Как распознать неудачливого человека? [Максим Грибанов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Максим Грибанов Как распознать неудачливого человека?



Нужно делать все не вовремя. И не то, что нужно, просто так само собой получается и не получается по-другому. Есть ли в этом какой-то закон, распространяющийся на устройство всего мироздания и лично на вас, или определяющая события закономерность – неизвестно. Но определенная связь между происходящим и вами все же прослеживается и всегда к чему-то приводит. Не то, что бы к чему-то хорошему, результативному или вообще нужному, – часто даже вообще ненужному, особенно если учесть, что вы делаете все не вовремя, – но приводит однозначно, иначе бы вы не были тем, кем являетесь, в данном месте, в данное время.

Так же и с другими.

В каком-то смысле это косвенно отвечает на вопрос о том, почему в мире так много несчастливых людей и почему они вслед друг за другом повторяют одни и те же ошибки, совершая столько жестоких, откровенно глупых поступков, делающих жизнь еще более несчастной;

а вместе с тем образует второй вопрос: не являетесь ли вы одним из таких людей, ведь по сути, ничего хорошего вы никогда не делали, а только наоборот, все делали не вовремя.

В какой-то мере это определяет и последующие события.

Кажется, в этом все-таки есть некий закон. Но что бы вам ни казалось, закон, по счастью, существует независимо от ваших взглядов и не всегда означает справедливость, а уж тем более милосердие, особенно в отношении того, кто повторяет одни и те же ошибки.

Получается, что некий, никому в точности не известный закон – это факт. А во всяком факте, как хорошо известно, хуже всего – его неоспоримое наличие. Хотя, конечно, оспорить можно все, что угодно, вот только факт от этого никуда не денется, что в свою очередь обнаруживает его общность с законом и еще больше подтверждает их неизменное существование.


За последние десятилетия кругозор человека расширился в связи со вседоступностью и разносторонностью информации в сети

и…

развитых людей стало больше.

Но по той же причине стало больше и недоразвитых, число которых – особенно в самой неразвитой среде – неуклонно растет, усугубляясь по мере их взросления, с геометрической прогрессией, о которой у нас так же нет достаточного представления, как и о вышеупомянутом законе.

Но именно о нем мы с вами и поговорим.

И пусть вас не беспокоят рассуждения о том, чего мы толком не понимаем, – для людей, которые делают все не вовремя, повторяя одни и те же ошибки, такое явление весьма свойственно, – пусть вас беспокоит тот факт, что вы не делали этого раньше.


Давайте попробуем вспомнить все сначала?

С самого детства вам постоянно не везло.

Сколько себя помните, вы все время болели и лежали в больнице, при этом один раз заболели так, что вас огородили ширмой, чтобы не пугать других детей.

Когда вы еще не ходили в школу, на ваших глазах чудовищным образом расправились с новорожденными щенками, отчего вы до сих пор боитесь и ненавидите пьяных страшных мужиков, похожих на троллей.

А когда пошли в школу, то и тут ничего не успевали и не могли понять, из-за чего у вас не было друзей, но были проблемы с классным руководителем, которая считала таких, как вы – и вас лично, – что возможно, было небезосновательно, – идиотами и очень любила ставить "5" – всем ученикам, которых она любила, "2" – ученикам, которых она не любила, так, что в классе почти не было промежуточного звена.

Спасало лишь то, что вас любили дома.


Впоследствии все это напрямую отразится на становлении вашей личности.

А пока вы успели два года поучиться на первом курсе медицинского колледжа, поработать санитаром в экстренной хирургии областной травматологической больницы, где возненавидели трепанации, особенно, когда их было больше одной за дежурство, что означало кучу пропитанных ослизлой кровью тряпок, которые вам приходилось отмывать и которым не было конца: только подготовишь операционную, как опять кого-то угораздило – везут больного, и снова тряпки, и так всю смену; а в итоге – отправились служить в армию, где оказалось намного хуже, чем было в самые трепанационные дни, и чем вы вообще могли себе представить.

Но забегая вперед, можно сказать, что именно этот момент станет в вашей жизни переломным – армия и одна книга, открывшие перед вами целый мир! И нет, это был не воинский устав.

Как только вы попали за ворота вашего нового места дислокации, вам оно сразу же не понравилось. И с каждым последующим днем нравилось все меньше. Особенно, если учитывать то обстоятельство, что этим дням, как тряпкам в операционной, не было конца и случались они каждый день.

Сержантам вы тоже не понравились, равно как и сослуживцам, а ротный все больше напоминал классного руководителя, с той лишь разницей, что у него не было солдат, которых бы он любил.

Но это длилось лишь пять месяцев, за время которых, впрочем, вы умудрились оказаться в госпитале, где напросились на должность медбрата и где вас закрепили за люкс палатой, в которую тут же и заехал целый подполковник, начальник одного из отделений госпиталя для солдат, офицеров и семей военнослужащих.


По возвращении из госпиталя в часть, вы уже не желали там задерживаться, но не знали, как бы оттуда срулить.

Случай представился сам собой – вы заболели. Вас аккуратно уложили в медсанчасть, а случай намекал на то, что иногда события происходят очень даже вовремя, и что вы способны вовремя сделать им шаг навстречу.

И вы сделали: обманным путем и хитростью доселе вам несвойственной, добываете свой военный билет и выезжаете из части в военный госпиталь под предлогом, обнаружив который и вернись вы обратно, вас бы, пожалуй, расстреляли.

Поэтому возвращаться было ни в коем случае нельзя, а легального права оставаться в части при военном госпитале у вас не было никакого. И в тот момент, когда вас уже отправляли обратно, вы в отчаянии отправились прямо к главной медсестре госпиталя и заявили, что хотите служить здесь на благо человечеству, при этом соврав, что у вас имеется диплом об окончании колледжа.

Надо сказать, что главная медсестра госпиталя была женщиной хотя и строгой, но отзывчивой, к тому же именно в это время заболел и без того будучи инвалидом ее сын.

Она не могла не уловить отчаяние в ваших глазах и, наложив его на собственное страдание, повела вас к начальнику приемного отделения, где как раз не хватало сотрудника. К вашей несказанной радости им оказался тот самый подполковник из люкс палаты, который сообщил, что хотя они и не практиковали эксплуатации солдат срочной службы на местах медицинского персонала, но вас возьмет, так как вы неплохо справлялись со своими задачами, принимая непосредственное участие в его лечении и даже втайне от лечащих врачей приносили ему коньяку. Он был не дурак выпить.

К тому же выяснилось, что командир части, откуда вы прибыли, его хороший знакомый, которому он тут же позвонил и договорился о вашем переводе под его непосредственное начало.

Это было чудом! И вы продолжили свою службу совершенно в другом качестве и отличных почти на противоположные условиях.

О таком можно было только мечтать. А в запуганном, затравленном сознании новобранца не было решимости даже для этого. Но вы решились на шаг и обман, которые как нельзя к лучшему изменили вашу жизнь на ближайшие полтора года и не только.


Жизнь и служба в военном госпитале была исключительно интересной, а также наполненной разнообразными событиями, которые начались в первую же неделю ваших дежурств, прямо на третьей смене, когда среди ночи привезли истошно кричащего офицера, всего в крови и в полубезумном состоянии.

Тут следует отметить, что организация неотложной помощи в медицинском учреждении вооруженных сил отличалась от экстренной хирургии областной травматологической больницы, где к моменту поступления тяжелобольного всё и все были на своих местах.

К моменту же поступления офицера в приемное отделение госпиталя на месте были лишь дежурный врач, – к тому же терапевт, – вы и дневальный, который слонялся без дела, размышляя над тем, где бы ему раздобыть сигарет.

Нервничая и не зная с чего начать, дежурный врач рекомендует вам срезать одежду. Вы не возражаете. И когда дрожащими ножницами, – а от каждого прикосновения приемное отделение погружалось в дикий рев, так как уколы промедола и атропина не оказывали должного эффекта, вероятно, в силу того что офицер был изрядно пьян, – дошли до шнурков и начали снимать берцы, то обнаружили, что один их них снимается вместе со стопой, при чем с каждым движением из ботинка выливается порция крови. Стопа оторвана. Вы пытаетесь, но не знаете, как снять ботинок.

И позже, когда из рентгенологического отделения доносились жуткие вопли, как из камеры допросов НКВД, а затем удалялись по мере перемещения раненого в сторону оперблока, выяснилось, что на левой ноге у него четыре перелома, два из которых открытые, включая наполовину оторванную стопу, на правой – еще три; правая рука и позвоночник сломаны в нескольких местах, проломлена грудная клетка, таз раздроблен.

Еще позже вы узнали, что офицер в изрядном подпитии и на большой скорости выехал на встречную полосу шоссе.

К утру он умер.

И странно, что еще вчера этот человек кем-то командовал, строил планы, копил деньги, а сегодня оказался там, где совсем не планировал. При этом, сделал это собственными усилиями, безо всяких планов.

Жизнь полна сюрпризов. Хотя таких, пожалуй, хотелось бы поменьше.


В тот день вы заметили, что не только вы способны делать все не вовремя, и особенно задумались над этим после того, как в одно из дежурств, ближе к обеду, когда приближающееся время навевает аромат кружащихся в голове котлет и сосисок, а мысли в основном заняты их визуальными образами, поступил звонок с угрозой доставки в отделение приемного покоя черепно-мозговой травмы.

Подробностей не поступило. Никто не напрягался, многие отправились в столовую.

Вы и дежурный врач – на этот раз женщина-гинеколог – томились в ожидании пациента, чтобы как можно скорее оформить его и последовать примеру коллег, как вдруг заслышали на проходной какую-то возню. Тревожная волна хлынула в приемную, а за ней – запыхавшийся, розовый от волнения прапорщик и четыре солдата с носилками, на которых, в бессознательном состоянии, бледный и весь в песке лежал пятый как солдат и шестой как человек прибывший.

"Ничего себе черепно-мозговая!" – усомнились вы, вместе с остальными перетаскивая не подающее признаков жизни тело на кушетку и невольно вспоминая о трепанации.

С минуту все стояли, хлопая глазами, уставившись на солдата, не зная, что с ним делать.

"Кажется, здесь это обычная практика", – подумали вы.

Неизвестно, что подумала гинеколог, но вслух выпалила:

– Что это с ним? – и еще чуть-чуть подумав, добавила: – Надо же что-то предпринимать.

Теперь все с удивлением уставились на нее.

А призыв врача никого не побудил к действию, даже ее саму.

Но тут ко всеобщему счастью с обеда возвращался ведущий хирург, боевой офицер, решительный и компетентный во всех вопросах.

Завидев столпившуюся и замершую в приемном отделении компанию, включавшую в себя прапорщика и женщину-гинеколога, он не без любопытства заглянул внутрь, распахнул глаза, растолкал солдат и молниеносно отдал всем присутствующим исключительно точные, ясные распоряжения, которые умудрился сформулировать в паре фраз:

– Вы что стоите?! Пип-пибип! Отошли все!

– Ножницы! Реанимацию! Рентген! Быстро! – вам.

– Воду! – дневальному.

– Бииип! – кажется, гинекологу.

Вы разрезаете на пострадавшем рабочий бушлат, и вместе с рукавом отпадывает сама рука.

Надо признать, крайне странно доставать из рукава оторванную руку, которая еще цепляется за тело обрывками кожи и мышц.

Приподнимая тело, обнаруживаете вываливающееся, как из порванного пакета, из пробитых под лопаткой ребер легкое.

Смыв песок, видите содранный скальп, обнажающий височные кости черепа. Скальп срезан вокруг всей головы.

Вас удивляет, что крови почти нет.

– Бинты! Живо!

Хирург приматывает бинтами руку к изувеченному туловищу так, словно собирался его мумифицировать, заодно спасая от выпадения и легкое.

Вы не знаете точно, как правильно держать пострадавшего и в то же самое время не мешать действиям врача.

Прибегает реанимация со своим оранжевым чемоданчиком, в котором, как казалось, есть все.

Кладем пятого-шестого на носилки, везем в рентген-отделение.

И тут происходит еще одно непредвиденное событие – в госпитале ни с того ни с его отключается свет.

Конечно, никакого своего генератора в части нет.

А в оранжевом чемоданчике хотя и было все, но не было электричества.

Аппаратуру подключить нельзя, снимки сделать нельзя.

Несчастного упаковывают в скорую и везут в другой госпиталь.

На дорогу уходит еще 45 минут.


В приемном покое окружного госпиталя прибывшему тоже удивились, но меньше.

Солдат умер прямо там. Этому не удивились.


Свет включили в течение часа. А прапорщик медицинского подразделения строительного батальона рассказал вам, что пострадавший солдат тем утром работал на строительном производстве, где по неизвестной причине прекратилась подача электроэнергии. Солдат зачем-то полез (а может быть, ему и приказали) к лопастям бетономешалки. В этот момент подача электричества возобновилась, и его туда закрутило.

За полтора года вашей службы в военном госпитале свет отключали два раза.


Всему виной не вовремя осуществленное действие – ошибка.

Ошибки регулярно совершают все, но они не всегда зависят от нас.

Ведь если родители не любят своего ребенка, унижают и жестоко обращаются с ним, то разве можно сказать, что это его ошибка или она как-то зависит от его действий? А если ребенок родился больным? Или вообще не родился из-за ошибок его родителей, для которых он оказался ненужным? Или его угораздило родиться не в том месте и не в то время, например, в современной России? Просто – в России.

А что, если он станет Гитлером?

Любым другим диктатором, борцом за права и свободы, чья идеология воодушевляет массы, присоединение к которым делает вас не только одним из верномыслящих, но и дает полное право считать себя лучше всех остальных, а остальных, в свою очередь, – врагами.

Ведь разницы между идеологией национал-социализмом и пропагандой гендерного, расового равенства нет никакой: хотите вы или нет, но вам придется их придерживаться, к тому же, придерживаясь, вы оказываетесь на стороне правых, а нет – будете осуждаемы, при том часто именно теми, кто сами против, но делают вид, что за.

Все эти движения феминизма, Гитлера или каких-нибудь радикально настроенных исламистов, пребывающих в очумленном состоянии обскурантизма, желают лишь одного – не подвергающегося критике превосходства. А там, где укореняются подобные желания, всегда обитает неприязнь и ненависть.

Какой смысл говорить о защите животных и при этом закрывать глаза на повсеместные издевательства и убийства детей, которых собственные родители лишают всяческих прав?

Какой смысл говорить о том, что женщина равна в правах с мужчиной, если она обнаруживает свою неполноценность и ненависть к последнему уже тем, что говорит об этом? Хотя в отдельных случаях такая неприязнь вполне понятна.

И какой смысл рассуждать о расовом равноправии, то и дело разграничивая понятия: афро-американец, латино-американец, просто – еврей или вообще – эмигрант.

А как вам пропаганда однополых отношений, которые еще полвека назад были вне закона, но стали одобряться ввиду проявления свободы воли, но при этом отношения, например, между взрослым мужчиной и несовершеннолетней девочкой, или наоборот, являются запретными, преследуются по закону и часто порицаются самим обществом.

Вы не видите особой разницы между двумя положениями.

Впрочем, многие могут с вами не согласиться.

Проблема в том, что люди не понимают того, о чем говорят, потому что сами все время твердят только о себе, о своей правоте, своих проблемах и никогда всерьез не думают о других.

Сострадание, сочувствие – состояния, искренне принадлежащие немногим.

Именно поэтому мир живет по законам, где боль и жизнь человека не считаются приоритетом, где с ними вообще не считаются в угоду собственному благополучию;

мир, где слово "благополучие" стало синонимом циничного отношения к другим.

Какой вообще смысл говорить о правах там, где они зависят не от свобод, а от возможностей; где каждый седьмой человек живет за гранью бедности, которая и определяет их возможности, а с ними – и их права? Какие у вас вообще могут быть права, если у вас нет денег, и о каком равноправии в таком случае вы можете рассуждать?

И если завтра кто-то начнет войну в вашей стране, какое у вас будет право в ней не участвовать или ее прекратить?

А почему?

Да потому что кто-то должен иметь право, а кто-то – нет.

И потому что все это создается только для того, чтобы еще сильнее разобщить людей, давая одним больше прав за счет других.

Беда состоит также в том, что риторика и пропаганда формируют убеждения, которые впоследствии становятся нашими взглядами.

И людям важна не столько пропагандируемая идея, сколько ее актуальность в данное время, особенно, если принадлежность к ней позволяет иметь привилегированное положение и право на эту привилегию.

Поэтому нам нравится та одежда, которую выставляют на витрину: а что на витрине, то на нас примеряют и в магазине, да еще приговаривая, какой у нас хороший вкус, и как эта одежда подчеркивает нашу индивидуальность.

Но давайте признаем: никакая принадлежность к идее не поможет вам стать ни умнее, ни лучше. Скорее наоборот. Ведь ничто так не ограничивает свободу взглядов, как убежденность.


После таких рассуждений, существование некоего закона начинает вырисовываться все отчетливее, а его очертания – принимать более рукотворный облик.


Вы возвращаетесь из армии – тут другой мир, и вы понимаете, что изменился не он, а вы. Все больше читаете, но и здесь натыкаетесь на парадокс:

ведь чем больше вы читаете, тем большими знаниями должны обладать, что по сути должно улучшить вашу жизнь, но результат совершенно другой: вы все хуже и хуже относитесь к среде, в которой находитесь, людям, вас окружающим, и человечеству в целом.

Вас переполняют мысли, и вы начинаете писать сами.

Вы едете обратно. Но не в армию, нет, вы едете в театр, вы едете на могилу любимого писателя, чья книга открыла перед вами целый мир, вы едите узнать, как поступить в литературный институт.


Вам снова везет:

вы приезжаете настолько вовремя, что выбираете театр по своему усмотрению. Вы узнаете про институт, готовитесь поступать, параллельно упражняясь в высоком искусстве слова. Но по присущему вам обыкновению поступать определенным образом, не удерживаете счастливый шанс, вынуждены уйти из театра, не поступаете в институт, не находите жилья и вынуждены ночевать в подъездах, с открытием – спать в метро, а в итоге не выдерживаете и бросаете все, уезжая домой. Дорога к новой жизни закрыта и, кажется, шлагбаум вы опустили сами.


Везение на этом заканчивается, и вы снова делаете все по своему обыкновению, совершая ошибку за ошибкой, накапливая с каждым годом лишь увлечение алкоголем, усталость и разочарование; все сильнее отдаляетесь от людей, портите отношения, замыкаетесь в себе; все больше впадаете в апатию и лежите под одеялом.


И вот вам уже 39, у вас нет друзей, нет близкого человека, но имеется пристрастие к алкоголю, раздражительность, проблемы со здоровьем, вызванные исключительно пристрастием, неустойчивая жизненная позиция и крайне негативное отношение к миру, который, если посмотреть трезво (что в вашем случае не всегда удается), пронизан лицемерием и буквально соткан из фальши.

Вы пытаетесь бросить пить, уверяя себя:

"Так, сегодня я возьму побольше пива, выпью его напоследок, ну а завтра уж больше не буду"…

… и так каждый день.

В результате выходит не совсем то, что вы планировали, можно сказать – совсем не то: вроде, собирались бросить, а в итоге стали пить в два раза чаще.

Поздно что-то менять, когда к сорока годам вы ничего не сделали и потратил на это всю энергию, обзавелись алкоголизмом и ненавистью к окружающему пространству.


Единственное, чему вы научились – это писать, на что и потратили все свое деятельное время, при этом нельзя сказать, что написали что-то выдающееся, а все ваши достижения в области литературы сводились к тому, что вы никогда не знали, как обходиться с творчеством после его создания: каким образом презентовать, куда и когда отправить, кому показывать, – и уж конечно же, всегда делали это в соответствии с излюбленным, дарованным с рождения способом.

Свободное время и деньги вы тратите на игры и выпивку, с ужасом просыпаетесь, когда вам надо на работу, неважно себя чувствуете и редко выходите на улицу без необходимости.

Вас раздражает все: от неряшливых людей, заполняющих собой магазины и улицы, идя по которым обязательно встретишь какого-нибудь неблагополучного гражданина, до не имеющего расписания городского транспорта, наполненного вышеупомянутыми гражданами, отчего поездка в нем от дома до работы доставляет беспрерывное сорокаминутное напряжение, и такое же – обратно.

Вас расстраивает то, что происходит в стране, угнетают облезлые фасады домов, невежественные, полуграмотные, – что наполовину справедливо и в отношении их ума, – люди, повсеместная грязь, тупость и вы сами.

С последним приходится особенно сложно, потому что, согласитесь, когда вы что-то делаете, вследствие чего вам же становится хуже, то тут уже совершенно невозможно что-то начинать делать снова! Невольно складывается чувство, что вы навсегда потеряли дар в пользу правильного выбора.

Вас нервируют автомобили – старые развалины, по полчаса пыхтящие под окнами дома, отравляя окружающую среду и вашу жизнь! Невероятное негодование вызывают соседи, которые постоянно орут друг на друга, стучат и что-то роняют. Сущие идиоты!

(По наблюдениям, у каждого человека есть тому подобные соседи).

Они беспрестанно смотрят передачи, где все орут друг на друга, потом орут друг на друга сами, орут на ребенка, ребенок орет просто, когда их нет дома!

Дурдом какой-то!

Но им мало этого шума. Они завели собаку.

Такую собаку, которая беспрестанно тяфкает, не затыкаясь, словно у нее в голове пластинка с непрекращающимся заводом, и которую при встрече хочется пнуть посильнее! Одна надежда, что она когда-нибудь подавится во время еды от своего тяфканья и сдохнет.


Все это накапливается, накапливается, все больше отнимая надежды на нормальную, спокойную жизнь, и все больше подливая в кружку пива, от которого у вас болят и почки, и печень, и даже область, под которой вы не подразумеваете никакого органа.

В придачу ко всему, вы стали потеть по любому поводу и без, а по всему телу разбежались красные пятна, как будто вы спали в летнем лесу без костра и палатки.

Вы стали ходить по улице в расстегнутом пальто, без шарфа и шапки, в результате чего простудились по случаю осенней погоды и слегли.

А проснувшись наутро под истеричные тяфканье собаки и вопли соседей с пожеланиями ей заткнуться, вдруг поняли, что всю жизнь блуждали по лабиринту, при этом не только не найдя выхода, но и оказавшись в тупике.

И вы решили не вставать, не ходить на работу и вообще ничего не делать.


Так вы пролежали день, потом второй, поняли, что надо идти в аптеку, собрали последние деньги и пошли в магазин за пивом.

Денег не осталось, продуктов хватит максимум на неделю.

И вы заключаете, что пришло время снова наведаться к мосту.

Вы точно не знаете, прыгните или нет: вы боитесь высоты.


Однажды, в юности, когда этот мост только построили, вы отправились с одноклассниками погулять по находящейся под ним открытой дорожке для строителей, шириной не более полуметра. Ваши товарищи дошли до противоположного берега, а вы, добравшись до середины моста, вдруг замерли, ощутив сильный порыв ветра и глядя на поток воды. Осознание высоты разрасталось перед вами неуемной бездной, поглощающей с головой. Вы стояли, смотрели вниз и вас зашатало. Время остановилось, и вы почувствовали себя в нем совершенно одиноким и беспомощным.

Ребята кричали:

– Что ты там застрял?

А вы с трудом вышли из оцепенения, кое-как развернулись и стали медленно продвигаться в обратную сторону, при том каждый шаг давался вам, как ребенку, который только что научился ходить и при очередном движении того и гляди упадет.


Вы боитесь высоты и не умеете плавать, стоите на мосту и не знаете, что делать.

Ветер продувает вам уши, и вы с досадой думаете, что напрасно не взяли с собой шапку.

Чем дольше вы стоите, тем труднее прыгнуть.

Вы чуть не плачете, но не от страха, а от собственного бессилия и непонимания того, что делать, закрываете глаза, вас начинает покачивать взад и вперед, как у стены плача. Вы представляете облака, полет, все кружится, и внезапно слышите всплеск.

Открываете глаза, до вас доносятся какие-то крики, раздираемые на обрывки ветром, и видите плещущуюся в воде фигурку, сносимую течением. Это мальчик.

Вы снимаете пальто и решаете прыгнуть, но не потому что вас внезапно обуяло чувство гражданского долга или героического воодушевления – нет: просто вы и так собирались прыгнуть, к тому же все равно не умеете плавать, – и вот, – не зная точно для чего, – летите вниз.

Дыхание перехватило, и через мгновение вас бросило в ошеломляющую бездну, охватившую тело ледяными щупальцами, которые стремительно потащили вас, то утягивая под воду, то выбрасывая на поверхность.

Даже если бы вы умели плавать, это вряд ли помогло вам, а тем более – мальчику, которого в панике вы даже не видели.

И спасать приходится вас обоих.


Очнулись вы уже в горизонтальном положении, но не как это могло бы случиться – в морге, а на кровати, в отделении интенсивной терапии.

Двухстороннее поражение легких, переохлаждение, дышать тяжело и больно, а в каждом вдохе ощущался вкус сырого грунта.

Тело было почти воздушным и казалось, открой кто-нибудь окно, как вас сдует на пол.

Ноги онемели, вы попытались, но не нашел в себе сил ощутить их.

Спросили про мальчика, но никто ничего о нем не знал: поступили только вы один.

Вы лежите, смотрите через окно палаты на белые, безмолвно уплывающие в даль ясного осеннего неба воздушные облака, и вам хочется одного – отправиться вслед за ними.