Отражения [Екатерина Соловьёва] (fb2) читать онлайн

Глава 1. Медальон Морганы

Гермиона сидела на подоконнике своей маленькой квартиры на Эджвар-роуд, свесив ноги на улицу. Над Лондоном бушевала августовская гроза, в точности отражая внутреннее состояние девушки. С иссиня-чёрных небес обрушивались целые водопады, и реальность дрожала, подёрнутая серебристой дымкой. На горизонте то и дело вспыхивала большая ветвистая молния, заливая крыши домов и антенны призрачно-белым светом.

Гермиона медленно пригубила вино и поставила бокал обратно, на столик. Взяла из корзинки сочную вишенку и меланхолично отправила в рот.

Громыхнуло так, что внизу сработали автомобильные сигнализации. Гермиона прожевала сочную ягоду и выплюнула косточку. Струи хлестали по голым коленкам, по белым эркерам, дребезжали и пели реквием лету в водосточных трубах. Погода плакала. И душа тоже — ей в унисон.

Полчаса назад Рон ушёл в Нору. А ведь вечер так хорошо начинался…

Гермиона приготовила отличное рагу с прованскими травами, бутылку «Ramonet» и мороженое на десерт. Вечер обещал быть просто замечательным, пока Рон не засобирался в Оттери-Сент-Кэтчпоул. Он достал из шкафа своё плащ и её серое пальто в клетку.

— Мама обидится. Идём.

— Рон… у нас семейный ужин. Я хотела, чтобы мы вместе провели время. Понимаешь?

— Да, но мама обидится. Сегодня пятничный семейный ужин.

Гермиона почувствовала, что закипает.

— Разве не я твоя семья?

— Конечно, — Рон вытянул губы «уточкой» и чмокнул её в нос. — И ты, и мама. Она, кстати, хорошо к тебе относится и поддерживает тебя. Пытается быть тебе ма…

— Хватит! — отрезала Гермиона. И зло отчеканила: — Она мне не мать, Рон.

Эта тема была под запретом. После войны ей с большим трудом удалось вернуть память родителям. И не обошлось без конфликта и ругани. Мама ещё долго не разговаривала, не могла простить, а вот отец понял. Он обнял её во внутреннем дворике дома на Кавинтон-роуд и гладил по голове, а в его синюю рубашку впитывались её горючие слёзы.

А ещё через неделю мама слегла с непонятными симптомами. Гермиона потратила все деньги на лечение, но рак крови буквально за считанные дни уничтожил хрупкую миссис Грейнджер. И стоя у гроба простуженным мартовским днём, Гермиона поняла, что никогда не получится контролировать всё, потому что смерть равняет всех, не спрашивая твоего на это мнения. Но и спасать всегда необходимо. Она прекрасно помнила «Круциатус» Беллатрисы Лестрейндж и не желала, чтобы он достался кому-то ещё, а особенно — кому-то из близких. Сделала всё, что смогла…

Гермиона обняла себя за плечи и крепко сжала пальцы.

Рон вернул её к действительности.

— Тебе пора отпустить её, Герм. Рано или поздно тебе всё равно придётся это сделать.

Гермиона отвернулась от него, сложив руки на груди. Видит бог, Рон был прав. Но, почему, чёрт возьми, он не может дать ей на это время? Хоть немного этого драклового времени.

— Гермиона…

— Иди, Рон. Я остаюсь. Ты так боишься, что обидится Молли, но тебе плевать, обижусь ли я.

— Гермиона…

— Уходи!

— Приходи, как остынешь. Я буду ждать тебя там.

И только полыхнуло зелёным в камине.

Гермиона зажмурилась. Иногда, когда она спрашивала себя, как сильно любит Рона, в душе время от времени возникали пустоты, как будто чёрные дыры. И это пугало.

Гроза уходила. Дождь проредился, закапал медленнее, мерно забарабанил по жестяному подоконнику. Гром глухо погромыхивал за Гайд парком, тучи убирались восвояси.

Гермиона ловко спрыгнула с подоконника и прошагала на кухню. Там она со злостью швырнула в мусорное ведро мужскую туалетную воду с ароматом сандала. «Ведьмак» предназначался Рону, но раз уж тот ушёл… Затем положила большую порцию кошачьих консервов в миску.

— Кушай, Лапсус. — Полуниззл, одобрительно урча, потёрся об её колено. — Я завтра буду поздно, если что, приоткрою окно. Погуляешь.

Гермиона вспомнила Джини, с которой они в последнее время сдружились, и улыбнулась:

— Знаешь, что я делаю, когда у меня плохое настроение?

— И что же?

— Колдую, Герм! Мы же ведьмы!

Гермиона усмехнулась. Она вычертила палочкой в воздухе нечто замысловатое, и по комнате прыснули солнечные зайчики. Отражаясь в каплях на подоконнике, они собирались по углам и рассыпались по стенам и потолку тысячью ослепительных искр, прыгая с дивана на комод.

Гермиона допила вино и включила стереосистему. Под музыку всегда легче работалось. Tam Lin заиграли бодрую «Rising Gael», и Гермиона раскрыла несколько книг на закладках, подготовленных ещё вчера.

В Отдел Тайн, где она теперь работала, вчера привезли сразу несколько темномагических реликвий. Эрни Макмиллан изучал кольца и занимался их разблокировкой, ей же достался золотой медальон на цепи с потрескавшейся оправой, покрытой въевшейся прозеленью, и крупным рубином посередине.

Гермиона давно уже сняла проклятие, но не спешила поведать об этом начальнику, мистеру Эссексу — тогда бы пришлось сдать украшение вместе с отчётом и браться за другую работу. А Гермиону разбирало любопытство, как же действует этот загадочный медальон. Она перебрала с десяток пыльных фолиантов, но толку от них было — чуть. В них говорилось только, что он принадлежал самой Моргане и помогал ей попадать из нашего мира куда-то ещё. Но большего выудить не удалось. Ни одно заклинание не действовало на медальон, он так и лежал на столе в её кабинете, завернутый в кусок старой шерсти.

Но Гермиона не собиралась сдаваться. Конечной целью её исследований была Арка Смерти. Гарри, конечно, оправился после гибели Сириуса, но так и не смог простить себе его смерти. Винил себя за то, что так повелся на ловушку Волдеморта.

— Мне его иногда не хватает, — говорил Гарри после лишнего бокала Огневиски. — Сириус тысячу раз мог дать показания под Веритасерумом, что не убивал моих родителей, но он сам себя обрек на заточение… даже суда не потребовал… и Дамблдор ему не помог. Видимо, тоже понимал, что крёстный добровольно отбывал наказание.

Гермиона подозревала, что Сириус мог остаться в живых, но там, на той стороне Арки. Только вот к ней ещё следовало подобраться и получить доступ мистера Эссекса, а для этого нужно закончить проект с темномагическими реликвиями.

Она листала уже третий том «Волшебных старинных зелий», когда наткнулась на описание эпохи, в которую жила Моргана. И тут, читая легенду о Тэм Лине, Гермиона всплеснула руками.

— Фейная пыль! Ну конечно же!

* * *

В Отделе Тайн с утра было как всегда тихо и сумрачно. Невыразимцы молча работали в небольших смежных кабинетах. Скрипели гусиные перья на пергаментах, из приоткрытой двери испытательного зала доносились какие-то хлопки и вспышки невербальных заклинаний, Эрни за спиной звенел старыми заколдованными перстнями и ругался вполголоса: его самопишущее перо заносило в отчёт и «мантикору в штаны этим аврорам», и «чтоб этому слизню фестралов увидеть!».

— Эрни! — Гермиона окликнула коллегу, но он даже не обернулся, погружённый в свои мысли. — Ты чего? Опять Квинси прицепился на входе? Плюнь, у него просто синдром консьержа!

— Да у него синдром старого маразматика! — раздражённо отозвался МакМиллан.

Подозрительный пожилой аврор дежурил на входе и выдавал пропуски. Его никто не любил: он вечно ко всем придирался, объясняя это особенностью своей работы. Гермиона уже давно научилась не обращать на него никакого внимания, но вот вспыльчивого Эрни Квинси, кажется, сегодня достал.

Она вернулась к своему исследованию, пытаясь не думать о том, что Рон не вернулся на Эджвар-роуд и заночевал в Норе. От этого было слишком горько и обидно. Хорошо ещё работа спасала от слёз и жалости к самой себе. Гермиона взяла в одну руку тяжеленную книгу «Рецепты Тайн», а в другую — палочку. На столе покачивались аптекарские весы, и в чашечке Петри то прибывала, то убывала золотистая пыль. На соседнем в клетке томилась белая крыса в ожидании эксперимента.

— Так… — Гермиона сосредоточенно потёрла нос и взмахнула палочкой. — Если убрать ещё две унции, получится как раз неделя в другом изменении… Или где там ещё бывала эта Моргана…

Медальон лежал рядом и золотился в тусклом сиянии свечей. Ровные грани алого с сиреневым отливом, камня переливались, загадочно поблёскивая. В нескольких из них отражалась сама Гермиона. Вспомнились вчерашние солнечные зайчики, и тут её осенило.

«А если этот рубин и есть дверь к другим мирам? Каждая грань — иная реальность! А ребро — это дверь!»

— Эрни, как ты думаешь, — задумчиво спросила она, — если ты попадаешь в параллельный мир, ты можешь встретить там своего двойника?

— Что?

МакМиллан чихнул и нечаянно толкнул её локтём. Тяжёлая книга грохнулась на стол, задев весы. Они со звоном упали на стол, переворачивая чашечку Петри. Золотистая пыль взметнулась, и Гермиона вскрикнула от ужаса: она видела, как медленно, дьявольски медленно, пыль оседает прямо на медальон. Гермиона взмахнула палочкой, чтобы накрыть его щитом, но не рассчитала сил, и по инерции наклонилась слишком сильно.

— Ой! Эрни-и-и-и-и!

Гермиона рухнула грудью на стол, погребя под собой и пыль, и нагревшийся медальон. И в следующую секунду почувствовала, как её затягивает куда-то, будто при трансгрессии или при использовании портала. Всё вокруг вдруг окрасилось красным и бешено завертелось, как при полёте через каминную сеть. Гермиона прижала ладонь ко рту, чтобы завтрак всё-таки остался в желудке, а потом сильнее сжала палочку и проклятый медальон. Её так долго мотало, что когда выбросила куда-то, она с облегчением упала на что-то твёрдое и ровное, и отключилась.

* * *

Возвращение в реальность было весьма неприятным. Голова раскалывалась, будто в череп вонзили лезвие тяжёлой алебарды. Гермиона приподнялась на локтях и охнула, нащупав на лбу здоровенную шишку: крепко же её приложило. Вокруг царила глухая тьма, а в нос забилась пыль.

— Эрни? — простонала Гермиона. — Какого гоблина?..

Она засветила огонёк «Люмосом» и не узнала их кабинет: такой бардак надо постараться ещё наколдовать! В углу свалены свитки, столы сдвинуты, будто за ними никогда не работали, у шкафа с зельями — груды магических клеток для демонов и треснувший аквариум для водяных духов. Несло формалином и ещё чем-то резким, неприятным.

«Долго же я была в отключке… Где же все? И почему все оставили её здесь? Неужели фейная пыль всё-таки сработала?»

Но верить в это отчаянно не хотелось: она ведь понятия не имела, сколько унций просыпалось, и сколько времени придётся провести в другом мире.

«Нужно выбрать отсюда и во всём разобраться!».

Геримона поднялась, сжала в кулаке медальон и отряхнула платье. Обогнув огромную бутыль с чем-то мутно-жёлтым и, похоже, живым внутри, она запнулась об медный угол громадной инкунабулы и зашипела от боли.

С трудов выбравшись из Отдела Тайн, Гермиона побрела по коридору, села в лифт и, наконец, вышла в пустой Атриум. В давящей гулкой тишине весело журчал фонтан, вода булькала в круглом резервуаре. Блики её отражались от золотой статуи и играли на стенах из гладких чёрных плит.

Какая-то мысль, очень важная и судьбоносная, стучала в голове, но боль не давала сосредоточиться на ней. Нужно выбраться на свежий воздух, может, там станет полегче. Но у каминов её остановил Квинси, направив на неё палочку.

— А ну стоять!

Сутулый аврор в старой шляпе-пирожке скалился и злобно ухмылялся.

— Квинси! Стоп! — она подняла руки, показывая, что палочка направлена вниз. — Всё хорошо, Квинси! Я здесь работаю, помнишь? Я — Гермиона Грейнджер!

— Грейнджер, значит? Да ещё и работаешь здесь? Совсем за кретина меня держишь, соплячка?! Вот сдам тебя дежурной бригаде, а уж они отправят куда надо!

Он недобро ухмыльнулся, и Гермиона напряглась: что-то с ним не так. Даже когда охранник был совсем не в духе, такой злобной рожи она у него не видела.

Не став гадать «Империо» на нём или ещё что похуже, она вскинула палочку, чтобы поставить щит и сигануть к камину, но Квинси успел раньше.

— Ступефай!

Заклинание вышло таким сильным, что Гермиона упала и немного проехала спиной по гладкому полу, прежде чем стукнуться затылком и снова потерять сознание.

* * *

Очнулась она в полумраке от того, что кто-то протирал холодной влажной тканью лоб. От тряпицы пахло французской фиалкой и нюхательной солью, совсем как у бабушки, в Кэлвере.

— Как вы, хозяйка? — спросил тонкий незнакомый голос. — Я вылечил шишки и ссадины.

— О, Мерлин… Где я?

— Дома, мэм. Дома.

Гермиона чувствовала под собой что-то мягкое и села. Голова закружилась от усталости и голода.

Гермиона с удивлением разглядывала незнакомую спальню: кровать тёмного дерева с широкой узорчатой спинкой, высокий платяной шкаф с резными дверцами, туалетный столик с зеркалом у арочного окна. Но рядом… рядом стоял маленький домовый эльф, завёрнутый в полосатое полотенце, и взволнованно наблюдал за ней.

— Всё хорошо, мэм?

Дверь распахнулась, и в комнату вошёл человек, увидеть которого сейчас Гермиона ожидала в самую последнюю очередь — Люциус Малфой. Он деловито поправил острые манжеты под элегантным синим костюмом, затем взял за спинку стул, поставил перед кроватью и сел, положив ногу на ногу, а поверх — трость с серебряным набалдашником.

И холодно скомандовал:

— Вон, Хенк!

— Простите, сэр… — пискнул домовик и мгновенно растаял в воздухе.

Гермиона только сейчас поняла, что краснеет от пристального взгляда Малфоя, который скользнул по её голым ногам, и как можно ниже натянула подол платья. Но коленки, казалось, так и горели. Она сглотнула и уставилась на блестящие запонки его рубашки.

— Что ты делала в Министерстве, глупая девчонка? — бросил Люциус.

— Мистер Малфой, — начала Гермиона, — выслушайте меня. Боюсь, возникло недоразумение. Я работаю в…

И как бы она не пыталась, больше не смогла произнести ни единого слова. И с ужасом поняла: действует клятва невыразимцев, которые ничего не могут рассказать о своей работе. Никому.

— Что ты несёшь? — с угрозой спросил он, наклонившись. — Какая ещё работа?

— Мистер Малфой, — Гермиона облизнула сухие губы и огляделась в поисках палочки или медальона, — держите себя в руках! Сейчас я всё вам объясню… Мне нужны чернила, перо и пергамент. Надеюсь, всё это у вас есть?

Она замерла, когда серые глаза его опасно сузились. Малфой резко поднялся и в одно мгновение оказался на кровати.

— Хватит играть со мной!

— Что? О чём вы?

Он толкнул её на подушку и оседлал бёдра.

Гермиона растерялась.

— Вы что… вы что это делаете?

— Не переигрываешь?

— Отпустите! — пискнула Гермиона.

Она крутанулась, чтобы выскользнуть из-под него, но силы были неравны, да и слабость всё ещё сказывалась. Малфой улёгся на неё и сжал её подбородок двумя пальцами. На мгновение он замер, разглядывая её, и Гермиона с изумлением ощутила притягательный запах его парфюма с нотками сандала. «Ведьмак»! Точно такой же она выбросила вчера в собственной квартире.

Люциус наклонил голову. В его глазах на мгновение мелькнуло какое-то сомнение. И тут же угасло из-за того, с каким интересом Гермиона втянула носом его запах. По-своему истолковав её замешательство и учащённое дыхание, он провёл кончиком языка по губам.

— Что ж, я не против так поиграть, испорченная ты девчонка!

Гермиона забилась под ним, видя, как Малфой накладывает Запирающие и Заглушающие чары. Она бросила отчаянный взгляд на прикроватную тумбочку, но та была пуста: ни палочки, ни медальона. Тогда Гермиона ударила Люциуса кулаком в плечо, и трость упала на пол, звякнув набалдашником.

Малфой с силой сдавил её запястья, прижимая к кровати.

— Ах ты, дрянь! Лживая, маленькая…

— Мистермалфоймистермалфой, очнитесь! — завопила она, с ужасом чувствуя, как в промежность упирается его возбуждённый член. — Это же изнасилование!

— Я бы так не сказал, особенно учитывая то, что случилось вчера! — прошипел он, задирая подол платья.

— Но ми…

Все остальные слова оказались заглушены жадным яростным поцелуем, который и поцелуем-то назвать было сложно — скорее, актом обладания. Губы ещё ныли от частых укусов, а язык Люциуса уже хозяйничал во рту.

Она вырвала одну руку, и Малфой завернул их ей за спину. А дальше всё произошло настолько быстро, что Гермиона помнила урывками.

Ткань платья треснула по шву. Мельхиоровые пуговицы мужской рубашки холодили голую кожу.

Люциуса аж лихорадило. Он что-то отрывисто шептал, и можно разобрать было только «живой». Его губы прихватили грудь, прижимая языком, зубы укусили сосок.

Гермиона извивалась, как могла, но от трения о тело Малфоя внизу живота разгорался постыдный жар. Дыхание перехватывало, а из горла — только хрип… и сдавленный стон.

Она не понимала, что с ней творится.

«Он не может возбуждать! Просто не может! Этого вообще не может быть в реальности!»

Но этот безумный Люциус… его грубые жадные ласки и то, как он тёрся об неё, желая овладеть — всё это неожиданно заводило, заражало необузданным желанием, противиться которому не осталось сил.

Холодная оправа перстня Малфоя оцарапала кожу живота, и его длинные пальцы скользнули в трусики. Они настойчиво гладили клитор, сжимали его, а потом нетерпеливо проникли внутрь. Гермиона просила отпустить, стонала… и, кажется, насаживалась на них.

— Ну же… Ну… же…

«Это ведь не мои мольбы? Нет?..»

Малфой будто только того и ждал.

Звяк! Пряжка. Ремень. Рубашка. Всё прочь, всё долой!

А потом Гермиона чувствовала, как Люциус сжимает её плечи, как входит весь, растягивая её, ещё, и ещё, стараясь вбиться глубже, взять её всю.

Хрипло шепчет:

— Хочешь меня? Получи…

И отрывистые поцелуи жалили шею, ключицы.

— О Господи…

И она только крепче стискивала зубы, чтобы не начать унизительно постанывать: «Ещё, ещё!»

Люциус будто слышал её мысли и не сбавлял темпа.

— Хорошая девочка… Вот так… Да-а…

Он приподнялся на руках, и задвигался иначе, так, что каждый толчок задевал клитор, отдаваясь внутри вспышками удовольствия. Гермиона не выдержала, стоны рвались помимо её воли. Её тело жило какой-то своей жизнью, подаваясь Малфою навстречу, чтобы догнать ускользающее ощущение. Ещё немного… И вот…

— Не остана-а-а-а!..

Она не помнила, когда её так трясло и выгибало. И от жёстких последних ударов просто всхлипывала.

От слабости Гермиона не могла даже пошевелиться под тяжестью Малфоя, который горячо дышал ей в шею, засыпав лицо длинными прядями своей шевелюры. Смутно она понимала, что сейчас надо бы поднять его палочку, оглушить и трансгрессировать в аврорат. Но усталость навалилась плотной пеленой, а расслабленное тело желало одного — спать.

Последним, что она слышала, проваливаясь в сон, было:

— И кстати… где интимная стрижка, которую я велел сделать?

Глава 2. Привет, дорогая!

Вода пела, ударяя в гладкие кафельные стены, на которых волновалось заколдованное малахитовое море. Тёплые струи душа успокаивали, принося уверенность в том, что всё образуется. Гермиона закрыла глаза, намыливая душистым шампунем волосы. Когда не видишь собственное тело, меньше злости по поводу того, как оно могло так отреагировать на похотливого старого козла. Хорошо ещё, хоть проснулась утром одна, без него.

C Роном никогда такого не было. Он всегда спрашивал…

«Гермиона… может, мы… ты вообще хочешь?»

Она вдруг здорово разозлилась, вспомнив это. Конечно, изначально она могла и не хотеть! Можно ведь как-то раззадорить, или начать без слов…

«Ну да. Вот прямо как вчера… с Малфоем».

Гермиона вспыхнула. Внизу живота при одном только воспоминании занялся жар. Кожа помнила грубые ласки, несмотря на то, что её яростно натирали щёткой, а тело, кажется, просило продолжения. Ведьма уменьшила напор горячей воды. Холодные струи заставили вздрогнуть, сжаться и прийти в себя.

«Да чтоб его! Почему, почему с ним было так?»

Втирая гель с запахом ромашки в дрожащее тело, Гермиона сжала зубы. Понятное дело, что из-за Эрни она попала в параллельный мир. И здесь она живёт у Малфоев (только этого не хватало), хозяйка домовика (просто чудесно!) и, видимо, в каких-то отношениях с Малфоем-старшим. Да нет, даже не она, а её отражение! Знать бы ещё, куда оно девается, когда переносишься в другой мир…

А вообще неплохо врезать этой «Гермионе», из-за которой пришлось выдержать вчерашний натиск. Ведь Малфоя, если рассуждать справедливо, винить было просто глупо: он явно принял её за другую. Интересно знать, где здешняя Нарцисса. Помнится, в привычном мире она ушла от мужа после победы над Волдемортом; в Министерстве поговаривали: не простила ему, что поставил под удар её с Драко жизни. А Гарри как-то обмолвился, что видел Нарциссу у Андромеды, когда навещал маленького Тедди.

Гермиона как смогла высушила волосы махровым полотенцем. Причёсываясь перед зеркалом, она сердито разглядывала распухшие алые губы и покрасневшие следы укусов Малфоя на груди.

«Ну подожди, змей белобрысый! Дай мне только палочку вернуть, я тебе покажу, что такое сила волшебства!»

Отодвинув ящик комода, она вытащила белое нижнее бельё. Но лифчик оказался каким-то странным и маленьким, край чашечки как раз перечёркивал грудь пополам, задевая сосок. С трусиками дело обстояло ещё хуже: на самом интимном месте был разрез, открывающий любопытному зрителю половые губы во всей красе. Гермиона чертыхнулась и перерыла всё, что было в ящике. Там попадались какие-то прозрачные крохотные треугольнички на верёвочках, танга, стринги, кружева, гипюр и органза.

«Мерлинова борода! Да что ж за отражение-то у меня в этом мире такое?!»

Брезгливо поморщившись, она оставила первые и распахнула шкаф в надежде найти там нормальную одежду, а не гардероб стриптизёрши или перечень товаров интим-салона.

В одном углу как раз и оказались ультракороткие платья, юбки и наряды с неприличными вырезами, открывающими грудь, и даже пошлое боа. Но в другом всё-таки обнаружилась нормальная одежда. Гермиона натянула серое платье-футляр до колен.

«Вот в таком-то меньше шансов, что Малфой снова набросится… Опять… Проклятье!»

Она ударила кулаком по круглой ручке шкафа.

«Палочка. Медальон. И никаких Малфоев! Палочка. Медальон».

— Хозяйка, мистер Малфой ждёт вас в гостиной к завтраку!

Гермиона вздрогнула: она совсем не услышала хлопка трансгрессии Хэнка. А домовик с трогательной заботой на умильной мордочке смотрел на неё снизу вверх.

— Тогда… проводи меня.

В гостиной, залитой утренним солнцем, нежилось приятное тепло. Лучи скользили по рамам натюрмортов и полок с сувенирными фигурками.

За длинным столом, накрытым на двоих, сидел Люциус, развернув «Ежедевный Пророк».

Такого Малфоя, вальяжного холёного, и, что уж там скрывать, красивого, сложно было назвать «старым козлом». Таким Гермиона видела его на втором курсе обучения в Хогвартсе, в магазине «Флориш и Блоттс» — уверенным в себе, этаким королём мира. Воротник белой рубашки под коричневым пиджаком пижонски расстёгнут, на плечи спадают длинные шелковистые волосы. В воздухе витал тонкий аромат сандала и барбариса — на столе перед Люциусом исходила паром чашка чая с серебряным ситечком.

Гермиона не удержалась от шпильки.

— Значит, правда — всё, что в Хогвартсе сплетничали: Люциус Малфой заваривает чай в ситечке!

— О чём ещё сплетничали в Хогвартсе касательно меня? — он поднял на неё серые глаза, в которых явно читалась насмешка. И любопытство.

Гермиона замолчала, чувствуя, как начинают гореть кончики ушей. Она вспомнила, как однажды подслушала в библиотеке разговор двух старшекурсниц, и чуть не сползла тогда по стенке: эти девицы утверждали, что папаша Драко вряд ли носит бельё под брюками, и всерьёз обсуждали, какого размера «у него в штанах».

— Доброе утро, мистер Малфой.

— Доброе утро, — он окинул её платье скептическим взглядом, и Гермиона почувствовала, как края чашечек трутся о соски.

Она села к своим приборам через два стула от него и занялась завтраком. Тосты были такими восхитительно хрустящими и золотистыми, что пришлось сдерживаться и есть медленно, а желудок уже урчал от голода. И к своей досаде пришлось признать, что чай, заваренный в ситечке, получается густым терпким и очень вкусным.

Единственное, что мешало: заинтересованный взгляд Малфоя, который «ел» её.

— Мистер Малфой, мне нужна моя палочка. Полагаю, она у вас?

— Сэр.

— Что, простите?

— Когда обращаетесь к тем, кто старше вас, следует добавлять «сэр».

Гермиона с трудом подавила желание запустить в него сахарницей. А лучше молочником — он потяжелее будет.

— Сэр, не будете ли вы так любезны сообщить, где сейчас моя палочка и медальон с рубином?

— Охотно, — отозвался Люциус, отпивая чай. — И то, и другое в аврорате. Проверяется на воздействие тёмной магии и последних использованных заклинаний.

— Мне срочно нужны эти вещи!

Малфой укоризненно глянул на неё.

— Сэр! Мне нужна моя палочка! И медальон! Помогите мне вернуть их!

— Хм, — он откинулся на спинку стула, сложив пальцы в замок, — а что мне за это будет?

«Авада Кедавра!» — зло подумала Гермиона.

— Мне проще самой наведаться в аврорат, чем просить что-то у вас, добрый вы самаритянин!

— О, не советую, дорогая, — Люциус допил чай и отставил чашку. — Поттер напару с Уизли так и злобствуют. Они до сих пор точат на тебя зуб за то, что ты связалась с нашей семьёй, а теперь, когда ты вынесла из Отдела Тайн ценную реликвию… Думаю, тебе там не поздоровится.

Гермиона судорожно потёрла виски. Она мысленно послала в своё бессовестное отражение два «Круциатуса» и одну «Аваду».

«Мир здесь явно какой-то ненормальный. С чего бы мне… в смысле, ей связываться с Малфоями? Но надо бы как-то аккуратно восстановить логическую цепочку событий».

— Сэр, с чего вы вдруг набросились на меня… вчера?

Люциус сжал губы и с едва уловимой злостью бросил:

— Ещё позавчера ты бессовестным образом мастурбировала прямо у меня на глазах, а теперь дурочку из себя строишь?

Гермиона выронила тост, не донеся до рта.

— Что я делала… сэр?..

Малфой же счёл беседу законченной. Он достал из кармана жилета серебряный брегет, посмотрел на циферблат и щёлкнул крышкой.

— Что ж, сударыня, мне пора. Приличные волшебники в отличие от вас работают.

Гермиона покраснела от гнева.

— Да как вы смеете! Я ведущий научный сотрудник О…

Но Малфой уже вышел в холл широким шагом. Вслед ему полетел злосчастный молочник и с грохотом разбился о стену. В гостиной тут же возник Хэнк и принялся торопливо колдовать, убирая сливки с обоев.

— Хозяйка не должна сердиться… Хозяин заботится о всех нас…

Гермиона обернулась к нему.

— Хэнк, ты ведь можешь трансгрессировать в Министерство и принести мне мою палочку? И ещё одну вещицу?

Домовик опустил голову и повесил уши.

— Накажите меня как всегда, хозяйка! Хэнк бы выполнил всё, что скажете… кроме этого. После того, как Хэнк по вашему приказу вынес из Министерства Магии портсигар мистера Яксли, авроры поставили защиту против домовиков. А мистер Малфой настрого заказал трансгрессировать туда вместе с вами…

Гермиона озадаченно потёрла лоб.

— А зачем мне этот портсигар? Она… э-э-э… я не говорила?

— Нет, — вздохнул Хэнк. — Что мне сделать, хозяйка? Прищемить пальцы дверью как обычно или стоять на углях?

— Что? Не смей этого делать! — Гермиона с жалостью посмотрела на унылого эльфа. — Ты больше никогда не будешь себя наказывать, слышишь? Иди лучше съешь пирожное или поспи. Я позову, как понадобишься.

Домовик недоверчиво уставился на неё, но всё-таки исчез.

Гермиона с трудом доела тост. Картина, о которой заявил Люциус, никак не выходила из головы: она с раскинутыми в стороны ногами сидит, допустим, в кресле и ласкает себя, тихо постанывая. Потом подносит палец к губам, медленно проводит по ним, зажмурившись, облизывает, а потом открывает глаза и встречается взглядом с Малфоем…

По телу пробежала лёгкая дрожь.

«О Мерлин!.. Хватит этих неуместных фантазий!»

Отражение, похоже, заманивало Люциуса, соблазняло. Но зачем? Неужели, оно любило его?

Гермиона вдруг вспомнила возмущённую фразу Малфоя, исполненную порока: «Где интимная стрижка, которую я велел сделать?».

«Интимная стрижка, надо же!»

Сидя за книгами дома и в Отделе Тайн она как-то позабыла об интиме и прочих тонкостях отношений между мужчиной и женщиной. Спасибо Рону — он нечасто напоминал об этом. Но сама стрижка предполагала то, что Люциус собирался…смотреть на это. И не исключено, что даже с удовольствием. Она на мгновение представила это…

«Да никогда этого не будет! Скорее Рон Уизли перестанет доставать своими долбаными сеансами психоанализа!

Господи… Ну ведь с кем угодно могло спутаться это отражение, но ведь не с ним же, не с Малфоем! Он ведь мерзкий Пожиратель, садист и расист!»

И вдруг её осенило.

«Это ведь не наш мир. А если он здесь не был Пожирателем? Что я вообще знаю о здешнем Малфое?»

Знания, как известно, сила. И вооружаться Гермиона отправилась в самое надёжное место — в библиотеку.

Она никогда не бывала здесь, с дрожью вспоминая о мрачной гостиной Малфой-мэнора, где её пытала свихнувшаяся Лестрейндж, но размеры этого помещения просто поражали. Стеллажи с узкими лестницами под потолок высились кругом, а в центре расположились голубой плюшевый диван, кресла и столик.

Без палочки многие заколдованные книги не шли в руки, и только с помощью Хэнка удалось отобрать несколько фолиантов, в каждом из которых говорилось или упоминалось об эпохе Морганы. И только в шестом по счёту томе «Деяний Великих» Гвидиона Маб Дона Гермиона нашла детальное описание медальона. А ещё и принцип действия, но это не добавило радости.

Оказалось, при переходе в иной мир отражения автоматически менялись местами, поскольку Вселенная не могла выдержать в одной реальности «одного и того же волшебника в квадрате». Поэтому, если бы не меняла их местами, то множила бы на ноль, а попросту — уничтожала.

Моргана писала, что нельзя вмешиваться в события того измерения, куда ты попал. То есть, если уж тебя принимают за твоё отражение — «играй свою роль до конца, будь естественным и не пугай своей ажитацией окружающих. Конечно, не беда, если несколько близких знают о том, что ты — нездешняя, но всем подряд об этом сообщать не стоит».

Гермиона отодвинула книгу. Определённо, или Моргана была хорошей актрисой или просто чокнутой. А если в параллельном мире тебя вознамерились сжечь на костре или примерить испанский сапожок? Или утопить? Конечно, время пребывания в ином измерении зависит от количества фейной пыли, это уже доказано, но что если, к примеру, вздёрнут на осине за мгновение до того, как пыль перестанет действовать?

Нужно во что бы то ни стало добыть палочку и медальон: если знать, какое количество пыли просыпалось на камень, можно вычислить, сколько осталось здесь мучиться. Но для этого придётся как-то договориться с этим чёртовым Малфоем. Да и как-то обезопасить себя. В конце концов, пусть знает, что та, что любит его, сейчас далеко, и ей без него несладко.

Гермиона попросила у Хэнка пергамент, перо и чернила, и написала целый трактат о том казусе, что с ней приключился. Домовик принёс с чердака клетку с большой серой совой, и ведьма отправила письмо Люциусу. Второе такое же, несмотря на предостережение Морганы, она послала Гарри: если Рон мог долго держать обиду, то уж Гарри бы точно вошёл в положение и понял. В конце концов, как тебя не сможет понять человек, в голове которого столько лет сидел кусок души Волдеморта?

А затем, перекусив грибным пирогом и сосисками, Гермиона приступила к изучению здешнего мира. Для этого понадобилось несколько старых изданий «Ежедневного Пророка», перевязанных бечёвкой, которые Хэнк добыл из архива.

От первых же заголовков затошнило.

«Героиня войны пустилась во все тяжкие…

Гермиона Грейнджер оправдывает Малфоев! Что это: мазохизм или последствия «Круциатуса» мадам Лестрейндж?..

Мисс Грейнджер арестована за открытие аттракциона «Пещера инферналов», в которой, как известно, Волдеморт хранил тайную реликвию…

Шокирующее интервью мисс Грейнджер: Рон предал нас и ушёл в Нору, чтобы набить брюхо!..

Я отказалась от своих родителей-магглов и стёрла им память. Я — ведьма. Я — Гермиона Грейнджер!»

Гермиона схватилась за голову.

«Ну и дрянь же это отражение! Отказаться от родителей… Кем надо быть, чтобы сделать это?»

Теперь-то она поняла, какую ошибку совершила, отправив письмо Гарри: он ведь просто подумает, что это её очередная мерзкая выходка. Но дочитать было надо. Она склонилась над гранками статей.

Вот её колдография а-ля Мерлин Монро у подземки: Гермиона с глупо-невинным видом прижимает к коленкам подол взметнувшегося платья, а сзади-то открывается весьма непристойный вид, и вокруг всё бело от вспышек.

«Мисс Грейнджер демонстрирует всю красоту героической души»… «Мисс Грейнджер: девочка созрела. Что скрывала школьная форма?»

Гермиона в ярости порвала газету пополам.

«Да будь у меня палочка, я бы её ещё и подожгла! Такая могла и мастурбировать и вокруг пилона отплясывать!»

Больше статей об отражении не нашлось, и она с облегчением принялась изучать то, что пропускала раньше.

«Косая Аллея подсчитывает послевоенные убытки…

Долорес Амбридж баллотируется в заместители министра: котёночек хочет власти…

Драко Малфой — юная надежда Магической Британии…

Железная рука директора МакГонагалл: Хогвартс — незыблемая цитадель волшебства!

Взрывы волшебных котлов: доколе?!..»

«Люциус Малфой… Был замечен в махинациях с усом левиафана… Выпущен за недостаточностью улик… наверняка сыграл не последнюю роль в политическом сговоре против партии реформаторов… щедрый меценат сегодня открывает для нас выставку волшебного искусства!.. скорее всего стоял за отставкой аврора Фелтона… претендует ли на кресло председателя финансового совета при Министерстве?»

— Малфой всегда остаётся Малфоем, — прокомментировала Гермиона.

Вот оно!

«Люциус Малфой, обвинённый в пособничестве Волдеморту, выпущен на свободу. Полностью оправдан Визенгамотом! «Я служил только своим идеалам и рад, что это чудовище на том свете…»

Гермиона смотрела на колдографию, с которой Люциус сдержанно улыбался у фонтана в Атриуме, принимая поздравления каких-то волшебников. Она задумчиво коснулась его скулы большим пальцем, и Малфой на изображении неожиданно прикрыл глаза и улыбнулся шире, будто ему это нравилось. Гермиона отдёрнула руку, но тут же в качестве эксперимента провела по его волосам. Люциус зажмурился — безо всяких сомнений, он млел от её касаний.

«Вот ещё глупость какая!»

Гермиона машинально опустила руку между ногами, а другой почесала грудь. И тут же одёрнула себя. Но самые чувствительные участки тела так и горели: края разреза на трусиках постоянно щекотали половые губы, а чашечки безбожно терли соски. Пока она обедала и читала, это ещё не так сильно чувствовалось, но теперь…

К вечеру Гермиона ощущала, как ныло внизу живота и горело всё тело, прося разрядки. Она попросила Хэнка принести ужин ей в комнату, опасаясь встретить Малфоя в таком состоянии. Ей не терпелось запустить пальцы в трусики и приласкать себя, чтобы снять, наконец, напряжение. Но в вопросе ужина домовик вдруг проявил ничем необъяснимое упрямство, заявив, что «это единственное время, когда вся семья собирается за столом, и традиций нарушать он права не имеет».

Их препирательства длились уже минут пятнадцать, когда из камина вышел Люциус Малфой, а вслед за ним — Драко в запылённом деловом костюме.

Гермиона уже открыла рот, чтобы спросить, получил ли Люциус её письмо, как вдруг Драко улыбнулся и шутливо раскинул руки:

— Привет, жёнушка! Я вернулся! Хочешь обнять меня, дорогая?

Гермиона вытаращила глаза и вцепилась в спинку кресла, чтоб не упасть.

«Дорогая? ЖЁНУШКА?!»

— Что здесь происходит? Что это ещё за спектакль?! — простонала она, напрочь позабыв о советах Морганы.

Драко нахмурился и подошёл к ней, взяв за локоть.

— Что с тобой? Ты как себя чувствуешь?

Гермиона не могла вымолвить ни слова. Цветом лица она сравнялась со своим платьем. Такого она даже в страшном сне представить не могла: любовница старшего Малфоя замужем за младшим! Если бы сейчас её отражение попалось ей в руки, вряд ли ушло живым и здоровым.

— Меня, похоже, очень крепко приложил Квинси в Министерстве… — пожаловалась она.

— Так и знал, что надо было настоять тогда на его увольнении! Этот старый придурок кого-нибудь когда-нибудь угробит и загремит в Азкабан за превышение… Я сейчас вызову Стоутона!

— Кто это? Аврор?

— Нда… — протянул Драко, укладывая её на диван. — Этот параноик тебе всю память отбил…

— Точно! — Гермиона ухватилась за эту мысль, показавшуюся ей гениальной. — У меня такие провалы в сознании… Ничего не помню… Местами…

— Уверена? — хладнокровно ухмыльнулся Драко, склонившись над ней. — Я ведь просто хотел спросить, не могла бы провести эту ночь в моей спальне? Мы же всё-таки муж и жена…

Гермиона испуганно округлила глаза.

«Только этого ещё не хватало! Они тут все совсем с ума посходили!»

— Мне плохо, Драко, — театрально простонала она, сжав ноги, между которыми всё так и горело. — Поверь, мне сейчас не до исполнения… супружеских обязанностей. Голова просто раскалывается!.. О-о-о…

Люциус только ухмыльнулся, когда сын достал, наконец, палочку, отправляя сообщение с Патронусом.

— Стоутон быстро поставит тебя на ноги. Он — наш семейный целитель. И выспись, дорогая. Ты должна быть свежей и отдохнувшей. Помнишь, завтра очень важная встреча с российским послом на скачках?

Гермиона тихо выругалась про себя и прикрыла глаза, желая только одного: проснуться на Эджвар-роуд и всыпать Эрни МакМиллану по первое число. А ещё лучше отправить его в далёкое путешествие в один из параллельных миров, где из колдунов делают шашлык на открытом месте при большом скоплении народа.

Глава 3. Срывая покровы

Гермиона успела немного остыть, пока Стоутон, осматривал её, что-то насвистывая себе под нос. Палочка его, понятное дело, ничего не диагностировала, и он достал из чемоданчика только Восстанавливающее зелье и Нервные капли.

И откланявшись, подытожил:

— Память скоро восстановится, миссис Малфой, аура ваша целая и вполне себе здоровая.

В спальне Гермиона заперлась от греха подальше и швырнула ненавистное нижнее бельё в камин, а потом вызвала Хэнка, чтобы он поджёг мерзкие тряпки. Она сидела перед витой чугунной решёткой на полу и задумчиво бросала в пламя одни трусики за другими. Костерок был недоволен такой пищей и сердито шипел. Впрочем и ей стало не до ужина после известия о том, что она замужем за младшим Малфоем. Самое ужасное, непонятно было, замужем ли она за старшим — в этом кретинском мире всё шиворот-навыворот. А обручальное кольцо, понятное дело, осталось на пальце её отражения при перемещении.

Уснуть Гермиона так и не смогла: все эти намёки и неприличные фантазии вкупе с нижним бельём так и провоцировали на что-нибудь развратное. Пришлось всё-таки успокаивать себя, поглаживая под одеялом. И тут она вдруг поняла, что воображение подсовывало ей Люциуса, который наблюдает, как она мастурбирует. Он пьёт вино из круглого бокала (или бренди какой-нибудь, неважно), краем глаза скользит по её обнажённой коже, разгорячённой и чуть влажной от желания. Ресницы опускаются, будто одобряя каждое движение её пальцев, и ножка пустого бокала стукается о столик. Люциус неторопливо подходит, разглядывая её затвердевшие до боли соски, мучительно медленно проводит по ним ладонями и сжимает груди… ласкает одеревеневший живот… бока…

Ещё, ещё!

А потом хватает её за плечи и разворачивает, ставя коленками на сиденье кресла.

Так резко входит сзади, что едва не останавливается сердце. И берёт её нежно, в то же время грубо покусывая шею. Отодвигает волну волос и накручивает их на кулак, не переставая двигаться.

Ох, дьявол! Быстрее, быстрее!

Она движется ему навстречу, чтобы принять его всего и…

О-о-о-о-о-о!..

Гермиона со вскриком кончила и пришла в себя. Вспотевшая и обессиленная, она смотрела в потолок спальни, затканный тенями, и недоумевала, как это Малфой сумел забраться в её кровать, находясь в это время в своей. Вывод напрашивался один: она неуклонно идёт по стопам своего отражения и скоро начнёт морально разлагаться.

«Хотя куда уж дальше? Дальше некуда…»

А самое главное, что оставалось совершенно непонятным, кому она сейчас изменила в своих фантазиях: Рону или Драко? Совесть ворчливо высказывала что-то ещё, но Гермиона просто подгребла под себя мягкую подушку и спокойно заснула.

* * *

Утро началось с жуткой суеты и беготни. Хэнк тряс её за плечо, приговаривая:

— Вставайте, мэм! Скорее! Хозяин уже почти одет, а нам с вами ещё причёску делать!

Гермиона с трудом разлепила глаза и недовольно пробормотала:

— Причёску… какую ещё причёску… если ему так надо, пусть сам себе сделает интимную причёску…

Но тут вошёл Драко в строгом костюме, и она села, потирая заспанные глаза.

— Доброе утро. Я не вижу, чтобы ты была готова, дорогая, — холодно протянул он. — Портал сработает через пятнадцать минут. Если ты не превратишься к тому времени из чучела в женщину, я собственноручно напишу прошение в аврорат, чтобы твою палочку подержали там подольше!

Он вышел, сердито хлопнув дверью, и Гермиона, глухо выругавшись, бросилась в ванную.

Приведя себя в порядок, она натянула на ещё влажное тело строгое синее платье с вышивкой на спине и поняла, что осталась совсем без белья. Но лучше уж так, чем каждый день терпеть такие муки, как вчера.

За оставшееся время Хэнк сумел соорудить на её голове вполне приличную «ракушку», спустив длинный локон на шею.

В спальню снова заглянул Драко:

— Не забудь надеть шляпку, дорогая! Мы должны произвести впечатление. Пусть эти русские знают, что англичанки — самые стильные дамы в мире.

Гермиона только застонала и успела крикнуть от зеркала:

— Нам надо поговорить, дорогой!

Дверь снова захлопнулась. Должно быть, муженьку нравилось так доставать её отражение. Выудив, наконец, из шкафа чёрную шляпку с крохотной вуалеткой и клатч в тон, Гермиона торопливо спустилась в холл. Малфои уже ждали её. Оба.

Она нервно облизнула губы.

— Драко, мне нужна моя волшебная палочка!

— Гермиона, мы опаздываем!

Он торопливовынул из кармана сувенир в виде стеклянного морского конька. Люциус коснулся его пальцами и исчез. Гермиона дотронулась до портала, и её тут же со страшной силой дёрнуло куда-то вперёд: должно быть место назначения было далеко.

Она оказалась на высокой деревянной трибуне, залитой утренним солнцем, в самом первом ряду. Рядом громко переговаривались волшебники, слева пустовало одно место, а чуть дальше сидел невысокий человек в строгом костюме с залысиной на светлых волосах.

— Доброе утро.

Волшебник кивнул и грустно улыбнулся:

— Хорошо бы! И вам, миссис Малфой!

Обернувшись, Гермиона увидела, что Люциус сидит прямо за ней. Он тоже поздоровался с печальным соседом и на мгновение бросил взгляд на неё, при этом уголки его губ чуть приподнялись.

— Нам нужно поговорить, сэр, — отрывисто сказал она. — И как можно скорее.

В эту же секунду появился Драко. Он сел на скамью, повернулся к грустному волшебнику и завёл с ним долгую беседу.

Гермиона удивлённо оглянулась, когда мимо, в синем небе, проплыло туманное облако. Такого она не видела никогда: трибуны, наполненные галдящими волшебниками, висели прямо в воздухе, образуя громадную окружность. Это, видимо, и был стадион, полностью прозрачный и открытый, только по краям виднелись красные столбики, от которых расходились едва заметные заколдованные нити.

Вдруг откуда-то раздался пронзительный сигнал и вверх сыпанул зелёный сноп искр. Гермиона перегнулась через борт и увидела, как далеко внизу из крохотных отсюда конюшен вырвалось целое стадо пегасов разной масти. Крепкие крылья вспарывали воздух, и животные с громким победным ржанием взлетали к трибунам. Когда один из них, пегий с белой гривой, пронёсся рядом, Гермиона успела увидеть на его боку руну Уруз, и села назад. В памяти автоматически пронеслось значение руны: физические и тонкие миры, сила, инь и янь, завершение старого, начало нового.

Тем временем стадо понеслось вдоль дорожек: пегасы ныряли вверх и вниз, обгоняя друг друга, но не могли залететь за границу. Со всех сторон громче загремели голоса:

— Давай, «Молния»!

— Рви, «Счастливчик»! Мы с тобой их всех обгоним!

— «Звёз-доч-ка!» Сделай их всех, детка! Я знаю, ты сможешь!

Ветер от мощных крыльев пегасов поднимался такой, что Гермиона поёжилась: в одном платье было прохладно. Она высматривала на других трибунах Гарри или Рона, но ни того, ни другого не увидела. Вряд ли они посещали скачки.

Драко внимательно слушал, что ему отвечал грустный волшебник. Прислушавшись, Гермиона поняла, что они беседуют о политике: двойные стандарты, эмбарго, торговые пошлины. Она уловила акцент, который выдавал иностранца, Виктор Крам говорил почти с таким же. В речи незнакомца проскользнуло «Москоу», «ин кремлин».

«Русский, значит!».

Но дальше вслушиваться не стала: уж больно скучно. А в скачках не разбиралась, да и объяснить было некому. Гермиона сидела как на иголках, чувствуя себя крайне неудобно: она ещё никогда не ходила без белья, и оголённую кожу щекотал прохладный воздух и гладкий шёлк платья. Но, кроме того, ощущение за спиной мужчины, которого ещё вчера ночью представляла в своих сексуальных фантазиях, сильно нервировало. И смущало.

«Да что он за человек такой, если одно его присутствие вызывает озноб? Или это просто воспоминания о той ночи будоражат воображение? Или об этой?..»

Гермиона вздрогнула, почувствовав чужое прикосновение к своей спине. Она была уверена, что это он. Она почти видела, как Люциус просто сидит позади, немного нагнувшись вперёд, с заинтересованным видом вслушивается в беседу сына и русского и что-то отрывисто комментирует. А его пальцы тем временем едва касаются её между лопаток. Ведут ниже, в ложбинке. Ещё ниже. И он прекрасно знает, что сейчас Гермиона не может пошевелиться, поскольку должна изображать жену его сына, мадам Малфой. Знает, чёрт возьми, и пользуется этим. И не один волшебник не видит: все слишком увлечены гонкой. А может, Люциуса это только и заводит: ласкать её на виду у всех?

Гермиона едва дышала, сдерживаясь изо всех сил. Она с досадой почувствовала влагу между ногами, там. Она попыталась сосредоточиться на скачках или хотя бы пегасах, но…

Вот пальцы Люциуса касаются талии, и большой слегка надавливает на ребро, словно заявляя о настойчивом желании хозяина прижать её к себе.

Потом спускается к тазовой косточке…

«Боже… Надо его остановить!»

Гермиона поёрзала и повернулась к Драко. Он с азартом вглядывался в ряд пегасов, явно высматривал своего фаворита, и нервно постукивал кулаком по борту, сжимая жёлтый буклет. Похоже, он сделал ставку ещё накануне и теперь ожидал, что его конь придёт первым и принесёт кучу галлеонов. Русский же устало смотрел на режущих воздух животных и терпеливо делал вид, что ему интересно.

— Сэр, — обратилась к нему Гермиона, — мне кажется, вам, как и мне, не слишком-то любопытно. Скажите, пожалуйста, а что бы вы хотели посетить в Британии?

Русский на секунду задумался.

— Дом двести двадцать один на Бейкер-стрит.

— Вы тоже магглорождённый?

— Просто люблю читать про Шерлока. И его приключения.

И с улыбкой добавил:

— Мы же всё-таки культурная нация. Не всё же нам, русским, водку пить.

Гермиона вспомнила, как однажды в каком-то международном чате один такой русский всех троллил, мол, сейчас раскочегарю самовар с водкой и дам балалайку ручному медведю.

— А вы британцам подливайте! — хихикнула она. — В «Дырявом котле» по пятницам такое веселье, что если бы Шерлок туда по ошибке забрёл, тоже не удержался бы от того, чтобы пропустить стаканчик!

Русский улыбнулся.

— Приезжайте и вы к нам. У нас в ресторане «Грибоедов» и на Садовой 302-бис тоже всем на зависть отжигают!

Услышав это предложение, Драко, да и все волшебники вокруг с любопытством обернулись к ней. Рука Люциуса пропала.

— Миссис Малфой, что вы думаете о ситуации в Каире? — какой-то дотошный журналист в шотландке уже вытащил пергамент и Прытко-Пишущее Перо.

Гермиона замерла.

«Кто его знает, что там сейчас в Каире? А уж здесь, в этом нелепом и глупом мире? В родном — конфликт между вооружёными группировками, а здесь?»

— Я убеждена, что мы, волшебники, всегда сможем найти не компромисс, но хотя бы консенсус. Потому что такая древняя страна, как Египет…

Со всех сторон зашумели: «Братья-мусульмане!», «Право свободного колдуна!».

Гермиона растерянно замолчала, прижимая к груди клатч. Она никогда не оказывалась в центре такого внимания. Все эти крики и вопросы давили и не давали возможности сориентироваться. Ко всему прочему сверху прямо под ноги камнем упало что-то тёмное размером с мяч.

Гермиона наклонилась и подняла маленького совёнка. Он пищал, больно клевался и отчаянно пытался вырваться. Но второе крыло его не двигалось.

— Эх ты, бедняга… Драко, дай пиджак!

Драко нехотя подчинился, видимо, стараясь произвести на зарубежного гостя впечатление. Только Гермиона завернула птенца в пиджак, как со всех сторон защёлкали вспышки колдокамер.

— Миссис Малфой! Это ваш новый пиар-ход? Эпатажная выходка, чтобы привлечь внимание прессы к вашей персоне?

— Вы судите, ничего обо мне не зная, — холодно заявила она. — Пишите, что вам вздумается! А птенца я заберу домой и вылечу крыло!

Гермиона выжидательно посмотрела на Драко, но тот только нахмурился, не торопясь помочь ей. Со скамьи поднялся Люциус, всё это время пристально за ней наблюдавший.

Он протянул руку.

— Идём, Гермиона. Я провожу. У Драко с господином послом ещё много рабочих тем для обсуждения.

* * *

В мэноре они разошлись по комнатам. Гермиона поручила Хэнку принести чашку с водой и совиный корм. А сама перевязала птенцу крыло, заперла в клетке и накрыла чёрным чехлом — всё-таки совы ночные хищники, и днём должны спать.

Спустившись к обеду, Гермиона ожидала уже никого не застать, но Люциус сидел во главе стола и нетерпеливо постукивал пальцами по краю.

— Тебя не учили, что заставлять ждать себя — невежливо?

— Простите, сэр. Я обустраивала Ронни.

— Кого? — В его голосе послышался металл.

— Я так назвала совёнка, — она села и выдавила из себя улыбку. — Приятного аппетита, сэр!

Обед прошёл в полном молчании, но труды Хэнка были оценены по достоинству: жаркое из баранины и сливовый пудинг вышли отменными.

Гермиона промокнула губы салфеткой. Стоило ей расслабиться и подумать о том, что пора расставить все точки над «i», как в горле всё пересохло.

— Мистер Малфой… Вы ведь получили моё письмо?

Люциус тоже отложил салфетку и медленно подошёл к ней, заставляя сердце колотиться с бешеной скоростью.

— Кто тебя просил раскрывать свой рот на скачках? — вместо ответа прошипел он. — Что ты вообще там несла, глупая ты девчонка?!

— Не смейте так разговаривать со мной! — вспыхнула Гермиона. — Я — взрослый человек! Я варила Оборотное на втором курсе, а на шестом успешно применяла Обливейт! Между прочим, этим нейтральным ответом я только выручила вашего сына!

— Мой сын сам должен был ввернуть это! Дипломат он, а не ты. Но тебе, вместо того, чтобы скромно молчать и красиво улыбаться, надо было влезть в серьёзную политическую беседу!

— Я свободный человек! — разозлилась Гермиона.

— Свободный, как Добби?

— А что не так с Добби?

— Всё с Добби прекрасно, — Люциус оперся бедром на край стола, достал трубку и сунул в чубук щепотку табака. — Вот только он служил Волдеморту. За что и поплатился, мир его праху.

— Что?!

Гермиона какое-то время приходила в себя. Она просто не могла в это поверить.

— Знаете, это самый идиотский и отвратительный мир среди тех, в каких я бывала.

— И во многих бывали? — с интересом спросил Люциус.

— Нет, но мне с лихвой хватит и этого. Какого гриндилоу Добби подался к Волдеморту?

— Он обещал ему свободу всем домовикам. А в Поттере Добби разочаровался, когда тот предпочёл ему Кикимера. Кикимер, принеси то, Кикимер, доставь сюда Флетчера… А уж когда Поттер сбежал с Гриммо за крестражами и бросил Кикимера на растерзание разъярённому Яксли…

— О нет… — Гермиона расстроенно потёрла лоб. — Это я виновата! Я притащила Яксли на Гриммо, когда мы трансгрессировали из Министерства. Но у нас не было другого выхода! Нас бы поймали!

Люциус молча курил, прикрыв глаза. Густой вишнёвый дым окутывал его жилистую фигуру синим облаком. Гермиона поймала себя на том, что невольно вдыхает этот запах, пытаясь различить в нём нотки сандала.

«Хватит, хватит!»

— Так вы получили моё письмо, сэр?

Он выбил трубку в пепельницу и оглянулся на неё.

— Разумеется.

— Тогда вы знаете, что я — не та Гермиона!

— Почему я должен тебе верить?

— Вы прекрасно знаете, всё, что в письме — правда! Вы приняли меня за другую, это всё ошибка! Недоразумение! Вы просто не хотите мне поверить!

Люциус убрал бриар в футляр.

— Ты права, — он окинул её оценивающим взглядом, под которым она почувствовала себя голой. — Не хочу.

— Но почему — вот в чём вопрос! — Гермиона поднялась, смотря ему прямо в глаза. Это действительно волновало её сильнее всего прочего. — Зачем вам это? Разве вам не дорога та, другая Гермиона?

Люциус хмыкнул. От его пристального взгляда и негромкого голоса по спине пробежали мурашки.

— Я ещё тогда ночью понял, что ты — не она. Она терпеть не могла, когда я касался её груди, хоть и врала, что любит. А тебе это нравилось, я видел. И чувствовал.

Гермиона не знала, куда деть глаза. Она сглотнула, ощутив, как жарко стало вдруг в гостиной.

«Да что же такое-то?! Я так и буду возбуждаться от каждого его слова?»

— К тому же, — медленно добавил Люциус, — новая твоя вариация нравится мне куда больше. Она не пресмыкается передо мной, как домовый эльф, и не просит наказать её. Отстегать плёткой как следует. Подвесить на ремнях на ночь. Выпороть…

— Боже!.. Прекратите!

Гермиона прижала ладони к горящим щекам. От одной мысли, что он всё это проделывал с её отражением, становилось не по себе. А Малфой говорил об этом так спокойно, будто рассуждал о прогнозе погоды на завтра.

Гермиона с трудом вернулась к остальным мучающим вопросам.

— Если мы теперь всё выяснили, кто есть кто, расскажите мне, как так вышло, что я… то есть, она замужем за Драко, а… устраивала такое перед вами. Ну вы понимаете, о чём я?

Люциус усмехнулся. В его глазах засверкало опасное пламя — льдистое и холодное.

— Ты соблазнила меня. Сама. И созналась в этом. Ты вышла замуж за Драко, ради того, чтобы подобраться ко мне. И забраться ко мне в постель.

— Быть этого не может! — вскричала Гермиона. Она даже не стала поправлять его в том, что это не её рук дело. — Это уже ни в какие ворота!

— Смотри сама. Хэнк!

Домовик шустро семеня, появился в гостиной.

— Принеси-ка нам думосброс из моего кабинета.

Хэнк исполнил поручение и на столе, уже чистом от посуды, появилась каменная чаша. Люциус прикоснулся к виску палочкой, вытащил серебристое облако и, опустив его на дно, пригласил:

— Полюбопытствуй!

Гермиона окунула лицо в плавно закручивающийся омут и на какое-то время оказалась дезориентирована в полупрозрачном потоке. А затем она очутилась в какой-то комнате. Судя по всему, это была спальня Люциуса: его тёмный пиджак, небрежно брошенный на спинку кресла, на столе трубка и нераспечатанная пачка табака. Сам он в длинном белом халате, стоит у высокого платяного шкафа с приоткрытой дверцей и меряет неприязненным взглядом… её. Гермиона обошла сзади своё отражение и застыла. Это была она и не она. Такой себя ведьма ещё не видела: в полупрозрачном зелёном пеньюаре, с распущенными по спине волосами, алой помадой на губах, изогнутых в усмешке. Но больше другого поразили глаза: наглые, желтоватые, даже какие-то звериные.

— Что тебе понадобилось в моей спальне, дрянная ты девчонка? Да ещё в такой час?

— По-моему, всё очевидно… Люциус…

Отражение кокетливо сбросило пеньюар, оставшись только в чёрном корсете и чулках на тонком поясе. Оно подошло к несколько удивлённому Малфою и дёрнуло за широкий пояс. Халат распахнулся, открывая обнажённое мужское тело.

Люциус небрежно оттолкнул от себя невестку, и она упала, распластавшись на ковре.

— Я знал, что ты мерзкая и развратная, но чтобы настолько… Драко, должно быть, даже ещё не спит. Пошла вон, дрянь!

Но отражение только рассмеялось — низко, упиваясь своей уверенностью. Кого-то этот смех напомнил Гермионе, но, увлечённая зрелищем, она не могла вспомнить, кого именно.

— Люциус… Твой сынок проспит до утра. У нас будет время, поверь.

Отражение раздвинуло ноги и облизнулось.

— Драко — всего лишь пешка. Он нужен был, чтобы я могла беспрепятственно проникать сюда.

Оно встало на колени и, оттопырив голую задницу, поползло к Малфою. Зрелище было то ещё, и Гермиона фактически заставляла себя смотреть на себя со стороны. Она только теперь заметила, что взгляд Люциуса немного расфокусирован. Это означало одно — он пьян. И, вероятно поэтому, его невестке удалось подобраться к нему так близко.

— Ты… развратная тварь…

— Да, мой господин… да… я — твоя тварь…

Гермиона заворожённо смотрела, как её (или всё-таки не её?) пальцы скользят по телу Малфоя, оглаживают и ласкают. Сжимают его затвердевшую плоть и ягодицы под халатом. А розовый язык уже жадно вылизывает его поднявшийся член, пачкая помадой. Отражение смачно посасывает головку, а потом спускается к яичкам, обхватывая их губами. Оно постанывает от удовольствия, возвращается к члену и старается заглотить побольше. И Люциус тяжело дышит, сжимая в кулаке каштановые волосы отражения на затылке. По морщинке, что залегла между бровей, видно, что его раздирают противоречия, но он просто закрыл глаза, подаваясь вперёд.

Гермиона не могла оторвать от них глаз. Ритмичные движения отражения. Мужские пальцы в её волосах. Капля слюны у неё на подбородке. Язык ведёт по внутренней стороне бедра Люциуса. Его запрокинутая голова…

«О боже!»

Чмокающие звуки и сдавленные стоны проникали под кожу. И Гермиона будто бы сама включилась в эту порочную игру, занимаясь любовью вместе с ними — третьей лишней. Она смутно осознавала, что её дыхание участилось и с шумом вырывается сквозь полуоткрытый рот, что одна рука уже коснулась соска, а другая поглаживает живот, опускаясь ниже и задирая подол. Ещё ниже. Вот так…

И в этот момент отражение на мгновение обернулось, будто откуда-то зная, что за ними подсматривают. Гермиона встретилась с самой собой взглядом и чуть не умерла от стыда: одна рука под платьем, пальцы другой сжимают сосок. Отражение развратно улыбнулось и отвернулось к любовнику.

Не выдержав, Гермиона, красная, как рак, рванулась назад. Последним, что она увидела, были пальцы отражения, которые оно запустило себе в лоно, успевая ласкать себя.

Пулей выскочив из думосброса, она села мимо стула прямо на ковёр, сжимая пальцами виски и пытаясь прийти в себя. В голове шумело, дыхание сбивалось. В ушах всё ещё звенели стоны и хлюпающие звуки. Поэтому она не сразу услышала Люциуса. Только почувствовала, как он трясёт её за плечо.

— Надеюсь, теперь тебе многое понятно. Я хотел бы увидеть твои воспоминания. Как подтверждение того, что ты не моя невестка.

— А, да. Хорошо. Отлично.

Но выудить воспоминание никак не удавалось: слишком дрожали руки. И только когда Люциус налил ей бокал вина, удалось немного расслабиться и опустить в чашу серебристую дымку.

Малфой окунулся в думосброс, и Гермиона залпом допила вино. Вопреки логике и здравому смыслу она, не отрываясь, смотрела на задницу Люциуса, обтянутую тесными брюками. В голову лезли какие-то странные мысли о том, какая же она крепкая, так и хочется сжать её или…

«Твою-то мать! Это значит и я выглядела так же, когда смотрела его воспоминания?!»

И тут она вспомнила, что сейчас без трусиков, а короткое платье, чёрт бы его подрал, могло и задраться. И Малфой мог смотреть… касаться…

Гермиона нервно схватила бутылку и наполнила бокал ещё раз.

Когда Люциус просмотрел её воспоминания, и «вынырнул» из думосброса, она тихо спросила:

— Так, значит, Драко — дипломат? Я правильно понимаю? Поэтому его постоянно нет дома?

— Верно, — Люциус одёрнул задравшуюся рубашку. — Он всегда хотел посмотреть мир. А ты… она воспользовалась этим.

— И у меня… у неё с ним ничего нет?

— Если верить твоему… отражению — ничего. Ты… она говорила, что Драко в курсе твоего… увлечения мной.

— Но как он может быть так спокоен? — она взмахнула рукой, и вино из бокала пролилось. — Ему что, всё равно?

Малфой пожал плечами.

— Брак по расчёту. Как мне объяснила ты… она, вы договорились обо всём ещё задолго до свадьбы. Он ездит по миру и трахает кого хочет, а у тебя… проклятье! У неё — доступ ко мне.

Гермиона с некоторым облегчением выдохнула: ну хоть с Драко отражение связано только формально.

— Но я бы не стал доверять той девице ни на йоту, — прибавил Люциус. — Судя по одной её ядовитой интонации, в её роду затесались мантикоры и акромантулы.

— Но ведь вы её… что-то испытываете к ней?

Люциус холодно бросил:

— Моё отношение к вам обеим полностью раскрывает легенда «Герр Маннелиг». Надеюсь, ты читала её.

И вышел, оставив захмелевшую Гермиону недоумевать.

Глава 4. День тролля

Гермиона была ведьмой начитанной, она очень уважала знания и презирала невежество. Но как она не напрягала память, не могла вспомнить легенду «Герр Маннелиг». Возможно, за чтением научной литературы мимо прошло много художественной, но это мало волновало её тогда. Но не сейчас. Люциус ушёл, оставив неразгаданный ребус, загадку, к которой не терпелось отыскать отгадку. Хотя бы затем, чтобы понять: как он относится к ней и к отражению. С одной стороны этот интерес смущал, но в то же время нельзя было не признать, что Малфой сильно её заинтриговал.

Его поведение просто обескураживало. Гермиона вспомнила, как Люциус ласкал её на скачках — это было настолько смело, откровенно и дразняще, что она не знала, что и думать. Она никогда не испытывала ничего подобного раньше, но поняла, что не прочь ощутить на своём теле руки Малфоя ещё раз. Нельзя не признать, что это было пикантно, возбуждающе и даже… нежно. Гермиона знала Люциуса, как хитрого и беспринципного расиста, который не счёл зазорным напасть на них в Министерстве, но в этом Люциусе вдруг увидела весьма привлекательного мужчину, который ко всему прочему занял место в эротических фантазиях. Вспомнив о непристойном воспоминании с минетом, она тихо выругалась: похоже, эта картина ещё долго будет стоять перед глазами. Хорошо ещё, Драко не вернулся. Показался в обществе с женой — и дело в шляпе. Видимо, у него есть занятия поинтереснее: встречи, саммиты, брифинг для прессы. Хотя только Драко здесь и не хватало для полного счастья.

Пока она кормила совёнка, вспомнился Рон. И Косолапсус. Гермиона вздохнула, надеясь, что полуниззл сумел выбраться через окно и поохотиться. А Рон… Что будет, когда она вернётся обратно? Разве можно теперь выносить, когда Рон делает губы «уточкой», не говоря уж об остальном? Целоваться без языка? Заниматься сексом в темноте под одеялом? Дышать кислым запахом его пота?

И чем больше таких мыслей накатывало, тем громче шептал внутренний голос: Рон в её глазах никогда не станет и вполовину таким же, каким стал Малфой — влекущим, интересным. К тому же, он ведь так и не вернулся из Норы под утро. И ведь вполне мог сказать Молли, что возвращается к ней, а сам заночевал где-нибудь.

В библиотеке мэнора Гермиона уже и сама неплохо ориентировалась. С помощью каталога она нашла тяжеленный том «Старинных преданий» и по оглавлению раскрыла толстую книгу на нужной странице.

Вдруг книга громко чихнула. Гермиона вздрогнула.

— Ну-с, ну-с, кто у нас здесь? Молодая миссис Малфой? Что за легенду вы хотели бы послушать?

— Эм, — смутившись, сказала Гермиона. — Герр Маннелиг. А вы что, будете её рассказывать?

— Петь! — сердито ответила книга. — Конечно же, петь!

--------------

«Герр Маннелиг» (швед. Herr Mannelig) — средневековая скандинавская народная баллада, является одним из самых известных произведений средневековой народной музыки. Баллада рассказывает о женщине-тролле, которая была влюблена в рыцаря Маннелига и желала стать человеком. По распространённой в Скандинавии легенде, тролль мог стать человеком, если другой человек полюбит его. Однако, несмотря на все обещанные троллихой волшебные дары, герр Маннелиг отверг её любовь, особенно подчёркивая, что троллиха не является христианкой.

Эту легенду поёт очень много коллективов, но лично мне нравится только этот вариант:

Его можно прослушать затем, чтобы представить, как пела книга.

------------------

Книга деловито откашлялась и затянула хорошо поставленным оперным голосом:

— Однажды ранним утром в предрассветный час,

Когда гомон птичий не слышен,

Раздался девы-тролля тихий нежный глас,

Сладко рыцарю так говоривший:

«Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим,

Одарю тебя всем, что желаешь!

Что только сердцу любо, получишь в сей же миг,

Лишь ответь мне — да иль нет?»

«Дарую тебе дюжину прекрасных кобылиц,

Что пасутся средь рощи тенистой.

Они седла не знали, не ведали узды,

Горячи и как ветер быстры».

«Твоими станут мельницы от Тилло до Терно,

Жернова их из меди червленой,

Колеса их — не сыщешь чище серебро,

Только сжалься над девой влюбленной!»

«Прими мой дар чудесный — сей острый светлый меч,

Он пятнадцать колец злата стоит.

Дарует он победу в любой из ярых сеч,

Им стяжаешь ты славу героя!»

«Я дам тебе рубаху, коей краше нет,

Что не сшита из ниток иглою.

Не видан тут доселе столь чистый белый цвет

— Шелк тот вязан умелой рукою».

Но рыцарь рек надменно: «Ступай с дарами прочь

— Ты не носишь святое распятье!

Тебе не искусить меня, дьяволова дочь,

Мой ответ тебе — божье проклятье!»

И горько зарыдала дева-горный тролль,

Прочь ушла, безутешно стеная:

«Зачем ты гордый рыцарь, отверг мою любовь?

Почему ты так жесток?»

Книга умолкла и спросила, явно напрашиваясь на комплимент:

— Ну как, понравилось? Я, правда, могу и повыше октаву брать, просто меня давно никто не откры…

Гермиона захлопнула её. Она почувствовала, как адская злость скрутила горло. Так её ещё никогда не бесил, даже Рон. Она готова была убить Малфоя.

«Троллиха? Отверг мою любовь, да?! Дьяволова дочь?!»

— Да как он мог… Мерзавец!

Обида захлестнула с головой.

«Так значит, он брезгует мной? Троллиха означает грязнокровку! А я, значит — не более чем жалкая марионетка, которой можно вертеть, как хочешь?!»

Поскольку хмель ещё не выветрился из головы, решение созрело мгновенно. Ведьма ураганом пронеслась по вечернему мэнору и фурией ворвалась в кабинет «свёкра». Как и ожидалось, Люциус невозмутимо дымил трубкой, изучая какие-то бумаги, а Прытко-Пишущее Перо за его спиной что-то торопливо писало на длинном пергаменте.

— Как вы посмели? — бросила она. — Как смели вы… меня — с троллихой сравнить?!

Малфой выпустил колечко дыма и оторвался от мундштука.

— А что тебя так удивило? По-моему, весьма удачная аллегория.

— Я никогда, слышите, никогда вам не навязывалась! И о любви не пела! Если вы вдруг ослепли, я — красивая девушка, а не какая-нибудь там троллиха!

— Моё чувство прекрасного с тобой совершенно не согласно.

Гермиону затрясло от обиды и ярости.

— Знаете, кто вы?! — бросила она Люциусу. — Вы — тролль!

— Ты забыла добавить «сэр», — флегматично заметил Люциус, переворачивая лист.

— Я этого просто так не оставлю! Вы за это заплатите!

Дверь кабинета бахнула с такой силой, что с потолка пылью посыпалась побелка. Люциус чихнул, и бумаги со стола разлетелись в разные стороны.

— Вот ведь какая невоспитанная особа!

* * *

Утро Люциуса началось прекрасно. Контрастный душ, бритьё, свежая рубашка и горячий кофе с беконом и тостами. Гермиона была вчера доведена до бешенства и временно выведена из строя, так что его светлость отомщена и довольна. Он, наконец, поставил её на место, чтобы она вернулась с небес на землю и не мечтала, что их связывает хоть что-то, кроме постели. Пусть нянчится со своим «Ронни» и вздыхает себе по Уизли.

В глубине души Малфой всё же сознавал, что причиной всему то, что его банально злило поведение новой Гермионы. Та, здешняя, была привычной в своей стервозности и вполне предсказуемой, но эта же…

Одно только воспоминание, которое он видел в думосбросе, озадачило его. Гермиона рассыпала по комнате солнечных зайчиков, и это было неожиданно красиво. И сама она сияла, купаясь в этих огоньках, как настоящее чудо.

Но из себя выводило другое. Мало того, что Гермиона имела наглость прервать его прикосновения вчера на скачках, так ещё и не скрывала, что его персона ей до известного места. А Люциус не любил, когда ему отказывали, да ещё и так бесцеремонно.

Он попросил у Хэнка хрустящий номер «Ежедневного Пророка» и удобно расположился в любимом кресле, намереваясь продегустировать свежие новости перед началом рабочего дня.

И не сразу заметил, что Жюстина Малфой в старомодном чепце с портрета напевала что-то так, что у неё тряслись дряблые щёки. Люциус прислушался.

— Жил да был под мостом

Старый-старый тролль!

Бил облезлым хвостом

В белой шерсти моль!

Пил просроченный эль

И пых-пыхтел трубкой,

И глядел снизу вверх

Дамочкам под юбки!

— Что это за гадость? — брезгливо удивился Люциус. — Где вы услышали этот пасквиль?

Жюстина обиделась и поджала губы. Но тут же чуть дальше по галерее чей-то портрет продолжил песенку. Люциус подошёл и увидел, как почтенный Арманд Малфой в чёрном шапероне, откашлявшись, хрипло продолжает дело родственницы.

— Старый тролль,

Лысый тролль

Пьёт дешёвый эль!

Старый тролль,

Лысый тролль

Это Вам не эльф!

Как-то раз по весне

Мирно тролль дремал.

И с моста на него

Кто-то вдруг упал.

«Ох, ты ёж… это что ж…

Там же высота!

Кто же ночью на лёд

Прыгает с моста?»

Старый тролль,

Лысый тролль

Любит полных дам.

Старый тролль

Лысый тролль:

«Здравствуйте, мадам!»

— Какого лысого гоблина происходит? — возмутился Люциус. — Что это за дрянь вы распеваете? Замолчите немедленно!

— Мне и при жизни никто не указ был, а по смерти и подавно! — огрызнулся Арманд и с ехидной улыбкой продолжил:

— Дама плачет навзрыд:

«Муж ушёл к другой.

Ты, толстуха, кричит,

Ухожу к худой!».

Тролль платочек ей дал

И горячий эль.

Мощной лапой обнял,

Заходя на цель!

И тут к ужасу Люциуса вся галерея предков подхватила эту похабную песенку:

— Старый тролль,

Лысый тролль

Не упустит шанс.

Старый тролль,

Лысый тролль

Дважды даму спас!

— Ну… Гермиона! — выдавил Люциус, побелев от ярости. — Лысый, значит?! «Пыхтел трубкой»?!

Он бросился по галерее на второй этаж, провожаемый дружным напевом предков, которые рефреном повторяли особенно оскорбительные строчки про «дважды даму спас». На пути ему встретился призрак Нейтона Малфоя, который с благодушной улыбкой фальшиво выводил:

— И живёт под мостом

Старый-старый тролль!

Он с пушистыми хвостом

Ходит, как король!

Пьёт коньяк и вино,

Шерстка завита!

Дамы летом и весной

Падают с моста!

Люциус мстительно оглушил его Ступефаем, забыв даже о том, что на призрака заклинания не действуют, и ворвался в спальню Гермионы. Но её там, конечно, не было.

Малфой рявкнул:

— Хэнк!

— Да, хозяин, я здесь! — домовик появился перед ним, умильно сложив лапки, но Люциус по понятным причинам этого не оценил.

— Где миссис Малфой?

— В парке, сэр. Она с утра…

— Перенеси меня прямо к ней! Сейчас же!

Хэнк боязливо взял его за руку, и они очутились в парке, рядом с пышными кустами вишни, листья которых уже тронула желтизна. А чуть левее, на широкой скамейке с подлокотниками в виде змеек, устроилась Гермиона в сером платьице. Она сидела, беззаботно сложив ногу на ногу и покачивая наполовину спавшей туфлей. Ведьма взяла вишенку из горки рядом с собой, неторопливо прожевала, выплюнула косточку в кулак и весело запела.

— Пьёт коньяк и вино.

Шерстка завита,

Потому что дамы — «оу!» —

Падают с моста!

Пьёт коньяк и вино.

Шерстка завита,

Потому что дамы — бряк! —

Падают с моста!

— Приятного аппетита, миссис Малфой!

Гермиона икнула и закашлялась. Увидев разгневанного Люциуса, она замерла и проглотила последний куплет. Потом растянула губы в дружелюбной, как ей показалось, улыбке и выдавила:

— Доброе утро… сэр.

— Доброе? — опасно протянул Люциус, медленно подходя к ней и постукивая по ладони тростью.

Гермиона вскочила и попятилась.

— Я знала, что вы не останетесь равнодушным к моему творчеству… Но не принимайте всё так близко к сердцу! — она примирительно подняла руки, показывая, что безоружна.

Люциус шагнул ближе, и Гермиона рванула от него во все лопатки. Но мужской шаг оказался шире, да и адреналин, что подгонял Малфоя, оказался сильнее, чем страх ведьмы.

Она взвизгнула, когда он поставил ей подножку, и рухнула ничком в мокрую от росы траву. Люциус придавил коленом её бедро, чтобы не могла встать, но Гермионе удалось перевернуться на спину. Он наклонился и аккуратно убрал тёмную прядь с её раскрасневшегося лица.

— Старый, значит?

— Почти, как Дамблдор!

Люциус оседлал её и склонился так низко, что длинные волосы касались лица девушки.

— И лысый?

— Это седина! — нахально выпалила Гермиона. — И вообще, может, вы подкрашиваетесь!

— Выпорю! — прошипел он. — С особой жестокостью.

Люциус одним движением перевернул её на живот, прижав спину к траве и задрал подол. Он уже занёс трость, собираясь привести угрозу в исполнение, но взгляд упал на голую аппетитную задницу, которая крутилась и ёрзала вместе с возмущённой хозяйкой. И мысли совершенно далёкие от порки пронеслись в голове Малфоя. Он ущипнул её, и Гермиона взвизгнула.

— Я смотрю, ты нарочно ждала меня здесь… маленькая развратная дрянь!

— Ничего подобного! — пискнула Гермиона, извиваясь. — Я от вас пряталась! Вы мне противны!

Люциус отложил трость. Он склонился к уху девушки и одновременно провёл ладонью по её дрожащим ягодицам.

— Некоторые части твоего тела говорят, что ты врёшь.

— Это вы врёте! — выдохнула Гермиона, пытаясь вывернуться. — Герр Маннелиг не стал бы касаться мерзкой ему троллихи!

Люциус рассмеялся, не переставая поглаживать её попку. Его пальцы изредка соскальзывали в ложбинку между плотно сжатыми ногами, и тогда Гермиона дёргалась особенно яростно.

— Для начала перестань мне выкать, глупая!

— Почему это? Мы с вами незнакомые и далёкие друг от друга люди!

— Мне так не кажется, — Люциус усилил давление, и пальцы проникли между ног девушки, вырывая не то стон, не то протест, — особенно после той ночи. Это просто глупо.

Гермиона почувствовала, как кровь прилила к лицу. И не только к лицу. Она не могла дотянуться ни до его палочки, ни до его самого. Малфой сильно давил на спину, а попытка лягнуть его завершилась тем, что его пальцы ласкали теперь не только внутреннюю сторону бедра, но и складки у самого лона.

— Отпустите, чёрт бы вас побрал! — взмолилась Гермиона. Она была близка к тому, чтобы раздвинуть ноги и молить об обратном. — В ту ночь вы занимались сексом с ней, а не со мной!

— Отнюдь. И я уже говорил, что заметил разницу.

— Что же вы тогда… не остановились?! Вы знали и не остановились! Пустите же!

— Не захотел, — он вдруг действительно отпустил её и лёг рядом. — Ну и не мог. Это было пикантно.

Гермиона выдохнула, старательно пряча разочарование. Напряжение, скопившее там, где Малфой касался её, просто одурманивало, сводя от напряжения мышцы. Она уже хотела почувствовать Люциуса в себе и наплевать на всякую совесть, но теперь стало ещё хуже от одного осознания, какую власть он имеет над ней.

Гермиона поднялась, оправляя платье, и села на траву. Трость с палочкой, конечно, была вне пределов досягаемости. Люциус лениво потянулся и положил руки за голову.

— Как ты подбила портреты и призрак старика Нейтона на эту авантюру с памфлетом?

— Ха! Они были сердиты на вас за то, что вы спали с моим отражением. Она же ваша невестка! А я им, видимо, понравилась!

Люциус и бровью не повёл.

— И всё-таки мне было бы приятно, Гермиона, если бы тоже называла меня по имени. В конце концов, мы — одна семья.

— Фальшивая семья! — бросила она. — Да как вас только не тошнит от этой лжи?!

Малфой слегка пожал плечами и поднял взгляд к синему небу, разглядывая хаотично мятущихся ласточек.

— Я привык. И зови меня Люциус. Мне так приятнее.

— А я здесь не затем, чтобы делать вам приятно, мистер Малфой!

— А почему бы тебе не сделать мне приятно?

Гермиона растерянно смотрела на него, раскинувшегося на траве, расслабленного. Он будто приглашал её сделать то, чем занималось с ним её отражение в его воспоминании.

— Боже! Вы просто невыносимы!

Он в одно мгновение поднялся и, наклонившись к самому её лицу, негромко проговорил:

— Это ты невыносима, маленькая лживая ханжа! Я за двадцать ярдов чувствую, как меняется запах твоей кожи, стоит мне оказаться рядом! Как меняется твой голос и даже дыхание!

Гермиона вся сжалась: Малфой видел её насквозь. И эта истина в его устах прозвучала, как хлёсткая пощёчина.

«Неужели всё так очевидно?»

Она смотрела в его серые глаза, такие холодные и колючие, что сердце стыло. И понимала, что не остановись он сейчас, она потом бы жалела об этом. Ведь дело даже не в том, что Герр Маннелиг испытывал отвращение к троллихе, он её просто не любил. Вот в чём был смысл легенды.

В душе снова эхом отдалась пугающая пустота, бездонная, как чёрная дыра.

Гермиона опустила глаза и тихо сказала:

— Вам пора. Опоздаете на работу, сэр.

Люциус ещё мгновение пристально разглядывал её, а потом чуть усмехнулся и потрепал её по щеке:

— Без меня не начнут. Уж поверь.

Он рывком поднялся и развернулся, чтобы уйти.

Гермиона встала и окликнула его.

— Мне нужна моя палочка… сэр. Мне нужно в Гринготтс, в конце концов! А гоблины, как вам известно, не выдают галлеоны, не признав палочки волшебника!

— И что же миссис Малфой желает прикупить?

Тон, которым был задан вопрос, прозвучал настолько издевательски, что Гермиона решила сыграть по правилам Люциуса. Она подошла к нему, невинно глядя на серебряную пуговицу жилета, поднялась на цыпочках и медленно прошептала так, что от её лёгкого дыхания шевелились волосы в кончике его пряди:

— Нижнее бельё. Видите ли, сэр, то, что обнаружилось в моём шкафу, несколько износилось: сплошные дыры, протёртости. Всё просвечивает. Позор да и только.

Малфой с трудом сдержал усмешку.

— Думаю, смогу тебе в этом помочь. Но мы пойдём вместе.

— Куда? — удивилась она. — Выбирать бельё?

— Я плохого не посоветую. Заберу тебя сегодня ближе к четырём. Будь готова.

* * *

Гермиона поменяла Ронни повязку. Сонный совёнок всё ещё пищал и клевался, но вяло, ведь она его разбудила.

— Держись, малыш! Скоро пойдёшь на поправку!

Хэнк принёс на обед картофельный суп с хлопьями и уже хотел, как всегда сбежать, но Гермиона остановила его.

— Постой. Составь мне компанию, я тут совсем одна.

Домовик смущённо жался и отнекивался, но, в конце концов, когда она пригрозила, что не станет без него есть, сел на пол и погрыз печенье с молоком.

— Скажи-ка, Хэнк, часто ли я тебя наказываю? И за что?

Оказалось, что за любую провинность бедняге приходится калечить себя то раскалённой сковородой, то острыми ножницами. Но вот выяснить, что при этом говорило отражение, было намного сложнее. Гермиона сгребла Хэнка в охапку и повторяла, что сделает ему ничего дурного, если он скажет ей правду до тех пор, пока эльф не расплакался, закрыв мордочку лапками.

— Хэнк слышал однажды… хозяйка в сердцах сказала, что все эльфы — неблагодарные твари… и не… не заслуживают, чтобы за их права боролись…

— Это из-за Добби, да? — она осторожно погладила эльфа по голове. — Из-за того, что он переметнулся к Волдеморту?

Хэнк молча всхлипывал, утирая слёзы.

— Знаешь что? — Гермиона заглянула ему в глаза. — Прости меня за всё, Хэнк! Я была не права, когда наказывала тебя. Я очень глупо поступала. И некрасиво.

Домовик вытаращился и бросился целовать её туфли. С большим трудом удалось оторвать его от них и убедить никогда этого больше не делать.

До четырёх Гермиона просидела в библиотеке, изучая в «Деяниях Великих» всю возможную информацию об ожерелье. Оказалось, рубин, вправленный в него — не что иное, как сердце дракона, которого по легенде победил Мерлин, пытаясь спасти Нимуэ. Лицо Нимуэ сильно обгорело в этой битве, дракон погиб, а после Моргана вырезала его сердце. Под самый Белтайн она положила его в центр Стоунхенджа, намереваясь высушить и сделать зелье, которое погубило бы Мерлина. Но духи решили иначе. Они дали силу сердцу, обратив его в волшебный камень, и пропустили сквозь него солнечные лучи и магию, которые огранили его. А поскольку Стоунхендж на Белтайн приоткрывал лазейки в иные миры, рубин получил свои известные свойства. Моргана стала первой, кто испытал на себе законы перемещения в параллельные реальности и описал их.

Предвкушая, как сегодня палочка вернётся к ней, Гермиона вдруг вспомнила, что она всё-таки в другом мире. И тут совершенно дикая, невозможная надежда ослепила её. Ведьма улыбнулась, боясь даже спугнуть её, и спустилась в холл, ожидая Люциуса. Но его так долго не было, что Гермиона прогулялась по тропинке до кованых ворот.

Тисовая аллея в другой реальности, по которой её когда-то сюда тащили егеря, казалась мрачной и страшной; строго остриженные тёмно-зелёные деревья стояли вдоль дорожки, как часовые, строго охраняющие покой хозяев.

А эта аллея была совсем иной. Она негромко шептала о чём-то. Над головой кроны красиво переплетались между собой, будто обнимаясь, и роняли вниз пожелтевшие, отжившие своё, хвоинки. Ветви под лёгким ветром тёрлись друг о друга и поскрипывали. В просвете виднелось гнездо, свитое когда-то, но теперь пустое.

— Хорошо выглядишь.

Гермиона вздрогнула и обернулась. У самых ворот стоял Люциус, небрежно набросив пиджак на руку. Опустившееся к высоким зубцам ворот солнце золотило его гриву, а тени очерчивали прозрачно-серые глаза.

Она смутилась под его оценивающим взглядом, который пробежался по её палевому платью и подолу, щекочущему коленки.

— Вы тоже, сэр. Вы немного припоздали.

— Ничего, — улыбнулся Люциус. — Идём, наверстаем!

Глава 5. Ты — моё отражение

В Атриуме было шумно и многолюдно: волшебники спешили по домам и по очереди исчезали в зелёном пламени каминов. Квинси с важным видом кивал им, хотя его никто не замечал, и злорадно ухмыльнулся, увидев Гермиону. Она напряглась при виде аврора, который жестоко оглушил её, и инстинктивно дёрнулась к Люциусу. И Малфой это заметил.

— Мистер Квинси, — он подошёл ближе. — Говорят, вы своим рвением просто подвиги творите.

Квинси приосанился.

— Долг обязывает, сэр!

— В таком случае вам стоит подумать, на кого вы поднимаете палочку. В этом месяце вы лишены премии.

— Но, сэр…

А Малфой уже развернулся, ведя «невестку» под руку. Гермиона почувствовала, как стало удивительно приятно от того, что кто-то заступился за неё. Приятно чувствовать себя женщиной, и так спокойно, когда рядом твёрдое мужское плечо.

Гермиона пару раз была в аврорате с Роном. После войны Министерство выделило им просторный тренировочный зал и небольшую аудиторию для сдачи экзаменов и отчётов. А дальше по тёмному коридору за неоткрываемыми дверями скрывались склады с темномагическими реликвиями. Там, судя по слухам, хранились палочки Пожирателей Смерти, проклятые вещи и много чего из ассортимента «Горбина и Бэрка».

Вот туда-то они с Малфоем и направились. По пути Гермиона заметила, что в Министерстве Люциусу кланялись почти все, а в лифте какой-то волшебник с заискивающей улыбкой попытался сунуть какие-то документы на подпись.

— Нет, мистер Айронс! — с досадой отстранился Люциус. — Я вам уже объяснял, вам нужен спонсор! Вы не попадаете ни под одну социальную программу! Обратитесь к благотворительному фонду помощи Поттера!

Кабинет начальника аврората встретил их суровой аскетичностью: несколько чёрных папок на стеллаже, массивный дубовый стол и пара стульев для посетителей.

— Прошу прощения за столь долгую задержку вашейпалочки, миссис Малфой, — пожилой аврор с пышными чёрными усами даже не смотрел на неё, копаясь в верхнем ящике стола. — Мы изучили последние заклинания, которые были ей сделаны, и не нашли ничего… противозаконного.

Он выложил палочку, и Гермиона почти уже схватила её, как вдруг аврор отдёрнул руку.

— Что вы делали в Министерстве так поздно?

— Хотела повидать своего друга, Гарри Поттера, — уверенно солгала Гермиона.

Аврор скептически хмыкнул.

— Вы бы ещё Уизли приплели! Придумайте что-нибудь поправдоподобнее!

Гермиону неожиданно разобрала злость.

— По какому праву вы со мной так разговариваете? Я не нарушала закон, пришла за своей собственностью, а в ответ получаю оскорбления!

Аврор выложил палочку, и она схватила её, подавляя желание превратить его в жука-навозника. С этими усами — будет самое то!

— Верните мне медальон! — настойчиво сказала Гермиона. — Он тоже принадлежит мне!

Аврор сверлил её чёрными глазками, не двигаясь с места.

— Откуда у вас проклятая вещь, а, миссис Малфой?

«Жук-навозник, — подумала про себя Гермиона. Она всё больше начинала понимать своё отражение. — Он просто жук-навозник!»

— Будь вы чуть внимательнее, вы бы заметили, что медальон давным-давно расколдован, — с едва заметным ядом в голосе ответила она. — Это просто украшение, которое я получила в подарок. И если вы не знаете, какую причину изобрести, чтобы украсть его…

— Всему есть предел! — взвился аврор. — Вам ли обвинять меня в краже после того случая с портсигаром?!

— Мистер Трамп, — мягко вмешался Малфой, — мы спешим. Да и вас дома ждёт семья. Давайте покончим с этим и не будем опаздывать на файф-о-клок.

Аврор промычал что-то нечленораздельное, но возражать не посмел. Только пробормотал:

— Он на складе. Вторая дверь от кабинета. Надо будет расписаться в ордере.

Гермиона вышла. Она быстро нашла нужную дверь и постучала. Ей открыл хмурый седовласый волшебник.

— Добрый вечер. Я — миссис Малфой. Мне нужен мой медальон. Он с рубином…

— Знаю, знаю… обождите-ка, дамочка.

Кладовщик развернулся и, шаркая, ушёл вглубь. Было слышно, как он роется, передвигая деревянные ящики, и что-то напевает себе под нос.

Наконец он вынес бумажный свёрток и Гермиона, заполнив бланк ордера, получила медальон. В коридоре было темно, и она отошла к единственному источнику света — масляному фонарю под потолком. Едва она развернула плотную бумагу, чтобы оценить, сколько пылинок осталось на рубине, за спиной раздался знакомый голос.

— Всё никак не успокоишься, Гермиона?

Она обернулась.

— Привет, Гарри.

Он стоял у порога в изумрудной куртке из драконьей кожи, жилистый и подтянутый — настоящий аврор.

— Добрый вечер, миссис Малфой.

В зелёных глазах таилась какая-то неясная грусть, и Гермиона вдруг сообразила, что это жалость. И жалеет он её. Она подошла ближе и решила его спровоцировать.

— Ты ведь знаешь, в чём причина, верно? Знаешь, почему я себя так… странно веду?

Гарри молча смотрел на неё, и Гермиона едва заметно сжала кулаки: так они сами втроём когда-то смотрели на родителей Невилла в Мунго.

— Знаешь, — быстро шепнул он ей на ухо, — как бы там не искалечила тебя эта сука Лестрейндж, я всё равно всегда вижу мою подругу, храбрую и добрую.

Гермиона отшатнулась.

— Лестрейндж? Когда пытала Круциатусом?

Гарри тихо добавил:

— Ты, конечно, сильная. И никогда в это не верила. Но ты изменилась с того момента. А потом, когда твои родители скандалили из-за того, что ты стёрла им память… я ещё тогда понял, это была Авада для тебя, и прежняя Гермиона, похоже, умерла.

Гермиона закрыла глаза и потёрла виски.

«Беллатриса! Именно! Вот кого напомнил смех отражения!»

— Так вот оно в чём дело… Гарри, послушай!

— И знай, — быстро поговорил он, — я никогда не оправдывал Рона… Просто я люблю Джинни, понимаешь?

— Встретила старого друга? — Люциус подошёл неожиданно, и Гермиона вздрогнула. — Мистер Поттер.

— Всего доброго, Гермиона. Мистер Малфой.

Гарри уходил от них по коридору, унося вместе с собой ответы на новые вопросы, которые всё множились и множились.

Гермиона с трудом дождалась, когда они наконец покинули Министерство через камин и оказались на Косой Аллее.

Люциус протянул ей руку.

— Ну что, готова? Идём к Мадам Малкин.

Он ожидал всего, чего угодно, но только не того, что она вычудила. Гермиона сделала шутливый книксен и улыбнулась:

— Сердечно благодарю вас, мистер Малфой, за то, что помогли мне вернуть палочку!

И трансгрессировала неизвестно куда.

* * *

Люциус обнаружил её минут через десять на Кавинтон-роуд, на крыльце двухэтажного дома из красного кирпича, обсаженного клёнами. Гермиона колотила в дверь что было сил, и та дрожала и прогибалась под неистовым натиском.

— Мама! Папа! Мама! Маа-а-а-ама-а-а!

Вдруг дверь распахнулась. На пороге показался низкорослый мужчина в клетчатой рубашке и потёртых джинсах.

— Какого чёрта ты творишь?! Я сейчас вызову полицию!

Узнав её, он замер и нахмурился.

— Чего тебе?

— Папа, папа… — Гермиона никак не могла набрать воздуха в грудь, чтобы спросить главное.

Она помнила отца совсем другим, а в этом мире он похудел и осунулся, глаза прятались в паутинах морщин.

— Какой я тебе папа? — передразнил он. — Ты же ведьма? А я человек! Ты ушла, отказалась от нас, жалких магглов. Так?

— Я была не права! — закричала Гермиона, глотая слёзы. — Это была ошибка! Папа, скажи… скажи, пожалуйста… мама, где мама?

Отец замер, с недоверием и презрением глядя на неё.

— Её нет.

— Где она? В гости уехала, к бабушке? Куда? В Колвер?

Он смерил её холодным взглядом и бросил:

— Загляни-ка на Хайгейт, дочка, — голос его дрогнул. — Умерла она! Не вынесла твоего предательства!

И с треском захлопнул дверь.

Гермиона растерянно протянула руки к дому, не то желая обнять, не то, вопрошая: что же это, за что же это? Но дверь оставалось закрытой. Глухой. И немой. Хайгейт — это ведь… Это Лондонское кладбище.

Она прислонилась спиной к косяку и бессильно съехала на вытертый коврик у крыльца. А потом бросила под ноги палочку — зачем она, если не может вернуть маму? И, сжав в кулаках длинные пряди, зарыдала от боли.

Гермиона ревела некрасиво, размазывая солёные слёзы по щекам, и не сразу заметила, как рядом опустился Люциус. Он просто сидел и молчал, покручивая в руках её палочку.

В доме наверняка слышны были эти звуки, но никто не вышел. Только жёлтые листья с клёнов падали на крыльцо и шуршали, подгоняемые тёплым лондонским ветром. У соседей кто-то равнодушно включил музыку. Где-то за забором лаяла собака.

Люциус не делал ни единой попытки хоть как-то утешить её, а Гермионе именно в этот момент хотелось, чтобы её хоть кто-нибудь обнял, пусть даже Малфой. Хотелось хоть немного тепла.

— Я так надеялась… — прорыдала она, — что хотя бы здесь… она будет жить… а я её обниму… хотя бы ещё ра-а-а-аз!.. я будто второй раз её потеряла…

Вскоре Гермиона затихла. Она забрала у Люциуса палочку и обняла колени, пустыми глазами глядя на проезжую часть, по которой одна за другой проносились машины и жёлтые кэбы. На душе было пусто и холодно.

— Знаешь… — начал Люциус, — когда Нарцисса умерла, я долго не мог смириться. Долго спал в её комнате, перебирал её вещи. Они, знаешь, пахли ей. Так легче. А вот с её портретом долго говорить не мог…

— Отчего она умерла? — тихо спросила Гермиона.

— Волдеморт. Сразу, как только узнал, что она скрыла от него, что Поттер жив… Я иногда жалею, что этот ублюдок не может воскреснуть снова.

Гермиона испуганно подняла на него зарёванные глаза.

— Тогда бы я убил его. Сам, — пояснил Люциус. — Он ведь освободил меня из Азкабана в обмен на то, что его штаб-квартирой станет мой дом.

Он поднялся и протянул ей руку.

— Идём-ка.

— Куда?

— Туда, куда тебя послали. На Хайгет.

* * *

После посещения кладбища у Гермионы на душе осталась какая-то липкая тоска. Она, будто сажа, обволакивала и чернила настроение, даже несмотря на то, что они вместе с Люциусом наколдовали приличный венок белых лилий и положили его к каменному надгробью.

В мэноре ведьма стояла напротив зеркала и разглядывала своё отражение.

— Что тебе сделал Рон? Почему ты сдалась. Почему именно Люциус?

Но отражение, конечно, только молчало и хмурилось.

Люциус достал из бара два бокала и крепкое шерри.

— Пей. Тебе нужно.

Гермиона осушила бокал до дна и поморщилась от крепкого напитка, когда Малфой наполнил его во второй раз.

— До дна.

— А вы?

Он молча опустошил бокал и налил ещё.

— Не чокаясь.

Гермиона облизнула сладкие от вина губы. Нервы наконец распустило, туго натянутые, как струны, они теперь снова стали свободными, живыми.

— Никогда столько не пила на голодный желудок… — пробормотала, качнувшись, Гермиона. — Оу, Люциус, у вас есть приличный стейк и красное вино?

— Зачем тебе?

— Мы будем делать мясо по-французски!

— Мы? Есть же домовики.

— Всё волшебство мяса по-французски и есть в том, чтобы приготовить его своими руками!

Она укоризненно взглянула на него, и Люциус понял, что Гермиона опьянела. Спорить в ней в таком состоянии он не стал, и решил посмотреть, что из этого выйдет. Хотя бы из праздного любопытства, почему нет?

Пока он размышлял, Гермиона спустилась на кухню и уже вовсю суетилась у разделочного стола, что-то напевая себе под нос. Она заколдовала молоток, и пока он отбивал вымоченное мясо, смазала форму для запекания.

— Люциус, нарежь пока картошку, вот так, ломтиками!

Он покачал головой.

— Я никогда не резал картошку.

Гермиона рассмеялась.

— Ну ты даёшь! Иди сюда, сейчас мы исправим это упущение! Только ты так рубашку испачкаешь…

Глядя на то, как Люциус закатывает рукава, она вдруг поймала себя на странной мысли: что на этом широком запястье отлично смотрелись бы часы с большим чёрным циферблатом и посеребрённым браслетом. А ещё: как красиво контрастирует чуть загорелая кожа с белоснежной рубашкой. И только потом вдруг поняла, что говорит ему «ты». Это казалось таким естественным, как дышать или колдовать.

— Так, что дальше? — с деланной серьёзностью спросил Люциус.

— Галстук, — Гермиона удержала в себе желание подойти и развязать его самой. — Надо бы убрать галстук, иначе его запачкаешь.

И пока Люциус снимал его, обнажая шею, она поняла, что любуется тем, как раздевается этот странный мужчина.

«Скоро ты вернёшься домой, Гермиона. Скоро. И ты забудешь об этом. Навсегда».

Она вручила Малфою нож в правую руку и встала позади, но так было неудобно: из-за массивной мужской фигуры миниатюрная ведьма не доставала до стола. Тогда Гермиона недолго думая поднырнула под его левую руку и оказалась спиной к нему.

— Вот так, — она сжала его руку с ножом и направила на очищенную картофелину. — А если не придерживать, то соскользнёт!

— Думаю, с этим я справлюсь!

Люциус другой рукой придавил картофелину, и на доске появились тонкие ломтики. Гермиона быстро положила на доску следующую, чувствуя, как близко к ней он сейчас: пряжка ремня задевает поясницу, лёгкий запах сандала кружит голову. Она почти видела, как Люциус улыбается, чуть наклонившись и ероша её волосы на затылке. И заставляла себя подкладывать картошку, чтобы не думать о том, как непозволительно хорошо в его объятьях. Так хорошо, что она не прочь бы, чтобы это продолжалось подольше.

— Мне нравится готовить с тобой, — негромко сказал Люциус куда-то ей в волосы. — Это необычно. И увлекательно.

Гермиона с трудом подавила волну тепла, которая прошла по телу от этих слов, и сосредоточилась на тыльной стороне ладони Малфоя. Она слегка погладила её, коснувшись двух перстней с гладкой оправой.

— Мне тоже, — выдавила ведьма, краснея. — Знаешь, я немного напеваю, когда готовлю…

— Так что тебе сейчас мешает?

— Твоё чувство прекрасного!

— Да что ты! А я бы вот послушал…

Гермиона хихикнула и негромкого запела:

— Играет свет свечи в бокале,

А мы с тобою в зазеркалье,

Скажи, какое заклинанье

Тебя вернёт?

Сверкает лёд зеркал разбитых,

Но ничего не позабыто,

И в море слёз, тобой пролитых,

Корабль плывёт…

— Как-то печально, не находишь? — тихо спросил Люциус. — Впрочем, что там дальше?

— Ну… — смутилась ведьма. Она уже жалела, что невольно выбрала именно эту песню. — Там дальше…

Ты — моё отражение,

Ты — моё наваждение,

Ты — моё искушение.

Мой рай на земле…

— Уже лучше! — рассмеялся Люциус. — А есть у тебя в репертуаре что-нибудь весёлое?

— Оу, сейчас вспомню!

Подгорело жаркое,

Это что же такое…

Когда с нарезкой было покончено, Гермиона сунула в печь противень, сняла прихватки в виде лягушек.

— Ну, теперь осталось только ждать!

Они успели опрокинуть ещё пару бокалов и перекинуться байками о временах Хогвартса, как минуло полчаса и кухня наполнилась дивным ароматом.

— Как вкусно пахнет! — зажмурившись, потянул носом Люциус. — Сервируй скорее стол! Хочу попробовать, что у нас там получилось.

Они устроились прямо там, на кухне, за широким столом, наспех накрытым белоснежной скатертью. Вино играло в пузатых бокалах, а на тарелках дымилось сочное мясо с гарниром в румяной корочке.

— М-м-м! — Гермиона прикрыла глаза от удовольствия. — В первый раз получается так вкусно!

— Да, — согласился Люциус. — В тебе пропал отличный кулинар! Дашь Хэнку пару уроков?

Гермиона рассмеялась.

После позднего ужина он протянул ей руку.

— Пойдём. Покажу кое-что.

Они трансгрессировали куда-то, и в первые минуты Гермиона решила, что это чердак мэнора. Но это оказалась просторная мансарда. За стенами уже почти стемнело, и огромное окно в крыше заливали чернильные сумерки. Пахло воспоминаниями, забытыми мечтами и немного «Доксицидом».

Люциус наколдовал несколько светящихся огоньков. Они тропическими светлячками плыли, выхватывая из тьмы предметы вокруг: старые картины с пейзажами, сундуки, кованые железом, причудливые канделябры. Казалось, само время застыло здесь, накопившись в разных предметах и углах, затканных паутиной.

— Садись, — он отряхнул от пыли видавший виды диван с клетчатой обивкой и набросил на него толстый плед.

Пружины скрипнули под их весом. Гермиона сквозь опущенные ресницы смотрела, как Люциус закурил свой бриар и откинулся на спинку, выпуская сизый дым. По мансарде поплыл аромат яблочного табака.

Снаружи сердился ветер, негодуя, что его не впускали в тепло. Он выл в водосточных трубах, шумел кронами деревьев в парке, срывая листья, и скоро по стеклу закапали первые капли. Они стекали длинными дорожками, скапливаясь в углублениях деревянных рам, ложились прозрачными кляксами на невидимый пергамент окна, и всё строчили, строчили кому-то свои бесконечные послания. Всё громче и громче барабанил дождь, а потом перестук сменился монотонным гулом.

Гермиона с тихой улыбкой поджала под себя ноги и следила за огоньком, проплывающим над самым потолком.

— Я люблю дождь. Он тоже поёт свою песню. Поёт тебе одной… это замечательное место. Ты часто бываешь здесь?

Люциус помолчал, выбивая трубку и собираясь с мыслями. А потом подвинулся ближе к ней.

— Я любил играть здесь маленьким. Давным-давно. Когда у тебя нет палочки и есть воображение, любой чердак для тебя — волшебный замок. Можешь себе представить, сколько драконов и троллей я здесь сразил?

— Просто поразительно! Люциус Малфой тоже был маленьким! — рассмеялась Гермиона. — Может, ты ещё и чувствовать умеешь?

— Я ведь живой человек, а не статуя какая-нибудь.

И Гермиона поняла, что тогда, в первую ночь он говорил «Я живой человек». Она замерла, поймав его глубокий, проникающий в душу взгляд. Люциус наклонился и коснулся её губ своими, легко, словно бабочка задевает крыльями, пролетая мимо. Гермиона не шевелилась, боясь потревожить момент. Сердце колотилось, как бешеное. От Люциуса пахло сладковатым табаком и шерри. И ещё чарующе — сандалом.

А он касался ещё и ещё — нежно и невесомо, будто боясь спугнуть её. Гермиона потянулась к нему и поймала его губы своими. Она обвила шею Малфоя руками, и почувствовала, как его язык дразняще водит внутри. Выдохнув, Гермиона впустила его в рот и прикрыла глаза от удовольствия чувственной ласки.

Голова кружилась, и она не сразу поняла, что рука Люциуса мягко, но настойчиво сжала её бедро. А потом поднялась выше, поглаживая нежную кожу и сминая подол.

Гермиона зарылась руками в его мягкие волосы, позволяя сдвинуть ногу, чтобы его пальцы могли ласкать её суть. Она таяла под его поцелуями, а когда запрокинула голову, губы Люциуса чуть прихватили шею, спустились к ключицам, оголяя грудь. Гермиона охнула, почувствовав в себе его пальцы. Невыносимая, жестокая пытка…

Изнемогая от нетерпения, она хаотично дёргала пуговицы рубашки Малфоя, и наконец освободила его от неё. Гермиона провела по гладкой груди, которая вздымалась под её ладонями, там билось сердце, неровно и часто.

— Если ты умеешь любить, покажи мне, как сильно! — попросила она.

Гермиона встретилась глазами с Люциусом, и её обжёг его голодный взгляд. Руки её скользнули ниже, по гладким тёплым бокам, потом остановились на холодной пряжке. С ней Гермиона расправилась быстрее. Брюки вместе с ремнём упали на пол, звякнув застёжкой.

— Люциус…

Его не нужно было просить дважды. Он усадил Гермиону на себя и, обхватив за бёдра, вошёл. Она вскрикнула и обхватила его плечи.

Люциус крепче прижал её к себе.

— Больно?

— Тебя всегда так много…

Он взял в ладони её лицо и завладел губами, жадно и властно. А потом, уже не выдерживая, принялся двигаться, покачивая её на себе.

Гермиона застонала от невероятных ощущений. Она не замечала, как стиснула ногтями плечи Люциуса, как шире раздвинула ноги, подстраиваясь под его темп.

Это было что-то неповторимо прекрасное, восхитительное. Они словно были созданы друг для друга. Гермиона прижималась к Люциусу сильнее, чтобы ощутить себя с ним единым целым, насадиться на него плотнее, глубже.

— Возьми меня, возьми… Ещё…

Она чувствовала его руки, до боли сминающие её ягодицы, губы, сомкнувшиеся на соске. И его самого внутри — горячего, обжигающего удовольствием каждого толчка. Вцепившись в спинку дивана и захватив прядь белых волос, Гермиона принялась скользить вниз-вверх, подаваясь чуть назад.

— Что ты… что ты со мной делаешь… — хрипло простонал Люциус.

Он сжал её бёдра и с рычанием ускорился так, что довёл её до пика. Гермиона ещё кричала, когда он уложил её на спину и подхватил под коленки. Несколько сильных движений — и Люциус со стоном упал на неё.

— Люциус… — она хотела сказать что-то важное, но никак не могла вынырнуть из неги, в которой плавало сознание.

— Тш-ш, помолчи.

Люциус обнял её и набросил сверху тёплый плед. Гермиона прижалась к нему на тесном диване и сама не заметила, как заснула на его груди.

А дождь за окном всё играл и играл свою ночную симфонию.

Глава 6. Я — Гермиона Грейнджер!

Люциус проснулся с неохотой. После смерти Нарциссы в груди столько лет давило что-то неприятное, но этим утром прошло. Дышать стало легче. А тело окутала такая приятная истома, что не хотелось шевелиться и открывать глаза.

Когда же он всё-таки позволил себе сделать это, то обнаружил себя не на кровати в привычной спальне, а на старом диване в мансарде, а рядом, собственнически забросив на него ногу, тесно прижималась Гермиона и тихо сопела в плечо, чуть выше подмышки. Люциус бросил взгляд наверх. Там, в первых лучах, на стекле прыгали какие-то птицы, ветер шевелил опавшие за ночь мокрые листья. Мансарду заливал радостный свет, и Люциус почти слышал весёлое щебетание птах.

Он поймал себя на том, что улыбается. Впервые за все эти годы проснулся с улыбкой. А причиной всему: маленькая растрёпанная ведьма под боком, чьё сердце сейчас так близко, что нельзя не почувствовать, как оно бьётся. Ещё никто так не выводил его из себя и не умиротворял, как она.

Люциус осторожно высвободился и прикрыл Гермиону пледом. До начала рабочего дня был ещё целый час, и многое можно успеть.

Вернувшись из душа в халате, он захватил с собой с кухни кофейник, чашки и тарелку с булочками. Но увидев спящую Гермиону на диване, замер и поставил поднос на пол. Она подгребла под себя плед, обнимая его вместо ушедшего Люциуса, и сама осталась обнажённой. Солнечные блики играли на круглых ягодицах, а тени красиво оттеняли терракотовым узкую талию.

Он стоял и смотрел на неё, вспоминая, как разительно отличается эта Гермиона от своей копии: у неё хватало смелости исправлять ошибки своего отражения, а неподдельной искренностью она так вчера покорила, что он захотел принести ей завтрак в постель. Сам.

Люциус склонился и задумчиво провёл по её спине, вспоминая скачки: кажется, эта часть оказалась особенно чувствительной. Гермиона вздохнула. Он отодвинул с её лица спутанные волосы и погладил по щеке.

Потом опёрся на край дивана и кончиком языка провёл по ложбинке на спине — от лопаток до поясницы. Кожа была вкусной, чуть сладковатой с привкусом вчерашнего шерри.

Гермиона мурлыкнула от удовольствия и открыла глаза. Найдя его взглядом, она смущённо улыбнулась.

— Привет… — голос был ещё хриплым со сна. — Что хочешь на завтрак? Я такая голодная, что съела бы свежую пасту с соусом…

— Звучит заманчиво. Но сначала — тебя.

Он вернулся к спине и повторил свои ласки, с удовольствием отмечая, как выгибается от каждого касания Гермиона. Она вздыхала, пытаясь развернуться и обнять его, но Люциус приказал:

— Нет, лежи и не двигайся!

Гермиону охватила дрожь. Он сел на пол рядом и, раздвинув её ноги и придерживая одну на весу, целовал внутреннюю сторону лодыжек, потом принимался за икры, неторопливо поднимаясь к бёдрам.

Гермиона тихо постанывала. От волнующих касаний словно электрические разряды пронизывали напряжённые мышцы. Люциус был так ласков, внимателен, что она таяла от каждого поцелуя. И пробудившееся было поутру чувство вины из-за измены Рону угасло, как затушенная свечка.

— У тебя здесь родинка, — его губы коснулись местечка совсем рядом с лоном. — Как мило…

Тёплое дыхание там, совсем рядом, взвинчивало до предела. Гермиона вся напряглась, будто сжатая пружина, со стыдом чувствуя, как на половых губах выступила влага.

— Люциус… Не мучай меня… пожалуйста! Пожалуйста…

Он сжал её бёдра и резко приподнял, ставя на колени. Но и тогда не спешил исполнить её просьбу. Водил влажной от смазки головкой члена по самому краю лона. Смаковал.

— Хочу, чтобы ты запомнила меня. Меня и ощущение, когда я в тебе.

— Что… — начала Гермиона, и в этот момент он вошёл в неё, разбивая вдребезги зародившееся сомнение.

Она забыла, как дышать, чувствуя внутри обжигающе горячую плоть, а на спине — его руку, которая ласково оглаживала. Из груди вырвался жалобный стон, и Люциус отозвался на этот призыв новым толчком.

Гермиона терялась от нахлынувшего удовольствия. Она бесстыдно подставлялась ему, нанизываясь, упираясь руками в клетчатую обивку на подлокотнике. Люциус обхватил её тонкую талию, любуясь возбуждающим видом круглой оттопыренной попки. Он изнывал от жара Гермионы. И каждое погружение в тесную плоть, сжимающую со всех сторон, плавило в огне блаженства.

— Ох, Люциус… Люциус!

Люциус уловил знакомые молящие нотки в голосе и отыскал пальцем клитор, потирая его.

Гермиона забилась, тяжело дыша, и он ускорился, чувствуя, как она исступлённо сдавливает его изнутри.

— Моя хорошая… моя девочка… ох… Да-а!

Потом она легла на спину, обняла его за шею и опрокинула на себя. Люциус не помнил, когда его целовали так нежно и благодарно. Искренне. Он лёг рядом и, опершись на руку, согнутую в локте, любовался девушкой: глаза томно прикрыты, длинные ресницы роняют тени, восхитительная грудь вздымается, мечтательная улыбка на распухших губах.

Люциус прошептал:

— Доброе утро, миссис Малфой!

Улыбка Гермионы разом отцвела. Ведьма поднялась, с недоумением глядя на него. Она медленно провела по лицу, с которого сошла вся краска, и хрипло ответила:

— Я не изменилась за ночь, Люциус. Я всё ещё мисс Грейнджер… Ты меня с ней путаешь, да? С моим… отражением?

Он молча смотрел на неё, и Гермиона сочла это за знак согласия. Она судорожно натянула платье и трансгрессировала в ванную. И не слышала окрика вслед.

— Гермиона!

* * *

Гермиона стояла напротив зеркала и смотрела на своё отражение в банном халате. Тело горело от того, как его докрасна натерли щёткой в ванне десятью минутами ранее.

— Отомстила родителям, да? И себе заодно! Дура!

Она ударила кулаком по раме, и та низко зазвенела.

Гермиона всхлипнула. Злость мешались с сочувствием. Но последнее перекрывалось обидой от последней фразы Люциуса. Ощущение было такое, будто съела гнилое яблоко. Или того хуже — червивое. Да что там — отравленное!

Ладно ещё жалеть отражение за лишнюю долю Круциатуса и безумие, но ревновать к ней? И кого? Его, Малфоя?!

Гермиона оделась и уложила волосы в косу. Нужно было всё-таки заглянуть к Мадам Малкин за бельём, вчера было до него. Да и находиться в мэноре невыносимо.

Чужая здесь. Это не её дом. Не её муж. И даже любовник — и тот чужой!

Завтрак она попросила Хэнка принести в свою комнату: видеть Люциуса просто не могла. А когда домовик уносил тарелки и спросил, чего бы миссис Малфой хотела на обед, Гермиона едва не расплакалась. Воспоминание о том, как они с Люциусом вчера готовили вместе, неожиданно обожгло болью.

— Какая теперь разница, Хэнк? Ну вот какая?!

Она так расстроилась, что чуть не забыла покормить Ронни и налить свежей воды в поилку.

* * *

Люциус хмуро шёл по коридору. Он провёл по подбородку, думая о том, успеет ли побриться.

«А как хорошо начиналось утро! И дёрнул же гриндилоу назвать её именно так, а не иначе!

Что поделать, слишком привык, что она Малфой, а не Грейнджер. Но она — Грейнджер. А может, здесь крылось что-то ещё? В желании звать её «миссис Малфой»… Будить по утрам вот так, приносить кофе и булочки.

Какая чушь! Скоро она исчезнет, и всё вернётся на круги своя».

Впрочем, не признать того, что хорошо было именно с ней, он не мог. Эта Гермиона затронула ту часть души, что долгое время таилась под толстым слоем пепла, когда сердце горевало по погибшей Нарциссе. И часть эта звенела, как задетая струна.

Быстро проходя мимо портретной галереи, Люциус вдруг остановился у изображения Арманда Малфоя. Тот как всегда дремал, сложив руки на животе, и тревожно всхрапывал.

— Арманд! — позвал Люциус. — Арманд, проснись!

Предок свистнул носом и открыл заспанные глаза.

— Что тебе вдруг понадобилось?

— Всего лишь вопрос, — Люциус с любопытством наклонил голову. — Что такого сделала моя нынешняя грязнокровная невестка, что вы все вдруг стали плясать под её дудку? И только не ври мне, что она вам просто понравилась в отличие от той, другой!

Арманд прищурился. Он неторопливо поправил нарисованный шаперон и задрал фамильный подбородок.

— Видишь ли, потомок, доброе слово и низзлу приятно. Мы висим здесь Мерлин знает сколько времени и от скуки уже все кости друг другу перемыли, особенно твоя тётка, Жюстина, чтоб ей…

— Я всё слышу! — сердито отозвалась Жюстина.

— Продолжай! — потребовал Люциус.

— Она нас слушала, — улыбнулся Арманд, и его лицо вдруг помолодело от этой тёплой улыбки. — Она слушала наши истории с искренним интересом и переживала за нас! Искренне смеялась и пугалась. Чистая душа. Такая добрая… Как такую не полюбить?

Люциус мгновение мерил его изучающим взглядом, а потом молча развернулся и отправился в спальню. Не хватало ещё опоздать на работу.

* * *

Гермиона торопливо шагала по Косой Аллее, придерживая сумочку. Здесь осень ощущалась острее, поскольку было намного прохладнее, чем в южном Уилтшире. Полы лёгкого плаща трепетали от резких порывов ветра, и ведьма ежилась: чулки не спасали от кусачего холода, а белья пока что так и не было.

Август шёл к середине, и Аллея гудела от школьников с родителями, которые закупали всё к новому учебному году. Дети хвастались друг перед другом мётлами, ящерицами и воронами, толстый черноволосый мальчишка запихивал зазевавшемуся брату за воротник садовых улиток, а девочка в синей шапке истерично орала так, что уши закладывало: «Нет, мама, я хочу ядовитую жабу! Сейчас!»

Гермиона стиснула зубы. Никогда ещё она не бывала здесь в таком раздражении. Бесило всё: капризные дети, злые взрослые, цветные постеры с новыми котлами, а особенно — навязчивая реклама новых учебников под редакцией какого-то Лоулоу (господи… Дал же бог фамилию!).

Она хотела пройтись по магазинам пораньше, но так засиделась в библиотеке, пытаясь прояснить сложившуюся ситуацию.

Что бы она ни делала, всё выходило не так. Она ошибалась шаг за шагом. Родители. Люциус. Всё не то и не так.

«Деяния Великих», в которые она заглянула после завтрака, сообщали: чем больше отклонений от твоего привычного поведения в этом мире, тем больше в родном. Потому что возникает резонанс, которым Вселенная уравновешивает колебания во всех реальностях.

Гермиона представила, как отражение очнулось в Малфой-мэноре, там, где и должно было, точно так же, как и она оказалась в Отделе Тайн, там, где и была. Оставалось только догадываться, как отреагировал тот, привычный Люциус, на её появление в своём доме. Повезло, если не огрел Ступефаем сразу. А может, его и вовсе удар хватил: грязнокровка в его доме! Смерти подобно! Тут Гермиона вообразила, какие любопытные подробности могло сообщить Малфою отражение, и скорчилась от смеха. Она вспомнила свою первую ночь в этом мире и поняла, что дома-то всё, скорее всего, случилось в обратном порядке: тому Люциусу, должно быть, пришлось отбиваться от её отражения. И даже не факт, что успешно, учитывая характер и темперамент этой сумасшедшей. Но потом Гермиона вспомнила, что ей придётся возвращаться и расхлебывать всё, что натворит отражение. Впрочем, им обеим придётся. Вот в чём проблема.

Утром она всё-таки набралась смелости и внимательно рассмотрела медальон. Пыли на рубине осталось немного. Три дня, не больше. Видимо, высыпалось всё, что было тогда в чашечке Петри. Ровно на неделю.

И это неприятно скребло где-то в сердце. Мучило чувство, что тебя обокрали. Ограбили, забрав самое ценное. Отняли…

Гермиона стиснула зубы и сунула медальон в сумочку.

«Давай, Гермиона! Соберись. Да что с тобой такое? Ты, в конце концов, ведущий научный сотрудник Отдела Тайн или безмозглая подопытная мышь, которой голову вскружить может одна только ночь?!»

У «Мадам Малкин» она проторчала полчаса, выбирая бельё. И очнулась, когда в упаковке обнаружила вместо удобного хлопка в простом дизайне какие-то кружева, звёздочки, паутинки. С досадой Гермиона хотела выложить это непотребство и начать выбирать сначала, но, посмотрев на время, поняла, что и без того сильно задержалась. Пришлось брать то, что было навеяно мыслями о Малфое, чёрт бы его побрал.

Она хотела зайти во «Флориш и Блоттс», но там была такая давка, что пришлось развернуться. По пути в лавку зелий Гермиона вдруг заметила Рона под руку с незнакомой девушкой. Они весело о чём-то говорили и смеялись. Увлечённая друг другом парочка совсем её не замечала, они зашли в магазин «Всё для квиддича», и колокольчик звякнул, заменуя приход нового покупателя.

Вдруг ей вспомнились слова Гарри в аврорате «Я не оправдываю Рона». Новая загадка, на которую не терпелось найти отгадку. В чём это он его не оправдывал?

Гермиона поспешила в магазин следом за ними.

Она обнаружила Рона у витрины с мётлами. Красивый и плечистый, он держал на весу новый «Вихрь» и оценивал балансировку.

— Привет, Рон. Отойдём?

Он бросил на неё хмурый недовольный взгляд: очевидно, увидеть здесь бывшую подругу ожидал меньше всего. Его девушка, пухленькая брюнетка, поморщилась:

— Чего тебе?

Но Гермиона даже не удостоила её взгляда. Рон всё же оценил обстановку и решил уступить.

— Идём. Только быстро. Нам ещё кольца выбирать.

Они отошли к окну, в дальний угол. Гермиона не удержалась от шпильки:

— Кольца, значит? Женишься?

Рон пожевал губами. Он смотрел на улицу, не желая встречаться взглядом с ней.

— Если ты пришла, чтоб опять выяснять отношения — уходи. Ничего нового я тебе не скажу.

— Как насчёт старого? Того, из-за чего мы поругались?

— А что изменилось-то? — со злостью бросил Рон. — Ты как была шлюхой, так и осталась!

Гермиона и сама сначала не поняла, как успела среагировать. Просто голова Рона дёрнулась, а ладонь жгло от хлёсткого удара.

— Не смей, — тяжело дыша сказала она, — не смей так меня называть!

Рон прижал пальцы к щеке, не веря, что она смогла сделать это.

— Другого ты не заслуживаешь. Мой дружок был слишком большим для тебя, а, Герм? У Малфоя поменьше? То-то ты к нему сбежала, как последняя…

Вне себя от холодной ярости Гермиона замахнулась, но её руку поймала спутница Рона.

— А ну не смей трогать моего жениха, дрянь!

Гермиона обернулась. Покупатели с интересом наблюдали за сценой, которую они устроили. Она молча выдернула руку и вышла.

На улице на неё напал ледяной ветер. Явно северный, он забирался под плащ и кусал, обжигая холодом. Казалось, он добирается до самого сердца, пытаясь заморозить его, чтобы уберечь от боли.

«Вот, значит как. «Дружок слишком большой».

Гермиона отрешённо смотрела, как от ветра раскачивается вывеска какого-то кафе «Минни» и думала о том, какой же была жизнь отражения с вот таким вот Роном. Что он делал с ней? Принуждал? Насиловал? С горечью она поняла, что даже подробностей знать не хочет. Иначе просто найдёт его и расправится. Жестоко расправится.

Она вдруг вспомнила поступки Рона со всей их неприглядностью: как он бросил Гарри во время Кубка Трёх Волшебников из-за глупой обиды, как бросил их обоих в лесу и сбежал…

«…в Нору, чтобы набить себе брюхо…» — газетный заголовок с интервью другой Гермионы всплыл в памяти. Отражение пыталось отомстить. Ей было больно, и она била в ответ по самым больным местам.

Гермиона почувствовала себя грязной, испачкавшейся в чём-то гадком, от чего уже не отмоешься. И на мгновение сердце зажгло от боли, будто бы всё это случилось с ней — пытки Лестрейндж, обида родителей, а ещё и это…

Понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Гермиона сдавила пальцами виски, вполголоса повторяя: «Я — Гермиона Грейнджер, я — Гермиона Грейнджер…»

Руки так и чесались пойти и вытряхнуть из Рона правду. Она уже повернулась к магазину «Всё для квиддича», но тут сверху к ней вдруг плавно спустилась сова. Гермиона отцепила письмо от лапки и развернула.

«Завтра у Кэйри Делирис конфетный бал. Будь готова. Зайду в восемь. Если ты забыла, это на Крауч-энд, в Уэссексе, дом четыре.

Драко».

Гермиона меланхолично смяла письмо и сунула в карман. Балы, приёмы, скачки… Какая бесполезная и скучная жизнь! Драко и Люциус налаживают связи, а за ними следует нарядная кукла без мозгов и собственного мнения…

Она бы не заметила другую сову, но та села ей на плечо. Второе письмо оказалось более интересным.

«Уважаемая миссис Малфой!

Напоминаем, что сегодня вы записаны на массаж и другие процедуры в центре красоты «Афродита» по адресу Косая Аллея, дом номер двадцать шесть, с синей крышей».

«Домой», в мэнор, не хотелось. Ведь там Люциус, который видит в ней вовсе не её. Другую.

«Он, кажется, получил своё целых три раза. Этого должно быть достаточно. По крайней мере, для меня», — сердито подумала Гермиона и зашагала к дому с синей крышей.

* * *

Салон оказался расширен заклинаниями изнутри. Круглые бра на лиловых стенах холла, слева — репродукция Венеры Ботичелли, а справа — ресепшн. За ним тоненькая девушка с каре на чёрных блестящих волосах что-то диктовала Прытко Пишущему Перу. Увидев Гермиону, она всё бросила и радостно всплеснула руками, как делают обычно торговцы при виде постоянного или очень богатого клиента.

— О, миссис Малфой! Какая честь для нас!

Гермиона прочитала на её груди значок «Дженни» и кивнула.

— Добрый вечер. Кажется, я записывалась к вам на массаж?

Комната, куда её проводила Дженни, таяла в сиреневом полумраке: на стенах угадывались очертания цветущей сакуры. В центре белела мягкая массажная кушетка, откуда-то плыли звуки чарующей музыки: тонкий голос свирели перкликался с переборами гитары, наводя на мысли о кристальных горных ручьях и бескрайних просторах моря. Гермиона принюхалась. Пахло дымом ароматических палочек, но не горько, как от обычных, а свежо и приятно: свежескошенной травой, мелиссой и немного медуницей.

— Раздевайтесь, пожалуйста, миссис Малфой располагайтесь! Хелен сейчас подойдёт.

Гермиона неуверенно разоблачилась и легла на кушетку, положив под подбородок руки. Потом стащила белый плед у изголовья и накрылась.

Хелен оказалась высокой дамой с крючковатым носом и холодными серыми глазами. Как только она зашла в комнату, почувствовалась энергия, исходящая от неё.

— Добрый вечер, миссис Малфой! Рада вас видеть у нас снова, — она чинно кивнула, улыбнулась и потянула на себя плед. — Это вам не понадобится. Расслабьтесь!

Гермиона просто растаяла от умелых рук, которые бережно массировали руки, ноги, спину и даже пальцы. И боль от разминания затёкших мышц сменилась приятным теплом, постепенно разлившимся по телу. Как оказывается, здорово чувствовать каждую клеточку и сустав! Жаль только, это тепло дарили руки чужой женщины, а не любимого мужчины.

Хелен молчала, и Гермиона была благодарна ей за это. Она бы не вынесла сейчас и половины того бреда, что несут массажистки своим клиентам за работой. А может, Хелен чувствовала её настроение, кто знает?

Женщина перевернула её на спину и занялась лодыжками. Гермиона прикрыла глаза, вслушиваясь в медитативную музыку. Запахи кружили голову, маня отдаться покою и неге. Мелодия уносила далеко-далеко, на Эджвар-роуд, где на подоконнике сидел Косолапсус и грустно шевелил лапой задушенную мышь. Ветер из открытого окна шелестел страницами забытых на столе книг, под очередным порывом со стола слетела этикетка от выброшенного «Ведьмака» с ароматом сандала…

Гермиона открыла глаза и села на кушетке. В комнате было пусто, только играла музыка, а запах палочек притух. Она совсем не заметила, как задремала.

Сбросив плед, Гермиона взялась за одежду и тут выяснилось, что пока она спала, кто-то имел наглость проэпилировать тело, причём совершенно безболезненно. Кожа стала гладкой и нежной, видимо, чем-то умащённой, и пахла чем-то ягодным. Но и это бы ничего, но теперь прямо на лобке золотой краской была выведена красивая «М». Она почему-то смутно напоминала о каких-то гербах, и Гермионе в голову закралось совершенно немыслимое подозрение.

«Нет… Не могла же эта Дженни…»

Она затянула пояс плаща и выскочила в холл. Дженни невозмутимо подпиливала ногти и что-то неразборчиво напевала.

— Что вы наделали, пока я спала? — вскинулась Гермиона.

— Что случилось, миссис Малфой? — Дженни удивлённо округлила глаза. — Мы всё сделали по вашему заказу: массаж, эпиляция…

— Что вы на мне нарисовали?!

— О, это наша новинка, интимный рисунок! — обрадовалась возможностью похвастаться Дженни. — Гораздо удобнее всяких стрижек. Правда, изящно получилось? Первая буква вашей фамилии, точно на гербе, как вы и заказывали…

— Уберите… — Гермиона не знала, плакать или смеяться. — Уберите это!

— Но миссис Малфой, вы ведь две недели назад были у нас и оставили заявку… — растерялась девушка, — я лично принимала…

— Я отказываюсь! Удалите это немедленно!

— Простите, миссис Малфой, но рисунок не удалить просто так! Вы сами просили о стойком покрытии! — Дженни чуть не плакала. — Вы, конечно, можете не платить за рисунок, но подпись на заявке стоит ваша…

— Сколько?.. — упавшим голосом спросила Гермиона. — Сколько это будет у меня на коже?

— Три недели, мэм, но… — Дженни чуть покраснела.

— Что «но»?

— Если тереть чаще, то сойдёт быстрее. Но я не советую…

— Обойдусь без ваших советов! — отрезала Гермиона.

— Постойте! Прошу вас! — вскричала Дженни, настойчиво всовывая ей в руки какую-то баночку. — Возьмите в качестве компенсации этот мусс для тела, он шоколадный! По-настоящему шоколадный!

Гермиона поняла, что бороться с ней бесполезно: Дженни борется за клиента и ляжет костьми на поле брани. Она сунула баночку в сумку и поспешила к выходу, не желая слушать, что там несёт эта ушлая девица.

— И когда вы нанесёте его…

Трансгрессируя «домой», в мэнор, она думала о том, что секс с Роном теперь уж точно заказан, разве что в кромешной тьме. Он ведь не оставит без внимания этот рисунок, и самым невинным подозреваемым станет Маклагген. Если, конечно, на курсах в аврорате не преподают родословные волшебников с геральдикой.

Глава 7. Время десерта

Поздним вечером в мэноре Гермиона задумчиво шла по тёмным коридорам. Она постаралась не потревожить спящие портреты в галерее и тихонько кивнула Жюстине, когда та приоткрыла один глаз.

Оказавшись перед дверью в комнату, Гермиона вдруг поняла, что это вовсе не её спальня. Косяки с тёмными дубовыми молдингами, блестящая круглая ручка. И тонкий едва уловимый запах сандала.

«Его. Это его комната».

Она слегка коснулась двери и провела пальцем по гладкому дереву. Будто по плечу Люциуса или груди. Но такому холодному…

Приложила ухо к двери.

«Спит. Иначе и быть не может».

И только сквозняк шевелит тяжёлые портьеры в гостиной.

Гермиона развернулась и быстро зашагала к своей спальне.

* * *

Всю ночь её мучили кошмары. Снилось, будто Рон замахивается и бьёт по щеке, а потом ещё и ещё! Бьёт так, что от боли ноет скула, на которую приходится очередной удар, а от унижения выступают слёзы на глазах.

Проснувшись с пульсирующей от боли головой и в поту, Гермиона взялась за пергамент и чернила.

«Гарри!

При нашей последней встрече ты сказал, что видишь во мне свою подругу, добрую и сильную. Если это действительно так, расскажи мне, пожалуйста, почему мы с Роном так рассорились. Это очень важно для меня, поверь.

Гермиона, твоя подруга».

Ронни в клетке пищал, требуя внимания, но больше не клевался. Гермиона насыпала корма, налила свежей воды в поилку. От мыслей о тёзке совёнка стало душно и муторно.

Она не знала, где Малфои держат сов, а Хэнка беспокоить не хотелось. Поэтому отправилась на чердак. Проходя мимо мансарды, Гермиона замерла. Стольковсего случилось здесь всего за сутки. Волнующего. И горького.

Она оперлась на косяк, задумчиво поглаживая его пальцами, и обнаружила какую-то неровность. Под ладонью оказалось банальное сердце, когда-то выжженное кем-то из Малфоев. Знак чьей-то любви.

Гермиона очертила его. Точно так же Люциус касался её здесь вчера. Гладил. Ласкал.

«Иллюзия… ложь. Отражение…»

Отправив письмо, она набросила плащ и спустилась в парк.

Знакомая тропинка привела к полюбившейся скамейке с вишнёвыми кустами. Солнце уже раздвигало лучами шафранную листву и нежно целовало щёки. Ветер задумчиво перебирал густые ветви, роняя с клёнов листья, обожжённые холодом, и принося лёгкий запах гречишного мёда.

Гермиона с тоской подумала о том, как прекрасно было бы приходить сюда с книгой. Такой тишины, покоя и гармонии как здесь, она не ощущала нигде. Но законы реальности диктовали свои правила.

Она сглотнула. Есть хотелось ужасно. Но встречаться за завтраком с Люциусом хотелось ещё меньше.

Гермиона вспомнила, как лакомилась здесь в прошлый раз, и обернулась. На кустах висели тяжёлые бордовые вишни. Спелые, налитые. Для конца августа странная редкость. Наверняка какой-нибудь поздний сорт, а то и вовсе волшебный.

Она не удержалась, потёрла одну о подол платья, совсем как в детстве, и сунула в рот.

Гермиона закрыла глаза. Сочная мякоть лопнула под зубами, и на язык брызнул кисло-сладкий сок.

«Божественно! С таким вкусом — точно волшебная!»

Она съела ещё две, перепачкавшись алым соком. А потом встала и принялась срывать ягоды одну за другой, но так как корзинки, чтобы сложить туда вишни, не было, а трансфигурировать её не из чего, пришлось поднять подол и складывать туда вкуснейшую находку.

Она вовсе не ожидала увидеть здесь человека, голос которого раздался совсем рядом.

— Доброе утро! Я вижу, у нас установился утренний ритуал. Опять рвёшь ягоды?

— О Мерлин! Зачем вы подкрадываетесь? — Гермиона испуганно подпрыгнула и чуть не рассыпала вишни. — Неужели вам жалко? Если уж я играю роль миссис Малфой, то, кажется, могу спокойно их есть!

Она старалась стоять к Люциусу боком, краснея от смелого взгляда, которым он очертил её оголённые ноги.

— Надо же, как удобно! — саркастически прокомментировал он, поглаживая набалдашник трости. — Вчера тебе не хотелось быть Малфой — ты не была, сегодня захотелось — вдруг стала. Может, всё-таки определишься?

Люциус подошёл вплотную, и Гермионе пришлось повернуться спиной, чтобы скрыть обнажённые ноги. Ему даже не нужно было прикасаться, она чувствовала тепло его тела даже на расстоянии пары дюймов. От досады, что он снова поймал её, и слишком близкого ощущения рядом этого мужчины, руки дрогнули, и вишни рассыпались по траве.

Гермиона чертыхнулась и наклонилась, чтобы собрать их. Она наколдовала воды с помощью «Агуаменти» и сполоснула ягоды в пригоршне.

А выпрямившись, поймала выжидательный взгляд Люциуса.

— Знаете, никогда из меня не выйдет миссис Малфой. Но это не позволяет вам вести себя так, будто я… — голос предательски дрогнул, — будто я ваша вещь, ваша любовница!

Гермиона поднесла ко рту ягоду, но Люциус перехватил её, слегка коснувшись её губ.

— В таком случае, «миссис Малфой», учтите следующее. Всё, что ты здесь видишь, Гермиона, принадлежит мне, — он съел вишенку. — И я не вижу, чтобы это вызывало у тебя отвращение. А ты — моя гостья. Не вещь. Но принадлежать мне не так уж плохо. Подумай над моими словами. Над всеми словами.

Он развернулся и отправился в сторону дома. Гермиона задумчиво смотрела ему вслед, глядя, как ветер треплет белые волосы, и только потом заметила, что все вишни в руках раздавлены, а между пальцев бежит алый, как кровь, сок.

«Прямо как сердце…»

* * *

Гермиона с досадой вспомнила о конфетном бале только к семи вечера: она весь день просидела в библиотеке с «Деяниями», опасаясь выходить куда-то после вчерашнего визита в салон красоты.

Никуда идти не хотелось. Должно быть, само название подразумевало, что вечеринка будет тематической. Но в шкафу ничего шоколадного или хотя бы кофейного не обнаружилось. А часы тикали. И времени, чтобы трансгрессировать к «Мадам Малкин» уже не оставалось.

Гермиона вздохнула. Ей вспомнилась Джинни со своим вечным «мы же ведьмы, Герм!».

И она решила, что здесь поможет только креатив, а репутации отражения в этом мире уже ничто не навредит.

Гермиона взяла золотистую обёрточную бумагу, приложила к изнанке лёгкую ткань и соединила их заклятием вечного приклеивания. Затем обернула вокруг себя, склеила края и опоясалась тонкой алой ленточкой. Однако чего-то явно не хватало для завершения образа. Она скрутила волосы в «ракушку», подвела глаза, но какая-то мелочь всё время ускользала от внимания. Тогда она принялась рыться в ящичках отражения.

Там обнаружилось столько склянок с бадьяном, что дрожь пробирала от одной только мысли, сколько ран ими заживляли. Сразу вспомнились хлысты, о которых говорил Люциус. И тут на глаза попалась баночка с муссом, который Дженни всучила ей вчера в «Афродите».

Гермиона отвернула крышку и вдохнула приятный запах шоколада. Пальцы сами окунулись в прохладную массу, а потом легко коснулись обнажённой кожи ног, плеч, ключиц. Гермиона встала перед зеркалом, чтобы нанести мусс равномерно. В завершении на неё смотрело отражение с чуть смуглой кожей, отливающей оливковым и золотым, прямо в тон наряду.

— Конфетка! — вынесла она самой себе вердикт.

* * *

В зале с высокими потолками было душно от множества свечей, и ужасно скучно. Гермиона тосковала с бокалом в руке. Драко встретил её и принял плащ; обойдя по кругу всех гостей с ней в паре, оставил у окна, а сам отправился вести светские беседы и налаживать связи.

Эта конфетная вечеринка оказалась ещё хуже, чем скачки. Здесь тоже не попадалось ни одного знакомого лица, хотя мир волшебников был не так уж велик. Чужие лица здоровались, кто-то пожимал руку, буднично спрашивал про погоду и здоровье, многие мужчины прикасались в стандартном поцелуе. Гермиона приветливо и часто улыбалась так, что стало сводить скулы, вежливо кивала. Директор нотариальной конторы «Хокинс и Дженкинс» с крысиным лицом, патлатый художник Антуан Дью, хозяйка «Твилфитт и Таттинг», которая пыталась аккуратно вызнать дизайнера её платья — все казались плохими актёрами в дешёвой постановке. Время тянулось, как приторная тянучка на дегустационном столе. Среди гомона и фальшивого смеха Гермиона слышала, как отстукивают минутные стрелки на настенных часах, заколдованных в блестящий красный леденец.

— Оригинальный наряд, миссис Малфой!

— Специально подбирали к тематике?

— Вы — модная штучка!

Как объяснил Драко, «Берти Боттс» открывали новую линию какого-то радужного шоколада с корицей вместе со швейцарцами. На дегустационном столе булькал волшебный фонтанчик с разноцветными струями, в подиумных вазочках крутились батончики и карамель. Но больше всего сейчас хотелось ощутить на языке терпкий вкус вишни из Малфой-мэнора, а не всю эту приторную липкость.

Гермиона изо всех сил пыталась отыскать в себе учёного, который не упустит возможности изучить особенности другого мира по сплетням и деловым разговорам. Но утренняя стычка с Люциусом совсем выбила из колеи, она так и мучила, не давая покоя.

«Принадлежать мне…

Ну что за глупые слова? К чему это всё? Зачем?.. Боже…»

Драко беседовал с начальником Отдела связи и явно флиртовал с его дочерью, которая вовсю строила ему глазки. Наконец, он вспомнил о приличиях и вернулся к ней, поигрывая бокалом.

— Что такая скучная? Отец опять тебя игнорирует?

Гермиона закусила губу. Так и подмывало объявить ему о разводе. Удобнейший брак — муж всё время в разъездах, делай, что душе угодно, но это так фальшиво. Бесчестно. Подло. И останавливал только наказ Морганы никак не влиять на жизнь своего отражения и вообще не отсвечивать. А она уже нанесла визит отцу и проведала Рона. Что, собственно, и привело к весьма плачевным результатам.

Наконец Гермиона не выдержала.

— Драко, тебе нравится такая жизнь?

— А в чём дело? — он с неохотой оторвался от бокала.

— Ты столько ездишь по миру. Разве тебе не хочется вернуться домой? Туда, где тебя ждут?

— Хочешь сказать, что ты меня будешь ждать?

— Я не о том, Драко! Разве тебе не хочется, чтобы тебя ждал дома кто-то любящий? Родной?

— Снова врёшь? Не надоело тебе?

И тут она вспомнила, как в воспоминании Люциуса отражение оборачивалось и улыбалось, глядя на кого-то. И этим кто-то мог быть только один человек — Драко! Если бы она чуть повернулась, могла бы видеть его. Зачем-то она демонстрировала ему, как занимается сексом с его отцом. Но зачем? Убеждала в своих намерениях? Как там сказал Люциус: я бы не поверил этой девице ни на йоту. Значит, отражение действительно врало? И у него и с Драко что-то было?

— Погоди-ка, — Драко вдруг с интересом принюхался. — Это что, духи новые?

Гермиона округлила глаза.

— Духи? Но я же не…

— Миссис Малфой, мистер Малфой, — перед ними нарисовался патлатый художник, — Гермиона, разрешите показать вам коллекцию картин Кэйри.

— Я бы с удовольствием, — Гермиона сожалеюще улыбнулась, — но я не слишком хорошо разбираюсь в искусстве…

И тут Драко бросил на неё такой недоумённый взгляд, что она поняла, что опять просчиталась: видимо, отражение либо понимало в искусстве, либо только и ждало возможности пофлиртовать с кем-нибудь.

— Я проведу для вас небольшую лекцию, — осклабился Дью, — поверьте, это стоит того!

Гермиона оглянулась на Драко. Он смотрел на неё с новым непонятным интересом, и ноздри его подозрительно подрагивали, улавливая какой-то запах. На мгновение стало не по себе, и она решила согласиться.

— Что ж, если так, то почему бы и нет?

— Надеюсь, ваша лекция не будет долгой, мистер Дью. Мы с женой сегодня возвращаемся пораньше.

Гермиона напряглась, услышав в тоне Драко какие-то предвкушающие нотки. Она сама последовала за Дью, чтобы оказаться подальше от фиктивного мужа, всё больше убеждаясь в том, что отражение спало и с ним тоже.

На мгновение показалось, будто в толпе гостей мелькнула белая шевелюра на фоне тёмного костюма, но Дью загородил обзор, а в следующий момент видение уже пропало. Задумавшись, Гермиона не заметила, как они оказались в тёмной галерее. На стенах, обтянутых полосатыми обоями, висели мрачные пейзажи маяков и скал, о которых раз за разом разбивались волны.

— Это Либертина Уоллес, — художник осветил «Люмосом» картину с побережьем, на котором высился странный дом на сваях. — Её прославила эта серия. И выставки были даже в Австралии.

— А в чём смысл? — спросила Гермиона.

— Смысл? — переспросил Дью недоумённо глядя на неё.

— В любом произведении искусства должен быть смысл. Книга, музыка, картина… Душа. Иначе это просто бессмысленная вещь.

— Душа… Это так старомодно, миссис Малфой. Это же перфоманс, вдохновение! А это Химера Ши, — палочка художника ткнула в странный натюрморт с разноцветными геометрическими фигурами, которые перетекали друг в друга. — Философ кисти! Великий мастер…

Гермиона подавила желание зевнуть. Дью вдохновенно что-то вещал, сыпал какими-то терминами, о которых она никогда в жизни не слышала, и размахивал палочкой, будто сам наносил на холст крупные мазки. Его скучный голос утомлял, опутывая какой-то невидимой паутиной, и она не заметила, как художник оказался так близко. Гермиона уже подумывала сбежать, как вдруг художник встряхнул слипшимися патлами, с силой толкнул к стене и приставил к горлу палочку.

— Ты, идиотка, действительно думала, что я привёл тебя сюда рассуждать о душ е?

Он прижался к ней и рванул на себя платье, но оно, склеенное заклятием, не поддалось. Тогда Дью сдёрнул алую ленту, и наряд, больше ничем не удерживаемый, пополз вниз, а художник с жадностью втянул носом запах её тела. Гермиона запоздало вскрикнула.

«Шоколадный мусс! В нём подмешано какое-то зелье…»

Она поверить не могла, что так сглупила. Ведьма схватилась за сумочку, но острый кончик впился в кожу шеи так, что пришлось выше поднять голову.

— Только посмей, шлюха! — прошипел Дью, свободной рукой дёргая пуговицу на брюках. — Только пикни — и я тебя так прокляну, что… о-о-ох!..

Он согнулся пополам от её удара коленом в пах и упал набок, прижимая руки к причинному месту. Палочка лежала рядом, и Гермиона отпнула её подальше.

— Подонок! — зло бросила она. — Не смей меня лапать! Никогда!

Первый шок прошёл, и ведьма торопливо и наскоро обмотала талию ленточкой. Но что-то изменилось, что-то теперь было не так. Кожу вдруг начало покалывать и припекать. Гермиона поняла, что в галерее стало слишком жарко, а дыхание странно потяжелело.

«Только не это… Этот мусс ещё и на меня действует!».

Она бросилась к выходу, чтобы трансгрессировать, но на пути вдруг возник Драко. А за ним виднелись ещё два волшебника, один с дурацкими бакенбардами, другой — с зализанными чёрными волосами; они поглядывали с нездоровым интересом, и один из них раздражённо бросил:

— Какого дракла я не могу пригласить её на танец? Это всего лишь танец!

— Драко! — Гермиона бросила на него взгляд, расширившихся от страха глаз. А может, уже и не от страха. — Прости, но мне нужно домой!

— Идём вместе, — он шумно втянул носом воздух, и она увидела, насколько замутнённые у него глаза. — Мы же муж и жена, помнишь?

Гермиона поняла, что надо действовать и как можно скорее. Нужно оказаться подальше от людей, иначе случится катастрофа. В эту минуту она уже успела возненавидеть Дженни и себя — за то, что не дослушала её. Чего стоило выслушать, на что способен этот мусс?

Ведьма оттолкнула «мужа» с дороги и попыталась трансгрессировать с места, но тут вдруг почувствовала, как чьи-то жёсткие пальцы сжали запястье. Она обернулась и с нехорошим предчувствием увидела перед собой одного из волшебников, тех, что стояли поодаль — с бакенбардами.

— Куда же вы так рано, миссис Малфой? Вечеринка ещё не кончилась!

— Как раз время десерта! — второй ощупал её липким взглядом, и Гермиона почувствовала, как по спине пробежал холодок. — А я страсть как люблю шоколадные конфеты!

И что хуже всего, её тело, в которое впитался мусс, начало отзываться животной похотью: ноги чуть раздвинулись, а мышцы влагалища призывно запульсировали.

Драко достал палочку и приставил её к виску волшебника с бакенбардами.

— А ну отпусти мою жену, Лимнесс! Или у тебя лишняя голова имеется?

И тут второй, тот, что с зализанными волосами, нацелил палочку в грудь Драко.

— Полегче, Малфой! Ты слышал, что бывает с теми, кто не делится?

Гермиона взмахнула палочкой, чтобы отбросить их всех одним заклинанием, но Лимнесс вдруг резко дёрнул её на себя, и сила удара ушла в стену. Обои треснули вместе со штукатуркой, ветвистая чёрная молния пробежала между картинами Химеры Ши и Либертины Уоллес. С потолка посыпалась побелка.

Сопротивляясь действию мусса из последних сил, Гермиона послала в Лимнесса Таранталлегру. Он не успел уклониться, и тут же ноги его начали выписывать замысловатые кренделя. В это время второй, «зализанный», поставил ей подножку, и Гермиона звучно шлепнулась на пол. В ту же секунду Драко оглушил его Ступефаем, и скованный чарами, волшебник, тяжело рухнул, как большая деревянная кукла.

Гермиона сквозь мутившееся сознание видела, как в галерею собирается всё больше волшебников. Перед глазами темнел помятый в схватке пиджак «мужа» и его зрачки, подернутые дымкой возбуждения.

Бороться становилось всё сложнее. И в тот момент, когда Драко уже опустился перед ней на колени и начал расстёгивать рубашку, Гермиона поняла, что он уже даже не соображает, где находится, раз не пытается трансгрессировать. Сил не осталось. В голове мутилось. Стучала одна только мысль: мужчина должен войти в неё. Прямо сейчас. И всё равно какой.

И тут вдруг Драко застыл и завалился на бок. А рядом материализовалась знакомая бледная рука в белой манжете с перстнем на среднем пальце.

— Руку! — холодно велел Люциус.

Глава 8. Не отпускай

Гермиона послушно сжала нежданную руку помощи. Затем ощутила будоражащий аромат сандала и волнующее тепло мужского тела, такого необходимого сейчас, такого большого. А мгновением позже даже немного пришла в себя от удушья, вызванного стремительной трансгрессией.

В гостиной мэнора уже сгущались сумерки: по портьерам ползли густые лиловые тени. Люциус взмахнул палочкой так свирепо, что жёлтое пламя на свечах вспыхнуло и на доли секунды поднялось до потолка. А затем послушно притихло.

Гермиона прикрыла глаза, томно теребя алую ленту. Хотелось сдернуть её поскорее, сорвать всё с себя и…

Люциус зло и холодно процедил:

— Что это ты устроила на приёме, позволь узнать? Почему я застал тебя в окружении трёх мужчин, которые хотели отыметь тебя, как доступную девку из Лютного?

— Я не виновата, — со стыдом простонала Гермиона. — Я не знала…

Он подошёл ближе и с подозрением принюхался.

— Что это за запах? Чем ты надушилась?

— Это всё мусс… — бормотала она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Я не хотела… я не знала… в нём, похоже, амортенция, и немало… о, Мерлин…

— Только этого не хватало! Да у тебя просто фантастический талант влипать в неприятности!

— Неприятности? — тихо переспросила Гермиона. Она уже перестала себя контролировать. — А может, наоборот — приятности? Ты так чудесно пахнешь… Скошенная трава и свежая выпечка… и лес… лес после дождя…

Она с мечтательной улыбкой отрешённо провела ладонью по его груди. Пальцы будто сами собой пробежались по пуговицам, ловко расстёгивая синий велюровый пиджак. А за ним и белую крахмальную рубашку.

Люциус с удивлением понял, что не может и не хочет остановить её. Пьянящий аромат кружил голову, заставляя забыть обо всём, даже о той сцене, что он застал в галерее: Гермиону в помятом платье в окружении возбуждённых мужчин. И Драко… Взгляд ловил только её приоткрытые розовые губы и блестящие в полутьме глаза.

Она совершенно незаметно вовлекла его в поцелуй, чарующий и томный. И Люциус с охотой отвечал. Запах шоколада, как в детстве, сводил с ума, и тысячи фантастических мечтаний ворвались в мозг: лизнуть, попробовать лакомство на вкус, прикусить, так, что во рту выступит слюна, а потом невообразимая сладость станет таять на языке…

Люциус очнулся только в тот момент, когда Гермиона толкнула его на диван и просто оседлала его. Он чувствовал, что сходит с ума от перевозбуждения. Её запах проникал под кожу, и ядом тёк по венам. Напрягшейся плотью он ощущал, как Гермиона зовуще трется промежностью, и как тепло, нет, чертовски горячо у неё там. А ловкие пальцы уже расстегнули молнию и скользнули в брюки.

Люциус застонал. Мало того, что он хотел её вне зависимости от всяких зелий, а теперь просто желал — невыносимо и мучительно. И с каждым мгновением всё сильнее.

«Нет… Только не так… не как животные!»

Он собрал всю силу воли и, сжав плечи Гермионы, оторвал её от себя.

— В душ, — велел Люциус, тяжело дыша. — Немедленно!

Гермиона ещё не пришла в себя, и не сразу до неё дошёл смысл его слов. Она с трудом села, ни капли не соображая и пытаясь понять, что же он говорит.

Люциус настойчиво подтолкнул её к двери:

— Смой с себя эту дрянь! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом под каким-то зельем!

Но она никак не реагировала. Пришлось проводить её до ванной и втолкнуть внутрь, громко захлопнув дверь.

Гермиона отдышалась и зло сдернула это дурацкое платье. В одиночестве мысли немного прояснились, хоть тело ныло до сих пор и просило ласки. Ну хоть какой-нибудь.

Стало чуть ли не физически больно оттого, что-то Люциус прогнал её. И обидно. До чего же обидно!

А она-то сама! Вешалась на него, как распоследняя…

«Как отражение…»

Вне себя от злости Гермиона залезла в ванну и включила воду. Напряжение никуда не делось и мучило, заставляя изнывать от жара по всему телу. Она с глухим стоном запустила руку между ног.

— Я, кажется, велел тебе смыть эту дрянь с себя!

Гермиона повернула голову. Люциус стоял рядом, и тонкие крылья его носа подрагивали от гнева. А может, и от желания, сдерживаемого с большим трудом.

Гермиона поднялась, ни на минуту не задумавшись и окатив его облаком брызг.

— Выйдите вон, мистер Малфой! Вы не имеете никакого права находиться в ванной, пока я не одета!

Взгляд Люциуса огладил её гибкое стройное тело и вдруг остановился внизу живота.

— Что это такое? Это ведь буква с нашего герба.

— Это твоя идиотка-невестка хотела сделать себе татуировку! — в отчаянии выкрикнула Гермиона, закрывшись руками. — А в итоге она на мне!

По щекам потекли слёзы обиды: на всех, на себя, на отражение, на него.

Люциус вдруг шагнул ближе и в одно мгновение прижал её к себе. Его рубашка разом промокла, а он не замечал этого: широкая ладонь гладила Гермиону по спине, опускаясь всё ниже и ниже.

— Я ведь просил тебя смыть это… смыть… — с мукой в голосе прошептал он, расстёгивая брюки. — Это просто… невыносимо!

Он вытащил её из ванной и развернул лицом к стене.

— Возьми меня… — хрипло взмолилась Гермиона. — Пожалуйста… Я больше не могу…

Пряный запах шоколада впивался в ноздри, вызывая во всём теле дрожь, заслоняя все разумные мысли и стройную логику. Для Люциуса перестало существовать всё вокруг, когда он со стоном вошёл в неё. Были только её соблазнительные бёдра, стройные ноги, которые она пыталась расставить пошире, и мягкая упругая грудь под пальцами его левой руки. А ещё нежная шея, к которой он припадал, чтобы прихватить губами влажную кожу, невероятно мягкую, с привкусом какао.

Потрясающее, ни с чем не сравнимое удовольствие — когда Гермиона сжимала его лоном, охватило его с головой. И Люциус двигался, двигался, двигался, чувствуя её всю, растворяясь в ярком обжигающем пламени, которое дарили благодарные стоны и сама Гермиона — подаваясь ему навстречу, отдаваясь так, как никому и никогда не отдавалась до этого.

Когда они пришли в себя и действие мусса ослабло, Люциус сбросил одежду и сменил остывшую воду в ванной на тёплую. Он держал лейку душа, и мягкие струи окатывали плечи Гермионы и скулы, когда она запрокинула голову, и закрытые глаза.

— Развернись.

Люциус любовался ей неприкрыто. Его руки растирали мыльной губкой груди, бока, изгиб тонкой талии. А когда спустились к животу, Гермиона вдруг отняла у него губку.

— Моя очередь.

Это был будто замысловатый медленный танец. Под музыку струй, упруго бьющих в борта ванной.

Гермиона обводила пенной губкой тело Люциуса. Крутые плечи… Ключицы… Такой крепкий. Тёплый. Сильный…

Рёбра. Мазнуть по пояснице с ямочками. Твёрдым ягодицам… Животу с узкой дорожкой тёмно-золотистых волос, по которым стекают струйки воды…

Встав на колени, Гермиона обрисовала губкой красиво очерченные бёдра и слегка коснулась пальцами члена. Она бросила мимолётный взгляд на Люциуса, но тот ничего не сказал, только облизнул верхнюю губу, посматривая на неё с затаённым любопытством: решится или всё же нет?

Гермиона прикрыла глаза и провела языком вдоль члена.

Тёплый. Нежный.

Она охватила губами нетвёрдый кончик и принялась посасывать. Никогда ещё она не делала ничего подобного, но теперь хотелось сделать это — и именно с ним, с Люциусом. И теперь стало совершенно плевать на воспоминания с отражением, которое творило то же самое, но при этом униженно ползло на коленях к своему господину.

Когда член налился кровью, Гермиона обхватила его пальцами и принялась вбирать чаще и чуть глубже, насколько могла себе это позволить. Она с удовлетворением слышала, как постанывает и шипит сквозь зубы Люциус, чувствовала, как инстинктивно он подаётся ей навстречу, поглаживая по голове.

Люциуса лихорадило. Он жалел, что они сейчас не в кровати и нельзя не то, что сесть, не за что схватиться: кругом одни дурацкие полочки с шампунями и мылом. Каждый раз, как только его взгляд падал вниз на Гермиону, делающую минет неумело, но так самозабвенно, в нём мешались сразу два Люциуса: у одного что-то ёкало в груди от непривычной нежности, а другой страстно желал положить ладонь ей на затылок и поглубже погрузиться в этот ласковый ротик. И когда Гермиона вдруг будто уловив, что он уже на грани, начала двигаться интенсивно, Люциус шумно выдохнул и смёл-таки рукой какую-то полку. В ванну с грохотом посыпались бутылки и тюбики. Но он этого не слышал, оглушённый подступившим оргазмом, от которого, казалось, на мгновение онемело всё тело.

Опустившись на колени, Люциус прижал её к себе, жарко поцеловал и проговорил:

— Что ты со мной делаешь… Мерлиновы грехи, что же ты со мной творишь, ведьма?..

Потом они устроились в тёплой ванне, полной пены, и молчали, опустошённые и обессиленные. Гермиона лежала спиной на груди Люциуса, одна его рука легонько поглаживала её плечо, другая покоилась на бортике. По запотевшим кафельным плиткам с изображением моря, застывшего в штиле, стекали капли. Одуряюще пахло тёмным шоколадом, пачули и орхидеями.

— Я должна сказать тебе… Я узнала позавчера. Видела Рона и выяснила… Та Гермиона, моё отражение… Рон был с ней груб, и она ему отказала. Они повздорили, и он назвал её шлюхой… Думаю, она выбрала вас с Драко из-за мести.

— Я не знал, — после продолжительной паузы ответил Люциус. — Мы с ней… не общались.

— Я не из-за ревности, нет… Мне её очень жаль. Её пытала Лестрейндж, и что-то в ней сломалось. И она не смогла принять обиду родителей…

Рука Люциуса остановилась, а потом пальцы снова коснулись плеча Гермионы.

— Люди должны ошибаться. Никто не застрахован от этого. Говорю тебе это, как бывший Пожиратель Смерти. Каждый имеет право на ошибку. И ты тоже. Потому что мы сами строим свою судьбу.

Его слова действительно успокоили. Принесли умиротворение, которого так не хватало и там, в родном мире. Растаяли все чёрные дыры и неуверенность. Не хотелось больше думать ни о чём, кроме мужчины за спиной, дыхание которого шевелило на виске локон, закрутившийся от влажности. Гермиона поняла только, что ни с кем ещё не было так спокойно и безмятежно.

Она рассказала всё: о Хогвартсе и послевоенных годах, и о том, зачем пошла работать в Отдел Тайн.

— Кстати! — осенило её. — Сириус Блэк в твоей реальности жив?

— Сириус Блэк? — эхом отозвался Люциус. — Он сражался на стороне Волдеморта. Если не ошибаюсь, его убил Гидеон Пруэтт.

— Мерлин… — поражённо пробормотала Гермиона. — Уму непостижимо!

Она вдруг почувствовала, как рука Люциуса скользнула в воду, и пальцы принялись дразнить сосок.

— Это всё не по-настоящему! — в её голосе смешались мольба не останавливаться и горькая грусть. — Я исчезну через несколько часов!

— Тс-с-с! Тихо. Не надо об этом.

— Но зачем тогда…

— Именно за этим. Не хочу зря терять время.

Он развернул её, приподнял за талию и усадил чуть выше, себе на бёдра.

— Люциус… Не отпускай меня…

Она откинула голову, и его губы коснулись нежной кожи на груди. Гермиона шумно выдохнула, когда почувствовала, как Люциус проник в неё, сжимая бёдра. Она со стоном сжала его плечи, изгибаясь дугой. В груди рождалось жидкое пламя. Будто солнце разгоралось всё ярче и ярче, расправляя свои лучи один за другим. И они двигались навстречу ему и друг другу.

* * *

Драко так и не вернулся в мэнор, поэтому Люциус отправил Хэнка разыскать его. В скором времени домовик вернулся с вестями о том, что молодой мистер Малфой остался в загородном доме с дочерью начальника Отдела связи.

В ту ночь Люциус и Гермиона спали в одной постели в спальне Люциуса, обессиленные и спокойные. Сам мэнор, казалось, задышал расслабленно, полной грудью, будто кто-то неведомый снял громадный валун с его груди. Сквозняк, терзавший дом несколько месяцев кряду, куда-то подевался, и под потолком разливалась приятная невидимая магия — тёплая, домашняя, такая уютная, что Люциус, закрывая глаза, поймал себя на том, что улыбается, сжимая в объятьях спящую девушку.

Он не знал, сколько Гермиона ещё останется здесь, и, проснувшись утром, долго смотрел на неё, такую изящную и сонную, подсвеченную первым лучом ласкового солнца, который каким-то чудом проник сквозь щель между плотно задёрнутыми портьерами.

— Перестань так пялиться. Мне неловко, — вдруг пробормотала она, закрыв лицо ладошкой. — Я твой взгляд чувствую сквозь закрытые веки…

Люциус усмехнулся и провёл по её обнажённому плечу.

— Когда точно ты… исчезаешь?

— Скоро, — сухо ответила она, открыв глаза и сощурившись. — Надо взглянуть на медальон.

Рука Люциуса остановилась, и Гермиона разом перевернулась, глядя на него тёмным испытующим взглядом. Одеяло сползло до пояса, но ведьма больше и не думала о том, чтобы подтянуть его на себя. Они молчали, каждый зная о том, о чём сказать хочется, но не нужно. И без того всё ясно, и слова ни к чему.

— Но я думаю… — она сглотнула и облизнула сухие губы, не сводя с него воспалённого взгляда, — что мы можем успеть ещё многое… хотя бы до завтрака…

И через какое-то мгновение, когда Гермиона ощутила, как шелковистые волосы Люциуса щекочут бёдра, а его язык медленно обрисовывает «М» на её лобке, все сожаления о нанесении этой золотой буквы растаяли, как дым.

* * *

Гермиона стояла утром в своей спальне и сжимала в кулаке мятое письмо. От гнева стихийная магия так и распирала всё тело, и с кончиков волос слетали крохотные искорки. Хорошо ещё сыч, который принёс ответ, улетел быстро.

Минуту назад она трансгрессировала из леса Дин, где выпустила на волю Ронни, который совершенно поправился и сидел на ветке, моргая глазами, затянутыми белесой плёнкой. Но и это не успокоило.

Строчки так и плясали перед глазами.

«Гермиона… Я не знаю, верить ли тебе, но ты изменилась. Я чувствую тебя прежнюю.

Мне тяжело писать о том, что ты просишь узнать. Я видел тогда синяки у тебя, ты знаешь. Ты ведь сама молчала всё это время. А Рон говорил, ты пробовала новые заклинания. Я не сразу заподозрил его, но ты сама отказалась дать показания против него, помнишь? Я уговаривал тебя, помнишь? Ты сказала, мы разберёмся сами. И вот чем всё это кончилось.

Ты знаешь, уважать я его больше не могу. И я думаю, синяки остались у тебя не только на теле, но и в душе. Прости меня за это — за то, что ничем не смог помочь и только разбил Рону нос на Рождество.

Гарри».

Первым желанием было заявиться к Рону и натравить на него не птичек, а пауков. Громадных и страшных, чтобы этот мерзавец знал, каково это — бить женщин, а может, и насиловать.

Но больше нельзя. Хватит! И так изменила в этом мире слишком много. Но самое главное не это. Не она должна разбираться с Роном, а та Гермиона, её отражение.

Большого труда стоило взять себя в руки. Гермиона схватила перо и пергамент. Она вывела на бумаге всего одну фразу — большего сделать просто не в силах.

«Ведь мы сами строим свою судьбу…» — вчерашние слова Люциуса пришлись как нельзя кстати.

Времени оставалось слишком мало: пылинки на камне таяли, как мартовский снег. Их осталось всего четыре.

Решительно схватив палочку и медальон, Гермиона уже хотела трансгрессировать вниз, чтобы попрощаться с Люциусом, как дверь распахнулась.

— Тебя слишком долго не было, — проговорил он, внимательно глядя ей в глаза. — Когда точно? Ты узнала?

Она открыла было рот, чтобы ответить, но не смогла. Что-то мешало. Будто на горле слишком туго завязали шейный платок.

«Давай, это всего лишь одного слово! Он никто для тебя! Чего ты так трясёшься?!»

Три пылинки. Гермиона почти чувствовала, как они исчезают. Растворяются между мирами.

А Люциус стоял и смотрел, как её карие глаза потемнели ещё сильнее от невыносимой муки. Стоял, крепко сжимая ручку двери, и будто ожидая чего-то.

Две пылинки.

Гермиона облизнула пересохшие губы.

«Просто скажи: «сейчас». Или: «прощай». Скажи что-нибудь банальное, не стой истуканом, будто снова увидела василиска!»

Люциус шагнул к ней, и Гермионе показалось, что время застыло, как силикатный клей. Каждое движение Малфоя было таким медленным, будто он с трудом пробивался сквозь загустевший воздух. Гермиона яростно рванулась вперёд, преодолевая неведомое сопротивление. В ушах зазвенело от напряжения.

«Ещё шаг, Люциус, ещё шаг. Дай обнять тебя напоследок».

Одна пылинка. И лёгкий, едва слышный звон. Будто где-то далеко-далеко разбилось зеркало.

До Люциуса оставался какой-то ярд, и они же оба протянули руки навстречу друг другу, как вдруг время вернуло свой привычный ход.

Гермиона отчаянно вскрикнула: её уже снова затягивало в воронку, как и тогда.

— Не отпускай меня!.. — её голос раздавался здесь и будто бы во всех мирах одновременно. — Не отпускай! Слышишь?!

Люциус сделал последний шаг и порывисто обнял её. Но опоздал. И вместо Гермионы ухватил только пустоту.

Он развёл руки. В раскрытых ладонях дрожали тёплые солнечные зайчики, что она наколдовала ему на прощание. Всё, что от неё осталось.

Люциус знал, что справится с этим. Точно знал. Но сердце вдруг заболело так, будто его раскололо надвое заклинанием Секо.

«Это всего лишь интрижка… Интрижка. Сколько их было! А сколько будет? Я ведь не в том возрасте, чтобы…»

Но это не помогало. Сердце билось о рёбра, требовало выхода своему негодованию, просило чего-то невозможного, забытого, покрытого пылью и паутиной. Да так, что становилось трудно дышать.

Люциус быстрым движением ослабил галстук и бегло расстегнул воротник сорочки. Не помогло.

«Она. Всё дело в ней. В её искренности, будь она неладна…»

Малфой хаотично открыл верхний ящик стола и тут же с грохотом зло втолкнул его обратно.

Опустошённость снова накрывала медленно и неотвратимо. Будто и не было этих нескольких дней, наполненных смехом, теплом и… любовью…

«Будто и не оживал…»

Даже круглая клетка, в которой жил совёнок, пустовала. Гермиона забрала с собой всё.

Бросив взгляд на столешницу, Люциус приметил свёрнутую записку.

Поверх значилось: «Гермионе Малфой».

Он торопливо развернул клочок бумаги. Там была только одна фраза.

«Каждый имеет право на ошибку».

* * *

Сначала прошло неприятное удушье, и Гермиона схватилась за горло, растирая его. Разноцветные пятна не сразу перестали мельтешить перед глазами, вызывая тошноту и дезориентацию в пространстве. Наконец, они закончили хаотично плавать и замерли в одном положении. А потом будто кто-то навёл резкость в волшебном бинокуляре.

Комната была ровно той же, что она только что покинула. За исключением одного: на тумбочке серел тонкий слой пыли, а под потолком, у самой лепнины покачивались тенёта. Это значило, что здесь давно никто не жил.

«Ведь это совсем другой мир…»

В носу защипало. Гермиона, судорожно вздохнула и сосчитала до десяти, чтобы не дать волю слезам. Потом убрала медальон в карман и крепче сжала палочку. Чтобы выбраться из этого дома без скандала, придётся постараться.

Она дошла до порога, но дверь вдруг распахнулась, да так резко, словно на мгновение ведьма вернулась назад, в иную реальность. Гермиона застыла от сильного чувства дежа-вю, которое до боли сжало сердце.

На пороге, сжимая в руках свою верную трость, стоял Люциус Малфой. В зелёном велюровом пиджаке, из-под которого виднелся белоснежный воротник крахмальной рубашки. Едва взгляд хозяина мэнора остановился на ней, тонкие ноздри хищно раздулись, а серые глаза угрожающе сузились.

Гермионе с трудом удалось совладать с собой. Она откашлялась и внятно произнесла:

— Доброе утро, мистер Малфой!

Он ничего не сказал в ответ. Но сложно было не заметить, как дёрнулась бледная щека, а пальцы, сжимающие трость, побелели от напряжения.

Глава 9. Мы сами строим свою судьбу

Гермиона сидела в сумрачном кабинете начальника аврората, обитом сосновыми панелями, и тайком поглядывала в волшебное окно. Там не клубился утренний лондонский туман, как на улицах, а сонно посвечивало солнце, разливая на рисовые поля лимонно-жёлтое сияние. Всё такое ненастоящее, обманчивое. Лживое.

— Итак, — мистер Трамп сцепил пальцы в замок и громко хрустнул ими. Гермиона поморщилась. — Пр-родолжи-им. Протокол допроса номер сто восемьдесят пять дробь шестнадцать. Гермиона Джин Грейнджер, магглорождённая. Дело о перемещении между мирами.

Гермиона бросила взгляд на его густые чёрные усы, не скрывая раздражения.

«Жук-навозник… Удивительно, что некоторые вещи в разных мирах совершенно не меняются!»

— Чего вы хотите? Я хожу к вам на допросы уже полтора месяца.

— Вы, мисс Грейнджер прекрасно понимаете, что мистер Уизли не имеет права работать с вами. Он заинтересованное лицо.

— Понимаю. Я о другом. Я рассказала вам всё, что знала. Отдала все воспоминания. И не вижу, чем бы я ещё могла вам помочь. Вы забрали медальон! — тон её голоса повысился, но ведьма не замечала этого. — А без него, между прочим, невозможно написать ни научную работу, ни подробный отчёт для моего руководства!

Гермиона привстала, чувствуя, как гнев, копившийся всё это время, заливает до краёв.

— Мисс Грейнджер! — Трамп предупреждающе поднялся, уперев ладони о столешницу.

— С меня хватит! — отчеканила Гермиона. — Наши бессмысленные беседы окончены! А если хотите узнать что-то ещё, пересмотрите мои отчёты и воспоминания ещё раз!

Она вышла из кабинета, зная о том, что он не посмеет остановить её.

Выйдя из лифта, по пути к Отделу Тайн Гермиона спрашивала себя, какого, собственно, Мерлина она таскалась всё это время в Аврорат, как преступница.

Ответ алыми буквами мигал в воздухе прямо перед знакомой до боли дверью: «Закрыто! Вход воспрещён!».

С тех пор, как она переместилась в иную реальность, Отдел Тайн был опечатан. А угрюмый начальник, мистер Эссекс на все вопросы отвечал одно: «Опасно для жизни. Комиссия лучших волшебников расследует». Понятное дело, здесь не обошлось без вмешательства мстительного Люциуса Малфоя, который подал жалобы куда только смог, даже в Визенгамот, кажется. И ему никто не мог отказать, как пострадавшей стороне. В итоге в расследование вмешался Аврорат и Отдел магических происшествий и катастроф.

Гермиона же без работы изнывала. Она даже устроилась на полставки помощницей архивариуса в Министерстве, но позавчера ей вдруг отказали от места с формулировкой: «Вы под следствием, мисс Грейнджер».

Гермиона машинально положила руку на грудь и сжала в пальцах хрустальный кулон. Разумеется, она лгала начальнику аврората, и кое-какие извлечённые воспоминания хранились в этом кулоне. Ещё тогда, вернувшись в свой мир в Малфой-мэноре, девушка поняла, что допроса в аврорате не миновать. А уж с каким трудом удалось избавиться от разгневанного Люциуса! Шипя от негодования (в отдельные моменты казалось, что он перейдёт на парселтанг), Малфой пытал её около двух часов, выясняя, что она забыла в спальне его бывшей жены. Гермионе понадобилось всё её самообладание, чтобы убедить его в том, что исследования Отдела Тайн совершенно не касаются семьи Малфой. Один Мерлин знает, сколько раз ей пришлось повторить эту фразу, терпеливо прибавляя, что Невыразимцы физически не могут ничего рассказать о своей работе.

— Мы немедленно отправляемся в Аврорат, мисс Грейнджер! А потом к вашему начальству! — потеряв терпение, заявил Люциус. — Я хочу видеть, как вас уволят!

И когда он заперся в кабинете вместе с Трампом, Гермиона поняла, что это единственный шанс. Она схватила перо со стола в приёмной и трансфигурировала его в колбу. Затем вытянула воспоминания обо всём, что касалось Люциуса в иной реальности, и поместила их туда. А вот заколдовать колбу в кулон почему-то оказалось сложно. За дверью то и дело раздавалось:

— Ваша Грейнджер появляется у меня в доме второй раз за неделю!

— Мы с этим разберёмся, мистер Малфой!

— Ну разумеется, вы разберётесь! Но сначала я желаю видеть, как эта пигалица вылетит с работы!

Гермиона каждый раз вздрагивала и снова нацеливала палочку на колбу.

— Давай же! Ну!

В конце концов из колбы получился изящный прозрачный кулон, внутри которого плавало облачко цвета индиго. Но ещё следовало его на что-нибудь повесить, чтобы не потерять. Голоса Малфоя и Трампа раздавались уже у самой двери в приёмную, и Гермиона не стала тратить время на трансфигурацию листа пергамента в цепочку — это было бы слишком долго. Она просто выдернула волос, шепнула над ним: «Энгоргио!», и он тут же увеличился до размера приличного шнура.

И в тот момент, когда дверь кабинета широко распахнулась и на пороге появились Малфой и Трамп, девушка уже теребила на груди красивый кулон, пытаясь унять бешеное сердцебиение…

Гермионе часто казалось, будто этот кулон — и есть она сама. Он хранил целый сонм тайн, и она таила в себе секреты. Ото всех. От Трампа, от Рона и Гарри. От себя.

Гарри… Он был первым, кто услышал, какая неудача постигла её с Сириусом Блэком в другом мире. Он был первым, кто рассказал, что случилось, когда она переместилась отсюда.

— Тебя доставил в Аврорат Малфой-старший. Как раз моя смена тогда выдалась, а я не выспался как назло. Ну Малфой и заявил, что оглушил тебя у себя дома и приволок сюда разбираться… Тогда-то мы ещё не знали, что это ты. Я думал, что ты не в себе, пока не прибежал Энтони и всё не рассказал про медальон. А Рон уж потом пару книг из дома притащил. Тогда-то мы и сравнили фунт с галлоном.

— Как она выглядела? — Гермиона заинтересованно потеребила край рукава. — Какой она была?

— Другой, — Гарри пожал плечами. — Вы похожи, как две капли воды, но она… вот ты помнишь Панси?

— Паркинсон?

— Да. Она такая же вертлявая. И глаза постоянно закатывает. Я бы и без ребят понял, что это не ты, просто в этом надо было убедиться не только мне. Она так возмущалась, что именно Малфой её притащил, кричала, что она тоже Малфой, а он семью предаёт.

— А он? — Гермиона закусила губу от любопытства.

— А что он? Как всегда завёл песню «Малфои не якшаются с грязнокровками»… И тут она к нему подскочила и что-то такое сказала… Тихо так, никто, кроме него и не расслышал… — Гарри едва сдерживал смех, рассказывая об этом. — Ты бы видела его лицо! Оно стало белее, чем его волосы! Я впервые в жизни видел напуганного Малфоя! Как ты думаешь, что такого твоё отражение могло ему сказать?

— Понятия не имею! — за смехом едва удалось скрыть подступивший было страх.

Как раз дело в том и было, что отражение могло брякнуть Малфою какую-нибудь скабрезность, что оно, видимо, и сделало. Что она сказала ему? Какого цвета его спальный халат? Как она соблазнила его, ползая на коленях, а Драковсё это видел? Вот только чтобы узнать это, придётся спросить у него самого…

Выйдя из телефонной будки, Гермиона поежилась и втянула шею в воротник: в середине октября сильно похолодало. Ветер зло рванул полы клетчатого пальто и затеребил длинный синий шарф. Пока она сидела в Аврорате, норд-ост успел выдуть всю сонную лондонскую морось.

«Прогулка отменяется», — хмуро подумала Гермиона.

Ведьма хотела пройтись по Косой Аллее или трансгрессировать в Хогвартс, где недавно через мистера Эссекса получила разрешение брать на сутки некоторые книги, но передумала. Импервус при магглах не наколдуешь, а гулять в такую погоду — удовольствие ниже среднего…

* * *

На Эджвар-роуд было тихо, только стрелки часов, что подарил на день рождения Джордж, мерно отстукивали умирающие секунды.

Рон пропадал в Аврорате. Она так и не могла заново привыкнуть к нему. Даже несмотря на то, что он оставался терпелив и заботлив, из головы не выходил другой Рон, тот, которому она дала пощёчину, тот, что назвал её шлюхой. И Гермиона понимала, что с этим справиться она не в силах…

Дома Гермиона не знала, чем себя занять. Квартира давно сияла, вся начищенная до блеска заколдованными щётками и тряпками. Нехитрый ужин из спагетти сообразить — пара минут. Все книги, что она натащила домой, давно зачитаны до дыр, а некоторые вызубрены на память.

На Хайгейте она уже бывала, у отца гостила, но сейчас у него клиенты, а у бабушки сегодня партия в бридж с подружками. Можно, конечно, ещё во «Вредилки Уизли» нагрянуть или на Гриммо к Гарри и Джинни. Но сейчас Гермионе хотелось только в одно место: в Малфой-мэнор. И не только затем, чтобы изучить досконально «Деяния Великих» в библиотеке, увы, не только за этим…

Когда становилось нечем себя занять, в голову постоянно лезли совершенно ненужные мысли. О Люциусе Малфое, например. Его серебристые глаза и волосы… белые пальцы в тёмных перстнях… Запах сандала… Его голос… Его слова… «Хочу, чтобы ты запомнила меня. Меня и ощущение, когда я в тебе…».

Гермиона закрыла глаза и поняла, что снова взмокла от непрошеных мыслей. Она стянула блузку через голову.

«Мне нужно в душ».

В старенькой ванне, полной тёплой воды с пеной, жизнь казалась не такой уж и отвратительной. Пахло шоколадом с нотками ванили, как тогда на их первом совместном с Люциусом завтраке.

Только здесь Гермиона и могла теперь обнажиться и душой и телом: татуировка «М» была сделана на совесть и едва начала сходить. Казалось, она горела на коже словно клеймо, постоянно напоминая о том, чьё имя шепчут по ночам непослушные губы. Ну и разумеется, никакого секса с Роном. Вот уже полтора месяца… Вот только из-за татуировки ли? Или потому, что на месте Рона придётся воображать другого?

Гермиона прикрыла глаза, глядя, как лопаются разноцветные пузырьки пены у колена. Видения становились ярче. Чётче. Объёмнее…

Пальцы Люциуса едва касаются её между лопаток. Ведут ниже, в ложбинке. Ещё ниже.

Они касаются талии, и большой слегка надавливает на ребро, словно заявляя о настойчивом желании хозяина прижать её к себе.

Потом спускается к тазовой косточке…

Люциус целует её лодыжку — нежно, трепетно, будто пробует утренний кофе на вкус краешком губ…

Длинные белые волосы невесомо щекотят кожу… Ласкают…

Люциус выводит языком букву своей фамилии между её ног — медленно, старательно… будто стараясь унять дикое пламя, которое жгло только сильнее…

«У тебя здесь родинка…»

Гермиона резко выдохнула. Открыла глаза. Зажмурилась. И с обречённым вздохом запустила руку между ног.

* * *

Рон вернулся с работы поздно, когда она уже заканчивала готовить незатейливый соус к спагетти. Впрочем, он, кажется, остался доволен ужином.

Гермиона убирала посуду в мойку и напевала себе под нос старый мотивчик, поэтому не расслышала вопроса Рона.

— Да?

Она развернулась с тарелкой в руках.

— Что это?

Рон держал в руках ситечко для заваривания чая. Не такое, как у Люциуса, но…

— Ситечко, — глупо и рассеянно улыбнулась Гермиона. — Купила на Косой Аллее у Августа.

— Зачем? Это так старомодно.

Он уже открыл мусорное ведро, чтобы выбросить его, но девушка перехватила его руку.

— Оставь. С ним чай заваривается вкуснее.

Рон разжал пальцы, и ситечко упало в ладонь Гермионы.

— С тех пор, как ты вернулась оттуда, я тебя не узнаю. Ты другая.

Гермиона молча смотрела, как луч света ползёт по столешнице. Этого разговора стоило ожидать. В который раз. Опять. И снова.

— Что с тобой там случилось, Гермиона? Я вправе знать.

«О, да. Я всего лишь изменила тебе, друг мой, с Люциусом Малфоем. Да так, что не могу выбросить его из головы…»

— Я ведь рассказывала тебе. Пока время вернуться не вышло, мне пришлось разыгрывать жену Драко Малфоя. Скучные приёмы, странные скачки на пегасах…

— И секс?

Гермиона вздохнула.

— Я не спала с ним. Я ведь уже говорила. У них с женой какое-то соглашение, он спит, с кем хочет, она тоже…

— И с кем же спала ты?

Гермиона разозлилась.

— Я сто раз говорила тебе, что была в другом мире не по своей воле. И я хотела найти там свою маму. Я думала, хоть там она жива…

— Её не вернуть, Герм, — Рон покачал головой, — как ты не поймёшь? Тебе надо отпустить её.

— Как тебе — Фреда? — зло бросила она.

Это было жестоко. Удар ниже пояса, но Гермиона сейчас не могла иначе. Фреда Рон любил и до сих пор не верил в его смерть. Гермиона поняла, что не желает никого отпускать, а игра Рона настолько двуличная, что просто противно.

Он побледнел и сглотнул.

— По крайней мере, я не стирал ему память!

— А стоило бы! — запальчиво крикнула Гермиона. — Может, он сейчас был бы жив!

— Тебе ведь это не помогло, верно?!

Гермиона почувствовала, как вокруг горла будто сжались чьи-то ледяные пальцы.

Он был прав. Он, чёрт бы его побрал, был прав, но… так жесток. А вот Люциус бы понял…

— Нам надо расстаться, Рон, — голос был чужим и холодным, словно кто-то другой говорил это со стороны. Или из зеркала. — Мы так часто ссоримся, что я не помню момента, когда нам в последний раз было хорошо вместе.

— Когда ты спала со мной! — зло бросил Рон. — А не ныла, что у тебя нет настроения!

— Боюсь, тебе стоит найти кого-нибудь с более подходящим настроением…

Он с минуту смотрел на неё, а затем вышел, хлопнув дверью в гостиную.

Чтобы не слышать, как Рон громыхает чемоданами, собирая вещи, Гермиона села за стол и зажала уши.

К тому моменту, когда он покинул квартиру на Эджвар-роуд, солнечный луч миновал нож и остановился на гладком боку чайного ситечка.

* * *

Дни тянулись, как резиновые. Мокрый пегий туман, казалось, навеки поселился в Лондоне. Он оседал на воротниках пальто, шарфах и фетровых шляпах волшебников, как лохмотья мантии дементора. Иногда его сменяла унылая морось, переходящая в монотонный дождь. Небо превратилось в безжизненное серое бельмо безо всякой надежды на просвет.

Куда бы Гермиона ни подавала резюме, отовсюду звучало только одно: «Вы под следствием, мисс Грейнджер». А жить на что-то было нужно. Тогда-то Гермиона и решилась на крайние меры.

Люциуса она подкараулила в Атриуме, нарочно выгадав время, когда волшебники спешили домой после работы — чтобы обезопасить себя как можно большим количеством свидетелей.

Статная фигура в тёмной мантии с длинными белыми волосами на плечах была видна издалека. Чёрная трость угрожающе поблёскивала в золотистом свете, когда Малфой поравнялся с девушкой, невозмутимо печатая шаг.

Гермиона поборола оторопь и решительно остановила его.

— Мистер Малфой! Я хотела спросить вас кое о чём.

— Нам не о чем разговаривать, мисс Грейнджер!

— Нет уж, поверьте, есть о чём! — Гермиона рассерженно загородила ему дорогу и сложила руки на груди. Но немного стушевалась под его взглядом: таким холодным и презрительным. Чёрствым… Но действовать всё равно нужно.

— Ну же, мисс Грейнджер, я не намерен ждать до второго пришествия Мерлина! — раздраженно бросил Малфой.

— Если вы не заберете свой иск, я позабочусь о том, чтобы на первой полосе «Ежедневного Пророка» появилась статья о том, какое бельё вы носите!

— И какое же?

В этот момент Гермиона молилась о том, чтобы хоть в этом отражения Люциуса были едины. Потому что сейчас она блефовала.

— Никакого!

Щека Малфоя едва заметно дёрнулась.

— Догадки, мисс…

— Точно такие же, как и сердце, выжженное на косяке мансарды у вас дома, — быстро перебила Гермиона. — Точно такие же, как ваш белый спальный халат, в который вы…

— Хватит!

Малфой побагровел, казалось, сейчас его хватит удар. Он судорожно сжимал трость, наверняка, желая задействовать палочку, чтобы заколдовать нахальную шантажистку, но понимал, что в Атриуме это равносильно самоубийству. Люциус хотел ещё что-то сказать дрожащими губами, но не смог, и опрометью бросился прочь — к каминам.

Гермиона не стала смотреть на это позорное бегство: всё, что смогла, она уже сделала. Девушка сама едва добежала до ближайшего туалета, и уже там дала волю слезам. Она рыдала так, что сердце разрывалось в груди. Это было так больно: видеть Люциуса таким чванливым и гадким. Он, как и когда-то, смотрел на неё с настоящей ненавистью, и не был в этом ни капли виноват, ведь это вовсе не тот Люциус, которого она лю…

Гермиона с немым изумлением отняла от мокрого лица ладони.

— Боже… О господи…

* * *

На следующий день Гермиона отправилась к Поттерам. Дом на площади Гриммо было теперь не узнать: Джинни с Кикимером привели его в полный порядок. Троллью ногу сменила подставка-фламинго, вместо газовых рожков везде висели современные бра, комнаты заливал чистый свет, бьющий сквозь тонкие шторы, а с кухни аппетитно пахло яблочным пирогом.

Саму же хозяйку по подсказке Кикимера Гермиона обнаружила в саду, который та разбила во внутреннем дворике. Джинни в косынке и фартуке возилась с двумя пышными кустами красных роз, судя по тому, что они цвели в октябре — явно заколдованными.

— Проходи, Гермиона! Я сейчас. Немного осталось.

Гермиона шагнула и вдруг заметила под ногами розу, уже потемневшую и растоптанную. Она подняла её, разглаживая лепестки.

— Ты просто так или с разговором?

— Я не знаю, с чего начать…

— Начни с начала! — подмигнула Джинни.

Гермиона опустила голову, внимательно рассматривая завядшие листья.

— Джинни… знаешь… Я хочу сказать, что понимаю теперь, каково тебе было, когда ты молча любила Гарри. Втайне ото всех. Я не знаю, как ты справлялась с этим в одиночку.

— Я просто надеялась, — пожала плечами рыжая подруга. — Поддерживала его, как в той истории с учебником и Малфоем.

«Боже…»

Сердце ныло при одном упоминании об этой фамилии.

Гермиона тихо спросила, обрывая листья со стебля розы:

— И ты бы отправилась за ним на край света? Даже зная, что ты никогда больше не увидишь ни родителей, ни друзей?

Джинни помолчала немного, обдумывая ответ. Она стянула резиновую перчатку и потёрла испачканный в грязи лоб.

— Гарри — и есть моя семья, Гермиона. Он мне и родители, и друзья, и муж, и любовник. Он — вселенная, в которой я живу. Конечно, я бы пошла за ним, куда бы он не направился. Особенно если бы ещё тогда, когда вы втроём сбежали на поиски крестражей, я знала, что он любит меня.

Гермиона зажмурилась, будто боясь, что подруга услышит бешеный стук её сердца. Вспомнилось, как Люциус укрывал её пледом в мансарде. А потом принёс завтрак в постель. И мясо по-французски в его объятьях…

— Спасибо, Джинни! — прошептала она, чувствуя, как впервые за полтора месяца улыбается — улыбается по-настоящему. И было чему.

— За что? — с недоумением спросила та. — Эй, Гермиона, ты куда?

Но Гермиону было не остановить. Она трансгрессировала с места так стремительно, что лёгкий вихрь взметнул мелкий мусор с садовой дорожки.

* * *

«Он — вселенная, в которой я живу!»

Гермиона влетела в Министерство уже под конец рабочего дня, поэтому бежала с такой скоростью, что в груди всё жгло от недостатка воздуха.

<i>«Он мне и родители, и семья, и муж и любовник».</i>

А вот и лифт! Кнопка «Вниз». Золотые створки сошлись ужасающе медленно. Кнопка 9. Кабина скрипнула и тронулась.

«Мы сами строим свою судьбу, Гермиона».

«Быстрее, быстрее!»

«Отдел Тайн».

Гермиона пулей вылетела из лифта и помчалась по коридору, не дослушав, что там ещё говорил вслед женский голос. От жуткого предчувствия, что она отчего-то может не успеть, отчаяние захлёстывало с головой.

«Конечно, я бы пошла за ним, куда бы он ни направился».

После той её угрозы в Атриуме Малфой отозвал свой иск, и Отдел наконец-то снова открыли. Но медальон был теперь надежно спрятан в сейфе под охраной Цербера, самого настоящего — мистеру Эссексу забот с начальником Аврората хватило. Но сейчас Гермиону бы не остановил и Цербер. Она уже перебирала в уме усыпляющие заклинания и слова колыбельных, как вдруг натолкнулась на изуродованную дверь Отдела Тайн на полу, вырванную из петель, рядом с завалом битых кирпичей. Нехорошее предчувствие обдало сердце холодом.

А чуть дальше, в узком коридоре, с потолка которого то и дело сыпалась побелка, Квинси тащил ей навстречу мистера Эссекса. Тот сыпал проклятьями и упирался, сжимая что-то в руках, но палочку не задействовал. Гермиона бросилась к ним и помогла вывести начальника в безопасное место.

— Что случилось?

— Он вырубил псину, — хрипло ответил Квинси, высморкавшись в грязный платок. — А потолок всё равно осыпался… Я вызову кого-нибудь из Отдела катастроф…

Гермиона осторожно усадила начальника на пол и ощупала: кажется, все кости целы.

— Что случилось? Почему потолок осыпался?

— Вы что же, не в курсе, мисс Грейнджер? — Эссекс горестно всплеснул руками. — Отдел теперь снова закрыт. И ваш экспериментальный проект тоже…

— Как? Почему?

— Медальон Морганы ни с того ни с сегодня взорвался к дракклам… Говорил же я вам не связываться с проклятыми вещами!

— Откуда вы знаете, что это был именно медальон? — девушка никак не хотела верить в происходящее.

— Вот! Смотрите, мисс Грейнджер! — на грязной ладони мистера Эссекса темнела крупная цепочка и пустая оправа. Рубина внутри не было. — Он один в хранилище лежал, как предмет первой опасности! Я уже Отдел запечатывал, когда сейф затрясся! А Цербер, бедняга, завыл… Чуть-чуть не успел заклинание заморозки на сейф набросить — рванул!..

Гермиона застыла не в силах произнести ни слова. Молчаливые слёзы закапали на чёрный мраморный пол. Только сейчас девушка обнаружила, что всё ещё крепко сжимает растоптанную розу из сада Поттеров — острый шип впился в кожу. Она растерянно посмотрела на израненную ладонь, как в отражение — точно такая же, как эта роза — растоптанная и беспомощная. Без единого шанса когда-нибудь встретиться с Люциусом.

Глава 10. В которой зеркала разбиваются

Смотрю в зеркало, а в отражении вижу не себя, а тебя. Так и должно быть. Любящие становятся отражением друг друга. Я не могу без тебя и знаю, ты не можешь без меня.

(Эльчин Сафарли…нет воспоминаний без тебя)

— Вы будете брать эти часы или нет?

Гермиона вздрогнула и отложила обратно на стеклянную витрину мужские наручные часы на широком посеребрённом браслете.

— Да… Нет. Я в другой раз зайду.

— Ну да, конечно, — продавщица брезгливо поджала губу и сложила руки на груди, — вы уже вторую неделю их разглядываете. Денег нет, да, чтобы парню своему подарить?

Гермиона бросила на неё взгляд, да такой тоскливый, что та умолкла.

На крыльце ветер подбрасывал пустой пакет из-под чипсов.

«Действительно, хватит цепляться за идиотские мечты. Всё кончено. Всё в прошлом. Надо жить дальше: будущим».

Она зашагала по вечерней улице маггловского Лондона, среди шума жёлтых, как канарейки, кэбов и красных двухэтажных автобусов. Между прохожих, среди которых не было никого с длинными белыми волосами, никого по имени Люциус. Вместе со стылым ноябрём в Лондон пришёл ветер-свирельщик. И он монотонно гудел вдоль переулков и в арках, ныл в трубах и каминах, завывал тоскливо, как вервольф в полнолуние. Гермионе порой казалось, что у неё образовалась дырка в сердце, и ветер, проникая сквозь эту дырку, создаёт этот гулкий заунывный звук — звук бесконечного одиночества.

Отдел Тайн вскоре после взрыва отреставрировали и открыли, и она всё также ходила на работу, расколдовывая древние реликвии, чтобы внести очередную инвентарную запись в скучный пыльный журнал. После всех этих скандалов с Малфоем и медальоном многие волшебники перестали здороваться, а некоторые и вовсе воротили нос при встрече. Но Гермиона только выше задирала подбородок, проходя мимо: а что же ещё оставалось?

«Почему я два раза оказывалась именно в Малфой-мэноре? — гадала она. — Может, именно там и стоило искать ответ?»

Гермиону мучительно тянуло туда, но Малфой дураком не был и обезопасил себя после их встречи в Атриуме: теперь законом ей было запрещено приближаться к нему ближе, чем на десять ярдов.

С самодельным кулоном, полном драгоценных воспоминаний, она так и не расставалась. Увы, в волшебном мире Омуты памяти оказались вещицей редкой и весьма дорогой. А уж чтобы получить такую штуку в подарок, нужно было стать единственной наследницей состоятельных магов или просто небывалой счастливицей. Ни той, ни другой Гермиона, разумеется, не являлась, поэтому бралась за любые подработки в Министерстве, чтобы отложить побольше денег: на Косой Аллее в одном магазинчике удалось найти старенький, но действующий Омут памяти. Она сторговалась с хозяином и теперь собирала каждый каждый сикль, надеясь хотя бы в воспоминаниях увидеться с Люциусом. А в магазин маггловских часов заходила чаще по привычке, глупая и навязчивая мысль не отпускала: как чудесно смотрелись бы те часы с широким посеребрённым браслетом на запястье её Малфоя…

«Он не твой, — одергивала она себя, — и никогда им не будет. Хватит себя обманывать. Он вообще здесь никогда не сможет появиться. Медальон уничтожен».

* * *

Люциус продолжал жить своей обыденной жизнью, хотя порой казалось, будто она остановилась. Иногда чудилось, будто в спальне Гермионы у подоконника, где она стояла в последний раз, образовалась дыра. Чёрная дыра, которая безвозвратно утянула девушку. И теперь тянула за собой его самого.

Драко, ко всему прочему, пропадал где-то на саммите в Камбодже, и только раз прислал открытку на фоне старых статуй и багровых джунглей. И, само собой разумеется, не обошлось без скандала с его женой. В первый же вечер после возвращения она заявилась к нему в спальню. Но Люциус встретил её холодно.

— Что тебе здесь понадобилось?

Невестка оторопела и изменилась в лице.

— Что здесь случилось, пока меня не было? Ты что, переспал с ней? Ты переспал с этой потас…

— Замолчи, — тихо, но веско оборвал Люциус.

И сказано это было с таким нажимом, что девица попятилась, в панике открывая и закрывая рот.

— Если ты бросишь меня, — выкрикнула она, — я позабочусь о том, чтобы на первой полосе «Ежедневного Пророка» появилась статья о том, какое бельё ты носишь!

Люциус хмыкнул и отвернулся.

— Из тебя никудышная шантажистка, невестка. Советую забыть обо мне, пока я не вышвырнул тебя за порог с позором без единого кната. И чтобы ноги твоей больше не было ни в моём кабинете, ни в спальне.

Она стояла и смотрела на него, приоткрыв рот в немом изумлении.

— Что ты сказал? Как ты сме…

— Вон!

Ещё мгновение «Гермиона» переваривала услышанное, а потом унеслась, шумно хлопнув дверью.

Люциус, как и бывало раньше, когда наваливалась тоска, целиком погрузился в работу. Но, как назло, оба проекта, над которыми он с энтузиазмом трудился, приостановили из-за нехватки финансирования. Вне себя от досады, он продиктовал секретарше, миссис О'Нил, язвительную служебную записку для министра.

Признаться, Люциус никогда не замечал миссис О'Нил. Она занималась разбором мелкой корреспонденции, готовила документы на подпись. Но однажды старая дева напомнила о себе. В момент, когда ему опостылело разглядывать серый лондонский туман за окном и он с тоской вспомнил об ясном небе Уилтшира.

— Да что за идиоты работают в Отделе прогноза погоды!

Люциус взмахнул палочкой, и за окном вдруг зазолотился осенний парк Малфой-мэнора. Солнце только-только взошло и обливало дрожащие на лёгком ветру листья кустов чистым сиянияем. И вишни у скамейки с изогнутой спинкой. Спелые вишни рдели на ветвях, словно прощальные осенние поцелуи. И он вдруг вспомнил, как Гермиона сидела на скамейке, покачивая ногой в полуспавшей туфельке, и с аппетитом поедала вишни. Алый сок на её нежных губах… утренний румянец. Отблески солнца в тёмных глазах цвета свежезаваренного чая.

— В самом деле, красиво, сэр, — проскрипела миссис О'Нил, щурясь из-под очков. — Так и манит присесть. Будто кто-то только что был там…

И Люциус поспешно стёр с лица глупую улыбку.

Он теперь частенько не мог заснуть. До трёх ночи ворочался в пустой постели и не мог сомкнуть глаз, постоянно прокручивая в памяти их встречи, стычки, ссоры… и поцелуи. И ловил себя на мысли, что Гермиона, настоящая Гермиона, задела в нём что-то важное. Будто запустила снова старый сломанный когда-то часовой механизм. И стрелки тикали, стучали, отсчитывали время, которое утекало, как воспоминания в Омут памяти. Времени становилось слишком много, чтобы с ним справиться. А работа, как ни странно, не могла отвлечь и помочь забыться. И чтобы убить время, Люциус принялся перечитывать письмо Гермионы, которое она отправила ему после той ночи, когда он спутал её со своей невесткой. В конце концов, довод, который держал якорем в песках безмятежности: «Это всего лишь интрижка, которая ничего не значит», начал с корнем вырываться. И причина этому была одна: потому что доводом был никудышным. И вскоре Люциус обнаружил себя в собственной библиотеке с «Деяниями Великих» на коленях, раскрытых на статье о Медальоне Морганы. Ко всему прочему он чувствовал себя сыщиком, который с азартом гончей идёт по следу.

Вот фейную пыльцу достать оказалось сложновато. Не будь он столь богат, возможно, ничего бы и не вышло, но даже при оговоренной плате заказ через Горбина шёл так долго, что Люциус начал терять терпение и надежду.

Он долго раздумывал над этой дурацкой авантюрой. В конце концов, можно и вернуться обратно. Но здесь держит только Драко. Непутёвый оболтус, который ищет сам не знает чего, потерявший со смертью матери ощущение нужности. Может, он и сам виноват в том, что не дал сыну достойного примера для семейного подражания. Просто теперь было не кем. А та, с которой хотелось бы, не здесь…

На поиски медальона ушло два месяца. Проныра Юджин Уитмор писал, что обнаружил его в Намибии, впаянным между глаз какого-то громадного каменного божества. Люциус посулил шедрую прибавку за работу, и жадный до галлеонов прощелыга сумел достать для него драгоценную реликвию, а потом и доставить в Лондон.

Тем злосчастным вечером Малфой стоял у того самого окна в спальне той, бесследно пропавшей, Гермионы, и разглядывал на ладони медальон. Отблески пламени свечей играли на гранях рубина, таинственно переливаясь. В сейфе Гринготтс Драко ожидало письмо с подробным рассказом, где его отец и когда вернётся. Из оцепенения его вывел голос, который он ожидал здесь услышать меньше всего, Люциус едва успел сунуть медальон в карман брюк.

— Ничего не выйдет, — невестка вошла и закрыла за собой дверь «Коллопортусом».

Она прошлась вдоль комнаты своей фирменной походкой, поигрывая палочкой и давая понять, кто здесь хозяин положения. У Люциуса в душе закралось недоброе предчувствие.

— Какие злые духи принесли тебя?

Невестка зло усмехнулась.

— Куда-то собрался, Люциус?

— Это тебя не касается.

— Ну как же… не стоит меня недооценивать. Я, как и моё отражение, люблю старинные книги и всякие… тайны… — она сняла дезиллюминационные чары с какого-то предмета и вытянула руку, в которой на цепочке покачивался точно такой же медальон, что он держал в руках. — Думаю, очень даже касается.

Люциус похолодел.

— Где ты его взяла?

«Гермиона» победно рассмеялась

— Уитмор продал.

Сердце Люциуса пропустило удар.

— Ты думал, один здесь такой умный? — ухмыльнулась невестка. — Хочешь сбежать к ней? К своей подстилке?

— Закрой. Свой. Рот!

Люциус выхватил палочку из трости и направил на нахалку, но та вдруг отшвырнула медальон и молниеносно ударила в него каким-то невербальным. Время для Малфоя остановилось. Он даже не успел ничего сделать. В спальне ослепительно полыхнуло алым… Раз, другой… И вдруг страшный грохот сотряс комнату. Люциус упал. С того места на полу, где лежал медальон, повалил сизый дым.

Рядом громко хлопнуло: верный Хэнк храбро трансгрессировал в спальню, чтобы спасти хозяина. Он одним щелчком пальцев разогнал едкий дым, и заботливо помог Люциусу подняться.

Малфой благодарно сжал лапку домовика и бросился к громадной прогалине в дорогом ковре. В самом центре зияли обугленные доски паркета, а на них — почерневшая от копоти пустая оправа. От рубина остались одни воспоминания.

Рядом на четвереньках стояла невестка и надсадно кашляла. Она утёрла сажу со лба и поднялась, одёрнув юбку. Люциус отвернулся, не в силах смотреть на неё. Внешность, от той Гермионы в невестке была лишь внешность…

Он машинально вытащил из кармана фальшивый медальон. Тот, разумеется, даже не нагрелся, ведь в нём не было ни капли древней магии Морганы. Красивый. И абсолютно бесполезный. Малфой отшвырнул его, чувствуя, как в душе растёт отчаяние.

Он не мог поверить. Не хотел.

«Всё кончено, Люциус. Всё кончено».

У него потемнело в глазах от ярости.

— Она врезала за тебя Уизли! — кричал он невестке. — Она объяснила мне, почему ты на меня так вешалась, хотя ты сама себе это вряд ли бы объяснила! И этим ты отплатила ей?

Та смотрела на него в недоумении, до неё постепенно начало доходить, что она натворила.

Люциус сжал кулаки, отчаянно желая, чтобы пальцы сомкнулись на шее этой завистливой идиотки.

— Надеюсь, тебе хватит совести до конца дней смотреть на себя в зеркало…

Когда он хлопнул дверью, за спиной послышались глухие сдавленные рыдания. Но этого Малфой уже не слышал: он трансгрессировал так стремительно, что вслед за ним в образовавшуюся воздушную воронку унеслись какие-то бумаги с бюро.

* * *

Над Лондоном сгустились сумерки цвета чая с дикой вишней — тёмно-бурые, с красноватым оттенком. Гайд-парк заметало первой снежной крупой, которая таяла на подлёте к городу, оседая на шляпах прохожих мокрым туманом. Резкий ветер раскачивал рекламные щиты над мостовой и теребил вампирский плакат с Биллом Найи на афише местного кинотеатра.

В небольшой квартире на Эджвар-роуд Гермиона Грейнджер, устроившись с ногами на диване и обняв колени в старых потёртых джинсах, методично напивалась. На столике у дивана темнела пузатая бутылка коньяка, рядом покоилась початая плитка шоколада.

Шторы были плотно задёрнуты, потому что на подоконнике сидела сова Поттеров и время от времени постукивала клювом в раму. Но несмотря на всю свою любовь к животным, Гермиона упрямо её игнорировала. Сегодня, в пятницу вечером, когда она явилась, наконец, купить свой Омут памяти, оказалось, что хозяин магазина уже продал его по цене втрое превышающей ту, за которую сторговался с ней. Ярости девушки не было предела. Она кричала, ругалась и угрожала Авроратом. Но всё это не могло вернуть чёртов Омут.

И поэтому сегодня, когда все расслабляются и сидят по домам, она не желала никого видеть. Хотела просто побыть наедине с собой.

«Господи, неужели это так много? Почему бы всем им не оставить меня в покое?»

На полу, в тусклом мерцании свечей, колюче сверкали осколки разбитого зеркала. Время от времени Гермиона апатично взмахивала палочкой и выбрасывала невербальное «Репаро». Осколки сливались воедино, вставая на место. Но после очередного бокала следовала мощная «Бомбарда» в несчастное стекло и всё повторялось заново.

Ещё один взмах «Репаро»…

Всё было просто, как английская овсянка — Гермиона видеть не могла своё отражение. А уж думать о том, чем оно сейчас, возможно, занимается с отражением Люциуса Малфоя…

— Бомбарда!

Зеркало взорвалось градом осколков.

«Вдребезги. Как сердце».

Пальцы сами нащупали бокал, и в горло полилась горьковато-терпкая жидкость. Гермиона не привыкла жалеть себя и убиваться. Но впервые в жизни она не знала что делать. Люциус, чтоб его, не желал выветриваться из головы, что бы они ни делала и на что бы ни отвлекалась. Он прочно поселился там, а ещё в сердце, и было просто физически больно понимать, что больше никогда его не увидеть. Никогда.

Из холодного, как осень за окном, камина вдруг вылетел небольшой свёрток и подкатился к её ногам.

Гермиона чертыхнулась, вспомнив, что и камин надо было заблокировать, пока не достали и оттуда. Она хмуро подняла странное послание и развернула. Внутри обнаружилась маленькая изящная шкатулка, инкрустированная изумрудами. Пожав плечами, ведьма погладила большим пальцем посеребрённый край, и тут круглая крышка распахнулась. На сафьяновой подушечке покоилось простое золотое кольцо — тонкое, элегантное.

Гермиона сглотнула. Руки задрожали.

«Должно быть, она стоит не меньше сотни галлеонов… Рон? Да быть не может…»

Она провела ладонью по лбу, словно отгоняя невозможное подозрение.

И шкатулка вдруг запела хрипловатым мужским голосом:

— Играет свет свечи в бокале,

А мы с тобою в зазеркалье,

Скажи, какое заклинанье

Тебя вернёт?

Голос был знаком. И пел он вообще-то так себе. Но хуже всего то, что это был именно его голос! Голос Люциуса, мать его, Малфоя! Настоящего. Того самого.

— Сверкает лёд зеркал разбитых,

Но ничего не позабыто,

И в море слёз, тобой пролитых,

Корабль плывёт…

Гермиона стояла и слушала, а перед глазами стояла картина, как они вместе нарезали картошку на кухне, когда готовили мясо по-французски. Невероятно, но показалось, что вместе с воспоминанием, в гостиную на Эджвар-роуд ворвался умопомрачительный аромат сандалового «Ведьмака» Малфоя.

— Ты — моё отражение,

Ты — моё наваждение,

Ты — моё искушение.

Мой рай на земле…

Это была последняя капля. Гермиона разрыдалась горько и безутешно. Она сжала несчастную шкатулку так, будто хотела причинить ей самую настоящую боль.

— Автору этой глупой шутки сейчас несладко придётся!

Взмах руки — и шкатулка, которая должна была полететь в угол, вдруг рванула её за собой в пространстве.

«Портал… это был портал», — запоздало подумала Гермиона, пытаясь набрать в грудь побольше воздуха.

Её выбросило в тёмном зале с высоким потолком и тяжёлой люстрой с тысячью стеклянных подвесок. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это за место: эту же самую люстру когда-то откручивал Добби, чтобы уронить на Беллатрису Лестрейндж. Вычурная «М» над камином (точно такая же красуется у неё на лобке и только сейчас начала смываться), надменные светловолосые портреты над ломберным столиком — это Малфой-мэнор, нет никакого сомнения.

Гермиона разочарованно вздохнула и попыталась трансгрессировать домой. Но не тут-то было. Что-то мешало, и вначале она решила, что просто не может сосредоточиться от выпитого. Но потом поняла: обратно просто так не выпустят. Какие-то антитрансгрессионные чары паутиной висели над поместьем.

«Проклятый Малфой, чтоб его, хочет скандала… Что ж, он своё получит!».

Гермиона решительно зашагала по залу, нацелив палочку перед собой и отыскивая хозяина.

— Ау! Кто-нибудь есть дома?

Но тишина была ей ответом.

Рука с палочкой уже поднялась, чтобы запустить «Гоменум ревелио», но тут вдруг какой-то вкусный запах коснулся носа, и Гермиона с любопытством втянула его. Пройдя чуть дальше, она поняла, что тянется он откуда-то снизу, и поспешила отыскать его источник. Длинные коридоры, анфилады и широкие ступени привели на порог большой светлой кухни, из которой доносились какие-то невероятно аппетитные ароматы. Гермиона так удивилась неожиданной находке, что некоторое время разглядывала и груду разноцветных овощей на столе, и моллюсков, запекающихся в раковинах на чугунной решетке над огнём.

Но самое главное, то, от чего у неё в изумлении приоткрылся рот: Люциус Малфой собственной персоной стоял у широкого разделочного стола: рукава белоснежной рубашки закатаны до локтя, открывая взгляду сильные руки, а на груди фартук с дурацкой надписью «Поцелуй повара». Он что-то помешивал деревянной ложкой в небольшой кастрюльке и поминутно пробовал. Гермиона прислонилась к косяку, разглядывая его, как в тумане. Таким тёплым и домашним Люциус приходил в несбыточных грёзах, в час, когда золочёный рассвет за окном едва-едва касался кромки горизонта.

— Привет. Знаешь, когда разделываешь морского гребешка, — он говорил, не оборачиваясь, будто был в её жизни каждый божий день, как воздух или солнечный свет, — надо правильно отделить ногу от мантии, а мантию от тела. Вообще в гребешке съедобно всё, но я решил взять на ужин самое вкусное. По рецепту миссис О'Нил… это моя секретарша, если ты не знала… так вот, по её рецепту гребешка стоит сбрызнуть лимоном и сунуть в печь прямо на раковине. Но мне пришло в голову перед этим обернуть гребешка тонким слоем бекона. Кажется, так будет вкуснее. Что скажешь?

Люциус обернулся к ней. Гермиона прижималась к косяку так судорожно, что сразу стало ясно: она боится. Боится, что странный сон вдруг развеется и снова наступит жестокая реальность.

Он отставил кастрюльку и подошёл ближе, вытирая руки полотенцем.

— Позволь узнать, что тебя так задержало? Ты прекрасно знаешь, где кухня…

Гермиона медленно покачала головой, решительно поставив шкатулку на стол.

— Возможно, благоразумие? Ищете повод, чтобы снова подать на меня в суд, мистер Малфой?

— Этот кретин подал на тебя в суд? — Люциус презрительно фыркнул, и в белых прядях сверкнули отблески каминного пламени. — Жалкий трус! Надеюсь, моя невестка сделает из него мужчину. Ну или хотя бы человека. Кстати, Драко в твоём мире вполне приличный сын. Во время нашей беседы он всего лишь раз порывался вызвать колдомедиков, когда я сообщил о том, что у него будет мачеха. Но мы поладили, и он был так любезен, что согласился погостить сегодня у Паркинсонов… Что с тобой?

Гермиона внезапно почувствовала, как подгибаются колени от его слов — они проникали в самое сердце, заставляя его биться сильнее и кровоточить. Она судорожно схватилась за ручку двери, теряя сознание, всё вокруг плыло дымным облаком, и девушка не сразу поняла, что это от слёз.

«Моя невестка… Жалкий трус… Этот кретин… Что с тобой…»

Последняя фраза доносилась эхом, и понадобилось какое-то время, чтобы понять, что Люциус беспрестанно повторяет это, склонившись над ней и осторожно придерживая за талию.

— Воды?

— Нет, — сухо выдавила Гермиона. — Просто вы на секунду напомнили мне одного человека…

— Это я, — с нажимом произнёс Люциус, — слышишь, Гермиона? Я пришёл к тебе.

— Этого не может быть. Медальон взорвался. И теперь больше…

— А не приходило ли тебе в голову, что в каждом мире есть своей медальон? — с напускной серьёзностью спросил Люциус.

Гермиона моргала, прогоняя непрошеные слёзы, пытаясь осознать его слова. Наконец она поднялась с его помощью, неверяще заглядывая в льдистые глаза.

— Тогда что же взорвало медальон в моём мире?

— Сначала я думал, твоё отражение. Она не хотела пускать меня сюда и взорвала медальон каким-то заклинанием. Но…

Гермиона прижала ладонь к губам.

— Нет-нет, — Люциус успокаивающе покачал головой, — всё кончилось хорошо. Она перекупила медальон у Уитмора, моего агента. Но Уитмор, подлец, обманул нас обоих, представляешь? Настоящий медальон всё это время был у него. И когда он попытался продемонстрировать его силу какому-то перекупщику в Лютном — бах! Разнесло всю лавку. Там-то я его и нашёл. Хвала Салазару, раньше авроров…

— И где же… Где же он теперь? — с замиранием сердца спросила Гермиона. — Сколько фейной пыли ты просыпал? Когда ты возвращаешься?

Люциус закрыл глаза и покачал головой.

— Я уничтожил медальон, хоть это и было нелегко… Но я не…

— Как?! Ты бросил всё? И Драко? Без надежды когда-нибудь вернуться?

— Я не мог иначе, — твёрдо ответил он. — Драко уже взрослый. А родителям нужно уметь отпускать своих детей…

В глазах Гермионы блестели слёзы.

«Как и детям пора отпустить своих родителей. Как мне — маму… Это он. Настоящий. Мой Люциус».

— Прости меня! — она внезапно разревелась, но ничего не могла с собой поделать. — Я бежала… Я так спешила… Но я не успела, медальон всё равно взорвался… И мне не жаль было променять весь этот мир на тебя!

— И мне, — тихо сказал Люциус, вытирая большим пальцем слёзы с её щеки. — Потому что ты для меня весь мир.

Гермиона со всхлипом смущенно опустила глаза: ожидать от него таких слов она даже не смела.

— Твои гребешки… Они сгорят…

— В самом деле… ты права!

Люциус вынул палочку из заднего кармана брюк и отправил порцию моллюсков из печи на тарелку.

Гермиона проводила внимательным взглядом гребешки и вдруг её осенило.

— Ты говорил, не умеешь готовить!

Люциус пожал плечами и лукаво улыбнулся.

— Так ты нарочно тогда меня обманул!.. Чтобы… Зачем?

— По-моему, всё очевидно. Мне хотелось, чтобы ты приготовила мне что-нибудь. Позаботилась обо мне. И мне понравилось.

Она с улыбкой покачала головой.

— Обманщик!

— Кстати, попробуй! Портал сработал рановато. Это наш ужин, и хотя я их готовлю только в третий раз, пахнут они вкусно!

Он взял с тарелки раковину с запеченным гребешком и полил сверху соусом, который размешивал в кастрюльке. Гермиона взяла лакомство и отправила в рот. Она жевала без особого энтузиазма, но потом даже прикрыла глаза от удовольствия:

— Вкусно! Очень вкусно! Можно мне ещё один?

Люциус ухмыльнулся, не скрывая самодовольства:

— Конечно, милая! Угощайся!

— С сливочно-сырной подливкой… — он протянул ей ещё одну раковину, и пока девушка с аппетитом жевала, облизнул указательный палец, испачканный в соусе, — м-м-м… кажется, действительно неплохо получилось. Надо бы белого вина к ним…

Люциус не успел дотянуться до палочки, как Гермиона вдруг взяла его за палец и обмакнула в соус. А потом облизнула — медленно, с наслаждением, закрыв глаза от удовольствия.

Люциус замер, не в силах отвести глаз от её губ, посасывающих его палец. Эта волнительная картина будила в нём аппетит иного рода. А как тёрся изнутри её язык…

— Вкусно… Очень вкусно!

Гермиона раскрыла его ладонь и целомудренно коснулась губами центра. От такого дикого контраста похоти и невинности Люциуса бросило в жар. Он в одно мгновение притянул девушку к себе и обхватил её лицо, покрывая его лихорадочными поцелуями.

— Сколько ночей без тебя… Сколько бессонных ночей! А ты ещё и дразнить смеешь?

Гермиона с тихим смехом обняла его, порывисто отвечая на поцелуи. Пальцы зарылись в его длинные шелковистые волосы. Она так долго ждала этого, что теперь было даже немного больно в груди от переизбытка счастья.

А Люциус, изголодавшийся не меньше, целовал жадно, прихватывая зубами нижнюю губу, проникая в её вкусный рот и пробуя её на вкус — снова и снова. Одной рукой он тесно прижимал к себе, а другой крепко сжал ягодицу, и Гермиона ощутила, как давит в поясницу край стола. Вдруг мужская хватка ослабла, и на пол со звоном полетели тарелки и кастрюли: Люциус освобождал стол.

— Что ты делаешь? — рассмеялась Гермиона.

— Нарушаю правила этикета за столом! — отрывисто бросил он, облизнувшись. — Заменяю основное блюдо десертом!

Глянув на девушку так, что едва не прожёг насквозь, он подхватил её и усадил на столешницу. Затем вклинился между коленями и снова прижался, проведя носом по груди, обтянутой тонкой блузкой. Гермиона отбросила с его лица белоснежные волосы, и их взгляды встретились. И этого оказалось достаточно, чтобы всё вокруг исчезло. Остались только они вдвоём на целом свете.

В красноречиво звенящем молчании Люциус и Гермиона судорожно стаскивали друга с друга одежду, чтобы стать ближе. Смятая блузка полетела на пол, следом — фартук и белая рубашка. А за ними — потёртые джинсы. Бретелька бюстгальтера лопнула, когда Люциус слишком сильно дёрнул его вниз. Гермиона выгнулась и всхлипнула от того, как торопливо он прикусил сосок, но тут же тёплый язык зализал набухшую ягодку. Она поймала губами его тонкие губы и снова целовала, не в силах оторваться. Гермиона была уже мокрая до неприличия, и когда Люциус запустил руку в её трусики, она со стоном подалась вперёд, насаживаясь на палец.

— Ох, да! Сделай это, пожалуйста!

— Я уж думал, ты не попросишь! — прошептал он, резко дёргая пряжку ремня.

Затем снова обхватил девушку за бёдра, подвигая к себе, вошёл в неё и тихо выдохнул с восхищением:

— Гермиона… Моя Гермиона! Какая же ты горячая!

Кухня наполнилась стонами. Гермиона откинулась назад, упираясь руками в столешницу, и скрестила ноги на пояснице Люциуса. Никогда ещё, даже под дурманом шоколадного мусса, она не хотела его так сильно. Чтобы он был только её, и двигался внутри так глубоко, что просто…

— О-о-ох! Да!

Её стоны и жаркая теснота сводили Люциуса с ума так, что сердце заходилось в безумном фанданго. Столько ночей он мечтал о ней, а теперь Гермиона перед ним — с раскинутыми ногами, с аппетитной грудью и маняще приоткрытыми губами. Любимая, растрёпанная, потрясающе сексуальная, вкусная…

Сжимая её ногу под коленкой, свободную руку он просунул между ними, не переставая ритмично двигаться. Пальцы нащупали распухший клитор и принялись настойчиво поглаживать.

Гермиона захлебнулась вздохом. Она вся напряглась, как струна, изо всех сил подаваясь Малфою навстречу и царапая столешницу. С губ срывались какие-то нечленораздельные фразы, бессвязный лепет.

Люциус понял: она на грани, и его пальцы взяли бешеный темп.

— Давай, моя милая… Давай, кончи!

Гермиона вскрикнула раз, второй, третий: волны неистового удовольствия накатывали одна за другой. Она понятия не имела, что может так кричать, и будто слышала себя со стороны. Краем сознания только отметила, как от мощного выброса её магии яростно взревело пламя в камине, жадно облизав чугунную решётку.

Люциус вдруг ускорился так, что его толчки внутри тесного лона превратились в однонеповторимое движение, наполненное слепящим удовольствием. Он хрипло вскрикнул, вбившись в последний раз, и замер, крепко зажмурившись. А когда рухнул на Гермиону, вокруг с оглушительным треском начали лопаться банки на полках.

Бах! Бах! Бабах! Взрывы грохотали по кухне, рассыпая повсюду корицу, базилик, соль и перец. Но никто этого не замечал.

Люциус обнял Гермиону, прикрывая собой. Он чувствовал, как на поясницу просыпался горчичный порошок, а на плечо плеснуло черничным вареньем. С большим трудом собрав магию, Люциус наколдовал, наконец, защитный купол.

— Мы разгромили твою кухню, — виновато улыбнулась Гермиона, ласково поглаживая его плечо. Но по ней было видно, что ей ничуточки не жаль.

Люциус отдышался и с усмешкой вытер с её лба рассыпанную муку.

— Ничего. Надо проверить, может, мы изобрели какое-нибудь новое блюдо? И, кстати, почему это «твою кухню»? Она ведь наша. И мы имеем право творить на ней всё, что захотим. Правда, миссис Гермиона Малфой?

Он подмигнул.

— Да, — прошептала она, обхватив ладонями его лицо, — да!

И поцеловала.

Оглавление

Глава 1. Медальон Морганы

Глава 2. Привет, дорогая!

Глава 3. Срывая покровы

Глава 4. День тролля

Глава 5. Ты — моё отражение

Глава 6. Я — Гермиона Грейнджер!

Глава 7. Время десерта

Глава 8. Не отпускай

Глава 9. Мы сами строим свою судьбу

Глава 10. В которой зеркала разбиваются