О тех, кто в цирке не смеётся [Сергей Николаевич Борисенко] (fb2) читать онлайн

Сергей Борисенко О тех, кто в цирке не смеётся

.                   Часть первая

НАЧАЛО КОНЦА

1. ЗНАКОМСТВО

– Парни, привет! Мне дали койко-место в этом комнате. Вы не будете возражать?

– Нет, конечно, не будем!

– Тогда скажите, какая кровать не занята?

Ему указали рукой в сторону незанятой кровати.

– Вот эта свободная. Проходи!

– Спасибо!

Пришедший прошел к указанному месту, тяжело вздохнул и присел на свою кровать. Рядом у ног он поставил свой невеликий багаж, состоящий из небольшого портфеля типа «дипломат», после чего осмотрел комнату, в которую он поселился, пока, на неопределенное время.

Это была просторная комната с высоким потолком (чего тут удивляться, ведь она была ещё сталинской постройки), с огромным окном, выходящем на тихую улицу, совсем недалеко спрятанную от Красного проспекта – главного проспекта Н-ска. В открытое окно, кроме чириканья птиц, никаких посторонних звуков не доходило. А при этом парадный вход гостиницы, в которой все парни оказались, выходил именно на центральную улицу: шумную, громкую, важную, как и все главные улицы столицы, не важно – это столица страны или просто отдельно взятого региона.

Располагалась гостиница совсем рядом с учреждением, которому она принадлежало – Центральному штабу Западно – Сибирского военного округа. Здания штаба округа, политического управления и гостиницы все были построены в одном стиле, а вместе занимали целый квартал города, такие большие они были.

– Ну что, парни, познакомимся, что ли? Нам, ведь, какое-то время вместе проживать придется. Меня зовут Соломатин Андрей, прибыл из Томска, в соответствии с предписанием, для направления на воинскую службу. А вы, каким образом здесь?

– Я, Говердовский Федор, тоже из Томска. Это Юрьев Игорь, тоже наш земляк, и, наконец, Корчагин Павел, он из Кемерово прибыл. Все мы здесь с одним и тем же делом: направлены своими военкоматами согласно приказу Министра обороны, для призыва на действительную службу. Причем направлены не просто в штаб округа, а в его Политическое управление для службы политсоставом. Ты тоже в Политуправление?

– Да! Я там уже побывал, беседовал, если так можно выразиться, с зам. начальника управления кадрами, каким – то полковником. Тот, как только услышал мою фамилию, и имя тут же наорал на меня, назвал дезертиром и пригрозил отправить под военный трибунал за опоздание на службу. А какое тут опоздание? У меня, согласно предписанию, стоит только дата прибытия, а время вовсе не указано. Я, вообще, сегодня вылетел из Томска самым первым рейсом самолета и в десять минут десятого был уже у кадровика.

– Вот, потому и наорал, что мы – то здесь уже с пятницы, сегодня к нему пришли, как было нам велено, в 8-30, они в это время начинают работу, а он сделал перекличку и тебя не оказалось. Он и на нас наорал из-за тебя: «Почему, мол, Соломатина нет? Разыскать и явиться всем вместе в 11-00»! Как будто мы знаем, кто такой Соломатин, и где тебя нужно разыскивать. Так что нам уже пора идти в управление кадров, поскольку собрались все. Пошли!

Как по команде, парни поднялись со своих кроватей, на которых сидели в тоскливом ожидании и вчетвером направились туда, откуда только что пришел Соломатин.

Идти совсем недалеко: из двери гостиницы сразу же в дверь управления кадрами Политического управления округа.

Зато здесь, на месте, им пришлось уже ожидать довольно долго начальника управления, который им назначил время встречи в 11-00, но был вызван высшим начальством на совещание.

Парни ожидали уже полтора часа, а полковник всё не приходил.

В приемной у него собралась масса народу, все в военной форме. Среди них самым младшим был майор, так что четверо гражданских здесь смотрелись вообще лишними или случайными людьми.

Ещё прошло около часа, когда вернулся с совещания начальник управления кадрами.

Он прошел через приемную сильно озабоченным, громко сказал: «Приму всех по очереди» – и скрылся за дверьми своего кабинета вместе с секретарем в звании капитана.

Минут через пять капитан вышел наружу и объявил очередность приема. Естественно, четверо «гражданских» оказались в ней последними.

Парни сидели в приемной в тяжком ожидании. Мало того, что им в конце приема светило одно единственное – завершение их свободной, гражданской жизни, так они ещё пришли сюда, не пообедав, не захватив с собой даже маленькой бутылочки минералки и им предстояло здесь пробыть неопределенное время.

Часы просто остановились! Каждый, кто входил в кабинет начальника, будто бы там поселялся на постоянное проживание: совершенно не спешил выходить и никакие другие дела его больше в этой жизни не интересовали.

Так «в час по чайной ложке» двигалась эта очередь, и, когда на улице уже совсем стемнело, и вдоль проспекта зажглись фонари, наконец – то, подошла их очередь.

Всех четверых полковник принял одновременно.

– Вы все призваны нашим Политическим управлением Западно –Сибирского военного округа на срочную службу в качестве секретарей комсомольских организаций. Сейчас вы получите направление в часть в виде предписания и ордер на вещевое довольствие, по нему получите обмундирование. Мой секретарь вам всё это выдаст, а также расскажет, как добраться до наших окружных складов, где вас оденут в форму. Когда получите обмундирование, а именно завтра утром, явитесь сюда одетые по всей форме и получите у него же проездные документы до места службы.

– Товарищ полковник! Разрешите обратиться? – подал голос Говердовский.

– Да, слушаю вас!

– Товарищ полковник! Когда мы к вам заходили в кабинет, вашего секретаря уже не было на месте. Он уже ушел домой.

Полковник мельком бросил свой взгляд на висящие на стене перед ним часы.

– Да! Даже не заметил, как день пролетел! Значит так! Всё, что я говорил, переносится на завтрашнее утро. В 8-30 вы здесь, у секретаря получаете необходимые вам бумаги и едете на склады, в обед, обмундированные, у него же получаете проездные документы и отправляетесь к месту службы. А сейчас свободны!

Парни покинули кабинет начальника уставшие морально и физически от длительного неопределенного ожидания, от непривычной обстановки, от предстоящей завтра колготы, от будущей неопределенной и непривычной новой жизни на целых два года, от расставания со своими семьями, а ещё больше от голода и жажды, мучавшей их в течении этого бесконечного дня.

– Вот! У полковника день пролетел так, что он его и не заметил, а я будто целую жизнь прожил, таким длинным мне показался этот день!

– Да, Паша! Ты прав! Для меня тоже день тянулся как вечность. А теперь ещё задача: где бы чего поесть.

Военная гостиница была хотя и очень комфортабельна номерами, чистой, аккуратной, но всё как – то не «по-человечески», всё было «по – казенному», так что в ней не было ни ресторана, ни даже плохонького буфета.

– Время уже такое, что столовые все закрыты, а работают одни рестораны. Но в ресторан мы не попадём. Это центр города и здесь все места в рестораны разбираются заранее, высказал свои мысли вслух Юрьев.

– Если бы только это, – ответил ему Федор Говердовский. Я здесь частенько бывал у родственников. Так вот что я скажу! Сегодня понедельник, а по понедельникам в Н-ске рестораны выходные. Предлагаю сразу искать продовольственный магазин. Купим какой-нибудь колбасы, сыру, консервов, возьмем бутылочку и в комнате выпьем за знакомство и покушаем.

Предложение вполне резонное и аргументированное было поддержано всеми. Да и идти, далеко не пришлось. Прямо в соседнем здании находился гастроном.

В комнате гостиницы продукты разложили на столе, чинно расселись, выпили по первой и стали закусывать.

Все сидели мрачные, молчаливые… Настроение не улучшалось.

Выпили по второй.

Свои желудки едой набили, но веселье не пришло.

– Ну что, ещё нальем? – предложил Павел.

– Что – то мне больше не хочется. Если честно, то я бы сейчас, с большим удовольствием, выпил пару стаканов чая, – сказал Соломатин.

– Слушай! А у меня с собой имеется упаковка чая в пакетиках. Давай узнаем, есть ли где кипяток, – поддержал идею Федор.

– Я сейчас разведаю, – продолжил Андрей и шмыгнул в коридор.

Он быстро вернулся разочарованным: «Нет здесь кипятильника»!

– Это у них нет, а у меня имеется, – сказал Павел и извлек из своего портфеля совсем маленький кипятильник, размером и мощностью на один стакан.

– Так он совсем маленький, мы им до утра не вскипятим для всех чаю, -высказал своё сомнение Игорь.

– Всё нормально! У нас же всё – равно большой емкости для воды нет, а в стакане вода закипает через пять минут, вступился за свой кипятильник его хозяин.

И действительно, вода в стакане закипала очень быстро.

Напившись чаю, парни легли спать, но сон долго не шел им. В голове от алкоголя расслабление не наступило и все, лёжа в своих постелях, продолжали переживать прошедший день, думать о доме, об оставленных в нем близких.

2. КТО В АРМИИ ГЛАВНЫЙ

Утро наступило также неожиданно, как пришедший незаметно и неожиданно сон.

Окно их комнаты выходило примерно на юго-восток, так что первые лучи утреннего солнца отлично размещались на стенах, полу и кроватях помещения. А, в залитое во всю свою огромную площадь июльским солнцем окно, кроме разбудивших всех, его ярких лучей, врывалось переливчатое стрекотание всевозможных птиц, уютно проживающих в деревьях тихой улочки, распложенной в непосредственной близости от центра города.

– Ну что, парни, встаем, что ли? – подал свой голос самый старший из всех, Говердовский. Уже семь утра. Пока приведем себя в порядок, позавтракаем, подойдет время выхода. Покушать надо обязательно! Я больше не хочу повторять вчерашний день и провести его натощак. Здесь, если мы сами о себе не позаботимся, никто о нас не позаботится! Тем более, что надо будет куда-то ехать, кого-то искать и получать обмундирование. Я думаю, что это волокита довольно долгая.

– А что, прямо всю форму сейчас получим? – поинтересовался самый молодой, Корчагин. Здорово! Я сразу оденусь. Мне хочется походить в ней, покрасоваться!

– Ещё находишься в ней за два года, на красуешься! Поверь мне, как человеку, уже служившему два года рядовым, ничего хорошего в форме нет! Только ответственность ещё выше. Я бы её как можно дольше не одевал, но нам сказано за проездными документами явиться в форме, так что никому из нас от этого не отвертеться, все оденем одновременно.

После нехитрого моциона и завтрака вчерашним ужином выпили по стакану чая и как раз подошёл, момент выходить, чтобы не опоздать к назначенному им времени.

Ровно в 8-30 всем своим небольшим составом они уже были у дверей приёмной начальника управления кадров, где их принял секретарь.

– Молодцы, парни, сразу видна ваша ответственность и пунктуальность. Вот так и ведите себя всю свою предстоящую службу. А пока получите вещевые ордера.

При этих словах он, называя каждого из присутствующих не только по фамилии, имени и отчеству, но и по воинскому званию, вручил лично под роспись именные вещевые ордера.

Как представлял себе получение обмундирования Корчагин, тяжело придумать. По всей видимости, он это видел примерно так:

В некотором месте, типа ателье мод, юные девушки его оденут в пошитую лично для него красивую офицерскую форму с золотыми погонами, такими же аксельбантами, обуют в элегантные хромовые сапоги, подтянут новенькой хрустящей портупеей и отправят в таком виде на конкурс красоты председателем мероприятия.

А вот, когда он получил бумагу с неисчислимым количеством граф, где подробно было расписано всё то, что должен иметь офицер для нормального несения службы, и представил всё это количество одежды: верхней, нижней, повседневной, полевой, парадной, летней, зимней, демисезонной, на случай дождя, головные уборы, носки, портянки, повседневные сапоги, парадные сапоги, ботинки, туфли, валенки, бушлат, шинели разного предназначения, а также всякую мелочь типа погон на разные виды формы, кучу звездочек для погон, портупею, поясной ремень к парадной форме и далеко все это не в единичном экземпляре, у парня настроение несколько изменилось. Но всё равно ему так не хотелось разочаровываться в своей мечте, что он всё – таки спросил у секретаря:

– А что, товарищ капитан, мы всё это получать будем по отдельности?

– Конечно! В армии нянек нет, поэтому все и рядовые, и офицеры самостоятельно оборудуют свою форму. Чтобы вам было проще, подскажу. На первом этаже гостиницы вы найдете стенд, где показано, как вшивается погон, и как располагаются на погоне звездочки. Там же посмотрите, каким образом на форме носятся нагрудные значки, пригодится также.

– Какие ещё значки, товарищи капитан?!

– Как какие? Значок офицерской классности, есть у вас?

– У меня имеется, подал голос Соломатин.

– Ну вот видите? А ещё значки об окончании ВУЗа, так называемые «поплавки», наверное, у всех имеются? Так вот! В армии их ношение обязательно! Теперь всё выяснили, вопросы ещё имеются?

– Имеются.

– Представьтесь!

– Юрьев Игорь Игоревич.

– Нет! Не так представляются в армии. Обязательно воинское звание называется, понятно? Вот вы, Игорь Игоревич, в каком звании призваны на службу, старшим лейтенантом?

– Нет! Кажется, просто лейтенантом.

– Как это «кажется»? Вы что, в военном билете ни разу не интересовались, какое у вас записано звание?

– Не интересовался, да мне до этого и необходимости такой не было.

– Согласен. Вот я смотрю в ваш военный билет. Здесь написано «лейтенант». Значит, вы должны по требованию представиться так: «Лейтенант Юрьев, воинская часть такая-то!» Без всяких имен и отчеств.

– Теперь всё понятно, ещё вопросы имеются?

– Никак нет! – дружно ответили парни.

– Тогда с моей стороны последнее напутствие. Всё обмундирование вы не получайте, а то вы его не дотащите с собой. Это просто целый грузовик одежды. Получайте самое необходимое. В одном аттестате, кажется вашем, он обратился к Соломатину, я пометил примерный перечень необходимого для вас обмундирования. Всё остальное дополучите на месте, в части. Далее. Вот вам адрес с указанием маршрутов городского транспорта и название остановок, от которой вы поедете и куда вам необходимо добраться. И последнее. Я вас всех жду у себя уже обмундированными в 15-00. К этому времени будут оформлены для вас проездные документы к месту службы.

Парни попрощались со словоохотливым капитаном, и пошли к нужной остановке.

Добираться до указанного места им пришлось долго, хотя и несложно. Ехать пришлось более часа, но всего одним автобусом от штаба округа до самих центральных складов. Наверное, этот маршрут был заранее продуман военными и согласован с властями города, чтобы призывники не блуждали по огромным площадям полуторамиллионного города.

Центральные военные склады.

Казалось бы, должен был быть секретный объект, но, сойдя с автобуса, парни спросили у первого встречного: «Как им пройти к складам»? И тот совершенно спокойно указал направление, рассказал, что там, на проходной, стоит пост охраны, но пропускают всех подряд, не спрашивая ни документов, ни причины посещения, более того, все гражданские, проживающие «на той стороне складов» ежедневно ходят через проходную на остановку автобуса и обратно. Зато на пропускнике вы можете точно узнать, к какому складу вам нужно и как туда пройти.

– Да! Военный объект! – возмутился Федор, как уже служивший. Всё как в старом анекдоте, когда шпиона забросили к нам в страну в один из городов и сказали, что найдешь ж/д вокзал, а от него просто по прямой, никуда не сворачивая выйдешь к секретному заводу. Там будешь решать поставленную задачу. Он прибыл в назначенный город, но никак не мог в нем сориентироваться, плутает по городу, но не может найти вокзал. Спрашивает у прохожего: «Будьте любезны. Подскажите, как мне вокзал найти»?

– Очень просто, – отвечает прохожий. Вот ты сейчас стоишь у проходной секретного завода, так что пойдешь прямо, никуда не сворачивая, и придешь на вокзал.

Все посмеялись и под несколько улучшившееся настроение подошли к проходной. Там охранявшему вход солдату показали свои документы, а он, в свою очередь, указал в какую сторону всем идти и номер строения, в котором располагается нужный склад.

– Вот только прапорщик, начальник склада, сегодня ещё не приходил.

– А откуда ты знаешь, ты что, всех офицеров и прапорщиков знаешь?

– Ну как вам сказать? Не только офицеров и прапорщиков. Я знаю, на лицо, конечно, всех солдат, которые здесь служат, а также всех гражданских, которые через мою проходную ходят на работу и обратно. Но дело даже не в этом, а в том, что ключи от склада хранятся в нашей проходной, а они висят с утра не тронутые. Но вам лучше его ожидать у склада.

Парни прошли в указанном им направлении, легко нашли строение склада, удостоверились в том, что он под замком и, расположившись в тени старых тополей так, чтобы вход в склад постоянно находился перед глазами, стали ожидать кладовщика.

Кладовщик не приходил.

Время тянулось очень медленно, но неумолимо приближалось к назначенному им для получения проездных документов.

– Сколько времени мы сюда ехали? – обратился ко всем Говердовский.

– Я посмотрел на часы, когда мы подошли к проходной, сказал Игорь. С момента отъезда из штаба прошло час двадцать минут.

– Значит, примерно через час, нам надо выезжать обратно! Где же этот прапорщик, черти его забрали, что ли?!

– Ну так, наверное, и забрали, раз его нет на месте!

– Ха-ха-ха, раздался общий одобрительный смех.

Но секундное веселье тут же сменилась такой привычной всем тоской.

Покурив ещё пару раз, парни пошли в обратном направлении.

На проходной они на всякий случай спросили у дежурного: есть ли у него городской телефон и получили положительный ответ. И ещё поинтересовались: «Имеется ли у него телефон кладовщика»?

– Он не кладовщик, а начальник склада. Его телефон у меня имеется, но вам, как посторонним, я не имею права его давать.

Совершенно так же, без каких – либо проблем, они доехали до штаба и в назначенное им время были уже на месте.

Добродушный и словоохотливый утром капитан встретил их неласково:

– Это как понимать? Я вам приказал явиться одетыми по форме, а вы вновь явились «по – гражданке»! Вы что, не обучены исполнять беспрекословно приказы командиров и начальников? Я ведь вас могу вместо того, чтобы отправить к месту службы, отправить на офицерскую гауптвахту!

– Товарищ капитан! Разрешите обратиться?

– Слушаю вас!

– Вы бы, вместо того, чтобы нас воспитывать, воспитали бы своего кладовщика, извиняюсь, начальника склада, чтобы он иногда приходил на работу. Мы под дверью просидели всё это время, а он так и не пришел. Больше того! Он сегодня, вообще, не приходил на работу. Эта информация от дежурного на проходной, где хранятся ключи от склада.

Капитан взял телефонную трубку и набрал известный ему номер. Из трубки были слышны длинные гудки зуммера. С той стороны трубку никто не снял.

Капитан набрал другой номер. Судя по разговору, он позвонил на проходную. Спросил:

– Начальник вещевого склада сегодня на службу приходил?

– Так, всё понятно! Если он всё – таки подойдет, то пусть прямо от вас позвонит в приемную начальника управления кадров Политуправления.

– Так, парни, теперь к вам. Получаете проездные документы и возвращаетесь на склады. Я его буду сам разыскивать и пришлю на рабочее место. А вы должны помнить, что в 21-00 вы отбываете поездом Н-ск – Симферополь на службу. В Тюмени у вас пересадка до Сургута. Проездные документы выписаны до места, а в Тюмени необходимо через воинскую кассу получить места. Ясно? И последнее. На всякий случай вам список номеров телефонов, если что, звоните хоть командующему округа (ха-ха).

Выйдя на улицу, решили всё же найти какой-нибудь общепит, поскольку после не самого сытного завтрака больше ничего не пришлось покушать.

Нашли искомый объект довольно быстро, по запаху. Он расположился именно на той тихой улочке, на которую выходило окно их комнаты, в соседнем с гостиницей здании.

У сытых настроение улучшилось, и все трудности последних дней отошли на задний план.

– Ну что, едем на склады?

– Едем!

За время их отсутствия на складе ничего не изменилось. Вот только время катастрофически приблизилось к окончанию рабочего дня.

– И что теперь будем делать? – спросил Павел.

– А что делать остается нам, когда до конца рабочего дня осталось полчаса? Надо звонить и просить помощи! – вновь на себя принял решение самый старший, Федор. Пошли на проходную!

На проходной дежурный без всяких препятствий разрешил парням позвонить в штаб.

– Ну что, кому будем звонить? – спросил Игорь.

– Я думаю, что надо звонить самому главному начальнику. Сверху вниз команды идут моментально, а вот снизу – вверх может и не дойти. Личный опыт, – высказал свое предложение Соломатин.

– Верно! – согласились с ним все.

– Ну, так, может быть, ты и позвонишь?

– А почему бы не позвонить? Лично мне не страшно. Это он кадровый военный и генерал-полковник, а я – то, кто? Я, фактически ещё гражданский человек. Пусть будет страшно тем, кто попадет под его каток, вот начальнику склада, например.

Андрей взял телефонную трубку и набрал номер телефона командующего военного округа, генерал-полковника Костомарова Николая Николаевича.

Почти тут же в трубке раздался крутой мужской голос:

– Костомаров слушает!

– Товарищ генерал – полковник! К вам обращается за помощью от имени четверых призванных на действительную военную службу офицеров запаса. Все мы будущие политработники. У нас на руках уже проездные документы к месту службы, а получить обмундирование мы за весь день так и не смогли, несмотря на то, что весь день провели под дверьми склада. Начальник вещевого склада так и не явился на работу за весь день. Теперь до конца рабочего дня осталось полчаса, и мы рискуем не получить обмундирование.

– Сколько, говорите, вас, четверо, все политработники?

– Так точно!

– Во сколько, по предписанию, вы отбываете?

– В 21-00, поездом.

– Всё понятно! Вам никуда не уезжать, находиться на месте. Вас сейчас оденут.

На дворе уже вечерело и под густыми кронами разросшихся тополей стало даже сумрачно.

– И что? Нас, в самом деле, сейчас какой-нибудь добрый дяденька приедет и оденет? – усомнился Корчагин. А что будет, если мы не оденемся? Мы не сможем отбыть к месту, и пропадут билеты и с нас высчитают их стоимость?

– Ну, скажем, не билеты, а проездные документы. А высчитать с нас вряд ли получится. Мы есть кто? Мы призывники, хоть и офицеры. Нас должны к месту службы доставить за счет государства, ну или за счет Армии, что, в принципе, одно и то же. И, потом, мы со своей стороны поступили верно: в обед доложили в приемную начальника кадровой службы Политуправления. Меры приняли? – меры не приняли. Мы доложили командующему округа. Меры приняты? – меры не при…

Его рассуждения прервал дикий крик спрыгнувшего с военного УАЗика капитана.

– Это вы? Вы звонили командующему?

– Да!

– Вы что, совсем ох…ли? Совсем страха нет?

– Нет, страха нет.

– Да я вас … Вы знаете, что я с вами сейчас сделаю?

– Мы думали, что оденете.

– Вы что, шутить вздумали?

– Никак нет. Мы не шутим. Мы весь день прождали кладовщика с вещевого склада, а он так и не изволил появиться. А у нас на руках проездные документы, в 21-00 поезд отходит.

– Так вы думаете, что я вас одевать буду? Я вам не начальник склада и доступа к хранящимся вещам я не имею. Открыть может только хозяин склада, а я начальник группы материального обеспечения. Так что вы зря меня дернули из дома.

– Извините, но вас дергали не мы.

…!

Капитан ничего сказать не успел, как из такого же УАЗика выскочил распаленный до состояния зрелого помидора майор.

С таким же напором, с каким капитан «наезжал» на парней, майор «наехал» на капитана.

– Я что, из-за таких балбесов, как ты, должен подставляться под командующего? Я спрашиваю тебя: «Где твой грёбанный подчиненный, где начальник склада?! Почему эти долбанные призывники до сих пор не одеты? Что молчишь, я, кажется, к тебе обращаюсь!?

– Прапорщика на месте нет, склад закрыт.

– А почему его нет на месте, и где он был весь день, почему днём не обмундировал?

– Товарищ майор! Вашего кладовщика не было на работе весь день, поэтому он нас и не одел, – вставил фразу кто-то из парней.

– Это так? – обратился майор к капитану.

Тот лишь неопределенно пожал плечами.

– Так вот! Я даю тебе команду: вскрыть склад и выдать призывникам обмундирование согласно имеющимся вещевым аттестатам!

– Но я не имею права вскрывать склад!

– А подставлять своего начальника имеешь право?! Немедленно исполнять!

Но команда немедленно не исполнилась. Поскольку к складу подъехала черная «Волга» с армейским номером и из неё «выпал» разъяренный полковник.

– Что, с-ки, бездельники, досачковались! Все теперь спать перестанете, будете пахать, как проклятые, у меня и днём и ночью! В чем, я вас спрашиваю, дело, почему эти четверо до сих пор не одеты? Вам мало, что довели людей, которых Министр обороны призвал на срочную службу, до того, что они вынуждены самому командующему округа на вас жаловаться.

– Товарищ полковник, стоя «навытяжку», обратился майор, я дал уже команду вскрыть склад и выдать необходимое обмундирование.

– Тебе проще закон нарушить и вскрыть склад, чем своего прапорщика к ногтю прижать. Как вы контролируете своих подчиненных, где, я вас ещё раз спрашиваю, весь день пропадал ваш подчиненный? Доставить его немедленно хоть мертвого из-под земли и пусть выполняет свои обязанности, за которые он получает деньги и не малые деньги, надо сказать!

В конечном итоге эта волна, поднятая звонком командующему, докатилась и до главного героя дня – прапорщика.

Он появился просто ниоткуда, материализовался из воздуха!

С деловым видом, как будто всё происходящее его совершенно не касалось, он вскрыл свой склад и пригласил первого призывника для получения предписанного обмундирования. В это время на складе погас свет. К этому времени под деревьями сумерки сгустились, так что на складе видимость свелась к «нулевой».

Начальник склада, спокойно и без какого – либо страха вышел на улицу и замкнул за собой дверь. Никому, ничего не докладывая, он спокойно направился в сторону проходной.

Его окликнул полковник.

– Товарищ прапорщик! Вы куда направились, почему склад закрыли?

– Ну, так света нет на складе, темно, работать нельзя. Пусть завтра приходят, я их всех обслужу.

– Отставить! Да ты совсем страх потерял! Ты что же делаешь? Весь день отсутствовал на рабочем месте и теперь всё бросил и пошел спакойненько домой! Немедленно вернитесь на рабочее место и выполняйте, что вам поручено! Никаких претензий я не принимаю, а за прогул завтра утром ко мне на ковер с письменным рапортом отчитываться!

– Товарищ полковник! Темно, ничего не видно!

– Значит так! Все машины установить так, чтобы свет фар попадал внутрь помещения, товарищ майор, принесите из своей и моей машины сигнальные фонари, а ты, прапорщик, у себя на складе включай резервное освещение, и, если скажешь, что оно не работает, то завтра же распрощаешься со своим тепленьким местом.

Начальник склада, молча, нахмуренный вернулся на рабочее место и продолжил выдачу.

Полковник подозвал к себе майора и распорядился:

– Дождаться пока последнего офицера кладовщик закончит одевать, после этого, поскольку времени уже у парней в обрез, посадить всех на свою машину и доставить к поезду.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться? – вновь на себя взял смелость Говердовкий, у нас ещё личные вещи в гостинице, да там и рассчитаться ещё надо.

– Значит, майор, повезешь их по указанному маршруту: гостиница – вокзал и доставишь прямо на платформу, поскольку вещей будет очень много.

– Товарищ полковник. Вещей действительно очень много, я их всех у себя не помещу.

Полковник немного задумался, а потом говорит:

– У тебя вон начальник службы с персональной машиной под задницей, его привлеки, и, немного подумав, добавил, в таком случае я тоже остаюсь, и вместе их доставляем. Тем более, мне надо будет ещё доложиться генерал-полковнику о выполнении.

Прапорщик работал молча и быстро. Он прекрасно ориентировался в хозяйстве своего склада и по предназначению обмундирования и по её размерам. Если бы он днём был на месте, то вся процедура заняла бы не более часа.

Он посмотрел помеченный галочками аттестат Соломатина и сказал:

– Верно, вам пометил капитан, всё самое необходимое, остальное получите на месте. Вот только, чтобы всё это уволочь, я вам ещё выдам плащ-накидку. Будем всё складывать на неё.

Он принес плащ – накидку, расстелил её на полу. Она по площади оказалась, как простыня с двуспальной кровати. Навалив на неё огромную кучу одежды и обуви, он противоположными углами накидки связал всё в тугой узел и пригласил следующего.

Уже в полной темноте офицеры штаба усадили призывников по машинам и в таком составе проехали вначале в гостиницу, затем на вокзал. Времени было в обрез, поэтому «провожаемых» подвезли не просто на платформу, а к самой двери вагона, помогли загрузиться на места и на прощание пожелали счастливого пути, легкой службы и напомнили, что им на месте представляться уже необходимо в форме, поэтому, прежде чем начнёте пьянствовать в дороге, оборудуйте свою форму.

Заявление, что пьянствовать никто не собирается, принято не было, и, даже аргумент, что у них совершенно не было времени, чтобы где-то затовариться алкоголем был воспринят с легкой, всё понимающей ухмылкой.

3. В ПУТЬ

Поезд тронулся, и парни поехали к новой, неизведанной ещё ими жизни.

– Нет! Вот ведь какие, всех по себе судят! Они в дороге без водки не могут, значит, и все не могут! – продолжал возмущаться Игорь. Вот я всегда любой пьянке предпочитал общение с девушками: и приятно и голова по утрам не болит.

– Ну да! После ночного общения с девушкой скорее что-то другое болит.

Все дружно рассмеялись.

– Вам бы только повод позубоскалить, пошляки!

– Смех – смехом, но от него сытым не будешь. Пойду, у проводницы узнаю, где можно перекусить, – сказал Соломатин.

Вернулся он быстро.

– Проводница говорит, что ресторан сегодня не откроется, буфета в поезде нет. У неё можно приобрести печенье, галеты, вафли, короче добавку к чаю. Но имеется и более существенное в продаже: рыбные консервы, тушёнка, к ним можно взять и хлеба…

– Ну так давай возьмём на всех.

– Одно «но». Всё это можно у неё купить только к водке или вину, а алкоголь она продает по ресторанным ценам.

– А, ладно! Берем! Берем одну бутылку водки, от ста граммов никто не опьянеет, купим хлеба, по одной на двоих банки рыбных консервов и столько же тушёнки, и к чаю тоже по упаковке печенья на двоих, – как всегда высказал свое аргументированное мнение Говердовский. Добавлять не будем! Нам ещё форму себе оборудовать.

Все оказались согласны.

От Н-ска до Тюмени поездом ехать примерно 12 часов, но пассажиры сели в поезд уже довольно поздно вечером, а вскоре проводник перевела режим освещение вагона на «ночной». То есть, при таком освещении видишь только контуры предметов, а не сами предметы и пришивать погоны к форме стало невозможным. Только и успели, что разобраться, как устанавливаются на погонах звездочки, и каким образом пришивать погоны.

Всё пришлось откладывать на утро. Но утро в поезде тоже оказалось коротким. Между девятью и десятью часами утра привычного для парней времени (а местного было на два часа меньше) они сошли с поезда.

Изучив расписание движения поездов, они нашли два, которые связывали Сургут с «большой землей»: скорый Москва – Сургут и пассажирский Свердловск – Ноябрьское. Оба поезда ходили ежедневно. Пассажирский проходил примерно в середине дня, скорый ранним вечером.

Парни решили, что проблем с билетами вообще никаких не будет. Кому это надо ехать на Север? А все, в огромном количестве собравшиеся пассажиры – это те, кто едет на Юг, на Запад, на Восток. Ведь Тюмень через себя пропускает всех пассажиров, движущихся по Транссибирской магистрали. Так что, прежде, чем идти компостировать себе билеты они дружно сходили в ресторан пообедать. Это был фактически первый нормальный обед за три последних дня. И это оказался их правильным ходом, поскольку они и предположить не могли, что весь, собравшийся на вокзале народ, включая всех военных, не кто иной, как их конкуренты на места в сторону Севера.

После сытного и плотного обеда призывники прошли через кассовый зал и поняли, что бесконечные очереди, стоящие за билетами просто именно «стоят», а не двигаются, и все желают попасть на один из двух «северных» поездов. А ведь поезда были «проходящими», поэтому мест в них было мизерное количество.

Всё то же самое они обнаружили и в воинской кассе. Здесь стояли в основном те, кто возвращался из командировок или отпуска, а таких, как они, вновь призванные, таких больше не оказалось.

Хорошо это или плохо, поможет это им каким – то образом или напротив, помешает? – они не знали. Но то, что в кассе им не достояться до билетов в ближайшие дни, это они поняли сразу.

– А ведь на вокзале должен быть военный комиссар, ну или кто-то в подобной должности. Пойдем его поищем, и обратимся к нему за помощью, – родилась мысль у Соломатина.

Комиссаром оказался пожилой майор. Он, наверное, по возрасту и сроку службы был уже пенсионером, но продолжал службу.

Выслушав внимательно парней и проверив их документы, он проникся к ним сочувствием.

– Да, парни! Если вы вовремя не явитесь, а вам, согласно предписания, надлежит завтра прибыть в штаб, то вы свою службу начнете со взыскания. А вот каким оно будет: гауптвахта или трибунал – это всё будет зависеть от срока вашего опоздания. Делать нечего, надо вам помогать. Пока ничего конкретного не обещаю, но у меня имеется мой личный резерв: бронь на места для срочных пассажиров. Так что, если никакой «великий» начальник не сподобится появиться у меня, то на вечернем поезде я вас отправлю в Сургут. Подходите ко мне за тридцать минут до отхода поезда.

Ну, хотя бы однажды, парням должно было повезти? Так вот им повезло с обращением к военному коменданту. Он не просто посочувствовал парням, а ещё и сумел их отправить обещанным поездом.

Но такого поезда им ни разу в жизни видеть не случалось.

Несмотря на то, что их вагон был плацкартным, и каждый имел персональное место, это была чистой воды профанация.

Пассажиров набилось не меньше, чем набивается в общий вагон, некоторые даже стояли. Причем никого не интересовало, каким образом ты попал в поезд, законным, по билетам, со спальным местом, либо купил какой-нибудь «дополнительный» билет в кассе, а может быть приобрёл право проезда, дав «на лапу» проводникам. Все располагались простым принципом: детей укладывали на возможные места, а эти места свободно «отжимались» мамашами у законных пассажиров, а последним, в лучшем случае, предоставлялось право сидеть на своей полке, теперь занятой ребенком. Мужики даже не смели возражать, а собирались в тамбурах и там всю дорогу курили и пили пиво. Но, самое главное, что все ехали туда, куда им было нужно.

Вот в таком бедламе к закату дня добрались до Тобольска, а впереди была ещё долгая дорога, длиною на всю ночь.

Рано утром поезд благополучно прибыл на конечную станцию – город Сургут.

Уставшие от нелегкой дороги, пассажиры покидали вагоны, и на перроне стоял дикий гвалт и крик. Причем взрослые в этом умении легко обставляли детей.

Все, как и полагается, стремились на транспорт.

Приехавшие на службу в незнакомый город, парни затравлено озирались по сторонам: вот поезд, вот перрон, вот старенький, невзрачный, деревянный вокзал, рядом, за забором виднелось строящееся большое здание нового вокзала, вот, даже автобусы для доставки пассажиров… А город – то где?

Как – то более привычно, что железнодорожный вокзал всегда находится в самом городе. Это аэропорт всегда выносят подальше, чтобы они не мешали друг другу. А железная дорога, которая проходила где-то далеко от города – это нонсенс.

Автобусы отходили от привокзальной площади набитые до того, что двери у них не закрывались, и с площадки, буквально свисало по три – четыре человека. На «большой земле» такого бы не допустил ни один водитель, а здесь всё оказалось в порядке вещей.

– Смотрите, они и в автобусе также ездят, как в поезде. Тут, чтобы куда – то уехать, надо иметь большую сноровку и «морду тяпкой» – озвучил, наконец, Игорь Юрьев свои впечатления. Вот только мы со своей поклажей в такой автобус не влезем. Что будем делать?

– А вот что! – вновь проявил жизненный опыт Федор. Мы сейчас вначале найдем справочное и там узнаем, каким образом мы отсюда можем добраться до штаба бригады, в которую нас направили. За это время основная часть пассажиров, всё же разъедется, и мы сможем в автобусе уехать.

Они так и поступили.

Получив исчерпывающую информацию, парни прямым маршрутом доехали до места.

4. КАЖЕТСЯ, ДОБРАЛИСЬ

Время приближалось к обеденному, когда они все вошли в помещение политотдела штаба бригады. Штаб располагался на первых двух этажах большого восьмиэтажного здания. Выше, на остальных шести, размещался воинский батальон.

В политотделе новобранцев приняли совсем неласково.

Посмотрев предъявленные ими документы, их ошарашили первым вопросом:

– Вы, почему опоздали на службу?

– Никак нет! Мы не опоздали. Нам, предписано сегодня явиться, мы сегодня и явились.

– Это кто здесь такой разговорчивый?

– Старший лейтенант Соломатин, – ответил Андрей, как учил капитан из приемной управления кадров.

– Так вы считаете, что, если бы вы явились к 18-00, тоже не опоздали?

– Я считаю, что если бы нам было указано время прибытия, то такие претензии были бы вполне уместны. А так нам указана только дата и мы это исполнили. Причем с огромными трудностями.

– А вы не думали, что мы вас ожидали ещё вчера? Нам сообщили, что вы отбыли из штаба округа позавчера, а тут езды всего-то…

– Езды, чисто в пути, больше суток, товарищ майор! А ещё пересадка в Тюмени, где нам очень помог военный комендант вокзала. А так там можно было «заторчать», наверное, неделю!

– Это нам известно! А вот почему вы добирались сюда поездом, а не самолётом?

– Нам проездные документы выписали на поезд. Как же мы могли лететь самолётом?

– Нам всем всегда выписывают на поезд, но мы их меняем на самолёт. Тут цена проезда на поезде и пролёта на самолете совершенно одинаковая: на самолете стоит 25рублей 50 копеек, а на поезде в плацкарте 24 рубля 70 копеек.

– Но нам такого никто не посоветовал, а сами мы этого не знали.

– Так, далее. Почему вы явились на представление в политотдел штаба бригады в гражданской одежде? Вы обязаны были явиться одетыми по форме!

Вновь вступил в разговор самый опытный.

– Товарищ майор! Нам выдали обмундирование в 19-00, а в 21 -00 отходил наш поезд. Времени, оборудовать форму, просто физически не было. В поезде освещение почти сразу отключили, и оставалось лишь небольшое свободное время на вокзале в Тюмени. Но там такое столпотворение людей, что присесть негде, ни то, чтобы погоны пришивать.

– Я вас всех понял. Отговариваться вы научились. Посмотрим, как будете нести службу.

А теперь слушай распределение!

И он озвучил номера частей, в которых предстояло проходить службу вновь «прибывшим».

Корчагин попал именно в тот батальон, который квартировал вместе со штабом в одном здании.

Юрьеву предстояло ещё путешествие в Ноябрьск. Его должны были забрать завтра утром.

Говердовский попал в батальон, расположенный в пяти километрах от Сургута, в посёлке Солнечном.

Соломатина направили несколько дальше. Его батальон расположен в пятнадцати километрах от города в поселке «Мостоотряд».

Выдавая последнему направление, майор, который в настоящий момент замещал начальника политотдела, находящегося в отпуске, с ухмылкой сказал:

– Тебе повезло меньше всего. У тебя командир… Он замялся. Как бы так выразиться правильно? – своеобразный! Вот, точно, своеобразный! Тебя прямо сейчас с собой захватит замполит части, капитан Овчинников. Он тоже вместо командира, который в отпуске. Сиди, жди.

Дверь в кабинет открылась, и в неё вошел довольно высокий, грузный и уже пожилой человек, чей возраст Андрей оценил где-то на 45-48 лет (как впоследствии выяснилось, он ошибся в своей оценке ни много – ни мало, а почти на пятнадцать лет). Но этот пожилой военный был всего лишь капитаном.

«Вошедший» приветливо со всеми поздоровался, постоянно приглядываясь на сидевшего поодаль Соломатина.

– Этот, что ли, мой комсомолец? – спросил он, кивнув головой в сторону Андрея.

– Он! – ответил один из присутствующих.

– Значит всё, задерживаться у вас не буду, некогда, в часть надо. Ну, и как тебя величают? – обратился он уже к «ожидающему».

Соломатин поднялся со стула и представился, как его учили:

– Старший лейтенант Соломатин, прибыл для прохождения дальнейшей службы.

– Ну что же, молодец! Как заправский военный отвечаешь. Только ты пока ещё в гражданской одежде, поэтому я хотел услышать фамилию, имя, отчество и возраст.

– Соломатин Андрей Николаевич, 1954 года рождения.

– Нормально! Это тебя в двадцать восемь лет призвали на службу?

– Ещё нет двадцати восьми, в августе исполнится.

– А до этого служил в армии?

– Никак нет, товарищ капитан.

– Никакого представления об Армии и службе не имеешь?

– Только поверхностные. Обучался на военной кафедре ВУЗа, проходил тридцатидневные сборы, помимо этого последние полгода два раза в месяц отправляли на однодневные сборы в соседнюю дивизию.

– Дивизия какая?

– Танковая.

– Ну, пошли. У нас ещё будет время поговорить. Нам добираться 15 километров. Я понимаю, что вот этот баул – это твои вещи? Забирай его и иди за мной. За территорией на стоянке стоит мой УАЗик.

В УАЗике разговор продолжился.

– А почему в форму не одет? Ведь требование Устава таково, что представляться по случаю прибытия к новому месту службу положено по всей форме, более того, в парадной форме.

– Товарищ капитан…

– Так, Андрей! Во-первых, ты ещё не в форме, будешь одет в форму, будешь, обращаться по Уставу. Во-вторых, я старше тебя всего на семь лет, – от этой информации Андрею стало не по себе: «Вот, что армейская служба с людьми делает! Старит на 10-15 лет! – так что, пока, обращайся ко мне «Юрий Васильевич».

– Хорошо! В Н-ске, на окружных складах нас подвел начальник вещевого склада. Только – только успел выдать обмундирование, чуть на поезд из-за него не опоздали. Могли вообще не получить и тогда…

– Постой – постой! Так это про вас россказни идут по округу, что вы звонили командующему, чтобы получить обмундирование?

– Ну да, мы звонили. Но как могла информация так быстро дойти сюда раньше нас?

– Так вас же здесь ждали и интересовались, когда же вы здесь объявитесь.

А кто из вас разговаривал с командующим?

– Яразговаривал по телефону.

– Да ты молодец. Смелый парень. Ты мне уже нравишься.

– Ну что вы, товарищ кап… Юрий Васильевич. Просто мы в это время были ещё не военными. Правда уже и не «гражданскими», но нам – то его чего опасаться? Да и капитан в приемной начальника управления кадров Политуправления нам сказал: «Если будет загвоздка, то звоните по любому телефону, вплоть до командующего». Вот мы и решили, что сверху вниз команда пройдет моментально, а начнешь искать, кому позвонить по должности, тот пошлет куда подальше. Нужны мы ему больно, чтобы ради нас из дома уходить. Время – то уже было вечернее.

Выслушав этот рассказ, капитан Овчинников расхохотался и насмеявшись от души, обратился к своему водителю, младшему сержанту:

– Ты видишь, какого боевого комсомольского секретаря я вам везу? – и он снова принялся смеяться. А водитель кивнул головой в знак одобрения.

5. ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ, ВОТ МОЙ ДОМ РОДНОЙ

За разговорами, подъехали к какому – то месту, где небольшим городком стояли разномастные строения. Объединяло их только то, что они все были временными. Самый большой и заметный – длинный одноэтажный, щитовой барак с множеством окон и общим коридором, раскрытым насквозь. По коридору тянулись однообразные двери.

Рядом с бараком, образуя подобие замкнутого двора, стояли балки: один такой же, как барак, щитовой и больше всех похож на настоящий дом, рядом, вытянувшись длинной тонкой кишкой, стояло строение больше напоминающее железнодорожный вагон в уменьшенном виде, следующим было строение, называемое местными «бочка». Оно скорее, больше похоже на цистерну, только с дверью и парой окон, металлическое строение, в котором тоже жили люди. Следующее строение напоминала первый, наиболее приличный балок, но вот крыша была у него плоской, и оставалось даваться диву, как эта крыша выдерживает попадающий на неё за зиму снег. Самое последнее в ряду строение было тоже по типу вагона, только короче первого раза в два. Как вскоре стало известно, этот вагон исполнял обязанности офицерской столовой. Посередине пространства, образованного бараком и рядом балков, было ещё одно строение.

Совсем небольшой рубленый домик с дымоходной трубой (у остальных строений таковой не наблюдалось), малюсеньким, зажатым толстыми бревнами, оконцем, неплотно закрывающейся, топорно изготовленной дверью. Строение было закопченное снизу до крыши и даже со следами горения. Это строение громко называлось «офицерской баней».

Еще дальше, за этим строением стоял небольшой, раскачивающийся на ветру деревянный туалет «типа сортир» на два очка над глубоченной ямой, и на две двери. Двери изнутри закрывались веревочкой, а снаружи вообще не запирались, поэтому ветром, время от времени, двери отрывались. А ветер, гуляющий по всему этому пространству, в туалете ещё и усиливался, и каждый, кто этим туалетом пользовался, мог ощутить себя парашютистом, с бешеной скоростью летящим к земле на парашюте с голым задом.

Капитан Овчинников завел с собой в барак Соломатина, дёрнул за ручку одну из дверей и пригласил войти за собой Андрея в открытую комнату.

– Здесь проживают двое парней. Один – секретарь комитета комсомола батальона, как раз тот, которого ты призван заменить, второй тоже двухгодичник, но служит в строевой части. Начинал взводным, а потом его привлекли к работе военным дознавателем. Он приработался и теперь дослуживает в штабе. Одна кровать здесь свободная, правда, я не знаю какая. Парни вернутся со службы – разберетесь.

– Далее. Пойдем, я тебя представлю в столовой, чтобы тебя уже сегодня покормили.

– Да! Это было бы неплохо, а то уже четвертые сутки горячей пищи не видел.

Они вдвоем подошли к маленькому вагончику. Здесь Овчинников дал команду уже сегодня накормить ужином нового офицера. «А я сейчас еду в часть и там дам команду о постановке его на пищевое довольствие».

– Здесь будешь питаться со всеми офицерами три раза в сутки. Для этого ты завтра подпишешь перенаправление своего продовольственного аттестата на столовую. А вот дополнительный офицерский паек ты лучше всего получай и храни в комнате. В него входит всё к чаю: сахар, масло, сгущенка, печенье. Вечером дома чай будет, с чем попить. Да, я думаю, вечером тебе парни расскажут. На этом вводная экскурсия закончена. Я еду в часть. Твоя задача – к утру оборудовать повседневную форму и завтра утром со всеми к 8-00 прибыть в часть. В это время у нас утренний развод, там тебя представят коллективу, следом проведем собрание. Освободим от обязанностей Петра Непыйвода, и он может уезжать на «дембель», а ты приступишь к тому, зачем призван: к должности секретаря комитета комсомола батальона.

6. ПЕРВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

Капитан уехал на УАЗике в часть, а Андрей остался один.

Один со своими мыслями, переживаниями и полным незнанием, и непониманием, что же будет завтра и что ожидает его в ближайшие два года.

– Тьфу ты! Даже не спросил у капитана: далеко ли часть? Да, ладно, у парней спрошу. А что спрашивать? Завтра с утра всё узнаю. Да! Надо будет обязательно выяснить ещё: можно ли семью привезти?

Так, а теперь надо разобрать вещи и оборудовать к завтрашнему утру.

Легко сказать, «оборудовать», а у меня ни ниток, ни иголки нет. Посмотрю у парней, наверняка найдется где-нибудь недалеко.

И вправду, на тумбочке в картонной коробочке лежали черные, белые и зеленые нитки и несколько иголок.

– С этим всё в порядке. Теперь нужно разобраться с погонами. Так! Судя по их форме длинный конец погона должен находиться со стороны спины… Как бы это проверить? Да что тут думать. Вот висит парадный китель одного из хозяев. Гляди! Тут, оказывается и погоны разные. Так! На парадном они все золотые, значит другие – повседневные.

Андрей взял первый, попавшийся под руку погон…, а тот вообще был просто зеленый с одной тонкой красной полоской.

– Что- то не то выдали? Хотя нет, вот тот, что нужен. А это тогда что?

Андрей стал вспоминать. Форма бывает повседневная, парадная. И одна и другая с сапогами и ботинками. Тогда это что за погоны? А! Ещё же полевая форма! Точно! Чтобы противнику было сложно рассмотреть звание офицера, вся форма, включая погоны, делается цвета хаки. Тогда и звездочки тоже должны быть зелеными. А мне такие выдали?

Он порылся в пакете со всякой мелкой фурнитурой и нашел там зеленого цвета звездочки.

– Всё сходится: на полевую форму – зеленые, на повседневную и парадную форму – золотые. Осталось узнать, как располагаются звездочки на погонах.

То, что у старшего лейтенанта на погоне три звезды и принципиально как они располагаются, он знал. Но ведь имеются требования к расстояниям от края и между ними.

– Что я туплю? Еще служить не начал, а уже «сообразиловка» отказывает! Вот же, перед глазами готовый китель!

Прикинув все необходимые просветы, Андрей уселся за работу.

Надо сказать, что работа совсем не спорилась. Его постоянно отвлекали мысли о той ситуации, в которую он попал. Ситуация полнейшей неопределенности и неразберихи. Еще сильней отвлекали мысли о доме, о семье, оставленной далеко – далеко в Томске. А ещё, швеёй он был никаким: игла не слушалась пальцев, нитки постоянно за что – либо цеплялись, перепутывались и рвались. Пальцы от работы с иглой быстро устали и начали болеть, игла постоянно намеревалась проткнуть пальцы и это ей нередко удавалось. Причем не только острой стороной. Но и той, с которой у иголки ушко и вдета нитка.

Промучившись около часа, он всё же умудрился пришить один погон к повседневному кителю.

– Надо сделать перерыв и покурить.

Андрей взял сигареты и спички и вышел на крыльцо барака.

День уже заканчивался. И, хотя солнце стояло ещё высоко, но уже каким-то образом, и без взгляда на часы, угадывалось, что вот-вот начнется вечер.

– Первый мой вечер в армии! – опять подумал Соломатин и у него грусть усилилась.

Он осмотрелся вокруг. Кроме, уже создавших не самое лучшее впечатление строений, он рассмотрел ветхий, кривой забор из штакетника, полностью вытоптанную, без малейших признаков зелени, площадь, огороженную этим штакетником, торчащую на несколько метров из земли совершенно непонятно зачем, почти под прямым углом трубу, миллиметров 700 диаметром. Труба располагалась между бараком и балками, несколько ближе к наружной стороне, занимаемой городком, площади.

День был жаркий, чему тут удивляться, шли последние дни июля, и к вечеру ещё не похолодало. Но общий вид всего, что было перед глазами, а там шла асфальтированная дорога, вдоль которой был откос, весь поросший травой, следующий, отсыпанный щебнем, железнодорожный откос, дальше начиналась полоса хвойного леса, совсем невысокого, иногда просматривались березки и осинки, ещё ниже хвойных деревьев, всё это выглядело уже как-то по – осеннему.

– То ли у меня настолько меланхолическое настроение, то ли в самом деле уже осень чувствуется?

Андрей докурил сигарету и пошел продолжать начатое дело.

Если начало рабочего дня в 8-00, значит в пять он должен заканчиваться. Скоро придут ребята. Вот. Своим появлением я кому-то принес большую радость. Человек едет домой! А мне теперь «как медному котелку» два года пыхтеть! На гражданке два года и то большой срок, а тут будет тянуться, наверное, вечно.

За работой он и не заметил, что уже прошло пять часов, прошло шесть часов, а он в комнате по – прежнему находился один, да и в бараке никто не объявился.

– Странно! Неужели часть так далеко находится?

Только после восьми часов вечера послышался вначале звук остановившейся машины, потом голоса людей, топот сапог по деревянному полу коридора и в открытую дверь вошли двое парней, оба старшие лейтенанты. Один ростом под метр восемьдесят, худощавый, рыжий. Другой черноволосый ниже среднего роста, плотный.

Этот, плотный, только войдя в дверь радостно закричал:

– Это ты прибыл мне на замену? Здорово! Значит, я завтра провожу собрание, тебя избираем вместо меня, а я послезавтра фю-ю-ю-ю, он изобразил летящий самолет: Сургут- Москва- Львов. А там два часа, и я уже дома!

– А, Лёшка, ты ещё дожидаешься свою замену, – обратился он к «рыжему».

Дальше вновь обратился к Соломатину:

– Ну что, будем знакомы!? Я старший лейтенант, секретарь комитета комсомола Петр Непыйвода. Я из Стрыя. Знаешь такой город? Это, он указал на «рыжего», Швец Алексей. А тебя как зовут?

– Соломатин Андрей. Тоже старший лейтенант, прибыл из Томска.

– Чем «занят»?

– Форму оборудую.

– Получается?

– Вроде бы получается.

– Ну-ка надень китель, покажись.

– Одену, конечно, вот только я ещё его носить не умею.

– А я не умение носить хочу посмотреть, а как погоны пришил.

Андрей надел китель, застегнул и повернулся к парням.

– Ну что же ты!? Надо было, хотя бы, в зеркало посмотреть, как выглядишь. Зеркало, правда, у нас маленькое, но при желании рассмотреть можно. А так. Вот смотри! На правом плече погон немного завален назад, а на левом заметно криво пришит. Но ничего страшного. Первый раз погоны пришивал?

– Так точно, первый.

– Для первого раза пойдет! Потом, когда китель на тебе «обвиснет» по фигуре, тогда поправишь.

– Парни! У меня с собой не было иголки и ниток. Я «вашими» воспользовался. Вы не обидитесь?

– Пользуйся на здоровье, сколько душе угодно! Тем более, что нитки и иголки мы не покупали, они нам достались от наших предшественников. Думаю, что вашему призыву вполне хватит, и ещё потомкам передадите.

Так. Сейчас идём на ужин. Капитан Овчинников мне поручил тебя ознакомить с режимом питания и обязательно покормить ужином.

– У меня возник вопрос. Можно задать?

– Конечно, задавай.

– Командир сказал, что начало рабочего дня в 8-00. Происходит построение. А когда рабочий день заканчивается? Я думал в пять вечера. Ведь это восемь часов и обед часовой. А вы приехали в восемь вечера!

– Начало рабочего дня в армии определено, в 8-00, развод. Обеденный перерыв длится два часа. А вот окончание рабочего дня наступает тогда, когда командир всех отпустит и тоже завершается вечерним разводом.

– То есть двенадцать часов рабочего дня – это норма?

– Это не просто «норма». Так было и так будет. Но ты ещё комбата нашего не видел. Он в отпуске. А когда он на месте, то двенадцатичасовой рабочий день будешь считать за счастье.

После ужина вернулись в комнату.

– Ты в бильярд играешь? – спросил Алексей.

– Умею немного, но никогда не увлекался, – ответил Андрей.

– Пошли в игровую комнату, поиграем в бильярд. Здесь всё равно других развлечений не имеется, так что по принципу «не можешь – научим, не хочешь – заставим», здесь все играют. Заодно познакомишься с теми, с кем служить придется.

Игровая комната находилась через одну дверь от них, жилой. В ней стоял один, небольшого размера, бильярдный стол с комплектом поколотых шаров. Они катились по столу после удара, сильно грохоча, подпрыгивая и меняя направление движения, если удар сделан «накатом». Кроме бильярда в комнате толпилась уйма народу, все курили безостановочно, так что дым в комнате был просто спрессованным, имел желто – серый цвет и почти не пропускал света от единственной блеклой лампочки на потолке.

Побыв некоторое время со всеми, кстати, там на него никто внимания не обратил, а он – то думал, что все будут подходить с расспросами, интересоваться, знакомиться, Андрей вышел в коридор.

Вечер уже сгустился и в коридоре, всего с двумя такими же тусклыми лампами на потолке, расположенными у одного и у второго входов, была полнейшая темень. Лишь одно место под потолком посередине коридора тускло светилось красноватыми кривыми, возможно цифрами. Что это такое, было непонятно, но немного напоминало дисплей станка с ЧПУ. Андрей с интересом подошел поближе, всмотрелся. Никаких цифр, но что-то светится, причем то чуть ярче, то чуть тусклее. Он чиркнул спичкой и в её неярком огне увидел всё и страшно испугался. Это красным светом светились провода в распределительном щитке!

– Какой кошмар! Это же сейчас пожар запросто случится.

Он почти бегом вернулся в игровую комнату.

– Парни! Там щиток перегрелся, в любой момент вспыхнет! Надо что-то делать!

Несколько человек не очень спешно вышли в коридор и, посмотрев на это зрелище, хладнокровно сказали:

– Все вернулись домой. Сейчас хозяйки готовят еду, вот сеть и перегрузилась. Скоро закончат, и всё будет нормально. Не «бзди», не сгорим. Зимой ещё не такое было и ничего, пережили.

Все вернулись в игровую комнату, а Андрей пошел к себе.

Столько всего пережито за несколько дней, а тут ещё завтра впервые в часть. Буду ложиться спать.

Но ему ещё долго не спалось и вовсе не потому, что не хотелось, но стоило ему лишь закрыть глаза, как перед ним возникали образы жены и дочери.

– Как они там без меня? Чем занимаются? Что обо мне думают. Да! Надо завтра же спросить местный адрес и написать письмо, а то жена даже не предполагает, где я сейчас могу находиться! И ещё. Она же дочке тоже должна рассказывать о папе, а то ребенок так и забудет, что у неё кроме мамы и папа где-то имеется! А как у них с деньгами? Мне-то здесь, даже если выплату содержания задержат, помереть от голода не дадут, а они в состоянии себя содержать? Пожалуй, что в состоянии. Я – то, уезжая, взял с собой минимум денег, а большую часть им оставил, да и Люда должна вот – вот зарплату получить, вполне должно хватить. А вот получать начну деньги и буду им отправлять. Им нужнее. Или на жизнь потребуются, или на дорогу, если получится их сюда привезти…

Так, под эту успокаивающую мысль, Андрей, совершенно незаметно для себя, уснул.

7. ВОТ УЖЕ ПРИ ДОЛЖНОСТИ

Ночь пролетела как одно мгновение. Сказать, что не спал – будет неправда, сказать, что выспался – тоже будет неправда. Усталость нескольких прошедших суток «незаметной» не прошла. Но хочешь-не хочешь, а подниматься уже пора, тем более что парни – соседи уже тоже проснулись и разговаривают между собой.

Их разговоры для них приятные и греющие душу скорой встречей с домом.

– Один прямо сегодня будет свободен и единственное, что ему останется – уволиться из части. Второго всё это ожидает в течении одного, максимум полутора месяцев, – так думал проснувшейся новобранец, а у меня всё это только – только начинается, и как сложится одному Богу известно! Вот! Дошел до ручки! Уже коммунист, секретарь комсомольской организации на Бога уповаю. Это не дело, пора брать себя в руки и только на свои силы надеяться и рассчитывать.

Он поднялся, привел в порядок постель, себя (умывальник был оборудован в комнате), и впервые в жизни надел военную форму полностью: рубашку, китель, брюки, галстук и …фуражку.

От его вида парни несколько остолбенели.

– А что у тебя фуражка с красным околышем, ты что особист или милиционер?

– Нет! Я комсомольский секретарь и призван по линии Политуправления.

– А что же у тебя околыш красный.

– А нас всех одевали как общевойсковиков, так нам сказали. А какая разница какого цветы околыш?

– Разницы никакой не было бы, если бы служил где-нибудь на «большой земле», а здесь народ проживает специфический: многие из бывших зеков, очень многие так называемые бичи (бывший интеллигентный человек), которые не прижились в больших городах и приехали вольнонаемными сюда. ТАМ их считали «тунеядцами» и тоже преследовали. А здесь они все сезонно работают, а зимой прожигают заработанное летом. Так вот. Если в Сургуте официально проживает где-то 250 тысяч народу, то ещё столько же неофициально и всё из названной публики. И поверь, что все они «краснофуражечников» терпеть не могут и при случае могут сотворить над ними что угодно!

– Я тебе больше скажу, – добавил Петр, у нас тоже не любят «краснофуражечников». Не любят все, включая командира.

– И что мне теперь делать?

– Ну, что-нибудь придумается. В крайнем случае, я тебе «свою» оставлю.

За разговорами они вышли на улицу. Здесь собралось уже почти всё мужское население городка. Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, на новичка все смотрели с большим интересом. Но из всех к нему подошел лишь один человек. На вид он был уже пожилым, худощавым, лысеющим старшим лейтенантом.

– Это ты прибыл на замену Непыйвода секретарем комсомольской организации?

– Так точно.

– Член партии?

– Да!

– А я секретарь партийной организации. Будешь состоять на учете у меня и рабочее место у нас в одном кабинете. Зовут меня Иващенко Иван Иванович, тоже, как и ты был призван на два года, но решил остаться на постоянную службу.

Андрей даже ещё не успел спросить, почему все собрались здесь и никуда не идут, как подошел ГАЗ-66 с тентованным кузовом, и все дружно устремились к нему.

– Забирайся сюда, поедем в часть, – кто-то подсказал Андрею.

Правда, он и сам бы догадался.

Уже сидя в кузове, он всё же поинтересовался:

– А ехать далеко?

– Не очень, минут десять, а пешком идти не менее тридцати минут по прямой, через лес. Как-нибудь покажем тебе дорогу, – ответил ещё незнакомый офицер, но внешне уже встречавшийся. Вчера он выходил из игровой комнаты по тревоге, поднятой Андреем.

Действительно, минут через 10-12 машина остановилась, и все дружно спрыгнули с кузова на землю и тут же «рассосались» по территории. Рядом с Андреем остались лишь комсомольский и партийный секретари. А из почти одновременно с ними подъехавшего УАЗика вышел тот капитан, который вчера забирал Андрея из штаба.

Все, военнослужащие, находящиеся в пределах видимости, остановились, повернулись лицом к «приехавшему», и встали «на вытяжку». Стоящие рядом с Соломатиным офицеры сделали то же самое. Андрей последовал их примеру.

Из серого одноэтажного недостроенного здания (оказался штабом батальона) бегом выбежал заспанный офицер с красной повязкой на рукаве и, не добежав несколько шагов до приехавшего, громко крикнул «Смирно!», перешёл на строевой шаг, приложил руку к виску и доложил о том, что за время его дежурства ничего не произошло.

Последовал ответ: «Вольно»!

Дежурный офицер команду повторил, и все вновь зашевелились. А «приехавший» подошел к стоящим вместе трем секретарям и сказал:

– Петя, собрание проведем сразу после развода! Так что передай команду, чтобы на плац выходили со своими табуретами. Иван Иванович, ты предупреди всех офицеров и прапорщиков о собрании, чтобы все пришли… Короче, помоги с организацией. А я ещё с новеньким побеседую, пока время есть.

Беседа была совсем не длинной, так как до развода было всего десять минут.

– Заходи. Это мой рабочий кабинет, как замполита части, через стену с «вашим». Там ты будешь располагаться с Иващенко.

– Да, я уже знаю, он мне сказал.

– Так, имей в виду. В армии, пока говорит старший, его никто не перебивает. А если надо что-то сказать или спросить, то обращаются: «Товарищ такой-то (по званию)! Разрешите обратиться»! И только после получения разрешения обращаешься.

Далее. Сейчас развод, после этого проводим перевыборное собрание, и твоя задача, в течение сегодняшнего дня принять все дела от Непыйвода. Смотришь полностью комплектность необходимой по реестру документации, наличие полного комплекта протоколов заседаний комитета комсомола, а их должно быть не менее двух в месяц, протоколов комсомольских собраний, этих протоколов должно быть не менее одного в месяц. Не стесняйся, пролистай за два года и посчитай. Если не хватает, то пометь, за какой период и потребуй записать. Всё понятно?

– Так точно!

– Имей в виду! Если будет не хватать, и ты его «простишь», то будешь «сам» потом всё компенсировать. Ведь после смены секретарей обязательно приедет бригадный «комсомолец» и всё проверит. Это понятно?

– Понятно!

– Как устроился на новом месте, как приняли парни?

– Всё нормально.

– Этот ответ меня удовлетворяет. Какие имеешь вопросы, пожелания?

– Товарищ капитан! Я понимаю, что вопрос, может быть, рановато задаю и не уместен по времени, но … мне можно будет вызвать свою семью сюда?

– Семья большая?

– Нет. Жена и дочка три года.

– Жена там работает?

– Работает.

– Кто по специальности?

– Химик – технолог специальность по образованию.

– Работу вряд ли найдет здесь по специальности. Я имею в виду даже город.

– Будет работать моей женой.

– Ну что же, я думаю, решим.

– Теперь всё, пойдем на развод.

Развод проходил на «плацу».

Место под плац было определено на площадке между зданием штаба с одной стороны и двух брусовых двухэтажных казарм с другой. Всё было ещё недостроенным, не отделанным и смотрелось довольно убого. А плац строиться тоже только начинал. Его заливали монолитным бетоном полосами шириной метра два с половиной и длиной метров тридцать. Во всю длину к этому времени залили одну полосу, а вторая была в зачатии.

В одну линейку со зданием штаба стояло еще одно двухэтажное брусовое здание казармы. А около плаца с его торца и рядом сбоку в стадии строительства большое железобетонное здание (решил, что это будет ангар для автомобилей, а оказалось, что столовая), брусовое одноэтажное размером со штаб с одной стороны столовой, будущая солдатская чайная -магазин. И дальше за бетонным строением было все перекопано, что-то начато, что-то заморожено, что-то двигалось, но всё – всё строилось далеко вперед, на добрых полкилометра.

Пока Андрей всё это рассматривал, утренний развод завершился, а он, к своему стыду, ничего из сказанного, не услышал кроме слов: «Вольно! Разойтись»!

Тут же засуетились офицеры вокруг солдат, командуя каким образом им рассаживаться.

Две минуты и наступила тишина полнейшая.

Командир, он же замполит части, сказал крайне короткую и совсем не зажигательную речь:

– Подошел срок окончания службы нашего комсомольского секретаря Петра Непыйвода. Ему на замену уже пришел в часть человек, старший лейтенант Соломатин Андрей Николаевич.

Кто за то, чтобы признать работу секретаря комитета комсомола нашего батальона удовлетворительной? Прошу голосовать.

Товарищ солдат! А ты там, что не голосуешь?

– Товарищ капитан, я не комсомолец.

– Как это «не комсомолец»?

– Вот так. Не вступал.

– Ты в армии? – в армии, а здесь всё единообразно. Сказано голосовать, значит голосуй. А потом разберемся.

Солдат поднял руку вверх.

– Вот так – то лучше, единогласно!

А сам, наклонившись к Непыйвода и Соломатину сказал, обоим одновременно:

– Как это так получилось, что он не комсомолец, а я этого не знаю? А тебе задача: первым делом выявить всех не членов ВЛКСМ и до конца осени всех принять!

В протокол внесли результаты голосования?

– Так точно!

– Переходим ко второму вопросу. Кто за то, чтобы освободить старшего лейтенанта Непыйвода от должности секретаря комитета комсомола части в связи с истечением его срока службы?

Вот это правильно все проголосовали. Единогласно!

И, наконец, третий вопрос собрания. Кто за то, чтобы избрать секретарем комитета комсомола батальона, старшего лейтенанта Соломатина Андрея Николаевича?

Тоже единогласно.

На этом комсомольское собрание объявляю закрытым. Всем разойтись по командам. Товарищи офицеры, командуйте своими солдатами!

Пошли команды: первая рота встать, вторая рота встать, комендантский взвод встать, хозяйственный взвод встать, взять табуреты, занести в казарму, выходить на построение.

Солдаты засуетились, забегали, выполняя команды своих командиров, а политсостав батальона направился в штаб заниматься бумажными делами: передачей дел от одного секретаря другому.

– Петя! – раздался голос капитана Овчинникова, всё передаешь, как положено. Имей в виду, я сам проверю, и пока все протоколы не будут написаны, ты никуда не уедешь, уяснил?

– Так точно, товарищ капитан. Я их сегодня же сяду писать, хоть всю ночь просижу, но завтра я их вам предоставлю.

– Вот и хорошо. Значит договорились. А ты, он ткнул пальцем сзади в спину Соломатина, сейчас зайди ко мне.

В кабинете он сразу заговорил по – существу.

– Мы с тобой политработники, а это что значит? Это значит, наша задача проводить с личным составом политико – массовую, воспитательную работу. Наши бойцы всю неделю заняты работами. Они работают на городских объектах. Первая рота на заводе ЖБК выпускает в три смены дорожную плиту, вторая рота эту плиту укладывает в виде дорог, отдыхающие смены работают в городке. Обратил внимание, что мы строимся? Вот штаб ещё недоделан, столовую строим. Солдат ведь надо кормить в человеческих условиях, там, он ткнул примерное направление, но Соломатин понял, строим медпункт, комендантское помещение с гауптвахтой не до конца отделаны. Парк техники фактически на нуле. Не можем принять необходимую технику. Надо заканчивать боксы для машин. А там баня – прачечная начата. Ты знаешь, как мы солдат моем? Не знаешь. Мы их в городскую баню раз в неделю возим, за пятнадцать километров. Это отступление для тебя, чтобы ты понял нашу и солдатскую загрузку. Поэтому, для проведения всевозможных мероприятий культурных, спортивных, собраний и тому подобное у нас имеется только воскресенье. Это наш с тобой полноценный рабочий день! А отдыхать будешь по четвергам. Вот в таком режиме мы с тобой будем жить уже со следующей недели.

Второе. Я подумал над твоим вопросом. Я не думаю, что ты прямо завтра выпишешь сюда свою семью. Поэтому поступим так. Ты сейчас заселился в комнату к парням. Они в течение ближайшего времени уезжают оба домой, а ты оставайся жить в этой комнате. Вот потом её с семьёй и займешь. Ясно?

– Так точно? А меня никто из неё «не попросит»?

– Это всё хозяйство части. Тебя селит исполняющий обязанности командира. Кто тебе отсюда выселит?

– Командир, когда вернется из отпуска.

– Наш командир человек сложный, с ним не просто служить, это правда, но на ухудшение условий проживания своего личного состава он никогда не пойдет, да и я тоже никуда не денусь, всегда помогу.

– Ну, все, иди. Принимай дела. Хорошей тебе службы!

– Спасибо, товарищ капитан!

Соломатин повернулся, как учили, через левое плечо, постарался четко приставить ногу и вышел из кабинета.

– Вот и «попёрла» служба! И часа не прошло, а я уже при должности вполне официально, принципиально решил самый важный вопрос. Жить, оказывается, и здесь можно!

Он открыл соседнюю дверь и вошел в кабинет, который теперь ему на два года станет и рабочем местом, и спальной комнатой, и проведет он здесь времени значительно больше, чем с семьей, а пока надо принимать дела.

8. ПРИЁМКА ДЕЛ

– Смотри, Андрей, никаких материальных ценностей у меня на подотчёте нет и у комитета комсомола, соответственно, так что передавать тебе нечего.

– А покажи реестр дел, которые ведутся комитетом комсомола.

– Какой – такой «реестр»?

– Ну, вот я таких в своем заводском комитете имел 54 пункта, и, каждый проверяющий, приходящий из вышестоящего органа, проверял свое направление деятельности. Так что по этому реестру у меня в сейфе стояли одноименные папочки с бумагами и этими бумагами папки должны постоянно прирастать. Если не прирастает, то, значит, по данному направлению деятельности работа не ведётся.

Пётр в ответ на эту тираду посмотрел на своего собеседника одновременно и обалдело, и уважительно, а потом перевел свой уже вопросительный взгляд на партийного руководителя.

Тот в ответ только вопросительно пожал плечами.

Пётр продолжил:

– Дело в том, что у нас нет такого длинного перечня необходимых дел, а документация, которую приходится вести – это протоколы заседаний комитета комсомола и комсомольских собраний. Вот их я до завтра напишу и тебе отдам. Это будет две тетради.

– А протоколы за предыдущие годы где? Часть ведь ни два года существует?

– Нет, конечно. Но, когда нас перебрасывали в Сибирь, а это было два года назад, то всю комсомольскую и партийную документацию от нас потребовали сдать в архив бригады. Здесь новую жизнь начинали с «чистого листа» в прямом и переносном смысле.

Секретарь парткома подтвердил все слова своего более молодого коллеги.

– Ну что? Тогда я пошел домой, и там буду писать протоколы, здесь всё равно не дадут, а ты оставайся и осваивайся.

Непыйвода ушел с тетрадями, а Соломатин остался.

– Товарищ старший лейтенант, расскажите, откуда часть переехала сюда и когда, – обратился Соломатин к Иващенко.

– Хорошо, – ответил он. Мне всё равно пришло время лекарство принимать, так что минут тридцать у меня имеется.

«Повесть о превращении передовой дорожно-строительной

бригады и её личного состава в захолустное воинское соединение»

Иващенко достал с нижнего ящика рабочего стола довольно большой пузырек с какой-то белой массой, налил её себе в столовую ложку и проглотил. После этого он прилег на плотно сдвинутые стулья и начал своё повествование.

– Наша бригада расквартирована была в Западной Украине, в Карпатах. Благодатное место, рай, созданный Богом на земле. Батальоны бригады стояли в городах Ивано-Франковск, Львов, Трускавец, Стрый, Ужгород, Долина. «Наш», конкретно, в Долине. У нас там был такой позывной и здесь тот же остался. Никто и предположить не мог, что нас вдруг отправят в Сибирь, поэтому у нас в кадрах проблем не было. Там, как таковой работы Иващенко достал с нижнего ящика рабочего стола довольно большой пузырек с какой-то густой белой массой, налил её себе в столовую ложку и нет, поэтому на вакансии прапорщиков шел жесткий отбор. А что, хорошее место! Очень приличная зарплата, бесплатное обмундирование, а живут дома, в частных домах с садами…

Я вот тоже, окончил учебу в институте… Для меня, конкретно, работа была, я по образованию агроном, закончил институт в Ужгороде, но что это за работа, за которую платят столько, что и себя невозможно содержать, а я уже семейный, двое пацанов народил. И тут меня призывают на службу в армию. Я живу так же в семье, зарплата больше двухсот рублей (у нас столько невозможно заработать), жена тоже устроилась у нас в строевую часть. Пусть не двести получает, но столько, сколько другие женщины там не зарабатывают. Мы зажили «как люди» и тогда принимаем совместное решение: остаюсь в армии на 25 лет.

И, представляешь, в один день с моими готовыми документами о постоянной службе, приходит приказ о нашей передислокации. Согласно решению Пленума ЦК КПСС, нашу бригаду переводят из Закарпатья чуть ли не в Заполярье, в Тюменскую область для строительства подъездных дорог к нефте – газоностным месторождениям и их охраны.

Мы оставляем свои насиженные места, строящиеся объекты, а ведь мы строили даже Олимпийскую дорогу из Москвы в Восточную Европу. Не всю, конечно, а наш участок был финишный: через перевал Карпат и до границы с Венгрией.

К этому времени Олимпийскую трассу завершили, олимпиада Московская ведь уже прошла, но была масса планов по связи всех городов с этой трассой, так что работы хватало. При выполнении планов нам ещё и хорошие премии платили.

И вот, одним решением, всё рухнуло, и нужно было передислоцироваться.

Приказ пришел в мае. Всё лето завершали начатые объекты, потом распродавали технику, заказывали составы и лишь осенью тронулись в путь. С собой везли самый минимум техники, таков был приказ «сверху».

Погрузились и тронулись из дома всем личным составом лишь в октябре. Это же не скорый поезд и, хотя и военный состав, но не литерный, к ноябрю притащились к Уралу. На Урале ноябрь такой, какими у нас и зимние месяцы не бывают! В конце ноября перевалили через Урал и лишь первого декабря прибыли в Тюмень. Если на «той» стороне Урала были морозы -10-15, то в Тюмени сразу получили – 30!

Можешь себе представить, мы выезжали в октябре с Карпат, там было ещё лето, а приехали в декабре и в Тюмень. Весь наш личный состав одет в летнюю форму одежды, зимняя была получена, но не выдана. Приступили к переодеванию личного состава. А он у нас был набран с Украины, Молдавии, Кавказа. Как им привыкнуть к таким морозам? Появились хитрецы – мародеры. Кто-нибудь из солдат разуется и заснет, а просыпается – портянок нет! Кто украл? Кто – то свой, но ведь не найти вора.

Несколько дней простояли на станции «Тюмень» пока переодевали личный состав.

За это время скупые запасы топлива в вагонах закончились, на станции нам никто дополнительно не выдал. Вагоны разморозили, грелись личным теплом, а когда тронулись в путь, то в первую ночь от мороза лопнули трубы в вагоне и та вода, что была ещё не замерзшая, потекла из них и намерзла сосульками и сталагмитами. Народ, чтобы не окоченеть, пили водку и так засыпали. Наш прапорщик Коваль, пока спал, его прическа примёрзла к лавке, утром подняться не может, орёт благим матом, на помощь зовёт. Все вокруг не знают, плакать или смеяться. Кое – как его оттаяли и отлепили от лавки.

Пятого декабря состав прибыл в Сургут. На улице – 55!!!

На платформу вышел командир бригады и дает команду: «К вагонам»!

У вагонов с трудом открыли двери (они просто примерзли к притворам). Первый солдат, который стоял у дверей и хотел выйти, глотнул уличного воздуха и упал из вагона на платформу. Его оттащили на вокзал и вызвали «скорую». Оказалось, обморожение легких, еле спасли. Лишь к весне выздоровел.

Весь день разгружались, ночь провели на вокзале, а ты видел этот вокзал? – весь дырявый, светится насквозь. Он поменял свою позу на стульях.

– Деревянный? Видел.

– Это я принимаю альмагель. Его при язвах прописывают и после резекции желудка. Надо принимать и лежать, меняя позы, чтобы лекарство обволокло всю внутреннюю поверхность желудка.

Так вот, солдаты даже о «самоходе» не помышляли. На платформе развернули полевую кухню и к ночи сумели накормить полу – варёной перловой кашей, смешанной с рыбными консервами.

Утром нас «вытолкали» из вокзала и отправили к месту дислокации, это тот городок, где ты сейчас поселился. Правда, городка не было. Были палатки. Привезли нас туда, выгрузили, а там снега по пояс. Чтобы палатки поставить, снег даже не убирали, а просто обтаптывали.

За два дня сумели установить палатки на весь личный состав. Постепенно раздобыли буржуйки дополнительно к комплектным, нашли топливо и договорились о постоянной доставке. Кое – как быт наладили. Приступили к строительству своего постоянного городка, а именно, этого.

Утром солдаты поднимаются, а умыться негде и нечем, у всех тела от холода застывшие так, что не шевелятся. Комбат сам весь строй заставлял по утрам зарядку делать. Так, после зарядки, в самом деле начинали двигаться.

Чтобы утром солдат накормить, всю ночь стояла вахта и топила полевую кухню. Так еда получалась, когда нормальная, когда недоваренная, когда переваренная, а то и подгоревшая. Здесь не было разделений солдатская еда или офицерская. Все питались с одного котла.

После завтрака – строем на работу на эту площадку.

А здесь нам лишь территорию определили, а на ней девственный лес стоял и больше ничего.

Лес валили бензопилами и вручную, устроили у себя пилораму. Прямо на месте пилили из сваленного леса брус, плахи, доски. Что-то отдавали на обмен за половую рейку и вагонку.

Потом нашли копёр. Он нам забил свайное поле под первую казарму ещё зимой. Сразу начали строительство.

Этот же самый брус пустили на строительство, а он мокрый, мороженный. Балки такие тяжеленные, что краном не поднять, а мы всё на руках.

Вот однажды и я впрягся. Поднять не можем, все кряхтят, матерятся друг на друга, а до пояса не можем вытянуть. Тогда я подлез под балку и, упёршись спиной в нее, стал толкать брус вверх. Да не рассчитал возможности своего организма.

Резкая боль пронзила всё мое тело. Словно пуля прошла насквозь, перебуробив мои внутренности. Я упал без сознания, и как меня вытаскивали из-под бруса, как отправляли в городок, совершенно не помню. Очнулся в палатке вечером. Вокруг офицеры, ужинают. Увидели, что я пришел в себя, стали мне предлагать ужин. А я лежу, и пошевелиться не могу, такая дикая боль внутри меня! Ни есть, ни пить нет сил! Спрашиваю:

– А что меня в больницу не отправили?

А мне отвечают:

– С «Мостоотряда» позвонили в город, а там ответили, что «Мостоотряд» обслуживает сельская районная скорая помощь, позвонили туда, а там говорят, что всё занесло снегом и они к нам проехать не могут. А у нас свой транспорт лишь ГАЗ -66 бортовой. Он по такому снегу точно не пройдет, а тут ещё метель на четыре дня. Все что-то делают, а я пошевелиться не в состоянии, ни ем, ни пью. Только чувствую, что всё хуже становится. Тут комбат со скандалом вырвал в бригаде вахтовый «Урал». Этот черт проходит по любому бездорожью. Так меня на этом «Урале» отправили в городскую больницу.

Как ехал – помню обрывками. На каждой кочке думал:

– Всё! Сейчас помру!

Ничего, довезли.

Так же обрывочно помню, что меня помыли, на каталке привезли (это я сейчас понимаю, что в операционную, а тогда ничего не понимал), сложили меня дугой, поставив на колени лицом вниз, и через поясницу воткнули длинную – предлинную иглу. Здесь мои восприятия обрываются полностью.

Сколько прошло времени я не знаю, как прошла операция никто не говорит. Лежу в очень тёмном просторном помещении, с потолка светит, но почти не освещает маленькая жёлтая лампа. Сам лежу на каталке. Верх у неё металлический, я полностью голый, как святой в Раю. Зато замерз, страшно. Хотя бы, думаю, простынкой накрыли, а то весь голый и в таком холоде! Зуб на зуб не попадает.

Что за палата, думаю? Гляжу в одну сторону: справа пара человек таких же лежит, только спят, слева тоже трое лежат и молчат. Я попытался окликнуть их – тишина, никто не отвечает. Я не удивился. Ведь голос у меня был такой, что я сам его еле услышал.

Вспомнил, что со мной произошло и, что меня привезли в больницу на операцию. Слегка пошевелился – вроде боль ушла. Осталась, конечно, ещё, но вполне «терпимая», а ещё снаружи больнее, чем внутри. Посмотреть не смог, а рукой пощупал – шов от грудины до самого паха. То есть меня потрошили, как освежёванного поросенка… И дикая жажда! Пить хочется, кажется, всё отдал бы за глоток воды. А отдавать, как раз и нечего. Я – то голый!

Иващенко в очередной раз перевернулся и оказался к слушателю спиной.

– Извини, Андрей, что спиной отвернулся. Это последнее положение, в котором мне надо полежать. Можно я продолжу?

– Конечно, товарищ старший лейтенант.

Так вот. Превозмогая боль и неудобства, я всё же сумел сползти с каталки, и, потихоньку, придерживаясь за стенку, добрался до двери. Дверь в палату была совсем уж необычная: большая металлическая, толстая, как в сейфе и ещё с маховиком снаружи. Правда сама дверь оказалась не запертой, а приоткрытой. Я зацепился с усилием, которое сумел себе позволить, за край двери, и ещё немного её приоткрыл, выглянул в коридор. Картина меня совсем уж удивила: темный, почти неосвещённый длинный коридор без окон и в коридоре никого нет, даже дежурной сестры.

Думаю, с моей громкостью голоса ни до кого не докричишься, надо ждать, когда кто-нибудь пройдет.

Дождался. Слышу чьи – то шаги. Выглянуть я не могу, голый весь. Вот, когда шаги приблизились совсем, я обратился:

– Товарищ доктор! Мне бы хоть простынку, если можно, и пить сильно хочется, аж все кишки присохли.

Вместо ответа я услышал вскрик «Ой!» и быстро удаляющиеся шаги.

Минут через пять – восемь вошёл врач, который мне кого – то смутно напоминал.

Стоять к этому времени я уже устал и поэтому присел на край своей каталки.

Реакция врача была такая:

– Ну, ни хрена себе! Он уже сидит! Ты что это сидишь? Тебе только лежать надо, а то все швы разойдутся! Лежать немедленно! – и он аккуратно уложил меня на место. А потом, обращаясь к другим, пришедшим с ним вместе, сказал:

– Раз сам очнулся, значит, теперь выживет! Везите его в реанимацию.

– А где я сейчас?

– Где-где… В операционной!

– Доктор, пить страшно хочется. Можно мне воды.

Вместо ответа он повернулся к сестре и жестко сказал:

– Воды ему не давать! Через сутки полстакана воды на сутки, слышишь? – это уже мне. Эти полстакана можешь за раз выпить, а можешь ваткой губы смачивать. Выбирать тебе. Лучше смачивай, так протянешь до следующей порции. А потом посмотрим.

Через два месяца этот врач меня выписал. На прощание рассказал, что у меня была прободная язва желудка, и меня необходимо было немедленно оперировать, поскольку перитонит развиваться начинает почти моментально. А меня привезли на пятые сутки. Так меня спасло то, что был страшный холод, и я ничего не ел и не пил. А очнулся я, ты, наверное, уже и сам догадался, в морге. О моей смерти даже сообщить успели в часть. Вот такая моя личная история во всей истории нашего батальона.

Моя «смерть» помогла немного всем. Сразу нашлись средства и возможности, чтобы поставить нам несколько балков, щитовую казарму, которая сейчас у нас является общежитием, срубили небольшую баню, оборудовали, пусть и не теплую, но закрытую от ветра солдатскую столовую и отдельно офицерскую.

На строительстве городка тоже хорошо продвинулись.

Теперь нам регулярно выделяли кран, и строительство быстро стало продвигаться: подвели под отделку первую казарму, начали строить вторую, забили сваи под штаб. Это нам дало возможность уже следующую зиму зимовать солдатам в тепле.

Сейчас городокты сам увидишь. Уже достаточно цивилизованно живём, хотя еще работ «непочатый край».

Если бы занимались только своим благоустройством, уже бы всё завершилось. Но нам уже на второй год поставили задачу, для которой мы сюда были направлены: строительство дорог. Городок строим лишь в свободное время, но ничего, построим!

Рассказ партийного секретаря новичка части, конечно, потряс.

До какой степени верхние военные начальники, пользуясь требованиями армейского Устава, способны измываться над людьми. И ведь это не времена Гражданской войны, где была полная нехватка жилья, продуктов, медобслуживания, топлива… Короче, всего необходимого для человека. Сейчас всё есть! Лишь организуй всё правильно. И люди будут целы и невредимы, и задачи ими выполнены, только не создавайте искусственных трудностей своему личному составу.

– Андрей! Пришло время обеденного перерыва. Он у нас с 13-00 до 15 -00. Два часа. Пошли вместе, я домой, я живу рядом с твоим общежитием, в бочке. Тебя провожу до места, там, в столовой пообедаешь, а обратно, как захочешь: можем так же вместе, можешь с парнями, которые пойдут в часть.

9. ЭКСКУРСИЯ ПО ЧАСТИ. ЗНАКОМСТО С ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ

После обеда Соломатин вновь встретил Иващенко, и они вместе пошли в часть.

– Я тебе сейчас покажу дорогу, которая короче автомобильной раза в два. Если по «автомобильной» идти пешком, то в пути будешь минут сорок, а через лес порядка двадцати минут.

Они вышли со двора и пересекли шоссе.

– Вот тропа, не очень приметная. По ней редко ходят, так что ты самостоятельно не рискуй ходить, пока толком не запомнишь путь. Видишь, подход почти незаметен, правда дальше идет накатанная дорога, но не до конца, она прямо уходит, а нам надо будет отклоняться вправо. Этой дорогой до строительства асфальтированной трассы гоняли грузовики: «Татры» чешские, в основном, а ещё КрАЗы наши. КрАЗы по сравнению с «Татрами» жуткие машины: тяжелые в управлении, на руле никакого усилителя, в кабине холодно, как на улице. А в «чешских» удобство, комфорт, тепло. Один лишь недостаток. Они горят, как порох. У них печка стоит бензиновая и в сильные холода её включают на всю мощь, она перегревается и вспыхивает, только успевай выскакивать наружу! Сейчас их за лето по убирали, а ещё зимой стояло с десяток только на этой дороге, и ещё на обочине асфальтированной дороги.

– А что они здесь возят, эти тяжеловозы?

– Да здесь грузовой порт, вот они и возят оттуда.

– Здесь? Грузовой порт?

– Нет! Я не совсем правильно выразился. Здесь около Сургута километров на 15 в одну и другую его стороны – это всё так называемый «грузовой порт». Баржу к берегу подтолкнули и здесь же разгружают. Сейчас уже как- то устоялось, где и что сваливают с барж. Вот здесь, около нас – гравий. Этот гравий машины и возят на стройки города, на бетонные заводы, на отсыпку полотна автодороги. Куда надо, туда и везут. Кстати, имей в виду, они все едут в город. Так что, если надо уехать в город, а автобуса долго нет, то выходишь на трассу, и первый водитель сразу сам остановится, особенно зимой. Они здесь вначале человека посадят в машину, а потом спрашивают: «Куда ехать»? Привыкли так все, ничего не поделаешь! Суровый климат приучил. Так вот эти жесткие на вид мужики, которые сюда все приехали за «длинным рублем», никогда на дороге человека не оставят, довезут и денег не возьмут, а предложишь – обидятся. С ними даже женщины не боятся ездить. Не было случая, чтобы хотя бы одну обидели! Вот, что значит Север!

А ты на обеде в комнату заходил?

– Заходил.

– И что там? Петр протоколы пишет?

– Пишет, торопится. Говорит, что завтра всё мне отдаст. Сильно домой рвется… Как я его понимаю!

– А ты как в армию попал, по своему желанию или как?

«Повесть о том, как попадают в армию»

– По своей глупости, я бы сказал. Ответственность у меня гражданская сработала не вовремя. Нет, ты меня правильно пойми. Я, никакой не «уклонист», в принципе, не против служить в армии, считаю, что это дело серьёзное и является обязанностью каждого. Но про меня в военкомате забыли и долгое время не беспокоили, со времени, когда я только устроился на завод. А «забыли» знаешь почему? Мне потом девушка, которая там работает, сказала, что в ящике каталога, где хранятся личные учетные карточки офицеров запаса, моя каким-то образом упала на самое дно, а все остальные стояли на ней. И фиг бы меня кто вспомнил и поднял карточку, если бы я сам об этом не побеспокоился.

У военкоматов в нашем городе манера работы с людьми такова: чуть что не так – сразу штраф. Вот были студентами. Живем в одном и том же общежитии, но каждый год селят в разные комнаты. А ЭТИ сразу по осени вызывают на сверку документов и, если таковое обнаруживают, а обнаруживают у всех, почти на сто процентов, выписывают штраф 10 рублей. У них, в учетной карточке, видите – ли, записана совсем другая комната. А то, что в общежитии повестки раскладывают со всей корреспонденцией по «кормушкам», и никто по комнатам не разносит, для них не аргумент. Так вот с тех пор, как я начал работать, у меня произошла масса изменений: сменил адрес проживания, родилась дочь, сменил должность и место работы, партийность… Короче, думаю: «Вот вызовет военкомат на сверку, а у меня всё поменялось. Конечно, десять рублей штрафа совсем не смертельно для бюджета, хотя и неприятно. А главное начнут воспитывать, мол, член партии, а туда же, нарушаешь! Неловко как-то».

Пошел в военкомат.

Там девушка – работница стола учета офицеров запаса спрашивает:

– С чем пришел?

– Сверку документов сделать, – говорю.

Она спрашивает у меня: «Вашу повестку!»

– Я говорю: «Нет повестки, я сам пришел».

Так она чуть из своего окна не выпала, так высунулась посмотреть на меня.

– Я, говорит, первый раз в жизни вижу такого дурака, который бы сам пришел в военкомат, без повестки!

И принялась искать «мою» каточку учета. Вот, когда нашла, то она и сказала мне, что эту карточку вряд ли когда-нибудь сумели бы найти.

Начали сверку. А там что ни пункт – всё новая информация. И, когда дошли до места работы, из двери совмещенного кабинета выходит капитан, такой рыжий весь, в конопатках и радостно эдак спрашивает: «Это кто здесь работает комсомольским секретарем на заводе, ты, что ли»?

– Да, отвечаю, я.

– В армии не служил?

– Нет, не служил, – отвечаю.

– Будешь служить, – радостно констатировал рыжий.

– Да я не рвусь.

– А я сказал, что будешь, уже строго отрезал капитан. В армии, понимаешь, политработников не хватает, а он до сих пор «на свободе» болтается. Тебе сколько лет?

– 27 уже исполнилось, двадцать восьмой идет.

– Возраст «самое то!» для офицера.

– Вот тебе, – он выписал какие-то бумажки и передал мне в руки, две повестки. По одной тебе необходимо будет пройти медосмотр. Дата и адрес указаны. После этого придешь ко мне без повестки, понятно?

– Понятно, не дурак.

– Вторая повестка тебе на переподготовку. Там указаны две даты, когда ты должен будешь съездить в войска. Место сбора – дом культуры политехнического института, время указано. Уже после этих двух поездок он меня вновь вызвал, забрал эту повестку и выписал другую, по которой я два раза в месяц по субботам с начала декабря и до конца весны постоянно туда же ездил, только будучи приписанным к определенному месту. Ещё он меня предупредил: «Обязательно сходи в отпуск до лета».

Да только кто меня отпустит в отпуск под таким предлогом, поверив на слово, что меня в армию призывают.

                   * * *

– Андрей! Ты дорогу запоминаешь?

– Стараюсь, только я плохо ориентируюсь в лесу, с первого раза не запомню.

– Это понятно, я с этого начал наш путь. Вот смотри: три лиственницы и небольшое озерцо, точнее болотце. Дорога идет как бы слева от него и далее прямо, а нам здесь надо вправо податься. Здесь тоже тропа не очень натоптана. Но виднее, чем вначале пути.

Собеседники свернули вправо и меньше чем через пять минут оказались на территории части, минуя всякие КПП, да здесь и забора – то совсем не было.

– Мы сейчас зайдем в штаб, представимся замполиту и с его разрешения я тебе устрою экскурсию по части. Ты же должен знать, что у нас, где расположено.

Спрашивать разрешения даже не пришлось, поскольку в здании штаба они столкнулись с замполитом и тот сам приказал партийному секретарю ознакомить новичка с частью и её задачами.

Они на минутку задержались в здании штаба и Иващенко, указывая направление рукой показал: в этом крыле в самом конце кабинет командира батальона. Командир у нас майор Ганс. Напротив – дверь кабинета начальника штаба. Возглавляет его капитан Барабаш. В его подчинении строевая часть и секретная часть, которую возглавляет старший лейтенант Круг, хороший парень, умный, честный, справедливый, очень ответственный. Кстати, член комитета комсомола.

Поскольку о двух предыдущих ничего подобного партийный секретарь не сказал, Соломатин сделал нерадостные для себя выводы.

– Это двери кабинетов главного бухгалтера и начальника финансовой части. Главбуха у нас уже давно нет, и эти две работы ведет одни человек. Кстати, ему уже пришло время от нас уходить и он только ожидает приказа.

– А как это: главбуха нет, начфин уйдет и, что потом будет?

– А ничего не будет, пришлют кого-нибудь на замену.

– Далее наше крыло. Здесь ты уже знаешь, наш с тобой кабинет, далее замполит, в самом конце телефонная станция. По той стороне кабинеты главного инженера и технического отдела, зам. командира по тылу, зам. командира по технике. Здесь всё, пошли на улицу.

И Иващенко повел своего провожатого вначале в расположение второй роты, познакомил с командиром, лейтенантом Чуб Анатолием, показал спальное, бытовое помещение роты, Ленинскую комнату, санузел, каптёрку, там познакомил со старшиной роты прапорщиком Суховым.

Выйдя на улицу, они прошли ко второму подъезду казармы и поднялись на второй этаж.

– Сейчас это наш клуб, – сказал торжественно Иващенко и широко раскрыл входную дверь.

В это время над дверью раздался сильный удар чего-то в стену и на пол посыпались деревянные обломки, как оказалось, табурета.

Сбивая с ног пришедших, им навстречу пулей вылетел солдат, и бегом устремился вниз по лестнице, по которой двое пришедших только лишь поднялись. Парторг растерялся, а Соломатин, недолго думая, развернулся и устремился вслед убегавшему, но тут же остановился, поскольку услышал истошный человеческий крик:

– ПустЫ старшЫй лЭйтЭнант, я его всё равно догоню и зарЭжу! – голос был грубый, с хрипотцой и с сильным кавказским акцентом, пустЫ, старлЭй, я сказал, что зарЭжу его, суку, значит зарЭжу!

И, далее, видя бесполезность своих усилий, он вдогонку убегающему крикнул:

– СЭВоднА, гад, ныкайся по всЭму городку, иначЭ тЭбЭ конЭц!

– Отставить!!! Громко крикнул партийный секретарь, в чем дело, что у вас стряслось? Вас же, как лучших друзей поставили вдвоем на дембельский аккорд, клуб отделывать, а вы принялись убивать друг друга!

Всё, Шато, успокоился? Теперь говори.

– РазрЭшЫтЭ закурЫть, товарЫщ старшЫй лЭйтЭнант?

– Кури и говори.

– Да, Што там говорЫть. РаботалЫ вмЭстЭ, хАрАшо работалЫ, много и быстро сдЭлалЫ, но вот Гуцул оказался плохЫм чЭлАвЭком.

– Почему гуцул?

– Да это фамЫлЫя у нЭго такОЙ.

– Почему сейчас плохой человек оказался, а раньше был хороший?

– РаншЭ мы рАдом работал, но нЭ вмест и, он, кАгда матЭрылс, то нЭ про мЭня. А тут краска пролЫл – мой мам …бал, кЫсточка сасох-мой мам …бал… Я Эму говорУ: «Слушай, э-э, не тронь мой мам, свой мам трогай, плох будЭт!» НЭ повЭрЫл. Я говрЫт Эму ЭШо такой скажЭшь про мой мам, зарЭжу! А он на табурЭт встал и чУт с нЭго не упал. ОпАт мой мам …бал! Вот этот тубурЭт я в нЭго и кЫнул.

– Шато, я всё понял! Ты успокойся и не принимай его слова на свой счет. Это просто присказка такая у него. Да, плохая присказка, сквернословная, согласен с тобой. Но она совершенно не относится ни к тебе, ни к твоей маме, поверь. Такие выражения надо искоренять из речи, тем более молодых ребят, но у него уже прижилась. И то, что он такое говорит, хотя и вслух, он относит к себе и это, скорее выражает досаду за какую-нибудь неудачу, но уж никак не то, что ты думаешь. Понял, Шато?

– ПонАл я таврЫш саршЫй лЭйтЭнант. Толко ты Эму скажЫ, ШтобЫ он прЫ мнЭ так Нэ говорЫл нЫкогда.

– Обязательно скажу, Шато! Работать будешь с ним продолжать?

– Да, буду, пуст нЭ боитсА.

– Тогда покажи нам, как у вас получается.

Шато провел, показал, как они выделили часть помещения и сделали там будку для кинопроектора, как отделали оргалитом стены и как «отбили» панели внизу. После чего все пошли на выход.

На улице, у подъезда на второй этаж сидел Гуцул, напарник грузина и курил.

Шато подсел к нему и тоже закурил, а два секретаря пошли дальше по территории.

Экскурсия была однообразной, скучной, даже для экскурсовода и оживился он по-настоящему лишь, когда подошли к строящейся теплице.

– А это мой объект, – гордо заявил он.

– В смысле, «твой»?

– Ну, у нас каждый офицер ведет какой-либо объект, нужный для части: кто боксы гаража, кто дежурку там же. Начальник штаба – строительство штаба, зам. по тылу – строительство солдатской столовой, командир хозвзвода – строительство ледника, командир комендантского – отделывает караульное помещение и т.д. Я вот взял себе теплицу. Её в первоначальном проекте нет, но я уговорил комбата, и он дал добро. Представляешь себе, здесь, на Севере, в воинской части солдаты зимой получают свежие огурцы!

Он немного многозначительно помолчал, а потом спрашивает:

– Вот, скажи, Андрей, у тебя высшее образование?

– Да, политехнический институт закончил.

– Вот. Здесь у нас все офицеры с высшим образованием, а ученый среди вас всех я один!

– А все остальные неучи, так что ли надо понимать?

– Нет. Вот у тебя в дипломе что написано?

– Инженер – механик по такой – то специальности, а что? Специальность назвать?

– Нет не надо, потом скажешь. Вот так примерно у всех написано в дипломе и только у меня написано «ученый». Я закончил сельскохозяйственный институт и в дипломе написано «ученый-агроном».

– Весело, ничего не скажешь.

– Мы сейчас пойдем в самый конец нашей обширной территории, где находится автомобильный парк, а ещё дальше строим баню – прачечную и там же стоит наш свинарник. Идти далеко, так что ты до расскажи, как ты в армию попал.

– Что там рассказывать, почти всё я уже изложил. Осталось последнее.

«Повесть о том, как попадают в армию (окончание)»

– Примерно в конце апреля меня пригласил рыжий капитан в воен -

комат и сказал, что документы на меня уже готовы. Теперь осталось дождаться приказа Министра обороны о призыве, поэтому ты время не тяни, а сходи в отпуск обязательно.

Я пришел в партком завода и рассказал о разговоре парторгу, надавил на то, что мне надо в отпуск. Женщина, у нас была секретарём женщина, ласково так (явно подумала, что я просто хочу отлынить в период сильного «напряга»: шла подготовка к первомайской демонстрации, впереди маячила отчетно-перевыборная компания), говорит: «Я тебя понимаю. Но как я тебя отпущу в отпуск? Здесь море работы. Я что, одна должна всё это делать? Нет. Никакого отпуска».

– Нет, значит, нет. Я продолжаю работать май, июнь, июль начался. Всё как обычно. И тут в пятницу, в девять утра мне звонят по телефону из военкомата и говорят, чтобы я немедленно к ним явился.

Я приезжаю, и мне вручают повестку на увольнение, предписание явиться в Политотдел округа 21 июля, в понедельник и проездные документы. А сегодня пятница 18 июля. Я с этой бумагой приехал на завод и сразу в партком, к секретарю. Она посмотрела и говорит: «Надо бы тебе торжественные проводы устроить. Давай в следующую пятницу, это значит, Иван Иванович, 25 июля будет, понимаешь! Ты же у нас два года секретарем отработал, на неплохом счету был в районе и городе».

– Спасибо, говорю, за предложение, только вы не посмотрели дату. Я сегодня обязан уволиться, а в понедельник прибыть в штаб округа. У меня уже проездные документы до Н-ска на руках. Так что спасибо вам за мой отпуск. Вот мое заявление об увольнении с завода, а мне ещё надо в горкоме комсомола уволиться.

С увольнением все прошло очень удачно. В течении дня я всё успел и в горкоме, и на заводе, получил увольнительные, а дома – то ещё никто ничего не знает. Там ситуация такая: в субботу, 19 июля мы с женой приглашены в ресторан на свадьбу родственника, 20 июля у жены день рождения и тут от меня ей ко всем этим праздникам такой подарок!

Я молчал и ничего не говорил в пятницу вечером. Весь день в субботу, в день рождения жены, в воскресенье, и лишь вечером, когда уже она сама увидела, что все выходные я прожил без настроения, спросила: «В чем дело? Что случилось у тебя?». Я говорю: «Случилось не у меня, а у нас. Я завтра уезжаю в армию на два года. С завода уже уволился, вот документы». Жена у меня человек сильный. Даже не заплакала при мне. Одно сумел пообещать: «При первой возможности я её и дочку сюда выпишу». На том и расстались. Теперь замполит сказал, что возможность жить с семьей у меня появится, когда ребята предыдущего призыва уволятся. Буду ожидать.

                  * * *

За длинным разговором офицеры прошли территорию батальона до конца. Завершалась она такими же начатыми, но ещё далеко не завершенными объектами. Самый большой из них – кирпичный гараж. Он больше походил на развалившееся строение, чем на строящееся. Длинный фундамент был залит полностью, а затем по ниспадающие шли: первый бокс, где стоял УАЗик командира, был под крышей и с закрывающимися воротами. Следующий бокс имел три готовые стены, крышу и ворота. Внутри стояла грузовая небольшая машина, вроде бортовой ГАЗ, как потом узнал Соломатин – это была «хозяйка», то есть машина Хозвзвода. На ней подвозили в часть продукты. Простенок, отделяющий этот бокс от соседнего, был еще не достроен. Потом шли с крышей, но без ворот, потом без ворот и без крыши, далее только поднятые на разную высоту стены и, наконец, несколько будущих боксов имели лишь фундамент.

Банно – прачечный комбинат представлял собой только каркас длинного брусового здания под крышей. А вот батальонный свинарник Соломатина сильно заинтересовал. Это тоже было деревянное здание из круглых бревен. Но, если всегда кругляк укладывают горизонтально один на другой с соответствующими врезками бревен для увеличения толщины стыка, да и брёвна чем толще – тем лучше. Однако здесь при строительстве использовали очень тонкие бревна. Такие обычно вырастают на заболоченных местах. Растет дерево не очень быстро в течении лет пяти – шести, вырастает метров шесть –семь при очень тонком стволе, и вдруг засыхает. А потом вдоль болота стоят эдакие пики сухостойные.

Вот примерно из такого «кругляка» и был построен свинарник. Стволы устанавливали поочередно комлем вверх – комлем вниз, связывались в стену они тремя прожилинами: верхней, средней и нижней. Самый низ стены был обвален землей, поэтому на каком фундаменте «зиждится сие строение» было непонятно.

– Товарищ старший лейтенант! Так в этом свинарники свиньи зимой живут как военнопленные в концлагере! – воскликнул Соломатин.

– С чего ты взял?

– Так в нем же холодина должна быть, такими стенами тепла не удержать.

– Зря ты так думаешь! В свинарнике тепло.

– А с чего там тепло? Там разве центральное отопление подведено?

– Никакого отопления не подведено. Свиньи греются живым теплом.

– А, понял. Свиньи там в салки играют и этим греются… или нет, костры разводят да, угадал?

Партийный руководитель услышал в голосе своего начинающего коллеги жесткий сарказм, а вот юмор его не оценил, поэтому ничего не ответил и они уже, совершенно молча, вернулись в штаб.

Между тем замполит, исполняющий обязанности командира части, куда- то спешил, поэтому в шесть часов провел вечерний развод и уехал, всех распустив отдыхать.

Первый день в армии отслужил. Лиха беда начало, осталось всего ничего!

10. ПЕРВЫЙ ВЫХОДНОЙ – ПОСЛЕДНИЙ ВЫХОДНОЙ

Непыйвода просидел за писаниной весь день и добрую часть ночи, но свое обещание выполнил – принёс две полностью исписанные общие тетради по 96 листов. Они были совершенно одинаковые, чистенькие, без помарок и их легко было спутать. Отличали их только подписи, гласящие, что одна с протоколами комсомольских собраний, другая с протоколами заседаний комитета комсомола.

Судя по виду тетрадей, в них в течении двух лет никто ничего не писал, но внимательно их осмотрев уже после Соломатина, замполит поинтересовался:

– Все протоколы? Как полагается одно собрание в месяц и два заседания комитета комсомола?

– Так точно, товарищ капитан, я просчитал все месяцы, – ответил Соломатин.

– Так, значит, отпускаем Непыйвода домой?

– Отпускаем, товарищ капитан.

– Я пролистывать, и просчитывать не буду, но имей в виду, если чего не будет хватать, спрошу уже с тебя, ты будешь дописывать. Это понятно?

– Так точно, понятно!

– А на будущее запомни следующее. В армии так: провёл мероприятие – запиши, не провёл – запиши трижды!

– Это как нужно понимать?

– А так, что тебе вряд ли удастся проводить всё, что ты хотел бы провести и занёс в свой план работы. Других дел невпроворот. Поэтому, если удаётся провести то, что запланировал, это необходимо записать, но ты об этом мероприятии вряд ли забудешь. А вот когда мероприятие запланировано, но не смог провести, то надо о нём записать и в протоколе заседания комитета, и в протоколе собрания, и в папку подшить план проведения этого мероприятия, тогда сам о нём будешь помнить, как о проведенном. Ясно?

– Ясно, но странно.

– Ничего, всё поймешь и усвоишь со временем. А ты, Петя, прежде чем получать обходной, собери в последний раз заседание комитета комсомола, познакомь поближе членов комитета с новым секретарем, ну и мы с Иващенко поприсутствуем. Да! И пригласи начальника клуба, тоже надо познакомиться.

Это было в самом деле последнее действие увольняемого, и через день он уехал домой, а дальше Соломатин начал втягиваться в военную жизнь.

Провожали своего товарища с огромной завистью и такой же тоской два его земляка. Оба они служили взводными в ротах и проживали один во Львове, другой в Ивано-Франковске. Их очередь пришла лишь через три недели.

Народ увольнялся и уезжал, а вместо них никто не приходил, и Соломатину стало совсем грустно. Неужели он один такой невезучий, что «попался на крючок» для службы в этом батальоне.

Первую и следом вторую неделю Андрей послужил без выходного дня, на третьей недели он обратился к замполиту с вопросом:

– Товарищ капитан. У меня, в самом деле, выходной день в четверг?

– Я же тебе сказал об этом ещё при ознакомлении.

–Так я могу завтра отдыхать?

– А завтра четверг?

– Четверг.

– Тогда можешь.

К этому выходному Андрей уже в своей комнате остался жить один. Оба соседа – двухгодичника уволились на «гражданку», и он имел возможность отоспаться, как давно не отсыпался.

Но черт бы побрал, уже ставший привычкой, ранний подъем.

Всё общежитие поднялось как всегда и пошло в часть. Вместе со всеми проснулся и он, больше заснуть, никак не получалось. Андрей неспешно поднялся, привел себя в порядок и пошел в столовую завтракать. Он думал, что будет один, но там оказался прапорщик Фатафутдинов, одетый совсем по – домашнему. За разговором Андрей понял, что Фатафутдинов ездил в командировку в Тюмень на согласование проекта, он был работником технического отдела, и поэтому ему сегодня полагался выходной.

– По – видимому, из всех наших, только мы сегодня отдыхаем, – начал он издалека.

– Я не знаю, возможно, что так и есть.

– Чем планируешь заняться?

– А чем я могу заняться? У меня даже книги нет, чтобы почитать, а от ребят остались несколько номеров журнала «Коммунист вооруженных сил», а в нём читать совершенно нечего!

– В город тоже не собираешься?

– Причин нет, а просто болтаться по городу я не умею.

– Вот и хорошо! У меня предложение. Давай выпьем.

– Да у меня ничего нет выпить. Да, честно говоря, я не знаю, где это можно приобрести. И последнее, я, уезжая из дома, взял с собой денег самый минимум. Они уже почти закончились, а когда здесь получу, ещё не знаю.

– Получаем мы всегда пятого числа. Почему тебе ещё не заплатили, ты поинтересуйся сам. А на счет всего остального можешь не беспокоиться. У меня всё имеется. Вот только сейчас у бойцов возьмём «закусона» из столовой и всё готово.

Прапорщику, как лицу со стажем, это труда не составило и прямо из столовой они вдвоем пришли в комнату к Соломатину.

– Секунду, – сказал Фатафутдинов и шмыгнул за дверь. Минуты не прошло, как он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.

Андрей в своё время поставил на стол два стакана и чинно сел.

– Ну что ты сидишь, открывай бутылку, – подал голос татарин.

– Что это я буду открывать? Бутылка – то твоя!

– Не-не, не церемонься. Открывай. Я никогда бутылки не открываю.

Андрей взял бутылку в руки и открыл её. Потом поставил на стол и снова чинно уселся.

– Ты что сидишь, разливай!

– Ну, так твоя же бутылка, ты и разливать должен.

– Не-не, разливай. Я никогда не разливаю.

– Но я же не знаю по сколько наливать. Вот мне грамм 50 для разгона достаточно.

– А мне всё едино. 50, значит 50. Наливай!

Разлил. Взял свой стакан в руку и протянул в сторону соседа, чтобы чокнуться. При этом произнёс: «За знакомство!»

Фатафутдинов при этом резко отдернул руку назад, не давая стаканам соприкоснуться.

Слегка ошалевшего от этого Андрея он привел в нормальное состояние снова своим «не-не».

– Не-не, за знакомство я согласен, только я никогда не чокаюсь.

Да! Такого партнёра по выпивке у Андрея никогда не было. Что же теперь дальше делать, он и не знал.

Зато знал Фатафутдинов.

Он командует Андрею: «Пей первым!»

Андрей поднял стакан и приблизил его ко рту. Он никогда не умел пить водку одним большим глотком. Он пил небольшими глотками, но беспрерывно, поэтому на поглощение водки уходило несколько секунд.

Прапорщик же, по всей видимости, привык только к тем, кто водку просто выливает внутрь своего организма, потому следом за Андреем поднял свой стакан и, далеко запрокинув голову, влил содержимое стакана себе в глотку. Обратная реакция была моментальной: издав всем своим организмом некий нутряной звук, примерно такой: «Бы-р-гы-ы», он дико сотрясся, нагнулся вперед и в руках у него был снова полный стакан водки, слегка мутноватый. Прапорщик громко икнул, его снова передёрнуло и, вновь задрав голову, он влил новое содержимое стакана в себя. Тот час всё повторилось в точности, как по нотам, вот только содержимое стакана стало ещё мутнее.

От всего происходящего Андрей не смог допить содержимое своей тары и еле сдерживал внутри себя всё то, что туда попало.

Напарник по выпивке в третий раз захлестнул в себя содержимое стакана, дико передёрнулся, смял в комок, как тетрадный лист, свою физиономию, икнул несколько раз и затих, покрывшись огромными градинами пота.

С трудом отдышавшись, он сделал громкий выдох из себя, как бывает после сразу выпитого, и примерно в таком же стиле сказал:

– Эх! Хорошо пошла!       Всё это время Андрей сидел напротив, ни жив, ни мертв. Его мутило, проглоченная водка пыталась выйти наружу вместе с недавно потребленным завтраком, но фраза, брошенная напарником по застолью своими несоответствием и несуразностью, привела его в норму.

– Ни хрена себе, «хорошо пошла», ты же чуть не сдох, да и я с тобой за компанию.

– Да правда, хорошо пошла. Дело в том, что обычно у меня первая вообще «не приживается». Со мной, поэтому, никто не выпивает, всё в одиночку приходится пить, как алкашу, а я не алкаш, я просто большой любитель выпить. Мне в своё время делали резекцию желудка. Ну да, выпил какую – то гадость и желудок прямо тут же проело насквозь, еле спасли, спасибо хирургу и Господу Богу! Так после выздоровления мне врач говорит:

«Тебе пить больше нельзя, да ты и не сумеешь. У тебя организм алкоголь будет отторгать».

И ведь не обманул, так оно и было. Не то, чтобы выпить, а от запаха меня всего корёжило. А выпить – то охота. Все выпивают, даже жена, а я как Исусик, трезвый. Вот я начал экспериментировать, с чем я могу принять водочку. Пробовал с разными соками, с минералкой, смешивал вино и водку, все из меня вылетало. И тут случайно попробовал с молоком, совсем немножко, буквально капельку. Прижилось! Так я в течении года себя приучал к водке с молоком, постепенно увеличивая дозу. Теперь могу вместе со всеми выпивать, приучил – таки себя. Вот только запах не переношу, поэтому не открываю, не разливаю, не чокаюсь, но со мной всё равно никто не хочет вместе выпивать. Только ты согласился.

Ну что, ещё выпьем?

– Извини, как тебя по имени отчеству?

– Фаяз Хакимович.

– Извини Фаяз Хакимович, но я тоже больше никогда с тобой выпивать не буду. Я сейчас вполне напился.

Следующий выходной день у Соломатина пришёлся вновь на четверг и ознаменовался тем, что этот выходной оказался последним за время службы.

Андрей дозволил себе подъем, когда из общежития уже все ушли на службу. Он не торопясь поднялся с постели, провёл утренний моцион и сходил на завтрак. Время ещё довольно раннее и планов на день никаких. Он взял сигареты и вышел в коридор. Обычно закрытая дверь игровой комнаты оказалась открытой. Андрей вошел, расставил шары и чисто, чтобы «убить время» начал сам с собой играть.

В это время в дверном проеме появляется военный в форме майора, среднего роста с прямыми темными волосами, зачесанными назад, лицо, видно не старое, но сильно изношенное, над верхней губой мощные усы.

Совершенно спокойным голосом, «вошедший», спрашивает:

– Ты кто такой? Почему в рабочее время не на службе?

Андрей был одет в домашнюю одежду, но, тем не менее, встав по стойке «смирно» четко ответил:

–Я секретарь комитета комсомола В/Ч 25874 старший лейтенант Соломатин Андрей Николаевич. Нахожусь не на службе потому, что у меня сегодня выходной день.

– Как это «выходной», а в воскресенье тоже выходной?

– Никак нет, товарищ майор! Мне командир части назначил выходным днём четверг, а суббота и воскресенье – рабочими.

– Мне всё понятно. В бильярд хорошо играешь?

– Нет, товарищ майор, слабо.

– Ну, всё равно, давай сыграем…на твои выходные. Выиграешь, будут у тебя выходные. Проиграешь – не будет у тебя выходных.

Здесь отказываться не приходится, когда тебя никто не спрашивает.

Сыграли первую партию и Андрей (о ужас!) выиграл у майора.

– Нет, так не пойдет. Играем ещё.

И они сыграли ещё три раза подряд, и все три раза Андрей проиграл майору, практически, всухую.

– Вот. Теперь это правильно, удовлетворился майор. А ты, старлей, знай, что командир части я, майор Ганс, и ещё знай, что выходных у тебя больше не будет ни одного до самого окончания службы.

И, надо отдать ему должное, своё обещание он сдержал полностью.

Майор, совершенно довольный собой, повернулся и ушел, а Андрей стал ещё мрачнее прежнего.

– Ну как тут служить, когда тебе заранее определена столь «прекрасная» перспектива?

11. КОМАНДИР И ЗАМПОЛИТ

Командир батальона, в самом деле, оказался «своеобразным» человеком, как его охарактеризовали в политотделе бригады. Причин его так воспринимать было много, даже у них.

Комбат Ганс, майор, ходил по штабу как командир бригады, запросто «пинком» открывал дверь в любой кабинет, где его ждали и где его не ждали, и везде вел себя, как хозяин. Мог наорать на любого знакомого и незнакомого офицера, «взяв за грудки», потребовать для себя положительного решения вопроса, пригрозить «губой» и даже физической расправой. Из всех командиров и начальников воспринимал одного командира бригады в звании полковника и генерального директора треста «Сургутнефтегаз», в чьём подчинении находилась вся бригада. Он себя зарекомендовал такой личностью, которую не настолько уважали, насколько, просто – напросто, боялись. А ещё все боялись, что, когда придёт время, нынешнему командиру бригады уходить на новую должность, то именно Ганс займёт его место.

Что же тут можно было ожидать от него, как командира батальона, где именно он был и царь, и бог.

Когда он утром приезжал в часть, все сразу начинали передвигаться «на полусогнутых», «шкериться», где придется, лишь бы не попасться на глаза командиру.

К его недостаткам следует отнести и то, что он терпеть не мог политработников и все мероприятия, которые проводились под их руководством. Вот, скажем офицерское собрание или совещание офицеров и прапорщиков он уважал, чаще всего вёл сам, поскольку при проведении этого мероприятия он мог с каждым вести себя так, как ему заблагорассудится, а на партийном собрании ему могли не дать такой свободы. Партийное и комсомольское собрание – это два места, где воинский Устав не действовал, а работали принципы партийной (комсомольской) демократии.

Характер у него был холерический, просто взрывоопасный. Начиная говорить спокойным тоном, он сам себя очень быстро «заводил» и уже через пару минут не говорил, а орал во всю мощь своего командирского голоса.

Он очень любил два проявления жизни: женщин и выпить. Этими радостями жизни он всегда пользовался в субботу вечером. Не каждую субботу, но всегда именно в это время, а всё остальное время уходило на службу.

Но были у него и положительные качества или характеристики.

Первая, самая главная, – он был всё – таки отличный организатор. Возможно, что у подчиненных работало чувство страха перед ним, и они старались выполнить все его требования, даже очень старались и, поэтому, как правило, перевыполняли их. А иначе как ещё объяснить, что за те два года, предшествующие призыву Соломатина на службу, батальон сумел так много сделать для обустройства в столь невыносимых условиях, на голом месте, голыми же руками.

Вторая положительная черта – он любил носить усы и очень уважал ношение усов другими. Даже сержанты и солдаты у него в части имели такое право (солдаты-новобранцы в счёт не идут). Была ли это у него врождённая черта характера или жизнь привела к такому, загадка, но имея в части солдат, призванных с Кавказа, трудно сопротивляться. У горцев усы – национальная гордость, ну как такого обрить?

Вот под командой такого оригинального командира и предстояло служить два года старшему лейтенанту Соломатину в качестве комсомольского секретаря.

На следующее утро, после развода, все, как и полагается, разошлись по своим рабочим местам.

Андрей вместе с партийным коллегой тоже пришли в свой кабинет. Они даже не успели подойти к рабочим столам, как дверь широко раскрылась и в проеме «нарисовался» комбат.

Без всяких вступлений он заявил:

– Вижу тебя первый раз в кабинете в рабочее время, увижу в третий раз – накажу! Повернулся и пошел прочь.

– Товарищ старший лейтенант, вот ты чем занимаешься в течении дня? – обратился Соломатин к Иващенко.

– Я проверяю выполнение работ, которые я поручил, ход ремонта Ленинских комнат, строю теплицу… В общем, стараюсь как можно меньше находиться в кабинете.

– Понятно. А я что должен делать? Какую работу выполнять вместо той, на которую меня призвали?

– Надо тебе посоветоваться с замполитом. Кстати, почему -то его сегодня с утра нет, что-то случилось у него.

В это время в часть заехал милицейский УАЗик. Из него вышел майор милиции и наш замполит. Они вместе вошли в штаб и прошли немедленно в кабинет командира части.

Некоторое время спустя комбат с майором милиции прошлись по части, по казармам. УАЗик уехал и увез с собой милицейского начальника, и, вскоре после этого, в кабинет политработников вошёл замполит.

– Представляете? Меня сегодня ночью арестовали вместе с тремя бойцами и нашим «газиком», ну того, из хозвзвода.

Я после отбоя взял с собой двух моих солдат из клуба Шмидта и Назарова и на машине поехали по грузовым портам. Ну вы понимаете, что определенного места хранения материалов там нет.

Я знаю, что мне надо. Мы едем, я высматриваю нужный материал.

Увидел листы ДСП, посмотрел, толщина «десятка». Мне подойдет. Командую парням, они десять листов грузят, едем дальше. Вижу ДВП. Остановились, посмотрел, «троечка». Мне самое то! Накидываем листы, бежит мужик, кричит:

– Стой, стрелять буду!

– Я ему:

– Да ты не волнуйся, мы стоим, только стрелять не вздумай. Мы никуда не убежим.

– Кто такие?– спрашивает. Я говорю:

– Я, капитан Овчинников Юрий Васильевич, замполит В/Ч 25874, вот моё удостоверение, а это мои солдаты из нашего личного состава.

– Гони, говорит, удостоверение!

– Удостоверение я тебе в руки не дам, а вот данные считывай, записывай, я секрета из этого не делаю.

Он записывает мои данные, а я говорю ему:

– Я же не для себя ворую, не домой везу. Мне в часть нужно, солдатам казармы отделывать, Ленинские комнаты для них оформлять. А кто мне материал выдаст для этого? Никто! Вот я и разбойничаю.

– Ничего не знаю, – говорит сторож. Я вызываю милицию. Пусть задержание оформляют и с тобой разбираются. А мне, главное, материал охранять.

– Так я и не возражаю!

Приехала милиция. Протокол оформили, говорят:

– Разгружай все, что наворовал.

А я отвечаю:

– Разгружать не буду. Вы же протокол оформили? – оформили. Поехали с этим, как с вещественным доказательством.

Приезжаем ко мне домой. Они думали, что у меня дома райские кущи, что всё в хрустале и золоте. Раз ворую, значит на продажу. А у меня в квартире всё как всегда было: железные солдатские кровати, два шкафа и три тумбочки и все с нашими инвентарными номерами, да ещё табуреты, тоже с номерами. А зачем офицеру мебель? Чтобы с собой по миру таскать? Вот, скажем, переведут меня на другое место службы. Чем корячиться с контейнерами, погрузкой – разгрузкой, я по акту передал начальнику материального склада его имущество и поехал налегке хоть на край света.

Майор милиции всё равно не поверил до конца и приехал сюда. Вот зашли к комбату, а тот подтвердил, всё, что я говорил, и потом повёл показывать, что мы построили и что строим, и какими усилиями всё это нам даётся, и что нам материалы никто не выделяет на соцкультбыт.

Так что я ездил к ним за материалами и дальше буду ездить.

Так оно продолжалось, в самом деле, постоянно. И чего только он не привозил!? Как – то привёз несколько тюков материала, название которого даже никто не знал. Возможно, это была искусственная кожа. По крайней мере именно в это время в моде у дамочек были так называемые сапоги-чулки: мягкие, блестящие, внутренняя сторона у них как – бы тонкий поролон под чулочным капроном. А пошиты они были именно из такого материала.

После этого на дембель все солдаты уходили с портфелями – дипломатами, изготовленными самостоятельно из этой искусственной кожи.

– Да. У меня приятная новость. Буквально завтра наши ряды должен пополнить новый офицер, политработник. Приходит замполит во вторую роту, а то там уже месяц нет замполита. Чубу приходится нелегко.

12. ДОСТОЙНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПЛЕМЕНИ

В самом деле, на следующий день Овчинников привёз из штаба бригады нового офицера.

Он оказался человеком уже довольно взрослым. На год старше Соломатина.

Андрей очень быстро с ним сошёлся, а впоследствии и сдружился. Причин для этого было более, чем достаточно.

Первое, как уже было сказано, это близкий возраст. Второе, он тоже политработник и им всё равно надо было быть «в одной упряжке». Третье, он был производственником, так же, как и Андрей, то есть знал и уже умел работать с людьми. Четвертое, по званию он был тоже старший лейтенант. И, наконец, он был, можно сказать, земляком. Прибыл сюда из Прокопьевска Кемеровской области.

Пока Андрей семью не привёз, он предложил новичку, которого звали Сергей Капустин, поселиться с ним в одной комнате.

Капустина одевали в той же «конторе», что и Соломатина, поскольку ему тоже выдали фуражку с красным околышем.

Только, если Соломатину какую выдали – такую выдали, подумаешь, красная фуражка. Ему безразлично! А вот Капустин имел о ней точно такое же мнение, как и местные военные – «ментовская» фуражка!

Буквально на следующий день эта часть обмундирования стала причиной возмущения комбата.

– Один тут ходил, видите – ли, мент, теперь второй появился! Заменить им фуражки немедленно! И дал команду начальнику вещевого склада сделать обмен.

Начальник вещевого склада, прапорщик Кошелев был личностью своего рода выдающейся. Именно про таких, всегда говорили, что прапорщик служит до тех пор, пока его руки носят.

Он пришел служить в часть после окончания школы прапорщиков, или, как называли кадровые офицеры, «школы Абвера» в промежутке между приходом Соломатина и приходом Капустина, а потом, не дослужив, и второго года был с позором изгнан из армии за воровство с начислением ему выплаты суммы материального вреда, причинённого части. Он сумел разворовать имущества за неполные два года на сумму двадцать пять тысяч рублей. По ценам того времени это соответствовало двум автомобилям «Волга» и одному «Жигули» вместе взятым.

По тому, как он относился к солдатам, а особенно к офицерам, он людей ненавидел.

Для учёта своего складского имущества он изготовил и постоянно использовал штамп, размером со школьную тетрадь и этим штампом всё клеймил по схеме «конверта». На простынях, наволочках он ставил по пять штампов черной мастикой. Постельное бельё солдат из белого сразу становилось черным, с небольшими белыми просветами. Нижнее солдатское белье клеймить ему тоже доставляло большое удовольствие: нательную рубашку он клеймил с двух сторон: на спине прямо по центру, на груди с левой стороны, на кальсонах он ставил клеймо на «срамное место» и говорил, что так положено по инструкции. Но наибольшее удовольствие ему доставляло клеймить офицерские полушубки. Если кто-то не знает, то офицерские полушубки изготавливались белыми снаружи и с белым мехом овчины внутри. Так вот, своё тавро он с наслаждением ставил между лопаток офицерского полушубка. Вид был у одежды ужасный: ходишь как с мишенью сзади. Ни в одной части так никто не ходил, только в этом батальоне. А вот повлиять каким – то образом на него никто не мог или не хотел. Так что Кошелев, таким образом, удовлетворял свое самолюбие, повышал свою самооценку.

Но больше всего Соломатина, да и Капустина тоже, к тому времени они уже сдружились, возмутила циничная хитрость Кошелева, применённая к собственным детям.

У него был второй брак. В этом браке было двое детей, а в предыдущем осталось трое. По суду ему были назначены большие алименты на оставленных детей. Так, чтобы уменьшить эти выплаты, он развёлся и с той женщиной, с которой продолжал проживать. Но теперь алименты были назначены и детям от второго брака. То есть половина его денежного содержания первоначально уходило троим детям, а теперь пятерым. Тем самым, он 20% алиментов отобрал у тех детей и оставлял себе.

Так именно к этому прапорщику на склад пришли менять свои красные фуражки Соломатин и Капустин.

У таких хитрецов, как Кошелев, всё всегда засекречено. Когда одевали призванных на службу офицеров вокружных складах, всё заставляли мерить. А здесь, прапорщик извлек в дальнем углу, из какой – то матрасовки две фуражки и подал офицерам. Они были одинакового размера. Капустину она более – менее подошла, а Соломатину была очень велика.

– Дай другие фуражки примерить. Эти нам не подходят.

– Чем это они не подходят. Фуражки как фуражки.

– Ты носишь по размеру головы, и нам тоже нужны по размеру головы.

– Других нет. Не нравятся, ходите в своих красных.

– Капустин вскипел моментально.

– Ах ты, шкура, крохобор! Тебе что, на продажу не хватает фуражек?

– Товарищ старший лейтенант! Будете оскорблять меня, я пожалуюсь комбату.

Капустин вновь вскипел и уже раскрыл рот, но Андрей его быстро урезонил:

– Серега, успокойся. Хрен с ним, с этим прапорщиком и с его фуражкой. Два года мы и в таких проходим, а вот он долго не протянет, таких быстренько «к ногтю» прибирают.

Они вышли со склада, и пошли по своим делам. По дороге Сергей ещё возмущался:

– Ну как!.. Нет, ты посмотри, как в такой фуражке ходить? И он при этом несколько раз резко повернул голову вначале влево, затем вправо. Зрелище в самом деле было смешное: голова поворачивалась, а фуражка оставалась на месте. Козырек её продолжал смотреть в направлении, куда они шли.

– Ладно, Серёга, не переживай. Через два года у нас головы станут по форме фуражки и будут крепко держаться на голове, как у кадровых офицеров, так, что даже на открытом кузове машины при езде слетать не будут!

Но дома они подошли к решению задачи технически: из куска линолеума вырезали полоску, шириной с околыш фуражки и вставили её под кожаный отворот. Диаметр фуражки существенно уменьшился. Такую уже носить было можно.

13. Капустин

Пожалуй, каждому доводилось видеть воинский парад. Если не воочию, то по телевизору с Красной площади точно.

Смотришь на строй: парни все как на подбор молодые, высокие, подтянутые, спортивные и одного роста. Все одеты одинаково, прямо с иголочки: одинаковые шинели или бушлаты, оружие, обувь… И даже головные уборы однообразно лихо покрывают бравую голову. У них и шинели заканчиваются на одинаковой высоте над землёй, хоть ниточку натягивай и проверяй! Глядишь и душа радуется, до того всё красиво! А когда они маршируют коробками, строго соблюдая дистанцию, темп марша, когда одновременно чётко на одну и ту же высоту поднимают локоть руки, строго выдерживая угол сгиба, а потом одновременно опускают её, отбрасывая на одинаковое расстояние от корпуса, держа её по струнке вытянутой, это можно сравнить только лишь со сценическим номером. У них даже полы шинелей, как дрессированные животные, одновременно взлетают вверх на одинаковую высоту и так же одновременно прижимаются к ногам марширующих. Девушки смотрят, на такое зрелище влюблёнными глазами, а мальчишки ахают и желают тоже становиться военными.

Но это всё на параде. А в жизни никто, поверьте, не занимается комплектованием воинских частей по одному росту. Люди приходят разные. Некоторые, каким – то образом, быстро обвыкаются с форменной одеждой, и она на этих людях смотрится вполне естественно, а, некоторые, просто не приспособлены, её носить, поэтому даже по истечении длительного времени форма на них сидит как седло на корове. Но это крайности, конечно, но при этом казусы возникают разные.

Вот, к примеру, сдружившиеся между собой Сергей Капустин и Андрей Соломатин. Они были во многом схожи: близки по возрасту, по физическому развитию, имели одинакового размера головные уборы и сапоги, но при этом Соломатин оказался несколько выше ростом, чем его товарищ. Ненамного, сантиметра на три – четыре, не более того. Но именно эти сантиметры явились главной причиной произошедшего с ними события.

Шинель, при носке, должна покрывать голенище сапог примерно на треть, тогда выглядит всё как рисуется в уставных книжках по ношению обмундирования. Но не это главное. Главное, что при этом полы шинели не мешают при ходьбе, не путаются при беге, да и просто не забрызгиваются грязью, вылетающей из-под сапог.

У Соломатина с этим всё оказалось в норме, а вот Капустину несколько не повезло. Он терпеливо носил свою длинную шинель, пока погода стояла тёплая и сухая, но в нагрянувшей осенней погоде очень много места отводилось грязи под ногами, и его шинель к концу дня, оказывалась снизу, вся залита грязью. Всю ночь он её просушивал, а утром, перед выходом на службу усиленно отбивал полы своей шинели от высохшей грязи.

Благо, что шинель имеет серый цвет и остатки грязи и пыли на этом фоне не заметны.

Такое долго продолжаться не могло, и, в конце-концов в голове у Капустина созрела мысль о том, что виной его страданий служит непомерная длина его шинели.

– Андрюха, – обращается он как-то к Соломатину, как ты думаешь, можно шинель укоротить, а то она мне слишком длинная?

– Я думаю, это вообще не представляет никакой проблемы. Шинель, ведь изготавливается не из тканого полотна, а из катанного или валеного, я не знаком с технологией, но то, что если её подрезать, то она не будет дальше «сыпаться», это точно. Достаточно потом место среза обработать горящими спичками, чтобы не махрились края, вот и всё!

– Ну, всё, дело решенное. Я сейчас свою шинель подрежу, а то надоело ходить в грязной и по утрам чистить её.

Серёга взял решительно в руки свою шинель, разложил её на полу и наметил понравившуюся ему длину, отмеряя линейкой некоторое расстояние от нижнего края вверх и ставя точки. Потом выпрямился и посмотрел внимательно на полученный результат. По всей видимости, этот вид его полностью удовлетворил, поскольку он намеченные точки с помощью линейки, соединил меж собой в единую линию, и уже не сомневаясь в правильности решения, быстренько ножницами оттяпал солидный кусок шинельной полы. Завершая свою портняжную работу, он, как ему предварительно рассказал Андрей, с помощью пламени зажигалки обработал срез ткани.

Всё! Работа выполнена.

Вполне удовлетворенный, он повесил шинель на вешалку и надел её только утром.

А утром, вместо чувства удовлетворения пришло чувство дискомфорта.

В чем было дело, он ещё не разобрался, но по пути в часть он своему соседу сказал:

– Я, почему-то, чувствую себя как юная девочка, которой было невтерпёж весной надеть мини – юбку, но когда она это сделало, то оказалось, что на улице ещё холодно и ветер постоянно задувает ей под юбку снизу.

Соломатину ответить другу было нечего. То, что ощущал товарищ, он видел своими глазами: полы шинели, вместо того, чтобы закрывать голенища сапог, трепыхались сантиметра на два – три выше голенища, а сама шинель смотрелась не военной форменной одеждой, а каким – то кургузым городским демисезонным пальтецом дрянного покроя. Но говорить Капустину об этом или нет, он так и не решил.

– В конце – концов, он сам всё это придумал и сделал. Может быть, он именно так и хотел?!

Пару дней Сергей ходил в своей укороченной шинели, пытаясь привыкнуть к её новому виду, но она сильно обращала на себя внимание всех. Особенно, когда Сергей присаживался на стул или лавку. Полы шинели разъезжались, оголяя его форменные брюки до самого того места, на котором все сидят. Выглядело это несколько вульгарно и напоминало не очень аккуратную даму в коротком платьице, у которой оголялись при сидении ноги аж до причинного места и все, находящиеся рядом, вынуждены скромно отводить свой взгляд в сторону.

Наконец, подошла очередь Сергею заступать в наряд дежурным по части.

Водрузив поверх шинели портупею с прицепленной с одного бока кобурой с пистолетом, а с другой планшетом он получил совершенно неожиданный эффект. Под тяжестью всего навешенного, часть шинели, находящаяся выше пояса, оттянулась вниз, а всё, что находилось ниже ремня, вздыбилось и встало колоколом, тоже вроде дамской юбки. Но дамы шьют такие фасоны, чтобы не только подчеркнуть свои изящные ножки, но и показать любителю солидных округлостей, что у них эти самые округлости смотрятся больше, чем имеются на самом деле. На мужике такой «фасон» выглядел просто безобразно!

Когда такого дежурного по части увидел командир батальона, то он не стал подбирать выражения, чтобы выказать своё отношение к модному нововведению. А его длинную тираду можно в укороченном виде по смыслу перевести так:

– Чтобы я тебя в таком виде видел последний раз!

Теперь уже всем, включая самого Капустина, стало ясно, что он сделал что – то не так. Исправить содеянное было невозможно, ведь отрезанную полу назад к шинели не пришить. Выход оставался один: ходить в парадной шинели, тем более что это Уставом не запрещается.

Сергей так и поступил. Он оборудовал для ношения свою парадную шинель и носил её до конца службы. В этом ничего сверхъестественного нет. Просто недостатков в ней больше. Парадная шинель имеет светло-голубой цвет и при повседневной носке быстро теряет свой красивый вид. Но иного решения у этой задачи просто не было.

Так Сергей и дослуживал до демобилизации в состоянии постоянного праздника, но при этом, почему-то в происшедшем всё время обвинял своего друга, Соломатина.

14. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ В НЕВОЛЕ

Август перевалил за свою середину и у Соломатина подошел день рождения.

При всей своей нелюбви к этому дню, Андрей захотел обязательно отметить его празднично.

Было, конечно, грустно отмечать впервые в жизни день рождения вдали от семьи, в непривычных, жёстких условиях службы в армии. Но тем желаннее было устроить для себя праздник. Тем более такой повод!

Зная заранее, что день в день может не получиться подготовиться к застолью, он начал заблаговременно приобретать в магазине соседнего посёлка алкоголь, рыбные и мясные консервы, овощи, колбасу… На что фантазии хватило, то и покупал. К дате готовность была на приличном уровне, да и познакомился он уже со всеми офицерами, с которым жил в этом импровизированном офицерском городке. Всех пригласил после окончания рабочего дня в свою комнату.

Народ собрался к семи часам вечера в комнате, где проживали Соломатин и Капустин. Настроение впервые за всё время, проведённое вне семьи, было приподнятое. Собравшиеся расселись, налили по первой и, как сумели, поздравили именинника. Закусили и разлили по второй. Поднялся следующий тостующий и пожелал легкой службы. В это время раздался стук в дверь. На пороге стоял посыльный солдат из штаба.

– Товарищ старший лейтенант, обратился он к имениннику, вас срочно вызывает в часть командир батальона.

– А что случилось, товарищ солдат?

– Взводный в первой роте не вышел на службу, а проживает он в городе, комбат приказывает вам вместо него выехать на смену на завод ЖБК.

– Так у меня день рождения. Я уже два стакана водки выпил! Как же я поеду.

– Да вы не переживайте. Когда с нами командир роты ездит, он меньше бутылки не выпивает.

– Парни, делать нечего. Приказ командира – закон для подчиненного. Я пошёл, а вы отдыхайте, пейте за мое здоровье.

Андрей оделся и потащился в часть. В дежурке он узнал, что комбат дожидается его в своем кабинете.

Соломатин подошел к кабинету, глубоко выдохнул и открыл дверь.

– Разрешите?

– Да! Входи!

–Товарищ майор! Старший лейтенант Соломатин по вашему приказанию прибыл.

– Так, старший лейтенант, взводный из первой роты не явился, по неизвестным пока причинам, на службу. Приказываю вам отправиться на смену на завод ЖБК в качестве «старшего» смены немедленно! Вопросы есть?

– Есть, товарищ майор. Разрешите?

– Задавай.

– Дело в том, что у меня сегодня день рождения, и мы с ребятами в общежитии уже начали его отмечать. Выпили пару раз, так, что я нахожусь в нетрезвом состоянии.

– Да и хрен с ним, с твоим состоянием. Я приказываю ехать немедленно. Там смена простаивает.

– Есть, – козырнул Соломатин. Разрешите выполнять?

– Вот это другое дело. Выполняй!

Андрей пришел в роту, дал команду зам. командира взвода на построение и выезд на работу.

Команду исполнили быстро. После доклада заместителя командира взвода Соломатин обратился к солдатам:

– Товарищи солдаты, ваш командир взвода отсутствует по неизвестным причинам. Комбат с вами решил отправить меня. Обращаюсь к вам с просьбой. Я впервые еду с вами, причём так неожиданно, да ещё у меня сегодня день рождения. Я, как вы могли заметить, немного выпил, поскольку не ожидал такого оборота дел. Просьба к вам: будьте осторожны и внимательны на работе и войдите в мое положение, не нарушайте дисциплину.

Солдаты, как бы их не обзывали командиры, оказались вполне адекватными людьми, поняли правильно обращение к ним и за всю смену причин для беспокойства не вызывали.

А Соломатину пришлось трудно пережить эту смену.

Он отработал весь день, потом готовился ко дню рождения, успел выпить со всеми и, разгоряченный, впопыхах, собирался в часть. Не подумал, что ночи уже стали далеко не летние.

На заводе цех оказался совершенно раскрытым, по корпусу гуляли дикие сквозняки: ветер свистел между колонн и оборудованием. Местные рабочие и солдаты были одеты по-зимнему, а офицер в повседневной одежде: китель, брюки под ботинки и плащ. Всё легко продуваемое.

Когда холод уже основательно поселился внутри его организма, Андрей решил посмотреть, почему же так холодно в цехе, ведь ещё фактически середина августа.

Выйдя из цеха на улицу, он не поверил своим глазам: с неба крупными хлопьями валил снег, и если земля была ещё довольно тёплая, и упавший снег тут же таял, то все металлоконструкции были по температуре близки к снегу, и на них снег задерживался.

Проведя рукой по верху балки, старший лейтенант сгрёб приличную кучу снега и с ним пошел в цех.

– Смотрите, парни, – обратился он к рядом работающим солдатам, на улице уже зима наступила!

– Ну и что? Лето кончилось, и, слава Богу!

– Что за глупость? Почему, слава Богу, что зима? Лето здесь и так очень короткое, радоваться надо теплу. А вы?..

– Так здесь лето такое тяжелое, вы и не представляете себе!

Солнце в разгар лета за горизонт не уходит и прожаривает казарму со всех сторон, а она, как духовка, потом отдает весь жар внутрь. В казарме одновременно проживает сто тридцать человек с прикомандированными. Дышать нечем совершенно. Окна все раскрываем, а в окна гнус набивается: жужжит, кусает всю ночь. Короче, никто не спит по полтора – два месяца, пока жара стоит. А ещё болота летом растаивают, и из них идет болотный газ. Он вытесняет кислород и его не хватает. Все дышат, как – будто астмой болеют. Говорят, что даже самолёты летом летают с двадцатипроцентной недогрузкой из-за этого.

Информацию он получил от бойцов очень интересную, но она так и не смогла перехлестнуть то, что он, впервые в жизни, в свой день рождения, увидел первый снег!

15. ТРЕВОГА В ЧАСТИ

К началу осени все офицеры – двухгодичники, или, как их называют в армии, «пиджаки», призванные на службу ещё в Закарпатье, покинули часть и благополучно отбыли домой. В батальоне кончилась эра засилья «западэнцев», пришла эра «москалей».

У Соломатина об ушедших мнение было далеко не однозначное.

Службу они несли прилично, добросовестно, но при этом им не нравилось, что они оказались не по своей воле далеко от родины, у «москалей», а служить «москалям» им очень не хотелось. И ещё. Они частенько вспоминали художественный фильм о «лесных братьях», оставшихся на Западной Украине после Отечественной войны. Фильм назывался «Белая птица с черной отметиной». Там, в самом начале фильма, когда идут титры, играет музыка гимна армии «Галичина», музыка звучит без слов. Так эти молодые советские парни с большой гордостью рассказывали, что в кинотеатре, как только зазвучала музыка в кинофильме, весь зал встал и начал петь этот гимн. И ещё возмущало его то, что эти же парни вполне спокойно сознавались, что тот анекдот про западных украинцев, которые поливают грядку с огурцами машинным маслом, чтобы в земле пулемет не заржавел, есть не что иное, как самая настоящая правда. А ведь все они были комсомольцами и некоторые даже коммунистами!

Но уехали они и, наконец, им на смену стали приходить новички.

Сразу большой группой прибыли выпускники Московского Автодорожного института. У них в институте была военная кафедра, которая готовила военных автомобилистов. Так что эти ребята прибыли точно по своему прямому назначению, в отличие от Соломатина и Капустина. Следом за ними прибыла ещё группа молодых офицеров, теперь уже выпускников Московского высшего командного дорожно-строительного военного училища. Этих вообще готовили военными дорожниками.

Состав омолодился, служба стала заметно энергичнее, даже веселее. Все же задор у тех, кто всё только начинает, отличается от тех, кто мечтает уже лишь о доме.

Этой ситуацией сразу воспользовался комбат.

Чтобы «служба мёдом не казалась», он решил всех «посадить на казарму», объявив «тревогу».

Но тревогу он объявлял не внезапно, а предупредив за два дня.

Объявление «тревоги» влечет за собой выполнения ряда армейских формальностей. Ну, например, обязательная форма одежды «полевая».

А Соломатин, да и Капустин, как оборудовали себе повседневную, так больше формой и не занимались. И вот снова необходимо заняться оформлением погон, их пришиванием на форму, на бушлат, поскольку высказано требование, носить зимнюю полевую форму.

Вновь пришлось весь вечер сидеть за шитьем, вымерять расстояние для звездочек на погонах… К окончанию работы пальцы, как и полагается, были неоднократно проткнуты разными сторонами иголок. Раны ныли, подушечки пальцев болели.

И вот работа завершена, можно сходить покурить и отдохнуть.

– Я сегодня справился с работой раза в два быстрее, чем в первый раз,– похвалился перед другом Соломатин.

– Мне тоже быстрее удалось всё сделать, – отозвался Капустин.

Парни курили, выйдя на улицу, чтобы глотнуть перед сном свежего воздуха. А он уже был даже излишне свеж. Ночами температура опускалась к минус десяти, а днём выше нуля не поднималась.

Андрей находился в глубокой задумчивости. Вроде всё сделал, а какой-то червь сомнения его грыз.

– Надо ещё раз проверить форму, погоны, может, пришил криво, или завалил их.

Вернулись в комнату.

Андрей накинул на себя китель, осмотрелся: звезды на погонах на месте, сами погоны хорошо сидят. Он накинул бушлат, тоже осмотрелся: звезды на месте, погоны не завалены, правильно заходят за меховой ворот.

Расположены звезды, как и полагается на погонах старшего лейтенанта: две поперек погона, одна вдоль. Всё, вроде бы так, но что-то смущает. Но что? Андрей еще раз все внимательно осмотрел и ничего не нашел.

Всё, пора спать, а то поднимут в пять утра и в часть бегом с «тревожным чемоданчиком».

Так оно и произошло.

Ровно в пять утра в общежитии офицеров объявился посыльный из штаба и огласил приказ командира части: «Всем явиться в часть по «тревоге».

При том, что тебя заранее предупредили, это оказалось делом не сложным. Все офицеры и прапорщики, проживающие в этом небольшом городке, высыпали во двор и дружно побежали в направлении части. Бегут в темноте, одетые в полевую военную форму, а в ней бежать всё же тяжеловато и жарковато, да еще несут на себе планшеты и в руках «тревожный чемоданчик». Это у всех чемоданчики, а вот у нового доктора по фамилии Алямовский в руках не чемоданчик, а чемодан и при беге всё его содержимое издает сумасшедший грохот, лязг, звон и всё вместе сразу.

Все невольно рассмеялись, да так, что до самой части не могли остановиться от смеха, поскольку гремящий чемодан вызвал целый поток остроумных и смешных приколов и шуток.

Так, смеющимися и предстали пред «светлы очи» комбата, чем сразу вызвали его суровое недовольство.

– Отставить смех, – скомандовал он. Становись!

Все построились, и он начал свою работу с осмотра внешнего вида стоящих и проверки комплектности «тревожных чемоданчиков» и планшетов.

Подойдя к Соломатину, он вначале как бы сделал шаг к движению дальше, но тут же встал, как вкопанный, и стал внимательно осматривать его внешний вид. Его что-то смутило в нем.

И тут он понял. Не сразу, а немного подумав…

– Товарищ старший лейтенант, вам форму жена оборудовала?

– Никак нет, товарищ майор, сам. Жена ещё не со мной проживает.

– Так что же вы так погоны сделали? Как ваше звание зовётся?

– Старший лейтенант, – не очень уверенно ответил он.

– Не уверены? Я тоже не уверен.

– Как должны располагаться звездочки на погоне?

– Вначале две, потом одна.

– А у вас?

Соломатин посмотрел на свое плечо и там увидел вначале две звезды, дальше одну.

– Две и одна, – сказал он и глянул на соседа. Там тоже было с краю две, дальше одна.

Он вновь бросил взгляд на свой погон и увидел вначале две звездочки, а потом одну, но только две были ближе к плечу, а одна у края погона.

– Так вот, что меня весь вечер смущало! – подумал он.

– Немедленно идите в кабинет и приведите себя в порядок.

– Есть, – ответил Андрей, и, выйдя из строя, удалился в свой кабинет переставлять звездочки на погонах.

А в это время в строю приступили к проверке комплектности чемоданчиков. Она оговаривается воинским уставом: начиная от габаритов чемоданчика и далее: сколько, и какой одежды надо иметь, какие столовые приборы, что из туалетных принадлежностей, или как их в армии называют «мыльно-рыльными», сколько и каких продуктов иметь и, в завершении, в обязательном порядке иметь десять рублей (минимальная сумма).

Андрей услышал, как с места построения донёсся истерический смех всего офицерского состава. Как ему, впоследствии, рассказали ситуация была следующей.

Когда дошла очередь проверять доктора, то комбат аж икнул, увидев в его руках огромный дорожный чемодан. Он потребовал раскрыть это чудо, чтобы проверить содержимое. А там валялись сухари, две банки тушёнки, ложка, вилка и стакан. Ни сухого пайка, ни одежды…

– Самое главное, – сказал комбат, он взял и показал из чемодана стакан.

– Товарищ старший лейтенант! – обратился к доктору комбат, а почему я в вашем чемодане не наблюдаю бутылку водки?

– Товарищ майор! Так я не знал, что водку надо с собой иметь. Я её дома всю выпил.

Этот ответ вызвал такой взрыв смеха, что мог обрушить собой потолок в штабе.

– Здесь мне всё понятно. А покажи дежурные десять рублей.

Доктор засуетился, стал лазать по карманам формы, выискивая денежное их содержание, и, где находил, доставал и складывал в кулак. После тщетных попыток обыскать уже проверенные пустые карманы он раскрыл свою огромную ладонь и начал пересчитывать найденное содержимое.

Все с большим удивлением наблюдали, как бешенный по характеру командир, спокойно всё это сносит и выжидает результата.

Со стороны это выглядело, как будто два мужика решили сброситься на бутылку и проверяют: хватит им или нет.

Алямовский закончил подсчет своих денег, и, держа их на вытянутой ладони, озвучил:

– Вот, три рубля шестьдесят восемь копеек. Больше у меня нет.

Эта фраза довершила картину двух пьяных мужиков. Удержаться от смеха не смог даже суровый комбат.

Отсмеявшись, он обратился к начфину:

– Выдать ему в счёт денежного содержания будущего месяца десять рублей, немедленно!

– А вас, товарищ старший лейтенант Алямовский, предупреждаю, что в следующий раз при такой явке по тревоге я вас отправлю на офицерскую гауптвахту в Тюмень!

Ждать пришлось совсем недолго, поскольку после окончания этой «тревоги» через две недели комбат объявил новую. И тогда доктор прямо с построения уехал исполнять выданное ему взыскание: пять дней офицерской гауптвахты. В Сургуте комендантского подразделения не было, поэтому доктору выписали командировку в Тюмень на пять суток, не считая дороги, выдали проездные документы, командировочные и он уехал, а все остальные остались служить в состоянии «тревоги». И кому было хуже – это ещё вопрос.

16. СЕМЬЯ

Вот, если спросить любого кадрового военного, начиная от рядового и заканчивая маршалом, что для него самое важное в жизни, каждый, не задумываясь, ответит – моя семья. И дальше начнется расшифровка: семья – это надежный тыл, это жена, дети, любовь, это поддержка в трудной ситуации, это место, где военный человек отдыхает телом и душой. В конце – концов семья – это ячейка государства, а стало быть то, ради чего и созданы наши вооруженные силы: чтобы люди могли без опаски создавать семьи, рожать детей и растить их, тем самым воплощая в жизнь грядущее.

То есть, если спросить абстрактно, то получишь абсолютно правильный, развернутый ответ.

Это на словах, а как обстоит на деле у военных отношение к семье своей и подчиненных?

Как Андрею рассказал партийный руководитель:

– Наш комбат, при всей его суровости очень любит свою семью, у него две девочки – подростки и он на праздничные дни приезжает в часть с ними, точнее всей семьей: жена и две дочери.

Андрей слушал Иващенко и ему, при всём желании увидеть эту райскую пастораль, но никак не получалось её представить.

И вот он, большой праздничный день – День Конституции, седьмое октября. Этот день был не рабочим не только по всей стране, но и в армии, а это означало, что подъём у солдат на час позже, на работы их никуда не выводят, они отдыхают.

Солдат переодевают в парадную форму одежды: брюки на выпуск, вместо сапог ботинки, вместо портянок носки, в течении дня спортивные и культурно-массовые мероприятия, по телевизору просмотр концертов и художественных фильмов, а не только программы «Время».

В еде тоже заметны праздничные нотки. Так на завтрак полагается аж два куриных яйца, в обед к компоту – четыре печеньки…

Но какой день для солдата лучше: будний или праздничный – это надо спрашивать лично у каждого.

Итак, подъем на час позже – хорошо!

Одеться в чистую, парадную форму – хорошо!

Отдохнуть от ношения сапог – тоже хорошо!

Но…

Ботинки надо обувать на носки, а носки каптенармус уже давно кому-то продал или поменял на водку, поэтому носки получили только старослужащие солдаты, а остальные обувают свои ботинки на босу ногу. Да и свои – ли ботинки обувают?

Солдат всё своё имущество, полученное им на период службы, сдает на хранение в каптёрку. А в ней, кроме старшины и каптенармуса, хозяйничают старослужащие солдаты. Им скоро идти на «дембель», а они не хотят ехать домой в поношенной одежде и обуви. Они давно уже подобрали себе по размеру новые ботинки, а свои, или даже те, что им достались «по – молодости» службы, они оставили новобранцам. С «парадкой» дела обстоят примерно таким же образом.

Итак, на построение солдаты, в своей массе, выходят в старой парадной форме, в заношенных ботинках на босу ногу. А надо учесть, что седьмого октября в Сургуте было уже – 33 градуса.

Солдатам дают команду на построение, а они не спешат, поскольку гвозди, которыми подбиты ботинки, торчат насквозь и босые ступни примерзают к торчащим гвоздям.

В конце-концов командиры с криками и матами выгоняют своих солдат на плац, куда после прогулки по части со своими «домашними» подходит командир.

Он видит, что его солдаты, вместо празднично одетых в новенькую парадную форму, выглядят голодранцами в заношенной одежде.

Вывод простой – солдат свою форму кому – то «загнал».

Комбат, с уже готовым решением, останавливает солдата:

– Товарищ солдат! Почему вы так неряшливо одеты, это Ваша форма?

Разве молодой солдат, когда-нибудь сознается, что его без его же ведома уже давно обокрали?! Ни за что не сознается! И он отвечает:

– Так точно, товарищ майор, моя.

– Расстегнитесь, – приказывает командир.

Солдат расстегивает шинель, затем китель, а изнутри на кителе имя прежнего хозяина вытравлено хлоркой, затем написано второе и тоже вытравлено и поверх всех написано имя нынешнего обладателя «парадки».

– А где та форма, которую вы получали при прохождении учебки?

Солдат молчит.

– Так, а покажите мне кто хозяин вашей шинели?

А там всё то же самое. Шинель гуляла по рукам, как переходящий приз.

– И шинель не ваша!

Товарищ солдат! Кругом, шагом марш в караульное помещение и там

доложите, что я на вас с завтрашнего дня наложил трое суток ареста в качестве наказания.

Солдат отдал честь, сказал: «Есть трое суток ареста!» и пошагал в караулку.

А в это время комбату навстречу попался следующий солдат, внешне ничем не отличающейся от предыдущего.

Он тоже получил «своих» трое суток ареста. Но дальше, не давая командиру успокоиться, вновь попался такой же «оборванец». И этот был отправлен к первым двоим.

Сколько солдат в честь праздничного дня залетело бы на губу, тяжело даже предположить, но в это время подошло время праздничного построения.

Надо уточнить, что жена с дочками во время всех этих разборок с солдатами находились далеко от своего главы семейства. Жена, как умная жена офицера, прекрасно понимала, что по плацу гулять категорически запрещается, а уж женщине и детям тем более. Плац в воинской части – место святое! Поэтому, она с дочками, остановилась сразу же, как её муж наступил своим сапогом на бетонную площадку и там же остались дожидаться окончания развода.

Солдаты бегом вывалили из казарм, быстро построились около входа и строем прошли на свои места на плацу.

Стоять им было не просто на таком морозе с примороженными к железным гвоздям ступнями, но они терпели и не показывали виду.

Комбат в двух словах поздравил личный состав части с днём Конституции, но, поскольку он был уже довольно заведённым, то тут же начал резко повышать голос, при этом ещё больше раззадоривая себя. На месте стоять он совершенно был не в состоянии, и поэтому быстро ходил вдоль строя, всё время, оглядываясь через плечо, где стояла его семья.

В своей речи он перешел к тому, за что он наказал солдат:

– В казарме процветает воровство, солдаты продают и пропивают своё имущество, а командиры смотрят на это сквозь пальцы…

Соломатин стоял в этом же строю и думал:

– Насколько извращённо всё понимает командир. Он даже не предполагает, что всё это имущество отобрано у молодых солдат их старослужащими сослуживцами, и, что эти молодые слова боятся сказать, поскольку разборки в роте происходят моментально и очень даже суровые. А ещё, в отличии от комбата, он думал, что в этих отношениях среди солдат главные виновные – их командиры, офицеры от взводного и до штабных.

И в этот момент его «в чувство» привел истошный крик майора.

Оказалось, что его раздражало не только «воровство» солдат, а и то, что на плацу присутствуют посторонние люди.

Обернувшись к своей жене и дочкам, он заорал:

– Кто пустил эти б…дей на плац! Терпеть не могу, когда какие-то бабы мельтешат у меня за спиной! Пошли на … из части! Вон с территории! – я сказал.

Жена молча повернулась к мужу спиной, взяла дочек за руки и вышла с ними за КПП. Там стоял командирский УАЗик, на котором, меньше часа назад, «любящий» отец семейства привёз всю свою семью. Водитель сидел за рулём в ожидании комбата. Но, когда семья уселась в машину, та тронулась и уехала.

Младший сержант Морозов, возивший комбата, по всей видимости, всё слышал, поэтому увёз оскорбленную женщину домой без команды майора.

В дальнейшем семья комбата больше ни разу не появлялась в части.

За самовольный отъезд водитель на гауптвахту не попал, но комбат водителя себе сменил. А Морозов стал работать на вахтовом «Урале» и возил солдат первой роты на ЖБК и обратно.

Отлично помня этот случай, Соломатин даже не знал, как, получив сообщение о приезде семьи, подойти к комбату с просьбой встретить жену и дочку.

Соломатин и Капустин почти одновременно получили известия о приезде жен к своим мужьям. Вся разница заключалась в том, что Соломатин был уже не первый год семейным человеком, и, кроме жены, у него была уже маленькая дочка, трех лет от роду.

А Капустин женился поздно. Получилось так, что он только отгулял «медовый месяц», и военкомат тут же подсуетился призвать его на службу. Скорее всего, Сергей тоже сам о себе напомнил, когда пошел внести в свою личную учётную карточку изменение семейного положения – он женился.

Не затягивая по времени, в том же общежитии, в котором они проживали вместе в одной комнате, парни подобрали для проживания семейной жизнью подходящие пустующие комнаты.

Там до них уже проживали семейные офицеры и в комнатах сделали прихожую – тамбур, отделили небольшие уголки под кухоньки, а вся остальная комната была жилой. Достаточно прилично даже для троих.

Итак, куда привезти семью было. Но вот как привезти, если с утра и допоздна офицеры торчали в части под неусыпным контролем комбата. Система же общественного транспорта была такая, что из поселка, где находилась часть, автобусы ходили очень нерегулярно. А, чтобы попасть в аэропорт, нужно вначале въехать в центр города, там пересесть, и ехать в обратном направлении не менее половину дороги, затем автобус сворачивает к аэропорту. С аэропорта такой же путь через центр города на плохо отрегулированном маршруте. В тридцатиградусный мороз с маленьким ребенком это путешествие выглядело ужасно!

В день прилёта семьи Соломатин сразу после утреннего развода пошёл в кабинет командира. Он всё объяснил и командир, вроде с недовольным выражением лица сказал «правильные слова» относительно семьи офицера, как платформы успешной службы, а потом пообещал, что в 18-00 выделит ему свободную машину.

На всякий случай Андрей с таким же вопросом обратился к замполиту. Тот, выслушав, спросил:

– Что ответил комбат?

Андрей повторил слова комбата.

– Командиру негоже не выполнять свои обещания. Думаю, что тебе можно не переживать.

День шел как все – напряженным.

Андрей, в ожидании, постоянно смотрел на часы и оценивал обстановку с транспортом в части. Сразу после окончания обеденного перерыва на территории не оказалось ни одной машины. Это сильно встревожило его, и он пошел вновь к замполиту.

Тот попытался Андрея успокоить: сейчас подъедет комбат, вернется «хозяйка», да и солдат же на смену отправлять надо, так что машины будут.

Время идет.

Комбат действительно приехал, вернулась и «хозяйка», но её притащил «на веревочке» посторонний тягач. Из обещанного больше нечего ожидать. Соломатин вновь пошел в кабинет комбата.

– Товарищ майор, разрешите обратиться?

– Слушаю Вас.

– Товарищ майор. У меня сегодня семья прилетает. Я к вам уже обращался утром, вы обещали помочь транспортом. Сейчас уже пора ехать, а машины ни одной нет.

Комбат явно забыл о своем обещании и очень нервничал от того, что ему напомнили об его оплошности.

Он позвонил в автопарк и там ему подтвердили, что кроме вахтового «Урала», на котором должна ехать очередная смена на ЖБК, и его УАЗика, других машин нет.

«Свою» он, естественно, даже не рассматривал.

– Машин нет! – констатировал он.

– И что теперь делать. Мои сейчас прилетят в незнакомый город, понятия не имеют, как и куда ехать, а я их не встречу! Разве так можно относиться к своим офицерам, товарищ майор!

Как ни странно, но он этот упрек в свой адрес молча «проглотил». И лишь после этого собрался, и ответил в своем стиле:

– Надо было днем ехать и там с такси встречать свою семью.

– От вас уедешь… только на губу, – буркнул Соломатин и без разрешения покинул кабинет командира.

Вместе с замполитом они подошли к первой роте, которая собиралась выезжать на смену.

Капитан дал команду, чтобы водитель отвез солдат и забрал семью старшего лейтенанта из аэропорта.

На словах всё получалось не так уж и плохо, а на деле…

В город, на завод добирались недолго, но на заводе взводный никак не мог собрать своих солдат, чтобы ехать в часть. Просто разница для офицера – он ехал домой, а солдаты в казарму. Вот они и предпочитали лучше, как можно дольше пробыть на заводе, чем всё это время находиться в казарме.

Взводный кого-то ловил и ставил в строй, затем он шел разыскивать следующих, а первые потихоньку «рассасывались» по цехам завода, а кто-то, у кого были на руках деньги, убегал в ближайший магазин.

Приехавшая смена уже больше часа работала, а «отдыхающая» всё никак не могла собраться вместе.

И всё же солдаты были усажены в вахтовый автобус, и машина тронулась.

Соломатин мог бы легко вздохнуть, если бы всё шло по времени, но из-за всей этой неорганизованности прошло уже два часа с момента приземления самолета и что там думает, и делает жена, ему было даже страшно подумать. Да ещё и от завода до аэропорта ехать почти час!

Он с ужасом смотрел на свои часы, которые показывали уже десять вечера, вроде и не так уж поздно, но, с учётом того, что темнота наступает рано и на дворе крутая зима всё воспринималось, как глубокая ночь!

Андрей бегом вбежал в здание аэровокзала.

В ярко освещенном большом зале было огромное количество народа, прямо как в столичном или южном городе.

Где и как теперь искать свою семью он и предположить не мог, как вдруг услышал громкий нежный детский голосок. Андрей не узнал этот голос. За столько месяцев разлуки голос дочки изменился, но он, среагировав на него, увидел маленькую белокурую девочку, бегущую прямо на него с громким криком: «ПА – ПА – А – А!!!»

Андрей присел на корточки и в его шею впились тонкие ручки его дочки.

Глаза мужчины наполнились слезами. Не отрываясь от ребенка и не поднимаясь во весь рост, он шарил глазами по залу, высматривая жену.

А она совершенно непонятно каким образом прямо – таки материализовалась из огромной толпы и спокойным голосом (сильная женщина) сказала:

– А я уже решила, что ты не смог нас сегодня встретить и договорилась на ночь в комнату матери и ребенка. Сейчас схожу, откажусь от комнаты и сумку с вещами заберу.

Ещё через полчаса воссоединенная семья располагалась в комнате офицерского общежития. С этого момента к Андрею вернулась семейная жизнь, но виделся он с семьей совсем немного, благодаря всё тем же заботам комбата.

17. МОРОЗОВ

Водитель Морозов Александр, в звании сержанта, возил комбата сразу с момента прихода его из «учебки» в батальон.

День Конституции для него стал последним днём работы на УАЗике комбата. После этого дня его перевели водителем вахтенного автобуса на базе «Урала». На нём Морозов возил солдат первой роты на завод ЖБК.

Он никогда не роптал, хотя служба у него была такая, что не позавидуешь, особенно зимой.

Солдаты работали на заводе в три смены, и все три смены возил Морозов.

Утром смену увозили в 8-30, сразу после утреннего развода. Езды от части до завода чуть больше часа. Там он ожидает, пока смену соберут, чтобы ехать в часть, это ещё часа полтора-два, обратная дорога около часа. Привёз солдат в часть, пообедал, а тут уже вторую смену ему загружают.

Он в путь по этой же схеме.

Приехал, поужинал и снова готовится вести смену на завод.

С последней сменой он возвращается много позже отбоя, почти в два часа ночи. С ними перекусил и спать.

У солдат подъем в шесть часов утра, а у Морозова в пять. Нужно свою машину подготовить к рейсу.

А зимой у него жизнь и того «слаще».

В тех краях ещё с осени машины, не имеющие теплых боксов, перестают глушить, то есть где-то с октября и по май двигатели машин не выключают. Но им требуется постоянная заливка топлива, стало быть, требуется следить за количеством топлива в баке, а также следует следить, чтобы на холостом ходу двигатель не заглох, чтобы он работал исправно, без поломок, что вполне реально для постоянно работающего механизма. Так за всем этим круглые сутки Морозов следил сам.

Но в армии каждый солдат ещё отрабатывает в нарядах. Для Морозова исключения не делалось, несмотря на его круглосуточную работу. В воскресенье или в праздничный день он назначался в наряд по автопарку. А ещё нередко ему приходилось привозить и увозить офицеров и прапорщиков на службу. Поскольку далеко не все проживали в импровизированном военном городке, а многие проживали в городе, то возить приходилось туда. Он изучил все повадки своих пассажиров.

Как-то Соломатин, находясь в наряде ответственным по части, выехал с Морозовым старшим машины. Они вместе развозили офицеров и прапорщиков.

Всё делается, как и полагается, по старшинству: первыми привезли заместителей командира и начальника штаба, потом тех, кто в звании капитана, затем лейтенантов и, наконец, дело дошло до прапорщиков. Последним в этой очереди был командир хозяйственного взвода прапорщик Глушко.

Подъезжая к одному из зданий, Морозов говорит Соломатину:

– Вот смотрите, товарищ старший лейтенант, это дом, где живет Глушко уже второй год, а это его подъезд. Здесь на шестом этаже его квартира. Но он никогда не узнаёт своего дома. Вот сейчас он вылезет из автобуса, осмотрится по сторонам, подойдет ко мне, откроет мою дверку и скажет:

– Морозов, …твою мать, ты, куда меня привез, где мой дом!?

Прапорщик Глушко в самом деле вылез из автобуса наружу, тупо посмотрел по сторонам и направился к кабине «Урала» со стороны водителя. Подойдя, он открыл дверцу и сказал:

– Морозов, …твою мать, ты, куда меня привёз, где мой дом?

– И вот так каждый день, товарищ старший лейтенант!

Вы подождите немного, я его до квартиры доведу и вернусь.

Взяв в охапку прапорщика, сержант направился к подъезду, скоро, буквально через четыре-пять минут он вернулся, и Соломатин с Морозовым поехали в часть.

– Саша, ты его сдал жене? Он не потеряется в подъезде?

– Нет, товарищ старший лейтенант, не потеряется. Я его припер к двери и позвонил в звонок. Жена откроет и заберет его.

– А что ты не дождался, пока жена дверь откроет?

– Да что вы, товарищ старший лейтенант! У него жена бешеная дура! Я как-то именно, так и сделал. А жена открыла дверь и с криком:

– Гад! Ты зачем моего мужа снова напоил, – кинулась на меня с тем, что у неё было в руках, а была у неё сковорода. Так я едва от неё ноги унес. Кричу ей:

– Ты что, дура?! Как бы я, солдат сумел напоить твоего алкаша? Да и нужен он мне сто лет в обед, чтобы я его поил! Но она из породы тех, которые вначале бьют, а потом разбираются. Так, что теперь я её не дожидаюсь. Приткнул Глушко к косяку и бегом оттуда, пусть они без меня разбираются.

– Так он что, часто нетрезвым бывает?

– Я же говорю, каждый день. С ним даже комбат при мне разговаривал на эту тему. Говорит:

– Товарищ прапорщик! До каких пор я буду терпеть твою пьяную морду? С утра ещё нормальный, а после обеда ходишь тут красный, как фонарь! Это ты должен своих солдат воспитывать, а мне приходится тебя воспитывать!

– Никак нет, товарищ майор, – отвечает Глушко, я не пьяный, я просто на обед красного борща наелся, вот морда и стала красной.

– Плюнул в сердцах комбат и только рукой махнул.

Соломатин, будучи уже неплохо знакомым с Морозовым, никогда не обращал внимания на его рост. По всей видимости, тот сильно стеснялся своего роста. А вот когда поездил с ним в «Урале», то обратил внимание на то, что водитель, сидя за рулем, сильно нагибается, чтобы смотреть в ветровое стекло, а при этом лопатками почти упирается в крышу кабины, но ещё больше впечатлился ростом Морозова, когда увидел, что тот ковыряется в двигателе, стоя на земле. Тогда как другие водители забирались на бампер, на крыло, ещё куда – то наступали, чтобы бытьповыше и дотянуться до двигателя.

Морозов просто вверг всех, от командования части до командования бригады в полнейший ступор, когда пришла пора выдавать ему сапоги. Первые, полученные в учебной роте, он износил. Пришлось ему обувать ботинки. Но эта обувь не предназначена для интенсивной эксплуатации и тоже быстро вышла из строя. Тогда он купил себе тапочки. Это тоже была процедура не простая.

Он заехал по пути на городской рынок. Там увидел бабулю, которая торговала тапочками – самошивками. Попросил померить самые большие, но они ему оказались совсем маленькими. Бабуля сняла с ноги мерку и ахнула. Она такой ступни за всю свою длинную жизнь не встречала, но пообещала и сшила ему за неделю тапочки по размеру. Вот так во время службы сержант ходил в тапочках, долго ходил, пока лично зам. командира бригады по тылу в специальном армейском сапожном ателье не заказал ему сапоги. Когда полковник приехал, чтобы лично вручить бойцу обувь, то рассказал:

– У меня во всей бригаде три таких «чудика», которым пришлось шить обувь на заказ. У одного размер ноги пятидесятый, у второго пятьдесят с половиной, ну а ты отличился даже среди них. У тебя пятьдесят второй размер. Я такого размера ни разу не слышал!

Полковник привёз Морозову сразу и сапоги, и ботинки. Так, что на «дембель» Морозов ушел нормально обутым военным, но до этого момента ему ещё предстояло служить больше года.

18. АЛЯМОВСКИЙ

Старший лейтенант Алямовский Борис прибыл в часть позже Соломатина и Капустина. Прибыл он на должность врача части, начальника медсанбата. Правда, когда прибыл Соломатин, то даже разговоров в части не шло о каких – либо врачах, медсёстрах, медбратьях и тому подобное. Но как только строящееся здание медсанбата было достроено, врач появился моментально. Призван он был из Саранска, выдернут с хорошего места врача – гинеколога, с хорошей зарплатой, поэтому, придя в часть, Алямовский не проявлял рвения к службе.

Всё было совсем наоборот.

Борис пил даже не запойно. Он пил постоянно, все, что течёт и журчит. Всё свое денежное содержание он относил в два магазина поселка «Мостоотряд».

Начал он с продовольственного и полностью опустошил алкогольные запасы этого магазина. Пока не наступал новый месяц, в него алкоголь больше не завозили. Поэтому, он переключился на промтоварный. Этот торговал всем остальным, кроме продуктов. Из этого магазина он успешно уничтожил весь одеколон, а затем стеклоочиститель.

Мы бы, наверное, об этом и не узнали, но стали звонить в часть и просить забрать «своего доктора», который спит в поселке у чьего-нибудь забора.

Когда приехали на машине забрать доктора в часть, то он оказался в таком состоянии, что спал, извалявшись в грязи, с расстегнутыми брюками, при этом китель и плащ он умудрился заправить в брюки. Комбат приказал положить его, чтобы он проспался, в камере караульного помещения.

Какие разборки были учинены Алямовскому комбатом, Борис никому не рассказывал, но на какое-то время он был «посажен» на казарменное положение без права покидать расположение батальона. Цель была «святая»: привести доктора в трезвое состояние. Но как можно уберечь от алкоголя военного врача, у которого имеются запасы спирта? Это просто невозможно! И Борис пить продолжал, но скрывая свое злоупотребление, он заедал выпитое солдатскими витаминами. Витамины у него стояли в жестяных банках объемом в три литра. Вместо того чтобы их скармливать солдатам, кстати, Алямовский рассказал, что эти витамины ещё тормозят в молодых организмах парней тягу к женскому полу, сам же поглощал эти витамины горстями и провонял ими насквозь. В смеси с алкогольным перегаром этот запах был невыносим, так что в строю находиться рядом с ним все отказывались, чем немало радовали доктора.

В этой ситуации «наказанного», Алямовский, находясь «на персональной казарме», устроил в части вечерний фейерверк. Он вытащил из своих запасов дымовые шашки, предназначенные для уничтожения гнуса, расставил их по столбам забора по всему периметру и поджёг их. Дым поднялся такой, что в посёлке кто-то вызвал из города пожарный наряд (оттуда, издалека было не понятно, что в части происходит, возможно, всё горит и надо спасать людей). Приехало сразу два наряда и у ворот части они сразу стали разворачиваться в боевой расчет, поскольку в безветрии за густым, нависшим над частью дымом, им было совершенно неясно, что происходит там, за забором.

А там всего лишь пьяный доктор разгонял гнус.

За этот поступок старший лейтенант Алямовский получил от командира части очередную командировку в Тюмень на офицерскую гауптвахту.

Но не только он умудрялся эпатировать командование. Возникла ситуация, при которой и он был шокирован.

В помощники себе старший лейтенант принял в штат фельдшером ефрейтора Галимова Радика.

До призыва на службу в армию Радик окончил медучилище и получил специальность фельдшера. Именно такого человека по штату нужно было принять в медсанбат, чтобы вести постоянный прием солдат с жалобами на здоровье.

Радик был, как и полагается профессиональному медику, большой аккуратист, чистюля, всегда смотрелся одетым «с иголочки», отутюжены брюки, кристально чистый подворотничок. Солдат, с которого можно писать картинки. Работал совершенно без замечаний и претензий, службу знал и нёс её отменно.

В медсанбате ещё не были запущены в эксплуатацию палаты для больных, такие кабинеты, как операционная, физиопроцедур и ещё некоторые другие, так ефрейтор, изучавший в своем училище некоторые из приборов, занимался их сборкой и запуском в работу.

И вдруг, от этого солдата доктор получает письмо.

Это уже само по себе было странно, но, когда начал читать письмо, содержание написанного его крайне удивило. Борис прочёл вторично и, когда до него дошло содержание написанного, то он незамедлительно пошел с этим к командиру части, прочёл его там вслух. По своему содержанию оно очень напоминало письмо Татьяны к Онегину из романа А.С. Пушкина, он, как говорится, объяснялся в любви к доктору.

Солдат с таким психическим отклонением в армии недопустим, поэтому его тут же вызвали в кабинет комбата, и там побеседовал командир и доктор с автором письма.

Галимов оказался искренен в своих словах. Недолго думая, его отправили в НИИ психиатрии в областной центр и там подтвердили отклонение в психике, оформили ему досрочную демобилизацию. И, когда по вызову из части, приехали родители забирать сына, то в беседе с командованием они рассказали, что они мечтали о девочке, но родился мальчик. Родители растили его как девочку, одевали в платьица до самой школы, обучали музыке и танцам, а спортом он не увлекался и не занимался. Так и вырос с внешностью мальчика, а с внутренним содержанием девочки. После девятого класса пошел в медучилище, и так бы всё шло спокойно, но его призвали в армию. Родители, зная его наклонности, решили это скрыть. Но в чисто мужском коллективе парню это скрыть не удалось. Об этом прознали солдаты и, приходя в медсанбат, они получали от фельдшера не только лечение.

Сам же доктор отслужил чуть больше года. Он начудил столько, что его тоже демобилизовали досрочно. И когда он уезжал из части, то даже не поставил прощальную пол-литру. Все были крайне удивлены такой ситуацией. А Борис, уезжая, сказал:

– Мне нужно было как можно скорее уволиться из армии, вот я всё время пил и чудачил. Дело в том, что я давно пытался завербоваться работать на Севере. И, как раз, когда мне там «выгорело» место, меня призвали. Мне сказали, что подождут, но не больше года, а там как получится: займут его или не займут. Поэтому я сейчас еду не на родину в Саранск, а в Лабытнанги.

Еще до окончания своей службы до Соломатина доходили отзывы об их бывшем докторе, что он врач высококвалифицированный, отлично работает, не пьёт совершенно и имеет только положительные отзывы.

19. САМАЯ БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА

Действительно, это была самая большая проблема. Началась она ещё задолго до прихода Андрея на службу, а закончилось намного позже его завершения службы, да и закончилась ли?

Эта проблема самым серьезным образом влияла на качество службы всех военнослужащих, на качество и уровень их жизни, на личные взаимоотношения, а, следовательно, и на выполнение поставленных перед воинской частью боевых задач. Вызывала нешуточную тревогу за жизнь некоторых людей, в случае, если вдруг придет приказ именно этим военным заменить тех, кто уже два года воюет в Афганистане с душманами. А такая угроза именно в это время стояла вполне реально перед дорожно-строительной бригадой. Но ей не выпало такого «счастья», а ушла на замену навоевавшимся ребятам другая, дорожно – комендантская.

Так что же это за столь серьезная проблема? А называлась она «дедовщина».

Когда-то, в далекие шестидесятые годы в армии появилось такое течение: дедовщина. Суть её заключалась в том, что самые старослужащие солдаты, планируя уход на гражданскую жизнь, готовили себе замену из числа молодых солдат нового призыва. «Старики» готовили узких военных специалистов, способных на сто процентов заменить ушедшего спеца. И только после того, как пришедший на замену сдаст испытание на разряд и получит его, старослужащий солдат мог с чистой совестью уходить на «дембель».

Но это течение просуществовало в таком виде совсем недолго. Его

быстренько извратили, и дедовщина превратилась просто в рабство молодых солдат в руках старослужащих.

Солдат нового призыва стал совершенно бесправной сущностью, даже не животным, поскольку к животным проявляли больше жалости, чем к себе подобным, но более молодым. Солдаты нового призыва были вечно обобраны стариками, избитыми и голодными. Выполняли всю самую грязную, трудную работу, причем и за себя, и за старослужащего. Любое слово «против» наказывалось моментально физической расправой. При этом обратиться за помощью в тот же медсанбат они никакого права не имели!

Но, самое страшное, происходит в казарме по ночам. Сам Стивен Кинг со всеми его ужастиками отдыхает в сравнении с ужасами ночной казармы!

Дембеля придумывают для молодежи такие издевательства, что волос дыбом становится и не может опуститься на место!

Казалось бы, имеется ротный командир, взводные, старшина, в конце концов. Выявил одного-двух заводил, наказал их как следует, чтобы и другим неповадно было, и всё прекратится.

Но суть в том, что именно офицеры поддерживают и подпитывают своими распоряжениями, действиями всю эту мразь!

Самое первое собрание офицеров батальона, на которое попал Соломатин в начале своей службы, было «судом офицерской чести».

Андрей по книгам знал такое понятие «суд офицерской чести».

В старой русской армии проводили такие суды нечасто, но, когда этого требовал проступок офицера, то его товарищи – сослуживцы, высказывали в лицо свое негодование, осуждали действия провинившегося и постановляли «разжаловать его в рядовые». Над головой осужденного преломляли клинок шпаги и всё, он терял статус офицера.

Здесь же оказалось, что командир первой роты капитан Рудаков систематически пьёт «горькую», уходит в длительные запои, в ходе которых он не в состоянии покинуть расположение роты в течение нескольких суток. Он живёт в своем кабинете, даже не выходя на улицу. Там он спит, там он ест, солдаты приносят из столовой еду, там у него стоит отхожее ведро, которое каждое утро солдаты выносят в туалет и моют начисто, чтобы никакого запаха не было, туда солдаты приносят ему водку, которую, уходя в самоволку по его приказу, покупают в магазине «Мостоотряда». А по ночам ему, как настоящему алкоголику не спится. Тогда он устраивает подъем своей роте и, прогуливаясь вдоль ряда солдат, выбирает физиономию, которая ему сильно не понравилась и бьет в неё со всего размаха кулаком. И таких, непонравившихся ему, бывает по несколько человек.

Начинающий офицер Соломатин слушал всё это и своим ушам не верил. А уж, когда слово взял секретарь парторганизации и начал свою нравоучительную речь с того, что вот, мол, коммунист Рудаков ведет себя неподобающим образом, для старшего лейтенанта Соломатина мир просто перевернулся.

Он в ужасе сидел и думал: это ведь офицер, командир своих солдат, да ещё и коммунист! Что может случиться, если вдруг наша бригада попадет в Афганистан? Да там первым делом полягут все командиры. Причем с пулевыми ранениями в затылок. Свои же угнетенные солдаты с ними мигом рассчитаются.

Но эту созревшую в голове мысль он тогда не высказал. Всё же это было всего лишь первое в жизни собрание офицеров.

Но в дальнейшем всё же высказал, ненамного позже. Это было уже партийное собрание. А на партийном собрании действует не воинский устав, а партийный. Это даёт всем присутствующим равные права голоса.

К этому времени «дедовские» отношения полностью захлестнули часть, и нужно было как-то перебарывать ситуацию. Все были озадачены и боролись с ней каждый так, как он понимает. Чтобы упорядочить и разработать общую стратегию, собрали партсобрание.

Вот где Соломатин стал недругом кадровых офицеров.

Взяв слово для выступления, он сказал:

– Та борьба, что вы организовали с дедовщиной, направлена не на её искоренение, а на её углубление. Как можно бороться с одним нарушением с помощью другого? Вы все имеете, выражаясь простым солдатским языком «стукачей», вы же их называете осведомители. Таких в роте или боятся, или избивают. А побороть её можно только в открытой борьбе. Все командиры роты должны поочередно по ночам дежурить в своем подразделении, пресекать на корню малейшие проявления неуставных отношений. То есть предупреждать возможный проступок, а не бить по уже свершившемуся факту. И вообще, все неуставные отношения среди солдат – это порождение офицерской среды. Что у нас вытворяет командир первой роты, извините, до сих пор ещё коммунист Рудаков? Всем известно! А какое он понёс за это наказание? А никакого! Совершенно дикий пример вседозволенности старшего над младшими.

– Вы, товарищ Соломатин не обобщайте на единственном примере, – перебил выступление начальник штаба капитан Барабаш.

Мы солдат не избиваем, а боремся с неуставными отношениями, как нам предписано.

– А я считаю, что рыба гниет с головы, и вы лично способствуете процветанию дедовщины в нашей части.

– Кто, я? Вы, товарищ коммунист, выбирайте выражения, а то ведь за оскорбление я могу к Вам и претензии предъявить.

– Вы, товарищ коммунист Барабаш мне ничего не предъявите, поскольку должны прекрасно понимать, о чём я говорю. Вот как Вы думаете, кто в нашей части самые лучшие офицеры. Можете назвать по фамилиям, по должностям?

– Это не моё дело оценивать каждого офицера. У нас в части для этого имеется командир.

А я вижу, что именно вы оцениваете и выделяете как самых лучших офицеров – двухгодичников: Капустина, Елхова, Вяхирева и других.

– С чего вы это взяли?

– Ну как с чего? Как сказано в Уставе караульной службы? В выходные и праздничные дни в наряд назначаются офицеры из числа наиболее лучших. Так? Так! А кто у нас всегда в наряде в выходные и праздничные дни стоит? Двухгодичники, «пиджаки»!

– Так мне что назначать в эти дни кадровых офицеров? Это вы два года дуру поваляете в армии и на «гражданку», отдыхать. А нам здесь двадцать пять лет служить.

– Вот и ответ на поставленный мною вопрос. Именно с этого и начинаются все неуставные отношения солдат. Они всё это видят среди офицеров. А отвечая конкретно вам, я скажу, что вся картина мне видится как раз наоборот. Это вы здесь двадцать пять лет проваландаетесь и в сорок пять лет уйдете на пенсию молодым, здоровым мужиком, а мы на гражданке будем пахать до шестидесяти лет, чтобы вы на пенсии безбедно жили!

Партийное собрание закончилось тем же, с чего начиналось: каждый остался при своем мнении, а общей стратегии так и не было выработано. Но Соломатин вызвал к своей персоне очень настороженное отношение почти всех кадровых офицеров.

20. ОСЕННИЙ ПРИЗЫВ

В октябре уже по новому осеннему призыву в армию, на смену убывающим украинцам, молдаванам, грузинам пришел новый контингент солдат. Этот призыв охватывал собой Казахстан, Среднюю Азию и, частично, Сибирь.

Сибиряков привезли самых первых, было их совсем немного. Это были парни работящие, добросовестные и стремящиеся к хорошей службе. Но недостаток у них был один общий. Все они были, по меркам уровня образования в стране в восьмидесятые годы, неграмотные.

Соломатину, выучившемуся в институте и продолжавшему свою жизнь в Томске, городе высокообразованном, высококультурном, за что получившему второе неофициальное название «Сибирские Афины», было просто дико узнать, что к ним в часть пришли сибирские парни с образованием четыре – шесть классов! А ведь в стране действует закон о всеобщем среднем образовании уже ни один десяток лет! В оправдание ребятам сам Андрей нашел два ответа. Первый: все они оказались призванными из деревень, а в Сибири имеются настолько дальние, глухие деревни, что оттуда выбраться, скажем, в райцентр, в интернат, для получения среднего образования очень непросто. Вот и заканчивают ребята учёбу на том классе, до которого у них в деревне имеется своя школа. Но, зато, это второе оправдание, чего у них не отнять, так это житейского разума, стремления научиться чему-нибудь новому, что после армии пригодится и ему самому и его колхозу – совхозу. Вот и обучались они с желанием работе строителя – монтажника, газо – электросварщика, моториста, водителя, телефониста – связиста. На каждую специальность обязательно сдавали на разряд и получали «корочки».

В пополнение к этим ребятам привезли парней из Средней Азии и Казахстана.

В среде казахстанцев было довольно много парней русских, украинцев, белорусов, немцев, а непосредственно казахов немного, но и эти парни хорошо говорили и всё понимали по-русски, хотя их уровень образованности не отличался от сибиряков. А вот другая часть прибывших комплектовалась из парней из Киргизии, Узбекистана, Таджикистана, причем тоже из сёл, точнее аулов, отдаленных, где школы были лишь начальные и причём на национальных языках.

Мало того, что эти парни плохо понимали и совсем не говорили по-русски, так еще, просматривая их документы, Андрей увидел, что у большинства из них в графе «Образование» стоит 2 класса, 3 класса. У одного было написано 4 класса, но рядом, в скобках, значилось следующее:

– Фактическое образование два класса, а два приписал, чтобы в армию призвали.

Разговаривали они все между собой исключительно на родных для себя языках.

Наш комбат при этом изрыгал в их адрес жуткие проклятия, поскольку они его или не понимали, или делали вид, что не понимают, а он требовал беспрекословного выполнения своих приказов. Ему было всё равно, понимают его или нет, ведь в Уставе написано, что в советской армии существует один единственный язык общения – русский.

Надо было ситуацию каким-то образом переламывать.

И тут подвернулся такой анекдотичный случай.

Отправили группу молодых солдат под командованием старшего лейтенанта Соломатина на выполнение хозяйственных работ за территорию части.

Андрей сразу определил среди солдат наиболее авторитетного: на него все остальные смотрели, слушали его и подчинялись ему. Парень выглядел постарше остальных, свободно разговаривал и с казахами, и с узбеками, и с киргизами, свободно общался на русском языке. Но один из группы солдат с ним не общался, и обратной связи тоже не было. Зато обращались к этому солдату все: «Француз».

– Товарищ солдат, – обратился к самому авторитетному Андрей, как Ваше имя?

– Моё? Касен.

– Касен, скажите, пожалуйста, почему все друг с другом общаются, обращаясь по имени и лишь к нему, Андрей показал рукой в молчаливого, называя «Француз».

– Товарищ старший лейтенант, все здесь кто: казахи, узбеки, таджики. Плохо ли, хорошо ли, но все друг друга понимают. А этот у нас туркмен. Он такой единственный. Его никто не понимает, и он никого не понимает. Мы смеёмся над ним меж собой в шутку. Говорим:

– Он из своего кишлака спустился с гор за керосином, а его там поймали и в армию отправили.

Шутка, конечно, веселая, только таких и среди «не французов» сколько угодно. Кто не знает языка и даже не представляют, куда их отправили служить в армию. Это стало ясно, когда в конце октября, когда они дома на жарком юге ещё купались в реках и арыках, а тут уже легли такие суровые холода, каких они никогда не видели. И холод тянется через всю осень, календарную зиму и вот уже весенние месяцы: март, а зима не уходит, апрель, а морозы стоят и снег как шел, так и идет, май наступил, а тепла все нет. Парни мёрзнут и вспоминают, что дома в феврале уже отцвел урюк, в мае созревает черешня… Подходят они к Соломатину и спрашивают:

– Товарищ старший лейтенант, скажите, пожалуйста, а здесь лето бывает?

– А вы посмотрите вокруг. Что вы видите?

– Деревья видим, лес…

– Ну, парни, раз деревья растут, то значит, лето бывает?

– … Бывает. Ой! А мы даже и не подумали об этом. Уж так зима надоела!

Но это было уже весной следующего года. А сейчас на выполнении задания по хозработам этот самый авторитетный Касен подошел и о чём – то поговорил с одним из солдат на казахском языке.

Соломатин прислушался. Давненько он не слышал казахской речи. Хотя от рождения и до поступления в институт прожил в Казахстане. Разговаривать он на казахском языке никогда не умел, но многие слова тогда знал, а сейчас, прислушавшись, кое – какие вспомнил. Понял, что парни хотели бы сходить на почту в поселок.

– Странное желание. Ведь всю почту в часть с поселковской почты доставляет почтальон. Это ведь они должны знать и без знания языка.

И вот, в самом деле, один из солдат подходит к Соломатину.

– Товарищ старший лейтенант, – говорит он на ломанном русском. Разрешите мне сходить в поселок на почту. Мне посылку должны прислать. Я хотел бы её получить.

– В армии существует такой порядок: назначенный командиром почтальон, по доверенности от части, получает всю корреспонденцию, включая посылки, приносит в часть и здесь раздаёт получателям. А что касаемо посылок, то их вручают адресату лишь после просмотра содержимого дежурным офицером на предмет наличия запрещенных предметов. Так что Ваша просьба невыполнима. Ясно?

– Ясно, – ответил он, и отходя от Саломатина, выразительно посмотрел на Касена.

– Стало быть, я не ошибся, решил для себя Андрей. Касен что-то задумал, скорее всего, хочет бутылку прикупить в «Мостоотряде».

Погода несколько испортилась, и стал накрапывать небольшой дождь. «Старший» команды поторопил своих исполнителей с завершением работ. Однако вместо этого к нему подошёл другой солдат и тоже на далеко не чистом руссом языке стал проситься в поселок, чтобы там, в магазине, купить к чаю печенье или пряников.

– Товарищ солдат! Сейчас вы завершите работу, и мы вернёмся на территорию части, а там, в солдатской чайной, вы сможете не только печенье с пряниками купить, но и выпить соку или чаю. Так что работайте и не отвлекайтесь. А сам подошёл к заводиле и так, чтобы услышали все солдаты, сказал, указывая на небо:

– «Жамбыр» (дождь по-казахски).

Лицо Касена выразило неописуемое удивление. Через несколько молчаливых секунд он сказал:

– Товарищ старший лейтенант! Откуда же я мог знать, что вы казахский язык знаете.

– Ну, знать я его не знаю, но прожив восемнадцать лет в Казахстане, я всё же могу понять общий смысл сказанного.

Возникающую конфликтную ситуацию не довели до конфликта, а завершили всеобщим смехом.

А вечером, сидя в кабинете с партийным секретарем, Соломатин рассказал о том, что всех ребят просто необходимо обучать русскому языку, иначе у них службы не будет никакой.

Иващенко глубоко проникся этим предложением и очень быстро ему

из политотдела бригады передали учебники для обучения русскому языку в армии.

21. ПЕРВАЯ КОМАНДИРОВКА

Андрея как-то постоянно тяготило или даже правильнее сказать мучило то, что у них в батальоне числится три «боевых» роты, а он общается с двумя, и двумя отдельными взводами – хозяйственным и комендантским. А где находится третья рота, чем она занимается, кто в ней служит, как она живет и чем живет? Всё это он знал лишь понаслышке от других офицеров.

– Надо бы как-то туда попасть, познакомиться, хотя бы, с личным составом, – думал он. Но как туда поехать, да, и, вообще, как напроситься на поездку, ведь это необходимо с комбатом решать, а он терпеть не может партийно-комсомольскую работу. Решит, что мне делать нечего, вот я и прошусь съездить, и навалит дополнительную нагрузку. По всей видимости, необходимо посоветоваться с замполитом.

В первые дни ноября после утреннего развода Соломатин напросился на беседу с замполитом.

– Входи – входи, – отозвался замполит на стук Андрея в его дверь.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Слушаю тебя, какой у тебя вопрос?

– Товарищ капитан, у нас где-то в поселке существует сама по себе третья рота. Это порядка ста человек моих комсомольцев, а я их не видел ни разу, и они со мной тоже не знакомы. Вот думаю, как бы мне туда попасть, чтобы хотя бы навести контакты со своим личным составом.

– Вот оно что у тебя! Понятно. А я уже, грешным делом, подумал, что ты здесь задницей присох и никуда тебя не выгнать. А ты, значит, сам надумал, молодец. Скажу тебе честно, как политработник политработнику, если бы ты не подошел ко мне с этим вопросом, то я бы сам тебя не позже следующей недели туда отправил. Вот только моё мнение о тебе было бы иным. А так молодец, ещё раз об этом тебе скажу.

Итак, обсудим, за какой целью ты туда едешь?

– Я еду познакомиться со своими комсомольцами, самому предста -виться им. Проведу там комсомольское собрание или политзанятие. А лучше бы и то и другое. Всё зависит от того, на сколько дней меня туда Вы отпустите.

– Да я бы тебя и на неделю отпустил, да только проблема не во мне, а в погоде.

Уже ноябрь идет, морозы сам видишь какие. И по такой погоде, сколько дней продлится ещё навигация – неизвестно! А с третьей ротой связь либо по воде, либо, когда река стоит, – по воздуху, на самолете. Туда, правда, ещё и вертолеты летают. Можно прямо от нашей части, видел поблизости, находится вертолётная площадка, так прямо здесь сесть в вертолёт и долететь до посёлка Локосово, где третья рота стоит. Но это надо у вертолетчиков узнавать их маршрут, так как им каждый раз намечают разные маршруты. Да и вообще, они редко туда летают, поэтому вертолёт не в счёт. А обычным путем можно в посёлок добраться по реке и зависнуть там до ледостава, пока самолёты не запустят. Вот!

– Я вас правильно понял: мне надо срочно ехать и быстро возвращаться?

– Именно это я тебе и хотел сказать.

Сейчас готовь материалы к политзанятию, тему собрания, мне доложишь в конце дня, а завтра рано утром отправлю тебя в третью роту.

На следующий день после утреннего развода замполит посадил Соломатина с собой в УАЗик, и они поехали в город. Нигде останавливаться не пришлось, поскольку, по договоренности, Андрей на службу захватил с собой «дипломат» и необходимые в командировке вещи.

Замполит довёз своего подчиненного прямо до посадочного причала речпорта, посадил на «Ракету» и, дождавшись отплытия, поехал в часть.

А Андрей через каких-нибудь сорок – пятьдесят минут уже сходил на берег в поселке Локосово, где базировалась третья рота. Встретил его командир роты капитан Кобелко. Мужчина широкоплечий, круглолицый, ростом близок к двум метрам. Такому и местные морозы нипочем, подумал Соломатин, когда увидел, что тот встречает гостя в фуражке и это при – 20 ночью!

– Здравия желаю, товарищ капитан! Разрешите представиться? – старший лейтенант Соломатин, секретарь комсомольской организации батальона.

– Здорово, старлей! Мне Овчинников уже позвонил, чтобы я тебя встретил и представил. Ну что, поехали в расположение!

Он стал уверенными движениями подпихивать под локоть прямо – вверх своего гостя, продвигая его к стоящему вахтенному автобусу.

За рулем вахтовки сидел мужик с протокольной мордой, явно не солдат.

На вид ему было далеко за сорок, одет в фуфайку и дешёвую тряпичную чёрную шапку – ушанку с искусственным мехом. Кисть руки, держащая сигарету в мундштуке, была вся синяя от наколок. Так обычно делает себе руку «мокрушник»– рецидивист.

От вида водителя Соломатина немного покоробило, но зато все остальные люди совершенно спокойно входили в вахтовый автобус, которым управлял уголовник.

Андрей, вместе с встречавшим его офицером, тоже вошел в транспорт.

Дождавшись, пока вомнётся в набитую «вахтовку» последний пассажир, зэк тронулся с места.

По ходу движения он периодически делал остановки без всякого объявления, без всякого внешнего признака того, что именно здесь нужно остановить. Народ выходил, почти никто не входил. Андрей смотрел и удивлялся:

– Люди живут при коммунизме! Ни тебе кондуктора, ни тебе билетов… Сел в автобус, проехал сколько тебе нужно, вышел… И всё бесплатно!

– Сейчас мы выходим, предупредил капитан.

«Вахтовка» остановилась, из неё вышел Соломатин с капитаном и ещё двое гражданских.

– От нас следующая остановка – рота охраны зоны, потом сама зона, и последняя – кирзавод, на котором работают все живущие в этом посёлке. Живут здесь все на треть гражданской, на треть военной, на треть зэковской жизнью. Все мирно сосуществуют, хотя рота охраны как бы охраняет зэков, те, как бы отсиживают, но живут расконвоированной жизнью, а гражданские – это фактически все бывшие зэки этой зоны, освободившиеся по условно-досрочному освобождению, либо по истечению срока заключения, но без права выезда отсюда.

– А как это «расконвоированные»? Они ведь могут сбежать?

– В самом деле, не могут! Наш поселок – это глиняный остров, на котором стоит кирпичный завод. Он эту же глину использует для своих кирпичей. Один край острова омывается рекой. Ты видел ширину Оби в этом месте? В самую жару другой берег лишь в бинокль просматривается, вот! А другой край упирается в болото. Болото безграничное по размеру и бездонное по глубине. Пройти сквозь него еще никому не удавалось. Когда-то, лет десяток назад, говорят, отсюда сбежали трое в сторону болота… Так их даже не пытались поймать. Ушли, и нет людей!

– А зимой, когда река замерзла, болота тоже?

– Зимой снегу столько, что по бездорожью за короткий день и километра не пройдешь, жилья поблизости нет, харчей не раздобыть. А вот на счёт болота, так оно где замерзает, а где трясина припорошена снегом, а под ним топь! Все всё это знают и сидят – не рыпаются.

– Так ведь транспорт: летом – «Ракета», зимой – самолёт…

– Так на посадку везде паспорт нужен, а без паспорта его никто не возьмёт, да и часовой солдат всегда на посадке присутствует.

Так, беседуя, дошли до расположения роты.

Первое впечатление оказалось даже лучше, чем в мыслях обрисовывал себе Андрей: просторная территория, аккуратно очищена от снега, небольшой плац (а зачем большой для одной роты?), спортивный городок: брусья, перекладина, баскетбольная площадка, наглядные стенды прячут деревянный уличный туалет. Жилое здание представляло собой П-образное строение, в котором одно крыло – командование роты, другое крыло: каптёрка, ленинская, хозяйственная комнаты. Основная часть здания – жилые помещения. Причём солдаты проживали не в общем казарменном помещении, а в отдельных кубриках по пять – шесть человек.

Это всё Андрею понравилось, о чём он сказал своё личное мнение командиру роты.

Капитан Кобелко ответил, что ему здесь тоже нравится больше, чем в батальоне. Он уже отвык, что солдаты проживают в огромной казарме. А затем он предложил старшему лейтенанту провести все свои запланированные мероприятия прямо сегодня, поскольку ночью обещают похолодание до – 35 и потепления в ближайшие дни не предвидится, а стало быть, навигацию могут закрыть уже послезавтра.

– Мои солдаты работают в три смены, поэтому ты всё равно всех не соберёшь. А так, с одними проведешь собрание, с другими политзанятие, а третьим остальные расскажут и о том и о другом.

На мероприятиях секретарь комсомольской организации увидел, что вскоре почти весь состав роты сменится, поскольку почти все здесь были старого призыва, ещё призванные на Украине.

Он заговорил об этом в перерыве между мероприятиями.

– А, скажите, наверное, проще командовать теми людьми, с которыми уже прошёл столько времени и столько трудностей?

Капитан хитро хмыкнул.

– В принципе, ты прав, легче, когда личный состав насквозь видишь и знаешь, но ситуации разные встречаются. Вот, старшина, он обратился к прапорщику Голобородько, расскажи про Вано Гогричиани, как ты его воспитал!

– Да ладно! Мне, право неудобно. Я вроде бы хвалиться должен, да ещё в присутствии командира.

– Рассказывай, рассказывай. Ведь это всё правда, и заслуга твоя, что он исправно дослуживает.

«Повесть о мужском слове»

–Так вот, наш боец Вано всегда служил, как полагается. Всё добросовестно выполнял, что поручали, в самоволки… ни шагу, за всю службу. И тут прошедшей весной, когда ушли «дембеля», то он сам стал «дембелем» и первое, чем он это отметил – самоволкой. Мы его всей ротой искали всю ночь, бесполезно. А утром он пришёл, позавтракал и спать. Проспался, пообедал и вроде как на работу собрался, но на работе его не было. Опять исчез до утра. Так у него и пошло день за днем. У нас ведь «губы» нет, запереть его не можем. Ну не посылать же его в батальон в командировку для отбывания наказания!

Взводный с ним       работал, замполит с ним работал, ротный тоже…

Ротный вставил свое слово:

– Да я ему морду набил за это, а он назавтра вновь в самоход подался. Мы-то поняли, что парень себе в посёлке бабу нашёл, вот и не может остановиться. По-мужски, я его понять могу: в двадцать лет дорваться до бабы, но ведь службу ему никто не отменял!

Рассказ продолжил старшина.

– Я вижу, что вся работа не помогает, вот я и решил сам с ним

поработать.

Спрашиваю у ротного:

– Товарищ капитан, разрешите мне с ним поработать, от Вашего имени. Жалко ведь парня, если вы его до дисбата доведёте за систематические самоволки. Ведь вопрос уже стоял оформить ему уклонение от службы.

Командир роты утвердительно кивнул.

– Тогда я, – продолжил Голобородьбко, вызываю Вано к себе в каптёрку и говорю ему:

– Вано! Мне командир дал разрешение с тобой договориться по-мужски! Ты должен выполнить одно единственное условие. Если ты его выполняешь, то до конца службы можешь свободно отсутствовать в роте, когда хочешь и сколько хочешь. А если не выполнишь, тогда извини! Будешь находиться в роте безвылазно, покидать её только на работы. Согласен?

– Товарищ прапорщик, а условие, какое я должен выполнить? Что-нибудь сложное?

– Нет! Совсем несложное. Простоять на улице пятнадцать минут.

– Простоять пятнадцать минут? И всё? И я свободен?

– Совершенно верно! Пятнадцать минут, и ты свободен!

– Согласен!

– А раз согласен, раздевайся!

– В смысле, раздевайся?

– В том смысле, что форму снимай!

Вано снял форму.

– Теперь исподнее снимай: рубаху, кальсоны, а трусы одевай.

Гогричиани выполнил и это.

– А теперь пошли со мной. И вывел его на улицу. А надо сказать, что уже наступило время гнуса, да и на дворе вечерело.

Я подвел его к забору и, расставив руки и ноги, привязал их к забору.

– Теперь время пошло. Простоишь пятнадцать минут, будет тебе обещанная свобода, повернулся и пошел в свою каптёрку, чтобы оттуда наблюдать за «казненным».

Представляешь! Я лишь вошел в каптёрку и закурил сигарету, чтобы время скоротать, как слышу истошный крик. Это кричал Вано:

– Товарищ прапорщик, развяжите меня, прошу Вас! Быстрее! Честное слово больше никогда не покину роту до самого дембеля!

Я возвращаюсь и вижу, что вместо тела солдата сплошное месиво из мошкары, комаров, всякие мухи жрут его, пауты гадкие! Они набились в волосы. Густо покрывающие его всё тело и жучат его беспощадно! Вообще я слышал, что эти твари всего за считанные часы способны высосать всю кровь из человека. Так это или нет, я не знаю, но когда увидел эту картину, то поверил на слово. Я быстренько освободил Вано от пут, и он как чумовой кинулся прямо в пожарный водоем отмываться от гнуса.

После того, как он обтерся и оделся, пришёл ко мне и сказал:

– Товарищ прапорщик! Я слово давал, я его выдержу. Можете передать ротному, что до конца службы больше в самоволку не пойду.

– И ведь своё слово держит! Вот, что значит честь горца! Никогда он не позволит себе нарушить данное слово!

                  * * *

Утром на улице было не -35, а все -38.

Комсомольского вожака провожать отправили лейтенанта Безьякова, командира одного из взводов. Ему было поручено, обязательно, дождаться «ракеты» и посадить старшего лейтенанта на неё, а если вдруг «ракеты» не будет, то вернуть его в роту.

Когда вышли на пристань из вахтовки, то стало понятно, зачем понадобился провожатый. Над рекой стоял тяжелый свинцовый туман. Плотность его была невообразимой! Тут не то, что своей руки не видишь, тут даже нос в тумане растворялся. В таком тумане можно было уйти невесть куда, вместо теплохода. А его, кстати, и не было!

Зато на берегу оказалось очень много народу, желающих срочно уехать в Сургут, он просто отлично прятался в этом свинцовом покрывале, но голоса слышны были отчётливо. Вот кто-то сказал:

– «Ракета» точно придёт. Надо подождать, когда туман ослабнет. Ведь видимости никакой на реке.

В этой промозглой холодине, при почти сорокаградусном морозе, без всякого укрытия пришлось дожидаться четыре часа.

Теплоход подошел!

Но прежде, чем запускать людей на палубу, по громкой связи сообщили, что выполняется последний рейс в эту навигацию, так что те, кому необходимо вернуться назад, сумеют это сделать не раньше декабря на самолёте.

После этого сообщения часть пассажиров осталось на берегу.

В салоне «Ракеты» было так же холодно, как и на улице, но включили интенсивный обогрев и к завершению путешествия салон прогрелся и все пассажиры, оттаяв от мороза, спали сном младенца. А в самом начале пути было холодно и страшно, потому, что крыло «Ракеты» на большой скорости врезалось в большие льдины, обильно плывущие по реке из ближайшего притока. Но всё то хорошо, что хорошо заканчивается. Путешествие Соломатина в третью роту завершилось вполне благополучно.

22. НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ

Не зря говорится в народе: «Всё, что ни делается – всё к лучшему»! Народ мудрый, с ним невозможно спорить, а вот подтверждается его мудрость часто и густо.

Сколько раз в военкомате говорили Андрею Соломатину, тогда ещё гражданскому человеку: сходи в отпуск, обязательно, а то в армию призовут и «накрылся твой отпуск медным тазом». Там тебя никто и не подумает отпускать отдыхать.

Как бы ни так!

Армия, это то место, где от буквы закона отступать не полагается, поэтому, если ты что-то должен сделать, то с тебя семь шкур снимут, но ты всё равно выполнишь положенное тебе, ну а если что-то тебе должны, то ты это получишь, даже если будешь противиться. Правда, если честно, то от хорошего вряд ли кто будет отказываться, да и бывает это хорошее в армии «раз в году по религиозным праздникам».

Но, тем не менее, такое «хорошее», даже просто замечательное случилось с нашим главным героем повествования.

В самом конце ноября, в череде сверхурочных работ в рамках беспрестанно объявляемых комбатом «тревог» для своего личного состава, старшего лейтенанта Соломатина вызвал к себе исполняющий обязанности начальника финансовой части.

Андрей идет к нему в полном недоумении:

– Интересно! Что могло понадобиться начфину от меня?

Входит в небольшой кабинет, где по другую сторону высокой стойки сидит И.О. начфина и таким суровым голосом спрашивает:

– Товарищ старший лейтенант, ты на «гражданке» за этот, текущий год, в отпуск сходил?

– Никак нет, товарищ капитан, не сходил.

– А почему не сходили?

– А потому, что, когда я говорил, что мне необходимо сходить в отпуск, поскольку меня в этом году должны призвать в армию, то мне никто не поверил и не отпустил.

– Надо было настоять на своём и обязательно сходить!

– Надо было вашему коллеге из районного военкомата мне выдать какую-нибудь подтверждающую бумагу о том, что я буду призван, а он не посчитал нужным выполнить мою просьбу. Так, что я не виноват, что не сходил отдохнуть. Да и вообще, это мой отпуск, я его не отгулял, вас – то, что это так беспокоит, и почему вы мне об этом выговариваете!?

– А дело в том, что раз ты не отгулял отпуск, то мы должны будем тебя либо отправить в отпуск, либо выплатить тебе денежную компенсацию за неиспользованный отпуск.

– Не понял?! Мне что, полагается отпуск за этот год?

– Да! Или отпуск, или денежная компенсация. Причем решать необходимо немедленно, поскольку, если пойдешь в отпуск, то должен будешь его отгулять до конца этого года. Ясно, товарищ старший лейтенант?

– Предельно ясно! Однозначно отпуск, только какой он будет продолжительностью?

– Согласно закону тебе полагается двое с половиной суток за каждый полностью отслуженный месяц. Ты в каком месяце к нам пришел?

– В июле.

– Значит, тебе полагается с учетом августа, сентября, октября, ноября и декабря двенадцать суток не считая дороги.

– Еще и дорога не считается?

– Да. Дорога туда и обратно.

– Ни фига себе! Так это получается почти полноценный гражданский отпуск!

Соломатин тут же оформил себе отпуск с начала декабря, причем так, чтобы прихватить ещё и воскресенье. Наглеть не стал, так что субботу себе не прихватил, всё же суббота в армии парко-хозяйственный день, все люди друг у друга на глазах. А с пятого декабря он с семьей улетел на две недели к родителям.

Дни отдыха пролетели мигом, как один день, и в преддверии новогодних праздником он уже вернулся на службу.

23. ПЕРВЫЙ НОВЫЙ ГОД В АРМИИ

Вернувшись из отпуска, Андрей сразу попал в ситуацию подготовки к встрече Нового года в части.

Замполит – главное действующее лицо в этой подготовке. Он, в отличии от командира части, был человеком не мрачным, даже светлым, имел ряд артистических наклонностей. Он умел петь, играл на многих музыкальных инструментах, хорошо декламировал стихи, говорил, что хорошо танцевал в молодости. А сейчас стал довольно грузным человеком и перестал танцевать, так как ему кто-то из многочисленных знакомых женщин сказала, что, когда он танцует, то лично ей хочется спрятаться в окоп, поскольку он напоминает ей огромный танк, быстро движущийся на безоружную толпу.

У Юрия Васильевича были, что называется «на карандаше», все солдаты, умеющие что-либо исполнить со сцены. Поэтому к троим своим штатным работникам клуба: начальнику и двоим солдатам Назарову и Шмидту добавил из своего списка ещё троих солдат и одного прапорщика-музыканта, освободив их от иных работ и поручив заняться подготовкой новогоднего концерта. И они поручение выполнили, подготовив пять музыкальных номеров. Замполит их все посмотрел, одобрил,сказал, что вести концерт он будет сам и добавит в него ещё пару стихотворений и свою любимую песню «Мои года – моё богатство» в собственном исполнении.

Единственное праздничное новогоднее украшение на территории части – срубленная неподалеку от своей же территории пушистая сосна, метров шесть высотой.

Её комбат разрешил установить посреди плаца.

Солдаты установили комель прямо на бетон, а потом закидали снегом, утрамбовали его и залили водой. Эту процедуру повторили несколько раз, примерно через каждые тридцать минут. Этого времени вполне хватало, чтобы на сорокаградусном морозе облитый водой снег превращался в несокрушимый лед. С последней заливкой «фундамент» вокруг сосны расправили лопатами, присыпали свежим чистым снегом… Вот и всё украшение. Ни игрушек, ни гирлянд… Всё строго, без излишеств, очень аскетично.

В честь праздника 31 декабря обед был устроен по меню праздничного дня: дополнительно к рациону: два куриных яйца, четыре печеньки, но вместо традиционного компота из сухофруктов бойцам налили по стакану сока.

Именно во время обеда был дан праздничный концерт, так распорядился командир.

Казалось бы, ну чего тут праздничного? Но солдаты и такого не видели ни разу за время своей службы.

В честь встречи Нового года комбат распорядился сдвинуть отбой в части на один час. И солдат уложили спать не в 22-00, а в 23-00. И утром первого января, в первый день нового года у них подъем был тоже на час позже. Не в 6-00, а 7-00.

Это был единственный праздничный день, когда все солдаты, кроме тех, кто стоял в наряде, отдыхали, и никто их не имел права привлечь к выполнению каких – либо работ.

Этот праздник «ни о чем» впечатлительному Соломатину напомнил ситуацию из комедийного фильма «Кин-дза-дза», когда господин Уэф весь грязный, запуганный, оборванный и вечно голодный, мечтательно рассказывает, как бы ему хорошо жилось, если бы у него были оранжевые штаны.

– Тогда бы все пацаки и чедлане перед ним приседали и говорили «КУ», и даже эцелоп не смел бы его бить … по ночам!

Для самого же старшего лейтенанта Соломатина этот первый в армии новый год выдался и впрямь праздником.

Возможно, что подействовало его жесткое выступление в адрес начальника штаба на партийном собрании, а может быть просто сверху, что наиболее вероятно, потребовали с него именно такой график дежурства по части, но ни тридцать первого декабря, ни первого января, ни один двухгодичник не оказался в наряде. Службу несли кадровые офицеры и прапорщики.

Совершенно неожиданно в этой ситуации сорвался друг Соломатина Сергей Капустин.

Он в Новогоднюю ночь позволил себе расслабиться до такой степени, что сильно превысил свою алкогольную дозу, и, пробыв со всеми за общим столом до шести утра, ушел к себе и заснул.

После непродолжительного сна Соломатин проснулся около одиннадцати часов утра, поднялся, приготовил небольшой перекус на завтрак, заварил кофе и позвал друга похмелиться, чтобы быстрее прийти в себя.

На его зов сосед вышел из своей комнаты, они сели за стол, выпили по стопке водки и, как следует, закусили тем, что приготовил Андрей.

Попив напоследок кофе, Сергей сказал, что не выспался и пойдет досыпать.

В общежитии все поднялись, и возобновился праздничный гул, в котором деятельное участие приняли Соломатин с супругой, жена Сергея Татьяна и все остальные обитатели. Не было только самого Капустина.

Татьяна попросила его не беспокоить, пусть отсыпается. Он отсыпался весь праздничный день и, таким же образом, перешел в ночь. А утром, второго января к восьми часам утра уже надо было идти на повседневную службу.

Андрей поднялся, как обычно первым, совершил нехитрый утренний моцион и приготовил завтрак: яичницу с колбасой и кофе, пошел звать друга. Тот долго не слышал стука соседа в дверь, но его услышала Татьяна. Сообразив, в чем дело, она стала будить мужа, но тот никак не хотел просыпаться. Тогда она уперлась спиной в стену, и ногами столкнула мужа с кровати, но он так и не проснулся.

За дверью раздался страшный грохот падающего с высоты тяжелого мужского, костлявого тела, затем вскрик, длинная тирада, смешанная из ласкового обращения к жене её нежным прозвищем «Моя кобруша» и жуткими шахтерскими матами…

В конце-концов дверь у друзей отворилась и на пороге нарисовалась заспанная, отекшая физиономия соседа.

– Андрюха, тебе чего?

– Как чего? На службу идешь? Время вставать!

– Какую службу, Андрей, ты с ума, что ли, сошел? Сегодня, выходной день, первое января!

– Первое было вчера, и ты его проспал, а сегодня второе.

– Ни пи… Не ври!

– Мне что, тебе календарь показать? Да ты у Татьяны спроси!

Из-за двери послышался голос супруги:

– Вставай – вставай! Сегодня второе января, а первое ты проспал, алкаш несчастный.

– Да как второе? Я же помню, что с новогодней ночи пошёл спать…

– А вчера утром я тебя разбудил, мы похмелились, позавтракали, и ты опять ушел спать, а мне из-за тебя не с кем было выпить. Так я и провел его трезвым, вставил Андрей.

– Ладно, сейчас оденусь, но учтите, это он обратился одновременно и к жене, и к Соломатину, если вы меня обманули, то я вам этого никогда не прощу, а с тобой, это он конкретно обратился к жене, завтра же разведусь!

К сожалению, это был не розыгрыш, а чистейшей воды правда.

Капустин с большим трудом пережил на службе этот день. Но это было для него не завершением трудного испытания. Дело в том, что в этот же день, вечером, ему предстояло заступать в наряд дежурным по части.

24. С МЫСЛЯМИ О ГРАЖДАНКЕ

Вначале, пребывание в краткосрочном отпуске в семье своих интеллигентных родителей, а затем, воспользовавшись очень редким для него выходным днем, предоставленным первого января, Андрей Соломатин задумался над тем, к чему он пришёл, отслужив примерно полгода в армии, и с каким багажом он вернется к гражданской жизни, отслужив два полных года в таких условиях.

Размышления привели не просто к неутешительному выводу, а к ужасающему.

До призыва на службу он отработал четыре года на производстве.

Окружение было «простецкое», обычная пролетарская среда, «работяги», в своем большинстве. Но эти самые «работяги» никогда не позволяли себе в обыкновенной беседе, даже между собой, разговаривать матом. Да, некоторые вставляли мат для связки слов, но таких было меньшинство. А с большинством рабочих можно было поговорить на разные темы от науки до искусства. И ещё неизвестно, кто в этих вопросах лучше разбирался.

А здесь, в армии все разговаривали лишь одними матами. Оказывается, три – пять слов ненормативной русской лексики вполне успешно заменяют всё богатство и разнообразие русской словесности.

Этот вывод был неприятным, но не страшным для самого Андрея. А страшным выводом оказался тот факт, что за прошедшее время он стал одним из них!

Он начал разговаривать на службе только матом, а дома, общаясь с женой и дочкой, с трудом подбирал нормативные слова, чтобы выразить свою мысль правильно, четко и эмоционально.

Поймав себя на этой мысли, Андрей понял, что армейский лозунг о самосовершенствовании военнослужащих был и остаётся лишь лозунгом.

Почему, спросите вы? Да по простой причине.

Занятость на службе с восьми утра и, как минимум, до десяти вечера давала возможность дома лишь поужинать и лечь спать, иначе назавтра сил уже не хватало. Ни на музыку, ни на книги, ни, даже, на просмотр телепередач времени не оставалось. И единственное, что успевал читать офицер – это журнал «Коммунист вооруженных сил», да и то одну единственную статью – разработку к предстоящему политзанятию.

– И до такого состояния я дошел всего – то за полгода службы. А что со мной станется к её окончанию? Да я не смогу двух слов связать, общаясь с гражданскими людьми! Необходимо себя приводить в порядок и начинать незамедлительно! Но как?

Решение было найдено.

Ведь не зря говорится: «клин клином вышибается».

Не хватает литературных слов – нужно пополнять словарный запас.

А каким образом?

Читать книги!

А что со временем? Ведь его не хватает!

Андрей сам для себя решил:

– При любых обстоятельствах ежедневно читать (и взял в руки сборник повестей Гоголя). Читать буду до двенадцати часов ночи ежедневно. Дольше нельзя, иначе не хватит времени на отдых.

И взятое пред собой обязательство Андрей жёстко выполнял. Пусть времени совсем не оставалось, пусть каких-нибудь три минуты до сна, но он открывал книгу и хоть страницу прочитывал.

И дело сдвинулось с «мертвой точки».

Вначале прочёл то, что полегче: Гоголь, с его повестями, приключения типа «В августе сорок четвертого», «Звезда», сборник фантастики. Потом была «Обыкновенная история» Гончарова. Она позволила перейти на серьёзных авторов. В ход пошёл Достоевский и его «Петербургские повести». Дальше – больше. Андрей прочёл «Записки из мертвого дома». Мрачное произведение. Но оно прямо – таки на душу легло. И уж затем была «Война и мир» Л. Н. Толстого. Очень сложно написано произведение, и для нас непривычно. Много используется иностранной речи, что утяжеляет его восприятие. Но и оно постепенно было осилено. Всё это вернуло старшему лейтенанту Соломатину самоуважение, уверенность, что он не заскорузлый «солдафон», возможность общаться с личным составом на понятном всем русском языке, а в дальнейшем помогло адаптироваться в гражданской жизни.

25. ВТОРАЯ КОМАНДИРОВКА

Андрей отслужил уже больше полугода в части и по сравнению со многими вновь пришедшими «пиджаками» был уже «старослужащим» офицером, повидавшим много недоброго от командира, от самой службы, от всякого рода неудобств и даже съездив в отпуск. И вдруг, совершенно неожиданно для него, начальник штаба ему объявляет:

– Десятого февраля вам надлежит прибыть в Н-ск на территорию военно-политического училища. Форма одежды парадная! Там проводятся краткосрочные сборы для комсомольских работников округа. Они будут состоять из двух частей. Первые три дня соберутся все: и кадровые офицеры, и двухгодичники. Через трое суток останутся только двухгодичники. С вами пройдут сборы ещё семь суток. Сейчас вам надлежит съездить в штаб бригады к своему непосредственному начальнику, комсомольскому начальнику. Там всё для себя уточните, получите командировочное удостоверение, проездные документы. Всё ясно?

– Так точно, товарищ капитан! Всё ясно!

При встрече в штабе уточнили дату вылета, место и время сбора, что необходимо взять с собой и ещё раз подчеркнули, что форма одежды парадная.

Дата вылета была назначена на восьмое февраля.

Утром восьмого числа Соломатин вновь прибыл в штаб и прямым ходом прошёл в общий кабинет политотдела. Там было много столов, за которыми работали председатель парткомиссии, старший агитатор, редактор бригадной многотиражной газеты… Там же был рабочий стол комсомольского руководителя. На свободных стульях сидели давние товарищи Андрея по призыву на службу, именно те, с кем он прибыл из Политотдела округа сюда в июле прошлого года: Говердовский Федор, Корчагин Павел, Юрьев Игорь. Двое последних служили в дальних батальонах: Корчагин в Уренгое, Юрьев в Ноябрьском, поэтому они прибыли сюда загодя, ещё вчера, и вечером явно обильно отметили встречу. Говердовский служил здесь недалеко, но, тем не менее, встречаться ему и Соломатину всё же не доводилось.

Парни радостно, с шумом, обнимали друг друга и похлопывали по плечам, задавали не требующие ответов вопросы… Шумная встреча молодых людей.       Работающие за столами офицеры сидели молча, насупленно, веселье не поддерживали, хотя и не мешали парням общаться.

В это время открылась дверь, и в кабинет вошёл полковник, заместитель командира по политической части, начальник политотдела.

– Отставить смех и веселье! – рявкнул он громко. Вас что, происходящее в стране совсем не интересует и не трогает!? Вы кто такие? – и он посмотрел в упор на старшего лейтенанта Соломатина, пытаясь вспомнить, откуда он знает этого старлея, и похоже не вспомнил, что вначале осени приезжал к ним в часть и общался с Соломатиным. Полковник не помнил, что, уезжая с проверки забрал с собой два ведра свежесобранной брусники, а вот Соломатин это помнил отлично, поскольку под его непосредственным командованием пятеро бойцов в окрестном лесу в течении трёх часов прямо в развернутые пилотки набирали эту вкусную ягоду для НАЧПО (начальника политотдела). Полковник не мог вспомнить этого, но свой пытливый взгляд он не сводил именно с Соломатина.

Тогда Андрей и ответил полковнику:

– Товарищ полковник, разрешите?

Тот молча кивнул.

– Мы собрались здесь, так как сейчас отбываем все вместе в Округ на десятисуточные сборы. Мы друг с другом давно не виделись и обрадовались встрече.

– Всё ясно, – сказал полковник. Суровость сошла с его лица. Я понимаю радость встречи, только прошу её так бурно не выражать и поменьше радости проявлять. В стране объявлен траур, вы что, не слышали?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Умер наш Генеральный секретарь ЦК КПСС, Андропов Юрий Владимирович.

В этот момент в его глазах сверкнула какая-то мысль и он вспомнил, где видел старшего лейтенанта, с которым сейчас вёл беседу.

– А! Ты комсомольский секретарь у майора Ганса и капитана Овчинникова, правильно?

– Так точно, товарищ полковник.

– Ну что, тебе твоя хитрая доска как раз вновь пригодится. Он понимающе похлопал старшего лейтенанта по плечу и пошел на выход. В дверях приостановился и через плечо добавил:

– Во избежание неприятностей в Н-ске ведите себя тихо и скромно. Всё же траур в стране.

– Андрюха! А что имел в виду полковник?

– Я вам лучше в дороге расскажу. Здесь не место.

По дороге в аэропорт Андрей рассказал, что в начале осени к ним в часть приезжал начальник политотдела с проверкой работы. Он документацию никакую не смотрел. Зато смотрел реальные дела. Его интересовал быт солдат, возможность отдыха, места занятий. Повели его по казармам, а там видно, что уже некоторое время не обновлялись Ленинские комнаты. И, хотя они имели довольно приличный вид, но была заметна их усиленная эксплуатация, а главное, что на переднем стенде, где фотографии членов Политбюро, видно, что одну оторвали, другую приклеили… Сами же знаете, как наши члены Политбюро один за другим покидают этот мир, чуть ли не ежемесячно для оставшихся места менять приходится.

– А тут мне поручили курировать ремонт Ленинской комнаты в первой роте. Я парням говорю:

– Давайте на передней стенке, где портреты Политбюро будут висеть, сделаем, аккуратные отверстия в несколько рядов и так, чтобы за них можно было крючком подвесить портрет, наклеенный на основу. Тогда всё будет и аккуратно и в любой необходимый момент можно один портрет снять, другой перевесить, и нового ремонта долго не потребуется. О своей идее я ни замполиту, ни партийному секретарю докладывать не стал. Без их ведома всё так и сделали. Получилось, не хвастаясь, скажу, здорово! А когда те посмотрели, то или не догадались, или поняли, но лишний раз не стали заострять внимание на этом.

А тут привели начальника политотдела в эту Ленинскую комнату. Тот только зашёл и сразу обратил внимание на ряд отверстий в заглавной стенке комнаты.

– А это у вас зачем? – спрашивает он у замполита. И тут до замполита дошёл смысл всего сделанного. Ответить правду – лишиться места, а промолчать невозможно! Вопрос поступил.

– Товарищ полковник, – встреваю я, разрешите ответить, так как этой комнатой занимался я.

– Слушаю Вас, – отвечает он.

– Понимаете, помещение небольшое. Когда всех солдат собирают, то страшно душно. У нас первая рота живет с прикомандированным двадцатью человеками. Вот, чтобы был воздухообмен лучше, мы придумали сделать вентиляцию.

– А! – говорит полковник, всё понятно. Ну что же правильное решение. А сам, прежде чем покинуть Ленинскую комнату потихоньку заглянул за стенд, а там – глухая стена.

– Он от нас уехал, и слова не сказал никому по этому поводу. Думаю, что объяснение его полностью удовлетворило, ведь в нём не было и намека на наших престарелых руководителей.

Замполит потом мне говорит:

– Если бы он всё понял, то я бы тебя расстрелял, а сам ржёт как конь. Доволен, как я вывернулся и его не подставил. Зато партийный секретарь так ничего и не понял.

Дорога до Н-ска из Сургута была недолгой. На небольшом самолете Ан-24 порядка двух с половиной часов, да и то время было искусственно удлинено промежуточной посадкой в Томске.

Самолет сделал заход на посадку над самим городом. Все Томичи прильнули к иллюминаторам, пытаясь сквозь довольно плотную облачность хоть что-нибудь увидеть, и всем казалось, что он увидел самое главное для себя. Вот лично Андрей был убежден, что успел увидеть родной завод и окрестный жилой микрорайон.

На всё – про всё, посадка, взлёт, добор пассажиров, потратилось минут тридцать – сорок, но парни – Томичи с наслаждением всё это время вдыхали в себя такой милый их легким воздух любимого города. И пусть только кто-то скажет, что во всех аэропортах пахнет одинаково, авиационным керосином. Нет! Скажут они дружно. В Томске запах совсем другой, здесь нежно пахнет домом!

Короткая встреча с дорогим местом резко оборвалась приглашением всех на посадку, и ещё через сорок минут самолёт приземлился в городском аэропорту города Н-ска. Он не зря так называется, поскольку находится впритык к городу и от него до центра добираться совсем недолго.

Это было только начало февраля, поэтому дни были довольно короткими, так что весь световой день парни потратили на дорогу.

Их главный комсомольский босс вне стен штаба оказался простецким компанейским парнем, причем свою ответственность за своих подчинённых он не терял и на других не старался переложить.

Ещё в городском аэропорту он всю инициативу взял в собственные руки:

– Так! Все садимся в автобус №… и едем до самого центра. Здесь недалеко, будьте внимательны, я скажу, когда выходить.

Вышли все в центре по его команде.

– Идём устраиваться в гостиницу «Центральная».

– Да здесь явно ни единого места нет! Кто здесь нас ждет?

Но вожак шёл уверенно ко входу в «Центральную» гостиницу.

Народ ещё и осмотреться не успел, а он уже командует, кто с кем и в каком номере селится.

Не прошло и часа от их вселения в гостиницу, а комсомольский начальник всех обошёл и сказал:

– Идем ужинать, а то потом слишком поздно будет.

– А куда идем. Мы, когда нас призывали, здесь нашли неплохую столовую около штаба округа. До неё и пешком можно дойти.

– Нет! Мы идем в «ЦК».

– Куда?

– «ЦК» – «центральный кабак» расшифровывается. Это ресторан от гостиницы «Центральная». Он построен, как отдельное здание, поэтому входа из гостиницы нет. Одевайтесь и спускайтесь к выходу. Пойдем вместе, организованно.

Когда все собрались и вышли на улицу, то он внимательно посмотрел в какую-то точку (потом стало понятно, что он рассматривал вход в ресторан) и сказал:

– Если сейчас нас не пропустят, то я снимаю шинель и вхожу внутрь, как будто я выходил подышать свежим воздухом, а там, внутри, я уж сумею договориться с администратором зала.

Дружной компанией офицеры подошли ко входу в ресторан, где стояла толпа народу. Стояли они, похоже, уже давно и сильно замерзли, но дежурного у входных дверей это не трогало. Он такого уже насмотрелся. Но тут случилось чудо!

Дверь раскрылась, и громкий голос дежурного прокричал сквозь толпу:

– А вот и вы! Проходите – проходите скорее, мы вас заждались! При этом он умело отодвигал наседавшую толпу одной рукой и раздвигал её, делая настоящий коридор в нашу сторону.

Товарищи офицеры! Проходите, пожалуйста, в дверь, а то холодно долго находиться на улице в одном костюме, этим он явно намекал на себя.

Парни прошли в фойе, дверь за ними закрылась, а дежурный уже бежал впереди их компании, показывая дорогу к гардеробу.

Парни сдали свои шинели, оправили форму, причесались и даже сходили в туалет. Дежурный их поджидал, смирно стоя у стойки гардероба.

Когда все были готовы двигаться дальше, он провёл парней к широкой лестнице, ведущей наверх, поднялся на второй этаж и только здесь, передав их другому, уже распорядителю зала, распрощался с ними, как с близкими знакомыми, пожелав приятного аппетита и такого же приятного вечера.

Их новый опекун первым делом поинтересовался, каким образом парни хотели бы сесть в зале: по одному за столик, группами, или все вместе.

– Вместе сядем, – был ответ.

– Замечательно, сказал он и повёл в зал.

Огромный обеденный зал ресторана был заполнен не более, чем на треть. Если бы запустили всех, кто в настоящий момент стоял на улице, то и в этом случае осталось бы много свободных мест. Но даже при таком незначительном заполнении в зале висела плотная синеватая табачная дымка, и запах сигарет перебивал запахи кухни.

– Вот здесь у нас места для небольших банкетов. Присаживайтесь.

– Так сюда можно двенадцать человек посадить, а нас – то всего пять.

– Пять мужчин, офицеров! Если прикажете, то я прямо сейчас вам девочек подгоню.

– Дорогой! Ты нас лучше посади вон туда, где шестиместные столы и подгони поскорей чего-нибудь покушать. «А уж с девочками как-нибудь потом», – сказал глава делегации.

– Всё понял! – хитро улыбнулся администратор. Сейчас я к вам подошлю официанта.

Дальше пошло всё как всегда в ресторане: заказ приняли, но первым делом притащили водку. Парни все спокойно сидели и на неё не кидались, прекрасно понимая, что после целого дня дороги, на пустой желудок выпитое подействует очень интенсивно.

Тот же администратор зала, внимательно следивший за ними, вновь подошёл к их столу и, нагнувшись, вкрадчиво спросил:

– Ну что, выбрали себе девочек? Говорите каких, я их вам сейчас подошлю.

– Слушай! Ты бы лучше поторопил своего официанта, чтобы он нам принёс заказ.

– Так, я вижу, он вам уже принес для начала…

– Для начала мы бы хотели поесть, а всё остальное потом! Ясно?

Главный по залу тут же отошёл и моментально появился обслуживающий этот столик официант. Он нёс салаты и холодные закуски… Подойдя к столику, он, с совершенно обворожительной улыбкой, обратился к сидящим:

– А что это мы ничего не едим, не нравится наша кухня?

– Скажите. А водку готовят на вашей кухне?

– Нет, что вы! Водку мы получаем с московского завода «Кристалл» по прямым поставкам.

– Так вы что, не видите, что кроме водки вы нам ещё ничего не принесли?!

– Ой! Вы такие веселые ребята. Интересно, откуда вы к нам прибыли?

– С Крайнего Севера, поэтому никакую еду, кроме мяса, мы за еду не считаем, ясно?

Официант ретировался, а его место занял всё тот же старший по залу.

– Ребята! К вам за столик просятся во-о-о-н те девочки, и он указал в такой дальний угол зала, что даже армейский бинокль не позволил бы рассмотреть, что они из себя представляют.

– Слушай, дядя! Мы пришли к тебе поужинать, а ты всё пытаешься то споить нас, то девок своих нам подсунуть. Если сию минуту нас не покормят горячим, мы соберёмся и уйдем из твоей забегаловки. Ты понял?

– Нет! Ну, если вы решили сами знакомиться с девушками, то так бы сразу и сказали.

Похоже он на парней обиделся и исчез, а вместо него, наконец-то, появился официант с полным подносом дымящихся тарелок, молча расставил их около каждого из офицеров и молча покинул их столик.

Рано утром парни все вместе прибыли в расположение военного училища, получили каждый себе койко-место в громадном казарменном помещении. Им объявили порядок прохождения сборов:

сегодня после обеда первые занятия,

потом с девяти утра до шести ежедневно,

получасовой перерыв с часу до полвины второго,

после шести личное время,

в десять часов вечера отбой.

По окончании сборов – выпускные экзамены.

Выход за территорию училища категорически запрещён!

Такой режим рассчитан на трое суток. После этого основная масса, а это кадровые офицеры, отбывают в свои части, а остальные обучаются еще семь дней по такому же графику.

Взрослому человеку попасть на казарменное положение очень неприятно. Даже в части, когда комбат объявлял «тревогу» и всех садил на казарменное положение, это так не ощущалось. У каждого находились дела за забором, возникала необходимость «прокатиться» до штаба бригады… Да мало ли можно найти причин, чтобы расширить оговоренные границы его казарменного положения.

Тут же высокий глухой забор не давал представления о том, что рядом большой город. Вся площадь училища совсем невелика, и чтобы всю её пройти было достаточно получаса. Плотно стоящие корпуса лишь добавляли тесноты в ограниченное пространство.             За три дня пребывания за забором от цивилизации довели до состояния, когда хочется просто сесть и повыть на Луну, или, в крайнем случае, на фонарь на столбе.

В завершении третьего учебного дня вдруг оказалось, что никаких экзаменов никто устраивать не собирается, а как раз наоборот: для всех курсантов сборов устраивается вечер танцев и после этого вечера снимается казарменное положение.

Соломатин со всеми пришел на этот вечер.

Надо сразу сказать, что такого количества женского пола, на один квадратный метр, он видел лишь в студенческие года, когда приходил в гости в девичье общежитие. На его опешивший вид их старший бригадный комсомолец сказал, что по статистике в академгородке на сто человек жителей приходится восемьдесят женщин, а из ста процентов женщин восемьдесят процентов не замужние. И женщины «расхватывают» офицеров моментально, только успевай уворачиваться.

Находиться в роли того, кого привели на «смотрины» Андрею ещё не доводилось бывать, да и сейчас не хотелось. Поэтому он ушел с танцев в спальное расположение. Там к нему постепенно пришёл сон и ещё до окончания танцев он уснул.

Утром, отлично выспавшийся, отдохнувший он проснулся, как обычно, в восемь часов утра.

Все дни в казарме было жарко, душно от большого количества спящих молодых тел мужиков, а тут ему показалось, что не просто легко дышится, но и прохладно в помещении.

Он поднялся с постели на ноги и ошалел. Громадное спальное помещение было пустым. Он фактически один спал во всей казарме. Точнее, в дальнем углу шевелились ещё трое незнакомых парней, а рядом ни одного человека, своих ребят из Сургутской бригады он тоже не нашёл.

– То ли я проспал и все ушли на занятия? Он глянул на часы. Те показывали начало девятого утра.

А нет! Большая масса разъехалась по своим частям. Но где остальные? Непонятно!

Первым из всех отсутствующих появился Юрьев.

– Адрюха! А ты что, в казарме ночевал?

– Да. А где я должен был ночевать.

– Так ты что, никого себе на танцах не нашёл?

– Нет. Да я оттуда ушёл почти сразу после начала.

– Ну, ты даёшь! Лишил себя такого развлечения!

– Какого?

– Ты не представляешь! Девки за парней чуть ли не дрались. А те, кто сумели меж собой договориться, вдвоем уводили с собой одного. Я такого ещё в жизни не видел!

Меня увела одна. Я даже не знаю, как её имя. Утром спрашиваю:

– Скажи! А как тебя зовут?

А она:

– А это тебе зачем? Ты же жениться не собираешься, да и мне одного вечера вполне хватило. Так что вспоминай так просто, без имени. Представляешь?

– Честно? Не представляю!

– Вывела меня утром из дому. Сама на один автобус села, чтобы на работу ехать, а мне говорит:

– Тебе на 28-й и доедешь до места.

– Я и не думал, что академгородок такой громадный. Автобус едет – едет всё по лесу, остановится, стоят три дома, опять едет по лесу. И так не меньше часа ехали. Вот только – только успел.

Слышавший часть его рассказа случайный офицер училища вставил фразу:

– 28-й у нас кольцевой маршрут, так что Вы, скорее всего, поехали в обратную сторону. По кольцу проехать примерно час десять минут и за это время он проезжает через весь академгородок.

– Понятно тогда. А то она мне сказала, что я ещё спящих всех застану, а тут все уже поднялись.

– Ошибаешься. Все такие же, как и ты, не ночевали здесь.

Больше всего Соломатин недоумевал о Говердовском. Он никогда бы не подумал, что этот серьезный и взрослый, по своему складу характера, человек, так легкомысленно ушел ночевать с незнакомой дамой. Но факт оставался фактом, пока сам Федор не развеял эти смущающие мысли Соломатина.

– Я же говорил вам, что у меня в Н-ске проживают родственники, в частности родная тётя. Так сразу после окончания вчерашних занятий я сел на транспорт и уехал к ним, а утром на «тачке» сюда подскочил.

С этого дня вся учёба свелась к тому, что утром проходило одно занятие, а потом никому они нужны не были. Короче говоря, это были неофициальные каникулы.

Сразу после окончания занятия, все, кто не хотел обедать в столовой училища, разбредались по академгородку. Развлечений в нём особых не было: два ресторана, одно кафе, торговый центр, кинотеатр. Неудивительно, что из всего «разнообразия», большинство предпочитали ресторан. В один из дней туда, в ресторан с поэтическим названием «Золотая долина», отправились всё тот же Юрьев, парень высокий, белолицый с густой черной шевелюрой и второй, Корчагин, значительно уступающий по своим внешним данным Юрьеву, да ещё и моложе, что по его внешности было как-то сразу видно.

На следующее утро после ночевки вне казармы оба явились счастливыми и довольными, особенно Корчагин.

Несмотря на свою столь выдающуюся фамилию он обычно, с его же собственных слов, популярностью у женского пола не пользовался. И тут, в ресторане, ему тоже не фартило, в отличие от друга Игоря.

Игорь сразу абсолютно легко влился в коллектив молодых ученых, как он понял, отмечающих получение очередной ученой степени одним, довольно молодым научным сотрудником. Здесь же с ними веселилась супруга «юбиляра». Она – то и привлекла Игоря в свой коллектив.

Павел же неоднократно совершил безрезультатные попытки через другую участницу веселья тоже влиться к ним. И хотя Корчагин прекрасно видел, что она была без мужчины, но движения навстречу с её стороны он так и не дождался.

Вечер окончился и все пошли в гардероб. И вот тут случилось то, чего Павел пытался добиться весь вечер – благосклонность дамы.

Как только он получил свою одежду, шинель и шапку и надел на себя, то от одного вида шапки сердце женщины растаяло.

Шапки у всех прибывших с Сургутской делегацией были для особо холодных районов, или как их называли в своем кругу «год за полтора». Если левое ухо шапки, пройдя под подбородком, дотягивалось до правого уха, а правое с таким же успехом до левого, то это очень хорошо предохраняло человека от обморожения лица и морозом, и сильным ветром. А когда эта шапка сложена с поднятыми ушами, то одно ухо шапки полностью покрывает другое. И то, что такие шапки здесь, на «большой земле» никто не видел – это факт и Павел это точно знал, но что вид этой шапки может вызвать в мягком, отзывчивом женском сердце столько жалости, что ей захочется носителя шапки пожалеть и обласкать, он, конечно, и предположить не мог.

– Что это за шапка такая у тебя? – подошла она сама к Корчагину с вопросом. Ты что инвалид, или какое ранение получил, что такую специальную шапку носишь.

– Нет! Я не инвалид. Это нам такие выдают, потому, что мы служим далеко на Севере. Там без такой шапки не выжить. Вот, смотри, – и он показал на Юрьева, который тоже надел на голову такую же шапку «год за полтора».

И, если этот головной убор в компании, где гулял Игорь, привлёк к нему дополнительное внимание, то Корчагина тихо взяли под руку и на глазах у всех увели в другую сторону.

Юрьев тоже, вернувшись после ночного отсутствия, подтвердил, что на шапку «год за полтора» молодые чувственные женщины клюют, как весной чебак на пенопласт.

Со своей же стороны он поведал тоже удивительный рассказ о проведенном вне казармы времени.

– Мы вышли с ресторана большой, дружной компанией, но, как только торговый комплекс закончился, вся толпа рассыпалась на группки и пары и стала рассасываться. Мне оставалось лишь идти на остановку. И я пошел, попрощавшись с оставшимися. Но вдруг меня останавливает жена виновника торжества:

– Игорь! А Вы мне не поможете мужа довести до дома, а то он сильно набрался.

– Помогу, Вика, но только я могу опоздать на автобус.

– Не переживайте! Если опоздаете, то у нас заночуете. Дорогой, ты же не «против»?             – Нет, я не «против», – ответил муж.

И мы пошли к ним домой. Путь был не длинным, и муж шёл вполне нормально, но вот в подъезде стал отключаться. Пришлось его практически на руках нести до квартиры на четвертый этаж.

Там, в квартире Вика вначале предложила попить кофе, но муж, почти пришедший в себя, сказал, что гостя одним только кофе не встречают.

Жена, как это ни странно, сразу согласилась и выставила на стол бутылку коньяка, оформила немного закуски, и мы все сели за стол.

Я и не заметил сразу, что жена поставила мне и себе малюсенькие мензурки, а мужу большую стопку.

Муж наливал всем полные стопки. Ему много не нужно было «на старые дрожжи», чтобы он мигом скопытился.

Жена попросила помочь ей уложить мужа в кровать, мне развернула диван раскладной и там постелила, а сама пошла мыться.

Я уже почти заснул, когда смотрю, а Вика пришла из ванны и ложится ко мне на диван.

– Ты что, Вика, – говорю я, мужик сейчас проснётся, что будем делать?

А она так спокойненько:

– Не волнуйся, не проснётся до утра, проверено! Да и какой он «мужик» после своей научной работы, ты сильно хочешь знать?

– Нет! И так понятно.

И только утром она перебралась к мужу в кровать. Мы все тут же поднялись, муж приготовил завтрак, мы с ним даже похмелились, и вышли из дома. Они пошли на работу в свой институт, а я поехал сюда. На прощание муж мне говорит:

– Игорь! Ты приходи к нам в гости, пока не уехал.

– Вот я теперь думаю: а спал ли он, когда мы с ней не спали?

Но, Игорь туда больше не ходил, да и командировка заканчивалась уже совсем скоро.

26. НОВОЕ ЖИЛЬЕ

Где-то, в самом конце зимы, между посёлком «Мостоотряд» и забором части появилась строительная техника. Ни Бог весть сколько, но, тем не менее это был трактор, копёр и сваерез. До этого, в течение двух недель, к этому месту подвозили и разгружали бетонные сваи.

Всего какая-то декада работы и на этом месте образовалось два свайных поля, с уже срезанными на необходимой высоте, сваями. Это было начало строительства двух жилых домов для офицеров и прапорщиков воинской части 25874.

Да, командир части был человеком очень сложным, с тяжёлым характером, хамским поведением и задатками садиста, но он был отличный организатор работ, или, выражаясь современным языком, «эффективным менеджером» и всегда добросовестно выполнял то, что требуется лично от него для улучшения материального состояния вверенного ему воинского подразделения.

Вот в этот конкретный момент подошло время заняться улучшением жилищных условий своих подчиненных, и он этим занялся.

Очень быстро около свайных полей выросли горы строительного бруса, штабеля реек, контейнеры с материалом для монтажа чистовых стен, бухты из пакетов половой рейки и прочее, и прочее.

Хорошо зная «честный и бескорыстный» нрав местного населения, комбат приказал установить на месте хранения материалов ночной пост.

И вскоре работа закипела!

Строительство жилых домов было поручено второй роте. Солдаты работали в две смены. Это было несложно, поскольку световой день очень быстро прибывал, и в начале мая на первом доме уже лежало три венца бруса.

Теперь каждое утро, подъезжая к части, машина с офицерами останавливалась, и из неё первым делом выходил командир второй роты лейтенант Чуб Анатолий.

Ночной дежурный ему докладывал обстановку всегда однообразно:

– За время моего дежурства никаких происшествий не произошло!

Но однажды доклад у него изменился. Начало было абсолютно таким же, а потом: «… за исключением» – ротный напрягся. Он постоянно ожидал доклада о попытке воровства, но рапорт продлился совершенно неожиданно.

– За исключением того, что под утро из поселка пришла семья крыс. Одна взрослая и с ней три крысенка. Я их хотел прогнать или прибить, но они моментально спрятались в строящемся доме. Я их не нашел.

– А, – махнул ротный на солдата. Ты чего серьёзное докладывай. А как ты крыс гоняешь, можешь оставить при себе.

– Товарищ лейтенант! Так ведь они, похоже, целенаправленно шли из посёлка, чтобы поселиться в новом доме. А ведь путь не близкий, метров семьсот до поселка по прямой, а на пути глубокий овраг с железной дорогой. И как они узнали, что здесь дом строится!?

Ротный осек своего солдата:

– Я сказал, о крысах ни слова! Докладывайте только существенные происшествия.

Ой, зря ротный не придал значения этому докладу своего дежурного. Возможно, с этими тварями, ещё было реально каким – то образом побороться. А всего через полгода, когда в новые дома поселились все жители старого «военного городка», включая и семью Чуба это уже было настоящим бедствием.

Там, где живут люди, моментально образуются всевозможные отходы, в том числе пищевые. Всё это попадает на свалку, а её своевременно никогда не вывозят.

В итоге, мусор женщины боялись выносить, так как вся помойка просто кишела этими наглыми тварями. Чтобы выбросить мусор приходилось палками или камнями прокладывать себе дорожку к мусорному сборнику. На это шли только мужики, обутые в военные сапоги с высокими голенищами, потому что без сапог рисковали получить укус от какой-нибудь крысы.

Детишки, которых в двух домах проживало очень много, всегда находились под присмотром женщин и играли в противоположной от мусорки стороне домов.

Но это всё происходило уже после постройки и заселения домов.

А строили дома, хотя довольно быстро, но это ведь не из кубиков домики сложить. Это дома для людей. Здесь требуются некоторые коммуникации, удобства.

Короче говоря, строительство продлилось всё лето и осень. Началась ещё не календарная, но уже зима, когда стройка закончилась.

Строительство завершено. В дома получено и установлено всё необходимое оборудование: сантехническое, отопительное, кухонное, в дома дали воду, включили отопление, а люди продолжают жить в бараке.

Андрей поинтересовался у партийного секретаря:

– Иван Иванович! А почему дома не заселяются. Ведь, говорят, что комиссия из бригады приемку произвела?

– Не могу ответить. Командир чего-то выжидает. Их уже как имущество части на баланс поставили.

– Тогда тем более непонятно. Так всю амортизацию за дома оплачивает часть со своего счета, а заселенные дома сами бы оплачивались.

– Нет! Военнослужащие за жилье не оплачивают, только члены их семей.

– Ну, всё равно, какой-никакой доход бы получали.

Разговор так и остался разговором, вряд ли Иващенко рискнул указывать командиру, как тому поступать.

Дни тянулись за днями, офицеры и прапорщики ежедневно продолжали утром и вечером проезжать мимо пустующего жилья, а ютиться в страшном, непригодном для жилья и очень опасном в пожарном смысле бараке.

И вдруг… Глупо звучит, но именно так и произошло, вдруг в конце вечернего построения комбат заявляет:

– Мне надоело ждать, когда вы изволите заселиться в построенные дома. Я их для вас строил, так теперь что прикажете? Мне вас перевозить из барака в благоустроенное жилье? Поэтому слушай приказ:

– Сегодня после окончания службы всем безоговорочно заселиться в квартиры. На переезд выделяю грузовую машину и трактор МТЗ с тракторной тележкой. Товарищ Чуб, завтра на утреннем построении жду от Вас доклада о выполнении приказа!

После чего сел в свой УАЗик и уехал домой, а в части начался переполох.

В семьях готовность к переселению нулевая. Вещи не собраны, не упакованы. Начальник хозчасти даже ещё и не думал, как расселять людей. Всё пришлось делать на лету.

Предложили первыми перевозить двухгодичников. У них вещей поменьше, поэтому собрать можно быстрее. Кадровые возмутились.

– Значит, мы будем позже всех переселяться. За какие такие провинности?

В итоге сошлись на том, что начинают переезд двухгодичники, но как только первый кадровый будет готов, сразу грузить его вещи.

Бардак стоял всю ночь.

Под утро, часов в пять, вселились в свое новое жилье Соломатин и Капустин.

Они поселились двумя семьями в одну трехкомнатную квартиру. Так они договорились ранее, и хозяйственная часть это утвердила.

Измотавшись за прожитые сутки, они решили на следующий день в часть не ходить!

Надо сказать, что проект домов был прекрасным. В такой бы квартире жить на «большой земле»!

Входя в квартиру, сразу попадаешь в просторную квадратную прихожую не менее шестнадцати метров. Из этой прихожей можно попасть во все помещения квартиры, поскольку они изолированные друг от друга.

Комнату примерно 20-22 кв. метра занял Капустин с женой. Комнату в 24-26 кв. метров занял Соломатин с женой и дочкой. Между этими комнатами находилась детская. Небольшая комната примерно метров девять квадратных. Напротив, был вход в кухню. Кухня просторная, не менее двенадцати метров. Рядом располагалась туалетная комната. Именно комната, поскольку в ней, комнате с отдельным входом, находилась ванная комната, туалет, всё раздельно, и большая техническая площадь. Здесь можно мужику сделать себе мастерскую, хозяйке устроить полочки и хранить заготовки на зиму, в крайнем случае, использовать как кладовую. Сказать, «как темнушку» не получится, поскольку в этой комнате было окно. В большой комнате, в которую вселился Соломатин, был пристроен балкон. И это, несмотря на то, что, квартира находилась на первом этаже. А вообще дома были двухэтажными с тремя подъездами.

Казалось бы, новоселье! Радостный для людей день! Но комбат- людоед и из этого праздника сумел сотворить насилие над личным составом, получив при этом дополнительную подпитку отрицательной энергии, ненавидящих его лично подчиненных.             Не только из-за этой отрицательной энергии, но, во многом, из-за непродуманности ситуации до конца, жизнь в новом доме была не из легких.

Строили дома солдаты, а труд солдата можно вполне приравнять к подневольному труду заключенных, где исчисление труда идёт не на деньги, а на срок. Качеством строительства никто не интересовался. Вот всё сразу в этих домах пошло не так: водой из водопровода можно было пользоваться только для мытья полов. Пить её или готовить еду на ней было категорически невозможно, также нереально стирать бельё или принимать ванну. Дело в том, что в воде было столько растворенного железа, что вода, когда бежит из крана и кажется чистой и прозрачной, на вкус соответствует болту или гайке, если их долго держать во рту. А заполняя собой ведро, она тут же окисляется и пока ведро наполняется, сверху покрывается пленкой с нефтяным отливом, а внизу оседает темно коричневый осадок, похожий на жидкую глину.

Такой же водой наполнили и систему отопления. При нагревании этой воды вся взвесь оседала в трубах и радиаторах и сразу же, в первую зиму пришлось останавливать отопление и прочищать всю систему.

Полы в квартирах были построены так: черновой пол, затем долженидти утеплитель и чистовой пол. Ни в одном месте утеплитель положен не был, а посему зимой на полу под половиком появлялся лед. В толстые брусовые стены, по-видимому, ради развлечения, солдаты вбили множество длинных гвоздей. Они наружу не торчали, но создавали мостики холода и на стенах под обоями, где прятались шляпки гвоздей, зимой нарастал иней. При потеплении иней таял, обои отмокали и расплывались ржавыми пятнами. Сами стены были отделаны «сухой штукатуркой», для чего, в качестве выравнивания неровностей стен, набивалась обрешетка из реек. Так что между брусом и лицевой стеной возникала пустота – рай для крыс. Они там ходили, как главные жильцы нового дома.

Однажды, когда жена Соломатина с дочкой поехали на «большую землю» проведать родителей, а сосед – Сергей Капустин стоял в наряде дежурным по части, Андрей проснулся от того, что по квартире кто-то ходит.

– Интересно, кто это может ходить, если «мои» уехали, а Серёга в наряде?

А, так это, скорее всего, Татьяна! Она же беременная. Наверное, неважно себя чувствует.

Он полежал в темноте, прислушиваясь. Хождения продолжались.

– Может быть Татьяне помощь нужна? – подумал он и поднялся с постели.       Потихоньку, чтобы не напугать соседку, он приоткрыл дверь своей комнаты в прихожую. Но там света не оказалось.

– Неужели она в темноте ходит? Ещё запнётся и беды может наделать. Надо ей помочь.

И, чтобы её не напугать, Андрей сказал:

– Татьяна! Тебе что-то нужно? Тебе помощь нужна?

Но он ни то, что никого не напугал, ему даже никто не ответил.

Тогда он вышел в прихожую и осмотрелся: в прихожей никого, на кухне тоже, под дверью туалета свет не пробивается.

– Совсем странно! Может быть, она уже в комнату зашла.

Андрей потихоньку подошел к соседской двери и позвал негромко:

– Татьяна! У тебя всё нормально?

Ответа ему не поступило, но шаги – то слышатся по-прежнему!

Он прижал ухо к двери соседки и в этот момент где-то сзади сверху кто-то пробежал легкой походкой, и… с визгом оборвался вниз, чмякнувшись о пол. С ещё более громким визгом это упавшее куда-то побежало.

У Андрея по спине пробежал холодок страха. Он себя трусом не считал, но крыс не просто брезговал, он их боялся, страшно боялся. А это явно была крыса! Но по прихожей никто не бегал. В квартире установилась полная тишина…

И в этот момент до него доходит вся несуразность ситуации, в которой он находится. Сейчас, если соседка проснулась от шума, и откроет свою дверь, то, что она увидит?

Сосед, у которого жена уехала, и он сейчас живёт один, стоит в одних трусах под её дверью, при этом прекрасно зная, что её муж в настоящий момент находится в наряде!

– Да! В этой ситуации оправдание крысами будет выглядеть просто по-идиотски. Перед Серёгой вообще никаких оправданий не будет, а как потом оправдываться перед женой, когда ей расскажут о моих ночных похождениях? К черту всё! Пойду спать.

Спустя некоторое время, когда обе семьи собрались на кухне за вечернем чаем, Андрей своим рассказом о ночных похождениях здорово всех повеселил.

27. СТАСЕВИЧ

Весна и начало лета принесли с собой не только интенсивное строительство двух жилых домов, но и прибытие серьёзного офицерского пополнения на образовавшиеся за осень и зиму вакантные места. Вначале это было пополнение из Белоруссии.

Первым прибыл молодой выпускник какого-то военно-технического училища Майструк Володя. Это был прекрасный представитель молодого офицера с воспитанием, как в старой Русской армии: честный, добросовестный, ответственный, отзывчивый. Всегда аккуратен, подтянут, очень сдержан. Сразу, с первого дня его появления, к нему все относились очень хорошо.

Единственное, что могло ему помешать оставаться таким и впредь – он был холостой.

Второй офицер, прибывший из этой же республики, Стасевич Николай. Этот парень был двухгодичник, призывался из Гродно. И он в такую даль сразу поехал не один, а всей семьёй, женой и маленьким мальчишкой лет трёх – четырёх.

Николай пришёл на давно пустующее место главного бухгалтера части.

Соломатин, вначале, при знакомстве, очень обрадовался, но оказалось, что зря. В пылу своей радости он перепутал должность главного бухгалтера с должностью начфина.

Появление начальника финансовой части Андрей ожидал уже давно, поскольку недолюбливающий политработников, командир части своим приказом назначил комсомольского секретаря исполнять обязанности начальника над финансами. Это случилось в начале марта, и вот всю весну и теперь уже шедшее во весь опор лето, Соломатин занимал две должности. Правда, за вторую должность он не получал ни копейки доплаты и этому был очень рад. Если бы ему платили, то, в случае какой-то его ошибки, с него можно было серьёзно спросить. А так: «Ну, извините, с финансами не работал, больше того, всегда опасался с ними связываться. Вот из-за своей не расположенности к работе с деньгами произошла ошибка».

Начиная с марта, Соломатину приходилось ездить в Сургут, в центральный банк, получать там довольно большие суммы наличных денег для выплаты денежного содержания личному составу, как офицерам и прапорщикам, так и солдатам. Проплачивать некоторые денежные операции по закупке материалов, оборудования. То есть работал как по наличному, так и по безналичному расчету.

Деньги тоже приходилось получать как по банковскому счёту части, так и по чековой книжке.

Все свои действия он записывал в рабочей тетради, а финансовые документы подшивал по датам один к другому и следил, чтобы их случайно не потерять.

Конечно, никакого желания заниматься этим делом у Андрея не было, но кто его об этом спрашивал? В армии главное правило: приказ начальника и командира не оспаривается, а вначале выполняется. А уж потом разрешается обратиться по поводу своего несогласия.

Он и обращался.

В части, где служил, к замполиту, но обратной реакции не было!

В штабе бригады к непосредственному начальнику над комсомольскими секретарями и даже к начальнику политотдела. В ответ тишина!

Только тогда Андрей понял, что означала фраза, брошенная старшим агитатором политотдела при распределении их, тогда ещё новичков, по батальонам.

Он тогда сказал, что майор Ганц человек очень своеобразный и ещё, что в штабе бригады он все двери открывает пинком сапога.

Это надо было понимать, что его здесь все боятся, а больше всего боятся, что именно он придёт на замену ныне здравствующему комбригу, при его замене.

Итак, надежды старшего лейтенанта Соломатина не оправдались. В батальон прибыл не начфин, а главбух!

Стасевич Николай имел не только специальность бухгалтера, но и внешность.

Молодой парень был не толстым, даже лишнего веса, похоже, не имел, но при этом он был весь рыхлый, совершенно не спортивный. Настолько не спортивный, что не просто никогда спортом не занимался сам, а даже по телевизору его не смотрел. Для него составлял большую трудность даже ускоренный шаг, а уж побежать он отказался бы и под дулом пистолета.

Он не любил солнце, или оно недолюбливало его, поскольку парень был такой из себя весь белый, что даже скорее бледный. А в военной форме зеленоватого оттенка он выглядел ещё бледнее! С годами он скорее всего приобретет профессиональную фигуру бухгалтера «грушей вниз».

Полнейшей его противоположностью была жена Людмила. Девушка энергичная, крупная, выше мужа на полголовы со сложенной, скорее, по-мужски, фигурой: широкая атлетическая грудь, прямые плечи, через надетую футболку просматривалась отлично развитая мускулатура рук, спины. Узкие бедра, накаченные икры тоже были, как у мужчины. При более близком знакомстве выяснилось, что она постоянно занимается греблей, является мастером спорта в этом виде.

И если её муж просто боялся физических нагрузок, то Людмила давала их себе специально.

Она сумела найти себе в городе работу и выбила место для сына в детском саду «Мостоотряда». С этих пор её режим был таким: каждодневно она утром сажала пацана себе на шею и бегом бежала до садика.

А это не пробежка по стадиону. Под ногами грунт -мелкий, расплывающийся песок. Он груз совсем не держит. Ноги проваливаются, а машины буксуют.

Преодолев две трети пути к поселку, встречаешь на пути глубокий овраг, по дну которого проложена железная дорога. Не останавливаясь, она пробегала вниз оврага, взбиралась на железнодорожную насыпь, спускалась с неё и вновь вверх по крутой стенке оврага. Дальше бегом до садика, сдавала ребенка и бегом в обратный путь. Переодевалась и таким же путем до автобусной остановки, чтобы ехать на работу. Вечером все повторялось в обратном порядке.

Вся эта процедура происходила ежедневно летом и, потом, зимой, на глазах у остальных женщин, живущих рядом. Мужская часть населения этого видеть не имела возможности. Но мужики видели другое.

Ежемесячно с продовольственного склада выдавали продовольственный паёк офицера. В него входило всё, что необходимо для питания в течении месяца: мясо, рыба, масло сливочное и растительное, овощи, фрукты, рыбные, мясные, молочные и овощные консервы, сухофрукты, сахар, соль… Вплоть до того, что выдавали уксус, лавровый лист, перец жгучий, душистый. Чтобы хоть немного представить объёмы выдаваемых продуктов, можно привести пример, что мяса и рыбы выдавали по шесть килограмм, картошки восемнадцать килограмм, капусты шесть, масла почти два кило, консервов штук по шесть каждой, сахара три килограмма. В общем, вес набирался очень приличный. И, надо сказать, что это выдавалось не на семью, а на одного человека! Даже представить невозможно, с каким животом должен был быть советский офицер, чтобы всё это съедать за месяц!

Служащие, в назначенный им день, получали всё на складе, приносили в свои кабинеты и постепенно за два – три дня относили домой в семью.

Стасевич Николай, как и все, получал продукты и приносил в кабинет. Там он все тщательно упаковывал в два громадных рюкзака и вечером дожидался с работы жену. Та приходила в часть, вешала на себя оба рюкзака разом: один назад, на спину, второй вперед, на грудь и с такой поклажей вприпрыжку бежала до дома. А это по такому же грунту метром семьсот!

На такое зрелище выходили посмотреть все, кто только мог: офицеры, прапорщики, солдаты… Картина была очень впечатляющая!

А муж потихоньку, размеренным шагом шёл домой следом.

Благодаря своим физическим данным, Людмила однажды спасла жизнь своему мужу.

Николай решил отпраздновать свой день рождения «по- мужски». Был летний день, жаркий, а он с раннего утра начал принимать «на грудь».

Похоже, он пить не умел, а посему поступал так: выпьет маленькую стопочку коньяка, а потом в кофейную чашку кинет две ложки с горкой кофе растворимого, индийского и смакует его. Кофе заканчивается, он вновь наливает стопку коньяка, выпивает, и вновь запивает чашкой кофе, такой же концентрации. Сколько раз он так делал ни он, ни жена не считали. Но всему наступает предел, наступил он и у Николая.

Как раз в это время Андрей Соломатин с женой зашли поздравить именинника.

Николай принял поздравления и налил гостям и себе коньяка.

Глотнув коньяк, он вновь налил концентрированного кофе, но на этот раз напиток ему удовольствия не доставил, а напротив, от него почувствовал некий дискомфорт.             Имениннику стало душно, тяжело дышать. Он, и без того бледный по жизни, стал как простыня, закружилась, заболела голова, появилась тошнота и стало «уплывать» сознание.

Недолго думая, Людмила взяла мужа на руки, как укачивают маленьких детей и с ним бегом до части. Там ей снарядили вахтовку до городской больницы.

Дальше со слов водителя:

– Она с ним на руках сидела всю дорогу, а когда подъехали, то вынесла его из вахтовки и занесла в больницу.

Людмила спасла своего мужа от сильнейшего гипертонического криза. Врач, впоследствии, сказал ей, что если бы позже привезли, то был бы инсульт, а там уж как кривая вывезет: либо поправится, либо нет.

28. АПОСТОЛ И ДРУГИЕ

В эту же пору прибыло и другое пополнение в офицерскую семью.

На этот раз пришли специалисты, закончившие учёбу в Балашихинском военном дорожном училище.

Изначально отношения с ними у «старожилов» не заладились, так же, как и у женщин «старожилов» с новенькими.

И парни, и их жены оказались высокомерными, заносчивыми, считая себя сильно обиженными, что их «сослали» в такую даль. Ведь они все «москвичи»!

Но им спесь быстро поубавили, поскольку несколько раньше в часть прибыли служить ребята, закончившие Московский автодорожный институт. И уж эти себя могли называть «москвичами», но никак не жители небольшого городка Балашихи из Подмосковья.

Со временем всё уладилось и оказалось, что под спесивой маской скрывались неплохие ребята (о женах речь не идёт). Более того, все они были музыкантами и во время учёбы играли в эстрадном ансамбле своего училища.

А главным заводилой и музыкальным руководителем в их ансамбле был, прибывший в батальон, лейтенант Апостолов Дмитрий. Он имел среднее музыкальное образование, играл на многих музыкальных инструментах, отлично пел, сочинял музыку и тексты песен.

С ним прибыл его двоюродный брат Демчук Вячеслав, который играл вместе с братом в ансамбле на гитаре и ударных инструментах.

У Андрея Соломатина, по беседовавшим с парнями, при постановке на комсомольский учёт, просто зачесались руки.

Здесь, в этой глуши, где солдаты ничего, кроме работы не видели, можно устроить отличный досуг для военнослужащих. Из всех видов культурного отдыха солдатам предлагался лишь один: два раза в месяц им показывали кинофильм. Фильм всегда заказывался по желанию солдат, а поскольку в последнее время контингент был сформирован в основном из жителей Средней Азии, то их интересы начинались и заканчивались фильмами индийского производства. Многие из них действительно любили индийские фильмы из-за их «сопливого» содержания, но большинство, скорее всего, просили именно «индийский», поскольку все индийские фильмы были двухсерийными и во время киносеанса солдаты просто добирали себе сна.

Соломатин, загоревшись идеей изменить культмассовую работу, знал, к кому обратиться.

Он пошел к замполиту. Этот человек, очень неравнодушный к самодеятельности, любящий сам выступать, идею создания эстрадного ансамбля в батальоне поддержал.

– К этим двум парням я подключу ещё Назарова. Он играет на нескольких народных инструментах и на барабанной установке, Шмидта, тот учился на аккордеониста, а также прапорщика Кохана. Этот на духовых играет, а сам имеет саксофон.

Давай завтра соберу их всех, и поговорим об этом.

Разговор назавтра состоялся вполне предметным: предварительно договорились заняться созданием музыкального ансамбля. Замполит вытащил «на свет Божий» то музыкальное богатство, которым обладала часть: старенький аккордеон, два разновеликих барабана и тарелки на стойке, одну старенькую расстроенную электрогитару и дряхлый усилитель. Кохан принес свою драгоценность – серебряный саксофон. Это было единственное стоящее из всего старого барахла. Тем не менее, репетиции назначили, тем более, что два брата имели дома более приличные гитары.

Замполит поставил задачу – подготовить концертную программу к профессиональному празднику, дню строителя.

После второй репетиции Апостолов пришел в кабинет комсомольского секретаря и сразу без предисловий начал:

– Да, ты понимаешь, что на таких инструментах сейчас уже никто не играет! Это каменный век! Невозможно с таким звучанием создавать ансамбль и как готовить концертную программу, не знаю.

– Давай так, без причитаний! Чего ты хочешь предложить?

– Надо приобретать новые музыкальные инструменты: гитару – ритм, гитару – бас, синтезатор, барабанную установку, и приличный усилитель с такими же колонками. Вот тогда это будет музыка, вот тогда это будет ансамбль, вот тогда это будет настоящий концерт.

– Я тебя понял и отвечаю. Это у нас не филармония и никто просто так инструменты покупать не будет. Для начала необходимо показать свои возможности и только после этого можно начинать просить, это первое. Второе, часть здесь ещё недавно и все деньги тратятся на развитие материальной части – строительство необходимых объектов: столовая, медсанбат, банно-прачечный комбинат, в конце-концов боксы для машин и приобретение военной техники. Вряд ли комбат сумеет что-то выделить на музыкальные инструменты. Здесь надо посоветоваться с замполитом.

К замполиту Соломатин пришёл с конкретным предложением:

– Товарищ майор, парни нашего ансамбля просто рвутся вперед в своих музыкальных достижениях, но для этого им необходимы новые современные инструменты и прочее музыкальное оборудование.

– Но мы не можем приобрести это. Я уже поинтересовался, цены просто неподъёмные. Таких денег ни батальон, ни даже бригада не выделит.

– Я тоже так думаю. Поэтому у меня такое предложение. Парни дают в части концерт, исходя их наших возможностей. Солдаты видят это, оценивают. И если им понравится, то мы проводим комсомольское собрание части и на пожертвования солдат приобретаем всё необходимое. А предварительно Апостолов с товарищами составляют смету затрат. Это одному купить невозможно, а когда на это подпишется триста человек, то получится всего-то рублей по двадцать на человека.

– Идея у тебя, конечно, замечательная. Но не спеши проявлять самостоятельность. Это дело тонкое, финансовое. Можно как следует подставиться.

– Так я и не спешу. Вначале составим смету, вместе её обсудим, поймем сумму на каждого комсомольца, потом собрание проведём и только при единогласной поддержке начнём эту работу.

– Да! Но я вначале всё – таки поставлю в известность командира и политотдел. Если возражений не будет, только тогда начнём действовать. А поначалу надо, чтобы состоялся концерт в день строителя.

Молодые выпускники училища серьезно поработали для того, чтобы их мечта стала реальностью, и устроили в части не только концерт ко дню строителя, но и небольшой праздничный концерт в день принятия присяги солдатами весеннего призыва уже через две недели.

Обо всех планах по созданию музыкального ансамбля комбат был ещё не в курсе, поэтому он смотрел концерт как бы со стороны, как командир части, в которой в честь торжественного дня проходит концерт. И, как итог, на очередном собрании офицеров он высказал благодарность всем организаторам и участникам концерта.

Первое большое дело для поддержки идеи создания ансамбля комбатом было сделано. Впоследствии он от своих благодарственных слов не откажется, всё было запротоколировано.

Замполит в политотделе бригады тоже нашёл поддержку, так, что дело сдвинулось с мёртвой точки.

Составленная по заказу комсомольского секретаря смета выглядела следующим образом:

Гитара соло-ритм 1800 рублей.

Гитара-бас 2200 рублей.

Синтезатор 4800 рублей.

Два эстрадных барабана 1500 рублей.

Усилитель и две стоваттные колонки 3000 рублей.

Итого: 13300 рублей.

Апостолов сказал, что это точные цены музыкального комиссионного магазина на момент их нахождения в Москве. За это время они вряд ли поднялись, скорее, могут снизиться, потому что инструменты везут из-за границы многие с целью сдать на продажу. С этой цифрой можно выходить на собрание.

Если на учете состоит 338 комсомольцев, то с каждого придётся просить по 39 рублей 34 копейки. Предложим по 40 рублей до ровного счета. Вдруг цены поползли вверх. Будет некоторый задел в 220 рублей.

Теперь не мешало пояснить, откуда у солдат части могли взяться такие деньги.

Батальон не был строительным, где солдаты получали зарплату. Пусть по самым низким расценкам, но именно зарплату и даже премии. А финансовая особенность дорожно-строительного батальона была в том, что зарплату бойцы не получали, но им начислялись премиальные при выполнении поставленной производственной задачи. Так что даже из этой части некоторые «на дембель» увозили до пятисот рублей. А в советское время это были вполне приличные деньги. Зарплата высококвалифицированного рабочего за два месяца. Деньги солдат концентрировались на личном лицевом счету. По ходу службы они имели право снимать на личные нужды ежемесячно небольшие суммы.

Со сметой замполит сходил к комбату.

Как ни странно, но тот не возразил, лишь предупредил, чтобы всё было сделано без принуждения и без нарушения финансовой дисциплины, поскольку первый, кто будет в ответе это замполит.

По всей видимости, командир всё же оказался под большим положительным впечатлением от проведённых концертов. И что от него не ожидал даже Овчинников, тот сказал:

– Если у вас всё получится, то я выпишу одному командировку в Москву для приобретения инструментов.

Главное было сделано. Дальше пошла чисто техническая работа.

Провели собрание, всё подробно рассказали. Солдаты проголосовали все единогласно. Протокол был оформлен, как положено. В этот же день секретари рот начали сбор заявлений от личного состава с просьбой снять с его личного счета сорок рублей для приобретения музыкальных инструментов.

Все заявления были подшиты в отдельную папку у главного бухгалтера, оформлена ведомость, в которой каждый солдат поставил свою подпись, и к концу месяца сумма была обналичена.

Комбат свое слово сдержал и отправил Апостолова в Москву.

Главбух предупредил, чтобы все документы на покупку были в магазине получены и сохранены, поскольку инструменты надо будет поставить на подотчет.

Так в течении одного календарного месяца забытая Богом и Чёртом в Сибирских болотах воинская часть обзавелась набором прекрасных музыкальных инструментов импортного производства, причём профессионального уровня.

Ансамбль был создан, начал творить, засиживаясь за репетициями до глубокой ночи. Сочинялись собственные песни, разучивались известные популярные и патриотические. Работа кипела!

29. ЛЕБЕДЕНКО

Прапорщик Лебеденко был для уровня прапорщика довольно культурным человеком, эстетически развитым, в разговоре, в отличие от остальных своих собратьев по званию, не матерился. Вообще, имел образование культработника после окончания одноимённого училища в Ивано-Франковске.

За все эти его доблести он в батальоне занимал должность начальника клуба. Как все кадровые военные и как все «хохлы» он делал всё, чтобы ничего не делать, но при этом быть на хорошем счету. И, надо сказать, ему это отлично удавалось.

Вся его работа сводилась к тому, чтобы сохранять книги батальонной библиотеки, поскольку помещения под библиотеку не было, а книги никто не читал. Кроме этого, следить за солдатами, отобранными для себя замполитом, Шмидтом и Назаровым, когда замполит давал им поручения нарисовать новый громадный плакат, а также вместе с киномехаником два раза в месяц показать индийский кинофильм всему личному составу батальона.

Несмотря на то, что он уходил от настоящих дел, ему было всё же скучновато, и он периодически общался с Соломатиным, причем исключительно на украинском языке. Почему-то решил приобщить того к «украiньской мове», а ещё летом в обеденный перерыв приглашал того пройтись в лес за автопарк и поискать грибы.

Ходили они близко друг от друга, чтобы во время беседы не напрягать голосовые связки, но до тех пор, пока Лебеденко честно и откровенно не заявил Соломатину:

– Ты знаешь… Ты ходи всё же подальше от меня, а то, когда ты находишь и срезаешь гриб, у меня возникает лишь одно желание – ткнуть тебя вот этим ножом как можно сильнее!

Надо ли говорить, что после такого заявления Соломатин на всякий случай с ним за грибами больше не ходил.

Но, если этот случай вынести за скобки их общения, то всё остальное было и полезным, и интересным, и поучительным.

Соломатин научился довольно сносно понимать украинскую разговорную речь, хотя практики этого было недостаточно, чтобы научиться, самому, говорить.

Именно от Лебеденко он услышал, что тот же Ганс, Чуб и Кохан – мадьяры, а он, Иващенко, Глушко – ляхи.

– То есть! Что ты имеешь в виду? – удивился этой фразе Соломатин.

– А то, что «ляхи» проживают вплотную к Польской границе. Вот когда я был шкетом, польской речи слышал больше, чем украинской, и уж куда больше русской. Я свободно говорю и читаю на польском газеты и книги. У себя в хате на чердаке нашёл книги Генриха Сенкевича на польском и прочитал их. Позже прочёл в переводе на русский язык и доложу тебе, что читал две совершенно разные книги с одинаковыми названиями. У Сенкевича все поляки такие хорошие, честные, справедливые, добрые, великодушные, а русские неграмотные варвары, глупые, необразованные, всё норовят уничтожить цивилизованную Речь Посполиту.

Радио у нас всегда слушали Польское, а Москву и слышно – то никогда не было. И телевидение смотрели Польское. Что там два канала из Москвы. А здесь пять каналов и всякое такое показывают, что по нашему телевидению никогда не увидишь!

А вот «мадьяры» – те жили на Венгерской границе. У них всё то же самое, но только на угорском языке. А он сильно отличается от славянских языков…

– А я – то смотрю, как?

Вот на днях к моей жене пришла Зина Чуб и просит у неё апсенкли, а моя не знает, что это такое. Так и не дала ей. Говорит:

– Муж придет, у него спрошу, что это такое.

– А я и не знаю, что ответить жене. Миша, так что такое «апсенкли»?

Лебеденко пожал плечами:

– А хрен его знает, что это такое. Надо у Чуба спросить. Но ты видишь, что они говорят по-мадьярски, и мы, нормальные украинцы, их не понимаем!

– Нормальные? Я думал «нормальные» – это Киев, Харьков, Донецк, Запорожье, Одесса, в конце-концов.

– Ну, Одесса – это отдельный разговор. Это портовая помесь русского, украинского, еврейского языков и культур, а всё остальное, что ты назвал – это «москали». Они и разговаривают-то не по-украински, а на суржике русско-украинском.

А ещё, когда был пацаном, частенько приставал к деду, чтобы тот рассказал что-нибудь про войну. Он – то у меня воевал ещё в Империалистическую. В последней, Отечественной, не воевал, стар уже был. Так вот он что бы ни рассказывал, у него любой эпизод заканчивался одинаково:

– Ну, мы клятым «москалям» дали жару, или…

– Ну, мы клятых «москалей» погнали…

– Я у него спрашиваю: « Диду, я что – то не пойму, а ты за кого воевал в той войне?» А он гордо так: «За Австро-Венгрию!»

– О, смотри, Чуб идет. Пойдём, спросим у него про «апсенкли».

– Товарищ старший лейтенант, разрешите вас остановить!?

Чуб остановился:

– Что случилось, слушаю вас.

Тут уже вопрос задал Соломатин:

– Анатолий, скажи, пожалуйста, что такое «апсенкли»?

– А в чем дело, зачем это вам знать?

– Да твоя супруга обратилась к моей с просьбой дать ей «апсенкли», но моя не дала, просто не знает, что это такое, да вот и Лебеденко не знает тоже. А моей неудобно перед Зиной, подумает, что «зажала».

– «Апсенкли» у нас называют пассатижи, понятно?

– Вполне!

– Ну, я же говорил, – встрял Лебеденко! У нас пассатижи и есть пассатижи, а у них придумали какие – то «апсенкли».

– Да, уж, куда удивительнее ещё можно придумать? Один народ, а язык так отличается, что понять не могут друг друга!

Часть вторая

КРАХ

30. СЮРПРИЗЫ ОТ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ

Рядовой обыватель государства проживает ежедневными своими заботами

повседневной жизни и не задумывается над такими вопросами, как, скажем, на что влияет демография в масштабах страны. А она, как это ни странно, очень сильно влияет на внутреннюю политику страны.

Вот Андрей вырос в тот период, когда росло много детей, которых относили к детям послевоенного времени. Да, в тот период рождалось много детей и это продолжалось порядка десяти лет, а потом рождаемость стала падать, так как новое «детородное поколение» ещё не доросло до своей основной физиологической функции, а предыдущее уже ушло из этой деятельности.

Так что, когда сверстники Андрея достигли призывного возраста, то они с гордостью пошли служить в армию, отслужить в которой считалось у парней доблестью. Не то, что в нынешние времена. Сейчас считается великой доблестью «отмазаться» от службы в армии.

Но при том, что служить шли все, в армии всё же на некоторые должности солдат не хватало, и там можно было встретить незначительное число вольнонаемных. Они работали на должностях, не связанных со службой: переписчики в техотделах, писарь в строевой части и тому подобное. Даже в столовую женщин не привлекали.

И вот, прошли десятилетия и настали тяжелые времена нехватки кадров в армии.

Нынче нехватку кадров решают внедрением новой электронной техники, и этот накал резко снизился, хотя и дозволено сейчас девушкам учиться в военных училищах, получая специальности военных моряков, лётчиков, ракетчиков и прочее.

Правда, глядя на то, как прекрасно смотрится на молоденьких, стройненьких девушках военная форма, и сравнивая с тем, как она сидит на ещё не оформившихся парнях, закрадывается ощущение, что девушек пустили в армию любители эротических ролевых игр.

А первые признаки такого изменения появились в армии во время службы Соломатина.

Совершенно неожиданно, без объявленных на то причин, приходит приказ, который на офицерском собрании зачитал начальник штаба.

В соответствии с этим приказом был расширен список рабочих мест, дозволяющий прием на работу вольнонаемными и военнослужащими лиц женского пола. В него вошли и те, что были в дорожно-строительном батальоне: военврач, фельдшер, медсестра, работники столовой, телефонисты, писари в разные службы части.

Разница между вольнонаемными и военнослужащими женщинами заключалась в том, что военнослужащая на работу обязана приходить исключительно в военной форме, участвовать во всех построениях, на неё распространялись идиотские «тревоги» так любимые комбатом, но они и получали дополнительное денежное содержание за своё звание.

До этого в части работали две женщины: одна, жена прапорщика, была копировщицей в техническом отделе, вторая – жена партийного секретаря работала писарем в строевой части.

По новому приказу женщин в части сразу стало значительно больше: приняли двух телефонисток, ещё одну техническую работницу в отдел главного инженера. А ещё одна решилась стать военнослужащей и надела форму ефрейтора. Девушка стала техническим секретарем начальника штаба. Она имела местом работы секретную часть. Вот с ней связан один анекдотичный случай, поэтому её следует представить: молоденькая, яркой внешности, приятная на лицо, раскованная в общении Людмила Бабак. По рекомендации коммуниста Барабаш, её непосредственного начальника, Людмилу на ближайшем комсомольском собрании ввели в состав комитета комсомола. Как работница она себя тоже зарекомендовала положительно: добросовестно относилась к обязанностям, исполнительная, обязательная. Именно этот факт впоследствии привёл к конфузу.

Но вначале возник, так сказать, общий конфликт.

Впервые в таком составе, включая новых представительниц прекрасного пола, батальон отработал полный производственный месяц.

Всегда, по итогам месяца, в случае выполнения производственных показателей, часть получала некоторые деньги для премирования отличившихся работников. Поскольку оклады у работниц были совсем невелики, то их поддерживали выплатой премиальных. Они к этому привыкли, да и было – то их всего две, поэтому сумма была заметной.

А тут прошел месяц, подвели итоги и премии выделили новеньким, а двоим, давним работницам, комбат денег не выделил.

Только он один знал, чем он руководствовался, скорее всего, хотел просто закрепить новые, пришедшие кадры, да только этот факт сразу стал известен давно работающим.

Что тут началось!?

Если супруга Иващенко скромно молчала и только слегка покачивала головой в знак солидарности с выступающей, то вторая, супруга прапорщика строевой части, выскочила в коридор штаба и, несмотря на то, что в его коридоре было полно солдат, стала громко кричать в сторону кабинета командира батальона:

– Что? Мы сразу стали плохими, когда молоденьких принял? Раньше устраивали, и премию не забывал начислить, а тут фифы появились, и мы сразу нехороши стали, не заработали себе премиальные! Они премию заработали, они лучше работали!! Знаем мы, каким местом они лучше работали, сами всю жизнь премию себе зарабатывали, и они тем же самым местом её получили!..

Начальник штаба вызвал к себе работника строевой части и приказал ему немедленно урезонить жену, а Иващенко от греха и стыда подальше, заволок свою жену в свой кабинет и не выпускал её оттуда до конца смены.

Комбат сидел в своем кабинете с приоткрытой дверью и делал вид, что он ничего не слышит.

Теперь, возвращаясь к Людмиле, следует сказать, что она, по всей видимости, была и впрямь неплохой работницей.

Начальник штаба старался её не обижать премиями, часто отмечал её в приказах по части и, впоследствии, даже представил к очередному воинскому званию, «младший сержант».

На волне этих представлений к поощрениям подошел праздник 23 февраля, День Советской армии и Военно-морского флота. Это один из немногих праздничных дней, которые выглядят для солдата, как праздник.

Кроме этого дня можно назвать Новый год, день Конституции и день принятия Присяги.

В эти дни солдаты могут даже рассчитывать на некоторое поощрение.

Вот и этот раз, к празднику издали приказ, согласно которому, несколько человек услышали о собственном краткосрочном отпуске, кто-то получил очередное звание, а многим выделили «ценные подарки». Среди этих подларков были такие, как наборы туалетных принадлежностей, письменные наборы, а также любительские фотокамеры и небольшие транзисторные радиоприемники, но они в руки не попали, а остались дожидаться демобилизации премированных в сейфе начальника штаба.

Начальник штаба зачитывал приказ, а потом называл фамилию награждённого и его «ценный подарок».

И именно в этот момент случился конфуз.

Начальник штаба зачитывает:

– За высокие производственные показатели ценным подарком, электробритвой, награждается ефрейтор Л. Бабак.

Он поднял свой взгляд на зал, чтобы встретить ефрейтора, но тот не шел.

Начальник штаба повторил, вдруг ефрейтор не расслышал свою фамилию, но тот так и не вышел из зала.

Солдаты начали внимательно оглядывать ряды сидящих. Они всё же очень многих знали по фамилиям и именам, и не только из своего подразделения, но и из других. Но такого, да ещё ефрейтора (самое презираемое в солдатской среде воинское звание, офицеры говорят ефрейтор-это лучший солдат, а солдаты говорят: лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора), даже не слышали.

И тут подскакивает со своего места Людмила и со слезами на глазах, бежит к выходу из собрания. Ну что поделаешь, ведь её фамилия не склоняется и при составлении приказа её приняли за солдата.

И только тогда до начальника штаба доходит, что Бабак Л. – это его работница Людмила, молодая, симпатичная девушка, а он ей в подарок определил электробритву!

Солдаты – народ такой. Они моментально оценили ситуацию, посмеялись от души, по улюлюкали в адрес начальника штаба, а Людмила на следующий день подала рапорт на увольнение, и майору Барабаш больших усилий стоило, чтобы всё же её удержать в части.

31. ЛЮБИТЕЛИ ОХОТЫ

То, что прапорщик Голобородько большой любитель охоты, Соломатин узнал довольно давно из его же уст.

Как-то свело их расписание нарядов в одно и то же время. Закончив работу на своем месте, а он ходил в наряд по столовой, Голобродько подошёл к дежурному по части и ответственному с просьбой покинуть ненадолго часть. Летние ночи стояли теплые и светлые. Он сразу сказал, что хочет сходить поохотиться.

– Здесь совсем недалеко есть небольшое озерцо. Я буквально туда и обратно. До подъёма точно буду на месте.

Ему разрешили, и он пошел пешком с ружьём за плечом.

Вернулся не то, что до подъёма, он вернулся уже через пару часов и принес с собой большущего бобра. Может быть, бобр был и не столь велик, как его воспринял Соломатин, но тушка, брошенная для показа на пол, растянулась сантиметров на сорок, и это не считая хвоста. А хвост был толстый, широкий, наверное, в полторы мужских ладони, да и длина в полторы – две длины ладони.

Зверь Андрея впечатлил.

– Ты что из него будешь делать, шапку шить?

– Что ты! На шапку нужно три таких тушки, как минимум. А я сало вытоплю, оно лечебное, очень при простудах помогает, раньше им даже туберкулёз лечили. А все остальное оставлю. Чучело из него сделаю, славное чучело получится. Вот посмотри, как я его удачно подстрелил: вся тушка целая, шерсть даже в крови не испачкал, попал прямо в глаз!

– Во! Точно! А я и не обратил внимания, что у тебя винтовка, а не ружьё.

– Да какая это винтовка!? Так, «мелкашка». Я же специально на бобра шел. Я охочусь не ради добычи мяса там, или уток. Я чучельник или по-научному…

– Я знаю. Плохой таксист!

– В смысле?

– В смысле «ТаксиДермист»

– Точно! Мне это занятие очень нравится и интересно.

– А ты по заказу делаешь или на продажу?

– Ни то, ни другое. Я делаю для себя. Я бы сказал «для души», но убийство животного и «для души» как-то не вяжется. Правильнее, из интереса. Но иногда у меня покупают чучела. Я продаю. Это стоит неплохие деньги.

Другой раз он так же с наряда пошел на охоту и принес две щуки. Солидные такие были рыбины. Одна около трёх килограммов, вторая больше шести.

– Иду, – рассказывает он, вдоль берега протоки, а там этот «крокодил» на молодь сзади охотится. Я прицелился в неё и попал! У берега совсем неглубоко, мне даже разуваться не пришлось, достал вот эту, и он показал на ту, что поменьше. Думаю, – таким шумом всех разогнал. Не тут – то было. И двадцати шагов не сделал всё в точности, как и в прежнем месте: молодь стоит на мелководье, носами в берег уткнулись, а эта сзади потихоньку подплывает. Я и в неё саданул! Тут уж мне пришлось раздеться по пояс, даже трусы снял, а что, я один, никого нет, зато сейчас вполне комфортно себя чувству, а так бы трусы к ж… короче, прилипали бы и скручивались. Здесь у меня опыт какой – никакой имеется.

– А щуку тоже на чучело пустишь?

– Посмотрю. Может быть, чучело сделаю. Я ещё чучела рыб не делал. Можно попробовать.

Узнал о том, что совсем рядом с частью можно, как говорится, безнаказанно охотиться, молодой двухгодичник из Москвы, Вяхирев Александр.

В голове у парня тут же сработал нужный контакт.

Парень любил это занятие, но вот, проживая в Москве, совершенно невозможно было получить право на ношение и хранение оружия. А ведь сейчас он служит в армии, имеет собственное табельное оружие, стало быть разрешение у него имеется автоматически! Осталось вступить в общество охотников, и он на всю оставшуюся жизнь будет обладать разрешением на ружьё, причем, в отличие от москвичей, совершенно бесплатно!

Не затягивая, всё это Вяхирев сумел быстренько «провернуть».

Его друзья-одногруппники по учёбе в институте по этому делу над ним всё время подшучивали:

– Нешульц, ты в своем амплуа. И здесь нашел для себя выгоду.

– А почему Нешульц?– поинтересовался у парней Андрей.

– Эта история тянется ещё с времён абитуры.

Прибыл он на работу в колхоз такой весь чистенький, аккуратненький, боялся свои ручки замазать в колхозной грязи. Все работают лопатами, ломами, мешки носит, а он пристроился каким- то учётчиком и ходит среди нас чумазых такой, да он тогда ещё и не брился даже. Личико такое холеное, розовенькое, пухлые по – детски губки и щечки, а сам при этом под два метра ростом. Жлобина! Да еще привычку взял: поднимет какой-нибудь прут и ходит весь день с ним в руках, лишь пощёлкивает им по голенищу сапога. Прямо фриц в концлагере. Вот мы его и прозвали Шульц. Прозвище это ему не понравилось, естественно, но прилипло.

И вот в один из дней приходит к нам девушка – бригадир другой бригады, а ей понадобилось узнать цифры учёта. Спрашивает:

– У кого я могу это узнать?

А ей все говорят:

– А вон, у Шульца спроси, он учёт ведёт.

Та к Вяхиреву:

– Товарищ Шульц, скажите, пожалуйста…

А Сашка, как будто и не слышит, она к нему снова обращается, а он от неё убегает. Девушка кричит:

– Товарищ Шульц, ну куда же Вы!?

Все вокруг потешаются, а Вяхирев злится. В конце-концов он не выдержал всего этого и, повернувшись к ней, закричал:

– Да не Шульц я, не Шульц!

Она это поняла по – своему и обращается к нему уже:

– Товарищ Нешульц.

Естественно все вокруг попадали от смеха. Она ничего понять не может, а Шульц переименовался в Нешульца.

Вяхирев решил, что когда поедет в отпуск домой, то там приобретёт себе «клёвое» ружье и привезёт с собой в Сургут. Будет здесь охотиться.

Отпуск перепал ему зимой, и он в зимней форме полетел в столицу. А когда вернулся, то с глубоким возмущением рассказывал, как не ласково встретила его родная Москва.

– Как только я из самолёта вошел в здание аэровокзала меня тут же встретил офицерский патруль. Не давая мне пройти, они повели меня насильно в комендатуру, а я у них интересуюсь:

– За что в комендатуру, что я такое сделал. Я вообще, только с трапа сошел!

– Вы нарушаете форму одежды!

Я крайне удивился, осмотрел всего себя с ног до головы и ничего не обнаружил.

– В чем я нарушил? У меня всё по форме!

– У Вас шапка не по форме! Что за шапка у Вас на голове? Таких шапок в армии нет!

А шапка-то наша, «год за полтора»!

– Да вы что?! Это форменная, я её со склада получил самолично!

– Нам не интересно, товарищ лейтенант, что Вы и где получили, но такой шапки среди форменной одежды не существует. Поэтому, либо надевайте форменную шапку, либо останетесь у нас в комендатуре. Кстати, Ваша цель приезда в Москву?

– Я прибыл в очередной отпуск.

– Вот у нас его и проведете!

– Так, где же я другую шапку найду, сидя у вас?

– Можете у этой уши отрезать в нужную длину.

– А потом вернусь в часть, и там буду пришивать, так что ли?

– Никто Вас пришивать уши не заставит, потому что она будет по Уставу.

– Да поймите же, я служу на Севере, в особо холодном районе. Нам именно такие шапки полагаются.

– Это где такой «особо холодный район» находится?

– В Сургуте.

– Сургут, это где?

– Это север Сибири, ясно?

– Ясно! Режь уши у шапки, фантазёр, иначе мы сами отрежем, а вы будете зашивать.

– Да вы мои документы посмотрите, там всё написано: офицерский билет, отпускное удостоверение, проездные документы. Мне – то зачем вас обманывать?

В это время по динамику прозвучало объявление о том, что его разыскивают встречающие.

– Парни, вы бы сообщили в справочное бюро, что я у вас.

Они переглянулись и всё же выполнили просьбу.

Динамик озвучил, что встречающих из Сургута гражданина Вяхирева приглашают пройти в военную комендатуру.

Вскоре явились встречающие: отец, мать, жена и тесть. Тесть у меня адмирал флота, правда, в отставке, но форму не снимает.

Вот адмирал вошел в комендатуру и устроил им там переполох.

Они попытались тестю объяснить, что я нарушаю форму одежды, а тот как рявкнет, что немедленно их всех отправит на службу за Полярный круг, чтобы они как следует там поморозили себе уши в ихформенных шапках, тогда на всю жизнь запомнят, как надо одеваться на Севере! Забрал меня домой и посоветовал, чтобы в отпуске гулял в гражданской одежде.

Я так и сделал, но вот уезжать назад я вновь оделся в военное обмундирование и под «прикрытием» тестя прибыл вполне благополучно в аэропорт.

Уже мне объявили посадку на рейс, как я увидел, что в буфете продают апельсины. Решил вас порадовать и купить. Полез в карман, а там авоська лежит, такая удача, в неё килограмм пять запросто войдет. Я купил, заплатил деньги и только отвернулся от прилавка, как меня тут же под руки и повели куда-то. Смотрю – офицерский патруль.

– Парни! А в чем дело?

– Вы нарушаете форму одежды!

– Как, опять? Я ведь здесь уже про свою шапку объяснял.

– Никак нет. Шапка не при чем. Вы не имеете право носить что – либо в сетке, должны только в чемодане или портфеле.

Благо на сей раз тесть был совсем рядом и вновь в своей форме.

Он тут же меня вызволил, сказав, что это он меня отправил за покупками, чтобы самому не светиться с авоськой. Те с большим нежеланием меня всё же отпустили, и я сразу же побежал на посадку. Зато здесь, в Сургуте, совсем никому дела нет до офицера, пусть хоть в стельку пьяный ходит!

«Обкатать» своё ружье Вяхиреву удалось ещё не скоро.

Весна здесь очень долгая, пока прилетят птицы из теплых краев. Потом гнездятся, тоже нельзя охотиться…

Дождался!

Договорился с ротным, что тот отпускает своего офицера на выходной.

Всю ночь волновался, не спал, все пошли на службу, а он в это же время выдвинулся в лес и на болота.

– Вернётесь со службы, я вас дичью угощу!

День прошел в нетерпении. Все ожидали великолепного вечера с дичью.

– Жаль, водки нет, а Вяхирев не догадается даже сбегать в «Мостоотряд» в магазин.

– Ладно, было бы ради чего. Можно ведь и после службы «сгонять».

Из части все шли дружно, возбужденными. Что сейчас предъявит охотник?!

Около дома, у входа в подъезд стоит Вяхирев и курит.

– Сашка! Ну как охота, удачная?

– Вполне! Я четырех вальдшнепов завалил!

У всех на лицах ТАКОЕ уважение к охотнику!

– Покажи!

– Пошли, покажу, – сказал он и пошел к своей квартире.

Толпа за ним.

Сгрудились в прихожей, чтобы не натаскать ногами грязи в чужую квартиру. Хозяин пошел на кухню и вышел оттуда с тазиком, в котором лежало четыре воробья.

– Это что, добыча?

– Конечно! – гордо ответил охотник.

– Вот это?… добыча? Это же воробьи!

– Сам ты воробей! Я говорю, что вальдшнепы.

– Парни, это кулики, а не воробьи. Видите, ноги длинные.

– Да, под такую дичь никакой водки не хватит, сказал Безьяков, и все покинули охотника.

32. НИЩЕТА И БЛЕСК СОДАТСКОЙ КУХНИ

Пробыв два года в тесной близости с рядовым составом, Соломатин пришел к выводу, что все анекдоты о том, что наши солдаты питаются брюквой, есть не что иное, как анекдоты.

Рацион разнообразием не сильно балует, это правда, но потребное количество белков, жиров и углеводов для молодого, крепкого мужского организма вполне достаточен. Другое дело, каким образом он доводится до каждого и доводится ли?

Назначили приказом командира старшего лейтенанта Соломатина в комиссию по проверки работы хлебореза.

Должность хлебореза в армии исторически выборная.

Повелось всё ещё со времён гражданской войны, когда вся страна жила в условиях острой нехватки продуктов питания. Тогда, после нескольких серьезных конфликтов, возникших в действующих войсках и закончившихся расстрелами заворовавшихся и выражением недоверия к зарождающейся советской власти, главное военное руководство издало приказ о том, что на эту должность ставится самый честный, по мнению большинства, военный, а выбирается это лицо на общем собрании.

Что тут говорить об Отечественной войне. Там тоже солдатам жировать не приходилось, поэтому должность хлебореза осталась такой же ответственной.

Эти традиции советской армии тянулись и в восьмидесятые годы. Но в действии был социалистический принцип: «Доверяй, но проверяй».

И было что проверять.

Нужно было, чтобы все куски хлеба при разрезании буханки были совершенно равнозначными, то есть в весовом параметре не отличались более чем на пять граммов.

Тот, кто работал на нарезке хлеба не первый день, выполнял эту работу очень артистично и с ювелирной точностью.

Ни разу при взвешивании кусков хлеба с разных буханок, с одной буханки, в разные дни не давали допустимого превышения.

Другая часть работы – это штамповка масла.

Рацион 25 грамм сливочного масла – обязательная составляющая в питании каждого воина.

Чтобы получить точную пайку в армии используют специальную штамповку. Это ручной стаканчик определенного объёма. Его надо полный набить маслом и выровнять с краями штампа. После этого, имеющимся в ручке толкателем готовая штамповка масла выдавливается наружу, как правило, в холодную воду.

– Ну что тут может быть сложного, что тут проверять, когда всё заранее рассчитано и предусмотрено, – скажете вы и будете абсолютно не правы!

Именно в этом штампе находиться «золотое дно»!

Отштампованное масло имеет цилиндрическую форму высотой примерно пятнадцать миллиметров.

Вот если вам вместо пятнадцати миллиметров подать цилиндрик высотой четырнадцать миллиметров, вы, наверное, этого не заметите, а тем не менее это для хлебореза большая экономия.

Вы только подумайте: ежедневно каждый военнослужащий части обязан получить по такому цилиндрику масла, а в батальоне триста человек.

На каждом из солдат по миллиметру экономии и в итоге недодал на стол триста миллиметров масла. А это ни много – ни мало, а полкилограмма масла ежедневно. А за месяц порядка пятнадцати килограммов качественного сливочного масла.

При цене на масло в восьмидесятых годах порядка четырех рублей восьмидесяти копеек за килограмм, только за месяц прямой выгоды получалось семьдесят два рубля, а за год более восьмисот рублей. Так что только на одном масле заинтересованный человек мог себе сколотить за три года сумму, достаточную для покупки «Москвича».

А самое главное, что механизм экономии очень простой. На дно штамповки укладывалась тонкая прокладочка, не более миллиметра толщиной и всё, денежки в карман потекли.

Вряд ли солдат – хлеборез торговал этим маслом. Он мог таким образом накопить излишек, чтобы вкусно покормить «дембелей». А вот, если это делал солдат с указания начальника столовой или продовольственного склада, тогда эти излишки точно превращались в личный доход прапорщика, сидящего на этом складе.

Но это лишь малая часть возможных обогащений за счёт бесправных солдат.

Вот простая логика:

– Зачем тратить собственные деньги на покупку мяса или рыбы, ну или яиц, когда, заступив в наряд по кухне, можно совершенно безнаказанно взять себе столько, вы думаете сколько нужно? Как бы ни так. Ведь прапорщик, заступающий в наряд, получает суточный продовольственный паек на весь батальон, а уже из него, он лично, выделяет для себя «дополнительный паек» , достаточный для безбедного существования целой семьи в течение месяца. А стало быть, он берёт не столько, сколько ему нужно, а сколько может унести с собой!

Получив порядка шести килограммов мяса для приготовления обеда, он, оставит все кости и сало, а мякоть, килограмма два, а то и все три оставит до завершения наряда, а потом спокойно отнесёт его домой.

Солдатской рыбой питались все коты, проживающие в квартирах прапорщиков. Ведь рыба бывала на столах солдат значительно чаще, чем мясо.

В армии все абсолютно знали, что ни один комбат или его заместители, с портфелями на службу не ходят. С портфелями ходят только прапорщики. Ведь в них так удобно уносить то, что спер!

Был ещё один важный продукт, входящий в рацион солдат – это куриные яйца. Солдатам полагалось по два яйца в неделю. Варили их на завтрак по субботам и воскресеньям.

Но яйцо – это такой продукт, которым очень легко поделиться с тем, кто его хочет больше, чем солдаты.

Теперь представьте процесс варки яиц на весь батальон.

Триста штук яиц одновременно загружается в котел, и варятся. Это такое количество, что, если оттуда убрать тридцать штук, то их никто не сможет перепроверить.

Вот в дежурство Соломатина прапорщик Кохан, находящийся на отличном счету, активист, добросовестный работник, честнейший военнослужащий (это устоявшееся мнение о нём), завершил вечерние работы по наряду в столовой и, спокойно покинув часть, направился в сторону дома.

– Товарищ прапорщик! – окликнул его Андрей, находящийся рядом с дежурным, как всегда, будучи ответственным по части, вы куда пошли?

– Да я сейчас вернусь, товарищ старший лейтенант, мне домой надо срочно сбегать.

– Товарищ прапорщик! Вы находитесь в наряде, на сколько я знаю, так?

– Так!

– В таком случае, почему вы отлучаетесь из части, не доложив о работе наряда, не спросив разрешения у дежурного офицера?

– Да я же говорю, мне на минуточку домой надо, и я вернусь тут же.

– Вы вернётесь немедленно, поскольку через забор части я с вами не намерен разговаривать, и здесь всё объясните дежурному.

– Понурившись, Кохан развернулся и пошел на КПП, но вышел оттуда на территорию части с пустыми руками.

– А где вы потеряли свою ношу? На КПП оставили?

– Да! А зачем я буду туда – сюда её таскать?

– Дело в том, что нам интересно было посмотреть именно на вашу ношу. Но Вы не беспокойтесь, её сейчас принесут.

И он позвонил на КПП и приказал принести, оставленное прапорщиком Коханом, имущество.

Помощник дежурного по КПП принёс портфель и некий большой сверток.

– Вы свободны, товарищ солдат! – отправил солдата на место наряда дежурный по части.

– Ну что, товарищ прапорщик, показывайте свою добычу.

– Вы не имеете права делать досмотр моим вещам!

– А мы и не делаем сами ничего, мы просим вас сделать это самостоятельно.

– Я буду жаловаться на ваше самоуправство командиру бригады.

– Пожалуйста-пожалуйста, товарищ прапорщик, жалуйтесь! Только не забудьте указать: сколько и каких товаров вы выносили с территории части, и почему втихаря, без ведома дежурного, оставили место своего наряда!

Но, может быть, я заблуждаюсь, и вы нам сейчас предъявите кассовый чек о покупке товара в магазине. Тогда я искренне покаюсь перед вами и попрошу прощения за беспокойство.

Вам дать бумагу или вначале всё же покажете свой улов?

– Сами смотрите!

– Ну, уж нет! После того, что вы нам изволили угрожать правовыми нормами, вы уж как-нибудь сами откройте портфель и разверните сверток.

То, что он проиграл словесную дуэль, Кохан понял, и, понурив голову, раскрыл портфель. В одном отделении портфеля лежала мясная вырезка не менее двух килограмм, во втором свежемороженая рыба, пожалуй, даже больше, чем мяса. В аккуратном свертке находилась полная ячейка яиц в тридцать штук, сверху накрытая такой же ячеей, чтобы по пути, не приведи Господи, не понести материальный урон, не разбить, так успешно украденные с солдатского стола, яйца.

– Значит, я понимаю так, – начал Соломатин, что самый не доедающий у нас в части прапорщик Кохан? Ему явно не хватает продовольственного пайка, чтобы поддерживать в своем организме угасающие силы!

А между тем бойцы во время обеда и на ужине недополучили необходимых им калорий, поскольку, он мясо и рыбу к тому времени уже украл, а теперь утром минимум тридцать солдат недополучат на завтрак яйца, тоже необходимые им для восстановления физической формы после рабочей недели.

– Что будем делать, товарищ старший лейтенант с прапорщиком? – обратился к дежурному Соломатин.

Тот ответил:

– Раз ему не хватает калорий, и он их для себя добрал, у меня предложение: пусть он всё это прямо сейчас здесь съест!

– Мне кажется, что он только переведет продукты. Пусть лучше продукты вернутся в столовую, а он при нас напишет объяснительную командиру батальона, а мы по этому случаю напишем на то же имя рапорт!

Этот случай оказался фактически единственным, когда сумели за руку поймать вора. Но меры комбат применил столь лояльные, что солдаты продолжали недополучать положенного им. И как это выглядит в натуре:

Вот, скажем, украли с солдатского стола те же тридцать яиц.

По столам раздали все с учетом этого количества.

На завтраке «дембеля» съели не по одному положенному, а по два, и тоже за счет первогодок. Те, которые величают себя «дедами» получили по положенной одной штуке, а всё, что осталось, молодые делят между собой, когда по половинке, а когда и по четверти яйца!

Но был период «царского стола» у бойцов.

На складах в Сургуте закончилась свежемороженая рыба, входящая в ежедневный рацион солдатского меню.

Пришлось мороженую рыбу заменять соленой.

Доставили в часть бочки с соленой горбушей!

В середине восьмидесятых годов увидеть в магазине красную рыбу было нереально, а тут на солдатский стол подали!

Рыба была крепко соленая, то есть как обычно солят красную рыбу для безболезненной её доставки в самые дальние районы. Но дома хозяйка её приготовит с маслом или предварительно вымочит в воде, освобождая от излишней соли. А кто этим будет заниматься в армии?

Рыбу выпотрошили, порубили на куски и в таком виде подали с перловой кашей.

Первый раз солдаты в охотку съели всю рыбу, но после этого цистерны привозной воды для части не хватило. В ночь доставщика воды никто за водой не послал, и вся часть ночь и утро мучилась от дикой жажды. Утром из-за этого ничего не могли съесть на завтрак, голодали до обеда. А вечером, когда вновь подали кашу с соленой рыбой, то все обошлись одной кашей, а рыбу большими, нетронутыми кускам выбрасывали в отходы. Пировали на ней только поросята в собственном свинарнике.

33. ДУЭЛЬ В СВИНАРНИКЕ

Поскольку в батальоне существовал свинарник, то, значит, время от времени появлялось и самими выращенное мясо.

На откуп солдатам в армии ничто не отдается. Поэтому и забой свиней проходил под зорким взором специальной комиссии, которую возглавлял старший лейтенант Соломатин.

Всё всегда шло «по накатанной».

Комиссия предварительно определяла жертву и метила её. Потом подзывался солдат, в данном случае рядовой Чубуров, один из свинарей. Он всегда занимался забоем.

Деревенский парень, он в своей жизни ещё до службы в армии столько заколол свиней, что он и количества назвать не мог.

Для работы Чубуров выпросил у доктора Алямовского хирургический нож: полностью, включая рукоятку, изготовленный из нержавеющей стали. Клинок длинный, всегда в остро наточенном состоянии. Кроме забоя свиней, этот нож Чубуров ни для чего не использовал.

Забойщик и подход к свиньям имел какой-то особенный. Обычно животные чувствуют, что идут на убой, начинают нервничать, визжать, сопротивляться. А у этого парня процесс проходил как дружеская прогулка с поросенком: он выводил жертву из стойла и тот спокойно за свинарем шел на улицу. Там Чубуров заводил его в специальный загон с деревянным полом, предварительно помытым и поглаживая, вонзал одним ударом нож в сердце свинье. Та погибала моментально без криков, без стресса, не беспокоя своих собратьев.

Свинью свежевали, и она шла на солдатский стол.

Цель работы комиссии было наблюдение не за правильностью забоя, а за тем, чтобы ничто не ушло «налево». Производили взвешивание забитой туши, потом выпотрошенной, а потом отдельно после разделки: передняя часть, задняя часть, голова, сбой. Заверялось всё это подписями комиссии, и на этом работа заканчивалась.

Но это так всегда шло, до тех пор, пока не призвали на службу лейтенанта Домжоола, выпускника бурятского технологического института пищевой промышленности. Буквально в первые дни его пребывания в части комбат приказал забить очередного поросенка.

Им оказался бывший хряк, три месяца назад выхолощенный и уже готовый под забой.

Это был настоящий зверь! Ему было уже больше трёх лет, он весь покрылся длинной и довольно густой шерстью, из его пасти торчали солидной длины клыки, а живого веса в нём было двести тридцать килограмм. При таком весе, надо полагать, в нём и силы было как в гусеничном тракторе.

Вот на забой именно этой особи прибыл посмотреть новый начальник продовольственной части.

– А как вы забиваете скотину? – поинтересовался он.

Ему в двух словах объяснили.

– Нет! Так нельзя. Так мясо получается плохое, кровянистое. Нужно вначале слить кровь, а потом разделывать.

–Так кровь стекает внутрь и её, потом, удаляем.

– Не может быть! Вы же бьете в сердце, а, стало быть, оно сразу останавливается и кровь остается в мясе.

– Ну да, вроде логично. А как надо?

– Чтобы кровь согнать, необходимо, чтобы сердце работало.

– Это как?

– Просто! Оглушить животное, перерезать артерию и согнать кровь.

– Понятно. А как его оглушить?

– Что тут непонятного? Обухом топора по башке, он теряет сознание и его резать.

– А, может, все – таки как раньше? Чубуров свиней забивает, как врагов ислама, одним легким движением руки.

– Нет! Давайте всё будем делать правильно!

– Ну что же, давайте. Вы будете командовать.

– Чубуров, выводи хряка.

Свинарь пошел в стойло и вывел оттуда ничего не подозревающего здоровенного, страшного, как дикий вепрь, хряка, завел его в место, где всегда забивали свиней, и почесал тому шею.

Тупой, ничего не выражающий взгляд хряка затянула приятная поволока.

Вот в этот момент бы, как всегда ткнуть его ножом в сердце и вся недолга!

Но лейтенант Домжоол командует:

– Товарищ солдат, оглоушь его обухом по башке!

Чубуров, со всего маха, врезал кабану обухом топора промеж глаз.

У того с взгляда слетела сладостная поволока, и его глаза спрашивали:

– Ну и что это было?

Солдат понял, что дальше тянуть нельзя, будет только хуже и вновь с размаху врезал обухом в то же самое место.

У свиньи на мгновение подкосились передние лапы, но он тут же вскочил и с диким ревом кинулся на своего обидчика. Ловкости Чубурова мог бы позавидовать профессиональный тореро.

Он подпрыгнул высоко вверх, пропуская под собой озверевшее животное, и выскочил через высокую ограду загона наружу.

Хряк метался по тесному загону со скоростью пули, пытаясь найти того, кто причинил ему такую боль. Он ударял в стену свинарника и тот весь сотрясался как домик Наф-Нафа, тут же сходу врезался в ворота загона и те, пружиня, отбрасывали его назад, попытался оторвать доски, огораживающие его, но и это не получилось.

Измотавшись, зверь рухнул на пол и с хрипом стал засыпать.

– Иди, ещё врежь ему обухом, скомандовал начальник продслужбы, не бойся, он уже обессилел.

Чубуров зашел в загон, прицелился и ударил кабана по разбитой башке. Тот как лежал затихшим, так и остался.

– Ну вот. А теперь, пока он не издох, режь ему горло и пусть кровь стекает.

Свинорез взял свой нож, присмотрелся, в каком месте лучше перерезать зверю горло, и с размаху вонзил туда свое оружие.

Всё произошло в доли секунды.

Чубуров кувырком вылетел за забор загона и упал, временно потеряв сознание. Его рука, только что держащая нож, была окровавлена и изуродована: большой палец кисти удлинился в два раза и непонятным образом отходил от всей руки, из огромного пореза текла ручьем кровь.

– Быстро, Чубурова в свинарник! Йод, зеленка, перекись водорода, что имеется на стол, бинты, быстро! – кричал член комиссии, секретчик части, капитан Крук.

Солдаты все сделали быстро и четко, занеся пострадавшего в помещение.

В это время совсем озверевший хряк вырвался из заграждения и с ножом в горле начал кидаться на каждого, кого встречал.

Соломатин открыл дверь свинарника и крикнул солдатам: «Все ко мне»!

Тем повторять не пришлось. Они бегом кинулись прятаться за дверями свинарника. Последним подбежал к двери Домжоол.

– Ну, нет! А ты иди теперь, побегай от свиньи! – сказал Соломатин и ногой выпихнул такого же испуганного начпрода на улицу.

Тому ничего больше не оставалось, как бежать от свинарника в сторону части и как можно скорее.

Ещё минут двадцать метался раненый кабан вокруг свинарника, пока не истёк кровью и не упал замертво.

Для того, чтобы его тушу затащить в загон на разделку, пришлось вызывать еще пятерых солдат.

А пострадавшему свинарю на месте туго перетянули рану большим полотенцем, поскольку ни бинтов, ни йода и ничего прочего на месте не нашлось, сопроводили до медсанчасти и оттуда уже Алямовский на вахтовке отправил его в госпиталь, где рану зашили и в течение месяца залечили.

Продолжить эту же службу Чубуров отказался, а вот начпрода к свинарнику больше не подпускали и близко!

Весна и лето принесли ещё много чего нового в батальон.

34. ПЕРВЫЙ ВСАДНИК АПОКАЛИСИСА

Очень серьёзное событие – это стали приходить поочередно новые звания кадровым офицерам.

Командир батальона получил звание подполковника, его заместители по технической части и по политической, а с ними и начальник штаба стали майорами, главный инженер, секретчик и командир третьей роты выросли до капитанов, командир второй роты Чуб получил старшего лейтенанта.

Об этом периоде можно было бы рассказать целый роман, поскольку в армии принято звездочки нового звания в обязательном порядке «обмывать» с друзьями. Звездочки кидаются на дно стакана и, получивший новый чин, должен выловить их ртом из полного стакана водки. Банкет устраивается за счет «именинника» и материальные условия этого банкета тоже устоявшиеся: надо в обязательно порядке пропить разницу в денежном содержании. Так, если между лейтенантом и старшим лейтенантом разница в десять рублей, то между капитаном и майором двадцать.

Бутылка водки в то время стоила порядка трех рублей. На закуску шёл продпаек, а на деньги приобретался алкоголь.

Это, конечно, совершенно не означает, что вся часть в течении первой половины года «не просыхала». Офицеры – люди закалённые, опытные, так что если вечером кого-то чествовали, то утром этого определить было невозможно.

Да и сильно мешало разгуляться постоянное пребывание на казарменном положении под предлогом «тревоги».

И даже при такой ситуации, когда все офицеры фактически жили в части, чрезвычайного положения, или как привычно все называют «чепок», избежать не удалось.

Произошло, как в сказке о Мальчише – Кибальчише: «Пришла беда, откуда не ждали».

Рядовой Нургалиев был всё время службы спокойный, исполнительный, в злостных нарушителях никогда не числился. Командир роты Чуб считал его довольно надежным солдатом, поэтому смело поручил ему ответственный участок работы, требующий самодисциплины. Он его поставил одним из истопников в котельную части. Там бойцы работали попарно в три смены.

Но не зря в армии бытует присказка:

– Лучше иметь в подчинении пять сейфов с секретной документацией, чем одного отличника боевой и политической подготовки.

Живой, здравомыслящей человек может «выкинуть» такой трюк, до которого другой здравомыслящий человек и догадаться не способен.

Вот и здесь ничего не предвещало беды.

Однажды в свою ночную смену Нургалиев поручил котельную полностью напарнику, а сам подался в посёлок «Мостоотряд». Успешно миновав незамеченным территорию домов, где проживали офицеры, он так же проскочил овраг, где тоже мог повстречать своих офицеров или их жен и вынырнул на противоположной стороне оврага, уже фактически в посёлке. Там он направился по заранее намеченному маршруту, в такую же котельную, в какой сам работал. Вот только в солдатской котельной работали солдаты, а в гражданской работали женщины. Работницы были все из числа пьющих, курящих и в возрасте уже под полтинник.

Но это его не остановило.

Он пришел сюда «за женщиной». И он воспользовался тем, что именно в этот момент в котельной была работница одна. Без лишних разговоров он насильно сделал то, для чего сюда пришёл. Женщина сопротивлялась солдату, но силы были неравны. В итоге она осталась со следами насилия, но у него не до конца переклинило в голове, поэтому он не пытался её лишить жизни, а сразу после удовлетворения похоти спокойно ушёл назад в свою котельную.

Недолго размышляя, пострадавшая обратилась в местное отделение милиции, а в такой ситуации «вычислить» насильника не составило большого труда.

Суд состоялся в части. Преступление выходило за рамки нарушений статей воинского Устава, поэтому подсудимому рассчитывать на дисбат не приходилось. Его судили уголовным судом и дали реальный срок. Сразу в день завершения суда его по этапу отправили в места отбывания наказания через Тюмень.

В конце судебного заседания прокурор всем солдатам сказал:

– Если вы не знаете, как относятся к насильникам в той среде, то знайте, с ним сделают то же самое, что он сотворил с этой женщиной. А по этапу сразу пойдет информация о нём и, что её муж сейчас находится в отсидке. Я никому из вас ничего подобного не желаю, поэтому предупреждаю вас, имейте это в виду!

Уже на следующий день тот же прокурор передал в батальон, что бывший боец части не успел доехать до Тюмени, а с ним уже всё, что обещали, сделали.

Это было первое тяжелое происшествие из целой череды, поджидавших батальон в текущем году.

35. ВТОРОЙ ВСАДНИК АПОКАЛИПСИСА

Еще до конца не отгремела шумиха вокруг прошедшего в батальоне суда над насильником, как случилось следующее происшествие.

Утром на построение не смогли подняться с кроватей трое солдат – первогодок комендантского взвода.

Их командир, прапорщик Коршун, молодой, но очень строгий, подтянутый, требовательный к себе и другим, «уставник» до мозга костей. Всё-таки он не просто так несколько лет служил в ГСВГ (группе советских войск в Германии), кого не попадя туда не направляли, не стал откладывать этот вопрос в «долгий ящик», а сразу же пошел в расположение к спальным местам этих солдат.

– В чем дело? Вам кто позволил оставаться в кроватях после команды «Подъем»? Немедленно встать!

Первый солдат резко подскочил с кровати на ноги, и тут же упал на пол, как подстреленный, и у него по щекам потекли слёзы, напугав тем самым своего командира. Второй, кряхтя и охая потихоньку, без резких движений встал на ноги, но разогнуться не сумел, а стоял, согнувшись в три погибели, и держался одной рукой за живот, а второй рукой поддерживал первую руку. Третий откинул одеяло, и командир увидел мокрое кровавое пятно, разливающееся у солдата по кальсонам в районе паха и по простыне.

– Лежать! Скомандовал он ещё не вставшему солдату. Затем наклонился перед первым и посмотрел на его ноги, спрятанные под кальсонами. Одна нога имела громадный синяк в районе голени и мышц бедра, а вторая была кроваво – фиолетового цвета и толщину имела как у слона, такое получается лишь при переломе костей. У стоящего, согнувшись, он задрал нательную рубашку, а там правая сторона грудной клетки напоминала поломанную ногу товарища, по несчастью, такой же фиолетовой была и поддерживаемая рука.

Прапорщик, не выходя из казармы, позвонил дежурному по части и доложил о чрезвычайной ситуации, вызвал к себе врача части, а также попросил немедленно доложить о случившемся командиру батальона.

Разборки были короткими.

Командир батальона, начальник штаба, замполит и взводный тут же, на месте сумели выявить тех, кто избил троих первогодков. Ими оказались два сержанта из числа так называемых дедов, то есть тех, кто идет следующими после «дембелей».

Пострадавших доктор в собственном сопровождении отправил в госпиталь, а двоих «героев утра» комбат отправил сразу в камеру гауптвахты и вызвал в часть военного следователя и прокурора.

Прибывшие ответственные лица провели предварительное следствие и, уезжая, забрали с собой обоих сержантов.

Ещё один раз они появились в своем батальоне, когда здесь проходил выездной военный трибунал.

В данной ситуации трибунал расценил действия бывших сержантов, как нарушение требований воинского Устава, и поэтому не стали переквалифицировать в уголовное преступление. Как эту ситуацию оценивать для нарушителей: повезло им с этим или не повезло. Ведь, возвращавшиеся из дисбата, говорили, что даже в тюрьме легче, чем в дисбате. При этом наказанных солдат там никто даже пальцем не трогает. Жизнь поставлена жестко по требованиям воинского Устава, и, малейшее его нарушение, преследуется гаутвахтой. Хотя, всё же, скорее всего повезло. Ведь пребывание на исправлении в дисциплинарном батальоне засчитывалось просто, как сверхурочная служба и нигде не фиксировалась, как судимость.

Оба «героя» получили свои сроки. Одному присудили полтора года, второму два, самый максимально возможный срок дисбата. Дальше бы шла только тюрьма.

А выздоровевших солдат по одиночке перевели в другие части дослуживать положенное.

Не прошло бесследно это происшествие и для офицеров части. Они вновь приказом командира были все переведены на службу в казарменном положении.

36. ТРЕТИЙ ВСАДНИК АПОКАЛИСИСА

Это происшествие тоже ещё не отшумело в части, как среди солдат появился новичок. Пришел он в первую роту.

Это был далеко не пацан. Даже по тому, как на нём сидела форма, было понятно, что он носит её далеко не первый день.

На ближайшем офицерском собрании было доложено, что этот солдат про фамилии Дробот, служил именно в этой части, но полтора года назад его, за неуставные отношения, осудили к полутора годам дисциплинарного батальона. И вот теперь, согласно действующим документам, он вернулся в ту же часть, из которой был осужден и в то же самое подразделение, а конкретно, в первую роту. В качестве разъяснения выступил начальник штаба, майор Барабаш.

Все в части сожалели, что Барабаш получил звание майора. Нет, не потому, что ему кто-то завидовал, или не желали продвижения по служебной лестнице. Да ради Бога, двигайся, и это несмотря на его, мягко говоря, непростой характер. Просто его фамилия и прежнее звание очень хорошо вместе звучали: капитан – Барабан. А теперь просто и скучно: майор Барабаш.

Начальник штаба разъяснил всем, что вернулся военнослужащий, не совсем обычный. Поскольку он переслужил, то ему осталось служить меньше всех остальных, так как он дослуживает только до приказа Министра обороны о демобилизации и новом призыве, а дальше, в день выхода приказа, его обязаны отпустить домой. Но до этого он должен продолжать службу наравне со всеми остальными.

Голос подал капитан Рудаков, командир первой роты:

– Стало быть, ему осталось служить не более месяца, так я понял? Какой же из него солдат: только пришел и тут же ушел.

– Именно так вы поняли, товарищ капитан. А ваша задача, чтобы он за месяц роте принес как можно больше пользы и вернулся – таки домой! Вам всё понятно, или требуется ещё что – то разъяснить?

– Так точно, всё понятно!

Но это оказалось на словах.

Ротный упустил тот момент, когда вернувшийся из мест отбывания наказания, ещё пугался даже собственной тени.

Его никто не контролировал, никаких поручений ему не давали. Единственное, что от него требовали, это поездки с другими солдатами на смены на завод. Но и там его даже не ставили на рабочее место, и он был предоставлен сам себе. Солдат очень быстро понял, в какой бардак он попал после строгого военного режима дисциплинарного батальона.

По «законам» первой роты молодые работали за всех остальных, а взводный, будучи старшим на смене всё время проводил в конторках за чаем и задушевными беседами с работниками женского пола.

Бесконтрольный Дробот быстро нашел ближайший магазин, торгующий водкой, ежедневно напивался на рабочем месте и его, как багаж, привозили в казарму.

Но взводный и тем более солдаты помалкивали об этом.

И вот, в очередной раз, приехав на дневную смену, он сгонял в магазин и приобрел себе две бутылки водки. А, когда возвращался в цех, то его сумели предупредить, что на заводе находится комбат и ищет именно его.

Дроботу оставалось лишь одно, прятаться дальше.

Пробравшись незамеченным между пропарочных камер по транспортным тележкам, загруженным полностью готовой дорожной плитой, он залез на подкрановые пути, далее, прошёл по ним в дальний угол цеха, где присмотрел заранее какую – то зарытую со всех сторон, кроме верха каморку. В ней он решил отсидеться. Разбираться, что это за каморка, времени совершенно не было, ведь его искали! Прямо с подкрановых путей он спрыгнул вниз, в каморку и, чтобы не расшибиться, прыгая с большой высоты, он схватился за металлическую полосу, идущую снизу – вверх, под потолок цеха. Эта полоса оказалась электрической шиной. По ней шел очень сильный ток. С его помощью на станках разогревали арматурные вставки, которые, остывая в дорожных плитах, создают в них предварительную нагрузку.

Силы этого тока вполне хватило, чтобы от бойца целыми остались лишь два ботинка и почерневшие две бутылки водки в карманах. Всё остальное было обгоревшим.

Погибшего бойца поручили собрать партийному секретарю.

За телом погибшего солдата должны были приехать его родственники. Это стало для Иващенко побудительным фактом.

Он взял в подотчёт приличную сумму и поехал в город закупать всё, на его взгляд, необходимое.

Это ему удалось.

Совершенно довольный собой он разгрузил на складе тюк белой ткани, тюк красной ткани, тюк черной ткани, по несколько рулонов белой и черной кисеи, десятки метров черной атласной ленты и несколько банок бронзовой краски. Даже подобрал необходимой длины гвозди и их купил несколько килограммов. На всякий случай не забыл и кисти, которыми можно сделать надписи на лентах.

Получив от кладовщика бумагу о приеме на склад товара, Иващенко пошёл доложиться командиру о выполненном задании.

Но такую обратную реакцию от командира на свой доклад он никак не мог ожидать.

Командир заорал диким голосом на весь штаб:

– Ты что, дурак, наделал! Зачем ты столько накупил?

– Товарищ майор! Я подумал: «Ну пусть будет на складе, ведь когда-нибудь может пригодиться».

– Ты что, не знаешь, что всё то, что покупают для покойника с ним и должно уйти, а впрок такие покупки не делаются, потому, что это привлекает следующие смерти?!

– Да это просто предрассудки. А если потребуется следующий раз, то не надо будет бегать по магазинам и искать.

– Ты что, совсем не понимаешь, что я тебе говорю? Н-е д-е-л-а-ю-т в п-р-о-к п-о-к-у-п-к-и д-л-я п-о-к-о-й-н-и-к-о-в!!! Ты это можешь понять? Ну, теперь уже всё равно поздно, ничего вернуть нельзя. Ты всё сделал. Иди с глаз моих, с-е-к-р-е-т-а-р-ь х-р-е-н-о-в!

37. СНОВА НОВЫЙ ГОД В НЕВОЛЕ

Проблемы – проблемами, трагедии – трагедиями, а жизнь движется только вперед. И если даже у кого-то наметился регресс вместо прогресса, календарь все равно неумолим и день за днём приближает к очередному Новому году.

Большая подготовка шла в армейской среде.

Похоже, что такого праздника у солдат в этом батальоне, какой задумали члены ансамбля, совместно с замполитом и комсомольским секретарём, никогда ещё не было.

Они писали и разучивали свои новые песни. Замполит потребовал разучить в качестве аккомпанемента для его исполнения ещё ряд известных песен. Вся тематика была новогодней направленности. Это несколько поднимало всем настроение, и впервые Соломатин стал ощущать, что и в армии возможны праздничные дни.

На очередном собрании комбат заявил, что хватит солдат кормить в антисанитарных условиях казармы. У нас всё столовское оборудование смонтировано, опробовано и находится в рабочем состоянии. Здание самой столовой ещё в эксплуатацию не принято, но мы начнем солдат кормить в нём, а это ещё и ускорит приёмку здания.

Отлично! Впервые появилась возможность устроить солдатам праздник не на морозе, а в теплом просторном помещении.

С разрешения комбата, после пояснения для чего это нужно, Соломатин с несколькими плотниками собрали в углу столовой небольшую сцену.

К Новому году в лесу срубили приличного размера сосну и установили её в обеденном зале. Теперь концерт для солдат, в самом деле, будет праздничным, да и рассчитывать можно не на «праздничную кашу», а на приличный праздничный обед.

В подготовку праздника Овчинников придумал привлечь и женсовет части.

Женщины, засидевшиеся дома без мужей и без работы, взялись с особым рвением за это поручение. Они тут же придумали около установленной ёлки устроить праздник и детишкам, ничего не видевшим в этой глуши.

Пошили костюмы для Деда Мороза и для Снегурочки, написали простенький сценарий.

Естественно, что Снегурочкой нарядили одну из жён офицеров, а Дедом Морозом предложили стать Майструку.

Он, конечно, не артист, но с ролью своей справился даже лучше любой из мам, да и детишки всех мам знали «на зубок», а вот пап каждый раз приходилось им вспоминать.

Поэтому после утренника все дети говорили, что Дед Мороз был настоящим, а вот Снегурочка была тётя Зина.

Но это детский утренник, а для солдат подготовка шла более серьёзная.

Среди солдат нашли грамотного электромонтажника. Из разных подсобных средств он сумел собрать большую световую гирлянду для ёлки и рампы, собрал схему, которая синхронно перемигивалась лампами обеих гирлянд. У зама по технике невесть откуда взялся стробоскоп, прибор, излучающий пучки света с определенной частотой мигания. Заимев такое чудо техники, стали договариваться провести для солдат мероприятие не в обед, а в ужин.

Ужин повара приготовили, в самом деле, праздничный, перенесли его с шести вечера на семь и по ходу ужина устроили представление с концертом.

С учётом того, что первое января у солдат день выходной и им показали два сеанса так ими любимых индийских фильмов, солдаты впервые за время службы получили настоящий праздник.

Но даже это не остановило «сползание» части в глубокую пропасть.

Сразу после новогодних праздников подполковник Ганс возобновил свою практику удерживания своих офицеров на казарменном положении.

Активизировавший свою работу при подготовке праздника женский совет части общими усилиями написали большую жалобу на командование батальона и отправили её в Политотдел округа. Там они в подробностях рассказали о всех выкрутасах командира, а более всего отмечали тот факт, что проживают в семистах метрах от территории части, а своих мужей не видят месяцами. Кроме членов женсовета об этом письме никто не знал.

Уже во время подготовки новогодних мероприятий на Андрея свалилась неожиданная радость.

Наконец – то «в дебрях» огромной страны отловили молодого офицера, выпускника Тартуского университета, чтобы призвать его на должность начальника финансовой части батальона. Его гражданская и военная специальности полностью соответствовали этой должности.

Назначенная комбатом по просьбе Соломатина финансовая проверка, подбила всю отчётность, потерь никаких не выявила, и он, с легким сердцем, передал этот кабинет вместе с финансами и документами в руки прибывшего парня.

При знакомстве с Андреем новый начфин представился Новодниченас Артурас.

– Ну, что же, Артурас Новодниченас, теперь я комсомолас, а ты – начфинас! – уходя, пошутил Андрей.

Фраза новичку обидной не показалась, даже напротив, она прозвучала как-то в стиле латышского произношения, но, похоже, её кто-то услышал и уже назавтра его, кроме как «Начфинас», больше никак не называли, даже при личных беседах.

Празднование Нового года, приход в часть начфина уже свершились, и осталось единственное светлое пятно на горизонте службы – будущий отпуск. Его стоило ожидать, ведь это уже был полный заслуженный отпуск. А он здесь полагался пятьдесят двое суток, не считая дороги. Если учесть, что в отпуск Андрей поехал всей семьей поездом в Грузию, то и отпуск продлился еще на время пути и составил без малого два месяца.

38. УЖАСЫ ВОЕННОГО ГОРОДКА ПРОДОЛЖАЮТСЯ

В народе говорят: «Черного кобеля не отмоешь добела». Вот и в данной ситуации старания одних политработников привести взаимоотношения солдат батальона в человеческие рамки, к успеху так и не привели.

По ночам в казармах всплывали местные рабовладельцы, командир первой роты продолжал безнаказанно пьянствовать, комбат его даже отстранял от командования ротой, но он продолжал пьянствовать, не выходя на службу. И вот прошёл целый месяц отстранения от службы, но он наравне со всеми остальными получил своё денежное содержание вовремя и в полном объёме. Наказание ему вылилось просто во внеочередной отпуск!

Продолжал пьянствовать и доктор, не выходя на службу неделями.

Естественно, что солдаты всё это видели, понимали и это, не способствовало улучшению дисциплины в их среде.

Первая рота была просто запущена, бесхозная и безнадзорная, но продолжала свою ежедневную работу на заводе. Такая ситуация вполне могла завершиться трагически и это произошло.

В вечернюю смену на заводе все старослужащие солдаты разбрелись кто куда: кто-то проводил время с женской частью работников завода, а кто-то напротив, с мужиками за алкоголем.

Работать осталась одна молодежь. Причем с этой молодёжи выполнение производственного задания спрашивал не так их взводный, как эти самые старослужащие солдаты.

А тут во время производственной смены сложилась ситуация, когда подошла пора извлекать из пропарочных камер готовые дорожные плиты, а все транспортные тележки, на которых эти плиты вывозят на склад, оказались занятыми.

Вообще тележки представляют собой минипоезд: первая тележка тягач и в то же время грузовая, а вторая – прицепная, без тяги.

Тимур Батырбаев прошёлся по цеху, но ни взводного, ни сержанта, ни заводского водителя этих тележек не нашёл, но он неоднократно видел, как на них работают:

– Подумаешь сложность! Рычаг вверх – телега едет вперед, рычаг вниз – телега едет назад, рычаг посредине – нейтральное положение, то есть телега стоит.

Он также видел, что для переключения рычага надо нажать сбоку кнопку.

– Всё проще простого! Сейчас я вывезу на улицу телегу, там её крановщики разгрузят, и я загоню телегу назад. Будет куда разгружать готовую продукцию из пропарочных камер.

Тимур встал на место водителя тележки и поднял рычаг вверх. Телега, в самом деле, поехала вперед, но когда он стал отворять ворота цеха, то увидел, что задняя телега оказалась не прицепленной к тягачу.

Инициативный парень включил задний ход тележки и пошел соединять её с неподвижной. Но в момент, когда он попытался тягу вправить в форкоп, та вывернулась из рук, и парень моментально оказался зажатым между плитами, далеко свисающими с тележек.

Из узкого пространства выскользнуть ему уже не удалось, а надвигающийся задним ходом тягач просто раздавил солдата между торцами дорожных плит.

Сбылось то, чего так опасался комбат, выговаривая партийному секретарю всё своё негодование за его покупки для Дробота. Первый покойник потянул за собой следующего.

Следующей бедой, пришедшей в батальон, стала авария на линии электропередач, снабжавшей воинскую часть электроэнергией.

От основной магистрали, идущей вдоль автомобильной дороги Сургут – Нефтеюганск было сделано ответвление на посёлок «Мостоотряд», а уже от неё – ещё небольшая ветка. Она шла на лыжную базу «Олимпия» ещё до основания в этом же месте воинской части. Линиябыла второстепенной. Подумаешь – лыжная база. Но после размещения на этом месте воинской части никто об этом не вспомнил. А она шла довольно близко к грунтовой дороге, по которой гоняли большегрузы. Как – то после дождя на повороте автомобиль сильно занесло по скользкому грунту, и он кузовом зацепил опору линии электропередач. Повалил столб, первый потянул за собой второй, а тот и третий уронил.

Прибывшие на аварию специалисты вынесли вердикт:

– Надо ставить и укреплять новые три опоры. Ну всё понятно!

Одно оказалось непонятно: каким образом эти столбы были сюда поставлены изначально, поскольку под опорами грунта не было никакого, только болотная масса. Возможно, в болото зимой забурились, вморозили опоры, протянули зимой же по ним провода и три опоры сами себя удерживали, связанные меж собой проводами?

Вызванные в батальон на помощь специалисты – геофизики исследовали болото и рассказали, что оно тянется подковообразно вдоль шоссе почти от «Мостоотряда» до трассы Сургут – Нефтеюганск, сворачивает налево и ещё продолжается вдоль этой трассы. Общая длина около пятнадцати километров, а ширина небольшая от ста до трехсот метров. Но вот глубину они так и не выяснили, поскольку их прибор позволил замерить до двухсот метров, а что там дальше они не знали!

«Повесть о том, как солдаты покоряют болото»

И тут Соломатин вспомнил случай, произошедший этой весной, когда он во главе небольшого отряда работал в поселке Солнечном во время Ленинского коммунистического субботника.

Их отряд забросили в посёлок рано утром и обещали забрать в обед, когда придёт пора кормить солдат.

Но время обеда настало, а машину за ними никто не прислал. Они подождали некоторое время, но ничего не изменилось. Мобильной связи в то время не существовало.

Старший лейтенант, как старший отряда видел выход один – устроить пеший марш в часть. Но путь в пятнадцать километров они смогли бы преодолеть лишь к вечеру.

Тогда один старослужащий сержант отвёл в сторону старшего лейтенанта и предложил пройти напрямую через лес.

– Тут до нашей части и пятисот метров не будет, но только пройти необходимо через болото. Там у нас тропа имеется натоптанная. Если вы нас не выдадите, то мы всех по ней проведем.

Эта игра стоила свеч, да ещё врожденная неспособность Соломатина ориентироваться в лесу делало предложение для солдат совершенно неопасным.

– А вы сюда, в поселок, небось, за водкой бегаете?

– В основном, не за водкой, но и за ней тоже.

– Всё ясно! Считай, мы договорились. Веди отряд.

Сержант дал команду идти за ним и направился в лес.

От посёлка к лесу вела хорошо набитая тропа, но в лесу она разбегалась на множество тропинок.

– Наверное, сюда ходят не только наши солдаты, но и местные по грибы и ягоды, – решил Андрей.

Очень скоро сержант остановился, подождал, когда все подтянутся и громко, чтобы все услышали, рассказал:

– Отсюда начинается болото. Здесь оно не широкое, но глубину местные опасаются. Поэтому всем идти очень аккуратно, только туда наступать, куда наступил впереди идущий. Слетишь с тропы – никто не спасёт, сразу уйдешь на дно. Всем всё понятно?

– Я иду первым, все остальные следом за мной один за другим.

– Я иду замыкающим, – сказал старший лейтенант.

Аккуратно ступая, не спеша, в течение десяти минут преодолели болото и сразу стали видны строения части.

– Так тут и в самом деле всего – ничего до посёлка, а через деревья ничего не видно, – подумал Андрей.

                   * * *

– Да! А теперь надо устанавливать опоры прямо в бездонном болоте, потому что эта линия именно так указана в проекте. Нет, чтобы подключить от Солнечного. Тут хватило бы два столба поставить: на краю посёлка и на краю части и всё! Но ему, как инженеру, вполне понятно, что на самом деле это не просто вкопать два столба. Необходимо сделать проект линии, рассчитать возможности их трансформаторной установки, выяснить возможность подключения от Солнечного, а в случае положительных ответов согласовать всё это, выбить деньги на новую линию, найти подрядчика… Да мало ли что ещё нужно? Короче – канитель. Может быть, восстановить будет легче.

Здесь можно добавить, что Соломатину так и не пришлось об этом узнать, поскольку он успел демобилизоваться, а электроэнергии в части так и не появилось.

Там всё лето работал дизель – генератор. Мощный. Его мощности хватало, чтобы обеспечить потребности части и жилых домов, но впереди была осень, а значит и котельная со скважиной потребуют дополнительные мощности. Но это потом.

А в настоящий момент воинская часть стоит обесточенной, жилые дома тоже.

В части вновь выгнали из автопарка мобильные котлы и в них, как до этого три года, готовят солдатам еду. Эту же еду привозят в дома, и кормят семьи офицеров.

39. НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО

В один из летних дней Соломатин стоял в наряде.

Его наряд отличался от всех остальных. Он даже не был, как таковым, нарядом. По крайней мере, в перечне нарядов в «Уставе караульной службы» он точно отсутствовал. Андрей, как все политработники в наряды по части не назначался, хотя занимал должность видную и ответственную. Он состоял в «привилегированном» списке с заместителями командира части и штабными политработниками. А они назначались, так называемыми, «Ответственными по части». Задача ответственного в том, чтобы контролировать несение наряда всех: дежурного по части, наряды по подразделениям, по службам: столовой, парку и прочие наряды. Присутствовать на докладах о наличие людей в подразделении после отбоя, проверять правдивость этих докладов.

Вот именно при проверке правдивости доклада Соломатин выявил в комендантском взводе отсутствие одного человека. Им оказался старший сержант Платонов, «дембель», всегда числившийся на хорошем счету в части. В чем причина его отсутствия в подразделении и где он находится, дежурный взвода вразумительно ответить не смог.

– Товарищ младший сержант, со списками взвода, за мной, в дежурное помещение, шагом марш!

Когда они пришли в дежурку, то там дежурный по части, командир взвода первой роты старший лейтенант Шалимов принимал доклад дежурного по парку.

Из его доклада стало ясно, что в парке незаконно отсутствует колесный трактор МТЗ. На нём всегда доставляли в часть и к жилым домам чистую питьевую воду из поселковской скважины.

На МТЗ постоянно работал неплохой парнишка, добросовестный работник Салихов Рамиз. Не было случая, чтобы он оставил часть или дома офицеров без воды. Он же очень помог всем, когда по приказу комбата вся часть переезжала среди ночи из старого военного городка в новые дома. Он тогда не просто всю ночь ездил туда-сюда, перевозя скарб своих командиров, но и каждому стремился помочь с погрузкой – разгрузкой. Да и за год его службы не было ни одного нарекания к нему. А тут, его МТЗ в отсутствии!

– Дежурного по второй роте ко мне, – скомандовал дежурный по части дежурному роты по телефону. Со списками личного состава, немедленно!

Дежурный появился в течении трех минут.

– Покажите ещё раз списки личного состава и укажите всех отсутствующих с указанием причин.

Повторный доклад полностью совпал с первоначальным.

– А Салихов у вас на месте?

– Так точно! На месте!

– Что делает?

– Спит!

– Пойдемте в роту, товарищ сержант, сказал ответственный по части Соломатин.

Пришли в роту.

– Покажите место Салихова.

– Вот его место, товарищ старший лейтенант, подвёл к кровати, в самом дальнем углу казармы, дежурный.

– Так! Кровать на месте, а где же Салихов, а товарищ дежурный?!

– Не могу знать!

– А как же, интересно теперь уже мне знать, вы, товарищ сержант, докладываете о наличие людей? Так вы знаете, где Салихов или всё же не знаете? Он в самовольной отлучке, а дежурный его покрывает?

– Может быть, его дежурный по столовой послал за водой?

– Может и послал, это мы выясним, но вам такой доклад с рук не сойдёт, имейте в виду! Даю вам пятнадцать минут на поголовную проверку наличия людей и чёткий доклад об отсутствующих: кто, по какой причине, когда будет в расположении. И имейте в виду, лично приду перепроверять ваш доклад! А пока выполнять, и жду вас через пятнадцать минут!

Соломатин вернулся в дежурное помещение штаба, вызвал к себе дежурного по столовой прапорщика Голобородько.

– Вы отправляли за водой МТЗ с Салиховым?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Водой я запасся с вечера: все котлы полны, ёмкости для чистки картошки тоже, каша замочена, кипятильник и дежурная ёмкость полны водой.

– А вы не обратили внимания, что около столовой не стоит тракторная цистерна?

– Нет, товарищ старший лейтенант, не обратил внимания. Дело в том, что она не всегда ночует около столовой. Когда всё заполнено, а цистерна пуста, то есть именно так, как случилось сегодня, Салихов её отгоняет в парк и там, в сцепке с трактором, они стоят. А утром он первым делом едет за водой.

– А в докладе дежурного по парку МТЗ и тракторная тележка отсутствуют на месте.

Дежурного по КПП немедленно в дежурку! – скомандовал дежурный по части.

Прибывший с КПП солдат доложил, что около 22-00 за территорию части выехал МТЗ. В кабине сидел Салихов и старший сержант комендантского взвода Платонов.

– На каком основании, товарищ дежурный, вы самостоятельно выпустили в это время с территории части военную технику и двоих военнослужащих, не потребовав с них никаких документов.

– Так Салихов постоянно ездит на своем МТЗ туда – сюда в любое время суток за водой. Он и сейчас сказал, что за водой поехал, вот я ворота и открыл.

– Хорошо, по Салихову я понял, что он слишком свободно себя чувствует, прицепив к трактору цистерну. Здесь мы порядок наведём. А вот на каком основании выпустили Платонова? Вы знаете, где он служит, чем занимается в части?

– Так точно! Он старший сержант комендантского взвода, заместитель командира взвода.

– Совершенно верно, товарищ дежурный. А какое он имеет отношение к подвозу воды в часть?

– Вроде никакого.

– Именно! Ни-ка-ко-го! Продолжайте нести наряд, вы будете завтра наказаны!

– Есть, – ответил дежурный, и направился на своё место дежурства.

– Вернулся дежурный по второй роте с докладом. В нем появилось одно изменение, по самовольному отсутствию Салихова.

Соломатин уж было пошёл во вторую роту, чтобы выполнить своё обещание по тщательной перепроверке доклада, как зазвонил телефон дежурного.

Ему позвонил дежурный железнодорожной милиции и доложил, что на железнодорожном переезде у посёлка «Мостоотряд» поездом сбит трактор МТЗ нашей части. Пострадали двое солдат, находящихся в это время в кабине. Для составления протокола необходимо немедленно прибыть на переезд.

Дежурный по части место своего наряда покидать не имеет право, поэтому поехал к месту крушения ответственный офицер Соломатин.

Ночь к этому времени уже сгущалась, а ещё стала портиться погода. Дневное пекло стали сменять быстро наползающие плотные, тяжелые тучи. Дождь, которого не было почти месяц, решил обрушиться именно в этот, самый неподходящий момент.

Соломатин вышел из автомобиля у переезда в такой кромешной тьме, что кроме двух прожекторов свет больше ниоткуда не пробивался.

В свете этих прожекторов он успел увидеть отъезжавшую машину скорой

помощи.

Поезда уже не было.

Его, дорожная милиция отработала в первую очередь. То есть с машинистов взяли объяснительные, составили протокол, где нужны были их подписи, а дальше необходимо освобождать пути, поэтому поезд отпустили к месту назначения.

Чуть дальше, уже за чертой света, около путей лежала груда металлолома, смутно напоминающая бывший трактор, поодаль лежало отдельно его заднее громадное колесо, целое, но без трактора.

К Соломатину подошёл милиционер и представился по званию и фамилии. Но Соломатин его даже не услышал, настолько он был потрясён увиденным. Весь трактор стал грудой смятого металла, а кабина трактора была искорёжена, и представляла собой плоскосжатую железяку.

Андрея за рукав подёргал стоящий милиционер.

– Они заглохли на самом переезде и не смогли завестись. Пытались, но в это время появился поезд. Если бы чуть раньше поезд подходил, то дежурная успела бы опустить шлагбаум даже вручную, ведь автоматика на переезде обесточена из-за аварии на ЛЭП, но трактор въехал на пути и там заглох, а тут и поезд! Он идет от моста по оврагу с поворотом и его долго не видно, а когда увидели, то убежать уже просто не успели, тем более, что в эдакой кабинке вдвоём сидели. И как они там разместились только?

Андрей продолжал смотреть на груду металла и с большим трудом слышал то, что рассказывал милиционер.

– Того, что был дальний от поезда выбросило из кабины и мы его подобрали в двадцати пяти метрах от места столкновения. Он был совершенно целым, но уже не живым. Поднимали на носилки, его тело как кисель. Врач сказал, это значит, что все кости раздроблены. А второй, ближний к поезду с оторванной по локтевой сустав левой рукой и отломленной на середине голени правой ногой был ещё живой. Мы оторванную руку нашли и отправили с ним, а вот ногу найти не можем. Надо искать, не оставлять же её здесь!

С последними словами, по законам жанра плохого детектива, грянул сильнейший раскат грома и обрушился ливень.

Под струями воды, под раскаты грома в кромешной тьме, потому что в заросшую высокой густой травой обочину переезда, свет прожекторов не проникал, Соломатин, ползком по траве на коленях, приглядываясь, а в основном, на ощупь, старательно обшаривал всё вокруг, пытаясь найти оторванную у парня конечность.

И вот, при очередном разряде молнии, он увидел рядом с собой нечто синюшное, стоящее среди травы. Приглядевшись внимательно, он понял, что нашел то, что искал.

Ступня стояла самостоятельно на земле без сапога, без портянки и совершенно чистая, без кровяных потёков. Да и сама была, по всей видимости, обескровлена, поскольку выглядела какого – то зеленоватого или голубоватого оттенка.

Взяв обрубок ноги, он принёс его к будке дежурной и поставил под фонарь.

В этот момент подъехал УАЗик и из него выпрыгнул командир батальона.

Недобро взглянув на своего подчинённого, он заскочил в дежурку и там общался с представителями линейного отдела транспортной милиции.

Соломатин извлек из-под плащ-накидки довольно сухую сигарету, вполне пригодную для раскуривания. Стал чиркать спичками…

В это время вышла дежурная, подошла к рычагу, опускающему шлагбаум, и начала его крутить. Но её пристальный взгляд был направлен в совершенно другую сторону.

– Интересно, что она там рассматривает? – подумал Андрей и подался вперед, чтобы увидеть это.

Как только он сделал шаг вперед, его глазам открылась жуткая картина: в свете фонаря и почти беспрерывных вспышек молнии у переезда стоял обломок человеческого тела – нижняя часть голени со ступнёй бледно – синего цвета.

– Кто её сюда поставил? – подумал Андрей, и тут же вспомнил, что это сделал он только что, вот этими руками… Он взял обрубок, принёс к дежурке и поставил…

У Андрея закружилась голова и он очнулся уже лежащим на лавке в домике дежурного по переезду. Ему в нос тыкали ваткой с нашатырём.

Увидев, что Андрей пришел в себя, комбат скомандовал:

– Садись в «мой» УАЗик, я еду в часть.

В машине он спросил у Соломатина:

– А ты здесь как оказался?

– Я в наряде, ответственный по части. Дежурный – старший лейтенант Шалимов. Он остался на посту, а я по звонку прибыл сюда.

В батальоне никто не спал, прибыли все офицеры и прапорщики, даже солдаты, почуяв тревогу, беспокойство, бродившее по части, проснулись и, тихо перешёптываясь, лежали в постелях.

В восемь часов утра, построив весь состав батальона на плацу, комбат держал речь. В этот раз он не орал, а тихо, но жёстко и вполне аргументированно рассказывал своим солдатам, что происходит, если не подчиняться воинской дисциплине. Для достижения полного эффекта своего выступления он решил продемонстрировать остаток от человеческого тела, который ещё совсем недавно принадлежал нашему солдату Салихову. Но этого никто не знал, кроме доктора Алямовского. Доктор был наготове и ожидал команду.

И команда поступила. Завершая свою речь, комбат сказал:

– Доктор, неси!

Из-за спин строя появился доктор, неся нечто на подносе, накрытое простыней.

У Андрея сработало «пятое» чувство и он, ещё даже не видя доктора с подносом, уже понял, чем сейчас «обнесут» весь строй, и он вновь «уплыл» в никуда.

Эффектный финал выступления комбата был смазан вчистую, поскольку пришлось вновь приводить в чувства Соломатина.

Уже позже Андрею рассказали, что солдаты прямо из строя начали разбегаться, кто куда и остановить их не мог даже властный окрик комбата.

А доктор Алямовский, осмотрев Андрея, посоветовал ему пойти домой, выпить водки и выспаться, сказав, что всё пройдет, поскольку это всего-навсего нервное переутомление. И, наверное, чтобы совсем его успокоить, он радостно сообщил:

– Ты не волнуйся! Больше ты её не увидишь. Я её похоронил за медсанбатом.

От такой «радостной» вести плохо стало не только Андрею, но и всем, кто это услышал.

40. И СНОВА В НАРЯДЕ

Наступившие дни, в связи со случившимися событиями в батальоне, были тяжёлыми. Все были мрачными, неразговорчивыми. Если в иные дни в отсутствии командира батальона офицеры и прапорщики штаба иногда позволяли себе выйти на крыльцо покурить и переброситься свежими анекдотами, пошутить друг над другом, то сейчас этого не позволяли себе даже самые легкомысленные. Нервное напряжение у всех было доведено до грани срыва, куда уж здесь шутить. Можно и в «пятак» заработать ненароком.

При этом самым виноватым все так и считали партийного секретаря.

– Кто-то верит в Бога, кто-то в партию, но народные приметы соблюдают и те, и другие. А он ими пренебрёг! Теперь все вместе за это рассчитываемся! – так говорили и за глаза, и в лицо ему.

На третий день старшего сержанта Платонова отправили в цинковой упаковке на родину. Сопровождающим поехал его командир взвода.

Об этом было известно заранее, поэтому, когда вечером Соломатин вместе со своим другом и соседом Капустиным заступали в наряд по части, Капустин дежурным, а Соломатин ответственным, это им было уже известно. Но они ещё не знали, что второй пострадавший, тракторист Салихов в этот день после обеда тоже скончался.

А в батальоне все были в курсе и уже начали подготовку.

Купили, оформили гроб для солдата, привезли и спрятали его в незапущенной в эксплуатацию операционной медсанчасти. Тот же партийный секретарь съездил и закупил готовые венки с траурными лентами и спрятал у себя в кабинете.

Происходили все эти действия, когда оба дежурных имели время для отдыха перед нарядом и находились дома.

Наступил вечер.

Наряд дежурный принял, всех развёл по их рабочим местам, а отработавшие днём офицеры и прапорщики отбыли на вечерний отдых.

Соломатин прошёлся по территории и вернулся в некотором недоумении:

– Какое-то странное состояние в части. Никто не бродит, все сидят в казармах. Лично мне это очень подозрительно! Напрягает!

– Хорошо! – сказал Капустин, теперь я пойду в обход по части, а ты побудь здесь с моим помощником.

Капустин ходил значительно дольше. Он, как дежурный по части офицер, обязан проверить работу всех нарядов, поэтому он обошел все казармы, проверил КПП, столовую, дошёл до парка.

Все на месте, все работают, но вернулся он с таким же ощущением, что и Соломатин: состояние какое-то необычное. Как бы чего не случилось!

В непривычной тишине и спокойствии время наряда двигалось необычайно медленно.

Вот уехала на работу ночная смена первой роты, сейчас пойдет для солдат отбой, доклады от нарядов, дальше – прибытие смены с завода, это уже после двенадцати ночи будет. И до утра никаких телодвижений по территории.

Прошел отбой, и доклады дежурных по ротам оказались на удивление гладкими.

– Угу! – подумали дежурный и ответственный. Такие доклады всегда требуют перепроверки!

На улице настала ночь.

Темень беспросветная, поскольку висят очень низкие, плотные тучи и тишина в части, как на кладбище!

– Сергей! Мне всё это затишье кажется очень подозрительным. Я пойду по территории, зайду в некоторые казармы и проверю достоверность докладов дежурных. Вернусь, потом ты пройдешь, куда считаешь нужным.

Андрей вышел из помещения штаба и направился через плац в сторону казармы, где жили на первом этаже с одной стороны комендантский взвод, с другой хозяйственный, а на втором этаже первая рота.

Проверяя доклады, Соломатин входил во все казарменные помещения, и в них ощущал такую же напряженную тишину, как и во всей части в целом, но ни в одном месте он не выявил отклонения от доклада.

Это его не успокоило, а даже ещё больше напрягло.

– Эти дежурные умеют любого обвести вокруг пальца. Небось, «дембеля» где-нибудь спрятались и делают себе альбомы на демобилизацию или, чего хуже, водку пьют! Я сейчас накрою их в их излюбленном закутке, в пустующих палатах медсанчасти!

Ответственный дежурный вышел из казармы и уверенной походкой в гробовой тишине пошагал в здание медсанбата.

Он потянул за дверную ручку и дверь раскрылась.

– Ну, вот и попались! – решил он. Обычно двери замыкают, если никого здесь нет.

Андрей, щелкнул выключателем, но свет не зажегся.

– Странно! Почему обесточен медсанбат?

Потихоньку ступая, чтобы не греметь каблуками своих тяжелых яловых сапог, прошёл в левый коридор, где располагались палаты и пищеблок.

Поочередно открывая двери, он в полной темноте обошёл, все помещения и никого в них не встретил.

Тогда он пошёл в другое крыло здания.

Обычно здесь солдаты не собирались. В этом крыле располагались будущие лечебные, процедурные кабинеты и операционная. Это крыло ещё не эксплуатировалось, в кабинеты только принимали оборудование и монтировали его. Так, чтобы солдаты не растащили всевозможные блестящие части приборов себе на украшение «демельской» формы, это крыло и все кабинеты в отдельности обычно закрывались на ключи.

– А тут всё открыто, сразу – нарушение, а если здесь ещё и солдаты окажутся, то всех накажу!

Андрей медленно и тихо шёл по коридору, открывал двери и заглядывал в помещение. Последнее помещение – операционная. Помещение очень большое, значительно больше любого кабинета.

Подойдя неслышно к двери операционной, приготовился, чтобы «застукать» здесь всех собравшихся своим неожиданным появлением, резко дёрнул ручку двери и влетел, как ветер в помещение… И у него тут же фуражка высоко поднялась на вставших дыбом волосах.

В свете фонаря, попадающего в окно операционной, перед его глазами оказался гроб, стоящий прямо на операционном столе.

Андрей резко отпрянул назад, уперся спиной в дверь, и она захлопнулась.

Дверь была оснащена «хитрой» защёлкой, чтобы во время операции обезопасить помещение от попадания в неё случайных людей. Она защёлкивалась изнутри, а, чтобы открыть защёлку, нужно было повернуть ручку вначале вверх до упора, и только потом опустить вниз. Тогда замок отмыкался.

Пока Соломатин догадался, каким образом срабатывает замок, на его теле не осталось ни единого волоска, который бы не повторил действия своих собратьев с головы, а по спине пошёл такой холод, что легче оказаться голым на металлической трубе в разгар зимы.

Сколько он пробыл в операционной: пять секунд или полчаса, он даже под расстрелом не смог бы определить, но, только выскочив на улицу, он стал немного успокаиваться.

Войдя на крыльцо штаба, он там покурил на свежем воздухе, ещё больше успокоился и только тогда вошёл в дежурное помещение.

– Серёга! Я знаю, почему в части такая напряжённая тишина. Дело в том, что в медсанчасти стоит гроб! И солдаты этого явно пугаются. Так, что твоё сегодняшнее дежурство будет абсолютно спокойным, я уверен в этом, а сам пойду в кабинет и там, на стульях, постараюсь поспать.

– Ну, хорошо! Тогда я в медсанчасть с проверкой не пойду, а по остальным местам всё же обход сделаю.

Он надел шинель и, обернувшись к своему помощнику, сказал:

– Я в обход. Вернусь, ты пойдешь отдыхать, а я тебя потом разбужу, и ты меня сменишь.

Дежурный вышел на улицу, его помощник уселся на его место, а Соломатин пошел в свой кабинет.

Коридор штаба длинный, освещение отключено, поэтому ещё и очень тёмный. Дверь в кабинет – за серединой коридора. Там вообще ничего не видно.

Андрей на ощупь нашёл дверной замок, открыл дверь, переставил ключ внутрь и, придерживая ключ, чтобы тот не выпал из замочной скважины, спиной вошел в свой кабинет, предвкушая ночной отдых, замкнул дверь и автоматически выдернул из скважины ключ. Только в этот момент он повернулся лицом к кабинету…

В тот же миг всё его тело покрылось стоящими дыбом волосами, как иголками!

Весь кабинет был заполнен венками с траурными лентами.

Даже после того, как он сообразил, что кроме венков здесь больше ничего нет, его сердце долго не могло успокоиться.

Спать среди венков ему как-то не хотелось.

Он смачно плюнул, отомкнул кабинет и вышел в коридор.

Вернувшись в дежурку, он дождался возвращения Капустина.

– Ты что не спишь? – поинтересовался тот.

– Ты, правда, сильно хочешь это знать?

– Ну не то, чтобы прямо «сильно», просто интересно.

– Интересно? Тогда пойдем, покажу.

Подойдя к дверям кабинета, он так же на ощупь, нашел, куда вставляется ключ, медленно отомкнул замок, а потом резко открыл дверь.

От увиденного Капустина отбросило к противоположной двери коридора.

– Вот! Видишь? Ты хочешь там спать? Лично я не хочу!

– Ты знаешь? У меня место отдыха предусмотрено. Так, что ты делай, что считаешь нужным, а я пойду пару часиков отдохну.

Да! В этой ситуации тебе всё же легче, чем мне. А я мало того, что здесь напоролся на венки, так ещё и в медсанбате в комнате с гробом очутился, чуть не сдох!

После всех этих происшествий с гибелью солдат и подготовкой к их проводам, у Соломатина появилась первая серьёзная седина и начало скакать артериальное давление.

41. ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

Совершенно неожиданно для всех в эту сложную пору прозвучало объявление от прапорщика Сайчишина, что он собрался создать семью.

Сколько времени довелось наблюдать Сайчишина Андрею, так он, на месте любой женщины, ни за что на свете не стал бы связывать себя с этим человеком.

По складу своего характера он был отпетым хамом и по натуре –рабовладелец.

Ни один офицер второй роты не позволял себе такого отношения к личному составу, что позволял себе зам. командира роты по технике.

Никогда, никакие работы по улучшению жизненных условий солдат в казарме, он на себя не принимал, жёстко и в грубой форме отказываясь от приказов ротного.

– Мне и в парке работы хватает! – был всегда его ответ.

На самом деле он не выполнял приказы ротного по той причине, что высокомерно считал себя старшим (по возрасту так оно и было, конечно, хотя и незначительно), несмотря на то, что командир роты лейтенант, а он прапорщик. Для Сайчишина лейтенант – не офицер, что уж говорить о его отношении к солдатам.

Приходя в парк на рабочее место, он с кулаками кидался на солдат, если те не принесли ему новую пачку сигарет, причем купленных за их же счёт.

На месте он переобувал «чистые» сапоги и обувал «рабочие». И худо было бойцу, если он принёс рабочие сапоги не начищенными до блеска. После окончания работы он проводил обратную процедуру, а для солдат всё повторялось: «чистые» сапоги должны были блестеть, как зеркальные. Это была прямая забота работающих с ним солдат. В противном случае он бил подавшего сапоги ими же по голове и прочим местам, а мог и почистить самостоятельно, но только в обязательном порядке шинелью солдата, который, как он считал, должен был почистить его сапоги.

Проживая в новых домах, женщины из женсовета решили для развлечения устроить каждая для себя небольшой огородик.

Ну что можно вырастить за столь короткое лето? Кто-то посеял редиску, кто-то укроп, кто-то попытался вырастить цветы…

Сайчишин, ещё проживая один, тоже завёл себе огород, который возделали его «рабы». Они что-то посеяли по его указанию, поливали, принося воду аж из самой части (расстояние от КПП части было порядка семисот метров), эти же «рабы» пропалывали грядки, а потом приходил «рабовладелец» и начинал устраивать разборки для своих подчиненных: почему до сих пор ничего не выросло!?

Для сравнения пример.

Супруга Соломатина тоже посеяла на своей грядке редиску. Это случилось в начале июля. Всё очень долго всходило и росло. Без всякой надежды на то, что может всё же что-то вырасти, они всей семьёй уехали в отпуск, и вернулись почти через два месяца, когда уже выпадал и таял первый настоящий снег. По слякоти, жена пошла, посмотреть на свой «огород» и была страшно удивлена, что на её грядке всё же выросло нечто!

Дернув за ботву, она извлекла наружу прекрасную, сочную крупную редиску. Наросло редиски столько, что все желающие брали себе, и неделю жена занималась раздачей чудо урожая.

Но это было поздней осенью, а Сайчишин спрашивал за урожай своих подчинённых всё лето ежедневно, будучи убеждённым, что те его объедают.

И вот у этого человека свадьба.

Старший лейтенант Соломатин, наверное, впервые мечтал в этот день попасть в наряд, настолько ему не хотелось идти на это торжество. Но в наряд он не попал. А в этом случае, не пойти на свадьбу, означало, противопоставить себя не Сайчишину, а всему коллективу, и он пошел.

Самое первое, чем шокировал свою супругу новоиспеченный муж, было то, как он её всем представлял:

– Знакомьтесь, это моя «КАСТРУЛЯ» (выговаривал он это слово с украинским произношением). Ни имени, ни фамилии, только «каструля» и всё!

Затем, после первого тоста «За молодых», он встал во весь рост над столом и запел, совершенно довольный собой:

Запись де…

Запись делали у ЗАГСе,

Пальцем в жо…

Пальцем в жёлтое кольцо

Мальчик в жо…

Мальчик в жёлтенькой рубашке

Запер де…

Запер девку на века.

Невеста сидела молча, пряча от стыда свои глаза, а молодой муж требовал от всех гостей, чтобы ему подпевали.

Закуски было много, но еще больше было выпивки. Большинство тут же напились, и каждый занялся тем, чем ему больше всего нравилось: кто-то танцевал под гром колонок, усиливающих магнитофон, несколько человек пытались играть в карты в углу комнаты, некоторым «приглянулась» песня жениха и они распевали её на все лады, а кто-то пытался любезничать с чужими женами.

Тут подходит к Андрею его жена Людмила и говорит:

– Андрей! Пошли отсюда немедленно!

– Что случилось, Люда? Тебя кто-нибудь обидел, скажи?

– Нет, нет! Никто не обидел, но здесь находиться я больше не могу.

– Тогда пошли, если так.

Уже дома Люда собралась с духом и рассказала, что она хотела спрятаться от шума в соседней комнате. Но когда туда вошла, то увидела, как жена одного офицера занимается любовью с другим офицером.

Парочка была настолько увлечена процессом, что не только не закрылись на замок, но даже не обратили внимания, что кто-то входил.

– А ведь могли войти вместо меня их вторые половинки, подумалось Людмиле. И что тогда было бы, драка, убийство?

Но она тут же увидела, что вторые половинки вряд ли смогли в это время войти, поскольку муж той дамы уже был полностью «готов» и спал, лёжа головой на столе, а жена изменника сама приятно проводила время в объятиях еще одного нетрезвого мужика.

– И это всё происходило прямо в соседней комнате, за незапертыми дверьми?

– Да-да, именно так всё и было! Мне там стало невыносимо противно находиться, поэтому я тебя позвала домой.

– Ну и молодец, что позвала. Я вообще, туда не рвался, мне самому там было противно, особенно после «свадебной песни» жениха. Мне кажется, что женщина только начинает осознавать, за кого она выходит замуж      и ей становится страшно!

Что же! Свадьба полностью соответствовала жениху, а их семейная жизнь соответствовала свадьбе.

Уже на второй день жених вернулся со службы злой как цепной пес и полностью сорвал своё зло на жене, избив её жесточайшим образом. Немного отойдя от побоев, молодая жена покинула неприветливый дом и больше никогда не появлялась в пределах воинской части.

42. ПОЖАР

Был редкий для батальона период жизни, без казарменного положения.

Всё шло привычным распорядком. После проведённого в части парко-хозяйственного дня командиры вернулись в свои дома к жёнам, к семьям. Не часто выпадающий свободный субботний вечер прошёл быстро, и народ стал укладываться на ночной отдых.

Те, кому выпало по графику оказаться в наряде, те были в части, а все остальные…

Хотя не все.

Молодежь в лице Апостолова Дмитрия, Демчука Вячеслава, Елхова Андрея и Вяхирева Александра собрались в комнате у последнего, чтобы «расписать пульку».

Каждый, кто хоть немного умеет играть в карты, знает, что игра в преферанс не просто интересная и азартная, заставляющая думать, анализировать, блефовать и прочее, и прочее. Она ещё и очень продолжительная.

Но парни себя чувствовали расслаблено, поскольку завтрашний воскресный день им ничего кроме отдыха не сулил. Уютно устроившись в комнате одинокого парня, чтобы им никто не мешал, они отдавались полностью игре, лёгкому общению под пиво и сигареты.

В той же квартире, где проживал Вяхирев временно, по приказу свыше, командир батальона поселил офицера, прибывшего аж из Южной группы советских войск, а точнее из Венгрии. Он должен был двигаться куда-то дальше на Север. У него была семья, но он её ещё не привёз, а приехал только сам и привёз закупленный за границей мебельный гарнитур. Мебель была совершенно новой, даже ещё не распакованной, в магазинной таре. Её было так много, что временно выделенную комнату, а также общую прихожую он полностью загрузил ящиками один на другой, под самый потолок и самому хватило места лишь поставить солдатскую кровать.

Вот, таким образом, он дожидался своего окончательного назначения уже больше двух недель.

Проживал в своей берлоге одиноко, ни с кем не знакомясь, ни с кем не общаясь. А чем был занят все дни, никто не знал. И лишь впоследствии стало известно, что он там находился в длительном запое.

В самый напряжённый момент игры в покер Елхов вдруг почувствовал долетевший до него запах дыма, но не сигаретного.

– Парни! Никак что-то горит!?

Игра приостановилась, все принюхались.

– Точно! Дымом пахнет, – сказал Вяхирев. Вы мне смотрите, комнату не сожгите! Куда свои окурки суёте?

– Как, куда? Вон, в банку!

– Давай смотреть, а то вдруг и вправду что-то горит.

Парни, оторвавшись от игры, начали обследовать комнату, в которой сидели.

– Нет, ребята! Это не у нас. Дым к нам затягивает.

Первым вышел из комнаты Елхов, чтобы убедиться в правоте своих слов….

И тут же убедился!

Общая прихожая квартиры была довольно плотно затянута дымом, а дым проникал в неё из комнаты, где жил «переселенец».

Андрей тут же дёрнул ручку двери его комнаты, а там было темно от дыма, хотя горела лампа на потолке.

Войти в комнату не позволил тот же дым.

Елхов захлопнул дверь комнаты и побежал к оставшимся парням.

– Парни, пожар, горим! У этого что – то горит, но я не смог войти. Там уже без противогаза делать нечего. А жилец, по всей видимости, там! Задохнётся, надо его вытаскивать.

Он увидел над кроватью хозяина комнаты, Вяхирева, подсумок с противогазом.

– Сашка! У тебя какой размер противогаза?

–Третий!

– Черт! У меня второй, да ладно, я быстро!

Он надел на себя противогаз и побежал назад в комнату, полную дыма.

В полном задымлении он увидел, что хозяин комнаты живой, непонятно чем и непонятно как, но дышит, не зря говорится, что пьяному море по колено. Он сидел на кровати и выщипывал тлеющую вату из разгорающегося матраса.

Причем, мало того, что сам матрас разгорался, он выщипывал вату и кидал её на пол, а там она распушенная, получившая приток воздуха разгоралась и уже превратилась в опасный огонь.

– Ты что, залить не можешь водой, тебе матрас жалко, да?! Где у тебя вода?

Тот тупо повёл глазами по сторонам, а Андрей, проследив за его взглядом, увидел бутылку с прозрачной жидкостью на столе.

Быстренько схватив эту бутылку, Елхов вылил содержимое в тлеющий матрас.

Пламя моментально взлетело до потолка!

Оказывается, этот пьяница где-то раздобыл спирт и потреблял именно его.

Всё! Остановить пламя уже не представлялось возможным, надо было спасать самого поджигателя, себя и всех жильцов дома!

Подхватив в охапку пьяного жильца, Андрей вскочил в прихожую и, с громким криком, не требующим повторения: «Пожар!», поволок того на улицу.

Парни моментально сориентировались и бросились по квартирам будить людей.

Они успели оббежать и разбудить весь дом, пока пламя проедало потолок квартиры, но стоило пламени пробиться на чердак, как его там сквозняком протащило на всю длину дома и ровно через двадцать минут после этого дома не стало.

Кто – то, кто жил в крайних квартирах у торцов здания имели возможность собрать документы, одеться, даже вынести кое-какие вещи, а вот семья начальника продовольственной службы Домжоола проживала за стенкой от загоревшейся комнаты. Они успели, в чём спали, выскочить на улицу и вынести с собой своих детей, тоже раздетых.

Время начала пожара пришлось на вторую половину ночи, когда начинает сильно тянуть холодом от реки. Именно этот природный феномен спас от огня второй дом, стоящий с подветренной стороны.

Стена второго дома, смотрящая на пожар, разогрелась до такой степени, что приложенная к ней ладонь обжигалась, но, тем не менее, она выстояла и не загорелась.

Помогая терпящим бедствие людям, Андрей периодически поглядывал на свой дом и проверял стену, поскольку в доме спала маленькая дочка.

А между тем на ветерке пламя бушевало такой силы и температуры, что в некоторых местах чугунные радиаторы отопления и трубы, соединяющие их, расплавлялись и стекали струями вниз.

Когда подоспела пожарная команда, то спасать было уже нечего: люди все оказались живы, а дом обрушился и представлял собой большой, раскаленный до белого свечения жаркий квадрат. Вначале он был высотой метра четыре-пять, но, постепенно конструкции перегорали и обрушивались, всё ниже и ниже и к утру это было уже пепелище не выше одного метра.

Перепуганные и перевозбужденные происходящим, люди постепенно стали приходить в себя. Это выразилось вначале нервным истерическим смехом. Все тыкали друг в друга пальцами и смеялись. Смеялись над внешним видом другого, потом над собственным, потом над тем, каким образом они услышали о пожаре и среагировали, как бежали от огня, а он преследовал буквально шаг в шаг, над тем, до чего это смешно: ложились спать в квартирах, а поднялись – дома нет!

Жильцы нетронутого огнем дома затаскивали погорельцев в свои квартиры, поили их чаем, кормили едой…

С рассветом пришло осознание того, что всё – таки случилось.

Все вдруг поняли, что дома – то фактически уже нет и это не ночной кошмар, а реальность. И если с жильём можно потесниться и поселить всех, ведь до постройки этих домов жили куда как хуже, то в материальном плане жители – погорельцы оказались серьезно пострадавшими. А самыми пострадавшими виделась семья Домжоола. У них сгорела вся обстановка, которую они привезли с собой, вся бытовая техника, вся одежда. Они остались в одних ночных одеяниях. Даже самому начальнику продовольственной службы не в чем было идти в часть. Сгорело всё обмундирование, полученное им в первые месяцы пребывания здесь.

Истерика – есть истерика. Дикий неудержимый смех сменился такими же неудержимыми слезами. Плакали все: и те, кто погорел, и те, кто уцелел.

Несколько раз расспрашивали, что и как загорелось, и, главные очевидцы случившегося, каждый раз всё подробно рассказывали.

– Да! А где этот самый, из-за которого произошёл пожар, этот, чужак? – поинтересовалась жена лейтенанта Чуба, Зина.

Это был очень опасный момент. У женщин уже прошел период истерического смеха и истерических слез. Наступил период жажды мщения.

Если бы разъяренные женщины прямо сейчас нашли виновного, то вряд ли бы он избежал самосуда с их стороны. Но, прибывший из города к этому времени командир батальона, предусмотрительно отправил его на своем УАЗике в штаб бригады.

Там, надо сказать, он тоже долго не задержался, и его отправили не по предварительно оговоренному месту службы, а в самый отдаленный от всех батальон, расположенный в Новом Уренгое.

В течении воскресного дня комбат вновь проявил себя, как хороший организатор и знающий своё дело руководитель.

Он вызвал в часть начальников вещевого и продовольственного складов, своим приказом распорядился всем нуждающимся военнослужащим из числа погорельцев выдать новые комплекты обмундирования. Приказал в полевой кухне приготовить еду и подогнать кухню к дому, чтобы всех накормить. Договорился с командиром бригады о возможности выдачи материальной помощи всем погорельцам в зависимости от величины ущерба.

Собрать рапорты с просьбой о матпомощи приказал партийному секретарю. К ним приложить список потерянного имущества.

Люди это всё сделали, причем большинство написали очень скромно, несмотря на полную потерю имущества. Но и в этой ситуации отличился «лучший» прапорщик.

«Уважаемый» прапорщик Кохан проживал в самой дальней от места возгорания квартире. Поэтому он сумел спасти всё своё имущество, документы, деньги… Разместил всё в квартире у друга, такого же прапорщика, но при этом написал свой рапорт о материальном ущербе, включив в него часть из спасенных вещей и то, на что, у него хватило личного душевного состояния: он потерял коллекцию шампуней и просит за это материальную компенсацию.

Уговорить его не подавать такой рапорт партийный секретарь не сумел.

– Почему это я не должен подавать коллекцию в качестве ущерба? Я же собирал их несколько лет! – возмущался Кохан.

Но его возмущения пресёк веским словом комбат. Он в своем стиле прямо указал то место, куда прапорщику следует идти с такими потерями.

В течении нескольких дней на пепелище ещё дежурили пожарные команды и время от времени заливали места, где вспыхивало и вырывалось наружу пламя. Затем пожарных сменили солдатские посты и, наконец, пожарище остыло.

Остыл и ажиотаж, возникший в связи с пожаром. Но иногда можно было увидеть, как кто-нибудь из бывших жильцов ковыряется в останках дома в попытках найти что-либо ценное, а чаще других чету Кохан. И ведь им удавалось откопать свои, а может быть и чужие золотые украшения.

Жизнь постепенно возвращалась в размеренный ритм, вот только этот ритм стал ещё более напряжённым и мрачным.

Произошедший пожар, по всей видимости, стал последней каплей в чаше терпения Политуправления округа, куда стекаются все ежедневные донесения от политработников. А донесениями из этого батальона можно было зачитываться, как книгами короля ужастиков, Стивена Кинга. Да, к тому же там была и обширная жалоба женсовета батальона.

43.КОМИССИЯ

Комиссия прибыла неожиданно быстро. Пожалуй, не прошло ещё и десяти дней после пожара. Состав её был небольшой: председатель и два члена комиссии.

Вначале они прибыли в штаб бригады и там побеседовали с командиром и его замами по поводу командования части. Затем в их же сопровождении приехали в многострадальный батальон подполковника Ганса. По пути остановились и осмотрели пепелище, нашли председателя женсовета Зину Чуб и имели с ней длительную беседу. И, прежде чем продолжить свой путь к части, они поговорили со всеми жёнами военнослужащих, кого увидели. Таким образом, они въезжали в часть, уже имея некоторое, думается нелестное, мнение о батальоне и его руководстве.

В батальоне они дали команду собрать всех офицеров и прапорщиков на собрание.

Комбату их даже не пришлось представлять, так как они очень умело сразу «отодвинули» его от командования своими людьми.

На собрании поднялся во весь рост председатель и объявил, что они прибыли из управления кадров Политуправления округа. Его зовут майор Любочкин…

В задних рядах собравшихся, послышался приглушенный вопрос:

– Как – как он сказал Юбочкин или Любочкин? Это спросил капитан Крук.

– Товарищ капитан! Моя фамилия Любочкин! А если вы изволите шутить на эту тему, то у меня с вами будет отдельный, серьёзный разговор и там уж кто из нас будет смеяться, а кто плакать жизнь покажет. Это, кстати, касается всех! Я буду с каждым иметь личную беседу, начиная с командира вашего батальона, по результатам этих бесед будет приниматься лично мною решение о дальнейшей вашей судьбе!

Капитан Крук поднял руку и подал голос:

– Товарищ майор, разрешите?

– Слушаю вас, товарищ капитан.

– Товарищ майор, вы на меня зря обиделись. Я в самом деле просто не расслышал, как правильно звучит ваша фамилия и переспросил. Шутить по этому поводу я никогда себе не позволял. У меня всё, разрешите сесть?

– Присаживайтесь, товарищ капитан. Я вас понял и ничего против вас не имею.

А всем довожу до сведения, что я уполномочен Политуправлением прямо здесь, на месте, по результатам собеседований и расследования комиссии, принимать решения по каждому из вас индивидуально: будете продолжать службу здесь или будете переведены в другую часть и на какую должность, а также в каком звании. Надеюсь это всем понятно, и пояснять не потребуется.

Товарищ подполковник, составьте порядок собеседования с офицерами в соответствии с должностями, начиная с себя. Начнем сразу после обеда.

Вопросы ко мне имеются?

– А вы сказали, что с прапорщиками тоже будете беседовать. Список прапорщиков вам подать? – спросил комбат.

– Список прапорщиков подготовьте и передайте моему заместителю, – и он указал на одного из капитанов, прибывшего с ним.

Сейчас время обеда. Покормите личный состав, мы вам мешать в этом не будем. Будем очень благодарны, если и нас покормите.

Скоротечное собрание закончилось. Ротные и взводные пошли в свои подразделения, чтобы дать команду построения на обед, а самой комиссии накрыли обеденный стол в кафе-чайной. Проводил их комбат и потихоньку приказал двигаться туда же всем своим замам.

Но, как только комбат завёл внутрь комиссию, её председатель попросил комбата освободить их от его присутствия.

Сразу после обеда комиссия приступила к работе по собеседованию с каждым офицером.

Командир батальона провёл в своём кабинете около часа. Все ждали его с нетерпением, а чувства собравшихся можно было описать, только суммируя страх, сожаление, сочувствие, злорадство, тревогу, надежду… и ещё целый букет человеческих эмоций.

Безразличных не было ни одного, но также не было и единого чувства внутри каждого ожидавшего.

Гамму чувств переполняло и выплескивало то в виде перечисления достоинств комбата: в тяжелейших условиях прибытия в Сургут он сохранил живым и здоровым весь личный состав, построил уже так много в военном городке, часть постоянно выполняла производственные задания и была на неплохом счету… То тут же начинали перечислять его недостатки и грехи: «задолбал» своими «тревогами», жёны своих мужей не видят месяцами, дети даже не узнают отцов и путают, когда встречают со службы, солдаты у него гибнут, как на войне, хам отъявленный, разговаривать не умеет, даже на женщин орёт, причем матом.

И была ещё одна черта характера, которую не смогли отнести ни к «плохим», ни к «хорошим»: бабник!

Наконец закончилась беседа комбата, и он весь «мокрый как мышь», вышел в коридор к ожидавшим.

– Вот и всё! Я сегодня был последний день вашим командиром батальона. Завтра я уже должен сдать все дела и меня направляют заместителем командира отдельного кадрированного железнодорожного полка.

Вторым и последним в этот день беседовал с комиссией Овчинников, замполит части.

Его беседа была даже дольше первой.

Если комбат вышел «как мышь», то для замполита найти сравнение было очень трудно.

Он появился из кабинета таким, будто, уходя, там оставил своё лицо, свой оптимизм, весёлость, физическую силу и бодрый дух. Так может выглядеть человек, получивший по суду незаслуженно высшую меру наказания.

– Юрий Васильевич! Ты что? Что там решили? – пристал к нему Иващенко.

– Пошли к тебе в кабинет.

– Там Соломатин сидит, может быть к тебе?

– Нет! Пошли к тебе. Он тоже должен быть в курсе. Да у тебя ещё и покурить можно, а у меня в кабинете не курят.

– Так ведь ты сам не курящий!

– Что ты, Иван Иванович! С такой жизнью не то, что закуришь, тут и запить можно! Кстати, у тебя не найдется?

Они зашли в кабинет партработников.

– Слушай, Андрей, вот тебе ключ, поищи у меня в кабинете по шкафам. Мне кажется, что там коньячок был.

Андрей пошел выполнять просьбу замполита, думая, что тот не хочет при младшем подчиненном рассказывать о том, что же произошло с ним на комиссии. Однако он ошибся. Замполит сидел молча и терпеливо ждал, принесёт его подчиненный коньяк или не принесёт? Только неожиданно для всех с большим наслаждением курил сигарету.

Соломатин сумел найти то, что было спрятано на «черный день», поскольку, пожалуй, именно этот день и наступил.

– Разлив коньяк в три стакана, Овчинников поднял свой и сказал:

– Ну вот, за одно и простимся! Завтра я уже у вас не замполит. Председатель комиссии расценил всё, что у нас произошло, как мою личную недоработку:

– я не воспитал командира;

– я недосмотрел за ротными;

– я развалил политико – воспитательную работу в батальоне;

– по моей недоработке в части процветает махровым цветом дедовщина… Короче, список моих преступлений такой, что удивительно, что меня определил в другую часть на службу, а не сразу в тюрьму!

Меня, только что получившего майора, он отправляет в захолустный дальний полк на должность начальника клуба! Должность сама по себе капитанская, а я планировал на будущий год сделать попытку поступить в академию, чтобы двигаться дальше. А теперь я так до пенсии останусь майором! Всё, конец карьере! Теперь мне можно идти по стопам доктора Алямовского. В армии я больше никому не нужен.

Так работала комиссия под председательством майора с такой нежной, мягкой фамилией Любочкин.

Но не всем эта работа «вылезала боком».

Тот же капитан Крук, конфликтнувший с председателем ещё в момент представления комиссии со своей должности секретчика части был отправлен куда-то начальником штаба, заместитель командира по технической части переведён на такую же должность куда-то на Алтай, главный инженер остался при своей должности.

Пришла пора и Соломатина беседовать с комиссией.

– Ты секретарь комитета комсомола части? Направлен Политотделом округа в этот батальон целенаправленно, сразу на эту должность?

–Так точно!

– А правда, что ты полгода работал начальником финансовой части в батальоне?

– Не правда! Я работал не полгода, а восемь месяцев и не начальником финансовой части, а исполняющим его обязанности.

– А ты не боишься, что мы тебя можем заставить эти восемь месяцев переслужить?

– Если посчитаете, что это будет справедливо, то я, конечно, переслужу, но буду считать, что такое отношение ко мне нечестным и несправедливым.

– Как это «несправедливым», если ты работал начфином?

– Во-первых, я работал секретарём комитета комсомола батальона и, понимая, что вам нужны доказательства этого, я захватил с собой книги протоколов заседаний комитета комсомола и комсомольских собраний. Во – вторых, исполняя обязанности начфина, я не получил за эту работу ни копейки доплаты, так что по документам нет подтверждения, что я работал на этой должности. В – третьих, в армии требование Устава заключается в том, что приказ командира вначале выполняется, а уж потом его можно оспаривать. Так вот, я со своей стороны, Устав выполнил и подчинился командиру, а вот моё оспаривание ситуации никто не соизволил поддержать, а я обращался к замполиту батальона, партийному секретарю, дошёл до политотдела бригады, где поставил в известность своего начальника и даже начальника политотдела, но никто даже слова не сказал комбату.

– Хорошо! Я тебя понял! Ты не волнуйся, я не заставлю тебя переслуживать лишнего, тем более, что тебе осталось служить то всего ничего. Так?

– Так.

– А те, кто допустил это, уже получили заслуженное ими, но выслушав тебя, я понял, что есть ещё кое – кто, с кем необходимо будет мне побеседовать.

– Это Ваше право.

– Право и обязанность.

А ты мне лучше расскажи, каким путем вы умудрились приобрести дорогостоящие музыкальные инструменты себе в часть.

– А разве это имеет какое-нибудь значение?

– Да, имеет.

– Ну вот, смотрите. Вот протокол собрания. Тут записано, что этот вопрос ставился на всеобщее голосование. Проголосовали «единогласно»!

После этого собрали со всех проголосовавших заявление о снятии определенной суммы с личных счетов каждого. Эти заявления все в папке подшиты и хранятся у начфина в сейфе. Можете проверить. Там же, или, скорее всего у главного бухгалтера, подшиты все финансовые бумаги о покупки, чеки из магазинов, бумаги о постановке на материальный учёт, как имущества части, командировочный отчет Апостолова о поездке в Москву за приобретением инструментов. Проверял все бумаги я лично, кроме меня начфин и главбух. Претензий не возникло. Свои бумаги я вам предъявил, а остальные посмотрите в этих службах.

– Слушай! Так здорово придумано! Твой опыт можно рекомендовать другим частям.

– Да! Но только тем, где солдаты получают зарплату или премии, как у нас.

Смена командования батальоном началась незамедлительно.

Первым прибыл новый командир батальона майор Косов. После представления его в качестве командира батальона впечатление о нём сложилось у всех положительное. За ним следом появился новый начальник штаба в звании капитана, значит, оба будут расти в званиях.

Нового заместителя по технической части Андрею так и не довелось увидеть. Пока он дослуживал, его обязанности выполнял не тронутый комиссией главный инженер.

Быстро прислали нового заместителя по политической части.

Он был ни больше – ни меньше, в звании полковника Петр Петрович Прошин.

44. ПЕТЛЯ ПЕТЬЛЁВИЧ

Конечно, это выглядело довольно странно! У командира батальона, майора по званию, сидящего на должности подполковника, заместитель целый полковник!

Вид этого полковника был вовсе не строевой. Ему бы отлично подошла санаторная пижама в широкую сине – голубую полоску, а он любил ходить в форме с сапогами. В его широченные, просто вольготные брюки – галифе вместе с нижней частью его туловища вполне можно было разместить четыре ведра картошки, да и при этом ещё бы осталось там место. Ходить строевым шагом ему или не довелось обучаться, или не довелось нигде ходить. Ходил он как-то на полусогнутых ногах, постоянно приседая и подпрыгивая.

Такая личность сугубо гражданской наружности, да ещё в звании полковника на майорской должности не могла не заинтересовать. Поэтому информация о нём распространилась моментально.

Он оказался выходцем из «пиджаков». Получил гражданскую специальность, но на предприятии дела, как-то, не заладились, и он через военкомат пошел добровольно в кадровые офицеры.

В родне у него нашёлся высокий военный чин. Его, начинающий карьеру лейтенант Прошин, использовал как «лохматую лапу».

Эта самая «лапа» отправила молодого лейтенанта на четыре года за Полярный круг, где служба засчитывается как год за два. Через четыре года пришло время его ротации, а он уже имел восемь учётных лет безупречной службы. Воспользовавшись этим моментом, эта же «лапа» отправляет его ни больше – ни меньше как в Йемен, где в то время наши войска вели открытые боевые действия, в качестве военных советников. Но кто же «своего» отправит под пули? Петр Петрович направился туда начальником клуба. В военных условиях клуб – это кинопередвижка на базе ГАЗ – 66. Он ездил два дня в неделю, в субботу и в воскресенье по двум вверенным ему батальонам и показывал бойцам кинофильмы. На этом его боевые действия заканчивались. Но при этом служба в местах открытых военных действий учитывалась как один за три в Союзе. Так, что через три года работы в кинопередвижке, он добавил к уже имеющимся учётным восьми годам ещё девять учётных. Итого военный стаж он имел 17 лет, прослужив всего семь. Там ему шли ускоренным темпом и звания. Поэтому он стал майором. Вернувшись на родину, он имел приличный стаж, хорошее звание. С этим багажом ему были открыты двери в академию.

Завершив учебу, он получил направление работать преподавателем в танковом военном училище. Уже через год стал старшим преподавателем, ещё через год доцентом и подполковником. А следом стал заведующим кафедрой научного коммунизма, должность полковника. Звание тоже пришло досрочно. И, наконец, «лохматая лапа» вышла на пенсию. Беспрерывное незаслуженное движение вверх прекратилось и началось движение вниз. Таким образом, полковник оказался в батальоне замполитом.

По прибытии в батальон, ознакомившись с личным составом и своими помощниками, самое первое, что он сделал – это разрушил работу музыкального ансамбля.

Парни – музыканты держали всегда свои инструменты, что называется «под рукой». Они не были идеальными командирами взводов и идеальными семьянинами. Поэтому основное своё время они тратили не на работу с личным составом и не на семью, а на музыку. Соломатин, глядя на Демчука и Апостолова, никак не мог понять, зачем эти парни пошли учиться на военных. Им прямой путь лежал на эстраду. Возможно, что они в конечном итоге туда и пришли, забросив службу в армии.

Их бы воля, они бы не расставались с гитарами ни в строю, ни в постели. Когда они попросили разрешения у Овчинникова держать эти гитары у себя дома, то, написав расписку о материальной ответственности, получили такое разрешение.

Новый же замполит, полковник Прошин, чуть не упал в обморок, узнав, что гитары, стоимостью 2200 и 1800 рублей находятся вне клуба и где-то там по ещё большей цене синтезатор.

– Немедленно вернуть в часть! – истерично кричал замполит.

– Тогда сами играйте на них, – разочарованно ответили братья, оставляя инструменты в кабинете замполита.

Тот облегченно вздохнул и сдал их на хранение на склад.

Зная, как должен работать замполит, а именно, иметь каждое утро у себя полный отчёт о ночной жизни в части, он собрал взводных и приказал им писать такие сведения ежедневно на его имя.

Такого оборота те не ожидали. Они, конечно, догадывались, что у прежнего замполита был целый штат осведомителей, которые доносили всё и про солдат, и про офицеров, но этот штат никогда не раскрывался. А тут предлагают им доносить на самих себя.

– Вы из нас хотите сделать «унтер офицерскую вдову», которая сама себя высекла? Мы отказываемся от такого сотрудничества с вами. Решайте свои проблемы без нашего участия.

– Вы пожалеете, что отказались от такой работы. Я вас всех загоню в петлю, если в вверенных вам подразделениях будут продолжаться все безобразия. Вы запомните здесь Петра Петровича!

Выйдя из штаба, кто-то из взводных повторил последнюю фразу замполита, подражая его произношению и интонациям, но умышленно коверкая. Получилось примерно так:

– «Ви сапомните сдесь Петлю Петьлёвича»! Все над этим шаржем посмеялись от души и забыли, но «Петля Петьлёвич» к нему прилипло основательно.

Проведя столько лет военной службы фактически «заочно», он не научился даже самостоятельно принимать решения. Это на себе испытал Соломатин.

Отстояв ночной наряд с субботы на воскресенье, старший лейтенант Соломатин передал в девять утра свой пост полковнику Прошину. А сам отправился домой на полагающийся ему законный отдых после дежурства.

Андрей пришёл домой, его жена покормила и, забрав с собой дочку, ушла гулять, чтобы не мешать мужу отдыхать. Он разделся и лёг спать. Днём он спать не любил, у него после дневного сна всегда побаливала голова и он не чувствовал себя отдохнувшим, но поспать было необходимо, поскольку после беспокойного, без отдыха дежурства, короткого ночного отдыха ему просто не хватит.

Он лёг и удивительно быстро заснул хорошим лёгким сном.

В это время раздался стук в дверь.

– Тьфу ты! Кого это принесло? Наверное, это Татьяна к Людмиле за чем-нибудь пришла, – решил он.

Татьяна! Людмилы дома нет, а я отдыхаю.

Но стук повторился, только к нему добавился голос.

– Товарищ старший лейтенант! Вас замполит части просит прийти в часть! Андрей бросил свой взгляд на будильник, тот показывал десять часов сорок минут. Он поднялся и открыл дверь.

– Боец! Ты же знаешь, что я прошлую ночь провёл с вами в части, в наряде стоял, знаешь?

– Так точно, знаю!

– А ваш достославный замполит, меня поменял в наряде, но, наверное, забыл. Так ты вернись к нему и расскажи об этом. Хорошо? И для верности скажи, что я сплю!

– Понял, товарищ старший лейтенант! И ушел.

Но ненадолго. Поскольку Соломатин снова лишь задремал, к нему вновь постучали в дверь.

Внутренним чутьем он понял, что это не соседка за солью стучится, а прежний посыльный от замполита.

Андрей снова поднялся и открыл дверь.

В самом деле, за дверью стоял всё тот же солдат.

– Товарищ старший лейтенант, вы на меня не сердитесь, но замполит меня вернул и просил передать приказ вам явиться в часть немедленно.

– За что я на тебя буду сердиться? – товарищ солдат, когда и без тебя дураков хватает. Что поделаешь, если вами такие командуют. Подожди в прихожей, я мигом.

Через две минуты они уже вместе шагали в часть.

Недалеко от входа КПП, в самом начале плаца, их дожидался замполит.

– Товарищ старший лейтенант! Вы, почему не явились по моему приказу в часть немедленно?

– По той причине, что вы, товарищ полковник, за ночь выспались и приехали в часть, чтобы сменить меня на посту и теперь моя очередь отдыхать, а ваша находиться в наряде!

– Но в части ЧП, нужно принимать решение!

Андрей огляделся внимательно по сторонам.

– ЧП! А где все офицеры. Где весь личный состав?

– Офицеры дома, личный состав занят личными делами, но у одного сильный приступ. Что – то с ним случилось, заболел боец.

– Я искренне сочувствую солдату, но я – то здесь при чем?

– Солдата необходимо транспортировать в госпиталь, в город.

– Ну так, пожалуйста, транспортируйте. Вызывайте скорую помощь из города или выгоняйте вахтовку из парка и везите.

– Я распорядился приготовить вахтовку, но нет сопровождающего.

– Сами садитесь и сопровождайте.

– Как же я брошу свой наряд.

– А здесь останется дежурный по части, кстати, очень ответственный парень, Сергей Капустин. На него точно можно оставлять часть, да и вы часика через два вернётесь назад, так что ничего страшного не случится.

– Нет! Я не имею права.

– Нет, так нет! Вызывайте доктора Алямовского. Это его прямая обязанность.

– Он человек безответственный, я ему не могу жизнь солдата поручить.

– Значит, безответственному не можете, а ответственному можете? А если солдат по дороге умрёт? Вы этого ответственного в тюрьму посадите, а Алямовский безответственный будет на свободе радоваться жизни!?

Андрей и не заметил, что их разговор давно перешел на повышенные тона и его голос при этом преобладал, а самое главное, что они беседовали на плацу, а вокруг уже собралась масса зевак из числа солдат. Им было приятно наблюдать, как ругаются меж собой два офицера. А в особенности, что младший «забивает» старшего.

– Да, ты пойми, товарищ старший лейтенант, что Алямовского нельзя отправлять. Он пьяный, а ты трезвый.

– Так вот, оказывается в чем причина? Алямовский пьяный, он алкаш, а Соломатин трезвый. Он, дурак, не пьющий! Тебе надо (Андрей даже не заметил, как в скандальном разговоре перешел в обращении к замполиту на «ты»), чтобы я оказался пьяным, таким же, как наш доктор. Сколько выпил доктор?

– Не знаю. Но около него валяется пустая бутылка из-под водки.

– Ха! Всего-то! Да я бутылку водки прямо здесь, на плацу из горлышка выпью и буду свободен как птица, или точнее, как доктор!

Ты этого не сможешь!

– Почему?

– Ты здесь нигде не найдешь бутылку водки!

– Я не найду?! Это ты не найдешь, а я найду! Даже искать не буду, вот сейчас попрошу солдата, вот этого, Андрей ткнул пальцем в первого попавшегося солдата, стоящего рядом с ними, принести мне бутылку водки, с возвратом, и он тут же принесёт, а я у всех на глазах её волью в себя! Ты этого сильно хочешь!? Хочешь?!

– Боец! – повернулся Соломатин к этому солдату…

– Хорошо, хорошо! Не будем дальше спорить. Я всё понял. Посыльный! Бегите и приведите ко мне доктора Алямовского, немедленно! А вы не нервничайте так сильно, идите отдыхать!

И он отошёл от Соломатина, направившись в сторону штаба.

Андрей глубоко вздохнул, чтобы успокоить себя и… увидел вокруг большую толпу солдат, внимательно следящих за ним.

– А вам чего надо, вы, что здесь делаете?

– Ждем, товарищ старший лейтенант.

– Чего, интересно, вы ждёте?

– Так водку вам нести?

– Что? Какую ещё водку!? Я вам покажу водку! И чтобы я больше этого слова от вас не слышал, ясно? Марш отсюда все немедленно!

– Так точно, ясно, товарищ старший лейтенант! – и, солдаты, добродушно улыбаясь, разошлись по своим делам.

Этот конфликт, возникший между старшим лейтенантом Соломатиным и его непосредственным начальником полковником Петлёй Петьлёвичем, тянулся до окончания службы Соломатина, благо, что ждать завершения службы было уже совсем недолго.

45. ВОЗДАЯНИЕ ПО ЗАСЛУГАМ.

Шло лето, последнее лето службы в армии. Пожалуй, всё, чего только

можно было вообразить и придумать на два года испытаний, всё произошло, плохое случилось или наоборот, хорошее не случилось.

Два друга, пришедшие почти одновременно на службу в эту Богом забытую часть, ощущали себя без пяти минут гражданскими людьми. По большому счёту они уже даже переслуживали лишнее время.

Приказ министра обороны, по какому их призывали, вышел в июне, согласно его содержанию, они подлежали призыву в июле, а июль уже закончился и другой приказ о демобилизации мог прийти в часть в любой день.

Как – то приходит в дежурку телефонограмма, согласно которой старшие лейтенанты Соломатин и Капустин вызываются в политотдел штаба.

На сердце у парней ёкнуло!

– Неужели приказ пришел?

Они собрались и поехали вдвоем. Вызывали ведь обоих.

По прибытии в штаб, их ждало разочарование. Приказ ещё не пришел, а вызывал их к себе старший агитатор политотдела, майор Карамзин.

Пригласил парней по одному, а выпуская из кабинета, внимательно следил, чтобы не успели переброситься словом между собой.

Вся секретность беседы заключалась в обработке парней на предмет подписания контракта на постоянную службу в армии.

С Капустиным у него разговор совсем не получился.

Какие Карамзин обычно выдвигал аргументы при составлении беседы с обычными «срочниками»: большая заработная плата! Это ведь сейчас, когда ты старший лейтенант и у тебя соответствующая должность в самом начале получаешь за звание сто двадцать рублей и за должность сто двадцать, а следующий шаг: капитан и командир роты. За капитана уже сто тридцать рублей и за роту сто пятьдесят, итого стразу двести восемьдесят против нынешних двухсот сорока. А еще накапливается северный стаж. Он растет до пятидесяти процентов! Представляешь, какие деньжищи! Ты такие на гражданке никогда не увидишь!

Капустин от удивления рот раскрыл.

– То есть я таких денег никогда не заработаю на гражданке? Так я вас понял?

– Конечно!

– Да вы знаете, что я таким нищим себя не чувствовал со студенческих времен! Я на гражданке шёл за сигаретами и, если у меня в кармане было меньше пятидесяти рублей, я из дома даже не выходил! А тут получил деньги, отдал жене и, даже с учетом вашего пайка, и того, что Татьяна у меня тоже работает, у меня к концу месяца на сигареты денег нет!

– Да такого быть не может, чтобы ты на гражданке получал больше военных.

– Я с генералом не тягаюсь, просто не в курсе, сколько они получают, хотя не исключаю, что больше генерала получал.

– Не выдумывай! Ну, скажи, сколько ты получал на своей работе.

– Не меньше девяти сотен в месяц, а в удачные месяцы, до тысячи двухсот!

– Не может быть! Ты что банки грабил?

– Нет! Я в шахте работал. Не веришь мне, посмотри партийный билет. Там проставлены членские взносы.

Такого удивления Сергей даже не ожидал.

– Ну что, разговор окончен, я свободен?

– Да, можете идти!

В беседе с Соломатиным агитатор выложил все свои козыри:

– большая зарплата и при этом непрерывно растет,

– бесплатное обмундирование,

– продовольственный паёк,

– возможность службы за границей,

– большая пенсия.

Соломатин его внимательно, не перебивая выслушал, чтобы зря не обидеть человека, а потом надо было ему отвечать аргументированно, и Андрей ответил:

– Товарищ майор, вот вы сейчас в звании майора, скоро вам получать очередное звание?

– Через два года ожидаю.

А вам, сколько лет сейчас?

– Тридцать два. А какое это имеет значение?

– Вот смотрите. Вам сейчас тридцать два, и вы майор, а через два года вам будет тридцать четыре, и вы подполковник. Мне сейчас почти тридцать, и я старший лейтенант, через два года мне будет тридцать два, а я только стану капитаном. На майора могу рассчитывать лишь к тридцати шести, тридцати семи, причем, если повезёт. А дальше? Примут ли меня в этом возрасте учиться в академию, чтобы двигаться дальше, вероятность невелика. И что, мне до старости лет ходить майором под вашим командованием? Завидовать тому, как молодые ребята меня обходят по службе? Нет уж, увольте от такой судьбы.

А на гражданке я могу расти по карьерной лестнице всю жизнь и достигнуть любых высот на любом поприще: хоть на производстве, хоть в общественной жизни. Так что, товарищ майор, спасибо за проявленный интерес к моей персоне! Ваше предложение, возможно, кому – то и лестно, но не мне, сугубо гражданскому человеку!

Разрешите идти?

– Ну что же, мне жаль, даже очень жаль, что вы и товарищ Капустин, отказываетесь от нашего предложения. Желаю вам обоим в дальнейшей жизни никогда не сожалеть об этом.

– Спасибо, товарищ майор, всего вам доброго!

Беседа закончилась, и Андрей вышел из здания штаба, где, недалеко от входа в курилку его дожидался Сергей.

– Домой, Серёга?

– Домой! Только у меня имеется предложение. Давай зайдём, здесь совсем недалеко, прежде чем ехать домой.

– Давай зайдём. Тем более, что в часть сегодня я уже не собираюсь. Мы же уехали по вызову в штаб, а сколько нас здесь промурыжили известно только Богу, нам, да майору.

Друзья в хорошем расположении духа шли по улице Ленинградской, примыкающей к зданию штаба.

– Вот странная улица, не обращал внимания, Серёга?

– А чем она странная?

– А сколько я по ней ни ходил не могу найти её продолжения. А здесь, около штаба она тоже необычная. Всего два дома №1 и №2, причём стоят они не по чётной – нечётной сторонам, а по одной стороне, подряд. Вон дом №1, видишь, па первом этаже написано «галантерея, парфюмерия», а дальше, это № 2. У него па первом этаже гастроном.

– Вот туда мы и идем.

– Ну что же, туда, значит туда.

Сразу у входа Капустин сориентировался и уверенным шагом пошел в «штучный» отдел, где торговали алкоголем, лимонадом, минералкой и табачной продукцией.

Подойдя вплотную, он начал внимательно рассматривать бутылки с алкоголем. Он долго-долго шарил глазами по витрине, пока его взгляд не остановился на том же, на чём был уже давно сосредоточен взгляд Андрея.

– Что это? – спросил Сергей, как будто знал, что рассматривает его друг.

– Мне кажется это водка, я плохо вижу отсюда, но мне кажется на ней по «не нашему» написано «Пшеничная».

– Девушка! А можно Вас попросить поближе показать во-он ту бутылку, и Капустин указал пальцем на бутылку, довольно большого объёма, с прозрачной жидкостью, всю в наклейках черного цвета, по которым золотыми буквами шел текст на английском языке.

Он взял бутылку в руки и первым делом прочитал «Wodka».

– О! Это устраивает! Девушка, а водка хорошая?

– Ребята! Я вам так скажу. Если бы я имела возможность её всю купить для себя, то я бы это точно сделала. Её изготовили по контракту для мистера Конрада в Нью-Йорке, вот смотрите, это прямо здесь написано. Даже его адрес и номер телефона указан. Но, видать, что-то не срослось, и пустили на внутреннюю реализацию. Лично я её конфетой закусывала!

Бутылки были довольно непривычной для нашего глаза формы, очень ярко, благородно, красиво оформлены и все похожие друг на друга, как матрешки, стояли в ряд: литровая, 0, 75 литра, 0,5 литра, 0,25 литра и 0,125 литра. Все с завинчивающимися горлышками. Это для русского мужика было, вообще, чудо!

Серега продолжал рассматривать бутылку, не выпуская её из рук.

– Девушка, а в ней какой объем?

– В этой 0,75 литра.

– А вон в той, литр?

– Да!

– Тогда мне ту дайте.

– А эту не убирайте, эту я возьму, – сказал Соломатин.

Парни рассчитались в магазине и, выйдя из магазина, тут же оказались на нужной им остановке. Именно отсюда Андрей постоянно, после вызова в штаб, отъезжал в «Мостоотряд».

Добравшись до дома, парни объявили своим женам:

– Татьяна, Людмила! Мы предлагаем вам устроить сегодня совместный праздник. Вы не против?

– Нет, мы не против. А повод для праздника есть?

– Есть! Сегодня нашу двухгодичную службы Советской Армии оценили положительно в политотделе нашей бригады. Нас туда вызвали, признали, что мы служили, как следует и даже предложили остаться на постоянно. Но вы не пугайтесь. Мы от такого лестного предложения отказались. Но вот отметить это, как праздник, просто необходимо, поскольку это говорит о завершении наших мучений и скором возвращении к нормальной человеческой жизни! УРА!!!

Вечер получился чудесным! Посидели в тесном дружеском кругу, и даже никто ни разу за весь вечер не постучался в двери.

Вначале откупорили литровую бутылку.

Жёны чуточку парням помогли и грамм по пятьдесят с ними выпили, а потом им стало совсем не интересно, и они ушли в свои разговоры. А вот парни продолжили начатое дело.

«Уговорили» первую, литровую бутылку, затем добрались до второй, и, пока женщины беседовали о своих, женских делах, мужики поговорили о своих, вспомнив всю свою службу чуть ли не по дням.

Даже не заметили, что увидели донышко и у второй.

Жены спохватились поздно, отбирать у дорвавшихся до бутылки, было уже нечего.

Татьяна набросилась было на своего мужа:

– Завтра снова проспишь весь день, как Новый год, помнишь?

– На Соломатина его жена не бурчала. Просто сказала:

– Иди, ложись спать!

А что ещё делать, вечер-то уже закончился и завтра вновь идти на службу.

Но продавщица не обманула.

Наутро у обоих парней не было даже намёка на похмелье. Такое впечатление, что они весь вечер молоко пили, а не водку. Настолько она оказалась чистая и легкая, что её можно было пить для утоления жажды!

Утром по пути к части Капустин сказал:

– Слушай, Андрюха! Если бы вся водка была такая по качеству, то у нас вся страна с пеленок в алкоголиков превратилась бы. Нельзя такую хорошую водку продавать. Просто необходимо, чтобы от неё по утрам в организме стояла тошнота!

46. ДОМОЙ

Весь август ежедневно Андрей ожидал известия о получении приказа об его увольнении. Под такое настроение и работа уже никакая не шла. Хотелось куда-нибудь скрыться и сидеть потихоньку, только бы никто не трогал и не дёргал. Он частенько уходил в расположение то одной, то другой роты, то зайдёт в Ленинскую комнату комендантского взвода и сидит там долго, будто работает. А на самом деле выжидал время.

Как ни странно, но замену ему до сих пор не прислали из политуправления. По этому поводу его время от времени «подкалывал» Капустин:

– Мне – то замену дожидаться не надо. Я взял и передал дела ротному. А ты жди! Я же пришел в часть где-то на месяц позже тебя, да? А уйду раньше, вот увидишь!

Такие приколы были, конечно, Андрею неприятны, но он понимал, что ситуация вполне реальна и такое запросто может случиться.

Как-то сидели они вместе с другом в рабочем кабинете замполита второй роты. Сергей не имел привычку закрываться от личного состава, да и прятать ему от солдат было нечего.

Беседа шла хоть и о службе, но уже какая-то более гражданская, что ли. В ней свободно принимали участие и солдаты роты.

Никогда бы Андрей и Сергей не подумали, что именно в такой беседе с простыми солдатами они получат серьёзный жизненный урок. Причем, если бы такой урок им преподнесли в самом начале службы, то и сама служба для них могла пойти иным руслом.

К обоим офицерам обратился младший сержант Воропаев, находящийся на хорошем счету:

– Вот вы оба, хорошие мужики, но вас солдаты не уважают, совсем не уважают!

– Интересно! Это почему же? – спросил замполит.

– Вы никому ни разу морду не набили. А солдат уважает лишь того, кто его бьет!

– Бить человека, да ещё такого, который ответить не может это не сила, а слабость! – возразил Соломатин. Вот, если я тебя ударю за дело или без дела, так, в качестве развлечения, ты же мне ответить не сможешь? Ты меня ударишь, тебя трибунал посадит в тюрьму или в дисбат, в лучшем случае. И в чем, скажи мне, здесь может таиться авторитет офицера? Вот я понимаю, встретились на гражданке, подрались между собой по какой-то причине, набили друг другу морды. Кто сильнее набил, тот и победил. Но дрались-то на равных. У меня перед тобой нет защиты в виде дисбата! Вот в данной ситуации за то, что ты сильнее меня, за то, что ты сумел отстоять свою правоту, пусть даже кулаками, я тебя могу уважать. Ну, или наоборот, я тебя победил, значит, есть, за что меня уважать. А в данной ситуации я «репу наел», притащился пьяный в расположение и пошел, в качестве развлечения, избивать солдат. А ты меня за это уважаешь? Непонятно! Больше скажу, за это судить надо такого офицера.

– Это, товарищ старший лейтенант, в нормальной армии, а в нашем батальоне уважают только тех, кто бьёт морду солдату.

– Вот так, товарищ Капустин! Мы с тобой служили честно и праведно, защищали солдат, как могли от произвола, стремились их жизнь облегчить и привести к человеческому образу, а в итоге уважения у них не достигли. В политотделе бригады достигли уважения, а среди своих солдат нет! Вот тебе и вся оценка нашей службы!

Эта случайная беседа сильно изменила и мнение Соломатина о личном составе батальона. Но времени на переосмысление и исправление уже совсем не осталось. Пришла информация, что в штабе бригады уже лежит приказ об увольнении и его необходимо забрать лично.

В приподнятом настроении Андрей поехал в штаб. Всё же приказ на него пришёл раньше, чем на Капустина. Хоть в этом была какая-то справедливость. Ведь он прибыл на службу двадцать пятого июля, а сейчас уже идут самые последние деньки августа. Получается, что переслужил, как «плохой солдат» на месяц с лишним!

Но ведь всё, когда-нибудь заканчивается. Вот и его служба закончилась.

Выехал он ранним утром, чтобы вначале заехать на контейнерную станцию и заказать контейнер под транспортировку вещей. Андрея предупреждали, что может статься, ему придется не один день дожидаться контейнера. Но сия чаша его минула.

Так легко и быстро ему удалось получить контейнер, что он искренне удивился, на что девушка, принимающая заказы, пояснила, что у них приказ военнослужащих обслуживать вне очереди.

Осталось только девушку поблагодарить, что Андрей и не забыл сделать.

Далее его путь лежал прямым ходом в политотдел штаба.

Он с разрешения вошел в общий отдел, а там уже все были в курсе и поздравили его с окончанием службы.

– Но приказ тебе нужно получить лично у начальника политотдела. Его прямо сейчас в кабинете нет. Он подойти должен минут через тридцать. Совещается у командира.

В самом деле, где-то, через тридцать минут пришел НАЧПО, в хорошем расположении духа.

– Видать совещание проходило на хорошую тему. В нашей части таких не бывало, – подумал Андрей.

Начальник увидел Соломатина.

– А, товарищ старший лейтенант, прибыл? Ну, проходи ко мне в кабинет. И дружески приобняв Соломатина, повёл по коридору к себе.

В кабинете он осмотрел старшего лейтенанта с ног до головы и спросил:

– Так! Я не понял, ты с каким вопросом пришёл ко мне?

– По поводу увольнения со службы, товарищ полковник!

– Увольнения, говоришь, на гражданку, говоришь? А я вот смотрю на тебя очень внимательно и не вижу этого. Или ты передумал и решил продлить контракт?

– Никак нет, товарищ полковник, не передумал и хочу уволиться!

– Хочешь? Странно, а лично я этого не вижу. Вот смотрю на тебя и не вижу твоего желания уволиться, ты меня понял?

Шоковое состояние от такого заявления полковника у Андрея прошло, и он понял, на что намекает начальник политотдела.

– А-а! – протянул Андрей, я понял! Разрешите отлучится, ненадолго?

– Разрешаю!

Андрей выскочил из кабинета, пробежал по коридору и пулей выскочил на улицу. Здесь путь был коротким и недавно протоптанный с Капустиным. Он метнулся в магазин и в штучном отделе увидел в наличие ту же самую водку, изготовленную для мистера Конрада из города Нью-Йорка. Только тара была по пол литра. Он взял четыре бутылки и бегом назад.

Отдышавшись перед дверью кабинета начальника, он постучался и войдя, весь на вытяжку, спросил:

– Разрешите, товарищ полковник?

– А это ты, так быстро? Да, да, входи. Бегло глянув на раздутый портфель Андрея, он одобрительно сказал:

– Вот теперь я вижу, что ты готов к увольнению! Доставай! – а сам пошёл закрыть дверь на ключ.

Развернувшись к столу от двери, он увидел на столе канонаду из четырех бутылок.

– Ой, нет! Это много будет. Две убери к себе.

– Товарищ полковник…

– Я сказал, убери!

Достал из сейфа два гранёных стакана и сам разлил сразу всю бутылку по этим стаканам.

– Благодарю за службу, сказал полковник и выпил, как воду.

– Спасибо, – ответил Андрей и повторил то же самое.

Полковник продолжил:

– Трудно тебе было, я знаю. Ганс товарищ тяжелый и не любит политработников. Поэтому я тебя и не дергал проверками. Но ты всё это выдержал, и даже что-то получалось сделать для солдат. Вот создал прекрасный ансамбль, я в курсе.

– Да. Но новый замполит его уже разогнал и запрятал инструменты на склад.

– С этим я разберусь, не переживай. Твоё дело жить будет обязательно. А вот, давай я тебе выпишу почетную грамоту от командования бригады. Хочешь? Он достал из сейфа красочный бланк почетной грамоты.

– На черта она мне нужна, товарищ полковник. Мне приказ об увольнении – самая высшая награда.

– Ну, как знаешь, настаивать не буду. Давай по второй! Теперь ты разливай.

Андрей раскупорил вторую бутылку и попытался налить так же по самый край.

– Нет, что ты! Мне ещё весь день работать. Давай по полстакана.

Андрей разлил, а оставшиеся полбутылки полковник убрал в стол.

Наполненный до середины стакан, начальник политотдела поднял и произнес:

– На армию не обижайся. Это хорошая жизненная школа. А тебе, чтобы дальнейшая жизнь шла легче и всегда удавалась! Хорошей гражданской жизни!

За это они выпили.

Андрей вернулся в батальон и передал в строевую часть приказ о своём увольнение.

Служба закончилась!

Первого сентября он с семьей на поезде покидал этот город, Сургут, в котором провёл, не самые лучшие в своей жизни, два года.

Впереди ждала размеренная гражданская жизнь, в которой ему всё предстояло начинать сначала!