Гибель замка тамплиеров [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать онлайн

Вадим Кучеренко Гибель замка тамплиеров

Предисловие

Давно уже университет Саламанки не был так взволнован. Лекция Артура Цикаридзе, в которой он собирался разъяснить, как зародилась разумная жизнь на Земле, не так давно в качестве гипотезы произвела настоящую сенсацию в научном мире. И потому она не могла оставить равнодушными студентов и преподавателей древнейшего из университетов Испании, признанного самим Папой Римским еще в тринадцатом веке. Поэтому уже задолго до назначенного времени огромная аудитория, отведенная под лекцию, была переполнена. Были заняты даже проходы между скамьями. Пришли и вездесущие журналисты, представляющие не только испанские, но и иностранные средства массовой информации. Разумеется, они не могли упустить такого шанса, как волчья стая, завидевшая одиноко гуляющего по лугу беззащитного ягненка. До этого дня Артур Цикаридзе редко появлялся на публике и никогда не давал интервью. Биолог, исследовавший живые организмы и их взаимодействие с окружающей средой, он считался ученым с мировым именем, но общению с журналистами предпочитал отдаленный замок тамплиеров, где проводил все свободное от работы время со своей семьей.

О гипотезе Артура Цикаридзе слышали все, но его самого видели немногие. Поэтому когда он вошел в аудиторию, сотни глаз начали жадно обшаривать его с головы до ног. Это был высокий, черноволосый, смуглый, жизнерадостный и явно уверенный в себе человек на вид лет тридцати-тридцати пяти. Оглядев веселыми глазами собравшихся, он неожиданно улыбнулся и сказал:

– Я рад нашей встрече, друзья! Надеюсь, что и вы тоже.

Такое начало вызвало невольную симпатию даже у тех, кто пришел сюда с намерением разнести в пух и прах его гипотезу и заодно расправиться с ним самим. Ученому ответили громкими криками, поощрительным свистом и оглушительным улюлюканьем. Но когда Артур Цикаридзе поднял руку, все почти сразу смолкли, ожидая, что он скажет. И не были разочарованы.

Уже после первых слов ученого представитель крупнейшей испанской газеты «El Pais» продиктовал на диктофон, стараясь говорить как можно тише, чтобы его не услышали столпившиеся рядом конкуренты из других изданий: «Без долгих предисловий сеньор Цикаридзе сразу взял быка за рога». Как истинный испанец, больше всего на свете журналист любил корриду, и часто вставлял в свои репортажи образы, навеянные боем быков. В своем будущем материале он заранее отвел Артуру Цикаридзе роль тореадора, даже если бы его растерзала любопытная толпа, пришедшая на лекцию. Нечасто, но на арене бывало и такое.

– По моему глубокому убеждению, в научном труде Чарлза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор» высказано самое оскорбительное для любого мыслящего человека предположение, низводящее его на уровень животного, пусть и обладающего зачатками разума. – Говоря это, ученый перестал улыбаться. И без своей обаятельной улыбки как будто сразу постарел на несколько лет. Заметив эту метаморфозу, журналисты бешено защелкали фотоаппаратами. – Я считаю, и надеюсь доказать вам это, что человек не произошел от земной обезьяны, а прибыл на Землю из глубин необъятной Вселенной. И остался жить на этой планете, сначала потеснив, а затем попросту уничтожив без какого-либо естественного отбора большинство местных, коренных обитателей.

Аудитория громко ахнула и незамедлительно откликнулась свистом и смехом. Сквозь общий гам иногда прорывались отдельные выкрики:

– Дарвина – на костер!

– Не суди о том, чего не знаешь!

– Профессор, однажды мы все бываем безумны!

Поднявшийся гвалт прорезал чей-то прозвучавший на невыносимо высокой ноте голос, выкрикнувший услышанный всеми язвительный вопрос:

– Профессор, а кто были эти коренные обитатели? Обезьяны?

– Духи природы, – невозмутимо ответил ученый. – Те самые, о ком сказано в Ветхом завете. Откройте Первую книгу Моисеева. Бытие, глава первая. Там говорится, что Бог, сотворив землю, велел ей произвести «душу живую», и это был не человек, которого позже Он создал сам.

– Спорное утверждение, – раздался тот же голос. – Вы, ученый, отвергаете науку и призываете нас верить на слово!

Шум в аудитории заметно стих. Многие из присутствующих явно заинтересовались развернувшейся у них на глазах дискуссией и начали прислушиваться.

– Я призываю верить фактам, – спокойно отпарировал Артур Цикаридзе. – В теории Дарвина есть одно всем хорошо известное слабое место, называемое «недостающим звеном». Ведь его так и не нашли, как ни старались. Если верить Дарвину, то человек появился на нашей планете внезапно. Образно говоря, вчера еще по Земле бегали дикие обезьяны, а уже наутро ее населяли гомо сапиенсы, люди разумные. Спрашивается, каким образом и где они до этого скрывались?

– Вероятно, в Эдеме, – с насмешкой ответил один из журналистов, все это время яростно щелкавший спусковым крючком фотокамеры с длинным объективом, напоминавшей снайперскую винтовку. – Ведь так говорится в том авторитетном источнике, на который вы ссылаетесь.

– Но ведь в библии не сказано, что Бог, поселивший человека в райском саду, создал его на Земле, – с улыбкой заметил ученый. – Это могло произойти в любом другом месте необъятной Вселенной. И, кстати, так оно и было…

Артур Цикаридзе хотел продолжать, но его опередила сидевшая в первом ряду хрупкая светловолосая девушка, с немым обожанием смотревшая на него.

– Но ведь Земля не может рожать, – робко сказала она, от волнения проглатывая окончания слов.

– Почему же? – вежливо спросил Артур Цикаридзе.

– Она не живая, – пролепетала девушка, покраснев от смущения.

– Мне вспоминается один из романов великого русского писателя Льва Толстого, «Воскресение», который я прочитал по совету своей жены, тоже родившейся в России, – немного помолчав, словно обдумывая неожиданный аргумент, сказал ученый. – В этом романе говорится, что если бы бактерия исследовала человеческий ноготь, то, несомненно, признала бы самого человека неживым существом. Потому что ноготь – это органическое вещество, не обладающее разумом. Вот так же и люди, живущие на Земле, отказывают ей в разуме. За земной корой они не могут рассмотреть ее вены, артерии, сердце – и душу. А ведь Земля – живая. И все, что есть на ней, тоже. Океаны, реки, деревья, поля, горы – все они обладают разумом, который, быть может, даже превосходит наш с вами.

– И часто вы разговариваете с деревьями, профессор? – раздался чей-то насмешливый голос. – Или только когда выпьете бутылочку риохи?

Артур Цикаридзе хотел ответить, но его опередили.

– Multa sunt in moribus dissentanea multa, sine ratione, – произнес невысокий и очень изящный, словно в прошлом он был балетным танцором, мужчина, сидевший почти у самого выхода из аудитории на краю скамьи. Он говорил, не повышая голоса, но почему-то его услышали даже на самых последних рядах, как будто в аудитории появилось эхо, гулко отразившее его слова от потолка и стен. На какое-то мгновение смолкли самые отъявленные крикуны. Все растерянно озирались, пытаясь увидеть того, кто сказал эту непонятную фразу, прозвучавшую как угроза или предостережение.

– Эй, друг, переведи! – крикнул кто-то из задних рядов. – Мы не разобрали твою тарабарщину.

– Нет ничего превыше истины, и она восторжествует, – повторил мужчина уже на понятном всем испанском языке. И, сделав выразительный жест рукой, мрачно добавил: – Дикари! Favete linguis.

На этот раз и без перевода все поняли, что незнакомец, который явно не был ни студентом, ни преподавателем, ни журналистом, советует им попридержать языки. Гул возмущения накрыл гордящуюся своим свободомыслием аудиторию. Многие студенты вскочили с мест и начали топать ногами, выкрикивая всевозможные ругательства на доброй дюжине языков. Даже представитель демократической «El Pais» присоединился к ним, посчитав себя оскорбленным. Артуру Цикаридзе очень нескоро и с большим трудом удалось вернуть относительную тишину.

Когда после этого он взглянул на то место, где сидел возмутитель спокойствия, то уже никого не увидел. Даже те, кто сидел с ним рядом, не заметили, когда и куда он исчез, словно мужчина в суматохе чудесным образом растворился в воздухе. А еще через мгновение никто уже не помнил о его существовании, как будто таинственный незнакомец и не существовал.

Даже сам Артур Цикаридзе тут же забыл о нем, как и об этом инциденте. Встряхнув головой, словно отгоняя назойливую мысль, которую он не мог облечь в слова, ученый продолжил лекцию.

– Итак, как я вам уже говорил, человек на Земле гость, а не хозяин…

Глава 1

Мартин Крюгер, глава юридической компании «Мартин Крюгер, Эргюс Бэйтс и Анжело Месси», находился в своем офисе, занимавшем целый этаж в одном из самых высоких и старинных зданий Нью-Йорка. У него был огромный кабинет, в окна которого можно было видеть весь Манхеттен. Был обеденный час, и он, покинув свой рабочий стол, сидел, утопая в массивном мягком кресле, за низеньким столиком, стоявшем у окна, и с брезгливостью смотрел на кровоточащий ломоть мяса, лежавший перед ним на золотой тарелке. Еще не так давно это было его любимое блюдо. Но теперь одна только мысль, что от мяса надо отрезать кусочек, положить его в рот и прожевать, вызывала у него легкий приступ тошноты.

С недавних пор Мартин Крюгер потерял вкус к еде, а если говорить откровенно, то и к жизни. Если бы ему напомнили о том, как однажды в нью-йоркском ресторане он заплатил сто тысяч долларов за съеденный омлет с лобстерами, который подавался на подложке из жареной картошки и был украшен десятью унциями севрюжьей икры, то Мартин Крюгер только бы горько усмехнулся. Былое чревоугодие, приносившее ему столько радости и удовольствия, осталось в прошлом. А почему произошла эта нежданная метаморфоза, он и сам не знал. Несмотря на свою чрезмерную тучность, на здоровье он не жаловался и чувствовал, что может прожить еще несколько сотен лет. Если, конечно, с ним не произойдет какой-нибудь неприятности, подобной тем, что лишили жизни его компаньонов, Эргюса Бэйтса и Анжело Месси. Но Мартин Крюгер, несомненно, был намного умнее и осторожнее, чем они, поэтому он рассчитывал умереть своей смертью и в очень отдаленном будущем. Не мог он пожаловаться и на расстройство в делах, что для обычных людей зачастую является причиной потери сна и аппетита. С каждым годом, месяцем и даже днем Мартин Крюгер становился все богаче и богаче. Его неизменная и хорошо всем известная честность, когда речь шла о деньгах, вкупе с деловой хваткой и чутьем в финансовых делах приносили ему баснословные барыши, так что он даже уже и не знал истинных размеров своего состояния. Не ведал он и разочарований, связанных с любовью, поскольку с юности был глубоко равнодушен к женским чарам. Мартин Крюгер обладал редкостным качеством – он видел себя таким, каков он есть на самом деле: безобразным карликом с черной бородой и мрачным взглядом, присущим всем подземным жителям, а потому не обольщался на свой счет. Он знал цену женской любви, при необходимости всегда платил за нее и никогда не переплачивал, а потому был надежно застрахован от очарований и неизбежно следовавших за ними разочарований.

Нет, причиной потери интереса к жизни Мартина Крюгера были не деньги, женщины или здоровье, а что-то иное. И это был даже не приступ вековечного враждебного чувства ко всему человечеству, свойственного духам природы, к которым он, природный гном, принадлежал по своему происхождению. Он привычно ненавидел людей, среди которых жил, но не более того, и уж никак не больше обыкновенного, чтобы лишаться из-за этого аппетита. И он бы очень хотел знать истинную причину. Но даже не догадывался о ней. Эта причина пряталась где-то в глубинах его подсознания, в самых укромных и мрачных уголках, куда он и сам опасался заглядывать, а, следовательно, ситуация была безнадежной. Как говорили древние, это был сirculus vitiosus – порочный круг.

Сам Мартин Крюгер считал, что помочь ему могло лишь время, излечивающее все и стирающее в пыль любые проблемы. Надо было только набраться терпения и ждать. И он ждал, впервые в своей жизни покорившись чему-то. И от этой своей непривычной покорности он впадал в еще большую депрессию, сам не понимая этого.

Мартин Крюгер лениво ковырял золотой вилкой остывший кусок мяса, когда зазвонил его мобильный телефон. Обрадованный тем, что можно прекратить мучить себя видом и запахом еды, внушающей ему отвращение, Мартин Крюгер взглянул на экран телефона и увидел благодушное лицо Бальдерика Вигмана. Он был председателем совета директоров Спирит-банка, одним из главных акционеров которого являлся Мартин Крюгер. А еще он был прирожденным гномом, как и сам Мартин Крюгер. Поэтому клиентами Спирит-банка, который располагался в швейцарском Берне, были в основном духи природы, по тем или иным причинам поселившиеся среди людей, приняв их подобие, а частично даже привычки. Но не их образ мыслей. Гномы, эльфы, рароги и прочие древние народы – несмотря на природное разнообразие и внешние отличия, все они были исконными врагами человеческой расы. И это объединяло их точно так же, как объединяет религия самых разных по происхождению людей.

Мартин Крюгер был рад видеть своего родича и единомышленника, который к тому же дал ему повод закончить под благовидным предлогом обед. Он перевел звонок в режим видеосвязи. На экране, занимавшем почти полстены, появился низенький коренастый мужчина с пышной бородой, заплетенной в две массивные косы, которые были щедро украшены разноцветными драгоценными камнями.

– Приветствую тебя, глубокочтимый Мор! – произнес Бальдерик Вигман, называя Мартина Крюгера его настоящим именем.

Мартин Крюгер что-то глухо буркнул в ответ. При желании это могло быть воспринято как ответное приветствие, что Бальдерик Вигман и сделал. Но не преминул заметить на правах старого друга:

– Ты плохо выглядишь, старина. Тебя что-то тревожит?

– Хотел бы я сам знать что, – раздраженно произнес Мартин Крюгер. – Но ты здесь не при чем, Дер. Так что не обращай внимания.

– Надеюсь, моя новость вернет тебе хорошее настроение, – сказал Бальдерик Вигман, после недолгого колебания решив последовать совету. – За прошлый год благодаря нашему банку ты стал богаче на пару миллиардов. Ты рад?

– Я рад, – равнодушно ответил Мартин Крюгер.

– Что-то не похоже, – покачал головой банкир. И с прорвавшейся сквозь благодушие досадой добавил: – Хотел бы я знать, чем тебе можно угодить, Мор!

Мартин Крюгер помолчал, словно обдумывая этот вопрос.

– Я не понимаю тебя, Дер, – сказал он наконец голосом, лишенным убедительности.

– Мы знакомы с тобой почти тысячу лет, – сказал Бальдерик Вигман. – Я хорошо знал твоих компаньонов – Эргюса Бэйтса и Анжело Месси. Один больше всего на свете желал покорить всех без исключения женщин, которые ему встречались, другой лелеял мечту уничтожить весь людской род. А о чем мечтаешь ты, Мор? Я никогда этого не мог понять.

– Хочешь узнать? – хитро усмехнулся Мартин Крюгер. – Тогда начни с себя. Впрочем, если не хочешь…

– Почему же, – возразил Бальдерик Вигман. – Я скажу. Ты помнишь часы на колокольне Цитглоггетурм, которые видны из окна моего кабинета?

– Да, – кивнул Мартин Крюгер. – Они уже сотни лет украшают восточную часть древней колокольни.

– Так вот, я часто вижу, как передвигается минутная стрелка, но никогда не замечал движения часовой. И это потому, что я всегда спешу. Видишь ли, старина, выражение «время – деньги» не пустые слова. И все бы хорошо, но мне иногда кажется, что моя жизнь – это только иллюзия, сновидение. Чтобы избавиться от этого тягостного, признаюсь, ощущения, мне надо увидеть, как, дрогнув, часовая стрелка часов на колокольне Цитглоггетурм переходит с одной цифры на другую. Мне кажется, что только это явится доказательством того, что моя жизнь реальна и имеет какую-то ценность. Вот об этом я и мечтаю уже много веков.

Бальдерик Вигман помолчал, а затем тихо спросил:

– А что у тебя, Мор?

Но Мартин Крюгер был не настолько глуп, чтобы открывать даже старому другу свои самые сокровенные мысли. Вместо этого он привычно слукавил, сказав:

– Ты же знаешь и сам, Дер. Я жалкий чревоугодник. Мне бы только набить свое брюхо чем-нибудь вкусненьким. И чтобы оно не лопнуло, сколько бы я не съел. Вот это, пожалуй, и есть моя самая заветная мечта. И, кстати, я никогда не понимал Анжело Месси. Зачем уничтожать людей, когда можно их просто сделать своими рабами? Не говоря уже о Эргюсе Бэйтсе. Вот уж кто был по-настоящему…

Но Бальдерик Вигман не захотел продолжать эту тему. Он понял, что Мартин Крюгер не искренен с ним. И почувствовал обиду.

– Извини, Мор, но я спешу, – сказал он, не дослушав. – Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. До встречи!

Экран погас. Мартин Крюгер улыбнулся. Он был доволен собой и только что состоявшимся разговором. Он узнал секрет Бальдерика Вигмана, не открыв ему своей тайны. А это не так просто, когда имеешь дело с таким пройдохой, как старый гном Дер. Да, Вигман стал слишком стар и сентиментален. И не пришло ли время подумать о том, нужен ли такой председатель совета директоров Спирит-банку?

И без того крошечные глазки Мартина Крюгера сузились. Он размышлял. Незаметно его мысли от Спирит-банка перешли на то, о чем он умолчал в разговоре с Дером. У Мартина Крюгера была мечта, о которой он не рассказал бы никому на свете, не доверил бы даже лучшему другу, будь у него такой. Он мечтал завладеть книгой, которая называлась «Гальдбрук».

Это была древняя рукопись, в которую вошли сорок семь заклинаний, составленных в средние века тремя ирландскими и одним датским магом на основе древних рун. С помощью этих колдовских заклинаний можно было лечить головные боли, бессонницу и бесплодие, очаровывать женщин, находить воров. А также победить любого врага. Произнесенная определенная магическая фраза вселяла панический ужас и вызывала непреодолимое желание покончить жизнь самоубийством. Любой человек, зверь и даже дух природы, кто бы он ни был, были бессильны противостоять этому. Даже пресловутый философский камень не смог бы принести своему владельцу того могущества, которое давали заклинания «Гальдбрука». Овладев этой рукописью, он, Мартин Крюгер, становился поистине всемогущим. Мечтая об этом, он впервые в жизни чувствовал себя счастливым.

Обычно очень скупой, даже жадный, когда речь заходила о деньгах, Мартин Крюгер, не задумываясь, потратил бы все свое громадное состояние, чтобы приобрести эту рукопись. Сам он узнал о ней совершенно случайно, подслушав разговор двух ирландских колдунов, которые после этого были жестоко умерщвлены по его приказу. Он даже знал, где она хранится – в замке тамплиеров, которым владел его бывший компаньон Анжело Месси, как он называл себя в мире людей. В действительности же он был рарогом, и по-настоящему его звали Рур. Рароги испокон века были беспощадными наемными убийцами и воинами, они умели воплощаться в хищных птиц с пламенеющим оперением, и Рур был одним из лучших представителей этого древнего народа – жестоким, не знающим жалости. И, разумеется, он никогда не тратил время на чтение. Книги попадали в его замок случайно, среди захваченной рыцарями-тамплиерами добычи и только благодаря своим инкрустированным золотом, серебром и драгоценными камнями переплетам, которые сами по себе стоили целое состояние. Содержимое рукописей никого не интересовало.

Анжело Месси даже не догадывался, какая страшная сила таилась в древних заклинаниях, собранных в «Гальдбруке». Вероятнее всего, он даже не знал, что владеет этой рукописью. Разумеется, что он, Мартин Крюгер, не стал посвящать его в эту тайну. Он просто предложил Анжело Месси купить у него всю библиотеку, которая к тому времени насчитывала уже тысячи томов, хотя на самом деле ему нужна была всего одна книга. Но когда дело было уже почти слажено, Анжело Месси погиб, коварно отравленный ядом. А его вдова, которую звали Ульяна, совершенно неожиданно отказалась продавать библиотеку. Это был жестокий удар для Мартина Крюгера. Помнится, тогда он даже вспылил и жестоко наказал за эту неудачу своего второго компаньона и старого друга Эргюса Бэйтса, который выступал в этой сделке посредником и принес ему плохую новость. Он потребовал от Эргюса возместить ему убытки, а когда тот отказался, приказал убить его. Почти сразу же он пожалел об этом, но было уже поздно, приговор был приведен в исполнение. Мучимый раскаянием, Мартин Крюгер запретил себе тогда даже думать об этом и надолго забыл о своем намерении приобрести рукопись. Но теперь, после разговора с Бальдериком Вигманом, воспоминания нахлынули на него.

И неожиданно для самого себя Мартин Крюгер осознал, что потому и был несчастен все это время, что отказался от своей мечты. Именно это, понял он вдруг, сначала лишило его аппетита, а затем ввергло в депрессию. Без «Гальдбрука» его жизнь потеряла всякий смысл.

Но ведь еще ничего не потеряно, подумал Мартин Крюгер. Рукопись по-прежнему хранится в замке тамплиеров, и он все еще может стать ее владельцем, приобретя библиотеку. Вопрос только в цене. А уж за ценой он не постоит, будь то деньги или чья-то жизнь.

Мартин Крюгер радостно рассмеялся, заколыхавшись всем своим жирным телом. Его смех походил на приглушенное лягушачье кваканье. Внезапно он почувствовал, что голоден. Былой, почти первобытный, аппетит вернулся к нему, терзая его необъятное чрево и даря радость одной только мыслью о скором насыщении.

Он нажал на кнопку звонка, вызывая своего секретаря. Дверь почти мгновенно отворилась и в кабинет проскользнула невысокая худосочная девушка в темном брючном костюме, сшитом явно на заказ, но который, однако, не мог скрасить ее безобразной внешности. Мартин Крюгер предпочитал, чтобы на него работали лишь некрасивые и даже уродливые люди. Он искренне считал, что от красивых можно ждать только измены и предательства.

– Вы меня вызывали? – спросила девушка, не поднимая глаз. Она хорошо усвоила, что ее босс не любит, когда ему смотрят в глаза, принимая это за брошенный ему вызов. В таких случаях он часто бывал груб и даже жесток.

– Унеси вот это, Ирэн, – Мартин Крюгер пренебрежительно кивнул на остывший кусок мяса. – И закажи мне другой обед. На три персоны. Да пусть порции будут больше, чем эти. Намного больше.

– Слушаю, господин Крюгер.

– И скажи Морису Бэйтсу, что я хочу видеть его после обеда, – небрежно бросил выходившей из кабинета девушке Мартин Крюгер. – Пусть ждет меня в приемной.

Ирэн ничего не сказала, только кивнула, но ее глаза радостно блеснули. К счастью для нее, Мартин Крюгер не увидел этого.

Когда принесли обед, Мартин Крюгер дал волю своему аппетиту. Он ел и ел, словно пытаясь взять реванш за предыдущие месяцы воздержания, и все никак не мог насытиться. Когда он наконец встал из-за стола, то чувствовал себя почти счастливым, как в былые времена. Только мысль о «Гальдбруке» темной тучкой омрачала его настроение. Но сытый и довольный Мартин Крюгер был уверен, что и на этот раз получит все, что пожелает. Надо только приложить чуть больше, чем обычно, усилий.

Сыто отдуваясь, Мартин Крюгер выглянул в приемную и успел заметить, как Морис Бэйтс о чем-то оживленно разговаривает с Ирэн. Девушка улыбалась в ответ на его слова, и это делало ее лицо если не привлекательным, то и не таким безобразным, каким его привык видеть Мартин Крюгер. Они были чем-то похожи между собой, эти молодые мужчина и женщина. Оба почти болезненно худощавые, с легкой, почти неслышной, словно крадущейся походкой, эмоционально сдержанные, внешне малопривлекательные. И потому, казалось, они не замечали физических недостатков друг друга, легко, словно в самом себе, находя внутренние достоинства.

Мартин Крюгер давно догадывался, что Морис Бэйтс небезразличен к его секретарше, и она отвечает ему взаимностью, не очень умело скрывая это. Однако он прощал им это недопустимое для других сотрудников его компании своевольство, потому что Морис Бэйтс был дальним родственником Эргюса Бэйтса. Именно поэтому Мартин Крюгер разыскал его в Исландии, в заброшенной людьми крошечной рыбацкой деревушке, и взял на работу в компанию, словно пытаясь снять с себя часть вины за смерть своего старого друга и компаньона, к которой он был причастен.

Морис Бэйтс не знал об этом, и потому испытывал искреннюю благодарность к Мартину Крюгеру за его заботу о своей карьере. Мартин Крюгер знал, что может поручить ему любое задание, и он с ним блестяще справится, словно от этого зависела его жизнь. Эльфы, в отличие от гномов, умели быть верными и преданными. Морис Бэйтс был чистокровный природный эльф. Если у него и была маленькая слабость, так это клептомания – пристрастие к мелкому воровству, роднившее его с Эргюсом Бэйтсом, который, будучи приглашенным в гости, никогда не мог пройти равнодушно мимо серебряной ложечки или другой безделушки, оставленной гостеприимными хозяевами без присмотра. Но от этого Мартин Крюгер только больше любил Мориса, узнавая в нем черты своего старого друга. Они с Анжело Месси всегда смеялись над этой маленькой слабостью Эргюса, когда еще были дружны и все живы…

Подумав об этом, Мартин Крюгер печально вздохнул и нахмурился. Заметив это и приняв на свой счет, Ирэн вздрогнула, словно перепуганный кролик, и вскочила с кресла, на котором до этого сидела. Морис Бэйтс тоже встал со своего стула и молча ждал, что скажет Мартин Крюгер. Он не выглядел напуганным, но был настороженным, как почуявший опасность волк.

Благодушно настроенный Мартин Крюгер кивнул ему, приглашая за собой, и вернулся в свой кабинет. Морис Бэйтс, бросив сочувственный и немного виноватый взгляд на Ирэн, последовал за ним.

– Морис, я хочу, чтобы ты немедленно вылетел в Испанию, – заняв место за своим письменным столом, занимавшим почти треть кабинета, и с наслаждением развалившись в мягком массивном кресле, заявил Мартин Крюгер. При этом он пристально смотрел на молодого мужчину, словно пытаясь найти на нем пусть даже отдаленный, слабый отклик возражения или удивления.

Но на лице Мориса не дрогнул ни один мускул, а только выразилось желание немедленно исполнить приказ. Гном удовлетворенно вздохнул, подумав, что он не ошибся, выбрав именно Мориса в качестве посла, которого он хотел отправить на переговоры с несговорчивой вдовой Анжело Месси, нынешней хозяйкой замка тамплиеров и бесценной рукописи «Гальдбрук». Если кто и сможет добиться от нее положительного ответа, так это Морис, неизменно сохраняющий хладнокровие и здравый смысл в любой ситуации.

– Ты навестишь вдову Анжело Месси, – продолжал Мартин Крюгер. – Она живет в замке тамплиеров вблизи испанского городка Леон. Кажется, ее зовут Ульяна, и она русская по происхождению. Эти русские – упрямый, несговорчивый народ, который непросто запугать или сломить. Поэтому ты должен убедить ее продать мне библиотеку, которая хранится в замке вот уже несколько сотен лет. Она получила книги в наследство от Анжело вместе с замком, но почему-то питает к ним слепую привязанность, быть может, в память о своем муже. Объясни ей, что любой траур рано или поздно заканчивается. А пятьсот миллионов долларов хватит на всю жизнь не только ей, но и ее детям и даже внукам. Быть может, на этот раз она окажется более сговорчивой.

– А если нет? – сухо спросил Морис Бэйтс.

– Тогда предложи ей миллиард, – усмехнулся Мартин Крюгер. – Или во сколько она оценит свою библиотеку. Любую сумму. Мне все равно. Но эти книги должны быть моими. Надеюсь, ты меня понял?

Морис Бэйтс молча кивнул. Если он и был удивлен такой невиданной щедростью, то Мартин Крюгер этого не заметил.

– Не забывай, Морис, ведь это люди, а не мы с тобой, – покровительственно заметил Мартин Крюгер. – Нет такой вещи, которую у них нельзя было бы купить.

– Или украсть, – позволил себе улыбнуться Морис Бэйтс. – Так всегда говорил мой дядя Эргюс.

Мартин Крюгер весело рассмеялся. Это высказывание было вполне в духе его старого приятеля Эга.

«Мир его праху!», – подумал Мартин Крюгер. И впервые со дня смерти Эргюса Бэйтса воспоминание о нем вызвало в душе старого гнома не едкую горечь утраты и раскаяние, а окрашенную в светлые тона печаль.

Глава 2

В аэропорту Барахаса Морис Бэйтс не стал брать такси, а арендовал автомобиль. Из того, что ему предложили, он выбрал комфортабельный и очень изящный aspid. Это было дорогое удовольствие, но все издержки оплачивал Мартин Крюгер, и он не видел причины, по которым должен был бы отказаться от него. Эта спортивная машина класса люкс с логотипом в виде угрожающе раскрывшей пасть змеиной головы имела такой мощный двигатель, что уже через три секунды набирала скорость сто километров в час. Это было слишком много для городских улиц, но Морис Бэйтс не собирался задерживаться в столице Испании и рассматривать ее архитектурные достопримечательности. От Мадрида до замка тамплиеров пролегало более трехсот километров, и эта небольшая по размеру машина с плавными и одновременно хищными обводами могла в считанные часы преодолеть это расстояние.

Однако, выехав из аэропорта, Морис Бэйтс не помчался с головокружительной скоростью, и не потому, что опасался неприятной встречи с испанскими полицейскими. Миновав Мадрид, он не торопясь ехал по шоссе, ведущему к замку тамплиеров, и любовался окрестностями.

Как и большинство исконных жителей Исландии, Морис Бэйтс был неравнодушен к красивым пейзажам. Что занесло его предков, прирожденных эльфов, в эту «ледяную страну», как ее прозвали за обилие льдов, скрывающих под собой остров, первооткрыватели-викинги еще во времена короля Харальда I, он не знал, но не осуждал их. В настоящее время лишь незначительная часть Исландии была покрыта растительностью, типичной для Арктики. Здесь произрастали армерия, карликовая ива, камнеломка, колосняк, полевица, вереск, водяника – в основном все это были низкорослые и чахлые растения. Но еще в детстве он слышал, а позднее прочитал в византийских хрониках, что какую-нибудь тысячу лет назад, до того, как на острове поселились люди, в Исландии росли чудесные берёзовые леса. Люди безжалостно вырубили их, чтобы расчистить место под луга, где они могли бы пасти своих овец. И цветущий некогда остров превратился в почти лишённый растений ландшафт. Из-за этого испортился и климат. Погода начала резко меняться, иногда по нескольку раз в течение суток, и местные жители, словно пытаясь найти в этом утешение, утверждали, что если кому-то не нравится их погода, то пусть подождет пять минут, и станет ещё хуже. Слабым оправданием служило то, что на острове, из-за его изменчивого климата, не смогли прижиться ни назойливые комары, ни смертоносные рептилии, а единственным диким млекопитающим считался песец.

И во всех этих бедах Морис Бэйтс, как и остальные эльфы, винил людей. Поэтому их древний народ враждовал с местными жителями и всячески изводил их мелкими пакостями и злыми проказами. Они разоряли дома, портили скот, насылали болезни, вынуждая людей переезжать из маленьких рыбацких деревушек и крошечных городков в столицу государства Рейкьявик и его окрестности, где духи природы становились бессильными. Тем не менее, людей становилось все больше, а эльфы постепенно вымирали, лишенные питающих их соков матери-природы. Они были обречены, но лишь немногие из эльфов понимали это.

Среди этих немногих был и Морис Бэйтс. Но, понимая, он не смирился, а потому с большой неохотой согласился на предложение Мартина Крюгера переехать в Нью-Йорк. Морис Бэйтс убедил себя тем, что, воспользовавшись предоставленными ему в мегаполисе возможностями, он взойдет на вершину власти или разбогатеет, а после этого сможет быть более полезным своему народу в его великом противостоянии с людьми. Морис Бэйтс лелеял в душе мечту стать национальным героем, но об этом он не сказал бы никому, опасаясь показаться пафосным и смешным.

Однако какой бы благородной эта идея ни была, из-за нее одной он никогда не покинул бы свой родной остров. Его вела еще и месть – он надеялся найти убийц своего дяди, Эргюса Бэйтса, и покарать их. Эта почти мифическая надежда вынудила его принять, скрепя сердце, окончательное решение.

Так он и жил под гнетом двух желаний, пока не полюбил Ирэн. Но даже ей он пока не решался открыть свои заветные мысли и чаяния.

Только однажды он чуть было не проговорился. Это случилось в тот вечер, когда он пригласил Ирэн в ресторан и угостил ее национальным исландским блюдом хаукарль, представляющим собой вяленое мясо акулы. Но в самый последний момент он все-таки удержался и перевел разговор на другую тему, вспомнив вдруг о том, что он эльф, а Ирэн, при всем ее уме и чудесном характере, человек, и едва ли она поймет, а тем более одобрит его планы. Вышло не очень удачно, и вечер, который начинался так замечательно, был испорчен. Но на прощание он осмелился поцеловать Ирэн, и она робко ответила на его поцелуй, тем самым давая понять, что не винит его и простила…

Плавное течение мыслей Мориса Бэйтса было внезапно прервано показавшимися вдали зубчатыми башнями замка тамплиеров. В раздумьях три или четыре часа пролетели незаметно. На фоне ярко-зеленой растительности и поистине испанского безмятежно-голубого неба башни выглядели мрачными и грозными, словно вставшие из небытия закованные в латы средневековые рыцари. Замок располагался на вершине высокого холма, у подножия которого паслись лошади. Даже издали были видно, что это чистокровные арабские кони, стоившие немалых денег. Их стерег невысокий худощавый мужчина в жокейской кепке на голове, которому помогал черноволосый смуглый мальчик, весело и громко смеющийся над чем-то. Морис Бэйтс невольно залюбовался этой идиллической картиной. На службе у Мартина Крюгера он давно уже не встречал по-настоящему счастливых людей, какими выглядели эти двое.

Повинуясь безотчетному порыву, Морис Бэйтс остановил автомобиль и вышел из него. Он испытывал непреодолимое желание подышать свежим воздухом, а заодно подумать о том, с чего начать разговор с хозяйкой замка тамплиеров, о чем он совершенно забыл, любуясь природой. Судя по словам Мартина Крюгера, она была несговорчивой особой.

Заметив, что мужчина и мальчик смотрят на него, Морис Бэйтс помахал им рукой. И увидел, как мальчик вскочил на одного из коней, не смотря на то, что тот был без седла, и поскакал по направлению к нему, видимо, приняв его приветственный жест за просьбу о помощи. Морис Бэйтс невольно залюбовался им. Мальчик казался кентавром, настолько свободно он держался на коне, крепко обхватив его бока ногами. Подскакав, мальчик легко спрыгнул на землю. Ему было лет десять на вид. Он был высок, узок в кости, но мускулист, азиатской внешности. Его чуть раскосые глаза вбирали в себя окружающий мир целиком и без остатка. Казалось, он не только вдумчиво смотрел на мир, но и размышлял над тем, что увидел.

– Здравствуйте, – вежливо и очень серьезно сказал мальчик. – Меня зовут Ксиу. Мы с Хуанито увидели, что вы махаете нам рукой. У вас что-то случилось?

– Вообще-то нет, – невольно улыбнулся Морис Бэйтс. – Но спасибо, что спросил. Я Морис.

Он протянул руку. Мальчик улыбнулся в ответ и, как взрослый, пожал ее. Его рукопожатие оказалось неожиданно крепким не по годам.

– Я направляюсь в замок тамплиеров, – сказал Морис. – Ведь это же он на вершине холма?

– Да, – кивнул Ксиу. – Я там живу. А вам кто нужен? Если Артур, то его сейчас нет в замке. Его пригласили прочитать лекцию в университете Саламанки.

– Мне нужна вдова Анжело Месси.

Во взгляде мальчика появилось удивление.

– Я не знаю, кто это, – сказал он. – Если хотите, я могу расспросить Хуанито. Или спросите сами у мамы, может быть, ей что-нибудь известно.

– Но ведь она владеет замком тамплиеров, – в свою очередь удивился Морис. – Как ты можешь не знать о ней, если живешь в замке? Ее имя Ульяна.

– А, теперь я понял, – с облегчением улыбнулся Ксиу. – Вы все перепутали. Ульяна – это моя мама. А Анжело Месси – бывший владелец замка. Мне о нем рассказывал Фолет, наш управляющий.

– А твоя мама…, – осторожно спросил Морис. – Она ничего тебе о нем не говорила?

– Нет, – покачал головой Ксиу. – Да и зачем? Этот Анжело Месси умер задолго до моего рождения. И он был плохим человеком. Так говорит Фолет.

– Плохим человеком? – усмехнувшись, повторил Морис Бэйтс. – Скажу тебе больше: он был человеконенавистником.

– А вы его знали? – заинтересованно спросил Ксиу.

– Как и ты, только по рассказам, – сухо ответил Морис, подумав, что он слишком разоткровенничался с мальчиком, поддавшись его обаянию. – Но мне пора ехать. У меня к твоей маме срочное и очень важное дело.

– У мамы сейчас очень мало свободного времени, – предупредил его Ксиу. – У нее недавно родился малыш, мой младший брат, и она заботится о нем. Так что вам, возможно, придется подождать, если он не спит.

– Это не беда, – сказал Морис. – С удовольствием поброжу по замку и полюбуюсь с его башен на окружающую местность.

– Боюсь, что этого вам не позволит Фолет, – рассудительно заметил Ксиу. – Вообще-то он хороший и добрый, но не очень любит чужих.

– Я постараюсь найти с ним общий язык, – улыбнулся Морис. – Что ваш грозный Фолет любит больше всего на свете?

– Свою жену Мару и мою маму, – сказал Ксиу. – Ну и, конечно, наш замок, который он считает своим домом. По его словам, он живет в нем уже чуть ли не тысячу лет. Удачи вам!

Мальчик снова легко вскочил на коня и поскакал к табуну. А Морис Бэйтс направился на автомобиле к замку тамплиеров, обдумывая только что полученную информацию. Его удивило, что мать мальчика явно скрыла от него имя отца. Ведь если она была вдовой Анжело Мессии, то Ксиу, несомненно, его сын. Незадолго до своей трагической гибели Анжело Месси завещал замок тамплиеров еще не рожденному ребенку, которого Ульяна носила в своем чреве, в уверенности, что она понесла от него. Так говорил ему Мартин Крюгер, отправляя на это задание. Сама Ульяна владеет замком лишь до совершеннолетия сына, когда он сможет вступить в свои законные права. Возможно, у вдовы на то есть свои корыстные причины, подумал Морис Бэйтс. Или здесь кроется какая-то тайна, раскрыв которую можно пролить свет на эту загадочную историю.

И Морис Бэйтс решил при первом удобном случае разобраться во всем, что связано с наследником Анжело Месси и его вдовой. Он был уверен, что Мартин Крюгер будет ему благодарен за это. Старый гном любил узнавать чужие тайны и использовать их для своего блага. Почему бы не преподнести ему такой подарок? Подумав об этом, Морис Бэйтс улыбнулся. Он искренне считал Мартина Крюгера своим благодетелем, который к тому же был старым другом его дяди Эргюса.

Морис Бэйтс благоговел перед своим дядей. Эльфы испокон века ценили родственные связи превыше всего. А он к тому же был сиротой, его родители давно умерли, и дядя Эргюс оставался его единственным родственником. Его потеря причинила Морису истинную душевную боль. И если бы не Мартин Крюгер, а потом Ирэн…

Слезы затуманили глаза Мориса Бэйтса, как это всегда бывало, когда он вспоминал об этом. Как все эльфы, он был сентиментален. Он достал шелковый платок с вышитой в уголке золотыми нитками монограммой «М.Б», который ему подарила Ирэн, и промокнул веки. А затем решительно нажал на педаль газа. Он рассердился на самого себя за эту минутную слабость, которая была явно не ко времени. Весь дальнейший путь он уже ни о чем не размышлял и не вспоминал.

Сначала дорога живописной лентой вилась вокруг холма, затем автомобиль миновал подъемный мост, ведущий к арке между двумя башнями с узкими бойницами, и въехал в вымощенный каменными плитами дворик, окруженный со всех сторон высокими крепостными стенами. Дворик был пуст, но как только Морис Бэйтс вышел из автомобиля, к нему подошел, прихрамывая, крохотный старичок, одетый в заплатанную красную куртку и не менее поношенные штаны синего цвета. Несмотря на теплую погоду, на голове у него была шапка наподобие фригийского колпака, со свисающим на лоб верхом и двумя клапанами на ушах. Старичок возник, словно из ниоткуда, и когда его хрипловатый голос прозвучал за спиной Мориса, он даже вздрогнул от неожиданности.

– Гостей не ждали, но всегда им рады, если они прибыли с добрыми намерениями, – произнес старичок.

Морис Бэйтс сразу признал в старике домового. Представителей этого народа люди считали защитниками домашнего очага и в то же самое время злобными мстительными существами, способными из-за нанесенной им даже невзначай обиды удавить сонного человека подушкой. В мире духов природы домовые находились на низшей ступени иерархической лестницы. Из-за их близости к людям все остальные древние народы относились к ним с презрением. Эльфы не были исключением.

– С самыми добрыми, старик, – высокомерно произнес Морис Бэйтс. – Наверное, ты и есть Фолет?

– Может быть, я и Фолет, а вот кто ты и зачем пожаловал? – уклончиво ответил старичок, с подозрением оглядывая гостя с ног до головы.

– Я представитель Мартина Крюгера, главы юридической компании «Мартин Крюгер, Эргюс Бэйтс и Анжело Месси», – сухо ответил Морис Бэйтс, протягивая ему свою визитную карточку. – Я хочу видеть вдову Анжело Месси. По очень важному делу. Так что поторопись известить ее.

– По какому такому делу? – взяв карточку, продолжал допытываться старичок, всем своим видом давая понять, что не сделает и шага, пока не разузнает подробности.

– Не твое дело, – надменно ответил Морис Бэйтс. Он знал, что с домовыми надо держаться только так, если хочешь, чтобы они относились к тебе с уважением. – Или ты от старости потерял память и уже забыл, кто такой Мартин Крюгер? Берегись, старик! Cave!

Услышав это грозное предостережение, Фолет сразу сник. Он прекрасно знал, кто такой Мартин Крюгер, старый друг и компаньон его бывшего хозяина Анжело Месси и один из самых влиятельных представителей мира духов природы, открыто и без боязни живущий среди людей под личиной человека. Фолет помнил, как страшен был Анжело Месси, но даже он опасался Мартина Крюгера. Боевой задор Фолета мгновенно иссяк, он опустил глаза, покорно повернулся и прихрамывающей походкой побрел по направлению к одной из башен замка. Там Фолета уже ждала высокая, на голову выше его, женщина, лицо которой оставалось в тени приоткрытой двери, и потому Морис Бэйтс не мог его хорошо разглядеть. Сначала она показалась ему даже юной, такой стройной была ее фигура. Но потом ее лицо на мгновение осветил луч солнца, и Морис увидел, что ошибся, и это старуха. Но он не был в этом уверен, потому что луч погас, и женщина снова показалась ему красавицей. И только тогда Морис Бэйтс догадался, что это была песанта. Так в Испании издавна называли женщин со скверным характером и имеющих из-за этого репутацию ведьмы. Только ради собственного удовольствия песанта могла перевернуть все в доме вверх дном, переломатьмебель, порвать занавески и натворить много других бед.

Фолет, чей голос даже издали звучал тревожно, что-то сказал женщине, отдавая ей визитную карточку Мориса Бэйтса. И та, бросив мимолетный угрожающий взгляд на гостя, который он все же заметил, скрылась в замке.

Только очень беспечный человек мог поселить в своем доме песанту, подумал Морис Бэйтс. И уж совсем было странно, что в одном доме, пусть это даже замок тамплиеров, уживались домовой и песанта, совершенно разные как по складу своего характера, так и по привычкам, а потому люто ненавидящие друг друга. Морис Бэйтс покачал головой. Чем больше он узнавал, тем сильнее его интересовала нынешняя хозяйка замка тамплиеров. Она явно была незаурядной женщиной. И, судя по всему, могла стать весьма опасным противником.

Но когда спустя некоторое время Ульяна вышла из той же двери, за которой скрылась посланная Фолетом за нею песанта, и грациозной походкой танцовщицы направилась к нему, Морис Бэйтс усомнился в своих выводах. Он увидел перед собой рыжеволосую молодую женщину с немного усталым лицом, на котором явственно читались следы недосыпания. И, тем не менее, она выглядела доброй и милой женщиной, несомненно, живущей в душевном покое и в полном согласии с окружающим миром. У нее была налитая молоком грудь кормящей матери, которую не могла скрыть тонкая ткань платья, и немного располневшая после родов талия, но это не портило ее. Это была женщина в расцвете лет и красоты.

Морис Бэйтс почувствовал тревогу. Эта женщина вызывала у него невольную симпатию, как до этого ее сын. И это было плохо для той миссии, которую он взялся исполнить. Чтобы вернуть себе уверенность, он посмотрел на Фолета, который незримой тенью следовал за своей хозяйкой, бросая из-за ее спины опасливые и в тоже время предостерегающие взгляды. И презрительно улыбнулся ему, давая понять, что знает истинную цену его мнимой преданности и отваги. Морис Бэйтс терпеть не мог домовых, считая их низшими существами и трусливыми предателями. И не собирался скрывать этого.

– Вы хотели видеть меня, господин Бэйтс? – спросила Ульяна, подходя. У нее был приятный завораживающий голос, в котором нельзя было заметить ни тени кокетства или интереса к нежданному гостю. – У меня немного времени, только пока сын спит. А проснуться он может в любой момент. Так что…

– Да, я понимаю, – кивнул он. – И надеюсь, что не задержу вас. Зовите меня Морис. Я представляю главу юридической компании Мартина Крюгера. Несомненно, вы о нем слышали. У него для вас есть предложение, от которого, я уверен, вы не захотите отказаться.

– Слишком много слов, Морис, и это меня настораживает, – лицо Ульяны омрачила легкая тень. – Как говорили жители Лаконии, пока вы закончите свою речь, я уже забуду ее начало. Не могли бы вы сказать коротко и ясно, что Мартину Крюгеру нужно от меня?

– Библиотека, которая хранится в замке тамплиеров с древних времен, – сказал Морис Бэйтс, почувствовав невольное уважение к стоявшей перед ним рыжеволосой женщине, которая явно была не только красива, но и умна. – Он готов очень щедро заплатить…

– Разве вы не знаете, что однажды ко мне уже приходил представитель вашей компании с подобным предложением? – не дала ему договорить Ульяна. – Кстати, его фамилия тоже была Бэйтс. Эргюс Бэйтс. Он ваш родственник?

– Дальний, – коротко ответил Морис Бэйтс. Он был в замешательстве. Мартин Крюгер ничего не сказал ему об этом.

– Видимо, настолько дальний, что даже не сообщил вам, что год тому назад я заплатила ему сто миллионов евро в качестве отступного, чтобы ни он, ни кто-либо другой впредь никогда не приходили ко мне с этим предложением, – раздраженно сказала Ульяна. Она едва сдерживала гнев. – Или те деньги уже закончились, и вы пришли ко мне за новой мздой? Думаете, я буду платить вашей компании бесконечно? Но если так, то вы ошибетесь. Я тоже допустила ошибку, предложив библиотеку на продажу, но более чем щедро заплатила за нее. И на этом покончено. Так и передайте Мартину Крюгеру.

– Извините, но я ничего не знал об этом, – произнес Морис Бэйтс, когда женщина смолкла. И это было правдой, что читалось на его лице.

– Так спросите у Эргюса Бэйтса, – отрезала Ульяна.

– Дядя Эргюс погиб, – тихо сказал он. – Год тому назад.

– Видно, мои деньги не пошли ему впрок, – съязвила Ульяна, но тут же раскаялась в своей резкости. И с сожалением в голосе произнесла: – Простите меня, пожалуйста, за эти слова, Морис. Они вырвались сгоряча.

– Я сам виноват, – попытался улыбнуться Морис Бэйтс, но ему не удалось. Он чувствовал себя ужасно. – И все же, может быть, вы выслушаете меня? Мартин Крюгер предлагает вам за библиотеку…

– Ничего не хочу слушать, – перебила его Ульяна. – Вы мне симпатичны, Морис, только поэтому я все еще разговариваю с вами. Но не заставляйте меня быть грубой.

– Но почему? – спросил с искренним недоумением Морис Бэйтс.

– По одной простой причине, – сказала Ульяна. – Если такой человек, как Мартин Крюгер, хочет купить мою библиотеку, значит, я не должна ее продавать. Сама не знаю почему, но я уверена в этом. Добра от этого не будет. А зла в мире и так хватает. Вас устраивает такое объяснение?

– Вполне, – кивнул Морис Бэйтс. Неприкрытая и ничем не оправданная, с его точки зрения, агрессия Ульяны вернула ему утраченное на какое-то время самообладание. – Но главное, чтобы оно устроило Мартина Крюгера. Признаться, я сомневаюсь в этом.

– Переживу, – коротко отрезала Ульяна. – Надеюсь, вы найдете обратную дорогу из замка, Морис?

– Думаю, что да, – ответил он. И сказал с таким видом, как будто только что вспомнил об этом: – Кстати, по пути сюда я встретил вашего сына, Ксиу. Хороший мальчик, он мне понравился. Но почему-то он совсем не похож на вас. Да и на своего отца, Анжело Месси, тоже. Удивительно, не правда ли?

Эта пущенная напоследок парфянская стрела не пролетела мимо. Морис Бэйтс заметил, что женщина сильно побледнела. И ее дрожащие губы с трудом выговорили:

– Я надеюсь, Морис, что никогда больше не увижу вас. А чтобы быть в этой уверенной, я прикажу опустить стальную решетку и пропустить через нее электрический ток. Не забывайте об этом, если захотите как-нибудь снова посетить замок. Для вас и вам подобным нас никогда не будет дома.

– Я учту это, – сухо ответил Морис Бэйтс. – Пожалуйста, не провожайте меня.

Когда его автомобиль проезжал по подъемному мосту, Морис Бэйтс взглянул в зеркало заднего вида и увидел, как, преграждая проезд через арку, медленно опускается массивная стальная решетка с мелкими ячейками, через которые не смогла бы пробраться даже мышь. Это был единственный путь, ведущий в замок тамплиеров. Он усмехнулся, подумав, что Ульяна не замедлила выполнить свою угрозу. Судя по всему, она была по-настоящему напугана его последними словами. Над этим стоило подумать.

Когда автомобиль спускался по дороге с холма, навстречу ему проскакал табун лошадей, на одной из которых сидел Ксиу. Мальчик так подгонял своего коня, словно за ними гнались дикие звери. Вероятно, ему позвонила мать и потребовала его немедленного возвращения в замок, подумал Морис Бэйтс. И его решимость узнать тайну рождения Ксиу стала незыблемой. А в том, что эта тайна существовала, он уже не сомневался.

Но это могло, и должно было, подождать, так как ему предстояло более важное дело – сообщить Мартину Крюгеру, что попытка купить библиотеку замка тамплиеров потерпела неудачу. Морис Бэйтс невольно вздрогнул, представив реакцию разгневанного старого гнома. Он бы охотно спустился в жерло дымящегося вулкана, если бы это помогло ему избежать предстоящего разговора.

Глава 3

Отъехав на такое расстояние от замка тамплиеров, что его башни пропали из вида, Морис Бэйтс, не выходя из автомобиля, позвонил в Нью-Йорк.

Как он и предвидел, услышав, что вдова Анжело Месси отвергла его предложение, Мартин Крюгер разъярился. А когда он услышал, что Ульяна заплатила Эргюсу Бэйтсу сто миллионов, только бы не продавать библиотеку, гнев ударил старому гному в голову и на мгновение лишил разума. И он с ненавистью прорычал:

– Проклятый эльф! А я еще жалел, что отдал приказ…

Мартин Крюгер не закончил фразы, сообразив, что наговорил лишнего, но было уже поздно. Морис Бэйтс услышал его и побледнел. Он остерегся переспрашивать и уточнять, какой приказ, имеющий отношение к его дяде Эргюсу, когда-то отдал Мартин Крюгер. Хорошо зная своего босса, он мог предполагать самое худшее. Впервые в его голове промелькнула мысль, что в трагической смерти дяди Эргюса виноваты не случайные неизвестные грабители, как это преподнес ему Мартин Крюгер. Но это было так ужасно, что он не поверил и загнал эту мысль в глубины своего подсознания. Мартин Крюгер был чудовищем, несомненно, но не настолько же, чтобы приказать убить своего старого друга, тем более, что тогда он не знал о его предательстве. Всему этому должно быть другое объяснение, подумал Морис Бэйтс, и мысленно пообещал себе найти его.

– Не хочет по-хорошему? – снова зазвучал в трубке зловещий голос Мартина Крюгера. – Пусть будет по-плохому. Как говорили древние, auferte malum ех vobis – исторгните зло из среды вашей. Ты понимаешь меня, Морис?

– Понимаю, – хрипло ответил Морис Бэйтс. Его горло внезапно пересохло, и произносимые слова терзали гортань. – Мне кажется, я нашел ее слабое место. Мы можем сыграть на этом. Но мне нужно время на то, чтобы кое-что выяснить…

– У меня нет времени на твои игры, – зло рявкнул Мартин Крюгер. – Я и так потерял его слишком много. Мне нужна эта библиотека, и как можно быстрее. Не будь тряпкой, Морис! Иногда нужно действовать, а не раздумывать. Ты способен на это?

– Да, – твердо ответил Морис Бэйтс, понимая, что от этого ответа зависит его будущее. – Но что я могу – один и в чужой стране?

Мартин Крюгер помолчал, словно признавая справедливость его слов и обдумывая их. Наконец он снова заговорил.

– Где-то год тому назад со мной пытался встретиться капитан жандармерии из Леона. Это испанский городок неподалеку от замка тамплиеров. Его имя Карлос Санчес. Как передала мне Ирэн, он хотел сообщить что-то, имеющее отношение к Ламии Ламиани. Ты не знаешь ее, я имел с ней дело еще до того, как ты начал работать в нашей компании. Она из рода ламиаков. Выполняла для меня кое-какую грязную работу, которую я не мог поручить чистоплюям вроде тебя. Только не обижайся…

– Non omnia passum omnes, – словно пытаясь оправдаться, сказал Морис Бэйтс.

– Да, ты прав, не всякий все может, – буркнул Мартин Крюгер. В его голосе прозвучало сожаление. – Ламия не могла многое из того, на что способен ты. Но зато она с легкостью отправляла ad patres, к праотцам, моих врагов. Или снабжала меня информацией, войдя к ним в доверие. Да мало ли что еще… Я всегда был доволен ее работой. Но после выполнения последнего задания она куда-то пропала. А потом объявился этот полицейский. Разумеется, я не стал с ним встречаться. Но теперь приходится признать, что иногда и я бываю недальновидным.

Морис Бэйтс попытался возразить, но Мартин Крюгер не стал его слушать.

– Забыл сказать, что какое-то время Ламия была любовницей Анжело Месси, и тот не раз приглашал ее в замок тамплиеров. Так что она хорошо ориентируется в замке. И, сдается мне, сильно недолюбливает его нынешнюю хозяйку. Быть может, она сама метила на ее место, и теперь не может простить…

Мартин Крюгер насмешливо фыркнул.

– Ты сегодня же встретишься с капитаном Санчесом и узнаешь от него, где находится Ламия, – сказал он тоном, не допускающим возражений. – Потом навестишь ее, где бы она ни была, и предложишь поработать на меня. Уверен, она согласится. Ее обычная такса – десять миллионов, из них один – авансом. И не скупись, Морис. Если она потребует на этот раз больше, заплати.

– И в чем будет заключаться ее работа? – осторожно поинтересовался Морис Бэйтс. Его удивляло, что обычно чрезвычайно расчетливый и даже жадный, когда дело касалось денег, в этом случае Мартин Крюгер не скупился.

– А вот это уже сам решай, – хмыкнул Мартин Крюгер. – Почему я должен думать за тебя? Но библиотека должна быть моей. И помни: periculum in mora – опасность в промедлении.

В трубке зазвучали короткие гудки. Какое-то время Морис Бэйтс сидел неподвижно, задумавшись. Его мозг лихорадочно работал, осмысливая новую информацию. То, что ему предстояло сделать, Морису Бэйтсу было не по душе. Он никогда не был убийцей. А Мартин Крюгер весьма недвусмысленно дал ему понять, что жизнь вдовы Анжело Месси зависит от того, продаст она ему библиотеку или продолжит упрямиться. И эта Ламия Ламиани… Наемная убийца Мартина Крюгера, жестокая и беспощадная, как все представители древнего рода ламиаков, умеющие принимать змеиный облик и при необходимости, или даже по собственной прихоти, безжалостно убивающие всех, кто вставал на их пути. Ему придется найти ее и использовать в интересах дела. Весьма обтекаемая формулировка, за которой можно многое скрыть от своей совести. Но не слишком ли часто он поступается совестью с тех пор, как начал служить Мартину Крюгеру?

Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, Морис Бэйтс подумал, что с него хватит на сегодняшний день копания в душе. И ему лучше всего воспользоваться советом старого гнома, пусть и данного с недобрыми намерениями: иногда нужно действовать, не раздумывая. Приняв это решение, он направил свой автомобиль в Леон, который по счастливой случайности находился всего в часе или чуть больше быстрой езды от замка тамплиеров.

– Хоть в чем-то мне сегодня повезло, – сказал сам себе Морис Бэйтс, и уже до самого Леона ни о чем не размышлял, отдавшись упоению скорости.

Он всегда любил головокружительную гонку на автомобиле по скоростным трассам, нарушая все возможные ограничения, но обычно предпочитал делать это ночью, чтобы не вступать в конфликт с полицией. Днем примерный законопослушный гражданин – ночью сорвиголова. Доктор Джекил и мистер Хайд в одном лице, как однажды сказала ему Ирэн, узнав о его страсти. Но после того, как однажды он прокатил ее по ночному шоссе, она сменила гнев на милость, и тоже увлеклась ночными гонками. Это было так чудесно: звездное небо, мелькающие в свете фар деревья, машущие им вслед ветвями, опустевший безмолвный мир, и только они вдвоем в тесном салоне автомобиля, словно астронавты, плывущие во Вселенной к далекой звезде, обещающей им все, о чем они мечтали…

Морис Бэйтс снизил скорость автомобиля только на окраине Леона. Городок, окруженный полуразвалившимися крепостными стенами, построенными еще древнеримскими легионерами, мог похвастаться разве что обилием старинных церквей. Морис Бэйтс, осторожно проехав по его узким улочкам, довольно быстро нашел здание, в котором размещалась жандармерия. Однако перед тем, как зайти в него и встретиться с неведомым капитаном Санчесом, он решил подкрепиться в одном из крошечных ресторанчиков, который заметил неподалеку. Он плохо переносил авиаперелеты, и в самолете, который доставил его из Нью-Йорка в Мадрид, ничего не ел. А потом добирался на арендованном в аэропорту автомобиле до замка тамплиеров, на протяжении всех трехсот с лишним километров пытаясь выветрить из своих легких затхлый запах замкнутого пространства авиалайнера, переполненного дурно пахнущими потом и парфюмерией людьми. Все это время при одной только мысли о еде его начинало подташнивать. И лишь сейчас, увидев вывеску ресторана, он вспомнил, что ничего не ел почти сутки. Мгновенно голод начал терзать его желудок, как разъяренная акула.

Внутри было прохладно и тихо. Столики с каменными столешницами, массивные деревянные стулья с высокими спинками, приподнятый подиум для танцев в глубине зала – все выглядело очень древним, словно последние несколько столетий, значительно изменившие облик самой Испании, промелькнули, оставшись незамеченными хозяевами заведения. Когда Морис Бэйтс присел за один из столиков в углу зала, к нему не спеша, всем своим видом демонстрируя чувство собственного достоинства, подошла невысокая, чуть полноватая женщина средних лет. На ней была одета длинная красная юбка и черная полупрозрачная блуза с короткими рукавами, обнажающими красивые руки. Если бы не белый передничек и доска в руках, в которую она вписывала мелком заказанные клиентом блюда, ее скорее можно было бы принять за танцовщицу фламенко, чем за официантку. На улыбку Мориса Бэйтса и его приветственное «ола!» она ответила строгим, не допускающим вольностей, взглядом.

– Могу предложить корвель де каню, – произнесла она, не дожидаясь вопроса, таким тоном, как будто читала давно заученный и изрядно надоевший ей текст. – Как раз сегодня привезли свежего сыра. Наш повар прекрасно готовит это блюдо и даже дает мастер-классы по его приготовлению. Он знаменит на весь Леон. Его зовут Алехандро. Может быть, слышали о нем?

Она говорила по-испански, но Морис Бэйтс понимал ее. Он в совершенстве знал большинством языков, на которых разговаривали люди.

– К сожалению, не слышал, – сухо ответил Морис Бэйтс. Он не любил сыр, а особенно его запах. – А что кроме корвеля де каню есть в меню?

– Ах, да, вы же турист, откуда вам знать о нашем Алехандро, – с легким презрением в голосе произнесла женщина. – Еще есть мясо кролика с добавлением горчичного соуса, мясо дикого кабана, требуха и кровяная колбаса. На горячее овощной суп с вермишелью или чесночный суп.

Подумав, Морис Бэйтс заказал овощной суп и кролика. Официантка разочарованно хмыкнула и с затаенной надеждой спросила:

– А какое вино будете пить?

– Ничего, – коротко ответил Морис Бэйтс. – Если можно, то принесите ледяной воды.

– Так вы паломник? – удивленная таким скупым заказом, не удержалась от вопроса официантка. В ее тоне прозвучали почтительные нотки. – А по виду и не скажешь!

Морис Бэйтс не ответил, но официантке этого и не требовалось. По природе своей она была общительной женщиной, но в жизни слишком много натерпелась от мужчин, обращавшей ей во зло ее же любвеобильность. Поэтому в ее душе отчаянно боролись два чувства – желание поболтать с симпатичным клиентом и опасение, что она может навлечь на себя новые неприятности. Но еще ей было нестерпимо скучно, потому что в этот час ресторан был пуст, и обещал оставаться таким еще долго. А потому она, забыв об осторожности и успокоив себя тем, что от человека, путешествующего по святым местам, плохого ждать не приходится, разговорилась.

– В таком случае, рекомендую заказать выпечку. Наш Алехандро изготавливает ее по рецепту одного из древнейших монастырей, в которых обычно питались паломники, идущие в Сантьяго. Уверяю, не пожалеете! Сам капитан гражданской гвардии Карлос Санчес частенько заходит к нам, чтобы отведать этой выпечки. Ну и, конечно, выпить рюмочку риохи. Благо, что жандармерия всего в двух шагах от нашего ресторана.

– Капитан Санчес? – заинтересованно переспросил Морис Бэйтс, выловив из бурного потока слов знакомое имя. – И как часто он к вам заходит?

– Да почти каждый день, в часы сиесты, – охотно ответила официантка. – Такой хороший человек! И настоящий мужчина. А вы что, его знаете?

– Нет, но хотел бы встретиться с ним, – ответил Морис Бэйтс. – Сразу отсюда я собирался отправиться в жандармерию.

– Так зачем идти? Через полчаса он сам сюда придет, – бросив взгляд в окно, в котором отражалось высоко стоявшее в бледном небе солнце, сказала официантка.

– Вы уверены? – настойчиво спросил Морис Бэйтс.

Бросив на него осуждающий взгляд, женщина с обидой произнесла:

– Любой может ошибаться, даже я.

На испанском языке эта фраза звучала почти как вызов: «Cualquiera se puede equivocar, incluso yo». Морис Бэйтс улыбнулся с таким видом, будто просил прощения за свое недоверие, и, меняя тему, так как узнал все, что хотел, спросил:

– Мне кажется или я ошибаюсь – когда вы не работаете официанткой, то танцуете фламенко?

– Как любая истинная испанка, – гордо ответила женщина. Но ее взгляд потеплел.

– Я бы очень хотел посмотреть, как вы танцуете, – сказал Морис Бэйтс. И пояснил: – Видите ли, я тоже в прошлом танцор. У себя на родине в Исландии одно время даже выступал на сцене, чтобы заработать на жизнь.

– Так приходите вечером, – пригласила его женщина. В ее голосе не осталось и следа недавней обиды. – И я покажу вам, что такое настоящее классическое фламенко! Сигирия в моем исполнении – просто чудо как хороша, так все говорят. Можно утонуть в слезах…

Она помолчала, словно решаясь на что-то, а затем сказала:

– Кстати, меня зовут Кончита. И мой девиз: «Nunca te arrepientas de lo que hiciste si en aquel momento estabas feliz». Никогда не жалей о том, что сделал, если в этот момент был счастлив.

– А мое имя Морис. И мой девиз «nunca te rindas aunque todo el mundo este en tu contra, – сказал Морис Бэйтс. – Никогда не сдавайся, даже если весь мир против тебя. Кажется, у нас много общего.

– О, да, – произнесла Кончита, глядя на него ласковыми глазами. – Так вы придете? Я оставлю вам место за столиком. По вечерам в нашем ресторане не так просто найти свободный стул.

– Я постараюсь, Кончита, – пообещал Морис Бэйтс, незаметно скрестив пальцы под столом. Он никогда не лгал без особой необходимости, а если случалось, то всегда скрещивал пальцы, суеверно оберегая себя от последствий невыполненного обещания. – А ты можешь познакомить меня с капитаном Санчесом, когда он придет?

– Хорошо, Морис, – кивнула женщина, сияя глазами.

– А сейчас я хотел бы поесть, – мягко напомнил ей Морис Бэйтс. – Ты не представляешь, Кончита, как я голоден!

– Одно мгновение, – пообещала Кончита и ушла с таким видом, будто у нее за плечами выросли крылья.

Глава 4

Морис Бэйтс допивал из своего стакана последний глоток ставшей уже теплой воды, когда в ресторан вошел человек в полицейской форме и со вздохом облегчения опустился на стул, который жалобно заскрипел под его громадным телом. У него было мясистое лицо, как будто вырубленное наспех неискусным скульптором из куска необработанного гранита и способное внушить страх самому закоренелому нарушителю закона. Морис Бэйтс без подсказки официантки догадался, что это и был капитан Карлос Санчес.

– Кончита, – не повышая голоса, рявкнул полицейский так, что задрожали стекла в окнах. – Мне как обычно.

Официантка уже спешила к нему. Она принесла запотевшую от холода бутылку красного вина, большой стакан и тарелку с пирожками. Поставив все это на столик, Кончита откупорила бутылку и что-то сказала, выразительным жестом указав на Мориса Бэйтса. Полицейский отрицательно покачал головой, даже не взглянув в его сторону.

– У меня сиеста, так что пусть идет ко всем чертям, – недовольно сказал он, не заботясь о том, что его может услышать не только Кончита. – Так ему и передай.

Капитан Санчес налил в стакан вина и одним глотком выпил его, закрыв глаза от удовольствия. Когда он открыл глаза, напротив него за столиком сидел Морис Бэйтс, взирающий на полицейского с таким видом, как будто тот был диковинным животным. Капитану Санчесу не понравился этот взгляд, а еще больше то, что незнакомец присел за его столик без приглашения. Он медленно и внушительно положил свои руки на стол и сжал кулаки, каждый из которых был размером с крупный грейпфрут.

– Не спешите проявлять агрессию, сначала выслушайте меня, – улыбнулся Морис Бэйтс, без страха глядя на разгневанного полицейского, который был втрое крупнее его. – Вам что-нибудь говорит имя Мартин Крюгер?

Капитан Санчес разжал кулаки, но его взгляд не стал менее суровым.

– Не произносите при мне этого имени, – пророкотал он, словно морской прибой. – Если не хотите нажить такого врага, как я.

– Почему же? – деланно удивился Морис Бэйтс.

– Потому что Мартин Крюгер – заносчивый, надменный и безмозглый старикашка, которому не помешала бы хорошая трепка, – с глубоким убеждением произнес капитан Санчес. И с угрозой спросил: – Или вы будете возражать?

– Только в одном пункте, – улыбка Мориса Бэйтса стала еще лучезарнее. – Мартин Крюгер совсем не безмозглый. Именно поэтому я здесь. Это он направил меня сюда, чтобы я встретился с вами. И он поручил мне узнать, что вы хотели ему сообщить год назад.

– Почему же он не пожелал меня тогда даже выслушать? – рыкнул полицейский. Но в его взгляде появилось сомнение.

– Он не мог, – уверенно солгал Морис Бэйтс. – В те дни он потерял своего старого друга и компаньона, Эргюса Бэйтса, и сильно горевал. Он не встречался ни с кем, поверьте мне. Отказал во встрече даже вице-президенту Соединенных Штатов. Это о чем-нибудь говорит вам?

– Допустим, – буркнул капитан Санчес. Но уже не так зло, как до этого.

– Но время лечит любые раны, даже душевные, – продолжал вдохновенно лгать Морис Бэйтс. – Пришел день, когда боль Мартина Крюгера утихла. И тогда он вспомнил о вас. Его очень беспокоит, почему дорогая его сердцу Ламия Ламиани, которую он любит, как дочь, не отвечает на его звонки. Вы случайно не знаете этого?

Морис Бэйтс заглянул в глаза полицейского и неожиданно заметил, что они увлажнились, словно тот едва сдерживал слезы.

– Потому что Ламия в тюремной камере, – тяжко вздохнув, ответил капитан Санчес. – Вот уже год она сидит в тюрьме и не может выйти. И все потому, что проклятущий судья арестовал ее банковский счет, и Ламии нечем заплатить, чтобы ее выпустили под залог. И в этом виноват я!

Полицейский, не сдержав эмоций, ударил могучим кулаком по каменной столешнице, и по ней пробежала тонкая трещина. Полупустая бутылка, звякнув о стакан, упала, красное вино, ручейком пробежав по столу, закапало на пол, образовав лужицу.

– Виноваты в том, что она в тюрьме? – осторожно спросил Морис Бэйтс. Он пока ничего не понимал.

– И в этом тоже, – сокрушенно покачал головой капитан Санчес. – Ее обвиняют в том, что она якобы убила моего подчиненного, лейтенанта Мигеля Гарсию. И это именно я заподозрил ее в том, что она не совершала, а потом, ослепленный жаждой мести, разыскивал по всей Европе. И нашел-таки – в казино Монте-Карло. Я сам – представьте только! – арестовал Ламию, когда она выходила из казино. А деньги, которые она в тот вечер честно выиграла, положил на ее банковский счет, рассчитывая, что они пойдут на оплату адвоката. В результате судья наложил запрет на этот счет, и у бедняжки не осталось ни евро не только на адвоката, но даже на залог, чтобы выйти до суда из тюрьмы.

Капитан Санчес обхватил свою голову руками, словно хотел оторвать ее.

– А что я могу на свою нищенскую зарплату полицейского? Мне с трудом удается оплачивать услуги второсортного адвокатишки, чтобы хоть как-то облегчить жизнь Ламии в тюрьме и отсрочить вынесение несправедливого приговора. Мадрид – не дешевый город. За этот год я потратил на адвоката все свои сбережения. И что будет, когда все мои деньги закончатся, не говоря уже о том, что произойдет, если об этом узнают моя жена и четверо детей?

Внезапно капитан Санчес отпустил свою голову и наставил огромный, как банан, палец на Мориса Бэйтса, словно хотел пронзить его грудь.

– А этот мерзавец, ваш Мартин Крюгер, не захотел меня даже выслушать! А ведь Ламия на него работала честно и преданно много лет. И вы считаете, что этот подонок не заслуживает того, чтобы я свернул его жалкую шею?

Морис Бэйтс слушал полицейского, не перебивая. Из его полу-бессвязной речи он понял не многое, но уяснил главное – капитан Санчес, несомненно, был влюблен в Ламию Ламиани, причем так страстно, что потерял всякую осторожность. Она свела его с ума своими женскими чарами. Морис Бэйтс знал, что такое случается с мужчинами, но воочию видел одного из этих несчастных впервые. И теперь с любопытством разглядывал капитана Санчеса, думая о том, смог бы он совершить столько безумств ради Ирэн. Но, так и не найдя ответа на этот непростой вопрос, спросил капитана Санчеса:

– Так вы говорите, что Ламия Ламиани не виновна в убийстве лейтенанта Мигеля Гарсии?

– Она чиста, как Дева Мария, – с глубоким убеждением заявил полицейский. – Вы об этом спрашиваете, потому что не знали лейтенанта Гарсию. Это был подлый человечишка. Он шантажировал Ламию и всячески издевался над ней, насильно заставляя ее путешествовать с собой. Она сама мне об этом рассказала, когда я пришел к ней на свидание в тюрьму. Ее спасло только то, что во время одной из экскурсий по древнему замку лейтенант Гарсия провалился в тайное подземелье и истек кровью, напоровшись на колья. Владельцы этого замка когда-то избавлялись таким способом от своих врагов. Гарсия стал случайной жертвой. Разве можно обвинять в его смерти такое невинное создание, как Ламия?

Морис Бэйтс из разговора с Мартином Крюгером вынес убеждение, что Ламия Ламиани не была воплощением невинности, в чем его пытался уверить сидящий перед ним и едва сдерживающий слезы полицейский. Но он остерегся возражать и открывать капитану Санчесу глаза на истинную сущность его возлюбленной. Да и не его это было дело. Перед ним стояла другая задача.

– Так вы говорите, что Ламия сейчас находится в одной из тюрем в Мадриде? – спросил он.

– Да, – ответил капитан Санчес. И не удержался, чтобы не добавить: – Бедняжка!

– И нужен денежный залог, чтобы судья отпустил ее до суда? – продолжал уточнять ситуацию Морис Бэйтс.

– У меня таких денег нет, – кивнув, сокрушенно произнес полицейский. – Поэтому я и обратился к Мартину Крюгеру. Меня надоумила сама Ламия, когда узнала…

– Как имя ее адвоката? – перебил его Морис Бэйтс.

– Антонио Рамирас, – после паузы, словно до него не сразу дошел смысл вопроса, ответил полицейский. – А вам зачем?

– Позвоните ему немедленно и скажите, чтобы к моему приезду он подготовил все необходимые документы для внесения залога, – сказал Морис Бэйтс. – Уже к вечеру я буду в Мадриде.

Капитан Санчес с все возрастающим изумлением смотрел на своего собеседника. Морис Бэйтс говорил таким не терпящим возражений тоном, что в его душе невольно возродилась почти угасшая надежда на спасение любимой женщины. Если бы незнакомец сказал, что они должны приобрести оружие, чтобы взять тюрьму штурмом и освободить бедняжку Ламию, полицейский не стал бы возражать, потому что сам, отчаявшись, не раз обдумывал не менее фантастические варианты.

– Что же вы? – с нетерпением спросил Морис Бэйтс, глядя на неподвижного полицейского, по лицу которого медленно расползалась счастливая улыбка. Сейчас капитан Санчес напоминал статую достигшего нирваны Будды. – Так и будете сидеть? Звоните адвокату!

Пока капитан Санчес набирал номер и разговаривал с адвокатом по мобильному телефону, Морис Бэйтс расплатился с официанткой за свой обед, жестом подозвав ее к столику. Он более чем дружески сказал ей «адьёс», прощаясь. Во всяком случае, самой Кончите так показалось. В присутствии полицейского Кончита не осмелилась спросить, придет ли он этим вечером посмотреть, как она танцует фламенко. Она только проводила Мориса Бэйтса глазами, в которых светился пламенный призыв и обещание.

– Cuando veas caer una estrella, recuérdame, – прошептала, вложив в эти слова всю свою истосковавшуюся по любви душу, Кончита. – Когда увидишь падающую звезду, вспомни обо мне.

Но Морис Бэйтс не услышал ее, и даже не оглянулся, выходя в сопровождении капитана Санчеса из дверей ресторана.

На улице они остановились возле автомобиля Мориса Бэйтса, припаркованного у входа.

– Вы прямо сейчас едете в Мадрид? – полувопросительно, полу-утвердительно сказал капитан Санчес, глядя на него глазами преданной собаки. И почти жалобно произнес: – А я?

– А что вы? – сделал вид, что не понял его Морис Бэйтс.

– Я могу поехать с вами? – спросил капитан Санчес, впервые в своей жизни умоляя кого-то. – Пожалуйста!

– Это ни к чему, – сухо ответил Морис Бэйтс. – Вы мне будете только мешать в Мадриде.

– Я мог бы и не спрашивать, а просто поехать, – с обидой заявил полицейский. – У меня тоже есть автомобиль.

– А также служба в жандармерии, – напомнил Морис Бэйтс. – Как вы объясните своему начальству эту нежданную поездку в Мадрид?

– Такую работу не жалко и потерять, – пренебрежительно произнес капитан Санчес. – Что такое Гражданская гвардия? Обеспечение общественной безопасности и дорожного движения, предотвращение правонарушений, задержании подозреваемых лиц и прочая подобная мелочь. И так всю жизнь.

– Не забудьте о жене и четверых детях, которых вам уж точно не стоит терять, – скрывая жалость к обезумевшему от любви полицейскому, сказал Морис Бэйтс. – Во всяком случае, пока не решится окончательно судьба Ламии Ламиани, в которой вы принимаете такое участие.

– Бедняжка, – не сдержавшись, прошептал капитан Санчес. Однако последний довод, как соломинка, сломавшая горб верблюду, убедил его. Он резко повернулся и пошел по направлению к жандармерии. Со спины он выглядел жалким и потерянным.

Морис Бэйтс сокрушенно покачал головой, вздохнул и, сев в автомобиль, тут же забыл о капитане Санчесе. Его ожидали несколько часов головокружительной гонки до Мадрида. И на какое-то время мысли об этом оттеснили на задний план Ламию Ламиани, которую ему предстояло вызволить из тюрьмы, и даже вдову Анжело Месси с ее таинственной библиотекой, которую по какой-то причине так жаждал приобрести старый гном Мартин Крюгер.

Aspid Мориса Бэйтса, словно ожив, взревел и рванулся с места. Уже через мгновение автомобиль скрылся с глаз Кончиты, незаметно наблюдавшей за ним из остекленной полутьмы ресторана, за завесой поднятой им дорожной пыли.

Глава 5

Вдали показались очертания гор, одна из которых возвышалась над остальными. Это был горный массив Сьерра-де-Гуадаррама с его высочайшей вершиной Пеньялара, у подножия которого раскинулся Мадрид, один из красивейших городов не только Европы, но и всего мира. В нем проживало свыше трех миллионов людей, говорящих на десятках языков. Подумав об этом, Морис Бэйтс нахмурился. Он предпочитал безлюдье Исландии, и год беспокойного существования в Нью-Йорке считал худшим в своей жизни. Он надеялся когда-нибудь вернуться на родину, где он только и мог быть счастливым. Жить на берегу моря, в какой-нибудь заброшенной рыбацкой деревушке, просыпаться на рассвете и видеть, как медленно всходит солнце, ловить рыбу, любить жену, растить детей – о другом он и не мечтал.

Но чтобы получить все это, надо было пройти испытание, которому подверг его Мартин Крюгер из самых добрых, как он уверял, побуждений. Пожить среди людей, разбогатеть, получить независимость, которую дают деньги и власть. А потом отказаться от всего достигнутого, швырнуть этому миру в лицо его мнимые ценности, уехать на свою окраину и просто жить, как истинный эльф, дитя природы, наслаждаясь каждым днем этой жизни a solis ortu usque ad occasum – от восхода солнца до заката. Это было не просто, но осуществимо.

– Gaudet patientia duris, – пробормотал Морис Бэйтс. – Долготерпение торжествует.

Утешив себя этой мыслью, он въехал в Мадрид. Долго петлял, отыскивая сначала улицу Гран Виа, а затем дом, где находился, по словам капитана Санчеса, офис адвоката по уголовным делам, которого он нанял для защиты бедняжки Ламии. Когда Морис Бэйтс уже почти отчаялся, то неожиданно увидел на одном из старых невысоких зданий, стоящих в глубине двора, торцом к улице, более чем скромную вывеску, извещавшую о том, что именно здесь, на втором этаже, находится адвокатская контора Антонио Рамираса.

Оставив автомобиль у подъезда, Морис Бэйтс вошел в дом и поднялся в полутьме по обшарпанной множеством ног каменной лестнице с облезлыми железными перилами. Офис адвоката выглядел не менее запущенным – дешевая мебель, отстающие кое-где от стен обои, пыльные оконные стекла, сквозь которые прекрасный старинный город выглядел унылым и грязным. Секретаря, как и самой приемной, не было вовсе. Открыв дверь, Морис Бэйтс сразу наткнулся взглядом на сидевшего напротив входа за небольшим письменным столом молодого человека, который представлял собой разительный контраст с обстановкой комнаты. Он был одет в дорогой, явно сшитый на заказ костюм, из-под которого виднелась белая рубашка с ярким шикарным галстуком. Его волосы, усы и бородка были подстрижены по последней моде и, как можно было догадаться, подвергались этой процедуре не реже одного раза в неделю, что должно было обходиться их хозяину в кругленькую сумму. Несомненно, что Антонио Рамирас не экономил на своей внешности, что, возможно, съедало все его доходы и пагубно отражалось на внешнем виде офиса, в котором он принимал клиентов.

Но клиентов, вероятно, было немного, и в данную минуту адвокат скучал, печально глядя в окно. Услышав скрип открываемой двери, он опустил подернутые мечтательной дымкой глаза и сделал вид, что читает какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе. Однако обладавший острым зрением Морис Бэйтс заметил, что это не документы, а расписание боя быков на арене Лас-Вентас. Программку украшал памятник погибшим во время корриды матадорам.

– Вы по предварительной записи? – подняв голову от стола, спросил Антонио Рамирас. – Если нет, то, возможно, у меня не будет времени, чтобы обсудить вашу проблему. От меня только что ушел один очень важный клиент, и я с минуты на минуту жду следующего. А он член королевской семьи, и требует конфиденциальности при наших встречах. Надеюсь, вы меня понимаете – известная персона, слухи и все такое прочее… Впрочем, я готов вас выслушать, если это не долго.

– Gracias, – со скрытой иронией поблагодарил Морис Бэйтс, осторожно садясь на не внушающий доверия стул, стоявший у письменного стола. – Вы очень любезны, сеньор Рамирас.

– Что вас привело ко мне? – Антонио Рамирас доброжелательно улыбнулся, пытаясь произвести благоприятное впечатление на будущего, как он надеялся, клиента, который выглядел весьма респектабельно и, несомненно, был не беден. – Будьте откровенны со мной. Ведь адвокат – это почти что священник. Одному вы открываете свою душу, другому…

– Кошелек, – хмыкнул Морис Бэйтс. Он уже увидел достаточно, чтобы иметь желание продолжать эту затянувшуюся плохую игру. Капитан Санчес был прав – на свою зарплату полицейского он смог приобрести только второсортного адвоката. Не удивительно, что Ламия Ламиани уже год находится в тюрьме. Скорее, стоило удивляться тому, что ее не отправили на тот свет. Любой судья, имеющий дело с таким человеком, как Антонио Рамирас, с радостью приговорил бы его подзащитную к высшей мере, лишь бы не видеть эту прилизанную пародию на адвоката перед собой в зале суда и не слушать его напыщенную манерную речь.

– Я вас не понимаю, – с оскорбленным видом сказал адвокат. – Вы имеете честь что-то сообщить мне или…

– Меня интересует ваша подзащитная, Ламия Ламиани, – перебил его Морис Бэйтс. – Вас должны были предупредить о моем визите.

– О, да, конечно, – Антонио Рамирас преобразился на глазах, словно спустился с небес, где он парил до этого, на землю, став обыкновенным человеком. – Карлос Санчес звонил мне сегодня. Он сказал, что появилась долгожданная возможность внести залог за мою подзащитную. Это правда?

– Да, – сухо сказал Морис Бэйтс. – Но сначала мне хотелось бы больше узнать об этом деле. Боюсь, что капитан Санчес пристрастен, а потому не совсем объективен.

– А, этот мужлан! – с презрением воскликнул Антонио Рамирас. Имя Карлоса Санчеса, казалось, произвело на него такое же впечатление, как красная тряпка на быка. – Что вы от него хотите? Типичный полицейский – грубый, бесцеремонный, тупой. Не понимаю, что его могло связывать с такой женщиной, как Ламия. Поистине, красавица и чудовище! Ведь она такая нежная, утонченная, умная – само совершенство. А он? Урод и дурак.

Морис Бэйтс с любопытством взглянул на адвоката. То, что он слышал, походило на вспышку ревности. Бледное до этого лицо Антонио Рамираса теперь пылало, на нем отражались то гнев, когда он говорил о капитане Санчесе, то нежность, когда речь заходила о Ламии Ламиане. Над этим стоило подумать. Морис Бэйтс почувствовал невольный интерес к женщине, которая, даже находясь в тюремной камере, умела внушать такую страсть мужчинам, встречающимся на ее пути.

– Расскажите мне, в чем обвиняют сеньору Ламиани и насколько велика вероятность того, что ее оправдают или осудят, – попросил Морис Бэйтс. И равнодушно добавил: – О капитане Санчесе я все знаю и без вас.

– Обвинение просто абсурдно, – с видимым усилием справившись со своими эмоциями, заявил адвокат. – Якобы Ламия убила своего спутника, Мигеля Гарсию, когда они путешествовали по Ирландии. Это случилось во время экскурсии по замку Лип в графстве Оффали. В часовне они наткнулись на рычаг, который открывал люк в полу. Таким способом бывшие хозяева замка расправлялись со своими врагами. Но ведь Ламия даже не догадывалась об этом! Она из любопытства случайно дотронулась до рычага, люк открылся, и ее спутник провалился в него. Под часовней оказалась темница, утыканная деревянными кольями, торчащими остриями вверх. На них и упал Мигель Гарсия…

Антонио Рамирас обратил на Мориса Бэйтса почти умоляющий взгляд и, словно пытаясь найти сочувствие, которого он не встретил у судьи, сказал:

– Согласитесь, что это всего лишь трагическая случайность. В худшем случае, неумышленное убийство, совершенное по неосторожности, не так ли?

– А что думает об этом прокурор? – спросил Морис Бэйтс, проигнорировав вопрос.

– Он считает, что Ламия нарочно заманила Мигеля Гарсию в замок и там хладнокровно убила, причем заранее спланировала это преступление, – с возмущением произнес адвокат.

– А в действительности все было не так?

– Разумеется! – воскликнул Антонио Рамирас. – Вы только представьте себе эту картину: человек, истекающий кровью на кольях, пронзивших его тело… Какая-то средневековая жуть! Но ведь любой, кто только взглянет на Ламию, сразу поймет, что это явная чепуха. Она милая и очень кроткая женщина. А такой зверский замысел и его хладнокровное исполнение впору разве какому-нибудь Джеку Потрошителю.

– Женская душа – потемки, – философски заметил Морис Бэйтс.

Адвокат посмотрел на него с упреком и возразил:

– Только не в этом случае. Ламия очень сильно переживала смерть своего друга. Как она призналась мне, даже хотела покончить жизнь самоубийством. Но нашла в себе силы жить дальше.

– И уже на следующий день утешилась в казино крупным выигрышем, – произнес Морис Бэйтс, вспомнив рассказ капитана Санчеса.

– Что вы сказали? – не расслышав, переспросил его адвокат.

– Я спросил о размере залога, который назначил судья, – слукавил Морис Бэйтс. Ему надоело поддразнивать этого юнца, который, как и капитан Санчес, был очарован этой женщиной настолько, что потерял разум и был готов пожертвовать многим, если не всем, ради нее.

– Пять миллионов евро, – сказал адвокат. – Самое обидное, что у самой Ламии на банковском счету есть такие деньги, и даже намного больше. Буквально за день до ареста ей перевели десять миллионов. Но судья наложил на них свою лапу. И несчастная оклеветанная Ламия вынуждена томиться втюремной камере, хотя могла бы спокойно ждать суда на свободе. Это жестоко и несправедливо! Ведь она так же невиновна, как мы с вами.

Он замолчал и, с внезапной тревогой посмотрев на Мориса Бэйтса, спросил:

– Для вас эта сумма не проблема?

– Сущие пустяки, – успокоил его Морис Бэйтс. – Вы подготовили документы?

– Да, – радостно произнес Антонио Рамирас. – И даже переговорил с судьей. Если сегодня вы внесете деньги, то уже завтра, в крайнем случае, послезавтра ворота тюрьмы распахнутся перед нашей Ламией. Решением суда ее обяжут не покидать пределы Испании и дважды в неделю отмечаться в полиции по месту жительства. Но это простая формальность и…

– На какой счет перевести деньги? – не дослушав, со вздохом поинтересовался Морис Бэйтс. Его раздражала неумеренная болтливость адвоката.

Когда все вопросы были оговорены, он сухо спросил:

– Вы не могли бы порекомендовать мне гостиницу неподалеку? Я плохо знаю Мадрид.

– Отель «Атлантико», – ответил, подумав, адвокат. – Находится совсем рядом отсюда, и всего в нескольких минутах ходьбы от монастыря Дескальсас-Реалес. На тот случай. если вы захотите послушать мессу или помолиться святой Деве Марии.

– Это вряд ли, – хмыкнул Морис Бэйтс. – Я не католик.

Услышав это, Антонио Рамирас набожно перекрестился. В его взгляде читалось, что он возмущен до глубины души, услышав подобное признание, сделанное таким легкомысленным тоном. Только сейчас Морис Бэйтс заметил, что единственным украшением офиса адвоката было деревянное распятие, висевшее на стене над головой Антонио Рамираса.

– Но я верю в Бога, – заверил он адвоката, судя по всему, фанатично религиозного, как многие испанцы. – В того, который создал всех нас.

Сказав это, Морис Бэйтс ушел, оставив Антонио Рамираса наедине с его святыми мыслями о Деве Марии и грешными – о Ламии Ламиани.

Уже через полчаса Морис Бэйтс арендовал номер в отеле «Атлантико» с видом на кишащую автомобилями Гран Виа. Он со вздохом облегчения опустился в мягкое кресло, стоявшее напротив окна, и позвонил Ирэн.

– Привет, – сказал он, услышав ее мелодичный голос. И тихо произнес: – Te echo mucho de menos, amor mío.

Это означало «я по тебе скучаю, любовь моя». Он знал, что Ирэн не знает ни слова по-испански, поэтому был так смел.

– Что ты сказал? – переспросила Ирэн. – Прости, но я не расслышала.

– Я спросил, переведены ли уже пять миллионов евро на счет, который я выслал тебе полчаса назад, – сказал Морис Бэйтс самым серьезным тоном.

– Да, – ответила Ирэн. – Надеюсь, ты не потратишь эти деньги на женщин?

– Только на одну, – пообещал он. – Но зато какую!

– Никогда не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь, – вздохнув, сказала девушка. – Мне следовало бы рассердиться на тебя, но я не могу. Это все, что тебе было нужно от меня?

Неожиданно в голову Мориса Бэйтса пришла одна мысль, и он попросил уже совсем другим тоном:

– Ты могла бы сделать кое-что лично для меня? Но предупреждаю, что Мартину Крюгеру это может не понравиться.

Помолчав, девушка ответила:

– Это его проблемы. Что я должна сделать?

Морис Бэйтс еще какое-то время сомневался. Ирэн была ему дорога, и он не хотел, чтобы из-за его просьбы у нее были неприятности. Но то, что он хотел узнать, было слишком важно для него. И он все-таки решился.

– Посмотри по банковским выпискам, когда Мартин Крюгер в последний раз переводил деньги на имя некой Ламии Ламиани.

– Хорошо, – сказала Ирэн, как обычно, не задавая лишних вопросов.

– Прошу тебя, будь осто…, – начал Морис Бэйтс, но девушка уже отключила телефон.

Морис Бэйтс почувствовал угрызения совести. Он изводил себя попреками целый час, пока не получил от Ирэн короткого смс-сообщения, в котором не было ничего, кроме нескольких цифр, обозначающих день, месяц и год.

Прочитав сообщение и сопоставив даты, Морис Бэйтс невольно вздрогнул – Мартин Крюгер заплатил Ламии Ламиани десять миллионов евро в тот же день, когда погиб его дядя, Эргюс Бэйтс. Это могло быть простым совпадением. А могло и не быть.

После мощного взрыва от Эргюса Бэйтса не осталось ничего, как будто старого эльфа никогда и не существовало на свете. Следствие так и не установило, кто подложил взрывное устройство в его дом. Морис Бэйтс знал, что некоторые опрошенные полицией соседи вспомнили, как незадолго до взрыва из ворот дома дяди выехал автомобиль, за рулем которого находилась молодая женщина. Но ее так и не нашли.

«А если это была Ламия Ламиани?» – подумал Морис Бэйтс. И сам ужаснулся этой мысли. На память ему пришли слова, сорвавшиеся с губ Мартина Крюгера, когда он упомянул о дяде Эргюсе в связи с библиотекой замка тамплиеров. «А я жалел, что отдал приказ», – сказал Мартин Крюгер. Что эта вырвавшаяся невзначай фраза значила? Ламия Ламиани работала на Мартина Крюгера, возможно, убивала по его приказу. А от замка Лип, где она тогда находилась, до Лондона не так уж далеко…

«Нет, лучше не думать об этом, – покачал головой Морис Бэйтс. – Во всяком случае, сейчас».

У него было чувство, что он сходит с ума. Он подошел к мини-бару, налил стакан виски, хотел его выпить, но увидел свое отражение в зеркале, висевшем на стене. Он долго смотрел на него, а затем выплеснул виски в лицо своему двойнику.

Усталость и нервное перевозбуждение сделали свое дело. Внезапно Морис Бэйтс почувствовал непреодолимую сонливость. Он дошел до кровати и упал на нее, не раздеваясь. Мрак мгновенно окутал сознание эльфа, напустив на него демонов мести, скрывающихся в нем. Всю ночь Мориса Бэйтса мучили кошмары.

Глава 6

Наутро Морис Бэйтс проснулся с сильной головной болью, все тело ныло и ломило, словно он перенес тяжелую болезнь. Не хотелось вставать и даже открывать глаза. Но приняв ледяной душ, он почувствовал в себе силы жить дальше. Вчерашний день канул в небытие, и Морис Бэйтс постарался забыть о нем. У него было слишком много дел в настоящем и еще больше планов на будущее, чтобы рефлексировать из-за прошлого. Он всегда с презрением относился к шекспировскому Гамлету, о котором узнал от Ирэн, любившей театр. И теперь, попав в подобную ситуацию, не хотел уподобляться слабовольному датскому принцу.

Морис Бэйтс пил в ресторане отеля приготовленный специально для него обжигающе горячий ирландский чай с медом и виски, посыпанный щепоткой мускатного ореха, когда ему позвонил Антонио Рамирас.

– Ламия выйдет через час, – захлебываясь от радости словами, почти кричал адвокат. – Сейчас я заеду за вами, и мы встретим ее. Или я могу один, если вам некогда.

– Это далеко? – спросил Морис Бэйтс, морщась от звука его голоса.

– Тюрьма Сото дель Реаль находится в сорока километрах к северу от Мадрида.

– Я жду вас, – принял решение Морис Бэйтс. – Сам я сегодня не рискну сесть за руль, так что поедем на вашей машине.

Автомобиль адвоката подкатил к отелю уже через пять минут. Морис Бэйтс вышел через пятнадцать, и все это время Антонио Рамирас периодически подавал короткие сигналы, изнывая от нетерпения. К нему уже направился разозленный полицейский, когда Морис Бэйтс сел в автомобиль, и тот, сразу набрав скорость, помчался по Гран Виа, лавируя между другими машинами и почти чудом избегая столкновения.

– Я люблю быструю езду, – спокойно заметил Морис Бэйтс. – Но за городом, где нет полицейских и можно не так строго соблюдать правила дорожного движения. Если вы не возьмете себя в руки, то мы попадем в аварию или вас арестуют, и встречать Ламию Ламиани мне придется одному.

Довод подействовал, и Антонио Рамирас снизил скорость и даже сменил стиль езды, покорно следуя в веренице выезжающих из Мадрида машин. Его нервное возбуждение теперь выражалось только в потоке слов, который он обрушил на Мориса Бэйтса.

– Вы никогда не были в тюрьме Сото дель Реаль? – спросил он. И, не дожидаясь ответа, начал рассказывать. – Это не одно здание, а целый городок, огражденный высокой бетонной стеной от окружающих его полей и протекающей неподалеку реки. А над всеми блоками, в которых содержатся заключенные, возвышается сторожевая башня. Вы увидите ее еще издали. Мне всегда хотелось забраться на ее смотровую площадку и взглянуть на окрестности.

– Нет ничего проще, – заметил Морис Бэйтс. – Совершите преступление. Вас отправят в эту тюрьму. И вы сможете осуществить свое желание.

– Заключенных на эту башню едва ли пускают, – не поняв шутки, возразил ему адвокат с самым серьезным видом. – А вообще-то их жизни в тюрьме Сото дель Реаль можно даже позавидовать. В тюремных блоках в основном двухместные и одиночные камеры, и все они оборудованы собственным санузлом. Как вам это, а?!

– Впечатляет, – кивнул Морис Бэйтс. Он не слушал адвоката, а думал о своем, иногда кидая реплики, чтобы поддержать разговор.

– Заключенные имеют возможность работать в производственных мастерских, а желающие учатся в школе, посещают библиотеку и спортивный комплекс с бассейном, – восторженно продолжал Антонио Рамирас. Он был похож на риэлтора, который пытается продать клиенту загородный дом. – Здесь есть даже свой детский сад для женщин, отбывающих срок вместе с малолетними детьми. Не случайно тюрьма Сото-дель-Реаль считается образцовой. Мне стоило больших усилий, чтобы Ламию перевели сюда.

Сказав это, он посмотрел на Мориса Бэйтсан с таким видом, словно ожидал от него похвалы.

– Испанцы имеют удивительную способность – они восхищаются всем, что есть в их стране, даже тюрьмами, – сказал с усмешкой Морис Бэйтс. – Стоит ли удивляться, что именно в Испании столько веков процветала инквизиция.

Антонио Рамирас бросил на него неодобрительный взгляд. Но не стал спорить, потому что увидел сторожевую башню, показавшуюся вдали. Он жестом указал на нее Морису Бэйтсу.

– Чем-то она напоминает мне библейскую Вавилонскую башню, – заметил тот. – Интересно, сколько заключенных содержится в этой тюрьме?

– Свыше полутора тысяч, – мгновенно ответил адвокат. Казалось, он знал об этой тюрьме все, что только было возможно. – Каждая четвертая из них – женщина.

– Есть иностранцы?

– Должны быть. Помнится, в газетах писали, что судья отправил сюда сбежавшего из своей страны русского олигарха, заподозренного в отмывании денег и неуплате налогов уже в Испании. Да и Ламия, насколько мне известно, не испанка.

– И смешал Господь язык их, так чтобы один не понимал речи другого, – задумчиво произнес Морис Бэйтс. – И рассеял их по всей земле… На горе всем остальным ее обитателям.

– Ваша последняя фраза не из библейского предания – с удивлением посмотрел на него Антонио Рамирас. – Я хорошо знаю библию. В ней этого точно нет.

– А надо бы вписать, – хмуро произнес Морис Бэйтс. – Потому что это святая истинная правда.

Антонио Рамирас хотел что-то сказать, но не успел, потому что в этот момент автомобиль подъехал к тюремным воротам. Они вышли из салона. От реки веяло благодатной прохладой. В отдалении паслось стадо коров, изредка доносилось их мычание. Благость патриархальной картины нарушали окружающие тюремный городок выщербленные бетонные стены, которые превращали идиллический пейзаж в одну из ужасающих картин Гойи периода его безумия.

Морис Бэйтс думал об этом, когда ворота отворились, и из них вышла женщина неопределенных лет с тусклыми темно-зелеными глазами на бледно-сером лице, которое обрамляли ломкие и сухие пряди черных волос. Она была одета в мешковатое платье, которое когда-то было, несомненно, дорогим, а теперь выцвело, обтрепалось и выглядело, как тряпка. Если бы Морис Бэйтс встретил эту женщину на улицах Мадрида, он принял бы ее за опустившуюся нищенку, знававшую лучшие дни.

– Ламия! – радостно закричал Антонио Рамирас, заставив Мориса Бэйтса вздрогнуть от неожиданности. – Мы здесь!

Женщина медленно, словно нехотя, подошла к ним. И с презрением взглянула на автомобиль адвоката. Это был старенький seat самой распространенной в Испании модели, к тому же изрядно испачканный дорожной пылью.

– Я должна ехать на этом катафалке? – произнесла она тоном, в котором слышалось змеиное шипение, хотя в словах не было ни одного шипящего звука. – Да я лучше пойду пешком до Мадрида!

Антонио Рамирас побледнел от огорчения и начал что-то жалобно лепетать в свое оправдание. Но Ламия небрежно отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

– Ты выполнил все мои поручения?

– Разумеется, Ламия, – ответил адвокат. Он выглядел щенком, который подобострастно крутится вокруг хозяина, радостно виляя хвостом даже после того, как его наказали. – Я заказал тебе одноместный номер в отеле Silken Puerta America с кроватью размером «queen-size».

– На каком этаже? – придирчиво поинтересовалась женщина.

– На том самом, который проектировал архитектор Жан Нувель. Мне предлагали номер на этаже Заха Хадида, и даже за более умеренную плату, но я решительно отказался. Сказал, что это не тот стиль в архитектуре, который может тебе понравиться.

Женщина удовлетворенно кивнула. В ответ на недоуменный взгляд Мориса Бэйтса адвокат словоохотливо пояснил:

– В отеле двенадцать этажей, и еще на этапе строительства каждый из них был спроектирован одним из всемирно известных архитекторов в его собственном неповторимом стиле. А клиентам предоставлено право выбора, что им больше по вкусу. Оригинально, не правда ли?

– По-моему, слишком оригинально, – сухо заметил Морис Бэйтс.

– В этом вся Ламия, – с восторгом заявил Антонио Рамирас. – Она и сама необыкновенная!

– После гостиницы я хочу прошвырнуться по магазинам и пообедать в ресторане, – сказала Ламия с таким видом, словно находилась в одиночестве и размышляла вслух. И обратилась к адвокату: – Ты кое-что забыл.

Заметив появившееся на лице Антонио Рамираса недоумение, она раздраженно пояснила:

– Дать мне свою кредитную карту и пару тысяч песо наличными на мелкие расходы.

– Но я думал, что буду сам оплачивать…, – растерянно пробормотал тот.

– Так и будет, когда я позволю тебе сопровождать меня, – надменно ответила Ламия. – Но сегодняшний день я хочу провести одна.

Жалко улыбающийся Антонио Рамирас безропотно отдал ей свою банковскую карту и несколько купюр, достав их из кожаного портмоне.

– Да, а как насчет корриды? – спросила Ламия. – Ты достал билеты на feria de San Isidro?

Антонио Рамирас, как китайский болванчик, часто закивал головой.

– Конечно, в наше время уже не те матадоры, что были раньше. Геррите, Гранеро, Хоселито, Бельмонте, Манолете – они не боялись рисковать своей жизнью, выходя на арену, – сказала, ни к кому не обращаясь, Ламия. – Не то, что нынешние трусы. Но за неимением лучшего сгодятся и они. Обожаю корриду! А ты, Антонио?

В глазах женщины, до этого тусклых и безжизненных, появились яркие искорки возбуждения, и они мгновенно преобразились, став манящими и прекрасными.

– Я люблю все, что нравится тебе, Ламия, – подобострастно ответил адвокат. – Ты же знаешь!

– А твоему спутнику нравится бой быков? – спросила женщина, казалось, только сейчас заметившая, что Антонио Рамирас приехал не один.

– Спроси у него сама, Ламия, – предложил адвокат, не рискуя отвечать за Мориса Бэйтса, который, несмотря на свою сдержанную вежливость, вызывал у него необъяснимый страх. – Кстати, это…

Морис Бэйтс, который до этого с некоторым изумлением смотрел на разыгрывавшуюся перед ним сцену, не дал ему договорить.

– Зови меня Морис, – сказал он. – Я тот, благодаря кому ты вышла из этой клетки. Мне надо кое-что обсудить с тобой.

– Ну, если ты меня об этом просишь…, – ответила насмешливо Ламия и сделала вид, что задумалась. – Хорошо, после корриды. Закажи столик в ресторане на террасе моего отеля, чтобы мне не пришлось далеко ходить. Будем пить вино, любоваться вечерним Мадридом и обсуждать условия сделки, которую, как я понимаю, ты хочешь со мной заключить. Благотворительность в нашем мире не в чести. И бескорыстных мужчин уже давно не осталось.

Она вздохнула с видимым сожалением и добавила:

– Только не обижайся и не принимай мои слова на свой счет. Просто я всегда предпочитаю говорить правду.

Но в это Морис Бэйтс не поверил. В глазах женщины он видел только одно желание – скрыть свои истинные мысли. А они были очевидны – Ламия хотела превратить его в такого же послушного раба, какими были Карлос Санчес и Антонио Рамирас, и использовать в своих интересах.

Морис Бэйтс с трудом отвел взгляд от глаз Ламии. И с удивлением подумал, что без возражений согласился на ее условие. Это было странно, учитывая, что время он ценил дороже всего. Но только что он потерял целый день лишь потому, что Ламия, изголодавшись в тюрьме по развлечениям, собиралась прошвырнуться по магазинам и насладиться убийством быков. Что сказал бы Мартин Крюгер, узнай он об этом?

Морис Бэйтс заметил, как Ламия вздрогнула, а улыбка исчезла с ее тонких губ. Ему показалось, что она прочитала его мысли. И он дал себе слово впредь быть осторожным в присутствии этой женщины, и следить не только за своими словами, но и за тем, что он думает.

– Так мы едем? – нетерпеливо поинтересовалась Ламия. – Надеюсь, вы не хотите вернуть меня обратно в тюрьму? Предупреждаю, это разобьет мне сердце и лишит последних иллюзий, которые я питаю в отношении благородства мужчин.

– Ламия, – с укоризной покачал головой Антонио Рамирас. – Как ты можешь так зло шутить! Чем я заслужил это от тебя?

Но Морис Бэйтс смущенно промолчал. Именно эта мысль промелькнула в его голове за мгновение до того. Он уже начал жалеть, что согласился на предложение Мартина Крюгера. Протеже старого гнома, эта паршивая овца из древнего рода ламиаков, была слишком безобразна, избалована и непредсказуема, чтобы оказаться полезной в предстоящем деле. А вот проблем, судя по всему, она могла доставить немало.

Но было уже поздно что-либо менять. И, обреченно вздохнув, Морис Бэйтс сел в автомобиль, из приоткрытого окна которого ему насмешливо улыбалась Ламия. Только Антонио Рамирас выглядел довольным и даже счастливым, как ребенок, получивший игрушку, о которой он давно мечтал. Всю обратную дорогу до Мадрида он не закрывал рта, не замечая, что его спутники не слушают, о чем-то размышляя. И мысли эти были, судя по их лицам, очень неприятными.

Глава 7

Когда автомобиль остановился перед отелем Silken Puerta America, Ламия едва дождалась, пока Антонио Рамирасу предупредительно откроет перед ней дверцу. Ее угнетало присутствие Мориса Бэйтса и необходимость сдерживаться при нем, и она спешила избавиться от него.

Однако в отеле Ламию ждало еще одно испытание. В зале было многолюдно. Она шла к стойке регистрации, почти физически ощущая удивленные и даже возмущенные взгляды, направленные на нее со всех сторон. Ламия понимала, что иначе и быть не может, пока она не снимет с себя, словно старую змеиную кожу, потрепанное платье и не избавится от омерзительного запаха тюрьмы, казалось, въевшегося в ее плоть. И, тем не менее, это злило ее. Она едва сдерживалась, чтобы не выцарапать кому-нибудь глаза. Но если бы Ламия начала скандалить, как раньше, когда она была уверена в своей безнаказанности, то ее попросту выставили бы из отеля. Или, того хуже, вызвали бы полицию, и она снова очутилась бы в тюрьме, проведя на свободе меньше часа. Приходилось мириться с положением изгоя, в котором она оказалась по своей вине.

– На мое имя заказан номер, – стараясь скрыть клокотавшую в ней ярость, обратилась она к стоявшему за стойкой мужчине в костюме, напоминающем смокинг. И с вызовом сказала: – Я Ламия Ламиани!

– О, да, мадам Ламиани, – радостно улыбнулся портье, заглянув в стоящий перед ним монитор компьютера. – Мы счастливы вас видеть! Вы давно не были у нас. Вы без багажа?

– Багаж подвезут позднее, – ответила Ламия, не став ничего объяснять.

– О, разумеется, – понимающе кивнул портье. – Кстати, для вас оставили билет на корриду, мадам Ламиани. Я взял на себя смелость положить его в конверт.

И он протянул ей ключ от номера вместе с конвертом, внутри которого находился входной билет на арену Лас-Вентас.

Поблагодарив портье надменным кивком головы, Ламия направилась к лифту. Никто из постояльцев отеля не вошел вслед за ней в кабину, и она поднялась на нужный ей этаж в полном одиночестве, с отвращением рассматривая свое отражение в зеркалах.

Лифт остановился, и она вышла в мир, созданный буйной фантазией французского архитектора Жана Нувеля. К своему номеру Ламия шла строгим темным коридором, в котором самым удивительным образом сочетались материалы из стали, стекла и металла, превратив окружающее пространство в произведение искусства. Когда-то Ламия была буквально очарована одним из творений этого архитектора – башней Torre Agbar в Барселоне. Благодаря искусному освещению, в темноте здание превращалось в искрящийся столп. А окружающее башню радужное сияние создавало иллюзию низвергающегося водопада. Но сейчас Ламии было не до архитектурных красот в стиле хай-тек, и она даже не заметила их. Щедрость Антонио Рамираса, которому из-за ее прихоти пришлось переплатить, чтобы арендовать номер именно на этом этаже, пропала даром.

Номер, обставленный дорогой мебелью в серебристо-дымчатых тонах, выглядел роскошно. Но даже это оставило Ламию равнодушной. Она чувствовала себя смертельно уставшей. Ей казалось, что она могла бы проспать целые сутки, а то и несколько дней, если бы ей дали такую возможность. Однако, переборов искушение, Ламия прошла мимо огромной шикарной кровати и подошла к громадному, во всю стену, окну, заливавшему комнату ярким солнечным светом. И надолго замерла, безучастно глядя на расстилающийся перед ней Мадрид. Она размышляла, как полководец, озирающий с вершины холма будущее поле битвы.

Год, проведенный Ламией в тюрьме, не изменил ее отношения к жизни, а только озлобил. Раньше она презирала людей, теперь ненавидела их всей душой. Даже капитан Карлос Санчес с его страстной любовью, доходящей до самопожертвования, не вызывал у нее ничего, кроме отвращения, особенно когда она узнала, как он распорядился ее выигрышем в казино. Она едва терпела его во время их свиданий, на которые полицейский являлся с завидным постоянством раз в неделю, преодолевая ради этого сотни километров от Леона до Мадрида и обманывая свою жену разными небылицами о служебной необходимости. Ламия давно бы отказалась от этих встреч, если бы не надеялась с его помощью оказаться на свободе. Кроме того, что капитан Санчес скрыл от следствия некоторые улики, имеющие отношение к ее делу, он оплачивал ее адвоката.

Разумеется, Ламия была способна и сама покинуть тюрьму, наведя морок на надзирателей и охранников, которые сами открыли бы ей ворота. Но тогда ей пришлось бы много последующих лет скрываться от Интерпола, международной полицейской организации, имеющей филиалы во всех более или менее развитых странах. Единственное место на земле, где Ламия могла бы чувствовать себя в безопасности, был остров Кеймада-Гранди, где она родилась и откуда сбежала, едва достигнув совершеннолетия, дав себе зарок никогда сюда не возвращаться. Кому-то этот крошечный островок, затерянный в океане вблизи берегов Бразилии и буквально утопающий в тропической зелени, мог показаться райским уголком. Но если это и был рай, то лишь для змей, которыми остров буквально кишел и которые давно уже изгнали остальных его обитателей. Выжить и прижиться здесь смогли только ламиаки – древний народ, при необходимости умеющий принимать змеиный облик, но не имеющий ничего общего со змеями, как современные люди – с обезьянами. Ламиаки были коварны, жестоки и безжалостны. Такой же была и Ламия. Но, плоть от плоти своего народа, она не могла жить среди сородичей – ни в юности, ни тем более теперь, когда познала все прелести цивилизованного мира. Поэтому Ламия весь минувший год оставалась в тюрьме, ожидая, когда капитан Санчес и нанятый им адвокат выполнят свои обещания, и она сможет вернуться в человеческий мир полноценным членом общества, имеющим право пользоваться всеми его благами.

Однако, несмотря на то, что она полностью подчинила себе разум и волю этих двух людей, они были бессильны в мире правосудия. Этот мир, как Ламия вскоре поняла, подчинялся не ее прихоти, и даже не закону, а власти денег. Того, кто мог откупиться, оправдывали, какое бы преступление он ни совершил. Остальных осуждали – в назидание тем, кто, имея деньги, питал иллюзии насчет справедливости существующей судебной системы. У капитана жандармерии Санчеса и адвоката Рамираса, несмотря на то, что они имели непосредственное отношение к этому миру, оказалось недостаточно средств, чтобы вызволить Ламию из тюрьмы. Они могли только затянуть судебное разбирательство и обеспечить ей сносное существование в тюремной камере, но не более того.

Осознав это, Ламия направила полицейского к Мартину Крюгеру, но тот отказался даже выслушать его.

Тогда Ламия пришла в отчаяние. Она привыкла к свободе передвижения и к тому, что ее прихоти решают все, а в тюрьме она была вынуждена подчиняться определенным правилам и чужой воле. Это насилие, которое неустанно, день за днем, совершалось над ней, отразилось на ее внешнем облике. Из молодой и красивой женщины она постепенно превратилась в бесполое существо неопределенной наружности. К счастью для нее, ни Карлос Санчес, ни Антонио Рамирас, по-прежнему находясь под ее гипнотическим влиянием, не замечали этого.

Однако так не могло продолжаться бесконечно. Рано или поздно они прозрели бы, да и судья мог вынести самый суровый приговор. Поэтому Ламия начала уже склоняться к мысли о побеге – скучная жизнь на острове Кеймада-Гранди была все же лучше, чем гаррота или пожизненное заключение в одиночной камере.

Именно в этот момент появился Морис Бэйтс – как сказочный рыцарь на белом коне, спасающий прекрасную принцессу от ужасного дракона.

Но Ламия не была настолько наивна, чтобы верить в сказки. Разговаривая с юнцом-адвокатом, она попутно бегло прощупала мозг ничего не подозревающего незнакомца и уловила в хаосе его мыслей имя Мартина Крюгера. Ей сразу стало все ясно. Она все-таки понадобилась уродливому старому гному, и когда это случилось, он вытащил ее из тюрьмы так же легко и просто, как занозу из пальца.

При одной только мысли об этом Ламия ощутила прилив ненависти к Мартину Крюгеру. И пообещала себе, что он дорого заплатит ей за год, который она провела в тюремной камере – заплатит как в прямом, так и в переносном смысле. Но для этого ей надо было сначала обвести вокруг пальца посланника Мартина Крюгера, а уже затем и самого старого гнома, какой бы опасной эта игра ни была.

Впрочем, относительно Мориса Бэйтса она не беспокоилась. Ламия была уверена, что этот довольно молодой еще мужчина, внешне не очень привлекательный, легко станет одной из ее многочисленных жертв – как только она этого пожелает. И даже то, что он эльф, ничего не изменит. Мужчина, кто бы он ни был, бессилен против ее сексуальных чар, дарованных ей природой и усиленных многолетней практикой. Так было всегда. И так будет впредь.

– Absque omni exceptione, – со злой усмешкой прошептала она. – Без всякого сомнения.

Внезапно Ламия почувствовала волнующее возбуждение, которого давно уже не испытывала. Это был импульс, который решил все, как это не раз бывало в прошлом. Бросив последний взгляд на Мадрид, она отошла от окна, уже ни в чем не сомневаясь. Для нее время раздумий закончилось, пришло время действовать. И все, что она совершала потом в течение этого дня, подчинялось только одному желанию – подтвердить самой себе, что ее власть над мужчинами по-прежнему безгранична. Всю свою жизнь до этого Ламия была уверена, что только ради этого и стоит жить. Как оказалось, ничего не изменилось.

Для начала она позвонила в магазин женского платья на Площади Кастилии, в котором всегда совершала покупки, когда оказывалась в Мадриде. И заказала платье, шляпку и туфли из последней коллекции Balenciaga с доставкой на ее имя в отель Silken Puerta America.

– Все равно что, лишь бы моего размера, – ответила она на вопрос управляющей магазина, с которой имела дело много лет. – Представляете, Анхелина, так случилось, что мне совершенно не в чем выйти из отеля. Мой багаж потеряли в аэропорту.

– Это просто ужасно! – с искренним сочувствием воскликнула женщина. По собственному опыту общения с мадам Ламиани она знала, что утерянные чемоданы с одеждой стоили немалых денег. Обворожительная мадам Ламиани никогда не скупилась, выбирая для себя наряды.

– Но легко поправимо, поскольку есть ваш чудесный магазин, – польстила ей Ламия. – А после полудня я сама загляну к вам и выберу все, что мне понравится. Поэтому не прощаюсь!

После этого Ламия посетила находящийся в отеле СПА-салон, услугами которого она не раз пользовалась в прежние годы. Ламию и здесь не забыли, как и ее безумно-расточительную щедрость, поэтому встретили радостными улыбками.

– El futuro pertenece a quienes creen en sus sueños, – прошептала Ламия, медленно входя в бассейн и ощущая, как горячая вода поднимается от ее коленей к животу, а затем к груди, доставляя почти чувственное наслаждение. – Будущее принадлежит тем, кто верит в свои мечты.

Она искренне верила в это.

Ламия долго плавала в бассейне, а потом нежилась в турецкой бане. Затем она отдала свое обнаженное тело в руки массажиста, даровавшего ей истинное блаженство. После этого, накинув халат, Ламия решила навестить визажиста-стилиста, чей рекламный проспект она увидела в холле отеля. В броской рекламе обещали создать «неотразимый в глазах мужчины образ». Это заинтересовало Ламию, как бизнесмена – происки конкурентов.

Ее встретила миниатюрная девушка без единой выпуклости на худеньком теле и с короткой стрижкой, которая еще больше делала ее похожей на мальчика. Пряди волос были окрашены во все цвета радуги. Одета она была в голубые джинсы со множеством прорех и ярко-красный топик с надписью «Quisiera compartir la eternidad contigo», призывающей разделить вечность на двоих.

Девушка назвала свое имя – Росита и задала несколько вопросов, имеющих отношение к сексуальной ориентации Ламии и ее пристрастиям.

– Лично вам я порекомендовала бы вот эти три образа на выбор, – сказала она затем после недолгого раздумья. – «Женщина-вамп», «Прирученная тигрица» и «Не от мира сего».

Росита показала несколько фотографий, на которых была изображена одна и та же женщина, но с разными прическами и макияжем. Однако ни один из предложенных образов не понравился Ламии. Она с пренебрежением откинула снимки, ядовито заметив:

– В любой из этих фотографий оригинальности не больше, чем в тебе, девочка. Уверена, что ты еще девственница. И весь твой сексуальный опыт ограничивается мастурбацией.

По наполнившимся слезами глазам девушки Ламия поняла, что угадала. И, рассмеявшись, она погладила ее по худенькому острому плечику. Внезапная вспышка ярости, не встретив отпора, угасла, к ней снова вернулось благодушное настроение.

– Впрочем, ты меня убедила, я не буду экспериментировать со своей внешностью, – сказала Ламия. – И знаешь почему?

– Нет, – призналась Росита.

Ламия подмигнула ей и, сделав предостерегающий знак, прошептала, словно открывая тайну:

– Потому что любой эксперимент чреват неожиданностью. А рисковать мне ни к чему, когда на карту поставлено так много. Останусь-ка я сама собой. Это меня еще никогда не подводило.

Ламия придирчиво оглядела себя в зеркале и осталась довольной увиденным.

– Думаю, на сегодняшний вечер достаточно будет модной прически, нового платья, нескольких ювелирных украшений… Ну, и природного шарма, которого мне не занимать. Как ты считаешь?

Росита подняла на нее еще влажные от недавних слез глаза и робко улыбнулась.

– Вам хорошо, вы красивая, – с завистью сказала она, восторженно глядя на Ламию. – И необыкновенная. Таких, как вы, я никогда не встречала. Хотите, я вас просто подстригу? Так, как вы скажете.

– А вот это можно, – покровительственно разрешила Ламия. – Кстати, мне всегда нравились короткие прически, как у тебя. Только не такие пестрые…

Когда Ламия вернулась в свой номер, ее ждал приятный сюрприз. У порога стояли несколько пакетов с логотипом магазина, в котором она заказала себе платье, туфли и сумочку. Их доставили, пока она отсутствовала.

Однако, надев платье, Ламия не смогла сдержать возглас разочарования. Она сразу заметила, что то было ей немного велико. Она привыкла носить одежду, обтягивающую ее так, словно это была ее собственная кожа. Ламия разъярилась, и уже взяла телефон, чтобы позвонить в магазин и потребовать замены, но вдруг поняла, что виновата она сама, заказав одежду того же размера, который носила год назад. А за время, проведенное в тюремной камере, она похудела.

– Nada es eterno, – прошептала Ламия, с затаенным страхом разглядывая себя в зеркале. – Ничто не вечно.

Но она не заметила никаких следов разрушения, Ее грудь, бедра и ноги были по-прежнему хороши. А лицо, утончившись, стало даже более одухотворенным, чего ему не хватало раньше. И, с лукавой усмешкой подмигнув своему отражению, Ламия заявила:

– Да, ничто не вечно, кроме меня. А платье мы с тобой купим новое. И даже не одно.

Ламия пообедала в ресторане отеля, вызвав своим отменным аппетитом недоумение официанта. Испытывая жажду, она выпила бутылку шампанского. А потом, заказав такси, она проехалась по магазинам, расположенным на улице Алькала. Здесь находились самые модные и дорогие бутики Мадрида, в которых приобрести можно было все, от шляпки до нижнего белья, и даже ювелирные изделия. Ламия не упустила ничего. Пакеты и коробки, которые она привезла обратно в отель, едва вместились в салон автомобиля.

– А теперь – в Лас-Вентас! – приказала она, возвращаясь в такси. – Пора подумать и о душе.

Грандиозная по размерам арена для корриды Лас-Вентас располагалась в конце все той же улицы Алькала. Она была построена в конце двадцатых годов прошлого века, и с тех пор ежегодно, с марта по октябрь, каждое воскресенье здесь проходили бои матадоров с быками. А весь май, когда жители Мадрида праздновали день святого Исидора, небесного покровителя своего города шла Feria de San Isidro. И для любителей корриды во всем мире не было ничего важнее этого события.

Ламия обожала корриду. И никогда не пропускала Feria de San Isidro, покупая билеты на лучшие места. Но если другие зрители хотели увидеть, как матадор убивает быка, то она каждый раз жаждала стать свидетельницей того, как бык убивает матадора. Несколько раз ей это удавалось. И она искренне возмущалась, почему в музее корриды, находящемся в административном здании арены Лас-Вентас, хранятся только мумифицированные головы быков, но нет ни одной головы матадоров. Это было бы только справедливо, считала Ламия. Но ей приходилось хранить свои мысли втайне от всех. Когда однажды она высказала их после одного из боев, возмущенные зрители едва не скинули ее саму на залитую кровью арену, с которой только что унесли искалеченного рогами быка матадора. Потом ей долго пришлось объяснять в полиции, что она не хотела вызвать общественных беспорядков, а просто плохо говорит по-испански, и ее неверно поняли коренные жители Мадрида. Ламию отпустили, дав совет впредь обходить арену Лас-Вентас стороной. Она пообещала, но уже на следующий день снова находилась среди зрителей и приветствовала каждый грозный выпад быка радостным криком. Она не беспокоилась за свою безопасность, потому что на этот раз ее сопровождал офицер полиции, допрашивавший ее накануне. Он был без ума от Ламии и убил бы любого, на кого она указала бы пальцем.

Но в этот вечер матадорам везло, и Ламия покинула зрелище разочарованной. Несколько погибших лошадей, чьи животы вспорол острый, как бритва, бычий рог, не удовлетворили ее. Она зашла в маленький ресторанчик, который встретился ей на пути, и заказала бокал мадеры. Но одного бокала ей показалось мало, и она попросила еще. Размышляя о предстоящей встрече с посланником Мартина Крюгера, Ламия незаметно для себя выпила почти целую бутылку. Когда она встала из-за столика, то испытывала приятное чувство легкого опьянения. Она на такси вернулась в отель, приняла ванну, переоделась, весело мурлыкая какую-то песенку. У нее было прекрасное настроение. Она поднялась в лифте на террасу отеля, где ее должен был ждать Морис Бэйтс.

Войдя в ресторан, Ламия попросила метрдотеля провести ее к столику, который заказал ее друг.

– Если, конечно, он не забыл о нашем свидании, – с улыбкой сказала Ламия.

– Вас уже давно ожидают, – улыбнулся в ответ метрдотель, давая понять, что оценил шутку. Он смотрел на женщину, не скрывая своего восхищения.

Покачивая бедрами, Ламия шла за метрдотелем, замечая сладострастные взгляды мужчин, которые пришли сюда с другими женщинами, но забывали о них, как только поднимали на нее глаза. Эти взгляды словно ласкали Ламию нежными прикосновениями. Это было чудесное, почти физически осязаемое ощущение. Но когда она подошла к столику, за которым в одиночестве сидел Морис Бэйтс, тот, окинув ее равнодушным взглядом, сухо сказал метрдотелю:

– Пожалуйста, не подсаживайте ко мне никого. Моя спутница задерживается, но она обязательно придет.

И это был единственный мужчина в ресторане, на которого неприкрытая и ошеломительная сексуальность Ламии не произвела впечатления.

Глава 8

– Неужели ты не рад меня видеть?

Морис Бэйтс поднял голову от бокала с вином, стоявшего перед ним на столе, и с удивлением посмотрел на молодую и красивую женщину, сказавшую эти слова. Из-под каре коротко подстриженных черных волос на него смотрели темно-зеленые глаза, привыкшие к поклонению и восхищению. Казалось, что взгляд женщины проникает прямо в его душу, завораживая и пленяя. На ней было одето длинное вечернее платье изумрудного, под цвет глаз, оттенка с разрезом от самого бедра, обнажающее гибкую спину и почти не скрывающее обворожительную грудь, на которую ниспадало ожерелье, составленное из множества великолепных черных жемчужин. Такие же жемчужины переливались в ее серьгах, браслетах и кольцах, украшавших изящные руки. Не сразу Морис Бэйтс узнал в этой женщине поразительной красоты и безупречного вкуса ту безобразную и безвкусно одетую нищенку, с которой он разговаривал этим утром у ворот тюрьмы Сото-дел-Реаль. Метаморфоза была поразительной.

Глядя на его ошеломленное лицо, Ламия искренне наслаждалась произведенным впечатлением. Она немало потрудилась ради этого. И теперь по праву пожинала плоды.

– Так рад или не рад? – повторила Ламия, насмешливо улыбаясь.

– Глядя на тебя, я понимаю, что меня не обманули, для такой женщины нет ничего невозможного, – произнес, обретя дар речи, Морис Бэйтс. И тихо, словно в раздумье, повторил по-испански: – No hay nada imposible.

– Я так и буду стоять как соляной столб? – спросила Ламия. В ее голосе прозвучала нотка нетерпения. – Или ты все-таки разрешишь мне присесть за свой столик?

– Прошу, – сухо сказал Морис Бэйтс, подтверждая свое приглашение жестом. Первое впечатление прошло, и он уже снова стал прежним. – Что будешь пить? Здесь подают хорошее красное вино.

– Я предпочитаю коньяк, – сказала Ламия. – Не менее чем полувековой выдержки. Такой имеется? Только пусть бутылку откроют при мне.

– О, разумеется, – заверил ее метрдотель. И с видимой неохотой ушел, оставив их вдвоем.

Вскоре официант принес коньяк. Медленно, словно священнодействуя, открыл бутылку и наполнил бокал. Ламия отхлебнула светлый, почти прозрачный напиток и поморщилась. Вкус ей не понравился. Но виноват в этом, скорее всего, был не коньяк, а она сама. Или, что было вернее, Морис Бэйтс.

Ламия чувствовала разочарование. Сидевший напротив мужчина и говорил, и смотрел на нее не так, как она привыкла. В его глазах не было обожания, а в голосе – желания угодить ей. Впечатление, которое она произвела на него в первое мгновение, быстро уступило место деловитой расчетливости. Он смотрел на нее не как на женщину, которой хотел бы овладеть, а как на делового партнера, который мог быть ему полезен. Но что было хуже всего – Ламия не могла понять, как ни пыталась, что он думает о ней. Казалось, он вообще ни о чем не думает. Однако его проницательные глаза, в которых светился незаурядный ум, опровергали это.

Возможно, утешала себя Ламия, с ним что-то не так, и виной этому была не она. Не исключено, что он просто не любит женщин, а предпочитает мужчин. Такое бывает, а в последнее время даже нередко, особенно в Америке, откуда он прибыл. Американские женщины, пораженные вирусом эмансипации и увлеченные борьбой за свои женские права, не слишком привлекательны в глазах мужчин. В большинстве своем они стали агрессивными амазонками, и представители когда-то считавшегося сильным пола их опасаются, страшась потерпеть поражение, а потому утешаются обществом себе подобных. Ламия понимала и тех, и других, и никого не осуждала.

И все-таки сомнение в ней было посеяно. Ламия почувствовала, что уверенность покидает ее. Это было непривычное чувство. И она, не сумев сдержать раздражения, почти грубо спросила:

– Так что нужно от меня Мартину Крюгеру?

Это было ошибкой, она поняла это сразу. Но было уже поздно. Губы Мориса Бэйтса раздвинула насмешливая улыбка, словно предательски перебежав с тонких губ Ламии. Все это время он молча наблюдал за Ламией, не пытаясь начать разговор.

– Выходит, что мне не почудилось возле тюрьмы, – сказал он. – Любишь заглядывать в чужую голову?

– А ты? – зло отпарировала Ламия.

– Случается. – кивнул Морис Бэйтс. И примирительно сказал: – Не будем ссориться из-за этого. Предлагаю заключить пакт о ненападении.

– Это как? – озадаченно посмотрела на него Ламия.

– Ты не пытаешься читать мои мысли, я – твои. Согласна?

– По рукам. Почему-то ты вызываешь у меня непреодолимое желание во всем подчиняться тебе.

Морис Бэйтс недоверчиво посмотрел на нее, не зная, говорит она правду или подсмеивается над ним. Но он только что сам разоружил себя, а понять что-либо по лицу Ламии не смог бы самый искушенный физиогномист.

– Вот и славно, – сказал он. – Теперь можем поговорить о деле. Ты права, меня прислал Мартин Крюгер. Он сказал, что я могу рассчитывать на тебя в том деле, которое он мне поручил.

Ламия отхлебнула из бокала коньяк, чтобы скрыть радостно вспыхнувшие глаза. И, когда она заговорила, голос ее звучал равнодушно.

– Все зависит от того, во сколько будет оценена моя помощь.

Морис Бэйтс положил на столик рядом с бутылкой коньяка банковскую карту.

– Здесь миллион евро. Еще девять я переведу по завершении дела. Этого достаточно?

Ламия невольно потянулась за картой, но в последний момент передумала и взяла в руки бутылку. Налила себе полный бокал коньяка и медленно выпила. Она не спешила, выгадывая время, чтобы подумать. Она хотела извлечь из ситуации как можно больше выгоды для себя.

– Я не договорила, – заявила Ламия. – Полностью фраза звучит так: все зависит от того, во сколько оценят мою помощь, и во сколько ее оценю я. Если мы договоримся, то я готоваоказать услугу Мартину Крюгеру. Ведь он всегда был ко мне добр. В некотором смысле я у него в долгу.

Морис Бэйтс не уловил скрытой иронии в словах Ламии. Он деловито спросил:

– Твоя цена?

– Я назову ее после того, как ты изложишь мне суть дела.

Морис Бэйтс не стал возражать, посчитав это справедливым.

– Мартину Крюгеру нужна библиотека, хранящаяся в замке тамплиеров.

– Так в чем проблема? Пусть купит.

Взгляд Ламии погас, словно ее перестал интересовать разговор. Но Морис Бэйтс не заметил этого.

– Проблема в том, что Ульяна, вдова Анжело Месси, которого ты хорошо знала в прошлом, и нынешняя владелица замка, не хочет продавать эту библиотеку, – пояснил он. – И ты должна помочь мне разрешить этот конфликт интересов.

– Но как именно? – спросила Ламия. – Выкрасть библиотеку? Уговорить хозяйку замка? Переубедить Мартина Крюгера?

– А это хорошая мысль, – одобрительно кивнул Морис Бэйтс на ее последнюю фразу. – Но, к сожалению, неосуществимая. Как и предложение о краже. Нельзя вынести из замка всю библиотеку так, чтобы никто этого не заметил.

– Быть может, Мартина Крюгера интересует не вся библиотека, а только одна определенная книга? Это упростило бы задачу.

– Если и так, то он скрывает это. Поэтому нам остается только одно – уговорить хозяйку замка. Ты встретишься с ней…

– Только не я, – перебила его Ламия. – Меня она даже на порог не пустит, и уж точно не станет слушать.

– Но почему? – искренне удивился Морис Бэйтс.

– Потому что в недавнем прошлом я похитила ее сына и потребовала за него выкуп, – неохотно ответила Ламия. – Не думаю, что она забыла об этом, а тем более простила.

Морис Бэйтс с нескрываемым изумлением смотрел на нее. Потом потребовал:

– Расскажи мне все. Ничего не скрывая.

– Долгое время я была любовницей Анжело Месси, – с презрительной усмешкой начала Ламия. Но постепенно усмешка исчезла с ее губ, уступив место злобной гримасе. – Я работала стюардессой на его личном самолете. Он часто летал по всему миру, и мы сблизились. Он любил меня, я это знаю. И это я должна была стать его женой, а потом вдовой и законной владелицей замка тамплиеров. Но эта женщина коварно лишила меня всего. Она обманом проникла в его постель, понесла от него и, когда он умер, от имени будущего сына предъявила права на его наследство. А ведь для Анжело она была только минутным увлечением. Если бы он не погиб, все было бы иначе. Он вернулся бы ко мне. И это я родила бы ему сына, который стал бы наследником всего его имущества. Это было только справедливо – потребовать от нее компенсации.

– И для этого надо было похищать ее сына? – не веря, что слышит это, спросил Морис Бэйтс.

– Расчет был верен, – спокойно заявила Ламия. – Так бы она просто прогнала меня, даже не выслушав. А за сына она готова была заплатить любые деньги и даже не пыталась торговаться. Просто блаженная! Но я допустила оплошность. Все сорвалось в последний момент.

Во время рассказа Ламия пила коньяк бокал за бокалом, не чувствуя его вкуса, пытаясь залить бушевавший в ее груди пожар. Угасшая со временем ненависть вспыхнула снова и жгла ее изнутри.

– И знаешь, что мне только что пришло на ум? – внезапно спросила она. – А почему бы нам не повторить этот трюк? Я имею в виду похищение ее сына. И когда он будет в наших руках, мы обменяем его на библиотеку. А что? Уверена, она пойдет на это.

Морис Бэйтс почти с отвращением посмотрел на нее.

– Только не это, – сказал он. – Киднеппинг не в моем вкусе.

– А Мартин Крюгер тоже так думает? – насмешливо спросила Ламия. – Или мне стоит поинтересоваться у него?

На лице Мориса Бэйтса не отразилось ни малейшей эмоции, однако в глубине его глаз вспыхнул огонек ярости, не предвещающий ничего доброго. Но опьяневшая Ламия не заметила его и продолжала издевательски улыбаться в ожидании ответа.

– Это ни к чему, – сухо сказал он после недолгого раздумья. – После моего визита в замок тамплиеров Ульяна приказала опустить решетку и пропустить по ней электрический ток. И она не выпустит сына за стены замка, а они, как тебе известно, неприступны. Но я знаю, кто из членов ее семьи сейчас находится за пределами крепостных стен. И если ты утверждаешь, что близкие люди для нее дороже денег… Ведь это так?

– Ты не поверишь, но она была готова заплатить даже за жизнь своего дворецкого, – подтвердила Ламия. – Я заперла этого противного проныру Фолета в подвале замка и собиралась посчитаться с ним за былые обиды. Вот уж за кого я не дала бы и песо!

Ламия еще долго говорила бы о Фолете, которого она ненавидела всей душой, но Морис Бэйтс не стал ее слушать.

– В таком случае, на этот раз тебе придется похитить ее мужа.

– Мужа? – переспросила Ламия, словно не расслышав. Она уже была сильно пьяна, и ее сознание временами затуманивалось.

– Да, – кивнул Морис Бэйтс. – Насколько мне известно, его сейчас нет в замке, он читает лекции в каком-то университете. Я найду его. Ты сможешь с ним справиться?

– Проще простого, – презрительно усмехнулась Ламия. – Нет такого мужчины, который устоял бы против меня. Но зачем мне его похищать?

– После этого я снова встречусь с Ульяной и предложу ей сделку: мужа в обмен на библиотеку, – терпеливо пояснил Морис Бэйтс. Он видел, что его собеседница пьяна, и смотрел на нее с брезгливостью. Сам он не выпил за весь вечер и бокала вина. – Она получит своего мужа, Мартин Крюгер – библиотеку, ты – десять миллионов. И все будут довольны, как я понимаю.

– А что получишь ты? – с пьяной подозрительностью спросила Ламия.

– В некотором роде я тоже должник Мартина Крюгера, – ответил Морис Бэйтс. – После этого я буду считать, что мы с ним в расчете.

– А я-то уж подумала, что ты бессребреник, – хихикнула Ламия. – Впервые ошибаюсь в мужчине!

– Так мы договорились? – настойчиво спросил Морис Бэйтс. – Ты берешься за это?

– С превеликим удовольствием, – заверила его Ламия. – Я бы даже убила эту Ульяну, если бы Мартин Крюгер этого пожелал. Раньше он часто обращался ко мне за помощью в делах подобного рода. Последний раз это было год назад в Лондоне…

Вдруг она осеклась и настороженно посмотрела на Мориса Бэйтса.

– Но об этом никому! Если Мартин Крюгер узнает, что я проболталась…

– Я никому не скажу, – заверил ее Морис Бэйтс. И даже взял ее руку в свои ладони, словно пытаясь успокоить.

– Ты бы слышал, как звучал его голос, когда я сообщила, что выполнила задание, – продолжала Ламия, на которую внезапно нахлынули воспоминания. – Мне даже показалось, что он на какое-то мгновение пожалел своего старого друга… Это Мартин-то Крюгер! – Она рассмеялась, а затем погрозила Морису Бэйтсу пальцем. – Но помни – никому! Иначе он прикажет убить и меня, и тебя.

– Пойдем, я провожу тебя до номера, – сказал Морис Бэйтс, оставляя несколько банкнот на столике и вставая. – Ты устала.

– Да, сегодня у меня был тяжелый день, – покорно согласилась Ламия. – Проводи меня в номер. Быть может, я даже разрешу тебе войти…

Она пьяно захихикала, подмигнув Морису Бэйтсу.

– А где твоя… то есть моя банковская карта? – вдруг вспомнила она. – А, вот ты где, дурашка! А я чуть не забыла о тебе, милая. Иди-ка в мою сумочку, здесь тебе будет хорошо…

Морис Бэйтс довел ее до номера. Открыв дверь, Ламия схватила его за руку и, игриво смеясь, попыталась втянуть внутрь. Но он устоял, сказав:

– Я зайду завтра утром. И мы обсудим все детали.

– Ах, да, я и забыла, – сказала Ламия, с презрением глядя на него. – Ты же не любишь женщин! Но, милый, если бы ты знал, что теряешь…

– Я догадываюсь, – сухо произнес Морис Бэйтс и ушел.

Проводив его насмешливым взглядом, Ламия вошла в номер, закрыла за собой дверь и, не включая света, дошла до кровати. Упала на нее, не раздеваясь. И мгновенно заснула, иногда жалобно, словно маленькая девочка, всхлипывая во сне. Посреди ночи, когда она неловко повернулась, нить, на которую были нанизаны жемчужины, порвалась, и черные шарики рассыпались по кровати и комнате. Ламия что-то пробормотала спросонок, но не очнулась. Без ожерелья на шее ей стало легче дышать, и она уже не плакала.

Глава 9

Ламия проснулась от настойчивого звонка мобильного телефона, глухо, как будто из-под земли, наигрывающего мелодию модной песенки. Солнце, уже начинавшее клониться к горизонту, заглядывало в окно. Жмурясь от слепящего солнечного света, Ламия потянулась за сумочкой, в которой лежал телефон. Но когда она достала его, тот неожиданно замолк, словно дразня ее. Она взглянула на экран и увидела, что звонил Антонио Рамирас, и уже не в первый раз. Но ее внимание привлек единственный пропущенный звонок от Мориса Бэйтса. Она помнила, что вчера вечером ужинала с ним в ресторане, но все остальное было как в тумане. О чем они говорили, что пили и ели, проводил ли он ее до номера, и что случилось потом – обо всем этом она не могла вспомнить, как ни пыталась.

Ламия взглянула на себя в зеркало и увидела, что она спала одетой. Измятое платье с большим желтоватым пятном на уровне груди, от которого пахло коньяком, напоминало бледно-зеленую тряпку, но оно было на ней, а значит, ночь она провела в одиночестве. Во всяком случае, хотя бы в этом она теперь могла не сомневаться.

Ее мучила жажда. Ламия шагнула к столику, где стоял изящный графин с водой, и почувствовала боль в ноге. Вскрикнув, она нагнулась и увидела, что наступила на крупную черную жемчужину, одну из многих, раскатившихся по комнате. Это было все, что осталось от ее жемчужного ожерелья, которое она купила только вчера, как и платье. Платье и ожерелье стоили очень дорого, но они были куплены на деньги Антонио Рамираса, и Ламия отнеслась к их утрате равнодушно. Банковская карта адвоката оставалась все еще у нее, и она легко могла возместить потерю, купив себе новую одежду и драгоценности.

Внезапно Ламия вспомнила, что уже вчера вечером в ювелирном магазине она не смогла расплатиться за приглянувшееся ей кольцо с бриллиантом. Кольцо ей было не так уж и нужно, и она отказалась от покупки, тут же забыв об этом. А банковскую карту раздраженно выбросила в корзину для мусора. Это было уже после того, как она выпила бутылку мадеры.

– Но если так, – вслух произнесла Ламия, по привычке разговаривая сама с собой, – то я осталась без денег. Во всяком случает, пока не возобновлю свой кредит у Антонио. Все-таки придется провести с ним ночь.

Ламия поморщилась. Молодой адвокат был ей противен своей аккуратной, источающей приторный запах парфюмерии, бородкой и жалкими, претендующими на светскость, манерами, за которыми скрывался неуверенный в себе мужчина. И, если бы она могла, то предпочла бы избежать физической близости с ним. Ее привлекал Морис Бэйтс. Жаль, что вчера она мертвецки напилась и не сумела затащить его в постель после ужина. Возможно, сегодня ей удастся это исправить. Наверняка денег у него намного больше, чем у выскочки-адвоката.

Повеселев от этой мысли. Ламия прошла в ванную комнату, где с отвращением скинула с себя грязное платье и белье и долго нежилась в теплой воде, погруженная, словно Афродита, в благоухающую пену. Когда она, накинув халат, вышла из ванной, то увидела, что ей снова звонил Антонио Рамирас и прислал смс-сообщение Морис Бэйтс. Проигнорировав звонок адвоката, она торопливо открыла сообщение.

«Не смог до тебя дозвониться, – писал Морис Бэйтс. – Должен срочно уехать по нашему делу. Оставил для тебя инструкции в конверте у портье».

– Очень лаконично, – пробормотала Ламия. – И очень непонятно. Что это еще за наше дело? Какие инструкции? Во что это я вчера ввязалась? Разрази меня молния, если я помню!

Но ответ она могла получить, только ознакомившись с содержимым конверта, который был для нее оставлен Морисом Бэйтсом. Позвонив портье, Ламия попросила доставить послание ей в номер. Уже через пять минут в ее дверь постучали. Вошел посыльный с конвертом в руках. Это был высокий симпатичный юноша, которого униформа отеля делала похожим на матадора с рекламного плаката. Мило улыбнувшись ему, Ламия взяла конверт. Но посыльный не уходил, смущенно переминаясь с ноги на ногу у порога. Ламия поняла, что он ждет чаевых. Она взяла свою сумочку и заглянула внутрь. Но увидела только банковскую карту. Ее обильно расшитый полудрагоценными камнями кошелек был пуст. Вчера она слишком щедро расплачивалась с таксистами и персоналом отеля за мелкие услуги, которые они ей оказывали. И сама не заметила, как потратила несколько тысяч песо наличными, которые ей оставил Антонио Рамирас.

Ламия уже готова была прогнать посыльного, придравшись к чему-нибудь, когда ее взгляд случайно упал на одну из черных жемчужин, рассыпанных по полу.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Хулио.

– Ты очень красивый мальчик. Хулио. Ты знаешь об этом?

Юноша зарделся от радостного смущения, но промолчал.

– Наверное, ты хочешь быть матадором? – продолжала расспрашивать Ламия, заглядывая ему в глаза. – Не отвечай, и я сама это вижу. Надеюсь, что когда-нибудь я увижу тебя на арене Лас-Вентас. И ты порадуешь меня…

Ламия едва не сказала «своей смертью», но вовремя сдержалась. Грациозно склонившись, она подняла жемчужину и протянула ее юноше.

– Возьми на память обо мне, Хулио, – сказала она. – Эта штуковина стоит не меньше тысячи песо. Только не рассказывай никому. Я не могу быть такой щедрой со всеми.

Как будто случайно халат Ламии распахнулся, и глазам юноши на миг предстала ее обнаженная грудь. Ламия невольно рассмеялась над его ошеломленным видом и, запахнув халат, погрозила ему пальцем.

– И об этом тоже никому, – сказала она. – Это будет наш с тобой секрет.

Взяв жемчужину, юноша торопливо вышел за дверь, часто оглядываясь, словно ожидая, что его остановят. Но сейчас Ламии было не до него. Она спешила вскрыть конверт и узнать, о чем они вчера договорились с Морисом Бэйтсом.

Но послание разочаровало ее. Морис Бэйтс писал, что ей надо арендовать автомобиль и снять загородный дом, не объясняя, зачем все это. А в конце он выражал издевательскую, на взгляд Ламии, надежду, что ей хватит терпения дождаться его возвращения.

– Терпение, терпение, – злобно прошипела она, отбрасывая записку. – Как будто я мало терпела весь последний год!

Но еще больше Ламию злило, что Морис Бэйтс даже и не подумал оставить ей денег. Возможно, что он, как и она сама, рассчитывал на щедрость Антонио Рамираса. Но в таком случае он просчитался. У нее уже нет банковской карты адвоката…

«Но тогда чья карта лежит в моей сумочке?» – вдруг подумала Ламия, вспомнив, как она искала деньги, чтобы расплатиться с посыльным. – «Наверное, мне это померещилось».

Но галлюцинация была слишком реальной и совсем недавней, чтобы она могла просто отмахнуться от нее. Дрожащими от волнения руками Ламия торопливо открыла свою сумочку и обшарила ее внутренности. Ничего не нашла, кроме неведомо как оказавшегося там одинокого песо с двумя тянувшимися к короне львами, которые, оскалив пасти, словно насмехались над ней. Она высыпала все содержимое сумочки на кровать. И только тогда увидела то, что искала – крошечный кусочек пластика, сияющий золотой поверхностью.

Внезапно словно луч солнца проник в темные глубины ее подсознания, осветив на миг картину, как она прячет в свою сумочку банковскую карту, которую ей протягивает Морис Бэйтс. Это было вчера вечером в ресторане, вспомнила Ламия.

А затем в ее памяти всплыли слова Мориса Бэйтса: «На этой карте миллион евро. Еще девять я переведу по завершении».

– По завершении чего? – яростно скрипнула зубами Ламия. – Хотя бы одну подсказку!

Она задумалась, пытаясь пробудить свои воспоминания. И когда Ламия уже почти пришла в отчаяние, в ее голове промелькнуло: «Замок тамплиеров».

– Мы говорили о замке тамплиеров! – воскликнула она с радостным облегчением. – А если точнее, то о библиотеке, хранящейся в замке. Мартину Крюгеру нужна эта библиотека. И меня наняли, чтобы я…

Туман, окружающий подавленное алкоголем сознание Ламии, рассеялся, и она все вспомнила. Это было как потрясение. Она почти упала на кровать и долго лежала, о чем-то размышляя. Несколько раз звонил мобильный телефон, но Ламия словно не слышала его. Потом она встала и подошла к зеркалу. Всмотрелась в свое отражение, как будто надеясь найти ответ на мучивший ее вопрос. Какое-то время спустя молодая женщина, отражавшаяся в зеркале, неожиданно подмигнула ей и, усмехнувшись, сказала:

– Todo lo que pasa es para mejor. Все, что ни делается, к лучшему.

– Пусть будет по-твоему, – усмехнулась ей в ответ Ламия. – В конце концов, так было и так будет всегда. Una vez que consigues lo que quieres, tienes algo que perder. Когда получаешь то, что хочешь, тебе есть что терять.

– И разве не поэтому жизнь так прекрасна? – улыбнулась женщина в зеркале. – А иначе было бы слишком скучно жить.

– Уговорила как всегда, – улыбнулась и Ламия. – Рискнем. Может быть, и выгорит.

– У нас все получится, – заверила ее собеседница. И рассмеялась. – Главное, не забывай: no lamento nada. No tengo miedo de nada.

Ламия рассмеялась тоже, с вызовом повторив:

– Ни о чем не жалею. Ничего не боюсь.

И, помахав своему отражению рукой, Ламия отвернулась от зеркала с таким видом, как будто решение, которое она приняла, не терпело промедления.

Она начала с телефонного звонка капитану Карлосу Санчесу.

– Hola, Карлос, – сказала она. – Меня отпустили под залог.

Капитан Санчес издал невнятный приглушенный звук. Казалось, он сам себе зажал рот, чтобы никто не услышал его радостного возгласа.

– Я смогу быть в Мадриде уже завтра, – официальным тоном произнес он. – И мы обсудим этот вопрос.

– Не завтра, а сегодня, – требовательно сказала Ламия. – Если, конечно, ты не хочешь провести завтрашний день с моим адвокатом. Он звонит, не переставая, каждые полчаса. Я уверена, он обязательно что-нибудь придумает, чтобы помешать нашей встрече.

Ламия услышала грубое ругательство, невольно сорвавшееся с губ полицейского.

– Это форменное безобразие, – рыкнул он. – Мне придется принять самые решительные меры!

В телефоне прозвучали удаляющиеся детские голоса, раздался отдаленный женский голос, затем хлопнула дверь. И голос капитана Санчеса мгновенно изменился, как будто у него отпала необходимость следить за тем, что и как он говорит.

– Ламия, – произнес он нежно, – ты не представляешь, как я хочу тебя видеть! Но сегодня я не могу.

– Если так, то я сама приеду к тебе, – сказала Ламия. – Ты будешь рад?

– Ко мне? – воскликнул полицейский таким тоном, как будто он при этом испуганно оглянулся.

– Разумеется, не к тебе домой, – успокоила его Ламия. – У меня нет желания знакомиться с твоей женой и детьми. И жандармское управление тоже не подойдет.

Она помолчала. Потом, словно преодолевая смущение, спросила:

– Ты мог бы снять для меня небольшой загородный домик в окрестностях Леона? – И, не давая полицейскому времени на раздумья, она пояснила: – Я пожила бы в нем какое-то время. И ты имел бы возможность навещать меня, не жертвуя службой или семьей. Это было бы замечательно!

Расчет Ламии оказался верен. Капитан Санчес с восторгом принял эту идею, мгновенно оценив, какие преимущества и радости она ему сулит.

– Разумеется, могу, – заявил он. – У меня даже есть на примете такой. Где-то на полпути от Леона до замка тамплиеров.

Сердце Ламии учащенно забилось. Все складывалось как нельзя лучше.

– Но мне надо отмечаться в полиции дважды в неделю, – вдруг вспомнила она с досадой. – Этот идиот-адвокат сказал, что иначе меня снова отправят в тюрьму. Ты можешь решить эту проблему, Карлос?

– Это не проблема, – с апломбом заявил капитан Санчес. – Или ты забыла, кто я такой?

– Как я могу? – с нежным придыханием произнесла Ламия. – Aunque miro al otro lado, mi corazón sólo te ve a ti. Даже если я смотрю в другую сторону, моё сердце видит лишь тебя.

Капитан Карлос шумно задышал, словно выброшенный на берег кит.

– Когда ты приедешь? – спросил он охрипшим голосом.

– Как только арендую машину и соберу вещи, – ответила Ламия. – Ты успеешь?

– Считай, что ключи уже у меня в кармане, – заявил полицейский. – Уже через пару часов я буду ждать тебя в нашем доме.

После того, как капитан Санчес объяснил ей, как добраться до дома, в котором он будет ее ждать, Ламия позвонила портье отеля.

– Мне нужен автомобиль на несколько дней для поездок по Мадриду и в его окрестностях. Договоритесь от моего имени с какой-нибудь местной фирмой, а расходы включите в мой счет. Разумеется, автомобиль должен быть самый лучший. Цена не имеет значения. Так, значит, через час?

Все оставшееся после того, как она собрала вещи, время Ламия подбирала рассыпавшиеся по полу жемчужины. Она собиралась и впредь расплачиваться ими за мелкие услуги, которые ей будут оказывать разные люди на пути из Мадрида в Леон. О том, что будет дальше, она не беспокоилась. Когда она встретится с капитаном Санчесом, платить будет уже он.

Миллион евро на банковской карте, которую ей дал Морис Бэйтс, она решила приберечь. Ламия знала, что очень скоро деньги могут ей понадобиться. И, быть может, даже намного больше, чем миллион. Это зависело от того, удастся ли ей найти общий язык с капитаном Санчесом. В плане, который созрел в голове Ламии перед тем, как она позвонила ему, полицейский играл если не главную, то решающую роль. Но капитана Санчеса еще надо было убедить принять в нем участие. Ламия почти не сомневалась, что ей это удастся. Но всегда оставался шанс потерпеть поражение. Наученная горьким опытом, Ламия принимала это во внимание.

Уже через час, оставив портье в благодарность две черные жемчужины, которые он принял с радостным изумлением, Ламия садилась в автомобиль темно-лимонного цвета, ожидающий ее возле отеля. Это был albaycin, винтажный двухместный ретро-автомобиль ручной сборки, производимый в Гранаде под маркой «Hurtan». Он имел салон, отделанный деревом, кожаные сиденья и огромное количество хромированных деталей. Его силуэт был выполнен в духе произведений Сальвадора Дали с ностальгической примесью легендарных английских машин марки «Morgan» и «Jaguar» пятидесятых годов двадцатого века. Сама Ламия не могла бы выбрать машину, более для нее подходящую и соответствующую ее вкусу.

По тихой, уютной Авенида-de-America она выехала на улицу, заполненную потоком машин, а затем свернула на шоссе, ведущее за город. Ламия с некоторым сожалением покидала Мадрид, не зная, удастся ли ей когда-нибудь вернуться в этот красивый древний город обратно. Но это было все-таки лучше, чем сидеть в ожидании приговора в тюремной камере, пусть даже та находилась в одной из самых комфортабельных тюрем мира, какой была Сото-дел-Реаль. В этом Ламия ничуть не сомневалась.

Но была еще одна причина для сожаления, несомненно, более важная – покидая Мадрид, Ламия не знала, что ее ждет в будущем. Само по себе это было не так уж и страшно, жизнь Ламии всегда была полна опасных приключений и неизвестности. Но на этот раз она решила сыграть краплеными картами с самим Мартином Крюгером, и это немного пугало ее. Впрочем, не настолько, чтобы она отказалась от своего замысла. Ламия верила, что родилась под счастливой звездой.

Выехав из Мадрида, она прибавила скорости и подставила лицо освежающему ветру. Так ей лучше думалось. А поразмышлять было о чем.

Вспомнив о своем вчерашнем разговоре с Морисом Бэйтсом, она пришла в ужас. Если бы Ламия не была так пьяна вчера, она ни за что не согласилась бы на предложение посланника Мартина Крюгера. Она не сомневалась, что хитрого старого гнома интересовала не вся библиотека из замка тамплиеров, а только одна-единственная книга – «Detur digniori». Та самая, которую она когда-то с помощью лейтенанта Мигеля Гарсии выкрала из замка, рассчитывая сказочно разбогатеть.

Ламия до сих пор помнила, как выглядела эта книга и о чем в ней говорилось. Это был потрепанный фолиант с витиеватой надписью на обложке, которая в переводе с латинского языка означала «Да будет дано достойнейшему». Автор рукописи писал о кладах, владельцы которых когда-то спрятали их от чужих глаз и по каким-то, никому не ведомым, причинам не вернулись за ними. Были указаны даже места, где эти клады зарыты. Автор написал об этом так убедительно, что Ламия поверила ему. И в сопровождении Мигеля Гарсии, воспылавшего к ней безумной страстью, она пустилась на поиски этих забытых кладов.

Но очень скоро она поняла, что книга – пустышка. Ее автор либо посмеялся над своими читателями, пустив их по ложному следу, либо кто-то другой опередил Ламию. Она сначала пришла в отчаяние, а потом разъярилась, как это с ней часто бывало, и в припадке злобы убила своего спутника, который стал для нее обузой. Ламия не забыла, как хладнокровно она потянула за рычаг в замке Лип, зная о его смертоносном предназначении, и как Мигель Гарсия с криком ужаса провалился в подземелье, где его тело проткнули острые колья. Перед смертью он долго и жалобно звал Ламию, надеясь, что она придет к нему на помощь. Но Ламии было не до него, она спешила в Лондон, где должна была выполнить заказ Мартина Крюгера. Старый гном приказал ей убить своего компаньона и старого друга Эргюса Бэйтса…

Ламия встряхнула головой, отгоняя эти ненужные воспоминания. После того, как она поняла, какую книгу хочет получить Мартин Крюгер, она пришла в отчаяние. Потому что год назад, по пути из замка Лип в Лондон, она в порыве мстительного раздражения разорвала рукопись и развеяла ее обрывки по ветру. Если бы она знала тогда, какую глупость совершает!

Ламия даже застонала от этой мысли. И нажала на педаль газа, обогнав и подрезав попутный автомобиль. Истошный визг тормозов за спиной принес ей некоторое облегчение. Она даже не оглянулась, а только прибавила скорости.

Ламия не сомневалась, что Мартин Крюгер, получив вожделенную библиотеку и не найдя в ней той единственной книги, которая ему была нужна, придет в неистовый гнев и обвинит во всем ее. Мало того, что старый гном не заплатить ей ни песо, он потребует, чтобы она вернула ему выплаченный авансом миллион, а, быть может, даже с процентами. А если она откажется, он прикажет расправиться с ней, как поступил в схожей ситуации с Эргюсом Бэйтсом. И его очерствевшее злобное сердце даже не дрогнет, как это случилось, когда он узнал о смерти своего старого друга. Она, Ламия – пылинка под его ногами, которую он уничтожит, не моргнув глазом, и уж точно не пожалеет.

А даже если бы и пожалел – что ей с того? Она слишком молода и красива, чтобы умирать, а тем более по прихоти какого-то выжившего из ума от старости уродливого гнома. Скорее она сама убьет его, если не будет другого выхода. Подумав об этом, Ламия злобно усмехнулась. И, высунув руку в окно, она показала неприличный жест водителю автомобиля, которого обгоняла на повороте. А когда тот что-то прокричал ей в ответ, слегка притормозила перед его автомобилем, а затем резко рванулась вперед, чтобы избежать столкновения. В зеркало заднего вида она увидела, что ехавший следом автомобиль, от неожиданности слишком резко затормозивший, не удержался на трассе, и его вынесло на обочину, где он врезался в дерево. Ламия удовлетворенно рассмеялась и, не снижая скорости, спокойно продолжила путь.

Мысль убить старого гнома настолько понравилась Ламии, что некоторое время она обдумывала ее, наслаждаясь картинами, которые ей представлялись.

А потом она увидела строение под красной черепицей, о котором ей говорил капитан Санчес. Это был небольшой, уютный на вид домик, прятавшийся за высокой каменной оградой в тени густого сада. От шоссе к нему вела узкая асфальтированная дорога, по которой мог проехать только один автомобиль. Ламия свернула на нее и подъехала к воротам, которые были заранее предупредительно открыты. Она въехала во двор, где уже стоял внедорожник santana anibal, по-видимому, принадлежавший Карлосу Санчесу. Это был недорогой автомобиль, максимально простой и неприхотливый в эксплуатации, да к тому же еще далеко не последней модели, что с пренебрежением отметила Ламия. Но самого полицейского ни в машине, ни рядом с ней не было. Вероятно, из опасения, что его могут увидеть с шоссе, он оставался внутри дома, дожидаясь, когда Ламия войдет.

Она так и поступила. Войдя в дом, она увидела полутемную из-за опущенных жалюзи комнату, которую освещали только горящие в камине дрова. В одном из больших кожаных кресел, стоявших напротив камина, расположился Карлос Санчес. Он с задумчивым видом смотрел на огонь. Судя по всему, он так глубоко погрузился в свои мысли, что не слышал шагов Ламии. Вид у полицейского был печальный, словно то, о чем он думал, сильно тревожило его. Но когда мужчина увидел Ламию, его грубо вылепленное мясистое лицо расцвело счастливой улыбкой.

– Карлос, милый! – воскликнула она, быстро приближаясь и опускаясь к нему на колени. Заглянула ему в глаза и нежно прошептала: – Как я скучала по тебе!

Глава 10

Карлос Санчес еще никогда не испытывал такого блаженства от близости с женщиной. Казалось, Ламия угадывала его самые затаенные желания. В любви она была воплощением нежности и покорности, а ее сладострастные стоны сводили его с ума. Он наслаждался ею, как умирающий от жажды в пустыне путник, нашедший колодец с прохладной водой. Волны желания накатывали на него одна за другой, и с каждым разом его ощущения становились только сильнее. Было уже далеко за полночь, когда он почувствовал, что окончательно изнемог. Как будто поняв это, Ламия ласково отстранила его рукой, уложила на спину и прилегла к нему на плечо, словно лиана, шелковистыми кольцами опутавшая могучий дуб.

– Как у тебя бьется сердце, – прошептала она. – Я слышу, что оно говорит.

– И что же? – спросил он с улыбкой.

– Я люблю тебя, Ламия, – сказала она. – Вот что!

Карлос Санчес попытался ее обнять, но Ламия строго приказала:

– Не вздумай! Тебе нужен отдых, мой герой. И мне тоже. Иначе мы не доживем до утра.

Он не стал спорить. Ламия была права. Карлос Санчес в очередной раз поразился тому, как хорошо она его понимает и чувствует. Ни одна женщина, даже его жена, с которой он прожил почти два десятка лет и наплодил четверых детей, так его не понимала…

Неожиданно, вспомнив о жене и детях, Карлос Санчес почувствовал угрызения совести. Он думал о них перед тем, как приехала Ламия, засмотревшись на языки пламени в камине. Тогда ему казалось, что он безнадежно запутался в своих чувствах, и совершает поступки, о которых обязательно пожалеет в будущем. Ведь он любил свою жену и детей, а мог потерять их из-за безумной страсти, которую рождала в нем Ламия, причем, как ему казалось порой, помимо его воли. Но как только Ламия, такая юная, прекрасная и нежная, вошла в комнату, он мгновенно забыл обо всех своих страхах и сожалениях, утонув в темно-зеленом омуте ее глаз. И так бывало каждый раз, когда он ее видел.

– Ты загрустил, – сказала Ламия с ласковым упреком. – Я чувствую, что сейчас твое сердце не любит меня. Оно любит кого-то другого.

– Только тебя, – возразил он.

– Так докажи это, – прошептала Ламия, пристально глядя ему в глаза.

– Как? – спросил он, чувствуя, что его сознание погружается во мглу. Но это ощущение было ему даже приятно.

– Скажи, что твоя жена – старая чертовка, – потребовала Ламия.

– Моя жена – старая чертовка! – воскликнул он почти восторженно.

– И ты ее не любишь.

– И я ее не люблю!

– А кого ты любишь?

Карлос Санчес не сразу ответил, словно пытаясь вспомнить. Он не знал, что сказать, пока Ламия не подсказала ему ответ.

– Дурачок, ты любишь меня! И только меня.

– Я люблю тебя! И только тебя! Ныне, присно и во веки веков.

Внезапно в глазах Ламии показались слезы. Она попыталась скрыть их, но Карлос Санчес заметил и с тревогой спросил:

– Почему ты плачешь?

– Я не плачу, – ответила она. Но слезинка, противореча ей, скатилась по ее щеке.

– Я же вижу!

– Тебе показалось.

– Скажи мне, что случилось. Чем я тебя обидел?

В его голосе было столько нежной тревоги, что Ламия сдалась.

– Я плачу из-за того, что ты сказал «во веки веков», – призналась она. – И я вспомнила, что очень скоро нам придется расстаться.

– Но почему? – с удивлением спросил Карлос Санчес. Сейчас, когда он смотрел в глаза Ламии, ему казалось, что нет ничего невозможного. – Почему ты хочешь расстаться со мной?

– Не я, – прошептала она.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться. Я всегда буду с тобой. Верь мне, прошу тебя.

– A toda costa?

– Любой ценой, – подтвердил он, искренне веря в это.

Ламия недоверчиво покачала головой.

– Ты сам не понимаешь, о чем говоришь, – сказала она. – Ведь ты ничего не знаешь. Например, почему меня вдруг выпустили из тюрьмы под залог. Или ты считаешь Мартина Крюгера блаженным, который совершает благие дела, не требуя благодарности? Тогда ты сильно ошибаешься.

Карлос Санчес тяжело задышал, словно разъяренный бык.

– И что от тебя надо этому престарелому мерзавцу?

– Совсем не то, что ты подумал, – усмехнулась Ламия. – Для этого он слишком стар и уродлив. К счастью, он сам это понимает.

– Тогда что? – с удивлением посмотрел на нее Карлос Санчес.

– Он хочет, чтобы я выполнила для него одну грязную работу. И тогда мы будем в расчете. Так он сказал.

– Что это за работа? – жестко спросил Карлос Санчес. В нем проснулся полицейский, и в глазах вспыхнул недобрый огонек.

– Я должна похитить одного человека, – неохотно ответила Ламия. – Это личный враг Мартина Крюгера. Он хочет свести с ним счеты. И доверяет только мне. Не спрашивай почему, это долгая история. Я была многим ему обязана в прошлом. И платила за его доброту ко мне, как и чем могла. Но когда я встретила тебя, Карлос, все изменилось. Я стала другой. Ты веришь мне?

– Верю, – ответил полицейский. – Но поверь и ты мне: ты ничего не должна этому старику. Я ему это сам объясню. И пусть он только попробует возразить!

– Он не будет даже разговаривать с тобой, – грустно улыбнулась Ламия. – Или ты забыл, что однажды уже пытался?

– Помню, – хмуро буркнул Карлос Санчес. – Но на этот раз…

– На этот раз все будет гораздо хуже, – сказала Ламия тоном, который заставил содрогнуться ее любовника. – Если я откажу Мартину Крюгеру, он отправит меня обратно в тюрьму, и я проведу там всю оставшуюся жизнь. И это еще не самое худшее, что он может со мной сделать. Ты просто не знаешь, кто такой Мартин Крюгер.

– Да будь он хоть самим дьяволом…, – грозно зарычал Карлос Санчес. Но Ламия положила свой палец на его губы, и он покорно замолчал.

– Mi amor por ti será eterno, – тихо произнесла она. – Моя любовь к тебе будет вечной. Как и наша разлука.

Карлос Санчес вскочил с кровати, на которой они лежали, и, набросив на плечи мундир, начал ходить по комнате, о чем-то размышляя. При каждом его шаге пол и стены сотрясались, словно от подземных толчков, а пламя в камине под порывом ветра почти затухало, погружая комнату во мрак. Ламия лежала на кровати, совершенно обнаженная, не пытаясь ничем прикрыться. Она выглядела такой беззащитной, что каждый раз, когда взгляд мужчины падал на нее, он чувствовал, что его глаза начинает щипать от невольных слез. Он знал, что она нуждается в его защите, и что кроме него ее некому защитить. Он не знал только, как это сделать. Карлос Санчес впервые в жизни чувствовал себя беспомощным и уязвимым.

Наконец, остановившись перед Ламией, он сказал:

– Только не отвергай мою помощь, прошу тебя. Я не переживу разлуки с тобой.

Ламия опустила голову, чтобы скрыть торжествующую улыбку. Она добилась того, чего хотела. Теперь этот гигант был в ее полной власти, причем по собственной воле. Во всяком случае, так ему казалось.

– Я не хочу тебя втягивать во все это, – сказала она тоном, противоречащим смыслу произносимых слов. – Это очень опасно. Ты пожалеешь.

– Я пожалею только в одном случае – если потеряю тебя. Но я не допущу этого.

– Даже ценой преступления? – уточнила Ламия, не сводя с него глаз.

– Даже такой ценой, – заверил ее Карлос Санчес. Под любящим взглядом Ламии он окончательно потерял голову.

– Тогда слушай меня внимательно, – сказала Ламия, бросаясь в объятия мужчины и увлекая его за собой на кровать. – Если мой план удастся, то все для нас с тобой окончится хорошо. Мы разбогатеем, купим остров в океане и будем до конца своих дней любить друг друга, живя на этом острове вдали от всех, свободные и счастливые. Мы даже одежду носить не станем. Будем ходить весь день голыми, купаться, загорать и предаваться любовным утехам. Тебе нравится такое будущее?

– Очень, – невольно улыбнулся он. – Особенно возможность сэкономить на одежде. Мне всегда было не просто подыскать себе одежду нужного размера.

– Ты слишком красив, чтобы прятать свое тело под одеждой, – заявила Ламия, целуя его сначала в губы, затем опускаясь все ниже и ниже.

– А ты уже выбрала остров? – начиная от подступающего возбуждения часто дышать, спросил Карлос Санчес.

– Какой остров? – с удивлением спросила она, поднимая голову.

– Тот, который мы купим, – ответил он. – Или ты уже забыла?

– Конечно, нет, – слукавила Ламия. Про остров она сказала, чтобы быть более убедительной в глазах своего любовника. Она хотела вселить в него надежду на их будущую совместную жизнь. И теперь ей пришлось импровизировать. – Это остров Кеймада-Гранди. Он находится недалеко от Бразилии. Это просто рай на земле, поверь мне. Ведь я там родилась и выросла. И, что немаловажно, это единственное место, куда не осмелится сунуться Мартин Крюгер и ни один из его подручных. На этом острове испокон века живут ламиаки. Это очень гордый, свободолюбивый и воинственный древний народ, который не могли покорить никакие враги, желающие завоевать остров. И я одна из них.

– Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу тебя завоевать и покорить? – вдруг с тревогой спросил Карлос Санчес. На один миг туман, окутывавший его сознание, развеялся, и к нему вернулись сомнения. Это случилось, потому что Ламия, увлеклась, рассказывая о своем родном острове, и на время забыла даже о любовнике.

– Но ведь ты не враг, а друг мне, – вывернулась Ламия. – И даже больше. Я сама покорюсь тебе. Посмотри в мои глаза и скажи, правду ли я говорю.

Карлос Санчес так и сделал. И его глаза снова затуманились.

– Так что мы должны будем сделать, чтобы купить этот райский остров? – спросил он, уже не отделяя себя от Ламии. – И, кстати, кто этот человек, которого ты должна похитить?

– Его зовут Артур Цикаридзе, – после недолгого молчания ответила Ламия. – Возможно, что ты его даже знаешь. Это муж хозяйки замка тамплиеров.

– Ах, да, ученый червь, – вспомнил Карлос Санчес. – И чем же он перешел дорогу Мартину Крюгеру? Не могу поверить, что у них есть общие интересы.

– Мартину Крюгеру нужна библиотека, которая хранится в замке тамплиеров, – не стала скрывать Ламия. – И этот ученый – всего лишь разменная монета. Ему просто не повезло с женой. Его хотят похитить и обменять на библиотеку.

Карлос Санчес в изумлении покрутил головой.

– А почему старик не хочет купить эту самую библиотеку? Судя по всему, он баснословно богат.

– Потому что ее не хотят продавать, – усмехнулась Ламия. – И не спрашивай меня почему. Я не знаю. На мой взгляд, в этой истории слишком много тайн. Но меня они не интересуют. Как и пыльные ветхие книги. Мне нужны деньги.

– Ничего не понимаю, – сказал Карлос Санчес. – Похищение, выкуп, книги, а теперь еще и деньги. Что все это значит?

– Это значит, что мы похитим ученого, но не отдадим его Мартину Крюгеру, – пояснила Ламия. – Вместо этого мы потребуем от хозяйки замка тамплиеров выкуп за мужа. И она расплатится с нами звонкой монетой.

– А если она не станет платить, а обратится в полицию? – с сомнением произнес капитан Санчес.

– Вот для этого мне и нужен ты, – улыбнулась Ламия. – Ведь ты полицейский, не правда ли?

Карлос Санчес не сразу ответил, словно не знал, что сказать. Он утвердительно кивнул, только когда увидел подсказку в глазах Ламии.

Глава 11

– …Таким образом, становится понятно, что Чарлз Дарвин заблуждался. Как говорил древний философ Аристотель, amicus Plato, sed magis amica veritas – мне друг Платон, но правда дороже. Спасибо за внимание!

Последние слова профессора Цикаридзе потонули в аплодисментах, насмешливых свистках и возмущенном топоте ног, которыми присутствовавшие в аудитории эмоционально выражали свое отношение к его лекции.

Лекция закончилась, и Артур Цикаридзе, раздавая автографы, пробирался сквозь толпу, когда к нему подошел невысокий изящный человек и, вежливо приподняв шляпу, чопорно произнес:

– Разрешите представиться: Морис Бэйтс, специальный корреспондент ежедневной американской деловой газеты The Wall Street Journal. Газета, которую я представляю, издается в городе Нью-Йорке с 1889 года и имеет большое влияние во всем мире.

– А я вас помню, – невольно улыбнулся Артур Цикаридзе старомодному стилю общения, который продемонстрировал журналист. – Ведь это вы назвали всех дикарями. Чем могу быть вам полезным?

– Я бы хотел взять у вас интервью, – ответил его собеседник, слегка поклонившись. – Некоторые вопросы, поднятые в вашей лекции, остались для меня неясными.

– Как и для меня самого, – заметил ученый, нетерпеливо взглянув на часы.

Заметив его жест, Морис Бэйтс поспешил сказать:

– Это займет всего полчаса. Но за это время вы можете привлечь на свою сторону миллионы людей, читающих нашу газету. Согласитесь, что ни один великий полководец, пытавшийся когда-либо завоевать мир, о таком и мечтать не мог.

– Так вы считаете, что я хочу завоевать мир? – с насмешкой взглянул на него Артур Цикаридзе. – Тогда вы ошибаетесь. Земля уже давно завоевана людьми. А я являюсь всего лишь одним из представителей этой космической расы завоевателей.

– Но вы не такой, как остальные люди, – возразил Морис Бэйтс. – Вы чувствуете угрызения совести за то, что совершило человечество, поправ законные права и попытавшись стереть с лица Земли ее коренных обитателей.

Артур Цикаридзе внезапно остановился и задумчиво посмотрел на своего собеседника.

– Оригинальный взгляд на мои научные изыскания, – сказал он. – Вы меня заинтриговали, господин Бэйтс. Пожалуй, я найду для вас полчаса. Но меня действительно с нетерпением ждут дома. Если позволите, я позвоню жене. Мне надо предупредить ее, что я немного задержусь.

– О, да, разумеется, – кивнул Морис Бэйтс. И предупредительно отошел на два шага в сторону, чтобы не мешать разговору.

Они уже вышли из университетского здания и шли по направлению к автопарковке, где Артур Цикаридзе оставил свой автомобиль. Он набрал номер Ульяны. Коротко переговорил с ней, не сумев скрыть счастливую улыбку. Повернулся к журналисту, который с равнодушным видом созерцал архитектуру окружающих их древних строений.

– Меня ждут к ужину, – сказал он. – Так что у нас с вами около часа на интервью. Предлагаю зайти в кафе и немного перекусить. У меня с утра во рту не было маковой росинки, как говорит моя жена.

– Вы ее очень любите, – утвердительно сказал Морис Бэйтс.

– Просто безумно, – рассмеялсяАртур Цикаридзе. – Это так заметно?

– Для меня да, – кивнул Морис Бэйтс. И неожиданно для самого себя сказал: – Я тоже люблю одну женщину. Но не могу ей в этом признаться.

– И напрасно, старина, – воскликнул Артур Цикаридзе, дружески похлопав его по плечу. – Я уверен, что она ждет этого. И хочет услышать не меньше, чем вы – произнести.

– Почему вы так думаете? – с любопытством спросил Морис Бэйтс.

– Потому что я знаю вас всего пять минут, а вы мне уже жутко симпатичны, – сказал Артур Цикаридзе. – Даже не могу понять чем. Своей старомодностью, что ли. Не сомневаюсь, что она от вас без ума. С первого взгляда понимаешь, что вы необыкновенный человек. Вам об этом разве никто не говорил?

Морис Бэйтс хмуро покачал головой. Ему не понравилось, что его назвали человеком.

– Мы можем зайти в это кафе, – сказал он, меняя тему разговора.

Артур Цикаридзе заметил, что его собеседник обиделся. И, замолчав, проследовал за ним в кафе. Они сели за дальний столик в углу. День был жаркий, и Артур заказал холодный гаспачо из свежих овощей с хрустящими сухариками И картофельную тортилью – омлет из куриных яиц с ломтиками репчатого лука и картошки, жареный на оливковом масле. Морис ограничился паэльей с фасолью, смешанной с мясом кролика, курицы и улитками. Из напитков они предпочли орчату, приготовленный из размолотых клубней чуфы и воды с добавлением сахара.

Какое-то время они ели и пили молча, думая каждый о своем. Неожиданно Морис Бэйтс спросил:

– Откуда вы узнали? Только не лгите мне, прошу вас.

– О чем? – от удивления Артур Цикаридзе чуть не поперхнулся напитком, который пил из бокала.

– О существовании духов природы. Эльфах, леших, водяных, ундинах, гномах, юдах, гамадриадах, пэн-хоу, тэнгу и прочих народах, многие из которых уже вымерли и давно забыты.

– Из библии, я уже говорил об этом на лекции, – насмешливо прищурился Артур. – Она начинается с того, что…

– Я помню, – нетерпеливо отмахнулся Морис. – Но библии уже сотни лет, и до сих пор никто не ссылался на нее в качестве доказательства того факта, что духи природы существуют.

– И это самое удивительное, – заметил Артур. – Или возмутительное, это с какой точки зрения посмотреть. Признаться, я долго не понимал, почему церковь никогда не поощряла чтение книги, в которой доказывается существование Бога. А в средние века она даже преследовала за это людей наравне с еретиками и богохульниками. По-моему, многие священнослужители из тех, что рангом поменьше, никогда не читали Ветхий завет. А потом я догадался. А вы знаете?

– Даже не думал об этом никогда, – честно признался Морис.

– Потому что иначе церкви придется признать, что кроме человека Бог сотворил и другие живые разумные существа. Причем населил ими Землю намного раньше, чем появился человек. Ведь именно это утверждается в библии чуть ли не в первых строках. Но признать это для многих значит перевернуть с ног на голову все их убогое мировоззрение. Однажды мне довелось разговаривать с одним епископом, который всерьез утверждал, что леших, домовых и прочих «мифологических», по его словам, персонажей не существует, потому что это идет вразрез с христианскими догмами. Редкостный болван!

Но Морис не согласился с этой оценкой.

– Ваш епископ был не так уж и глуп, как вам показалось, – возразил он. – Это не ограниченность ума, а зрелый плод многовековой целенаправленной политики. Я бы даже сказал, селекции, призванной стереть из истории человечества позорные страницы, связанные с эпохой колонизации людьми нашей планеты. Это было время, когда чужеземные пришельцы уничтожали целые древние народы, освобождая территории, пригодные для их обитания. И кто бы этого не устыдился? Тем более представители религии, основанной на принципах милосердия.

Артур с удивлением смотрел на своего собеседника.

– Теперь уже я должен вас спросить, откуда вы это знаете?

– Из вашей лекции, профессор, – усмехнулся Морис, уходя от ответа. – Разве вы не об этом говорили потомкам тех самых людей, которые совершали эти злодеяния? И нет ничего удивительного в том, что они освистали вас. В них вопиет кровь их предков, а вовсе не невежество и природное хамство, присущее диким обезьянам, потомками которых они готовы себя признать. Они готовы на что угодно, лишь бы не признавать, что руки их предков по локоть запачканы кровью. И если бы только кровью! И если бы только предков! Люди и в наши дни вырубают леса, осушают моря и озера, черпают из недр планеты нефть и газ, без которых она иссохнет и превратится в безжизненный камень. Разве стали бы они делать это, будь Земля их родным домом, местом, где они появились на свет, их матерью? Скажите мне, профессор!

Артур не знал, что сказать. Его собеседник говорил о том же, о чем он читал в своих лекциях, но так интерпретировал факты и с такой ненавистью, что ученый приходил в ужас. Он словно видел себя в кривом зеркале, и ему не нравилось отражение.

А Морис, не получив ответа, с торжествующим видом продолжал:

– Все становится на свои места, как только узнаешь, что люди – пришельцы из космоса, уничтожившие, я думаю, уже не одну планету. Земля – не конечная точка на их бесконечном пути во Вселенной. Однажды люди покинут ее, высосав все соки. Им не привыкать к перемене места жительства. Но скажите, что делать тем, кого Земля породила, и кто неизбежно погибнет вместе с ней – духам природы?

– Мне кажется, единственный выход – объяснить все людям, – ответил Артур. – Они не такие жестокие безумцы, как вам кажется.

– И это вы говорите о существах, ведущих свою родословную от обезьян? – ехидно спросил Морис. – Поверивших Чарлзу Дарвину и отвергнувших божий промысел? Закрывающих глаза на археологические раскопки с их артефактами и слепо верящих бездоказательным бредням любого шарлатана от науки? Не будьте таким наивным, профессор! Не разочаровывайте меня.

– А что предлагаете вы? – спросил Артур, ухватившись за эту мысль, как за спасительную нить. – Да-да, именно вы? Как говорили древние, audiatur et altera pars – следует выслушать и противную сторону.

– Я предлагаю…, – запальчиво начал Морис, но вдруг осекся. Его взгляд потух, из них исчез воинственный огонек. – Я предлагаю, профессор, закончить наше интервью. Время, которое вы отвели мне, уже истекло. Ваша жена ждет вас.

Артур посмотрел на часы. Журналист был прав, прошло уже больше часа, и если он еще задержится, то может не успеть домой к ужину. Ульяна будет волноваться, а из-за этого Фолет непременно начнет недовольно бурчать что-то себе под нос, бросая на него косые взгляды. Вечер будет испорчен. И в данном случае оно того не стоило. Перед ним был, несомненно, мизантроп, человеконенавистник, если только не закоренелый враг рода человеческого, и переубедить его едва ли возможно, тем более за столь короткое время, которым он располагает.

– Вы правы, сейчас я должен спешить, – согласился он. – Но я хотел бы встретиться с вами еще раз. А знаете что? Приезжайте как-нибудь к нам, в замок тамплиеров, и мы продолжим наш разговор. Я познакомлю вас с женой. Поверьте, она будет рада.

– Благодарю за приглашение, профессор, – сказал Морис Бэйтс, вставая. – При случае я обязательно воспользуюсь им. Признаться, я слышал много любопытного о вашей жене и других обитателях замка. Теперь я понимаю, как вам удается уживаться всем вместе.

С этими словами он вышел из кафе и сразу же затерялся в толпе, словно став невидимым. Артур Цикаридзе долго с изумлением смотрел ему вслед. Так и не сумев объяснить себе, что означала последняя фраза журналиста, он решил не думать об этом. И без того было уже потеряно много времени.

Артур приехал в университет Саламанки на seat leone модели SC. Это был не большой и не слишком дорогой автомобиль, но достаточно удобный, быстрый и одновременно очень экономичный по расходу топлива. Артур не любил внедорожники или спортивные автокары, считая неоправданными расходы на их покупку и содержание. В принципе, он вообще не любил автомобили, сходясь в этом с Фолетом, который всем современным средствам передвижения предпочитал лошадей. Но и передвигаться по дорогам Испании, а тем более Европы, на чистокровном арабском жеребце, купленном для прогулок в окрестностях замка тамплиеров, казалось ему слишком эксцентричным.

Садясь в машину, он не заметил Мориса Бэйтса, который наблюдал за ним, стоя в густой тени дерева, делавшей его почти незаметным. Проводив ученого глазами, Морис Бэйтс достал телефон. Какое-то время помедлил, как будто сомневаясь, правильно ли он поступает. Но потом все же набрал номер и сказал несколько отрывистых слов в трубку. При этом он хмурился, словно ему не нравилось то, что он совершал.

Управляя автомобилем, Артур Цикаридзе размышлял о только что состоявшемся разговоре. Он был недоволен собой. Сейчас ему на ум приходили слова, с помощью которых, как ему казалось, он мог бы легко переубедить своего собеседника. Что бы этот журналист ни думал, но люди не так уж плохи. Взять хотя бы самого Мориса Бэйтса – он, несомненно, хороший человек, думающий, сомневающийся, пытающийся найти истину. И таких, как он, очень и очень много. И если они объединятся, то это будет такая общественная сила, с которой всем остальным жителям планеты придется считаться. И прислушиваться к ее мнению.

Мысленно набрасывая текст речи, с которой он обратится к журналисту при их следующей встрече, Артур Цикаридзе не заметил, как проехал большую часть пути. Внезапно он увидел стоявшего на обочине дороги полицейского, который жестом приказал ему остановиться. Недоумевая, ученый притормозил рядом с ним.

– Я что-то нарушил?

Полицейский был огромного роста и могучий, словно скала, но казался неуверенным в себе. Он как будто сомневался в законности своих действий и заранее ожидал, что водитель начнет протестовать.

– У вас все в порядке, – отрывисто сказал он. – Впереди по трассе произошло серьезное дорожно-транспортное происшествие с человеческими жертвами. Автомобили перегородили шоссе, вы не сможете проехать. Мы заворачиваем все машины на объездную дорогу. Крюк с пару километров, не больше. Затем вы вернетесь на главное шоссе.

Он указал на узкую извилистую колею, уходящую от шоссе в сторону небольшой рощицы.

– Хорошо, – не стал возражать Артур Цикаридзе. – Странно, сколько помню, здесь никогда ничего раньше не случалось.

– Хотите поговорить об этом или все-таки поедете? – мрачно посмотрел на него полицейский. И, когда автомобиль уже отъезжал, неожиданно сказал, словно оправдываясь: – Извините, но у меня приказ.

Артур не услышал его. Он осторожно вел автомобиль по грунтовой дороге, старательно объезжая все выбоины и крупные камни. Скоро шоссе скрылось из вида, вокруг были только деревья и густые кусты. Небо потемнело, предвещая дождь. Птицы, напуганные рокотом мотора, смолкли, прячась в ветвях. За очередным крутым изгибом колеи Артур неожиданно увидел замерший автомобиль и молодую черноволосую женщину около него. Он резко затормозил, чтобы избежать столкновения, и ударился грудью о руль. Ощущение было очень болезненным.

Увидев автомобиль, женщина с радостным возгласом бросилась к нему.

–– Какое счастье! – воскликнула она, подтверждая свои слова лучезарной улыбкой. – А я боялась, что мне придется здесь заночевать. Вас тоже направили в объезд?

– Я едва вас не сбил, – сердито сказал Артур, выходя из автомобиля. – Хорошо, что скорость была небольшой. Почему вы не поставили опознавательный знак, если уж решили остановиться сразу за поворотом?

– Вы мой спаситель, – глядя на него сияющими глазами, сказала женщина. – Рыцарь на белом коне. Вы не причинили бы мне вреда. Не наговаривайте на себя.

Женщина была молода и красива, из-под каре черных волос на Артура смотрели восторженные темно-зеленые глаза, умоляющие о пощаде, и он невольно смягчился. Потирая ноющую от удара грудь, он спросил уже другим тоном:

– Что у вас случилось?

– Спустило колесо, – ответила женщина с виноватым видом. – Машину занесло, и я едва не врезалась в дерево. Пришлось остановиться.

– Вероятно, острый сучок или камень прокололи покрышку, – сказал Артур. – У вас есть запасное колесо?

– В багажнике, – мило улыбнулась она. – Во всяком случае, мне бы очень хотелось, чтобы оно там было. Надеюсь, на станции техобслуживания не забыли его положить туда, когда меняли колесо в последний раз. Неужели вы сможете сами его заменить? Как мне повезло с вами!

Женщина щебетала, словно певчая птица, не умолкая. Она выглядела такой беспомощной, наивной и беспечной, что Артур невольно улыбнулся. Он подошел к багажнику ее автомобиля, открыл его и наклонился, чтобы рассмотреть, есть ли там колесо. И это было последнее, что он помнил. Внезапно он почувствовал резкую боль, и тьма накрыла его.

Волосы на затылке Артура окрасились кровью, колени безвольно подогнулись. Потеряв сознание, он с коротким стоном упал в открытый багажник.

Ламия брезгливо отбросила в сторону поднятый ею с обочины окровавленный камень, которым она ударила Артура. Она взяла мужчину за ноги и втиснула их в тесное пространство багажника. И опустила крышку. После этого она села за руль автомобиля Артура и, свернув с колеи, заехала на ней подальше в кусты. Теперь ее не было видно с дороги.

Вернувшись к своему автомобилю, Ламия достала насос и, присоединив его к аккумулятору, быстро накачало колесо, из которого незадолго до этого она сама спустила воздух. Села в машину и уехала, весело напевая.

Ламия была довольна собой. Задуманный ею план удался. Оставались сущие пустяки – позвонить хозяйке замка тамплиеров, Ульяне, и потребовать выкуп за ее мужа. Ламия не сомневалась, что та не обратится в полицию, а покорно заплатит. Об этом должен был позаботиться ее любовник, капитан Карлос Санчес.

Глава 12

Артур не вернулся к ужину, как обещал.

Сначала Ульяна ни о чем не беспокоилась, поскольку все ее внимание и время привычно поглощали заботы о малыше. Они с Артуром дали новорожденному сыну имя Артемий – в честь отца Ульяны. Ульяна помнила, что мама безумно его любила и часто говорила, словно в шутку, что умрет в тот же день, когда и он – от горя. Но глаза у нее при этом были очень серьезными. Свое обещание мама выполнила, но не так, как рассчитывала – они погибли в автокатастрофе, когда ехали в одной машине. Ульяна к тому времени уже окончила университет, была достаточно взрослой и самостоятельной. Она смогла пережить их смерть и продолжать жить без них, но в последующие годы ей очень не хватало родительской любви. И тогда она дала себе зарок, что ее дети никогда не испытают подобного чувства. Именно поэтому, по мнению Артура, она слишком баловала сыновей, особенно младшего. Но Ульяна, соглашаясь с доводами мужа, когда их слышала, сразу же забывала о них, как только брала Темушку, как они ласково называли Артемия в кругу семьи, на руки. Это было живое крошечное чудо, которое сотворила она сама – при помощи Артура, разумеется, но на его месте мог быть и другой мужчина, как в случае с зачатием Ксиу, а потому он не мог быть ее судьей. Ульяне казалось, что как бы сильно она ни любила и ни ласкала малыша, этого все равно было недостаточно – хотя бы по той причине, что однажды она могла внезапно покинуть этот мир и навсегда лишить его своей любви и ласки. И пусть сейчас всего будет больше – это лучше, чем меньше. Из переполненного колодца черпать проще, и можно дольше не испытывать жажды. Такими незамысловатыми рассуждениями Ульяна находила себе оправдание в глазах мужа – сама она в них не нуждалась. Ее материнская любовь была настолько безмерна и слепа, что не требовала никакого оправдания.

Но когда Ульяна накормила младенца, перепеленала, поиграла с ним, и тот заснул, сладко причмокивая во сне пухлыми губками, а Артура все не было, она почувствовала легкое волнение, которое вскоре усилилось и переросло в настоящую тревогу. Когда Ульяна иногда говорила себе, что на месте Артура мог быть другой мужчина, она лукавила. Она любила Артура не меньше, чем ее мать – своего мужа. Вероятно, это было наследственное, голос крови, которую ей передала мама при рождении. Без Артура она не мыслила своей жизни – ни сейчас, ни в будущем.

Оставив ребенка на попечение Мары, она в сопровождении неизменного Фолета, который чувствовал, как никто другой, ее состояние, поднялась по узкой винтовой лестнице на смотровую башню. Здесь Ульяна, вопреки обыкновению, не стала любоваться открывающимся с высоты птичьего полета потрясающим видом на окрестности, а долго, не отрывая глаз, смотрела на вьющуюся вокруг холма дорогу, по которой ее муж должен был подняться к замку.

Уже почти стемнело, и обступивший замок тамплиеров лес, обычно радующий ее, казался мрачным и зловещим. Даже в звуке струившейся между деревьями реки ей чудилась угроза. Ульяну начало томить недоброе предчувствие. Она уже несколько раз звонила Артуру, но его телефон не отвечал. Такого раньше не бывало. Фолет, также зорко всматривающийся в темноту, погладил ее по руке, словно пытаясь успокоить.

– Ты не волнуйся, – сказал он. – Может быть, сломалась машина. Это ведь не конь, который никогда не подведет.

Фолет, хорошо помнивший то время, когда автомобилей еще не было, предпочитал по старинке лошадей. И при каждом удобном случае высказывал это. Ульяна рассеянно улыбнулась, но ничего не ответила.

Неожиданно она услышала рокот автомобиля, взбирающегося на холм. И ее сердце радостно дрогнуло. Это мог быть только Артур.

Она быстро спустилась по винтовой лестнице и почти пробежала длинным коридором, уставленным через равные промежутки рыцарскими доспехами с опущенными забралами. Коридор упирался в низкую дубовую дверь, обитую гвоздями с широкими шляпками. Открыв эту дверь, она вышла в вымощенный каменными плитами дворик, заключенный между крепостными стенами. И как раз вовремя – большой черный автомобиль, остановившись у стальной решетки, преграждавшей с недавних пор проезд через арку, издал резкий и сильный звук, словно негодуя на внезапную преграду.

Фолет, несмотря на свою хромоту не отстававший от Ульяны, направился к башне, где находился механизм, приводящий в действие стальную решетку. Он потянул за рычаг, и решетка начала медленно подниматься.

– Это машина не Артура, – подходя к Ульяне, сказал маленький старичок, прекрасно видевший в непроницаемой для человеческих и даже для кошачьих глаз тьме. – И это не Артур.

Ульяна уже и сама это увидела. Человек, который вышел из автомобиля и направлялся к ней, был на голову выше ее мужа и намного шире в плечах. И на нем была полицейская форма. Он шел, гулко впечатывая подкованные железом башмаки в каменные плиты дворика, и каждый его шаг наполнял сердце Ульяны страхом. Она безмолвно смотрела на приближение полицейского, не имея сил сделать даже шага навстречу. И если бы не Фолет, который заботливо поддерживал ее, она могла бы упасть.

Полицейский остановился, не дойдя до них, словно он предпочитал сохранять расстояние между собой и обитателями замка, и хриплым, но очень звучным голосом произнес:

– Добрый вечер. Прошу извинить за беспокойство. Но дело, которое меня привело, не терпит отлагательств. Вы помните меня?

Теперь Ульяна узнала его – это был капитан жандармерии Карлос Санчес. Год назад он расследовал дело о похищении ее сына Ламией, и несколько раз посетил замок. А потом сообщил ей о том, что Ламия погибла в авиакатастрофе. С тех пор они не виделись.

– Я узнала вас, капитан Санчес, – сказала Ульяна дрожащим от волнения голосом. – К сожалению, Карлос, вы появляетесь только тогда, когда у меня случаются неприятности. Боюсь, что и на этот раз тоже. Я права?

Капитан Санчес вместо ответа гулко откашлялся, наполнив дворик отразившимся от крепостных стен тревожным эхом.

– Где ваш муж? – официальным тоном спросил он. – Вы знаете что-нибудь о его местонахождении?

– Он должен был сегодня вернуться из Саламанки, где читал лекцию в университете, – ответила Ульяна. – Но почему-то его до сих пор нет… Почему вы спрашиваете меня об этом?

– Два часа назад машину вашего мужа нашли брошенной на проселочной дороге. Поскольку тела не обнаружили, то можно предположить, что его похитили с целью выкупа… Что с вами?!

Капитан Санчес сделал невольное движение, увидев, что Ульяна пошатнулась. Он хотел подхватить ее. Но с помощью верного Фолета она устояла на ногах, только смертельно побледнела.

– Со мной все в порядке, – тихо сказала она. – А вы уверены в том, что Артура похитили?

– Думаю, что вскоре похитители, если это на самом деле похищение, попытаются связаться с вами по телефону, – ответил капитан Санчес. – Для того я и приехал сюда, чтобы предупредить вас. И присутствовать при этом разговоре.

– И как скоро они позвонят? – почти машинально произнесла Ульяна.

– Мой профессиональный опыт подсказывает, что звонка надо ждать уже очень скоро, – ответил капитан Санчес и спросил: – Мы могли бы пройти в замок? Я хотел бы дать вам инструкции, как следует говорить с преступниками.

– Фолет, проведи капитан Санчеса в каминный зал, – сказала Ульяна. – Я приду чуть позже.

Хмурый Фолет жестом пригласил полицейского идти за ним. Войдя в замок, они прошли длинным гулким коридором и вошли в зал с камином, который вечно мерзнущий Фолет разжигал каждый вечер, какой бы ни была погода снаружи. Могло показаться, что время здесь остановилось много веков назад. Пол зала устилали грубо отесанные каменные плиты, а где-то у самого потолка были прорезаны узкие окна-бойницы. Стены украшали старинные рыцарские доспехи и оружие – мечи, копья, топоры, протазаны, рогатины, перначи, цепы. Отдельно располагались луки, арбалеты, пращи и шнепперы. Это была поистине бесценная коллекция, которую прежние владельцы замка со знанием дела собирали в течение нескольких столетий. В громадном камине пылал огонь, обогревающий, а заодно скудно освещающий помещение.

– Средневековье какое-то, – недовольно пробурчал капитан Санчес, подходя к камину и пытаясь согреть сразу озябшие руки. – Выпить что-нибудь найдется, старик?

Фолет ушел и вскоре вернулся с большим кувшином вина и одним стаканом. Поставив все это на приземистый каменный стол, стоявший перед камином, он наполнил стакан вином и протянул его полицейскому. Капитан Санчес одним глотком опустошил содержимое стакана и, не спрашивая разрешения, налил себе снова. Но выпить не успел, потому что в зал вошла Ульяна. Глаза у нее были опухшие и покрасневшие, но уже без слез.

– Извините, капитан, я проверила, спит ли мой малыш, – сказала она, садясь в одно из массивных кресел, стоявших у камина. – Присаживайтесь рядом. И не смущайтесь, пейте свое вино. Здесь очень зябко. По просьбе Фолета я оставила этот зал таким, каким он был прежде, ничего не изменила. Вам нравится? Мне он кажется ужасным. Но Фолет прав, прошлое нельзя просто вычеркнуть из своей жизни, иначе оно обязательно настигнет тебя и жестоко отомстит. Я пыталась, и что получилось?

Ульяна говорила, не обращая внимания на то, слушает ли ее капитан Санчес. Она словно размышляла вслух, не замечая окружающих. Полицейский отхлебнул вино из стакана. Но теперь оно показалось ему горьким и отвратительным. Он выплеснул остатки в огонь. Злобно зашипев, языки пламени из камина метнулись к нему, словно хотели наказать за его поступок, но не дотянулись и погасли. Фолет неодобрительно посмотрел на полицейского, но ничего не сказал, а отошел в глубину зала, куда не доставал свет от камина, и как будто растворился во тьме. Однако капитан Санчес чувствовал взгляд старика на своей спине, и это заставляло его нервничать.

– Я хотел вам сказать…, – заговорил капитан Санчес, но его прервала внезапно прозвучавшая мелодия фламенко. Он испуганно вздрогнул. – Что это?

– Мой мобильный, – ответила Ульяна. Она взглянула на экран. – Это звонит Артур!

– Это не ваш муж, – покачал головой полицейский, – а его похитители. Я уверен в этом.

– Что же мне делать? – растерянно посмотрела на него Ульяна.

– Отвечайте! – повелительно сказал он. – Только переведите разговор на громкую связь, чтобы я мог все слышать.

– Артур? – тихо произнесла Ульяна в трубку.

Но в ответ раздался чужой голос. Говорила женщина, с интонациями, напоминающими шипение рассерженной змеи.

– Твой муж у меня. Ты хочешь получить его обратно?

– Что вы с ним сделали? – воскликнула Ульяна.

– Это не ответ на мой вопрос. Не трать мое время понапрасну. Так да или нет?

– Да.

– Тогда это обойдется тебе в сто миллионов евро. В противном случае он умрет. Его жизнь в твоих руках.

– Но у меня нет такой суммы, – сказала Ульяна, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Ее трясло от волнения.

– У тебя есть один час, чтобы принять решение.

– Какое решение? Я не понимаю вас!

– Ты должна решить, какой муж тебя больше устраивает – живой или мертвый, – послышался короткий злой смешок. – Я перезвоню через час. И сообщу, на какой счет отправить деньги.

Услышав короткие гудки, Ульяна перевела испуганный взгляд на полицейского.

– Они угрожают убить Артура.

– Я все слышал, – ответил он. И с участливым видом спросил: – У вас действительно нет ста миллионов на выкуп?

– Вы предлагаете заплатить? – с удивлением посмотрела на него Ульяна. – Но обычно полицейские говорят, что этого делать не стоит.

– Вы насмотрелись плохих фильмов, – хмыкнул капитан Санчес. – И, кстати, в этих фильмах тех, кого похитили, чаще всего убивают. А потом главный герой мстит за их смерть. Вы этого хотите?

– Нет! – вскрикнула Ульяна. У нее на глазах показались слезы. – Но у меня действительно нет ста миллионов наличными. И даже одного миллиона.

– Тогда дело плохо, – с сожалением произнес капитан Санчес. – Вашего мужа убьют. Я не хотел вам говорить раньше, но это уже не первый случай похищения с требованием выкупа в нашей провинции. По известным причинам это скрывают от населения. Но когда родные отказывались платить, похищенного, как правило, находили мертвым. И наоборот – после выплаты выкупа им звонили и говорили, в подвале какого заброшенного дома они могут забрать своего родственника, живого и невредимого, но, конечно, связанного и с мешком на голове. Знаете, эти похитители – своего рода современные робин гуды со своим кодексом чести, который они чтут. Так что их обещаниям и угрозам можно верить. Подумайте об этом, прежде чем принимать решение.

Ульяна опустила голову, задумавшись. Затем, тяжко вздохнув, она сказала:

– Мне нужно позвонить.

– Звоните, – сказал капитан Санчес, опуская глаза, чтобы они не выдали его радости. – Я могу выйти.

– Как хотите, – равнодушно сказала Ульяна, вставая. – Можете пока выпить вина. Фолет принесет еще, если в кувшине закончилось.

Ульяна отошла в глубину каминного зала. А Фолет, словно он только и ждал, когда прозвучит его имя, возник из темноты перед капитаном Санчесом. Полицейский от неожиданности испуганно вздрогнул.

– Никогда не подкрадывайся так ко мне, – прорычал он. – Иначе в следующий раз я могу нечаянно застрелить тебя.

– Почти то же самое мне часто говорил бывший хозяин замка, – хмыкнул старичок. – Как видите, я все еще жив, а его прах давно развеял ветер.

Полицейский суеверно перекрестился и отошел от него, не желая продолжать этот неприятный разговор. Он не собирался ссориться с обитателями замка, тем более с Фолетом, о котором ходили слухи, что он знается с нечистой силой. Подойдя к столу, капитан Санчес вылил в стакан остатки вина из кувшина и жадными глотками начал пить, не отводя глаз от пылающего в камине огня. Он ни о чем не думал. Он ждал, когда Ульяна закончит свой разговор, от которого так много зависело. В том числе и его собственное будущее. До полицейского доносился женский голос, то требовательный, то просящий, но ни одного слова он, как ни прислушивался, не мог разобрать.

Ульяна разговаривала с Бальдериком Вигманом, директором Спирит-банка. Ей было не просто решиться на этот звонок. Именно в этом банке, находящемся в швейцарском Берне, хранились деньги, завещанные Ксиу его дедом Хенг Хо. Получить наследство Ксиу мог только по достижении совершеннолетия. Пока же текущий счет мальчика, открытый в банке, каждый месяц пополнялся процентами с основного капитала. Ульяна, как опекун своего сына, могла ими распоряжаться по своему усмотрению. Но она даже не вспоминала о них, пока год назад, когда похитили Ксиу и потребовали выкуп, ей не пришлось забрать из банка все, что скопилось за многие годы. И теперь, набирая номер мобильного телефона Бальдерика Вигмана, она испытывала неприятное чувство дежа вю.

– Добрый вечер, господин Вигман, – сказала она. – Помните меня?

– Как забыть, – хмыкнул Бальдерик Вигман. Он все еще не мог простить Ульяне того, что год назад она без предупреждения изъяла из его банка сто миллионов евро и даже не объяснила, чем вызвана такая срочность. Банкир посчитал тогда это женской прихотью. Поэтому сейчас он с плохо скрытым сарказмом спросил: – Как ваши дела, поправились?

– Стали еще хуже, – дрогнувшим голосом призналась Ульяна. – И мне снова срочно необходимы сто миллионов евро.

Бальдерик Вигман едва не задохнулся от возмущения. Такого расточительства он не простил бы даже собственной матери, будь она жива. Он сдержал свой праведный гнев только неимоверным усилием воли.

– У вас нет таких денег, – жестко сказал он. – За минувший год за счет процентов набралось миллионов двенадцать, не больше. И, чтобы избежать дальнейшего неприятного разговора, позвольте напомнить: мой старинный друг Хенг Хо оставил наследство своему внуку, а не его матери. Вы, к счастью, только опекун. Я не позволю вам растратить эти деньги неизвестно на что. Даже если бы мне и было известно, все равно не позволил бы. В память о Хенг Хо.

Это был справедливый упрек. Ульяне нечего было возразить. Она даже не пыталась.

– У меня есть недвижимость, – сказала она. – Я могла бы получить под нее кредит в вашем банке?

– Это долгий процесс, – заметил банкир. – Банк не меняльная лавка. В дни моей молодости в такой лавчонке любому могли выдать ссуду за пять минут, достаточно было…

– Тогда не мог бы ваш банк найти среди своих клиентов покупателей на эту недвижимость? – нетерпеливо перебила его Ульяна. Выслушивать ностальгические воспоминания банкира было выше ее сил. – Я согласна на любые условия. Можете распродавать по дешевке.

Банкир подумал и неохотно ответил:

– Это зависит от ликвидности вашей недвижимости. Что вы хотите предложить на продажу?

– Остров заброшенных кукол в Мексике, часовня костей в Португалии, лес самоубийц на острове Хонсю в Японии, костел святого Иржи в деревушке Лукова, замок Лип в Ирландии, – перечислила Ульяна. – И что-то еще, я могу прислать вам полный список.

– Насколько мне известно, все это принадлежало одному из клиентов нашего банка, – после томительной паузы сказал Бальдерик Вигман. В его голосе слышалось удивление. – Но он умер.

– И оставил по завещанию мне как матери своего сына, – пояснила Ульяна. Ей было трудно сказать это, но другого выхода она не видела.

– Так Анжело Месси – отец вашего сына? – уже с нескрываемым изумлением спросил банкир.

– Он так считал, – горько усмехнулась Ульяна, уходя от прямого ответа.

– А вы его вдова? – продолжал расспрашивать банкир, словно не мог поверить в услышанное. – Вдова Анжело Месси?

– Формально нет, – возразила она. – Наши отношения не были оформлены. Но не все ли вам равно? С юридической точки зрения сделка, которую я вам предлагаю, абсолютно чистая. Я консультировалась у юристов.

Ульяна лгала. Она не знала, так ли это. Но ей были срочно нужны деньги. И чтобы достать их, она была готова пойти на все, даже на преступление и подлог.

Бальдерик Вигман помолчал, обдумывая ее слова.

– А замок тамплиеров? – спросил он деловым тоном. – Он один стоит столько же, сколько все остальное вместе взятое. И на него гораздо проще найти покупателя.

– Замок не продается. – решительно отказалась Ульяна. – Это наш дом, в котором мы живем. Я отдам все, кроме него.

Эта вспышка обессилела Ульяну. Из ее глаз потекли долго сдерживаемые слезы, и она почти взмолилась:

– Проявите же милосердие, господин Вигман! Не мучайте меня.

– Вы меня не правильно поняли, – смущенно сказал банкир. Он не выносил женских слез даже на расстоянии. – Я исходил только из ваших интересов. И ни на чем не настаивал.

– Так я смогу получить нужную мне сумму? – настойчиво спросила Ульяна.

Прозвучавшие в ее голосе интонации заставили Бальдерика Вигмана сказать:

– Я сейчас же проведу переговоры с теми из клиентов, кого это может заинтересовать. И перезвоню вам, чтобы сообщить результат.

Глава 13

Бальдерик Вигман долго смотрел, размышляя совершенно о другом, на часы на колокольне Цитглоггетурм, словно ожидая увидеть, как дрогнет часовая стрелка. Но, так и не дождавшись, набрал номер Мартина Крюгера.

– Привет, Мартин, – сказал он, услышав густой и сочный, словно не прожаренный бифштекс с кровью, голос. По одному этому голосу можно было догадаться, что его обладатель любил много и вкусно покушать. – Хочешь заработать несколько десятков миллионов на перепродаже недвижимости? Дело верное. Absque omni exceptione. Без всякого сомнения.

– Что ты хочешь мне предложить? – спросил Мартин Крюгер. Он только что пообедал и находился в благодушном настроении.

– Думаю, тебя, как любителя древностей, может заинтересовать часовня костей в Португалии.

– Это та самая, на крыше которой какой-то чудак написал фразу «Лучше день смерти, чем день рождения»? – со смешком спросил Мартин Крюгер. – Мне о ней как-то рассказывал наш общий друг Анжело Месси. Помню, я очень смеялся. Но Анжело, кажется, тогда ее купил. Я так и не понял, зачем. Совершенно бессмысленная трата денег.

– А сейчас его вдова пытается эту часовню продать, – пояснил Бальдерик Вигман. – И еще многое другое. Ей срочно нужны деньги.

– Вдове Анжело Месси нужны деньги? – в голосе Мартина Крюгера появилась заинтересованность. – Она не сказала зачем?

– Нет, – ответил банкир. – Да, признаться, я особо и не расспрашивал.

– И совершенно напрасно, – с досадой сказал Мартин Крюгер. Помолчав, он как бы между прочим спросил: – А в твоем списке нет замка тамплиеров?

– Категорически отказывается продавать, – с сожалением ответил банкир. – Я ей предлагал, но она начала нести какую-то сентиментальную чушь. И, кажется, даже заплакала в конце.

– Заплакала – это хорошо, – довольно усмехнулся Мартин Крюгер. – Значит, еще не все потеряно. Ты обязательно позвони мне, когда она вздумает продать замок. Быть может, я его куплю. В память о моем друге и компаньоне Анжело Месси.

Он помолчал, а затем повелительным тоном сказал:

– И вот что, Бальдерик – не вздумай дать ей денег. Ни под каким видом. Это моя личная просьба. Ты меня понял?

– Я тебя понял, Мартин, – ответил банкир. – И обрати внимание, что я ни о чем не спрашиваю. Мне ни к чему знать чужие тайны. Ни твои, ни вдовы Анжело Месси.

– Никаких тайн, – запротестовал Мартин Крюгер. – Как говорится, только бизнес. А, кстати, о каких тайнах вдовы ты говоришь?

– Ты помнишь Хенг Хо, Мартин?

– Да, – ответил Мартин Крюгер, подумав. – Он из древнего рода пэн-хоу, жил в Китае. Несколько лет тому назад погиб в авиакатастрофе над Нью-Йорком. Кажется, это был теракт. Во всяком случае, так писали в газетах.

– Все верно, – сказал банкир. – Мы дружили с ним. Незадолго до своей гибели, словно предчувствуя ее, Хенг Хо завещал все деньги внуку, которого звали Ксиу. И вот только что я узнал, что мать внука Хенг Хо – еще и вдова Анжело Месси. Тебе не кажется это странным?

– Что это? – нетерпеливо спросил Мартин Крюгер. – Говори яснее!

– У меня складывается впечатление, что она из тех женщин, которых называют «черными вдовами». Все ее мужья умирают.

Жирное тело Мартина Крюгера заколыхалось от смеха, словно желе.

– Ты и в самом деле считаешь, что какой-то человек, да к тому же еще и женщина, мог убить нашего Анжело? – спросил он, вдоволь насмеявшись. – Или ты уже забыл, что он происходил из древнего рода рарогов, прирожденных убийц? Скорее бы сам Анжело уничтожил все человечество, о чем, кстати, он всегда мечтал. Ты сошел с ума, Бальдерик! Это все от того, что ты слишком много общаешься с людьми. Я всегда говорил тебе, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но для тебя главное – деньги.

– Это не правда, Мартин, – оскорбленным тоном заявил банкир. – У меня есть и другие ценности.

– И какие же? – насмешливо спросил Мартин Крюгер. Ему нравилось поддразнивать своего собеседника.

Бальдерик Вигман подумал и ответил:

– Даже за все золото мира я никогда не предам старого друга.

– Ты на что-то намекаешь? – тихо спросил Мартин Крюгер. Его короткая толстая шея налилась кровью, а голос звучал зловеще. Он подумал, что банкир разузнал об истории с Эргюсом Бэйтсом и проговорился. – Пытаешься меня шантажировать?

– Ни на что я не намекаю, Мартин, – ответил Бальдерик Вигман с удивлением. – О чем ты говоришь?

– Тоже ни о чем, – зло усмехнулся старый гном. Его благодушное послеобеденное настроение исчезло. – Так ты не забудешь о моей просьбе, я надеюсь?

– Do manus, – коротко ответил обиженный и ничего не понимающий Бальдерик Вигман. – Ручаюсь.

После разговора с банкиром Мартин Крюгер долго не мог успокоиться. Словно гроссмейстер, разбирающий шахматную партию, он обдумывал каждую сказанную фразу, искал скрытый смысл, который Вигман мог в нее вложить, переворачивал ее и так и этак. Мысли стремительно проносились в его голове, сменяя одна другую. Он думал о своих бывших компаньонах – Анжело Месси и Эргэсе Бэйтсе, о замке тамплиеров и Ульяне, о Морисе Бэйтсе и Ламии. Все они были всего лишь пешками в той грандиозной шахматной партии, которую он разыгрывал. Он должен был победить. Победа приносила ему могущество, равного которому не было ни у одного живого существа с момента зарождения жизни на земле. Поражение означало гибель. Как говорили древние, aut vincere, aut mori – или победить, или умереть.

Ставка в этой игре была слишком высокой, чтобы пренебречь любой мелочью. Даже тем, что вдове Анжело Месси зачем-то вдруг так понадобились деньги, что она начала распродавать свою недвижимость.

Обдумав эту информацию, Мартин Крюгер понял, что ею можно воспользоваться. Он решил позвонить Морису Бэйтсу, от которого уже давно не было вестей, и это начинало беспокоить его. Он любил держать все нити в своих руках и дергать за них, когда ему вздумается.

Мартин Крюгер нажал кнопку звонка, вызывая секретаря. Когда Ирэн торопливо вошла, не до конца притворив за собой дверь, словно оставляя себе путь для отступления, он гневно рявкнул:

– Не устраивай здесь сквозняков, сколько раз тебе говорить! – Сердито посопев носом, он приказал: – Соедини меня с Морисом Бэйтсом. И не вздумай с ним болтать по своему обыкновению. Quos ego! Я тебя!

Перепуганная, словно увидевшая кота мышь, девушка юркнула обратно в дверную щель. Она знала, что когда Мартин Крюгер в таком настроении, то лучше держаться от него подальше. Тем не менее, она пренебрегла угрозой и поговорила с Морисом Бэйтсом перед тем, как перевести видеозвонок на экран в кабинете.

– Будь осторожен, – сказала она с нежной тревогой в голосе, которую не сумела скрыть. – Он ищет, на ком бы сорвать зло. Поэтому ты только слушай и молчи. Ты меня понял? И гроза пройдет стороной.

– Спасибо, Ирэн, – сказал Морис с улыбкой, которая появлялась на его лице всегда, когда он разговаривал с девушкой. – No me importa que el mundo se termine si estamos juntos tú y yo. Не важно, что наступит конец света, если мы будем вместе – ты и я.

– Я все-таки выучу испанский, – пообещала Ирэн. – И ты уже не сможешь дразнить меня.

– Te echo mucho de menos, amor mío, – произнес Морис. – Я по тебе скучаю, любовь моя.

– Перестань, – уже строго сказала Ирэн. – Будь серьезен! Я соединяю тебя с боссом.

Морис Бэйтс хотел ответить, но с экрана мобильного телефона на него уже смотрело грозное лицо Мартина Крюгера, и он закашлялся, поперхнувшись словами.

– Как наши дела, Морис? – отрывисто спросил Мартин Крюгер, сверля его маленькими злыми глазками. – Ты давно не звонил мне. Я начинаю беспокоиться.

– Я жду звонка от Ламии, – ответил Морис Бэйтс. – После этого собирался сразу позвонить. Надеюсь, что у нее все получится.

– И о чем ты собирался мне сообщить? – вкрадчиво спросил Мартин Крюгер. Он походил на большого жирного кота, приготовившегося к прыжку. – А, главное, почему я узнаю об этом только сейчас?

– Не хотелось напрасно беспокоить, – спокойно ответил Морис. – Похищение – вещь непредсказуемая. Тем более, когда имеешь дело с такой особой, как Ламия.

– О каком похищении идет речь? – спросил Мартин Крюгер с изумленным видом.

– Ламия должна похитить мужа хозяйки замка тамплиеров, – невозмутимо пояснил Морис. – А после этого мы обменяем его на библиотеку.

Какое-то время Мартин Крюгер обдумывал эти слова. Потом его лицо расплылось в улыбке.

– А ты молодец, мой мальчик, – похвалил он. – Я не ошибся в тебе. Это гениальный план – простой и эффективный. Теперь я начинаю понимать, зачем вдове Анжело Месси срочно понадобились деньги. Она собирает их на выкуп…

Внезапно он замолчал. И его лицо исказила злобная гримаса.

– Но при чем здесь деньги? Мне нужна библиотека, а не деньги! Что происходит, Морис?

– Я не знаю ничего о деньгах, – сухо ответил Морис Бэйтс. – Я даже не знаю, удалось ли похищение. С некоторого времени Ламия не отвечает на мои звонки.

Лицо Мартина Крюгера побагровело от ярости.

– Уж не вздумала ли эта чертова девка обвести нас вокруг пальца? От нее всего можно ждать!

– Я такого же мнения, – заметил Морис Бэйтс. – Было ошибкой полагаться на нее. Но мне ее навязали, даже не спросив моего мнения.

Мартин Крюгер ничего не ответил на эту дерзость, признавая упрек справедливым. Едва сдерживая бушующую в нем ярость, он сказал:

– Найди ее, Морис. И если наши опасения справедливы… Тогда доставь ее ко мне. Я сам вырву из ее груди сердце. И съем его, еще трепещущее, у нее на глазах, пока она будет умирать.

Морис Бэйтс невольно содрогнулся. Он не сомневался, что Мартин Крюгер выполнит свою угрозу.

– Я найду ее, – пообещал он.

Мартин Крюгер мрачно улыбнулся.

– Это в твоих интересах, мой мальчик. – сказал он. – Помнишь, что говорили наши предки? Auferte malum ех vobis. Исторгните зло из среды вашей. Ты понимаешь, что это значит?

– И что же?

– Nemo me impune lacessit. Никто меня не оскорбит безнаказанно.

– Я не подведу, обещаю, – сказал Морис Бэйтс, помолчав. – Я знаю, с кем имею дело.

На этот раз Мартину Крюгеру было не до того, чтобы вникать в скрытый смысл сказанных слов. Он удовлетворенно кивнул головой. До сих пор у него не было повода сомневаться в преданности Мориса Бэйтса. И он был уверен, что так будет и впредь.

Глава 14

В ожидании звонка от банкира Ульяна потеряннобродила по замку, словно искала места, где рой ее встревоженных мыслей мог бы успокоиться, и она бы начала думать логически и разумно. Но такого уголка не находилось. Доспехи рыцарей, которыми были уставлены коридоры, оружие на стенах, узкие бойницы вместо окон – все это было чужеродным, пугающим, и напоминало ей о том, о ком она хотела бы забыть и даже, как ей казалось до этого вечера, забыла – о бывшем хозяине замка тамплиеров, Анжело Месси.

Сейчас она понимала, что ей не удалось не только это, но и обмануть свою судьбу. Жалкая попытка с треском провалилась. Ей не надо было соглашаться на роль вдовы Анжело Месси, особенно после того, как она стала невольной свидетельницей его гибели от рук Хенг Хо. Старый китаец отомстил за своего сына, которого тот убил. И тем самым освободил ее от этого ужасного существа, которого и человеком-то назвать язык не поворачивается. Она искренне благодарна Хенг Хо за это. Но за все хорошее в жизни приходится расплачиваться. И очень часто цена слишком высока. Сначала был похищен ее сын Ксиу, сейчас Артур… Если бы она знала, что так будет! Но в том-то дело, что человеку не дано знать будущего. Зато ему дано право выбора. Приняв в дар замок тамплиеров, она сделала неправильный выбор.

Ульяна спустилась в холл и увидела висевшее над массивной дубовой дверью изображение Девы Марии с младенцем на руках. Икону разместили здесь по ее приказу несколько лет назад, как только она поселилась в замке тамплиеров. Возможно, с ее помощью Ульяна надеялась избавиться от призраков прошлого, населяющих замок тамплиеров.

– Но, Господи, не слишком ли жестокая кара за мою ошибку? – не сдержавшись, горестно воскликнула Ульяна, обращаясь к младенцу Иисусу.

Однако суровое личико юного Иисуса Христа, неодобрительно взирающего на нее с иконы, подсказало ей то, что Ульяна знала и сама – она лицемерит, пусть даже невольно. Если с Артуром случится самое худшее, то виновата в этом будет только она. И ни к чему списывать все на женскую слабость и обстоятельства, вынудившие ее закрыть глаза на многое, пренебречь основными христианскими ценностями – моралью, совестью, милосердием. Она обманула Анжело Месси, сказав, что беременна от него, она радовалась его ужасной смерти от яда, она приняла в дар замок тамплиеров, по которому, быть может, до сих пор бродит, проклиная ее, неуспокоенный дух несчастного безумца, вообразившего себя рыцарем-тамплиером…

Ульяна опустилась на колени, не чувствуя ледяного холода каменных плит, и взмолилась, обращаясь к Деве Марии.

– Матерь Божья, ты сама мать, ты должна меня понять! Все, что я сделала – только ради своего сына…

Рыдания, вырвавшиеся из груди Ульяны, не дали ей договорить. А когда она справилась со слезами и хотела продолжить разговор с Девой Марией, внезапно заиграла мелодия испанского танца. Звонил Бальдерик Вигман.

– Мне очень жаль, – голосом, в котором не было ни капли жалости или каких-либо других чувств, сказал он. – Но я не смогу быть вам полезен. Если вам действительно так нужны деньги, то попытайтесь найти их в другом месте.

– Но почему…? – начала Ульяна, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Она перевела растерянный взгляд с телефона на икону. Но не увидела ничего, что могло бы внушить ей надежду. Юный Иисус был по-прежнему суров, Дева Мария смотрела на нее с упреком.

– Значит, ты и на этот раз предоставляешь мне свободу выбора? – горько усмехнувшись, спросила Ульяна. – Бог помогает только тем, кто помогает себе сам? Так знай, что я снова пойду на все, лишь бы спасти любимого человека. Это мой выбор. И пусть я буду проклята навеки!

По ее лицу было видно, что она приняла какое-то решение. Ульяна быстрым шагом прошла в каминный зал, где хмуро молчавший капитан Санчес пил стакан за стаканом вино, которое ему подносил Фолет, усердно выполняя приказ хозяйки. На столике перед полицейским уже стояло четыре или пять пустых кувшинов, один из них был разбит.

– Наконец-то, – проворчал он, увидев Ульяну. – А я уже думал, что никогда вас не увижу. И проведу всю оставшуюся жизнь в компании вашего мерзкого карлика.

– У меня плохие новости, – сказала она. – Денег мне не дали. Но у меня есть кое-какой антиквариат. Как вы думаете, похитители согласятся обменять на него Артура?

– Обменять? – не понял ее полицейский. Он был уже почти пьян и медленно соображал. – На что?

– Золотые монеты и слитки, драгоценные камни, ювелирные украшения, – перечислила Ульяна. – Думаю, что если их продать, то общая сумма намного превысит сто миллионов евро. Но мне все равно. Лишь бы вернули моего мужа.

– Мне надо посмотреть и оценить самому – заявил капитан Санчес. – И если то, что вы говорите, соответствует действительности… Тогда я попытаюсь убедить похитителей. Но ничего не обещаю.

– Идите за мной, – сказала Ульяна. – Фолет, принеси ключи от библиотеки.

Они спустились в подвал. Капитан Санчес шел за Ульяной, освещавшей себе путь фонарем. Полицейский часто озирался, каждый раз с содроганием натыкаясь на горящие в полумраке, точно у кошки, глаза Фолета, бесшумно сопровождающего их. Тишину нарушали только шаги полицейского, гулко цокающего подкованными башмаками о каменную лестницу, и его тяжелое хриплое дыхание.

Ульяна остановилась перед низкой дверью, окованной множеством гвоздей с широкими шляпками в виде креста тамплиеров, и открыла ее большим ключом с массивной витиеватой головкой. Войдя, капитан Санчес увидел помещение с аккуратно расставленными на полках книгами разных размеров, от огромных фолиантов до крошечных, всего в ладонь, изданий. Но все они были в тяжелых золотых и серебряных переплетах, обильно инкрустированных драгоценными камнями. Даже неискушенному человеку было ясно, что собранные в этой библиотеке рукописи стоили целое состояние. Но капитан Санчес презрительно усмехнулся.

– И вот этот бумажный хлам вы хотите обменять на своего мужа?

Ничего не ответив, Ульяна подошла к одной из книжных полок и неожиданно для полицейского сдвинула ее в сторону. Глазам изумленного капитана Санчеса предстал люк в полу, закрытый массивной деревянной крышкой, почти сливающейся цветом с землей.

– Помогите мне, – сказала Ульяна.

Капитан Санчес ухватился за углубление на крышке и поднял ее. Он увидел лестницу, уходящую под землю. Фолет, взяв из рук Ульяны фонарь, начал спускаться первым. Полицейский с опасением посмотрел на лестницу, казавшуюся ему слишком ветхой и ненадежной.

– Она не выдержит меня, – сказал он. – Я сломаю себе шею.

– Ничего не бойтесь, – ответила Ульяна. – Лестница надежная. Ее сделал для себя бывший хозяин замка.

Капитан Санчес осторожно поставил ногу на первую ступеньку, но она даже не заскрипела под его тяжестью. Тогда он начал спускаться. Всего ступенек было восемь или девять. Внизу он увидел пещеру с низким сводом, созданную не природой, а людьми. В ярком свете фонаря, которым Фолет освещал потайную комнату, сверкали устилавшие земляной пол груды золотых монет и драгоценных камней. Капитан Санчес неловко шагнул, и под его ногой что-то хрустнуло. Он с растерянным видом поднял сломанную бриллиантовую диадему, изящную и, несомненно, очень древнюю. Полицейский, покрутив диадему в руках, небрежно отбросил ее в сторону. Он зачерпнул ладонью монеты и начал пересыпать их из руки в руку, рассматривая. Здесь были греческие тетрадрахмы, древнеримские денарии, арабские динары, испанские дублоны, русские златники, голландские дукаты и другие, неизвестные ему. Монеты лежали вперемешку с драгоценными камнями – алмазами, аметистами, гранатами, изумрудами, самые мелкие из которых были величиной с бразильский орех. Отдельно лежали ювелирные украшения – диадемы, колье, серьги, изготовленными так искусно, что крупные бриллианты и жемчужины, вставленные в их оправы, не стоили ничего в сравнении с самой работой древних мастеров.

Капитан Санчес взял в руки тяжелый кусок золота округлой формы, потускневший от времени. Это была гигантская золотая монета. На одной из ее сторон был изображен профиль какой-то королевы, вторую сторону украшал кленовый лист. По лицу полицейского медленно расплылась радостная ухмылка.

– Да это настоящий клад, – сказал он. – Откуда все это у вас?

– Получила в наследство вместе с замком, – ответила Ульяна. – Так мы сможем обменять Артура на все это?

– Никто в здравом уме не будет возражать на такой обмен, – решительно заявил полицейский. – Несите мешки, будем упаковывать. Ни к чему терять время.

– Мешки? – возмущенно пискнул Фолет. – Да одного мешка будет более чем достаточно!

– В этом я сомневаюсь, – покачал головой капитан Санчес. – Впрочем, если эти сокровища для вас дороже жизни вашего мужа…

– Фолет, неси дорожные мешки, с которыми мы обычно путешествуем, – приказала Ульяна. – Столько, сколько нужно. Капитан Санчес прав. Зачем мне, да и тебе, все это, если с нами не будет Артура?

Фолет ушел, что-то недовольно ворча себе под нос и бросая косые взгляды на капитана Санчеса. Полицейский злорадно ухмыльнулся ему вслед. После ухода старика он почувствовал себя намного свободнее, словно избавился от докучливого надсмотрщика, вызывающего у него невольный страх.

– Не жалейте ни о чем, – сказал он, пренебрежительно пнув груду золотых монет, рассыпавшихся со звоном. – Все это суета сует. Любовь – вот единственное, что имеет ценность в нашем мире. Ради любимого человека можно пожертвовать даже жизнью, не то что презренным металлом. Уж я-то знаю!

– Я тоже это знаю, капитан Санчес, – взглянула на него с благодарностью Ульяна. – Спасибо вам!

– За что? – искренне удивился он.

– За то, что вы со мной в эту трудную для меня минуту. За то, что вы поддерживаете меня и помогаете мне. За то, что вы такой… добрый.

Капитану Санчесу на мгновение стало стыдно. Сквозь застилавший его разум туман словно проник робкий солнечный лучик, позволивший ему увидеть все происходящее в истинном свете и содрогнуться тому, что он совершал по чужой воле. Но почти сразу он вспомнил Ламию, ее страстные ласки, нежный взгляд – и душевный порыв угас, уступив место холодной расчетливости.

– Где же этот ваш вредный старикашка? – спросил он, отводя глаза в сторону. – Его хорошо только за смертью посылать – не дождешься.

Сказав это, полицейский суеверно перекрестился. И невольно вздрогнул, увидев показавшиеся в проеме люка ноги Фолета.

– Только помяни черта, – буркнул капитан Санчес, – и он тут как тут.

– Карлос, на вас не угодишь, – невольно улыбнулась Ульяна. Казалось, она совсем не жалеет о том, что ей предстоит расстаться с несметными сокровищами. Наоборот, она выглядела повеселевшей и довольной. – Вы поможете нам собраться все это? Фолет, где мешки? Ссыпай не глядя!

Но рачительный Фолет настоял на том, чтобы монеты собирали в один баул, который он принес, драгоценные камни – в другой, а ювелирные украшения – в третий. Ульяне, как женщине, понимающей в этом толк, он поручил складывать ювелирные украшения, капитану Санчесу досталось золото, а сам Фолет начал подбирать драгоценные камни. Старик подолгу любовался ими перед тем, как с тяжким вздохом опустить в баул. Больше всего ему нравились изумруды, напоминавшие цветом зеленые глаза Ульяны. С ними Фолет расставался очень неохотно. Только мысль о том, что возвращение мужа снова сделает Ульяну счастливой, удерживала старика от протеста и бунта.

Когда большие кожаные баулы были уже почти полны, а на земляном полу лишь кое-где виднелись редкие драгоценности, телефон Ульяны заиграл мелодию. Она побледнела и растерянно оглянулась на капитана Санчеса.

– Это они, – прошептала она, словно опасаясь, что ее услышит кто-то посторонний. – Что мне говорить?

– Отдайте мне телефон, – грубо потребовал полицейский. – В отличие от вас я знаю, что и как надо сказать.

Почти выхватив из дрожащих рук женщины телефон, он рявкнул в трубку:

– Говорит капитан Санчес. Уверен, вы знаете, кто я такой. Слушайте меня внимательно и не перебивайте! – После короткой паузы он продолжил: – Денег на выкуп, который вы потребовали, нет. Но зато есть древние золотые монеты, драгоценные камни и прочий антиквариат. Это намного лучше, чем бумажки, которые вы хотели получить. Уж я-то разбираюсь в этом! Поэтому предлагаю обмен. Говорите время и место, куда я доставлю сокровища. А вы – мужа хозяйки замка тамплиеров, которого похитили. И если с его головы упал хотя бы один волос – вы об этом пожалеете, не будь я Карлосом Санчесом!

Какое-то время он слушал, сохраняя угрожающее выражение своего и без того свирепого лица. На него было страшно смотреть. От всей его громадной фигуры веяло уверенностью и силой.

– До скорой встречи, – сказал он. – Но помните, о чем я вас предупредил!

Он повернулся к Ульяне и, торжествующе улыбаясь, словно только что одержал победу над врагом, отрывисто произнес:

– Они согласны. Встреча назначена через час. Я поеду один. И привезу вашего мужа. Даже не сомневайтесь. Они хорошо знают, кто такой Карлос Санчес. И не будут рисковать, нарушая наш договор. Вам не о чем беспокоиться.

– Карлос, – голос Ульяны прервался от волнения и с трудом сдерживаемых слез. – Я в вечном долгу перед вами. Чем я смогу вас отблагодарить?

– Дело еще не сделано, – отмахнулся полицейский. Он был рад не меньше Ульяны, что все так удачно складывается. – Поговорим о благодарности позже. А пока нам надо перенести эти баулы в мою машину. И хорошо бы поторопиться, а то я могу опоздать.

– Фолет, позови Гомеса и Хуанито, пусть они помогут, – распорядилась Ульяна. И пояснила насторожившемуся полицейскому: – Это наши повар и конюх, они уже несколько лет живут в замке.

– А им можно доверять? – спросил тот, хмурясь.

– Я верю им, как самой себе или вам, Карлос, – ответила Ульяна. – Они очень преданные мне люди и любят Артура.

Фолет ушел и вскоре вернулся в сопровождении повара Гомеса, дородного широкоплечего мужчины с пухлыми красными щеками, и конюха Хуанито, невысокого и худощавого, с неизменной жокейской кепкой на голове. Все вместе они перенесли мешки из подвала во дворик, где уже собрались остальные обитатели замка – юные горничные Алисия, Беатрис и Доротеа и Агата, степенная женщина средних лет, исполнявшая обязанности экономки. Все они уже знали от Фолета о случившемся и успели поплакать, о чем красноречиво свидетельствовали их лица. Не было только Мары и Ксиу, которые не отходили от спящего младенца. Капитан Санчес с недовольным видом оглядел всю компанию, сбившуюся в тесную молчаливую встревоженную стайку, и обратился к Ульяне.

– Прикажите им молчать обо всем, что происходит. Я уже говорил, что слухи могут вызвать панику среди жителей провинции. Вы понимаете меня?

– Да, – кивнула ничего не понимающая Ульяна. – Они будут молчать, обещаю.

Погрузив тяжелые баулы в машину, капитан Санчес уехал, забыв попрощаться. Ульяна провожала его глазами, пока тьма не поглотила автомобиль. Но и потом она не вернулась в замок, а осталась во дворе. Не ушли и другие обитатели замка. Они готовы были простоять здесь всю ночь в ожидании Артура, а если потребуется, то и больше. Каждый надеялся увидеть его первым и громким радостным криком известить об этом других.

Только Фолет не верил в его счастливое возвращение. Он изводил себя попреками, укоряя за то, что незаметно для всех не забрался в машину полицейского и не уехал с ним. Тогда бы он мог, если бы потребовалось, помочь ему в освобождении Артура. Такие мысли мелькали в голове старика, пока капитан Санчес закидывал баулы в автомобиль, но в последнюю минуту он струсил. Фолет был домашний дух, и все, что происходило за стенами замка тамплиеров, его пугало. Это был мир, в котором он чувствовал себя беззащитным, словно маленький ребенок. В солнечный день Фолет боялся даже собственной тени – ему казалось, что она, неотступно следуя за ним, преследует его. Об этом вечно живущем в нем страхе знала только Мара, его жена. Одна она могла вдохновить его на мужественный поступок. Но Мары рядом не оказалось, она была занята младенцем, и Фолет остался. А сейчас он проклинал себя за это. От стыда не смея поднять глаз на Ульяну, он надвинул поглубже на лоб свою фригийскую шапочку. Но все же не отходил от нее. Пока Мара оберегала младенца, он защищал его мать. Так они распределили между собой обязанности, оберегая хозяев замка тамплиеров, которым служили верой и правдой не по принуждению или долгу, а по собственному желанию, и каждый был доволен. Мара души не чаяла в малыше, Фолет любил Ульяну как родную дочь.

А тем временем ничего не знавший об этом капитан Санчес спешил к Ламии. Его автомобиль походил на большую черную птицу, с громким клекотом и в ореоле пламени летящую по ночному пустынному шоссе. Он выполнил свою задачу и теперь с нетерпением ожидал награду, обещанную ему по возвращении. Тревожные мысли о том, что он совершает поступок, перечеркивающий всю его прошлую жизнь, иногда, словно порыв ледяного ветра, посещавшие полицейского в замке, были напрочь забыты в предвкушении того наслаждения, которое ему могла доставить единственная женщина на свете – Ламия. Ни о чем другом он сейчас думать не мог.

Глава 15

Ламия была взбешена повелительным тоном, которым с ней говорил по телефону капитан Санчес. А еще больше тем, что он пошел на поводу у хозяйки замка тамплиеров, этой хитрой рыжеволосой ведьмы, и согласился взять выкуп за ее мужа не деньгами, а антиквариатом, едва ли имеющим какую-то ценность, кроме музейной. Ламия в ярости металась по дому, круша все, что попадалось ей под руку. Если бы в эту минуту появился Карлос Санчес, она с удовольствием вонзила бы свои острые зубки в его шею и не разжала бы челюсти, пока он не умер. И сладострастно наслаждалась бы конвульсивными содроганиями его безвольно обмякшего тела.

Но полицейский не появился, крушить было уже нечего, и Ламия, упав в кресло возле камина, замерла, упиваясь мыслями о мщении. Однако вскоре слепая, почти безумная ненависть начала спадать. Горящий в камине огонь завораживал ее, принося успокоение. Вспышка ярости, одна из тех, которым она была подвержена и во время которых была не в силах себя сдерживать, угасла. Ламия снова могла думать разумно. И она решила дождаться Карлоса Санчеса, прежде чем принять окончательное решение о дальнейшей судьбе запертого в багажнике ее автомобиля муже хозяйки замка тамплиеров. Он все еще был в беспамятстве после удара по голове и ничем ей не докучал. На всякий случай Ламия связала ему руки крепкой веревкой и закутала голову в кусок ткани, чтобы он ничего не мог видеть или предпринять, если бы очнулся.

Услышав шум въезжающего во двор автомобиля, Ламия вышла из дома, чтобы избежать расспросов о беспорядке, который она учинила. Счастливый вид Карлоса Санчеса едва не вызвал у нее новый припадок бешенства. Но она сдержала порыв.

– Что все это значит? – почти прошипела Ламия, уклоняясь от поцелуя. – Почему ты не настоял на наших условиях?

Карлос Санчес, нависавший над ней словно гора, выглядел жалким и беспомощным, пока Ламия отчитывала его, как напроказившего мальчишку. От обиды у него даже задрожали губы. Ничего не говоря, он достал из автомобиля один из баулов и бросил его к ногам Ламии. Торопливо развязал его. И она увидела груду золотых монет, потемневших от времени. Несколько монет упали на землю. Капитан Санчес нагнулся и поднял одну, затем положил на ладонь, чтобы Ламия могла лучше рассмотреть ее.

– Эту монету на аукционе можно продать за несколько сотен тысяч евро, – сказал он. – А таких целый мешок. Есть еще дороже.

– Откуда ты знаешь? – спросила Ламия, недоверчиво глядя на тускло блестевшее в лунном свете золото.

– В детстве я увлекался собиранием монет. У меня была целая коллекция. Разумеется, все, что мне удалось собрать, было дешевкой, имеющей ценность только в глазах мальчишки. Но зато я знаю все, что имеет отношение к древним монетам. Поверь мне, в этом мешке – больше, чем сто миллионов евро. Намного больше.

Глаза Ламии вспыхнули, но она попыталась скрыть их алчный блеск от полицейского и, кивнув на остальные мешки, небрежно спросила:

– В них тоже монеты?

– Еще лучше, – улыбнулся Карлос Санчес. – В одном – бесценные драгоценные камни, в другом – женские украшения из тех, которые в древности носили только царицы. Мы баснословно богаты, Ламия!

– Мы? – с презрительной гримаской на лице спросила Ламия.

Но Карлос Санчес, ничего не заметив, радостно подтвердил:

– Даже не сомневайся! Мы с тобой сможем купить не только твой остров… Как он называется?

– Кеймада-Гранди, – машинально подсказала Ламия, думая о чем-то другом.

– Не только остров Кеймада-Гранди, а целый материк. Выбирай, какой? Южную Америку? Австралию? Африку? Я брошу весь мир к твоим ногам!

Счастливый Карлос Санчес заключил Ламию в объятия и жадно приник к ее губам, словно изголодавшаяся за ночь пчела, пьющая утренний нектар с только что распустившегося цветка. На этот раз Ламия не сопротивлялась, позволив себя поцеловать. Но как только руки мужчины начали жадно шарить по ее телу, она решительно воспротивилась.

– Сейчас не до этого, Карлос, – отстраняясь, сказала она нежно, но настойчиво. – Или ты забыл?

– О чем? – спросил хриплым голосом Карлос Санчес. Его глаза были подернуты туманной дымкой от нахлынувшего вожделения.

– О том, что все это тебе не подарили, и оно не упало с неба, как манна небесная, – усмехнулась Ламия. – Тебе заплатили за мужа хозяйки замка тамплиеров, который в настоящую минуту лежит в багажнике моего автомобиля. И если ты в ближайшее время не вернешь его жене, то произойти может все, что угодно. Например, Ульяна – уж я-то хорошо знаю, на что она способна! – позвонит в полицию и все расскажет, упомянув твое имя. И тогда уже тебя будут разыскивать все полицейские Испании, а, быть может, и всего мира. Зачем нам это, милый?

– Ты права, – кивнул капитан Санчес. Разумные доводы Ламии несколько охладили его пыл, и к нему вернулась способность здраво рассуждать. – С Интерполом лучше не шутить. Эти ребята способны испортить жизнь кому угодно. Так ты предлагаешь…

– Я предлагаю тебе перенести эти баулы в мою машину, а самому вернуться в замок тамплиеров с мужем его хозяйки, – сказала Ламия. – А я тем временем соберу все наши вещи, и когда ты вернешься, мы сразу уедем. Для начала за пределы Испании, а затем так далеко, что нас никогда и никто не найдет. Через несколько дней мы уже будем бродить по нашему острову нагишом, купаться в океане и наслаждаться жизнью. Это будет чудесно!

Ламия взглянула в глаза Карлоса Санчеса, и он потерял желание ей возражать. Полицейский сделал все, что она хотела от него. Сначала он перенес баулы с драгоценностями в автомобиль Ламии, а затем в свой внедорожник – почти безжизненное тело Артура. Уже сидя за рулем, капитан Санчес спросил:

– А если он очнется и узнает меня, что тогда? Ведь это я направил его на проселочную дорогу, где ты его поджидала.

– Это вряд ли, – возразила Ламия. – После такого удара по голове он, придя в сознание, едва ли сразу вспомнит свое имя, а не то что полицейского, которого он видел только мельком. Не будь трусишкой! Ты слишком мнителен для своей комплекции, мой Кинг-Конг!

Успокоенный Карлос Санчес улыбнулся шутке. Он уже выезжал со двора, когда Ламия его окликнула.

– Да, чуть не забыла, – сказала она. – Ты не торопись уезжать из замка тамплиеров. Это может вызвать подозрение у Ульяны. Она настоящая ведьма, поверь мне. Будь с ней осторожен.

– И что я должен там делать? – хмуро спросил капитан Санчес. Ему не нравилась эта новая задержка.

– Поговори о чем-нибудь, выпей вина, в конце концов, приволокнись за ней, – усмехнулась Ламия. – Воспользуйся тем, что ее муж без сознания. Другого такого шанса может и не представиться. В общем, произведи впечатление человека, честно выполнившего свой долг и ждущего за это награды.

– Зачем мне это? – удивился полицейский, приняв слова Ламии за чистую монету. Он уже давно перестал понимать, когда она шутит, а когда говорит серьезно. Иногда ему даже казалось, что она постоянно над ним смеется, не принимая всерьез, а только используя в своих интересах. Но он прогонял эти мысли прочь.

– Может быть, пригодится, – сказала Ламия, кривя тонкие губы в насмешливой улыбке. – Мы не знаем своего будущего.

– Я знаю, – заверил ее полицейский. – Даже не сомневайся. Ты будешь скучать по мне, пока я не вернусь?

– Еще как, – изобразив грусть, вздохнула Ламия. – И все же ты не торопись, Карлос. Впереди у нас целая вечность. Не забывай об этом, милый!

Помахав ей рукой, Карлос Санчес выехал со двора. Если бы не стоны, которые изредка доносились с заднего сиденья автомобиля, где в неловкой позе полулежал муж хозяйки замка тамплиеров, пристегнутый ремнем безопасности, он чувствовал бы себя абсолютно счастливым. То, что ему предстояло сделать, заставляло полицейского испытывать тревогу. И только мысль, что это испытание последнее, не позволяла ему повернуть обратно или избавиться от Артура, не доезжая до замка, оставив его на обочине дороги.

Поднявшись на холм, автомобиль проехал под аркой с поднятой стальной решеткой. Свет фар выхватил из темноты встревоженные бледные лица обитателей замка, ожидающих его приезда. Не успел автомобиль остановиться, как они бросились к нему, рискуя попасть под колеса.

– Он без сознания, – предупредил капитан Санчес, выходя из машины и открывая заднюю дверь. – Но жить будет.

Горничные и Агата заплакали в голос, увидев неподвижное тело Артура и его окровавленные волосы. Гомес и Хуанито, всхлипывая, вытирали слезы рукавами. Фолет обхватил голову руками и качал ею, словно игрушечный китайский болванчик, вне себя от горя. Ульяна сильно, до боли, прикусила губу и сдержала стон, готовый вырваться из ее горла. Она одна сохранила способность к разумным действиям.

– Гомес, Хуанито, достаньте Артура из машины и отнесите в мою спальню, – распорядилась она. – Фолет, предупреди Мару, что, возможно, потребуется ее помощь. Я буду знать точно после того, как осмотрю рану Артура. Агата, успокойте Алисию, Беатрис и Доротею, а прежде перестаньте рыдать сама. Слезами горю не поможешь.

Капитан Санчес с невольным уважением смотрел на Ульяну. Он понимал, чего ей стоила подобная выдержка в такую минуту, и восхищался ее мужеством.

– С вашим мужем не очень-то церемонились, – сказал он, подходя к Ульяне. – Но они за это поплатятся, обещаю.

Ульяна обернулась к нему. Она хотела что-то сказать, но передумала. Вместо этого она, встав на цыпочки, чтобы дотянуться до щеки полицейского, поцеловала его.

– Спасибо, Карлос, – с благодарностью сказала Ульяна. – Вы всегда будете желанным гостем в этом доме.

Карлос Санчес потер щеку. То место, куда его поцеловала Ульяна, горело огнем, словно она прикоснулась к нему раскаленным железом, а не мягкими нежными губами.

– Я могу вам сейчас чем-то помочь? – пробормотал он, вспомнив наставление Ламии.

– Если только отнести моего мужа наверх, – сказала Ульяна, глядя на то, как повар и конюх неловко пытаются взять Артура на руки. Один был слишком изнежен, другой мал и тщедушен, как все бывшие жокеи. – Боюсь, что Гомесу и Хуанито это не под силу.

Ни слова не говоря, капитан Санчес подхватил Артура на руки и легко, словно тот был ребенком, понес его, бережно прижимая к своей груди. Ульяна шла перед ним, открывая двери и показывая путь. Все остальные обитатели замка, включая замыкающего колонну прихрамывающего сильнее обыкновенного Фолета, шли за ними, словно почетный эскорт.

В спальне Ульяны их уже ждала Мара с младенцем на руках. Рядом с ними, как верный бдительный страж, застыл Ксиу. Лицо мальчика было бледным, но очень решительным. К его поясу был прикреплен рыцарский кинжал, который он снял со стены в каминном зале. После того, как полицейский опустил Артура на кровать, Мара передала малыша Ульяне и склонилась над мужчиной. Осмотрев рану на затылке, она отрывисто начала отдавать распоряжения:

– Алисия, Беатрис и Доротеа, принесите горячей воды, ватные тампоны, бинты. Агата, чистые полотенца. Фолет, найди в моей комнате пузырек с травяным настоем ядовито-зеленого цвета. Срочно неси сюда. А вы, Гомес и Хуанито, убирайтесь отсюда прочь. Терпеть не могу хныкающих мужчин.

– А что делать мне? – спросила Ульяна.

– Тоже уходи и покорми сына, – велела Мара. – Темушка сейчас проснется и будет очень голодным.

И, как будто он только этого и дожидался, младенец на руках Ульяны заворочался и загугукал, просыпаясь. Но Ульяна не вышла из комнаты. Она отошла за балдахин кровати, где ее никто не мог увидеть, и приложила малыша к груди. Он тотчас ухватился за сосок и зачмокал губами с такой яростью, словно его кормили в последний раз не несколько часов назад, а как минимум сутки. Ульяна невольно порадовалась хорошему аппетиту своего сына. Уже сейчас он очень походил на Артура – был такой же смуглый и жизнерадостный, как его отец, редко плакал и почти всегда улыбался, глядя на окружающий его мир широко раскрытыми любознательными глазенками, пытаясь познавать его чуть ли не с первого дня рождения. Во всяком случае, Ульяне так казалось. Она хотела в это верить и верила, кто бы ей что ни говорил о бессознательных рефлексах младенцев.

– С нашим папой все будет хорошо, – прошептала она, склоняясь над малышом и вытирая капнувшую на крошечный лобик слезинку, которая на мгновение оторвала его от еды. – Потому что он самый сильный и лучший в мире. И ты, Темушка, будешь таким же, когда вырастешь.

Выслушав ее и утвердительно гукнув, младенец снова принялся высасывать из груди молоко. Ульяна затихла, блаженно улыбаясь. Она была счастлива, несмотря ни на что. Все были живы и находились дома, под ее заботливым крылом, где с ними ничего плохого уже не могло случиться. Замок тамплиеров был неприступен, Ульяна это знала, и внутрь его стен не могло проникнуть никакое зло.

Внезапно Ульяна вспомнила, что решетка, преграждающая путь в замок, до сих пор поднята. Уверенность сразу покинула ее.

– Фолет, – позвала она, не переставая кормить младенца. – Ты слышишь меня?

И тот мгновенно откликнулся, как будто все это время стоял за балдахином в ожидании ее приказаний.

– Немедленно опусти решетку. Нам не нужны незваные гости в замке.

– А капитан Санчес? – спросил Фолет, не заботясь о том, что полицейский стоял рядом с ним и мог по-своему истолковать его слова.

– Званый или незваный, но я ухожу, – произнес Карлос Санчес, не дожидаясь ответа Ульяны. Он решил, что провел в замке достаточно времени для того, чтобы не вызвать недовольство Ламии. – Прощайте, Ульяна!

Не прощаясь больше ни с кем, словно их и не было, капитан Санчес поспешил выйти из комнаты. Фолет засеменил следом. Он проводил полицейского до машины, а когда тот уехал, опустил решетку. Теперь в замок тамплиеров не смогла бы проникнуть даже мышь, если только она не была летучей. Затем Фолет вернулся в спальню, где лежал Артур. С его головы и лица уже смыли кровь и грязь, а самого мужчину переодели во все чистое. Он ровно и глубоко дышал с закрытыми глазами. После того, как Мара влила ему в рот ложку своей чудодейственной настойки, жар начал спадать, и обморок сменил крепкий сон.

– Когда он проснется, то будет здоров, – сказала Мара, медленно проведя ладонью над лицом мужчины, не прикасаясь к нему. – А через день-два уже сможет ходить и носить на руках своего сына.

– Ты уверена в этом? – спросила Ульяна, глядя на спящего мужа сияющими от счастья глазами. Насытившийся малыш также сонно сопел на ее руках.

– Мне ли этого не знать, – успокоила ее Мара. – За последнюю сотню лет я столько людей вытащила с того света, когда ваши врачи уже отказались от них, что даже их имена вспомнить трудно. Их привозили домой хоронить, а я поднимала на ноги. Спроси об этом любого в нашей деревне. Да хотя бы и моего муженька.

Фолет, который все это время стоял за спиной Ульяны, согласно закивал головой:

– Святая истинная правда! – подтвердил он. – Мне ли не знать!

И крошечный безобразный старичок обменялся со своей высокорослой красавицей-женой любящим взглядом. В это мгновение Мара выглядела такой юной, что могла показаться младшей сестрой Ульяны. Но Ульяна уже настолько привыкла к подобным метаморфозам Мары, что перестала обращать на них внимание и даже думать об этом.

Глава 16

Въехав во двор, капитан Санчес не увидел автомобиля Ламии. Это насторожило его. А когда он заметил, что дверь дома распахнута настежь, то встревожился по-настоящему. Он понял, что в его отсутствие случилась какая-то неприятность.

В доме было темно, дрова в камине давно догорели и огонь погас, только угли изредка вспыхивали, потрескивая. Полицейский осторожно переступил порог и вошел внутрь, каждое мгновение ожидая нападения и готовый его отразить. Но ничего не произошло. Он нашарил рукой выключатель на стене и включил свет. Комната носила явные следы отчаянной борьбы. Мебель была поломана, везде валялись черепки разбитой посуды, картины на стенах висели криво или упали на пол. Судя по всему, Ламия отчаянно сопротивлялась, но ее одолели и куда-то увезли. Подумав об этом, Карлос Санчес взревел, словно разъяренный медведь. Своим огромным кулаком он ударил по каминной полке, и та разлетелась вдребезги. Один из мраморных осколков едва не попал ему в лицо, пролетев рядом с ухом.

Едва взрыв отчаяния ослабел, Карлос Санчес начал осматривать комнату, надеясь восстановить картину произошедшего. Он обшарил все уголки и даже заглянул в потухший камин, но не нашел в нем ничего, кроме золы. Когда полицейский уже отчаялся и собирался продолжить поиски во дворе, он неожиданно увидел листок бумаги, приколотый ножом к распахнутой двери. Он не заметил его раньше, потому что вошел в дом в темноте

Капитан Санчес отбросил нож и взял листок в руки. Писали второпях, и почерк был неразборчивый. Поэтому смысл написанного не сразу дошел до его сознания.

«Не пытайся меня разыскивать, только зря потратишь время. Возвращайся к своей жене и детям. Ты меня разочаровал. Ты такой же плохой полицейский, как любовник. Даже Антонио Рамирас лучше тебя».

Он перечитал записку еще раз. Наконец понял. На какое-то мгновение ему показалось, что в комнате погас свет, потом вспыхнул снова, болезненно ударив по глазам.

Подписи не было, но он прекрасно знал, кто написал это. Он как будто слышал голос Ламии и ее издевательский смех. Только она могла быть такой жестокой. Он всегда это знал. Однако страсть затмевала его разум, и он слепо подчинялся ей. Но теперь прозрел. Он не будет ее разыскивать. Ламия права, лучше всего ему вернуться к жене и детям, и забыть о ней, как о дурном сне. Тогда у него все еще может быть хорошо. Если не сейчас, то когда-нибудь в будущем.

Думая так, Карлос Санчес смял записку и машинально положил ее в карман. Вышел из дома, забыв выключить свет и закрыть за собой дверь. Он двигался, как сомнамбула. Сел за руль автомобиля и выехал со двора, оставив открытыми ворота. Доехал до шоссе и остановился, как будто сомневаясь, в какую сторону надо повернуть. Налево был Леон, направо – Мадрид. Неожиданно в его памяти всплыла одна из фраз послания Ламии: «Даже Антонио Рамирас лучше тебя». На лице полицейского появилась не предвещающая ничего доброго улыбка. Он резко нажал на педаль газа и повернул руль направо.

В это утро Антонио Рамирас проснулся с жуткой головной болью. Накануне он весь день и весь вечер пытался дозвониться до Ламии, но она не отвечала. Сначала он тревожился за нее, представляя все возможные бедствия, которые могли с ней приключиться в Мадриде, затем обиделся, потом разозлился. Зашел в бар и выпил несколько коктейлей. Он не помнил, как добрался после этого домой, но утреннее пробуждение привело его в ужас – костюм, который он не снял, был безнадежно испорчен, залит вином и в нескольких местах порван. Всегда аккуратная бородка была растрепана и выглядела мочалкой. Желтовато-бледное лицо казалось измятым, а под глазом багровел синяк. Кажется, он с кем-то подрался в баре, смутно вспомнил Антонио Рамирас. Но не был в этом уверен. Возможно, его ограбили и избили по пути из бара домой. Он испытывал периодически подступающую к горлу тошноту и головокружение. Вероятно, у него было легкое сотрясение мозга.

Он встал, принял душ и почистил зубы, потом с отвращением выпил чашку горького кофе, чтобы избавиться от тошноты, и проглотил таблетку от головной боли, затем еще одну. После этого он оделся, вопреки обыкновению не придавая значения тому, как он выглядит. Перед тем как выйти из квартиры, он на всякий случай еще раз набрал номер Ламии, но результат был тот же. Либо Ламия потеряла телефон, либо не хотела с ним разговаривать. Был еще третий вариант – с ней случилась беда, но он не хотел об этом думать.

Антонио Рамирас направился в свою адвокатскую контору. Едва он добрался до кабинета и со вздохом облегчения опустился в мягкое кресло, как раздался телефонный звонок. Звонили из банка, в котором он держал все свои деньги.

– Сеньор Рамирас, – произнес банковский служащий, – вчера нам пришлось заблокировать вашу кредитную карту. Приносим свои извинения.

Адвокат с трудом сообразил, что речь идет о карте, которую он отдал Ламии при расставании. Но из-за продолжающей терзать его головной боли он не сразу понял, что произошло, а потому почти машинально спросил:

– А по какой причине, позвольте узнать?

– Ваш кредитный лимит был исчерпан, – пояснил банковский служащий. – А на вашем счету оказалось недостаточно денег, чтобы погасить образовавшийся долг.

Он назвал сумму, которую Антонио Рамирас был должен банку после вчерашнего вечера. И спросил, когда Антонио Рамирас собирается ее возместить. Адвокат сначала не поверил и возразил:

– Этого не может быть! Вам приходили извещения? Посмотрите, на что были потрачены деньги, и вы сразу поймете, что я стал жертвой мошенников.

– Все деньги были потрачены на покупки женской одежды и ювелирных украшений, – после недолгой паузы ответил банковский служащий. – Вы по-прежнему будете утверждать, что не имеете к этим тратам никакого отношения? В таком случае, вам следует обратиться в полицию.

Антонио Рамирас был потрясен, но возражать уже не стал. При одном упоминании о полиции он почувствовал свое бессилие. Во всяком случае, теперь он знал, что Ламия была жива и здорова, когда он пытался дозвониться до нее вчера. За один день он потерял все свои многолетние накопления и, кроме того, должен был теперь банку крупную сумму.

Он пообещал клерку сегодня же заехать в банк, чтобы урегулировать возникшие осложнения.

– Вероятно, вы недавно женились, сеньор Рамирас, – произнес банковский служащий, заканчивая разговор. – Поздравляю вас!

Несмотря на поздравление, адвокат расслышал сочувствие в голосе клерка, и это почему-то рассмешило его. Боль в голове усилилась, но он не мог удержаться от смеха. Это был нервный припадок, не зависящий от его воли.

Антонио Рамирас еще не закончил смеяться, как дверь, едва не слетев с петель, распахнулась от сильного удара, и в комнату ворвался Карлос Санчес. Полицейский улыбался, но эта безжизненная улыбка была словно приклеена к его губам, и от нее лицо выглядело не приветливым, а жутким. Карлос Санчес напоминал ожившего мертвеца из фильма ужасов. При одном взгляде на него Антонио Рамирас почувствовал, как по его спине побежали струйки ледяного пота.

– Где она? – рявкнул Карлос Санчес, подходя к столу и нависая над адвокатом.

Антонио Рамирас догадался, что речь идет о Ламии.

– Я не знаю, – пролепетал он испуганно.

– Тогда чему ты радуешься? – свирепо посмотрел на него Карлос Санчес. Он не поверил адвокату. – Это ты с ней сейчас разговаривал по телефону?

– Нет, уверяю вас, – запротестовал Антонио Рамирас. – Я не говорил с ней со вчерашнего утра. Мы расстались возле отеля. Она взяла мою банковскую карту и ушла. И с тех пор мы не встречались.

– Разумеется, потому что все это время она была со мной. Но сегодня ночью она исчезла. Ты ее видел после этого? Говори правду, если не хочешь, чтобы я свернул твою куриную шейку!

При этих словах Карлос Санчес протянул свою мощную руку и схватил адвоката за горло. Антонио Рамирас почувствовал себя беспомощным. В глазах помутнело. Он начал задыхаться.

– Я говорю правду! – прохрипел он. Из его рта теперь вырывались только короткие фразы, на большее не хватало воздуха. – Она разорила меня… А теперь прячется… Вы давали ей денег?.. Она и вас бросила… Ведь это же Ламия… Она дрянь и воровка… Всегда была и такой останется…

– Не говори о ней так! – взревел взбешенный Карлос Санчес. – Ты, мерзкая тварь! Ты не лучше меня! Ты намного хуже!

Он одной рукой приподнял Антонио Рамираса со стула. Послышался сильный хруст, и голова адвоката склонилась набок. Его глаза безжизненно закатились, и зрачки побелели. Он умер мгновенно. Карлос Санчес сломал ему шею.

Полицейский не сразу понял это. Он какое-то время еще тряс Антонио Рамираса, а потом разжал руку. Адвокат упал в кресло, его голова с громким стуком ударилась о письменный стол. Карлос Санчес с недоумением посмотрел на неподвижное тело, схватил за плечи, потряс. Но все было напрасно. Антонио Рамирас не подавал признаков жизни. Не смея в это поверить, Карлос Санчес встряхивал его, словно играя с большой куклой.

– Оставьте его. Он умер. Вы его убили.

Услышав тихий, но повелительный голос за своей спиной, Карлос Санчес испуганно обернулся. И увидел замершего у порога Мориса Бэйтса, с отвращением на лице наблюдавшего за этой сценой.

– Это не я, – возразил он растерянно. – Я не хотел!

– Об этом вы будете рассказывать полицейским, а не мне, – спокойно ответил Морис Бэйтс. – А я хочу услышать о Ламии. Насколько я понимаю, это она стала яблоком раздора между вами и адвокатом?

– Она сбежала от меня, – опускаясь на стул, признался Карлос Санчес. Силы внезапно покинули его, и он не мог даже поднять руку. – Этой ночью. Села в свой автомобиль и уехала, пока я был в замке тамплиеров.

– И что вы там делали? – заинтересованно спросил Морис Бэйтс. – Не скрывайте, рассказывайте мне все, как на духу.

Карлос Санчес отвечал на его вопросы как будто помимо своей воли. Он был загипнотизирован взглядом Мориса Бэйтса. И, словно муха, не мог вырваться из опутавшей его сознание паутины. Он рассказал все, что имело отношение к Ламии и похищению мужа хозяйки замка тамплиеров.

Выслушав его, Морис Бэйтс с невольным восхищением покачал головой.

– Хитра, чертовка, – сказал он. – Всех обвела вокруг пальца, даже меня… Так вы точно не знаете, где она может находиться сейчас?

– Не знаю, – честно ответил Карлос Санчес. – Иначе зачем бы я пришел сюда?

– А вы подумайте, – почти дружески посоветовал ему Морис Бэйтс. – Вы же профессиональный полицейский. Если бы ваш разум не был затуманен ревностью, обидой и жаждой мести, и вы могли действовать обдуманно и хладнокровно, то где бы выискали ее?

– Я бы попытался найти ее автомобиль, – подумав, ответил Карлос Санчес.

– Но это иголка в стоге сена, – с досадой заметил Морис Бэйтс. – В Мадриде и его окрестностях сотни тысяч автомобилей.

– Ламия взяла его в аренду, – возразил полицейский. – А компании по аренде имеют обыкновение устанавливать на свои машины маячки слежения. Благодаря этому они могут установить местонахождение автомобиля в любое время суток при помощи спутника.

– Так почему же вы сами не воспользовались этим? – с недоумением посмотрел на него Морис Бэйтс.

– Я бы так и сделал, но сначала я хотел увидеть Антонио Рамираса, – криво усмехнувшись, признался Карлос Санчес. – И выяснить, действительно ли он лучше меня, а, главное, чем.

Морис Бэйтс с сожалением посмотрел на полицейского.

– Вы сошли с ума от ревности, капитан Санчес, – сказал он. – Может быть, суд примет это во внимание. Состояние аффекта и все такое прочее. И вас не приговорят к смертной казни.

– Мне все безразлично, – опустив голову, буркнул Карлос Санчес.

– А вашим детям нет, – ответил Морис Бэйтс. – Поэтому сейчас вы сами позвоните в полицию и признаетесь в том, что совершили. Суд, несомненно, учтет вашу явку с повинной.

Карлос Санчес покорно достал из кармана мобильный телефон и набрал номер мадридской полиции. Когда ему ответили, Мориса Бэйтса уже не было в комнате. Сообщив об убийстве, Карлос Санчес никуда не ушел, а стал терпеливо дожидаться приезда полицейских. За все это время и позже, давая показания следователю, он ни разу не вспомнил о Морисе Бэйтсе, как будто того и не было, и он не разговаривал с ним в конторе адвоката.

А Морис Бэйтс, равнодушно проводив глазами полицейскую машину, увозящую капитана Санчеса, расплатился за кофе, который он пил, сидя в кафе напротив, и направился в отель Silken Puerta America. Он рассчитывал узнать у портье адрес и телефон компании по аренде автомобилей, услугами которой воспользовалась Ламия. Возможно, Карлос Санчес был плохим мужем и любовником, а, быть может, даже и человеком, но полицейским он был хорошим, это следовало признать. Он дал ему в руки кончик ниточки, и Морис Бэйтс собирался распутать весь клубок, чтобы найти затерявшиеся в многомиллионном городе следы Ламии.

Глава 17

Упомянув имя Антонио Рамираса в записке, Ламия преследовала цель не только оскорбить капитана Санчеса, но и навести его на ложный след. Она хотела, чтобы полицейский искал ее в Мадриде в том случае, если, воспылав жаждой мести, он бросится на ее поиски. Это давало ей дополнительное время, чтобы скрыться от погони. На самом деле Ламии был нужен морской порт, где она могла бы сесть на круизный лайнер и исчезнуть от преследователей, будь то капитан Санчес, испанское правосудие или даже всемогущий Мартин Крюгер. Она была уверена, что никому и в голову не придет разыскивать ее в океане, да это была бы и безнадежная затея. Океан слишком велик, чтобы найти того, кто не хочет быть найденным. И, помимо прочего, это была бы приятная морская прогулка, а не скучное заточение на островке Кеймада-Гранди или в каком-нибудь другом глухом уголке планеты.

Ближайшие морские порты находились в Барселоне и Лиссабоне. Расстояние до обоих было примерно одинаковым, чуть свыше шестисот километров. Но Барселона находилась в Испании, где капитан Санчес был почти всемогущ, а Лиссабон – в Португалии, уже в другой стране, со своими законами и менее пристрастными к ней полицейскими и правосудием. Поэтому Ламия выбрала Лиссабон. И пока Карлос Санчес и Морис Бэйтс разыскивали ее в Мадриде, она преспокойно катила на своем автомобиле в противоположную сторону, посмеиваясь над ними и строя планы на будущее. Наконец-то она по-настоящему разбогатела, о чем мечтала всю свою жизнь. Это не были жалкие подачки Анжело Месси или Мартина Крюгера, которые она зачастую спускала в казино Монте-Карло за один день. Теперь она могла купить любое казино и, удовлетворяя свою страсть к игре, играть сутками напролет, ничем не рискуя. Это были приятные мысли.

Она доехала до Саламанки, а потом свернула на запад, взяв направление на Ла Гуардиа, откуда до Лиссабона было рукой подать. Пустынное в этот ранний утренний час шоссе и однообразный пейзаж навевали на Ламию скуку и сонливость. Она не спала всю ночь, и это начинало сказываться. Поэтому она обрадовалась, заметив одиноко бредущего по обочине мужчину с рюкзаком за плечами, который, заслышав рокот мотора ее автомобиля, поднял вверх руку с отставленным большим пальцем. При этом он продолжал идти, не оборачиваясь, как будто ни на что не надеясь. Его жест был скорее машинальным, продиктованный привычкой человека, долгое время путешествующего автостопом. Но Ламия остановилась. Это был не ее тип мужчины, но для временного попутчика, который мог бы ее развлечь и не позволить заснуть за рулем, он годился.

Мужчина был невысок и худощав, уже не молод, и явно давно не брился и не мылся. От него шел терпкий запах взмыленной лошади. Его одежда выглядела сильно поношенной и измятой, как и шляпа, которая служила ему не для красоты, а уберегала голову от палящих лучей солнца. При виде молодой красивой женщины за рулем дорогого автомобиля бродяга неожиданно пришел в раздражение.

– Едва ли вы впустите меня в машину, – сказал он с вызовом. – Так что не стоило и останавливаться.

– Это почему же? – спросила Ламия, глядя на него с любопытством. Она никогда не имела дело с мужчинами такого сорта, и он привлекал ее, как диковинный зверь.

– Я могу испачкать салон. Но это еще не самое худшее.

– А что может быть хуже? – усмехнулась Ламия. – Даже представить себе не могу.

– То, что вы можете в меня влюбиться и захотите провести со мной остаток своих дней, – ответил мужчина без тени улыбки на лице. – А зачем мне такая обуза?

– Пожалуй, ты прав, такая женщина как я – обуза для такого мужчины, как ты, – с насмешкой согласилась Ламия. – Но все равно садись. Мне скучно. Будешь развлекать меня.

– Я не клоун, – обиженно заявил он. – И не ваша марионетка.

– Как пожелаешь. Я не настаиваю.

Увидев, что она собирается уехать, бродяга сразу сменил тон.

– Постойте, – воскликнул он весело. – Вы что, шуток не понимаете?

Не отвечая, Ламия кивнула не кресло рядом с собой. И мужчина, закинув свой рюкзак на заднее сиденье, быстро забрался в автомобиль.

– Меня зовут Альфонсо, что означает «благородный» – церемонно приподняв шляпу, представился он. – А ваше имя, моя прекрасная попутчица?

– Так меня и называй, – ответила Ламия. – Прекрасной попутчицей. Мне нравится. А будешь слишком любопытным – пойдешь пешком.

Альфонсо благоразумно промолчал.

– Кстати, я не спросил, куда вы направляетесь, – сказал он, когда они уже тронулись. – Вдруг нам не по пути?

– В Ла Гуардиа, – ответила Ламия. – Мне остановиться и высадить тебя?

– Ла Гуардиа так Ла Гуардия, – примирительно заметил Альфонсо. Он явно не желал возвращаться на пыльную обочину, предпочитая мягкое кресло.– Признаюсь, мне больше нравится Севилья. Это самый красивый город Испании. И я в нем родился. Но, к сожалению, он в другой стороне.

– Я это знаю и без тебя, – равнодушно сказала Ламия. – Удиви меня чем-нибудь.

– Но вы, мне кажется, иностранка, и едва ли знаете, что Севилья считается родиной фламенко, – сказал Альфонсо. Казалось, бродяга сильно соскучился по своему родному городу и мог говорить только о нем. Сладострастно причмокнув губами, он мечтательно добавил: – В Севилье живут самые прекрасные в мире исполнительницы этого древнего испанского танца.

– И, вероятно, самые старые, – заметила Ламия с насмешкой. – Я слышала, что в Испании фламенко танцуют даже столетние старухи. Это правда? Хотела бы я посмотреть на это жуткое зрелище!

Неожиданно бродяга обиделся за своих соотечественниц.

– И ничего в этом нет смешного, – с вызовом заявил он. – Вам, иностранцам, никогда этого не понять. Ваши молодые дурехи взяли в руки кастаньеты и, как обезьяны, научились подражать нашим испанским танцовщицам. Но они презрели дуэнде, дух танца, без которого фламенко – только набор красивых поз.

– В самую точку, – злорадно согласилась Ламия. – Знаю я одну такую. Возомнила о себе! Думает, что если она поселилась в древнем испанском замке, так ей дозволено все, и даже танцевать фламенко. А если, предположим, я куплю этот замок и прогоню ее прочь – кем она тогда будет?

– Уж точно не танцовщицей фламенко, – охотно поддержал ее Альфонсо. – В моей родной Севилье…

– А ведь я действительно могу купить этот замок, – не слушая его, задумчиво произнесла Ламия. Эта мысль впервые пришла ей в голову и, как молния, поразила ее. – Раньше не могла, а теперь могу. Как ты думаешь, мой благородный попутчик, носящий славное имя Альфонсо, сколько может стоить в Испании древний замок тамплиеров? Ты случайно никогда не приценивался?

– Думаю, что недорого, – с презрением ответил Альфонсо. – Кому нужна эта обветшалая рухлядь? Вот взять, к примеру, меня. Когда я еще жил в Севилье…

– А мне он нужен, – снова не дав ему договорить, возразила Ламия. – И, кстати, тебя я могла бы взять дворецким, вместо этого пронырливого Фолета. Пошел бы ты ко мне в услужение дворецким?

– Променять свою свободу и независимость на тарелку с паэльей? – гневно воскликнул бродяга. – Нет, нет и нет, я еще не настолько низко пал! Может быть, у вас сложилось превратное представление обо мне, но спросите любого коренного жителя Севильи…

– А, может быть, ты думаешь, что я не могу купить этот замок? – с подозрением посмотрела на него Ламия. – И просто смеюсь над тобой?

– Я так не думаю, – ответил, улыбнувшись, Альфонсо.

Его улыбка неожиданно разозлила Ламию.

– Нет, думаешь, – возразила она, повысив голос. – Это на твоей гнусной физиономии написано! Но я могу доказать, что ты ошибаешься.

– Не надо мне ничего доказывать, – с тревогой произнес бродяга, увидев вспыхнувшие злобой глаза Ламии. – Я вам верю.

– Только дураки верят на слово, – криво усмехнулась Ламия. – Но ведь ты же не дурак, Альфонсо? Во всяком случае, до сих пор ты не производил такого впечатления. Рассуждал разумно и очень логично. Что же с тобой вдруг произошло?

– Высадите меня, и я снова пойду пешком, – окончательно струсив, попросил бродяга. – Так будет лучше для всех, мне кажется.

– Но не для меня, – не согласилась Ламия. – Ты своим недоверием оскорбил мое самолюбие, Альфонсо. И теперь хочешь просто так уйти? Не выйдет, Альфонсо, мой благородный друг. Тебе придется признать, что я говорила правду, и извиниться передо мной.

– Я могу извиниться и без этого, – с тоской в глазах произнес Альфонсо. – Вы только скажите!

– Ничего у тебя не выйдет, – прошипела Ламия. Она уже была почти в бешенстве. – Сейчас я остановлю машину, открою багажник, и ты убедишься. Только не пытайся сбежать от меня! Ты будешь жалеть об этом весь крохотный остаток своей паршивой жизни.

– Хорошо, я не убегу, – покорно согласился Альфонсо. Он был уже смертельно напуган почти безумным выражением лица Ламии.

Увидев небольшую рощицу, растущую вдоль обочины, Ламия свернула с шоссе и, проехав еще немного, остановила автомобиль среди деревьев.

– Иди за мной, – приказала она, выходя.

Альфонсо неохотно вышел, дрожа всем телом, словно перепуганный кролик. Он озирался, рассчитывая увидеть кого-нибудь и позвать на помощь. Но его надежды были напрасными. Вокруг виднелись только деревья и чем дальше, тем их становилось больше. Рощица превращалась в настоящий лес, совершенно безлюдный.

– Иди же сюда, – позвала его Ламия. – Смотри, маловерный!

Альфонсо подошел к ней и увидел лежавшие в открытом багажнике кожаные дорожные мешки. Один из них был развязан, открывая взгляду Альфонсо груды монет разной формы, размеров, стран и эпох. Но все монеты были золотыми. Он это понял сразу. И почувствовал настоящий ужас. Мешок выглядел очень тяжелым. Даже если продавать находившееся в нем золото на вес, то можно было выручить баснословные деньги. А были еще два мешка, по всей вероятности, также под завязку набитые старинными золотыми монетами. И все это несметное богатство перевозила полусумасшедшая молодая женщина, которая хвасталась своим ценным грузом перед первым встречным. Бродяга с многолетним стажем, Альфонсо всегда чуял опасность, которая могла ему угрожать. И сейчас он понимал, что основательно влип, как пчела, чьи лапки увязли в патоке.

– Здесь хватит денег, чтобы купить замок? – злобно прошипела Ламия. – Скажи мне!

– Д-да, – произнес, запинаясь, Альфонсо.

– А ведь я тебе еще не показала, что в остальных мешках, – торжествующе заявила она. – Хочешь увидеть?

– Нет, – искренне ответил Альфонсо.

Но Ламия дрожащими от возбуждения пальцами уже торопливо развязывала другие мешки. И вскоре глазам бродяги предстало их содержимое. Солнечные лучи, падавшие на драгоценные камни, заставляли их переливаться всеми цветами радуги. Бриллианты, преломляя свет, сверкали, слепя глаза. Альфонсо от изумления потерял способность говорить. Ламия искренне наслаждалась произведенным эффектом.

– Я могу купить все, что пожелаю! Все замки Испании!

Она почти кричала. Перепуганные птицы смолкли, словно прислушиваясь. Даже ветер затих. Внезапно на солнце нашла тучка, все потемнело, и драгоценности перестали сиять, потускнев. Теперь они казались простыми камнями красного, зеленого, голубого и других цветов, а бриллианты – прозрачными осколками обыкновенного стекла. Потухли и ярко-изумрудные глаза Ламии, приобретя оттенок покрытого бурой ряской болота.

– А, впрочем, зачем мне сдался этот замок тамплиеров? – задумчиво глядя на мешки с сокровищами, произнесла она. – Ты был прав. Что я буду с ним делать?

Возбуждение, владевшее ею, прошло, уступив место сожалению. Она уже испытывала раскаяние в том, что показала содержимое мешков бродяге.

– Но ты же понимаешь, Альфонсо, я не могу допустить, чтобы ты кому-нибудь рассказал о том, что видел, – почти с сочувствием произнесла она, глядя в глаза мужчины.

– Но я никому не скажу! – пролепетал он. – Обещаю!

– Теперь уже я не верю тебе, – усмехнулась Ламия. – Забавно, правда?

Но Альфонсо было совсем не смешно. На его глазах от страха выступили слезы. Они текли по щекам, оставляя грязные разводы.

– Отпустите меня, – попросил он жалобно, словно ребенок. – Я никому…

– Ты повторяешься, Альфонсо, – вздохнула Ламия. – А это уже скучно. Посмотри, какой замечательный лес кругом. Тебе будет здесь хорошо – тихо и спокойно.

Альфонсо невольно оглянулся, словно желая убедиться в справедливости слов Ламии. И она, обхватив мужчину руками, вонзила свои зубы в его оголившуюся при этом движении шею. Он попытался вырваться из ее объятий, но не смог, быстро обессилел и перестал сопротивляться. Яд, стекающий по зубам Ламии, проник в ранки от укуса, смешался с кровью и почти мгновенно убил его. Когда она разжала челюсти и перестала его обнимать, Альфонсо упал на траву. Его открытые глаза невидяще смотрели в голубое небо, где снова сияло освободившееся от мимолетной тучки солнце.

Ламия наспех закидала тело ветками. С гримасой отвращения на лице выкинула из автомобиля грязный потрепанный рюкзак и уехала. Она спешила. До Лиссабона оставалось несколько часов езды. А эту ночь она хотела встретить в океане, вдали от берега и всех своих проблем.

Глава 18

Лиссабон разочаровал Ламию. В сравнении с Мадридом он показался ей большой деревней с очень холмистым рельефом. Город утопал в зелени тропических растений, из которых, как гигантские грибы с оранжевыми шляпками, выглядывали жилые дома. По его улицам, то вздымавшимся вверх, то круто падавшим вниз, бегали маленькие шустрые трамвайчики и автобусы желтого и красного цвета, а в самом центре города швартовались гигантские круизные лайнеры. Они казались единственным доказательством того, что времена, когда в примыкающей к площади гавани стояли корабли Васко да Гамы и Фернана Магеллана, давно миновали.

Ламия оставила автомобиль у ворот терминала Santa Apolоnia и, смешавшись с разноязыкой толпой праздных туристов в разноцветных одеждах, напоминающей говорливую стаю тропических попугаев, прошла на территорию морского порта. Белоснежный круизный лайнер, замерший у причала, был огромным, как библейский левиафан-альбинос. В своем чреве он перевозил тысячи людей, среди которых можно было стать как будто невидимой. Подумав об этом, Ламия окончательно решила отправиться в морское путешествие, которое могло продлиться несколько дней или даже недель – в зависимости от ее желания. Ее устраивало еще и то, что она могла сойти с борта лайнера в любом порту мира и бесследно затеряться, если это ей вздумается.

Мешало этому только одно – билет на лайнер стоил как минимум несколько тысяч, а в ее кошельке завалялся всего один жалкий евро. Можно было попытаться расплатиться старинными золотыми монетами, но это неминуемо вызвало бы подозрение и вопросы, ответить на которые она затруднилась бы.

После недолгого раздумья Ламия решила, что ей необходимо найти ломбард, в котором она могла бы заложить несколько драгоценных камней или ювелирное украшение и получить взамен наличные.

Но прежде ей надо было узнать, когда круизный лайнер отходит от причала. Это могло произойти сегодня, и тогда ей следовало поторопиться. А суетиться Ламия не любила. Но много хуже, если бы ей пришлось провести в Лиссабоне несколько дней. Это казалось Ламии сродни самым изощренным пыткам, о которых ей когда-то рассказывал Анжело Месси.

В замке тамплиеров было помещение, где когда-то пытали захваченных в рыцарских набегах пленников, требуя, чтобы они заплатили за свою жизнь выкуп. Однажды, когда она гостила в его замке, Анжело Месси показал ей эту мрачную комнату. Они спустились по винтовой лестнице в темный сырой подвал, и там Ламия увидела много всяких приспособлений, с помощью которых можно было терзать тело человека. Но особенно ее ужаснул «испанский осел». Это средневековое орудие пытки выглядело как обыкновенное бревно с заостренной поверхностью, на которое сверху сажали полностью обнаженных женщин. А чтобы боль была невыносимой, к ногам жертв привязывали тяжелые каменные жернова.

Ламия не забыла жуткий страх, который она тогда испытала. Она хорошо знала, что Анжело Месси способен на любые зверства. Только ради своего удовольствия он мог раздеть ее догола и усадить на это бревно, чтобы насладиться видом крови и криками боли. А он сам при этом весело смеялся бы…

– Прекрасная незнакомка, а вы помните, что случилось с «Титаником»?

Ламия вздрогнула, услышав за своей спиной мужской голос, который явно обращался к ней. Она обернулась и увидела молодого мужчину, почтительно державшего в руках фуражку морского капитана. У него были светлые волосы и синие, как океан, глаза. Он смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Вы испугали меня, – произнесла Ламия с интонацией, которая появлялась в ее голосе, когда она хотела кого-то очаровать.

– Простите, но я не смог удержаться, – весело улыбнулся он. – Мне показалось, что вы собираетесь совершить непоправимую ошибку.

– И какую, позвольте узнать? – с удивлением спросила Ламия.

– Выйти в океан на этой посудине, набитой туристами, как консервная банка сардинами. Ведь я прав?

– Я еще не решила, – возразила Ламия.

– Но вы думали об этом, не скрывайте.

Неожиданно мужчина надел фуражку на голову и приложил руку к козырьку, отдавая честь.

– Позвольте представиться: Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго Гомеш Силва, капитан океанской яхты «Бриз». Я предлагаю вам совершить незабываемое морское путешествие на моей чудесной парусной яхте, которая находится в двух шагах отсюда. Она пришвартована у соседнего причала.

Ламия окинула его оценивающим взглядом. Мужчина был молод, имел привлекательную внешность и хорошие манеры. Перспектива провести несколько недель в океане в компании с ним неожиданно показалась Ламии очень заманчивой. Это действительно могло стать незабываемым путешествием.

– У вас хорошая яхта?

– Лучшая по эту сторону Атлантического океана, – с хвастливой гордостью заявил капитан. – Девятнадцать метров в длину и пять в ширину, две палубы, семь комфортабельных кают. Может ходить как на двигателе, так и под парусом. Ей не страшен любой шторм, и ни одна волна-убийца, если вы слышали о таких. Сам бывший испанский король Хуан Карлос позавидовал бы мне, окажись он на моей яхте. И предложи он за нее даже миллион евро, я бы отказался. Впрочем, что это я? Взгляните сюда! Я всегда ношу фотографию своей яхты с собой.

Капитан достал из внутреннего кармана кожаный портмоне, из которого бережно извлек фотографический снимок и показал его Ламии. На фото была запечатлена остроносая яхта, хищными обводами напоминавшая акулу. На ее борту было крупно написано «Бриз».

– Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – сказал он. – Правда, она красавица?

Судя по снимку, яхта была ничем не примечательна. И едва ли испанский король, даже отрекшийся от престола, польстился бы на нее. Но морское путешествие на яхте по сравнению с круизным лайнером имело ряд преимуществ. И прежде всего то, что Ламия сама бы решала, куда направиться и как долго пробыть в том или ином порту.

– Когда мы можем отплыть? – спросила она, все еще сомневаясь.

– Как только вы пожелаете.

– Мы с вами будем одни на вашей яхте?

– Это океанская яхта, – ответил он с улыбкой, давая понять, что ей не о чем беспокоиться. – Один я не справился бы с ее управлением. Экипаж состоит из четырех человек, включая меня, повара и стюарда. Но вы их даже не увидите во время путешествия, если сами не захотите этого.

– Как надолго вы можете выйти в море? – продолжала расспрашивать Ламия.

– Все зависит от вас, как я уже говорил. Лично меня ничто не удерживает на берегу.

– А если я захочу совершить кругосветное плавание? – спросила Ламия, пристально глядя в глаза капитана. Но не увидела в них ничего, что внушило бы ей опасение.

– Всегда мечтал совершить кругосветное путешествие, – ответил он просто.

– И что же вас останавливало?

Капитан задумался, а потом рассмеялся, словно ему в голову неожиданно пришел удачный ответ.

– Вероятно, ждал вас, – сказал он. – Других причин я не вижу.

Лесть была откровенной, но Ламии она пришлась по душе. Молодой мужчина, обладающий чувством юмора и внешностью кинозвезды, уже почти очаровал ее. Однако что-то ее все-таки настораживало. Ламия отвыкла от подарков судьбы. В последнее время ей катастрофически не везло. Но, быть может, все изменилось, подумала она. И разве не доказывают это большие кожаные мешки, лежащие в багажнике ее автомобиля?

– Вы меня уговорили, – неожиданно для самой себя сказала она. – Я найму вашу яхту. Но при одном условии.

– Согласен на любое, – заверил ее капитан.

– Не торопитесь, оно может показаться вам невыполнимым, – предупредила его Ламия, лукаво улыбаясь.

– Так скажите, и мы увидим, так ли это!

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Вас интересует моя фамилия или имя? – улыбнулся мужчина. – Если первое, то можете называть меня сеньор Гомеш Силва. Так звучали фамилии моего отца и матери. Я с гордостью ношу обе.

– А как звучит ваше имя? – невольно улыбнулась в ответ Ламия.

– Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго. У меня пять имен, как у нашего славного короля Хуана Карлоса. Мне их дали при рождении. Это древняя португальская традиция.

– Но едва ли я запомню их все. Вы позволите называть вас просто Луис?

– Разумеется, – заверил ее капитан. – Луис. Так в чем заключается ваше условие?

– А вы его уже приняли, – сказала Ламия. И пояснила: – Разрешили называть вас Луисом.

– И это все? – недоверчиво спросил он. И рассмеялся, увидев утвердительный кивок Ламии. – А вы меня провели! Я-то думал…

– О чем бы вы ни думали в отношении меня, вы всегда будете ошибаться. Я непредсказуема. Запомните это, Луис.

– Я это уже понял. Как и то, что не ошибся в вас с первого взгляда.

Луис смотрел на нее влюбленными глазами, и Ламия испытывала почти чувственное наслаждение под его ласкающим взглядом.

– Но мы не обговорили с вами финансовых условий, – сказала она. – Во сколько вы оцениваете свои услуги в нашем будущем кругосветном путешествии?

По лицу капитана она видела, что в его душе ведут борьбу алчность и любовь. И она поспешила спросить:

– Сто тысяч евро на первое время хватит?

Лицо капитана снова приняло восторженное выражение. Сохраняя достоинство, он молча кивнул. И, как о уже решенном, спросил:

– Когда отходим?

– Я подъеду через час или два, – подумав, ответила Ламия. – Ждите меня у ворот терминала. И прихватите с собой несколько крепких парней. Они понадобятся, чтобы перенести мои вещи на борт яхты.

Луис, ничего не говоря, отдал честь и ушел, весело насвистывая. У него была походка старого морского волка, чуть вразвалочку. Проводив его взглядом, Ламия направилась к выходу из порта. Еще издали она увидела полицейского, который стоял рядом с ее автомобилем и что-то записывал в блокнот.

Первым побуждением Ламии было повернуть обратно и скрыться в терминале, чтобы избежать встречи с полицейским, которая могла оказаться для нее неприятной по многим причинам. Но она вспомнила о баулах, лежавших в автомобиле, и поборола искушение. Оставить сокровища на волю случая она не решилась. Полицейский, не дождавшись владельца автомобиля, и что-то заподозрив, мог вызвать эвакуатор или из простого любопытства заглянуть в багажник. После этого ей пришлось бы долго объясняться с португальской полицией и, скорее всего, дело кончилось бы плачевно для нее. Не говоря уже о многом другом, она не имела права покидать пределы Испании. А Лиссабон – это совсем не то же самое, что Мадрид. Во всех смыслах.

Ламия направилась к автомобилю, подумав, что будет действовать по обстоятельствам.

– Сеньор полицейский, – спросила она, подойдя и изобразив улыбку на лице. – Я что-то нарушила?

Полицейский оглянулся на нее, и выражение его лица изменилось. Ламия выглядела такой юной и неискушенной и смотрела на него с такой неподдельной тревогой, что у него не хватило духу быть строгим.

– Вы оставили свой автомобиль в неположенном месте, – сказал он, поправляя ремень, над которым нависал распирающий рубашку живот. – Разве вы не заметили запрещающего знака? Здесь разрешено останавливаться только бас-туристикам.

Он показал на стоявший неподалеку автобус желтого цвета, в который шумным табунком входили туристы, прибывшие на круизном лайнере.

– О, сеньор полицейский, я была настолько очарована прекрасными видами Лиссабона, что, наверное, потеряла голову, – защебетала Ламия, пытаясь протиснуться в узкую щель между автомобилем и полицейским. – У вас такой чудесный город! Он меня просто сводит с ума.

Ламия смотрела на него такими сияющими глазами, что полицейский непроизвольно попытался втянуть живот, однако у него ничего не получилось. Зато Ламии удалось оттеснить его от автомобиля, но он этого даже не заметил.

– Что бы вы сказали, если бы увидели Лиссабон до землетрясения 1755 года, когда большинство архитектурных памятников было разрушено или уничтожено в огне, – произнес он с сожалением. – Наш город до сих пор не оправился от его последствий.

– Мне так жаль, – грустно вздохнула Ламия, словно ненароком касаясь грудью плеча полицейского. – Вы так прекрасно рассказываете! Я как будто воочию вижу гибнущие памятники, бушующий огонь, гибнущих людей… Впечатляющая воображение картина!

– А вы видели монастырь Жеронимуш? – с воодушевлением спросил полицейский, машинально пряча блокнот в карман форменной рубашки. – А башню Белень? Оба эти объекта входят в список Семи чудес Португалии.

– Я обязательно посмотрю, – пообещала Ламия, дотронувшись ладонью до его руки.

– А еще я рекомендовал бы вам посетить замок святого Георгия, – продолжал полицейский, приходя в радостное волнение от прикосновения Ламии. – Замок расположен на высоком холме, и оттуда открывается красивый вид как на сам город, так и на южный берег реки Тежу. Говорят, что впервые люди появились здесь в шестом веке до нашей эры. Но я думаю, что это случилось намного раньше. Мы, португальцы, древнейший народ Европы, быть может, ровесники финикийцев и карфагенян.

– И вы совершенно правы, – заявила Ламия. Ее глаза сверкали тем же фанатическим блеском, что и у полицейского. – Я тоже считаю, что не Афины, как утверждают некоторые, а Лиссабон является старейшим городом Европы. Но знаете что, сеньор полицейский, – Ламия изобразила смущение, с которым после недолгой борьбы, отразившейся на ее лице, она с успехом справилась. – Я сейчас спешу. Не могли бы мы встретиться вечером? Вы провели бы для меня незабываемую экскурсию по вашему родному городу. А потом мы поужинали бы с вами в каком-нибудь тихом ресторанчике, вдали от любопытных глаз…

– Вам обязательно нужно услышать фаду, – сказал заметно обрадованный полицейский. – Этот городской романс – часть национальной культуры португальцев. Он немного грустный, но ведь все хорошо в меру, правда? Я знаю в нашем городе чудесный ресторан, где за один вечер дают концерт сразу несколько певцов и музыкантов. А в перерыве между выступлениями они ужинают вместе с посетителями. Представляете? Так вот, запросто! С ними можно поговорить и даже сфотографироваться.

– Замечательно! – воскликнула Ламия. – Так, значит, вы не против нашей экскурсии?

– Разумеется, нет, – заверил ее полицейский. – В шесть часов заканчивается мое дежурство. Я позвоню жене и скажу, что меня задерживают на работе в связи с какой-нибудь спецоперацией, которая может продлиться до утра, – сказав это, он встревоженно посмотрел на Ламию. Но она ответила на его взгляд поощрительной улыбкой, и он успокоился. – Но где мы с вами встретимся?

– Нет ничего проще, я подъеду за вами на своем автомобиле, – пообещала Ламия. – Только объясните мне, куда.

Полицейский, объяснив, как проехать к полицейскому управлению, смущенно попросил:

– Только встаньте за углом. Не хочу, чтобы коллеги увидели, как я сажусь в ваш автомобиль. Кто-нибудь из них может позвонить моей жене и представить все в совершенно другом свете, чем невинная экскурсия по Лиссабону.

– Вы правы, люди очень злы и завистливы. Иногда даже удивляешься, почему они такие? – Ламия помолчала и совсем другим тоном спросила: – Кстати, где я могу найти ломбард?

– Зачем вам это? – удивился полицейский.

– А где еще я могу купить подарок для своей старой бабушки? – спросила Ламия с самым невинным видом. – В наше время только в ломбарде, этом хранилище антиквариата, можно найти какую-нибудь оригинальную вещицу по ее вкусу.

– Я могу показать вам, когда сменюсь с дежурства, – предложил полицейский. – И даже помочь с выбором. У меня тоже есть бабушка, и она…

– Но что мне делать до вечера? – возразила, не дослушав его, Ламия. Ей уже начал надоедать затянувшийся разговор. Она лукаво улыбнулась. – И потом, вечером нам будет не до этого.

Последний довод убедил полицейского. Он охотно разъяснил Ламии, как проехать до ломбарда, и они расстались. Глядя, как она уезжает, полицейский дружески помахал ей вслед рукой.

И только когда автомобиль скрылась из вида, он неожиданно вспомнил, что не спросил ее имени и не назвал своего. Но, решив, что это будет первый вопрос, который он задаст, когда они встретятся вечером, полицейский успокоился. Он продолжил дежурство, незряче глядя вокруг и развлекая себя мыслями о предстоящем ему нежданном приключении, которое могло приятно разнообразить его скучную семейную жизнь. Еще этим утром одно только предположение, что он мог бы изменить жене, с которой прожил в любви и согласии более десяти лет, привело бы его в ужас. Но сейчас он был готов допустить много большее, даже развод, настолько красавица-иностранка очаровала его. Это была женщина из его грез, понимающая, казалось, даже его невысказанные желания. А какими восторженными глазами она смотрела на него, когда он рассказывал о Лиссабоне!

Полицейский сладострастно вздрогнул, вспомнив обворожительные темно-зеленые глаза Ламии, которые словно лишали его собственной воли каждый раз, когда он в них заглядывал. Оглянувшись и заметив неподалеку вывеску бара, он зашел внутрь заведения, чтобы пропустить рюмочку-другую текилы. Это было явным нарушением служебной инструкции, и могло привести к неприятному разговору с начальством и даже увольнению со службы, но ему было уже все безразлично. Все, кроме Ламии.

Глава 19

Звонок над дверью тихонько звякнул, и Ламия вошла в помещение, показавшееся ей мрачным после яркого солнечного света и совершенно безлюдным. Она с изумлением огляделась. Это была комната, от пола до потолка обшитая панелями из драгоценного мореного дуба и обставленная солидной старинной мебелью времен испанской королевы Изабеллы II, а быть может, и более ранней эпохи. В глубине комнаты находился массивный и одновременно очень изящный письменный стол, за которым в кресле ручной работы сидел старик в темно-бардовом бархатном пиджаке. Над головой у него висела картина кисти Гойи. Пока Ламия осматривала комнату, старик наблюдал за ней, оставаясь незамеченным на темном фоне панелей. Видимо, решив, что увидел достаточно, он тихо кашлянул, привлекая к себе внимание.

Ламия, до этого думавшая, что она в помещении одна, вздрогнула и обернулась к нему. Старик поразил ее не меньше, чем комната. Он был так стар, что время стерло черты его лица, и казалось невозможным понять, сколько ему в действительности лет – восемьдесят, девяносто или далеко за сто.

– Это точно ломбард? – спросила она недоверчиво. – Я не ошиблась дверью?

– А что вас смущает, юная сеньора? – спросил старик глухим, словно идущим из-под земли, голосом. – Почему вы спрашиваете об этом?

– Эта комната напоминает мне музей, – ответила Ламия. И не удержалась, чтобы не съязвить: – С ожившей мумией.

Старик не обиделся и даже улыбнулся, давая понять, что оценил шутку.

– А вы ожидали увидеть убогую лавку старьевщика, из тех, что описывали еще Шекспир и Диккенс? – спросил он. – И ростовщика с грязными пейсами и в лоснящейся ветхой одежде за прилавком?

– Ну, не настолько, – запротестовала Ламия, чувствуя невольное смущение под проницательным взглядом старика. – Иначе я бы сюда не пришла.

– В наше время многие думают, что ломбард – это пристанище для наркоманов, воров и проституток, ограбивших своих клиентов, – сказал с горечью старик. – А ведь услугами ломбардов во все времена пользовались самые знатные особы. Сама королева Испании Изабелла Первая, желая оплатить экспедицию Христофора Колумба в Америку, заложила в ломбард собственную корону с бриллиантами и драгоценными камнями. Это произошло в 1492 году, чтобы вы знали, юная сеньора. Я говорю об этом с такой уверенностью, потому что она имела дело с моим прапрадедом. Кстати, спустя какое-то время, он вернул королеве корону, не взяв с нее ни пенни процентов, и испросив, как знак высочайшей милости, только позволения поцеловать ей руку. «Это окупает все мои затраты», – сказал, галантно поклонившись, мой предок Изабелле Первой.

– И она произвела его в пэры, а потом сделала своим любовником? – с любопытством спросила Ламия.

– Она забыла о нем, как только вышла из ломбарда, – улыбнулся старик. – Христофор Колумб привез ей из Америки так много золота, что испанская королева могла себе это позволить. Но это ничего не меняет. Мой прапрадед никогда не жалел о своем благородном поступке.

– Красивая легенда, но неправдоподобная, – усмехнулась Ламия. – Ваш прапрадед был большим выдумщиком. Или это плод вашего воображения?

– Я и не надеялся, что вы мне поверите, – на этот раз старик обиделся. – Но вы могли хотя бы сделать вид. Из уважения к моим летам.

– Я бы так и сделала, но мне не понравился финал, – призналась Ламия. – С любовной интрижкой история звучала бы куда занимательнее.

– Я учту это, – пообещал старик. – И внесу коррективы.

– Зачем вам это надо? – поинтересовалась Ламия. – Я имею в виду, выдумывать всякие небылицы и рассказывать их клиентам. В ваши-то почтенные годы!

– Вот именно – в мои годы, – грустно улыбнулся старик. – Что мне еще остается в моем возрасте, скажите на милость, юная сеньора? Я давно потерял интерес к деньгам, красивым женщинам, вкусной еде и хорошему вину. Единственная радость, которая мне доступна – общение с клиентами. Но обычно наш разговор ограничивается процентами и закладами. Сухие и скучные темы. Такие клиенты, как вы, прекрасная и очень любознательная сеньора – большая редкость. Я сразу понял, едва увидев, что вас привело сюда не простое желание разжиться несколькими монетами.

– Но мне на самом деле…, – начала Ламия.

– Даже если вам действительно нужны деньги, – перебил ее старик, – это ничего не меняет. Только не возражайте мне! Не пытайтесь меня разочаровать. – Помолчав, он неожиданно спросил: – Вы не откажетесь выпить чашку чая со стариком?

– Почему бы и нет, – сказала Ламия, взглянув на старинные часы, стоявшие в углу комнаты. Она испытывала жажду и была не прочь освежиться. – Если это не займет много времени.

– Я не могу позволить себе такой роскоши, – ответил старик. – У меня его слишком мало осталось.

Но вскоре Ламия забыла о том, что она торопится. Перешагнув порог ломбарда, она словно оказалась в другом мире. За дверью остались уличные звуки и суета, здесь было тихо и спокойно. Впервые за долгое время она чувствовала себя безмятежно. Ей не надо было опасаться старика, ждать от него подвоха или агрессии, постоянно быть настороже, к чему она привыкла. Они пили чай с посыпанными корицей рассыпчатыми пирожными с заварным кремом, носящими название паштел-де-ната, и разговаривали. Старик знал много занимательных историй, и рассказывал их как человек, истомившийся от одиночества и молчания. Ламия слушала, изредка вставляя реплики, в основном язвительные. Она видела, что ее собеседнику это нравится, и не беспокоилась о последствиях своих слов. Вскоре, как многие старики, для которых эгоизм становится сутью их существования, он начал говорить исключительно о себе и своей жизни.

Владельца ломбарда звали доном Мигелем. По непонятной для него самого причине он зажился на белом свете, даже потеряв счет прожитым годам. В зависимости от настроения порой он считал, что долголетие дано ему в наказание за грехи молодости, подобно тому, как Иисус Христос наказал бессмертием Вечного Жида, а иногда – что это своеобразное вознаграждение за страдания, которых у него было не меньше, чем грехов. Не только жена, но и дети дона Мигеля давно состарились и умерли. Внуки и правнуки, утомившись ждать его смерти и наследство, которое он должен был им оставить, вспоминали о нем не часто, а навещали еще реже. Изредка они приглашали его на свадьбы, крестины и именины в надежде на дорогой подарок. Дон Мигель с нетерпением ждал этих событий, позволяющих ему понять, что он еще жив, а не переселился, незаметно для себя, в загробный мир, где для него ничего не изменилось, и смерть была так же скучна, как и жизнь.

Но было еще одно, что волновало его намного больше, чем семейные торжества. Это случалось каждый год 13 июня, когда жители Лиссабона отмечают праздник святого Антония, небесного покровителя города. По старинной традиции в этот день в главном кафедральном соборе Лиссабона венчают тех, у кого нет возможности оплатить свадебную церемонию, причем все пары сразу. Это мероприятие транслируют в прямом эфире по местному телевидению. Женщин, принявших участие в этой массовой свадьбе, называют «невестами святого Антония». По какому-то необъяснимому и неизвестно откуда взявшемуся суеверию дон Мигель был убежден, что если он примет участие в этом шоу, то проживет без бед и печали весь следующий год.

– Разумеется, в качестве зрителя, – пояснил он для Ламии, словно она сомневалась. – Не подумайте, юная сеньора, о чем-то дурном. Я уже слишком стар, чтобы оказаться среди главных действующих лиц.

– Это как посмотреть, – заметила Ламия. – Моя мать была намного старше вас, когда родила меня. Та еще змея была!

Дон Мигель улыбнулся, приняв ее слова за шутку.

– Невесты святого Антония – воплощение юности и невинности, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я сам как будто молодею, когда смотрю на них.

– Не такие уж они и невинные, как вам представляется, – не согласилась Ламия. – Сэкономить на свадьбе, да еще и увидеть себя по телевизору… Думаю, многие из них только ради этого и идут под венец.

Дон Мигель взглянул на нее с укоризной, а потом спросил, не останется ли она в Лиссабоне до 13 июня.

– Мы могли бы вместе сходить на эту свадебную церемонию, – сказал дон Мигель, глядя на нее с немым вопросом в глазах, который она не поняла, а он так и не высказал. – Вы бы увидели, что это действительно красиво и трогательно, а не только финансово выгодно.

– Если бы я венчалась, то не стала бы смешиваться с толпой озабоченных девиц, – усмехнулась Ламия. – В такой толчее недолго и будущего мужа потерять или перепутать с кем-либо их других женихов. Если, конечно, он не такой видный мужчина, как вы, дон Мигель.

– Вы мне льстите, юная сеньора, – грустно рассмеялся польщенный старик. – Значит, как подсказывает мой жизненный опыт, вам от меня что-то нужно. И, поскольку мы доели уже все пирожные, то, наверное, пришло время поговорить о деле, которое привело вас в мой ломбард.

– Как скажете, дон Мигель, – не стала возражать Ламия. – Но учтите, что не я это предложила.

Она сдвинула чашки на край стола, за которым они пили чай с пирожными, и достала из своей сумочки несколько золотых монет. Положила их одну за другой перед доном Мигелем.

– Во сколько вы их оцените?

Дон Мигель равнодушно взглянул на монеты, даже не прикоснувшись к ним.

– Арабские динары эпохи Османской империи, – монотонно, словно читая надоевшую ему лекцию, произнес он. – Шестнадцатый век. Скорее всего, были отчеканены во время правления султана Селима Первого, получившего прозвище Грозный. Несомненно, имеют музейную ценность. Но у меня не музей, а ломбард. А это значит, что это не благотворительная организация, а коммерческое предприятие.

Старик бросил на Ламию проницательный взгляд из-под густых бровей и спросил:

– Сколько вы хотите за них?

Но тут же, не дожидаясь ответа, произнес:

– В любом случае, я не могу дать больше тысячи евро за каждую. Причем под грабительские десять процентов. Говорю как на духу, ничего не утаивая.

– Но ведь это чистое золото, – разочарованно сказала Ламия. – Если их переплавить, и то выйдет дороже.

– Вы были в Музее денег, который не так давно открыли в Лиссабоне? – спросил дон Мигель. – Он находится в старой церкви святого Жулиана. Сходите и убедитесь, что я не пытаюсь нажиться на вас. После его появления в нашем городе стоимостьстаринных монет резко упала в цене. Теперь многие предпочитают не приобретать старинные монеты, а ходить в музей, где они могут полюбоваться на них бесплатно.

Старик покачал головой и грустно заметил:

– Если вы не вернетесь, чтобы выкупить свои монеты, то кому я их продам? Оставлю себе на память о нашей встрече? Ведь истинных коллекционеров становится все меньше и меньше. Они вымирают, как динозавры, юная сеньора. Возможно, вы видите перед собой одного из последних представителей этого благородного рода.

Ламия не стала спорить, понимая, что это не имеет смысла, а только затянет время. Вместо этого она достала из сумочки горсть драгоценных камней и высыпала их на стол. Здесь были алмазы, рубины, гранаты, изумруды – все разных цветов и оттенков. Внимание дона Мигеля привлек крупный черный алмаз. Он взял его в руки и поднес к глазам, долго рассматривал на свет. Потом провел им по поверхности стола. Взвесил на ладони. И положил обратно на стол.

– Несомненно, этот алмаз добыт в Африке, месторождение мне неизвестно, – глухо произнес он. – Возраст его – несколько миллиардов лет. Быть может, он образовался при падении метеорита, благодаря которому зародилась жизнь на нашей планете. Впечатляет, не правда ли? Но если бы не Фаваз Груози, черные алмазы до сих пор считались бы бросовыми камнями, отходами при раскопках. Этот человек – один из немногих, кто понимает толк в ювелирных украшениях и истинных ценностях.

– Я рада за Фаваза Груози, – нетерпеливо сказала Ламия. – Но хотелось бы услышать цену алмаза.

– Этот камень ценится только в ювелирных украшениях, – пояснил дон Мигель, бросив на нее укоризненный взгляд. И со вздохом, словно уступая настойчивости Ламии, добавил: – За алмаз и все остальные камни оптом я могу предложить пятьдесят тысяч евро. Под те же десять процентов.

Ламия прикусила губу, чтобы сдержать возмущенный возглас. Она знала, что возражать старику бесполезно. В его тусклых глазах Ламия видела только беспросветный мрак, сквозь который она не смогла бы пробиться своим взглядом, сколько бы ни пыталась. Дряхлость дона Мигеля лишила Ламию ее оружия, с помощью которого она обычно легко побеждала всех своих противников.

Она извлекла из сумочки последнее, что у нее оставалось – золотую диадему, изготовленную в форме венца и украшенную многочисленными драгоценными камнями. Увидев украшение, дон Мигель впервые проявил какие-то эмоции. В глубине его глаз вспыхнул туманный огонек, а руки, которые он протянул к Ламии, слегка дрожали. Он бережно взял диадему и начал ее рассматривать, что-то тихо шепча. До Ламии доносились только обрывки фраз.

– Сешед… Египет времен Древнего царства… Фараон Снофру… Из гробницы Тутанхамона?… Нет, не может быть…

Устав слушать эту абракадабру, в которой она не понимала ни слова, Ламия, повысив голос, чтобы привлечь внимание старика, спросила:

– Сколько вы дадите мне за эту диадему? Под свои неизменные десять процентов.

У дона Мигеля был такой вид, как будто он только что очнулся от сонных грез.

– Откуда она у вас?

– Получила в наследство, – ответила Ламия, ожидавшая такой вопрос. – Это наша семейная реликвия.

– У вас в роду были египетские фараоны? – В голосе старика прозвучала насмешка. – Или расхитители гробниц?

– И те, и другие, – дерзко ответила она. – Так сколько?

Дон Мигель перевел взгляд на диадему, потом опять посмотрел на Ламию. Казалось, он не мог решиться. Наконец он сказал:

– Двести тысяч евро – и то исключительно из симпатии к вам, юная сеньора. Любому другому я не предложил бы и половину этой суммы.

– По рукам, – обрадованно заявила Ламия, ожидавшая худшего. – Но деньги наличными.

Старик сокрушенно покачал головой.

– У меня ломбард, а не банк, – сказал он. – Где я возьму такую сумму?

Ламия, не говоря ни слова, смахнула обратно в сумочку золотые монеты и драгоценные камни и потянулась за диадемой. Однако дон Мигель не выпустил ее из своих дрожащих, но все еще цепких рук и даже немного откинулся назад, чтобы оказаться вне досягаемости.

– Подождите, – сказал он. – Быть может, мне удастся что-то наскрести в своем сейфе.

– Только поторопитесь, – потребовала Ламия. – А то я уйду.

Но ей пришлось запастись терпением. Сначала дон Мигель долго поднимался с кресла, а затем еще дольше, опираясь на трость с золотым набалдашником, ковылял до двери, ведущей в другую комнату. Когда он вернулся, то держал в руках пачку банкнот. На взгляд раздраженной Ламии, пачка была слишком тощей для двухсот тысяч евро. Она уже изнемогла от затянувшегося ожидания.

– Я насобирал только сто десять тысяч евро, – опускаясь со вздохом облегчения в кресло, произнес дон Мигель. – За остальными вам придется прийти завтра.

Разочарованная Ламия была готова кинуться на старика и растерзать его. Но дон Мигель выглядел таким дряхлым и немощным, что она впервые почувствовала жалость к своей будущей жертве. Вспышка гнева угасла, не успев разгореться, как спичка на ветру. И этим ветром была мысль, что ее ожидает волшебная ночь с обворожительным капитаном Луисом. А ста тысяч ей должно было хватить, чтобы заплатить за аренду яхты, и у нее еще оставалось несколько тысяч на мелкие расходы. Ламия решила, что при ее нынешнем богатстве не стоило из-за какой-то мелочи портить себе настроение и создавать новые проблемы. В конце концов, старик угостил ее пирожными и чашкой чая, развлек беседой, и можно было считать, что она щедро расплатилась с ним за гостеприимство.

– Завтра так завтра, – беспечно сказала Ламия, не собираясь возвращаться ни на следующий день, ни после. – Пусть будет по-вашему!

– Прошу написать расписку, – сказал дон Мигель, протягивая ей лист бумаги. – А я пока оформлю квитанцию.

Ламия едва не взвыла от злости. Но, преодолев искушение вырвать деньги из слабых рук старика и сбежать, она покорилась. Дон Мигель мог обратиться в полицию, а это ей было совсем ни к чему.

– Обязательно приходите завтра, – настойчиво повторил дон Мигель после того, как получил от Ламии расписку в обмен на квитанцию. – Я буду ждать вас, сеньора Родригес.

И, будто пробуя слово на вкус, он произнес:

– Мария.

Послевкусие, как от выпитого бокала хорошего вина, было приятным. Ее имя и фамилию он узнал от самой Ламии, когда заполнял квитанцию.

– Приду, – солгала Ламия, чтобы избежать расспросов. – Не забудьте прикупить своих вкусных пирожных, дон Мигель!

Жалобно звякнул колокольчик над дверью, в которую Ламия стремительно вышла, словно выпорхнувшая из клетки птица.

После ее ухода дон Мигель долго сидел неподвижно, не отрывая глаз от диадемы, лежавшей перед ним на столе. Он должен был положить ювелирное украшение в сейф, но не мог пересилить себя и расстаться с ним. Дон Мигель грезил наяву. Ему представлялось, как он, уподобившись своему предку, оказавшему неоценимую услугу испанской королеве, отдавал возвратившейся за своим закладом Марии Родригес диадему, не взяв с нее ни евро. И она надевала диадему на голову, точно египетская царица. А после этого, пораженная его щедростью и благородством, шла с ним рука об руку на свадебную церемонию, совершающуюся в главном кафедральном соборе Лиссабона.

Среди соблазнительных картин, мелькавших в голове дона Мигеля, смутно проскользнула одна, где Мария была в одеянии невесты, а он сам – в костюме жениха. Но он отогнал ее прочь. Торопиться, даже в мечтах, было ни к чему.

Дон Мигель всю свою жизнь предпочитал не спешить, а потому, быть может, и дожил до столь преклонных лет. Прежде чем предаваться мечтам, старик решил этой, по обыкновению бессонной, ночью обдумать, так ли она идеальна, как ему казалось, когда он смотрел в темно-зеленый омут ее глаз…

Голова старика склонилась набок, и он заснул, изредка едва слышно тяжко вздыхая.

Глава 20

Когда Ламия подъехала к морскому порту, у ворот терминала ее терпеливо дожидался капитан Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго Гомеш Силва, за спиной которого переминались с ноги на ногу трое дюжих мужчин.

– Им можно доверять? – недоверчиво спросила Ламия. – Они похожи на пиратов. Это и есть члены вашего экипажа, Луис?

– Мой экипаж готовится к отходу, а это всего лишь портовые грузчики, – ослепительно улыбнулся капитан. – Я нанял их, только чтобы доставить ваш багаж до яхты. Где же он?

– В багажнике автомобиля. Пусть каждый возьмет по баулу и будет осторожен – у меня там драгоценный севрский фарфор. Видите ли, Луис, я привыкла путешествовать с комфортом и везде чувствовать себя, как дома.

– Так и будет, – заверил ее капитан. – Не беспокойтесь за свой фарфор. Вы и сама точно бесценное произведение искусства, сеньора.

Ламия одарила его благодарной улыбкой.

– Зовите меня Марией, – сказала она. – И предлагаю перейти на ты. Нам предстоит долгое совместное путешествие, так к чему этот официальный тон?

Луис молча кивнул, но его взгляд был намного красноречивей. И Ламия без труда поняла то, что не было высказано вслух.

Вскоре они были на яхте. Ламия расплатилась с грузчиками, и они ушли, довольные ее щедростью.

– Луис, отходим немедленно, – распорядилась Ламия, едва ее багаж был перенесен в каюту. Она стояла на носу яхты, держась за леера, и пристально всматривалась в океанскую даль, словно пытаясь там что-то увидеть.

– А как же твоя машина? – напомнил капитан. – Ты оставишь ее у ворот порта?

– Зачем мне машина в океане? – усмехнулась Ламия. – Кроме того, она мне надоела. Когда мы вернемся, я куплю себе другую.

– Ты необыкновенная женщина, Мария, – с восхищением произнес Луис. – Ты не перестаешь меня удивлять.

– То ли еще будет, Луис, – подмигнула ему Ламия. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никогда до этого в своей жизни она не испытывала такого пьянящего ощущения свободы. Почти все ее мечты осуществились, словно по мановению волшебной палочки. Теперь она была баснословно богата. Рядом находился мужчина, который казался ей привлекательнее всех особей мужского пола, когда-либо встречавшихся на ее пути. Она приобрела независимость от всего, что превращает жизнь в тяжкую повинность, и могла без боязни смотреть в будущее. Она даже избавилась от своего прошлого, сменив имя и фамилию. О чем можно было еще мечтать? Оставалось только получать удовольствие от жизни. И она собиралась начать это делать, не медля ни минуты. – И знай, Луис, что ты не пожалеешь о нашей встрече. Мне кажется, нас свела сама судьба сегодня в порту. А как ты думаешь?

– Я думаю точно так же, Мария, – лучезарно улыбнулся он. – Это судьба. И что суждено, то непременно исполнится.

– Может быть, ты проводишь меня в мою каюту? – внезапно охрипшим голосом предложила Ламия, чувствуя, что уже не может совладать с желанием, от которого сладко ныло все ее тело.

– Я бы с удовольствием, но тогда тебе придется отменить свой приказ, – ответил не потерявший хладнокровия Луис. – Я должен стоять у штурвала, иначе яхта не сможет покинуть акваторию порта.

– Хорошо, позже, – пересилив себя, сказала Ламия. – Я никогда не меняю свои приказы и привычки, Луис. Запомни это.

Он кивнул и с восхищенной улыбкой сказал:

– Ты похожа сейчас на одну из кариатид, которыми древние греки украшали бушприты своих кораблей. Ты знаешь об этом?

– Я видела однажды в музее подобную фигуру, – сказала Ламия. – Это была вырезанная из дерева женщина, и она показалась мне ужасно уродливой. Не понимаю, зачем древним грекам надо было размещать этих уродин на своих кораблях?

– Они плавали на утлых суденышках, без карт и навигационных приборов, а потому их единственной надеждой на благополучное плавание была кариатида, – охотно пояснил Луис. – Древние мореплаватели верили, что она может спасти судно от бурь, штормов и прочих бедствий. А если нет, то хотя бы сопроводит их души в страну мертвых, не даст ей затеряться где-нибудь по пути.

– Незавидную роль ты мне отвел, Луис, – рассмеялась Ламия. – Надеюсь, твоя яхта не пойдет на дно?

Луис суеверно постучал костяшками пальцев по борту яхты и с укоризной посмотрел на Ламию.

– А когда судно уже не могло выходить в море, и его отправляли на кладбище морских кораблей, – продолжал он, – кариатиду снимали с бушприта и переносили в дом капитана, где она служила украшением жилища.

– Быть украшением твоего дома – в этом есть что-то заманчивое, – томно растягивая слова, сказала Ламия. – Пожалуй, тогда я могла бы согласиться. И все же, надеюсь, я не так ужасна, как кариатида.

– Ты намного прекраснее, – пылко ответил Луис и смутился. – Что это я говорю! Ты просто прекрасна. И я был бы рад…

Не договорив, он смолк. Помолчал, а потом уже другим тоном сказал:

– Прости, но мне надо пройти в капитанскую рубку. Ты можешь оставаться здесь или пройти в свою каюту. Я распоряжусь, кто-нибудь из членов команды проводит тебя.

– Ну, уж нет, – решительно запротестовала Ламия. – Не надо мне других сопровождающих. Либо капитан, либо никто. Я еще немного постою здесь, а потом зайду к тебе в капитанскую рубку. Ты не возражаешь?

– Буду рад, – сказал Луис и, отдав честь, ушел.

Ламия стояла, ни о чем не думая и с наслаждением глубоко вдыхая свежий морской воздух. Яхта легко разрезала волну, качки почти не ощущалось. Вскоре яхта покинула акваторию порта, забитую большими кораблями и мелкими суденышками, и вышла в открытый океан. Почувствовав, что продрогла, Ламия прошла в капитанскую рубку. Луис управлял яхтой. Ламия залюбовалась его крепкими руками, уверенно державшими штурвал. Луис молчал. Но ей было хорошо в его присутствии и без слов. И когда в рубку вошел кто-то из членов команды, она почувствовала разочарование из-за того, что их уединение было нарушено.

Вновь прибывший обменялся несколькими негромкими фразами с капитаном. Потом Луис сказал:

– Позволь представить тебе, Мария, нашего стюарда. Его зовут Педро.

– Привет, Педро, – помахала рукой Ламия.

– Здравствуйте, сеньора Мария, – сказал Педро с улыбкой. Это был невысокий худенький юноша бесцветной внешности, но у него была приветливая улыбка, красившая его, когда появлялась на лице. Видимо, зная это, он почти всегда улыбался. – Наш повар интересуется, чем он мог бы удивить вас за ужином.

– Что угодно на его вкус, – ответила Ламия. – Мне кажется, я с удовольствием проглотила бы даже живого морского ежа. За весь день я не съела ничего, кроме нескольких пирожных.

– О, из морского ежа наш Родриго может приготовить несколько блюд, да таких, что просто пальчики оближешь, – заявил юноша. – Ведь это правда, сеньор капитан? Надо будет закинуть удочку, чтобы поймать несколько ежей на ужин.

– Этот несносный мальчишка шутит, Мария, – сказал Луис. – На моей яхте найдется что-нибудь и получше, чем морской еж. Ты не откажешься от печеной морской рыбы с фейжоада?

– Не откажусь, – заверила его Ламия, чувствуя, что действительно голодна..

– Будет еще рагу из свинины и бобов. А на десерт «королевский пирог». Он готовится из сдобного теста с круглым отверстием посередине. Обычно его украшают большим количеством фруктовых цукатов и орехов. Как тебе это?

– Просто слюнки текут, – призналась Ламия.

– А еще Родриго может приготовить торташ-де-азейтау – это очень нежный, умеренно сладкий рулет с яичным кремом. Хорошо подходит к портвейну.

– Звучит аппетитно, – кивнула Ламия. – Вот только портвейн вызывает сомнение… А как насчет шампанского? Хотелось бы отметить первый день нашего кругосветного плавания.

Глаза Педро округлились от изумления, когда он услышал это.

– Мы отправляемся в кругосветное плавание? – радостно воскликнул он. – Вот здорово! Я могу рассказать об этом членам команды, сеньор капитан?

– Только после меня, Педро, – погрозил ему пальцем Луис. – А я намеревался сообщить об этом перед ужином. Так что прикуси свой болтливый язык, если не хочешь отправиться на корм рыбам.

– Как скажете, сеньор капитан, – грустно вздохнул юноша.

Кивнув на прощание Ламии, он вышел из рубки. И они сразу же услышали его звонкий голос, постепенно удаляющийся. Педро выкрикивал чьи-то имена, судя по всему, членов команды, которым собирался сообщить нечто очень важное.

Ламия рассмеялась.

– А он тебя не очень-то боится, – сказала она.

– Я их совсем распустил, – сурово сдвинув брови, грозно произнес Луис. – Придется сегодня кое-кого наказать плеткой в острастку остальным. А если войду во вкус, то выпорю всех.

– Никогда никого не била плеткой, – призналась Ламия.

– Не желаешь попробовать? – спросил ее Луис. – Вдруг тебе понравится.

– Только не сегодня, – улыбнулась она. – На этот вечер у меня другие планы. Да и настроение не подходящее. Кстати, я не поняла – шампанское будет? Можно было бы начать праздновать прямо сейчас. Я ужасно замерзла, пока изображала из себя кариатиду на твоей яхте. Потрогай, какие у меня холодные руки, Луис!

Она подошла к Луису и приложила ладонь к его лицу. Но ее ладонь оказалась намного теплее, чем лицо молодого мужчины. Луис вздрогнул, словно его обожгло это прикосновение. Он посмотрел Ламии в глаза, как будто спрашивая разрешения, затем поднес ее ладонь к губам и поцеловал. Потом взял другую и тоже поцеловал. Ламия дрожала, но уже не от холода. Она чувствовала себя вулканом, внутри которого бушует пламя, готовое вырваться наружу. Она обняла Луиса за шею обеими руками и с коротким стоном приникла к его губам.

Поцелуй был долгим, но Ламии показалось, что он длился одно мгновение. За дверью рубки кто-то прошел, тяжело ступая, и Луис отшатнулся от нее.

– Ты боишься? – прошептала она, открывая глаза и глядя на него с нежностью. – Разве мы делаем что-то предосудительное? Всего один невинный поцелуй. Я так давно мечтала об этом!

– Только не здесь, – сказал он. – Каждую минуту может кто-то зайти.

– Тогда пойдем в мою каюту, – предложила она. – Ты обещал мне ее показать.

– Я на вахте, и не могу уйти из капитанской рубки, – возразил он. – Ты иди, а я приду позже, когда моя вахта закончится.

– Ты точно капитан на этой яхте? – с досадой спросила Ламия. Но, увидев обиду в его глазах, она воскликнула: – Прости меня, пожалуйста! Я сказала это, не подумав. Когда ты придешь?

– Я принесу тебе ужин в каюту, – ответил Луис. – Мы вместе поужинаем, и нам уже никто не сможет помешать. Вся ночь будет нашей.

– Ты обещаешь?

– Да, я обещаю.

Ламия уже не пыталась его поцеловать. Она приложила руку Луиса к своей груди и прошептала:

– Ты слышишь, как взволнованно бьется мое сердце? Каждый удар – это фраза «я жду тебя». Не заставляй его долго ждать. Пожалей его!

Впервые в своей жизни Ламия почти умоляла мужчину о близости. Страстное желание, вспыхнувшее в ней, как только она увидела Луиса в порту, незаметно для нее самой переросло в чувство, которому она не могла дать названия, потому что никогда до этого не любила. Ее неукротимая натура отдалась любви с такой же неодолимой силой, с какой умела ненавидеть. Чувствуя ладонь Луиса на своей груди, Ламия была готова на любую жертву, которую он потребовал бы от нее. И сама отдала бы ему все с великой радостью. Это чувство было на грани помешательства. Ламия сама не понимала, что с ней происходит. Но она была счастлива сейчас, и этого для нее было достаточно.

До сих пор Ламия не встречала мужчины, который воспротивился бы ее желанию. Морис Бэйтс был не в счет, в тот вечер она была слишком пьяна. Но Луис устоял. Он даже не приласкал ее грудь, к которой прикасалась его рука. Он был словно высечен из гранита. Или имел иммунитет к женской любви, как многие красивые мужчины, для которых близость с женщиной стала привычкой, давно уже не доставляющей волнительной радости. Он отнял свою руку у Ламии и тоном, в котором рассудка было больше, чем страсти, сказал ей:

– Я приду сразу, как только смогу.

Но Ламии этого было достаточно. К ней словно внезапно вернулась юность со всеми ее заблуждениями и самообманами, когда важны только слова, а не интонации и взгляды.

– Поцелуй меня еще раз, – нежно попросила она. И тут же воскликнула: – Нет, не надо! Я тогда не смогу уйти. – Помолчав, она со вздохом сказала: – Позови кого-нибудь, пусть проводят меня в каюту.

– Педро! – громко крикнул Луис.

Юный стюард вошел почти сразу, как будто подслушивал за дверью. Но, возможно, у него был хороший слух и быстрые ноги. Он с преданной покорностью смотрел на капитана, ожидая его приказаний.

– Педро, проводи нашу гостью в ее каюту, – распорядился Луис. – И передай команде, что сегодня на ужин будет портвейн. Из моих личных запасов.

– Сегодня праздник, сеньор капитан? – спросил юноша, хитро поблескивая глазами. – И какой же?

– В честь святой Девы Марии, – ответил Луис. – И всех женщин, носящих это чудесное имя. Поэтому тот, кто выпьет мало, будет моим личным врагом.

– Так всем и сказать? – с комическим ужасом спросил юноша.

– Так и скажи, – кивнул Луис. – А теперь убирайся отсюда. И будь предельно внимателен к нашей гостье. Ее тоже зовут Мария, если ты еще не забыл.

– Обещаю, сеньор капитан, я буду поклоняться ей, как пресвятой деве, – заявил Педро.

– Не богохульствуй, – строго заметил Луис, осеняя себя крестным знамением. – Пока мы в океане, держи на привязи свой глупый язык. А то из-за тебя кара божья может настигнуть нас всех.

– Слушаюсь, сеньор капитан. – ответил юноша, поворачиваясь к Ламии и незаметно от Луиса закатывая глаза к небу. Он шепнул ей: – Наш капитан очень набожный человек, сеньора.

И они улыбнулись, как два заговорщика. В отличие от молодого капитана Ламия, как и Педро, верила только в себя.

Глава 21

Приняв душ, Ламия, не одеваясь, легла на кровать и стала терпеливо ждать Луиса. Баулы с сокровищами стояли в углу каюты, но она даже не смотрела в ту сторону. Она думала о Луисе. Течение ее мыслей было то ровным и спокойным, то прерывистым и волнующим. Время шло. Убаюканная плавным покачиванием яхты на волнах, Ламия незаметно для себя заснула. Давно уже ее сон не был так глубок и безмятежен.

Ламия проснулась от тихого стука в дверь. Небо, видневшееся за иллюминатором, было темным, как это бывает в ненастные дни перед заходом солнца, в каюте царил полумрак.

– Кто там?

– Это я, Луис. Я могу войти?

– Входи, – откликнулась она, накидывая на себя простыню. Ламия знала, что тонкая ткань обрисовывает каждую линию ее тела, и это было даже соблазнительнее, чем если бы она встретила Луиса совершенно нагой.

Он вошел, держа в руках поднос с едой и напитками. Ламия сразу заметила, что достигла своей цели. Луис не мог отвести глаз от нее. А когда она словно ненароком оголила плечо и часть груди, его руки слегка задрожали.

– Ты извини, я не одета, – глядя на него невинными глазами, сказала Ламия. – Тебя так долго не было, что я уже перестала надеяться и легла.

– Прости, – сказал он. – Мне уйти?

– Запри дверь, дурачок, – улыбнулась Ламия. – И иди ко мне. Только не забудь избавиться от подноса.

Луис поставил поднос на столик и повернулся к Ламии спиной, чтобы закрыть дверь. Пока он возился с защелкой, она откинула простыню. И когда он обернулся, то увидел Ламию обнаженной, лежавшей в соблазнительной позе на кровати. От неожиданности Луис застыл, пожирая ее глазами.

– И долго ты будешь так стоять? – попыталась улыбнуться Ламия, но у нее не получилось. Она уже почти изнемогала от желания. Ее грудь высоко вздымалась при каждом вздохе. – Я не музейная реликвия. Меня можно трогать руками.

Луис шагнул к ней, отбрасывая фуражку и расстегивая рубашку на груди. Ламия поднялась с кровати и помогла ему раздеться, покрывая поцелуями его мускулистое тело и издавая короткие стоны от возбуждения.

– Луис Магдалена Даниэль Алехандро Родриго, – страстно шептала она в перерывах между поцелуями. – Как тебя много, а я одна… Но это даже хорошо… Вам всем придется постараться… Одного Луиса было бы слишком мало… Я без ума от каждого из вас…

Сжимая друг друга в объятиях, они почти упали на кровать, Ламия сверху. Но она гибко, точно змея, извернулась и оказалась под Луисом. Руками и ногами она обхватила его и притянула к себе. Коротко и сладострастно вскрикнула. Подстроилась под его движения и учащенно задышала, постанывая. Впервые она по своей воле покорялась мужчине. Она и чувствовала себя так, словно все, что с ней происходило, было в первый раз. Когда движения Луиса стали резкими и почти грубыми, она ощутила не боль, а наслаждение, медленно, но неотвратимо поднимающееся от живота к горлу. Она закричала одновременно с его почти звериным рыком, знаменующим высшее торжество акта любви. И обессиленно замерла, прижавшись к нему всем телом, ставшим вдруг таким легким, что она, казалось, могла бы взлететь, не будь Луиса, лежавшего на ней.

Луис тяжело дышал, его глаза были закрыты. Он как будто совершил тяжкую работу и теперь отдыхал. Подумав об этом, Ламия тихо рассмеялась. Она могла бы предаваться любви еще долго, не уставая, и она хотела этого, но Луису нужен был отдых. Она ласково погладила его по груди и прошептала на ухо:

– Самое время для ужина, ты не находишь?

Луис открыл глаза и неожиданно подмигнул ей.

– А я не знал, как тебе это сказать, – произнес он с улыбкой. – Опасался, что ты обидишься. Я голоден, как акула.

– И я тоже, – призналась Ламия. – Предлагаю быстро перекусить и продолжить то, чем мы занимались.

– Правда? – со смехом спросил Луис. – Значит, я не разочаровал тебя? А я так боялся этого!

– Глупыш, – проворковала Ламия ему на ухо, а затем пощекотала его ушную раковину языком. – Ты меня очаровал. Я окончательно потеряла голову. Теперь ты можешь делать со мной все, что захочешь.

– Это очень заманчиво, но только сначала все же давай поедим, – сказал Луис. – А потом обязательно вернемся к этой теме.

Он встал и накинул на себя рубашку и брюки.

– Ты не забыл о шампанском? – спросила Ламия. Она сидела на кровати, снова завернувшись в простыню, и наблюдала за тем, как Луис переносит тарелки и бокалы с подноса на столик.

– Извини, но я ничего не знал о твоих вкусах, обычно на яхте я держу только портвейн, – ответил Луис. – Зато я принес свечу. При ее свете портвейн покажется тебе не хуже шампанского. А по мне так и намного лучше. Это очень хорошее вино, произведенное в долине реки Дору на северо-востоке Португалии. Не какая-то дешевая подделка. Его несколько лет выдерживали в дубовых бочках. Кстати, а ты слышала легенду о том, как портвейн распространился из Португалии по всему миру благодаря тому, что Англия, потерпев поражение в войне, потеряла Аквитанию? Эта история началась еще в одиннадцатом веке, когда Генрих Второй Бургундский, снискавший себе славу в битвах с маврами, женился на прекрасной дочери короля Кастилии и Леона Альфонсо Шестого.

Говоря это, Луис в то же самое время зажег свечу и поставил ее на стол, а затем откупорил бутылку и разлил вино в бокалы в форме тюльпанов, предназначенные специально для портвейна, один из которых протянул Ламии.

– Впрочем, обо всем этом я расскажу тебе позднее. А сейчас предлагаю выпить за нашу встречу.

– За нашу счастливую встречу, – поправила его Ламия с улыбкой.

– Ты на самом деле так считаешь? – спросил он, глядя на нее через бокал, наполненный золотисто-коричневой жидкостью.

– Да, – искренне ответила она. – Не знаю, как ты, но я по-настоящему счастлива. Как никогда в жизни.

– Тогда за это действительно стоит выпить.

Они осушили бокалы. И Луис сразу же наполнил их снова.

– А теперь я предлагаю выпить за то, чтобы нас ничто не могло разлучить. Ни люди. Ни время. Ни даже океан.

– Это зависит только от нас, – возразила Ламия. – Но я все равно выпью, если это для тебя так важно.

– А что важно для тебя?

– Чтобы ты любил меня, – ответила она, не задумываясь. – Все остальное ерунда, не стоящая внимания или сожаления.

– Даже смерть? – спросил Луис с недоверчивой улыбкой.

– Зачем о ней думать? – нахмурилась на мгновение Ламия. – До нее еще так далеко.

– В океане смерть всегда ходит рядом, – заметил Луис. – За это ощущение смертельной опасности, которое океан дает мне, я его и люблю.

– А меня? – быстро спросила Ламия.

– И тебя, – усмехнулся Луис. – Мне почему-то кажется, что смерть неизменно идет вслед за тобой. Но тебе пока удается опережать ее. Иногда всего на полшага, быть может. И ты постоянно ждешь, что она однажды настигнет тебя. Я прав?

Но Ламии был неприятен этот разговор. И она с нарочитым смехом воскликнула:

– Так значит, в твоем сердце я соперничаю только с океаном, этой могущественной стихией? Мне льстит это! Но знаешь что? Если я сейчас же ничего не съем, то умру от голода. И твое зловещее пророчество сбудется. Ты этого хочешь?

– Я хочу того же, что и ты, – ответил Луис. – Обхитрить смерть. Поэтому предлагаю в последний раз наполнить бокалы и выпить за это.

– За что? – с недоумением спросила Ламия. Она начинала терять нить разговора. Выпитый на голодный желудок портвейн ударил в голову, мысли путались. Ей стало жарко, и она откинула простыню. Но воздуха все равно не хватало, в каюте было слишком душно. Она хотела встать и открыть иллюминатор, но не смогла даже приподняться.

– За то, чтобы мы всегда были хитрее смерти, – сказал Луис, протягивая ей полный бокал. – Пьем до дна!

Она выпила вино, не чувствуя ничего, кроме горечи. На ее лбу крупными каплями выступил пот, горячими ручейками он потек по щекам, шее, груди. Несмотря на жару, Ламию начал бить озноб.

– Луис, открой иллюминатор, пожалуйста, – попросила она. Язык уже почти не слушался ее. Она говорила бессвязно, точно в бреду. – Мне душно. И мутит. Кажется, я простыла, пока стояла на носу твоей яхты. Или портвейн не пошел мне на пользу. Я же говорила, что хочу шампанского.

Луис, незаметно наблюдавший за ней все это время, презрительно улыбнулся.

– Свежий воздух тебе не поможет. От него будет только хуже.

Ламия сделала непроизвольное движение, пытаясь встать, но ее ноги стали мягкими, словно лишились костей. Она вскрикнула:

– Луис, милый! Что со мной?

– Ты на самом деле хочешь знать правду, Мария? – спросил он. – Или правильно будет сказать Ламия?

Она в страхе вздрогнула.

– Откуда ты знаешь мое имя?

Луис насмешливо скривил губы.

– Твоя слава бежит впереди тебя, сеньора Ламиани. Точно так же, как смерть неотступно следует за тобой. И знаешь что, Ламия?

– Что, Луис? – сказала она, глядя на него почти с мольбой. Ламия все еще не могла поверить в происходящее с ней. Она ждала от Луиса помощи. Его слова как будто не проникали в ее сознание, она отвечала почти машинально.

– Твоя смерть все же настигла тебя. Она оказалась хитрее. Ты умираешь, Ламия.

– Что ты сделал со мной? – вскрикнула она, начиная понимать. – Ты отравил меня? Твой портвейн… Но ведь ты же сам пил его!

– Но не из твоего бокала, – торжествующе рассмеялся Луис.

– Но за что, Луис? – прошептала Ламия. Слезы выступили на ее глазах, меняя облик Луиса. Лицо мужчины, словно отразившись в кривом зеркале, уже не было красивым. Безобразная гримаса исказила его.

– Откуда мне знать? – равнодушно произнес он. – У меня нет к тебе личной вражды. Меня наняли, и я выполнил заказ.

– Мартин Крюгер? – спросила Ламия. – Скажи, это он?

– Я не знаю, кто это, – пожал плечами Луис. – Меня просили передать тебе перед смертью только два слова – Эргюс Бэйтс. Если тебе это что-нибудь говорит. А теперь извини, я не буду досматривать финальную сцену этой драмы. Мне надо присоединиться к своей команде и угостить ее портвейном, как я обещал, если помнишь. А я всегда держу свое слово. Во всяком случае, когда мне это выгодно.

Ламия застонала и протянула руку к мужчине, словно умоляя его о помощи. Но он уже выходил из каюты, даже не бросив на нее последнего взгляда, и рука бессильно упала на кровать. Свет перед глазами Ламии начал меркнуть, и каюта погрузилась во тьму, которую не мог рассеять робкий трепещущий свет догорающей свечи…

Но Ламия не умерла. Яд, который неотвратимо убил бы любого другого, оказался для нее не настолько губителен, как рассчитывал Луис. Она происходила из древнего рода ламиаков, считавших себя потомками змей. Слюна, стекавшая по зубам Ламии, когда та кусала своих врагов, убивала не хуже любого яда. И она же была противоядием, которое сейчас в теле Ламии боролось с отравой, подмешенной Луисом в вино. Борьба была жестокой. Ламия испытывала мучительную боль, ее стоны становились все громче и громче. Постепенно страдания стали невыносимыми, и тогда она потеряла сознание. Ее мозг сострадательно отключился, предоставив телу возможность продолжать сражение за жизнь Ламии без опасения, что она умрет от боли.

Ламия очнулась через несколько часов, незадолго до рассвета. Свеча давно догорела. Бледный свет проникал через иллюминатор, едва рассеивая мрак в каюте. Перед глазами все кружилось, то убыстряя, то замедляя темп, как будто все предметы ожили и пустились в пляс. Ламию сильно тошнило, и голова раскалывалась от гнездящейся в затылке боли, но руки и ноги уже подчинялись ей. Она поняла это, пошевелив пальцами. Ламия сделала отчаянное усилие и села на кровати. Опустила ноги на пол. Приподнялась на руках и встала. Она едва не упала, но все же устояла, ухватившись за столик. Осмотрелась и увидела, что баулы с сокровищами остались на прежнем месте, Луис не забрал их. Ламия облегченно вздохнула и прислушалась. Но не услышала ни звука. Яхта будто вымерла или была покинута своим экипажем.

Ламия испытывала почти непреодолимое желание лечь обратно на кровать. Но оставаться в каюте в полном неведении не было смысла, а, быть может, даже опасно, если бы Луис вздумал вернуться. Ламия, в ее почти беспомощном состоянии, могла не справиться с крепким молодым мужчиной. Единственным ее шансом на спасение была внезапность. Если бы она заметила Луиса первой, то успела бы впиться в его шею клыками, прежде чем он что-нибудь понял. И не разжала бы челюсти, пока он не умер. Это Ламия еще могла сделать, она это знала.

Она сделала шаг к двери, опираясь о переборку каюты. Потом еще один шаг и еще. Она шла долго, после каждого шага останавливаясь и отдыхая. И когда взялась за ручку двери, то чувствовала себя уже почти обессиленной. Последние силы ушли на то, чтобы открыть дверь. После этого Ламия долго не могла отдышаться, прислонившись к дверному косяку. В запертой каюте было очень душно, в коридоре ей стало немного легче от свежего воздуха. Цепляясь за все, что ей попадалось под руку, она уже могла идти чуть быстрее.

Ламия помнила, в каком направлении надо идти, чтобы оказаться в капитанской рубке, и упрямо шла, полагая, что Луис именно там. Где-то на полпути находилась кают-компания, которую Ламии показал стюард, провожая ее до каюты. Ей казалось, что это было много дней назад. Она надеялась, что найдет там что-нибудь выпить. Ее мучила жестокая жажда.

Еще издали Ламия увидела, что дверь кают-компании открыта, и в помещении горел свет, но изнутри не раздавалось ни звука. Если там кто-то и был, то он притаился, затаив дыхание. Ламия была готова ко всему. Но то, что она увидела, заглянув внутрь, едва не заставило ее закричать от ужаса.

В кают-компании находились все члены экипажа яхты, за исключением Луиса. Они сидели за одним общим столом, посредине которого стояло несколько бутылок с портвейном. Одна из бутылок упала, и вокруг нее разлилась густая темная лужица, похожая на остывшую кровь. Все трое были мертвы. Их головы лежали между тарелок с остатками пищи и пустых бокалов, открытые глаза затянуты мутно-белой пленкой. Только Педро закрыл глаза перед тем, как умереть. Лицо юноши было искажено болью, как и у остальных, но с опущенными веками оно выглядело не таким страшным.

Рассмотрев, что среди мертвецов не было капитана, и поняв, что произошло, Ламия продолжила путь в капитанскую рубку. Теперь она уже не сомневалась, что найдет в ней Луиса. И чувствовала в себе достаточно ненависти, чтобы убить его, не испытывая ни жалости, ни сострадания. По крайней мере, она могла попытаться.

Но когда Ламия добрела до капитанской рубки, ее ждало разочарование. Дверь, как и в кают-компанию, была открыта, но внутри никого не оказалось. Сначала Ламия не поняла, как никем не управляемая яхта может продолжать движение. Но потом она заметила, что штурвал надежно укреплен обрывком каната. Она поняла, что это сделал Луис перед тем, как покинуть судно. Яхта без рулевого могла идти по заданному изначально курсу до тех пор, пока не закончилось бы топливо или ей не встретилось бы препятствие – другой корабль, мель, прибрежные скалы…

Убедившись, что Луиса нет на яхте, Ламия испытала невольное облегчение. Теперь она могла не опасаться за свою жизнь. Даже не зная морского дела, она была способна отвязать штурвал и направить яхту к берегу. После этого она найдет Луиса, где бы он ни прятался, и отомстит ему. А заодно тому, кто его нанял, чтобы убить ее. Уходя, Луис назвал его имя.

И это был… Эргюс Бэйтс!

Вспомнив, Ламия невольно вскрикнула. Но ведь она же убила его год назад! Взорвала в его собственном доме. Неужели старый эльф тогда спасся, затаился и ждал только случая, чтобы отомстить ей?

Ламия не забыла его изящную грациозную фигуру, длинные светлые пряди волос, волнами падавшие на хилые плечи, и не поверила в свою догадку. Только не этот старик, больше всего на свете любивший женщин и вино. Он был не способен на такое продуманное коварство. Тогда кто же, назвавшийся Эргюсом Бэйтсом или действующий от его имени?

Ламия вытерла холодный пот со лба. Чей-то смутный образ вертелся в ее зрительной памяти, но она не могла рассмотреть его. Мозг Ламии, пораженный ядом и еще не оправившийся, отказывался ей служить.

Внезапно до нее донеслось тихое мерное тиканье, как будто в каюте находились часы или метроном. Она слышала его и раньше, но не обратила внимания на этот звук, занятая своими мыслями. Ламия огляделась и заметила лежавший под штурвалом какой-то предмет, издающий мерные звуки, похожие на тиканье часов. Она склонилась и присмотрелась. И увидела мигающие цифры.

Не сразу Ламия поняла, что это было электронное табло, показывающее время. И это время стремилось к нулю. Восемь секунд, семь, шесть…

За две секунды до взрыва Ламия все-таки успела понять, что это было взрывное устройство. Но она уже не могла ничего изменить. Она даже не сделала попытки спастись, завороженная видом сменяющих друг друга мигающих цифр. В ее голове промелькнули обрывки бессвязных мыслей, которые она не осознала. Она еще услышала взрыв, а потом уже не было ничего.

Обломки яхты, среди которых плавали мертвые тела, усеяли океан. Потом появились акулы, и тел не стало, а вода ненадолго окрасилась в красный цвет. Вскоре течение и волны разнесли обломки в разные стороны, и когда взошло солнце, океан казался по-прежнему пустым и безмятежным.

Глава 22

Морис Бэйтс еще раз перечитал краткую информацию о бесследном исчезновении у берегов Лиссабона океанской яхты «Бриз» со всем экипажем и задумался. Он не знал, можно ли доверять этой газете. «Sol» выходила раз в неделю и распространялась преимущественно в прибрежных регионах Португалии и на острове Мадейра. Она писала о политике, культуре, футболе – обо всем, что могло вызвать интерес читателей, заявляя о себе, как о «газете, которая рассчитывает сама на себя». Возможно, что ради повышения тиража ее издатели могли опубликовать и недостоверные факты. Ведь даже цвет этой газеты менялся в зависимости от сезона.

Впрочем, подумал Морис Бэйтс, очень скоро я узнаю правду. Для этого мне надо только преодолеть двести километров, отделяющие Лиссабон от Албуфейра, расположенного на берегу Атлантического океана, и отыскать местную достопримечательность – мавританский замок. Оставалось надеяться, что в крошечном городке, который населяло менее двадцати тысяч жителей, был всего один мавританский замок, и поиски не займут много времени.

– Проклятье! – выругался Морис Бэйтс, отбросив неприятно пахнувшую типографской краской газету. – Пусть только попробует выкинуть какой-нибудь фокус…

Ему позвонили час назад.

– Сеньор Эвенджер? – спросил мужской голос. – Вас беспокоит приятель, с которым вы на днях познакомились в морском порту. Узнали меня?

– Да, – сухо ответил он.

– Ваш заказ выполнен. Читайте утренний номер местной газеты «Sol», колонку происшествий. Вот только…, – человек, говоривший по телефону, замялся.

– Что только? – с тревогой спросил Морис Бэйтс. – Возникли какие-то проблемы?

– Можно сказать и так. Вы должны были перевести мне вторую часть суммы…

– Как только я получу подтверждение, я переведу пять миллионов евро на ваш банковский счет, как мы договаривались.

– В этом-то и проблема. По причине, о которой вы узнаете из газеты, я не смогу снять эти деньги со своего банковского счета. Не могли бы мы встретиться? Я хочу получить оставшиеся пять миллионов наличными. Я понимаю, что договор был другой, и вы вправе отказаться… Но на вашем месте я не стал бы этого делать.

В голосе невидимого собеседника прозвучала угроза. Морис Бэйтс усмехнулся.

– Будь я на вашем месте, я не стал бы мне угрожать, – сказал он. – Это очень неразумно. Но так и быть, я выполню вашу просьбу. При одном условии – если причина, о которой, как вы говорите, я узнаю из газеты, покажется мне уважительной.

– Хорошо, – после короткого молчания произнес его собеседник. – В Лиссабоне мне появляться нельзя. Я буду ждать вас на закате солнца в Албуфейре. Этот городок находится неподалеку от Лиссабона. Найдете мавританский замок. Прогуляетесь по тропе, которая начинается от крепостной водяной мельницы, до замка. А потом вернетесь обратно. Где-нибудь там, на одном из участков тропы, я вас и встречу.

– К чему такие предосторожности? – недовольно спросил Морис Бэйтс.

– Хочу убедиться, что вы пришли на встречу один. В наше время никому нельзя доверять, вам ли это не знать. А вдруг вам не захочется расставаться с деньгами? Пять миллионов – большая сумма, из-за нее можно рискнуть. Кстати, не забудьте взять деньги с собой. И помните – со мной опасно шутить. Об этом кое-что могла бы порассказать ваша подруга, если бы ею сейчас не лакомились акулы.

Человек рассмеялся. Морис Бэйтс, ничего не ответив, отключил телефон. После этого он позвонил портье отеля, в котором снимал номер, и попросил принести ему свежий номер лиссабонской газеты «Sol».

Прочитав информацию о происшествии, Морис Бэйтс понял, что ему придется встретиться с человеком, который назначил встречу в мавританском замке. Но для этого ему надо было арендовать автомобиль и снять в одном из местных банков со своего счета пять миллионов евро. Причем сделать все это очень быстро, потому что до вечера оставалось не так уж много времени.

– На закате солнца, – хмыкнул Морис Бэйтс. – А этот парень любит мелодраматические эффекты… Типичный психопат.

Морису Бэйтсу пришлось проявить все свое обаяние, а порой даже телепатические способности, чтобы получить в местном банке такую крупную сумму без предварительногозаказа. Уже через три часа он выходил из офиса банка, неся в руке большой кожаный портфель, внутри которого лежали аккуратно упакованные пачки банкнот по тысяче евро каждая.

С арендой автомобиля Морису Бэйтсу повезло меньше. В связи с сезонным наплывом туристов, не желавших ходить пешком по крутым холмам Лиссабона, в компании по аренде автомобилей ему смогли предложить только древний Sado 550. Это был микромобиль, причем уже давно отслуживший свой срок и стоявший в гараже скорее как ностальгическое воспоминание, чем средство передвижения. В его салоне с трудом мог бы разместиться один водитель крупного телосложения, а о мощности двигателя было лучше не спрашивать, чтобы не вызвать насмешки. Но привередничать не приходилось. У Мориса Бэйтса уже не оставалось времени на поиски другого варианта. И он, скрепя сердце, согласился, мысленно посылая самые страшные проклятия тому, с кем у него была назначена встреча. Пытаясь втиснуться в арендованную машину, казавшуюся игрушечной, Морис Бэйтс чувствовал на своей спине насмешливый взгляд менеджера компании. Оглянувшись, он одарил молодого человека в кепке с надписью «Формула-1» таким свирепым взглядом, что тот, побледнев, предпочел мгновенно скрыться в воротах гаража.

Следующие два часа Морис Бэйтс не думал ни о чем, стараясь выжать из старенькой машины все, на что она была способна в дни своей молодости. И неожиданно для него самого ему это удалось.

Морис Бэйтс добрался до Албуфейра задолго до заката, и, поразмыслив, свободное время он решил посвятить осмотру старинной крепости, запечатленной на национальном флаге Португалии. Оставив автомобиль у водяной мельницы, Морис Бэйтс прошел по мостику над дорогой и вышел на тропу, которая тянулась вдоль берега реки Куартейра до моста, построенного еще древними римлянами, и остатков плотины. Тропа была разбитой и ухабистой, но впечатление скрашивал красивейший пейзаж по обе ее стороны, где густая средиземноморская растительность соперничала с обширными полями оливковых рощ. А затем он увидел саму крепость, отвоеванную у мавров еще в тринадцатом веке, но до сих пор сохранявшую этот исторический факт в своем названии. Ворота крепости были закрыты, и Морис Бэйтс обошел вокруг ее стен, но так и не нашел другого входа. Чувствуя разочарование, Морис Бэйтс вернулся к воротам и постучал в них, сначала рукой, а потом поднятым с земли камнем. Но с таким же успехом он мог, вероятно, попытаться пробить их тараном, орудием, применяемым в древности для взятия крепостей. Пав всего один раз, замок оставался по-прежнему неприступным, а тем более для одинокого туриста. Морис Бэйтс, желавший проникнуть за стены крепости, но уже с помощью денег, а не стенобитных машин, оружия более действенного, потерпел поражение.

Осыпая проклятиями ни в чем не повинный мавританский замок, Морис Бэйтс вернулся к своему автомобилю. Когда он проходил мимо водяной мельницы, из-за строения вышел какой-то человек в широкополой шляпе на голове. Поля шляпы отбрасывали густую тень на лицо, делая его неразличимым для любопытных взглядов. Несмотря на жару, на мужчине был длинный плащ, скрывающий его фигуру. Казалось, что он предпринял все усилия, чтобы оставаться никем не узнанным. И это ему удалось. Морис Бэйтс не узнал его, пока тот, сняв шляпу и слегка кланяясь, не сказал:

– Приветствую вас, сеньор Эвенджер!

– А, это вы, сеньор Гомеш Силва, – произнес насмешливо Морис Бэйтс. – Зачем вы так нарядились? Не наигрались в детстве в шпионские игры?

– Не хочу, чтобы меня кто-то узнал и принял за призрак, – ослепительно улыбнулся Луис. – Ведь я бесследно исчез в океане вместе со своей яхтой. И вдруг меня видят разгуливающим по суше. Это может вызвать у полиции расспросы, где остальные члены моего экипажа. А ведь это не нужно ни мне, ни вам, не так ли, сеньор Эвенджер?

Морис Бэйтс нахмурился.

– Не впутывайте меня в эту историю с вашим экипажем, молодой человек. А, кстати, что с ними случилось?

– Они пошли на дно вместе с яхтой и пассажиркой, которую вы поручили мне отправить на корм акулам, – все так же весело улыбаясь, ответил Луис.

– Но зачем? – с недоумением спросил Морис Бэйтс. – Мы договаривались с вами только о женщине. Это было лишнее.

– Они могли проговориться, – невозмутимо сказал Луис. – Не сейчас, так позже. А мне бы не хотелось свести близкое знакомство с гарротой, вместо того, чтобы прожигать жизнь в каком-нибудь райском уголке планеты на денежки, которые вы обещали заплатить. Надеюсь, доля моего экипажа ввиду его гибели достанется мне?

– Так вы испугались, что они проговорятся, или польстились на причитающиеся им деньги? – презрительно усмехнулся Морис Бэйтс.

– Это не важно, – ответил Луис, перестав улыбаться. – Главное, что я в точности выполнил все условия нашего контракта. И даже не забыл сказать пассажирке перед смертью два заветных слова: «Эргюс Бэйтс». Не скажете сейчас, что они означали? Она смертельно побледнела, услышав их.

– Много будете знать – меньше проживете, – раздраженно отрезал Морис Бэйтс. – Но все же это было крайне глупо – убивать членов своего экипажа. Вы привлекли ненужное внимание к этой истории. Одно дело – банальное крушение яхты в океане и спасение ее команды. И совсем другое – таинственное исчезновение и гибель всего экипажа. Все средства массовой информации будут еще долго муссировать эту тему.

– Сделанного не воротишь, – равнодушно ответил Луис. – А, значит, не о чем и говорить. Вы привезли мои деньги?

Морис Бэйтс молча протянул ему портфель, который держал в руке. Луис открыл его и заглянул внутрь.

– Пять миллионов? – спросил Луис, жадно облизывая пересохшие губы. – Я могу пересчитать?

– Если у вас есть время.

– Хорошо, поверю вам на слово, – решил Луис, закрывая чемоданчик. – С вами приятно иметь дело, сеньор Эвенджер.

– Не могу сказать того же о вас, – сказал Морис Бэйтс, с отвращением глядя на довольно улыбающегося молодого мужчину. – Надеюсь, мы никогда с вами не увидимся.

– Почему же? – с деланным удивлением спросил Луис. – Земля не так уж велика, и она круглая. Все может случиться.

– Если это произойдет, причем все равно, по воле случая или преднамеренно с вашей стороны, знайте – вы не переживете этой встречи, – не повышая голоса сказал Морис Бэйтс. – Я просто раздавлю вас, как мокрицу. Я мог бы сделать это прямо сейчас, и пистолет, который вы прячете в кармане вашего плаща, не спас бы вас. Но не буду этого делать. Во-первых, вы оказали мне услугу, во-вторых, не хочу марать о вас руки. А теперь убирайтесь с глаз моих и не забывайте, о чем я вас предупредил.

Луис хотел было что-то сказать, но увидел глаза Мориса Бэйтса. И поперхнулся словами. В этих глазах не было ничего человеческого. Луис был мужественным человеком, и он не раз без боязни рисковал жизнью, когда это было необходимо. Но глаза Мориса Бэйтса показались ему страшнее всего, что он когда-либо видел. Луис подхватил портфель и быстро скрылся в зарослях. Послышался треск кустов, сквозь которые он продирался, не разбирая дороги, словно был охвачен паническим ужасом, потом все стихло.

Морис Бэйтс несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, как будто все это время ему было неприятно дышать одним воздухом с Луисом, и он задерживал дыхание. Воздух был свежим и чистым, ярко светило солнце в безоблачном небе. Весело пели птицы, наслаждаясь чудесным днем. Природа словно ликовала. Таким же было и настроение Мориса Бэйтса. Возмездие свершилось. Он не случайно при встрече с Луисом назвал себя Эвенджер, что переводилось с английского как «мститель». Он отомстил за смерть своего дяди, покарал его убийцу.

Это было не просто, но ему удалось. Проследив в Мадриде с помощью маячка слежения направление, по которому двигался автомобиль Ламии, он без труда сообразил, что она направляется в Лиссабон. Он поспешил в аэропорт, сел на первый же подходящий самолет и оказался в Лиссабоне на несколько часов раньше, чем Ламия. Этого времени ему хватило, чтобы отыскать в морском порту капитана яхты «Бриз», который имел сомнительную репутацию человека, готового за деньги убить собственного отца, если бы тот у него был. Заключить соглашение с Луисом оказалось легко, как только тот узнал о сумме контракта. Морис Бэйтс поставил только одно условие – перед смертью Луис должен был назвать Ламии имя Эргюса Бэйтса, чтобы она знала, почему ее настигла кара. Луис с радостью взялся за эту работу, предоставлявшую ему шанс разбогатеть в одночасье. И выполнил ее превосходно. Мало кто мог бы убить Ламию Ламиани, прирожденную убийцу, ловкую и хитрую, как змея. Луису это удалось. Теперь он мог начать новую жизнь, а Морис Бэйтс получил возможность перестать мучиться неутоленной жаждой мести, лишавшей его сна и покоя весь последний год. Он чувствовал непередаваемое облегчение при этой мысли.

Но ликование Мориса Бэйтса продолжалось недолго. Он знал, что с гибелью Ламии справедливость еще не восторжествовала. Ламия была только исполнителем убийства, которое задумал и приказал ей совершить другой. И тот, истинный виновник, был намного страшнее и опаснее. С ним Морису Бэйтсу еще только предстояло свести счеты. И он намеревался это сделать во что бы то ни стало – пусть даже ценой собственной жизни.

Но, будучи оптимистом по натуре, Морис Бэйтс предпочитал выжить в этой предстоящей ему смертельной схватке. Поэтому он незамедлительно сел в автомобиль и направился обратно в Лиссабон, откуда первым же рейсом вылетел в Нью-Йорк.

Все восемь часов полета Морис Бэйтс посвятил напряженным раздумьям. Сев в кресло у иллюминатора, надев наушники и закрыв глаза, чтобы стюардессы и пассажиры считали, будто он спит, Морис Бэйтс размышлял о том, как сказать Мартину Крюгеру, что Ламия мертва, и его план провалился. Вторично выкрасть мужа хозяйки замка тамплиеров или кого-нибудь из ее домочадцев едва ли удастся. А, значит, не будет и возможности обмена на библиотеку. Едва ли Мартину Крюгеру это понравится. Скорее всего, старый гном будет взбешен, и горе тому, кто попадется ему под горячую руку. В древние времена гонцов, приносивших дурные вести, попросту казнили. Мартин Крюгер был атавизмом, сохранившим приверженность старинным обычаям.

Именно поэтому Морис Бэйтс не позвонил своему боссу, а летел в Нью-Йорк. Долгое время, как заправский шулер, он прятал в рукаве козырную карту. И теперь собирался кинуть ее на кон, чтобы спасти собственную жизнь, если той будет угрожать реальная опасность. Но только в этом случае. По непонятной для него самого причине он испытывал невольную симпатию к тем людям, против которых должен был сыграть на стороне Мартина Крюгера. А выигрыш для него означал проигрыш для них. Они могли лишиться не только пресловутой библиотеки, но и всего своего имущества, а, быть может, и много большего – свободы и даже жизни.

Долгое время Морис Бэйтс недоумевал, почему до сих пор никто, кроме него, не заметил, что сын Анжело Месси, которому он оставил все свое имущество, включая замок тамплиеров, абсолютно не похож на отца. Он просто не может быть его сыном, потому что у Анжело Месси и Ульяны чисто европеоидная внешность, а Ксиу – типичный представитель азиатской расы со всеми ее отличительными чертами: узкими раскосыми глазами, выдающимися скулами на круглом лице, кожей песочного цвета. Разумеется, гипотетически Ульяна могла сослаться на какого-нибудь китайца, замешавшегося в глубине веков в число ее предков. Китай соседствует с Россией, а наследственность способна проявиться через много поколений. Однако это вызывало большие сомнения.

Но все встало на свои места, когда он узнал от Бальдерика Вигмана о Хенг Хо, считавшего Ксиу внуком и завещавшего ему свое состояние.

Это случилось незадолго до того, как Морис Бэйтс встретился с Ульяной в замке тамплиеров. По пути из Нью-Йорка в Мадрид он залетел ненадолго в Берн, чтобы решить с Вигманом некоторые вопросы, связанные с наследством его дяди. Эргюс Бэйтс хранил свои деньги в Спирит-банке, а Морис был его единственным наследником, что выяснилось в результате долгих поисков других родственников старого эльфа. Вигман попросил его подписать документы. Морис Бэйтс подписал, а потом они выпили по рюмке-другой коньяка, поминая его дядю, и разговорились. Морис Бэйтс ненароком сказал, что после Берна летит в Мадрид, где по приказу Мартина Крюгера собирается встретиться с вдовой Анжело Месси. Вигман воспринял это известие неожиданно эмоционально.

– Поразительная женщина эта Ульяна, – воскликнул он, закусывая коньяк лимоном. – Будь с ней осторожен, Морис!

Разумеется, он поинтересовался, чем поразила банкира вдова и почему он, Морис Бэйтс, должен ее опасаться.

– Все ее мужья гибнут сразу после того, как она беременеет от них, – пояснил Вигман, грустно глядя в окно на колокольню Цитглоггетурм. – Они внезапно умирают, а она прибирает к рукам огромные состояния. Про Анжело Месси ты все, вероятно, знаешь. Но Хенг Хо и его незаконнорожденный сын! Как ей удалось?

И опьяневший банкир рассказал ему все, что знал об этой странной, на его взгляд, и даже пугающей истории.

– Сначала умирает сын Хенг Хо, а потом таинственным образом исчезает и сам Хенг Хо, незадолго до своей смерти завещавший все свои деньги еще не рожденному внуку. Говорят, что он погиб в результате авиакатастрофы, но я в это не верю, – заявил Вигман. – Я хорошо знал Хенг Хо. Он происходил из древнего рода пэн-хоу и обладал даром предвидения. Старик никогда не полетел бы на самолете, с которым могло что-то случиться, будь то отказ двигателя, стая птиц, встретившаяся ему в воздухе, или террористический акт. Однако…

Вигман развел своими короткими толстыми ручками, показывая, что произошедшее с Хенг Хо находится за гранью его понимания.

Тогда Морис Бэйтс ничего ему не ответил, но запомнил этот разговор. А потом он оказался в замке тамплиеров и неожиданно для себя убедился в том, что у Ульяны не два сына, как утверждал банкир, а всего один. И, судя по его внешности, его отцом мог быть только незаконнорожденный сын Хенг Хо, матерью которого была китаянка. Ксиу был вылитый китаец.

Из этого следовало, что Ульяна не рожала сына от Анжело Месси. А, следовательно, не имела права владеть замком тамплиеров. Вероятнее всего, она обманула рарога, сказав ему, что понесла от него. А. быть может, она и сама не знала, чей сын в ее чреве. Такое бывает с женщинами, имеющими сексуальную связь сразу с несколькими мужчинами. Окончательный выбор среди своих любовников они делают уже после рождения ребенка. Или скрывают эту тайну всю оставшуюся жизнь.

Но Ульяне, если можно так выразиться, повезло. Оба ее любовника умерли, и она, воспользовавшись этим, наследовала их состояния, назвав своего сына в одном случае сыном Анжело Месси, а в другом – внуком Хенг Хо. На что она надеялась? Это казалось загадкой Морису Бэйтсу. Однако, неплохо изучив нравы людей, он знал, что иногда представители человеческой расы, забыв о здравом смысле, рассчитывают только на случай, называя его «авось». Именно на этот «авось», видимо, и понадеялась Ульяна. А чтобы никто ничего не заподозрил и не раскрыл ее аферу, она уединилась с сыном и новым мужем в замке тамплиеров, подальше от чужих глаз и досужих языков. Ее расчет оказался верен. За много лет тайное, вопреки известному утверждению, так и не стало явным. Он, Морис Бэйтс, раскрыл эту тайну совершенно случайно, потребовалась целая цепь событий, которая привела его к разгадке.

И теперь Морис Бэйтс не знал, как ему поступить. Рассказать об этом Мартину Крюгеру означало подписать приговор Ульяне. Старый гном не стал бы церемониться с той, что имела неосторожность отказать ему. Без всякой жалости он уничтожит Ульяну, а вместе с ней – ее сына и мужа, которые, в общем-то, ни в чем не виноваты. Не говоря уже о том, что и Артур, и Ксиу пришлись ему по душе после недолгого общения с ними. Он допустил ошибку, сблизившись с ними. И его всю оставшуюся жизнь будут мучить угрызения совести, если с ними случится что-либо плохое по его вине.

– Проклятье, – пробормотал Морис Бэйтс. – И почему моя мама родила такого глупого сына?

Но он так и не нашел ответа на этот вопрос, потому что вскоре заснул, убаюканный играющей в наушниках тихой мелодией. Сны не беспокоили Мориса Бэйтса. Он проснулся только после того, как стюардесса дотронулась до его плеча и попросила пристегнуть ремень безопасности. Самолет заходил на посадку, которую он собирался совершить в международном аэропорту имени Джона Кеннеди.

Глава 23

За год жизни в Нью-Йорке Морис Бэйтс так и не привык к этому городу. Он чувствовал себя здесь чужим, и многое ему было непонятно и чуждо. Он не мог смириться с тем, что женщинам в Нью-Йорке позволено ходить по улицам города с обнаженной грудью, а полицейские не вправе их арестовать, потому что это будет считаться дискриминацией по половому признаку. И это был только один из множества нелепых законов, по которым жил многомиллионный город – мегаполис, в котором за всю его историю лишь однажды случился день, когда не было совершено ни одного убийства, изнасилования или ограбления.

Не нравилась ему и архитектура Нью-Йорка, изобилующая тысячами высотных зданий. Когда-то на территории, занимаемой городом, жили индейские племена манахаттоу и канарси, но сейчас о них напоминала лишь городская легенда, согласно которой извилистая линия Бродвея, пересекающего практически весь Манхэттен по диагонали и продолжающегося в Бронксе, повторяла тропу, по которой индейцы гнали скот на водопой. Это подтверждали редкие находки наконечников стрел и домашней утвари в местах, еще не застроенных зданиями. Теперь от индейцев остались лишь воспоминания, зато в городе проживали представители всех религий и религиозных сект мира. Морис Бэйтс сомневался, что Нью-Йорк что-то выиграл от этого. Для него существование древнего народа было важнее любой веры.

Сам Морис Бэйтс предпочитал жить в одном из небольших домов, расположенных вблизи Центрального парка, считающегося «легкими Нью-Йорка». Почти все свое свободное время он проводил, гуляя по этому парку. Он выбирал самые его потаенные уголки и старался держаться подальше от вольер городского зоопарка, в которых содержались когда-то дикие, а теперь присмиревшие и несчастные животные. Иногда Морису Бэйтсу казалось, что он и сам превратился в одно из таких обездоленных существ, запертый в тесную клетку Нью-Йорка. В такие минуты он презирал самого себя, потому что в отличие от зверей, живущих в зоопарке, он по доброй воле выбрал подобное существование. Он с радостью вернулся бы в свою заброшенную рыбацкую деревушку в родной Исландии. Но не делал этого, оправдывая себя то одной причиной, то другой. В последнее время это была Ирэн. Морис Бэйтс сомневался, предпочтет ли она комфортной жизни в современном мегаполисе жалкое прозябание в забытой богом и людьми местности почти на краю земли, отстоящей от Нью-Йорка на тысячи километров и тысячи лет. А потому не хотел рисковать, предлагая ей это. Он боялся потерять Ирэн и молчал, с каждым днем чувствуя себя все более несчастным, но все же не одиноким, как это было до ее появления. Одиночество было страшнее всего на свете, самым тяжким испытанием и наказанием, это Морис Бэйтс знал очень хорошо по своей прежней жизни.

Поэтому обычно он возвращался в Нью-Йорк с двояким чувством – горечи и радости. Его тяготила мысль о самом городе и радовала скорая встреча с Ирэн. Но сейчас к этим чувствам примешивалось еще и третье, вызываемое неизбежным разговором с Мартином Крюгером. Морис Бэйтс даже не мог дать ему определения, но оно сильно раздражало его, как ноющая зубная боль.

Чтобы поскорее избавиться от этого неприятного ощущения, из аэропорта он направился не домой, а в офис Мартина Крюгера, который занимал целый этаж в одном из офисных зданий высотой почти в четыреста метров, расположенном на острове Манхэттен. Пока желтое, как лимон, такси везло Мориса Бэйтса до Пятой авеню, надолго застывая в автомобильных пробках, он бегло читал купленные в аэропорту свежие номера New York Times, Daily News, New York Post и Wall Street Journal, желая узнать, что произошло в Нью-Йорке за время его отсутствия. Но мегаполис жил своей обычной суматошной жизнью, и Мориса Бэйтса заинтересовало только сообщение о новом спектакле, поставленном в одном из бродвейских театров. Он подумал, что было бы неплохо после нескольких дней разлуки провести этот вечер с Ирэн, воспользовавшись благовидным предлогом – премьерой. Девушка любила театр и никогда не отказывалась от подобных приглашений. Но каждый раз, назначая ей свидание, Морис Бэйтс испытывал внутреннее волнение, словно это была репетиция перед более серьезным предложением, которое он однажды собирался ей сделать.

Такси замерло у входа в громадное офисное здание, из которого безостановочно лились потоки людей. Морис Бэйтс расплатился с водителем и вышел из автомобиля, взяв с собой только одну газету – ту, в которой была опубликована новость о спектакле. Остальные он оставил таксисту, который обрадовался этому даже больше, чем щедрым чаевым.

Поднявшись в лифте на нужный этаж, Морис Бэйтс энергичным шагом вошел в офис юридической компании «Мартин Крюгер, Эргюс Бэйтс и Анжело Месси». После смерти двух своих партнеров Мартин Крюгер решил не менять названия компании, отчасти для респектабельности, но в основном из опасения бюрократических подводных камней, связанных с этим. Мартин Крюгер был рабом своих привычек, и почти всегда приходил в бешенство, когда ими приходилось поступаться в угоду законам, принятым в человеческом обществе, где он был вынужден жить, приняв облик и, частично, образ жизни людей.

Первой, кого он увидел, была Ирэн. И невольная счастливая улыбка озарила лицо Мориса Бэйтса. Но сам он этого даже не заметил.

– Привет, Ирэн, – сказал он, пытаясь скрыть радостные нотки в своем голосе. – Как тебе жилось без меня?

Ирэн сидела за письменным столом и читала какую-то книгу, которую при приближении молодого человека она, покраснев, поспешно спрятала в верхний ящик стола. Но Морис Бэйтс этого не заметил, так как все его внимание было поглощено девушкой. Не успела она ответить на его вопрос, как он тут же выпалил:

– Ты прекрасно выглядишь. Видно, разлука со мной идет тебе на пользу.

Ирэн посмотрела на него с укоризной и ничего не ответила. Морис Бэйтс смутился, сообразив, что сказал глупость. Но так было всегда. При виде Ирэн он смущался, словно неопытный в делах любви мальчишка, и говорил зачастую совсем не то, что думал.

– Вообще-то мы к боссу, – сказал он смущенно.

– Кто это мы? – с удивлением взглянула на него девушка.

– Я и моя глупость, – с серьезным видом пояснил он. – Никак не могу от нее отвязаться.

Девушка улыбнулась, и Морис Бэйтс понял, что он прощен. Но он все равно был наказан, потому что Ирэн в отместку сразу же сообщила по селектору о его приходе Мартину Крюгеру, лишив возможности с ней пообщаться.

– Пусть проходит, – раздался в приемной густой жирный голос Мартина Крюгера. – Немедленно!

Ирэн с лукавой смешинкой в глазах кивнула на дверь, ведущую в кабинет босса. Но Морис Бэйтс все-таки успел, проходя мимо, оставить газету, которую принес с собой, на ее столе. Он положил газету так, чтобы Ирэн сразу увидела страницу с обведенным им объявлением о театральной премьере на Бродвее. И поспешно скрылся за дверью, чтобы ничего не объяснять.

В кабинет Морис Бэйтс вошел, уже не улыбаясь. Его лицо стало хмурым, как это бывает, когда в ясный день на солнце находит темная туча, погружая мир в сумерки. Мартин Крюгер без слов сразу понял, что он принес плохие вести.

– Только не говори мне, что не нашел Ламию, – с угрозой произнес он. – Ты меня разочаруешь, мой мальчик. И я начну думать, что сильно ошибался в тебе.

Но Мориса Бэйтса было непросто испугать. Он, не дрогнув, выдержал суровый взгляд босса.

– Почему же, я нашел ее, – сказал он. И невозмутимо добавил после паузы: – На дне океана.

– Говори яснее, – рыкнул Мартин Крюгер. – У меня нет желания разгадывать твои загадки.

– Ламия погибла вместе с яхтой, на которой отправилась в морское путешествие из Лиссабона, – пояснил Морис Бэйтс. – Может быть, яхта затонула, попав в шторм, или по другой причине. Португальская морская полиция сейчас разбирается с этим. Но главное, что до своей гибели Ламия подложила нам большую свинью.

И он рассказал Мартину Крюгеру все, что знал о похищении Артура Цикаридзе и роли, которую сыграла в нем Ламия, а потом о ее попытке побега с сокровищами от своего сообщника, капитана жандармерии Карлоса Санчеса. Разумеется, Морис Бэйтс благоразумно не упомянул о своем участии в трагической гибели Ламии.

Мартин Крюгер выслушал его, не перебивая, но медленно наливаясь темной кровью. Когда Морис Бэйтс закончил, лицо старого гнома было ужасным. Мартин Крюгер сбросил с себя личину, которую он был вынужден носить, и превратился в безобразное уродливое существо, изрыгающее ругательства и проклятия, брызжущее слюной и захлебывающееся звуками, нее имеющими ничего общего с человеческой речью. Любой человек, увидевший его сейчас, пришел бы в панический ужас. Но Морис Бэйтс выдержал эту страшную бурю. Его лицо оставалось невозмутимым и непроницаемым, и только где-то в глубине глаз светилась неуловимая презрительная усмешка, которую не смог бы заметить самый проницательный наблюдатель.

Постепенно Мартин Крюгер затих, словно гневная вспышка утомила его самого. Он с ненавистью, но уже намного тише, произнес:

– Жаль, что ее сожрали акулы. Ей крупно повезло.

И это была единственная эпитафия, которую он посвятил Ламии. После этого Мартин Крюгер уже не упоминал о ней, словно начисто стер из своей памяти. Он знал Ламию много лет, а забыл в одну минуту. Питать какие-либо чувства, даже ненависть, к мертвым Мартин Крюгер считал неразумным. Только живые имели для него интерес, потому что он мог использовать их в своих целях. Ламия была мертва, но его цель – «Гальдрбук», исландская колдовская книга, все еще не была достигнута. И Мартин Крюгер мгновенно переключил работу своего мозга на нее. Морис Бэйтс увидел это по глазам старого гнома. Они посветлели, снова став бесцветными и разумными.

– Что ты предлагаешь, Морис? – спросил он. – Или ты пришел ко мне с пустыми руками?

Услышав этот обращенный к нему вопрос, Морис Бэйтс с облегчением понял, что лично ему пока ничто не угрожает. Мартин Крюгер все еще считает его членом своей команды и доверенным лицом, которому он может поручить приобретение библиотеки замка тамплиеров, несмотря на несколько неудачных попыток. Если быть точным, то двух неудачных попыток. Морис Бэйтс не сомневался, что после третьей оплошности уже он сам будет завидовать Ламии Ламиани, которую всего лишь сожрали акулы. И он, вздохнув, решил, что своя шкура ему дороже, чем жизнь и благополучие обитателей замка тамплиеров.

– Вдова Анжело Месси…, – начал Морис Бэйтс, желая рассказать о своих выводах, сделанных в результате долгого обдумывания всех собранных им фактов.

Но Мартин Крюгер не дал ему договорить. Услышав о вдове Анжело Месси, он сразу вспомнил свой недавний разговор с Бальдериком Вигманом, и его словно озарила вспышка вдохновения. Он принялся радостно восклицать:

– Ты прав, мой мальчик! Как я сам об этом не подумал! «Черная вдова»! Ты просто гений! Я не ошибся в тебе!

Теперь уже Морис Бэйтс ничего не понимал. Он с изумлением смотрел на Мартина Крюгера. А тот смеялся и в восторге даже хлопал себя руками по жирным ляжкам. Когда его радость, как до этого ненависть, иссякла, он поведал Морису Бэйтсу свой замысел, родившийся в его изощренном мозгу мгновенно и без всяких усилий. Мартин Крюгер не видел в нем ни единого изъяна.

– Мы предъявим ей от лица нашей юридической компании обвинение в преднамеренном соблазнении, а затем убийстве Анжело Месси, – говорил он, возбужденно сверкая глазами. – Не так давно Бальдерик Вигман рассказал мне о своих подозрениях, назвав ее «черной вдовой». Прекрасно! Мы привлечем его в качестве свидетеля обвинения. Старина Вигман поведает суду об ее предыдущем замужестве, которое также закончилось смертью мужа. Во всех случаях ее мужей настигала преждевременная необъяснимая смерть, а она, став вдовой, приобретала огромные состояния. Этого будет достаточно, чтобы суд наложил ограничительные меры на ее имущество до окончательного судебного решения. А поскольку Анжело Месси был партнером нашей юридической компании, то мы, представляя его интересы в суде, получим возможность заявить права на его бывшую собственность. Мы сделаем это в интересах его сына, который не имеет никакого отношения к злодеяниям своей матери, но при этом является законным наследником Анжело Месси. И, получив такое право, мы сможем, пусть даже для описи этого самого имущества, на законных основаниях проникнуть в замок тамплиеров. И, в частности, в его библиотеку, где хранятся драгоценные рукописи. А уже там, среди всех книг, мы сможем разыскать…

Внезапно Мартин Крюгер смолк. У него был такой вид, словно он только что едва не проговорился о чем-то чрезвычайно важном. Он с подозрением посмотрел на Мориса Бэйтса. Но тот сделал вид, что ничего не заметил. На самом деле Морис Бэйтс понял, что его босса интересует не вся библиотека замка тамплиеров, какой бы ценной она ни была, а только одна из книг, название которой он хранит в тайне. Морис Бэйтс давно уже подозревал это, а сейчас окончательно убедился в правильности своей догадки. Но благоразумно скрыл свое открытие, дав себе слово подумать об этом на досуге.

– Как тебе мой план, Морис? – спросил Мартин Крюгер.

– Простой и эффективный, как все гениальное, – польстил ему Морис Бэйтс. – Но многое будет зависеть от судьи, которому попадет это дело.

– Об этом не беспокойся, – самодовольно усмехнулся старый гном. – Я недаром столько лет живу в Нью-Йорке и подвизаюсь в юридической сфере. У меня есть знакомые судьи, которые с удовольствием пойдут мне навстречу, чтобы вернуть старые долги. Но это не твоя забота.

– Так я вам в этом деле уже не нужен? – спросил Морис Бэйтс, пряча облегчение за равнодушным тоном.

– Ошибаешься, мой мальчик, – ответил Мартин Крюгер. – Ты сейчас же летишь обратно в Испанию и устанавливаешь слежку за замком тамплиеров.

– Может быть, нанять специалистов из частного агентства? – с затаенной надеждой спросил Морис Бэйтс.

– Нет, я никому не доверяю, кроме тебя, – не согласился Мартин Крюгер. – Будешь сообщать мне обо всем, что происходит в замке и его окрестностях. А вдруг вдова Анжело Месси захочет тайно вывезти библиотеку из замка? Я хочу знать это, чтобы вовремя отреагировать.

Он бросил предупреждающий взгляд на Мориса Бэйтса и погрозил ему пальцем.

– На этот раз дело не должно сорваться из-за элементарной небрежности, Морис. Возможно, это наш последний шанс достигнуть своей цели мирным путем, обойтись без кровопролития. Надеюсь, ты понимаешь это?

Морис Бэйтс уныло кивнул. Он не хотел возвращаться в Испанию и становиться невольным соучастником предстоящей трагедии. Но другого выхода у него не было. Он не мог отказаться под предлогом того, что на сегодняшний вечер у него запланирован поход в театр с Ирэн. Да и под любым другим предлогом. Это стоило бы ему жизни.

– Иди, Морис, – велел Мартин Крюгер. Он был охвачен радостным волнением и не замечал подавленного настроения своего доверенного лица. – Не теряй ни минуты. Сразу же в аэропорт и первым рейсом – в Испанию. И звони мне, как только посчитаешь нужным. Даже если увидишь, что над замком тамплиеров сгущаются тучи и сверкает молния – все равно звони. Быть может, это не случайная гроза, а означает, что обитатели замка занимаются колдовскими обрядами, воспользовавшись одной из книг в своей библиотеке. Мне это важно знать.

Морис Бэйтс с удивлением посмотрел на босса, который, казалось, начал заговариваться и нести полную чепуху, но промолчал и вышел из кабинета. В приемной он увидел Ирэн, которая внимательно и с самым заинтересованным видом читала сообщение о театральной премьере.

– Это что-то значит? – спросила она, указывая на газету.

– Это значит, что я возвращаюсь в Испанию, – с печальным вздохом ответил Морис Бэйтс. И произнес на испанском языке: – Quisiera estar contigo siempre, y que esto dure una eternidad.

Это означало «хочу быть с тобой всегда, и чтобы это длилось вечно». Но Ирэн не поняла и ничего не ответила.

– Мне очень жаль, – сказала она. И в ответ на вопрос, появившийся в глазах Мориса Бэйтса, с невинным видом пояснила, указывая на газету: – Так хотелось сходить сегодня вечером на спектакль. Очень интересная пьеса.

Но глаза Ирэн говорили, что жалеет она совсем о другом. Если только Морису Бэйтсу это не привиделось, потому что он очень этого хотел.

Когда Морис Бэйтс ушел, Ирэн, грустно посмотрев ему вслед, достала из ящика стола книгу, которую она спрятала при его появлении, и снова углубилась в чтение. Судя по обложке, это был обыкновенный самоучитель испанского языка, но девушка читала его с таким интересом, что стороннему наблюдателю могло показаться, будто это захватывающий любовный роман.

Глава 24

Мара оказалась права, и уже на третий день Артур поднялся с постели и начал прогуливаться по замку и даже выходить во внутренний дворик. При этом он опирался на палку с набалдашником в виде черепахи, которую заботливый Фолет выточил из куска цельной древесины. Голова Артура была перевязана. Ксиу, как тень, везде следовал за ним, представляя себя оруженосцем доблестного рыцаря, раненного в битве. На пояс мальчик прицепил кинжал, который мог сойти за меч, и часто, при малейшем шорохе, хватался за его рукоять, тревожно озираясь.

Наблюдая за их совместными прогулками из окна своей комнаты, Ульяна невольно улыбалась сквозь слезы. Она строго-настрого запретила мужу и сыну выходить за стены замка, а Фолету – поднимать решетку без ее приказа, даже если бы его попросили об этом Артур и Ксиу. Она всегда была настороже. И, как считал Артур, перегибала полку. Он думал, что произошедшее с ним всего лишь случайность, просто он оказался не в то время не в том месте. И окажись на той проселочной дороге любой другой состоятельный местный житель, его постигла бы та же самая участь – его похитили бы и потребовали за него выкуп.

– Ты же сама говорила, что это не первый случай похищения, – пытался он объяснить жене. – Просто полиция это скрывает.

– Так говорил капитан Карлос, – отвечала Ульяна.

– А дважды в одну воронку снаряд не падает, – продолжал Артур, рассчитывающий, как истинный ученый, убедить ее с помощью логики. – Это всем известно. Если не веришь мне, спроси об этом у того же капитана Карлоса.

По его настоянию Ульяна позвонила полицейскому. Но его личный телефон не ответил. А дежурный в жандармерии на вопрос, можно ли поговорить с начальником, пробормотал что-то непонятное и бросил трубку.

– Возможно, в эту самую минуту капитан Карлос уже выследил похитителей и подобрался к ним настолько близко, что не может тратить время на телефонные разговоры, – сказал Артур в ответ на недоумевающий взгляд жены. – Но не может же дежурный полицейский кричать об этом на весь белый свет. Так что, сама видишь, ты напрасно беспокоишься за меня и Ксиу. Никому мы не нужны.

Ульяна посмотрела на него с немой укоризной, и Артур поспешно поправился:

– Я имею в виду бандитов, а не тебя, разумеется.

Но Ульяна оставалась непреклонной. Прошлогоднее похищение сына, а теперь еще и мужа превратили ее почти в параноика, видящего угрозу своим близким даже там, где ее не могло быть. По ее приказу Фолет каждый вечер обходил крепостные стены и замок, проверяя, нет ли где следов чужого проникновения. От новорожденного сына Ульяна не отходила ни на шаг, а когда ей надо было выйти из комнаты, брала его с собой, не доверяя даже Маре присмотр за ним. И никто не мог ее убедить, что тревога напрасна, и, по крайней мере, у себя дома она может ни о чем не беспокоиться. В отличие от Артура, таинственное молчание капитана Карлоса ее не успокоило, а только еще больше встревожило. Ульяну томило тягостное предчувствие, что это неспроста.

Всеми этими стараниями Ульяне удалось превратить ранее счастливую и беззаботную жизнь обитателей замка в настоящее испытание. Все ее домочадцы чувствовали себя так, словно они жили в осажденной невидимыми врагами крепости, готовыми каждую минуту пойти на штурм. Но они не видели этой опасности и приписывали несоразмерные с реальностью волнения Ульяны по поводу происшествия с мужем послеродовой депрессии. Какое-то время они молчали, более или менее старательно выполняя все ее строжайшие предписания. Затем начали потихоньку роптать. Первым взбунтовался Артур.

– Почему мы должны жить на положении узников? – спросил он Ульяну утром, зайдя в ее спальню. Это случилось на седьмой день после похищения и его возвращения в замок. Он уже снял повязку, а самодельную трость носил только чтобы не обижать Фолета, помахивая ею в воздухе вместо того, чтобы опираться на нее. – Я, Ксиу, Гомес, Хуанито? Я уже не говорю об Алисии, Беатрис, Доротее и Агате. Возможно, некоторым это даже нравится. Я имею в виду тебя и Фолета, которого палкой не выгонишь за ворота замка. Но Мара – и та уже устала сидеть взаперти. Мы давно никого не приглашаем в гости, не проводим вечеров танца фламенко для местных жителей, как это бывало раньше. Мы что, в осаде? И с кем мы воюем, позволь узнать? С оленями, зайцами, белками, кротами? Или с рыжими кекликами, голубыми сороками, белыми аистами, цаплями, фламинго? Кто еще бродит в окрестностях нашего замка или дерзает пролетать над ним? Ты им всем объявила войну? А нас поставила под ружье, даже не спросив, нравится нам это или нет? – Артур замолк, словно выдохся от этой долгой обвинительной речи. Затем, уже другим тоном, он сказал: – Что с тобой происходит, Ульяна?

– А что со мной происходит? – спросила она, делая вид, что не понимает мужа.

– Ты стала совсем другой, не такой, как прежде. Ты не слышишь и не замечаешь никого, кроме себя и своих страхов. Но жить с фантомами – это так ужасно. Ты превратила свою и нашу жизнь в кошмар. И ради чего?

Ульяна склонилась над детской кроваткой, где мирно посапывал младенец, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Но Артур все же заметил их и почувствовал себя виноватым. Весь его обвинительный пыл мгновенно угас. Он подошел и обнял жену, целуя ее влажные глаза.

– Не слушай меня, – просил он почти умоляюще. – Это не я только что говорил. Сам не пойму кто. Ты мне веришь?

– Верю, – улыбнулась Ульяна. – Во мне раньше тоже жил беспокойный и мятежный дух, которому я дала имя Дэнди, Он провоцировал меня на разные, не всегда разумные поступки, которые порой приводили к печальным результатам. Но после рождения Ксиу и встречи с тобой я прогнала его прочь. Стала предсказуемой и не способной на глупости, часто излишне перестраховываюсь. Но знаешь что?

– Что, любимая?

– Мне это даже нравится. Потому что только так я могу быть уверена, что не потеряю вас по своей вине. А это худшее, что со мной может случиться.

– Я понимаю тебя, – сказал Артур. – Ты права. Забудь обо всем, что я тебе наговорил. – Он скрестил указательный и безымянный пальцы за спиной, чтобы этого не видела Ульяна, и нахально заявил: – Это все Ксиу. Он целыми днями ходит за мной и плачется, что ему скучно. А иногда даже подбивает меня совершить побег из замка, воспользовавшись подвесными лестницами или связанными простынями.

Артур помолчал, а потом с самым серьезным видом, который он всегда принимал, когда начинал подшучивать над женой, спросил:

– Послушай, а этот твой Дэнди – он случайно не переселился в Ксиу при его рождении? Потому что даже подумать о том, что я, ученый с мировым именем, человек всеми уважаемый, могу предлагать и совершать подобные безумства, было бы просто смешно.

– Все может быть, – вздохнула Ульяна, приняв слова мужа за чистую монету. – Так это Ксиу подбил тебя предъявить мне ультиматум?

– Он самый, – заверил ее Артур. – А также Гомес, Хуанито, Алисия, Беатрис…

– Можешь не продолжать, я все поняла, – запротестовала Ульяна. – И что они требуют?

– Они просят, чтобы ты отпустила их на рыбалку, – ответил Артур. – Это я о Ксиу. А остальные были бы не прочь прокатиться в воскресенье в Леон, где они могли бы пробежаться по магазинам, сходить в кино… Ах, да, и в церковь, разумеется! Это желание Агаты.

Дверь тихонько скрипнула. Ульяна увидела, что к образовавшейся щели приник Ксиу, пытаясь рассмотреть и услышать, что происходит и о чем говорится в комнате. Сначала Ульяна хотела окликнуть его и отругать за излишнее любопытство, но потом передумала. Ей показалось, что в последнее время она действительно была слишком строга к тем людям, которых любила.

– Хорошо, – кивнула она. – Не буду дожидаться бунта на корабле.

– И это правильно, – охотно подтвердил Артур. – От этой разудалой команды всего можно ожидать.

– До воскресенья надо еще дожить. А сейчас … Пусть Ксиу отправляется на рыбалку, но только в сопровождении Гомеса и Хуанито. Так мне будет спокойнее.

– А я? – робко спросил Артур.

– Хорошо, иди и ты с ними, – согласилась Ульяна, не выдержав его молящего взгляда. – Но чтобы держались вместе, одной компанией. И возьмите с собой на всякий случай не только удочки, но еще и ружье. Фолет как-то мне говорил, что в лесах вокруг замка водятся дикие кабаны. А это очень опасные звери, когда рассвирепеют. Вдруг дикий кабан выбежит на вас, что тогда?

Артур хотел сказать, что брать ружье не имеет смысла, потому что ему претит убийство живых существ, все равно, люди это или звери, но благоразумно промолчал, чтобы его победа не стала пирровой. Он был уверен, что Ульяна, несмотря на всю ее доброту и мягкость, способна сама пойти с ними, прихватив ружье, и без раздумий выстрелить в любого, кто будет угрожать ее близким. Это было одно из необъяснимых противоречий, свойственных натуре его жены, впрочем, за которые он ее и любил помимо красоты, ума и всепобеждающего женского обаяния. А говоря откровенно, он любил в Ульяне все, даже ее недостатки, которые под определенным углом превращались в достоинства. Он смотрел на жену только под этим углом, однажды, как истинный ученый, определив его путем долгих теоретических и практических изысканий. Именно поэтому, считал Артур, их супружеская жизнь и была такой счастливой.

– Я пристрелю эту дикую тварь без всякого сожаления, – грозно пообещал Артур жене. И ушел, чувствуя на своей спине ее недоверчивый взгляд.

Не успел Артур скрыться, как Ульяна уже начала раскаиваться в том, что отпустила сына и мужа на рыбалку. Но было поздно что-либо менять. Сказанное назад не воротишь – она сама учила этому Ксиу. И не хотела подавать ему плохой пример, нарушая данное слово. Но, с другой стороны…

Возможно, она все-таки вернула бы их, взяв на себя вину за нарушенное обещание, но в эту минуту проснулся младенец игромким криком известил мир о том, что он голоден. Ульяна мгновенно забыла о своих сомнениях и тревогах. Сейчас самым важным и неотложным делом для нее было накормить малыша. А все остальное стало второстепенным. Ульяна кинулась к сыну, и вскоре он блаженно зачмокал губами, поглощая молоко из ее груди, а она затихла, с нежностью глядя на его личико и ни о чем не думая, только ощущая не меньшее, а быть может, и большее блаженство…

А тем временем Артур и Ксиу не медлили, собираясь на рыбалку. Хорошо зная Ульяну, они предполагали, что в этом случае она была способна передумать в самую последнюю минуту. Поэтому, взяв ружье, они, даже не переодеваясь, почти бегом спустились по лестнице и вышли во двор, где их уже поджидали радостно улыбающиеся Гомес и Хуанито с удочками в руках. Когда вся компания быстрым шагом направилась к решетке, которую уже поднимал Фолет, из окон замка им махали платочками Алисия, Беатрис и Доротеа, а стоявшая за спинами горничных богобоязненная Агата осеняла их крестным знамением. Несмотря на раннее утро, дворик уже заливало солнце, и картина напоминала триумфальное шествие победителей. Все обитатели замка радовались маленькой победе, достигнутой хитроумным, как Ахиллес, Артуром, предвкушая, что это станет переломным моментом в мировоззрении Ульяны, и она ослабит свой тяжкий гнет. Только Мара, тоже наблюдавшая из окна за этой процессией, в сомнении качала головой. Она была не столь наивна и доверчива, как юные горничные, и, прожив долгую, очень долгую жизнь, лучше других изучила изменчивую женскую натуру. Мара знала по себе, как переменчивы в своих решениях женщины, поэтому не питала иллюзий и в отношении Ульяны.

Ксиу вприпрыжку бежал впереди, мужчины шли за ним. Они спустились с холма, прошли цветущим лугом, пересекли шоссе и углубились в лес, идя по извилистой тропинке, которая вскоре привела их к речке. Берег был пологим и каменистым, усеянным корягами, на которых можно было сидеть в ожидании клева. Они разобрали удочки и закинули их в реку, предварительно насадив на крючки червей.

– Поздновато пришли, солнце уже высоко, – сказал с сожалением Гомес. Он смотрел куда угодно, только не на поплавок, который медленно плыл по воде, повинуясь течению. – Лучше всего рыба ловится на рассвете, пока роса на траве не высохла.

– Не в этом дело, – возразил Хуанито. – Главное не бриться накануне рыбалки. Это верная примета. Мне еще мой дед об этом говорил.

– А я слышал, что нельзя никому говорить, что идешь на рыбалку, – подал голос Артур. – И тогда клев будет отменным. Водяной рыбаку поможет. Он уважает тех, кто умеет хранить секреты.

– Водяной уважает вот это, – сказал Гомес, доставая из внутреннего кармана фляжку. Он отвинтил пробку и вылил несколько капель в реку. Потом отхлебнул из фляжки сам, одобрительно крякнул, завинтил пробку и спрятал фляжку обратно. После этого он торжественно и очень звучно произнес заклинание: – На тебе ром, а нам дай рыбки! – Обращаясь уже к своим товарищам, Гомес самодовольно сказал: – Теперь клев мне обеспечен.

– А я где-то читал, что того, кто поймал первую рыбу, находясь в компании других рыбаков, ожидают большие неприятности, – заметил Ксиу.

Гомес быстро плюнул трижды через левое плечо и погрозил мальчику пальцем.

– Ерунда, – сказал он авторитетно. – Один мой знакомый шотландец говорил, что неудача ожидает того, кто упустит первую рыбу, которая заглотила крючок его удочки. Вот это самая что ни на есть верная примета.

– И если первой ты поймал мелкую рыбешку, то надо посечь ее прутиком, приговаривая: «Сам уйди, пришли мать, пришли отца!», – сказал Хуанито. – После этого следует бросить рыбу обратно в воду и ждать, когда около крючка соберется все семейство. Тогда только успевай подсекать! Или вот как поступают рыбаки с острова Манда в Восточном Самоа…

– Вероятно, они молчат на рыбалке, – произнес Артур со вздохом.

– Не в этом дело, – отмахнулся Хуанито. – Они самую большую и жирную рыбу возвращают в море, считая, что в благодарность она приведет к ним целую стаю.

– Хуанито, тебе деликатно намекнули, чтобы ты заткнулся, – усмехнулся Гомес, поднимая удочку и возвращая далеко уплывший по течению поплавок на прежнее место. – Ведь так, сеньор Артур?

– Я совсем не это имел в виду, – смущенно ответил Артур. – Но, в принципе, тезис верный. Не мешало бы нам немного помолчать, чтобы не распугать всю рыбу в реке.

И они смолкли, глядя на поплавки и изредка помахивая удочками. Но рыба не ловилась. Или действительно было упущено время, когда рыба охотнее всего идет на крючок, оголодав за ночь, или сбылась одна из множества примет, обещающая рыбаку неудачу. Прошел час. Первым не выдержал Гомес.

– Если рыба не клюет, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, – то надо повернуться к удочке спиной и перекусить. И тогда рыба начнет хватать даже голый крючок.

– А ты что-нибудь взял с собой? – заинтересованно спросил Хуанито.

– Ничего, кроме этого, – с сожалением ответил Гомес, показывая фляжку.

– Тебе, как повару, надо было бы позаботиться о провианте, – укорил его Хуанито. – А иначе зачем ты нужен?

– А тебе, как конюху, не мешало бы…, – начал с обидой Гомес, но ему помешал закончить фразу Артур.

– Прекратите, – сказал он с улыбкой. – А то над нами уже рыбы смеются.

– Хотел бы я посмотреть на это, – сказал Ксиу. – Только для того, чтобы увидеть рыбу. Интересно, она вообще водится в этой речке?

Мужчины задумались. Рыбалка была только предлогом, воспользовавшись которым они надеялись выбраться из заточения в замке. До этого они никогда не рыбачили в местной речушке. Удочки они нашли в подвале накануне, и тогда же накопали червей на заднем дворе, чтобы им было что предъявить Ульяне, если она спросит об орудиях лова и наживке.

– А не вернуться ли нам в замок? – сказал Хуанито. – Там-то уж мы наверняка найдем на кухне и рыбу, и мясо, и все остальное.

– На моей кухне? – возмутился Гомес. Он был обижен на конюха и решил во всем ему противоречить. – Без меня?

– Почему без тебя? – спросил Хуанито.

– Потому что я остаюсь, – заявил повар. – Мне и здесь хорошо. До обеда еще далеко.

– А я бы тоже вернулся, – робко заметил Ксиу. – Что-то здесь скучно. В замке мне все представлялось в другом свете.

– Давайте проголосуем, – предложил Гомес. – Как вы, сеньор Артур?

– Я бы тоже остался. – сказал Артур. – Когда еще доведется снова выбраться из замка. Мне есть над чем поразмышлять, а здесь, на природе, думается как нигде хорошо.

– И как нам быть? – растерянно спросил Хуанито. – Голоса разделились – двое на двое. Кто-то должен уступить. Гомес?!

– И не подумаю, – заупрямился повар. – Почему не ты?

– Это ни к чему, – возразил Артур. – Предлагаю такой вариант: Хуанито и Ксиу возвращаются в замок, мы с Гомесом остаемся. Как говорится, будут и волки сыты, и овцы целы.

– Насчет сытых волков – надолго не задерживайтесь, – предупредил Хуанито. – А то без Гомеса все останутся без обеда.

Гомес презрительно фыркнул, но ничего не ответил на этот выпад. Он уже жалел о своем решении, но не мог в этом признаться из опасения, что Хуанито его засмеет.

– И мама будет ругаться, – со вздохом сказал Ксиу.

Упоминание о Ульяне сломило упрямство Гомеса.

– Пожалуй, сеньор Артур, я пойду с ними, – сказал он с виноватым видом. – А то и в самом деле пора начинать готовить обед. Не сырой же рыбой всех кормить, даже если мы с вами что-то наловим.

– Вы правы, Гомес, – согласился Артур. – Идите с ними. А Ульяне передайте, что я скоро вернусь. Пусть не беспокоится обо мне. И прихватите с собой ружье. Мне оно все равно не пригодится. Здесь не то что кабанов – даже мелкой рыбешки нет.

Гомес собрал удочки, Хуанито взял ружье, и они ушли, возвращаясь в замок с такой же охотой, с какой до этого бежали из него. Ксиу манили его книги, которые были намного интереснее скучной рыбной ловли, Хуанито – лошади, а Гомеса – его кухня.

Оставшись один, Артур присел под тенью дерева, росшего неподалеку, и задумался, глядя на медленно текущую воду. Впервые за долгое время он остался один. И остро почувствовал, как ему этого не хватало. Он любил жену и детей, и не мог бы без них жить. Но иногда ему требовалось одиночество, чтобы его мозг отключился от житейских забот и переключился на вселенские проблемы.

Прошло полчаса или чуть больше, когда он услышал резкий хруст сучка за своей спиной. Артур от неожиданности вздрогнул. Первой его мыслью было, что Ульяна оказалась права, и на берег из леса выбежал дикий кабан, а он отдал ружье Хуанито и теперь совершенно беспомощен. Артур обернулся и увидел человека, который стоял неподалеку и с улыбкой смотрел на его растерянное лицо. В его руках была переломанная ветка. По всей видимости, он стоял здесь уже давно и таким образом решил привлечь к себе внимание погруженного в раздумья Артура. Незнакомец подошел совершенно бесшумно и незаметно.

Сначала Артур не узнал его. А потом вспомнил. Это был тот самый журналист, с которым он разговаривал несколько дней назад в Саламанке.

– Приветствую вас, профессор, – сказал Морис Бэйтс. – Не забыли меня?

Глава 25

Артур встал и протянул руку для приветствия.

– Разумеется, нет, – сказал он. – Вы журналист, представляете какую-то влиятельную американскую газету, и вас зовут…

– Морис Бэйтс, – подсказал тот, видя, что Артур замешкался, вспоминая.

– Совершенно верно, – с облегчением улыбнулся Артур. – Простите, у меня плохая память на имена. Не всегда запоминаю с первого раза… Но что вы здесь делаете?

– Вы сами пригласили меня. Я случайно оказался в ваших местах и решил воспользоваться этим приглашением.

– Но как вы меня нашли? – продолжал расспрашивать Артур. После недавнего происшествия, а еще больше под влиянием Ульяны, он стал относиться с подозрением к случайным встречам.

– Не было ничего проще, профессор. Я заехал в замок, и там какая-то женщина, быть может, даже ваша жена, мне сказала, что вы с компанией отправились на рыбалку. Когда я выезжал на шоссе, то встретил двух мужчин и мальчика с удочками в руках. Я обратился к ним, и они подсказали, где вас можно найти. Пройдя по тропинке, я увидел вас, сидящего в глубоком раздумье на берегу реки. Я подождал, но вы меня не замечали. Тогда я постарался как-то обратить на себя ваш взгляд, и не придумал ничего лучше, чем это.

Морис Бэйтс показал на сломанную ветку и отбросил ее в сторону.

– Наверное, мне не стоило отвлекать вас от ваших мыслей? Простите меня за мой эгоизм. Но я искал вас, чтобы продолжить разговор, который мы не закончили в Саламанке.

Морис Бэйтс говорил так уверенно, что ему нельзя было не поверить. Но из всего сказанного правдой была только последняя фраза. Он не был в замке и не разговаривал с его обитателями. Уже несколько дней по приказу Мартина Крюгера он наблюдал из своей машины за замком тамплиеров, изредка отлучаясь только для того, чтобы наскоро перекусить в одной из близлежащих деревень. Он выбрал укромное место, откуда была хорошо видна дорога, ведущая к замку, и сам замок. Но ничего не происходило, и ему было отчаянно скучно. Только сегодня утром решетка, преграждающая путь в замок, внезапно поднялась, и оттуда вышли несколько человек с удочками, которые направились к реке. Среди них был и Артур Цикаридзе, который шел, слегка отставая, позади всех. Морис Бэйтс незаметно проследил за ними. А когда все остальные, так и не поймав ни одной рыбы, вернулись в замок, он не смог удержаться от соблазна поговорить с профессором. В прошлый раз ученый вызвал у него неподдельный интерес своей лекцией, прочитанной в университете Саламанки.

– Ах, да, – кивнул Артур. Доверчивый по натуре, он не усомнился в словах журналиста, которым представился Морис Бэйтс. – Кажется, мы закончили на том, что я предложил вам обратиться к человечеству и объяснить ему всю пагубность его истребительной по отношению к планете политики.

– Планете, которую кроме людей населяют и другие разумные существа, – сказал Морис Бэйтс таким тоном, словно после их разговора в Саламанке не прошло нескольких дней. – Но люди даже не хотят этого знать. По свойственной людям гордыне они считают себя единственными представителями разумной жизни на Земле. Они забыли о том, что их предки – обычные колонизаторы, когда-то пришедшие на Землю из космоса и начавшие истреблять местных обитателей, чтобы захватить приглянувшиеся им территории. Но, как говорится, кто поднял меч, тот от него и погибнет. Об этом люди тоже забывают.

– Довольно смелая гипотеза, – заметил с сомнением Артур.

– Но разве вы сами не об этом говорите, профессор, в своей лекции? – с удивлением спросил Морис.

– В принципе, да, но вы пошли намного дальше и исказили мои мысли, – сказал Артур, неодобрительно покачав головой. – По вашей логике, за то, что люди безжалостно эксплуатируют планету и попирают права ее исконных обитателей – духов природы, их самих необходимо истребить. Причем всех до единого, от мала до велика.

– Зачем же всех, профессор? И почему истребить? – возразил Морис Бэйтс. – Об этом никто не говорит. Просто необходимо довести их популяцию до разумного числа. Сейчас люди размножаются с такой скоростью и в таком количестве, что планета не в силах выдержать этого нашествия. Ее ресурсы не бесконечны. Земля истощается.

– Кажется, я понял, к чему вы клоните, – воскликнул Артур. – Джорджийские скрижали! И как я сразу не догадался? Этот манифест человеконенавистников, выбитый на гранитных плитах в окрестностях американского городка Элбертон.

– Я бы назвал это посланием разума человечеству, – сказал Морис.

– А я – жалкой пародией на десять библейских заповедей, которые Моисей получил от Бога на горе Синай, – произнес Артур. – Вы уж простите меня за резкость.

– По форме – может быть, но не по содержанию, – не согласился Морис. – Да, это послание тоже состоит из десяти заповедей, но на этом сходство и заканчивается. В библии в первой заповеди содержится запрет молиться другим богам, а на Джорджийских скрижалях – призыв поддерживать численность населения Земли в пределах пятисот миллионов человек, чтобы пребывать в равновесии с природой.

– И вы согласны с этим? – почти с ужасом спросил Артур.

– А почему бы и нет? В таком количестве люди будут безвредны – и для планеты, и для остальных ее обитателей. Но это не значит, что человеческая цивилизация придет в упадок. Наоборот, она может достигнуть совершенства, направив свое развитие по пути единения с природой, а не вопреки ей, как это происходит сейчас.

– Высокие слова, за которыми скрывается идеология фашизма с ее ницшеанским культом сверхчеловека и селекционным отбором людей. В истории такое уже было, и не раз, к сожалению. Вспомните Спарту, где несовершенных с точки зрения селекции младенцев сбрасывали со скалы. Это было могущественное государство, утверждают древние историки. Но что от него осталось? Только красивая легенда о трехстах спартанцах, проявивших лучшие человеческие качества – верность, преданность, любовь. К своей родине, к своим женам, детям, соотечественникам. И, я думаю, это не случайно. Любая идеология, основанная на селекции, изначально обречена, потому что она по сути своей порочна. Как яблоко, внутри которого завелся червь. Оно может быть красивым снаружи, но внутри – гнилое.

Артур перевел дух, закончив свою длинную тираду. Увлекшись беседой, они бродили по берегу реки, поворачивая обратно, когда доходили до груды камней в одной стороне и высоких густых кустов – в другой. Но даже не замечали этого. Если бы они вошли в реку, то и тогда, возможно, не обратили бы на это внимание.

Говорили оба, но один не перебивал другого, как это часто бывает в споре, а внимательно выслушивал, и только потом излагал свои аргументы. Это было не просто, особенно для Мориса. Артур был ученый и допускал существование другой точки зрения. Морис не привык к этому. Он вырос в убеждении, что люди – это воплощение зла, и от них нельзя ждать ничего хорошего. А, следовательно, самым разумным было уничтожить или сократить их численность до безобидного минимума.

Но он встречал людей, которые вызывали у него симпатию, как это было с тем же Артуром Цикаридзе. И знал представителей древних народов, которых искренне ненавидел, считая, что по своей природе они хуже самых худших из людей. Таким, например, был Мартин Крюгер. И Морис Бэйтс часто думал, что если уж прореживать человечество, то не мешало бы провести подобную операцию и в мире духов природы. И среди людей, и среди духов природы были как хорошие, разумные, добрые, достойные лучшей жизни особи, так и злобные, безмозглые, отвратительные существа. Но он считал себя не вправе решать, кому жить, а кому умирать. Как говорил бог людей, мне возмездие, и я воздам. Морис Бэйтс не верил в этого бога, но полагал, что во Вселенной существует высший разум, который рано или поздно наведет порядок на Земле, позволив жить на ней достойным и уничтожив, как вредных чумных блох, недостойных. Поэтому и Джорджийские скрижали он воспринимал не как руководство к действию, а, скорее, как благие помыслы, крик чьей-то истерзанной души. Его смущало только одно – то, что Мартин Крюгер имел к этим скрижалям самое непосредственное отношение. Морис Бэйтс был уверен, что все, к чему прикасался своей рукой Мартин Крюгер, гнило на корню, становясь мерзким и зловонным. Поэтому в разговоре с Артуром он защищал Джорджийские скрижали скорее по привычке, чем по убеждению. А Артур чувствовал эту его неуверенность, но делал неправильные выводы, приписывая ее силе своего убеждения.

– Из ваших слов следует, что Джорджийские скрижали необходимо снести с лица Земли, чтобы они исчезли, как некогда Спарта? – спросил Морис Бэйтс.

– Вы придаете этим гранитным плитам слишком большое значение, мой друг, – улыбнулся Артур. – Они всего лишь символ человеческой глупости. И пусть остаются как памятник ей. Как вы думаете, для чего нужны памятники? Чтобы люди не забывали прошлого. И не пытались повторить в настоящем его заблуждений и ошибок. Только тогда будущее будет лучше, чем прошлое. Такое вот кольцо времени, которое нельзя разорвать.

– И все же, как объяснить людям, что тактика «выжженной земли», которую они применяют по отношению к планете, на которой живут, губительна для них самих? – спросил Морис. – Они вырубают леса, осушают водоемы, приводят в негодность плодородные почвы и тем самым лишают своих потомков будущего.

– Словами, словами и только словами, – заявил Артур безапелляционно. – Вы недооцениваете силу слова, мой друг. Ведь не зря сказано: вначале было слово.

– Так вот почему нельзя говорить о пятистах миллионах? – усмехнулся Морис с таким видом, словно поймал своего собеседника на противоречии. – Вы просто боитесь, что слово воплотится в реальность.

– А вы разве не боитесь этого? – спросил Артур с удивлением.

– Почему я должен этого бояться? – удивился Морис.

– А вы только представьте на минуту, что благие помыслы авторов джорджийского послания осуществились, и все остальное человечество было истреблено или вымерло. Как думаете, лично вы остались бы в числе этих немногих счастливчиков?

– Почему бы и нет, – упрямо буркнул Морис. – Не так уж я и плох, как может показаться с первого взгляда.

– А женщина, которую вы любите? Помните, вы признались мне в Саламанке, – продолжал расспрашивать Артур. – Она оказалась бы достойной с точки зрения авторов скрижалей, возомнивших себя вершителями судеб?

Морис задумался. На мгновение он представил перед собой Мартина Крюгера и содрогнулся в душе. Если бы селекцию доверили этому жирному старому гному, то судьба Ирэн, несмотря на годы преданного служения ему, была бы весьма туманной. Для Мартина Крюгера не существовало ни любви, ни дружбы, ни элементарной признательности. Достаточно вспомнить, как он поступил с его дядей Эргюсом, своим старым другом…

– Не уверен, – искренне признался Морис. – Но я бы замолвил за нее словечко, и, быть может, ко мне прислушались бы.

– Пусть так, – не стал спорить Артур. – А как быть с вашими детьми, внуками и более отдаленными потомками? Когда вас уже не будет в живых, кто замолвит словечко за них? Поверьте, всегда, во все времена, найдется безумный тиран, желающий провести подобную селекцию, упоенный своей властью и безнаказанностью, ведомый «исторической миссией», якобы возложенной на него историей. Имя им легион.

Морис Бэйтс не мог не согласиться с этим. Но он не мог и признать, что Артур разбил его в пух и прах, одолев, словно несмышленого мальчишку, в диспуте, перевернув все его прежние представления о мире и жизни с ног на голову. Это было бы слишком обидно для его самолюбия, взращенного на убеждении, что духи природы намного древнее, чем люди, а, значит, и мудрее. Морис Бэйтс привык смотреть на людей несколько свысока. А теперь ему приходилось задирать голову, чтобы взглянуть на вершину, с которой к нему обращался его собеседник.

Единственное, на что он был способен решиться сейчас – это на компромисс.

– Хорошо, профессор, я подумаю над тем, что вы сказали, – произнес он. – И при следующей нашей встрече дам вам ответ. А теперь, извините, мне надо идти. Я опаздываю на важную встречу.

Артур улыбнулся с таким видом, будто он понял его уловку. Но ничего не сказал.

– Буду рад, если мы снова встретимся, – произнес он. – Признаюсь, что наши разговоры мне самому дают очень много пищи для ума. Я начинаю видеть дыры в моей гипотезе, которые необходимо заштопать. Спасибо вам, мой друг!

Морис Бэйтс почти сбежал от Артура, не в силах выдержать его искренней благодарности и чувствуя себя предателем по отношению к нему. Он торопливо пожал протянутую ему руку и быстро скрылся в лесу, пренебрегая тропинкой, по которой дошел до реки. Он не боялся заблудиться. Его страх имел другую природу, и он пытался убежать от него, как часто это делал, когда перед ним вставала неразрешимая с точки зрения морали проблема. Он считал пословицу «с глаз долой – из сердца вон» весьма мудрой.

По пути к своему автомобилю Морис Бэйтс ругал себя за то, что поддался соблазну и встретился с ученым. Теперь он попал в сети его обаяния, и выпутаться из них будет чрезвычайно сложно.

Чтобы избавиться от этих мыслей, он начал думать о жене Артура. Ульяна была ему не симпатична, и он не чувствовал себя виноватым, наблюдая за замком тамплиеров, в котором она жила на правах хозяйки. Успокоенный, Морис Бэйтс продолжил слежку.

А Артур, вернувшись в замок, выдержал целую бурю негодования, которую обрушила на его голову Ульяна. Она упрекала мужа в том, что он, вопреки ее опасениям и наказу, отослал Ксиу, Гомеса и Хуанито в замок, а сам остался в одиночестве на берегу реки, подвергая себя опасности. Когда же она узнала от пытавшегося успокоить ее Артура, что он был не один, а в компании с каким-то журналистом, то пришла в ужас и заплакала.

– А ты не подумал, что он такой же журналист, каким был полицейский, отправивший тебя в объезд по проселочной дороге? – спрашивала она сквозь слезы и отталкивая руку, которой муж пытался эти слезы отереть с ее лица. – А у тебя даже не было ружья!

– Но ведь ты же сама сказала ему, что я ушел на рыбалку, – оправдывался Артур. – Я всегда был уверен, что ты разбираешься в людях не хуже детектора лжи.

– Я ничего ему не говорила, – взглянула на него с удивлением Ульяна. – Я его даже в глаза не видела. О чем ты?

– Может быть, я его просто не понял, – не стал настаивать Артур. – Но в любом случае, мы с ним уже встречались в Саламанке после моей лекции. И он произвел на меня самое хорошее впечатление. Я даже не подумал, что он может быть оборотнем или того хуже.

– А напрасно, – сердито укорила его Ульяна. – И не спорь со мной, пожалуйста! Где была моя голова, когда я разрешила тебе пойти на рыбалку?

Артур вздохнул и, не найдя веских аргументов, поцеловал жену вместо ответа. Ульяна ответила на поцелуй, и вскоре они помирились.

Но с этого дня решетка снова была закрыта для любого, кто пожелал бы покинуть замок даже для короткой прогулки. Если бы Ульяна могла, то закрыла бы ворота на ключ, а ключ носила бы на своей груди, чтобы быть уверенной, что ее приказ никто не нарушит. Вместо этого она велела Фолету стеречь механизм для поднятия решетки и день, и ночь, отгоняя прочь любого, кто рискнет подойти к нему. Пусть это даже будет Артур или Ксиу.

– Если ты меня любишь, Фолет, то ты сделаешь это, – сказала Ульяна, сама понимая, что прибегает к недозволенному приему.

Узнав об этом, Мара неодобрительно покачала головой. Но даже она была не в силах убедить Фолета в том, что Ульяна не имеет права так поступать со своими близкими и домочадцами.

– Это не любовь, а тирания, – говорила Мара. – А тиран – самое несчастное существо на свете. Самая искренняя и преданная любовь к нему со временем превращается в ненависть, как вино – в уксус.

Но Фолет, всегда подчинявшийся и слепо доверявший жене, на этот раз оставался непреклонен. Замок тамплиеров стал по-настоящему неприступным. Никто не мог выйти из него, как и войти.

Глава 26

Мартин Крюгер хмуро смотрел на тощую фигуру замершей перед ним Ирэн. Когда Ирэн поднимала глаза, он видел в них выражение затравленной, загнанной в угол мыши, не знающей, куда бежать от смертельной опасности. Это раздражало его, и уже давно. Мартин Крюгер охотно избавился бы от нее, но этому мешали два обстоятельства. Во-первых, Ирэн слишком много знала о его делах и, лишившись работы, могла в отместку распустить язык. Разумеется, этому можно было помешать. Мартин Крюгер хорошо знал, как заставить замолчать человека простым, но радикальным средством, отправив его к праотцам, ad patries. Однако здесь возникало второе обстоятельство – Морис Бэйтс. Не было сомнений, что юный эльф будет очень огорчен увольнением, а тем более смертью девушки. И как он себя после этого поведет, было для Мартина Крюгера загадкой. А в Морисе Бэйтсе он пока нуждался. Поэтому Мартин Крюгер терпел Ирэн, утешая себя тем, что когда он завладеет «Гальдрбуком», то сможет разом покончить с зависимостью от Мориса Бэйтса и Ирэн. А заодно от всего человечества и других разумных обитателей планеты. Он станет поистине всемогущим. И ему будет безразлично, кто и как отнесется к его словам и поступкам. Все они будут бояться и любить его, как сейчас боятся и обожают своих богов только за то, что те могут в любое мгновение стереть их в пыль и развеять по ветру или даровать вечное посмертное блаженство. Почти такой же силой будет обладать и он, Мартин Крюгер, но только находиться он будет не где-то там, в небесах, а на земле. Он поделит сферы влияния – он, Мартин Крюгер, будет править людьми при жизни, а бог и его присные – после их смерти. А если, паче чаяния, «Гальдрбук» дает своему владельцу власть не только над живыми, но и над мертвыми, тогда договор в одностороннем порядке можно будет пересмотреть – в пользу Мартина Крюгера, разумеется.

Но пока «Гальдрбука» у него не было, приходилось терпеть. И он, окинув Ирэн презрительным взглядом, буркнул:

– Соедини меня с судьей Роналдом Айрексом.

Девушка выскользнула за дверь, а Мартин Крюгер изобразил добродушную улыбку на жирном лице, готовясь к разговору с человеком, от которого во многом зависело, будет ли он владеть «Гальдрбуком», или, что вернее, как быстро он им сможет завладеть. Ситуацию, при которой он не становился бы владельцем «Гальдрбука», Мартин Крюгер не рассматривал в принципе. Это было делом времени – и только. Ну и, конечно, денег и некоторых усилий.

Раздался звуковой сигнал и на экране появилось надменное, немного усталое лицо мужчины чуть старше средних лет.

– Приветствую вас, судья Айрекс, – произнес Мартин Крюгер. – Как дела Апелляционного суда штата Нью-Йорк?

– Превосходно, мистер Крюгер, – с чуть заметным удивлением высокомерно ответил мужчина. – Позвольте узнать, с каких пор вас стало интересовать это?

– С недавних, судья Айрекс, с недавних, – спокойно произнес Мартин Крюгер, словно не замечая вызывающего тона собеседника. – А если быть точнее, то со вчерашнего дня, после моего разговора с президентом Соединенных Штатов Америки.

– Вот как, – с кажущимся безразличием сказал судья Айрекс. – Не буду вас спрашивать, мистер Крюгер, о чем вы говорили с президентом. Думаю, это не мое дело.

– А вот и ошибаетесь, – коротко рассмеялся Мартин Крюгер. – Впрочем, это вам решать.

Наступила пауза, в течение которой судья Айрекс пытался бороться со своим любопытством, но проиграл.

– Так о чем же таком вы говорили с президентом, мистер Крюгер, что сочли нужным поставить об этом в известность меня? – спросил он, все еще сохраняя надменное выражение лица, но уже почти заискивающе улыбаясь.

– Президент спрашивал моего совета, – невозмутимо ответил Мартин Крюгер. – Видите ли, судья Айрекс, в Верховном Суде США открылась вакансия. А, как вы, несомненно, знаете, судьи в этот высший орган судебной власти нашей страны назначаются лично президентом, причем пожизненно.

– С одобрения Сената, – заметил судья Айрекс. В конце фразы его голос дрогнул, выдавая тщательное скрываемое волнение своего хозяина.

– О, это всего лишь формальность, – усмехнулся Мартин Крюгер. – Как и то, что член Верховного суда может прекратить свои полномочия лишь в результате добровольной отставки или импичмента. Но я что-то не припомню, чтобы такое происходило. А вы?

– Думаю, что вы дали президенту хороший совет, мистер Крюгер, и он его примет, – не отвечая на его вопрос, который, как они оба понимали, был риторическим, произнес судья Айрекс. – Лично я всегда с уважением относился к вам и считал одним из самых выдающихся граждан нашей страны.

– И это очень мудро с вашей стороны, судья Айрекс, – сказал Мартин Крюгер.

– Для вас я просто Роналд, мистер Крюгер, – поспешил сказать судья.

– Так вот, Роналд, – уже совсем другим, покровительственным тоном произнес Мартин Крюгер. – Президент спросил моего совета, и я посоветовал ему рассмотреть вашу кандидатуру. По моему мнению, вы один из самых многообещающих молодых судей нашей страны, который принесет ей много пользы, находясь на столь высоком посту. Я так и сказал президенту, слово в слово.

– Но это еще не значит, что президент согласится с вами, мистер Крюгер, – голосом, замирающим от сдерживаемых чувств, произнес судья Айрекс. – А тем более Сенат.

– Чепуха, – пренебрежительно отмахнулся Мартин Крюгер. – Помните, что до 1835 года все судьи Верховного Суда США были мужчинами-протестантами? И вдруг президент Эндрю Джексон назначил судьей католика. Причем сразу главным судьей Верховного суда. Как вы думаете, почему?

– Не могу даже предположить, мистер Крюгер, – с невольной улыбкой ответил судья Айрекс. – Но едва ли президент Джексон сделал это, следуя вашему совету.

Самым трудным для Мартина Крюгера было помнить, что люди жили намного меньше, чем духи природы. Уже несколько веков обретался он в человеческом обществе, изредка меняя обличия и место жительства, чтобы не вызвать подозрений. Но иногда проговаривался, как это случилось и на этот раз. Однако он ловко вывернулся.

– А вы знаете, Роналд, когда была основана моя юридическая компания? – спросил Мартин Крюгер. – Несколько столетий тому назад, а если быть точнее, то в восемнадцатом веке, одним из моих предков. Это семейный бизнес, он передается по наследству. И на протяжении всех этих веков члены моей семьи были советниками высших лиц государства. Поверьте, у меня не меньше политического влияния, чем у моего прапрадеда, дававшего советы президенту Эндрю Джексону. Или вы сомневаетесь в этом?

– Отнюдь, мистер Крюгер, – виноватым тоном ответил судья Айрекс. – Прошу извинить меня, если вам показалось…

– Не будем об этом, Роналд, – перебил его Мартин Крюгер. – Поговорим лучше о другом. У меня есть к вам дело. Как говорится, услуга за услугу.

Судья Айрекс чуть заметно нахмурился, но все же с готовностью сказал:

– Я готов выслушать вас, мистер Крюгер. Надеюсь, что смогу быть вам полезен.

– А я не сомневаюсь в этом, Роналд, – улыбнулся Мартин Крюгер. – Тем более, что дело выеденного яйца не стоит. Оно имеет отношение к одному из моих друзей и бывшему партнеру Анжело Месси.

И он, не вдаваясь в излишние подробности, рассказал судье Айрексу всю историю, связанную с вдовой Анжело Месси.

– И что вы хотите от меня, мистер Крюгер? – деловито спросил судья Айрекс, выслушав его. Он ни разу не перебил Мартина Крюгера, изредка делая какие-то пометки на лежавшем перед ним листке бумаги.

– Судебного предписания, – ответил тот. – Мы с вами должны положить конец кровавым похождениям этой «черной вдовы». Она должна содержаться под стражей в течение всего времени, что будет длиться следствие. А на все ее имущество и банковские счета необходимо наложить арест. Это должно быть сделано в интересах сына моего покойного друга, Анжело Месси. Я считаю своим гражданским долгом добиться этого, судья Айрекс. Как и справедливого решения суда.

– Я думаю, с учетом всех обстоятельств это будет не трудно, мистер Крюгер, – подумав, сказал судья Айрекс. – Как я понял, она – эмигрантка из России, проживающая в данный момент в Испании? Мы привлечем к этому делу Интерпол. К сожалению, не могу ручаться за испанский филиал этой организации. Вот если бы это происходило в Америке…

– Об этом не беспокойтесь, Роналд, – заметил Мартин Крюгер. – Я лично прослежу за тем, чтобы вынесенное вами судебное решение исполнили. Пусть она даже попытается сбежать на край света – ее найдут и там. В любом случае, свое имущество и банковские счета она с собой не возьмет. Только не забудьте указать в судебном предписании мое имя. Я от лица моей юридической компании буду выступать в качестве представителя интересов несовершеннолетнего сына Анжело Месси.

– Хорошо, мистер Крюгер, – кивнул судья Айрекс, делая еще одну пометку на бумаге. – Думаю, что до конца недели судебное решение будет принято. В пятницу вы его получите. А в субботу… Или в воскресенье, как вам удобно… Позвольте пригласить вас в мой загородный дом. Мы с женой ожидаем гостей и будем рады видеть вас в их числе.

– Это едва ли, – ответил довольный тем, что все так легко разрешилось, Мартин Крюгер. Он не ожидал, что судья Айрекс может быть таким доверчивым. Впрочем, он посвятил немало времени тому, чтобы из всех судей Апелляционного суда штата Нью-Йорка выбрать самого глупого. И не ошибся. – Совсем ни к чему, чтобы нас видели вместе, пока не состоится ваше назначение в Верховный Суд. А если средства массовой информации что-нибудь пронюхают и начнут копать? Вы представляете, какой скандал может разразиться?

Судья Айрекс заметно содрогнулся при этих словах. И торопливо произнес:

– Вы правы, мистер Крюгер, как обычно. Я и не подумал об этом. Тогда вам лучше в пятницу не приезжать самому за решением суда, а прислать кого-нибудь. Я лично передам вашему посланнику официальный документ.

Мартин Крюгер не стал говорить ему, что уже много лет он не выходит из здания, в котором находился офис его юридической компании, и не собирался делать исключения на этот раз. Скорее он ожидал, что судья Айрекс сам привезет ему необходимые документы, желая при личной встрече выпытать подробности его разговора с президентом США. Но у того не хватило ума даже для этого.

– Хорошо, Роналд, пусть так и будет, – сказал Мартин Крюгер. И прервал разговор, недвусмысленно давая понять своему собеседнику, кто из них двоих принимает решения, а кто послушно их исполняет.

Закончив этот разговор, он сразу же позвонил Морису Бэйтсу, уже не прося об этом Ирэн.

– Как дела, мой мальчик? – поинтересовался Мартин Крюгер, тяжело дыша в трубку от сдерживаемого волнения. Он опасался услышать что-либо неприятное, что могло оказать влияние на его планы. Мартин Крюгер был не в силах избавиться от неприятного чувства, что вдова Анжело Месси может выкинуть какой-нибудь фортель, в самый последний момент лишив его вожделенного приза. Поэтому он так спешил.

– Все спокойно, – ответил Морис Бэйтс. – Замок тамплиеров будто вымер. Никто не входит и не выходит. Думаю, они ничего не подозревают, а, как страус, спрятали голову в песок, переживая недавние неприятности.

Его лишенный эмоций тон успокоил Мартина Крюгера. Он с облегчением вздохнул.

– Долго мне еще сторожить замок? – спросил Морис Бэйтс. – Я скоро сдохну от скуки, как осенняя муха.

– Недолго, мой мальчик, очень недолго, – радостно заверил его Мартин Крюгер. – Думаю, на этой неделе все закончится. Ты готов принять участие в штурме замка?

Мартин Крюгер, будучи в хорошем настроении, шутил, но Морис Бэйтс воспринял его слова серьезно. И запротестовал:

– Но это бессмысленно! Замок неприступен. Ничего, кроме напрасных жертв, такой штурм не даст. А если вмешается полиция? Или, того хуже, средства массовой информации?

– Я подумаю над этим, – сказал Мартин Крюгер. – Не беспокойся ни о чем.

После этого разговора Мартину Крюгеру впервые пришла в голову мысль, что он не может доверить Морису Бэйтсу финальный этап операции. Тот сомневается, и даже осмеливается возражать, а, следовательно, может совершить непростительный промах, в результате которого он, Мартин Крюгер, лишится «Гальдрбука». Допустить этого было нельзя.

Мартин Крюгер тяжело вздохнул. Он много лет не покидал свой офис, который был и его рабочим местом, и домом. Но, судя по всему, пришло время, когда это придется сделать, потому что доверять нельзя никому, кроме себя.

После недолгого раздумья Мартин Крюгер решил, что полетит в Испанию и своими глазами увидит замок тамплиеров и его библиотеку, в которой хранится «Гальдрбук». Он сам найдет эту книгу среди множества других, чтобы уже никогда не выпускать из своих рук.

При этой мысли Мартин Крюгер почувствовал радостное волнение, равного которому он не испытывал никогда в своей долгой жизни.

Глава 27

Мартин Крюгер прилетел в Мадрид рано утром на чартерном рейсе. Он чувствовал себя так, словно помолодел лет на сто, был энергичен, бодр и деятелен. Он даже как будто похудел за те несколько часов, что провел в полете, и теперь его короткие дряблые ноги с непривычной легкостью носили массивное грузное тело, словно они, уподобившись древнегреческому властителю Ливии Антею, налились силой, вступив на испанскую землю.

Из аэропорта он сразу направился в главное управление национальной полиции Королевства Испании, где предъявил ордер на арест Ульяны, полученный на основании судебного решения через систему розыска Интерпола. Предвидя, что высшие чины испанской полиции едва ли проявят излишнее рвение, выполняя судебное предписание американского суда, Мартин Крюгер не скупился на угрозы и обещания, а когда те не помогали, доставал чековую книжку. Последний аргумент оказывался самым действенным, и уже после полудня в его распоряжение был предоставлен полицейский отряд во главе с капитаном Мануэлем Родригесом, которому был отдан приказ взять замок тамплиеров штурмом в случае, если его хозяйка откажется повиноваться и не захочет добровольно сдаться полиции. Мартин Крюгер приложил все усилия, чтобы у полицейских не оставалось никаких сомнений в том, что им предстоит иметь дело с отъявленной преступницей, чрезвычайно жестокой и очень коварной, на счету которой числится несколько убитых мужей и немало других преступлений, которые она совершила по всему миру.

– Она может пойти на все, – тоном, не допускающим возражений, говорил Мартин Крюгер. – Ей нечего терять.

– Мои ребята способны накинуть смирительную рубашку на самого Джека Потрошителя, а она все-таки женщина, – усмехался в ответ капитан Родригес. Это был высокий мускулистый мужчина, возвышающийся над Мартином Крюгером, как кот над мышью, и смотревший на него с таким же презрением. – Я мог бы один войти в замок тамплиеров и арестовать ее. К чему столько суеты?

– А вы слышали что-нибудь о Бэлле Соренсон Гинесс? – спрашивал Мартин Крюгер с таким видом, что его собеседник должен был содрогнуться от ужаса, если бы мог. – Когда-то она переехала из Норвегии в США, вышла замуж за местного предпринимателя, родила двух дочерей. А в один прекрасный день отправила и мужа, и дочерей на тот свет, получила за их жизнь страховку, купила ферму и начала жить в свое удовольствие. Она была красива, мужчины легко теряли от нее голову. Она выходила за них замуж, а потом убивала. На ее совести было сорок два человека, а на банковском счету – несколько сотен тысяч долларов к тому моменту, когда ее преступления были раскрыты. И что же вы думаете, капитан, она понесла заслуженное наказание?

– Разумеется, – невозмутимо ответил капитан Родригес. Если его и потрясла история, то он предпочел скрыть это. – Иначе и быть не может.

– Ничего подобного! – торжествующе воскликнул Мартин Крюгер. – Когда эту «черную вдову» пришли арестовывать, то ее дом был пуст. Позже ее обезглавленное и сильно обгоревшее тело отыскали в лесу за фермой. Доказать, что это останки именно Бэллы Соренсон Гинесс, было невозможно. Но полиция закрыла на это глаза. Дело было списано в архив ввиду смерти обвиняемой.

– Но это не доказывает, что для поимки хозяйки замка тамплиеров необходим целый полицейский отряд,– раздраженно возразил капитан Родригес. – Впрочем, это не мое дело. Мне приказали – я исполню свой долг.

– А вот это слова настоящего полицейского, – одобрительно заметил Мартин Крюгер. – И передайте своим бравым ребятам, что после ареста «черной вдовы», проживающей в замке тамплиеров, каждый из них получит по десять тысяч долларов премии от меня лично. А вам, капитан, я выплачу пятьдесят тысяч.

Капитан Родригес ничего не ответил и даже не поблагодарил Мартина Крюгера, но после этого отношение полицейского резко изменилось. Он уже не возражал и не проявлял недовольства, а был весел и подбадривал своих подчиненных шутками и дружеским похлопыванием по плечу, когда они занимали свои места в большом полицейском автомобиле с затемненными стеклами и бронированным корпусом. Все бойцы отряда специального назначения уже знали о будущем щедром вознаграждении и с одобрением смотрели на Мартина Крюгера, готовые выполнить не только приказ своего начальника, но и любое его распоряжение. Мартину Крюгеру даже предоставили отдельную легковую машину с сотрудником полиции за рулем, избавив его от необходимости ехать вместе со всеми в тесном и душном штурмовом автомобиле.

Когда они выехали за пределы Мадрида и помчались по шоссе, оглашая окрестности воем полицейской сирены, Мартин Крюгер, вольготно развалившись на заднем кресле, позвонил Морису Бэйтсу.

– Как самочувствие, Морис? – спросил он благодушно. – Надеюсь, как и мое – превосходное?

– Как скажете, – буркнул Морис Бэйтс. И сухо добавил: – Новостей никаких.

– Зато у меня новости есть, и очень хорошие, – заявил Мартин Крюгер. – Как тыдумаешь, где я нахожусь в данный момент? Но не спеши с ответом. Ты сильно удивишься, когда узнаешь.

– Боюсь даже предположить, – осторожно ответил Морис Бэйтс. – Но судя по вою полицейской сирены, который я слышу в трубке, вы пытаетесь скрыться от нью-йоркской полиции.

Мартин Крюгер от души рассмеялся. Его жирные щеки тряслись, как желе.

– А вот и не угадал, – сказал он. – Во-первых, полиция не нью-йоркская, а мадридская. Во-вторых, не она гонится за мной, а я пытаюсь не отстать от нее. И, в-третьих, мы стремительно приближаемся к замку тамплиеров, где проживает вдова Анжело Месси. У меня на руках ордер на ее арест, Морис. Уже через час-другой мы с тобой станем свидетелями финальной сцены кровавой драмы, в которой эта «черная вдова» играет главную роль. Ты рад, мой мальчик?

– Чему? – машинально спросил Морис Бэйтс, ошеломленный внезапной новостью.

– Тому, что скоро все закончится. Ты сам говорил, что тебе скучно. Уже сегодня вечером ты сможешь вернуться со мной в Нью-Йорк. Или завтра. Это будет зависеть от того, как быстро мы найдем…

Мартин Крюгер не договорил. Он все еще не решался открыть свою тайну Морису Бэйтсу, полагая, что это было бы неразумно. И, может быть, даже опасно.

– Так что я скоро буду, жди, – закончил он разговор. И, отбросив трубку, погрузился в тревожно-радостные мысли о будущем, о котором только глупцы говорят, что оно никогда не наступит…

Морис Бэйтс долго не мог прийти в себя. Он растерянно смотрел то на телефон в своей руке, то на башни замка тамплиеров, проступавшие сквозь туманную дымку на вершине холма. То, что до этой минуты казалось ему игрой, пусть даже неприятной, стало вдруг грозной реальностью. Мартин Крюгер добился своего. Он осуществит свой преступный замысел. Но мало этого – он сделает соучастником этого преступления его, Мориса Бэйтса. Пусть даже невольным соучастником. Но что из того? До конца жизни ему придется раскаиваться в том, что он стал пособником в злых делах Мартина Крюгера, которого сам же обвинял в смерти своего дяди. Что сказал бы дядя Эргюс, узнай он об этом? Морис Бэйтс плохо знал своего дядю, но, приписывая тому выдуманные достоинства, решил, что тот не подал бы ему руки, с презрением отвернувшись.

Перед Морисом Бэйтсом встал непростой выбор. Предупредив людей о грозящей им опасности, он тем самым предавал Мартина Крюгера и переходил в лагерь врагов, которыми всю свою жизнь считал людей. Но, позволив Мартину Крюгеру свести счеты с людьми, он как будто отрекался от своего дяди, убитого по приказу старого гнома. И, кроме того, эти люди были ему симпатичны, в отличие от Мартина Крюгера, которого он ненавидел всей душой.

Морис Бэйтс почти физически ощущал, как телефон обжигает его руку. Он не знал, на что решиться, терзался сомнениями. А время неумолимо шло, и его становилось все меньше и меньше. Прошло полчаса. Еще немного, подумал Морис Бэйтс, и уже ничто не спасет обитателей замка тамплиеров. У них просто не останется времени на побег. Эта мысль принесла ему неожиданное облегчение. Ведь это так просто – ничего не делать. Это намного проще, чем совершить поступок. Надо было только подождать, и в том, что случится, не будет его вины. В конце концов, Ульяна собственными руками когда-то накинула на себя петлю, выдав своего ребенка за сына Анжело Месси и приняв в дар замок тамплиеров…

Артур вошел в спальню жены. Ульяна кормила младенца. Приложив малыша к груди, она сидела, полузакрыв глаза, с тем выражением на лице, которое Артур называл «отсутствующим». Он знал, что Ульяна сейчас была далеко, в мире, недоступном для мужчин, в который допускаются только женщины, познавшие счастье материнства со всеми его наслаждениями. Это был не рай в его общепринятом представлении, но где-то близко от него. Артур хотел выйти, чтобы не мешать ей, но Ульяна посмотрела на него и радостно улыбнулась, и он остался, поняв, что получил разрешение присоединиться к ней.

– Как наши дела? – шепотом спросил он, опасаясь, что младенец, услышав его голос, перестанет есть.

– На аппетит не жалуемся, – так же тихо ответила Ульяна. – Молока хватает с избытком. Настроение чудесное. У нас все хорошо.

Они говорили о малыше так, словно он был частью каждого из них, и они не отделяли его от себя. Артуру было не так просто привыкнуть к этому, и произошло это не сразу, а Ульяна по-другому просто не могла, словно ее все еще соединяла с сыном пуповина, которую перерезали при родах, и все процессы жизнедеятельности у них были общими.

– И это прекрасно, – сказал Артур, любуясь одновременно и женой, и сыном.

Лицо Ульяны светилось от счастья. Но вдруг легкая тучка омрачила его.

– Сокровище мое, – сказала она, обращаясь к мужу, – ты не мог бы позвонить в банк и выяснить, что случилось?

– Разумеется, – охотно откликнулся он. – А что случилось?

– Банк перестал оплачивать наши счета. – пояснила Ульяна. – Мара говорит, что кто-то звонил и что-то объяснял, но она ничего не поняла. Выясни, пожалуйста, что произошло. Если тебя не затруднит.

– Ничуть, – заверил ее Артур. – Наверное, какие-нибудь пустяки. Вечные технические сбои, неизбежные, когда живешь в эпоху…

Договорить ему не дал звонок его мобильного телефона. Мелодия была еле слышна, но Ульяна укоризненно закачала головой, и Артур поспешно вышел из комнаты. Вернулся он почти сразу. По его лицу Ульяна поняла, что короткий телефонный разговор был крайне неприятным. Она посмотрела на мужа с немым вопросом в глазах, ожидая, когда он расскажет ей все сам, и одновременно почти инстинктивно не желая этого. Когда Ульяна кормила ребенка, она хотела думать только о хорошем.

Артур знал это и терпеливо дождался, когда младенец закончит насыщаться и заснет. Лишь после того, как Ульяна переложила малыша в кроватку, он сказал ей дрогнувшим голосом:

– Ты только не волнуйся, прошу тебя.

– А почему я должна волноваться? – спросила Ульяна. Внутренне она уже давно была готова к тому, что похищение Артура – только начало ожидающих их в ближайшем будущем бед. Слишком безоблачным было ее счастье, чтобы так длилось вечно. – Пока ты и мои дети рядом со мной, и вы все живы и здоровы, у меня нет на то причин.

– Сюда едет полиция, – сказал Артур, глядя на нее ничего не понимающими глазами. – Тебя хотят арестовать и отправить в тюрьму по обвинению, связанному с твоим бывшим мужем, Анжело Месси. Откровенно говоря, я не совсем понял, в чем дело, но, кажется, тебя обвиняют в его таинственной смерти.

– Единственный муж, который был у меня когда-либо – это ты, – спокойно произнесла Ульяна. Но мужество давалось ей сверхчеловеческим усилием воли. – А к смерти Анжело Месси я не причастна. Это какая-то ошибка, Артур. Кто тебе звонил?

– Я говорил тебе о нем, – ответил Артур. – Это журналист, с которым я познакомился в Саламанке, его зовут Морис. Он узнал об этом из своих источников, которым, по его словам, можно доверять. Полиция будет в замке где-то через час. Он говорит, что ты должна немедленно бежать или будет поздно. Морис утверждает…

Артур смолк, словно страшась досказать фразу.

– И что же он говорит? – спросила Ульяна. – Не бойся, мне не привыкать к угрозам. Ты меня не испугаешь ничем.

– Он говорит, что ты уже не выйдешь из тюрьмы. Тебя осудят, приговорят к смертной казни. В Испании тебя ожидает гаррота, в Америке – электрический стул. – Артур помолчал, а потом сказал: – Он назвал имя – Мартин Крюгер. Тебе оно что-нибудь говорит?

Невольно Ульяна вздрогнула. В ее глазах впервые появился страх. Заметив это, Артур стремительно подошел к ней и обнял, прижав к своей груди.

– Я не позволю никому причинить тебе зло, – прошептал он. – Ничего и никого не бойся.

– Если в этом деле замешан Мартин Крюгер, то меня уже ничто не спасет, – возразила Ульяна. Мужество внезапно покинуло ее. Она почувствовала себя слабой и беспомощной. – Это страшный и всемогущий человек, Артур. Если не веришь, то спроси у Фолета.

Дверь комнаты скрипнула, и в образовавшуюся щель бочком протиснулся Фолет. Вид у него был виноватый и одновременно напуганный.

– Я не подслушивал, не подумайте, – пробормотал он, отводя глаза. – Случайно проходил мимо по коридору и услышал ваши голоса. А потом свое имя.

– И хорошо, Фолет, – успокоила его Ульяна. – Значит, тебе не надо ничего объяснять. Скажи, что мне делать? Мартин Крюгер не простил мне отказа продать библиотеку и отомстил.

– При чем здесь библиотека? – ошеломленно посмотрел на нее Артур. – Не хочешь ли ты сказать, что все это – из-за каких-то древних книг?

– Я думаю, из-за одной из них, но не знаю, какой, – кивнула Ульяна. – А ты, Фолет?

– Я тоже не знаю, – пробурчал старик. – Будь они прокляты, эти книги! Из-за них все наши беды.

– Во всяком случае, мои беды – это точно, – подтвердила Ульяна. – Анжело Месси убил отца Ксиу из-за манускрипта Войнича. Ламия после неудачного похищения Ксиу украла фолиант «Detur digniori», и я думаю, что именно эта книга и была истинной причиной ее проникновения в замок. Но, вероятно, в библиотеке есть и другие книги, имеющие ценность для Мартина Крюгера, о которых я не знаю. Не случайно мне много раз предлагали продать библиотеку.

– Но, может быть, тогда ее лучше продать? – робко спросил Артур. – И все беды закончатся?

– Не могу, – опустив голову, тихо сказала Ульяна. – Не знаю сама почему. Мне кажется, что если я продам эту библиотеку, то произойдут намного более страшные вещи, чем те, что уже случались со мной. В опасности окажусь не только я, но и вся моя семья – дети, ты, Артур. Быть может, даже все человечество, как бы дико это ни звучало. Я точно знаю, что Анжело Месси хотел с помощью манускрипта Войнича уничтожить всех людей на планете, заразив их смертельным вирусом. И я уверена, что не стал бы такой человек, как Мартин Крюгер, добиваться от меня так настойчиво продажи библиотеки, если бы у него не было каких-то зловещих планов, связанных с ней. Ведь так, Фолет?

– Воистину так, – буркнул старик. – И не человек он вовсе. А ужасная тварь в образе человеческом. Уж я-то знаю!

– И что же нам тогда делать? – спросил растерянно Артур. – Если ты сдашься полиции, то тебя уже ничто не спасет.

– Что значит – сдаться? – возмущенно воскликнул Фолет. – Замок тамплиеров способен выдержать любую осаду. Как сейчас помню…

– Фолет, это не выход, – грустно улыбнулась Ульяна. – Мы не можем сражаться со всей испанской полицией и Мартином Крюгером в придачу. Мы не воины. Ни ты, ни тем более я. А моя семья? И другие обитатели замка? Они могут пострадать из-за меня. Нет, я не могу пойти на это. Я должна сдаться. И попытаться доказать свою невиновность.

– Но только не испанской полиции, – возразил Артур. – Тебя арестуют и, в лучшем случае, экстрадируют в Америку. А там ты окажешься в полной власти Мартина Крюгера. И тебя уже ничто не спасет. Нет, Морис был прав – нам надо бежать.

– Нам? – удивилась Ульяна. – Кому это – нам?

– Тебе, мне, нашим детям.

– Но опасность угрожает только мне. При чем здесь вы?

– Тебе должно быть стыдно, Ульяна, – взглянул на нее с укоризной Артур. – Ведь мы одна семья. Если опасность угрожает тебе – то, значит, всем нам. И не спорь со мной, пожалуйста, в кои-то веки! Просто смирись с этим.

На глазах Ульяны выступили слезы. А Фолет одобрительно заворчал в своем углу, куда он забился, чтобы обдумать ситуацию и не мешать разговору.

Глава 28

Дверь распахнулась и вошла Мара. Она казалась, по обыкновению, невозмутимой, и только некоторая торопливость движений выдавала ее взволнованность.

– У нас незваные гости, – сказала она. – Много людей в полицейской форме с оружием, а с ними какой-то низенький толстяк, который, кажется, всеми руководит. Они требуют, чтобы мы подняли решетку и пропустили их в замок. Говорят о каком-то ордере на арест. Да вы послушайте сами.

Она подошла к окну и приоткрыла его. До них донесся усиленный и искаженный мегафоном голос:

– …представителей правопорядка в замок. Не вздумайте оказывать неповиновение или сопротивление! В противном случае мы будем вынуждены применить…

– Мы опоздали! – воскликнул с отчаянием Артур.

Ульяна побледнела и растерянно взглянула на мужа. Мара закрыла окно, и звук стих.

– Что все это значит? – спросила она, обращаясь ко всем сразу. – Мне это напоминает времена гонений на рыцарей-тамплиеров, о которых рассказывала моя бабка. Не думала, что доживу до того дня, когда история повторится.

– Что ты можешь знать о тех временах, юная сеньора? – подал из своего угла голос Фолет. – Тебя тогда и на свете-то не было! А вот я мог бы многое порассказать об этом. Как сейчас помню тот день, когда…

– Расскажешь в следующий раз, – безжалостно прервала его Мара. – А сейчас мы должны решить, как нам поступить. Лично я не жду ничего хорошего от полиции, да еще после всех этих угроз. Позволить полицейским войти в замок –все равно что запустить в курятник лисиц.

– Можно и впустить, если курятник пуст, – усмехнулся старик.

– Говори яснее, – сказала Мара голосом, не предвещающим ничего доброго. – Ты не Сократ, чтобы изрекать мудрые мысли, а я не Ксантиппа, чтобы их выслушивать.

О древнем философе и его жене они узнали от Артура, который часто рассказывал какие-нибудь занимательные истории, когда по вечерам у камина собирались все обитатели замка. И с тех пор они часто подшучивали друг над другом, сравнивая Фолета с Сократом, а Мару – с Ксантиппой. Но сейчас Мара не шутила, и Фолет это понял по ее грозно сдвинутым бровям.

– Ксантиппа была дурной и сварливой женой, а ты у меня просто ангел, – примиряюще сказал он, перестав улыбаться. – Я говорю о том, что когда Ульяны уже не будет в замке, пусть полиция попробует ее найти.

– Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет, – согласилась Мара. – Но я не могу понять, почему Ульяны не будет в замке, когда войдет полиция. Ты хотел сказать, что мы ее надежно спрячем?

– Ты забыла про подземный ход под замком, – сказал Фолет. – Его когда-то предусмотрительно прорыли рыцари-тамплиеры на тот случай, если им пришлось бы спасаться бегством.

– Ульяне бежать из замка? – почти с ужасом произнесла Мара. – Бросив детей и мужа? Да ты, видно, с ума сошел, старик! Как у тебя язык повернулся такое сказать?

– Фолет прав, Мара, – вмешался в разговор Артур. – Это единственный выход в сложившейся ситуации.

– Но зачем? – не понимала Мара. – Ульяне нечего опасаться. Мой муженек сам всегда утверждал, что замок неприступен для любого врага.

– Возможно, что так и было в прошлом, – возразил Артур. – Я осматривал механизм, поднимающий и опускающий решетку. Это примитивное устройство, вырабатывающее и пускающее на стальную решетку электрический ток при нажатии на рычаг. В средние века, когда об электрическом токе ничего не знали, решетка казалась заговоренной магическими силами, поэтому она внушала тем, кто осаждал крепость, панический ужас. Бывшие хозяева замка тамплиеров были, несомненно, умные люди, изобретатели, а, возможно, даже ученые-практики. Они намного опередили свое время и казались окружающим всемогущими колдунами. И, кроме того, они могли сами стать на стены крепости с оружием в руках во главе рыцарей-тамплиеров, чтобы отразить натиск врага.

Артур смолк, словно давая слушателям возможность осмыслить его слова, грустно вздохнул и продолжил:

– Но все изменилось, Мара. В наши дни удар током – штука неприятная, но уже никого не пугает. И стены замка не надо брать штурмом, достаточно одного вертолета с отрядом спецназа на борту, чтобы оказаться внутри крепости и овладеть ею. Замок тамплиеров перестал быть неприступным. Это надо понять. Только побег может спасти Ульяну. Ты согласна с этим?

Мара кивнула, доводы Артура почти убедили ее. Но тут же она бросила тревожный взгляд в сторону детской кроватки, где мирно посапывал малыш.

– А как же младенец? Его-то вы оставите?

– Я не уйду без Темушки, – запротестовала Ульяна.

– Разумеется, мы возьмем его с собой, как и Ксиу, – сказал Артур. – Жаль, что у нас не будет машины. Ну, да ничего не поделаешь. Я сам виноват, слишком долго сомневался и медлил.

– И куда же вы пойдете? – грустно спросила Мара. – Выбравшись из подземного хода, вы окажетесь в лесу. Будете отсиживаться в овраге?

– Об этом я пока не думал, – сказал Артур. – Наверное, дойдем до шоссе, остановим первую же машину и попросим довезти нас до Мадрида или Леона – в зависимости от того, в какую сторону она будет направляться. А там…

– Окажетесь в лапах полиции, – договорила Мара. – Полицейские, не найдя Ульяну в замке, объявят ее в розыск по всей Испании. И тогда ее будут искать уже не только полиция, но и каждый благонадежный житель страны. А это миллионы людей. Вы не сможете скрыться от их вездесущих глаз. Это будет только вопрос времени. Стоит ли из-за этого мучить детей?

– А что ты предлагаешь? – хмуро спросил Фолет. – Сразу сдаться на милость полиции? Вот уж не ожидал от тебя такого, женушка!

– Я предлагаю Ульяне, Артуру и детям отсидеться в моем доме, в котором я жила, пока не перебралась в замок, – бросив на мужа укоризненный взгляд, сказала Мара. – До него от оврага, где заканчивается подземный ход, всего полчаса ходьбы. А когда полиция уберется из замка, они вернутся обратно.

– Прекрасная мысль! – воскликнул обрадованный Артур.

Фолет одобрительно засопел, глядя с немым обожанием на свою жену.

– И долго нам придется прятаться в этом доме? – спросила Ульяна.

– Я постараюсь, чтобы полицейские не задержались в замке, – зловеще улыбнулся Фолет. – Положитесь на меня!

Внезапно до них донеслись злобные крики, которые проникали даже сквозь закрытое окно. Мара выглянула во двор и, мстительно усмехнувшись, сказала:

– Один из полицейских прикоснулся к решетке, и теперь его приводят в чувство. Но другие продолжают пытаться присоединить к решетке какой-то крюк на металлическом тросе. Вот глупцы!… Так и есть, еще один выбыл из строя. – Она с презрительной усмешкой отвернулась от окна. – Это может продолжаться очень долго.

– До тех пор, пока они не поймут, что у них ничего не выйдет, – сказал Артур. – Но тогда они могут придумать что-нибудь другое, более действенное. Поэтому нам все же надо поторопиться.

– Меня смущает этот толстяк, – произнесла Мара задумчиво. – Он явно не так глуп, как полицейские, к решетке и близко не подходит. Но отдает им приказы. Едва ли это обычный человек…

– А если они оцепят замок? – с тревогой спросил Фолет. – Такое бывало в прежние времена во время осады.

– Тогда Ульяне и Артуру придется дожидаться ночи, чтобы незаметно скрыться под покровом темноты, – ответила Мара. – Но если Темушка вдруг проснется и неожиданно закричат, он выдаст всех… Нет, если бежать, то сейчас же, немедленно!

– Я уже готова, – сказала Ульяна, взяв младенца на руки. До этого она сложила в сумку, которую собиралась взять с собой, памперсы и пеленки. – Больше я не возьму с собой ничего. Артур!

– Да, милая?

– Приведи Ксиу. И по пути прихвати на всякий случай наши документы и все деньги, которые найдешь. Жизнь приучила меня к тому, что надо быть готовым к любой ситуации.

Артур ушел, ничего не говоря. Как истинному ученому-теоретику, ему было легче выполнять приказы, чем что-то решать самому, когда дело доходило до практических действий. Скоро он вернулся, ведя с собой Ксиу. Мальчик был возбужден и не выпускал из рук кинжал, с которым свыкся за последнее время.

– Ничего не бойся, мама, – заявил он, увидев Ульяну с крошечным братом на руках. – Я не позволю этим ужасным полицейским тебя обидеть! Гомес и Хуанито тоже готовы защищать замок до последней капли крови. Так они говорят. Они сейчас вооружаются и запасаются сухим пайком. Как-то дядя Фолет рассказал им, что во время осады замка войсками французского и арагонского королей рыцарям-тамплиерам пришлось голодать, и они даже ловили и ели мышей, чтобы выжить. Так вот, чтобы этого не случилось…

– Ксиу, перестань болтать глупости, – пряча улыбку, строго сказала Мара. И с укоризной взглянула на Фолета. – Мой муженек, видимо, совсем выжил из ума, если пугает детей страшными сказками.

– На этот раз мы не собираемся сидеть в осаде, Ксиу, – приняв под осуждающим взглядом жены виноватый вид, сказал Фолет. – Вы с мамой воспользуетесь подземным ходом и сбежите из замка. Я не сомневаюсь в твоем мужестве, но твоей маме и маленькому братику совсем ни к чему выносить все ужасы войны. А вы с Артуром должны их охранять и защищать.

– А ты, Фолет? – спросил Ксиу. – Что будешь делать ты? Пойдешь с нами?

– Покинуть замок? – с нескрываемым ужасом произнес Фолет. – И отдать его на разграбление полиции? Никогда! Я сберегу наш дом в целости и сохранности до вашего возвращения, Ксиу.

– А ты, Мара? – продолжал настойчиво расспрашивать Ксиу.

– Я пойду с вами, – ответила она, переглянувшись с мужем. – Покажу вам свой дом. Устрою со всеми удобствами.

– А как быть с остальными? – с тревогой спросила Ульяна. – Агата, горничные… Им не опасно оставаться в замке?

– Им ничто не угрожает, – успокоил ее Артур. – Полиции нужна лишь ты. Только надо разоружить Гомеса и Хуанито, если то, что сказал Ксиу, правда.

– Я займусь этим, – пообещал Фолет. – Соберу их всех в одном помещении и запру, если потребуется, на замок. Думаю, они не будут возражать, особенно когда узнают, что вы скоро вернетесь. – Он обратился к жене: – Мара, ты проводишь Ульяну, Артура и детей и вместе с ними будешь ждать известий от меня.

– Хорошо, – кивнула Мара. И добавила: – Но обещай мне, что не наделаешь глупостей, пока меня не будет. Знаю я тебя, старого вояку!

Фолет возмущенно фыркнул.

– Не такой уж я и старый…

Но Мара строго покачала головой, показывая, что время дорого, и он умолк.

– Идите за мной, – приказал Фолет и первым вышел из комнаты.

Они спустились в каминный зал, никого не встретив по пути. Фолет подошел к стене, на которой висел охотничий трофей – голова дикого кабана с громадными клыками. Старичок встал на цыпочки и потянул за один из клыков. В стене со скрипом открылась потайная дверь. На них пахнуло промозглой сыростью и плесенью. Они начали осторожно спускаться по узкой винтовой лестнице, пока не очутились в подземелье. Здесь было сыро и холодно, на головы с низкого потолка падали капли вода, из-под ног со злобным писком разбегались потревоженные крысы. Фолет зажег фонарь и передал его Маре.

– Дальше я не пойду, – сказал он. – Береги их… И себя.

– А ты себя, – сказала Мара. Она хотела что-то добавить, но передумала. Ее глаза предательски блеснули в свете фонаря, и она отвернулась, чтобы скрыть слезы от мужа. Неловко, словно смущаясь, поцеловала Фолета в мохнатую щеку и быстро пошла вперед, освещая путь фонарем.

Маленькая колонна двинулась за ней. Ульяна ненадолго задержалась перед стариком.

– Фолет, прошу тебя, будь осторожен, – сказала она дрогнувшим голосом. – И никого не впускай в библиотеку. Скажи им, что ключ я забрала с собой или придумай что-нибудь другое. Не станут же они выламывать дверь.

– Не беспокойся ни о чем, – сказал Фолет. – И не волнуйся. Это вредно для малыша. Все будет хорошо. Вы скоро вернетесь, и мы заживем, как прежде.

Ульяна с благодарностью улыбнулась ему и, наклонившись, поцеловала. Фолет бросил тревожный взгляд в сторону Мары, но та была уже далеко и не видела этой сцены. Фолет долго еще махал рукой, прощаясь с теми, кого любил, пока свет их фонаря не померк за поворотом.

Они брели по подземному ходу вслед за Марой, то утопая по колено в противной грязной жиже, то больно стукаясь головой о низкий земляной свод. Ульяне, которая несла младенца, приходилось труднее всех. Но она не жаловалась и решительно отказывалась от помощи Артура после того, как отдала ему свою сумку с детскими вещами. Она считала себя виноватой в том, что происходит, и не хотела никому причинять лишние неудобства. Ни о чем другом она сейчас не могла думать.

Они шли долго, пока тьма не начала постепенно рассеиваться. Когда впереди забрезжил свет, предвещающий, что скоро подземный ход закончится, Мара обернулась и сказала:

– Сначала я выйду одна и осмотрюсь. Потом вернусь за вами.

Мара выключила фонарь и ушла. Но было уже достаточно светло, чтобы Ульяна могла видеть озабоченное лицо мужа и радостно-возбужденное – сына. Ксиу воспринимал все происходящее как увлекательное приключение, ни о чем не беспокоясь, и Ульяна испытала невольное облегчение, подумав об этом.

Мара отсутствовала недолго. Она шла неслышно, ступая осторожно, словно большая черная кошка.

– Птицы поют во весь голос, значит, никого из людей поблизости нет, – сказала она. – Хорошо, что уже вечереет. Меньше шансов кого-нибудь встретить. Впрочем, это не беда. Если кто-то и попадется нам по пути, я отведу ему глаза. Так что об этом не беспокойтесь.

– А о чем нам надо беспокоиться? – спросил Артур.

– Мы пойдем быстро, поэтому тебе, Ульяна, лучше отдать ребенка Артуру, – повелительно сказала Мара. – Он мужчина и, если ты не забыла, отец твоего малыша. Так что можешь ему довериться.

Ульяна вздохнула, но передала младенца мужу. Взамен она забрала у него свою сумку. И попыталась взять Ксиу за руку. Но мальчик с негодованием вырвал руку.

– Мама, я уже достаточно взрослый, – с упреком сказал он. – Смирись с этим.

Ульяна едва не расплакалась от обиды и жалости к себе, чувствуя себя никому не нужной, но под насмешливым взглядом Мары сдержала слезы. Она пошла последней, чтобы никто не видел ее обиженного лица.

Они вышли из подземелья и оказались в неглубоком, заросшем кустами овраге, уходящем вглубь густой рощи, Выбравшись из оврага, Мара отыскала тропинку, которая вела через заросли к ее деревне. Тропинка была неприметной, и только тот, кто знал о ее существовании, мог бы найти ее. Уже через полчаса они увидели в просветах между деревьями невысокие дома под красной черепицей, выстроенные ровными рядами, словно солдаты на плацу. Один из домов стоял чуть в отдалении, как будто он отбился от общего стада. И черепица на его крыше была не такой, как у всех, а темно-вишневого цвета. Мара указала на него жестом.

– Это мое жилище, – сказала она с невольно проскользнувшей в голосе радостью. – Там вас никто не потревожит. Жители деревни обходят его стороной. Они считали мою мать ведьмой – не знаю почему. Она давно уже умерла, а они продолжают бояться, называя меня отродьем ведьмы или, по-нашему, песантой. Суеверия превыше разума. Но это нам сейчас только на руку.

Деревенские улицы были пусты, кое-где в домах уже зажегся свет. Было время ужина. Они дошли до дома Мары, никем не замеченные. Внутри оказалось пыльно и прохладно, но занавески на окнах были чистыми, а мебель была аккуратно расставлена. Во всем чувствовалась властная рука хозяйки, превыше всего на свете ценившей порядок – до того момента, когда ее охватывала внезапная обида, и она начинала крушить все, что ей попадалось под руку, пока ярость не утихала. Но это случалось крайне редко. Все остальное время Мара была доброй и отзывчивой на чужие беды женщиной и женой.

Не успели они войти в дом, как малыш заплакал, требуя молока. Ульяна, чувствуя облегчение от мысли, что кому-то она еще нужна, начала кормить его. И только тут, слушая жадное чавканье насыщающегося младенца, все почувствовали голод и вспомнили, что, торопясь покинуть замок, они не взяли с собой еды. В доме, давно оставленном своей хозяйкой, тоже не оказалось ничего съедобного. Не было даже сухарей.

Мара опечалилась, словно именно она была в этом виновата. Она едва не решилась пойти к соседям, чтобы попросить у них какой-нибудь еды для своих гостей, но ее благоразумно удержал Артур.

– Не надо, Мара, – сказал он. – Соседям может показаться подозрительным, что ты после долгого отсутствия вернулась домой на ночь глядя, да еще и не одна. Кроме того, они могут узнать о визите полицейских в замок тамплиеров с намерением арестовать Ульяну. Сложат два и два – и позвонят в полицию. Ты сама говорила, что жители деревни тебя недолюбливают.

– Я говорила – боятся, – поправила его Мара. И с угрозой добавила: – Попробовали бы они меня не любить!

Но она никуда не пошла. Артур все-таки убедил ее, что одну ночь они могут поспать голодными и ничего непоправимого не случится.

– Я могу вообще неделю не есть, – заявил Ксиу с гордостью. – Это у нас только малыш такой прожорливый. И в кого он только таким уродился?

– Давай не будем углубляться в эту тему, – предложил Артур. – Пошли лучше спать! Мара, где мы с Ксиу можем лечь? Ульяне, возможно, придется вставать ночью, чтобы покормить малыша, так что ей лучше всего постелить отдельно, иначе она всех разбудит.

Мара достала из шкафа постельное белье и показала Артуру и Ксиу их кровать, одну на двоих. Вскоре они уже спали в дальней комнате, измученные волнением и долгой прогулкой. Их дыхание было ровным и спокойным, словно они лежали в своих постелях в замке тамплиеров, а не в чужом доме. Накормив малыша, Ульяна тоже забылась чутким сном. Мара легла неподалеку, у окна, с которого не сводила глаз, как будто пыталась что-то рассмотреть в темноте за стеклом. Женщины легли, не раздеваясь, предвидя беспокойную ночь.

Ульяна проснулась, словно кто-то ее толкнул, незадолго до рассвета. Она посмотрела на малыша, лежавшего у нее под боком, но тот, мирно посапывая носом, безмятежно спал. Тогда она перевела взгляд туда, где должна была спать Мара, и увидела, что ее кровать пуста. Входная дверь была чуть приоткрыта, распахнутая сквозняком, и надоедливо поскрипывала. Ульяна осторожно, чтобы не потревожить сына, встала и, надев на ноги туфли, вышла из дома. На крыльце она увидела Мару. Та стояла, неподвижно замерев, и смотрела туда, где находился замок тамплиеров. Ночь была безлунной и мрачной, но там краешек неба светился, будто замок освещала иллюминация. Свет становился то ярче, то бледнее, как пламя свечи, задуваемое ветром.

– Что происходит? – спросила Ульяна.

– Я сама не понимаю, – ответила Мара. – Но мне это не нравится.

– Может быть, где-то в той стороне идет гроза, и это отблеск молний? – предположила Ульяна. – Такое иногда бывает.

– Что-то мне тяжело дышать, – сказала Мара. – Как будто какое-то нехорошее предчувствие тревожит. Наверное, я схожу в замок, посмотрю, что там делается.

– Сейчас, ночью? – изумилась Ульяна. – Может быть, подождать до утра?

– Я все равно не усну, только изведусь сама и тебя изведу, – возразила Мара, делая попытку улыбнуться. – Я-то себя знаю!

– Ну, если по-другому нельзя…

– Я быстро, – пообещала Мара. – Заодно принесу что-нибудь из еды. Мужчины проснутся голодными. Чем будем их кормить?

Последний довод убедил Ульяну. Если бы она могла, то сама вернулась бы в замок, чтобы утром было чем накормить Ксиу и Артура. Мара ушла, взяв с собой фонарь. А Ульяна легла обратно в постель, но до утра уже не сомкнула глаз, ожидая возвращения Мары.

Глава 29

Фолет через потайную дверь проскользнул в каминный зал и увидел дородного широкоплечего мужчину с бритым лицом и пухлыми красными щеками, который пытался снять со стены рыцарский боевой топор. Неслышно ступая, Фолет подошел к нему и насмешливо спросил:

– И зачем тебе эта штука, Гомес?

От неожиданности Гомес вскрикнул и выронил топор из рук. Тот с грохотом упал на каменные плиты, едва не отрубив повару пальцы на ногах. Гомес обернулся и, увидев маленького старичка, дрожащими губами произнес:

– Сколько раз я просил тебя не подкрадываться ко мне, Фолет!

– А я столько же раз просил тебя не трогать оружия, – невозмутимо ответил тот. – Рыцаря из тебя все равно не выйдет. К чему смешить людей?

– Сейчас не до смеха, Фолет, – тяжко вздохнув, сказал Гомес. – Мы должны защищать замок от нашествия полицейских. Так сказал Ксиу. Хуанито пошел седлать лошадей, а меня он послал за оружием. Мы не позволим забрать нашу Ульяну!

Фолет перестал насмешливо улыбаться и растроганно взглянул на повара.

– Это похвально, Гомес, что вы с Хуанито так решили. Я тоже люблю Ульяну и готов сразиться за нее с любым врагом. Но, поверь мне, сейчас это ни к чему. Сама Ульяна просила меня об этом. Она дорожит вашей жизнью не меньше, чем своей.

– Это правда? – пророкотал вернувшимся к нему густым басом Гомес. До этого его было едва слышно, словно от страха голосовые связки отказывались ему служить. Фолет кивнул, подтверждая свои слова, и маленькие глазки Гомеса радостно засияли. – Надо сказать об этом Хуанито!

– Обязательно скажи, – кивнул Фолет. – А по пути в конюшню найди Агату и девочек. Передай им, что Ульяна просила вас всех собраться в холле замка. Она не хочет, чтобы вы наделали глупостей, предоставленные самим себе, и просила меня присмотреть за вами. Ты сделаешь это, Гомес?

– Разумеется, Фолет, если Ульяна хочет этого, – заверил его повар. И нерешительно спросил: – Так я пойду?

– Иди, Гомес, иди, – ободряюще улыбнулся Фолет. – И ничего не бойся. А рыцарский топор оставь. Когда все это закончится, я покажу тебе при случае, как им пользоваться. Я видел не раз, как бывший хозяин замка, Анжело Месси, рубил им своих врагов. Зрелище, скажу тебе, ужасное! Головы летели с плеч, а некоторых так он и вовсе разрубал надвое. Темная кровь фонтаном била в небо…

Гомес побледнел и прикрыл рот рукой. Он не был воином, и нарисованная Фолетом картина вызвала у него приступ тошноты.

– Что-то мне нехорошо, Фолет, – пробормотал он. – Пойду-ка я на конюшню к Хуанито. А ты закончишь свой рассказ позже.

– Хорошо, Гомес, – не стал возражать Фолет. – Ты прав, сейчас не время для разговоров. Мне и самому надо идти. Полицейские уже беснуются от ярости. Попробую их как-нибудь успокоить. Объясню им, что замок неприступен, выслушаю их требования, предъявлю наши. Быть может, даже удастся договориться. Только глупцы предпочитают воевать, когда можно уладить все миром.

Уже не обращая внимания на повара, который безуспешно пытался повесить тяжелый боевой топор обратно на стену, Фолет вышел из каминного зала, продолжая что-то бормотать себе под нос. Он шел, прихрамывая сильнее обыкновенного. Так бывало всегда, когда он чего-то опасался. Сейчас Фолет испытывал невольный страх при мысли, что ему придется выйти из-под защиты неприступных стен замка и вступить в переговоры с озлобленными полицейскими. Но другого выхода он не видел.

Глубоко дыша, словно вместе с воздухом он пытался набраться мужества, Фолет вышел во двор и направился к решетке, по другую сторону которой толпились люди в полицейской форме.

Увидев приближающегося крохотного хромого старичка, одетого в заплатанную красную куртку и поношенные штаны синего цвета, на голове у которого смешно кособочилась шапка со свисающим на лоб верхом и двумя клапанами на ушах, разъяренный капитан Родригес почувствовал невольное облегчение. Он уже потерял нескольких своих лучших бойцов, которые лишились сознания или получили ожоги от сильного удара током при прикосновении к решетке, преграждающей путь в замок. И ему начинало казаться, что он проиграет сражение, даже не увидев противника. Это был настоящий позор, после которого ему не оставалось бы ничего другого, как подать в отставку, чтобы не стать посмешищем для всей испанской полиции.

– Эй, старик! – грубо крикнул капитан Родригес. – Иди сюда! Не бойся, мы тебя не обидим. Нам нужна вдова Анжело Месси, или как там еще называют эту чертову бабу. У меня ордер на ее арест.

– Хозяйки нет дома, – с достоинством ответил Фолет, предусмотрительно остановившись в нескольких шагах от решетки. – Приходите позже, когда она вернется.

– А ты кто такой?

– Я ее дворецкий.

– Тогда подними решетку, и мы проверим, правду ли ты говоришь.

– Вы хотите сказать, что я лгу? – спросил Фолет, приняв оскорбленный вид. – Не в тех я уже годах, сеньор полицейский, чтобы пятнать свое имя ложью. Ваш прапрадед еще под стол пешком ходил, когда я…

К решетке, сердито раздувая ноздри, приблизился Мартин Крюгер, который все это время благоразумно держался позади полицейского. Он повелительным жестом заставил Фолета замолчать.

– Я помню тебя, старик, уверен, что и ты меня тоже не забыл, – сказал он презрительно. – Почему ты позволил вдове Анжело Месси жить в замке после того, как она снова вышла замуж, тем самым оскорбив память твоего бывшего хозяина? Преданные слуги так не поступают.

Фолет, разыгрывая свою хитрую игру, сокрушенно покачал головой.

– Я не мог нарушить волю хозяина. По завещанию он оставил замок ей.

– Не ей, а своему сыну, – поправил его Мартин Крюгер. – Кстати, как мальчик поживает, с такой-то матерью? Если он истинный рарог, а не жалкий бастард, то должен отомстить за смерть своего отца. Ты знаешь, что это она убила Анжело Месси?

Фолет ответил не сразу, словно обдумывал услышанное.

– Я впервые слышу об этом. Но ничуть не удивился бы, если бы так оно и было. Уж очень он издевался над ней, когда они находились в замке. Ни одна женщина не вытерпела бы.

Мартин Крюгер не знал, как расценить такой ответ, и предпочел промолчать.

Воспользовавшись этим, капитан Родригес, с любопытством слушавший их разговор, спросил:

– Так ты подтверждаешь, старик, что это она убила Анжело Месси?

– Я не говорил этого, – запротестовал Фолет. – Да и откуда мне знать? Он умер не в замке тамплиеров, а за тысячи километров отсюда, где-то в Китае.

Капитан Родригес пришел в ярость от такого уклончивого ответа.

– Старик, я приказываю тебе немедленно поднять решетку, – сказал он с угрозой. – И знай, что за неповиновение полиции тебя ждет тюрьма, Тюремная камера – это намного хуже, чем твой замок, поверь мне. Ты не проживешь в ней и года.

– Хорошо, сеньор полицейский, – покорно кивнул Фолет, опуская вспыхнувшие ненавистью глаза. – Вы убедили меня. Я сейчас впущу вас.

– И поторопись, – рявкнул капитан Родригес, бросив торжествующий взгляд на Мартина Крюгера. – Мое терпение не бесконечно!

– Я пойду так быстро, как никогда в жизни, – заверил его Фолет.

Он повернулся и не спеша захромал по направлению к башне, где находился рычаг, поднимающий решетку. Наконец дойдя, открыл дверь и скрылся в темном проеме. Но прошло много времени, прежде чем решетка начала медленно подниматься. Капитан Родригес, который уже начинал думать, что старик обманул их, с облегчением вздохнул. Обернувшись к своим подчиненным, он приказал:

– Обыскать весь замок и все постройки! Заглянуть даже в выгребную яму, если понадобится, но найти эту чертову «черную вдову». Старик говорит, что ее нет в замке, но я не верю ему. Слишком долго нас не впускали. Вероятнее всего, она приказала ему потянуть время, а сама попыталась где-нибудь спрятаться или изменить внешность. В лицо вы ее не знаете. Поэтому приводите ко мне всех, кого найдете в замке. Я буду их допрашивать лично.

Мартин Крюгер попытался что-то сказать, но полицейский не стал его слушать.

– Потом, сеньор Крюгер, – отмахнулся он сердито. – А пока не путайтесь под ногами у моих ребят!

Решетка поднялась, и полицейские, опасливо оглядываясь, прошли под аркой. Они были готовы открыть огонь из автоматов при малейшей угрозе или попытке сопротивления. Одного за другим замок тамплиеров поглотил их, и вскоре во дворе остался только Мартин Крюгер. Больше, чем Ульяна, ему была нужна библиотека, но старый гном не знал, где она находится. Искать самому, в надежде случайно наткнуться на хранилище книг в огромном замке, значило бы только терять время.

– Где этот проклятый старик? – зло пробурчал он, озираясь.

Как будто услышав его, из дверей башни выглянул Фолет. Увидев Мартина Крюгера, он попытался снова скрыться внутри, но тот уже заметил старика и властным жестом подозвал к себе. Фолет, не смея ослушаться, был вынужден подойти. Он брел, поглядывая на пролетающую над замком птицу с таким видом, словно ожидал, что та сейчас спикирует и ударит его клювом в голову. Но птица пролетела мимо, и он благополучно дошел до нетерпеливо поджидавшего его гнома.

– Проводи меня в библиотеку, – потребовал Мартин Крюгер. Он пытался не выдать своего волнения, но ему это плохо удавалось.

– Зачем? – с деланным удивлением спросил Фолет.

– Не твое дело, старик! Я приказываю, твое дело исполнить.

– Но у меня все равно нет ключа от двери. А она сделана так, что ее не выломать.

Мартин Крюгер с подозрением посмотрел на него. Однако у старика был такой испуганный и жалкий вид, что Мартин Крюгер поверил ему.

– И все-таки покажи мне ее, – хмуро сказал он. – Я посмотрю, так ли уж крепка дверь, как ты говоришь. Для такого дохляка, как ты, и спичка может показаться бревном.

Несмотря на низенький рост, Мартин Крюгер был на голову выше Фолета и втрое, если не вчетверо, его шире. Когда они стояли рядом, то могли показаться беседующими перед поединком Давидом и Голиафом. Старый гном чувствовал себя великаном в сравнении с домовым и совсем его не опасался, презрительно считая трусом и глупцом.

– Как скажете, – не стал больше возражать Фолет, видя, что это бесполезно.

Но они не успели сделать и двух шагов, как из замка вышел капитан Родригес. Он был зол и сердито чертыхался. Его форма потемнела, промокнув от пота.

– Мои ребята обыскали все помещения, но «черную вдову» не нашли, – хрипло произнес он. – Кажется, ее действительно нет в замке. Возможно, ваш человек, сеньор Крюгер, не заметил, как птичка упорхнула из клетки.

– В замке нет никого? – с недоверием переспросил Мартин Крюгер.

– Почему же, – криво усмехнулся полицейский. – В холле мы отыскали двух перепуганных мужчин и четырех еще более напуганных женщин. Но это всего лишь прислуга.

– В таком случае я попрошу вас, капитан, сопроводить меня, – властно сказал Мартин Крюгер.

– Но мне еще надо допросить прислугу, – возразил полицейский. – Не исключено, что они что-то знают о местонахождении своей хозяйки.

– То, о чем я вас прошу, важнее, – заявил Мартин Крюгер.

– Важнее, чем поиски «черной вдовы»? – с удивлением спросил полицейский. – Я не понимаю вас, сеньор Крюгер! Вы же сами говорили…

– Сейчас мне нужна ваша грубая физическая сила, капитан, а не ваш ум, – нетерпеливо перебил его Мартин Крюгер. – Доверьтесь мне. И, кстати, я увеличиваю вашу премию до шестидесяти тысяч долларов. Так вы идете со мной?

Капитан Родригес хмуро кивнул.

– Веди нас, старик, – потребовал Мартин Крюгер, обращаясь к Фолету. – И не испытывай моего терпения рассказами о пропавшем ключе или изображая из себя хромую черепаху. По моему приказу капитан Родригес переломает тебе вторую ногу, а потом возьмет на руки и донесет до библиотеки.

– Разве я против? – сказал Фолет. – Идите за мной.

Если бы его сейчас увидела Мара, она бы сразу поняла, что ее муженек что-то задумал. Но Мартин Крюгер не знал Фолета настолько же хорошо и принял мнимую покорность маленького старичка за страх. Мартин Крюгер всегда гордился своим умением подавлять чужую волю, и теперь не сомневался, что ему удалось это снова.

Вслед за Фолетом они вошли в замок и, минуяанфиладу комнат, спустились по каменной гулкой лестнице в подвал. Здесь было темно, но Фолет, достав из кармана своей курточки с ловкостью фокусника фонарь, продолжал уверенно идти вперед, освещая узким лучом света путь перед собой. Вскоре он остановился перед массивной дубовой дверью, обитой, как будто ее одели в панцирь, большими гвоздями с широкой шляпкой.

– Библиотека за этой дверью, – сказал Фолет, оглянувшись на своих конвоиров. – Убедитесь сами, что я вас не обманывал.

Капитан Родригес подошел к двери и нажал на нее плечом, затем ударил ногой. Но дубовая дверь даже не дрогнула.

– Без ключа мы ее не откроем, – сказал полицейский, потирая плечо. – Это не дверь, а настоящий бронированный сейф. Интересно, какие ценности за ней хранятся?

– Сейчас только книги, – заверил его Фолет. – Но в старые времена рыцари-тамплиеры складывали здесь свою добычу. Анжело Месси не доверял никому ключа от этой двери. И не беспокоился за сокровища. Он знал, что взломать ее невозможно.

– Ну, это мы еще посмотрим, – самодовольно усмехнулся капитан Родригес, играя мышцами. – Помнится, в замке есть зал, стены которого увешены рыцарским вооружением. И там была пара топоров, которыми рыцари в средние века прорубали ворота вражеских крепостей. Я видел такое в одном из фильмов. Люблю исторические фильмы, знаете ли, сеньор Крюгер. Почему бы нам не попробовать сейчас сотворить нечто подобное с этой дверью?

– Я буду вам очень благодарен, капитан, – обрадованно заявил приунывший было Мартин Крюгер. – Если вы взломаете эту дверь, я повышу вашу премию до ста тысяч долларов.

– По рукам, сеньор Крюгер, – воскликнул просиявший капитан Родригес. – Ждите, я скоро вернусь.

Полицейский, гулко стуча подкованными ботинками по каменным плитам пола, быстро ушел. Но как только затих звук его шагов, узкий луч света от фонаря внезапно погас. Воцарилась непроглядная тьма, в которой растерявшийся от неожиданности Мартин Крюгер почувствовал сильный толчок в спину. Не удержавшись на ногах, он упал на живот. Пока он, ворочаясь и ругаясь, пытался неуклюже подняться на ноги, в кромешной темноте послышался скрежет проворачиваемого в замке ключа. Протяжно заскрипели дверные петли. Потом дверь с громким стуком захлопнулась, и снова заскрежетал ключ.

Тем временем глаза Мартина Крюгера уже привыкли к темноте, и он смог разглядеть, что рядом с ним никого нет.

– Эй, Фолет, ты где? – крикнул Мартин Крюгер, с тревогой озираясь. – Брось свои дурацкие шуточки! Cave! Берегись, старик!

Однако ответом ему была тишина. Крошечный старичок исчез, будто растворился во тьме. Но Мартин Крюгер не верил в привидения. Он сразу сообразил, что коварный старик обманул его. Выключив фонарь и сбив его с ног, Фолет достал ключ, который все это время был у него в кармане, открыл дверь, вошел в библиотеку и снова закрыл за собой замок в двери ключом. Теперь он находился в библиотеке, которая по-прежнему оставалась недоступной для всех остальных.

При этой мысли Мартин Крюгер почувствовал, как на него накатывает бешенство. Изрыгая проклятия, он набросился на дверь и начал бить ее руками и ногами, словно пытаясь сокрушить стоявшую перед ним преграду. Он бился о дверь, как птица о прутья клетки, пока не изнемог. Чувствуя, что обессилел, он спиной сполз по двери на землю, хрипло и тяжело дыша. Его кулаки были разбиты в кровь. Когда он отер пот со лба, то оставил на нем кровавые полосы.

В таком виде его и застал вернувшийся с двумя топорами капитан Родригес. Он с изумлением и почти со страхом смотрел на искаженное злобой окровавленное лицо Мартина Крюгера, не понимая, что случилось. Только потом он заметил отсутствие Фолета. А выслушав Мартина Крюгера, понял, что произошло, и тоже пришел в ярость.

– Мерзкий старикашка, – прорычал полицейский. – Он мне сразу не понравился! Надо было его арестовать, как только мы вошли в замок… Что будем делать, сеньор Крюгер?

– То, что и собирались, – сказал Мартин Крюгер. Приступ бешенства прошел, и он снова обрел способность трезво мыслить. – Начинайте рубить дверь, капитан Родригес, если хотите получить свои сто тысяч. Мне все равно, сколько времени на это потребуется. Рано или поздно мы разнесем дверь в щепки и войдем внутрь. И тогда я вырву сердце из груди этого старика и съем его, пока он будет умирать, у него на глазах. И только попробуйте мне помешать, капитан!

Глава 30

Оказавшись по ту сторону двери библиотеки и провернув тяжелый ключ в замке, Фолет торжествующе рассмеялся. Ему удалось обхитрить самого Мартина Крюгера, известного всему миру духов природы своим коварством!

– Ех ungua leonem cognoscimus, ех auribus asinum, – хвастливо произнес маленький старичок, снова зажигая фонарь. – Льва узнаем по когтям, а осла – по ушам.

То, что он сделал, не было заранее спланировано. Фолет совершил это почти непроизвольно, под влиянием безотчетного порыва, воспользовавшись неожиданно предоставленной ему возможностью, когда он уже был почти в отчаянии. И теперь он радовался, как ребенок, которому удалась его шаловливая выходка.

В комнате было тихо, прохладно и пахло специфическим запахом старых книг – пылью, плесенью и кожей. Под лучом фонаря блестели драгоценные камни, которыми были инкрустированы переплеты аккуратно расставленных на полках шкафов фолиантов. Казалось, что из темноты на Фолета уставились сверкающие глаза обитающих здесь неведомых чудовищ – красные, зеленые, голубые. На мгновение ему стало жутко. Он отвел фонарик от книжных полок и осветил большое кожаное кресло, придвинутое к массивному дубовому столу, на котором стоял старинный серебряный канделябр со свечами. У его подножия лежал коробок спичек. Фолет чиркнул спичкой о коробок и одну за другой зажег все восемь свечей. Стало намного светлее. Тени разбежались по углам и трепетали в безмолвном танце отчаяния. Фолет выключил ставший ненужным фонарь, сел в кресло и неподвижно замер. Было трудно понять, погрузился он в глубокие раздумья или просто задремал, утомленный событиями прошедшего дня.

Фолет встрепенулся, когда дверь задрожала под тяжелыми размеренными ударами топора. Звуки были глухими, только иногда доносился резкий отвратительный визг – это топор врубался в стальную шляпку гвоздя, рассекая ее. Удары то затихали, то снова возобновлялись. Дверь не поддавалась. Но Фолет знал, что рано или поздно она не выдержит натиска. Как бы ни была крепка дверь, ее можно было разнести в щепы боевым топором, предназначенным именно для таких целей – прорубать тяжелые рыцарские доспехи и крепостные ворота.

Остановить можно было не топор, а только того, у кого этот топор был в руках. Фолет был еще молод, когда войска двух королевств, французского и арагонского, осаждали крепость. Но он хорошо запомнил, как рыцари-тамплиеры со стен замка опрокидывали сверху на тех, кто пытался сокрушить ворота, чаны с кипящей смолой и огромные каменные глыбы, дробящие черепа и кости. Это остужало самые горячие и безрассудные головы. Но сейчас тем, кто пытался ворваться в библиотеку, никто не противостоял, и они ничего не опасались. Это был лишь вопрос времени – когда дверь падет под вражеским напором.

Маленький старичок слишком поздно понял, что совершил ошибку. Сначала Фолет думал, что оставаясь по ту сторону двери, он не сможет помешать Мартину Крюгеру войти в библиотеку. Но сейчас он сообразил, что ничего не изменилось – библиотека по-прежнему была в опасности, только он теперь оказался внутри, загнав сам себя в мышеловку, из которой не было выхода. Он поспешил и принял неправильное решение.

– Думай, Фолет, думай, – бормотал маленький старичок, зажимая уши, чтобы не слышать раздражающий и мешающий ему соображать не прекращающийся звук ударов топора о дверь.

Но кроме желания забаррикадироваться изнутри, подперев дверь мебелью и всем, что попадется под руку, в голову ему ничего не приходило. Фолет искренне сожалел, что рядом не было Мары. Она бы обязательно что-нибудь придумала, как это не раз бывало прежде. Фолет был слишком простодушен, чтобы измыслить хитрости и коварство. Он всегда действовал прямолинейно, из всего арсенала тайной войны пользуясь только тем, что ступал бесшумно и мог появляться и исчезать незаметно. Но сейчас он сам лишил себя этого преимущества.

Он мог бы открыть дверь библиотеки и сдаться на милость победителей. Может быть, они даже пощадили бы его. И наверняка Мара одобрила бы этот план, позволявший ему сохранить жизнь. Но Фолет не мог так поступить. Ульяна просила его никого не впускать в библиотеку, и он обещал ей. А нарушить данное Ульяне слово Фолет не мог ни при каких обстоятельствах. Когда-то Ульяна спасла ему жизнь, не позволив Анжело Месси в порыве гнева отрубить его голову рыцарским мечом. Она заслонила его собой. Они многое пережили вместе, и Фолет любил ее, как родную дочь. Он скорее предпочел бы взойти бы на эшафот, чем увидеть в ее глазах разочарование.

А так бы и было, если бы он, Фолет, отдал Мартину Крюгеру ключ от библиотеки и спокойно смотрел на то, как тот роется в книгах на правах хозяина. Сама Ульяна предпочла бы сжечь книги, чем отдать их. Фолет не забыл, как она сказала это Эргюсу Бэйтсу, когда тот требовал от нее продать библиотеку…

– Сжечь!

Эта мысль, промелькнувшая в его голове почти неосознанно, в бурном потоке других, внезапно как будто обожгла Фолета. Он вдруг понял, что должен сделать. И это было единственное, что он мог сделать сейчас.

Ни о чем другом уже не думая, Фолет почти выпрыгнул из чрева кресла и бросился к книжным полкам. Он сбрасывал фолианты и рукописи на пол и сгребал их на середину комнаты. Книг оказалось очень много, некоторые были огромными по размеру, а из-за драгоценных камней еще и очень тяжелыми, и ему пришлось изрядно потрудиться.

Когда Фолет закончил работу, гора из книг оказалась выше него и занимала почти всю комнату, а он тяжело дышал, чувствуя себя обессиленным.

Фолет взял коробок и чиркнул спичкой. Поднес дрожащий огонек к открытой книге, лежавшей у подножия горы. Высохшие от времени страницы вспыхнули сразу, как порох. Вначале пламя было робким, едва заметным. Страницы потрескивали, чернея и сворачиваясь в трубочку, а затем рассыпаясь пеплом. Потом огонь перекинулся на другие книги, набрал силу, стал жарким и шумным. Повалил дым, который, становясь все гуще, растекался по комнате, пытаясь найти малейшую щель, чтобы выбраться наружу. Он поднимался к потолку, окутывал темной завесой дверь.

Фолет начал задыхаться. Он отходил все дальше от горы горящих книг, ощущая подступающий невыносимый жар. Он торжествовал, чувствуя себя победителем. Библиотека замка тамплиеров никогда не достанется Мартину Крюгеру!

Когда Фолет уперся спиной в одну из книжных полок, то понял, что отступать уже некуда. Только сейчас наивный старик увидел слабое место своего плана, о котором он не подумал вначале. Огонь, жадно пожиравший книги, был так же смертельно опасен и для него. Фолет закашлялся, чувствуя, как раскаленный воздух проникает в легкие, обжигая их. Его фригийский колпак уже начинал дымиться от подступающего жара. Он обреченно оглянулся по сторонам, словно надеясь найти спасение. Но все вокруг уже полыхало. Даже путь к двери был отрезан для него сплошной стеной огня. Фолет с тоской подумал, что к тому времени, когда пожар стихнет, уничтожив все, что могло гореть, он будет уже мертв, сгорев в пламени или задохнувшись в дыму.

И в это мгновение его словно озарило. Он вспомнил о люке под одной из книжных полок, который открывал проход в подземелье, где раньше хранились сокровища бывшего хозяина замка тамплиеров. По счастливой случайности Фолет упирался спиной именно в этот шкаф, потому что к другим шкафам он бы уже не мог подойти, не обгорев. Фолет повернулся спиной к огню и уперся в шкаф руками, чтобы сдвинуть его. Однако шкаф, который раньше двигался так легко, не поддавался. Возможно, что Фолет ослабел от невыносимого жара и предпринятых ранее усилий. Руки его не слушались, став вялыми и безжизненными. Фолет подпер шкаф плечом и напряг ноги. И вдруг с ужасом почувствовал, что его хромая нога неловко подогнулась и отказала ему служить.

Фолет не устоял на одной ноге и упал. Руками он потянул за собой шкаф, который на этот раз не оказал сопротивления. Тяжелый дубовый шкаф со всего размаха рухнул на барахтавшегося на полу маленького старичка, и Фолет замер, перестав чувствовать свои руки и ноги. Шкаф сломал ему шейные позвонки. Фолет оказался парализован. Теперь он не мог передвигаться даже ползком. Все его тело было скрыто шкафом, выглядывала только голова, с которой спал смешной фригийский колпак, обнажив густые черные волосы с обильной проседью. Вскоре волосы вспыхнули, когда огонь подобрался к ним вплотную.

В последнее мгновение своей жизни Фолет увидел перед своим мысленным взором жену. Мара смотрела на него с грустью и укоряюще говорила: «Что же ты наделал, дурачок! Почему ты меня оставил?». Он еще успел прошептать: «Прости…», а потом непроглядная тьма окутала его, и Фолет умер. Когда огонь пожирал его крошечное тело, он уже не чувствовал боли…

Рыцарский боевой топор, которым капитан Родригес пытался прорубить дверь, высекал искры, соприкасаясь со стальными шляпками гвоздей. Мартин Крюгер стоял позади на безопасном расстоянии и подбадривал полицейского. Когда запахло дымом, сначала они ничего не поняли. Потом из-под двери показались тоненькие темные струйки. Первым их заметил Мартин Крюгер.

– Что это такое? – растерянно спросил он, указывая на дым.

– Кажется, внутри что-то горит, – перестав махать топором, сказал капитан Родригес. – Неужели старик поджег книги?

– Не может этого быть! – закричал Мартин Крюгер. Его разум отказывался верить в это. – Только не книги!

– А что еще может быть в библиотеке? – посмотрел на него с недоумением капитан Родригес. Он не понимал, из-за чего Мартин Крюгер так сильно разволновался, а главное – зачем ему нужно попасть в эту библиотеку, причем любой ценой и вопреки здравому смыслу. Наказать за вероломство маленького старичка в забавном колпаке на голове – это был понятный мотив. Как истинный испанец, капитан Родригес хорошо знал, что такое месть и как бывает сладостно отомстить врагу. Но ради этого не стоило прилагать столько усилий. Старик все равно не избежал бы наказания. Не мог же он отсиживаться в библиотеке вечно, без еды и воды. Рано или поздно он вышел бы сам – и направился бы прямиком в тюрьму. А там Мартину Крюгеру, если он только пожелает, добраться до него будет гораздо легче, чем сейчас. Но, думая так, капитан Родригес не спорил с Мартином Крюгером и ничего не пытался ему объяснить, опасаясь потерять обещанные сто тысяч долларов.

– Только не «Гальдрбук», – почти простонал Мартин Крюгер, чувствуя, как у него холодеет спина от ужаса при одной только мысли, что вожделенная книга может погибнуть в огне. Внезапно он яростно закричал на полицейского, который, опираясь на топор, отирал пот со лба: – Почему ты стоишь? Чего ты ждешь? Руби эту проклятую дверь! Выломай ее! Сокруши ее! Спаси «Гальдбрук» – и я озолочу тебя! Ты будешь купаться в золоте. Я дам тебе все, что пожелаешь!

Мануэль Родригес почти со страхом смотрел на беснующегося жирного старика. Полицейскому показалось, что тот сошел с ума. Он не понимал, что требует от него Мартин Крюгер. Однако опасаясь ему возражать, чтобы не обратить этот безрассудный гнев на себя, капитан снова взялся за топор. Отточенное лезвие врубалось в потемневшее от времени дерево, отламывая от него крупные щепки, отлетавшие во все стороны. Дверь постепенно словно покрывалась белеющими в полумраке ранами. Уже был виден остов замка, врезанного в древесину. Надо было вырубить его, и дверь можно было бы открыть. Сообразив это, полицейский начал наносить удары топором обдуманно, целясь в одно место. Но его удары становились все слабее и слабее, а взмахи не такими резкими. Он изнемогал от усталости.

Наконец Мануэль Родригес опустил топор.

– Мне надо передохнуть, сеньор Крюгер, – сказал он, тяжело дыша. – У меня уже нет сил.

– Руби! – потребовал Мартин Крюгер. Он уже перестал что-либо понимать, кроме того, что в библиотеке горели книги, и в любую минуту огонь мог уничтожить «Гальдрбук». – Не останавливайся!

– Не могу, – запротестовал капитан Родригес. – Дайте мне всего полчаса на отдых.

Но дым, который шел из-под двери, становился все гуще. И Мартин Крюгер, взяв второй топор, который до этого лежал без дела, принялся рубить дверь сам. Он действительно почти обезумел. В старом гноме словно проснулся дикий, давно забытый, дух его предков, которым было все по плечу. И этот дух заставлял совершать изнеженное жирное тело Мартина Крюгера настоящие чудеса силы и ловкости, на которые полицейский смотрел с нескрываемым изумлением. Мартин Крюгер с протяжным гортанным вскриком глубоко погружал стальное лезвие в древесину и, налегая на топорище всем телом, выворачивал огромные щепы вместе с пронизывающими их стальными гвоздями. В считанные минуты он нанес двери такие повреждения, что замок обнажился и жалобно хрустнул под следующим ударом. Мартин Крюгер с торжествующим криком отбросил топор и схватился за ручку.

– Не открывайте! – крикнул Мануэль Родригес, отскакивая в сторону. – Это может быть опасно!

Но было уже поздно. Мартин Крюгер одним резким движением широко распахнул дверь. И огонь, уже сожравший почти весь кислород в комнате, рванулся из нее наружу, туда, где питающего его силы воздуха было много.

Пламя, бушевавшее в библиотеке, выбросило длинный огненный язык, жадно лизнувший Мартина Крюгера. Жирный старый гном мгновенно вспыхнул, словно просмоленный факел. Огонь опалил его гортань, и он не смог даже закричать от боли. Мартин Крюгер был уже мертв, но все еще продолжал двигаться, повинуясь своей неукротимой воле. Его обгоревшее, как головня, тело рухнуло только через несколько шагов, в библиотеке, скрывшись под пеплом от сгоревших книг. Золотые часы, которые Мартин Крюгер неизменно носил на запястье, внезапно сыграли несколько тактов траурного марша и смолкли, расплавившись от жара.

Издав вопль ужаса, капитан Родригес повернулся и побежал, спасая свою жизнь, к выходу. А за полицейским рванулся огонь, пожирая все на своем пути. Вырвавшись из библиотеки, пламя уже не могло остановиться. Оно охватило подвал и устремилось вверх, пробираясь сквозь деревянные потолочные балки на первый этаж замка тамплиеров.

Замок был построен из камня, но в нем было слишком много иссохшего от времени дерева, становившегося легкой добычей огня.

Неприступный замок тамплиеров, простоявший века, был обречен на гибель.

Глава 31

Морис Бэйтс поставил свой автомобиль позади полицейской машины и вышел из салона. Едко пахло гарью. Над руинами замка тамплиеров поднимался густой черный дым, казавшийся зловещим на фоне бледного предрассветного неба. Замок горел всю ночь и изнутри выгорел почти дотла. Пустые глазницы окон, словно мертвые глаза, смотрели на людей, равнодушно, с ужасом или с тоской наблюдавших за его гибелью. Ни полицейские, ни немногочисленные перепуганные обитатели замка даже не пытались тушить пожар, признав свое бессилие. Одни сидели, прислонившись спиной к крепостной стене, как будто пытаясь найти в ней защиту, другие бесцельно бродили вокруг руин, кто-то спал, сраженный усталостью.

Никто не обратил внимания на Мориса Бэйтса. Он огляделся, но нигде не увидел Мартина Крюгера. Это удивило его. Он подошел к капитану Родригесу, который отдавал какие-то распоряжения одному из своих подчиненных. Дождавшись, когда полицейский отошел, он окликнул капитана и представился. Зная, что имя его босса произведет впечатление, Морис Бэйтс назвался представителем юридической компании Мартина Крюгера в Испании, и не ошибся.

– И что вам от меня надо, сеньор Бэйтс? – раздраженно спросил капитан Родригес. – Только говорите кратко и по сути. Сейчас не время для праздного любопытства и пустой болтовни. Вы сами это видите.

– Я хотел бы узнать, что здесь произошло, и где в данную минуту находится мой босс, – сухо ответил Морис Бэйтс. – Ничего более.

– Что здесь произошло, вас не касается, – грубо ответил капитан Родригес. – А ваш босс… Ищите его на небе или в преисподней. И, судя по нашему короткому знакомству, вероятнее всего по второму адресу.

– Я не понимаю вас, капитан, – холодно сказал Морис Бэйтс. – У вас плохие шутки. Мартину Крюгеру они не понравятся. А, насколько мне известно, у него хорошие связи в Главном полицейском управлении Испанского королевства. Впрочем, как и у меня. Мне надо позвонить вашему начальству, чтобы получить ответ на свой вопрос?

Он отчаянно блефовал, но полицейский этого знать не мог. Поэтому капитан Родригес благоразумно подавил закипающий гнев и ответил уже намного более вежливо.

– Мое начальство ответит вам то же самое, сеньор Бэйтс, что и я. Ваш босс погиб этой ночью. Сгорел в огне при пожаре.

Морис Бэйтс был потрясен, услышав о смерти Мартина Крюгера. Он был готов к чему угодно, но только не к этому известию. В его представлении старый гном был если не бессмертен, то, во всяком случае, неуязвим для случайной трагической смерти. Мартин Крюгер был так осторожен и хитер, что мог умереть только от старости, в своей постели. В крайнем случае, от его, Мориса Бэйтса, мстительной руки, пав жертвой тщательно обдуманного плана. И вдруг – погибнуть так внезапно и нелепо, став жертвой заурядного пожара…

– Этого не может быть, – сказал Морис Бэйтс, испытывая смешанные чувства недоверия, облегчения и разочарования. – Вы видели его смерть своими глазами?

– Как вас сейчас, – хмуро ответил капитан Родригес. – Он сгорел как спичка, когда попытался войти в пылающую комнату. Я хотел его остановить, но не успел. Он распахнул дверь и… Ваш босс словно обезумел из-за этих книг. Будь она проклята, эта библиотека! И этот старик-дворецкий, который заперся в ней, а потом зачем-то поджег. Можно сказать, покончил жизнь самоубийством. Кажется, его звали Фолет. Жаль, что его нельзя воскресить, а то я с удовольствием отправил бы старого мерзавца в тюрьму, где он в скором времени свел бы близкое знакомство с гарротой.

Но Морис Бэйтс уже не слушал полицейского. Он увидел, как из темного проема, который еще недавно был дверью одной из башен замка, неожиданно появилась закутанная в черный, с яркими красными цветами, платок женщина. Она возникла как будто из ниоткуда и, могло показаться, сама была порождением тьмы. Приглядевшись, Морис Бэйтс узнал в ней Мару, которую видел мельком во время своего единственного визита в замок, но не забыл из-за ее броской внешности, так резко контрастирующей с находящимся рядом хромым уродливым старичком. Мара и сейчас могла показаться красивой, но тревога, отражавшаяся на лице и в походке, сильно старила ее, лишая былой привлекательности.

Капитан Родригес, видя, что собеседник отвлекся, проследил за его взглядом и с удивлением воскликнул:

– А это еще кто?

– Это законная супруга того самого Фолета, которого вы хотели бы воскресить, – задумчиво ответил Морис Бэйтс. – Могу побиться о заклад, что и она тоже. Только с другой целью.

Мара подошла к обитателям замка, которых по приказу капитана Родригеса согнали к арке и оставили там под присмотром одного из полицейских. Долго смотрела на их залитые слезами, не исключая мужчин, измазанные в саже лица, словно не решаясь задать мучивший ее вопрос. Наконец едва слышно, как будто превозмогая себя, спросила:

– Где мой Фолет? Почему его нет с вами?

В ответ Агата и горничные зарыдали в голос. Гомес попытался что-то произнести, но дрожащие губы не послушались его. Только Хуанито, кусая губы, чтобы не расплакаться, сказал:

– Полицейские говорят, что Фолет погиб в огне. А еще они утверждают, что это именно он поджег книги в библиотеке, из-за чего загорелся замок. – Он помолчал, а затем, как будто кого-то в чем-то упрекая, добавил: – И конюшня. Мои бедные лошадки тоже сгорели. А я не смог их спасти. Меня не пустили…

Он еще что-то говорил, но Мара уже отвернулась от него, узнав все, что ей было нужно. Слепо глядя перед собой, она направилась к замку, как будто хотела вернуться в ту черную дыру, из которой недавно появилась. Мара шла, пошатываясь и словно никого не видя перед собой, так что полицейским, которые встречались на ее пути, приходилось уступать ей дорогу.

– Остановите ее, – закричал капитан Родригес, указывая на нее.

Один из полицейских встал перед Марой и что-то сказал ей. Она ничего не ответила. Безвольно опустилась на землю и замерла, склонив голову, словно в молитве.

– Откуда она взялась? – с недоумением спросил капитан Родригес, обращаясь к Морису Бэйтсу, который все еще стоял рядом с ним. – И где все это время пряталась?

– Я не знаю. Но вы можете спросить об этом у нее самой. Только зачем вам это?

– Возможно, от нее я узнаю, где прячется хозяйка замка. Сдается мне, что во время пожара она отсиживалась в одной крысиной норе с «черной вдовой». А теперь, когда пожар стих, та послала ее на разведку. Хитрая бестия! Но меня не проведешь.

– Вы думаете, что хозяйка замка тамплиеров где-то прячется? – спросил Морис Бэйтс. Он внимательно следил за замком тамплиеров после того, как позвонил Артуру и предупредил его о грозящей опасности. Но так и не заметил, чтобы из него до приезда полиции выехал какой-нибудь автомобиль или вышли люди. От разочарования он даже решил какое-то время держаться в стороне, издали наблюдая за тем, что будет происходить в замке. Морис Бэйтс с сожалением думал о том, что Артур и Ульяна не поверили ему и предпочли остаться вместо того, чтобы бежать. Но, не увидев их сейчас среди спасшихся обитателей замка, он изменил свое мнение.

– Именно так я и думаю, – кивнул капитан Родригес. – Я расспросил местных жителей. Поверьте, я умею задавать вопросы и получать на них ответы. Некоторые из них признались, что до приезда полиции «черная вдова» находилась в замке, а потом вдруг таинственно исчезла вместе со всей своей семьей. Но я не верю в чудеса и призраки. До тех пор, пока не появилась эта красотка в черном платке, я думал, что вся семейка могла спрятаться в одном из подвальных помещений, а потом заживо сгорела при пожаре. Но теперь я считаю иначе.

– И что же вы считаете? – спросил Морис Бэйтс, стараясь не выдать своего явного любопытства, чтобы полицейский ничего не заподозрил.

– Я думаю, что существовал тайный подземный ход, и они сбежали через него из замка, пока мы пытались выломать решетку, – капитан Родригес зло усмехнулся. – А теперь отсиживаются в одной из окрестных деревень, потому что не могли с маленькими детьми далеко уйти ночью. Но им не удастся скрыться от капитана Родригеса!

Полицейский не мог забыть о ста тысячах евро, которые ему были обещаны Мартином Крюгером и безвозвратно потеряны с его смертью. Вину за это он возлагал не на Фолета, что было бы бессмысленно, а на его хозяйку, владевшую замком тамплиеров. Теперь у него были с ней личные счеты.

– Сейчас я уеду в Мадрид, чтобы доставить арестованных обитателей замка для допроса следователю. Но сегодня же вернусь обратно, прихватив с собой достаточное количество полицейских для того, чтобы прочесать все деревеньки, сколько их ни есть в округе, а если понадобится, то и каждый дом. А чтобы вдова не смогла покинуть Испанию, разошлю ориентировку на нее во все испанские аэропорты и морские порты. Мы затравим ее, как дикого зверя!

– Откуда столько ненависти к бедной женщине, капитан? – не сдержался Морис Бэйтс. Ему претила неприкрытая ненависть, исказившая лицо полицейского.

– Кажется, вы уже забыли, сеньор Бэйтс, что это по ее вине погиб ваш босс, – с недоумением посмотрел на него капитан Родригес. – А я помню о своих покалеченных бойцах. И о том, что едва не погиб сам. И это не говоря уже о ее ни в чем не повинных бывших мужьях, которых она сжила со света. Вы думаете, всего этого недостаточно?

– Но ее вина еще не доказана судом, – возразил Морис Бэйтс. – А если она невиновна?

– И в этом тоже? – Мануэль Родригес показал на руины замка. И, не дожидаясь ответа, поспешно отошел, чтобы в гневе не наговорить лишнего. Помня о связях своего собеседника в полицейском управлении, он не хотел рисковать карьерой из-за бессмысленной вспыльчивости. На какое-то время забыв о Маре, капитан направился к полицейской машине, где лежали покалеченные ударом тока бойцы его отряда, чтобы справиться о их самочувствии.

А Морис Бэйтс подошел к Маре, которая продолжала сидеть неподвижно в молитвенной позе перед почерневшими от пламени руинами замка. Но даже когда Морис Бэйтс приблизился, она не шелохнулась, словно не слышала его шагов. Немного постояв, он осторожно прикоснулся к ее плечу. Однако и тогда женщина не оглянулась и даже не вздрогнула. Морис Бэйтс обошел ее, чтобы увидеть лицо. Голова Мары была наклонена. Он нагнулся и от неожиданности с вскриком отшатнулся – на него смотрели пустые незрячие глаза. Утренний ветерок трепал выбившуюся из-под платка прядь совершенно седых волос. Лицо Мары покрывали глубокие морщины, словно она в одночасье состарилась, по меньшей мере, на сто лет.

Морис Бэйтс понял, что Мара умерла от горя, не пережив смерти своего мужа.

Увидев, что к Маре направляется капитан Родригес, Морис Бэйтс отошел, чтобы избежать объяснений. Он не мог бы сейчас спокойно разговаривать с полицейским, считая его косвенно виноватым в смерти Мары и не только ее. И даже то, что капитан Родригес просто ревностно исполнял данный ему приказ, ничего не меняло. Сам он нарушил приказ Мартина Крюгера, когда счел его немилосердным и негуманным. И почему он должен понимать и прощать полицейского, без рассуждений выполняющего любые, самые бесчеловечные и жестокие, приказы? Да еще и находящего при этом себе оправдание…

Морис Бэйтс подошел к тесной кучке выживших обитателей замка, размышляя о том, где может сейчас находиться Артур со своей семьей. Слова капитана Родригеса о возможном существовании подземного хода зародили в нем надежду, что они уцелели при пожаре. Раньше он считал их погибшими. Но спрашивать об этом напрямую Морис Бэйтс не стал, опасаясь, что они не ответят, а позже, на допросе, выдадут его следователю. У него зародилась догадка, которую он хотел проверить.

– Мара умерла, – сказал он. – Тело надо будет доставить домой, чтобы похоронить на деревенском кладбище. Кто-нибудь знает, где она жила раньше?

И снова женщины, только что затихшие, зарыдали, на этот раз к ним присоединился и Гомес. Опять ответил Хуанито, который, могло показаться, жалел своих лошадей намного больше любого из людей.

– Я перевозил вещи Мары, когда она год тому назад перебиралась в замок, – сказал он и, помолчав, тоскливо добавил: – На своих лошадках.

Его голос дрогнул, но он сумел усилием воли договорить, не расплакавшись.

– Ее деревня недалеко отсюда, первая по шоссе, если ехать в сторону Леона. А дом Мары стоит на окраине деревни. Его ни с одним другим не спутаешь из-за черепицы на крыше. Вы сразу поймете, о чем я говорю, когда увидите.

Морис Бэйтс кивнул и отошел. Он узнал все, что ему было нужно, и не собирался задерживаться в замке, рискуя поссориться с капитаном Родригесом.

Отъезжая, Морис Бэйтс бросил прощальный взгляд на замок тамплиеров. Обгоревшая и почерневшая от дыма каменная громада на вершине холма уже не рождала прежнего восторженного чувства, как это бывает с самыми великими людьми, при жизни вызывающими всеобщее восхищение и почтительный страх, а после смерти – только мысли о бренности человеческого существования и, в лучшем случае, сожаление.

Подумав об этом, Морис Бэйтс резко нажал на педаль газа. Ему было некогда предаваться покаянным или философским мыслям. Мартин Крюгер мертв, но он-то, Морис Бэйтс, жив, и теперь может распоряжаться собой, как ему заблагорассудится. Мрачная зловещая тень старого гнома уже не нависала над его будущим. А, самое главное, он знал, как распорядится своей жизнью.

Но сначала Морису Бэйтсу надо было закончить одно дело, которое он считал чрезвычайно важным для себя, сам не понимая почему.

Глава 32

Морис Бэйтс сразу понял, о чем говорил Хуанито, когда увидел дом Мары. Своей темно-вишневой крышей и отдаленностью от других домов в деревне он выделялся так же, как мухомор среди дружной семейки белых грибов. Впрочем, как и сама Мара, которая мало чем походила на деревенских жителей, несмотря на то, что прожила среди них всю свою жизнь.

«Наверное, трудно ей приходилось», – подумал с сочувствием Морис Бэйтс. – «Быть не таким, как все всегда чревато косыми взглядами и неприятием. Не мудрено, что она стала песантой».

Он оставил машину на обочине шоссе, чтобы не разжигать любопытства местных жителей и не привлекать к себе излишнего внимания, неизбежного в этот ранний час. И прошел до владений Мары леском, который вплотную подступал к ограде дома. Ворота оказались не заперты, и он вошел без стука во двор. Морис Бэйтс поразился беспечности хозяев, убедившись, что дверь в дом тоже забыли запереть. Она едва слышно скрипнула, когда Морис Бэйтс входил.

Он сразу увидел Ульяну, как и она его. Женщина мягко и неслышно спрыгнула с кровати на пол, ее зеленые глаза засверкали от ярости. Она была похожа на дикую кошку, которую потревожили в ее логове, Не произнеся ни слова, Ульяна схватила лежавший на столе кинжал, забытый Ксиу, и наставила его на нежданного гостя. Ульяна сразу узнала его и теперь была готова защищать своих детей даже ценой собственной жизни.

– Это ни к чему, – сказал Морис Бэйтс, указывая на кинжал. – Я ваш друг. Спросите об этом у своего мужа.

– Ты лжешь, – не поверила Ульяна. – Ты посланник Мартина Крюгера, а значит, враг. Убирайся отсюда!

– Мартин Крюгер мертв, но вы и ваша семья все еще в опасности. – Морис Бэйтс оглянулся вокруг и, не увидев никого другого в комнате, спросил: – Где Артур?

– Зачем тебе мой муж?

– Мне кажется, мы договоримся скорее, если он примет участие в нашем разговоре.

Ульяна все еще не верила ему, Морис Бэйтс видел это по ее глазам. Поэтому он не стал вступать в дальнейшие объяснения, а повысил голос и произнес:

– Артур! Вы здесь?

Раскрылась дверь, и из соседней комнаты вышел Артур. В его еще сонном взгляде читалось недоумение. Он переводил глаза с Ульяны на Мориса и растерянно улыбался, не зная, как реагировать на происходящее.

– Артур, скажите своей жене, что я друг, а не враг вам, – попросил Морис Бэйтс. – Мне она не верит.

Наконец взгляд Артура прояснился. Он уже окончательно пробудился и сразу же все понял.

– Ульяна, милая, опусти кинжал, – старясь быть убедительным, произнес он. – Морис нам не враг. Это он предупредил меня о предстоящем визите полиции в замок. И не его вина, что я промедлил, и мы не успели сбежать до ее появления.

Теперь уже Ульяна выглядела растерянной, переводя взгляд с мужа на гостя.

– Но он говорит, что Мартин Крюгер мертв, – сказала она с таким видом, будто поймала Мориса Бэйтса на лжи, доказывающей его враждебные намерения.

– Так оно и есть, – подтвердил тот. – Он стал жертвой пожара в замке тамплиеров. И, к сожалению, не единственной. Ваш дворецкий тоже сгорел в огне. Кстати, полиция утверждает, что он же и поджег замок. Вы не знаете, зачем Фолет это сделал? Надеюсь, не по вашему приказу?

Кинжал выпал из руки Ульяны и с громким стуком упал на пол.

– Фолет мертв? – переспросила она, словно не расслышав. – Он поджег замок? Этого не может быть! Я не верю вам!

Морис Бэйтс с отчаянием посмотрел на Артура.

– Будьте хотя бы вы благоразумны, Артур! Поймите, у нас с вами очень мало времени. Если вы опять промедлите, то на этот раз вас уже ничто не спасет. Уже к вечеру вашу жену будет искать вся испанская полиция, а все аэропорты и морские порты будут взяты под наблюдение. У вас есть всего несколько часов на то, чтобы покинуть страну и спасти свою жену от гарроты.

– Но она ни в чем не виновата, – сказал Артур. – Объясните мне, что происходит? Я ничего не понимаю.

– Это не самое важное сейчас, – вздохнул Морис Бэйтс. – Механизм запущен, и нет такой силы, которая смогла бы его остановить.

– Я не верю ему, – подала голос Ульяна. – Нам надо дождаться возвращения Мары и обо всем ее расспросить. Она ушла ночью в замок, Артур.

Морис Бэйтс покачал головой.

– Мара не придет. Она умерла от горя, когда узнала о гибели своего мужа.

Ульяна, издав короткий стон, пошатнулась. Артур бросился к ней и поддержал, чтобы она не упала. Он был ошеломлен и сам всем, что услышал. Но, в отличие от жены, он верил Морису Бэйтсу.

– Вы остались одни – без дома, без друзей, – сказал Морис Бэйтс. – В стране, ставшей для вас не только чужой, но и враждебной. Единственный ваш друг сейчас – это я, как бы ни странно это звучало для вас, Ульяна. Доверьтесь мне. У вас нет другого выхода.

– Я должна вернуться в замок, – сказала Ульяна с внезапно вспыхнувшей надеждой, что все развеется, как дурной сон, если она что-либо предпримет. – И убедиться во всем сама.

– Замка тамплиеров уже нет, остались одни руины. И эти руины кишат полицейскими, озлобленными против вас, Ульяна. Вам некуда возвращаться. Впрочем, это ваше право. Но не забудьте проститься со своими детьми перед тем, как пойти. Вы можете их уже никогда не увидеть.

Этот последний довод сломил упрямство Ульяны. Она видела по лицу мужа, что он верит их гостю. И ей не оставалось ничего другого, как поверить самой, какой бы чудовищной ложью не казались его слова. В ее прежней жизни бывало всякое. И теперь Ульяна чувствовала, что кошмар возвращается. Но раньше она была одна, и что бы ни происходило, это касалось только ее. А сейчас у нее были дети. И она должна была защитить их и спасти от беды, которая нагрянула нежданно и была непонятна, но от этого не менее опасна. Погибший замок, гибель Фолета, смерть Мары – и все это за одну ночь…

Разум Ульяны отказывался все это воспринимать, но инстинкт матери пришел ему на помощь.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – сказала она. – Говорите, что мы должны делать?

– Собрать вещи и отправиться на моей машине в аэропорт Леона, откуда незамедлительно вылететь в любую страну мира, – ответил Морис Бэйтс, вздохнув с облегчением. – Но эта страна должна находиться как можно дальше от Испании, где вас объявят в розыск. Америки тоже лучше избегать. У вас есть такая на примете? Если нет, то могу посоветовать Исландию. Благословенное место! И, кстати, там у меня есть маленький рыбацкий домик в заброшенной деревеньке на берегу моря, где вы могли бы пожить какое-то время.

– Спасибо за предложение, но мы не примем его, – возразила Ульяна. – У меня тоже есть крошечная квартирка в Москве, которая была моим домом в прошлой жизни. Теперь я понимаю, почему я не смогла ее продать за все эти годы. Это не была ностальгия по прошлому, как мне казалось, а подсознательное чувство опасности жизни в чужом доме, не оставляющее меня все это время. Но, думаю, вы все равно не поймете, о чем я говорю. Только не обижайтесь на эти слова.

– Не буду, – сказал Морис Бэйтс. – Москва так Москва. Я вас понимаю – родина есть родина. Я и сам… – Внезапно он замолчал, и в его взгляде появилась тревога. – Совсем забыл спросить – у вас есть паспорта и деньги на билеты? Деньги не проблема, я бы мог вам дать, но вот документы…

Ульяна посмотрела на Артура с немым вопросом, и тот успокоил ее ответным взглядом.

– Паспорта у меня, – сказал он. – Денег немного, но на билеты и на дорогу хватит. А там что-нибудь придумаем.

– Только не обращайтесь в банк и не пользуйтесь банковскими картами, – предупредил Морис Бэйтс. – Тогда вас сразу найдут… Ах, да, я и забыл, Ульяна, что на ваши банковские счета, как и на все имущество, наложен арест. Теперь вы нищая, к сожалению. И едва ли что-либо изменится в этом смысле в будущем. Вы можете надеяться только на своего мужа.

– Как пришло, так и ушло, – равнодушно сказала Ульяна. И посмотрела на мужа. – Ты не оставишь меня из-за этого?

– Никогда, – подходя к Ульяне и обнимая ее, пообещал Артур. – Ни тебя, ни детей. Вы моя жизнь и ее единственный смысл. Ни о чем не беспокойся.

Морис Бэйтс негромко смущенно кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– Собирайте вещи, – напомнил он. – Нам надо спешить. Уже солнце всходит…

Морис Бэйтс проводил глазами самолет, в котором улетали Артур, Ульяна и их дети, и мысленно пожелал всем доброго пути. Им предстояла пересадка в одном из крупных европейских городов, но можно было надеяться, что они благополучно доберутся до Москвы уже сегодня. А дома, как говорят, и стены помогают. Едва ли их будут искать в России. А если даже и будут, то Москва – это один из крупнейших мегаполисов мира, в котором маленьким людям легко затеряться. Впрочем, Морис Бэйтс был уверен, что после гибели Мартина Крюгера о бывшей вдове Анжело Месси скоро забудет и испанское, и тем более американское правосудие. Они утешатся ее деньгами и имуществом, которые в обществе людей значат и ценятся много больше, чем сам человек.

Самолет растворился в ярко-голубом утреннем небе, и Морис Бэйтс почувствовал облегчение. Теперь он был свободен от всех связывающих его обязательств. Пора было подумать и о себе.

От огромного, во всю стену, окна, у которого он стоял, Морис Бэйтс прошел в билетную кассу и купил билет до Нью-Йорка.

Все долгие часы полета и ожидания рейса в аэропортах Морис Бэйтс представлял себе, что скажет Ирэн при их встрече, от которой зависела вся его дальнейшая жизнь. Но слова, как ему казалось, не могли передать его чувств, и он с досадой думал о том, как несовершенны люди, не обладающие способностью читать чужие мысли. Но зато они почти в совершенстве научились скрывать свои. Из-за этого многие их беды. Разумеется, к Ирэн это не имело никакого отношения, но все же…

Морис Бэйтс сам понимал, что несправедлив к девушке, однако продолжал испытывать смутное недовольство. Ирэн, сама того не зная, страдала за весь человеческий род.

Сочиняя речь, Морис Бэйтс устал намного больше, чем от перелета, который промелькнул для него как одно мучительное мгновение. Когда пилот объявил, что самолет заходит на посадку в нью-йоркском аэропорту, Морис Бэйтс мысленно был только на полпути предстоящего ему объяснения, так и оставшегося в его голове туманной картиной. Ничего не изменилось, пока он добирался из аэропорта в Манхэттен на такси и поднимался на лифте в здании, где размещалась компания Мартина Крюгера.

Когда Морис Бэйтс вошел в приемную и увидел Ирэн, из его головы, словно вспугнутые птицы, вылетели и те немногие слова, которые он успел сложить в более или менее красивую первую фразу. Он стоял, пытаясь их вспомнить, а сам в замешательстве не отводил глаз от Ирэн. И, наверное, глаза Мориса Бэйтса были намного красноречивее, потому что девушка почти сразу поняла, о чем он хочет ей сказать. Кабинет Мартина Крюгера был пуст, она не ощущала гнетущего присутствия своего босса, которое обычно сковывалоее, и потому, улыбнувшись, Ирэн шутливо сказала:

– Если ты хочешь сделать мне предложение…

Она не договорила, внезапно смутившись не меньше Мориса. А он, заметив ее смущение, почувствовал себя увереннее и, набравшись мужества, спросил:

– А если даже и так, то что тогда?

– Тогда самое время для этого, – сказала Ирэн с таким видом, будто совершала отчаянный по смелости поступок. – Пока нам никто не мешает.

Но вместо предложения руки и сердца Морис Бэйтс, сам понимая, что говорит не о том, о чем собирался, сказал:

– Я получил наследство от своего дяди. Это не такие уж большие деньги, но на жизнь хватит. Поэтому я возвращаюсь домой, в Исландию. Буду разводить там леса, о чем всегда мечтал.

Он замолчал, чувствуя, что все испортил. Ирэн побледнела и дрожащими губами произнесла:

– Я рада за тебя, Морис. Тебе никогда не нравился Нью-Йорк, я знаю. Уверена, что в Исландии тебе будет намного лучше. Не забывай звонить мне или хотя бы присылать поздравительные открытки на рождество.

Морис Бэйтс почти ненавидел себя, видя по лицу девушки, какую боль он причиняет ей. Поэтому, преодолев свое волнение, он робко спросил:

– А ты… Ты не хочешь поехать со мной? – И поспешно добавил, как будто оправдываясь: – Тогда мне не нужно будет звонить или писать. Ты же знаешь, как я этого не люблю.

– Я счастлива, что ты приглашаешь меня погостить, – сказала девушка с несчастным видом, явно не соответствующим ее словам. – Но едва ли…

– Я приглашаю тебя не в гости, а стать моей женой, – выпалил Морис, словно бросаясь в огонь. И это был самый мужественный поступок из всех, которые он совершал ранее в своей жизни. Во всяком случае, так ему сейчас казалось. – То есть не приглашаю, конечно, а предлагаю, так, наверное, правильнее. – Он окончательно спутался, и, покраснев от смущения, тихо произнес: – Ирэн, ты будешь моей женой?

Морис Бэйтс неловко опустился на одно колено и протянул девушке коробочку, в котором лежало кольцо с бриллиантом. Кольцо он уже давно приобрел в ювелирном магазине и носил с собой, не находя подходящего случая сделать предложения.

– О, боже, я думала, что ты уже никогда этого не скажешь, – произнесла Ирэн со счастливой улыбкой. Она даже не посмотрела на кольцо, не сводя радостно сияющих глаз с Мориса.

– Так ты согласна? – настаивал он на ответе, ничего не понимая.

– Конечно же, да, – вздохнула девушка. – Можешь встать с колен и надеть мне кольцо на палец.

– Но Исландия – это не Нью-Йорк, – сказал Морис, которому вдруг пришла в голову мысль, что надо быть честным с Ирэн во всем и всегда. – Это крошечный островок, затерянный на краю света. Там нет многого из того, к чему ты привыкла, живя в большом городе.

– Но зато там будешь ты, – сказала Ирэн. И с лукавой улыбкой добавила: – Lo más importante en la vida es amar y ser amado.

– Ты права, – машинально повторил за ней Морис. – Главное в жизни – это любить и быть любимым.

Внезапно до него дошло, что Ирэн произнесла эту фразу на испанском языке. Он ошеломленно посмотрел на нее.

– Ты говоришь по-испански? Значит, ты понимала все, что я говорил тебе по телефону?

– Не сразу, – сказала Ирэн. – Но ты так часто повторял слово «amor», что мне стало интересно, что оно означает. И я начала изучать испанский язык. Как ты оцениваешь мои успехи?

– Они бесподобны, – признался Морис. – Как и ты сама.

– Тогда поцелуй меня, – попросила Ирэн. – Или я так и не дождусь этого?

Вместо ответа Морис заключил ее в объятия.

В тот же день они улетели в Исландию.

Эпилог

Позвонив и не услышав за дверью шагов, Ульяна открыла замок своим ключом. Она не любила возвращаться в квартиру, где никого не было, страшась одиночества и воспоминаний, которые изредка ее посещали, пользуясь отсутствием мужа и детей. Но стоять на лестничной площадке в ожидании, пока кто-то вернется, или бродить по двору с таким видом, будто она заблудилась среди трех растущих там чахлых деревьев, было бы глупо. Да и холодно – май в этом году выдался прохладным. Ксиу был в школе, а Артур, вероятнее всего, гулял с Темушкой, и когда он вернется, тоже было неизвестно. Ульяна могла позвонить ему и попросить поторопиться, но не хотела проявлять так откровенно свою слабость и зависимость от мужа, а еще больше – лишать Артура редкой возможности побыть одному. Спящий малыш в счет не шел. Ульяна знала, что Артуру, в отличие от нее, это было необходимо. Он и так пожертвовал для нее слишком многим, чтобы она из эгоистических побуждений навязывалась ему.

По возвращении в Москву они затаились и первые месяцы почти не выходили из дома, если только на прогулки с малышом или в магазин за продуктами. Даже Ксиу не жаловался на летнюю московскую жару и смог, делавшие их существование в крошечной однокомнатной квартирке под самой крышей почти невыносимым. Он знал, что Ульяне грозит опасность, и ради мамы готов был мужественно выдержать и не такое. Но постепенно страх притупился. Морис Бэйтс оказался прав, Ульяну никто не разыскивал. Наступил сентябрь, и Ксиу пошел в школу, которая находилась неподалеку от дома. Это был первый шаг к освобождению от гнетущего их страха. Затем Артур устроился преподавателем биологии в одну из частных школ, воспользовавшись старым университетским дипломом и скрыв от руководства свою мировую известность. Работать было необходимо, чтобы элементарно выжить. Деньги, которые они привезли из Испании, заканчивались, а надо было покупать не только еду, но и теплые вещи в ожидании неизбежной зимы, и многое другое. После этого им стало намного легче жить во всех смыслах.

Сама Ульяна коротала дни, ухаживая за малышом. После перенесенных тревог и волнений у нее пропало молоко, и одно время она сильно беспокоились за здоровье ребенка, перенесенного в другой климат и лишенного привычного питания одновременно, но, к счастью, все обошлось. Темушка поправился и снова стал веселым и довольным жизнью. Зато у Ульяны появилась возможность ненадолго уходить из дома, заранее приготовив несколько бутылочек с молоком. Артур и даже Ксиу прекрасно справлялись с обязанностями кормилицы. Этой возможностью она воспользовалась спустя несколько месяцев, когда начала обходить редакции газет и журналов в поисках работы. Но поскольку Ульяна хотела работать дистанционно, ей неизменно отказывали, относясь к ней с недоверием из-за ее многолетнего перерыва в профессиональной деятельности, который она ничем не могла объяснить, вынужденная скрывать свое прошлое. По этой же причине она не обращалась в газету, в которой работала раньше, опасаясь расспросов главного редактора, когда-то пославшего ее в командировку в Америку. Ульяна не забыла, что с этого и начались ее злоключения.

А, впрочем, считала Ульяна, это как посмотреть. Она претерпела много бед за минувшие годы, но приобрела Артура и детей. А потому не могла искренне жалеть о своем былом безрассудстве.

Не было бы горя – не было бы и счастья. Вероятно, думала иногда Ульяна, именно в этом и заключается великий смысл человеческого существования, который людям не дано ни понять, ни изменить. Им просто рано или поздно приходится смириться с этим. Что Ульяна и сделала, даже не заметив этого, а потому довольно безболезненно для себя, в отличие от многих других людей. Она утешилась семьей, найдя в ней смысл своей жизни.

И только с одним она не могла справиться – со страхом одиночества. Когда-то Ульяна избавлялась от него, разговаривая с живущим в глубинах ее подсознания беспокойным духом, которому она дала имя Дэнди. Но с тех пор, как Дэнди дал ей плохой совет отправиться в Америку, чтобы найти таинственного незнакомца, которого она встретила в Новодевичьем монастыре, Ульяна уже не слушала его, а затем и вовсе изгнала навсегда. Незнакомца звали Анжело Месси. Иногда во сне он являлся к ней мрачной тенью, мучая кошмарами. Она просыпалась с криком ужаса, пугая Артура. Но вскоре засыпала с счастливой улыбкой на лице, вспоминая, что у нее есть любимый муж и дети, и уверив себя, что прошлое уже никогда не вернется.

В прошлом было много плохого, в настоящем Ульяне жилось спокойно, а от будущего она ожидала только хорошего. И она прилагала усилия, чтобы так все и оставалось. Пока ей это удавалось. Прошел год после их возвращения, а, вернее, бегства из Испании в Москву. Ничто не омрачало их жизни. С недавнего времени Ульяна была уверена, что так будет и впредь. Единственное, что ее беспокоило – это теснота квартирки, в которой им приходилось ютиться вчетвером. Она хотела, чтобы у Артура был отдельный кабинет, а у Ксиу – своя комната. И тогда она была бы абсолютно счастлива. Дальше этого ее мечты не шли.

Войдя в квартиру, Ульяна сняла в прихожей плащ и прошла на кухню, главным достоинством которой, по мнению Артура и Ксиу, было то, что, сидя за обеденным столом, они могли дотянуться до холодильника, стоявшего в дальнем углу. Сама Ульяна считала ее единственным преимуществом вид из окна, которое выходило во двор дома. Во дворе росли несколько разросшихся за минувшие годы кустов и немного подросшие, но по-прежнему казавшиеся карликовыми деревья. Но все же это был не привычный городской пейзаж с унылыми потоками автомобилей и людей, а частица природы. Как говорил, добродушно подсмеиваясь над женой Артур, для того, кто не был обделен воображением.

Поставив в холодильник купленный ею торт, Ульяна выглянула из окна. Могло показаться, что ничто не изменилось за прошедшие годы. По-прежнему кто-то из соседей выгуливал свою собаку, только это уже был не длинноухий спаниель, а коротконогая такса. И сам мужчина выглядел значительно старше.

Улыбнувшись тому, как такса с самым серьезным видом обходит свою придомовую территорию, часто замахиваясь лапкой на кусты, Ульяна прошла в комнату. Здесь все осталось, как было раньше, даже массивная кровать с балдахином. Артур настоял на том, чтобы Ульяна сохранила когда-то милый ей испанский стиль в интерьере – гобелены на темы фламенко на стенах, роскошный пестрый ковер на полу, большой мягкий диван и громоздкие стол и стулья, оставляющие людям только небольшое пространство в самом центре комнаты. На единственном окне висели тяжелые шторы, защищавшие не столько от солнца, сколько от любопытных взглядов из окон дома напротив. Это была почти точная копия спальни Ульяны в замке тамплиеров, только в миниатюре. Масштаб был не меньше, чем один к десяти. Но Ульяне хватало и этих нескольких квадратных метров для счастья.

Если не считать детской кроватки, стоявшей вплотную к кровати с балдахином, одно только отличало эту комнату от той, в которой когда-то в одиночестве жила Ульяна – в ней царили чистота и порядок. Аккуратный, всегда опрятный Артур и Ксиу, в жилах которого буйная кровь матери не смогла пересилить педантичную кровь его отца-китайца, не позволяли Ульяне разбрасывать вещи и забывать уже наутро, что и куда она положила вечером. Ульяна не возражала против этого, радуясь и одновременно стыдясь того, что муж и сын взяли на себя часть обязанностей, которые традиционно считались женскими. Ульяна возмещала им это своей неустанной и всепоглощающей любовью.

Пройдя по комнате и почти машинально поправив шторы и балдахин на кровати, которым этого не требовалось, Ульяна вернулась на кухню и занялась приготовлением праздничного ужина. Повод был, и не один, но ее домочадцы этого пока не знали.

К тому времени, когда с прогулки вернулся Артур с малышом, торт был разрезан на неровные, но все равно вкусные на вид кусочки, чай заварен, чашки и тарелки расставлены на столе. В духовке подрумянивалась курица, источая аппетитный запах. Посредине стола стояла бутылка грузинского вина киндзмараули. Это было любимое вино Артура, и оно хранилось в их доме для торжественных случаев.

Темушка спал, утомленный прогулкой. Он уже довольно хорошо ходил и вовсю пользовался этим, отказываясь от коляски до той минуты, пока не падал с ног от усталости. Ульяна осторожно взяла сына из коляски на руки и перенесла в кроватку, не разбудив. Вернувшись на кухню, она увидела Артура, с изумлением взиравшего на празднично накрытый стол.

– И какое событие мы будем сегодня отмечать? – спросил он. – С утра вроде бы ничего не намечалось.

От удивления Артур даже забыл поцеловать жену, что она тут же исправила.

– Но это не ответ на мой вопрос, – сказал Артур, придя в себя от длительного страстного поцелуя. – Если ты забыла его, то я могу повторить.

– Ну, ты и зануда, – улыбнулась Ульяна. – Самый настоящий ученый сухарь. Поводов несколько. Во-первых, именно в этот день год тому назад мы прилетели в Москву. Неужели ты не хочешь отметить начало нашей новой жизни?

– С удовольствием, – ответил Артур, тоже невольно улыбнувшись. – А во-вторых?

– А во-вторых и даже в-третьих будет после того, как придет из школы Ксиу, – решительно заявила Ульяна. – Не хочу повторять дважды и портить непосредственность впечатления. Если хочешь, могу компенсировать тебе неутоленное любопытство еще одним поцелуем.

Артур не стал возражать, и они неплохо провели время в ожидании Ксиу.

За праздничным столом они сидели уже вчетвером, всей семьей. Было тесно, но весело. Малыш, которого тортом кормил Ксиу, размазывал крем по лицу руками и радостно лопотал, пытаясь произносить уже не отдельные слова, а целые предложения, что каждый раз вызывало бурный восторг у всех остальных. Артур выпил два бокала вина и тоже был разговорчив. Ксиу сдержанно хвастался своими успехами в школе. Близился конец года, и он ожидал, что будет отличником по всем предметам. Ульяна зорко следила за тем, чтобы тарелки не пустовали, и ей это удавалось, несмотря на протесты мужа и старшего сына, давно уже насытившихся.

Выбрав время, когда случайно все замолчали одновременно, Ульяна, приняв торжественный вид, заявила:

– А теперь послушайте меня, мои дорогие мужчины. На правах единственной женщины в нашей семье, матери и жены, я имею на это право.

– Не пугай меня, – сказал Артур. – Мне знаком этот блеск твоих глаз. Что ты опять придумала?

– Не пытайся меня остановить или помешать, – сказала Ульяна. – Я все равно скажу.

– Мама, мы слушаем, – примирительно сказал Ксиу, глядя на нее серьезными глазами. – Говори.

Ульяна улыбнулась ему и ласково погладила рукой по голове.

– Я наконец-то нашла работу, – произнесла она радостно. – Недалеко от дома, всего на два-три часа в день, и я могу даже брать с собой малыша. Что вы скажете на это?

– Это просто замечательно, – воскликнул Артур. Он замечал, что Ульяна скучает, проводя все дни дома, особенно когда малыш подрос, и искренне переживал из-за этого. – И что это за работа?

– В театре танца фламенко, – сказала Ульяна, пытаясь сдержать свой восторг. – Я буду учить новичков азам этого древнего испанского искусства. А со временем, быть может, даже смогу участвовать в показательных концертах, которые иногда дает этот театр. Правда, здорово?

– Не то слово, – согласился Артур. – Мы с Ксиу рады за тебя. Я прав, Ксиу?

– Еще как рады, – подтвердил мальчик. – И малыш тоже. Он еще никогда не видел, как мама танцует.

– Мама танцует, – произнес Темушка. И сказал, будто смакуя слово, как до этого торт: – Фламенко.

Видимо, ему понравилось, потому что он засмеялся. И потребовал еще кусок торта.

– Но ведь это же еще не все, – заметил Артур, внимательно наблюдавший за женой. – Ты прямо вся светишься от счастья. Какой сюрприз нас еще ожидает?

– Ты прав, – кивнула Ульяна. – Сегодня я разговаривала с риэлтором из агентства недвижимости. Она сказала, что может продать нашу однокомнатную квартиру в центре Москвы и взамен помочь нам купить четырехкомнатную на окраине. У нее даже есть покупатель, а потому это можно сделать очень быстро. И уже в следующем месяце у тебя, Артур, будет свой кабинет, а у тебя, Ксиу – отдельная комната. Как вам эта новость?

Однако, вопреки ожиданию Ульяны, мужчины не выказали восторга.

– Но ведь тогда тебе придется долго добираться до новой работы, – сказал Артур. – А Ксиу надо будет менять школу. Про себя я молчу, это не важно. Но, главное, мы будем реже видеться, проводя очень много времени в метро и общественном транспорте. Ты считаешь, что оно того стоит? Я имею в виду мой кабинет. Впрочем, если Ксиу нужна отдельная комната…

– А мне нравится спать на кухне, – заявил Ксиу. – Зачем мне комната, если я лишусь друзей?

Ульяна растерянно переводила взгляд с мужа на сына. Она уже не улыбалась и выглядела расстроенной.

– Но мы же не может жить здесь вечно, – сказала она. – Это только так говорится, что в тесноте, да не в обиде, и что с милым рай и в шалаше. В жизни все иначе. Да и Темушка растет, не век же ему спать в детской кроватке. Одной нашей кухни для него и Ксиу будет явно не достаточно. А для нас с Артуром тем более. Слишком она крохотная.

– Злополучный квартирный вопрос, измучивший москвичей, – неожиданно улыбнулся Артур. – Но я, кажется, знаю, как его разрешить для нашей семьи.

Ульяна и Ксиу одновременно обратили на него взгляды, в которых светился невысказанный вопрос.

– Не буду брать пример со своей любимой жены и томить вас, – сказал Артур. – Сегодня, когда я гулял с малышом, я случайно разговорился во дворе с мужчиной, который выгуливал свою собаку. Забавная такая такса, Темушке очень понравилась…

– Артур! – гневно воскликнула Ульяна. – Но ты же обещал!

– Извини, – кивнул он. – Так вот, этот мужчина, которого зовут Антон Павлович, живет в соседнем доме, один в трехкомнатной квартире. То есть, конечно, с таксой, которая для него почти как ребенок…

Но Ульяна нахмурилась, и Артур не стал развивать эту тему

– Он сказал, что хотел бы продать свою квартиру, которая стала для него слишком большой после смерти жены. А взамен приобрести квартиру поменьше. Но только в своем доме или в одном из соседних. Он слишком привык к этому месту, где прожил почти всю жизнь, и не хочет покидать его. И, кроме того, это даст ему возможность не оставлять свою таксу одну дома, пока он находится на работе. Собака очень скучает по нему, да и он по ней, мне кажется, не меньше. А так он мог бы не работать, обменяв квартиру с доплатой. Ему хватило бы этих денег до конца жизни, как он говорит. Он давно бы уже произвел такой обмен, но опасается мошенников, которых в Москве пруд пруди, опять-таки по его словам.

– И сколько твой Антон Павлович хочет получить в качестве доплаты? – осторожно спросила Ульяна.

– Ты удивишься, узнав, как мало, – ответил Артур. – Свое спокойствие он ценит дороже денег. И я его понимаю. А когда я сказал, что поговорю об этом с женой, и сегодня же, он так обрадовался, что даже пообещал еще скинуть в цене. Ту сумму, которую взял бы за свои услуги риэлтор.

– Но у нас нет лишних денег, – печально вздохнула Ульяна. – И клад мы едва ли найдем.

– Я уже подсчитал, – сказал Артур. – Я неплохо зарабатываю учителем в частной школе. Возьму еще несколько учеников на репетиторство. Меня уже давно об этом просят их родители. Кроме того, теперь и ты будешь работать. Если мы, продав эту квартиру, возьмем ипотечный кредит… То, пожалуй, сможем расплатиться с долгом банку лет через пять, а то и раньше. Не такая уж и кабала, как ты считаешь?

Ульяна задумалась. Артур и Ксиу не мешали ей. Они знали, что она всегда была предубеждена против ипотеки, считая ее современной формой рабства, о чем не раз заявляла. В кухне было тихо, если не считать радостного лопотания ничего не понимающего малыша.

– А если все-таки без ипотеки? – нерешительно произнесла Ульяна. – Подумаешь, переедем на окраину. Испания была намного дальше.

Артур и Ксиу переглянулись и горестно вздохнули.

– Мы уже привыкли жить здесь, – сказал Артур. – Что бы ты себе не представляла, но окраина Москвы – это совсем другая, новая жизнь. Тебе не надоело в очередной раз начинать все заново?

– Как гласит древняя китайская пословица, нет ничего хуже, чем жить в эпоху перемен, – сказал Ксиу. – Я, конечно, ни на чем не настаиваю, мама, но…

Ульяна посмотрела на серьезные лица любимых мужчин и вдруг поняла, что уже ничего не сможет изменить в своей жизни. Да ей и не хотелось что-то менять. Время перемен для нее безвозвратно кануло в прошлое. Ее ожидала долгая счастливая жизнь, в которой один прожитый день будет мало чем отличаться от другого, если не замечать мелочей.

И это было так хорошо, что Ульяна заплакала от счастья.

В оформлении обложки использован рисунок с https://pixabay.com/ по лицензии CC0.

Оглавление

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Эпилог