Завтра [Илья Поцелуев] (fb2) читать онлайн

Илья Поцелуев Завтра

I часть

Разговор перед отлётом

Ты всё спрашиваешь: "Зачем?"

Ради славы? Конечно не ради.

Никак не поймёшь ты… И всем

Я устал объяснять уже, хватит.

Давай заболтаем неловкий момент

И отвлечённые темы выберем.

Но так ты не хочешь, конечно же нет…

Вот, к примеру, хотя бы взять Библию.

Наверно, ты помнишь, про Ноя там было:

Великий потоп и "всем тварям по паре",

Сыны на Ковчеге, качаясь уныло.

И всё обозначено в божеском плане…

Вот взял, затопил и спасает угодное.

У нас чуть попроще, но что-то подобное.

Ты думаешь, я вдруг иду в богоизбранные?

Тут всё сложнее, и план у нас странный.

Не будет садов – лишь пустыни безжизненные,

И марсианский закат нам прохладный.

Да, ты всё правильно мне говоришь:

Не отвечаю на сущность вопроса.

А если коротко, вся эта жизнь

Мне надоела до ужаса просто.

Мир от меня, несомненно, устал,

Я вот устал от усталости мира.

Скоро я сяду в отличный металл

И улечу. Всё, прощай, Антарктида!..

Хотя ведь, конечно, не так уж и просто.

И есть даже знамя, вперёд нас ведущее.

Проблема встаёт ожидаемо остро,

И многих серьёзно пугает грядущее.

Нам нужно хранилище для цивилизации,

Всему человечеству выход запасный.

На Земле ничего, лишь моря радиации,

А люди "Эдем" обустроили красный.

И ведь разум, вселенский вопрос и ответ, –

Очень редкая вещь, чтобы сжечь понапрасну.

В телескопы рассмотрены сотни планет,

Ничего рядом нет, даже думать ужасно.

Но меня извини, увожу разговор.

Темы вечные так не раскроешь, шаля.

И вот ты осадил вдруг вопросом в упор:

"Ну а как же родная планета – Земля?"

Я, наверно, уже попрощался и с ней,

Со всеми морями и океанами.

Но ты знаешь, казалось, всего мне больней

Было прощаться с простыми тюльпанами.

Ещё было больно, когда я смотрел

В багровое небо на ярком закате.

Почти что никто, отвлекаясь от дел,

Не может сказать себе строгое: "Хватит,

Постой, лучше выйди на улицу,

Там целый мир ожидает тебя".

Они только крепче сутулятся,

Не замечая ничто, кроме "Я".

Я тоже терял всю Земли красоту,

Что не так уж и сильно таится.

Работал, искал, весь в крови и поту,

И пытался чего-то добиться.

Не потеряешь, увы, не поймёшь.

И вот понял теперь я всю суть…

Времени хватит всего лишь на грош,

Сотня тысяч коротких минут.

Да, попрощался, но лишь как солдат

Со своею возлюбленной вечной.

Верю, быть может, вернусь я назад,

Жизнью тягостной искалеченный,

Старый, больной и от жизни уставший.

Без неба не жить, умирать очень страшно.

Запутал тебя безвозвратно

И слышу вопрос твой безмолвный:

"Зачем ты всё рвёшься куда-то,

Лишь скука звездой путеводной?

Ну а если и так хорошо,

Живи без больших потрясений.

Смысл бы точно какой-то нашёл

Без глупых своих приключений".

Конечно, но есть и проблема,

Что дело испортит, как дёготь.

Извечная в мире дилемма:

Куда б одеяло подёргать?

Воюют друг с другом ужасно.

Чужими руками, что хуже.

В огонь подливается масло,

Когда и внутри, что снаружи.

Я был там, я всё это видел,

Различье – причина и повод.

Надежду мою быстро выел

Один незатейливый довод:

"Ведь в мире всегда же так было

И будет потом, уж поверьте.

И как бы планета ни жила,

Здесь подлость доводит до смерти".

Слепым пережитком истории,

Кувалдой по кумполу – бах!

И очень нужны крематории,

Ведь места не хватит в гробах.

И как бы ты ни защищался,

Порука той кровью замажет

За то, что ты просто остался.

А правда, ведь деться куда же?

Ох, бедные глупые люди.

Мы будто сыны палачей…

А там по-другому всё будет,

Ведь Марс, он по праву ничей.

Там люди – простые земляне,

Нет больше бессмысленных наций.

Единою мы кровью станем,

Нам только б покрепче держаться.

Одни добровольцы, все сами

Решились дать к звёздам дорогу.

И звонкими мы голосами

В душе заглушаем тревогу.

Ладно, прощаться не буду,

Есть время пока до отлёта.

Не подхватить бы простуду,

Но сердце вот щемит чего-то…

I интермедия

"Мы ждали этого так долго,

И вот настал победный час!

Я в этот ясный летний полдень

Ракету-сокола на Марс

Без тени страха отправляю

(Готовы все её узлы).

Себе я чётко представляю,

Как наши главные умы

В своём восторге деловитом,

Предвосхищая наш успех,

С своим учёным аппетитом,

Уж делят данные на всех.

И мир в волненьи замирает

Пред новым яростным скачком,

И новый век здесь наступает,

А старый век бежит бегом.

Пора пускать наш звездолёт.

Диспетчер, начинай отсчёт!"

Раздаётся в тиши оглушительный рёв,

Земля погружается в алое пламя.

И ракета из тысяч панелей и швов

Поднимается гордо над головами.

Как будто крылатый небесный кит,

Как стрела из блистающей стали,

Громада уверенно вверх летит,

Курс держа от Земли по нормали.

Вот минули уже те тяжёлые метры,

Всё сильней начинает давить перегрузка.

Обтекатель рвёт вдрызг непослушные ветры,

Выгорает всё топливо – меньше нагрузка.

Минуты бегут, атмосфера всё реже,

Вокруг уже ясно видна темнота.

Внизу синева и песок побережья,

Наверху бесконечность и пустота.

Сработала гладко ракета-носитель,

Её до земли отпустил отделитель.

И ступень отделяется плавно,

Горючего в ней ничего почти.

Но баланс был отлично уравнен,

Чтобы её от удара спасти.

Раньше ведь было гораздо всё проще:

Один раз и хватит, уже налеталась.

Бейся теперь о сосновые рощи,

Каким-то случайным зевакам на радость.

А эта ступень приземлится. И скоро,

Где раньше лишь только осока цвела,

Площадки коснутся стальные опоры,

Она приземлится, как здесь и была.

Её заберут и почистят от гари,

Проверят конструкцию и корпуса.

И снова подбросит она, как в угаре,

Себя вместе с грузом наверх, в небеса.

Соблюдается логика базовая –

И ступень наконец многоразовая.

Вот к афелию мчится ракета,

Звёзды смотрят, и видится, как

Рядом с ними висит та планета,

Красной точкой пробившая мрак.

То Марс – давно забытый бог войны,

Чьё имя носит Самый Новый Свет.

Здесь дни светлы и ночи холодны,

И всё имеет светло-бурый цвет.

Здесь горы не сравнятся с Эверестом,

Здесь впадины, похожие на раны.

Как жёстко поступили с этим местом

Давнишние кровавые тираны!

Иль не было их всё же, но обидно

Смотреть на эти гиблые равнины.

Возможно, нам пока ещё не видно,

Что это всё останки и руины?

А может, там когда-то жили люди,

Мечтавшие о мире и о чуде?

Теперь вокруг одна лишь пыль,

Стоят потухшие вулканы,

Стоит в морях безводных штиль,

Кругом песчаные туманы.

Ну и пускай, что жизни нет!

От этого нам только проще.

В пустынях ищем мы ответ,

И марсоходы роют толщу.

И вот в один из местных дней,

Какой-то робот неуклюжий

Копнул по глупости своей

Положенного плана глубже.

И струйка из-под грунта вышла,

Исчезнув сразу навсегда.

А мир сенсацию услышал:

"На Марсе жидкая вода!"

И смоют ей с планеты смерть;

И зацветёт земная твердь…

Но вот и корабль уже на орбите,

Не так далеко оказалась она.

Диспетчер из ЦУП говорит: "Отдохните,

Начальная стадия завершена.

Теперь остаётся лишь ждать,

Когда дозаправка прибудет.

Ближайшая – дней через пять,

Остальные ждут на маршруте

(Миссию помнят они свою,

Но мир наблюдает и пресса).

А сейчас я добро вам даю,

Чтоб покинуть взлётные кресла…"

И всех накрывает свобода.

Отсутствие всяческих сил –

Ближайшая жизнь на полгода.

Пусть каждый об этом просил,

Это лишь земные грёзы –

Космонавтам мало пользы.

Перед окнами туча народа,

Радость на лицах сияет.

Яркий блеск внеземного восхода.

Зайчик по стенам гуляет.

Весь сине-зелёный и облачный шар

Закрывает собой пол-обзора,

За ним разгорается белый пожар,

Освещает моря и озёра.

Там, где пока что нет света,

Виднеется много огней.

Третья от Солнца планета!

Есть каждому место на ней.

Но люди бросают её навсегда,

Будто срок пребыванья истек.

Без страха они вместе рвутся туда,

Где ни разу не был человек.

И свершения ждут, а пока

Проплывают внизу облака.

II часть

Дневник капитана

День первый

Сначала был внутренний трепет,

Как будто наверх первый раз.

Кругом новобранческий лепет:

"Скорей бы, скорей бы на Марс!"

И я тоже хотел поскорее,

Нетерпение брало своё.

Но мы первые, можно ль сложнее –

Страх и совесть за душу берёт.

А потом, когда мы отъезжали

(Город в память запал навсегда),

Руки тем, кто остался, пожали,

Запасным, чей билет не сыграл.

Две недели на том космодроме,

Пять последних прощальных минут.

Как в какой-то искусственной коме,

Заходил я в отсеки кают.

Потом все инструкции выполнил,

И взрыв подо мной тянет вверх.

Все мысли беспамятно выпали,

Как, наверно, у многих, у всех.

Полёт шёл нормально, без кочек,

Все приборы моргают: "Окей".

И к вечной, но солнечной ночи

Мы неслись всё быстрей и быстрей.

Сейчас наступил уже вечер,

Он искусственный, больше никак.

Молчит, притаившись, диспетчер,

Гаснут лампы, теперь полумрак.

Надо спать, завтра много работы.

Надо легче вставать по утрам.

Я любил раньше эти полёты…

Мой последний вот этот, к мечтам.

День пятый.

Лишь сейчас ощутил я начало.

Всё взаправду. Да, мы улетели.

Эта мысль меня раньше встречала,

Но теперь я всё понял на деле.

Остальные пока слишком рады,

Невесомость – весёлая штука.

Им ещё пообвыкнуться надо.

То, чего не хватает нам, – скука.

Сегодня танкер первый прибыл,

Стыковка прошла автоматом.

Снаружи красиво бы было

Смотреть – аппарат с аппаратом

Сближаются медленно, низом

Друг к другу повёрнуты чётко.

Всё движутся ближе и ближе,

Меж ними уж малая щёлка.

И ещё б характерный щелчок,

Жаль в космосе нет совсем звука.

Ну а дальше по трубам течёт

Горючее. Славься, наука!

Его пока нам хватит до Луны.

Конечно, можно – серые пейзажи.

Но всей командой мы убеждены

В том, что до Марса доберёмся даже!

День тридцатый.

Четыреста тридцать витков позади

И столько же точно рассветов, закатов.

Счёт дней достигает своих тридцати,

С Землёй уже надо прощаться, ребята.

Баки заполнены, дельты хватает,

И делать нам нечего больше у дома.

Команда с волнением ожидает

Отлёта, мечтой и надеждой ведома.

Нам осталось немного, может быть час,

Вот выйдем мы скоро на координаты…

Хватит думать об этом, важно сейчас

Запомнить все эти рассветы, закаты.

Можно будет попозже, издалека,

Но тогда станут коротки руки.

В оконце я вижу – синеет река,

По-моему, где-то в Кентукки.

А я никогда не умел рисовать,

И от этого очень обидно.

Не выйдет так просто вот взять и заснять,

Как заснимешь того, что не видно?

День тридцать первый.

Какое-то странное чувство,

Знакомое всем колонистам.

Уходить навсегда – искусство,

Я решился на это быстро.

Не знаю почему сейчас, а не раньше,

Наверное, пройдена какая-то точка –

В ту жизнь не вернёшься, жизнь новая дальше.

И сегодня минула прескверная ночка.

Я вышел в коридоры, пойти "прогуляться",

Какие-то скользкие были грёзы.

Среди тишины мне пришлось оказаться,

Где слышал я чьи-то горькие слёзы.

День пятьдесят третий.

Она смотрит в упор с укоризной,

Говорит: "Ты что меня бросил?"

Словно маму ребёнок капризный

Всё просит, и просит, и просит:

"Вернись, ты устал от работы,

Вернись, без тебя будет лучше.

Вернись, не нужны те высоты,

Вернись, хватит маяться чушью".

А звёзды вокруг разрежённо сверкают.

Стекло помутнело от выдохов частых.

Во сне или в детстве, я снова летаю,

Не видя при этом ни зги, ни пространства.

Я вижу все эти холодные блёстки –

Как бисером на антрацитной бумаге.

Их речи не слышны, но бойки и хлёстки,

А взгляд лучезарней, чем золото в драге.

Сон не идёт – хоть заламывай руки,

Истлели все мысли прошедших событий.

Передо мной пляшут странные звуки,

Рождённые видом полночных открытий…

День пятьдесят четвёртый.

Если коротко – полный аврал,

Я сегодня весь день на иголках.

Вентсистема накрылась, не врал

Этот Мёрфи в каких-то книжонках –

Случается худшее, просто кошмар.

Я писал вчера эти записки,

Заметил, как пыль собирается в шар.

Не заметил бы… Ох, было близко…

И на Землю тут же депеша,

А там ничего и не знают.

Какая-то злая насмешка,

И датчик никак не мигает.

Разобрались потом понемногу,

Обозначили чётко проблему.

Но решение сразу не могут

Объявить. Говорят: "Не система,

А программная это ошибка".

Ладно, хоть обозначили сроки –

Завтра утром – конечно, не шибко,

Но сойдёт, экипаж хоть не в шоке.

Продуваем вручную пока что,

Кислород поступает нормально.

Ох, мы этой вселенной покажем,

Как срывать человечества планы!

День девяностый.

Прошли примерно треть пути,

Что, кажется, не так уж плохо.

Никто нам воду не мутит,

И этим движем мы эпоху.

Что ни день, то рекорд –

Удаляемся дальше и дальше.

Что там этот Конкорд,

Наша скорость и цифрами краше.

Но всё-таки долго, конечно.

Пока что – издержки профессии.

Заоконный сумрак кромешный

Бесконечной давит прогрессией.

И во времени мы отстаём –

До Земли две минуты сигналу.

Хоть все трудности нам нипочём,

Информации всё-таки мало.

Мы ждём всей душой и всем сердцем,

Когда наконец-то прибудем.

Когда распахнувши все дверцы,

Подарим открытия людям,

Когда на примере докажем,

Что мир бесконечен, не меньше.

И каждому это покажем.

Так будет, но будет в дальнейшем.

День сто сорок пятый.

Что-то редко пишу я дневник,

Дни летят без каких-то зацепок.

В них ни тайн, ни интриг,

Ни сюжетов из книг,

А командный дух силен и крепок.

Но хорошего мало в пути:

Невесомость нам давит на нервы,

Концентрат развести,

В день по дозе ввести –

Радиация – вот доля первых.

У меня ухудшается зренье,

Подавляется иммунитет,

Я слабею – подводит давленье.

Аппетита практически нет.

Бывает, что прячемся все мы

От бушующих малых частиц.

Нам даже от Солнца проблемы,

И тут снова спасительный шприц.

МКС… Вот тогда было проще,

Ведь Земля всё же радует видом.

А сейчас в той космической толще

Ничего, звёзды чёрным залиты.

День сто шестьдесят седьмой.

Разбиты надежды об стену,

"Новые люди" – враки.

И в нашем полёте бесценном

Не обошлось без драки.

Не знаю, как это случилось,

Теперь разбираем постфактум.

А кровь из виска-то сочилась –

Да, наверное, неприятно.

А они понимают сами,

Что мы здесь не ради хохмы?

Они повредились умами?

Что, если они подохнут?

Ослабленные организмы

Нашли в себе силу глупости.

Отныне, вовеки и присно

Весь мир наполнен иудностью.

Ну и что теперь с ними делать?

Себе ничего не сломали.

Мне стоит найти в себе смелость?

На Землю мы не сообщали.

Ведь это моя лишь промашка,

И вот, ничего не попишешь.

Всем очень от этого тяжко…

Жалеть себя хватит. Выживешь.

День сто восьмидесятый.

Придётся ли на Марсе строить тюрьмы?

Ведь мы несём с собой себя самих.

И мы, как в бесконечном яром штурме,

Бежим, не замечая остальных.

А люди не меняются так быстро,

Как гоним наш технический поток…

Мы новый мир, допустим, вместе выстроим

И заучим полученный урок.

Но не уйдём от этого так сразу мы,

И снова будут те же прецеденты.

Найдут учёные секреты разума,

И станут профессурою доценты.

А что сейчас нам остаётся здесь пока?

Коробка до прилёта на пустыню.

Я вижу каждый день земные облака,

И это мне моя Земля отныне.

День сто восемьдесят пятый.

Проснулся утром, даже имени не помня.

Глаза протёрши, огляделся, понял где я.

Воды из трубочки я после отпил томно

И вылетел. Не помню, но была идея.

Как вдруг со всех сторон весёлый гомон.

Ребята нарядились ярко, без сомненья.

На мой немой вопрос ответив хором,

Ребята дружно прокричали: "С днём рожденья!"

Я подсчитал года собой прожитые –

Да ладно уж, неужто юбилей?

Живёшь, и получается событие.

Все радостны, и на душе теплей.

И вижу двух – один, второй – подранок,

Глазами в пол, похожи на мотыги.

Вручают мне завёрнутый подарок.

Я развернул, а там две тусклых книги.

Тогда я посмотрел на них сурово,

Сказал им: "Поняли, что с вами было?"

Они кивнули виновато-ново.

Я обнял их со всей уставшей силы.

День двести шестнадцатый.

Ночь не даёт никак искомого покоя,

И время тянется совсем неторопливо.

Я вытираю лоб холодною рукою

И засыпаю – на моей душе тоскливо.

Сначала предо мной встаёт лишь тьма…

Затем случайно вспыхивают звёзды,

Вокруг белеет млечная тесьма,

И обернуться мне ещё не поздно.

Я вижу на забрале красный отблеск,

Как будто чей-то взгляд сверлит затылок.

Я обернулся. Взглядом быстрый поиск,

И силуэт до крайности постылый.

Она изрыта сотнями падений,

Эрозия покрасила равнины.

И много лет печальных изменений

Оставили лишь скользкие долины.

Она летит ко мне уже стремительно,

А я пытаюсь убежать, скользя.

Она, как смерть, страшна и соблазнительна,

И убежать совсем никак нельзя.

Я просыпаюсь. Календарь в руке,

Я пересчитываю дни, часы, минуты.

Терпение висит на волоске,

Я неспокоен, будто капля скользкой ртути.

День двести тридцать пятый.

Завтра.

II интермедия

Всё кончилось уже давно –

Минут на двадцать раньше.

Но знать сейчас нам не дано –

Мы всё узнаем дальше.

Сигнал летит, но не спеша,

Мгновенье за мгновеньем.

Ему не надо здесь мешать

И подгонять волненьем.

Никто томительно не ждёт,

Не тянет муки бремя.

Пусть с запозданьем, но идёт

На той планете время.

И передачу мы глядим

Со всех приборов, камер.

Как будто вместе мы летим,

Мир у экранов замер.

Жаль на Земле лишь зрители…

На Марс к ним не хотите ли?

Обожжённый уж первым витком,

Чуть фонит от космической пыли,

Шёл корабль, набитый битком.

Шёл корабль, а люди в нём плыли.

Но теперь экипаж занимает места,

Чтобы быть с кораблём нераздельно.

Долгожданный момент наконец-то настал! –

Начинают садиться прицельно.

Альтитуда снижается, скорость растёт,

Верхний слой нагревает обшивку несмело.

Межпланетный корабль, как пуля, войдёт

В тропосферу – вот там и закончится дело.

За планету зайдёт вечно яркое Солнце,

Занимавшее мир их космических странствий,

Сила тяжести вновь наконец-то вернётся,

И землёю покроется скатерть пространства…

И вот газы вокруг искривляет до спазма,

Тускло-красным огнём загорается плазма…

Где-то там, наверху, где кончается небо,

Вдруг зажглась – непонятно откуда – звезда.

Лишь машины и камни, а больше здесь не был

До последней минуты никто никогда…

И сейчас на тепло отдавая всю скорость,

Из далёкого мира летит аппарат.

Вся обшивка в огне; и вокруг, словно хворост,

Ореолом зажжённым и шлейфом назад,

Раскалённые газы. Меняется плотность.

Торможение быстро приносит плоды.

По движению точно развёрнуты сопла;

И средь плазмы внизу появляется дым –

Корректируют курс, чтобы сесть поточнее.

Тормозить главной тягой – под самый конец.

На Земле мы отлично садиться умеем –

Здесь всё так же, но лишь с замираньем сердец.

Пламя кончилось – соплам остыть на минуту.

Вот последний этап путешествия к грунту.

Внизу стоит игрушечный маяк –

Корабль, севший раньше на год, с грузом.

С ним рядом сесть необходимо так,

Чтоб на него смотреть открытым шлюзом.

На ста процентах тяги тормозит,

Опоры выпуская напоследок;

Земля под ней вскипает и горит,

Навечно оставаясь чёрным следом;

Ракета с экипажем на борту.

Касание успешно. Остановка.

Второй гигант глядит на красоту,

Передаёт картинку для потомка.

И кончилось, как будто так всегда

Стояли эти двое друг за другом.

Минуют дни, недели и года,

Марс много раз пройдётся вечным кругом,

Они стоять здесь будут. Не одни –

К ним много раз прибудут корабли.

И люди вновь познали притяженье,

А также тяжесть слабокостных тел.

Критически затруднено движенье,

Ходить, казалось, каждый не умел.

На Марсе с этим легче и быстрей –

Здесь только треть от нашей гравитации.

Но очень сложно без земных людей

И без домашней реабилитации.

Вот так прошли недели, и теперь

Готовы выйти в шлюзы колонисты;

Готовы распахнуть к открытьям дверь.

И лица все от радости лучисты.

А жеребьёвка оставляет право

Одним быть чуть первее остальных.

Но слава – на Земле взаправду слава,

А здесь всего лишь риски за других.

И три разведчика, нажав на кнопку "Пуск",

На главном лифте начинают быстро спуск.

И вот стоя уже на самом краю трапа,

Решили эти трое прыгнуть вместе,

Чтобы в истории заветного этапа

Никто из них не был на первом месте.

Потом они прошлись по пыли грунта,

При этом делая торжественный отчёт.

А небо сверху чёрное, как будто

Всю синеву они отдали за полёт.

Песок молчит – внимает удивлённо,

А камни норовят попасть под ноги.

И солнце светит белым отдалённо,

Его вот так застать пришлось немногим.

Ракеты кажутся землёй обетованной,

Где от природы защищают стены.

И люди там активно строят планы,

Которые свершатся непременно.

И в них скорейший виден результат:

На Марсе расцветает Город-Сад.

III часть

Рассказ Вениамина Виноградова

А была экспедиция, в общем-то, рядовая,

Миль шестнадцать на северо-запад в разведку.

Но бродя по отсекам и экипаж набирая,

Говорил Скотт, что это везение редкое.

Говорил, что места эти вовсе и не простые:

"Вот посмотрите хотя бы на температуру.

От метеорита земля до конца не остыла,

Или там что-то влияет на аппаратуру…"

Вот так он меня и нашёл (вроде бы на теплицах)

И предложил мне поехать – ну, я согласился.

Хоть я и не специалист в человеческих лицах,

Энтузиазм из него беспощадно сочился.

А потом две недели готовили карты и планы,

Составляли маршрут, подбирали ровнее дорогу.

Материал исчисляли уже терабайтами данных –

А в то время считалось, что это достаточно много.

Ну и, конечно, до одобрения это – халтура,

Так и надо являться на смены, работать часами –

Отдыхать от работы работой – известна культура –

Со свинцовыми веками и ледяными глазами.

Подготовили, ладно. Заявку одобрили скоро.

Дали нам ровер, защиту, ну и Оскара в придачу.

Для себя попросил я ещё пару-тройку приборов,

В полкиловатта панель и немного удачи.

На следующий день описали Оскару работу

И предупредили, что он ещё мог отказаться.

Ответил Оскар, что давно он здесь ищет свободу,

И коль не позвали б, пришлось самому б навязаться.

Он немного подправил маршрут "по своим наблюденьям",

Сказал нам: "Ребята, вы там ничего не найдёте".

Выходя в коридор, повернулся лицом на мгновенье,

Кивнул как-то странно: мол, эх, всё равно не поймёте.

***

Мы вышли из шлюза и тускло ударило солнце,

Забрала прикрыли, ну и потопали к тракту.

А Скотт и тогда уже был переполнен эмоций,

Зачем-то читал свою метками взрытую карту.

Вот мы подошли. Он Оскару сказал, голос сморщив:

– Ну здравствуй, рабочая сила второго порядка!

– Какого второго?! Сюда ещё, может, уборщиц?

– Да шутки. А правда, механикам нынче несладко?..

Мы погрузили двухдневный паёк и лопаты,

Два бура, панели, спектрограф и тару для грунта,

Шесть кислородных баллонов, кайло, химикаты…

Тут я обернулся, замешкался чуть на секунду

И вот посмотрел вдруг на наш неземной муравейник –

Купола и тоннели покрыты панелями плотно.

На теле планеты гнойник появился последний,

А планета мертва уже – мы копошимся червотно…

***

Поднимает пыль наш грозный ровер,

Мы летим, как птицы, по ухабам.

За стеклом рубиновое море.

Скотт по связи говорит со штабом:

"…Исходя из этого мы видим,

Что рельеф здесь помоложе прочих.

Был геологически активен

Регион недавно очень-очень…"

Я трясусь и слушаю вполуха,

Мысли улетают в голубые дали.

За рулём Оскар встревает глухо –

Мол, активностей мы ваших не видали…

***

Остановились мы прямо под первой отметкой.

Скафандр поправив, я вышел наружу неспешно.

Скотт доставал уже сверху багажную сетку

И звал, и кричал мне по рации, чтобы не мешкал.

Первое место мы взяли на краешке зоны,

Чтобы затем проследить изменения к центру.

Грунта собрали немного – и так нагружёны.

Всё интересное дальше – скорее б к концерту.

По итогу не более часа мы там провозились.

Ничего интересного, собственно, и не добыли.

Мы сложили панели, приборы. Затем погрузились

И уехали, будто бы там никогда и не были.

***

"Марсоходы копошились долго,

В час по ложке изучая почву.

Ну а мы в один погожий полдень

Сорок лет их переплюнем, точно!" –

Сказал Оскар, и кончилась равнина.

Мы встали, вышли, оглядели кратер.

Огромный котлован, пейзаж – картина,

Ударный. Специфический характер:

У наших ног пологий, хоть спускайся –

На том конце отвесный, не залезешь.

Оскар пошёл к машине: "Собирайтесь.

Пойдёмте. Вэн, потом ещё успеешь."

***

Объехали кратер и встали у дальнего края.

Опять разгрузились, панели Оскар разложил.

О наших небыстрых раскопках заранее зная,

Он начал осмотр различных систем и правил.

Мы забурились на пять нескончаемых метров,

И дал нам спектрограф анализ на строчку экрана:

Не иссушённый потоками редкого ветра,

Здесь грунт содержал аномальную долю метана.

Ещё до конца непонятно, но, в общем, мы правы,

Да и экспедиция, в целом, уже удалась.

Но надо закончить – у нас не такие здесь нравы.

И снова команда в песчаный круиз собралась.

***

Мы в ровере сели, попили, поели,

Данные тут же послали на базу.

Друг другу, казалось, не так надоели,

И отправляться решили мы сразу.

Но вот как только экипаж наш выехал,

Я выглянул в окошко – просто так –

И там увидел тонкий серый вихрь,

А это – очень-очень скверный знак.

Но я тогда не верил в эти сказки,

Сейчас не верю тоже, несмотря.

И я скажу без боли, без опаски:

"Но это всё ведь было не за зря!"

***

Закат загорелся, и небо теперь голубое.

Я смотрел непрерывно и всею душой восхищался.

Сейчас, почему-то, мне помнится вовсе другое:

Как кричал со всей силы, что нужно скорей возвращаться.

Но это неправда, конечно, ведь записи были.

Я вышел из ровера, дальше смотря на закат;

Скотт тоже за мною – в клубах поднимавшейся пыли,

Затем осмотрелся и быстро сел в ровер назад.

Я после этого слышал лишь их разговоры:

– Пожалуй, мне кажется, лучше проехать чуть дальше,

Чтобы с собой не тащить сорок метров приборы.

– А Вэн прогуляется?

– Да, он морально уставший…

Столб пыли поднимался за машиной,

Колёса зацеплялись за песок.

Их цель была за следующей вершиной.

Мне злая мысль ударила в висок:

"А вдруг они уедут без меня?

Оставят здесь, барханам на съеденье…"

И в подлости себя чуть не виня,

Смотрел на их неспешное движенье.

А ровер поднимался всё на холм,

Качаясь на камнях и мелких кочках.

И скоро должен кончиться подъём…

Вдруг трещины вспороли больно почву;

Земля заплакала камнями глубоко

И задрожала вся, согнула спину.

А ровер клюнул носом и упал легко;

Потом за ним открылась горловина.

Они кричали, падая туда.

Затем затихли, оборвался крик –

Последний крик их – раз и навсегда.

Вот что они смогли в последний миг.

Земля крошилась и ссыпалась вниз,

Все расширяя чёрную пучину.

Я им кричал: "Ребята, отзовись!

Зачем всё так?! Я лучше с вами сгину!"

Они молчали. Я стоял без сил,

Живой зачем-то, очень бестолково.

Эфир мой зов несчастный разносил,

И я в ответ не получал ни слова.

***

Там они провалились в пузырь, что оставил вулкан.

В тот огромный пузырь, до краёв начиненный метаном.

Он держался неведомо как и до тех пор, пока

Не случилось проехать полтоннам стекла и титана.

А за мной на рассвете приехала группа спасенья.

Я сидел на камнях на последних крупьях кислорода,

Проклиная весь мир и себя за своё невезенье,

Я хотел умереть под лучи внеземного восхода.

Лишь потом я узнал, что открыли мы вольно-невольно,

Что открытие наше послужит всем людям на благо.

И что люди, летевшие здесь умереть добровольно,

Могут взять и вернуться, а большего нам и не надо!

Но когда я смотрю репортажи о взлётах оттуда,

В голове сам собой возникает застывший вопрос:

Неужели наука, прогресс и столь нужное чудо

Стоят судеб и жизней, и тех нескончаемых слёз?

Эпилог

На скамейке сидит человек.

Он не стар, но по виду немолод.

Рядом хлопьями падает снег.

Он сидит, невзирая на холод.

Он мечтал посидеть здесь вот так

Всю последнюю жизнь – десять лет.

Ещё рано, стоит полумрак.

Загорается новый рассвет.

Он вернулся из дальних краёв.

Тех, куда убежал навсегда.

Рядом птичка красиво поёт.

Лужи в тоненьких корочках льда.

Он хотел изменить этот мир,

Изменился в итоге он сам.

Тишина – далеко от квартир,

Да и спят все пока ещё там.

Он сидит и ему тяжело,

Не привык до конца он к Земле.

Сколько зим без него тут прошло,

А успел он лишь к самой весне.

Он встаёт и подходит к реке,

Трость стучит по граниту. Там лёд.

Он успел, снег течёт по щеке,

И в душе у него ледоход.

Оглавление

I часть

I интермедия

II часть

II интермедия

III часть

Эпилог