другом вливали в меня – через тот самый яремный катетер, что поставили в местной реанимации никаких особенно неприятных ощущений я не испытывал, только каждые минут 20 хотелось в туалет я вставал, брал стойку с банкой в руку и ковылял в туалет потом обратно, так же и обедал, и ужинал, часов за восемь все банки успевали пройти через меня наутро то же самое – и так пять дней
в какой-то момент меня перевели в палату на четырех человек было, в общем, веселее, если не считать того, что рядом со мной лежал водитель из Фрязино, который совершенно не заботился вопросами гигиены, а помыться в душе боялся – говорил, что может сломать ногу
наконец я не выдержал и на последние несколько дней – дело шло к выписке – переехал в однушку, которую предоставляли только за деньги
в бесснежную пасмурную субботу, когда меня должны были выписывать, за мной приехал друг Вадик пришел доктор, чтобы удалить катетер я сделал глубокий вдох, выдохнул – катетер извлекли, дырку заклеили, и все полтора с лишним месяца спустя я был готов ехать домой
мы вышли на улицу, я бросил сумку в багажник и отошел к киоску купить сока и фруктов обратно до машины я шел медленно, не спеша, стараясь прочувствовать каждое мгновение я иду по улице я сам иду по улице почти не холодно сейчас я поеду домой я увижу моего сына я еду домой
Глава седьмая. Новый 2007 год
я вернулся домой, вернулся в нормальную жизнь вернулся в офис, хотя и не мог пока заниматься чем-то продолжительным – впереди были еще два курса химиина Новый год к нам приезжали моя бабушка и младший двоюродный брат, мы большим семейством праздновали у бабушки на коленях посидел правнук, а следовательно, ей простились все грехи, если верить народной мудрости я все еще был лысым, но бабушка – человек деликатный, она не стала ничего спрашивать мало ли, может, ее средний внук решил соригинальничать и сбрил волосы на зиму
после новогодних каникул, которых почти не помню, я вернулся в институт Герцена поскольку первая послеоперационная химия прошла мягко, я упросил врачей отпускать меня во время второго и третьего курса после всех банок вечерами домой вечером я садился в машину и уезжал спать домой, а с утра как штык был на месте в начале февраля мои приключения закончились с начала июня, с того дня, когда я сидел, выйдя из поликлиники с полученным предварительным диагнозом и думал, сколько мне осталось, прошло 9 месяцев
лечащий врач говорил мне: вероятность рецидива в первый год – 50% во второй – 25% и так далее будешь проходить различные обследования, сдавать анализы, будем наблюдать тебя, следить за любыми изменениями в послеоперационной области или в организме вообще
я также должен был наведываться в Первую Градскую, где мне делали УЗИ и проверяли кровь на свертываемость осенью 2007-го профессор, консультировавший меня, спросил: что беспокоит? выпить, говорю, хочу ну и выпей, отвечает еще, говорю, запретили летать (разжижающее кровь лекарство, которое я должен был пить каждый день после обеда, нельзя было совмещать с рядом продуктов, в том числе алкоголем, проблемами с венами был вызван также запрет на полеты) да летай себе, говорит, сколько хочешь, только пей побольше и старайся ходить во время полета, чтобы кровь не застаивалась и вечером того дня я выпил – впервые более чем за год с лета 2006-го – и даже тридцатилетие я встречал насухую а еще через полгода, в мае 2008-го, полетел – в Тбилиси и Ереван
Эпилог. Холодное лето 2008-го
я проходил обследования каждые три месяца, плюс-минус месяц все-таки это было не самое приятное развлечение, да и денег каждый раз надо было отдавать порядка десяти с лишним тысячв марте 2008-го на МРТ чуть выше колена в бедре нашли нечто, что требовалось уточнить врач пощупал, подумал и отправил на пункцию по счастью, когда я пришел на нее записываться, мне сразу предложили и пройти ее обычно в этот кабинет надо сидеть в очереди несколько часов и ждать, когда наконец вызовут, а тут такая удача минут двадцать – и я внутри
улегся на пузо, укололи, вручили, велели отнести в лабораторию
на следующий день результат из разных вариантов подтвердился лучший – просто небольшой жировик, такие нередко возникают вокруг оперированных областей
в конце весны прохожу новые обследования на этот раз МРТ показало: что-то не так в кости как и прежде, определить характер изменений на глаз не могли: возможно, ничего опасного, просто изменилась структура костной ткани, такое бывает, а возможно… в общем, опять требуется пункция, но нужна специальная игла, за ней надо ехать куда-то на Варшавку и стоит она порядка шести с половиной тысяч …когда мне принесли этот предмет, я был впечатлен в длину было сантиметров 15 я подумал: надеюсь, это все в меня запихивать не будут
через пару дней назначили пункцию я лежал на столе, который возили туда-сюда и делали компьютерную томограмму вкололи обезболивающее, и нога быстро онемела кость не поддавалась врач сперва вкручивал иглу руками потом устал и стал забивать ее банкой с физраствором забивал ее какое-то время, потом закатывал меня в аппарат и делал снимок, проверяя, насколько глубоко ушла игла
знаете, что я делал? я пел негромко так, почти про себя где-то в районе середины голени раздавались глухие удары, и ногу чуть покачивало я совершенно ничего не чувствовал, как если бы ногу мою задевал стоящий рядом в автобусе человек, раскачивающийся вместе с автобусом спел я песен семь, наверное, последней, помню, была «Идет солдат по городу»
…и тут он продолбился как же я заорал! сложно сказать, с чем можно сравнить это ощущение, поскольку проникающих ранений у меня никогда не было, тем более – проникающих в кость потом, судя по всему, ему пришлось углубиться еще немного, потому что комната огласилась еще несколькими моими воплями
потом он сказал, что все, взято достаточное количество материала и я могу расслабиться я встал, натянул штаны и поковылял к машине, по его словам, вести я мог вполне спокойно, надо было только запастись на всякий случай обезболивающим да пропить антибиотики дня три
потянулись долгие дни ожидания результата через три дня врач ответил смской, что первый анализ ничего плохого не показал, ждут теперь второго, более серьезного и скрупулезного, уже он даст окончательный ответ прошло две недели, я писал раз в день смс: «есть ли новости?», он либо не отвечал ничего, либо отсылал на следующий день через 14 дней пришло сообщение: «приезжай завтра»
что можно было подумать? да все что угодно что он хочет что-то объяснить, показать снимки, результаты анализов, дать какие-то рекомендации мало ли что еще
это оказался метастаз прежней опухоли то есть не первичное злокачественное новообразование надо срочно ставить кава-фильтр, который способен удерживать тромбы в артерии – на случай, если после операции будут осложнения и ложиться на обследования скорее всего, будут химиотерапии, без них такие опухоли не лечат возможно, будут делать протез, если будет за что зацепиться, если опухоль не сожрет больше трети кости
простите, ребята, хэппи-энда не получилось с сентября меня ждет новая серия продолжение следует
1 сентября 2008
Часть 2. Осень восьмого
Глава первая. «Почему ты мне не сказал?»
Ennio Morricone – Intimamente (feat. Edda Dell'Orso)
«Почему ты мне не сказал?» Этот вопрос мне задавали чаще всего. На него в первую очередь и отвечу. Не сказал по двум причинам. Во-первых, потому что не привык грузить своими проблемами ближнего, особенно когда знаю, что ближний ничем не поможет (не в смысле чужой черствости, а в смысле что мне нужна была операция, это было по-настоящему необходимо). Во-вторых, и пусть это прозвучит трижды эгоистично, но все, кто интересовался мною, узнали все довольно быстро.
Написал текст «Как я провел 2006 год», выложил его на сайте 1 сентября и дал анонс в ЖЖ – как обычно. Через 20 минут мне позвонила доктор Лиза Глинка и расспросила о деталях. Поскольку комментарии к анонсу в ЖЖ я запретил, те, кто прочел, писали мне в почту, по аське, смсили. В течение двух месяцев на сайте не было ни одного обновления и как обновленный значился только блог, в нем верхняя запись – о главном. Таким образом, мой нескрываемо эгоистичный расчет был таков: все, кому я интересен, узна́ют.
Я сказал в тот же день, как стало известно, своему руководителю. Он знал о том, что делали пункцию, что никак не получат результата. Что поэтому я немного нервничаю и не всегда сдержан с коллегами. Я приехал в офис и попросил его выйти поговорить. Мы шли к курилке, я сказал, что услышал от доктора. «Да твою ж мать!» – воскликнул он в сердцах. Мы договорились, что я закрываю текущие проекты, новых не беру и ложусь на лечение. Остальных он обещал поставить в известность сам.
Жене (каждый раз, как пишу, думаю о том, что получается омонимия, ударение можно ставить и так, и так) я сказал через два дня. При других обстоятельствах сказал бы позже, но мы всерьез обдумывали отпуск в Израиле в октябре, изучали путеводитель, и оттягивать смысла не было. Я мыл посуду – не самое характерное для меня занятие, – и сказал, что есть две новости, как обычно, хорошая и плохая. Хорошая: на отпуске можно сэкономить. Плохая – сэкономить в принципе не получится.
Маме не сказал. Она через неделю уезжала в Крым к своей маме, и я, как и в прошлый раз, не видел смысла портить ей отпуск. Сказал, когда уже вернулась. И никак не мог придумать, как ей сказать. Получилось как-то само. Я отказался дать прочитать чужую книжку (у меня и правда есть такой бзик, не люблю никому давать чужое, не люблю разделять ответственность), мама возмутилась, тут я ее и огорошил. Наверное, с психологической точки зрения это имело смысл: сбить эмоцией эмоцию и погасить таким образом обе.
…Когда я приехал к доктору за результатом пункции, в ординаторской был он, В2 и мой первый врач, В1. Я сидел на диване, мне все рассказали, я спокойно задал несколько возникших вопросов: какие прогнозы, будет ли химия – и так далее.
Молчавший все время В1 время от времени отрывался от монитора и косился на меня.
– Что вы на меня так смотрите? Удивлены, что я не бьюсь в истерике? – Вообще да. Редко кто так реагирует. – Знаете, я за эти две недели уже все передумал и перебоялся. А когда получил смску о необходимости приехать, в принципе, уже было все понятно. Когда мне в шестом году в первый раз сказали «опухоль», я на полном серьезе прощался с жизнью. А оказалось, что варианты все же есть.
Вечером того дня – это была пятница – мы договорились погулять с друзьями, которых я нашел через ЖЖ, Ксюхой и Ромой.
Поскольку я был без машины, пока Рома заканчивал работу, Ксюха заехала за мной в мой офис. Я напоил ее кофе и поставил свою любимую музыку. Это такое развлечение для ровесников или почти ровесников, когда ставишь песню года так 93-го и наблюдаешь, как скоро человек угадает ее. Как с «Парком Горького», например.
Потом мы поехали гулять. Обошли Патриаршие, увидели экскурсию, очевидно, по булгаковским мотивам. Во всяком случае, один человек с натянутым по самую макушку пальто изображал обезглавленного Берлиоза, а другая барышня, глядя на него, истошно визжала. Вид у «Берлиоза» был мерзотный, с учетом усталости и одиннадцатого часа ночи хотелось догнать и прикрутить голову на место.
Мы дошли до музея Михал Афанасьича, где поиграли в шахматы. Рома обратил внимание Ксюхи на мою очевидную ошибку, и партию я слил. Потом мы пили чай в буфете. Домой я попал абсолютно без сил. Самое главное – можно было ни о чем не думать. Ребята, еще раз спасибо вам за тот вечер.
Глава вторая. Перестраховка. Квота
Beatles – Let It Be
В Первой Градской меня встретил однокашник и проводил к кабинету, где всех оформляли. Пока мы сидели в очереди, выяснилось, что фильтр лучше ставить не навсегда, а только на время операции, в общей сложности – не более чем на 50–60 дней. Мы посчитали, что с учетом трех возможных химий операция будет не раньше, чем в конце ноября – начале декабря, так что ставить фильтр сейчас смысла нет. Я позвонил доктору В2 – тот сказал, что этот вопрос должен решаться старшим врачом. Дозвонился А2, тот сказал, что спецам в Первой Градской виднее и, если на время химии фильтр не нужен, можно пока не ставить.
Госпитализация не состоялась. Я поехал с сумкой в Герцена за направлением на квоту. Это такое ощущение, когда ты еще почти летним солнечным днем выходишь из больницы и идешь себе куда глаза глядят. Хорошее такое ощущение. Не отмененный расстрел Достоевского, конечно. Но на душе светло.
Доктор В2 был в отпуске, и я попросил другого врача оформить мне направление, благо все документы у них сохраняются. Он поднял старый файл шестого года и кое-что в нем подправил. Обернулся ко мне: – Вам же сейчас уже, наверное, не 28 лет? – Да, – говорю. – Чуть больше. Поинтересовался у доктора, где нынче раздают квоты. Он дал мне списать заранее приготовленную на такой случай памятку. – Говорят, там сейчас процесс получения квот существенно упростили… Для справки: квота – это такой документ, по которому граждане РФ получают право на бесплатное «сложное» лечение, скажем, с химией, протезированием и прочим. Чтобы получить заветный квиток розового цвета в 2006-м, надо было в теснющем коридорчике салатового здания, что в Оружейном переулке, отстоять, даже придя к началу, часа четыре, в толкотне и духоте, получить направление на Бауманку (там какой-то онкодиспансер), там, отсидев в очереди (было хотя бы, где сидеть), еще часа три, не считая их обеденного перерыва, получаешь второе промежуточное направление, после чего, вернувшись на Оружейный и отстояв там еще несколько часов, уже можно было получить квоту. Если везло и хватало сил, можно было успеть все сделать за один день. Как правило – только в два захода. Случаев отказов при наличии всех необходимых документов я не помню, разве что в самом конце года просили прийти в январе, мол, квоты на этот год кончились.
Сил ехать еще и за квотой, в тот же день, с сумкой наперевес, без машины, уже не было, двинул домой. Впрочем, оставив сумку и взяв недостающее пенсионное, поехал хотя бы найти нужный дом. Здание оказалось так искусно спрятано во дворах, что ни по одной электронной карте, доступной с мобильных устройств, найти его не удавалось. Только по разбросанным то тут, то там бумажкам, приклеенным на стену. То есть во второй раз попасть туда проще простого, объяснить, как пройти – тоже элементарно, найти самому в первый раз – крайне сложно. Квест, в общем. Приемные часы уже закончились, но я поговорил с охраной, спросил, надо ли очередь занимать с утра. Охранники сказали, что не надо…
На следующий день добрался до нужного здания Минздрава только к обеденному перерыву. После обеда я зашел в здание с некоторой опаской. Мало ли чего они там упростили… В первом зале стояли кресла, большая часть которых была занята. Во, думаю, вот тебе и упрощение, толпа народа как была, так и осталась, разве что сидеть теперь есть где. Подошел к заветной двери. Перед ней стояло человек пять. – Кто последний сюда вот? – тычу пальцем в дверь. На меня посмотрели, как на психа: – Никого. В это время дверь приоткрылась, кто-то вышел, а сидевший в дальнем углу комнаты сотрудник энергично замахал руками и закричал: – Заходите, заходите скорее! Я вошел, сел, протянул все бумаги. Сотрудник просмотрел их, сложил вместе, что-то записал и сказал мне: – Квота будет в понедельник, в 16:00. Зайдете в основной зал, сядете и будете ждать, пока назовут вашу фамилию. Я опешил: – И что, можно идти? Это все? – Да, – говорит. – А вы что-то еще хотели? – Нет, ничего. Просто как-то непривычно. Раньше эта процедура занимала несколько больше времени… – Ну, что ж. Когда каждый сидит на своем месте, сделать удобно несложно. Вы понимаете… – Ага, понимаю, – пробормотал, на самом деле ничего не понимавший, я. – Спасибо.
Оказалось, что люди, сидевшие в зале, ждали уже готовую квоту. В Пн я вошел в здание без пяти четыре. В пять минут пятого я вышел с нужной бумажкой на улицу. Это было потрясение основ. Особенно если учесть, что человеческое отношение к людям в любых организациях, связанных с обслуживанием, это мой пунктик. А тут такая, не побоюсь этого слова, революция! Вместо двухдневных скитаний, толканий и удушья пять минут на отдать и столько же – на забрать. Так и вправду можно поверить, что уже наши дети будут жить в государстве достойного сервиса. Это моя мечта, как у Мартина Лютера Кинга.
Глава третья. Резекция 9 см
Genesis – Jesus He Knows Me
На картинке аппарат, проводящий магнитно-резонансную томографию. Внутрь человека запихивают той частью, которую надо обследовать (в кино обычно головой, у меня было наоборот). Перед этим дают беруши, потому что во время обследования аппарат громко издает звуки, отдаленно напоминающие кислотные дискотеки 90-х, такое разнотоновое и разночастотное «дын-дын-дын-дын». Я обычно на МРТ сплю, поскольку минут сорок слушать монотонные повторяющиеся звуки – не знаю, как кого, а меня очень успокаивает.
Я приехал, доктор А3 отправил меня на обследования, обычный набор: рентген, КТ, МРТ, сканирование костного скелета. Я спросил, нельзя ли меня госпитализировать по полученной квоте и уже как стационарного больного обследовать. Оказалось, что нельзя. Что квота на лечение, а не на обследование. И вообще… – Понимаете, – пытался я донести свою мысль, – дело даже не в деньгах, хотя выбрасывать десять тысяч мне тоже не хотелось бы (а все вместе около того и получалось). Дело в том, что почти на все обследования, как правило, очередь недели на три-четыре. А стационарников смотрят без очереди…
В общем, отправили меня на рентген. Благо, там очереди никогда нет. Сопровождал меня доктор В4. Он принес металлическую линейку, чтобы на снимке было видно, сколько вырезать.
Прямая проекция не показала вообще ничего. Буквально. – Не понимаю, как такое может быть, – бормотал заметно удивленный В4. – На снимке ничего нет. – Ну что же, – усмехнулся я, – я не против, если это будет первый случай чудесного исцеления онкологического больного… – А мы-то как будем не против! – подхватил он. – Вы себе даже не представляете! Чуда не случилось, боковой снимок дал нужную картинку.
Когда я попал наконец в кабинет доктора А3, простояв сперва перед дверью с час, тот сказал, что вырежут порядка 9 см, протез закажут в Пт, делают его обычно около месяца, но очередь на операции все равно пока расписана на три недели вперед. На словах «резекция 9 см» я подумал: «Спасибо папе и маме, что родили меня такого длинного, – есть хоть из чего эти самые 9 см вырезать». Получалось, что ждать еще с месяц.
Приехал домой, решил почитать френдленту, чего не делал уже очень давно. Наткнулся на пост доктора Лизы, посвященный мне. Был сражен и растроган двумя сотнями комментариев от людей, которые меня вообще не знали (во всяком случае, я смог узнать только двоих). Никак не мог придумать, как бы их всех отблагодарить. Так, чтобы не получилось, что я вымогаю еще какую-то поддержку. Написал самой Лизе. Еще был пост названой сестры Дины. И там тоже – сочувствующие, поддерживающие, ободряющие слова…
Через некоторое время собрался с силами, еще раз все перечитал и сказал «спасибо» всем написавшим. Это был один из самых приятных моментов в жизни, когда чувствуешь такое количество протянутых рук, готовых помочь. Собственно, как я теперь понимаю, такая помощь и была нужнее всего.
Спустя день или два сделал-таки все обследования. Без очереди. При содействии одного из ординаторов, к которому направил доктор А3. 12 000 руб. Фактически это официальная стоимость. Так что за срочность я не переплачивал. Правда, позже выяснилось, что результаты тех моих обследований забыли внести в карту и моему лечащему пришлось их добывать.
И предварительную стоимость операции огласили в тот же день.
Глава четвертая. Снова Пироговка
Чичерина – 40 000 км
Перед кабинетом УЗИ один человек. Вру, два. В кабинете два доктора. Что делают? Угадали, ведут оживленную беседу. Плюс к ним время от времени заходят коллеги, отчего беседа затягивается. Ко мне, пока я сидел в очереди, подошел однокашник, мы поговорили немного, я пообещал сообщить номер палаты, и он ушел. Сидевший напротив дядя ухмыльнулся: – Надо же, такой молодой, а уже доктор. Однокашник и правда относится к тому редкому типу ровесников, что к началу четвертого десятка не обзавелись ни пузом, ни лысиной, сохранив юношескую стройность и, в общем, свежесть. – Ему, как и мне, – говорю, – тридцать один. – Надо же! – удивился дядя, – и мне тридцать один! «Надо же, – воскликнул про себя я, – я бы тебе сорокет дал не глядя…»
Доктора, которая должна была делать мне УЗИ, я ждал даже на кушетке. И все же она пришла наконец и посмотрела вены ног. Обследование она делала с таким выражением лица, что впору было напрячься и подумать, что вместо палаты меня сразу отправят в реанимацию, на чистку вен. Впрочем, в венах доктор не нашла ничего интересного. Как в детстве писали при плановом осмотре зубов: «Полость рта санирована». Потом обратно в первичный кабинет, оттуда – на оформление госпитализации в некий 7 корпус. Чапаю туда. Нахожу нужный вход. Занимаю очередь, что весьма условно при том, что принимающих докторов два и скорая время от времени привозит экстренных. В очереди читаю башорг[4] мобильником и время от времени совершенно неуместно ржу. А что, тут рядом никто не умирает, имею право жить. Часа через полтора попадаю в кабинет к хирургу, оформляющему больных.
Минут за сорок пять общения с доктором я четыре раза сообщил, что аллергии на лекарства у меня нет. Причем каждый раз мой ответ он записывал. Несколько раз он куда-то выходил – или по велению сердца, или по просьбе коллег. Осмотрел зачем-то ногу, уложив меня на кушетку (самое главное при постановке кава-фильтра в связи с операцией по поводу костной опухоли – это внешне осмотреть ногу, вне всяких сомнений). – Как чувствуете себя? – Хорошо. – В самом деле? Ну, вот, скажем, с физической формой у вас как? – Хотите, я вас подниму? – Что вы, не надо! Я тяжелый. Я не настаивал.
Какая-то тетка не из персонала зашла спокойно, даже не постучавшись, положила на стол документы ее отца. Доктор так же невозмутимо дал ей направление на рентген. Потом она еще заходила – так же молча, как к себе на кухню, и он так же беззвучно отправлял ее еще куда-то, только раз на четвертый сказав: «А теперь подождите в коридоре, я закончу оформление и займусь вами». Я даже как-то, признаться, был удивлен. Доктор задал мне миллион вопросов. Ну, что я за день примерно в пятый раз ответил, где и кем работаю, – это ладно. Дураку понятно, что консультанту в области клиентских отношений ставить фильтр надо не так, как пожарному или водителю троллейбуса. Ответил также, что никогда не болел малярией и за последние полгода не был в Китае (птичий грипп и все такое).
Вкатили каталку с больным, привезенным скорой. Острое обострение чего-то, упал на улице, похоже, бездомный. Доктор оживился: – О, давайте-ка его на кушетку, снимайте одежду, сейчас мы его осмотрим. Я поинтересовался: – Может, я лучше снаружи подожду? – Конечно! А я, как только закончу, вас позову. Читаю башорг еще минут 20.
Наконец выписали все нужные бумажки, вызвали сопровождающего для меня и еще какой-то дамы, с которой нам было по пути. Между седьмым корпусом и тем, где мне предстояло лежать, пятым, был переход на уровне второго этажа, организованный, как обычно изображают входы в секретные бункеры ЦРУ в кино: тут поднес пропуск – запищало, прошел, там приложил – запищало, прошел дальше. И вот наконец мы на этаже.
Во двор больницы я вошел в начале двенадцатого. В палате я был в начале пятого.
Глава пятая. «А кака пинтература?»
Prodigy – Smack My Bitch Up
Несмотря на то что я был в новом здании с новыми палатами, большинство из которых были либо двушками, либо однушками, Первая Градская все равно оставалась Первой Градской. Но я на этот раз был не в полусознательном состоянии в реанимации, а бодр, свеж и полон сил объяснить каждому медработнику, каким образом, в соответствии с моими представлениями о прекрасном, следует обращаться с пациентами. Ну или, во всяком случае, со мной.
(Интересная деталь. Через неделю организация пространства уже становится привычной. Но это через неделю. Поначалу в этом лабиринте не хватает только Минотавра. Первая дорога от палаты до буфета и обратно заняла у меня минут пятнадцать. И то я не потерялся только благодаря тем, кто уже ориентировался здесь. Никакой навигации типа «выход тут», «лифт там», «пост сестры здесь» не было в принципе. Жить захочешь – сам все найдешь. И, конечно, шедевральной была нумерация комнат. Представьте еще раз палату: общая дверь, за ней еще четыре: душ, бокс, еще бокс, туалет. Так вот, нумерация общих дверей была одной, дверей боксов и дверей туалета-душа – другой. То есть, если на общей двери было написано, скажем, 3210, у боксов могли быть номера 3224 и 3225. Почему так – я понять не смог. Как и то, зачем номера туалету и душу, будто туда кого-то отдельно приписывают или оформляют заказ-наряды: «обновить рулон туалетной бумаги в туалете № таком-то».)
Первой была дежурная сестра, в 6:30 включившая верхний свет, пихнувшая меня в бок и сунувшая в мои едва приоткрытые глаза градусник. – ЧТО?! – Температуру надо измерить, вот что! Не знаю, что меня остановило, чтобы сказать все, что я думаю об эффективности метода лечения больных любой стадии тяжести, когда вместо продолжительного утреннего сна, дающего силы, их будят тычком и всовывают в них градусники. Я только отвернулся, пробормотал, что у меня свой электронный градусник и попросил удалиться как можно скорее, закрыв за собой дверь и выключив свет. Сестра не настаивала. Я больше уснуть не смог. Я даже измерил температуру. 35,8. Правда, за результатом так никто и не явился.
Потом была медсестра, которая пришла брать анализ крови. Я сказал, что все анализы сдал накануне, буквально позавчера, специально ради этого ездил в «Инвитро», потратив время и деньги. Результаты анализов в карте. Она не могла отступить от схемы «мама сказала деньги в бидоне доктор сказал взять анализы» и переспросила: – Так вы отказываетесь сдавать кровь? – Да. Ушла обиженной.
Потом была вереница каких-то невнятных докторов, которых я не мог даже запомнить, а сами они, понятное дело, не представлялись: зачем? Они приходили, укладывали меня на кушетку, просили снять штаны и показать ногу. Сперва я хотел было поднять штанину, на что доктор заметил: «Вы же не на пляже». И правда, подумал я, это на пляже обычно все сидят с задранной левой штаниной. В больнице все должны скидывать портки по первому требованию. Фирменный стиль местных докторов – осматривая больного, усесться на койку. Основательно, всей задницей, по-отечески, как будто родитель пришел поцеловать ребенка на ночь и пожелать ему спокойной ночки. В итоге приходится двигаться, чтобы доктор поместился.
Один спросил: – А почему вы так поздно к нам поступили, в пятом часу? – Я приехал сюда в двенадцать. – Зачем же они вас так долго мурыжили? – Хотите – отведу вас к ним, вы спросите сами… Некоторые, услышав про опухоль, сразу начинали щупать лимфоузлы (молодцы! хоть что-то помнили со времен институтского курса по онкологии), задавали одинаковые бессмысленные вопросы и уходили. Я отвечал односложно, так, чтобы поскорее оставили в покое. Что и получалось обычно.
Доктор-барышня пришла ко мне с обиженной сестрой и попыталась отчитать за несданную кровь. Я напомнил про все необходимые анализы в карте. Она попросила назавтра все-таки сдать. Я нехотя согласился.
Когда шел на ужин, встретил в коридоре на удивление знакомое лицо. Правда, мы не виделись год или два. Прихожу в палату, пишу смс: «Прости за идиотский вопрос, но ты где сейчас?» Отвечает: «В больнице, а что?» «Ну, – пишу, – если скажешь, что в Первой Градской, то тогда я точно тебя видел только что в буфете». Оказалось, так и есть. Однокашница из параллельного класса. Мы поговорили, она рассказала про свои злоключения, я, не вдаваясь в подробности, про свои. Поймал себя на мысли, что все-таки пока не самая привычная для нашего возраста тема – обсуждать болячки. Уже на следующий день ее выписали, так что я остался без приятной компании.
Перед тем, как ложиться спать, несколько раз подошел к сестре, сменившей вчерашнюю, с градусником наперевес и попросил не будить меня наутро. Ни за температурой, ни за чем бы то ни было еще. Только если вдруг решат делать операцию. Сестра только улыбалась в ответ. Впрочем, больше меня ни свет ни заря не будил никто.
Глава шестая. Аутоинъекция
Сергей Михалков – Прививка
Фактически все время со среды, когда я приехал, до понедельника, когда мне наконец поставили фильтр, я провалялся, глядя фильма по четыре в день, иногда плюс еще одна игра КВН вместо «Спокойной ночи, малыши».
После этого у меня наступило то, что можно назвать киноз, или передоз кинематографом: после в Герцена я как привез с собой 100 дисков, так и увез, смотрел только принесенные «Офис» и «Школу злословия» с Горчевым.
Я откровенно изнывал, не понимая, что я здесь делаю. И окружавшие меня скрюченные бабки и дедки, видя в коридоре здорового во всех смыслах дядю, идущего в буфет за едой, словно не понимали: этот-то что здесь ходит?
Пока смотришь кино или читаешь журнал, время от времени слышишь шелестящие шаги в коридоре. Твердые удары каблуков – доктора. Еле слышное шарканье – больные. Громкий шелест – посетители. В бахилах. Ощущение, как в детском саду: пришли, но не к тебе. Не за тобой.
Впрочем, некоторые развлечения все же были. Так, на второй день пришли двое, которые в прошлый раз представились «лечащими врачами» и сказали, что по поводу меня накануне был «большой-пребольшой консилиум», на котором принято решение фильтр мне не ставить. Я не мог понять, то ли радоваться мне (собирайся да поезжай домой), то ли огорчаться: все-таки тромбоз в прошлый раз был и риск повторения есть, почему не поставить ловушку? Пока размышлял, пошел за кашей на завтрак.
Сразу после пришли много врачей, в том числе профессор К. и еще один, судя по табличке на двери его кабинета, член-корреспондент и все такое. Ощупали меня всего, обсудили за дверью. Профессор К. вернулся и сказал, что фильтр таки ставить будут. Велел перестать пить варфарин и начать колоть клексан. Либо колоть местный гепарин, которого много и он бесплатный. Насколько хватило моего образования, я понял, что на варфарине (обычное кроверазжижающее противотромбозное средство, которое я пил в таблетках раз в сутки) операции не делают из-за риска слишком большой потери крови. Надо было переходить на менее сильные средства. Непонятно было только, почему нельзя было отменить варфарин за пару дней до госпитализации, чтобы я не проедал здесь напрасно казенные харчи и провел больше времени дома.
Варианта было два. Насколько я опять-таки мог понять, гепарин работал по принципу «дешево и сердито». Разжижал кровь, спасая от тромбозов, но существенно сокращал количество тромбоцитов, из-за чего со свертываемостью крови все же могли быть определенные проблемы. Но зато он был в любой больнице и ничего не стоил для пациентов. Клексан же работал тоньше. От тромбозов спасал не хуже, а с тромбоцитами обращался обходительнее. Но зато отсутствовал в Первой Градской. А в аптеке стоил порядка 400 р. за шприц. Мне понадобилось бы коробки три, не меньше (3×10). Забегая вперед, скажу, что я израсходовал семь. В Герцена, кстати, клексан был, но дозировка слишком маленькая – 0,2. То есть мне, чтобы добрать свою дозу, пришлось бы вколоть 4 шприца разом. Жена нашла лекарство, привезла мне, вечером сделали первый укол. Я тщательно прочитал инструкцию, выяснил, как надо и как не надо колоть, и уже на третий день попросил сестру только проконтролировать, когда я сам буду делать укол. Я понимал, что, как только меня выпишут, делать это все равно придется самому, так что лучше уж научиться под присмотром специалиста.
Это, в общем, несложно. Правда. Помнится, когда после химии в шестом году мне надо было раз в несколько дней вкалывать специальное лекарство так же, подкожно, то, чтобы не ехать в больницу, мы с женой кололи в четыре руки: она держала складку кожи на плече, я втыкал и колол. Очень громоздко.
Здесь все было проще. Да, конечно, самое, с психологической точки зрения, сложное – это преодолеть страх момента введения иглы. Как мне потом объясняла сиделка, лучше воткнуть быстрее, а вот вводить жидкость лучше мягко, как можно медленнее. Так или иначе, каждый день в 22:00 я доставал шприц, разовую спиртовую салфетку, ложился, оттягивал складку кожи на животе, вгонял шприц и вводил клексан.
Учитывая, что удалять себе ноготь мне уже однажды приходилось и делать подкожные инъекции себе я уже умею, очевидно, следующей стадией инициации должно стать, не приведи Господь, наложение самому себе швов. Рембо, первая кровь.
Глава седьмая. Операция «Фильтр»
Агата Кристи – Как на войне
Кто-то заглянул в палату до завтрака и предупредил, что есть сегодня нельзя, пить – по минимуму. Потом зашел еще кто-то другой и сообщил все то же самое почти слово в слово.
Часа два или три слонялся голодный по этажу, не зная, куда себя приткнуть. Наконец ближе к полудню пришла сестра и сделала предваряющий оперативное вмешательство укол. Значит, уже скоро. Привезли каталку, велели раздетьсяи ложиться. Не без труда, хоть и довольно быстро, уговорил дежурившую сестру взять пакет с моими наиболее ценными вещами и поместить в комнату персонала. Почему-то я решил снять с себя и крест, и очки (как выяснилось после второго раза, совершенно напрасно, никому они не мешали).
Привезли в операционную, положили на стол, под плечевой пояс – получился такой полусамолет, «лететь с одним крылом». Сестра поставила катетер для внутривенных вливаний, наклеила контакты для системы мониторинга сердцебиения, надела на палец прищепку для измерения пульса. Что-то ввели через катетер, предварительно, как обычно, уточнив, нет ли аллергии на какое-либо лекарство.
Вошел профессор Ф. Операцию делал сам, без ассистентов, вызывая только в случае необходимости. Накрыл меня какой-то тканью, часть под тем местом, через которое ставится фильтр, часть – над, у лица уже. Ввел в район левой ключицы заморозку, предупредив спокойным и ровным голосом: «Сделаю несколько уколов, будет немного больно». После чего, судя по звуку (в этом месте уже все онемело), сделал надрез.
Я почти ничего не чувствовал. Насколько я представлял процесс в принципе, профессор должен был тонким длинным… как бы это назвать? эээ… спица? нет, это было мягче… шнур? нет, тверже. Скажем общо: манипулятор. Так вот, манипулятором надо было добраться до места, располагавшегося примерно на уровне почек, и поместить туда фильтр. Время от времени я ощущал некое движение в себе («Чужие», ага), но это движение не вызывало никаких негативных откликов.
Профессор все время операции про себя мычал какую-то мелодию, а я никак не мог ее угадать. Наконец меня осенило, и я чуть вскрикнул: «М!» Он поднял брови: – Вам что, больно? – Нет, я просто понял, что это за песня. – И? – «Офицеры». – Да, точно. Профессор действовал быстро, четко, один раз сказал громко: «Контраст» – ему принесли вещество в шприце, он ввел его в вену. За результатом действий он наблюдал при помощи нескольких мониторов, которые висели надо мной. За ходом операции можно было следить из соседней комнаты, где также были мониторы. Затем была команда: «Фильтр» – принесли что-то очень длинное, как мне показалось, метра чуть не полтора в длину. Я решил дальше не смотреть. Все закончилось минут через пять. Профессор заклеил отверстие и ушел. От начала, по моим ощущениям, прошло не более получаса.
Меня повезли в реанимацию… То есть «палату интенсивной терапии», как ее называют в Первой Градской, да и не только там. Я только успел попросить однокашника позвонить моей маме и сказать, что все хорошо.
В реанимации меня поместили на постель с чистым бельем, и я почти сразу забылся сном. Все-таки, хотя операция и длилась недолго, она требовала от меня большой концентрации душевных и физических сил. Организм расслабился и отключился. Проснулся я через пару часов и первым делом, само собой, спросил, когда будут кормить. «Вечером, – без особого энтузиазма ответили мне. – Когда всех, тогда и вас». Я был не очень согласен с такой постановкой, но спорить сил особо не было, так что я смиренно дождался ужина.
И немедленно выпил. В смысле, тут же его смолол, как только принесли. После того, как я выспался и поел, я решил, что пора уточнить, сколько мне еще тут валяться. Реанимационные сестры сказали, что им никто никаких указаний не давал, пришедший через некоторое время доктор сказал, что придется, скорее всего, полежать до утра: так будет лучше в том числе и для фильтра, чтобы он не сорвался. Ну, надо так надо.
Меня беспокоило только то, что родные были не в курсе, где я и что я, если только не звонили сами однокашнику. В палате регулярно раздавались довольно громкие звонки сотовых. Я бы сказал, более громкие, чем необходимо, чтобы не пропустить вызов и явно более громкие, чем было допустимо в реанимации, где вообще-то использование сотовых запрещено. Больным их и не дают. При этом надо отметить, что бывают звонки по делу, когда кого-то куда-то вызывают, а бывают разговоры с домашними о домашнем – слышные всем.
Ближе к вечеру я понял, что меня и правда уже не заберут в палату, так что надо как-то сообщить семье о моих планах. Я подозвал сестру и попросил у нее сотовый. Она сказала, что звонить здесь нельзя. – Но вы же звоните, – возразил я. – Ну то мы, а то – вы. Тут я привстал: – Вы что, хотите сказать, что мы здесь люди второго сорта, что ли? Вы пользуетесь сотовыми, гремящими на всю реанимацию, когда они здесь запрещены, а мне не даете сделать один звонок домой? Я вас правильно понял?!
Она ушла. Вернулась через полчаса где-то. Спросила номер. Предупредила, что сама говорить не может, потому что у нее роуминг, т. к. она из другого города, так что наберет и сбросит…
Небольшое отступление. Когда-то я помнил много номеров сотовых на память, т. к. работал в Билайне и часто их набирал с местных номеров – это было бесплатно и для меня, и для тех, кому я звонил. Я помнил номер жены, потому что номер у нее был очень простой, помнил телефон мамы и отца, которых подключал. Потом жена сменила номер, перейдя в другую компанию, отец зачем-то сменил оператора, купившись на какую-то рекламу (ему выдали пачку симок с номерами, идущими подряд друг за другом). В общем, в итоге я помнил наизусть только мамин номер. Его и продиктовал смягчившейся вдруг сестре.
Как потом сказала матушка, ей позвонили, сделав не более двух гудков. Она, поскольку нервничала в отсутствие новостей обо мне (однокашник сказал, что продержать меня в реанимации должны не более четырех часов), решила сразу перезвонить. Ей сообщили, что со мной все хорошо, что я вернусь в палату только на следующий день. Сестра вернулась в палату и отчиталась. Я поблагодарил. Она попеняла мне на слишком экспрессивную реакцию: мол, чего вы так сразу. Мне неохота было больше спорить, я решил попробовать задремать.
Конечно, нынешняя реанимация Первой Градской – это далеко не то же самое, что было в старом корпусе. Все оборудование было новейшим, кровати были современные, поднимавшие при помощи электропривода то одну часть, то другую. Можно было развлекаться, нажимая по очереди кнопочки. Этакий аттракцион для флегматиков.
Одно оставалось неизменным: персонал был либо безразличным, либо вел себя откровенно хамски. В дальнем углу лежала бабушка, лет ей было, судя по всему, много, сестры на ее многочисленные просьбы либо не реагировали никак, либо злились, либо – совсем уж редко – подходили и что-то с неохотой делали. Бабушка лежала уже давно и явно надоела персоналу. Сестры не менее громко, чем звонили их мобильные, разговаривали друг с другом, обсуждали разные вопросы, в том числе лежавших тут же больных. Еще очень громко гремели дверями – ну просто доводчик сломался, а придерживать дверь им было не с руки. Несколько раз я не выдерживал этого свинства и рыком заставлял отрывать задницы от стульев и подходить к бабуле или другим. Поскольку мне явно было больше всех надо, то мои просьбы (попить, утку и т. п.) выполнялись с максимальной отсрочкой. Но я не торопился, время девать было некуда. Мне было только искренне жаль, что на носу не было очков, так что их лица я не мог запомнить…
Больше всего было обидно, что, как я полагал, мне можно лежать только на спине. А не на боку мне очень сложно уснуть. И все же, когда в одиннадцатом часу выключили верхний свет (я вообще не очень понимаю, зачем в реанимации верхний свет, из-за которого не уснешь, достаточно было бы индивидуальных ламп, если надо взять кровь или поставить капельницу), я закрыл глаза и попытался уснуть. У половины больных из шести, уже лежавших в палате, была простуда, так что засыпать приходилось под мощный аккомпанемент из сопений, сморканий, чиханий и кашляний.
По ощущениям, где-то через час мне это удалось. Через промежуток забытья – яркий свет (оказалось, персональные лампы здесь все же есть, но и светят они направленно – прямо больному в лицо). – В чем дело? – Надо кровь взять. – Который час? Шесть? – Пять.
Вдумайтесь: в реанимации, где люди приходят в себя после операции, набираются сил, их будят в пять утра, чтобы взять кровь! Вместо того, чтобы отвезти меня в мою палату-однушку, где я спокойно проспал бы до утра в тишине и относительном уюте, меня поместили в эту залу, где не давали спать, есть и действовали мне на нервы. Это ли не чудеса отечественной медицины, когда человек выздоравливает не благодаря, а вопреки! Конечно, я больше не уснул. Конечно, ко времени завтрака – было уже почти десять, с момента пробуждения прошло около пяти часов – я почти озверел…
Глава восьмая. «Флотируем по коридору»
БангладешЪ-Оркестр – Я прошу
А в девятом часу начали приходить врачи. Дежурный спросил у меня, как я себя чувствую. Я честно сказал, что ни на что не жалуюсь и мечтаю только о том, чтобы меня поскорее забрали отсюда. Он покивал, а минут через двадцать докладывал на обходе: «Больной Цапюк, состояние средней тяжести…». Я чуть не подпрыгнул: ничего себе, думаю, если у меня – средней тяжести, то другие, выходит, и вовсе уже при смерти. Мне перестали колоть антибиотики и сняли катетер, из средств «интенсивной терапии» у меня осталось только ежечасное измерение давления. Поскольку и в нем уже особенного смысла не было, я попросил сестру из новой смены снять с меня все приспособления и дать возможность, свернувшись калачиком (я уже узнал, что можно лежать и на боку), подремать.
В этот день из реанимации забрали троих, включая меня. Двое были из других корпусов, за ними приехали раньше. За мной, который лежал двумя этажами выше, приехали позже всех – к тому моменту сменившиеся сестры звонили ко мне в отделение несколько раз, каждый раз ответ был тем же самым: «Скоро приедем». И вот наконец в дверях показалась каталка, сопровождаемая двумя знакомыми сестрами.
Я перебрался на каталку, меня привезли в палату. Я спросил, можно ли мне вставать. «Не знаем», – честно ответили сестры. Я попросил уточнить у докторов и сообщить мне. Кивнули и ушли. Я оделся наконец (в нашей реанимации на больном из одежды только казенное одеяло, это особенно удобно дамам, когда осматривающие их доктора вынуждены одеяло снимать как минимум сверху, и надо ли уточнять, что больные лежат вперемешку и перегородок нет?), полежал какое-то время и нажал кнопку экстренного вызова. Прошло еще минут десять. Я встал и пошел на сестринский пост. – А, да! – радостно воскликнула, увидев меня, сестра, – Вам можно вставать!
Я наконец был в своей палате, один, в тишине и спокойствии. Правда, тишина и спокойствие продолжались недолго. Ко мне перевели больного из соседнего бокса. В его бокс поместили какого-то только что привезенного. Прогуливаясь по коридору, я услышал, как сестра говорит: палата такая-то, больной такой-то, тромбоэмболия, подозрение на рожистое воспаление. Палата, понятно, моя. Многие из вас, друзья мои, насторожились бы, услышав «рожистое воспаление»? Подозреваю, что, если вы не медик и не сталкивались сами с этим заболеванием, вы не знаете, что это. – Скажите, – спросил я у сестры, – я вот тут случайно услышал… А рожистое воспаление – это заразно? – Не знаю, – ответила сестра, глядя мне в глаза. – Ну да, – согласился я, – в самом деле, откуда вам знать, вы же медицинский работник.
Вернулся в палату и загуглил… Оказалось, это острая стафилококковая инфекция, от которой, однажды заразившись, вылечиться уже нельзя, как от герпеса. И каждое межсезонье, когда ослабляется иммунитет, ждет много приятных вещей. Позвонил знакомому кожнику: – Скажи, а вот рожистое воспаление… – У тебя? – сразу отреагировала она. – Нет, но в соседней палате. – Уходи как можно дальше. Чем дальше, тем лучше. Рассказал соседу. Сосед сник: «А я ему даже свой мобильник давал позвонить».
Пошел обратно к сестре. Был послан к доктору. Нашел некоего субъекта в халате. Доктор, услышав мой вопрос, почему-то резко перешел на «ты»: – Ну, если ты с ним целоваться не будешь, то и не заразно. – Но ведь у нас общий коридор, общие ванная комната и туалет… Меня отправили к дежурному. Дежурный – к завотделением, сказав, что она такие вопросы не решает. «Ну еще бы, – подумал я, – я бы удивился, если бы вдруг решала. Интересно только, до какого еще начальства мне придется сегодня дойти?..»
Завотделением удалось застать в кабинете где-то через час. – А что вы от меня хотите? У меня нет отдельной палаты для него. И бокса для инфекционных больных тоже. Вы хотите, чтобы я вас переселил? – Давайте, если есть куда. Он поднял трубку и спросил: – Где есть места, в каких палатах? М-гм, хорошо. Цапюка в такую-то. Положил трубку и назвал мне номер палаты, в которую меня переводят.
Я быстро собирал вещи, а сосед все спрашивал у меня: – А как же я? Мы что тут, вообще никому не нужны?.. Я объяснил, что и как надо делать. Он, думаю, никуда не пошел. Каталка, на которой привезли больного с рожистым воспалением, так и стояла в коридоре у палаты до следующего утра…
На новом месте моим соседом оказался старичок мультяшного типа с копной седых волос. Развлекался он обычно, слушая без наушников портативный приемник. Как правило, говорильни типа «Эха».
Ближе к вечеру пришла какая-то бабуля и принесла баночку для мочи. – Вы знаете, что ее надо сдать до половины шестого? – поинтересовалась она. – Ну что вы! – живо откликнулся я. – Это абсолютно неприемлемо! Я бы мог, скажем, проснуться завтра самое раннее в восемь и тогда сдать мочу. Бабушка была непробиваема и непреклонна: – В шесть они уже ее собирают. Она ушла, так и не уточнив, кто же такие эти загадочные «они», что отказываются собирать мочу иначе, как с первыми петухами.
Бабуля, надо отдать ей должное, разбудила меня с утра для забора мочи очень мягко, так что я даже смог еще потом подремать. До завтрака взяли кровь из пальца, фамилия у приходившего фельдшера-лаборанта была тематическая: Бескровная. Естественно, я был не первый, кто обратил внимание на это. Во время утреннего обхода попросил у седого врача сменить повязку на месте, через которое ставили фильтр. Тот оторвал старую и сказал, что новая не нужна. Этот седой мне запомнится и во время второй госпитализации. Я подошел к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть. Отверстие где-то 4×7 мм, на выходе гной. Подошел к сестре, та отправила в перевязочную. Как был, с голым торсом отправился туда. По дороге завотделением сделал мне замечание, что в таком виде по отделению ходить нельзя. Когда вернулся, сестра сказала, что мои документы готовят на завтра на выписку. Я лег в прошлую среду. Назавтра, в Чт, я должен был наконец вернуться домой.
Встретил одну из врачей, спросил, когда мне наконец сделают УЗИ, чтобы проверить, как фильтр. Ответила стандартно: «сегодня-завтра». – Доктор! – не выдержал я. – Пока вы тут фланируете по коридору, у меня кость гниет. Гниет, понимаете? У меня нет никакого завтра, у меня есть только сегодня, сейчас! Я не могу просто валяться и ждать, мне надо операцию делать! – Мы не флотируем по коридору… Я объяснил разницу между использованным мною архаизмом и употребленным ею термином, которым обычно обозначают поведение тромба в вене. Пожалуй, ее вариант был вернее в смысле вредоносности. Тогда она обиделась и попросила «сменить контекст». Я несколько опешил, поскольку на слово «контекст» обычно реагирую, как собака на запах кошки. Она, воспользовавшись моим замешательством, удалилась.
…Выхожу с утра из душа, за мной входит дежурная сестра. Спрашивает: – Вы ходите? С трудом удержавшись от уточнения «Под себя?», говорю: – Куда? – На УЗИ. Пришел на УЗИ. Врач: – Снимайте все с ног, ложитесь. – Зачем? Мне же фильтр надо проверить. Смотрит в карту. Радостно: – А! Тогда вам назначили не то обследование! В самом деле фильтр? Тогда снимайте все сверху, ложитесь. Судя по состоянию пеленки, обследовали на ней больных уже не первый день… УЗИст ничего не нашла, я пошел обратно в отделение. Часов с 10 стал ждать выписки, понимая, что если по плану отпускают «не раньше 12-ти», то, стало быть, пообедать я еще успею за казенный счет. Пришли в 12, рассказали, как пить таблетки. «Ну и идите, после трех уже ваша выписка будет». После трех, ага. Когда я посмотрел запись второй подряд игры КВН и пришел в ординаторскую, меня встретили словами: «О, мы как раз только закончили! Вот ваша бумага». Я вышел из здания почти в 16. Рекорд, взятый на госпитализации, был побит.
Впереди было ожидание главной операции.
Глава девятая. Накануне
Garbage – I'm Only Happy When It Rains
На работу ходить смысла нет, ничем серьезным за неделю-другую не успеешь заняться, коллеги смотрят косо: если он болеет, да еще и больше месяца, то какого рожна он делает здесь, живой и здоровый? А если он в порядке, то почему не работает? Ну, в самом деле, поставили мне этот фильтр, но внешне-то я никак не изменился, каким здоровым лосем был, таким и остался.
В общем, на работе я если и появлялся, то когда уж совсем некуда себя было девать. Не мог я больше ничего придумать на вопрос «когда?».
Время от времени накрывали приступы паники. Особенно по утрам. Так было в прошлый раз. Когда, очнувшись, понимаешь, что ничего не изменилось, ничего само не рассосалось, кость эта, зараза, как гнила, так и гниет, и неизвестно, с какой скоростью, а внешне ничего не меняется, нога как нога, и не получится ли так, что, когда наконец сделают протез и примутся его ставить, кость прогниет больше, чем сможет покрыть протез – и что тогда? еще месяц ждать с раскромсанной ногой?..
Позвонили из Герцена, сказали приезжать назавтра. Снова паника – просто от того, что я не ждал раньше следующей недели. А оказалось – завтра. На этот раз, сказали, сделают обследования и будут уже готовить к операции. Собираю вещи, еду на машине. Оказывается, мне не только можно будет съездить домой, чтобы оставить машину, но и ближайшую неделю-полторы я проведу, приезжая с утра в больницу и вечером уезжая домой. Когда соседей не было, я даже закрывал палату на ключ и уносил его с собой (сделал себе копию втихаря). Когда приходил с утра и открывал палату своим ключом, казалось, будто пришел на работу и открываю свой кабинет. Отчасти так и было: я садился на кушетку (надо признаться, не раз ловил себя на мысли, что для ног именно такая поза была удачнее всего, они были вытянуты и отдыхали), ставил на колени некое приспособление, служившее мне столиком для ноута, включал беспроводной интернет и занимался своими делами: писал статьи, смотрел кино, общался.
Сперва, правда, меня положили в палату на четверых, где я когда-то проходил свои последние химии зимой шестого года. Были заняты две койки: на одной был мальчик лет восемнадцати с ампутированной ниже колена ногой, на другой – мужчина лет сорока без кисти (он обычно прятал руку под майку, полагаю, ампутация была недавней, и он еще не привык к своему увечью). Безрукий сразу озадачил меня, попросив придумать для парня маршрут «как добраться от больницы до Трех вокзалов не на метро». Просто в метро парню было бы трудно, особенно в часы пик (а на кольцевой не час пик обычно только поздней ночью, понятно[5]). Мой мозг некоренного, но урожденного москвича кипел… Я неплохо знаю город, езжу за рулем больше пяти лет, но не сразу смог придумать что-то путное. Сперва предложил поехать до Садового, оттуда до Красных ворот, оттуда до вокзалов. Потом предложил все же попробовать проехать на метро, от нас можно было доехать до Белорусской, а это всего несколько остановок до Комсомольской. И только после меня осенило: я вспомнил, что, когда был последний раз на площади Тверской заставы – там же не проедешь днем – я обычно машину оставлял перед эстакадой со стороны Ленинградки и шел пешком. Так вот, я слышал, как зазывалы приглашали в автобусы, которые шли по всем вокзалам сразу. Это был выход.
Через пару дней меня перевели в двушку. Да, это была палата № 6, можно подумать, кто-нибудь сомневался. Это как раз она и была моим «кабинетом». По утрам сдаю анализы. Манипуляционная сестра сменилась, раньше это было хрупкое юное создание с вороной гривой, теперь – тетя внушительных размеров. Довольно скоро стало понятно, что с новой сестрой очень легко договориться. К слову, когда я умудрился простудить горло незадолго до операции, она ежедневно приносила мне по два пузыря казенного мирамистина для полосканий. Как хотите, а показательный факт. Причем делала она это даже без моих напоминаний.
Прохожу анализ под названием ФВД. Обследование, которое должно определить, каким образом меня будут загружать на операции. (Дело в том, что на клексане использовать спинальную или эпидуральную анестезию не рекомендуется, вплоть до паралича нижних конечностей последствия, лучше уж с трубками). Бабуля божий одуванчик протянула мне трубку, на конце которой была не то боксерская капа, не то эта вот штука, что в дайвинге используется для подачи кислорода. Выглядела она, мягко говоря, не новой… Я поинтересовался, насколько это вообще стерильно. Бабуля обиделась, сказала, что они каждый день все дезинфицируют. Не скажу, что меня этот аргумент сразил, но делать нечего, закусил я эту штуку. Я вообще всегда считал, что и грудная клетка, и дыхалка как таковая у меня будь здоров. Но то ли бабуля давала указания как-то нечетко, то ли что, в общем, результат у меня еле дотягивал до нижней границы допустимого предела. Каждый раз бабуля смотрела на результат, мотала головой и повторяла: «Нет, ну это никуда не годится». Только раза с третьего удавалось получить более-менее сносный результат.
Еще была эхограмма сердца. Выглядит как обычное УЗИ. Врач изъелозила меня вдоль и поперек, отчаянно хмуря брови. Наконец не выдержала: – Вы на что-то жалуетесь? Давление, боли в сердце, одышка? – Нет. У меня просто ТЭЛА[6] в 2006-м была. Врач просияла: – А! Так вот в чем дело! А я все не могу понять, чего вас ко мне прислали, все же в порядке.
Были еще ЭКГ, осмотры у терапевта, УЗИ… Когда рассказываешь, может показаться, что программа была насыщенной, как перед полетом на орбиту. На самом деле были дни, когда из значительных событий случался только анализ крови с самого утра, а то и вообще ничего, я просто находился в палате с 9 до 16, после чего заходил в ординаторскую, и меня отпускали с миром. Теоретически я мог понадобиться на какое-нибудь обследование. Я и не возмущался. Здесь, во всяком случае, на меня не смотрели с удивлением, как на работе.
Положили забавного соседа. Он упорно выкал мне, хотя я видел, что мы ровесники, выяснилось даже, что он на год старше меня. Его скоро начали химичить, но, насколько было видно, переносил лечение он довольно легко, только после третьего дня – из трех – его покошмарило немного ночью, а так он только бегал в туалет каждые полчаса, все-таки объем вливаний был существенным. А сразу после окончания химии выписался и уехал домой.
Сосед заставил меня хохотать, когда я однажды отвел глаза от монитора и обратил внимание на книгу, которую он читал. «Раковый корпус» Солженицына. Я был в диком восторге! Согласитесь, определенный заряд здравого цинизма в этом есть.
На пятничном обходе завотделением сказал: если протез привезут в Пн, его поставят в Ср, привезут после – поставят в следующий Пн. Сказал, что протез «подгоняют до микрона», процесс это долгий и трудоемкий.
Вечером я был у доктора Лизы. Это был незабываемый вечер. Мне сразу захотелось написать пьесу, такие яркие и неподражаемые персонажи участвовали в этой импровизированной постановке. На выходных вдруг закололо в боку, когда садился в машину. Думал – фильтр. Через пару дней попал-таки на УЗИ, живот мне продавили зверски, но фильтр нашли на месте, сказали, все в порядке, может, какой нерв защемился, вот и болит. А может, организм уже просто утомился ждать.
В ночь на Вт последней перед операцией недели сильно заболело горло. Так, что даже проснулся от этой боли. Очень вовремя, подумалось тогда. Но ничего, выполоскал, вылечил, к выходным уже, в принципе, был в порядке. Поскольку дома я не уберегся, дальше велели болеть под боком, не уезжая никуда. Отпросился только вечером в Пт.
А в Чт сообщили наконец, что протез готов и операция – в Пн. Так что в Вс вечером должен приехать обратно. Подумал в тот момент, что операция пройдет почти ровно два года спустя – в прошлый раз это было 31 октября, в этот – 27. Между установкой фильтра и операцией уже прошел почти месяц.
Снова был у доктора Лизы, меня «провожали» на операцию. Я накануне написал ей смску: «Пусть все приходят, чтобы было так же весело, как в прошлый раз». Доктор сделала мощный анонс, слегка сместив акцент.
Перед входом висели шарики, надутые самой Елизаветой Петровной, и надпись в табличке: «Павлик. ру, удачи тебе!» Было очень трогательно, когда люди, совершенно со мной не знакомые, говорили приятные и поддерживающие слова, делали подарки, дарили цветы. Некоторые заходили буквально на минуту, наотрез отказываясь и от пирогов, которыми я всех кормил, и от чашки чая. Доктор отдала мне и все цветы, подаренные ей. Они с Глеб Глебычем благословили меня.
Я приехал домой, как учительница Первого сентября. Цветов было целое ведро. И посередине – большая красная хризантема. Запомнилось. Когда ехал домой, скорость держал не выше 60 км/ч. Не хотелось торопиться, хотелось продлить этот день.
Глава десятая. В ладонях
После 11 – Крылья
В первой половине дня воскресенья я съездил в Хотьковский монастырь. Так получилось, что это место стало для меня особенным еще в прошлый раз. На этаже больницы, где я лежал, висели картины Сергея Андрияки. В том числе – Хотьковский монастырь. Когда я приезжал сюда в первый раз, осенью 2006-го, я все никак не мог найти место, откуда была написана картина. То ли художнику пришлось стоять посреди проезжей части, то ли рисовалось все по фотографии, сделанной в не самых безопасных условиях.
Это было своего рода паломничество. Почему-то мне казалось необходимым именно туда приехать и именно там побыть какое-то время.
…Днем несколько раз были приступы страха, почти паники, к вечеру стало полегче. Все-таки понимал, что процесс уже запущен, ждать ничего не нужно, только дожить спокойно до утра и все, дальше пойдет само собой.
Вечером меня отвез Вадик, не подозревавший о том, зачем я еду в больницу. Не желая рассказывать все целиком с самого начала, я соврал, что снова проблемы с коленом, и разговор перешел на какую-то другую тему. Я слушал музыку и смотрел в окно. Думать ни о чем не хотелось.
Сделали клизму. Сестре все никак не удавалось… хм… в общем, не удавалось. «Ну что ж ты хочешь, – говорю, – все-таки не каждый день женщине приходится в меня проникать». Перед сном мне вкололи успокаивающее и снотворное, обещав повторить с утра. Я надел привезенную из дома пижаму и шерстяные носки. Жаль, не было большого одеяла, чтобы закутаться в него с головой.
С утра я почему-то так был ошарашен известием о необходимости клизму повторить, что вскочил с кровати, забыв нацепить противотромбозные чулки. Пошел так. Потом вернулся и надел. Почти ничего не запомнил до операции, скорее всего, почти ничего и не было.
С момента, когда привезли каталку, до момента, когда я очнулся в реанимации, у меня было такое ощущение, будто я лежу в чьих-то ладонях. Теплых и уютных. Как бабушкины. Эти ладони словно взяли меня, перенесли на операционный стол, а когда все закончилось, снова взяли и перенесли в реанимацию, где я и очнулся. Мне потом казалось, что это были руки людей, писавших комментарии доктору Лизе. Всех, кто знал меня или не знал лично, но знал, что должно было произойти. Я никогда не забуду это ощущение.
Помню, как перебрался на операционный стол. Как врачи говорили между собой. Одного не будет, заболел, будет другой, я правда, не успел понять кто. Маска у лица, не на лице, не чувствую, чем пахнет, нет никакого особого запаха. Теряю сознание.
<…>
Что было сделано. Разрезали ногу почти по всей длине голени. Вырезали часть большеберцовой кости. В оставшиеся части кости вставили протез, по форме напоминающий скалку, длина частей (основной и «ручек скалки») у него были примерно равные. Насколько я мог судить по снимку, который мне показали после, протез по длине чуть меньше самой кости, то есть довольно длинный. Закрепили протез в кости цементом. Поскольку пораженный опухолью участок кости сверху закрывался кожей, без мышц, помещать сверху на протез обратно кожу было нельзя, ей нечем было бы питаться. Поэтому часть близлежащей мышцы пересадили, закрыв ею протез. А кожу для образовавшегося пространства сняли с живота, причем кусок был настолько тонким, что живот даже не зашивали. Просто осталась ссадина размером с небольшой пирожок, сантиметров 8 в длину. Сверху на пересаженную кожу положили т. н. «квач», несколько марлевых салфеток, собранных вместе, и пришили его к ноге вместе с пересаженной кожей. Квач держал кожу, прижимая ее к ране, приживлял ее. В него вкалывали шприцем раствор марганцовки, а когда прошло достаточно времени, чтобы кожа прижилась, его удалили с частью швов. Это уже потом. Больше недели спустя.
<…>
Трубки в горле. Нет, не так. Во рту. Дышу через них. Полумрак. Пробую поднять руки. На одной манжета для измерения давления, на другой катетер. Понимаю, что не могу издавать никаких звуков, даже мычания, начинаю щелкать пальцами. На меня обращают внима-ние, подходят. Спрашивают, чего хочу. Пытаюсь жес-тами объяснить, что хочу, чтобы вынули трубки. Просят еще подождать немного и привыкнуть к тому, что надо дышать самому. Через несколько минут повторяю просьбу. Вытаскивают – видел эту сцену в «Скорой по-мощи» много раз: надо сделать глубокий вдох и потом выдыхать, пока будут вытаскивать трубку, потом непременно закашляешься, и главное – сразу не пробо-вать начать говорить, связки еще не готовы.
Я и не пытаюсь. Первое, что сделал – пошевелил пальцами левой ноги – ого, слушаются! Что с самой ногой, пока непонятно, можно сказать наверняка лишь то, что она есть и вроде бы в той же комплектности, что и утром. Зашли делавшие операцию А1 и В2. Приободрили, сказали, что все прошло хорошо, теперь все зависит только от меня, чтобы быстрее поправлялся. Я протянул левую руку В2, и он пожал ее. Я попросил обязательно сообщить моим, что со мной все в порядке. В реанимации пробыл примерно до следующего полудня.
Глава одиннадцатая. Ре-анимация
Чиж и Со – Вот мчится поезд
Я уже рассказывал, что в Герцена, в отличие от Первой Градской, клексан был, но мне нужно было вколоть разом 0,8, а здесь были шприцы только по 0,2. Никакого всемирного заговора, просто такая доза, как у меня, довольно редка, для профилактики обычно назначают 0,2-0,4, не больше, так что в крайнем случае – два шприца.
Конечно, и шприцы с дозой клексана мелкие, и иголки, тоньше которых я не видел, но получить четыре укола вместо одного мне не улыбалось. Я остановил сестру и попросил спуститься в мою палату и взять там шприц нужной дозировки. Она не хотела этого делать, сказав, что у нее много дел и ей некогда ходить. Тогда я натянул одеяло на себя и сказал, что не дам колоть четырьмя шприцами. Монитор давления и пульса начал истошно пищать, я сам услышал, как участился мой пульс. Не могу сказать, что у меня было так уж много сил, но мне удалось ее убедить. Она позвонила в мое отделение, дежурная сестра принесла шприц. Сделали укол.
Наутро – не рано, где-то ближе к полудню – меня пере-вели в палату. Там меня ждала сиделка, ждала уже со вчерашнего дня, поскольку было неизвестно, когда меня переведут. Есть такие конторы, которые предоставляют сиделок к больным разной степени тяжести. Я понимал, что мне придется пролежать неделю-другую, не смогу сам сходить ни за едой, ни в туалет. Понимал, что лучше, если этим займутся профессионалы. Как правило, эти конторы предлагают медработников из бывших союзных республик. У меня и в прошлый раз, в 2006-м, и в этот были гражданки Молдавии, милые и старательные женщины средних лет. Насколько я мог судить, их умений хватило бы и на существенно более квалифицированный труд, но у них не было разрешения на работу, так что приходилось быть сиделками. Агентство забирало себе порядка 30-40% от их заработка, но даже в этой ситуации деньги были неплохие по сравнению с тем, что можно было заработать дома. Впрочем, я отвлекся.
В палате меня ждала сиделка. Когда я, улегшись на подушку и накрывшись одеялом, огляделся, в дверном проеме палаты увидел жену. Правда, без очков я ее не узнал. В смысле, это я был без очков. Она помахала мне рукой и сказала: «Это я, я».
Мне дали мои телефоны, я включил их. Вернулся в эфир. Написал смску на несколько десятков номеров. Что операция прошла хорошо, что меня вернули в палату из реанимации. Чтобы не волновались.
Не успевал ответить на одну смс, как приходило несколько новых. Для меня, смс-маньяка, это было отдельное удовольствие, этот поток входящих смс <Помню, счет за сотовую был на какую-то весьма существенную сумму, поскольку смс-сообщений я отправил за месяц более 7 тысяч! – Прим. от 2021-го>.
Всем написал, всем ответил. Дальше не помню. Наверное, что-то съел. И, наверное, уснул.
Мне удалили мочевой катетер – не самое приятное ощущение, но куда бо́льшие впечатления приносят обычно первые попытки помочиться после удаления катетера. На этот случай был припасен монурал, который я сразу и выпил, так что никаких особенных эмоций не последовало.
Опять-таки, поскольку я уже представлял себе, что такое современная утка, что нужно делать и чего делать не нужно, то, когда через несколько дней пришлось на нее усесться, я уже не испытывал того бурного отторжения, что было в прошлый раз. Терпимо. Жить можно.
Забегая вперед, скажу: главный кайф после того, как тебе дают встать – это не возможность существовать вертикально. Ничего, кроме головокружения от быстро оттекающей крови, не испытываешь. И не возможность переместиться самостоятельно, даже на костылях. Ничего особенного, переместился и переместился. Главный кайф – это возможность усесться на унитаз, на обычный такой стульчак плюхнуться задницей и спокойно на нем… посидеть, да.
По утрам сиделка протирала меня смоченным теплой водой полотенцем, это был мой душ, я чистил зубы, используя одну из мисок как емкость для умывания, и менял белье. Как бы далеко ни была возможность постоять под душем, оскотиниваться было нельзя. Все же меня посещали время от времени люди, помнившие меня джентльменом, да и самому мне было бы противнее, неси от меня козлом, как от любого немытого взрослого мужика. В общем, как-то справлялся. Во всяком случае, никто из посетителей демонстративно не садился как можно дальше…
Антибиотики, которые мне капали несколько раз в день через подключичный катетер, не слишком сильно навредили: я довольно скоро начал пить восстана-вливающие микрофлору средства, также припасенные и привезенные с собой заранее, так что негативные эмоции были сведены к минимуму.
Никаких особенно заметных последствий после наркоза у меня также не было. На второй день после реанимации я попытался поиграть в игру на телефоне. Простенькая, в общем, игра. Дается 11 букв, надо сложить слово минимум из трех. По мотивам «Эрудита» или Scrabble. Правда, на английском. Но ничего ж сложного.
…Я на эти буквы смотрел минут десять. Смотрел и думал: «Что-то здесь не так. То ли буквы какие-то мне попались в этот раз мудреные, то ли просто слова не придумываются. Ну вот не придумываются как-то – и все тут».
А через пару дней средней степени тупняка я не просто включил ноутбук и оставил в нем первую запись в ЖЖ после операции, я разместил статью о гей-параде и начал рассылку по разным коммьюнити. И сразу получил порядка трех сотен комментариев. Причем на каждый, обращенный ко мне, вдумчиво и размеренно отвечал…
Где-то в одиннадцать я выключил компьютер, с тем чтобы к двенадцати уснуть. Выпил таблетку снотворного. Лег и закрыл глаза. Да, конечно. Так я и уснул.
Мой мозг, разогретый дискуссией в ЖЖ, был подобен паровозу, пущенному с горки. Я не мог его остановить. Я лежал минут пять с закрытыми глазами и пытался уснуть, после чего мне в голову приходила идея. И я начинал ее в деталях обдумывать. Или вспоминал какую-то ветвь разговора и продолжал ее, подбирая аргументы как для себя, так и для оппонента. Я садился на кровати, заставляя тем самым проснуться сиделку, которая, в отличие от меня, спала хорошо. Я смотрел кино на телефоне, пытался уснуть, ел, пытался уснуть, слушал музыку, пытался уснуть. И не мог.
В очередную попытку мне подумалось: «А не провести ли в декабре эксперимент в моем ЖЖ?» Потом я подумал, что, если соберусь писать каждый день, нужно будет придумать темы как минимум на каждый день по одной. Я снова сел, достал из ящика тумбочки телефон, запустил блокнот и стал записывать. Сходу придумал тем тридцать пять. То есть больше, чем надо.
Уснуть мне удалось только около пяти часов утра. На следующий день я чувствовал себя ужасно, поскольку проспать смог часа три с половиной. Но я ликовал: мой мозг пробудился и работал теперь в полную силу.
А еще через пару дней я написал молитву.
Глава двенадцатая. Молитва онкологического больного
(без музыки, в тишине)
Господи, сделай так, чтобы ученые наконец поняли, отчего в наших организмах происходят эти сбои и клетки вдруг начинают расти «не так». Они ведь до сих пор во всем этом не разобрались. Они говорят: если не спишь на урановой подушке, гарантии не получить заболевание нет. Врачи-онкологи курят почти все, дымят, как паровозы, повторяя: это все равно ничего не значит. Можно умереть 70-летним заядлым курильщиком, а можно в 20 лет сгореть от рака легких. Да, конечно, если куришь, вероятность больше, но это лишь вероятность, она есть и у тех, кто не переносит табачного дыма.
Господи, Ты знаешь, у меня есть высшее образование и много научных доводов в пользу того, что Тебя нет. Так получилось, я слушаю людей, попадающихся на моем пути, читаю книги (правда, мало) и знаю, что можно доказать: Тебя нет. Но логика – это еще не все. И потому я верую, что Ты есть. Более того, я знаю, что любое творчество, любые открытия, озарения – это то, что Ты даришь нам, умным и глупым, ученым и студентам, гениям и бездарям. Ты просто приоткрываешь нам в какой-то момент щелочку, сквозь которую человек может увидеть что-то новое – и он делает открытие. Подбрасываешь под подушку жемчужину – и рождается гениальный роман. Я верую, что все именно так и происходит.
Ты помог нам сделать великое множество открытий. Компьютер, на котором я пишу эти строки, кровать, на которой сижу, как в кресле, интернет, телефон – вокруг меня лежит множество открытий, которые Ты помог сделать. С Твоей помощью мы открыли также много ненужных, отупляющих, убивающих вещей. У Тебя много мудрости, а мы не всегда умеем ее применить. Господи! Помоги им, тем ученым, что пытаются понять, откуда берется эта болезнь. Просто дай им намек, чуть направь, скажи, где «теплее». Они же умные, они справятся, им только нужно чуть-чуть помочь. И понять причины. Они справятся дальше, придумают лекарство, дадут его людям и сделают жизнь очень многих счастливее. Сделают ее просто – жизнью. И Ты не думай, когда эти люди получат Нобелевскую премию (а они обязательно ее получат), они не возгордятся, потому что ученые, как правило, люди скромные, и никакие сотни тысяч долларов никак их не изменят. А даже если и возгордятся, все равно по всему миру их будет благословлять и молиться Тебе за них такое количество спасенных, что Ты просто не сможешь их, этих ученых, не простить. Ты же знаешь это. Ты все знаешь.
И еще об одном я хотел попросить тебя, Господи. Пока мы не научились предотвращать эту болезнь, сделай так, чтобы ею болели только здоровые крепкие мужчины. Я знаю, доктор Лиза ответила мне на вопрос, который я задавал себе и Тебе, и теперь я знаю, что это дается не за что-то, а для чего-то. Это очень важный, хоть и тяжелый урок. Это как война. Да, на ней можно погибнуть. И погибнуть – геройски. Но на войну ведь не берут женщин и детей. Это под силу только мужчинам. Господи! Ты же знаешь, каково это – восемнадцатилетней девчонке остаться без волос на полгода. Каково это – в тридцать лет женщине остаться без груди. Каково какой-нибудь старушке, которая и так еле ходит, лишиться стопы. Я не буду говорить про детей, Господи, потому что я не могу такого даже писать, не то что представить. Это слишком тяжело для них всех, Господи, и это не будет для них уроком. Они озлобятся, замкнутся, потеряют вкус к жизни, а стоящие рядом с ними сильные мужчиныбудут рвать на себе волосы от неспособности что-то сделать и от отчаяния.
Господи, сделай так, чтобы онкологические заболевания были только у мужиков, крепких, молодых, несгибаемых – Ты же знаешь, в душе мы почти все такие. Мы выдержим, мы пройдем через все эти пункции, сданные литры крови, обследования, операции, химии и лучевые терапии, потерю волос, ампутации и прочие увечья – мы выживем и останемся мужиками. Мы станем сильнее, каждый раз, выбираясь из этой передряги, мы будем увереннее смотреть вперед: мы смогли, мы не сдались. А если погибнем… Мы погибнем, как не стыдно погибнуть мужчине. Потому что мы сражались до конца, изо всех сил – и не сдались. До последней капли крови. И наши близкие смогут нами гордиться. Наши родители будут безутешны, но все же их сыновья останутся героями. И наши жены станут рассказывать детям о том, как мы погибли, а наши дети – не сразу, когда подрастут, поймут, что их отец и тот, кто полез в сороковые со связкой гранат под танк или закрыл собой вражеский дот – они были из одного теста. И пусть от отца осталось только отчество, это отчество будет важнее любое медали.
Если кто-то должен сражаться с этим зверем, Господи, если Ты так решил, возьми сильных, оставь женщин и детей. Это не их война. А сильные – они станут еще сильнее. Аминь.
Глава тринадцатая. Гоп-стоп
ЧайФ – Не дай мне повод
Поскольку я помнил, что за операцию придется платить, доктору А3 я решил задать вопрос сам – еще тогда, когда об операции речь шла лишь приблизительно, до нее был месяц или даже больше. – Сколько будет стоить операция? – От семидесяти до ста тысяч рублей. Я кивнул. В этот раз я уже был не дурачок и на черный день скопил кое-то. Правда, сто тысяч – это было все, что я скопил, но мне во всяком случае не нужно было ни у кого просить. Плюс мне по-прежнему платили зарпла-ту – в общем, ничего, подумал я, справлюсь. Удивляло только то, что за два года цена выросла почти в два раза. Возможно, операция была сложнее. Возможно, были еще какие-то причины.
Ремарка. Я гражданин РФ, зарегистрированный в Москве. Перед тем, как лечь на операцию, я получил квоту, которая возмещала абсолютно все расходы больницы на мое лечение. Операция – бесплатно. Протез (насколько я смог выяснить, от 200'000 до 300'000 руб.) – бесплатно. Лекарства – бесплатно. Содержание в палате – бесплатно. Да, каких-то таблеток могло не быть, и за ними приходилось бегать в аптеку, благо умные люди подсуетились и открыли аптечный ларек прямо в здании больницы. Да, были и такие варианты, скажем: перед операцией по установке кава-фильтра еще в Первой Градской мне отменили антикоагулянт (кроверазжижающее) варфа-рин и предложили: либо колем имеющийся у нас в избытке гепарин, либо покупаешь клексан сам. Конечно, я покупал клексан, хотя один ежевечерний укол мне обходился от 350 до 450 рублей. Остальное лечение было бесплатным.
Недели за две до операции я взял 70'000 руб. (дурочку решил сыграть, пройти по нижнему обозначенному порогу) и пришел к доктору A3. – Куда торопиться! – сказал доктор, как только я завел речь про деньги. – Ближе к делу все решим.
Прошло время, протез сделали, определили день операции. Я один в палате, входит доктор A3. – Ну что, мы с тобой финансовые вопросы определили? – Да, но вы так и не назвали сумму… – С т о п я т ь д е с я т т ы с я ч. Я опешил. Смог издать только некий звук, похожий на тот, что издает человек, когда ему дали под дых. –…У меня столько нет, – только и смог сказать я. – А сколько есть? – не растерялся доктор. – Сто. – Ну тогда приноси сто.
Ремарка. Передо мной оперировали молоденького маль-чика. Его выхаживала мама. После операции она металась по отделению, пытаясь понять, кого и как она может отблагодарить, как найти анестезиолога, что сказать завотделением. Она обратилась даже ко мне. Я пошел к одному из ординаторов и попросил: «Ну что вы женщину мурыжите, помогите». С нее так и не взяли денег.
Меня отпустили перед операцией домой на двое суток, с обеда пятницы до вечера воскресенья. Конечно, я не брал с собой денег – куда бы я их девал, веером держал бы пятитысячные купюры перед собой, лежа на операционном столе, как входной билет?.. Уже почти перед тем, как меня начали загружать, я услышал, что доктор A3 не придет – он заболел. Он не оперировал меня. Его не было неделю после моей операции. Он появился только после длинных праздников.
Меня привезли с УЗИ и поставили кровать рядом с процедурной, где обычно делают перевязки или несложные операции: пункции и прочее. Когда я был внутри, сестра вышла куда-то, вошел доктор A3 и спросил: – Ну чего, ты финансовые-то вопросы решил? – Пока нет. Вот встану на ноги, пойду к оперировавшему меня А1 и с ним все вопросы решу. – А, ну хорошо, – и ушел.
А1, как только я спросил, замахал на меня руками и сказал: «Не, не, это к А3, он эти вопросы решает». Я вернулся в палату, попросил жену, чтобы позвала А3. Он вошел, я спросил: – Сколько я вам должен? – Ну, как договаривались. Я достал и пересчитал пачку пятитысячных, отдал ему. Он еще подождал какое-то время, взглянул на меня, словно ожидал услышать «спасибо» – и ушел.
Глава четырнадцатая. «Что тебе подарить, человек мой дорогой?»
Крокодил Гена – Пусть бегут неуклюже
А, нет, вру, один раз закончилась вода, и я попросил ее купить, еще раз – резиновые перчатки, и я также попросил ожидаемого гостя зайти в аптеку. И еще раз у меня кончилась жвачка – и мне тоже ее принесли. И мне было, конечно, очень приятно, что я могу позвонить и попросить о том, что мне правда нужно. What are friends for?
Отдельной строкой напишу о Мите Мунгалове. Я уже собирался с силами, смотреть кино на телефоне и играть в игры на нем же становилось скучно, и я подумывал о первом выходе онлайн. Мне не хватало только столика. Да, я и о нем подумал было заранее, но все предлагавшиеся в инет-магазинах были либо слишком дороги (а красной ценой за подобного рода устройства мне виделась тысяча рублей), либо неудобны, либо слишком долго доставлялись. В общем, столика у меня не было. Пока я лежал в ожидании операции, я выходил из ситуации так: брал навесную полку от тумбочки, ставил на нее вынимающуюся полку от холодильника, сверху ноут – и ставил все это себе на колени, получался импровизированный столик. Главное, что комп мог спокойно вентилироваться, а то он у меня, зараза, грелся так, что вынутый из него после работы PCMCIA-модем был таким горячим, что его тяжело было держать в руках. После операции, понятно, прежнюю конструкцию я использовать не мог: нога прооперирована, на нее ничего ставить нельзя. Значит, надо думать. Поднял ограничители кровати (такие, чтоб больной в бреду или во сне не свалился, довольно высокие), почесал репу и позвонил Мунгалову: – Мить, ты души прекрасные порывы обещал Отчизне посвятить? – Ну так это ж ты меня знаешь, я, Василичу, завсегда. (Митя всегда употребляет именно дательный падеж, обращаясь ко мне по отчеству, так повелось со студенческих времен.) – Тогда бери писало и фиксируй: доска метр на сорок, толщина – сантиметр. Еще четыре самореза подлиннее, с широкой шляпкой. Ну и отвертку, чтобы пальцами не вкручивать. Митя, конечно, от такого задания сперва офигел. Я объяснил, зачем мне весь этот набор в стиле «в этот раз Филеас Фогг решил, что нам понадобится…», и он обещал вскорости все доставить. Несколько раз мне приходилось отбиваться от предложений «а вот посмотри, какую я клевую штуку нашел в Икее» (подушка на колени), «тут вот есть еще супернавороченный складной столик, правда, его везут из Ижевска сколько-то дней и стоит он три тыщи» и так далее. Я каждый раз упорно повторял: хочу доску и четыре самореза. – Ну давай я тебе хотя бы сигарку вкусненькую какую-нить привезу! – отчаялся Митька. – Давай. Но тогда уж и вискаря. Гулять так гулять.
Доска, привезенная Дмитрием, превзошла все мои ожидания. Это было ошкуренное, но ничем более не обработанное дерево (сразу вспомнились уроки труда и этот невероятно вкусный запах древесины), чуть толще, чем я просил, благодаря чему будущий столик выглядел только основательнее.
Помимо доски Дмитрий привез с собой комплект инструментов в большом раскладном чемодане. Там был газовый ключ и пистолет для обжимки телефонных проводов. Еще у Митьки с собой была дрель. В качестве верстака, одновременно выполнявшего роль опытного образца кровати (все-таки делать это на моей было бы опасно), я предоставил соседнюю кровать – соседа как раз на праздники отпустили домой. Заодно пригодился и трехмерный уровень, который я закачал себе зачем-то в айфон. Митька долго пытался выровнять доску по уровню, и, когда ему наконец это удалось, доска стояла идеально криво. То есть совсем. Ну ничего, какими бы ни были приборы, а умнее человека все равно нет, в общем, доску таки выровняли. Когда стало понятно, как она будет располагаться на ограничителях, я понял, что саморезы надо вкручивать не со стороны больного, а с внешней – тогда вероятность пораниться о них существенно ниже. Плюс, посоветовавшись, мы посадили их довольно близко друг к другу – примерно по трети ширины отступив с каждого бока. Митя угрожающе достал дрель со словами «саморезы лучше идут, когда сперва наживишь отверстие». С этим тезисом было сложно спорить, но я поинтересовался, какого диаметра в наличии сверла, поскольку знал: если больше миллиметра – смысла нет. Оказалось полтора. Нет, говорю, не пойдет, давай шило. Митя сделал четыре небольших дырки, вкрутил шурупы и столик был готов.
Когда конструкция была наконец водружена на мою собственную кровать с поднятыми ограничителями, я возликовал: это было именно то, что мне было нужно. Буквально. И даже, возможно, более того. Судите сами: на столе, помимо ноута и выносной антенны беспрово-дного инета, спокойно бегала мышка, а также помеща-лись телефоны, чашка и, если необходимо, миска с едой. Полноценное рабочее место! Радости моей не было предела, как и благодарности Димитрию. Еще дня три, наверное, прежде чем доставать и подключать ноутбук, я проводил ладонью по столику и говорил: «Ну какая же красота, а!» Посетители, которых мой ответ про «ничего» не удовлетворял, как правило, приносили фрукты: бананы, абрикосы, гранаты, виноград. Соки. Я благодарил, складывал все в тумбочку и думал потом: вот странно, почти все лежали в больницах, многим делали операцию, тем, кому делали, известно: после операции колют антибиотики. Много антибиотиков. От антибиотиков даже самый здоровый желудок (а у меня, к сожалению, не самый) начинает, мягко говоря, барахлить. Потому вместе с антибиотиками прописывают т. н. пробиотики – вещества, восстанавливающие мик-рофлору кишечника, – и другие сберегающие средства, чтобы, пардон, хоть не так часто в туалет ходить. В смысле сидеть. Ходить мне было еще нельзя. Ходил я… ну нет, не под себя, конечно, но про удовольствие пользования уткой я уже писал не раз, повторяться не буду. Просто это неудобно. И, чтобы все прошло без потерь, гигиенично и прочая, приходится проводить целую операцию, по сложности сравнимую с полетом в космос. Постепенно отрабатываешь, конечно, до автоматизма. Но все равно лишний раз это все испытывать не хочется. А тебе несут и несут фрукты. И ты смотришь на эту клубнику и думаешь: есть ее, сидя сразу на утке?.. Спасибо, ребята, все равно спасибо. Только простите, что не смог это все оценить. Раздал медсестрам или велел жене домой отнести.
Предлагали деньги. Я отказывался. У меня правда было. Была заначка, была зарплата (как и в прошлый раз, мне платили 100% зарплаты – да, вот такой у меня работо-датель, в прошлый раз он фактически в течение полугода содержал мою семью, поскольку жена была в декрете, а я валялся по больницам, и в этот раз все было так же; да, есть такие люди в отечественном частном бизнесе, и я горжусь, что работал под их началом), жена уже работала и могла вполне справиться, даже если бы мне пришлось отдавать за лечение все деньги. В общем, материальная помощь мне была не нужна.
Зато и Митьке, который предлагал «собрать народ», и всем, кто читает сейчас эти строки, я хочу дать совет: обязательно держите заначку «на черный день». Я не могу сказать, в какой валюте и в каком банке, я не специалист и не смогу дать совета, как эти деньги сохранить или приумножить. В одной толковой брошюре на тему правильного ведения финансов была такая мысль: всегда откладывайте 10% на пенсию, 10% – на благотворительность (отсюда выражение «церковная десятина»). Второе у меня не получалось делать в указанном объеме, не скрою. Но «на пенсию» со времен первой болезни я откладывал стабильно. Как только вы решите, как и где будете хранить этот неприкосновенный запас, и начнете собирать его, дайте себе слово, тверже которого не бывает: «эти деньги я возьму только в случае беды. Со мною или моими близкими». И никогда, ни на что, ни под каким предлогом и даже на самое малое время не берите этих денег. Представьте, что это – ваш иммунитет или ваш мозг. Не дай Бог остаться без того или другого. Даже на час. И не надо думать, что, как только начнете собирать «на черный день», тут он и случится. Глупости. Если вы верующий человек – не предавайтесь суевериям. Если атеист – мыслите разумно. Вы покупаете сигнализацию в машину не для того, чтобы ее угнали. Пьете витамины не для того, чтобы заболеть. Так и здесь. И не сказать, что нужна фантастическая сумма, нет. Я читаю доктора Лизу и других волонтеров: очень редко на долю человека выпадают болезни, лечение которых стоит бешеных денег. Подавляющее большинство проблем решается суммой до 250'000 рублей – или тем, что раньше называлось «десять тыщ долларов» <доллар тогда стоил порядка 28 рублей – прим. от 2021-го>. Оговорюсь: если вы не москвич, прибавляйте стоимость неоднократного проезда до столицы и обратно, плюс проживание родственника, который будет ухаживать, если понадобится, – конечно, если вас отправят лечиться в Москву, как это нередко бывает в случаях со сложной онкологией. Если вы не россиянин, гражданин СНГ, расходы могут быть бо́льшими. Точнее сказать не могу, слишком много нюансов, не владею всей информацией. Но главная мысль: денег нужно не миллионы. Всем, кто меня знает, с кем я дружен многие годы или едва знаком благодаря ЖЖ, говорю совершенно серьезно: обезопасьте себя. Не покупайте новую машину в кредит, телевизор с еще большей диагональю или красивое пальто. Сделайте так, чтобы в случае чего вашей первой мыслью было не «где же я возьму столько денег?» или «кто сможет столько дать?», а «ничего, справлюсь, деньги у меня есть». Поверьте, это вам очень поможет. Вы сами поможете себе.
Часть материальной помощи мне все-таки оказали, в некотором роде насильно. Не буду говорить как, но деньги оказались у меня. Я не хотел их брать, и я не мог их не взять. В каждом случае я знал, что эти деньги у человека – далеко не лишние. И в каждом случае мне было неудобно. Получилась глупая ситуация. Я просто не мог потратить эти деньги на себя. Я ощущал их, как одолженные, как те, что надо вернуть. Но отдавал себе отчет в том, что вернуть давшему не могу – обижу. Мы много спорили на эту тему с мамой, она говорила: – Человек хочет тебе помочь. Это его дело, на что тратить деньги. Я отвечал: – Мама. Я здоровый умный мужик. Я зарабатывал, зарабатываю и буду зарабатывать. Я не просил этой помощи. Пойми, она меня унижает. Да, будь это близкий родственник-миллионер, который пригласил бы меня к себе на яхту, достал из кармана котлету и сказал: возьми, у меня еще много, я поблагодарил бы и взял. И просто обеспечил бы себе еще более комфортные условия пребывания в больнице или отложил бы в заначку. А так – так я не могу.
Глава пятнадцатая. Про уродов (без людей)
Алла Пугачева – Алло
На следующий день после того, как меня выписали из реанимации, и я приходил в себя в палате, пришла смс с номера +7 910 138 0545: «Pasha ia na trasse popal v avariu moi telefon ne lovit. pojaluista srochno poloji na etot nomer 200 rub.eto mts ne mogu vizvat strahovshikov i sk#%&#>». Насколько мне известно, таким образом время от времени пытаются «развести» почти всех, было это не раз и со мной – на обоих номерах, Билайн и МТС. Правда, тут несколько удивило, что мошенникам известен не только мой номер, но и мое имя. Я уже достаточно хорошо, отойдя от наркоза, соображал, чтобы сразу понять, что к чему. Отшутился ответной смской, мол, сейчас положу, и ему, и тебе, не вопрос, только не уезжай далеко, сейчас все будет. И забыл. На всякий случай сохранив смс с номером отправителя.
А в день операции, когда для меня все почти уже закончилось и через полчаса меня перевели в реанимацию, моему отцу позвонили «хриплым голосом», представившись мной. Голос был не очень похож, но говорил он мало и быстро: «Отец, я в милиции, меня взяли с наркотиками, нужны деньги, чтобы откупиться». Дальше трубку взял «сотрудник милиции», который объяснил, что говорить «я» больше не могу, что меня взяли с наркотиками – какими не уточнял и что для моего освобождения и снятия всех обвинений нужно 30 000 рублей. У отца в голове, как и у многих, прокрутились разные картины: как могут подкинуть пакетик при обыске машины или личном досмотре, как могут отлупить в отделении и сделать инвалидом, в общем, много чего прокрутилось. Он пытался тянуть время и выспрашивать детали. «Сотрудник» же упирал на безвыходность моего положения и легкость, с которой можно ее разрешить. Отделение назвать отказался, свое звание и фамилию – тоже. Зато почти сразу предложил встретиться «через часик» в торговом центре недалеко от дома отца. И обещал перезвонить. Думаю, представить состояние человека после такого звонка несложно. И все же отцу пришла в голову одна мысль, вызвавшая серьезное сомнение: почему так дешево? Наркотики – дело серьезное, это понятно даже ему, далекому от наркоиндустрии и потребляющей среды. Но то, что откуп в таком случае измерялся бы другими суммами, было для него очевидно. Он позвонил мне – «абонент не отвечает или временно недоступен» (телефон лежал выключенный в тумбочке и ждал моего возвращения). И да, про операцию отец не знал. По тем же причинам, по которым не знал никто, не посещающий мой сайт и не читающий мой ЖЖ. Он уже готов был достать деньги и бежать на встречу, когда вспомнил, что у него есть телефон моей жены. Он позвонил и спросил, знает ли она, где я. Женя ответила, что я на операции. Отец не мог поверить и переспросил, уверена ли она. Женя подтвердила, что других вариантов быть не может. Пока отец раздумывал, где взять деньги, те же существа позвонили его жене и сообщили, что мой номер изменился и что звонить мне, если что, надо по другому номеру. Она не растерялась и просто позвонила в милицию. Моей сестре прислали смс о том, что «номер Павлика поменялся». Правда, на тот момент ее уже предупредили, чтобы на незнакомые номера не отвечала ни звонками, ни смс. Существа звонили и на домашний отца, уточнить место и время встречи. Упирали на то, что все произойдет быстро, меня тут же отпустят. Сотрудники в штатском (настоящие) на тот момент уже были у отца дома. Предложили взять существ с поличным при условии, что отец или его жена побудут приманкой. Далее семье отца пришлось бы давать показания со всеми вытекающими отсюда последствиями. Понятно, что они отказались. Отец сказал, что когда после этого пришел на работу, то просто разрыдался от того напряжения, в котором провел первую половину дня. Пока он рассказывал мне это, он так разволновался, что я просил его успокоиться, просил внимательнее смотреть на дорогу или хотя бы сбросить скорость…
…А через два дня, судя по всему, те же существа прислали мне ту самую смс «Паша, брось денег, я на трассе». То есть, не «разведя» отца, решили отыграть данные хоть как-то и попытались «развести» меня. Чего добру пропадать, собственно.
Постскриптум. Когда мы уже после моей выписки с друзьями катались по городу, решили заехать в БЛ, поменять SIM-карты на «3G ready». Сами сотрудники офиса говорили честно, что пока это не имеет смысла, но я уже пошел на принцип: рекламу дали, новостную рассылку сделали, тестовые зоны (правда, пока вроде как только на Дальнем Востоке) запустили, в конце концов, у меня iPhone 3G. Давайте уж трижить по полной. В этом офисе SIM-карт для моего номера не оказалось (не вдаваясь в технические подробности, в которых я и сам особо не силен, скажу, что симы могут относиться к разным диапазонам номеров, скажем, для 905 префикса подходят, для 903 – нет). Так что мы поменяли симку только другу Андрею. Когда примерно через четыре часа мы подъехали к моему дому, Андрею позвонила его девушка (у которой также номер БЛ) и сказала, что ей пришла смс с номера +7 987 705 5774 с сообщением: «Солнышко, я поменял сим-карту. Брось, пожалуйста, денег на номер +7 987 704 6917».
…И немного теоретических рассуждений. Мысль раз. Некто собрал информацию о том, что я буду в больнице на операции, следовательно, недоступен в сотовой сети, либо как минимум проследил, что я недоступен долгое время. Некто располагал данными о номере моего отца, в том числе домашнем, его жены и его дочери (уточню, что у отца не БЛ). И все это ради того, чтобы с риском быть взятым (вспомните предложение побыть «наживкой») получить 30 000 рублей. Полагаю, это имеет экономический смысл только в случае, если производство подобных спектаклей поставлено на поток. И у сценаристов есть все необходимые данные. Возможно, даже специальные аналитические центры.
Мысль два. Про СОРМ (система оперативно-розыскных мероприятий) не слышал только ленивый. Вкратце так: милиция, ФСБ и другие правоохранительные органы имеют право пользоваться любым оборудованием сотового оператора как своим. В том числе просматривать детализации, отслеживать нахождение абонента по базовым станциям и прослушивать разговоры (насчет того, в какой ситуации требуется санкция прокурора, не скажу, но, согласно положениям о СОРМ, правоохранительные органы все это могут делать). Мысль состоит в том, что взять существ с поличным на следующем случае во время передачи, отследив их только по сотовой связи, технически несложно. Мысль три. Признаться, после получения «персональной» смски от мошенников я подумал: какая-то дрянь сливает собственные контакты прямо с именами. В случае с заменой симки все оказалось сложнее: информацию не просто сливают, а делают это молниеносно. Помимо прочего, номер девушки Андрея отследили по детализации – это ведь несложно, если звонков на этот номер – большинство.
Дальше думайте сами.
Глава шестнадцатая и семнадцатая. Талифа куми
Ария – Встань! Страх преодолей…
Подходили долгие праздники, а в аккурат после них должны были пройти те самые десять дней. Врачи все в один голос говорили: «Все, в среду ставим тебя. Сперва, понятно, на УЗИ, проверим вены – и вперед!» Был и обход, на котором мысль про мое вставание в Ср была озвучена А1. Ну, я так и рассчитывал, так всем и говорил. Не могу сказать, что меня тяготило мое лежаче-сидячее положение, все-таки нога была не на шине, как в прошлый раз, а на подушке, спать я мог, поворачиваясь на оба бока, да и вообще я по жизни могу бездельничать и валяться много.
Кончились праздники, пришла среда. Меня отвезли на УЗИ, доктор проверила вены, сказала «все чисто», и меня повезли на перевязку. Перевязывал B2. – Доктор, я был на УЗИ. Вроде все хорошо. – Да, я знаю, карту видел. – И? – Вам надо будет полежать еще до понедельника. – Почему? Вы же говорили, что… – Чтобы прижился пересаженный кожный лоскут. Пока я переваривал полученное известие, повязку поменяли и меня отвезли обратно.
Когда я собрался с мыслями, попросил сиделку найти доктора. – Доктор, если можно, расскажите подробнее про лоскут, у меня не складывается картинка. Доктор объяснил, что пересадка кожного лоскута поверх пересаженной мышцы, укрывающей протез, как у меня, довольно опасная штука. И обязательно надо, чтобы он, лоскут этот, прижился как следует, иначе потом могут быть проблемы на месяцы, вплоть до замены протеза на временное решение, а временного решения – на другой протез, но еще через месяцы. – Доктор, спасибо. Я все понял. По существу у меня не осталось ни одного уточнения. Если ради положительного результата надо будет лежать дольше – я буду лежать дольше. Можно задать уточняющий вопрос, так сказать, процедурный? – Да, пожалуйста. Я рассказал о различных прогнозах даты моего первого подъема. – Скажите, а когда А1 в прошлую Сб на обходе говорил «ставим на ноги в Ср», он про приживление кожного лоскута знал? – Это вопрос не ко мне, а к А1. – Это я понимаю, но давайте рассуждать логически: вы в отделении делаете такие операции не впервые. В частности, про кожный лоскут знаете, почему же сразу не сказать больному «не менее двух недель». Именно так, не менее, поскольку, возможно, понадобится и больше? Ведь может? – Да, может. Но вы поймите, мы отвечаем за ваше здоровье, ваша нога нам не безразлична. Отсюда и перенос. Когда он говорил это, я вспомнил о своей ТЭЛА-2006. Когда, несмотря на не лучшие показатели по тромбоцитам, перед тем как ставить меня на ноги, мне не сделали ни одного УЗИ вен, и вставать я начал с ногой, фактически тромбированной от лодыжки до колена. После одной из «прогулок» тромб оторвался и забил легочную артерию… К слову, тогда были те же самые врачи, что и сейчас. Я вспомнил про это, но, конечно, промолчал. – Да, я понимаю, вы заботитесь о моем здоровье, за что вам спасибо. Мне непонятно одно: если А1 знал про «не менее двух недель», зачем говорил о десяти днях? Зачем говорил о среде, если знал, что перенесут на Пн? Я что, неуравновешенный, буйный? Я грызу зубами остов кровати и кричу: «Когда же меня наконец поставят на ноги»? С какой целью меня дезинформируют? – Я не могу ответить вам на этот вопрос. Обратитесь к А1. – Хорошо, спасибо. К А1, конечно, я с этим вопросом не обращался.
Начинает тянуть ногу. Именно тянет, как было на следующий день после операции и потом еще один день. Неделю не было, а тут вдруг снова. Прошу сиделку найти доктора. Приходит B2, я ему объясняю подробно, так, мол, и так, вот не было, а вот стало, вроде как и не болит, а ощущение неприятные, что делать – непонятно. Доктор, выслушав молча, не говоря ни слова, выходит из палаты. Мы с сиделкой переглядываемся: ну, может, посоветоваться с кем пошел… Входит сестра. Со шприцем наперевес. – Это что? – Обезболивающее, трамал. – Зачем мне обезболивающее? Тут ошибка какая-то, позовите доктора, пожалуйста. Входит доктор. – Доктор, у меня ничего не болит, зачем мне обезболивающее? – Вы что думаете, – наконец заговорил со мною доктор, – у нас трамала цистерна и мы колем его кому попало? Если у вас такие ощущения – надо сделать обезболивающее. А то иначе может получиться так, что потом будет болеть ВСЕГДА. Я, опешив: – Как это? – А вот так! Всегда будет болеть. Я не нашелся, что спросить еще, и только пробормотал: – Ну, вы просто так повернулись и ушли, не говоря ни слова, я ничего не понял, вы ничего не объяснили… Ну хорошо, трамал так трамал… Сестра сделала укол. Трамал помог. Тянуть перестало. Примерно через день ощущения стали повторяться, обычно под вечер, я сразу просил обезболивающее…
Глава восемнадцатая. Соседи
Владимир Высоцкий – Он не вернулся из боя
Женька
Про моих соседей можно было бы написать отдельную книгу, толстую и интересную. Не только потому, что каждый справляется со случившимся по-своему, но и потому, что просто попадались самые разные человеческие типы, а про это рассказывать интереснее всего.В первой палате, куда меня положили на пару дней, были двое: юноша с ампутированной ниже колена ногой и лет сорока мужик без кисти. Мальчик был тихий и неприхотливый. Больничную еду почти не ел – не любил недомашнюю пищу. Кроме того, когда перед началом химии ему ставили подключичку, то прокололи легкое, и он, и без того не особо подвижный и привязанный к костылям, вынужден был весь день лежать на спине и таращиться в потолок. Спасал только телевизор, выносивший мне, конечно, мозг, но я мог выйти, у меня были наушники, а на ночь я уезжал домой. Безрукий был балагуром. Он находил общий язык со всеми медсестрами, со всеми шутил, кокетничал с тетками из соседних палат и вообще везде словно специально создавал вокруг себя праздник. Было сразу видно, что это настоящий боец.
Серега
Ему делали операцию за неделю до меня, так что я наблюдал, как он восстанавливается. Серега был кремень. Он не реагировал на уколы, отвечая только движением желваков, почти ни на что не жаловался и только по утрам просил свою законную дозу болеутоляющего. Пока он несколько дней после операции только лежал, к нему приходила мама. И поскольку ему почти ничего не хотелось, она садилась рядом с ним, клала голову на постель рядом с его головой и словно «вытягивала» его. Я, каждый раз глядя на нее, думал, что так, наверное, самка выхаживает своего детеныша, словно пытаясь отдать ему свои силы, и, не проронив ни звука, внушает ему: «Сынок, ты сильный, ты сможешь, ты справишься…» И он справился. На третий день встал и сделал несколько шагов до уборной. А уже через день шпарил смски большим пальцем правой руки с такой скоростью, что я не мог не заметить: – Ну все, парень приходит в себя! Раз скорость печати прежняя, считай, скоро будет бегать. Через день к нему пришла в гости барышня и заглянули друзья. Скоро его выписали.Валентин
Этого деда я обычно видел, когда меня возили на перевязку: он, как часовой, стоял всегда в дверях своей палаты и провожал меня взглядом. Только что честь друг другу не отдавали. Подходило время его операции, я уже начинал ходить, и его перевели в мою двушку. Дед оказался занятным, отчества не сообщил, как я ни настаивал, сказал, что не любит, «когда слишком официально». Разговоры затевал интересные, не грузил, вообще вел себя крайне адекватно. Единственное что – часто бормотал себе под нос что-то. Сам с собой что-то обсуждал.Перед операцией я напомнил ему: – Не забудьте завтра надеть чулки до того, как встанете в первый раз. – Какие чулки? Мне никто ничего не говорил. – Ну, обычно перед операцией надо подойти к старшей сестре, у нее купить противотромбозные чулки… – Не знаю, мне никто ничего не говорил. Кому надо, пусть сам чулки и покупает. Я опешил сперва от такой позиции, потом восхитился: все-таки так на все класть надо уметь!
Наутро Валентин бубнил: – Зачем мне вкололи это дурацкое снотворное? Все равно спать не мог, а башка ватная! Лучше бы стакан водки налили! Когда пришел доктор А1 и спросил, как спалось, Валентин ответил недовольно: – Плохо спалось! Из-за вашего снотворного спал всего четыре с половиной часа! – А вы что, засекали, что ли? – Ну я же не идиот! Если спал четыре с половиной часа – значит, так и говорю! А1 ушел. Пришла сестра: – Так, чулок у вас, я смотрю, нету. А где ваши бинты? – Какие бинты? Мне никто не говорил ни про какие бинты. Сестра уходит, приносит два новых запечатанных эластичника, бинтует ноги Валентину. «Во, – думаю, – молодец, даешь принудительно бесплатное обеспечение больных путем включения дурачка! Так и надо!»
Увезли. Днем приходит бабушка, я раньше тоже видел ее с Валентином, думал, что жена. Оказалось, мать, 80 лет. Не могла найти себе места, слонялась из угла в угол, плакала. Мы с сиделкой, как могли, пытались ее утешить. Когда она уже совсем выбилась из сил, я взял ее телефон (только домашний, мобильника не было), записал ей телефон сестринского поста и пообещал сообщить, как только информация будет. Все-таки лечащий врач у нас с ней был один.
Часа через три (судя по всему, операция и правда была длинной и тяжелой), я услышал голос моего B2 в коридоре. Попросил сиделку позвать его буквально на минуту. B2 отмахнулся, сказал, что занят и что ему еще работать до 22. Сиделка пошла на пост, и там ей рассказали все необходимое: операция закончена, все сделали, переведен в реанимацию, состояние среднее. Я позвонил маме Валентина и все рассказал. Поскольку говорить с ней было сложно, в горле стоял комок, я смог только выдавить «пожалуйста» и «спокойной ночи». B2 ко мне так и не зашел. Впрочем, он был мне и не нужен.
Наутро, когда пришел А1, я справился о Валентине – переведут после обеда, стабилен. Я перезвонил по тому же домашнему номеру и все рассказал. Конечно, она не спала всю ночь. Конечно, она не звонила на пост. Конечно, никто из врачей не догадался взять ее номер и сообщить о новостях, которых она ждала. Мама Валентина довольно рано приехала в больницу. Она хотела узнать у меня, как ей отблагодарить докторов. – Когда я подошла к А1 и спросила, как его благодарить, он замахал на меня руками и сказал, чтобы я никогда больше не подходила с такими вопросами! Я пытался остановить ее, объяснить, что докторам хорошо платят, что им правда не нужна никакая благодарность. – Пашенька! Вы поймите! У меня вот есть полторы тысячи – это все, что у меня есть. Я обязательно хочу купить им цветов. И еще, как вы думаете, они пьют шампанское? – Ну что вы! Они же мужики! Какое шампанское! Ну, подарите цветы, им будет приятно, мужчинам редко их дарят. Она хитро улыбнулась и ушла. Вернулась с двумя довольно большими букетами и двумя бутылками шампанского. Говорить ей что-либо было уже бесполезно. Я только помог ей с сумками, и она отнесла цветы и шампанское сперва одному, потом второму. И еще купила мандаринов – для меня.
Она принесла альбом. – Я покажу вам, можно, пока Валентина нет? Он не любит этого. Она оказалась эпизодической актрисой, снимавшейся во многих известных фильмах. Показывала свои снимки со знаменитыми актерами, режиссерами, композиторами. – А вот это мой покойный муж. У меня вырвалось: – Вот это да! Три Красных Звезды! Я такого никогда раньше не видел! – Да, три ранения. Сейчас я продаю их, нет денег, чтобы лечить Валечку. – Подождите, как можно продавать такие ордена? Нет, так не пойдет. Я рассказал ей про доктора Лизу, дал ее номер, объяснил, что она помогает тем, кому некуда идти, просил позвонить и ни в коем случае не продавать ордена. Она вроде бы согласилась. Говорила «ну что я буду стоять с протянутой рукой? я никогда в жизни…». Но позвонить согласилась.
Она все ходила из угла в угол, а в коридоре звучал голос B2. Я спросил, почему она не сходит к доктору и не спросит его, когда наконец привезут? – Что вы, Пашенька! Я не стану просто так беспокоить доктора, у него и без меня дел полно! – Тогда давайте так. Вот мой ортез[7]. Вот мои костыли. Сейчас я всю эту амуницию надену и пойду беспокоить доктора, чтобы он сказал вам наконец, когда привезут вашего сына! – Хорошо, хорошо! Я пойду!
Его привезли, впрочем, довольно быстро. Я в тот момент уже собирался, и мой генерал приехал за мной. Валентин держался молодцом, как и можно было предположить. Пытался перепрыгнуть с каталки на кровать, но его остановили и аккуратно перенесли. Я уже собирал вещи, одевался и был готов уходить. Мы с Валентином пожелали друг другу скорейшего выздоровления – и попрощались. Я попросил сиделку и генерала чуть обогнать меня, а маму Валентина – выйти в коридор и поговорить со мной. – Татьяна Григорьевна, пообещайте мне, что сделаете одну вещь. – Пашенька, что? – Послушайте. Я, несмотря на то что находился здесь, получал зарплату. Вы видели, за мной пришел человек, это мой руководитель. Он помогает мне, пока я болею, поэтому деньги у меня есть. Я достал все деньги, что были с собой (к сожалению, их было немного, но я знал, что у нее после цветов и шампанского не осталось ничего). Она закричала: – Пашенька! Я не могу!! – Татьяна Григорьевна! Я звонил вам про сына. Вы мой должник! Мне это ничего не стоит, и вы обидите меня, если не примете мою помощь! Она заплакала, поцеловала меня, сказала много добрых слов. Я с облегчением вздохнул. Я был уверен, что не возьмет ни за что.
Глава девятнадцатая. «Сделали все, что смогли»
Аквариум – Voulez vous coucher avec moi
Когда приехал домой, отдышался и собрался с мыслями, понял, что с сиделкой для Валентина надо что-то решать. Посовещались с доктором Лизой, решили, что я найду сиделку. Позвонил сиделке, помогавшей мне, – не ответила. Написал смс, предложил ей эту работу. Перезванивал еще дважды. С утра она ответила, что уже нашла через фирму работу на месяц. Ничего, согласовываю с доктором Лизой другую цену (через фирму, понятно, дороже), звоню: – На сегодня прямо можете найти? – Да, можем. – Хорошо, пишите адрес. Герцена, ортопедия, палата такая-то. – А что за больной? – Вырезана опухоль из ноги… – Так, а вот наши расценки… – Знаю я ваши расценки, 1400 за сутки. – Нет, почему. Онкологические больные у нас идут по 1600 рублей. Там же, понимаете, специфика, там все сложнее… – Минуточку! Две недели назад я делал заказ ровно в ту же больницу. У меня было точно такое же заболевание. И услуги стоили 1400. С какой стати еще 200 рублей? И что за специфика? Обычное послеоперационное восстановление! – Ну… вот такой прейскурант, так начальство решило… – Я искренне желаю вашему начальству на эти 200 рублей поиметь себе что-нибудь онкологическое… – Ну что вы так сразу. Давайте данные по больному… Все сообщил, рассказал, объяснил. Попрощался словами: – Передайте начальству, что я буду очень недоволен, если оно решит нажиться на моем больном! Сиделку нашли быстро. Когда я позвонил ей, она уже была в пути. Я предупредил ее, что мама больного может быть против, что ей будет помогать благотворительный фонд и что именно он будет оплачивать – и так далее. Она перезвонила через полчаса: «Меня выгоняют!» Я попросил передать трубку маме Валентина. …Мы говорили минут десять. Кричали друг на друга, просили не перебивать – и снова перебивали. Я даже сказал ей, что услуги сиделки уже оплачены и, если ее прогонят, сиделке объявят выговор и оштрафуют. Татьяна Григорьевна была непреклонна. Она сказала, что вечером приедет внучка и подменит ее. Я попросил сиделку подождать, пока не приедет внучка, и тогда снова перезвонить мне. Она согласилась. Позвонил доктору Лизе: «Доктор, ******! Без вас никак! Приезжайте! Только вы сможете ее убедить». Она приехала. И перезвонила: – Паш, они думают, что мы хотим отнять их квартиру. Я не смогла ее уговорить. Она уже готова была идти к завотделением. Мы сделали все, что смогли. Я отпустила сиделку, она не взяла денег.
Мне перезвонила диспетчер агентства: – Что ж это такое, Павел Васильевич! Вы сделали заказ – и отправили восвояси сиделку, даже дорогу ей не оплатив. – Она отказалась от денег. – Отказалась? (Кому-то в сторону: «Она отказалась от денег».) Ну все равно, нехорошо! – и бросила трубку.
Теперь я перезвонил. – Послушайте, вы так быстро трубку положили, я не все успел сказать. – Да, я слушаю вас. – Только слушайте внимательно. Я знаю, что вы неоформляете своих работников согласно нормам трудового законодательства, и они вынуждены каждые три месяца уезжать домой, потому что вам наплевать на них, вы не делаете им ни регистрации, ни разрешения на право работы. Я знаю, что вы берете грабительский процент… – Ну почему грабительский? – Потому что грабительский! Из 1400 рублей вы оставляете им 900, забирая себе треть! Вы используете рабский труд и еще имеете наглость возмущаться чем-то. Мне не составит особого труда прислать к вам трудовую инспекцию и как следует вас взбодрить. И мой совет вам и вашему руководству: думайте больше о больных.
Недели через три позвонил Егор, помощник доктора Лизы. Сказал, что Татьяна Григорьевна просила меня связаться с нею – у нее остался только номер фонда. Я набрал ее домашний. Выяснилось, что Валентин еще в больнице, хотя и поправляется, пусть не так быстро, как хотелось бы. С момента моей выписки у него сменилось уже семеро соседей. Татьяна Григорьевна рассказала, что ее знакомый продает золотые часы, «подарок президента». За сто тысяч. Обещает им с Валентином помочь, если продаст. Предложила мне купить. Я отказался, честно сказав, что не располагаю свободными средствами в таком объеме. И фонд не располагает. Но фонд может помочь. От помощи она отказалась.
Глава двадцатая. Зульфия
Пьер Нарцисс – Шоколадный заяц
Лишь об одном человеке хотелось бы сказать особо. Существо звали Зульфия. Я не то чтобы удивился, когда снова увидел ее: такие люди, к сожалению, просто так не исчезают. Отчасти они, наверное, для того и существуют, чтобы других ценили больше. Зульфия – женщина «сноваягодного» возраста, полная, неприятной внешности, которую, впрочем, можно было и не замечать, будь она милее в общении. Нет, она делала все, что требуется. Если не забывала. Если напоминали. Лучше неоднократно.
Она почти всегда была в дурном расположении духа, недовольна миром и в особенности, понятно, больными, поскольку они ей больше всего досаждали.
Характерный пример раз. Выходной день, что означает отсутствие врачей и, как следствие, контроля за сестрами. Время 22:00, пора делать уколы обезболивающего и снотворного. Зульфия сидит на диване возле сестринского поста и смотрит телевизор. Показывают программу, что-то вроде «Двух звезд». Смысл в том, что параллельно с пением людей в телевизоре показывают текст песни, так что можно подпевать. 22:30. Уколы не сделаны, таблетки не розданы. Зульфия поет. Я набираю телефон отделения, телефон стоит на сестринском посту. Без приветствия сразу гаркаю в трубку: – Почему уколов до сих пор нет? Пол-одиннадцатого уже! В ответ не сразу раздается осторожное: – А это из какой палаты? – Из любой! Тут она опомнилась: – А почему это вы так разговариваете? – Потому что работать надо, а не песни петь! – отключаюсь. Через три минуты в палате сестра со шприцем. А, например, в дальней палате лежала довольно тяжелая бабушка, у которой не было мобильника. А сигнализация (нажимаешь на кнопку – загорается фонарик на посту, сестра приходит) не работает. Она стучала ложкой по миске, чтобы привлечь внимание. Иногда удавалось. Характерный пример номер два. Доктор В1 меняет повязку на подключичном катетере. Остается упаковка от бинта, вата. Как только он заканчивает, сиделка порывается за ним убрать. Он останавливает: – Вот еще! Я не барин, сам за собой уберу. В другой раз Зульфия, когда мне прокапали антибиотики, тоже накидала на подоконник всякого мусора. Выходя, бросила: – Ну, уберите тут.
И если второе – показатель общечеловеческого свинства, то первое – серьезное нарушение служебных инструкций, которое, насколько я знаю, будучи повторенным, может служить поводом для увольнения. Когда Зульфия появилась в очередной раз в моей палате и снова начала чем-то возмущаться, я напомнил ей об этом. Как и положено в хорошей провокации, начал я спокойным тоном, размеренно: – Послушайте, если вам не нравится ваша работа, почему вы не уволитесь? Найдите себе другую работу, по душе. Ну а что? Я ведь могу завтра же написать главному врачу о том, как вы тут поете песни, как вас никогда нет на посту, как часами приходится ждать укола или таблетку, поскольку вас просто не могут найти, и вас уволят в тот же день. Просто чтобы не поднимать скандала. Она ведется на провокацию и начинает распаляться: – Что ты меня жизни учишь?! Я сама знаю, что мне делать! – и пулей вылетает из палаты.
После этого я, если случалось мне проезжать на кровати мимо поста, если она была там, или слышать ее шаги в коридоре, я восклицал: «О, Зульфия! Свет очей моих! Ты еще не уволилась? Где же ты, красавица моя? Я скучаю, отзовись!» Она не отзывалась и пряталась за высокой стойкой поста, если была там. Жаль, что я все-таки не успел решить вопрос с ее увольнением. Этот Карфаген должен быть разрушен.
Глава двадцать первая. Положительный шок
Аквариум – Достоевский
Пришедший доктор назначил какое-то средство, сделали укол, меня укутали двумя одеялами, в ноги положили пластиковую бутылку с горячей водой. Постепенно лихорадка проходила. Тело успокоилось и затихло. Я задремал. Причин могло быть две: либо надо было снимать подключичный катетер, либо отменять антибиотики. Антибиотиков оставалось на один день. Тем не менее, склонялись более к тому, что произошедшее со мной – скорее аллергическая реакция на антибиотики. Наутро доктор В2 посоветовался с каким-то профессором, тот настаивал, что дело в катетере. Подключичку сняли. Поставили катетер на левую руку. Было неудобно печатать, рука не сгибалась, но и потерпеть надо было всего день. Тот же антибиотик не дал больше такой реакции, выходит, профессор оказался прав.
В Пн меня впервые поставили на ноги, я походил на костылях, на оперированную пока еще никак нельзя было опираться. Мой день складывался из обычных дел: пробуждение, утренний туалет, завтрак, иногда какие-то обследования, перевязка, интернет, обед, снова интернет, ужин, посещения, вечерний туалет, сон. Я привык, вообще люблю обустраивать, упорядочивать окружающее пространство, через эту пусть кажущуюся внешней гармонию я достигаю хотя бы относительной, но гармонии внутренней.
Везут на перевязку. Доктор В2, проводя обычные манипуляции, как бы между делом замечает: ваш анализ готов, скоро будет результат. Я запаниковал. С самого начала речь шла о том, что на анализ вырезанного фрагмента кости уйдет не меньше месяца, а тут прошло только две недели – и уже все готово. Я предполагал, что сперва отойду как следует от операции, накоплю сил, тогда уж можно и к химиям приступать, и к другим лечениям, какие бы ни назначили. И непонятно, что за ерунда: если уж готовы анализы, то скажите результат, а то ни нашим, ни вашим. Правда, до конца дня я успокоился и стал готовиться к новым переменам.
В Ср снова перевязка. Меня накануне посетила мысль, что можно попробовать четыре дозы клексана по 0,2 слить в один шприц и вколоть мне, чтобы я сам не покупал его. Доктор В2 снимает повязку, изучает рану, снимает какие-то корки, смазывает раствором марганцовки. Я все донимаю его своими рассуждениями о том, как можно слить эти четыре дозы и вколоть мне, а он все повторяет «да подождите», «да подождите». Доктора А1 вызывают по телефону, он заходит, смотрит на рану. Кивает и говорит: «Ну что, можно выписывать».
Он выходит. – Доктор, я не совсем понял, что, А1 пошутил так? – Нет, почему. Ваш анализ готов. Опухоль оказалась первичной, а не метастазом прежней. В таком случае химиотерапия вам не нужна. Ваше лечение закончено, а рана находится в удовлетворительном состоянии. Завтра можете отправляться домой.
…Когда меня привезли обратно в палату, я минут сорок пытался собраться с мыслями. Потом понял, что толку не добьюсь, снял очки и уснул ненадолго. Просто чтобы отключить мозг, перезапустить его, как зависший компьютер. Очнулся и стал вживаться в новую ситуацию, в новые обстоятельства. Позвонил друзьям, которые могли меня забрать. Поскольку надо было отпрашиваться на завтра, им было не очень удобно. Тогда я позвонил генералу и попросил его отвезти меня. Он согласился.
Если честно, я предполагал, что от меня просто хотят избавиться, выкинуть меня, не дождавшись, пока я встану на ноги как следует. Я поймал в коридоре В1, спросил его, что он думает. Он меня успокоил: «У вас правда все в порядке, смысла здесь лежать больше нет. Отправляйтесь домой и приходите в себя». Через некоторое время я понял, что у меня был положительный шок. Когда происходит внезапно что-то очень хорошее. Ведь я ждал, что будет химия, а необходимости в ней не было. Ждал, что пролежу в больнице еще недели две, а назавтра мне можно было ехать домой. Я не был готов к этому, хоть и был рад.
Вечером пришла жена. Я обнял ее, прижал к себе и сказал: «Пришел анализ. Химии не будет. Завтра – домой».
Потом долго инструктировал, как сказать маме, поскольку понимал, что и ее может накрыть, как меня. Повторил несколько раз, она так и сделала. Обошлось без жертв.
Очевидно, врачи были правы, отправив меня домой в тот же момент, как стало понятно, что лечить меня дальше незачем. Правда, было несколько моментов, о которых нельзя не сказать. Во-первых, меня совершенно не научили ходить на костылях, особенно подниматься и спускаться по лестнице. Когда я выходил из больницы, я таки шлепнулся на лестнице. Хорошо, что я умел падать и мог вытянуть оперированную ногу «пистолетом», так что последствия падения были минимальными, а то мало ли что могло произойти. Во-вторых, как показали дальнейшие события, мне дали уж очень оптимистичный прогноз того, как быстро я должен начать ходить сам. По словам доктора В2, через две, максимум, три недели я должен был снять ортез и сам, без костылей, и ходить, и водить машину, нажимая на сцепление. На самом деле даже спустя месяц я мог ездить за рулем с определенными ограничениями, а ходить без ортеза и опоры было сложно, а иногда и невозможно. Понимай я, что восстанавливаюсь в нормальном темпе, мне было бы легче. А так я полагал долгое время, что я не укладываюсь в график восстановления, и это мешало мне нормально существовать.
…Мы с генералом ехали по Звенигородке, потом по МКАДу, был рабочий четверг, и Ленинградка с Дмитровкой были загружены. По дороге мы обсуждали рабочие вопросы, это постепенно возвращало меня к нормальной жизни. Я с интересом таращился в окна, узнавая знакомые повороты и трассу. Я был страшно горд, что он отвез меня домой, что я опирался на его плечо, когда спускался и поднимался по лестницам. Я познакомил его с мамой, сын, к сожалению, спал. Зато, когда он проснулся, я пошел к нему, вытащил его из кровати и посадил к себе на колени. Он еще немного дремал, как обычно после пробуждения, и сворачивался калачиком, как совсем еще младенец. Внутри меня было очень тепло.
Первые несколько дней я почти никуда не ходил и вообще не вставал с постели. Я набирался сил, набирался от стен, я это чувствовал буквально. Чтобы сын, привыкший скакать на кровати, не наступил или не упал на мою ногу, было придумано и воплощено специальное устройство: кусок трубы-воздуховода был разрезан вдоль, внутрь вставлено кольцо для поддержания формы, снаружи обмотано скотчем. Устройство надевалось на ногу, если Сережа задевал ее, я ничего не чувствовал, труба была отличным буфером. Время от времени он постукивал по трубе костяшками кулака.
Глава двадцать вторая. Немножко о смысле жизни
Петр Налич – Deridum
Pawlick: в каком смысле некуда?
NN: в смысле нет явного смысла это из Платонова цитата вообще-то
Pawlick: могу помочь найти отпишись завтра, подкину пару рецептов
NN: какая самоуверенность!
Pawlick: это не самоуверенность это опыт
NN: ладно, посмотрим; спокойной ночи!
<на следующий день>
NN: ты обещал дать мне смысла
Pawlick: о! щас, момент, только сделаю перевязку и устроюсь поудобнее
NN: перевязку?!
Pawlick: да
NN: кому? кто-то болен?
Pawlick: на вот, почитай пока можешь с конца http://www.pawlick.ru/blog/080901.htm[8] а я пока все-таки перевяжусь
<через полчаса>
NN: ужас, паша! вопрос о смысле снимается
Pawlick: что, совсем?
NN: как-то все еще бессмысленнее кажется
Pawlick: я еще хотел предложить тебе экскурсию в хоспис ну или хотя бы в онкоинститут или прописать чтение жж doctor_liza ежедневно по утрам отличное средство
NN: или в психушку
Pawlick: не, психушка тут ни при чем там люди не понимают своих страданий а надо, чтоб ты видела, что они понимают что осталось им – неделя, месяц и что думать о смысле – некогда что осталось просто жить и осталось – очень немного прости, я не хотел тебя пугать но это правда самое действенное средство
NN: да что ты! ты мне башку на место поставил, спасибо!
Pawlick::-)
NN: надолго ли только хватит? свои мелочные расстройства все равно все затянут
Pawlick: «Дмитрий Воденников высказал однажды мысль об одиночестве исключительного опыта. Когда переживаешь такое, с чем другие не сталкивались никогда. Война, смерть близких, тяжелая болезнь. Это нельзя объяснить, через это можно только пройти самому. И это полностью меняет твою жизнь. Если одолевает хандра, уныние или другая напасть, почитайте о безнадежно больных. О тех, для кого каждый день не очередной серый промежуток времени, а праздник. Просто потому, что он случился в их жизни. Это поможет, не навсегда, но на какое-то время приведет в чувства». http://www.pawlick.ru/notes/doctor_liza.htm[9]
Pawlick: а если у тебя, скажем, есть какое-то количество времени – рекомендую потратить его на помощь doctor_liza тогда у тебя появится чувство Настоящего Дела
NN время есть! спасибо! и потребность в деле тоже
Pawlick: во всяком случае, пока я в 7 году вместе с нею ездил неделю по вызовам и просто стоял рядом, чуть-чуть помогал, чувствовал, что живу без дураков
Pawlick: значит, тема закрыта?
NN: надеюсь
Глава двадцать третья. Ба! Знакомые все лица!
Garbage – I Think I'm Paranoid
После того, как берут документы, говорят зайти в соседнюю комнату и там переодеться в то, в чем уже будешь лежать. Зачем-то. Отговариваюсь, что долго снимать-надевать ортез, меняю обувь и снимаю куртку. Чтобы не сдавать ее ни в какую камеру хранения, утрамбовываю ее в сумку. Пока сидим в коридоре, мимо проходит завотделением реанимации. «Вот, – говорю я парням, – это та самая тетка, что требовала снять обручальное кольцо». – Да, – говорит она, услышав мои слова. – А еще требовала, чтобы вы сняли трусы. Честно говоря, про трусы я забыл, хотя в наших реанимациях и правда есть такое правило, что все больные должны быть раздеты под одеялами.
В отделение мы поднялись в десять часов. Отделение было тем же самым, однокашнику не удалось устроить меня в другое. Эти, из старого, переоценили возможности рекламы и, расписав меня в красках коллегам, обрекли себя на продолжение общения со мной. Было забавно видеть, как врачи, сталкивавшиеся со мною не в первый раз, резко менялись в лице, разворачивались и уходили. Сюда стоило попасть еще раз, чтобы увидеть эти лица. Нам (мне и еще двум горемыкам, один из которых также был на костылях) сразу сказали, что свободных коек нет, выписка будет только после двенадцати, так что пару часов как минимум придется подождать. Мы устроились на скамейках…
Конечно, я был последним из троих новичков, кого поместили наконец в палату. Конечно, на этот раз это была не однушка и не двушка – четверка. Конечно, из четырех коек моя была единственной, у которой не было тумбочки. Ну, нет тумбочки и нет, делов-то. Есть подоконник, есть сумка, есть стул. Ничего, я советский ребенок, для меня комфорт – скорее исключение из правил, пусть и приятное. Тем более что корпус больницы все же был новым, санузел и ванная комната – отремонтированными, в общем, жить было можно.
Я не ел с самого утра, когда закинул в себя, как и было велено, самую малость. Была вероятность, что операцию по извлечению фильтра мне сделают в тот же день, так что с едой надо было погодить. Уже после того, как меня наконец поселили, выяснилось, что операции не будет и можно наконец поесть. Когда я вошел в палату, было где-то полтретьего. Андрей (я отпускал их с Вадиком проветриться, пока я ждал) принес мне обед. Я с жадностью накинулся на горячий суп.
Тут в палату вошел некто седой, в белом халате. – Ну что, проголодался? – спросил он с порога и показал жестом Андрею, что ему надо выйти. Здесь такая традиция, опрос больного – настолько интимный процесс, что врачи не терпят присутствия посторонних и вечно отсылают их в коридор. Андрей с опаской покосился на меня, но в тамбур вышел. Я, не отрываясь от супа, ответил: – А что, доктор, мы разве пили с вами на брудершафт? Доктор, не поняв, что наши с ним настроения несколько диссонируют, продолжал в том же добром духе: – Ну да! – Что-то не припомню. Он помолчал. – Пожалуйста, отставьте-ка тарелочку и расскажите о себе.
Я опустил миску перед собой на кровать. – Мне нужно снять венозный фильтр. – Ага, фильтр, а болеете-то чем? – Мне нужно снять венозный фильтр. – Ах, снять, ну понятно, а то я сперва не расслышал. Ну, это все понятно, ну вы расскажите, почему вы здесь, что с вами не так, что за заболевание у вас? – А какое это имеет отношение к снятию фильтра? Он сперва удивленно помолчал, потом сказал: – Ах, вот оно что. Вот вы как. Ну, что ж. Понятно. Больше вопросов нет. И направился к двери. На полпути остановился: – А как ваша фамилия? Я расхохотался: – Доктор, вы что же, шли ко мне, даже не зная моей фамилии? – Ну да, я не смотрел еще карту… – А какое вам тогда до меня дело вообще? Андрей слышал, как седой, выходя, пробормотал себе под нос: «Какая наглость!»
Я обещал однокашнику, что в этот раз буду себя вести тихо, не буду буянить. Но я не сдержался. Все-таки, когда после семи часов голода и почти пяти часов ожидания тебе говорят «отложить тарелочку», хочется эту тарелочку на голову надеть или костылем по башке дать. Считаю, что я еще довольно мягко себя повел, учитывая обстоятельства.
Глава двадцать четвертая. Полночный катетер
Пираты – Йо-хо-хо (и бутылка рома)
Доктор с марганцовкой не пришел, сестра появилась в палате в одиннадцатом часу – с уколами. Я напомнил ей о моей марганцовке. Она в ответ промолчала. – Скажите, какова вероятность услышать от вас какой-либо ответ? – Доктор мне ничего не говорил. Само собой, я так и думал. Объяснил еще раз, зачем нужна марганцовка. – Сейчас я вам ничего не дам. Закончу делать уколы – тогда посмотрю в перевязочной. Наша палата – третья с конца, закончить она должна была скоро. Я ее так и не дождался. Обработал после душа рану благоразумно припасенной перекисью, натянул пижаму и приготовился спать.
Сестра все же пришла. В 23:05. Со шприцем. Брать кровь на группу. Несмотря на то что группа была написана в направлении из Герцена, что я здесь уже лежал и анализ у меня брали в прошлый раз, два месяца тому назад, несмотря на то что я сам мог назвать и группу, и резус. – Вы что, предлагаете мне идти в архив и там искать вашу карту с предыдущими анализами? – А вы что, думаете, у меня за два месяца могла измениться группа или резус? В конце концов, я четыре с лишним часа сидел перед вами, рядом с сестринским постом на скамейке, вы не могли днем взять анализ? Специально дождались ночи? У меня вены сожжены химией, я не смогу сдать кровь. Ушла сестра страшно обиженная.
Еще через десять минут вернулась! На этот раз с банкой раствора марганцовки. Почти час спустя после того, как она, марганцовка, была нужна. На пузырьке надпись: «Срок годности – 10 суток». Я не фармацевт, но не вижу смысла не верить написанному. Кончился срок годности за пять дней до этой чу́дной пятницы. Отказываюсь. – Они им пользуются! – подбодрила меня сестра. – А в понедельник, скорее всего, сделают новый. – Пусть, – говорю, – пользуются, я не против. Мне не нужно, спасибо.
На пять минут настала тишина. Потом включился верхний свет. Только я собрался издать львиный рык, как увидел перед собой долговязого. От его вида я опешил, не ожидал увидеть в полдвенадцатого ночи. – Что же это вы! Нехорошо! Кровь надо сдать обязательно! Если вам назначили, нужно непременно сдать! Мы ведь несем ответственность (где-то я уже это слышал?) за вас! У меня уже не было аргументов, хотелось побыстрее развязаться и уснуть наконец. Я поднял руки, показав, что сдаюсь под его напором, и полез в сумку за эспандером, чтобы накачать вену на руке. В это время он повернулся к лежавшему напротив деду: – А вам мы сейчас будем удалять катетер!.. Оказалось, полночный анализ крови – это не предел местного маразма. Здесь и удалять мочевые катетеры больным могли среди ночи. Спасибо хоть он согласился выключить верхний свет, ограничившись тем, что был над кроватью деда. – А что делать, – посетовал доктор, – днем столько дел, все не успеваем. И действительно. Мог бы и в три часа ночи прийти. Лучше уж сейчас.
Он удалил катетер, я накачал руку. Сказал о своей готовности сдать кровь. Доктор удалился за медсестрой, но обида той, судя по всему, была слишком велика. – А, ничего страшного, – сказал он, вернувшись, – в понедельник сдадите планово. Но тогда уже непременно!
Глава двадцать пятая. Выходные
Кабаре-дуэт «Академия» – Ца-ца
Воскресенье началось рано. Еще с вечера деду, которому в пятницу ночью удалили катетер, надели памперс, поскольку днем дед несколько раз сходил под себя. Вообще дед за те несколько дней, что я пролежал здесь, сильно ухудшился, и если в первый день он еще вставал сам, выходил в коридор, то уже через несколько дней только лежал, лишь изредка привставая на кушетке. Сквозь сон я слышал, что дед за ночь успел сходить под себя и по-большому, санитарка убрала, переодела его, но понятно, что запах остался, все-таки взрослый человек – не то же самое, что младенец, да и младенец порой способен на многое. Когда нас все-таки разбудили, я все не мог понять, отчего вдруг стало так холодно: оказалось, что санитарка, добрая душа, уходя, открыла окно. Не знаю точного термина – открыли не через боковую петлю, а через нижнюю, так, что и не особо заметно было, что оно открыто. И забыла, понятное дело, оно ей надо – помнить? В общем, пока я обнаружил, что к чему, в палате уже было весьма зябко.
А разбудили нас в 7:30, да-да-да, включив верхний свет. Весь. Здесь по-другому было не принято. Ввезли каталку, на ней кто-то лежал. Интересно, что в палате свободных коек не было: на двух лежали мы с дедом, на двух других в то утро никто не лежал, но они не были свободны: с одной увезли больного в реанимацию, другой отпросился на выходные под подписку. Что было дальше? Все просто. Новичка, судя по времени его прибытия к нашим пенатам, экстренно поступившего и привезенного, судя по всему, из операционной («в реанимации мест нет») положили на место того, что увезли в реанимацию («а, он к нам пока не торопится»), а вещи обещали забрать потом. Не помню точно, но вроде бы белье поменяли… Правда, так и не выключили, выходя за бельем, свет, так что я, рыча и проклиная все на свете, выскочил на костылях из палаты и треснул кулаком по выключателю. От него отлетела одна из клавиш. Мне было все равно, я вернулся в палату и упал на койку. Конечно, я уже не мог больше уснуть. Но зато меня посетила мысль, когда я вспомнил, как выглядел выключатель изнутри. Я взял из мешка с лекарствами, лежавшего у моей койки, пластырь, отодрал четыре небольших куска и вернулся к двери. Под клавишами были небольшие пластиковые изделия, которые, собственно, и работали выключателями, а клавиши уже надевались сверху. Что я сделал? Правильно, я вытащил эти пластиковые внутренности, сверху положил клавиши и пластырем приклеил их к основе. Если не присматриваться, это был обычный выключатель. С тою только разницей, что это был абсолютный выключатель, т. к. он уже ничего не включал. Я ликовал. Наконец-то больше ни одно светило отечественной медицины не могло испортить мне настроение своим вторжением, освещенным всеми лампами палаты.
Персен я решил больше не пить. Вообще. «Пошло все на фиг, – думал я, – ради чего я сдерживаюсь? Я спокойный, адекватный человек, и, если мне встречается хамство, я не должен этого терпеть. Хотя бы ради всех тех, кто его терпит, поскольку просто не может ничего сказать или сделать». Я – могу. И молчать не буду. Но и кидаться просто так ни на кого не стану. И не хочу больше закидываться успокаивающим. В конце концов, я способен справиться с собой и без медикаментозных средств.
Перед завтраком, после утреннего туалета (душ я в больнице принимал раз в сутки, на ночь, все-таки было довольно тяжело запрыгивать на костылях в кабинку, которая была выше пола на одну кафельную плитку, и потом так же выпрыгивать на костылях, едва промокнувшись полотенцем, – мылся я, стоя на своих и держась время от времени за трубу душа), так вот, после утреннего туалета я сдвигал ограничитель на ортезе на одно деление, это где-то 7,5 градусов, и делал небольшую прогулку по коридору. Это был своего рода аттракцион: уходил я из палаты на костылях, возвращался на своих, постепенно нога привыкала и позволяла дать на себя бо́льшую нагрузку. Расстояние, которое я преодолевал, ограничивалось, наверное, сотней метров, но этот переход от костылей к самостоятельному передвижению очень вдохновлял.
Завтрак мне выдавать не хотели. То ли в шутку, то ли всерьез тетка, развозившая еду, посмотрев на меня, спросила: – А вы что, больной? – А что, не похож? – Вообще-то не очень… Вот, думаю, тем более персен не нужно пить. Раз я уже и на больного не похож, нечего давить свою здоровую натуру.
Новичку налили чаю в кружку его предшественника. Он обрадовался: – Это ж не моя кружка! – Тут, – говорю, – и вещи не твои. Он, только недавно придя в себя, огляделся и еще больше обрадовался: – И правда!
Я спросил, из операционной ли он и помнит ли номера родственников, кому позвонить, чтобы приехали. Подтвердил, что привезли его с утра, номера близких помнит. Допрыгал до него, дал ему телефон. После разговора расспросил, как попал сюда. – А, ерунда. Порезали слегка. И правда что, подумал я. Практически бытовая травма. – И где порезали? Оказалось, что он, проводив свою девушку ранним утром, часов в пять, увидел, как какой-то пьяный пристает к другой девчонке. Вступился, подрался, когда противник ушел, почувствовал: что-то не так. Увидев руку в крови, зажал рану и сам вызвал скорую. Привезли сюда, зашили и поместили к нам. Я был горд, что лежал в одной палате с настоящим героем. Лет ему на вид было от силы двадцать, и сам он своему поступку особенного значения не придавал. Через пару часов к нему приехала его девочка, не отходившая от него ни на минуту.
Он на самом деле готов был уже отправляться домой. – А чего, рана пустяковая, дома я быстрее заживу. А тут и компьютера нет. А мне работать надо. Все время, пока девочки не было рядом, он читал «Игроманию».
Ко мне тоже приходили посетители. После обеда была однокурсница, которую я почему-то не предупредил, что с часу до четырех не пускают. Ну такой вот распорядок: в воскресенье, кроме завтрака, обеда и ужина, никаких процедур не проводят, но вот не могут люди в свой выходной навестить больного в любое дневное время, надо же было и тут придумать какое-то ограничение! В общем, приехала она без чего-то четыре, без двадцати, что ли. – Меня не пускают, – пожаловалась она по телефону. – Муж довез, я вышла из машины, даже сумочку не взяла, только телефон, чтобы тебя найти. Они денег хотят. – Чего? – Намекают, что пройти можно, но небесплатно. А у меня денег нет, у меня только телефон с собой. Ну ничего страшного, я постою, подожду тут. – Погоди, главное, не уходи никуда. Я сейчас.
Быстро надеваю ортез, как бронежилет, встаю на костыли и беру курс на лифт. Идти так далеко, понятно, было тяжело, но зато это придало моей речи нужную экспрессивность, и в комнату охраны у входа я влетел на крейсерской скорости и раскрасневшийся. С порога громко спросил: – Это кому тут деньги нужны? Они удивленно вытаращились на меня, явно не рассчитывая на такую концертную программу тихим воскресным вечером. – Я спрашиваю: кто тут за деньги хотел мою сестру пустить внутрь? А? Они поняли и попрятали глаза. Сидевшему перед окошком для предъявления служебных ксив глаза было прятать некуда. – Кому, вам надо денег? Как фамилия? Он замотал головой. – Да нет, я не это… Я обратился к другому: – Вам, может, денег надо? – тот тоже отказался. – Еще раз услышу подобное – уволю всех на следующий день! Кнопку нажми! – сидевший у окошка нажал кнопку, Светка вошла. Когда мы отошли от входа, она засмеялась и сказала: «Да, Цапюк, тебя лучше в друзьях иметь, чем во врагах!»
Перед сном дед – кстати, звали его Николай Васильевич, он когда представился, я сказал: «О, как писатель Гоголь», а он мне в ответ: «Да? Ну, может быть» – дед рассказывал, как служил пацаном на Северном флоте, как повредил, обморозив, обе ноги, про послевоенную жизнь, загранкомандировки. Дед в Союзе, судя по всему, жил неплохо, и у него было определенное количество имущества, «квартира-машина-дача», но не было, по его словам, прямых наследников. «Я специально не составлял завещания, чтобы посмотреть с того света, как они потом передерутся за мое барахло». Да, дед был весельчак. Говорил, что больше всего сейчас хочется бутылочку пивка под хорошую закуску. Я обещал, как выйду и поправлюсь, выпить за него.
Глава двадцать шестая. «Помыть и отдать»
Вл. Высоцкий – Як-истребитель
Пришел один из ординаторов: – Что вас беспокоит? – Беспокоит отсутствие какой-либо информации о дате проведения моей операции. Он нашелся, что ответить: – Ну, это потому, что у вас нет каких-то необходимых обследований. Я аж привстал на кровати: – Это каких, например? К этому вопросу он был не готов, так что пришлось импровизировать: – Ну… УЗИ… – В прошлый вторник. – Или там рентген… Тоже есть? Все есть? А результаты? – В карте. Но вы ее, похоже, не видели. – Нет. Ну, операция будет как только, так сразу (!). – Ну, вот это меня больше всего и беспокоит.
Тем не менее, однокашник заглянул в полдвенадцатого и сказал: «Сейчас повезем». Я только успел отправить смски жене и матери, как меня раздели, вкололи предшествующие операции уколы, погрузили на каталку и увезли. Правда, в этот раз я не снял ни креста, ни очков. Зато телефоны спрятал поглубже в сумку – один в грязное белье, второй в ботинок. Я же старый контрразведчик.
Анестезиолог, такой типичный анестезиолог, коренастый мужик с волосатыми руками, спросил, как обычно, про аллергию на лекарства и ушел в соседнюю комнату. Однокашник помахал мне оттуда рукой. Вошел профессор Ф. Я поприветствовал его по имени-отчеству. Он несколько удивленно посмотрел на меня, также поздоровался и снова погрузился в свои мысли.
Сперва профессор обмазал меня чем-то йодоподобным, потом накрыл двумя большими кусками ткани, один из которых закрывал от меня вход, и сделал несколько уколов обезболивающего, предупредив: «Сейчас будет немного больно». Больно было и правда немного, и потом, в такой ситуации обычно концентрируешься и на неострую боль почти не реагируешь, а острой боли при нормальном течении подобной операции и взяться-то было особо неоткуда. Надрез. Звук был такой, как будто что-то лопнуло. Чпок! – и уже внутрь меня побежало устройство, которым должны были извлечь другое, помогавшее избежать лишних проблем в течение чуть больше чем двух месяцев. Я либо смотрел иногда на профессора (все-таки наблюдать профессионала такого класса за работой – редкое удовольствие, даже если он работает над тобой), либо просто лежал с закрытыми глазами. В какой-то момент профессор скомандовал: «Петлю!», а еще через пару минут ткнул меня в плечо, чтобы я открыл глаза. Он показывал мне свежеизвлеченный фильтр. В каплях моей крови. – Э-э-э-э, – только и смог сказать я. – Помыть и отдать, – коротко скомандовал профессор. Я обрадовался. На такой царский подарок я не рассчитывал. Все-таки интересно было посмотреть на моего маленького помощника.
Фильтр оказался длиннее раза в три, чем я ожидал, если не в пять. Хотя, после того как я внимательно посмотрел на него и почитал про вену, в которой он стоял, понял, что размеры как раз ровно такие, чтобы фильтр справлялся со своей функцией – удерживать оторвавшиеся тромбы от попадания в сосуды легких, мозга и сердца.
Мне наложили повязку, забинтовали катетер, поставленный на правую руку, профессор попрощался, я еле успел сказать ему «спасибо», сразу вошел однокашник и радостно сообщил мне, что мест в реанимации по-прежнему нет и что меня везут обратно в палату. Я облегченно выдохнул. Впрочем, учитывая мою вчерашнюю отмену персена, еще неизвестно, кому больше повезло…
Соседи по палате удивились: – Что, так скоро? – Да, – говорю, – мужики, вот они, чудеса современной медицины, полтора часа – и все, хоть домой иди.
Домой я, понятно, не пошел, лег на кровать и почувствовал вдруг очень сильную усталость. Хотя время было еще даже не обеденное. Просто я слишком давно ждал этого момента, и, в общем, это был последний рывок. И я его наконец сделал. Осталось прийти в себя и все-таки отправиться наконец додому.
Порезанный герой, хромая и опираясь на девочку, таки ушел. – А чего, только шов болит немного. Вместо него почти сразу положили мужика, у которого в анамнезе было «ранение печени в 92 году». На койку слева отпрашивавшийся на выходные пришел довольно рано, выслушал рекомендации врача, собрал вещи и уехал. На его место положили толстого пожилого мужика с одышкой, который вечно что-то бубнил. Когда к нему приехала жена и привезла вещи, он напустился на нее: – Зачем ты все это принесла? Ты бы еще весь гардероб притащила! Ты же знаешь, я не люблю этого! Он пилил ее с полчаса, так что я наконец не выдержал и сказал: – Отец, как тебя жена терпит? Я бы тебя прибил давно. Он примолк, а жена с благодарностью посмотрела на меня – но тоже промолчала.
Спросил у ординатора, нужен ли еще мне катетер, оставленный после операции. Оказалось, что не нужен, так что его извлекли, руку забинтовали. Интересно только, не вспомни я сам, поди, мог бы с ним и домой уехать?..
Перед сном мне удалось вызвать сбой в программе сестры. Она подошла с градусником, я ей сразу сказал: – Тридцать шесть и восемь! Она заметно чуть дернула несколько раз головой. Отвисла и спросила: – У вас что, свой градусник? – Да. Электронный. Она кивнула и ушла.
Глава двадцать седьмая. Домой
Чиж и Со – Перекресток
А днем меня отпустили. Долговязый, который назывался моим лечащим врачом, пришел и сказал, что надо пройти УЗИ, проверить вену, из которой извлекли фильтр, после чего я могу быть свободен. Правда, выписку мне обещали сделать только к четвергу. Но зачем, собственно, она мне теперь была нужна?
УЗИ было назначено на 11. Мне о нем сообщили четыре (!) человека, включая сестру. Это ли не показатель, что здесь никто ни за что не отвечал? Просто в моем случае они так были рады тому, что можно мне что-то сообщить, что по очереди, не сговариваясь, подходили и сообщали: «У вас в 11 УЗИ!» Причем так, словно меня ждал полет на Луну. Ровно в 11 я допрыгал до коляски, стоявшей недалеко от выхода из палаты, и подъехал к посту. Сестры, понятно, на нем не было. Курила, естественно. (Логично спросить: а что, сестра не человек, покурить не может? Отчего же. Человек. Может. Правда, не в то время, когда, скажем, кому-то из больных требуется ее помощь. И нет, я не обязан ждать ее. Это она может отправляться курить в любую свободную минутку. Но не раньше чем минута на самом деле появится.) Когда она пришла, я, естественно, фыркнул, что уже столько-то минут двенадцатого и давно уже пора отправляться. Она возмутилась: – Почему вы так к нам относитесь? – Как? – Так! Плохо. Я не видел смысла скрывать истинных причин: – Да потому что вы ни хрена не хотите работать. – Ну да, конечно, это вы так решили! А мы, между тем, очень хорошо к вам относимся. – Спасибо, конечно, за такую душевную щедрость, но ко мне хорошо относиться не надо, лучше работайте как следует. Так, пыхтя от недовольства друг другом, мы и отправились вниз, на УЗИ, она пыталась катить коляску, я демонстративно, крутанув колеса натренированными благодаря костылям руками, уезжал от нее и двигался сам.
Доктор на УЗИ оказался балагуром, назвал Первую Градскую «фабрикой здоровья». Меня это сравнение так рассмешило, что в итоге он не мог делать обследование – мой живот трясся. Я взял у него телефон и договорился, что приеду, если понадобится обследование вен.
После УЗИ поехал к профессору К. Договорился с ним, как буду переходить на таблетки для снижения свертывания крови, он рассказал мне, что можно и что нельзя. Я спросил, можно ли будет в пятницу выпить стакан красного за свое здоровье. Профессор был щедр: «Да хоть два!» Я поблагодарил его и поехал собирать вещи.
За мной приехал Вадик. Я оделся, пожелал, как принято, всем скорейшего выздоровления. Попрощался и с дедом. Зашел в ординаторскую, увидел там барышню, знакомую по первому разу. Сказал ей, что ухожу домой и что выписку мою через два дня заберет однокашник. Такивнула.
(Через пару дней я узнал, что однокашнику и его коллегам отказали в госпитализации в отделение, где я лежал, сославшись на то, что я-де ушел оттуда самовольно, ни с кем не поговорив и не предупредив сестру, что было абсолютной ложью. Я не поленился и написал однокашнику письмо, в котором перечислил «подвиги» персонала разной степени тяжести, указав, что материала достаточно как минимум для написания жалоб, как максимум – для подачи судебного иска. И что я, если надо, готов все указанное в письме подтвердить лично. Не понадобилось.) Въехать во двор Вадику охранник не разрешил. В ответ на сообщение о том, что надо забирать больного на костылях, тот сказал, что нужно «указание главврача». Вадику пришлось встать чуть дальше по проспекту. От палаты до машины надо было пройти с полкилометра, это требовало трех или более передышек. Одну из них я сделал перед постом охраны, от души пожелав не пустившему Вадика охраннику непременно оказаться в такой же, как я, ситуации.
Сразу домой мы не поехали, купили сперва для матушки новый DVD-проигрыватель и домашний кинотеатр 5.1. Остатки сил я потратил на живое участие в установке и подключении всего этого хозяйства, не представляю, как бы сделал все сам, передвигаясь на костылях. Все, конечно, делал Вадик. Потом я, придя домой, проводил маму к ней (она жила через дом от нас) и насладился зрелищем, как человек, впервые услышав грохот взрыва в 5.1, подпрыгивает от неожиданности. Пришел домой и готов был упасть. Лег на дно ванной и отмокал какое-то время. Потом искренне сожалел, что я такой здоровый и тяжелый и что меня нельзя взять на ручки и отнести в кровать, завернув в махровое полотенце.
Я наконец-то был дома.
Глава двадцать восьмая. Итоги
Иосиф Кобзон – Я прошу
Деньги. Было даже интересно вспомнить все более-менее существенные траты, связанные с болезнью. Представляю вашему вниманию список в хронологическом порядке.
Подозреваю, что мог вспомнить не все расходы, так что погрешность где-то в 10 % допускаю. Для ровного счета пусть будет двести тысяч[10].
<Из 2021-го добавлю также, что если в силу перенесенного заболевания или его последствий есть возможность получить инвалидность, лучше сделать это, не смущаясь, как я поначалу, самого понятия или статуса. Мне много раз говорила об этом матушка, но я, как обычно бывает, ее не слушал. Когда же в определенный момент посчитал, что за прошедшие с первой операции и химии годы мог бы получить порядка миллиона рублей пенсии (даже с учетом ее не слишком большого размера) – таки оформил. Кроме того, возможность бесплатного проезда на общественном транспорте, включая электрички, экономит не только деньги, но и лишние телодвижения.>
Силы. Говорят, можно достичь такой степени просветления, при которой тебя не будут огорчать плохие вести. И что можно стать настолько сильным, чтобы руки не опускались, даже когда будет совсем тяжело. Я не исключаю, что такое действительно возможно, могу только сказать честно, что сам я так не умею. Конечно, что-то во второй раз проходит куда проще, но в целом – не думаю, что к этому можно привыкнуть. Самое сложное после болезни, на мой взгляд, – научиться снова смотреть в будущее. Пока главным событием для тебя является ближайшее обследование или операция, ощущение времени сжимается. Конечно, принцип «проживать текущий день как последний» имеет свои плюсы, на деле же отсутствие ощущения перспективы отбивает вкус к жизни сейчас, в настоящую минуту. Да, я знаю, что у меня просто несколько выше, чем у других, шансы закончить свой век молодым. Я знаю, что и по прошествии первого года – этот период считается самым критичным в онкологии в смысле появления метастазов и рецидивов – может появиться что-то, что снова поставит мою жизнь с ног на голову. Я знаю, что были люди, перенесшие онкологические заболевания (и не раз!), после чего они прожили еще долгие десятилетия и умерли в глубокой старости вовсе не от онкологии. Просто мне трудно смотреть вперед. Когда уверенно стоял на ногах, все время смотрел перед собой, в глаза встречных людей, в небо. Когда приходилось передвигаться в ортезе, на костылях, с палкой ли, я предпочитал смотреть в пол, только туда, куда нужно было идти – и потому, что мне неприятно было встречаться глазами с людьми, которые либо смотрели на меня с интересом, как на зверька, либо с жалостью, и потому еще, что я просто не мог, не умел в то время смотреть далеко вперед. Да и незачем было. Очевидно, мне придется как-то снова научиться этому.
Глава двадцать девятая. Поднимаясь
Середина Неба – Поднимаюсь
Я чувствовал себя, как аккумулятор, снятый с машины и поставленный на долгую зарядку на низком токе. Как мне объяснили в магазине, именно так можно добиться максимального заряда: медленно, но верно. Я по-прежнему, выбираясь из дома, в какой-то момент чувствовал, что силы кончились и пора возвращаться. Но я ощущал также, что этот момент наступает каждый раз через бо́льший промежуток времени. Раз в три дня мне надо было сдавать кровь, и, пока я не сел за руль, мне приходилось либо напрягать кого-либо из друзей (один раз это даже был мой отец, и мы славно покатались с ним в тот день), либо ловить машину. В пятницу обычно был такой маршрут: с утра меня отвозил кто-либо из приятелей в лабораторию, оттуда – в офис, вечером я на такси ехал в фонд к доктору Лизе, оттуда меня забирали и отвозили домой Ксения и Рома, мои друзья и, в общем, соседи (неважно, что пешком от дома до дома было бы часа полтора, по нашим меркам это все равно что в соседнем подъезде). Конечно, после такой пятницы я, как правило, пластом проводил субботу и только в воскресенье снова пытался встать на ноги.
Не знаю, насколько прав был доктор, пообещав мне восстановление через месяц. Помимо собственно попыток ходить и подкручивания ограничителя ортеза на 14 градусов раз в два дня (я решил и тут не обходиться без самодеятельности и сдвигал раз в день на 7,5 градусов, по сути это было то же самое, но для меня так было комфортнее, в этом был некий символизм, каждый день – еще один шаг), мне прописали «разрабатывать колено». Разрабатывание должно было выглядеть так: садиться на стул или край кровати и просто поднимать голень. В общем, оно было и правильно, да только за месяц лежания все мышцы бедра потеряли тонус, и восстанавливать для нормальной ходьбы их надо было все, а не только разгибатели. Постепенно я сам разработал некий комплекс, куда входили и сгибания сидя, и сгибания лежа, и нажимание невидимой педали, и вращения стопой, и другие движения, которые придумывались сами по себе. Постепенно в каждом из них боль уходила, можно было наращивать амплитуду и темп и таким образом восстанавливать утраченный тонус. Так что не через месяц после выписки, а почти через два я начал более-менее сносно ходить.
Конечно, хотелось как можно быстрее сесть за руль и начать наконец ездить самостоятельно. Конечно, будь у моей машины коробка-автомат, я мог бы начать кататься хоть на следующий день после выписки, благо правая была в норме и делать ею можно было что угодно. Но сцепление – не газ, и хоть его не надо все время держать, дергать ногой туда-сюда было довольно тяжело. Сперва я попытался просто завести. Для этого было достаточно вдавить педаль до упора, сделать это можно было и правой ногой. Увы, сдох аккумулятор. Через пару дней, пока старый я пытался зарядить и решил уже купить новый, ко мне заехал Митя Мунгалов, и мы отправились в магазин запчастей. Купили, поставили, покачали машину, чтобы разогнать слегка масло в картере. Завели, конечно, влет, с новым-то аккумулятором. Ну и я попробовал поехать…
Даже не заглох, хотя о-о-очень долго выжимал сцепление – выезжать, кстати, пришлось задом. Митька сидел со мной, контролировал. Каждое нажатие на педаль, конечно, поначалу давалось невероятно тяжело. Особенно когда делать это приходилось экстренно из-за бросающегося под колеса пешехода или выруливающего со двора джигита. Пару раз пришлось поорать. Потом я решил петь вместе с радио, так что орать уже было не нужно, время от времени только чуть громче пел или добавлял словцо покрепче. Но я ехал! Ехал сам. Для начала я проехал что-то около четырех километров, каждый метр из которых был для меня золотым. На следующий день к машине не подходил, заряжался. Через день уже проехал километров двенадцать. Еще через день – уже более тридцати. Поскольку быстро ставить ногу на сцепление для торможения было сложно, я выдергивал рычаг переключения скоростей на нейтраль и тормозил так. В общем, это был выход.
Конечно, после машины я приходил домой и падал на кровать, пару часов лежал. Но я уже мог по крайней мере доехать до лаборатории и сдать кровь и, если нужно, в период после или до пробок добраться до офиса (прямой дороги – 18 км). Что и делал. Я был страшно горд, что могу наконец перевозить собственную тушку самостоятельно, никого не напрягая. Хотя, конечно, если планировались какие-то длительные покатушки по городу, просил друзей заехать за мной. Пока еще сзади, с вытянутой ногой, мне было куда комфортнее.
Бабушку, приехавшую к нам на Новый год, я ездил встречать за рулем. На платформу не ходил, топтался у машины, но привез сам! Бабушка заметила ортез только дома и всполошилась – мы ей, понятно, ничего не говорили. Соврал, что сломал ногу (посовещавшись с семьей, мы решили, что моя походка на вывих явно не смахивает, так что лучше уж пусть будет перелом). Бабушка, конечно, сильно переживала за меня, но все же, видя, что я хожу и что кость вроде как уже срослась, успокоилась.
Клексан я перестал колоть где-то через три дня после выписки из Первой Градской, еще примерно через полторы недели показатель свертываемости крови устаканился, так что ездить каждые три дня на анализ уже было не нужно – профессор К. дал мне отбой до середины января. Я не пил больше персен, поскольку и близкие не говорили мне больше о моей вспыльчивости, и сам я чувствовал, что как только покинул наконец больницу, стал относиться к окружающему миру куда спокойнее. Только время от времени накатывала грусть из-за того, что я все никак не могу начать ходить как следует. Порой казалось, что вот сейчас встану, забыв о том, что было, и просто пойду. Вставал… и, конечно, больше одного шага сделать не мог, либо упирался рукой в стену, либо дальше прыгал. Но это проходило. Каждое утро я снова пытался ходить.
Купил себе два новых костыля, один для дома, такой, с упором в предплечье, другой – тросточку, как у доктора Хауса, компактную и черную. При ходьбе ее приходилось упирать в бедро, точно так же, как это делал персонаж Хью Лори.
Когда били куранты, оповещая начало 2009 года («ну что, вот и кончился этот год, да и хрен бы с ним, в общем-то»), я загадал… впрочем, и так понятно, что я мог загадать. Я хорошо помню, как мы встречали 2007-й. У нас также в гостях была бабушка, сын впервые увидел прабабушку и, будучи еще почти годовалым младенцем, очень проникся к ней и сразу пошел на руки.
Я был лыс, поскольку на тот момент прошла уже одна послеоперационная химия, но нога полностью восстановилась – тогда этот процесс вообще прошел куда легче, поскольку из-за отлетевшего тромба и последующей чистки сосудов я много пролежал, больше положенного, и все за это время хорошенько заросло, затянулось… Бабушка ничего не спросила о моей не самой характерной для зимы прическе, но она просто очень тактична и не стала бы задавать подобных вопросов. В конце концов, мало ли что взбрело в голову ее уже взрослому внуку. Так вот, тогда я, выпивая за начало 2007 года, загадал то, чего искренне желал: дожить до начала 2008-го. Сбылось.
3 декабря 2008–11 января 2009
Часть 3. Какнога
20 октября 2010
Frank Sinatra – I Did It My Way
22 октября 2010. За ортезо́м, ца-ца! ла-лай-ла-ла
Каменче классический[11]
upd да, чуть не забыл! мне же впервые в жизни накладывали гипс! чтобы снять мерку для ортеза правда, в гипсе я побыл всего минуты три, его почти сразу и срезали с меня но все равно экспириенс +1
30 октября 2010. Отчет за неделю
Мелодия из «Ищите женщину»
кроме прочего, поломка моя не имеет отношения к онкологии, а потому – не их задача на мой вопрос «а что, так просто и жить?» ответ был: «ну да, а что такого» «десять лет с ортезом и на костылях, с болтающейся частью ноги?» – «ну, люди и не так живут» а на вопрос «а ну как лопнет сосуд какой или еще что?» – «да ничего там не лопнет, не переживай»
к лечившему меня доктору, перешедшему из Герцена в 62-ю, что под Красногорском, поеду в Пн, он в отпуске он пока смотрит на ситуацию оптимистичнее, разделяя мою точку зрения, что просто так оставить было бы неправильно
в Чт прошел МРТ в Герцена же, причем надо отдать должное проводившим обследование сотрудникам: я был записан на 11:00, в последний момент договорился на 14 (в 11 должен был быть в офисе и нигде больше), потом договорился на 15, а приехал только в 15:20, но мне все сделали, и, поскольку я был последним, уже без очереди
(интересно было бы узнать, сколько стоит аппарат МРТ и как быстро его можно окупить, если одно обследование стоит 5500, а в день можно пропустить через него человек 7–10? и еще мысль: мало где я замечал такое регулярное повышение цен, как в Герцена, если память не изменяет, 4 года назад то же самое обследование стоило тысячи две с чем-то, ау, ФАС, займитесь уже, что за нахрен?)
а еще меня, опаздывающего на МРТ, отпустил старлей-гаишник у самого Кремля, за поворот совсем не из той полосы я ему честно сказал, куда еду и так же честно – сколько отдам туда денег и он меня просто отпустил, хотя нарушение мое было явным да, такие гаишники тоже бывают
ортез сделали, такой забавный пластиковый сапог на всю голень, от колена до середины стопы и офигеть, какая у меня, оказывается, здоровенная и кривая голень! такой голенью врезать – это фсё! в ортезе на ногу даже можно опираться слегка, не ходить, но хотя бы дополнительная опора, мало ли, иногда костыль на мокром линолеуме скользит был вчера у доктора Лизы, договорились, что вероятнее всего искать хирургического убежища в ЦИТО
ездить стараюсь всюду не один, спасибо друзьям Мишке, Лехе и Вадику, спасибо всем, кто еще вызывался и кого не испугала удаленность «Марьино – нашего дома» от Кремля
вчера стояли с Вадиком в пробке на Волгоградке, я по йоте через аську, почту и по телефону решал рабочие вопросы, рулил своим проектом
если у вас на примете есть какой-нибудь очень хороший (поскольку, без претензии на эксклюзивность, перелом и в самом деле не самый обычный) хирург-ортопед-травматолог, дайте знать
и спасибо за вашу поддержку
12 ноября 2010. Я убью тебя, шваброчник!
То печаля, а то веселя
ничего революционного за две недели не произошло я съездил к оперировавшему меня доктору и проговорил с ним почти час он посмотрел снимки, посмотрел МРТ, посмотрел меня и объяснил, почему «оставить (пока) как есть» – вариант действительно лучший
потому что вероятные последствия операции по замене протеза куда менее радужны, чем нынешнее положение если грубо, то верхний фрагмент большеберцовой может перенести замену нормально, а вот нижний может не сдюжить обломок протеза надо не просто выдолбить, а это сантиметров десять, но и высверлить после этого от цемента канал, чтобы новый протез держался как следует кость может (я уже не раз слышал это слово) измочалиться, и крепить протез будет не на что заменить часть протеза нельзя, потому что он изначально состоял из двух частей, скрепленных друг с другом несколькими шурупами и сделать замену одной части практически невозможно, потому что человек – не станок, и его нельзя оставить на пару дней, пока не выточат точную копию извлеченного протеза
зато если оставить как есть и время от времени двигать ногой (ну, что-то вроде ЛФК), есть вероятность, что кость будет нарастать на протез и постепенно его захватит хотя этот процесс может занять и месяцы, и годы… иными словами, показаний к срочной операции нет, а наблюдение по меньшей мере в течение пары месяцев может пойти на пользу и еще он почему-то не взял с меня денег в этот раз, хотя времени потратил явно больше, чем обычно
безусловно, я буду консультироваться еще в ЦИТО, где обещали мне найти контакт спеца именно по ломаным протезам и в другие места, которые вы мне рекомендовали, тоже съезжу просто, помимо прочего, работа так увлекает, что иногда с утра ныряю в ноут и только к вечеру поднимаю глаза к окну, а там уже темно – у меня такая работа последний раз была, чтоб не соврать, в группе роуминга в эпоху схеМИнфо и АС: К[12]
собственно, что изменилось кардинально? я мог ходить раньше, но не слишком долго, километр – это почти предел, если без перерывов, максимум – полтора танцевать вприсядку не мог и раньше, бегать тоже машину могу водить, как и водил, благо уже коробка-автомат работаю из дома, в офис приезжаю на важные встречи могу на костылях развивать неплохую скорость – понятно, что много я так не пройду, но без костылей я ходил медленнее не знаю, как насчет пары лет, а пару месяцев вполне можно прожить
в Вс вернулись жена и сын, ездили к родителям жены и у нас сломалась кровать – такое забавное совпадение, я просто присел и одна из боковин треснула пополам – очевидно, износилась давно мне помогли купить новую в Икее и донести до квартиры, но собрал я ее сам просто сидел на полу, складывал доски, скручивал шурупами, подбивал кияночкой мне помогал сын! старательно крутил шурупы гнутым ключом, оставляя мне самую трудную часть, где нужна сила самое смешное, что кровать так и так проще собирать сидя на полу, ну не согнувшись же и не на корточках ну и вот, валяюсь сейчас на ней, пока не развалилась
на этой неделе закончил плановые обследования в Герцена, результаты хорошие, лечащий сказал, поскольку прошло более двух лет после операции, дальше обследоваться можно через полгода, то есть в апреле, и уже без тяжеловесных процедур, только УЗИ и рентген
ну и гаишник меня снова недавно тормознул, я как раз от Герцена ехал я впервые (за сколько же? лет за семь) дыхнул в трубочку прибор показал 0,05 промилле я был сух, как лист, и прозрачен, как стеклышко гаишник с удивлением и даже будто несколько расстроенно смотрел то на прибор, то на меня вчера пили? – нет а кефир? – нет валокордин? – нет ну, может, все-таки вчера? – последний раз пил летом ладно, поезжайте и ведь в самом деле отпустил
14 июня 2011. Антидепрессант с рычажным приводом
95.2 fm[13]
в общем, я решил купить коляску сперва взял покататься обычную, такую, у которой колеса надо крутить руками купил перчатки велосипедные и проехал метров 300 понравилось, быстро, быстрее пешеходов, только поворачивать неудобно: единственный способ – тормозить одно из колес или ускорять другое неудобно, в общем, дергано как-то
купить решил коляску с рычажным приводом вот такую:
попробовал еще в магазине – понравилось, правая ручка не только крутит колесо, но и может управлять всей коляской, поворачивая мелкое колесико на небольшом ходу разворот получается на дороге шириной метра три
вообще же управление чем-то напоминает греблю на лодке, но есть отличия
во-первых, рычаги могут работать как синхронно, так и вразнобой, в зависимости от того, как вышел из последнего маневра во-вторых, здесь совсем не работает спина, только руки и плечи, причем можно только либо тянуть, либо толкать, либо прикладывать усилия в обеих фазах а, и еще: здесь почти нет инерции, если нет уклона, бросив прикладывать усилия, остановишься через метр-два – рычаги тормозят колеса
в итоге получается отличная тренировка с умеренной нагрузкой и волшебной усталостью после предположу, что, будь я килограмм на 20 полегче, править моим ландо я мог бы с меньшими усилиями ну да что выросло, то выросло
(вообще же на коляску знакомые реагировали по-разному, многие – настороженно, суеверно, что ли вроде раз она инвалидная, то это все, последний рубеж и вообще, пока можешь хоть как-то двигаться сам, лучше не прибегать ни к чему такому почему, собственно? вот летом 2009 года я был в Минске, летом 2010-го – в Питере я мог прогуляться в течение 10 минут максимум, после требовался отдых, по прошествии получаса – хорошая пауза, за час мой ресурс подходил к концу а тут я полтора часа могу двигаться со скоростью очень быстрого шага, вообще без остановок, с остановками на посмотреть – часами напролет да тот же центр Минска я бы спокойно весь посмотрел! не на ходу сквозь лобовое стекло, а не спеша, с чувством! или моя любимая площадь перед ГЗ МГУ да мало ли где можно теперь погулять!)
в первый раз я осилил метров 300, просто попробовал во второй – метров 500 примерно на пятый доехал до моста и вернулся, а на следующий – проехал всю набережную до конца старого Марьино (3,5 километра) когда повернул назад и увидел далеко-далеко маленький Братеевский мост, труханул, что не доеду обратно, – доехал через неделю я уже смог проехать всю набережную от Донецкой (начинал оттуда) до 23 примерно дома по Поречной и обратно к машине без единой остановки – почти 9 км! даже пил на ходу, приводя коляску в движение одной рукой а еще чуть погодя, измерив проезжаемое расстояние по карте, делал в конце небольшую петлю в 500 м, чтобы накатывать за один раз 10 км десять километров, а! вы давно гуляли на такие расстояния? очень рекомендую
(практически любая современная коляска складывается, отлично помещаясь перед задними креслами – во всяком случае, в моей машине там же, на задних креслах, не без некоторого стеснения, но разместились однажды двое взрослых – не знаю как, но им это удалось)
пробовал кататься каждый день – не пошло́ решил по Пн-Ср-Пт, чтобы успевать восстанавливаться интересно, что, не считая эпизодического несистемного плавания весной 2010-го, у меня не было физической нагрузки уже лет пять, если не больше (вспоминается разве что переезд мамин летом 2008-го в четыре руки за пару часов с Лехой сбацанный) и организм, почувствовав нагрузку, воспрял! конечно, ходьба на костылях тоже дает о себе знать плечевому поясу, но езда на коляске – совершенно особое удовольствие для души и тела
сегодня именно так, без единого пит-стопа, сделал очередную десятку не знаю, насколько быстро получится вернуться к моим тренировкам, но буду стремиться как можно быстрее а как начнется сезон дождей – буду искать подходящий крытый стадион
гуляйте, ребята, обязательно гуляйте, лето же!
14 июня 2011. День 1, вписка
То ли Led Zeppelin, то ли доктор Кинчев
продрав глаза, иду к ванной, звонит домашний – Алло, вы такой-то? Здравствуйте! Я заведующий приемным отделением 62-й больницы, у нас тут для вас место подготовлено, я хотел узнать, сможете ли вы приехать сегодня?
тот самый случай, когда ставят смайл О_О
приехал, направили, измерили (110 кг/192 см, никаких сюрпризов), жду в очереди у онколога, завершающего прописку сотрудница подходит к женщине и спрашивает: – Вы свой висру знаете? – Что? – Висру знаете свой? не припоминаю, чтобы за пять лет моей эпопеи случалось узнать «висру», а ну как что полезное? – Что это? – Вес и рост свой знаете?
дама-онколог, слушая меня и занося данные в электронную карту, то восклицает «бедный ребенок!», то спрашивает «что же вы сразу к нам не поехали?» все записав, благословляет почти как батюшка, соединив безымянный и большой пальцы, и отправляет «с Богом»
несмотря на наличие электронной базы пациентов, для помещения в палату пришлось ждать с полчаса, пока принесут бумажную карту из приемного ну да журнальчик с собой есть, водичка тоже
кстати, в приемном в каждом помещении кондей, в коридоре телевизор здоровее, чем у меня дома, всюду камеры наблюдения, что в твоем бизнес-центре на территории всей больницы wifi, на первом же тесте показавший хорошую скорость, бесплатный, да
палата 333 (тут ржу, в Герцена последний раз лежал – да, вы знали, в палате номер 6), в которую меня поместили, двухместная, пока без соседа туалет и душ отдельные, по одному на две двушки, все во вполне приличном состоянии, твердые 3* тумба, стол, стулья, холодильничек – как в гостиницах опять-таки, хоть и без мини-бара дырка антенная есть, но приемника, хвала Создателю, не предусмотрено
завотделением заходил, закончив операцию договорились, что завтра сдаю все обязательные для вновь прибывших анализы и прохожу обследования, после чего решат, что когда если до выходных не – попробую сбежать на выхи, уже узнал, как можно
валяюсь на кровати, одним глазом читая, другим честно пытаясь запустить vpn, как нарочно не желающий работать из окна видны высоченные сосны и небо что еще может быть нужно для счастья?
…впрочем, умные люди не зря говорят, что Абсолютное Счастье если и случается, то длится недолго соседа подселили часов около шести такой нормальный мужичок лет 50-ти, бодренький правда, он как-то не хочет принимать тезис о том, что я здесь с обеда все время спрашивает что-то о местных обычаях, о чем я понятия не имею или вот спросил у меня, сколько здесь обычно лежат больные на полном серьезе, да и еще: из досуга – по крайней мере, пока – он умеет только походить по палате и полежать на койке в общем, нормальный сосед у меня, грех жаловаться – ушел к посту телек смотреть
(Володя, спасибо!)
15 июня 2011. День 2, пирожки
Алексей Гализдра – Самара-городок
единственное, я не понял, зачем нас разбудили сегодня в 6:30 – помимо (смешное слово) термометрии, на которую я забил, и наполнения баночки, никаких мероприятий до 9 не было, но и уснуть уже не получилось надо будет попросить завтра не будить
сосед, бедняга, не знает куда себя девать гулять не решается, ругает врачей, что гоняют его на обследования, которые он уже проходил в других местах – Вам же, – пытаюсь возражать, – все равно делать нечего. – Но я же все проходил! сидит, скучает, смотрит в окно, топчет коридор журнал мой полистал и отдал, мол, политики много
кстати, Esquire (хотя сосед не его листал) бесконечно умиляет своими рассыпанными по тексту фигами в кармане властям, если читать тексты подряд, это особенно заметно наверняка у ребят дома стоит еще по запыленной «эрике» и «спидоле»
в общем, читаю, смотрю кино, vpn вот помогли настроить а после завтрака (овсяночка, йогуртик, бутербродик с маслом – съедобно, но мне даже при лежачем образе жизни на полчаса такого заряда) часа через два принесли пирожки с местной кухни, еще теплые, по четвертаку и случилась у меня локальная пирдуха
16 июня 2011. День 3, прогулочный
АБВГДейка – Это учеба и игра
доктора решили подстраховаться и послали меня сперва на рентген легких, а потом на УЗИ вен отчасти перестраховка, то и другое я делал вот только в конце апреля, ну да лучше так, чем как в 2006-м, когда после операции просмотрели тромбоз…
УЗИст (как они сами себя называют, интересно? УЗИ-диагност?), мужчина средних лет и борцовской комплекции, пока смотрел меня, рассказал, что в его родном краю, где-то в Черноземье, закрывают больницу, и людям теперь придется ездить за 90 км за врачебной помощью – И вообще, если бы не стало Москвы, России было б куда легче жить… А у нас в районе население уменьшилось до семнадцати тысяч, из них двенадцать – люди пожилого возраста. Вы случайно к статистике не имеете отношения? – Нет, не имею. осмотрев меня, он рассказал все, что увидел правда, обильно вылитый на меня гель пришлось вытирать самому впрочем, я за всю жизнь видел лишь одного доктора, который с осматриваемых пациентов стирал гель сам (зато в Первой Градской!)
нашел коляску у входа в здание, объехал корпус встретил своего лечащего, идущего с работы с сигаретой – Надо же, – говорю, – как интересно, сколько знаю онкологов-хирургов, все курят! улыбается, но почти сразу хмурит брови, стараясь не выходить из образа – Завтра вас еще посмотрит кардиолог, часов до двенадцати задержитесь, а с часу можете быть свободны; за вами приедет кто-нибудь? – Что-нибудь придумаю.
покатался еще, вдыхая запах древесной смолы, сделал пару снимков телефоном, убедился, что моя рычажка куда как лучше: проехал всего ничего, а устал и кожу сорвал на ладонях, а на своей (так и хочется добавить «ласточке») я бы всю территорию три раза объехал, не заметив
17 июня 2011. День 4, лечебный отпуск
Nine OST
из существенного сегодня был только обход меня осмотрели, пощупали, полюбовались на снимки и обсудили я попросил хотя бы чуть удлинить во время операции стоптавшуюся о протез кость – сказали, постараются (хотя то, что я хромал, наверное, я один и замечал) основной вопрос – каким винтом скреплены части протеза, могут быть любые варианты, от обычного шлицевого до шестигранника и т. п., кстати, про это говорил и А., делавший операцию
а сам протез мне обещали-таки отдать сделаю из него инсталляцию-демотиватор напишу «эта хрень была у меня вместо кости в ноге, однажды она сломалась, ее пришлось удалить а на что жалуешься ты?»
впрочем, это вопрос пока открытый, может, и переплавлю на что-нибудь, благо металла там много кстати, на что? запонки? я костюм год не надевал, как из Сбера ушел, туда же зажим для галстука зубы? вроде пока все свои кастет? портсигар? набалдашник для трости? что? есть идеи?
почти сразу после обхода позвонили из такси «Колобки» (кстати, рекомендую, наткнулся на них, когда искал перевозку-скорую), хотя сперва сказали, что быстро машину не найдут водитель ждал у въезда на территорию больницы я собрался и пошел, не дожидаясь обеда (но прихватив несколько пирожков в буфете, само собой)
про кормежку не рассказывал, здесь она несколько необычна в условленное время специальная тетушка привозит к палате стойку и достает из нее – как бы это назвать? кормушка? в американских фильмах в такие формованные подносы под еду собирают обед в школах – а еще в тюрьмах и в армии только тут кормушка состоит из двух частей, основания и крышки, внутри может поместиться две миски (первое и второе), десерт, хлеб и еще чего-нибудь – обычно занято не более трех отделений из четырех крышка сохраняет тепло и позволяет удобно транспортировать пищу таким образом, никуда не надо ходить, но и добавки фиг получишь зато посуду мыть не надо, только приборы сполоснуть такси не пропустили к корпусу, пришлось метров 500 шлепать на своих четырех а в пропускном бюро сидела такая дряхлая бабуля, что поругаться как следует не удалось, так, пар выпустил, и поехали
добрались меньше чем за час и всего 1200 рублей, а это только от места до места почти 60 км, плюс еще весьма заМКАДье (впрочем, в свете последних новостей, скоро это будет уже Москва)
в общем, дома я все хорошо[14]
20 июня 2011. День 7, вечерний ливень
GnR – Knocking on Heaven's Door
когда рассказывали о работе врачей, показали в операционной завотделением, а ассистировал ему – да, мой лечащий (фамилию которого я так пока и не узнал)
вернулся я после почти двухсуточной побывки, а соседа и нет, тоже, видать, свинтил одному хорошо, хошь песни пой, хошь на айфоне в игры со звуком рубись открыл окошко пошире, а там красота: ветер шумит, птички поют а что тучки – так это и к лучшему, не так жарко
в Пн доктора на мои восторженные восклицания «а я вас видел вчера по телевизору» реагировали, как и положено медиа-звездам, сдержанно улыбаясь, дескать, ну что такого, обычное дело
звоню в контору заказать сиделку, слышу свой любимый вопрос: «вы против национальностей ничего не имеете?» обрадовавшись, что не имею, диспетчер расписала под хохлому «киргизку Катю, профессиональную медсестру с высшим биологическим» (sic!) узнав, что Катя старше меня на 15 лет, соглашаюсь – собственно, это единственное, что меня волновало, ровесницы я бы, пожалуй, стеснялся «а может, вам таджичку лучше? таджички хорошие, услужливые» чувствую, что сейчас начну озвучивать все нехорошие слова в произвольном порядке, и пытаюсь заткнуть фонтан тетушка-администратор посетовала лишь еще, что, «хоть она сама и русская», с русскими <сиделками> работать сложно: больше денег просят, условия требуют а я вспомнил, что подобные конторы берут себе не менее половины заработка, не хуже сутенеров
– А вам, стало быть, 33? – Да. – Так вы молодой совсем. – Мальчишка, ага. – Да, а звучите вы очень серьезно. помнится, у доктора Лизы в подвале Оля Маурина, услышав, сколько мне исполняется через несколько дней, воскликнула: «Дитя!»
21 июня 2011. День 8, накануне
Steve Ray Vaughan – Pride and Joy
– Ну что, у вас или у меня поговорим? – завотделением пришел, как и обещал, обсудить все возникшие у меня вопросы поговорили, я по своей привычке видеть высокие полы чаще низких потолков выяснил, что, сломайся протез позже, особенно много позже, менять его на что-либо было бы куда сложней да, выходит, мне и тут повезло
после обеда (ужина не будет, какое-то время питаюсь водой, потом только воздухом – вот и похудею) пошел кататься перчатки велосипедные с собой на этот раз, поэтому после прогулки ладони целы, мозоли только на пальцах
операция будет не меньше четырех часов, вероятнее всего, после нее меня с аппаратом ИВЛ перевезут в реанимацию в палате при благоприятном раскладе должен появиться в Чт ну, если очень повезет, то вечером Ср
во дворе двое рабочих на квадроциклокосилках обрабатывают газон когда один из них мимо меня ехал в ангар, была мысль зацепиться, сидя в коляске, сзади незаметно и прокатиться почти что с ветерком
в реанимации что плохо? тоска зеленая заняться совершенно нечем соседи если и есть, то в отключке, ни поговорить, ни поругаться не с кем знай себе лежи, генерируй положительную энергию да направляй ее в свежеоперированную сторону
мандража как-то особо и нет, вчера вот был, точно помню, а сегодня то ли несколько серий подряд «Интернов» хорошо отвлекли, то ли несколько выигранных виртуальных турниров в покер
а вечером вколют снотворное, беруши в уши – и понеслась!..
о! понял, на что ощущения похожи как перед первым полетом в космос хотя полет, в общем-то, не первый
23 июня 2011
Ленинград – Терминатор
24 июня 2011
Gorky Park – Try to Find Me
26 июня 2011. День 9, миссия выполнима
какое-то тынц-тынц радио у них там играло
впрочем, и в предоперационный оборот меня взяли почти сразу, так что еще до девяти утра я лежал на каталке в костюме незажиточного римского аристократа немного подождал в операционном предбаннике (параллельно забрали троих), и меня увезли то ли в пятую, то ли в шестую операционную примерно час анестезиолог пытался под видом спинального катетера наколотьмне на спину прекрасные волжские просторы, а я в ответ что-то невыразительно то ли бурчал, то ли кряхтел медсестра, отлично разряжавшая обстановку и отвечавшая на все мои вопросы, призывала меня не сдерживаться в изъявлении своих чувств, но они были весьма приглушенными наконец волжские красоты заплескались у меня на нижнем и среднем отделе позвоночника, меня уложили, подставив опоры под каждую из откинутых в стороны рук, на левую надели тонометр и привязали тесемкой (я все видел!), в запястье правой вставили катетер для внутривенных вливаний
лечащий доктор К. (я лишь накануне выяснил его фамилию у сестер) подошел рано, немного помог анестезиологу с катетером
– А то, чем я буду дышать, как называется? – спросил я у анестезиолога – Маска! улыбаюсь: – А то, что из маски? он назвал вещество, я повторил его про себя, тут же забыл и забылся окончательно
(по словам завотделением Б., операция началась в 10:00 – это после полной моей подготовки – и закончилась в 20:00 или даже позже я еще спросил у него: «а вы делаете перерывы во время таких долгих операций?» «я нет; я как-то, когда делом занят, мне ни до чего» жена моя после говорила, что, когда она поздно вечером дозвонилась ему в кабинет, он отвечал на ее вопросы так бодро, словно рабочий день только начался)
момент перехода с ИВЛ на собственные легкие – уже в реанимации – помню плохо, по ощущениям то ли как тонул, то ли задыхался очевидно, пытался выдрать из глотки лишнее, сняли, нацепили маску, на этот раз с кислородом, и я затих
26 июня 2011. День 10, только не мой моск
Пусть будет мокрый вальс, он точно звучал в башке
потом я просыпался еще несколько раз, судя по свету, пробивавшемуся сквозь деревья, который я мог увидеть, было часа три, окончательно пришел в себя где-то в шесть почти ничто не беспокоило, нога еле заметно, но как-то ровно ныла, мешал только довольно шумно работавший у соседки аппарат ИВЛ (такое с периодом в 5 секунд всасывание, хлопок, секунда тишины, потом снова и опять, миллионы раз) и еще, пока валялся без движения, явно отлежал копчик, низ спины и верх ягодиц под конец пребывания там исхитрился поднимать правую, здоровую, ногу и чуть изменять положение тела и нагрузку на спину помогало не фантастически, но хоть как-то, да и разминка небольшая
часов с восьми начали приходить доктора, и лечащий К., и лечивший меня ранее А. заглянул, широко улыбаясь, и крепко пожал мне руку сказал, что был на операции, что протез вышел довольно легко, но в целом пришлось повозиться как следует
помимо ИВЛ был еще один страшно раздражавший фактор: шум звонки сотовых (которые вообще-то в реанимации запрещены, но которые же можно поставить на вибру, правда?) и разговоры сестер друг с другом, громкие и повторяющиеся, главное – не по делу
в то утро какая-то сестра отказалась поменяться сменами с другой, и та, кипя праведным гневом, рассказала об этом никак не меньше пяти раз разным группам слушателей честно говоря, с трудом удержался от того, чтоб не привстать и не гаркнуть когда меня наконец привезли в отделение, я облегченно вздохнул: «как же здесь хорошо, как тихо!»
нет, как хотите, а с замусоренным эфиром в реанимации определенно надо что-то делать
26 июня 2011. День 11–12–13, выправляюсь
Мелодия выигрыша в WSOP
(цитата от Лехи: – Д'Артаньян, почему вы спите днем? – Потому что ночью спите вы, Портос!)когда после обеда Пт стало понятно, что его отпустят домой на выходные аж до утра Пн, я возликовал: у меня впереди было целых три спокойных ночи! повязку на ноге вокруг аппарата Илизарова (см., но не рекомендую перед едой) меняли несколько раз, капают жаропонижающее, колют антибиотики, на ночь снотворное
правда, снотворное мне как-то не понравилось (что это было, кстати, трамал? феназепам?): глюки с него обильные, а засыпаешь не сразу причем глюки появляются, как закрываешь глаза, открываешь – нету и настроиться, скажем, на море, лес или какую другую красоту возможности нет, только все какие-то мерзкие хари, и постоянно меняются пробовал читать молитву: пока читаешь, все замирает, закончишь – снова здоро́во по ощущениям, отрубился только минут через 40 ну нафик, лучше старый добрый персен, двушку закинул – и как ладонью мягкой тебя накрыло, до утра без пробуждения
сиделка («киргизка Катя») Калима оказалась довольно бестолковой и ленивой даже если не сравнивать с двумя другими, что были в 2006 и 2008 году, все равно получается слабо
она не смогла разобраться, как приглушить звонок своего сотового, и он, звеневший на максимуме, несколько раз будил меня ночью она спокойно, если жена здесь, может просидеть перед телевизором хоть пять часов и вообще, если ее не трогать, может не попадаться в поле зрения кроме прочего, она действительно даже в пределах весьма ограниченного профессиональной сферой лексикона плохо понимает по-русски (не говорит! понимает!)
так что ни фига это не национализм, это обычная профнепригодность, причем халтура в первую очередь ее конторы в 2008 году была тетушка из Молдавии, она постоянно была чем-то занята: если не разминала и не заставляла двигаться меня, ходила к местным сестрам и просила работу у них, готовила перевязочные материалы, за весь день я не видел ее сидевшей и смотревшей в стену
«Катю», если разрешат ходить на горшок самостоятельно, отправлю восвояси, как кончится проплаченная неделя
в Пт завотделением Б. принес мне мою прелесть с отломанной нижней ножкой не знаю, как насчет переплавки, но инсталляция получится шикарная!
а самое главное событие прошедших трех дней – приобретение противопролежневого массажного матраса с компрессором ребята, какой же это кайф! вся моя спина по задней поверхности бедер возрадовалась и возвеселилась, когда чудо техники стало надуваться подо мной неспешными волнами, создавая равномерную нагрузку почти как на море, под мерное жужжание компрессора волна уходит и приходит, еще и еще блаженство
(кстати, мысль: бюджетный вариант такого матраса стоит не более 100 баксов, оптовику-больнице наверняка сдали бы дешевле, остальное оборудование, стоящее в современной реанимации, сильно дороже, почему не провести такой очевидно необходимый апгрейд?)[15]
27 июня 2011. День 14, сиди, сынок, я сам
Эта носатая из Питера – Снова курю мама, снова
вечером остаюсь один, в какой-то момент возникает необходимость в сиделке, звоню отвечает – Калима? В палату подойдите, пожалуйста. – Ага, да. (слышу ее голос в коридоре, сидит у телека) проходит 5 мин, ее нет, звоню: – Калима, вы где? – Я тут, в коридоре. – А в палату почему не приходите? Я же звоню вам. заходит – улыбается: – Ой, это ты звонишь? а у меня ж твоего номера нет (она сама звонила мне во Вт, когда договаривались) в общем, у нас весело, да а на улице и правда хорошо
в Пн послал за полосканием для рта в аптеку в местной не оказалось, отправил на проходную дал подробную инструкцию, чего и сколько купить, и попросил вернуться не через три часа вернулась через полчаса: «в аптеке сдачи нет» и тут же: «ой, а что-то я не догадалась свои заплатить?» через два часа отправил снова принесла – что-то другое, конечно читаю: не подходит, не полоскание – но спасибо хоть 89 рублей …попросил у сестры хлоргексидин (а потом друг Володя привез нужное)
днем Калима спала, оперевшись рукой на стол потом сказала, что сквозняк и голова болит, и ушла в холл телевизор смотреть если что, я ей звоню иногда отвечает
возили на перевязку, на коляске, сидячего ощущения – как в первый раз на американских горках (кстати, а я там был вообще?) убрали дренаж и катетер спинальный, оставили один на шее на всякий, но он не мешает, на нем не спать назад ехал на коляске сам да, сказали, на костылях тоже можно потихоньку
а вечером (да простят меня дамы) я отправился-таки на костылях на самое волнительное свидание, которое может случиться после длительного лежания
напоследок спрошу сделал вполне скромный снимок себя (нет, не там, куда на свидание ходил, когда просто валялся) такой, невинней чем у японской школьницы младших классов буквально коленка, верхушка аппарата – и сразу же пеленка никакой кровищи и прочих ужасов, все стерильно под катом если (шепотом): показать?
28 июня 2011. Павлево колено
снова фанфары
28 июня 2011. День 15, как это было
БАК – Про коня
расскажу вам, как обещал, что, собственно, сделали
чуть предыстории: в 2006-м вырезали в области левого колена опухоль (на снимке в предыдущем посте виден довольно обширный шрам) обследуя ногу планово через 2 года, случайно нашли другую, не связанную с первой, костную опухоль в большеберцовой кости вырезав середину кости, вместо нее поставили титановый протез, а осенью 2010-го ножка протеза, установленная в часть кости, отломалась
вариант, который мне предлагали в ЦИТО: вырезать малую берцовую кость из здоровой, правой ноги, и сделать из нее новый, но уже костный протез для левой в 62-й решили, что здоровую ногу калечить смысла нет, пусть на малую берцовую и приходится минимум нагрузки, можно сделать то же самое за счет ресурсов больной ноги
во время операции сперва удалили сломанный протез, выскребли весь крепежный материал потом вырезали почти всю малую берцовую кость, оставив сосуды и нервы, чтобы она была живой после чего, сложив ее пополам (у них это называется «двустволка»), вставили костные фрагменты малой берцовой в части большой берцовой
сложность в том, что у МБ и ББ костей слишком большая разница в диаметре поэтому, чтобы было на что крепить, по остающимся краям ББ сделали надрезы, куда и вставили две части МБ
а чтобы вся эта, кхм, конструкция срослась (гипс не поможет, слишком многое надо сращивать, есть и еще какие-то способы, более легкие в установке, но они также менее эффективны), мне поставили аппарат Илизарова, проделав дырки во всех костях, которые надо срастить, и продев в дырки гнущиеся спицы из нержавейки спицы снаружи крепят на кольца, кольца при помощи внешних элементов – друг к другу после чего из-под установленного аппарата поставили все нужные запчасти меня самого на место и зашили
в итоге на ноге получился такой механический конус с множеством коммуникаций держа за него, как за ручку, оперированную ногу можно перемещать сразу после операции (в смысле передвигать) в процессе сращивания под контролем рентгена будут подтягивать или ослаблять те или иные спицы, корректируя направление сращивания
просто шевелить оперированной ногой я могу, держать ее, передвигаясь на костылях, тоже (хотя пока по ощущениям это похоже на то, как если бы к колену привязали полный 19-литровый кег с водой) сидя на стуле, могу поставить ее перед собой и опереть на пол – аппарат снимает нагрузку с оперированной части и сразу передает наверх, как бы за и сквозь себя не знаю, понятно ли это, но вот как могу через время, когда больше привыкну и узна́ю, смогу рассказать детальнее
что дальше? через пару месяцев меня начнут ставить на ноги, чтобы создавать нагрузку на сращивающиеся кости, от этого образуются т. н. «костные мозоли», благодаря чему кости утолщаются и становятся крепче (да, что не убивает, делает сильней, тут тоже) примерно через полгода аппарат снимут, и я начну учиться ходить заново
и наконец отвечу на такой любимый всеми вопрос «когда выписывают?» анекдот – Скажите, доктор, а когда меня выпишут? – Так ведь вчера приходила ваша жена с нотариусом и паспортисткой из ЖЭКа… Всё, батенька, не волнуйтесь – выписали вас.
29 июня 2011. День 16, прощай, ничего не обещай
Алена Свиридова – Никто никогда
Калима, чувствуя приближающуюся свободу, с утра была активна и клиентоориентированна после исполнения утреннего ритуала сразу завела разговор про время, когда можно валить
взял блокнот, на доступных фигурах объяснил, что согласно оплаченному времени, поскольку в день операции она самовольно уехала, а на следующий день опоздала, оплаченное время заканчивается ранним утром Чт, часа в три ночи
но, говорю, поскольку ночью мне помощь не нужна, отпущу вечером, часов в восемь поняла? поняла
и села привычно спать, оперевшись рукой о стол после обеда засуетилась: а можешь меня раньше отпустить? у меня там проблемы-квартиру-надо-искать-денег-нету-выселяют
хорошо, говорю, жена приедет – отпущу ага? ага и она ушла смотреть телевизор
потом еще один подкат, еще раньше, после ужина да уже, думаю, хрен с тобой, вали, глаза бы тебя не видели
в итоге жена пришла раньше ужина, но Калима почему-то, помня, очевидно, последнюю договоренность, ждала раздачу еды пока мы говорили, сует голову в палату: «а что, ужина еще не было?» «Калима, жена уже пришла, вы можете идти» собралась в минуту и была такова
сиделочная контора, по идее, заинтересованная в продлении контракта, позвонила только в обед, Калиму им уже расписала в красках жена, но тут еще выяснилось, что и они с этой сиделкой работают впервые ну что ж, на нас и опробовали
жена принесла сегодня первые штаны, прошедшие, как и я, апгрейд, так что я смог прогуляться до конца коридора на костылях сила в руках и плечах не та, что была неделю назад, ну да ничего, это мы скоро восстановим, моя рычажка ждет меня
апгрейд штанов заключается в том, что они теперь по левому лампасу закрываются на молнию, их можно надевать, минуя аппарат
(ассоциация не в тему, заранее пардон за гусарство классе в 10-м как-то на физре спросил у Рыжего из Е-класса, почему у мальчиков ширинка на брюках спереди, а у девочек на юбках – сбоку на что Рыжий моментально ответил: «да просто у них *** сбоку»)
иду на поправку, да вы правильно поняли
30 июня 2011. День 17, паехали!
Un di, feliche, eterea…
днем заходил бывший лечащий А., ответил на пару вопросов – про «почему не полгода назад» во-первых, потому что за эти полгода я так или иначе опирался на ногу, и протез разболтался, так что на операции его просто вынули из меня безо всяких усилий, что сняло существенный риск повредить кость в процессе деинсталляции во-вторых, за эти полгода я сам дозрел до необходимости оперативного вмешательства, что отчасти облегчило задачу: у меня появилась цель
новый сосед, как оказалось, ранее оперировался в ЦИТО у точно того доктора Г., на очередь к которому стоял (да и стою) я известное на всю Москву, приехавшее из Ярославля светило свои услуги оценило в сто тысяч рублей – удивительно знакомый ценник, кстати а когда сосед попал к ним снова с другим заболеванием, причем по квоте, его, обследовав, отправили домой, признав неоперабельным а в 62-й прооперировали – как смогли, точнее, как только было можно
приезжавшие вечером Ира и Митя покатали меня на коляске вокруг корпуса, подышали вместе нашими соснами
жизнь прекрасна и удивительна
1 июля 2011. День 18, событий все меньше
БангладешЪ-Оркестр – Ария Штирлица
новый сосед с ампутированной кистью весь день гуляет и жалуется, что отрезанная рука чешется «фантомные боли, к которым привык»
бывший сосед, хоть и перенес куда более серьезную операцию, выглядит боево, в глазах (сказать-то не может, трубки в горле) явственно читается неизбывное желание впечатать кому-нибудь в бубен, не так уж и важно, кому, от избытка переполняющих эмоций ухаживающая за ним женщина (то ли молодая жена, то ли взрослая дочь) на исходе вторых суток выглядит изможденной вроде мы все с ней обсудили относительно сиделок, но вот никак не соберется (не думаю, что дело в деньгах, приезжал еще сын, явно упакованный мужчина, может, им просто боязно доверить близкого – чужому)
вечером покатала меня моя благоверная по территории, подышали лесным запахом, полюбовались, кругом лепота
а перед сном я себе устроил водочную сухую баню, благодаря чему в очередной раз воспрял духом а какой в палате стоял амбре!..
6 июля 2011. День 23, сам себе доктор
Димасик Маликов – Ты не прячь!
проснулся от храпа соседа (сосед, как вы, возможно, помните, другой, но тоже цуко храпит, не так громко, зато универсально, на любом боку) а все почему? надо не модничать (было мне) и отрубаться под пару казенного феназепама, а не под капсулу персена форте
на часах пять утра, чем бы заняться? правильно, выиграть 44 виртуальных миллиона в покер кстати, если вы таки думаете, что это легко, даже без поправки на пять утра, скачайте на свой ойпон или ондроед (про другие платформы не знаю) приложение WSOP – попробуйте сами
от скрипения моей кровати проснулся сосед и, едва дождавшись половины седьмого, кавалерийским галопом ворвался на пост дежурной сестры со словами: «ну что, будем температуру мерить?!» он, как и я, не понимает смысла аццки ранних побудок меня, слышавшего все аж из палаты, от смеха сложило пополам «слушай, – говорю, как он вернулся, – ты бы еще с волыной наперевес попытался им утреннюю мочу сдать»
перевязку сегодня всю делал сам, все двадцать концов десяти спиц обмотал в новые проспиртованные повязки, все спицы перевязал занятие медитативное, под хорошую музычку время летит незаметно у меня ее, правда, не было, напевал себе под нос «Безобразную Эльзу»
пожаловался доктору, что потихоньку дурею от больничных стен – А вы гуляйте! Люди же гуляют на костылях. – А вы пробовали? – Я? Нет. – А вы попробуйте. – Ну, можно на скамеечке посидеть… – Доктор, мне 34 года, для меня лучше уж сутки в палате, чем сидя на скамеечке время проводить.
в общем, выписать пока не выпишут, но в отпуск на выхи обещали отпустить аллилуйя
13 июля 2011. День 30, выписка
The Beatles – You Never Give Me Your Money
в Сб дома полностью поменял всю бинтовую амуницию, устал как на разгрузке угля: в процессе надо и ногу выгнуть, и самому буквой «зю» сложиться но ничего, справился, тем более жена мне по списку в аптеке купила такой арсенал спецсредств, что в доктора можно играть сколько угодно кроме того, как подживет, процедура будет короче раза в четыре
после каждой перевязки ощущение, будто нога новая
в Пт первый за полторы недели душ (растирания водкой – Митя, привет! – по утрам спасают, но все же не дают почувствовать себя джентльменом) ногу спрятать в мусорный пакет на 200 литров, сверху скотчем по кругу, чтоб не заливало, на дно ванны плюх – и вот оно, блаженство! хотя еще раньше, как только приехал в обед и поел, то просто сразу уснул – родные стены расслабили совершенно
за перевязкой (простите за сумбур, но я как акын, что вспоминаю, то пишу) в Пн расспрашивал лечащего К. про операцию оказывается, завотделением Б. действительно за все десять часов никуда не выходил тогда как лечащего К. время от времени сменял другой доктор нашего отделения
бывший сосед вовсю гуляет по коридору, ему вставили клапан в горло, может говорить теперь у него с самого начала, пока мог только лежать и сопеть, были очень злые глаза смотрел на него и думал: «такого хрен сломаешь, у него внутри стальная свая»
новый сосед, что, в отличие от меня, проводит в палате не более 10 % времени (не считая сна), во Вт перенес третью операцию, в первые два раза не все удалось сделать до этого ему удалили правую, ведущую кисть, теперь дорабатывают очень веселый, постоянно шутит, я бы так не смог, думаю
и еще, про 62-ю хотел, чтобы не создавалось идиллической картинки, описать все, что не понравилось, ну да Бог с ним, хорошая больница, любую онкологию всегда отправляйте сюда, Москву, во всяком случае, примут, про остальную страну не могу сказать
ЗДЕСЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НИ ЗА ЧТО НЕ БЕРУТ ВЗЯТКИ такие места уже есть, ребята, мы до́жили, поздравляю!
вот разве в новом корпусе, где я лежал, пандуса нормального не хватает на входе в корпус, чтобы колясочник мог и въехать, и выехать сам но это ничего это мы разберемся
(bonus track: прооперированный в третий раз сосед, весь в капельницах и дренажах, хоть ему и велели полежать денек, постоянно прыгал: то к холодильнику, то за уткой – при том, что и сестер, и меня мог попросить, я сам предлагал помощь в итоге допрыгался, уронил и разбил градусник ни то, как беспечно «обеззаразила» палату сестра, ни то, как собирал капельки ртути шприцем призванный уже мною доктор, рассказывая параллельно, как вот в одной школе уборщица ведро ртути по школе тряпкой месяц гоняла, и всем хоть бы хны – ничто из этого меня не успокоило я попросил либо отпустить меня домой уже прямщас, либо до утра перевести в другую палату соседняя, 332, оказалась свободна, куда удобнее нашей, да еще и один я в ней был лежал, песни пел)
special thanks to самая адекватная сестра отделения И., которая не повторяет, как заведенная, «у нас не санаторий», а просто дает выспаться больным, у которых в силу их стабильного состояния нет нужды в термометрии о половине седьмого утра
домой, ребята, домой
16 июля 2011. Ранняя пташка
БГ – Как хорошо проснуться одному
несколько вечеров после возвращения домой наблюдал странную картину: часов в пять организм включает режим battery low, делать вообще ничего не могу, кроме как пластоваться но! часам к восьми вдруг оживаю, принимаясь лопатить рабочую почту, обсуждая какие-то темы по работе же часами по телефону, в общем, хали-гали, паратрупер что это было?! вчера отпустило уже, теперь ровно
по утрам уже традиция, долгая перевязка с просмотром кино снимаю всю лишнюю бинтовую амуницию, заливаю все пантенолом и завожу фильму через час, когда пантенол подживляет, заканчиваю перевязку намострячился уже доставать в самые дальние прооперированные уголки, скоро буду совсем гуттаперчевый (с двумя же «т» пишется?) мальчик
нога вообще ведет себя хорошо, благо я ее, по рекомендации врачей, почти никуда не таскаю и стационарно держу на возвышении порой какая-то из спиц напоминает о себе, и тогда я, подобно еще одному небритому хромому, начинаю судорожно искать свой викодин кетанов минут через 10 отпускает
сегодня жена уехала на море на две недели, так что на хозяйстве мы с Басей (кошко мое абиссинское) остались вдвоем тут впору заохать, мол, как же так, оставить тебя одного?! спокойно, ребята я стабилен, в холодильнике полно еды, вокруг дома четыре продуктовых и две аптеки, куда я вполне могу дойти есть друзья, живущие тут же, в Марьино, и далеко, которым недалеко есть утконос да мало ли
идучи на костылях, то есть держа их под мышками, я могу держать по пакету в каждой руке готовить умею и могу делать это сидя (хотя в целом и не люблю готовить сам, конечно) посудомойка есть не пропаду и потом, ну кем бы я себя чувствовал, пропади у нее этот отпуск ради готовки моей жрачки?
а еще говорят, что в Москве жара-жара, прям ой я ваще не чувствую даже кондей не юзаю нет, лето есть, не отнять, но жара?
26 июля 2011. Куда уплыл корабль?
кошка мурчит
20 августа 2011. Сомнейные бугогашеньки
Архип/Алиса – Ипонский гёл
удивили две вещи: – он не смотрел меня в перевязочной – и не отправил на рентген
возможно, чтобы убедиться в моем состоянии, ему достаточно было просто осмотреть ногу, не снимая/меняя повязки возможно, на снимке не будет ничего интересного, раз пока не было нагрузки не знаю
не могу заподозрить его в недостаточно добросовестном отношении, поскольку раньше не было поводов, но вот отсутствие рентгена смущает (самому, что ли, съездить в Герцена да сделать? там быстро, недорого и знают меня, все сделают хорошо)
в общем, надо мне теперь стопу опускать и опираться до 30 % веса надо будет придумать, как это вычислять на ходу, тем более что от моего веса 30 % – это примерно столько же килограммов, до фига на не до конца сросшиеся кости-то!
спицы пока так все и не поджили, но это в пределах нормы и почти не беспокоит обезболивающее пью примерно по 5 таблеток в неделю при допустимом максимуме 4 в день отечность (несмотря на таблетки и мази), скорее всего, никуда не денется, поэтому на дальние расстояния сам за рулем ездить не смогу, а на такси в офис и домой разорюсь, наверное хорошо хоть не каждый день туда кататься
если остаюсь с сыном один, у него появляется одно дополнительное правило: какать, сидя на горшке, только возле туалета, папа на костылях с горшком не дойдет
29 августа 2011. Какнога
Crossroads – Diamond Rain
не обижайтесь, если в ответ на «как нога?» или «как здоровье?» я буду реагировать недоуменно, либо нейтрально, либо никак
спасибо за внимание p. s. заранее благодарен всем, кто не пожелает мне здоровья послезавтра[17]
20 октября 2010 – 29 августа 2011
Послесловие
Тогда, летом 2011-го, в начале долгой работы, которая была проделана вместе с психотерапевтом, я пришел к выводу, что пора тему сворачивать, что и сделал последней записью с тегом «какнога» в ЖЖ. Но, разумеется, оставлять историю без внятно прописанного финала было бы как минимум негуманно по отношению к читателям – во всяком случае, к тем, кто не знаком со мной лично и не знает эту историю. Поэтому спустя 10 лет исправляюсь, рассказывая о том, что произошло за это время со мной и с ногой. В мае 2012-го родился второй сын. Я снова сопровождал жену на родах. Аппарат Илизарова был все еще на ноге, поэтому я прислонился к подоконнику, положив на него ногу, второй опирался на пол, руками и всем остальным организмом, как мог, участвовал в процессе, помогая жене. Я снова был первым, кто взял сына на руки. Через пару месяцев, спустя примерно год после операции, аппарат сняли, оставив в моей коллекции шрамов 20 новых отверстий от 10 спиц да «змейку» от колена до щиколотки. До сих пор помню ощущение первого душа с «освобожденной» ногой… Еще примерно год я перемещался с помощью костылей и литого пластикового ортеза. Летом 2013-го снял его и начал перемещаться сам. Правда, разница между длиной ног в 3 см так и осталась, приходится использовать обувь с наращенной подошвой или подкладывать в обычную подпяточник. Но я начал ходить, пусть поначалу и на небольшие расстояния. Помню, в августе 2013-го я преодолел Бруклинский мост в несколько заходов – выходит, мой предел на тот момент был порядка 500–600 м. Тогда же, в 2013-м, с января по август, поскольку врачи предупреждали, что новую ногу надо беречь, да и просто понял, что пора, – я сбросил 37 килограммов. Спустя полгода набрал 10, но в следующем, 2014-м, вернул оптимальный вес (82 кг при росте 192 см) и с тех пор остаюсь в нем. А чтобы после похудения не выглядеть уж слишком хлипко, пошел, как в юности, в спортзал и начал работать над упражнениями с собственным весом. Сейчас могу подтянуться раз 10–15 и отжаться, в зависимости от тонуса, 50–100 раз. Когда отжимаюсь, левую ногу кладу на правую, чтобы снизить нагрузку. Еще за пару лет восстановил навык ходьбы, доведя до приемлемого для туриста уровня: приехав в новое место, могу гулять бо́льшую часть дня, проходя по 20–25 тысяч шагов – с перерывами, разумеется. А чтобы навык не утратился, каждый день заставляю себя гулять по часу, благо рядом с домом парк 850-летия Москвы. Идеальным состояние какноги назвать нельзя: скажем, я не могу долго стоять на одном месте. Нога затекает и начинает сильно болеть. Очереди для меня – кошмар, иногда даже долгое ожидание зеленого света на переходе – проблема. Особенно сложно в метро в час пик, когда свободных мест нет и приходится стоять. Либо еду сперва в противоположном направлении и сажусь, либо перехожу из вагона в вагон на остановках. Придя куда-либо, располагаюсь обычно так, чтобы ноги были вытянуты горизонтально, не затекали. Знающие мою ситуацию обычно никак не реагируют, не знающие иногда возмущаются, принимая меня не то за пижона, не то за хама. Хотя я и не кладу ноги на стол, максимум на соседний стул. Я могу присесть на одной правой ноге, но не могу на обеих. Не могу сидеть на корточках. Не могу бегать, не могу прыгать (точнее, только на правой). Не могу ногами делать многого, что может обычный человек. Но главное – я могу ходить. С 2015-го перестал пользоваться лифтом, на 12 этаж и с него вниз хожу пешком, как и по другим лестницам. Особенно люблю эскалаторы метро, идущие вверх, вижу в подъемах по ним некий личный символизм. В 2017-м продал машину, пересев на общественный транспорт и каршеринг. В общем, живу.Июнь 2021
Последние комментарии
1 час 51 минут назад
5 часов 59 минут назад
6 часов 16 минут назад
6 часов 37 минут назад
9 часов 19 минут назад
16 часов 42 минут назад