Паутинка [Айдар Т. Фартов] (fb2) читать онлайн

Айдар Фартов Паутинка

Я переложил хозяйственную сумку из одной руки в другую. Задумался, не забыл ли положить туда чего-то важного и необходимого, что мне могло сегодня пригодиться. Мысленно перебрал список мелких инструментов и остального содержимого, чем я непременно должен воспользоваться. Внутренне успокоившись, что мои друзья и родственники останутся довольными и благодарными, но больше всего радуясь, что я увижусь с ними и поговорю, продолжил путь от автобусной остановки. Не скажу, что сумка была слишком тяжела, но она порядком оттягивала мою руку. Определив оставшийся маршрут от остановки до назначенного места, вычислил, что минут через двадцать я достигну своей цели. Сегодня для меня был важный день, к которому всегда готовился загодя. Я жил в некотором восторженном предчувствии встречи с моими самыми дорогими людьми на этом белом свете. Понятно, что я сильно скучал по ним, так как обыденность жизни и её вращающая суматошность, к сожалению, не позволяла часто встречаться. Но один день в году, как обычно, весной, всегда предназначался им. Задумавшись о предстоящей беседе, я прикинул, о чём им всем расскажу. Я улыбнулся своим мыслям, которые воодушевили меня перейти на ускоренный шаг. Вскоре я оказался на месте. Практически сразу меня встретил мой старший, двоюродный брат – Рашид абы*.

– Здорово, Рашид абы! – я трепетно кивнул ему, не сдержав искренней улыбки. – Привет!

– Здоровее видали! – ответил он в своей шутливой и юмористической манере, которым обладал в совершенстве.

– Как дела? Поработаем?

Я раскрыл сумку, вынув хозяйственные перчатки. Натянув их на пальцы, критично посмотрел под ноги.

– У меня так же, как прежде, Анвар! Уже одиннадцать лет никаких новостей. Сам понимаешь! Лучше расскажи, какие изменения произошли в твоей жизни?

– Работа…, дом…, работа! В принципе тоже идёт по накатанной, Рашид абы!

* абы – (тат.) вежливое обращение к старшему по возрасту.

Мне было приятно отвечать на его вопросы. Я чувствовал сердечную заинтересованность, проявленную двоюродным братом. Он всегда оставался человеком, которого заботили чужие проблемы.

– В прошлый раз ты говорил, что хочешь поменять работу. Говорил, что сильно устаёшь. Удалось? – поинтересовался Рашид абы участливо.

– Да. На прошлой должности был вечный аврал! Суета, нервотрёпка! – я принялся складировать в кучку жухлую траву и листья.

– Одни обязанности? Никаких прав? – рассмеялся Рашид абы, запрокинув голову так, как мог делать только он.

От перекатывающего и беззаботного хохота мне стало легко. Я поддался его беззаботности, словно, заразившись от него энергией. Рашид абы всегда оказывал на меня влияние, поднимая настроение.

– Расскажи? – его смеющиеся глаза моментально стали серьёзными.

– Работал в магазинах, или, как их ещё называют, по-современному, торговые центры. Четыре здания, раскиданные по городу. Принадлежали одному хозяину. Кучка маленьких и обособленных магазинчиков, плюс офисные помещения и громада коммунальных сетей за которые отвечаю должностью и головой. В каждом закоулке водяной, тепловой и электрический счётчики. Ежемесячный сбор показаний, которые фиксируются в отдельном журнале. Шестьсот штук! Представляешь, какая прорва?! И, в дополнении, океан арендаторов. Ко всем нужен подход и внимание. Нельзя грубить и пререкаться. Говоря откровенно, надо лебезить и униженно улыбаться. Не дай бог, узнает начальство, что ты косо на кого-то посмотрел. Моментальный расчёт и увольнение. И вокруг тепловые узлы, распределительные щиты, канализационные коллекторы и прочая техническая дребедень.

– …и постоянно что-то ломалось, и требовалась починка? – ткнул Рашид абы прямо в яблочко, явно понимая, о чём идёт речь.

– Ух! Рашид абы, ты зришь прямо в корень! Абсолютно прав! Причём, чинить раздвижные двери, текущие краны и вентиля, информационные световые табло, тепловые пушки надо в молниеносном порядке. К тому же, должен следить за комплектующими и иметь на складе минимальный запас лампочек, выключателей, розеток, проводов и прочего, чтобы оперативно поменять сломанную вещь. Чем быстрее, тем лучше! Если будешь затягивать, откладывая в долгий ящик, тоже увольнение!

Замолкнув, я вынул из сумки чёрный мешок для мусора и, словно подушку стал набивать внутрь листья, отчего мешок начал разбухать, будто автомобильная камера.

– Да! С таким жестоким обращением к наёмным работникам я не встречался, – задумчиво проговорил Рашид абы, – мне посчастливилось работать ещё в советское время, когда к трудовому люду относились уважительно, принимая его производственные подвиги, как личную заслугу мудрого руководителя. Пусть новая работа принесёт тебе удовлетворение, Анвар!

– Большое спасибо, Рашид абы!

Сложив листья, я потряс мешок. Он показался мне лёгким и недостаточно полным. Рашид абы заметил мой недоумённый взгляд.

– Анвар, ко мне приходили сёстры! – пояснил он, извиняясь. – Они дочиста убрались.

– Так и подумал! – я кротко улыбнулся. – Давно им не звонил. Надо будет пообщаться. Раньше чаще встречались.

Я с грустью покачал головой.

– К сожалению…, – поцокал языком двоюродный брат. – Как много в мире изменилось вокруг. Но ты не забывай меня? Приходи!

– Встретимся, Рашид абы! Я приду…, обязательно приду!

Я пристально вгляделся в его удлинённое лицо и добродушные глаза. Проглотив ком в горле, чтобы не расплакаться, понял, как много осталось недосказанного и невысказанного. Взяв сумку и лёгкий мешок, медленной походкой, пошёл по дорожке. Мои очередные и замечательные знакомые находились близко. Я всматривался в лица вокруг, чтобы ненароком не пропустить их.

– Ай, Анвар, ты опять меня игнорируешь! – раздался слева мелодичный женский голос.

Я остановился, как вкопанный и досадливо улыбнулся. Ирина была права. Я снова едва не прошлёпал мимо неё. Она смотрела на меня своими чёрными, пронзительными глазами, которые в солнечных лучах насмешливо искрились хулиганским светом.

– Иринка, я специально протопал мимо, – я нашёлся, что ответить, – Хотел удостовериться, что ты меня до сих пор ждёшь!

– Шутник и обманщик! Всё такая же врушка! – кокетливо рассмеялась она заливистым смехом.

Я развернулся к ней лицом, поставив за землю сумку и полупустой мусорный пакет. Я улыбнулся открытому смеху Валеевой Ирины и осознанию того, что мы, наконец-то, встретились после долгой зимы.

– Мы с мамой заметили тебя ещё издалека! – призналась она нежным голосом, отчего у меня сердце наполнилось кровью.

Я уважительно кивнул маме Ирины – Дамира апе, которая, казалось, была чем-то занята. Однако я знал, что она прислушивается к разговору и ждёт удобного случая, чтобы присоединиться. Я принял решение, оставить женщину на время в покое и обратил всё внимание на девушку. Мне не хотелось, чтобы симпатичная девчонка обиделась из-за моей нерасторопности и не почувствовала себя обделённой. Раньше мы жили с Иринкой и Дамира апой в одном дворе, когда наши хрущёвки соседствовали бок о бок. Некоторое время я встречался с Иринкой. У нас были общие друзья. Общие праздники и радостные даты. Пляж и тёплая речка. Короткие летние ночи, рассветные встречи на песчаном берегу. Выезды загород на базу отдыха. Шашлыки и море пива. В моей памяти хранилось много счастливых, беззаботных и весёлых моментов, проведённых с ней. Однако своеобразная жизнь внесла жёсткие коррективы в отношения, беззастенчиво расшвыряв нас по сторонам.

Я начал проделывать ту же процедуру, как обычно, склонившись к земле. Здесь мусора было больше, так что я даже вспотел. На этот раз мешок наполнился быстрее прежнего, и мне пришлось вырвать из рулона второй.

– Расскажи, что нового в твоей жизни, Анвар? – ласково спросила она. – Как твоя семья? Сын? Растёт?

Я поправил мокрую от пота чёлку, вскинув её на лоб.

– Сын активно растёт. Представляешь, Иринка, ему уже одиннадцать лет! – с сердечным добродушием ответил я, – смышленый и потешный мальчуган.

– В каком классе учится Салават?

– В пятом! Ты ведь знаешь, что он пошёл в школу с шести лет.

– Злобные родители! Отняли детство у парнишки! Оправили раньше времени во взрослую жизнь, – весело прыснула девушка.

Я расправил спину и широко улыбнулся.

– Салават сам захотел, распрощаться с детским садиком. Тем более воспитательница доверилась, что сын тянет задачи подготовительного курса и готов для поступления в школу. И, как оказалось, профессиональный и точный взгляд не обманул ожидания. Вот уже пятый год он в школе и учительница на него не жалуется. И скажу откровенно, что оценки тоже неплохие.

– Отцовская гордость! – произнесла она с грустинкой в голосе. В её глазах потух пионерский огонёк.

Я смолчал, так как не мог воодушевить её оптимистическим прогнозом. Иринка не успела обзавестись мужем и детьми.

– А ты, Иринка, хорошо выглядишь! – неловко произнёс я, для того, чтобы развеять тягучую и неловкую паузу.

– Спасибо, Анварка! Время надо мной не властно! Но признаюсь, что ты возмужал. Стал более взрослым…, что ли.

– Говори своими именами, Иринка! Скажи, что постарел! Я нисколько не обижусь. Годы бегут. Берут своё. Скоро ведь и тебе…, сорок пять.

– Сорок шесть! – поправила она.– Прошлым летом было сорок пять.

Я задумался, производя в уме простые математические действия.

– Точно! Сорок шесть. Спутался! Вот видишь, Иринка, раньше я ещё был более сообразительным.

– Брось, Анвар! Не обвиняй себя! – мягко пожурила девушка, – а ты помнишь, как мы ездили на поезде к моему брату, который служил в Нижнем Новгороде?

– Конечно, Ирина! Ведь он был моим одноклассником. Мы дружили. А город в ту пору назывался «Горький», – я присел на корточки рядом с ней, пустившись в приятные, юношеские воспоминания.

– Его отпустили в увольнение. И ты перебрал с ним горькой настойки, – мило улыбнулась она. – На обратном пути, в вагоне, ты попытался залезть на верхнюю полку, упрямо утверждая, что беспокоишься за мою безопасность и поэтому уступишь нижнюю лавку. Ты полез наверх и тюфяком едва не грохнулся вниз. Тебя успели поймать и спасти от синяков и шишек. Я кое-как уговорила тебя отказаться от этой затеи. В конечном итоге, ты согласился.

– С тех пор я не переношу запах и вкус «Зубровки»! – рассмеялся я. – Даже название вызывает у меня приступ тошноты. Тот день был последним, когда я попробовал эту гадость. Эх, как молоды мы были, Иринка! Я скучаю по этим дням!

– Я тоже, – тихо произнесла она, печально добавив, – но прошлое уже не вернёшь. Оно нам неподвластно, лишь в памяти тлеют обрывки воспоминаний. Облачный туман!

– Да! Жесток мир! Скоротечна жизнь! – подтвердил я, понимая, что, прежде всего эти тлеющие обрывки сгорают у меня в сознании. – Ещё храню воспоминания, как в поезде мы с тобой заключили пари.

Ирина смотрела на меня ясными, но задумчивыми глазами. Она пыталась, припомнить этот потешный момент. Я решил, подтолкнуть её и хитро улыбнулся.

– Ну, как же? Разве не помнишь, Иринка?! Это произошло ещё до того, как я напился настойки.

– Да! Что-то такое было! – растянуто произнесла она.

– Чёрт меня попутал, связаться с тобой и заключить пари, кто дольше выдержит без сна! Аферистка!

Её лицо разгладилось. Она рассмеялась весёлым колокольчиком.

– Я заметила, как через какой-то момент ты начал клевать носом. Тебя хватило ненадолго.

– Ничего странного, Ирка! Была глухая ночь. После того, как я заключил пари, как назло, меня сразу же потянуло ко сну.

Её смех стал более заразительным. Она подарила мне белозубую улыбку.

– Ты начал смотреть в окошко, в котором ничего не видно, кроме проплывающих тусклых огней…, и этим ещё больше погубил себя. Скучный пейзаж, навевающий безмятежный сон.

– Но сначала, Иринка, я гордо зыркал на тебя, уверенный в своей победе. Мы, молча, играли в гляделки. Почему-то я не сомневался в том, что мне удастся, выиграть. Наивный! Вагон плавно качало. Проводник приглушил верхний свет. Поголовно все пассажиры видели радужные сновидения. На часах два часа ночи. Ты словно играла со мной. Потешалась! Ставила надо мной опыт. Именно тогда я почувствовал подвох, думая, что долго не продержусь и, отвернувшись, стал смотреть в окно, на темень. Это был детский психологический трюк с моей стороны. Мельком наблюдал, в надежде, что ты начнёшь моргать и зевать. А у тебя, блин, ни в одном глазу. Энергичная и спортивная. Казалось, что ты совсем не хочешь, спать. Тогда я искренне загрустил.

Молодая девушка склонила голову набок.

– Анвар, я помню трагичное лицо, которое ты состряпал, когда признался мне, что сдаёшься! В проблеске железнодорожных огней твои глаза излучали вселенскую печаль.

Мы одновременно расхохотались.

– Я полез на верхнюю полку, спать. Пристыженный, униженный и оскорблённый, – я специально оглянулся, чтобы удостовериться, не вызвал ли мой, не к месту, громкий смех недоумение на лицах других посетителей.

Затем приосанился, как пружина, выложив признание:

– Но я помню, Иринка, твой поцелуй на губах, когда ты решила подсластить горечь моего поражения и морально поддержать побеждённого. Ради этих минут был готов, с поднятыми лапками, лечь на лопатки ещё сто раз!

– Моё сердце разрывалось, что я не позволила тебе выиграть, – поделилась Ирина, – не уступила, не посторонилась! Если бы было возможно, то я переиначила свои поступки в этот день и поступила бы совсем по-другому!

Мы долго смотрели в глаза друг дружке, застыв, будто в замедленной съёмке. Я провёл рукой по её щеке. Ласково и учтиво, как бывало раньше.

– А я не могу забыть, как вместе ходили летом, загорать на пляж! – подала голос мама Иринки. Не удержавшись, она примкнула к нашей совместной беседе, разбавив интимное молчание.

Я повернулся к ней лицом. Дамира апа являлась миловидной женщиной шестидесяти восьми лет, с умными глазами на круглом лице и седоватыми волосами на голове. На её лице навсегда прописалась сердечная улыбка. Она обладала умением расположить к себе людей, в основном из-за своего покладистого характера.

– Ой! Я тоже помню, мама! На пляже в этот день собралась дружная компания! – очнувшись, возликовала Ирина.

– Никогда не забуду этот душераздирающий крик на пляже! – припрятав улыбку, я встал в позу независимого журналиста, получившего жирный гонорар за актуальный очерк.

– Какой крик? – недоумённо воскликнули Валеевы.

– Обычный…, но я охарактеризовал бы, как…, как истошный, пронзительный, убийственный! Разве вы не помните, кто оказался источником человеческой сирены?

– Разве кто-то тонул? Что-то я не припомню, Анвар! – растерянно изрекла Ира.

– Не дай Аллах! К счастью, никто не тонул, – я соскрёб неправильную отгадку девушки, будто ледяную наледь с лобового стекла, – отдыхающие находились в полном здравии, вполне заслуженно валяясь на песке в воскресный день.

– Кто кричал-то? – с удивлением спросила меня мама Ирины.

– Вы – уважаемая Дамира апа! Я не спутаю ваш несравненный голос, ни с каким другим!

– Я?!

– А, кто же ещё?! Именно Вы!

– Ах! Да! Это потешная история и я её вспомнила! – Иринка улыбнулась, посмотрев на маму, – Разве ты не помнишь? Анвар красочно расписал её в ярко – жёлтые тона летнего зноя?

– Простите! Что-то запамятовала! – виновато призналась Дамира апа.

Для замечательной женщины, которая сделала мне много добра, повторил:

– На пляж шумная компания ушла раньше меня, – начал я, – К сожалению, опоздал к назначенному времени. Я вечно опаздываю, а потом жалею. Пришлось, добираться пешком, в одиночку и самостоятельно. Добравшись до пляжа, я окинул взглядом огромную территорию излюбленного места отдыха горожан, в надежде отыскать ваши следы и, жизнерадостные, слегка загорелые, лица. Однако, как ни всматривался и не щурился вдаль, мне не удалось узреть никого из знакомых. Признаться, меня это сильно огорчило. Грешным делом, закралась в голову сумасшедшая мысль, что по каким-то причинам поход отменили, а меня не оповестили. Но делать нечего…, возвращаться обратно желания не возникло. Я глянул на ласковую речку, гостеприимно блестевшую, накатывающими на бережок, волнами. Решил, искупаться. Тем более жаркая погода вынуждала, окунуться в речной прохладе, предоставляя отличный шанс, освежиться. Я разделся и пошёл к воде. И едва замочив лодыжки, по всему пляжу раздался…, простите, Дамира апа, но я не могу выразить это другими словами…, оглушительный и душераздирающий вой «Ааааан-вааааар!!!». Теперь представьте! Тихо и умиротворённо. Накатывающие волны. Тишина. Спокойствие. Кайф. Душевное равновесие. Дремота и полуденная лень. И, вдруг – Ааааан-вааааар! Я никогда не слышал своего имени в такой ярко-истеричной и красочной интерпретации. Признаюсь, я испугался. А несчастных загорающих этот страшный крик заставил, подскочить и обернуться. Вы, Дамира апа, затмили всех оперных певцов и вокалистов, которые пытались, взять самую высокую ноту колоратурного сопрано. У Вас получилось намного виртуознее!

При этих словах плечи Дамира апы от смеха мелко-мелко затряслись. Она махала рукой, в надежде, что это позволит ей успокоиться, и словно говоря, что, мол, замолчи, иначе её хватит удар. А Иринка закрыла рот ладошкой, чтобы заглушить звук весёлого и булькающего хохота.

– Конечно, я понимаю, что Вы нещадно обрадовались, узнав меня, – продолжил я, как ни в чём не бывало, – признаться, и мне было радостно присоединиться к нашей компании. Но само действие и громогласный окрик не вписывался в общую картину вялого и дремотного уикенда.

Я замолчал и, наконец, позволил себе широко улыбнуться. Мне стало приятно, что бесхитростный рассказ вызвал открытый смех у моих дорогих людей. Эта невыдуманная история, действительно имела место происходить в прошлом.

– Анвар, мне почудилось, что ты меня не услышишь и вновь растворишься среди отдыхающих! – женщина сложила руки у груди. – Поэтому приложила максимум усилий, чтобы обозначить пятачок, где мы расположились.

– Да, Дамира апа! Это было правильное решение! – смиренно произнёс я. – Вы помогли мне «отыскаться»!

Женщина замолчала, а потом поинтересовалась.

– Анвар, как поживает мама?

– Хорошо, Дамира апа! Болят суставы, но она не жалуется. Ходила на систему и уколы. Вроде помогло. Вижу, как её настроение повысилось после курса лечения.

Раньше у Дамира апы и моей мамы было много общих тем. Будучи подругами, они ходили, друг к другу в гости. Часто встречаясь на кухне и, шушукаясь за чашкой чая, весело и беззлобно подтрунивали надо мной и Ириной.

– Передай ей привет! Пусть живёт долго! Здоровья и долгих лет жизни!

– Спасибо, Дамира апа!

Я пожалел, что не могу ответить этой доброй женщине похожими пожеланиями.

– Анвар, как твоя жена? На второго ребёнка не решились? Или уже есть пополнение?

Стало заметно, что женщина не хочет меня отпускать, соскучившись по общению. Говоря откровенно, я до сих пор чувствовал с ними некую душевную связь, будто притягивающий магнитом.

– Развёлся! – коротко бросил я.

Дамира апа округлила глаза.

– Бог мой, Анвар! Когда?

– Зимой. В феврале.

– Как это произошло?

– Так получилось! – я пожал плечами.

– Анвар, ты шутишь?! – брови Иринки изогнулись в непритворном удивлении, – развёлся?

– Увы! Суровая правда жизни! – как можно беззаботнее брякнул я.– Зато теперь я свободный, как тополиный пух. Живу в своё удовольствие.

Ирина распознала мою лживую игру. Она кинула грустный взгляд, который был переполнен нежностью и тревогой. Мы оба понимали, что она ничем не может помочь в нынешней ситуации. Мы проворонили ограниченное время, отпущенное нам.

– Это очень неприятно и досадно! – сказала девушка. – Но, как ты допустил до стадии развода? Почему ничего не предпринял?! Ты же по натуре – покладистый человек! Неужели настолько всё осточертело, Анвар, что ты решился, бросить семью?

– Я не бросил! Быт заел! Мы стали жить своей отдельной жизнью. Каждый сам за себя. Перестали общаться. Рассказывать новости за день. Делиться сокровенным. Строить планы. Равнодушие захватило нас с лихвой. Заставило отворачиваться. Вызвало нежелание разговаривать…, глядеть друг другу в глаза…, спать в одной кровати.

– Но у вас же растёт сын! – пожурив, мягко напомнила Дамира апа. – Недальновидность жены и твоя глупость могут нелицеприятно аукнуться в будущем. Для сына это настоящий удар, а для вас бестолковая игра в кошки-мышки. Нехорошо!

Я покраснел. Слова старшей, по возрасту, женщины вызвали чувство стыда. Она была права, как всегда. Я попытался, оправдаться.

– Мы с супругой расстались друзьями. Сына могу видеть в любое время, без ограничений.

– Разрушить нажитое можно в один миг. А, чтобы построить что-то другое, пожалуй, требуется вся жизнь! – сказала Дамира апа старую, как мир, истину. – Человеку свойственно думать. Он должен отвечать за поступки. Нельзя только искать удовольствия от жизни. Как известно, жизнь состоит из чередующихся чёрных и белых полос. Этот порядок нельзя изменить. Он не нарушается на протяжении многих веков. А вот, какова будет ширина белой полосы, зависит только от тебя. Будет ли она широкой или узкой…, будешь ли ты видеть светлую сторону или, наоборот, уйдёшь в пучину мрака, зависит только от твоего желания, от твоего отношения к жизни. Под серыми тучами всегда светит солнце. Надеюсь, Айвар, ты понимаешь меня?

– Мама, Анвар обязательно помирится с женой! – вступилась за меня Ирина.

– Постараюсь склеить разрушенную вазу! – не покривив душой, промямлил я.

– Не вазу, а лодку…, семейную лодку, едва не перевернувшуюся от бурных эмоций, которыми не совладали папа и мама замечательного школьника, – нравоучительно предостерегла Дамира апа.– На следующий год обязательно отчитаешься. И я жду только положительных новостей. Иначе, Анвар, буду сниться тебе во снах и нудно талдычить: «Помирись с женой! Вернись в семью! Или, как на пляже, кричать Ааааан-вааааар!».

Я непроизвольно расхохотался. Ирина рассмеялась вместе со мной. Чувство юмора женщины, как всегда, было на высоте.

– Отчитаюсь, – я посмотрел на них взглядом, за которым следует прощание.

– Была рада видеть тебя! – тонко уловила Ирина моё, переменившееся грустью, настроение, – приходи!

Я заметил на её белом лице порхающую, как мотылёк паутинку. Я ласково убрал белёсую нитку. Она наклонила голову в благодарность. Меня остро чиркнул по сердцу её пленительный взгляд.

– Спасибо тебе, Анвар! – раздался следом приятный голос Дамира апы, – не забываешь нас!

Перед тем, как уйти, завязал мешки, чтобы выбросить их в мусорный контейнер. Огляделся по сторонам. Светило ласковое солнце, любезно даря согревающие лучи. Мои волосы обдувал слабый ветерок. На небе плыли редкие облака, будто воздушная, сахарная вата. Я почувствовал чувство удовлетворения, которое всегда посещало меня после исполнения подобного рода нравственных обязанностей. На сердце разлилось душевное тепло. Я приосанился, как стебель подсолнуха, тянущийся к свету.

Кладбище было многолюдным. На нём находились такие же посетители, как я, которые пришли, чтобы убраться на погосте, помянуть родственников и друзей, а также выполнить свой моральный долг. Я посмотрел на любимых людей – Дамира апу и Иринку, а дальше кинул взгляд на могилу, где возле выхода из кладбища, был похоронен мой двоюродный брат – Рашид абы. Затем вновь перевёл взгляд на ближайший памятник – молодую девушку с озорной чёлкой и женщину с внимательными и умными глазами. С чётких фотографий на меня дружелюбно смотрели оба лица. Я обречённо провёл рукой по гранитному памятнику. После уборки, их последний приют с ровными холмиками выглядели идеально чистыми.

«Как же вы мало пожили! Как вас не хватает!», – тихо сказал я, и мои глаза наполнились слезами. Сердце застучало от заволакивающей скорби, которая нисколько не уменьшилась и не была подвластна прошедшим годам.

Я вспомнил, как внезапно произошла трагедия, которая потрясла и раздавила меня. Ничего не предвещало плохого. Но в один из дней, прямо на рабочем месте у Иринки случился инсульт. Приехала скорая. Девушку срочно госпитализировали в больницу. Однако через неделю она умерла на панцирной койке, больничной палаты. На похоронах вспомнили, что до этого Ирина жаловалась на непрекращающиеся головные боли. Однако, как обычно бывает, не обращала на это должного внимания, по-прежнему, занимаясь служебными обязанностями, требующим от неё постоянного нервного напряжения и суетливой беготни. Её возраст навсегда застыл на отметке в тридцать четыре года.

Страшный удар подкосил Дамира апу. После смерти дочери она превратилась в сумрачную тень – серую, безликую, потерявшую смысл жизни. Яркие краски, которая ей дарила Ирина, потускнели и запорошились. Слёзы ручьями лились из её глаз – утром, днём и, особенно ночью. Каждый день, не смотря на погоду – дождь или снег, женщина ходила на кладбище, на свежую могилу дочери, проводя на нём всё свободное время. Она плакала и бесновалась, не находя себе места. Её открытому горю не было предела. Терзания обезумевшей матери заметили охранники, для которых она стала своеобразным символом нагрянувшей катастрофы, потери близкого человека, отсутствием желания быть и существовать на земле. Сотрудники кладбища здоровались, пытались её отвлечь разговорами, растормошить. Но Дамира апа вежливо откланивалась им и рвалась вновь туда, к могиле, родной кровинушке, дочери, к Иринке, навечно оставшейся молодой под погребальными досками. Лишь в какой-то момент им удалось её заинтересовать, но любопытство женщины было вызвано специальными, ритуальными причинами, а именно установкой памятника к годовщине смерти дочери. Мастер изготовил скромную плиту, установив фото и, сделав многострадальной клиентке существенную скидку. Дамира апа вызывала у них чувство сострадания. Они прониклись к ней уважением, человеческой жалостью и скорбью. Установив памятник, ей пришло озарение, сумасбродное на первый взгляд, но, логическое, по своей сути, решение. Дамира апа непременно должна упокоиться возле дочери. Её могила обязательно должна быть рядом с ней. Она ляжет прямо тут, в ногах родного человечка. Дочки, с которой не расставалась тридцать четыре года. Дамира апа навсегда останется вместе с ней. Женщина подала документы в правление, на рассмотрение. Ей согласовали небольшой участок, по мнению руководства технически это оказалось возможным. Но разве могло быть иначе? Заплатив государственную пошлину и получив право собственности, Дамира апа в некотором смысле успокоилась. Теперь она смело и без страха ожидала смерти, моля господа послать ей быструю кончину. Она устала, страдать, быть одинокой, без Ирины, без будущего. Она требовала покоя, небесного взлёта души с любимой и единственной дочерью. Дамира апа была твёрдо уверена, что Ирина наблюдает за ней из-за облаков и нетерпеливо ждёт, когда мама присоединится.

Аллах отмерил ей три с половиной года. За это время Дамира апа пожелтела и иссохла. Её не могли узнать соседи и родственники. Она отгородилась от всех. Её квартира, при жизни Ирины, наполненная счастливым и радостным смехом приглашённых гостей, потухла, как огарок свечи. Теперь в нём не звучало ритмичных мелодий и звона бокалов с вином, в нём, словно даже вычеркнули звук урчащего телевизора. В квартире навечно поселилась гробовое молчание, по ушедшей в самом расцвете сил, молодой девушке.

Смерть Дамира апы явилась закономерным, но таким же горестным для меня, финалом. Небесный Владыка, будто сострадая, решил, прекратить её мучения, завершить жизненный путь, высвободить телесную сущность, осушить её слёзы и обрубить муки. Она сполна испила чашу потерь и бед. Женщина простудилась, вполне объяснимо, на кладбище. Её внезапный недуг, словно был скопирован у умершей Ирины, следуя по проторенному сценарию. В один из дней зимней оттепели, возвратившись домой, у женщины резко заболела голова, да так сильно, что нестерпимую боль вызывало даже простое вращение зрачками. В бессознательном состоянии, её нашла соседка, которая заблаговременно хранила запасные ключи от квартиры. Дамира апа лежала на кровати, с закрытыми глазами, держась руками за голову. Она была ещё жива. Бригада скорой помощи забрала женщину в больницу. Врачи выдали диагноз: молниеносный менингит. Дамира апа скончалась, не приходя в сознание. Так же, как дочка, на больничной кровати, в реанимационной палате. Почему-то тогда, в моём сознании возникла яркая фантасмагория, что находясь в реанимации без сознания, Дамира апа уже в это время, по-матерински, гуляла с Иринкой по райским садам и, говоря простым языком, не захотела, возвращаться к земной жизни. Она не приняла старания врачей, уклонившись от исцеления. По иронии судьбы, на момент кончины женщине исполнилось шестьдесят восемь лет. То есть ровно в два раза больше, чем остановившийся возраст дочери.

Могила двоюродного брата – Рашид абы осталась по правую руку. К сожалению, Аллах также отмерил ему короткую жизнь. Сердечно – сосудистая дистония, повлекла за собой расстройство в работе внутренних органов. Он скоропостижно умер во сне, от инфаркта. Даты рождения и смерти указывали, что Рашид абы не дожил полгода до своего сорокапятилетнего юбилея.

Возле ворот я оглянулся. Мимо меня проходили люди. Кто-то негромко переговаривался, кто-то наливал воду из крана в пятилитровую канистру, кто-то покупал луковицы цветов, чтобы высадить их на могилу. Но три фигуры, три тени, три родных человека стояли поодаль, вместе, рядом. Они махали мне рукой. Они прощались. Прощались до следующей весны, когда мы встретимся вновь – поговорить, пообщаться. Тогда я смогу снова выговориться, насладиться общением, снова вывернуть душу, поделиться новостями, раскрыться, поплакать. Я твёрдо был уверен, что мне это надо. Что, несмотря на разлучившую нас лапу смерти, они помогают мне преодолеть жизненные трудности, решить проблемы, посочувствовать, дать совет. Я был твёрдо уверен, что они до сих пор помогают мне молитвами или даже каким-то невидимым присутствием.

Я дошёл до контейнера, избавившись от мусора. Что-то привлекло моё внимание. Я поднял руку. На рукаве пиджака обнаружил прилипшую белую паутинку, с могилы Иры. Тонкая, ранимая, хрупкая, она была похожа на трепетный парус, раздуваемый морским порывом ветра. Я осторожно поддел ногтём ниточку. Паутинка, избавившись от опеки грубой ткани, резво поднялась на воздух. Она плавно изгибалась, словно благодарила меня, за подаренную свободу. Устремившись ввысь, паутинка подарила мне солнечные блики ярких лучей. Я понятливо улыбнулся.

Души Рашид абы, Дамира апы и Иринки взлетели ввысь, домой, в синеву бескрайнего неба. Самые близкие люди не исчезли, не растворились, не умерли! Они остались во мне! Остались в моём сердце и памяти! Я их никогда…, никогда не позабуду!

июнь, 2022г.