Трагедия в пустыне [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Вадим Кучеренко Трагедия в пустыне

В пустыне случаются песчаные бури, гибельные для всех живых существ. Они начинаются внезапно и так же неожиданно заканчиваются, словно насытившись или удовлетворив жажду мести, свою ли, того ли неведомого, кто их наслал. Жертвами их становятся не только одинокие путники, но целые караваны и даже оснащенные самой современной техникой экспедиции. Воздвигнутые над безжизненными телами громадные могильные курганы из песка надежно скрывают останки. И обнаружить их порой удается только спустя много времени, чаще всего тогда, когда новая буря извлечет из-под песка кости и черепа и раскидает их по пустыне, в назидание тем, кто еще жив. Но обычно люди остаются слепы и глухи к подобному предостережению. Такова природная сущность человека. Его пугает не смерть вообще, и даже не всеобщая смерть, а только своя собственная.


Весь день четыре человека, трое мужчин и одна женщина, на вездеходе продвигались вглубь пустыни, иногда делая короткие остановки, чтобы взять необходимые пробы, произвести нужные замеры или перекусить, заодно дав остыть раскаленному двигателю машины. Под вечер они изнемогли, и незадолго до заката солнца разбили походный лагерь, собираясь с утра продолжить свой путь. Установили две двухместные палатки, развели костер, поужинали и разошлись, от усталости не замечая ни тревожного мерцания звезд в темно-синем небе, ни первых, кажущихся безобидными, порывов ветра.

Вскоре сон сморил даже того, кто должен был до полуночи, пока его не заменят, поддерживать огонь в костре.

Незадолго до полуночи внезапный мощный порыв ветра подхватил остатки почти затухшего костра и швырнул их в спящего человека. Тот закричал спросонья громко и жалобно. Горящие уголья прожгли одежду, обожгли кожу, опалили волосы. Запахло горелым мясом. Новый шквал принес с собой смерть. Мириады песчинок забили раскрытый в крике рот, нос, глаза. Несколько мгновений человека сотрясали конвульсии удушья, и все было кончено.

А ветер набирал силу. Звезды на небе скрыла песчаная пелена. Пустыня дышала полной грудью. От каждого ее вздоха осыпались барханы и рождались новые, ежеминутно меняя облик пустыни. Палатки сорвало и унесло.

Пробуждение начальника экспедиции Ивана Прозорова было мгновенным. За свою долгую кочевую жизнь он пережил множество песчаных бурь и знал, как можно спастись, оказавшись в эпицентре любой из них. Но в эту ночь рядом с ним находилась женщина, жизнь которой он ценил превыше своей. И поэтому впервые он испытал страх.

Женщина была без сознания, но дышала. Иван перевернулся, закрывая ее своим телом, обхватил руками. Невозможно было даже на миг приподнять голову, песок ослеплял, не давал дышать. Мужчина, отягощенный беспомощным женским телом, медленно, плавными змеиными движениями, полз по памяти в том направлении, где был оставлен на ночь вездеход. Под его рукой редко и глухо билось сердце женщины. Иногда он переставал ощущать ее дыхание на своей щеке, и неведомый прежде парализующий ужас пронзал его мозг, мускулы тела разом ослабевали. Но снова доносился тихий вздох, и он продолжал движение.

Внезапно встречный ветер ослабел. Сквозь пелену песчаной бури перед ними проступила громада вездехода. Иван смог подняться на ноги. Он открыл дверцу машины, приподнял и протолкнул внутрь женщину, затем свое, ставшее до странности непослушным, тело. И, едва успев закрыть дверцу, потерял сознание.


Когда Иван очнулся, буря уже давно стихла, и в лобовое, все в трещинах, стекло вездехода заглядывало солнце, утреннее, невинное, невиновное за то, что случилось ночью. Обновленная до неузнаваемости пустыня казалась вымершей.

Женщина все еще была в забытье. Даже в полумраке кабины он заметил кровь, запекшуюся на ее бледном лице. Ее красивые тонко очерченные губы покрыла грязная корка из крови, соли и песка, они потрескались от сжигавшей женщину изнутри жажды, и порой она в беспамятстве просила пить.

Неожиданно за спиной Ивана кто-то закашлялся. Он оглянулся и увидел, что кроме них в вездеходе был третий. Эдуард в их поисковом отряде исполнял обязанности водителя и обычно проводил ночь в машине, отдавая ей предпочтение и во многих других случаях. Ни с кем из членов экспедиции за несколько месяцев совместной работы он не сблизился, да и вообще сторонился людей, порождая тем самым в их отношении к себе ответное отторжение и недоверие. Но сегодня это, возможно, спасло ему жизнь. Бурю он пережил за крепкой броней вездехода и единственный из всех совсем не пострадал. Сейчас он, по всей видимости, просто спал, полулежа в неудобной позе на задних пассажирских креслах вездехода.

Эдуард снова закашлялся и проснулся. Он потянулся, разминая затекшее тело, перевел взгляд на свои руки и ноги, словно проверяя, здесь ли они, и непроизвольная судорожная улыбка раздвинула его землистые губы.

– В-в-вы-жил! – слегка заикаясь, радостно поразился он, как будто не смея поверить в столь удачное для него стечение обстоятельств. – А я думал, мне каюк. Проклятая пустыня!

Он погрозил через треснувшее лобовое стекло пустыне, казавшейся невиннее младенца, только что появившегося из утробы матери. Но такое впечатление она могла произвести лишь на того, кто не знал, что руки этого младенца уже запятнаны кровью единоутробных братьев и сестер, которых он жадно и ненасытно пожрал в материнском чреве.

– Ни в чем она не виновата, – с трудом разжал слипшиеся губы Иван. Голос его прозвучал глухо и безжизненно.

Он смолк, вдруг осознав всю абсурдность своих слов – оправдывать убийцу только за то, что тот не может не убивать, было глупо, да и не в его характере. Он сам не мог понять, почему так ответил. Возможно, единственно из чувства противоречия Эдуарду, которого, как и все, не любил, а в глубине души отвергал, за его мелочность, суетливость, постоянную готовность услужить тому, кто сильнее и нескрываемое презрение, проявляемое по отношению ко всем остальным. Мысли Ивана путались, бессвязными обрывками возникали в воспаленном мозгу и исчезали, не дав ему возможности осознать их и довести до логического завершения. Но вот появилась одна и сразу же вытеснила все остальные, властно завладев всем его существом. Все стало неважно, кроме женщины, которая все еще не приходила в сознание и просила пить.

–Воды, – произнес Иван. Не услышав ответа, повторил, уже более требовательно: – Есть вода?

Эдуард что-то невнятно буркнул и неохотно протянул наполовину пустую фляжку с водой. Иван смочил женщине губы. Вода потекла тонкой струйкой в иссохшее горло. Она сделала глоток и открыла глаза, в которых все еще не было осознания реальности.

– Маша, – тихо окликнул Иван, склонившись над ней. – Слышишь меня?

Иван любил эту женщину, и он не замечал, насколько ее лицо обезображено, но чувствовал ее недавнюю боль, как свою собственную. Крепко сжал челюсти, опасаясь издать стон. Это была реакция на подсознательном уровне, и он едва справился с ней.

Женщина пришла в себя. Она увидела встревоженное лицо Ивана и откликнулась на него своей обычной, нежной и чуть застенчивой, улыбкой. И в ответ ей будто два солнца вспыхнули в глазах мужчины, осветив уставшее, заросшее щетиной лицо и вопреки очевидности сделав его красивым.


Эдуард открыл дверцу вездехода, с опаской высунул голову, словно ожидая подвоха от пустыни. Вокруг было тихо, и он, успокоенный, вышел. Обошел вездеход кругом, попинал колеса, заглянул в двигатель. Присвистнул сквозь зубы. Песок был везде: на машине, в двигателе, в горючем, он мягким пушистым ковром простирался до самого горизонта, безмятежно нежась под лучами начинавшего набирать знойную силу солнца, бесконечный и вечный.

Эдуард выругался, потом еще раз и еще, будто стремясь нарушить звенящую в ушах тишину пустыни. Сердито постучал по броне вездехода. Выглянул Иван.

– Приехали, – махнул рукой Эдуард. – И могилы копать не надо. Само засыплет.

Иван предостерегающе поднял руку, опасаясь, что услышит Маша. Вышел из вездехода.

– Придется пешком. Дорогу знаешь? – спросил он, закончив неутешительный осмотр вездехода.

– До ближайшего колодца дня три, – сморщив свое маленькое лисье личико, ответил Эдуард. – Не дойдем. Воды нет. Жратвы нет. Да и эта…

Он показал жестом на вездеход.

– Не беспокойся за нее,– хмуро отрезал Иван. Взглянул жестко в бегающие глаза Эдуарда. – Струсил?

Тот криво усмехнулся.

– Двум смертям не бывать…

– А одну уже пережили, – договорил Иван и дружески потрепал его по плечу. – Не тужи, браток, дойдем.

А что им еще оставалось?


Тронулись в путь, не мешкая, пока солнце не успело опалить пустыню своим жарким дыханием. В машине нашли две запасные фляжки с водой, три одеяла. Маша очнулась и пошла сама. Настроение у всех поднялось, и если бы не мысль о погибшем товарище, останки которого, скрытые песком, они так и не сумели найти, совсем легко было бы на душе. К опасности и трудностям им было не привыкать, а пока жив, верится в лучшее.

Первый привал пришлось сделать уже через пару часов. Мужчины еще шли бы и шли, но Маша, видел Иван, еле передвигала ноги. Он пожалел ее и остановился. Женщина тут же обессиленно опустилась на песок.

– Плохо тебе? – склонился над ней Иван.

– Ничего, только передохну немного. – Тень виноватой улыбки мелькнула на ее губах. – Попить бы.

Эдуард недовольно присвистнул, когда Иван открутил пробку у фляжки и поднес горлышко к губам Маши, но промолчал.

Чуть погодя отозвал Ивана в сторону и горячо зашептал на ухо:

– Зря ты, нельзя в пустыне много пить. Вода же внутри закипит.

– А может, воды пожалел? – тяжело ворочая распухшим от жары языком, спросил Иван. Сам он не выпил ни капли, экономя воду.

– А что, и пожалел, – с неожиданно прорвавшейся злобой ответил Эдуард. – Не одна она живая. Еще три дня топать, а ты тут реки разливаешь.

Иван резко схватил его за ворот и рывком притянул к себе.

– Мужик ты или нет? Она же женщина! Да и досталось ей больше нашего, сам видишь.

– Да мне не жалко, – испугавшись его ярости, пошел на попятный Эдуард. – Пусть пьет. Только не транжирь.

– Ладно, – внезапно остыл Иван. Ему стало стыдно за свою грубость. – Ты извини. Я еще не в себе после этой ночи.

Он отошел, опустив голову. Гул наполнял ее изнутри, рвал барабанные перепонки, выдавливал глаза из орбит. Ему и в самом деле крепко досталось ночью.

«Не мешало бы отлежаться дня два, – подумал Иван. – Или даже три. А то возьму отпуск, заберу Машу и махнем с ней на север, на самый полюс. К белым медведям в гости. Или лучше к пингвинам? А-а, – зевнул он, – пусть Маша реша…»

Сон едва не сморил его, оборвав мысль. Иван встряхнул головой и закинул тюк с поклажей на плечи. Невесомые прежде одеяла теперь казались неподъемными.

Пошли дальше, но остановки становились все чаще и длительней. Маша изнемогла, черные тени легли под ее глазами, а лицо становилось все бледнее, словно она надела маску страдающего Арлекино. Из глаз сами собой катились слезы, мгновенно высыхая под солнцем и оставляя тоненькие белесые полоски из соли на щеках.

После одного из очередных привалов Иван, передав одеяла Эдуарду, вынужден был взять женщину на руки. Пошли еще медленнее.

Тем временем солнце набрало свою полную злую силу, обесцветив небо. Ноги вязли в песке, едкий пот разъедал глаза. Усталость, словно раскаленная игла, вонзалась в мышцы плеч, вынуждая лечь в манящий мягкий песок и не вставать, пока не пройдет эта невыносимая боль.

Эдуард шел впереди, нагруженный одеялами. Он был обижен, потому что не понимал, зачем ему нести три одеяла, когда лично ему требуется всего одно. Почему он должен отдавать свою долю воды чужой любовнице? Ради чего его заставляют жертвовать своими интересами? Эти злые мысли роились в его голове, но пока еще полу-осознанные, вялые от жары и усталости.

На одном из привалов Маша очнулась и окликнула Ивана.

– Оставь меня здесь, милый, – улыбнулась ему виновато, будто прося прощения за свою просьбу. – Ты дойдешь, а потом вернешься за мной. Я буду тебя ждать. Я дождусь тебя, обеща…

Он не дал ей договорить, накрыл ее губы своими губами, почувствовал, какие они сухие, бескровные, но все с той же легкой горчинкой, такой желанной ему. И быстро отвернулся, чтобы Маша не заметила его заблестевших от подступивших слез глаз.

К вечеру зной спал, и Машу начал бить озноб, но зато она уже не теряла сознания и не просила пить. И это было хорошо, потому что за первый день пути они опустошили почти всю фляжку. Половину того запаса, который имели.

Эдуард сердито потряс фляжкой с остатками воды, засунул горлышко в свой рот, жадно начал глотать. Иван отвернулся, чтобы не видеть. Он уже сделал свой единственный глоток. Берег воду для Маши.

Ночевали на песке, завернувшись в одеяла. Костер не разожгли, не было дров, и холод ночной пустыни пронизывал до костей. Усталость и беспокойные мысли не давали заснуть.

– Мы умрем, Иван? – вдруг спросила женщина.

– Мы дойдем, – чуть помедлив, ответил тот.

– Черта с два, – раздался хриплый голос из темноты. Это Эдуард вмешался в разговор. – Мы все здесь, в этой чертовой пустыне, передохнем.

– Это ложь, – сказал Иван. – Это минутная человеческая слабость.

– Да будьте вы все прокляты! – Будто сама ночь дохнула на них ледяной ненавистью и скрипнула зубами.

Иван промолчал. Надо было спать, беречь силы для завтрашнего дня.


Пробуждение было странным. В голову словно залили расплавленного свинца, а свои руки и ноги Иван совсем не чувствовал, будто те парализовало. Он лежал, касаясь щекой прохладного песка, и видел только чьи-то ноги в грубых запыленных ботинках, в которых один из шнурков когда-то порвался и был связан узлом.

Иван попробовал перевернуться на спину, но не смог и застонал от боли, пронзившей его голову, как будто в темя с размаха вонзили гвоздь. Ему помогли и грубо, рывком перевернули. Он увидел перед собой Эдуарда.

– Очнулся, – с некоторым даже сожалением произнес тот. – А я уж думал, пришиб ненароком. Ты прости, не мог иначе.

Иван все понял. Можно было предусмотреть и это. Опять не сумел…

– Всем не дойти, – частил словами Эдуард. Могло показаться, что он вымаливает прощение, если бы не его злая усмешка и ненависть, таившаяся в глубине бесцветных, как небо над пустыней, глаз. – А за компанию помирать мне ни к чему. Один дойду. Потом за вами вездеход пришлю.

– Врешь, паскуда, – тихо, без злости сказал Иван.

Эдуард ощерился, напоминая сейчас гиену, пустынного жителя, трусливого и наглого одновременно.

– Так, может, кончить мне тебя сразу, а? Без мук чтобы. Ты скажи только!

Он склонился к Ивану и почти кричал, распаляя сам себя этим криком, доводя до бешенства и возможности совершить убийство, на которое пока не отваживался по причине врожденной трусости. Иван не отвечал, закрыл глаза. Эдуард ударил его по лицу кулаком.

– Смотри, сволочь, не брезгуй людьми! А то хуже будет. И тебя, и ее заодно…

Иван вздрогнул, проследив за взглядом Эдуарда. Маша лежала поодаль, навзничь, со связанными, как и у него, руками и ногами.

Эдуард заметил замешательство мужчина и мерзко осклабился.

– Так-то оно лучше будет. А то, брезгует он… Что, поджилки затряслись? И правильно. Что захочу, то и сотворю с ней. Или не веришь?

Он нашел болевую точку мужчины и бил по ней без пощады. Глаза Эдуарда потемнели от животной злобы, слюна брызгала изо рта при каждом вскрике.

Никто его не слышал, кроме Ивана. Только солнце равнодушно взирало на человеческую трагедию. В пустыне они не редкость.

– Не трогай ее, – сказал Иван, вложив в слова всю свою прежнюю силу, которой был сейчас лишен. – Не прощу. Из могилы встану, найду тебя.

Их глаза встретились. И Эдуард отвел свои, обмяк.

– Ладно, не трону. Только силы тратить на эту дохлятину. А вот воду возьму, вам она все равно уже без надобности.

Эдуард повернулся к своим жертвам спиной и пошел прочь спотыкающейся походкой, в которой не было и тени сомнения, а только страх, дикий, первобытный, за свою жизнь.

Спустя некоторое время Иван окликнул женщину. Она повернула голову, и мужчина увидел ее бледное встревоженное лицо.

– Он ушел? – слабо выдохнула Мария.

– Да, – ответил Иван.

И увидел ее улыбку.

– Хорошо, – прошептала она. – А то я боялась. За тебя.

– А сейчас? – улыбнулся он, желая ободрить ее.

– С тобой мне ничто не страшно. – Маша помолчала и тихо произнесла: – Даже смерть.

И вдруг Иван осознал, что плачет. Это не были слезы страха, он ощущал бесконечную нежность к женщине, которая не страшилась разделить его судьбу, какой бы та ни была. И слезами омывалась душа мужчины, раскрываясь навстречу этой любви, последней в его жизни, пусть запоздавшей, но случившейся, и оттого сделавшей все прожитое до этого не напрасным.

– А знаешь, – тихо сказала женщина, – у меня будет твой ребенок.

– Что? – Вздрогнул от неожиданности мужчина. – Что ты сказала? Повтори!

– Я не хотела раньше говорить, чтобы ты не переживал из-за меня.

Мужчина яростно напряг мышцы, силясь разорвать связующие его путы. Но веревка лишь впилась в мясо, вызвав новый приступ нестерпимой боли.

Пока Иван боролся, женщина преодолела разделявшее их расстояние, перекатившись по песку. И когда мужчина замер, обессилев, он почувствовал на своей щеке тихое дыхание, а затем прикосновение губ. Женщина целовала его лицо, осторожно прикасаясь к нему разбитыми губами, чуть не плача от боли, но преодолевая ее желанием успокоить мужчину и унести навсегда с собой в памяти его запах, такой родной и любимый.

А солнце над их головами млело от своей щедрости, и еще пуще ласкало людей, не догадываясь, что его ласки для них смертельны.


Пугливая ящерка, пробегавшая невдалеке, остановилась, присела на задних лапках, косясь на людей настороженными глазками. Люди лежали неподвижно. Она осмелела, придвинулась ближе, но вдруг уловила еле слышный звук. Они еще дышали. И ящерка мгновенно будто провалилась сквозь землю, зарывшись в песок.

Они были еще живы. Пока дышал один, другой не мог перестать дышать, словно сердца их слились воедино, одним толчком перегоняя кровь по двум телам.


Ящерка снова высунула свою крошечную головку из песка, прислушалась – и уже ничто не вспугнуло ее. Стряхнула одним движением хвоста песок с блестящей спинки. Все-таки она была очень любопытна, и ей хотелось подобраться к людям ближе.

И снова не удалось. На этот раз ящерке помешала выскочившая из-за бархана гигантская, ослепительно сверкающая под солнцем машина, ревущая и оставляющая за собой густую, долго не оседающую пелену пыли.

Вездеход оглушительно рявкнул и остановился, из него выбежали люди, подняли мужчину и женщину, унесли в его стальное чрево. Машина взревела, сразу же набрала скорость и исчезла за барханами. Будто мираж посетил эту часть пустыни и пропал без следа.

Но долго еще окончательно перепуганная ящерка не решалась выбраться из-под защиты своей крепости из песка, дрожа всем тельцем, от головы и до хвоста. Только когда солнце покинуло небосвод, и песок начал быстро остывать, ящерка выбралась наверх. Ей уже не было дела ни до людей, ни до ярких звезд, вспыхнувших над пустыней и взирающих на торопливый бег ящерки среди потемневших бескрайних песков.