Любовь и диктатура [Евгений Николаевич Гусляров] (fb2) читать онлайн

- Любовь и диктатура 1.37 Мб, 248с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Евгений Николаевич Гусляров

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Евгений Гусляров Любовь и диктатура

Хотел бы пояснить жанр, выбранный мной для этой книги. Полтора десятка лет назад одно крупное московское издательство заказало мне серию биографических хроник о личностях, наиболее повлиявших на ход истории. Было предложено сделать серию «Биографических хроник» о Петре Великом, Ленине, Сталине, Гитлере и некоторых других.

Подготовку к этой работе начал я обычным порядком. С архивов, библиотек. Прочитал всё, что написано о каждом герое предполагаемой серии. Накопил неисчислимое количество выписок. Рассортировал их по конвертам и папкам. Названия на папках получились всё заманчивые. Например, «Самоубийство Надежды Аллилуевой», «Завещание Евы Браун», «Зачем Ленин подарил Инессе Арманд калоши?».

И всё мне хотелось наполнить каждую папку настолько, чтобы истина установилась окончательная. Задача была поставлена смелая, если ни отчаянная. Чтобы после меня другим на эту тему сказать было уже нечего.

И вот, когда мне показалось, что пора приступать к настоящей кабинетной шлифовке накопленного материала, я разложил его на рабочем столе. И понял вдруг, что шлифовать ничего тут не надо. Надо только разложить выписки по порядку, который они сами и подсказали. Получается полезное, занимательное и, главное, исключительно достоверное изображение событий. К тому же, остаётся простор для умственных усилий и воображения самого читателя, который волен сделать собственные выводы, помимо меня.

И в этом я вижу способ подчеркнуть своё уважение к нему. Вспомнил, кстати, что подобным же образом поступил некогда замечательный писатель Викентий Вересаев, оставивший нам великолепные книги «Пушкин в жизни» и «Гоголь в жизни, ставшие уже классикой жанра и ответственного подхода к делу.

Александр Великий, Цезарь, Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Наполеон, Ленин, Гитлер, Сталин. Что общего? Только одно. Они – обитатели верхнего этажа человеческой истории. Имена, в основном, страшные для воображения. Тем не менее, желающих поселиться на том же этаже истории всегда будет достаточно. Но лифт на этот этаж ходит очень нерегулярно. Сама история приводит его в движение, да и то лишь тогда, когда ей вдруг донельзя потребна становится личность подобного размаха для только ей известной цели.

А требуются они, эти личности, как видим, редко. От Александра до Цезаря история пропустила двести пятьдесят лет. От Аттилы до Чингисхана – целых семьсот лет. От Чингисхана до Тимура – около двухсот. От Тимура до Наполеона – четыреста с лишним.

И только в двадцатом веке, соприкасаясь во времени, жили и действовали сразу три величайшие исторические персонажа.

Люди изобрели часы недавно. Это изобретение показалось им настолько занимательным, что действием подобного механизма они пытались даже объяснить сам ход мироздания. Так вот, оси мироздания сотрясались с появлением тех великих людей, которых я перечислил, и начинался ход совсем иного времени. Трагическая суть входила в него. Но о качестве этих фигур сказано столько, что вдаваться в это мы будем только в силу необходимости.

Основная наша тема – любовь. Любовь диктатора.

Любимые женщины у каждого из них были. Общее в этой любви то, что ни одной из женщин любовь эта не дала счастья. Два самоубийства и одна непонятная, мучительнейшая из смертей, тоже очень похожая на добровольный уход из жизни – вот итоги того, чем закончилась, например, история любви Инессы Арманд, Евы Браун, Надежды Аллилуевой.

Что из этого следует?

Яркий путь метеора – это тоже результат притяжения. Возможно, он красив со стороны, но это след самосожжения, след гибели.

Так и тут.

Поражает роковая предопределенность к трагическим исходам, на которые обречены были даже самые простые и человечные движения души каждого из этих сумрачных гениев двадцатого столетия и времён предшествующих. Они обладали неограниченными возможностями быть счастливыми и делать счастливыми других. Но само слово «счастье» выглядит неуместным и неприложимым по отношению к большинству из них. Оно выглядит чужеродным и в словаре эпохи, на которую упала их гибельная тень. И уже совершенно несуразным представляется то, что никак не сочетаются в той жизни счастье и любовь, и наоборот – любовь и несчастье продолжают одна другое. И в том, что это так – первая ненормальность, которая позволяет понять все остальные.

Сюжет первый: Пётр и Екатерина

Великий однолюб

…У меня не очень хорошая память. Можно ли извлечь из этого хоть какое-то благо? Задумывая книгу о Петре Великом, я затеял следующий эксперимент. Собрал и внимательно перечитал все первоисточники и свидетельства о нём и его времени. На это ушло три года. Потом я эти документы отложил и обратился к своей несовершенной памяти. Я полагал при этом, что в памяти осталось и обязательно всплывёт то, что меня больше всего поразило. Тут, чем хуже память, тем острее должно быть впечатление, чтобы оставить след. Тем ярче должна быть вспышка. Это как в фотографии. Чем пасмурнее день, тем мощнее должен быть тот искусственный свет, при помощи которого мы рассчитываем получить внятный отпечаток на плёнке, или как теперь, на цифровой матрице.

Вот одно из таких впечатлений. Этот исполин, который, казалось бы, обладал сверхчеловеческими, а то и вовсе нечеловеческими силами и способностями, был, в высшей степени, зависим от разного рода обыденных ситуаций. Исключительную роль, например, в его жизни играла привязанность к женщине. Во многих случаях именно эта привязанность была его единственной опорой, дающей силу менять ход истории, двигать рычаги Вселенной. Эта же привязанность к женщине могла быть губительной. В принципе можно доказать, что его несвоевременная смерть была приближена неурядицами глубоко личного, интимного характера.

Главная драма его личной жизни заключается вот в каком противоречии. Будучи незаурядным человеком, он был беззащитен от вполне заурядных житейских обстоятельств. Он всё мерил масштабами собственной натуры, а его, по большей части, окружали люди дюжинные и ординарные. Не умея опуститься до их уровня, он не знал, чего от них можно ожидать, делая на них ставку. Это всегда держало его в напряжении. Он привык ожидать непреднамеренного (чаще, чем осмысленного) предательства даже от самых преданных и обласканных. Даже самые видные из тех, которых он создал собственным гением и дубиной, самым пошлым и беззастенчивым образом, например, обворовывали государство. Их нельзя назвать законченными стервятниками, зачастую воровство их было наивно, как это ни дико звучит. Это были нравственно близорукие люди, которые плохо видели ещё черту, отделяющую своё от казённого. А если учесть, что у Петра не было ничего, кроме государства, выходит, что обкрадывали они его лично. Несмотря на названные смягчающие обстоятельства, мздоимство это создавало главные препоны на пути к тому призрачному совершенству, к которому Пётр тащил Россию за руку, рискуя вывернуть эту руку, а то и вовсе оборвать. Таковы были его друзья и соратники.

Несмотря на всю свою мрачную силу и грозную власть, он часто оказывался бессильным и беззащитным. Само жуткое единообразие его страшных расправ только подчёркивает это его бессилие. Он думал, что уничтожает порок вместе с его носителями. Но ни порока, ни порочных людей не становилось меньше. Когда канцлер и первый российский прокурор Павел Ягужинский заявил Петру, будто бы в шутку, что, убив последнего вора, тот останется вовсе без подданных, царь, как пишут свидетели, засмеялся. Но это, должно быть, был самый горький и скорбный смех. Так мог смеяться вконец разочарованный человек. И смеялся Пётр лишь обороту речи, но не той правде, которая встала тогда перед ним во весь свой непомерный устрашающий рост. Да так и стоит с тех пор, не пошатнувшись…

Ему изменяли женщины. Он удивлялся этому. Не понимал, со своей колокольни, как это можно – изменять царю? Самая обидная неудача его была с дочкой немецкого булочника Анной Монс. Он произнёс по этому поводу фразу, которая может по праву войти в разряд исторических – «чтобы любить царя, надо быть с царём в голове». Не знаю, насколько он этим себя успокоил…

Главный удар от женщины ещё ждёт его…

Многие свидетели жизни Петра полагают, что он обладал нежным сердцем и мягкой, привязчивой душой. Это выглядит невероятным только на первый взгляд. Тому, кто читал, опять же, его письма к жене, это предположение не покажется столь уж диким. Когда Пётр говорил о нехватке сил, он не лукавил. Но, до определённого времени у него была опора. И тут надо опять сказать о женщине. Той, которая одна понимала его из всех, в том числе и сановных мужиков, столпившихся у трона. Из всех, кто был близок ему.

Марта Скавронская для Петра и российского престола нашлась в солдатском обозе. История извлекла её из-под какой-то провиантской телеги, где она известным способом отрабатывала свой горький сиротский хлеб.

И тут надо сказать ещё одном качестве его души, которое кажется неожиданным. Пётр был однолюб и, главное, умел любить. Он умел черпать силы в таком зыбком источнике, как женская привязанность, тепло семейного гнезда, мужская уверенность в ответном чувстве. Бывшая обозная прачка с довольно низкой социальной ответственностью Марта Скавронская, в крещении Екатерина Алексеевна, своим инстинктом угадывала его усталость, находила, чем ободрить, а кое-что и взвалить на свои, тоже не хилые, плечи. Надо отдать ей должное – она кошачьим чутьём догадалась, какая жена нужна Петру. Она должна быть черна волосом и бела, пышна телом. Это для той части естества Петрова, которая ниже его широкого кожаного пиратского пояса. С этим у бывшей Марты-Екатерины, всё в порядке. Но вот что удивительно. У немецкой сироты отыскалось и то, что ясно и точно вписалось в государскую волю, в сердце и мысли державного властелина. Она углядела и ухватила его цель, она сумела разделить с ним, или убедила его, что разделяет, тяготы пути к этой цели.

Потому и не было у Петра ближе человека, что он поделил с ней мечту и грёзы о будущей России, прилепился, по божьему слову, к ней телом и душой, стал от того вдвое сильнее и неуязвимее для житейских бурь. До определённого времени брак Петра был как раз того редкого совершенства, каким бывает задуман на небесах. Я думаю, что, встретив её, Пётр почувствовал облегчение, как коренник в упряжке, дождавшийся пристяжной. Тут кстати было бы вспомнить, что в начальных строках Библии, в устах самого Господа Бога слово «женщина» предстаёт синонимом слова «помощь». «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему».

Умирая, Пётр с горечью будет вспоминать, что один тащил Россию вперёд, в то время как миллионы тянули её назад. Последние обиды тут не дали ему вспомнить, что с той поры как появилась у него Екатерина, тащить ему стала легче, вот именно как кореннику с пристяжной. Эта немка понимала его так, как должна бы понимать вся та Россия, для которой он старался. Окрестивши её и сделавши русской, он и делал теперь всё с оглядкой на неё, как на саму новую Россию, которую продолжал любить свирепой любовью. По другому он не умел.

Тем страшнее был удар, под самый дых, когда он узнал, что Екатерина, его воплощённая мечта, первая обитательница его будущего идеального отечества, изменяет ему с хлыщём из Немецкой Слободы Виллимом Монсом, родным братом Анны. Той самой, у которой Пётр, когда-то давно, не обнаружил царя ни в голове, ни в сердце. Это был недостойный эпиграф к тому будущему, которому он поручал Россию…

Но это будет позже. А пока идут, например, письма. Письма о любви, которые пишет один из самых необычайных людей в русской истории. Конечно, эти письма хорошо бы прокомментировать, потому что оторванные от своего времени, от фактов жизни своего августейшего автора, они не во всех мелких деталях будут ясны. Однако, главное – живое сердце Петра – осталось в них…

Разве могут быть, опять же, случайными вот такие, например, слова Петра в одном из последних к ней писем: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшою не могу владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!». Такие строчки не родятся без нужды.

Только кое-где я позволю себе вставить слова известных знатоков его жизни…

Да ещё отыскались и ответы Екатерины на его письма…

Первое письмо (или это первое из сохранившихся) император написал по поводу рождения дочери, третьей. Всего Екатерина родит ему двенадцать детей. Из них только одна Елизавета доживёт до зрелых лет и унаследует престол своего великого отца. Остальные умрут в младенчестве… Обычное дело тогда…

Тут опять продолжу о взятке и мздоимстве. До Петра дошёл вдруг какой-то слушок о камергере его жены Виллиме Монсе. Это имя могло разбередить в душе Петра забытую рану, поскольку Виллим этот был близкий родственник той Анны Монс, которой сильно увлёкся когда-то молодой царь. Потому он затребовал какие-то бумаги из Тайной канцелярии и не без любопытства углубился в них. То, что открылось Петру, потрясло его. Оказалось, этот камергер Монс, приближённый его жены, организовал нечто вроде целого министерства взяток при императрице. Он нагло торговал милостями, за которыми сюда обращался сам светлейший князь Меншиков, вор из воров и сам первый взяточник. Откуда же мог взять столь драгоценные милости этот шут гороховый Монс, Петру не надо было долго гадать. Он торгует тем, что может дать императорская власть, которой он, Пётр, владеет вместе с женой. И ради этого он пышно, на виду у всей России, короновал её лишь несколько дней назад? Этот Монс торгует его, петровой властью, который столько времени колесовал, четвертовал и вешал виноватых во взятке. А за что же, за какие шиши Монсу такое предпочтение от жены императора? Пётр мог с горечью вспомнить, что он ведь уже старик, что она, пышнотелая красавица, моложе его на целых двенадцать лет. Пётр узнал в те дни и ещё одну «зело поганую» новость. Императрица, его жена, оказалась не только податлива на ласки красавчика из Немецкой слободы, она не отказывалась и от денег. Монс делал «откаты» ей, до тридцати тысяч за дело. Прачкой была она всегда, а императрицей стать так и не успела. Об этом, может быть, думал Пётр…

Ну вот теперь я и попробую разложить по порядку выписки из первой своей папки о необычайных любовных историях. Да и бывают ли эти истории обычными…

Золушка, обувшая Россию

После того, как Его Императорское Величество действительно короновал, в истекшем мае [1707] месяце, в Москве, свою супругу и тем явил всему миру почти неслыханный образец необычайного возвышения, я считаю себя обязанным вкратце изложить письменно истинную жизнь этой принцессы и все её приключения, начиная с её рождения до вторичного её замужества, которые собрал я в России, для того, чтобы опровергнуть те вымышленные рассказы, которые уже и в настоящее время ходят о ней и которых можно ещё ожидать впереди.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С. 370

Всё так необычно, так ново, всё так удивительно с самого начала и до самого конца дней Екатерины, что я не удивлюсь, если многие не поверят в точность этих рассказов. Я это им охотно прощаю. И хотя имеются ещё тысячи свидетелей тех фактов, которые здесь изложены, я понимаю, что нужно было самому быть очевидцем, чтобы поверить всем этим фактам, как они того заслуживают. Я думаю, что не будет преувеличения сказать, что своими деяниями Екатерина равна (если не превосходит их) Семирамиде и Тамаре, а в отношении любовных приключений она превосходит невесту короля Гарба, которая, однако, является лишь плодом фантазии, в то время как Екатерина осуществила всё это в действительности. Столь смелые сравнения обещают неслыханный пример капризов и милостей судьбы.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Если когда-либо в истории была жизнь столь необычная и так наполненная событиями, что она заслуживала бы того, чтобы быть рассказанной грядущим поколениям, так это жизнь царицы Екатерины, жены царя Петра I, которому она наследовала после его смерти.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Жизнь царицы Екатерины, второй жены Петра I, представляет собой нечто в роде сказки.

Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году // Вопросы истории. №5, 1997. С. 85

Едва ли во всей истории как древней, так и современной, можно было бы найти такой пример, который позволил бы лучше почувствовать как то непостижимое, которое одни называют судьбой, а другие – провидением, потешается по своей прихоти над правилами людского благоразумия, чтобы из ничего сделать нечто самое великое среди людей и чтобы поднять из ничтожества до вершин славы тех, кого оно захочет облагодетельствовать. Мы увидим здесь бедного подкидыша, извлечённого из бездны ничтожества и поднятого до вершин почестей такими средствами, которые другим принесли бы лишь презрение.

Будет показано, как вопреки всякому здравому смыслу, вопреки законам страны, законам естественного права она вступит на трон в ущерб правам законных наследников, которым он принадлежал, и будет править чрезвычайно отважными народами, которые до этого никогда не управлялись женщинами. Эти народы были, естественно, обеспокоены, так как они испытывали сильную привязанность к роду своих господ и подлинных государей, потомки которых по прямой линии ещё существовали. Наконец, мы увидим, как она спокойно умрёт неограниченной самодержицей. (Это слово, используемое для обозначения суверенов России, греческого происхождения, времён рабовладения, и обозначает оно: держать власть в своих руках огромной империи), грозной для всех государств Севера и Азии.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 140

Кто же она – «Всемилостивейшая и Всепресветлейшая государыня императрица Екатерина Алексеевна»? Откуда она родом?

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 14

Начнём с её происхождения и её рождения, которые были абсолютно неизвестными для всех и (если этому захотят поверить) даже для неё самой в течение всей её жизни и жизни её мужа. Несмотря на поиски и расследования, которые этот государь проводил в течение свыше 20-ти лет, он не смог получить никаких сведений по этому поводу. И до сих пор это оставалось бы непроницаемой тайной для всех, если бы за три месяца до смерти Петра I и за два года до смерти государыни необычайное приключение, о котором будет рассказано в конце этих анекдотов, не раскрыло бы с полной несомненностью, что её звали Скавронская, что родилась она в Дерпте в 1686 году и что крестили её в том же году в католическом костёле.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Кто-то называет её Мартой Самуиловной Скавронской. Кто-то – Мартой Сковорощенко. Кто-то – Сковоротской. Одни считают родителей Марты польскими крестьянами. Другие, желая хоть как-то скрасить происхождение, уверяют, что её мать принадлежала ливонскому дворянину фон Альвендалю, и Марта родилась от него. Третьи сообщают, что она – дочь священника, умершего от чумы в Ливонии; пастор Глюк, якобы, нашёл её в осиротевшем приходе и воспитал среди своих дочерей.

Васильева Л.Н. Жёны русской короны. М. 1999. Т. 2, с. 77

Источники содержат лишь неопределённые и противоречивые сведения о ранних годах императрицы Екатерины I.

Доннерт Эрих. Екатерина I. В сб. «Русские цари. 1547-1917». Ростов-на-Дону, «Феникс». Москва, «Зевс», 1997. С. 247

Что касается меня, то я ограничусь тем, что лишь бегло коснусь всех различных этапов жизни, через которые прошла эта государыня, и проследую за ней по скрытым путям, которые привели её к тому высокому положению, которое она заняла.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Первые письменные известия о происхождении Екатерины I относятся к году её воцарения; но уже в это время, вследствие принятых мер, сообщаемые сведения лишены всякого фактического основания и носят характер догадок и предположений. Так, цесарский (австрийский) посланник Бусси Рабутин, в своём донесении из С.-Петербурга венскому двору от 28-го сентября I726 года, сообщает, что «Екатерина, незаконнорождённая дочь лифляндского дворянина фон-Алфендаля и его крепостной служанки, родилась в I683 году, а после смерти матери взята Глюком» и пр. Равным образом в известных «Генеалогических таблицах» Гюбнера, изд. I725 года, сказано: «Катерина фон-Алфендель из Лифляндии родилась 24-го февраля I684 года» (супруга Петра I).

Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902

Эта знаменитая Екатерина, сирота из эстонской деревни Ринген, вскормленная из милости у одного пастора, вышедшая замуж за ливонского солдата, взятая в плен через два дня после первой свадьбы, она перешла в услужение генералов Боура и Шереметева, а затем – Меншикова – мальчика-пирожника, который стал князем и первым человеком в империи, наконец, она стала женой Петра Великого, а затем, после смерти царя, самодержавной императрицей, притом достойной. Она очень смягчала нравы своего мужа и избавила гораздо больше спин от кнута и гораздо больше голов от топора, чем это сделал генерал Лефорт. Её любили, её почитали. Никакой немецкий барон, шталмейстер аббата Фульда, никогда не был мужем Екатерины, но Пётр Великий не думал, что в его окружении для достоинства необходимо иметь тридцать два колена предков. Государи охотно думают, что нет другого величия, кроме того, что дают они, и что всё равно перед ними.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. и вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004

Кажется, что желавшие прикрыть низость породы Екатерины I, производя оную от лифляндского или польского дворянства, не размыслили достаточно о том, что таковым вымышленным происхождением нимало не усугубляется слава чрезвычайного возвышения её, ибо оным обязана она единственно прелестям красоты и ума своего.

Замечания на «Записки генерала Манштейна» (автор неизвестен). О происхождении Екатерины Алексеевны I. Текст цитируется по изданию: Перевороты и войны. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 11

Известно, что население Лифляндии и Эстляндии находится в крепостном состоянии и что, как только ребёнку минет 5 или 6 лет, местный помещик распоряжается им по своему желанию и берёт к себе в услужение. Холостое потомство крестьян мужского пола, называется родонаследственными парнями (Erbjungen), а женского – родонаследственными девицами (Erbinadgen). Вот такою-то родонаследственною девицею, в деревне Рунгене (Rungen) Дерптского округа и была родная мать нынешней Царицы, находившаяся под властью некоего дворянина (Edelmann), по имени Розен (Rosen), который около 20 лет служил в Шведской военной службе, под конец же, вышел в отставку в чине подполковника (Obrist-Lieutenant). Он не был женат и умер таким же, холостым. А так как вышеназванная родонаследственная девица принадлежала ему и была беременна нынешнею Царицею, не имея мужа; дворянин же, из жалости, быть может, оказал ей некоторую помощь для пропитания её ребенка: то на него и пало подозрение, что ребёнок не совсем чужд ему, хотя ничего достоверного об этом никогда нельзя было узнать, тем более, что в то время об этой горемычной крестьянке нисколько не заботились, а предстоящего ей счастья и подавно никто себе не воображал… Как в большинстве незаконных рождений происхождение ребёнка остается сомнительным, а в то время, как уже сказано выше, никто не потрудился добиться истины: то и неизвестность отца нынешней Царицы так велика, что ее незаконное происхождение неоспоримо: местный же священник окрестил её и внёс в церковную книгу между незаконнорождёнными детьми… [Составитель генеалогий] Гюбнер говорит в своих «Родословных таблицах», что она урождённая фон Альбендилен (von Albendielen), и эта басня, вероятно, основана на том, что некий дворянин этого имени имел в той местности имения и часто навещал вышеназванного подполковника, чем и дал повод к молве, что помянутая родонаследственная девица (мать Царицы) забеременела от него.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С. 370-371

Историк [же] Карла XII, шведский придворный проповедник Нордберг, взятый в плен под Полтавой в I709 году и живший около шести лет в России, то в Петербурге, то в Москве, приводит свидетельство одного лифляндца, знавшаго отца и мать Катерины, подтверждаемое церковною книгою: «Отец ея был шведский квартирмейстер Эльфсборгскаго полка Иоган Рабе. Находясь с полком в Риге, он женился на местной уроженке Елизабете Мориц. По прибытии в Швецию со вторым мужем, Елизабета родила в I682 году, на бастели (в округе) Гермундерид, в приходе Тоарпа, дочь Катерину. Через два года Иоган Рабе умер, а жена его с дочерью и новорождённым сыном вернулась в Ригу, где, некоторое время спустя, Катерина поступила в сиротский дом, затем на Ревельское подворье и, наконец, к мариенбургскому пробсту (пастору) Глюку»…

Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902

Современная русская писательница, живущая в США, Алла Кторова, занимаясь историей происхождения этой женщины, докопалась до её якобы еврейского происхождения, утверждая, что Марта по матери была из рода Веселовских, а они-то и были евреи.

Васильева Л.Н. Жёны русской короны. М. 1999. Т. 2, с. 77

Как видно из юмористических мотивов переписки Петра Первого и его жены, он склонен был подозревать в ней шведку. В этом отношении весьма характерен правдивый или вымышленный рассказ одного «русского господина», передаваемый тем же взятым в плен шведским историком Нордбергом. По заключении Ништадтского мира, в 1721 году, царь будто бы сказал в шутку своей супруге: «Как договором постановлено всех пленных возвратить, то не знаю, что с тобою будет?». Царица, поцеловав его руку, отвечала: «я ваша служанка; делайте, что угодно; не думаю, однако, чтобы вы меня отдали» и пр. Вообще Пётр I, по-видимому, не раз напоминал, шутя, своей супруге, что она шведская подданная. В 1718 году, 11-го октября, в день Нотебургского штурма, ежегодно празднуемого им, он писал ей собственноручно: «Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй! Поздравляем вам сим счастливым днём, в которым русская нога в ваших землях фут взяла, и сим ключём много замков отперто». В другом письме из Гангеуда (Гангута) Пётр пишет 27 июня 1719 года, по поводу годовщины Полтавской битвы: «Поздравляю, друг мой, вам сим днём – русским нашим воскресеньем. Дай Боже! что в девятом началось в девятый бы на десять благой конец восприяло! Чаю, я вам воспоминаньем сего дня опечалил, однакож разсуждай…» и т.д.).

Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902

…В 1714 году русский генерал-комиссар при курляндском Дворе, Пётр Бестужев, получил, через Матвея Алсуфьева указ её величества из Петербурга и роспись, «дабы в Крышборхе сыскал фамилию Веселевских и Дуклясов». [Несомненно, это было связано с желанием самой императрицы узнать, наконец, собственное прошлое]. Поручение было нелегкое, судя по общему положению страны, опустошённой многолетней войной, голодом и моровым поветрием, о которой пишет очевидец Вебер, в январе того же 1714 года: «От Мемеля до Митавы я нашёл почтовую дорогу почти совершенно запустелой; не видно было ни людей, ни домов, ни скота, так как всенародные бедствия свирепствовали в этом герцогстве, и по сделанной переписи осталась всего одна четвёртая часть бывших в нём душ»… Далее Вебер добавляет: «Ригу я нашёл ещё в худшем состоянии в феврале 1714 года, тем боле, что чума скосила здесь до 60 000 душ, а во время осады русскими брошенные восемь тысяч ядер разрушили дома; многие семьи обратились в бегство перед сдачей города»…

Понятно, что при таком положении края Бестужев не мог скоро выполнить возложенного на него поручения, и собранные им сведения не могли быть особенно точными. Только 2б-го июня следующего 1715 года он послал своё донесение императрице, что по ея величества указу «сыскать фамилии Веселевских и Дуклясов он в Крышборх ездил и кого мог тех фамилии сыскал». При этом донесении сохранилась собственноручная записка Петра Бестужева, составленная им через месяц, а именно 25 июля того же года, которая служит наглядным свидетельством его старания передать буквально всё слышанное и доставить возможно подробные сведения. Сведения эти были следующие:

Донесение Петра Бестужева из Риги на запрос из Петербурга 25-го июня 1715 года.

Вильгельм Ган, курляндец, у него четыре сестры: Первая, Катерина-Лиза, была замужем за Яном Веселевским… Вдова Катерина-Лиза после Веселевскаго вышла замуж за Лаврина Дукляса и родила с ним 6 сынов, померла в поветрие; один сын ея, Симон Дукляс, и ныне жив в Крейсбурхе.

Вторая сестра Дорота была за Сковородским, имела два сына и четыре дочери, была Лютерскова закону; один (сын) Карл, другой Фриц в польских Лифляндах, одна дочь Анна, другая Доротея, обе в польских Лифляндах замужем; третья, Катерина, жила в Крейсбурхе у тетки своей Марии-Анны Веселевской, которую в 12 лет возраста ея взял в Лифлянды шведский мариенбургский пастор, четвёртая, Анна, в поветpиe умерла.

Третья сестра Ганова, Софья, за Гендербергом, у ней два сына в Курляндии: в Субоче, живы.

Четвёртая сестра Ганова, Mapия-Анна, была за другим Веселевским, у них остался сын Андрей Веселевский и ныне живёт в Крейсбурху.

Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902

Екатерина родилась в Якобштадте, небольшом городке в Курляндии (Зельбургского уезда.), принадлежавшем в прежние времена одному командиру тевтонского ордена. Отец её, бывший учителем при школе в Якобштадте, имея многочисленное семейство, нуждался в содержании его.

Она имела несчастие лишиться на третьем году жизни своей матери, а с нею и всякого попечения о себе, а так как дворянин Розе умер ещё раньше, то ребёнок очутился в крайней нужде и заброшенности, пока, наконец, местный дьячок, за неимением другого бывший её крёстным отцом, взял его и держал у себя несколько лет.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С. 371

Когда Его Высокопреосвященство господин Глюк, суперинтендант, или архипастырь этой провинции, узнал о том бедствии, которое постигло город Мариенбург [там разразилась чума, практически, опустошившая город], он отправился туда, чтобы оказать пастве, оставшейся без пастыря, всяческую помощь и духовное утешение, которые ей были так необходимы в этом бедственном положении… Суперинтендант – так называют среди лютеран в тех провинциях, где нет епископов, некоторых священников, которые имеют старшинство и надзор над всеми другими пасторами или кюре. Функции этого сана примерно те же, что и функции архипастыря в Римской церкви.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Необычайно счастливая звезда её избрала для её будущего возвышения человека, которого, как бы в предзнаменование сего, звали Глюком (gluk – по-немецки – счастье). Он был начальником (Praepositus) или, говоря здешним языком, супер-интендентом в Лифляндском городе Мариенбурге и приехал в Дерпт навестить своего доброго приятеля; при этом он посетил Рунгенский приход и увидал Екатерину у дьячка. Так как она была благообразна видом, а дьячок ему дал понять, что ему, при его плохих средствах и большом и без того семействе, трудно воспитывать это «греховное порождение» (Sundlung), как он её называл, то супер-интендант, движимый состраданием, взял эту Екатерину с собою в Мариенбург, где ей пришлось одевать и водить в церковь детей её приёмного отца, содержать в опрятности комнаты в доме, вообще же находиться в положении несколько низшем, чем дети, и несколько лучшем, нежели прислуга.

Этот архипастырь начал свою поездку с дома покойного кюре и нашёл там несчастную девочку, которая, увидев его, побежала ему навстречу, называя его отцом и прося есть. Она теребила его за платье до тех пор, пока её не накормили. Тронутый состраданием, он спросил, чей это ребёнок, но никто ему не мог сказать это. Он навёл справки во всей округе, спрашивал всех, не знает ли кто её родителей, чтобы отдать её им. Но, поскольку никто ничего о ней не знал и никто её не требовал, он был вынужден взять на себя заботу о ребёнке. Она сопровождала его в течение всей его поездки, и, в конце концов, они прибыли в Ригу основную его резиденцию. Правда, во время чумы и войны, которые наносили большие опустошения, эта резиденция не была столь постоянной, так как он был вынужден часто переезжать из одного места в своём округе в другое, гонимый страхом или по велению своего долга.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Этот Глюк был человек, выходивший из ряда: уроженец саксонский, он приобрёл большую учёность на родине, знал восточные языки и, будучи еще 22-х лет от роду, прибыл в Ливонию с целью посвятить себя распространению слова Божия, для чего основательно выучился русскому и латышскому языкам. Призвавши к себе какого-то русского священника, он предпринял труд перевести славянское Св. Писание на простой русский язык. Такой человек был клад для начинавшегося русского просвещения; но более всего судьба этого человека важна для нашей истории потому, что связана была с судьбою одной из служанок Глюка. Это была дочь ливонского обывателя из местечка Вышкиозеро, Самуила Скавронского.

Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Книга III, том V

Вернувшись в свою главную резиденцию, он отдал своей жене (лютеранские священники могли жениться) эту несчастную девочку, чтобы она о ней позаботилась. И эта добродетельная дама охотно приняла её и воспитала вместе со своими двумя дочерьми примерно того же возраста. Она оставила её у себя в качестве служанки, пока той не исполнилось 16 лет. Когда та достигла этого возраста, хозяйка решила, судя по поведению девушки, что ей скоро наскучит её положение.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 141

У пастора Глюка было ещё два воспитанника по имени Ског и Олоссон (Skogh и Olosson), живших у него вместе с Екатериной. По свидетельству этих двух воспитанников Глюка, Екатерина была сирота, оставшаяся в его доме после смерти родителей, и вела у него всё хозяйство. Но так как она отличалась чрезмерной экономией и отпускала порции, не соответствующие их молодому аппетиту, то у них из-за этого происходили ссоры, и Олоссон заявлял ей, что «он не женился бы на ней и в том случае, если бы она даже была одной единственной женщиной в мире».

Белозерская Н.А. Происхождение Екатерины Первой. Исторический вестник. Т. LXXXVII. СПб,1902

В таком положении она оставалась у супер-интендента до 18 лет, а так как тамошний Шведский гарнизон бывал на богослужениях в той церкви, где проповедывал супер-интендент, то нашёлся среди него рядовой солдат, драгун, приблизительно 22-х лет от роду, который часто видал Екатерину в церкви, с честными намерениями полюбил её и высказался в этом смысле одному родственнику супер-интендента, прося его помочь ему в этом деле. Этот родственник сказал супер-интенденту о предложении и получил ответ: если молодой жених хорошего поведения и комендант разрешит ему жениться, то он не будет противиться браку… Времена были, вообще, печальные; надвигались Русские, так что отцам семейств почти что приходилось желать не иметь детей совсем; впрочем, он же поставил условие: никоим образом не принуждать Екатерину.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904

Есть известие, будто бы она накануне взятия Мариенбурга вышла замуж за одного ливонца, с которым ей не суждено было жить. После плена её взял полковник Бальк, и она, наравне с другими рабочими женщинами, занималась стиркою белья для солдат; в этом положении увидал её Меншиков, взял её к себе, а у него увидел её царь. Впоследствии мы скажем, на какую высоту вознесла её странная судьба.

Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Книга III, том V

Предполагают, что суперинтендант заметил, что, с одной стороны, его старший сын смотрел на эту служанку слишком благосклонно, чему не подобало быть в доме священника, а с другой стороны, девушка была не безразлична к тем взглядам, которые бросал на неё молодой человек, если эта игра уже не зашла дальше. Вот почему её хозяева, боясь, что, несмотря на хорошее воспитание, которое они ей дали, природа может в самый неожиданный момент взять верх над рассудком, решили, что пришла пора быстро выдать её замуж за одного молодого брабанта – солдата, который находился в Мариенбургском гарнизоне. Катерина-де достигла уже зрелого возраста, а у него – большая семья и плохие средства… Брабанты во время правления шведского короля Карла XII набирались из отборной кавалерии. Их набирали во всех армиях этого государя, который создал из них специальные отряды для охраны его персоны. Эти всадники выполняли в Швеции такую же функцию, как телохранители во Франции или, лучше сказать конные гренадёры. Девушка показалась приятной этому брабанту, и он попросил её руки. Не существовало никаких препятствий для выполнения церемониальных формальностей совершения брака, и если они не были выполнены с большой пышностью, то, тем не менее, было большое стечение народа, любопытствующего увидеть новобрачных.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 141

Дело было представлено маиору, который не только дал разрешение на брак, но даже обещал повысить жениха, за хорошее поведение, в капралы. После сего призвали в комнату Екатерину и спросили её, нравится ли ей молодчина (junge Kerl), а так как она его уже до сего полюбила за его длинные, белокурые, вьющиеся волосы, то, недолго думая, она дала своё согласие, и помолвка состоялась в тот же вечер. Жених торопил свадьбою, ибо Русские, под начальством фельдмаршала Шереметева, находились лишь в 15-ти милях от Мариенбурга, а во время осады, которую-де следует ожидать, нельзя будет и думать о свадьбе. Назначили её на третий день после помолвки, причём супер-интендентом Глюком были приглашены к ужину маиор и три других офицера с их женами (которые наряжали невесту); перед этим же было совершено венчание, и брак действительно состоялся.

По словам очевидца Вурма, учителя богословия, жившаго в доме Глюка, бракосочетание Екатерины совершилось в августе 1702 года.

Белозерская Н. А. Из жизни Петра Великаго. Первые годы сближения Петра I с Екатериной Алексеевной. 1702—1709 гг. Исторический вестник. Историко-литературный журнал. Май, 1903. Т. XCII

Через несколько дней по сговоре Екатерины россияне приблизились к Мариенбургу, осадили его, покорили приступом и пленили всех жителей. По существовавшему тогда обычаю таковые пленные отсылались внутрь России как для умножения народонаселения, так и для распространения ремёсел и художеств.

Сторонники Екатерины отрицали и продолжают отрицать факт этой свадьбы. Но он был так хорошо освещён их врагами, что тот, кто был беспристрастен в этих спорах, прекрасно понимал, что правда была на стороне последних.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Однако молодые прожили вместе не более недели, потому что Иоган Крузе с десятью товарищами быль послан на разведку.

Говорят, будто молодые люди якобы не успели найти за три дня момент, необходимый для того, чтобы поставить последнюю печать на своём союзе. Это тем менее вероятно (пусть не прогневаются те, кто не верит), что хозяева дома, где и благодаря кому проходила свадьба, казалось, имели причины, чтобы новобрачные придерживались не только простых формальностей церкви. Довольно об этом предмете…

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Защитники Царицы утверждают, что жениху пришлось среди ужина, ещё до брачного возлежания (eheliche Beiwohung), покинуть общество, вследствие тревоги, поданной Русскими, отправиться в Ригу, а следовательно-де он никогда не обладал своею невестою, как женою. Но это говорят без малейшего основания: ибо они целых 8 дней пробыли в супружеских отношениях вместе, а по прошествии сего времени молодой супруг, вместе с 10-ю другими драгунами, был послан куда-то для разведки, день же спустя город был осаждён Русскими, требовавшими его сдачи.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С.372

Вернемся теперь к Екатерине, героине этих рассказов, и посмотрим, что стало с ней после этой свадьбы с вышеназванным брабантом. Как мы знаем, этот человек, поступив на службу к шведскому королю Карлу XII в качестве простого кавалериста, был вынужден через два дня после свадьбы покинуть свою жену, чтобы уйти со своим отрядом догонять войска шведского короля. Он прибыл в Польшу, где этот король вёл войну с польским королём Августом. Екатерина в ожидании мужа осталась у Глюков, где продолжала находиться на положении служанки до того момента, когда превратности войны, которую русские вели в Ливонии, открыли ей путь, вначале тернистый, который, однако, привёл её к блестящей судьбе.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Шереметев стёр с лица земли города Каркус, Гельмет, Смильтен, Вольмар, Везенберг, покушался было взять Дерпт, но не мог, по причине сильных укреплений, и приступил к Мариенбургу. Начальствовавший в Мариенбурге подполковникТильо фон Тилау сдался на капитуляцию, выговоривши свободный выход гарнизону…

Костомаров Н. Исторические монографии и исследования. Книга III, том V

На тринадцатый день [после свадьбы Екатерины и драбанта Иоганна Крузе] Мариенбург был взят приступом и сдался на капитуляцию 26-го августа 1702 года.

Белозерская Н.А. Из жизни Петра Великого. Первые годы сближения Петра I с Екатериной Алексеевной. 1702—1709 гг. Исторический вестник. Историко-литературный журнал. Май, 1903. Т. XCII

Выше было сказано, что суперинтендант, у которого она [Екатерина] жила, переезжал с места на место, в зависимости от своих дел. Он находился в Мариенбурге, когда этот город был неожиданно осаждён главноначальствующим русских войск фельдмаршалом Шереметевым. Хотя город был довольно хорошо укреплён, гарнизон его был настолько слаб, что не смог оказать достойное сопротивление и сдался на милость победителя.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Шереметев грозил в случае сопротивления обратить город в кучу камней и никого из жителей не пощадить. Комендант имел гарнизон всего-навсего из 2-х рот пехоты и 2-х рот драгун; стало быть, он ясно предвидел, что ему нельзя будет устоять против столь сильного врага. Не намереваясь сдаваться живым, он решился на отчаянную меру: взорвать себя с крепостью и всем гарнизоном на воздух. За день до этого, супер-интендант Глюк со всем своим семейством, а, следовательно, и с Екатериною, так же как и прочие главнейшие семьи сего беззащитного городка, удалился к коменданту в крепость, и когда этот, всё ещё доброжелательно относясь к своему духовнику, шепнул ему на ухо о своём решении, советуя ему вместе с прочими жителями заблаговременно сдаться добровольно Русским, то Глюк не стал долго медлить и принялся убеждать своих духовных детей последовать за ним и спасти свою жизнь. Взяв затем под мышки (unterm Arm) Библию на Славянском языке (которым он превосходно владел), он велел своему семейству, Екатерине, учителю (praeceptor), по имени Готфриду Вурму, и остальным горожанам шествовать следом за ним, отворить ворота, и предстал в таком порядке пред палаткою Шереметева, прося о помиловании. Вручив ему Библию на Славянском языке, он стал уверять его, что он, приобретши уже раньше известность своими переводами с этого языка, и впредь может оказать его царскому величеству важные услуги. Шереметеву эта выходка понравилась, он обещал ему сохранение жизни и содержание, и пропустил всю эту толпу, как на смотру, мимо себя.

Жители города, чтобы снискать милосердие Шереметева, решили послать к нему пастора своей церкви. Монсеньор Глюк в сопровождении своей семьи и в роли скорее просителя, чем парламентёра, отправился к этому генералу в его лагерь. Под словами «со своей семьёй» нужно понимать: со своей женой, детьми и слугами. Он был очень хорошо принят русским генералом, который нарисовал великолепную картину счастья народов, живущих под властью такого великого монарха, каким был Пётр I, а затем похвалил жителей Мариенбурга за их решение покориться. Он многое им обещал и выполнил из этого то, что пожелал.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Благообразная Екатерина не могла не броситься ему в глаза и не дать ему повода спросить, кто она такая? Суперинтендант отвечал, что он её воспитал, как найдёныша (Findling) и несколько дней тому назад выдал замуж за драгуна. «Всё равно, – возразил Шереметев, – она моя и останется у меня; вы же все прочие отправитесь в Москву, где о вас позаботятся».

Я не буду подробно описывать, что он (фельдмаршал Шереметев) сделал, когда овладел городом. Эта тема не относится к моему рассказу. Скажу только, что он поступил, как тиран, воспользовавшись своим правом победителя, и взял Екатерину в качестве военнопленной, чтобы включить её в число своей челяди. Она выделялась своей красотой и своей пышной фигурой, поэтому он и выделил её среди других членов семьи священника во время своей торжественной речи. Неудивительно, что, узнав, что она была служанкой, он решил взять её себе против её воли и, невзирая на укоры монсеньора.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 142

Она была очень крупной и полной, вовсе не красивой, но очень любезной; её глаза – большие и чёрные, а рот очень красив.

Хакобо Фитц Джеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика. Донесение о Московии в 1731 году // Вопросы истории. №5, 1997. С. 86

«Катерина не природная и не русская, – говорил в 1724 году своим приятелям (среди которых, естественно, нашелся доносчик) отставной капрал Ингерманландского полка Василий Кобылин, – ведаем мы, как она в полон взята, и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана под караул, и караульный наш офицер надел на неё кафтан. Она с князем Меншиковым Его величество кореньем обвела».

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 17

Немедленно Екатерине пришлось сесть за стол, гобоисты заиграли, а несколько офицерских жён должны были ей доставить приличное её новому, лучшему, положению, платье. В разгаре пира взлетела на воздух крепость: комендант, приняв изрядное количество водки, сам подложил бочонок с порохом и зажёг его, ничем не дав заметить об этом гарнизону.

Обратимся к «Журналу, или Подённой записке» Петра Великого, куда внесены все мало-мальски приметные события Северной войны: «Комендант майор Тиль да два капитана вышли в наш обоз для отдания города по аккорду, по которому аккорду наши в город пошли, а городские жители стали выходить вон. В то же время от артиллерии капитан Вульф да штык-юнкер, вошед в пороховой погреб (куда штык-юнкер и жену свою неволею с собою взял), порох зажгли, где сами себя подорвали, отчего много их и наших побито, за что как гарнизон, так и жители по договору не отпущены, но взяты в полон». Безумный поступок капитана Вульфа круто и бесповоротно изменил судьбу Марты. Если бы Вульф не взорвал пороховой погреб, никогда бы она не стала Екатериной, женой Петра Великого и российской императрицей. Вместе с другими жителями Мариенбурга она отправилась бы в путь и, скорее всего, в начале сентября дошла бы до Риги, где – по некоторым сведениям – в это время находился её муж, и судьба её была бы, возможно, счастливой, но безвестной.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Санкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 16

Таким образом, она перешла из дома господина Глюка в дом фельдмаршала Шереметева. Позднее она признавалась, что это расставание, являвшееся первой ступенькой её возвышения, причинило ей в тот момент много огорчений. Она не только переходила из положения свободной служанки в положение крепостной у того народа, которого она не знала, что было вполне естественно, но и, кроме того, испытывала привязанность к семье, в которой она выросла, и ей было тяжело расстаться с нею навсегда. В дальнейшем она недвусмысленно доказала свою чрезвычайную привязанность к этой семье, и можно сказать, что в этом отношении её нельзя упрекнуть в том, в чём слишком часто упрекают сильных мира сего, которым оказали услугу в трудную минуту; имею в виду упрёк в неблагодарности. Её первой заботой было, как только она смогла выразить свою признательность суперинтенданту, призвать его детей к русскому двору, где она их щедро одарила всякими благами и почестями. Хотя задачей моего изложения является доказательство благородства чувств Екатерины, дальше распространяться на эту тему не следует.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 142

Русские вельможи, возымев отличное мнение о дарованиях лифляндок и шведок, старались помещать их в домоводки и наставницы к детям своим.

Последуем за Екатериной в её новом положении. Всем известна власть господ над их рабами. В России эта власть была столь сильна в то время, что они имела право распоряжаться жизнью и смертью своих рабов безо всякого. Легко догадаться, что фельдмаршал взял к себе Екатерину не для того, чтобы её убивать. Она это заметила в первые же дни своего пребывания в его доме. Прекрасные чувства почти неизвестны в тех странах, где имеются рабы. Любовь там говорит языком хозяина, который хочет, чтобы ему подчинялись. И раб вынужден делать из страха и в силу своего подчинённого положения то, что в свободной стране он делал бы под воздействием сильной страсти. Екатерина примирилась со своей участью. Будучи женщиной ловкой и далёкой от того, чтобы выражать отвращение к своему положению, она охотно была готова пойти на это.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 143

Немецкий же историк, Бюлау, пишет, что, «по весьма вероятному известию, Шереметев удержал у себя Екатерину Крузе с добрым намерением оградить её от приключений, при отсылке с другими пленными, и отправил её [в своё время] в Россию с полковницей Балк (сестрой Анны Монс). <…> Во всяком случае, какие бы ни были причины, побудившие Шереметева оставить у себя мариенбургскую пленницу, известие, сообщаемое немецким историком, оказывается вполне правдоподобным и подтверждается другими, дошедшими до нас известиями.

У престарелого Бориса Петровича Марта прожила около полугода, числясь в «портомоях» – прачках.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 17-18

…Но князь Меншиков, отведав её, забрал её к себе в дом.

О семействе пастора Глюка. Прежний благодетель Екатерины пастор Глюк также не остался в забвении. Щедро одарённый, по прибытии в Россию он был определён начальником вновь заведённой гимназии. Сыновья его вступили в гражданскую службу, а дочери помещены были ко двору; старшая из них, бывшая в супружестве за адмиралом Виллбоа, была одна из первых статс-дам по учреждении сего достоинства при российском дворе.

Глюк с домашними быль отправлен в Россию вместе с другими пленными, и только в 1703 году отвезён в Москву, где поселился в Немецкой слободе. В сохранившейся росписи означены: «Эрнст Глюк с женой, сын Эрнст, четыре дочери, учитель Яган Вурн, два челядинца, две девки». Царь милостиво принял Глюка и через два месяца назначил начальником вновь учреждённой школы с жалованьем 8000 рублей ему и учителям; а для школы дал просторный дом умершего боярина Василия Нарышкина на Покровке, в Белом городе. Глюк приготовил катехизис на русском языке, словарь и молитвенник, и 1б-го декабря представил царю для напечатания, и просил велеть освидетельствовать училище боярину Ф.А. Головину, который «ещё до прибытия Глюка в Россию писал ему в Мариенбург по поводу перевода Библии на славянский язык и поощрял его в этом труде». Школу, преимущественно, посещали дети немецких купцов, проживавших в Москве; и Глюк плохими стихами перевёл для них лютеранские церковные песни, которые они пели перед уроками и после них.

В Сентябре 1741 года, советник коллегии Лифляндских и Эстляндских дел Эрнест Готлиб Глюк подал в Сенат челобитье о выдаче ему и потомкам его диплома на дворянство и герба. Челобитчик самолично показал в Геролъдмейстерской Конторе, что ему от роду 43 года, что он природный лифляндец и родился в Лифляндии, в крепости Мариенбурге. А отец его, Эрнест Глюк, был в этой крепости «препозитусом», и в прошлом-де 1704 году, в бытность свою в Москве, умре. А мать его, «Крестина, была фон-Рекстернова роду, Лифляндскаго шляхетства». «И оной матери его, челобитчика, по указу Е. И. В. Императора Петра Великаго, за службу упомянутаго отца его, определено было денежнаго жалования его по 300 рублёв повсягодно, да в общее владение с зятем его, контр-адмиралом Никитою Петровичем Вильбоим, в Лифляндии, в Дерптском уезде, деревня Айя, в которой, в прошлом 1740 году, оная мать челобитчика Крестина умре».

Эрнесту Готлибу Глюку проектирован был такой герб: «Золотой крылатый шар; на шаре стоящее Счастие или Фортуна». Изготовленные герб и диплом почему-то не были конфирмованы, и только в 1781 году Сенат положил следующую резолюцию: «1745 года Марта 15 дня велено было сочинённый Глюку диплом предложить к подписанию Ея Императорскаго Величества, когда она изволит быть в Сенате. А как на нынешнее время оной диплом уже не служит, то оное дело и отдать в Архив».

Барсуков А.П. О семействе пастора Глюка // Русский архив, 1888. – Кн. 2. – Вып. 5. – С. 64

Глюк умер 6-го мая 1705 года и погребён на старом немецком кладбище перед Марьиной рощей, где Карамзин видел в 1812 году памятник над его могилой с немецкой эпитафией.

…Царица после его смерти вызвала в Петербург его вдову с 3 дочерями и одним сыном, из коих последнего она сделала камер-юнкером и асессором, младшую дочь пожаловала в Фрейлины, двух остальных выдала замуж за офицеров, а матери, умершей лишь 4 года тому назад, назначила пенсию. Вышеупомянутый студент Вурм, который служил учителем у супер-интендента вместе с тогдашнею Екатериною, убежал также в 1714 г. из плена из Москвы в Петербург, где он учил меня и других Русскому языку. По нашему совету он осмелился кинуться Царице в ноги. Она его тотчас же узнала и сказала: «Ты ещё жив, добрый Вурм; я дам тебе средства к существованию», и велела платить ему ежемесячно по 16 рублей из собственной шкатулки. Этот Вурм уверял меня, что Царица за всё время своей службы у супер-интендента вела себя пристойно и честно и никогда не огорчала, хотя бы малейше, своих приёмных родителей.

Мы остановились на том, что произошло в 1702 году, а 4 или 5 месяцев спустя, приехал к князю Шереметеву пользовавшийся тогда в высшей степени доверием князь Меньшиков, увидел Екатерину и грубо приказал отнять её у Шереметева и привести в его собственный сераль. Шереметев счёл себя сильно оскорблённым и не смог удержаться от кое-каких бранных слов князю. Это обстоятельство послужило началом раздора и вражды между обоими важными князьями, и она до того разгорелась, что князь Меньшиков поклялся извести Шереметева, в чём и успел, благодаря своему тогдашнему могуществу, настолько, что Шереметев был сделан настоящим придворным шутом и наряжен таковым. Мне рассказывал тайный советник Остерман, что он с прискорбием видел этого престарелого и храброго фельдмаршала в шутовском колпаке, как он, взявшись за руки с другими придворными шутами, скатывался с высокой горы. Со временем, однако, он снова возвысился, когда доверие к Меньшикову начало уменьшаться, и скончался во всех своих прежних званиях.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С.373

Прошло шесть или семь месяцев с тех пор, как она появилась в том доме, когда в Ливонию приехал князь Меншиков, чтобы принять командование русской армией вместо Шереметева, который получил приказ срочно прибыть к царю в Польшу. В спешке он вынужден был оставить в Ливонии всех тех своих слуг, без которых мог обойтись. В их числе была и Екатерина. Меншиков видел её несколько раз в доме Шереметева и нашёл её полностью отвечающей его вкусу. Меншиков предложил Шереметеву уступить ему её. Фельдмаршал согласился, и таким образом она перешла в распоряжение князя Меншикова, который в течение всего времени, проведённого ею в его доме, использовал её так же, как тот, от кого он её получил, то есть для своих удовольствий. Но с этим последним ей было приятнее, чем с первым. Меншиков был моложе и не такой серьёзный. Она находила даже некоторое удовольствие от подчинения, в котором она пребывала.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

У неё не имелось репутации очень целомудренной женщины и даже напротив, но я не собираюсь усугублять того, что было напечатано о её невоздержанности своим «да» или «нет».

О первом своём муже она по временам осведомлялась; когда же находилась у князя Меньшикова, то посылала ему, от времени до времени, рублей 20 или 30, а от больших подарков воздерживалась, из опасения, что он начнёт жить несоответственно своему званию и слишком хвастаться пред всеми своим супружеством; но это опасение, впрочем, было не продолжительно, ибо в 1705 г. этот добряк-драгун был застрелен на охоте.

Он участвовал в Полтавской битве и имел несчастье попасть там в плен, как и 14 тысяч его соотечественников, вместе с которыми он был привезён в Москву, чтобы служить там украшением при триумфальном вступлении 1 января 1710 года Петра I – победителя шведов – в главный город своей империи… Этот несчастный воин узнал там, по-видимому, что происходило между его женой Екатериной и царём. Но он, не ведая разницы между рогоносцем – простым смертным и венценосным рогоносцем, решил, что его положение может принести ему какое-то облегчение в его трудностях. И он попросту сообщил обо всём русскому военному комиссару, ведавшему делами пленных. Точно не известно, доложил ли комиссар царю об этом обстоятельстве. Одни это подтверждают, другие отрицают. Как бы то ни было, откровенность бедного брабанта нисколько не облегчила его участи, как он того ожидал. Безжалостный комиссар, то ли по своей воле, то ли по высшему приказу, немедленно отправил его, как и других пленников, в Сибирь. Если и было какое-либо различие в обхождении с ним, так оно состояло лишь в том, что он был послан в самое отдалённое место Сибири. Как говорят некоторые из его соотечественников, которые там его видели, он прожил несколько лет и умер за три года до заключения мира между Ливонией и Россией, в конце 1721 года… все дети Петра I от Екатерины родились ещё при жизни этого брабанта, о котором более в этих мемуарах не будет упоминаться.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Будучи однажды в Нарве, Екатерина встретила шведских офицеров, препровождённых сюда, по взятии Дерпта, вместе с полковником Гейненом, в полку которого служил её муж, Иоган Крузе. «Они спрашивали её: не желает ли она возвратиться к своему мужу? На это Екатерина сказала, что Иоган может делать, как хочет, она же не желает не только жить с ним, но и видеть его, так как в настоящее время владеет всем, чего только княгиня могла бы желать».

[В связи с этим Брабантом стоило бы тут упомянуть ещё о том, что] в последние дни жизни Екатерины русский двор пребывал в великом волнении в связи с вопросом о её наследнике. Эта проблема вызвала даже спор, доходивший до грубости, между князем Меншиковым и министром герцога Гольштейнского Бассевичем. Князь Меншиков поддерживал права Великого князя Московского, внука Петра I и его первой жены, а Бассевич поддерживал претензии княгини Анны Гольштейнской и цесаревны Елизаветы – дочерей второй жены Петра I. Именно в этом споре Меншиков отмечал и доказывал порочность рождения дочерей Екатерины, которых он считал вдвойне незаконнорождёнными, так как родились они в то время, когда брабант (муж Екатерины) и Евдокия (жена царя) были ещё живы. Если князь Меншиков и был неправ в этом случае, так лишь в том, что выражал своё мнение в столь неосмотрительных и непристойных терминах, что мне стыдно их вспоминать.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Об этом времени и о последовавших за сим, касающихся её, как настоящей Царицы, событиях, равно как и о поводах к её возвеличению, я сейчас сообщу некоторые известия.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С.374

Знакомство Петра с Екатериной относится к 1703 году.

Е. Оларт. Пётр I и женщины. М., 1997

У князя Меньшикова Екатерина также пробыла недолго; ибо случилось как-то, что ей пришлось пройти с столовою посудою через зал, в котором находились Царь и князь Меньшиков. Тут счастье ей так благоприятствовало, что она понравилась его Царскому Величеству, и князь, по его приказанию, удалился в другую комнату.

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С.373-374

В этом плену [у Меншикова] она сумела так завладеть своим хозяином, что через несколько дней после её появления в доме уже нельзя было сказать, кто из них двоих был рабом. Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот её приобрёл. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая её, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдёт спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Нет необходимости говорить, что это трио не страдало деликатностью. В отношении бесцеремонности он [Пётр] доходил до необычайных размеров, и на этот счёт существуют анекдоты, свидетельствующие о том, что он не стеснялся в проявлении грубых выражений своей страсти в присутствии посторонних и даже послов.

Е. Оларт. Петр I и женщины. М., 1997. C. 34

На следующий день царь уезжал утром, чтобы продолжить свой путь. Он возвратил своему фавориту то, что тот ему одолжил. Об удовлетворении царя, которое он получил от своей ночной беседы с Екатериной, нельзя судить по той щедрости, которую он проявил. Она ограничилась лишь одним дукатом, что равно по стоимости половине одного луидора (10 франков), который он сунул по-военному ей в руку при расставании. Однако он не проявил по отношению к ней меньше обходительности, чем ко всем персонам её пола, которых он встречал на своём пути, так как известно (и он сам об этом говорил), что, хотя он установил эту таксу как плату за свои любовные наслаждения, данная статья его расходов к концу года становилась значительной.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Он сам однажды сказал своему союзнику, датскому королю, когда тот спросил его: «У вас тоже есть любовница?» «Да, брат, есть; вы тратите на вашу любовницу тысячи талеров, которые вы могли бы употребить с большей пользою, а мои б…и обходятся мне недорого!». И действительно, например, за первое свидание своё с будущей императрицей он заплатил ей дукат. И это было ещё проявлением щедрости с его стороны.

Е. Оларт. Петр I и женщины. М., 1997. С. 35

Надеюсь, что мне простят это маленькое отступление во имя истины и необычности этого рассказа, который одним этим штрихом даёт нам представление о характере и темпераменте этого государя. Я не боюсь быть заподозренным в чрезмерном снисхождении к Екатерине, говоря, что нельзя рассматривать проявление минутной нежности с её стороны по отношению к царю как её неверность по отношению к Меншикову. Её благосклонность в этом случае была результатом благосклонности её господина или, скорее, результатом его приказа, которому она не могла не подчиниться, будучи человеком зависимым. Но, как только царь уехал, она обрушила на Меншикова град упрёков за то, что он так с нею поступил. Хочу верить, что она не играла комедию, если же она её играла, то вполне очевидно, что Меншиков ей поверил, так как его любовь после этого события не только не стала меньше, а, наоборот, усилилась до такой степени, что он ничего не делал не только в своём доме, но и во всей армии без одобрения Екатерины.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 143

Что касается факта, признанного в нашей исторической литературе, будто бы Екатерина Крузе до своего сближения с Петром была любовницей Меншикова, то это не более, как вымысел, лишенный всякого основания. Общеизвестный рассказ, что Меншиков, посетив лагерь Шереметева в Лифляндии, отнял у него мариенбургскую пленницу, уже потому является невероятным, что летом 1702 года Меншиков был только поручиком артиллерии и пока не достиг никаких особенных почестей и отличий. Поэтому трудно предположить, чтобы Меншиков, хотя и любимец царский, но низкий воинский чин, мог самовольно отнять пленницу у фельдмаршала, при той строгой дисциплине, которую Пётр требовал от своего войска. Кроме того, Меншиков не был в лагере Шереметева летом 1702 года, так как находился неотлучно при царе в Архангельске и последовал за ним в Ладогу, куда осенью быль вызван и Шереметев, после взятия Магдебурга. Только, в конце следующего 1703 года, Меншиков приезжал на короткое время в Эстляндию к Шереметеву, с поручением от царя. В этот приезд Меншиков уже не мог застать Екатерины в лагере фельдмаршала, а, следовательно, вступить с нею в какие-либо сношения.

Но и, помимо очевидных фактов, существуют не менее убедительные доводы, что между Меншиковым и Екатериной Крузе до её сближения с царём не было любовной связи. Жизнь могущественного любимца Петра известна до малейших подробностей; известно также, что при всех своих пороках, ненасытной алчности и честолюбии, он с молодости и до конца оставался верен одной привязанности к Дарье Арсеньевой, с которой сошёлся за несколько лет до брака. Едва ли возможно, чтобы и при этом условии Меншиков решился подарить, в числе других пленниц, свою бывшую любовницу этой Дарье Арсеньевой, при переезде последней в его дом.

Так обстояли дела, когда царь вернулся из Польши в Ливонию. Причём, он вернулся быстрее, чем предполагал. Он бы этого не сделал, если бы ему не намекнули, что его присутствие было там совершенно необходимо, потому что жители этой области покидали свои земли целыми группами, чтобы укрыться в соседних странах не столько от чумы, сколько из-за тяжелых поборов Меншикова. Последний, хотя его часто хвалят, был по своей сущности ненасытным скифом в своём стремлении к богатству. В докладах, присланных царю, было слишком много правды. Прибыв в Ливонию, царь холодно обошелся со своим фаворитом. Мотивы этого он ему объяснил в грубых выражениях. Фаворит оправдывался путём всяких измышлений и нелепых доводов, и всё это было признано приемлемым именно потому, что он был фаворитом.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Разсказы о том, что Меншиков заранее приготовил красивой Mapиeн6ypгской пленнице роль царской любовницы, уже потому лишены всякого основания, что царь в это время был сильнее, чем когда-либо, увлечён Анной Монс, и никакие наговоры не могли поколебать его доверия к ней.

Так как царь намеревался остаться на некоторое время в Ливонии, то не стал жить у Меншикова, а поселился в отдельном доме, который был для него приготовлен. Но это не мешало тому, что он постоянно находился в обществе Меншикова, у которого он обедал несколько раз, вовсе не думая о Екатерине, которая делала вид, что она не хочет появляться, когда он приходил. Однажды вечером, когда он там ужинал, он спросил, что с нею сталось и почему он её не видит. Её позвали. Она появилась со своей естественной грациозностью. Это было ей свойственно во всех её поступках, каковы бы они ни были, но замешательство было так явно написано на её лице, что Меншиков был смущён, а царь, так сказать, озадачен, что было редким явлением для человека его характера. Это продолжалось лишь одно мгновение, однако это было замечено теми, кто присутствовал при этой сцене. Царь пришёл в себя, стал шутить с Екатериной, задал ей несколько вопросов, но, заметив в её ответах больше почтительности, чем игривости, был задет этим и заговорил с другими присутствующими. Он оставался задумчивым в течение всего остального времени, пока длился ужин.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Пётр Великий, при всей своей страстной и порывистой природе и увлечениях, отчасти действительных, а ещё боле преувеличенных молвою, отличался способностью к прочному и глубокому чувству. Такой характер носила и его десятилетняя привязанность к Анне Монс, дочери золотых дел мастера, которая, по отзывам современников, отличалась редкой красотой и грацией. Пётр, бывая в Москве, часто навещал её; и при всей своей бережливости в личных расходах, доходившей до скупости, не жалел на неё денег и щедро наделял ценными подарками. Ещё в 1703 году, по её письму от 11-го сентября, посланному в Петербург, он пожаловал ей громадное дворцовое село Дудино, в Козельском уезде.

Русские обычно начинают и кончают свои трапезы стаканом ликёра, который им подносят на тарелке перед едою и после неё. Екатерина подошла с блюдом, на котором стояло несколько маленьких стаканов. Царь, посмотрев на неё, сказал: «Екатерина, мне кажется, что мы оба смутились, но я рассчитываю, что мы разберёмся этой ночью». И, повернувшись к Меншикову, он ему сказал: «Я её забираю с собой». Сказано – сделано. И без всяких формальностей он взял её под руку и увёл в свой дворец. На другой день и на третий он видел Меншикова, но не говорил с ним о том, чтобы прислать ему её обратно. Однако на четвёртый день, поговорив со своим фаворитом о разных делах, которые не имели никакого отношения к любовным делам, когда тот уже уходил, он его вернул и сказал ему, как бы размышляя: «Послушай, я тебе не возвращу Екатерину, она мне нравится и останется у меня. Ты должен мне её уступить». Меншиков дал своё согласие кивком головы с поклоном и удалился, но царь позвал его во второй раз и сказал: «Ты, конечно, и не подумал о том, что эта несчастная совсем раздета. Немедленно пришли ей что-нибудь из одежды. Она должна быть хорошо экипирована». Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить. Когда он вернулся к себе, первой его заботой было собрать все пожитки этой женщины, в которые он вложил ларчик с бриллиантами, так как никогда ни один человек не имел столько драгоценных камней, как Меншиков. В описи, которая была сделана во время его опалы и ссылки в Сибирь, значилось одних лишь бриллиантовых пуговиц для одежды три полных комплекта. Уже по этому можно судить об остальном. Меншиков отослал одежду с двумя служанками, которые обычно прислуживали Екатерине в его доме и которым он приказал оставаться подле неё до тех пор, пока она сочтёт это нужным. Её не было в комнате, когда этот багаж прибыл, она находилась в комнате у царя, который преднамеренно или случайно ничего не сообщил ей о своём разговоре с Меншиковым. Вернувшись в свою комнату, она была удивлена, увидев там все свои пожитки, которых она не просила. Она возвратилась в комнату царя и сказала в шутливом тоне, который очень ей шёл: «Я была довольно долго в Ваших апартаментах, и теперь Ваша очередь совершить прогулку в мои. У меня есть нечто весьма любопытное, чтобы показать Вам». И, взяв его за руку, она его повела туда. Показав вещи, присланные Меншиковым, она сказала ему более серьёзным тоном: «То, что я вижу, говорит о том, что я буду здесь до тех пор, как Вы этого пожелаете, а поэтому будет неплохо, если Вы посмотрите на все эти богатства, которые я принесла». Тотчас она распаковала свои свертки и сказала: «Вот вещи служанки Меншикова», но, заметив ларец, который она приняла за футляр для зубочисток, воскликнула: «Здесь произошла ошибка, вот вещь, которая мне не принадлежит, и которой я совсем не знаю». Она его открыла и, увидав там очень красивое кольцо и другие драгоценности стоимостью в 20 тысяч рублей, или 100 тысяч франков, она посмотрела в упор на царя и сказала ему: «Это от моего прежнего хозяина или от нового? Если от прежнего, то он щедро вознаграждает своих слуг». Она немного поплакала и некоторое время молчала. Затем, подняв глаза на царя, который внимательно смотрел на неё, сказала: «Вы мне ничего не говорите? Я жду Вашего ответа». Царь продолжал смотреть на неё, ничего не говоря. Она ещё раз взглянула на бриллианты и продолжала: «Если это от моего прежнего господина, то я, не колеблясь, отошлю их ему обратно». И затем добавила, показав маленькое кольцо, не очень дорогое: «Я сохраню лишь это, которого более чем достаточно, чтобы оставить воспоминание о том добре, что он сделал для меня. Но если это мне дарит мой новый хозяин, я их ему возвращаю, мне не нужны его богатые подарки. Я хочу от него нечто более ценное». И в этот момент, залившись слезами, она упала в обморок, так что пришлось давать ей воду «Королева Венгрии». Когда она пришла в себя, царь сказал ей, что эти драгоценности были не от него, а от Меншикова, который сделал ей прощальный подарок. Он же признателен ему за это и хочет, чтобы она приняла этот подарок. Благодарить за подарок он станет сам. Эта сцена происходила в присутствии двух слуг, которых прислал Меншиков, и одного капитана Преображенского полка, которого царь, не предвидя, что могло произойти, позвал, чтобы дать ему приказания. Она наделала много шуму в обществе, и вскоре только и говорили, что о знаках внимания и уважения со стороны царя к этой женщине. Все были удивлены его утончённой галантностью обхождения с ней. И это было тем более необычно, что до тех пор все его манеры обхождения с прекрасным полом были крайне бесцеремонны, даже с дамами самого высокого положения. По одному этому уже можно было судить, что он питал к ней настоящую страсть, и в том не было ошибки.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 144-145

В то время его двенадцатилетняя связь с Анной Монс подходила к концу…

Масси Р.К. Петр Великий. В 3 томах. Смоленск. Русич. 1996. Т. II. С. 139

Меншиков первый это заметил и почувствовал, насколько эта женщина, которая позднее была ему очень полезна, будет иметь влияние на царя. Можно предположить, что в прекрасном подарке, который он сделал Екатерине, было больше политики, чем щедрости. Любовь, когда она завладевает серьезно сердцем мужчины, меняет весь его характер… Никогда ещё смертный не был столь мало щепетилен в области скромности и постоянства, как Пётр I. Его страсть к Екатерине была первой и, может быть, единственной, и он старался её скрыть от посторонних глаз. В течение его недолгого пребывания в Ливонии все заметили, что, хотя эта женщина находилась в его дворце, в маленькой смежной комнате (и об этом знали все), он никогда никому не проговаривался о ней, даже своим ближайшим доверенным лицам. Когда Пётр I покинул эту область и отправился в Москву, он поручил одному гвардейскому капитану отвезти её туда же самым секретнейшим образом. Он приказал оказывать ей в дороге всяческое внимание и поселить её у одной женщины, к которой он дал ему письмо. Он приказал капитану непременно в течение всей дороги посылать ему регулярно известия о ней. Это последнее обстоятельство приоткрыло капитану, насколько серьёзной и сильной была любовь царя к этой женщине: он достаточно хорошо знал царя и его способность забывать, чуть ли не на другой день, обо всех тех, которым он оказывал внимание.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 145

Что бы там ни было у неё раньше, но с этого времени Екатерина стала любовницей Петра. Для соблюдения приличий она продолжала жить [по приезде в Москву] в доме Меншикова, который в ту пору был полон женщин. Поначалу этот его дом вели сёстры – Мария и Анна, но в декабре 1703 года Анна вышла замуж за родовитого Алексея Головина, младшего брата Фёдора Головина, ведавшего посольскими делами, – тем самым заметно упрочив положение Меншиковых в обществе. Теперь в доме жили сестры Дарья и Варвара Арсеньевы, их тётушка Анисья Толстая и Екатерина.

Масси Р.К. Петр Великий. В 3 томах. Смоленск. Русич. 1996. Т. II. С. 140

Екатерина, приехав в Москву, жила там очень скромно, если не сказать замкнуто, в течение двух или трёх лет. Она жила в малонаселенном районе, вдали от света, у одной небогатой женщины из хорошей семьи. Дом был невзрачным снаружи, но очень комфортабельным внутри. Именно от этой женщины я получил большую часть тех сведений, которыми поделюсь с читателями. Поселив Екатерину в этом доме, царь преследовал единственную цель: сохранить свой роман в глубокой тайне. Он не хотел, чтобы она принимала у себя людей и сама наносила визиты. Этот приказ Пётра, по-видимому, отвечал желаниям Екатерины. Её ум был направлен на более высокие цели, чем обычная женская болтовня.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Даже, в своей интимной переписке с Меншиковым, он видимо избегает говорить о ней, посылает поклоны вместе «с прочими» и в собственноручной записке от б-го января 1708 года, вместо фамилии Крузе, называет её Васильевской.

Первое время царь, превратившийся сразу из несдержанного в скрытного, видел её лишь украдкой, хотя не пропускал ни одного дня или, точнее, ночи, не повидав её. Он выбирал именно ночное время для своих тайных визитов и действовал с такой осторожностью, что, опасаясь быть узнанным по пути к ней, брал с собою только одного гренадёра, который вёз его на санях.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Она скоро свыклась с своим положением, крестилась по Русскому обряду в 1703 г. и, так как она не доверяла русским женщинам, то взяла к себе всех благообразных девушек из завоёванных в Ингерманландии местностей, умеющих говорить по-русски и выучилась у них говорить на этом языке так хорошо, что почти забыла из за него Немецкий и Лифляндский.

О силе его любви можно судить по чрезмерной стеснительности его поведения. Этот государь был очень трудолюбив, и у него было много дел. Необходимость прерывать их не только днём, но и ночью, заставила его снять немного покрывало таинственности со своих ночных отлучек. Он назначал аудиенции своим министрам и обсуждал с ними в присутствии Екатерины самые важные и самые секретные дела. Но вот во что трудно поверить: этот государь, отношение которого к женщинам было хорошо известно (он считал их пригодными лишь для той роли, которую он им отводил до тех пор), не только признал эту женщину способной участвовать в качестве третьего лица в беседах с его министрами, но даже хотел, чтобы она высказывала при этом своё мнение, которое часто оказывалось решающим или компромиссным между мнением царя и мнением тех, с кем он работал. Это установленный факт. И хотя я лично в этом нисколько не сомневаюсь, я бы никогда не осмелился включить его сюда, если бы он не подтверждался свидетельствами многих уважаемых людей, которые принимали участие в совещаниях у Петра I. Они утверждали, что эта женщина, благодаря своей проницательности и природному здравому смыслу, подсказывала им, когда они обсуждали с государем самые сложные и самые важные дела, такие методы и решения, до которых они сами никогда бы не додумались и которые позволяли им выйти из многих больших затруднений и решить срочные дела. Следовательно, неудивительно, что наслаждение, которое называют алтарём любви, послужило лишь тому, что изо дня в день любовь царя усиливалась, так как в ласках и удовольствиях он находил чудесный источник, благотворный для его дел. Это было так благотворно, что, видя в ней всё более и более ангела-хранителя, он ничего не скрывал от неё и ей первой сообщал свои самые великие и тайные намерения… Именно тогда, слушая рассуждения царя и его министров, она вошла в курс различных интересов виднейших семей России, а также интересов соседних монархов. Здесь она познакомилась с главными принципами государственной власти и правительства, которые в дальнейшем она так успешно осуществляла на практике. Здесь же начал развиваться зародыш тех хороших качеств, которыми её наградила природа и которые в дальнейшем проявились во всём своём блеске.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 148

Царь редко оставался долго на одном месте, он двигался беспрестанно, с необыкновенною быстротоюпробегая громадные пространства; царица [Евдокия], не способная по своей природе к подобному движению, при всём сочувствии к нему, при всей преданности мужу могла быть только титулярною женою Петра; чтоб быть действительною его женою, подругою в полном смысле, царица должна была быть способна к такому же движению, должна была быть походною, офицерскою женою. Такова была именно Екатерина; ей ничего не стоило разъезжать за мужем по всей России и за границу; ей ничего не стоило привыкнуть к любимому местопребыванию царя, к парадизу на болоте, представлявшему все неудобства только что начавшего строиться города; привычка к жизни самой простой, равнодушие к неудобствам, неизбежным особенно в то время, при постоянной перемене мест, всегдашнее спокойствие и весёлость, уменье не теряться в затруднениях и опасностях, уменье прилаживаться к взглядам и привычкам мужа и уменье при этом сохранять свою свободу и самостоятельность, быть другом, подругою, а не рабою – эти свойства делали Екатерину драгоценною для Петра и заставили его решиться связать с нею навсегда свою участь.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 149

Екатерина была для Петра незаменимой походной женой; она весело переносила все неудобства и лишения страннической жизни Петра, была вынослива, беззаботна, одинаково чувствовала себя в своей тарелке и в походной палатке военного лагеря, и в тесных комнатках царского домика на Неве, и среди какой-нибудь исступленной оргии всенощного придворного пира.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты/ Состав., общая редакция и вступ. ст. О.В.Будницкого. Прим. С.М.Маркедонова. – Ростов н/Д. Изд-во «Феникс», 1997. С. 47

Наблюдатели поражались её неутомимости, терпению и силе. Один из очевидцев рассказывает, как был посрамлён австрийский посланник, проигравший царице пари – кто поднимет одной рукой тяжёлый жезл свадебного маршала.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 28

(Дело было на свадьбе молодого графа Головкина, который женился на дочери князя-кесаря Ромодановскаго 8 апреля 1722 г. – Е.Г.) Будучи, как сказано, в прекрасном расположении духа, государь шутил с одним из своих денщиков, именно с молодым Бутурлиным, и давал ему свой большой маршальский жезл поднимать за один конец вытянутою рукою; но тот не мог этого сделать. Тогда его величество, зная, как сильна рука у императрицы, подал ей через стол свой жезл. Она привстала и с необыкновенною ловкостью несколько раз подняла его над столом прямою рукою, что всех немало удивило. Графу Кинскому (австрийскому посланнику, присутствовавшему на свадьбе) также захотелось попробовать свою силу, и император дал ему жезл, но и он не мог его держать так прямо, как императрица.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 388

Однако, отдавая справедливость её большим талантам, в которых нельзя ей отказать, я не пытаюсь оправдать те злоупотребления, которые она, возможно, допустила. Меня можно было бы заподозрить в пристрастности по отношению к ней, если бы я не упомянул, что именно в тот период жизни в уединении она, чувствуя ту власть, которую имеет над разумом и сердцем своего господина, задумала стать его женой. Чтобы осуществить своё намерение, она сумела воспользоваться тем разладом, который почувствовала в царской семье. Под видом человека, который стремится лишь потушить огонь противоречий между мужем и женой, между отцом и сыном, она в значительной мере способствовала раздуванию этого огня до такой степени, что все это увидели. Всем было известно недостойное обращение царя с первой женой Евдокией, с которой он развёлся, заставив её постричься в монахини, и заточил в ужасную тюрьму, а также его отношение к её сыну Алексею Петровичу, которого он предал суду и который умер в тюрьме…

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 146

Я не буду вдаваться в детали этих двух трагических историй, которые наделали столько шума в обществе, но я должен сказать, что роль Екатерины в этих интригах, которые привели к гибели матери и сына, была немалой. Она ловко сумела стать главной пружиною этих интриг, делая вид, что в этом не участвует.

И она извлекла из всего такую выгоду, на которую могла только надеяться. Публично заняв в кровати Петра место несчастной государыни, она заменила сына этой последней при таких обстоятельствах, которым не хочется давать определение, так как боюсь оскорбить лиц (Елизавета, императрица всея Руси, которая так благополучно царствует в настоящий момент, и герцог Гольштейн-Готторпский, её племянник), которых все должны уважать и которым сегодня способствует фортуна, умножая их заслуги и добродетели, после того как фортуна заставила их, так сказать, искупить путём невзгод ошибки их родителей.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 146-147

Она никогда не училась писать. Принцесса Елизавета всё подписывала за неё, когда она вступила на престол, даже подписала её духовное завещание.

Записки о России при Пётре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича, который жил в России, состоя при особе Голштинского герцога Карла Фридриха, женившагося на дочери Петра Великаго Анне Петровне. Перевод с французскаго И. Ф. Амона. Москва, 1866

Но за то она этот недостаток вполне искупила другими хорошими качествами и неустанным вниманием, прекрасно изучила нрав Царя и попала к нему, чрез своё безупречное поведение и, в особенности, чрез свои неусыпные заботы о его здоровье и ежегодную свою плодовитость, в такую милость, что он в 1711 году объявил её своею супругою и сочетался с нею церковным браком.

Зимой 1704 года Екатерина родила сына, названного Петром, и в марте 1705 года Пётр писал [из похода] ей и Дарье: «Редкое счастье мне выпало. Ох, матушки мои. Не оставьте попечением моего маленького Петрушку. Одёжу ему справьте на вашу волю, а токмо был бы сыт да напоен. И почтение моё передайте Александру Данилычу. А вы [это к Екатерине], я чаю, недобро творите, что о здоровье своём отписать не изволите».

Масси Р.К. Петр Великий. В 3 томах. Смоленск. Русич. 1996. Т. II. С. 140

…Летом 1706 года у ней родился второй сын Павел, о котором упомянуто в коллективном послании «девиц» от 6-го октября: «Радость наша, государь милостивый, дарагой капитан… Поздравляем милости твоей, что за твоими трудами Митавский замок взят. Также и мы здесь чрез твои труды некоторую забаву себе получили; и мы о сём зело милость твою благодарствуем, чего и впредь желаем. Челом бьём, батюшка мой, за милость твою, что изволишь желать видить нас при милости своей, чего мы недостойны чем слезно милости просим, чтобы видить милость вашу. Засем здравие твоё в сохранение Божие предаём. Анна Меншикова, Варвара (Арсеньева)… Катерина сама третья. Тетка несмышленная, Дарья глупая. Засем Пётр и Павел, благословения твоего прося, челом бьют». Пётр и Павел, сыновья Екатерины Крузе, по-видимому, жили недолго, потому что о них больше нигде не сказано в современных известиях.

Правда, с детьми не везёт – они умирают один за другим в младенческом возрасте. Но родители, по обычаю тех времен, относятся к этому спокойно. «Бог дал – Бог и взял» – так успокаивает Екатерину царь в одном из своих писем, тем более что один за другим родятся новые дети (всего Екатерина родила двенадцать детей, но только двум из них – Анне и Елизавете – суждено было стать взрослыми). Появилась Анна на свет в конце января 1708 года, а к праздничному вступлению русской армии – победительницы под Полтавой – в Москву, 18 декабря 1709 года, Екатерина дарит царю ещё одну дочь. Пётр останавливает шествие и три дня празднует рождение Елисавет.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 20

Дети Петра Великого и Екатерины I. 1704-1723 г.г.

Павел Петрович, царевич. Род. в 1704 г., умер до 1707 г.

Петр Петрович, царевич. Род. в сен. 1705 г., умер до 1707 г.

Екатерина Петровна, царевна. Род. 27 янв. (дек.?) 1707 г., умерла 27 июля 1708 г., погребена в Петропавловском соборе.

Анна Петровна, царевна. Род. в Петербурге 27 февр. 1708 г.; объявлена царевною 6 марта 1711 г. и цесаревною 23 дек. 1721 г.; обручена с герцогом Голштейн-Готторпским Карлом-Фридрихом 24 нояб. 1724 г., умерла в г. Киле 4 мая 1728 г., погребена 12 ноября в петербургском Петропавловском соборе.

Елисавета Петровна, третья самодержавная императрица. Род. в Москве 18 дек. 1709 г., объявлена царевною 6 марта 1711 г. и цесаревною 23 дек. 1721 г.; вступила на престол 25 нояб. 1741 г., короновалась 25 апр. 1742 г., умерла в Петербурге 25 дек. 1761 г.; погребена 5 февр. 1762 г. в Петропавловском соборе.

Наталья Петровна, царевна. Род. 27 марта 1713 г., умерла 27 мая 1715 г., погребена в Петропавловском соборе.

Маргарита Петровна, царевна. Род. 8 сент. 1714 г., умерла 27 июня 1715 г., погребена

в Петропавловском соборе.

Петр Петрович, царевич. Род. 27 окт. 1715 г., объявлен наследником престола в 1718

г., умер 25 апр. 1719 г., погребен в Петропавловском соборе.

Павел Петрович, царевич. Род. в Везеле 2 янв. 1717 г., умер 3 янв. того же года,

погребен 12 марта, в С.-Петербурге, в Петропавловском соборе.

Петровна, царевна. Род 19 авг. 1718 г., умерла 4 мар. 1725 г., погребена 10-го числа в

Петропавловском соборе.

Петр Петрович, царевич. Время рождения неизвестно; умер в окт. 1723 г., погребен

24-го числа в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры.

Павел, царевич, родился и умер в 1724 г.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич». 2001

Когда Императрица, супруга Петра I-го, разрешилась от бремени Петром Петровичем, Царь побежал в Адмиралтейство, чтобы возвестить об этом городу колокольным звоном. Так как это случилось в полночь, то Пётр нашёл Адмиралтейство запертым, и часовой окликнул его: «Кто идёт?» – «Государь». – «Нашёл что сказать! Разве его узнаешь теперь? Пошёл прочь! Отдан строгий приказ не впускать никого». Пётр забыл, что действительно отдал такой приказ. Слушая грубый ответ солдата, он внутренне радовался точному исполнению своих повелений. «Братец, сказал он, я действительно отдал такой приказ, но я же могу и отменить его; или как, по-твоему?» – «Тебе, вижу я, хочется меня заговорить, да не удастся: проваливай-ка, не то я тебя спроважу по-своему». Царя это забавляло. – «А от кого ты слышал такое приказание?» – «От моего унтер-офицера». – «Позови!» Явился унтер-офицер. Пётр требует, чтобы его впустили, объявляя, кто он. – «Нельзя, отвечает унтер-офицер: пропустить никого не смею, и будь ты действительно Государь, все равно не войдёшь» – «Кто отдал тебе такой приказ?» – «Мой командир» – «Позови и скажи, что Государь желает с ним говорить». Является офицер. Пётр обращается к нему с тем-же. Офицер приказал принести факел и, убедившись, что перед ним действительно был Царь, отпер двери. Не входя в объяснение, Петр, прежде всего, стал молиться и потом звонил с четверть часа, собственноручно дергая верёвку от колокола. После этого, войдя в казарму, он произвёл унтер-офицера в офицеры, офицера в командиры, а последнего повысил чином. – «Продолжайте, братцы, сказал он, уходя, также строго исполнять мои приказания и знайте, что за это вас ожидает награда».

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 288

Лишь только Монархиня разрешилась от бремени, и наречено было имя Царевичу, в ту же минуту послал Государь генерал-адъютанта своего в крепость к обер-коменданту с тем, чтобы комендант тотчас же возвестил народу эту радостную весть пушечными выстрелами. Но как пред тем дано было от Его Величества строгое повеление никого не впускать в крепость после пробития вечерней зари, вследствие чего каждому часовому отдан был этот строгий Монарший приказ, то новобранец, стоявшей на часах при входе в крепость, остановив посланного генерал-адъютанта, сказал: «Поди прочь! Не велено никого впускать». – «Меня Государь послал за важным делом». – «Я этого не знаю, а знаю одно: не велено мне никого впускать; и я застрелю тебя, ежели не отойдешь!»

Нечего было делать: адъютант возвращается к Государю и доносит ему обо всём. Нетерпеливый Монарх, в сюртуке, без всяких отличий, идёт сам в крепость и говорит тому же часовому: «Господин часовой! Впусти меня!» – «Не впущу!», – отвечает солдат. – «Я прошу тебя!» – «Не впущу!» – повторяет он». – «Я приказываю!» – «А я не слушаю!» – «Да знаешь ли ты меня?». – «Нет!». – «Я Государь твой!». – «Я ничего не знаю, кроме того, что он сам же приказал никого не впускать» – «Да мне есть нужда». – «Я слышать ничего не хочу». – «Бог даровал мне сына, и я спешу обрадовать народ пушечными выстрелами». – «Наследника!», – вскричал часовой с восхищением. – «Полно, правда ли?» – «Правда!» – «А когда так, что за нужда, пусть хоть расстреляют меня завтра! Поди, и сегодня же обрадуй народ этой вестью».

Великий Государь на минуту заходит к обер-коменданту, объявляет о рождении сына, повелевает тотчас возвестить народу радость эту сто одним пушечным выстрелом, поспешает в Собор, приносить усерднейшее благодарение Богу при звоне колокольном, а солдата жалует сержантом и дарит ему 10 рублей.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Известно, что Екатерина Алексеевна обязана всем не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для неё достаточно исполнять важное своё назначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении.

Не умея ни читать, ни писать ни на одном языке, она говорила свободно на четырёх, а именно на русском, немецком, шведском, польском и к этому можно добавить ещё, что она понимала немного по-французски.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Вообще, доброжелательство, которое эта принцесса обнаруживает по отношению к старым знакомым, спокойствие её в затруднительных обстоятельствах, а равно и её вышеупомянутая заботливость о здоровье её супруга и её постоянные советы прибегать к более кротким и умеренным средствам, всё это такие прекрасные качества, которые, кажется, совершенно смывают пятна, лежащие на её происхождении и совершенно вытесняют другие, испытанные ею, роковые случайности (Fatalitaten).

Христиан Август, великий герцог Ольденбургский. Известия о царице Екатерине Алексеевне. Из ольденбургского великогерцогского архива // Русский архив № 1, 1904. С. 375

Я вынужден в дальнейшем, вследствие её нового положения, называть Екатерину не иначе, как высокими титулами: государыня, царица, императрица, тем более что тайна её брака, как только он был осуществлён, существовала лишь в воображении её мужа. Через три-четыре месяца даже он не придавал этому браку былой таинственности.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Не удивительно, что к сороковым годам возраста у Петра явилась потребность к семейной жизни; но при его деятельности и привычках ему нужна была подруга, которая бы сообразовалась с этою деятельностию и привычками, и такую именно подругу нашёл он в знаменитой мариенбургской пленнице.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 345

И вот, думая начать войну с турками, царь пишет Меншикову: «Благодарствую вашей милости за поздравление о моём пароле, еже я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы ежели сироты останутся, лучше бы могли своё житие иметь, и ежели благой Бог сие дело окончает, то совершим в Питербурху». Что это был за «пароль» – можно догадаться: это было обещание объявить Катеринушку своею законною супругой.

Даниил Мордовцев. Царица Екатерина Алексеевна. М., Контакт, 1997

Утверждают, что цесаревна Марта (иные называют её Марией; у неё было два имени), любимая сестра царя, немало способствовала этой женитьбе. И в этом нет ничего невероятного. Она не только страстно любила своего брата, но и знала все достоинства иностранки, к которой он питал такую привязанность. Она никогда не симпатизировала Евдокии, несчастной первой жене царя. Она боялась её возвращения ко двору и старалась найти этому непреодолимое препятствие и отомстить за все неприятности, которые причинила ей та высокомерная женщина. Известно, каким сильным может быть желание одной женщины отомстить другой. Одно лишь это соображение оказалось более чем достаточным, чтобы она охотно одобрила женитьбу своего брата на Екатерине.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Когда он творил свой народ, он считал, что ему позволено удовлетворить свою прихоть, женившись на любовнице, которая достойна быть его женой. Он публично отпраздновал свадьбу в 1712 году.

Вольтер. Анекдоты о Пётре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004

19 февраля 1712 года был сдержан пароль, данный в 1711 году: брак царя с Екатериною был заключён торжественно.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 348

«Общество было блистательно, – заканчивает своё донесение о свадьбе царя лорд Уитворт, – вино превосходное, венгерское, и, что особенно приятно, гостей не принуждали пить его в чрезвычайном количестве… Вечер закончился балом и фейерверком». Правда, гости не знали, что всё торжество царь оплатил всё же не из скромного жалованья контр-адмирала. По всем городам был разослан царский указ об обязательном сборе с каждого города 50 рублей «презентных» на свадьбу Петра.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 24

Кажется, Екатерина не чувствовала себя счастливой в браке за гениальным мужем. Саксонский резидент Лефорт сообщает, что со времени замужества Екатерина носила в душе какое-то тайное горе и иногда по ночам громко жаловалась на судьбу. Эти жалобы и эта печаль не покинули её и тогда, когда она стала самодержицей.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты/ Состав., общая редакция и вступ. ст. О.В.Будницкого. Прим. С.М.Маркедонова. – Ростов н/Д. Изд-во «Феникс», 1997. С. 48

С этого времени положение пленницы упрочивается: Пётр привязывается к ней, и её значение быстро увеличивается. Беспрестанные отлучки вызывали государя на переписку с Катериной или, лучше сказать, с её приставницами; по этим коротеньким цидулкам Петра лучше всего можно проследить возрастание его привязанности к красавице. Просмотрим обращения цидулок – они довольно характеристичны.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001

Госпожи тетка и матка! Писмо ваше, в котором пишете о нововыежжей-Катерине я принел; слава Богу, что здорово в рожден(ь)и матери было! а что пишете к миру (по старой пословице), и ежели так станетца, то мочно болше раду быть дочери, нежели двум сынам. О приезде вашем я уже вам говорил и сим писмом такоже поттвержаю: приежжайте на Киев не мешкаф; из Киева отпишите, а не отписав не ездите, для того что дорога от Киева не очень чиста. При сём посылаю подарок матери и з дочерью.

Piter. Из Жолкви, в 8 д. генваря 1707.

Письма русских Государей и других особ царского семейства. Переписка императора Петра I с Государынею Екатериною Алексеевною. Москва, 1861

Тетка и матка сама друга! (а скоро будет и сама третья!) Здрафствуйте, а мы, слава Богу, здорово. Писмо ваше купно и с прежентом принял, а за оныя благодарствую; а что пишете, чтоб к вам всегда добрые ведомости писать, и то я от серца рад, да какие Бог даст. Я чаю, что сие мое писмо вам при самом времени выезда Ганскина из Кельдера достанетца, о чем зело слышать желаю, что дай Боже в радости не толко слышать, но и видеть. О езде вашей в Питербурх еше не могу писать, понеже неприятель ближитца, и не знаем еше куды его обороты будут, о чём немедленно буду писать, увидев время куды вам быть, понеже горазда без вас скучаю. Еще ж объявляю свою нужду здешнею: ошить и обмыть не кому, а вам ныне вскоре быть, сами знаете, что нельзя. А здеш(н)им поверить боюсь Екимовой (sic) причины, того ради изволте то исправить, о чём вам донесёт доноситель сего писма. За сим предаю вас в сохранение божие и желаю вас в радости видеть, что дай, дай Боже! Прошу отдать должной поклон сестре.

На [не] частыя писма для Бога не подивуйте, истинно недосуг.

Piter. Из Вильни, в 29 д. генваря 1708.

P. S. При сем посылаю вам презенты тетке – лимонную материю, матке – по желтой земле да колцо, маленкой – поласатую; дай, Боже, насить на здоровье!

Суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе и затем смерть родного сына, Пётр в своих отношениях к Катерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001

Тетка и матка, здравствуйте! Уже с три недели, как от вас ведомости не имею; a меж тем слышу, что не очень у вас здорова. Для Бога, приежжайте, скоряй; а ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу вас. А с сим писмом послан к вам встречь башмашник ваш, понеже чаю, что вы уже в дороге. Дай Боже, чтоб вас видеть в радосте скоряй. Piter.

Из Санктпитербурха, в 20 д. марта 1708, при самом приезде сюды.

Письма русских Государей и других особ царскаго семейства. Переписка императора Петра I с Государынею Екатериною Алексеевною. Москва, 1861

В первые годы своей связи Петр попросту называет Екатерину «маткой»; с 1709 года письма его прямо обращаются к ней одной, а не общие с письмами к Анисье Кирилловне Толстой, приставнице при Катерине. «Матка, здравствуй!» или «Мудер!». Эти обращения сменяются на более ласкательные выражения в конце 1711 года, то есть после того, как в марте сего года Катерина объявлена им женой. Отныне в начале царских цидулок мы читаем: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!». На пакете к ней прежняя надпись: «Катерине Алексеевне» заменена: «государыне царице Екатерине Алексеевне».

Пять лет спустя обращения на пакетах делаются ещё торжественнее – письма адресуются: «ея величеству пресветлейшей государыне царице Екатерине Алексеевне», а самые письма по одним уж оголовкам делаются ещё нежнее; с 1716 года Пётр так приветствует бывшую фаворитку: «Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй!».

Итак, отношения Петра к Екатерине, в 1716 году окончательно закрепившиеся нежною любовью, начались в 1705 году.

Семевский М.И. Тайный сыск Пётра I. Смоленск. «Русич»., 2001

А что пишете, что некому чесать глатко, – приежайте скоряя, старой гребнишка сыщем… Piter.

Из Вежищь, в 5 д. марта 1708.

Это писалось тогда, когда Катеринушке было двадцать семь лет, а царю – сорок два года…

Даниил Мордовцев. Царица Екатерина Алексеевна. М., Контакт. 1997

…Изретка веселюсь. Да, пожалуйста, матушки, не покиньте моево Пётрушка. Матушки мои, пожалуйста, прикажите зделать сыну моему платье и как вы изволите ехать и вы пожалуйста прикажите, чтоб ему было пить-есть довольно. Да пожалуйста, государыни мои, поклонитесь от меня Александру Даниловичу, а в том ваша немилость, что ко мне писать не изволите о своём здравии.

Письма и бумаги Петра Великаго. Спб. 1898. № 786 (Начало письма утрачено).

Ежели что мне случится волею божиею, тогда три тысячи рублей, которыя ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Василевской Василевской (так пока звал Пётр будущую жену свою. – Е.Г.) и з девочькою.

Рiter. в 5 д. генваря 1708.

Матка и тетка, здравствуйте!

Писмо от вас я получил, на которое, не подивите, что долго не отвтствовал; понеже пред очми непрестанно неприятныя гости, на которых уже нам скучно смотреть: того ради мы вчерашнего утра резервувались и на правое крыло караля шведского с осмью баталионами напали, и по двочасном огню оного с помошшию божиею с поля збили, знамена и протчая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал; аднакож сей танец вчах (в очах?) горячего Карлуса изрядно стонцовали; аднакожь болше въсех попотел наш полк. Отдайте поклон кнеине и протчим, и о сем объявите. Piter.

Из лагору от реки Черной Маппы, в 31 д. августа 1708.

Особенно знаменательна следующая жалоба государя, которая невольно выливается у него пред «другом Катеринушкой»: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшею не умею владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!»

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001

Матка, здравствуй!

Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу (Пётр сообщает о победе под Полтавой. – Е.Г.) над неприятелем нам сего дня даровати изволил, единым словом сказать, что вся неприятелская сила на голову побиты, о чем сами от нас услышите; и для поздравления приежайте сами сюды. Piter

Поклонись от меня кнеине и протчим. Из лагору, в 27 д. июня 1709.

Мудер! (голландск. moeder – мать). Как я и отъехал от вас – ведомости не имею о вас, о чем желаю ведать, а особливо как скоро можете быть в Вилню: мне не без скуки без вас, и вам, чаю, также. Здесь, слава Богу, все добро. Король Август вышел, а Красоф ушел; Лещинской бороду отпустил, для того что корона ево умерла. Мы здесь з господами Поляки непрестанно на конференциях о делах Ивашки Хмелницкова (Ивашкой Хмельницким Пётр называет пьяные застолья – Е.Г.) бываем. Отселя, чаю, отселя (sic) пое[д]ем кончая в 4 д. будущего месеца. Piter.

Из стольнова города Ивашкина Люблина, в 31 д. августа !709.

Поклонись тетке.

В разлуке переписка мужа и жены отличается весёлостию, шутливостию, но из-за шуток проглядывает сильная привязанность старика к Катеринушке, другу сердешнинкому, к матери его любимого шишечки (царевича Петра Петровича); так, в 1719 году Пётр писал Екатерине из Ревеля: «Слава богу, всё весело здесь; только когда на загородный двор приедешь, а тебя нет, то очень скучно».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 348

…Досылаю при сём к вам несколько лимонов свежих. А что шутите о забавах, и тово нет у нас, понеже мы люди старыя и не таковския. Piter.

Из Варшавы, в 24 д. сентебря 1709.

К тону, господствовавшему между мужем и женою, старались подделываться и окружающие. Одною из самых приближённых к семейству Петра женщин была княгиня Настасья Петровна Голицына, жена боярина князя Ивана Алексеевича. Вот что писала она Петру из Ревеля 14 июля 1714 года: «Всемилостивый государь дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре; и ежели, ваше величество, изволишь умедлить, воистину, государь, проживанье моё стало трудно. Царица государыня всегда не изволит опочивать за полночь три часа, а я при её величестве безотступно сижу, а Кириловна, у кровати стоя, дремлет; царица государыня изволит говорить: тётушка, дремлешь? Она говорит: нет, не дремлю, я на туфли гляжу; а Марья по палате с постелью ходит и среди палаты стелет, а Матрёна по палатям ходит и со всеми бранится, а Крестьяновна за стулом стоит да на царицу государыню глядит. Пришествием твоим себе от спальни получу свободу».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 349

Матка, здравствуй! Объявляю вам, что вчерашнего дни город Выборх здался, и сею доброю ведомостию (что уже крепкая падушка.Санкт-Питербурху устроена чрез помошь божью) вам поздравляю. Также отдай мой поклон и сим поздрафъ вначале кнез-игуменье, такожь тётке – яко четверной лапушке, такожь дочке, сестре, невеске и племянницам и протчим, а маленких за меня поцалуй. Piter.

из Выборха, в 14 д. июня 1710.

(В сентябре 1711 года Пётр принимал в Карлсбаде минеральные воды) …Пишешь ты, якобы для лекарства, чтоб я нескоро к тебе приежал, а делам знатно сыскала ково-нибудь вытнее (витный – рослый, здоровый. – Е.Г.) меня; пожалуй отпиши: из наших ли или из таруннчан? я болше чаю: из тарунчан, что хочешь отомстить, что я пред двемя леты занял. Так-та вы еввины дочки делаете над стариками! Пётр.

из Карлсбада, в 19 д. сентебря 1711.

Петру становилось скучно в отволочке от семьи: недаром он называл себя стариком. Екатерина в своих письмах шутливо отрицала эту старость и старалась показать, что живет с дорогим стариком одною жизнию, одними интересами. Если Пётр поздравлял её со днем Полтавской битвы, Русским нашим воскресеньем, то она спешила предупредить его и поздравить «предбудущим днём Полтавской баталии, т. е. началом нашего спасения, где довольно было вашего труда».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 234

Катеринушка, друг мой, здравствуй! Объявляю вам, что я сегодня приехал с флота сюды и надеюсь с помощию божиею к вам быть любимым путем. Хотя хочетца с тобою видетца, а тебе чаю горазда болше, для тово что я в 27 лет был, а ты в 42 года не была; аднакож подождать будет немношко, чтоб веселея приехать. Пётр.

из Волгаста, в 14 д. августа 1712.

Посылаю тебе, сколко мог сыскать, устерсоф; а болше сыскать не мог… Пётр.

Из Берлина, в 2 д. октебря 1712.

Платье и протчее вам куплено, а устерсоф (устриц) достать не мог. Пётр.

из Лейпциха, в 6 д. октебря 1712.

Кетеринушка, друг мой, здравствуй! Посылаю к тебе бутылку венгерского (и прошу, для Бога, не печалься: мне тем наведешь мненье). Дай Бог на здоровье вам пить, а мы про ваше здоровье пили. Пётр.

С Полтавы, маия в 2 д. 1713.

…При сём объявляю, что в 6 (день) сего месеца г. адмирал объявил мне милость государя нашего (так Пётр именовал князя-кесаря Ромодановскаго) – чин генерала полного, чем вас, яко госпожу генеральшу, поздравляю. Как чин шаутбейна(х)та, так и сей мне сказан зело странно, ибo на степи пожалован в флагманы, а на море в генералы. Пётр.

Из Эльзенфорса, в 12 д. августа 1713.

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравствуй!

Благодарствую на презент; також и я отсель к вам посылаю взаимно. Прав(о) на обе стороны достойныя презенты: ты ко мне прислала для вспоможения старости моей, а я посылаю для украшения молодости вашей. Пётр.

Отъежая из Алтенау, в 23 д. маия 1716.

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравствуй! А мы, слава Богу, здоровы. Посылаю к тебе кружива на фантанжу и на агажанты; а понеже здесь славныя кружевы из всей Эуропы и не делают без заказу, того для пришли образец, какие имeнa или гербы во оных делать. Хотя мы сего дня и отъежаем отсель; аднакож где мы ни будем, а когда получю от вас образцы, то на почте пошлю сюды… Пётр.

Из Бруселя, в 7 д. апрля 1717.

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравъствуй! Письмо твое чрез Густава купно и с посылкою крепиша получил, за которое благодарствую. А что пишешь, ежелиб я был, то-б новово шишеньку зделали, – дай Боже, чтоб пророчество твое збылось! <…> Пётр.

Из Шпа, в 10 д. июля 1717.

(1718 июля 24. Письмо Государыни Екатерины Алексеевны к Петру I) Ваше любезнейшее писание, которое я сего маменту получила, зело меня обрадовало о счастливом вашем со флотом к Ревелю прибытии, которым вас, моево дорогова батюшка, сердечно поздравляю. О себе доношу, что я з детками, слава Богу, в добром здоровье. И хотя, пред возвращением моим в Питербурх, Пиотрушка был в здоровье своем к последним зубкам слабенек; однако ныне, при помощи божией, в добром здоровье, и три зубка глазовых вырезались. И прошу, батюшка мой, обороны: понеже немалую имеет он со мною за вас ссору, а имяино за то, что когда я про вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал; но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа. Впрочем здравие ваше в защищение 6oжиe предав, остаюсь. [Екатерина]

Письма свои она всегда велит подписывать своим именем «Екатерина» одной из своих горничных.

(1718 июля 31. Из письма Екатерины Алексеевны к Петру I) …Дорогой наш шишечка часто своего дорогова папа, упоминает и, слава Богу, и с прочими обретаетца в добром здоровье. За сим здравие вашей милости в сохранение божие предав, остаюсь. [Екатерина]

Екатерина не забывала поздравлять Петра и с починкою корабля, зная, что это одна из самых приятных новостей для старика: «Поздравляю вас, батюшку моего, сынком Ивана Михайловича, который ныне от болезни своей, благодарить бога, совсем уже выздоровел, и хотя к кампании, так готов. Каким образом оный сынок свобождён, о всём о том будет вам известно от Брауна; а я вкратце доношу, как слышала, что учинена в нем самая малая скважинка возле киля и, конечно, от якоря».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 232

…Я здесь остригся, и хотя неприятно будет, аднакож обрезанныя свои волосищи посылаю к тебе. Пётр.

От Ревеля, с карабля Ингермонландии, 1 д. августа 1718.

(1718 августа 15. Из письма Екатерины Алексеевны к Петру I) Ваше милостивое писание от 1 дня сего августа от Ревеля и дорогие волосочки ваши чрез сынка я исправно получила и о дражайшем вашем здоровье довольно уведомилась, за которое нижайше вашей милости благодарствую… С сим вручителем посылаю к вашей милости здешних фруктов: 37 фиг да 6 дынь, и как цело дойдёт, дай Боже вам во здравие кушать! [Екатерина]

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравъствуй и с потрашенком! Отсель новова писать не имею, только что, слава Богу, все благополучно; только я не без печали, что так долго от тебя писем нет, а наипаче понеже время к рождению пришло. Пожалуй, пиши почашше. Пётр.

Из флоту от Ашерлота, в 25 д. августа 1718.

Друг мой сердешненкой, господин вице-адмирал, здравствуй на множество лет! Ваши милостивые писания: одно 8, другое 11-го дня сего августа, со многою радостию получила, за которые вашей милости благодарствую; на оные-ж вкратце ответствую. Понеже из другаго вашего писания выразумела желание ваше, батюшка мой, дабы вам к нам поспеть к тем словам: держи, держи! – и ко оному времени поспеть уже не изволите. Благодарю, что оное ваше писание незадолго к тому поспешило; понеже всемилостивый Господ Бог вчерашняго числа, после полуночи в 7-м часу, от носимого моего бремяни милостиво разрешити и нас дочерью благословить соизволил, при всяком благополучии здоровья моего, которой ныне имя Наталия, и за оную ево показанную милость достойное благодарение отдать должна: чем вас, батюшка мой, поздравляю. Что-же такое время в разлучении с вами отправлении ныне принуждена, о том мне не бес печали; однако (впредь дай Боже с вами!) как сами вы, дружечик мой сердешненкой, писать изволите: хотя-б не скоро, но здорово. А ныне счастливаго вашего сюда возвращения при всяком благополучии видеть сердечно желаю, и дабы всемогущий Бог исполнил все ваши намерения по своей к вам обыкновенной милости. О здешнем доношу, что за его-ж всемогущаго помощию во всем благополучно, и дорогой шишечка наш купно с сестрами в добром обртаютца здоровье. Прочее ваше дражайшее здоровье в сохранение ему-ж всемогущему предав, остаюсь жена твоя Екатерина.

Ис Питербурха, августа 21 дня 1718 году.

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравъствуй! О здешнем новава писать нечево, только, слава Богу, все благополучно. Пятое сие письмо пишу к тебе, а от тебя только три получил, в чем не без сумнения о тебе, для чего не пишешь. Для Бога, пиши чаще. Пётр.

От урочища Ашерлата из флота, августа 22 д. 1718.

1718 августа 15. (Письмо Екатерины Алексеевны к Петру I). Прежде сего доносила я чрез Франца: каким образом Господь Бог от носимого моего бремяни милостиво разрешити изволил, и надеюсь, что вы, батюшка мой, известны. A ныне доношу, что за его божескою помощию я в добром здоровье; толко мне не бес печали, что блиско дву недель от вашей милости писаней не получила. Того ради нижайше прошу, дабы изволили меня своими порадовать писаниями; а паче желаю: сколь скоро, друг мой, намерение имеете в прибытие к нам – чтоб я ведать могла. Для того, ежели к нам скоро быть не чаете, то прошу, да изволите меня уведомить о крещении новорожденной нашей дочери (которой имя угодно-ль вашей милости?): или без вас совершить, или обождать вашего счастливого сюда прибытия, что дай Господ Бог вскоре. При сем-же напоминаю, да исполнит Господь ваше намерение и чтоб счастлива была наша новорожденная, чего от всего моего сердца желаю. Дорогой наш шишечка купно с рожденною и с другими сестрами в добром здоровье, и во всем за помощию божескою здесь благополучно.

Еще вас прошу, дабы изволили сюда поспешить, хотя на самой кончик здешних фруктов застать. [Екатерина]

К письму сделана приписка того или той, кому диктовали: «У вашей жены жена (которая кричит: ох? ох!) дочку родила (sic); зовут ее Натальею, изволте её поздравить».

1719 июня 25. (Письмо Екатерины Алексеевны к Петру I). …При сем поздравляю предбудущим днем полтавской баталии, то есть началом нашего спасения, где довольно было вашего труда, и впредь того сердечно желаю и паки поздравляю днем вашего тезоимянитства… Також изволите упоминать о тамошнем огороде, что в нём весело, толко без меня скушно; и у нас гулянья есть довольно: огород роскинулся изрядно и лутче прошлогоднего; дорога, что от полат, клёном и дубом едва не вся закрылась, и когда ни выду, часто сожелею, что не вместе с вами гуляю. [Екатерина]

1719 июня 29. (Письмо Екатерины Алексеевны к Петру I). Хотя и есть у вашей милости в земле обетованной доволно хороших фруктов, однако посылаю несколко цытронов и аплицынов, ибо наши приятнее вам будут. Даруй, Боже, во здоровье кушать! [Екатерина]

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравъствуй! Письмо твое и презент получил, за что благодарствую (сие письмо еше первое). А что пишешь, что скучно гулять адной, хотя и хорош огород: верю тому, и6o теж вести и за мною; только моли Бога, чтоб уже сие лето было последнее в разлучении, а впредь бы быть вместе. Пётр.

От Ангута, в 2 д. июля 1719; при самом вынимании якоря.

…Чаю, клубника у вас поспела; отведайте прислать в ш(л)юпъке шерами маленькой квантитет, дабы не потерять, ежели не довезут.Пётр.

Из флота с Ингермонландии, от Амеланта, в 17 д. июля 1719.

1719 июля 27. (Письмо Екатерины Алексеевны к Петру I). …А о клубнике, как прежде, так и ныне доношу, что у нас ея доволно, и я прежде сего желала, чтоб к вашей милости отправить; но подумала о её слабости, что не довезут её целу, того ради и посылать её оставила; a ныне с сим вручителем фруктов и оной клубники посылаю, токмо також на удачю, а желаю, чтоб в целости дошла, дабы оную и прочие фрукты употребить вам во здоровье. При сем паки поздравляю счастливою на море прошлого викториею; и за ваш особливой в то время труд отдали мы сей день Богу благодарение, потом будем веселитца и Ивашки Хмелницкого не оставим. [Екатерина]

Друг мой сердешненкой, господин вице-адмирал, здравъствуй множество лет! Доношу вашей милости, что в прошлой понеделник, то есть 27 дня, отправила я к вашей милости Татищева с клубникою и с прочими фрукты на островской лотке; а на другой день поехала и сама на Котлин остров, и здесь оной Татищев мне явился и сказал: как де отъехал он отсюда толко с 15 верст, где противною погодою едва ево не розбило, а имянно началась в той лотке великая течь, для чего принужден он назад поворотитца и с великою нуждою доехал. А вчерашняго числа прибыл сюда обратна карабль, на котором шхипор Исай Коних; с ним прислано ко мне два попугая, восемь канареек, мартышечка такая-ж маленкая, что у нас старая, и некоторые разные деревья, також цытронов и помаранцов. Ныне помянутому Татищеву сыскав другую лотку, паки отправила, и из оного, присланного ко мне, послала к вашей милости несколько цытронов и помаранцов и боченок селдей. Дай Боже, чтоб всё в целости дошло и вам бы во здоровье кушать. В прочем молю Всевысшаго, дабы даровал вам милость свою. О себе доношу, что сей день отьежаю отсюда в Питергоф. За сим здравие ваше в сохранение божие предаю и остаюсь жена ваша Екатерина.

С Котлина острова, июля 30 дня 1719 году.

…Посылаю к тебе 2 пары голубей да лисицу; голуби горазда хороши, а лисица зело смирна и игрелива; а паче всего, что духу от неё нет, как от других бывает, что горазда дивно. Дай, Боже, самим скоро видеть вас. Пётр.

Из флота от Амеланта, в 13 д. августа 1719.

Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравъствуй! Письмо твоё и фрукты я чрез Шепелева получил, за что благодарствую. А что сумневаесся о мне: слава Богу, здоров и не имею болезни, кроме обыкновенной с похмелья: иcтинно, верь тому. <…> Пётр.

Из Оранибома, в 6 д. августа 1721.

1717 апреля 22. (Письмо Екатерины Алексеевны к Петру I). …Из вашего писания уведомилась я о вашем прибытии во Францию, и сим благополучным прибытием вашу милость покорно поздравляю. Дай, Боже, счастливое возвращение и свидание! Что-же изволите писать, что во фрянки (игра слов; этим именем назвал Пётр Великий Францию, но оно имеет еще и другой смысл) въехали, и мне кажетца – доволно было и тех, что и отсель некоторые повезли с собою. А что изволили упомянуть, что вам без нас скучно, и тому верю. Однакож я чаю, что вашей милости не так скучно, как нам; ибо вы всегда можете Фомин понеделник там сыскать, а нам здесь трудно сыскивать, понеже изволите сами знать – какие здесь люди упрямые! [Екатерина]

Поздравляю вас, батюшка мой, днем вашего дражайшаго рождения. Дай, Боже! оной день в радости вам препровадить, и потом и тезоимянитства своего достигнуть в добром здравии а особливо к моему несчастию причитаю, что уже два года без вашего присудствия принуждена буду оной день праздновать. С сим вручителем посылаю я к вашей милости крепыша несколко бутылок; изволте употреблять во здравие. Також хотя и есть, чаю, у вас новые портомои; однакож и старая не забывает и посылает дюжину рубах и галздуков новых, также камзол и шлафрок. [Екатерина]

В 25 де(нь) майя, из Амстер(дама).

Мы здесь в помянутые (имеются ввиду прошедшая годовщина Полтавской битвы и день тезоименитства императора Петра. – Е.Г.) праздники доволно веселились и про здоровье ваше пили и танцовали; однакож притом небеспечално мне было, что не вместе с вами оные дни принуждена праздновать. Что-же изволите писать, что вы матресишку свою отпустили сюда для своего воздержания, что при водах невозможно с нею веселитца, и тому я верю; однакож более мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью, в которой она и ныне пребывает, и для леченья изволила поехать в Гагу; и нежелала-б я (от чего Боже сохрани!), чтоб и галан (galant – любовник) той матресишки таков здоров приехал, какова она приехала. А что изволите в другом своем писании поздравлять имянинами старика и шишечкиными; и я чаю, что ежелиб сей старик быль здесь, то-б и другая шишечка на будущей год поспела. [Екатерина]

В 3 де(нь) июля, из Амстердама).

Мы привыкли видеть в Петре великого человека, иногда человека ужасного в выражении своих страстей, употребляющего крутые средства для достижения своих целей, человека с привычками дурного воспитания; в переписке его с Екатериною мы видим в нём доброго, весёлого человека, и, разумеется, он не мог не быть благодарен женщине, которая поддерживала в нём эту доброту и веселость.

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 234

Пётр, по свидетельству царевича Алексея, постоянно находил, что «жена его, а моя мачиха – умна!»

Даниил Мордовцев. Царица Екатерина Алексеевна. М., Контакт. 1997

Я уже говорил выше, что этот государь строил большие планы по организации кампании против турок. Способ, который он избрал для осуществления этих планов, показывает, что большие успехи часто вредят победителям. Гордый своею победой, которую он только что одержал над Карлом XII, во главе своих отборных войск он выступил против турок, проявляя более самоуверенности, чем осторожности. Желая опередить турок, он устремился вперёд, по теснине, опасность которой понял лишь тогда, когда ему было уже невозможно оттуда выбраться. В тот момент, когда он меньше всего об этом думал, он оказался окружённым турецкой армией со всех сторон на маленьком пространстве. Турецкая армия состояла из 150 тысяч человек, у него же было лишь 30 тысяч человек, безмерно уставших от длинных переходов, которые он заставил их совершить по безводным и пустынным местам, где они испытывали во всём недостаток. В течение трёх дней у его солдат не было ни хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лёжа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения, и, не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать. В то время Екатерина, которая его сопровождала в этом походе, нарушив его запрет никого не впускать к нему в палатку, пришла туда и внушила ему, что необходимо проявить больше твёрдости. Она доказала ему, что ещё есть выход и нужно постараться что-то сделать, а не предаваться отчаянию.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Здесь-то Екатерина и показала свой ум: она собрала все драгоценности – свои и двора – и заложила их за такую большую сумму, которая смогла заинтересовать великого визиря, и тем самым сумела достичь знаменитого Прутского мира, пожертвовав только Азовом на Понте Евксинском, который царь возвратил великому визирю.

Об этом свидетельствовал сам Пётр, когда, короновавши её императрицей спустя уже двенадцать лет, вспоминал о важных услугах, оказанных ею при Пруте. Иностранные историки объясняли эти услуги, говоря, что Екатерина предложила отдать визирю все свои вещи и деньги.

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М., 1991. С. 453

Царица, по великой любви своей, следовала за супругом на берега реки Прута, и когда вся армия, вместе с обоими императорскими величествами, находилась там в самых стеснительных обстоятельствах, то она послала (одни полагают – без ведома царя, другие же – будто с тайного его согласия) к великому везирю гонца с предложением громадной суммы денег (которую она впоследствии и заплатила), если только он согласится заключить с царём договор.

Записки Вебера о Пётре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6. (столб. 1146)

Она с большой долей уверенности отвечала за успех этой операции, так как у неё имелись сведения о характере оттоманских министров благодаря описаниям графа Толстого, сделанным в его многочисленных депешах, которые она слышала, когда их читали. В то же время она указала ему на человека, находящегося при армии, которого она достаточно знала, чтобы быть уверенной, что он справится с этим делом. Она сказала, что нужно, не теряя ни минуты, направить его к Каймакаму (великому визирю, командовавшему турецкой армией), чтобы прощупать его. После чего она вышла из палатки, не дав царю времени ни вздохнуть, ни ответить, и вернулась туда через мгновение с человеком, о котором шла речь. Она сама дала ему инструкции в присутствии царя, который, благодаря предложению о мирном урегулировании, сделанному этой женщиной, уже начал приходить в себя и, одобрив всё, что она сказала, срочно отправил этого человека. Когда тот вышел из палатки, царь, оставшись с глазу на глаз со своей женой, посмотрел на неё пристально и сказал с восхищением: «Екатерина, этот выход чудесен, но где найдём мы всё то золото, которое нужно бросить к ногам этих людей? Ведь они не удовлетворятся только обещаниями». «У меня есть драгоценности, – ответила она, – и до возвращения нашего посланника я соберу в нашем лагере все деньги, вплоть до последнего гроша. А Вас я прошу не предаваться унынию и поднять Вашим присутствием дух бедных солдат. Пойдёмте, покажитесь им. Впрочем, позвольте мне действовать, и я Вам ручаюсь, что до возвращения Вашего посланца я буду в состоянии выполнить обещания, которые он даст министрам, будь они даже ещё более жадными, чем есть на самом деле!» Царь её обнял и последовал её совету, вышел из палатки, показался солдатам и направился в штаб фельдмаршала Шереметева. За это время она верхом на лошади объехала все палатки офицеров, говоря им: «Друзья мои, мы находимся здесь в таких обстоятельствах, что можем либо спасти свою свободу, либо пожертвовать жизнью, либо сделать нашему врагу мост из золота. Если мы примем первое решение, то есть погибнем, защищаясь, то всё наше золото и наши драгоценности, будут нам не нужны. Давайте же используем их для того, чтобы ослепить наших, врагов и заставить их выпустить нас. Мы уже собрали кое-какие средства: я отдала часть своих драгоценностей и денег и готова отдать всё остальное, как только вернётся наш посланный, если, как я надеюсь, он преуспеет в своей миссии. Но этого не хватит, чтобы удовлетворить жадность людей, с которыми мы имеем дело. Нужно, чтобы каждый из вас внёс свою лепту». И так она говорила каждому офицеру в отдельности: «Что ты можешь мне дать, дай мне это теперь же. Если мы выйдем отсюда, ты будешь иметь в 100 раз больше, и я похлопочу о тебе перед царём, вашим отцом».

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С.148-149

Говорят, что 10-го июля, когда не было надежды, что визирь согласится на мир, когда предстояли или смерть, или плен, Петр отправил следующее письма Сенату: «Господа Сенат! Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены и что я без особливые божия помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царём и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственноручному повелению от нас, было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице моём; но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшего мне в наследники».

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М., 1991. С. 455

Наиболее драматичной была ночь с 10 на 11 июля, когда, не дождавшись парламентера, Пётр прервал военный совет и приказал готовиться к прорыву. Это было смертельно опасно. Для ослабленных русских войск прорыв мог кончиться катастрофой, и дата смерти Петра могла бы стать другой. И в этот момент Екатерина проявила мужество, находчивость и волю. Пока Петр отдыхал, она, не спросясь его, собрала генералов и провела с ними совет, показавший самоубийственность прорыва. Затем она разбудила Петра и уговорила его написать ещё одно, последнее, письмо визирю – командующему турецкой армией. К этому письму тайком от царя она приложила все свои драгоценности – такие памятные и дорогие для неё вещицы, подарки Петра. Возможно, это и решило дело – утром визирь дал согласие на переговоры. Кошмар Прута кончился.

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 24

Тот отправил в русский стан с ответом Черкес-Мехемед-пашу. Визирь писал, что он не прочь от мира, честного и выгодного для Турции.

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М., 1991. С. 453

Все были очарованы её обходительностью, твёрдостью и здравомыслием, и, каждый, вплоть до самого простого солдата, принёс ей всё, что мог. И в тот же момент в лагере воцарилось спокойствие, все воспрянули духом. Их уверенность возросла ещё больше, когда вернулся человек, которого она тайно посылала к Каймакаму. Он принёс ответ, что можно посылать к Великому везиру русского комиссара, имеющего полномочия вести мирные переговоры. Дело было вскоре завершено, несмотря на угрозы и интриги шведского короля, который, узнав о положении русских войск, самолично приехал в турецкий лагерь.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Как бы то ни было, послан был к визирю подканцлер Шафиров с обещаниями визирю 150 т. рублей, а другим турецким чинам обещаны меньшие суммы. Шафирову дано было полномочие заключить условия мира. Визирь и турецкие чиновники сообразили, что хотя бы они могли уничтожить русское войско, но все-таки не иначе как с большою потерею собственных воинов. Мир постановлен был при Пруте на таких условиях: Пётр уступал Азов со всем побережьем, обязываясь срыть основанные там русские городки, и обещал не мешаться в польские дела, а шведскому королю [находившемуся в это время в союзной ему Турции] предоставлял свободный проход в его отечество.

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М., 1991. С. 455

Когда великий везирь согласился на такую лестную для него просьбу и вошёл в переговоры (а позднее мудростью царя заключён был и мир), то он послал в русский лагерь своего уполномоченного, которому, между прочим, поручил попросить дозволение у царицы увидеть её, потому что везирь сомневался в её присутствии и не верил, чтобы женщина, из любви к своёму супругу, пустилась в такой опасный поход.

Записки Вебера о Пётре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6. (столб. 1146-1147)

Легко представить себе радость русских, когда они узнали о заключении мира; радость была тем сильнее, чем меньше было надежды на такой исход. «Если бы, – говорит один из служивших в русском войске иностранцев, – если бы поутру 12 числа кто-нибудь сказал, что мир будет заключен на таких условиях, то все сочли бы его сумасшедшим. Когда отправился трубач к визирю с первым предложением, то фельдмаршал Шереметев сказал нам, что тот, кто присоветовал царскому величеству сделать этот шаг, должен считаться самым бессмысленным человеком в целом свете, но если великий визирь примет предложение, то он, фельдмаршал, отдаст ему преимущество в бессмыслии».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 235

С этого дня в русский лагерь стало поступать достаточное количество продовольствия. На следующий день хорошо снабжённая армия отправилась в путь к русской границе, куда она прибыла в достаточно хорошем состоянии, чтобы окончательно выбить шведов с Балтийского моря.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

24 ноября 1714 года, награждая жену только что учреждённым им орденом Святой Екатерины, Пётр сказал, что орден этот «учинён в память бытности Ея величества в баталии с турками у Прута, где в такое опасное время не как жена (в смысле – женщина. – Е.А.), но как мужская персона видима всем была».

Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. Свнкт-Петербург. «Норинт», 1998. С. 24

Можно представить, какое впечатление произвело поведение Екатерины на умы и сердца солдат! Вся русская империя воздавала должное её достоинствам и заслугам. Царь, бывший всё более и более очарованным её качествами, не мог их замалчивать и всенародно воздавал ей должное. Когда он вернулся в свои владения, то вознаградил её, объявив о своей женитьбе на ней, несмотря на её усилия, искренние или притворные, удержать его от этого намерения. И, чтобы оставить будущим поколениям память о той славе, которую она завоевала на берегах Прута, он учредил в её честь орден святой Екатерины, сделав её покровительницей этого ордена.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

В воспоминание страшного прутского времени царица учредила от своего имени орден св. Екатерины, или орден Освобождения. В уставе ордена (24 ноября 1714 года) учредительница говорит: «Я возжелала утвердить вечную память сего знаменитого свобождения (при Пруте) и заблагорассудила учредить орден кавалерии. Помянутый орден называться будет Орден Свобождения».

Соловьев С.М. История России с древнейших времён. М.: «Мысль». 1988. Т. XVI. С. 236

Начиная с этого времени он хотел, чтобы она сопровождала его повсюду, как во время военных походов, так и во время различных путешествий за пределы его владений. Вернувшись из поездки в Германию, где они вместе посетили несколько дворов, царь начал войну с Персией, и Екатерина следовала за ним повсюду. Она оказала ему столько значительных услуг, что, не зная, как её отблагодарить за это, он не нашёл иного способа, кроме как разделить с ней свою империю и свою власть, заставив весь мир признать её императрицей всея Руси.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 149

11 декабря [1717 г.] праздновали Андреевский торжественный день… Царица также возложила на себя свой новый орден на этом празднике. Он состоял из белой ленты с надписью: «За любовь и верность Отечеству». Вспомнив об этом событии [Прутском походе] незадолго до праздника, царь пожелал, чтобы царица на всегдашнюю память об оном возложила на себя помянутый орден.

Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6. (столб. 1146-1147)

В конце 1723 года Петербург и Москва были очень заняты толками и приготовлениями высочайшего двора к предстоящей коронации Екатерины.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 588

30-го [марта 1724 года]. Секретарь Макаров мне и некоторым другим показывал в Кремле корону, которою будет короноваться императрица. В комнате, где она хранится, находились и другие короны, как, напр., корона нынешнего императора, корона его брата, корона, которою короновался его отец, корона царя казанского – золотая, но украшенная лишь немногими плохими каменьями, ещё какая-то корона, также разные скипетры, старинные одеяния, в которых короновались цари, и многие другие драгоценности. Корона нынешней императрицы много превосходила все прочие изяществом и богатством; она сделана совершенно иначе, т. е. так, как должна быть императорская корона, весит 4 фунта и украшена весьма дорогими каменьями и большими жемчужинами. В числе последних есть будто бы такие, из которых каждая стоила 1000 и 2000 рублей. Кроме того, в этой короне есть очень дорогой и невероятной величины рубин длиною почти в палец, над которым находится маленький ажурный крест из бриллиантов. Делал её, говорят, в Петербурге какой-то русский ювелир. Она привезена оттуда сюда под конвоем 12 гренадер и одного офицера гвардии. Мы зашли также на несколько минут к портному, который делал мундиры для пажей императрицы. Они из зелёного бархата, кругом обшиты золотым галуном и вообще очень богаты.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 715

Пётр Первый, предположив торжественно короновать супругу свою Екатерину, приказал, сообразно иностранным обычаям, составить церемониал, ибо, по восприятию императорского титула, сей случай был новый. Определено, по совершении миропомазания, из Кремля сделать переезд в Головинский дворец, и государь, по этикету, назначил в кучера придворную особу бригадирского чина. Екатерина, услышав сие, бросилась к нему и сказала, что без своего Терентьича ни с кем и никуда не поедет.

– Ты врёшь, Катенька, Терентьич твой не имеет никакого чина, – отвечал Пётр.

– Воля твоя, я боюсь, лучше откажи коронацию, – со слезами продолжала она.

Пётр, сколько ни противился, наконец, решился пожаловать Терентьича из ничего в полковники. С тех пор, по табели о рангах, императорские кучера должны быть полковники.

Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым. «Русская старина», 1871. Т. 4. С. 121

22-го [апреля 1724 года]. Вчера и нынче все иностранные и русские купцы должны были присылать своих лошадей к князю Меншикову, который 60 самых лучших из них приказал выбрать для лейб-гвардии на время коронации. Некоторые купцы должны были дать от 4 до 6 лошадей, а у других, собственно, для себя не осталось ни одной. Владельцам выбранных лошадей запрещено выезжать на них до коронации. За несколько дней генерал-лейтенант Ягужинский назначен был капитаном этой лейб-гвардии, в которой рядовые имеют чины капитан-поручиков и прапорщиков (Это была учреждённая тогда рота кавалергардов, родоначальница кавалергардского полка. – Е.Г.). С этого дня началась опять прекрасная весенняя погода.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 223. С. 719

Пётр назвал себя капитаном [этой] новой роты кавалергардов императрицы Екатерины, состоявшей из 60-ти человек, которые все были армейскими капитанами или поручиками, а генерал-лейтенанту и генерал-прокурору Ягужинскому (пожаловав ему перед тем орден св. Андрея) поручил командование этой ротой в качестве её капитан-лейтенанта. Кавалергарды эти открывали и заключали шествиe, когда Екатерина, ведомая герцогом Голштинским и предшествуемая своим супругом, по сторонам которого находились фельдмаршалы князья Меншиков и Репнин, явилась с своею великолепною свитою в церкви, где назначено было её коронование. Слёзы потекли у неё из глаз, когда Пётр Великий возложил на неё корону; принимая правою рукою державу, она левой сделала движение, чтоб обнять и поцеловать его колена.

Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича, который жил в России, состоя при особе Голштинского герцога Карла Фридриха, женившегося на дочери Петра Великого Анне Петровне. Перевод с французского И. Ф. Амона. Москва, 1866

Государыня вслед за тем обратилась к его величеству императору и, преклонив правое колено, хотела как бы поцеловать его ноги, но он с ласковою улыбкою тотчас же поднял её.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 726

В последние дни жизни Петра Великого было замечено, однако, некоторое охлаждение государя к императрице по тайным причинам…

Миних Б.Х. Очерк, дающий представление об обраэе правления Российской империи. Текст цитируется по изданию: Безвременье и временщики. Воспоминания об "Эпохе дворцовых переворотов" (1720-е – 1760-е годы). Л. Художественная Литература. 1991. С. 42

Екатерина стала подругой сердца Петра только потому, что она умела быть его покорной и преданной рабой. Но в отличие от преданности духа, преданность раба почти всегда имеет свою оборотную сторону. Там, где-то в глубине души преданного раба таится интимнейший уголок, который, как призрак свободы, тщательно оберегается от господина, и в этом уголке нередко зреют зародыши измены. И Екатерина изменяла Петру в разнообразных видах. Сердечная измена Петром была открыта.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты/ Состав., общая редакция и вступ. ст. О.В. Будницкого. Прим. С.М.Маркедонова. – Ростов н/Д. Изд-во «Феникс», 1997. С. 48

Генеральс-адъютант Петра, Виллим Иванович Монс, принят в начале 1716 года камер-юнкером ко двору государыни царицы Екатерины Алексеевны.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 485

У её величества царицы четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди; из них двое русские, Шепелев и Чевкин, и двое немцы, Балк и Монс (двоюродный брат госпожи Балк, очень, говорят, любимой царицею).

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903

И вот, когда страсть государя к жене обратилась в то чувство глубокой привязанности, которая прекращается разве со смертью, в то время, когда Петр от нежной цидулки к жене переходил к предписанию сыщикам ловить первенца-сына, – в это-то время Екатерина, гордая победой над сердцем «старика-батюшки», обращает взор, исполненный особенной ласки, к своему новому придворному.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 489

Этого любовника звали Монс де ла Круа.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Это был брат той Монс, которую когда-то любил Пётр. Пётр сам назначил его камер-юнкером своей жены.

Е. Олартъ. Пётр I и женщины. М., 1997

В чем состояли обязанности нового камер-юнкера, какие обстоятельства могли поставить Монса в частые сношения с Екатериной и тем самым дали ему возможность вызнать ее особенное внимание?

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 489

На камер-юнкере лежала масса обязанностей. Не станем перечислять их, скажем только, что в число их входила обязанность неотлучно находиться при государыне: он сопровождал её за границу, хлопотал об удобствах пути; он должен был быть вблизи государыни на всех обедах, ассамблеях и маскарадах. На нём же лежала обязанность развлекать Екатерину во время отлучек её «старика-батюшки». Монсу было в это время тридцать лет, и он был очень хорош собой.

Е. Олартъ. Пётр I и женщины. М., 1997

«С 1716 года, – гласит официальный документ, – по нашему указу, Виллим Монсов употреблен был в дворовой нашей службе при любезнейшей нашей супруге, ея величестве императрице Всероссийской; и служил он от того времяни при дворе нашем, и был в морских и сухопутных походах, при нашей любезнейшей супруге ея величестве императрице… неотлучно, и во всех ему поверенных делах с такою верностью, радением и прилежанием поступал, что мы тем всемилостивейше довольны были, и ныне для вящаго засвидетельствования того, мы с особливой нашей императорской милости, онаго Виллима Монсо в камергеры всемилостивейше пожаловали и определили… и мы надеемся, что он в сем от нас… пожалованном новом чине так верно и прилежно поступать будет, как то верному и доброму человеку надлежит».

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 490

Один историк описал императрицу Екатерину Алексеевну по сохранившимся портретам в следующих выражениях: «Вот она – то в дорогом серебряной материи платье, то в атласном оранжевом, то в красном великолепнейшем костюме, в том самом, в котором она встречала день торжества Ништадтского мира; роскошная чёрная коса убрана со вкусом; на алых полных губах играет приятная улыбка, чёрные глаза блестят огнём, горят страстью, нос слегка приподнятый, выпуклые тёмно-розового цвета ноздри, высоко поднятые брови, щеки, горящие румянцем, полный подбородок, нежная белизна шеи и плеч – все вместе, если это было так в действительности, как изображено на портретах, делало из Катерины ещё в 1720-х годах женщину блестящей наружности». А Пётр в это время был уже почти старик.

Е. Оларт. Пётр I и женщины. М., 1997

Есть ли фактические, документальные, свидетельства об этой любви? Таких свидетельств нет; но что Монс бесспорно владел в это время сердцем Катерины Алексеевны, об этом можно судить из того необыкновенного значения, какое получил он при ее дворе. Это значение, власть и сила сознавались уже всеми не только знатными придворными, но даже последними из дворцовых служителей и служительниц; все как нельзя лучше видели источник этой силы: он заключался в любви к нему Екатерины.

При неизбежных хлопотах он видел себя распорядителем значительных материальных средств; бедность заменилась не только достатком, но даже роскошью; самолюбие и тщеславие были удовлетворяемы вниманием и заискиванием у него множества лиц разного пола, звания и состояния, нуждавшихся в нем как в посреднике при сношениях с государыней; наконец, её полнейшее расположение и доверие как нельзя более должны были льстить счастливцу.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

Я вспоминаю, что в начале этой интриги, будучи при дворе, но совершенно ничего не зная о том, что происходило между царицей и её камергером Монсом де ла Круа, я не только подозревал об этом, видя их вместе, но даже и не сомневался в этом. Хотя я их видел лишь публично, но однажды, когда при дворе было большое скопление народа, я, как никогда ранее, понял, насколько слепа любовь и что её труднее скрыть, чем что-либо иное.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Не стоило бы говорить так много о ком-нибудь другом, только не о Виллиме Монсе. Эта личность, как мы увидим далее, в последние годы царствования Великого обращает на себя внимание всей знати (кроме самого государя); вся аристократия обращается к нему как к счастливой звезде, как к своему велемочному патрону во всех их семейных и общественных нуждах; вокруг Монса группируется громадная партия, которая из эгоистических целей оберегает его как зеницу ока… Эта партия почти вся состоит из главнейших «птенцов» Петра, и, не зная их отношений к нему, мы бы многое потеряли для знакомства с «птенчиками» Преобразователя; к тому же многие важнейшие дела решаются при посредстве Монса – он для всех нужен, он силён не личными достоинствами, он силён любовью к нему Катерины Алексеевны; Монс имеет на неё громадное влияние, а та, послушная своему фавориту, действует на Петра… Итак, для знакомства с «птенцами» Великого, для обрисовки его замечательной супруги, для оживления пред нами самого Петра в последние годы его царствования – вот для чего мы группируем те мелкие черты, которые знакомят нас с такою, по-видимому, ничтожною личностью, какою действительно окажется – в нравственном отношении – фаворит Екатерины…

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 475

Он считал себя французом по происхождению. Его фамилия и имя, казалось, подтверждали это предположение, хотя он родился в Москве, а его отец и мать считались немцами. Родители его и были немцы, считавшие себя выходцами из Франции, что подтверждает его фамилия.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С.150

Переберём ворох писем к Виллиму Ивановичу за эти годы, и мы в шумихе льстивых заверений в дружбе, любви и уважении к Монсу – не только со стороны «птенчиков», но уже со стороны крупных «птенцов» Петра – найдём несомненное доказательство, что все эти заверения, обещания, наконец, взятки не могли расточаться обыкновенному любимцу: то был уже настоящий фаворит, владевший не только сердцем, но и волей своей обожательницы.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

Измены другого рода остались Петру неизвестными. Он так и не узнал, что, когда Екатерина заступалась перед Петром за Меншикова, обличаемого во взятках, она сама бывала в доле.

Чтобы постучаться к ней в дверь с просьбой о помиловании или о награде, надо было запастись мешочком золота. Она скопила большие деньги, которые держала в заграничных банках на вымышленное имя.

Е. Оларт. Пётр I и женщины. М., 1997

9-го [ноября 1724 года]. Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Монс по возвращении своем домой был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест в доме последнего; также, что арестованы ещё двое других, именно маленький (?) кабинетный секретарь императрицы и её камер-лакей, которые были постоянно в каких-то сношениях с камергером. Их, говорят, отвели в летний дворец императора. Это арестование камергера Монса тем более поразило всех своею неожиданностью, что он ещё накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости. В чём он провинился – покажет время; между тем сестра его, генеральша Балк, говорят, с горя слегла в постель и в совершенном отчаянии.

11-го [ноября 1724 года]. Молодой Апраксин рассказывал, что Монс первые два дня сидел под арестом в своей комнате, охраняемой часовыми, но что теперь его перевезли в зимний дворец императора, где заседает Верховный суд, делающий ему допросы под покровом величайшей тайны. Апраксин же говорил, что Монс в эти два дня страшно изменился и что у него будто бы от страху был удар; впрочем, он продолжает утверждать, что не знает за собою никакой вины. Генеральша Балк со страху всё ещё лежала в постели очень больная.

14-го [ноября 1724 года]. И в этот день о Монсе и генеральше Балк опять объявляли с барабанным боем то же самое, что и накануне, почему здесь все того мнения, что дело их кончится плохо, тем более что явилось уж много лиц, от которых они принимали подарки.

13-го [ноября 1724 года]. Сегодня мы узнали, что поутру Ушаков арестовал также генеральшу Балк, которую поместили у него в доме в той же комнате, где сидел несколько дней её брат. Дом этот, говорят, весь окружён часовыми. Сегодня же, как мы слышали, арестовали и молодого камергера Балка, но он покамест сидит только в своём доме или в доме матери. После обеда во всём городе объявляли с барабанным боем и прибивали к стенам извещения, что так как камергер Монс и сестра его Балк неоднократно позволяли подкупать себя и потому арестованы, то всем, кому что-нибудь известно об этом или кому приходилось давать им, вменяется в непременную обязанность и под страхом тяжкого наказания немедленно заявлять о себе. Думают поэтому, что дело этих арестантов примет весьма опасный оборот. Говорят, что они во многом уже уличены из собственных их писем.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 759-760

Екатерина имела с мужем объяснение, и оно кончилось для неё как нельзя лучше; или же государь имел какие-нибудь другие виды? Вообще надо прийти к одному из следующих заключений: Екатерина с обычным искусством успела вновь возбудить любовь к себе государя, сумела совершенно оправдаться; Монс не показал ничего для неё опасного, обошёл многое молчанием и жизнью запечатлел к ней свою преданность, или же, наконец, Пётр узнал грустную тайну, до сих пор известную всем, кроме его самого, но решился не чинить страшного розыска над той, которой обязан был многими счастливыми днями своей жизни. Последнее заключенье, как оно ни противоречит мстительному, ничем не сдерживаемому характеру Петра, тем не менее, кажется вернее других.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 479

Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от неё. Мне известно от одной французской девушки (фрейлины, которая прислуживала цесаревнам Анне и Елизавете), что царь, вернувшись однажды вечером из крепости в Петербурге, где шёл процесс над господином Монсом де ла Круа, внезапно вошёл в комнату молодых цесаревен, которые занимались какой-то свойственной их положению работой вместе с несколькими девушками, находившимися при них для их воспитания и развлечения. По словам фрейлины, он имел такой ужасный, такой угрожающий вид, был настолько вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, пребывали в конвульсиях. Он ходил несколько минут, не говоря никому ни слова и бросая страшные взгляды на своих дочерей, которые, дрожа от испуга, тихонько проскользнули вместе с девушками в другую комнату и укрылись там. Раз двадцать он вынимал и прятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса, и ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось такими страшными гримасами и судорогами, что фрейлина-француженка, которая не смогла ещё убежать, не зная, куда деваться, спряталась под стол, где она оставалась, пока он не вышел. Эта немая сцена длилась около получаса, и всё это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и всё, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он стукнул дверью с такой силой, что разбил её.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Судьи, как видно из найденных документов, признали за Монсом «следующия преступления в его должности: 1) взял он у царевны Прасковьи Ивановны село Оршу с деревнями; справил их сначала за царевной, а потом одну деревню перевёл в ведение вотчинной ея величества канцелярии; оброк с той деревни брал себе. 2) Для отказу той деревни посылал он бывшаго прокурора воронежскаго надворнаго суда – Кутузова, без сенатскаго разрешения. А по указу 5 февраля 1722 года, без повеления Сената дворяне ни к каким гражданским делам не должны быть определяемы; а если к какому делу определяется дворянин, то он на то дело должен иметь письменный указ. Кроме того, Кутузов судился, по некоторому делу, в московском надворном суде и обязан был подпиской никуда не выезжать; Монс на то не посмотрел и именем государыни-императрицы послал в Москву указ: Кутузова по тому делу не истязывать и отлучку его в вину не ставить. 3) Взял он, Монс, четыреста рублей с посадскаго человека Соленикова и сделал его за то стремянным конюхом ея величества; по указу же 13 апреля 1722 года велено всех выходцев из посадских выслать в посады, за которыми их и записать».

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

Монсу и было предъявлено лишь обвинение во взяточничестве. Пётр на допросе ни разу не упомянул имени жены.

Е. Оларт. Пётр I и женщины. М., 1997

Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь… Эта интрига протекала так неосторожно, что в какой-то момент царица могла бы быть низвергнута с вершины величия в пропасть самого трагического бесчестия. Она отделалась лишь страхом и этим обязана в первую очередь графу Толстому и графу Остерману, министрам двора, которые успокоили первое движение, как я бы сказал, государева гнева, удержав его от мести, которую он замышлял против своей неверной жены, с которой он хотел поступить так, как поступил английский король Генрих VIII с Анной Болейн. Но, к счастью для Екатерины, два министра, во-первых, отразили этот удар и, во-вторых, некоторое время спустя после этого её счастливая звезда освободила её полностью от последствий, быть может, тайных, но всё же ужасных, которые по всеобщему мнению должны были рано или поздно иметь место, если бы тем временем естественная смерть не унесла её мстительного мужа. Такое мнение высказывали все те, кто прекрасно знал характер Петра I, и кто постоянно был приближен к его персоне. Однако он не отправился в другой мир, не осуществив, хотя бы частично, своей мести.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С. 151

На основании следующей затем выписки из Генерального регламента (гл. 50): взяточник за великие посулы должен быть казнен смертию или сослан вечно на галеры с вырезкой ноздрей и отнятием имения.

«А так как Монс, – заключал суд, – по делу явился во многих взятках и вступал за оныя в дела, непринадлежащия ему, и за вышеписанные его вины (мы) согласно приговорили: учинить ему, Виллиму Монсу, смертную казнь, а именье его, движимое и недвижимое, взять на его императорское величество. Однако нижеподписавшихся приговор предается в милостивое разсуждение его императорскаго величества». Подписали: «Иван Бахметев, Александр Бредихин, Семен Блеклой, Иван Дмитриев-Мамонов, Андрей Ушаков, Иван Головин, граф Иван Мусин-Пушкин, Иван Бутурлин, граф Яков Брюс».

Петр, по милостивом рассуждении, на поле доклада начертал собственноручно: «Учинить по приговору».

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

15-го [ноября 1724 года] объявляли с барабанным боем, что на другой день, в 10 часов утра, перед домом Сената над бывшим камергером Монсом, сестрою его Балк, секретарем и камер-лакеем императрицы за их важные вины совершена будет казнь. Известие это на всех нас произвело сильное впечатление: мы никак не воображали, что развязка последует так быстро и будет такого опасного свойства. Молодой Апраксин говорил заверное, что Монсу на следующий день отрубят голову, а госпожу Балк накажут кнутом и сошлют в Сибирь. Говорили, что поутру г-жу Балк вместе с секретарем и камер-лакеем, а после обеда и Монса, перевезли в крепость. К последнему в то же время привозили пастора Нацциуса (здешней немецкой церкви), который должен был приготовить его к смерти. Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 760

В понедельник, 16 ноября, рано утром на Троицкой площади пред зданием Сената все было готово к казни. Среди сбежавшегося народа подымался высокий эшафот; на нём лежала плаха да ходил палач с топором в руках: мастер ждал своей жертвы. У помоста торчал высокий шест. Тут же можно было видеть заплечного мастера с кнутом да молодцов, выхваченных из серого народа: они должны были заменить, по обычаю того времени, подставки или деревянных «кобыл» позднейшего времени – на спины их вскидывали осужденных на кнутобойню.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

Мало найдётся мужчин таких красивых и так хорошо сложенных, каким был этот человек. Все его движения отличались естественной грацией, которая не покинула его даже в момент казни. Хотя он был уверен, что его казнят, он поднялся на эшафот и держался там с уверенностью человека, который ожидает милости или который не боится смерти. Он выслушал приговор с уверенным и спокойным видом, что вызвало восхищение всех присутствующих. Поблагодарив того, кто должен был его убить, он отвёл в сторону лютеранского священника, которого ему дали, чтобы подготовить его к смерти, и подарил ему золотые часы, на которых на эмали был изображен портрет императрицы. Затем он подошёл к тому месту, где находилась плаха, и поклонился народу направо и налево. Он сам разделся, стал на колени, помолился, положил голову на плаху и мгновение спустя поднял руку, чтобы сделать знак палачу выполнять свой долг. В подкладке его брюк нашли портрет царицы, украшенный алмазами, который он, по-видимому, спрятал, когда находился в тюрьме.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991. С.150

20-го [ноября 1724 года] тело камергера Монса всё ещё лежало на эшафоте.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 139. С. 759

Тело Монса с неделю лежало на эшафоте, а когда помост стали ломать, труп взволокли догнивать на особо устроенное колесо.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 488

Пётр отомстил по-петровски: казнил Монса и заспиртованную в банке голову казненного поставил на ночном столике Екатерины.

В день казни императрицу видели необычайно весёлой, улыбка не сходила с её губ.

Вместе с великими княжнами она училась танцевать менуэт. На другой день после казни Пётр повелел императрице сесть в сани и повёз её на Троицкую площадь мимо эшафота, мимо трупа казнённого. Екатерина сидела в санях спокойно, продолжала улыбаться.

Взглянув на голову, посаженную на кол, кротко произнесла:

– Как жаль, что у придворных может быть столько испорченности.

Через несколько часов в покоях императрицы поставили стеклянный сосуд со спиртом, в котором плавала голова Монса. Екатерина спокойно улыбалась…

Пётр, наконец, взорвался. Его тело содрогалось от конвульсий. Побледневшее лицо кривилось от судорог. Округлившиеся глаза бешено блуждали. Около получаса он метался из угла в угол в покоях императрицы, не говоря ей ни слова. Екатерина тоже молчала, но уже не улыбалась.

– Всяк человек есть ложь…

С бешеным спокойствием Пётр грубо схватил Екатерину за плечо, подтолкнул к великолепному венецианскому зеркалу.

– Видишь стекло сие? Презрительное вещество, из коего оно составлено, было очищено огнём и служит ныне украшением дворца моего. Но одним ударом руки моей оно снова превратится в прах, из коего извлечено было. Пётр размахнулся, и осколки посыпались на паркет.

– Разве теперь твой дворец стал лучше? – сделала вполне мужественное замечание Екатерина.

Шакинко И. Птенцы гнезда Петрова. Журнал «Уральский следопыт», № 3, 1986. С. 56-57

Что касается любовницы, то царь получил удовлетворение от того, что через 10 или 12 дней после казни, о которой только что говорилось, ей показали тело её любовника и его голову, посаженную на кол посреди площади. Он заставил её пересечь эту площадь по диагонали, чтобы перед ней предстало всё это ужасное зрелище с эшафотом. Царь совсем не подготовил её к такому зрелищу. Он ей предложил, выезжая из дворца на открытых санях, направиться в отдалённый квартал, куда они часто ездили вместе. Всё время, пока они пересекали площадь, он пристально и злобно следил за ней. Но у неё хватило твердости сдержать слёзы и не проявить никакого волнения.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

…С заостренного кола угрюмо смотрела на пышный поезд голова Виллима Ивановича Монса.

Семевский М.И. Тайный сыск Петра I. Смоленск. «Русич»., 2001. С. 486

Я знаю, что это приключение дало повод как в России, так и в дальних странах, подозревать Екатерину в том, что она, как ловкая женщина, предупредила [дальнейшие] намерения своего мужа, отравив его.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

Ей не чуждо было чувство любви, и, казалось, она была создана для неё.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991

28-го. В 6-м часу пополуночи в 1-й четверти его Императорское Величество Пётр Великий преставился от сего мира, от болезни урины запору.

Походный журнал 1725 года. Санктпетебург 1855. С. 3

Пётр перестал стонать, дыхание остановилось – в 6 часов утра 28 января Пётр умер на руках Екатерины.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX. С. 458

Государыня всё это время почти не отходила от него, и сама закрыла ему рот и глаза третьего дня, 8-го числа сего месяца, в 5 часов утра.

Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 52. 1886 г., стр. 437

И пока он лежал в агонии, Екатерина, заливавшаяся слезами у его изголовья, время от времени осушала глаза и спешила в соседнюю комнату, где обсуждала с Меншиковым, Толстым и Бутурлиным способы и условия государственного переворота, обеспечивавшего за ними власть.

Валишевский К. Пётр Великий. М.: «Образование». 1908. С 163

[По смерти Петра] её первой заботой было стремление не пренебрегать никакими внешними проявлениями чувств, чтобы показать ту боль, какую ей должна была причинить смерть её мужа. В течение 40-а дней, пока его тело, согласно обычаю страны, было выставлено для обозрения публики, на парадном ложе, она приходила регулярно утром и вечером, чтобы провести полчаса около него. Она его обнимала, целовала руки, вздыхала, причитала и проливала всякий раз поток искренних или притворных слез. В этом выражении нет никакого преувеличения. Она проливала слезы в таком количестве, что все были этим удивлены и не могли понять, как в голове одной женщины мог поместиться такой резервуар воды. Она была одной из самых усердных плакальщиц, каких только можно видеть, и многие люди ходили специально в императорский дворец в те часы, когда она была там у тела своего мужа, чтобы посмотреть, как она плачет и причитает. Я знал двух англичан, которые не пропустили ни одного из 40 дней. И я сам, хотя и знал, чего стоят эти слёзы, всегда бывал так взволнован, как будто бы находился на представлении с Андромахой.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991.

Мнение вельмож расходились в одном пункте. Гг. Голицын, Репнин, Долгорукий и один из Апраксиных, президент юстиц коллегии согласились, что Правительницей должна быть Царица вместе с сенатом, но настаивали на необходимости объявить наследником престола великаго князя, усматривая в этом единственное средство сохранить спокойствие и избежать междоусобной войны. Кн. Меншиков, Толстой и адмирал Апраксин утверждали, наоборот, что такое распоряжение именно и вызовет то бедствие, котораго желают избежать, потому что в России не существует закона, определяющего время совершеннолетия Царей. В ней Царь, будучи неограниченным и самодержавным властелином, берёт бразды правления в свои руки в самую минуту смерти своего отца. Если вздумают, провозгдашением великаго князя Царём, установить как бы двойственную власть, то часть вельмож и большинство невежественнаго народа непременно возьмут его сторону, и тогда законы и сенат, который, под твёрдою властью Государя, служат надежнейшим оплотом оных, будут скоро попраны, ибо люди, ослеплённые корыстолюбием, или жаждущие перемены власти, опасности коей не понимают, неизбежно начнут устраивать заговоры и всяческия смуты. В том положении, в каком находится Россйская империя, ей нужен властелин мужественный, опытный в делах, способный крепостью своей власти поддержать честь и славу, окружающие империю, благодаря неусыпным трудам покойнаго Царя, и в то же время разумным и просвещённым милосердием сделать народ счастливым и преданным правительству. Все эти качества соединяются в Царице, которая научилась искусству править государством от своего супруга, всегда доверявшаго ей самыя важныя тайны, на деле несомненным образом доказала и героизм свой, и великодушие, и преданность русскому народу и, наконец, сделала очень много добра и в общественных делах, и частным людям, а зла не делала ещё никогда и никому. Впрочем, оставляя в стороне все прочие доводы, торжественное коронование Царицы, присяга, принесённая ей по этому случаю всеми подданными, и всенародно пронзнесённыя им перед этим событием слова Царя неоспоримо доказывают волю покойнаго Монарха и обязанность народа повиноваться ей. Эту речь произнёс Толстой, а кн. Меншиков поддержал её угрозой приказать убить всех, кто станет противиться этому распоряжению. То же самое говорили и гвардейские офицеры, с намерением помещённые в углу дворцовой залы, где происходило заседание совета, а между тем кое-кто шептал на ухо сенаторам, что они, ведь, все подписали смертный приговор Царевичу, отцу великаго князя.

Кампредон, Жак де – Графу де Морвилю. Сборник Императорского Русского Исторического Общества, т. 52. СПб. 1886. С. 438

И ещё кое-что в дополнение к сказанному

Последняя царица

В первой части этого повествования мы рассказали о любви. Была она и трогательная, и плодотворная, и драмой исполнена. Но Пётр был неординарен и в нелюбви. Продолжим об этой оборотной тёмной стороне его души.

Несчастливая судьба царицы Евдокии, первой жены Петра, полностью укладывается в ту жестокую схему, которую уготовил русской жизни грозный преобразователь.

Женили его рано, ему не минуло и семнадцати. Невесте исполнилось к тому времени – двадцать. Женитьба его, как и большинство царских браков, была делом условным. Историки никак не называют ту выгоду, которая полагалась бы от царского выбора невесты. Род Лопухиных не был ни слишком богат, ни слишком знатен. Сама Евдокия не была писаной красавицей. Хотя утверждение это спорное. Выдающийся русский историк прошлого века Михаил Семевский, посвятивший ей большой очерк в «Русском вестнике» за 1859 год называет её, наоборот, замечательной красавицей в русском духе. Говорят, что при этом была она и умна. Но женский ум в России – всегда был некстати. Особо неуместным этот ум мог быть рядом с Петром. Итог таков – после разрыва с первой женой умных женщин у Петра уже не бывало. Красивая мещаночка, дочь виноторговца Анна Монс (в тогдашнем просторечии – Монсиха), которая особо ранила царское сердце, была настолько глупа, что сумела проморгать вполне реальную возможность стать русской императрицей.

Чтобы постичь общую трагическую суть русских реформ, вполне достаточно присмотреться хотя бы к одной частной русской судьбе.

Судьба царицы Евдокии в полной мере отражает трагедию всей старой допетровской Руси, внезапно поставленной перед выбором – нежиться далее в патриархальной лени или, торопливо шагая морским берегом, захлёбываться вместе с царём студёным европейским сквозняком.

Царица была воспитана старым временем и в том была вся беда её и вина. Тот же М.И. Семевский пишет о ней так: «В самом деле, скромная, тихая, весьма набожная, она обвыклась с теремным заточением; она нянчится с малютками, читает церковные книги, беседует с толпой служанок, с боярынями и с боярышнями, вышивает и шьёт, сетует и печалится на ветреность мужа». В общих чертах это, конечно, портрет всей тогдашней России. Нелюбовь Петра к этой России и определила отношение к жене. Это была часть программы, которая потом с блеском и яростью осуществится по отношению ко всей стране. Жена была первой, которую он отверг. Россия станет следующей. Он отверг прежнюю Россию с такой же твёрдостью, как отверг первую жену.

Вся натура Петра – загадка. Откуда у него такая жажда переделать Россию? Может быть, первоначально, это от желания увидеть в России другую женщину? Не покорную и ласку принимающую как обязанность, а таящую в себе волю и неожиданность.

Во всяком случае, мы знаем, что сладкий и тлетворный вкус Европы изначально узнал он в постели с тою же Анной Монс и ещё одною немочкой – дочерью золотых дел мастера Беттизера. Тот мужской опыт, который надо считать чудовищным, Пётр начал обретать задолго до политического и государственного. Тут очень постарались известный Франц Лефорт и один из птенцов Петровых Фёдор Плещеев, первым онемечившийся из старой России. Их поиски раскованных красавиц для царя в Немецкой слободе надо считать первыми подступами к освоению европейского пространства. Не может быть, чтобы этот грубый физический опыт никак не отразился на формировании будущего духовного облика царя. Интерес прорубить окно в Европу начинался там.

Евдокия, между тем, была консервативна в самом широком и примитивном смысле. То, что для Петра было развлечением и забавой, для неё оставалось грехом и блудом. Замечательная русская личность князь М.М. Щербатов жесточайшую похоть Петра ставит в прямую зависимость от неудавшегося первого его брака: «Впрочем, – пишет он, – если б Пётр в первой жене нашёл себе сотоварища и достойную особу, то не предался бы любострастию; но, не найдя этого, он возненавидел её и сам в любострастие ввергнулся… Пётр довольствовал свою плоть, но никогда душа его не была побеждена женщинами… среди телесных удовольствий великий монарх владычествовал». В неумении любострастия старая Россия так же была негодной Петру, как и в прочих укоренившихся привычках, освященных временем и обычаем. В этом смысле Пётр раскрепостился до крайних пределов. Личный врач его, освидетельствовавший тело мёртвого царя, обронил только: «Должно быть Его Величество имел легион сладострастных бесов». Побочное потомство императора было колоссальным. Из европейских образцов половой невоздержанности к нему может приблизится только Людовик ХIV. Устное историческое предание твёрдо стоит на том, что у каждой из четырёхсот фрейлин при дворе Петровом был как минимум один царственный отпрыск. Прирождённый воин, он и женщинам платил скупую солдатскую цену – копейку «за три объятия». Что разумел Пётр под «объятиями», ясно, пожалуй, коли являлось от них столь обильное потомство. «Случалось ему, – запишет иноземец Е. Оларт, – и переносить побои от лиц, желавших защитить честь девушки, на которую заявлял он претензии». В Голландии, например, некий садовник побил его граблями, за то, что тот домогался подёнщицы этого садовника и не давал ей работать.

Женский идеал Петра стал уже не тот, который лелеяла и пестовала старая матушка Русь. Этот идеал не соответствовал ни темпераменту его, ни полученным в Немецкой слободе урокам, ни тому, как представлял он теперь спутницу собственной жизни. В той жизни, которую избрал он для себя, к прежней Руси и её идеалам можно было относиться только враждебно. Если не учитывать это, то жестокость Петра к своей жене, от которой, между прочим, родились двое детей, и в том числе наследник престола, может показаться бессмысленной.

Драма, впрочем, начиналась с малого. Пётр, уехавши за границу, вдруг перестал ей писать. До того часто обменивались они посланиями достаточно нежными, в которых самым употребительным было слово «лапушка». «Лапушка мой, здравствуй на множество лет! Да милости у тебя прошу, как ты позволишь ли к тебе быть?.. И ты, пожалуй о том, лапушка, отпиши. За сим жёнка твоя, Дунька, челом бьёт…»

Царица вся состояла из достоинств, но были два недостатка, которые перевешивали всё – она отличалась «безотвязною ревнивостью» и величайшей антипатией к иностранцам. Надо думать, эти две вещи для Петра были одинаковый нож в сердце. Вот Пётр возвращается из-за границы. Первым делом, не побывав даже во дворце, едет он к Монсу, где обитает ветреная зазноба его. С женою увидится он много позже и лишь затем, чтобы объявить ей свою злую волю – ей велено будет идти в монастырь. Она тверда в своём отчаянии. Ей не в чем себя винить и в монастырь она не пойдёт. С нею божья милость, и она будет посильнее супружеского жестокосердия. Сам Пётр в манифесте по поводу удаления царицы припишет несколько слов, которые вряд ли делают её вину более определённой: пострижена она «для некоторых её противностей и подозрения». Пётр неумолим. И вот позорная, видная всему народу, скорбная картина унижения и несправедливости – две лошади везут царицыну карету в далёкий Суздаль. Две лошади для царицы, когда даже самый плохонький выезд среднего вельможи был восьмерик цугом. Эта картина особенно больно заденет детское сердце царевича Алексея. Ненависть к отцу пустит в нём корни именно с этой поры.

Царица Евдокия была в цвете молодости. В монашеской келье у неё ничего не осталось, кроме нерастраченной страсти и непогасшего сердца. Условия застенка были ужасны. У неё не стало даже имени – теперь она монахиня Елена. Мало понятная жестокость в полной мере коснулась лишь её. Сёстры царя, так же отправленные в монастырь по обвинению в подстрекательстве стрельцов и даже прямом участии в мятеже, имели «пенсион» от Петра, им оставлены были привычные в домашней обстановке вещи. У царицы было отнято всё.

«Мне не надо ничего особенного, – молила она из монастыря своих близких, – но ведь надо же есть; я не пью ни вина, ни водки, но я хотела бы быть в состоянии угостить… Здесь нет ничего; всё испорченное; я чувствую, что я вас затрудняю, но что же делать? Пока я ещё жива из милости покормите меня, напоите меня, дайте одежонку нищенке».

В этой печальной обстановке и явился в её судьбе вполне не старый ещё майор, которого некоторые величают генералом-майором, Степан Глебов. Он послан был своим начальством в Суздаль для рекрутского набора. Прослышав про беды опальной царицы, он послал в монастырскую темницу тёплую соболью шубу. Этот простой акт человеческого милосердия ошеломил Евдокию. Она захотела видеть своего нечаянного благодетеля, чтобы поблагодарить его. Глебов пришёл. Опасный роман начался.

Утверждается, что Степан Богданович Глебов был человеком не слишком образованным (о чём свидетельствует сам Пётр), но мужественным, сочетавшим с физическим совершенством ярую ненависть ко всем петровским преобразованиям и нововведениям, столь же немилым и царице Евдокии. Выходит, соединяло их не только чисто физическое влечение друг к другу, но и некоторое родство душ, принадлежащих старому русскому времени. Много об этой любви не скажешь, поскольку свидетельства о ней остались лишь в сухих строчках допросного листа, составленного безвестным следственным чиновником Тайной канцелярии. Поначалу виделись они часто, страсти сдерживать не могли, миловались на виду у всех, спохватившись, свидетелей удаляли и оставались наедине подолгу… Что-то произошло потом. Глебов приходить перестал. Может, из страха, может, любовь миновалась, да и женат был неосмотрительный майор Степан Глебов. Остались письма к нему, продиктованные любовью и горем. В печальной и вечно повторяющейся истории женского сердца они, может быть, самые пронзительные: «Мой свет, мой батюшка, моя душа, моя радость! Неужели уже, правда, настал час расставанья? Лучше бы моя душа рассталась с телом! Свет мой, как мне быть на свете в разлуке с тобой? Как же я жива останусь? Вот уже сколько времени сердце моё проклинает этот час! Вот уж сколько времени я непрерывно плачу. И день настанет, а я страдаю, и один только Бог знает, как ты мне дорог! Почему я люблю тебя так, обожаемый мой, что жизнь мне становится не мила без тебя? Почему ты, душа моя, гневаешься на меня, да гневаешься столь сильно, что не пишешь даже? Носи, по крайней мере, сердце моё, колечко, которое я тебе подарила, и люби меня хоть немного. Я приказала себе сделать такое же. Ведь это ты пожелал удалиться от меня. Ах! вот уже сколько времени как я вижу любовь твоя изменилась: почему, о, мой батько? Почему ты не приходишь больше ко мне? Уж не случилось ли с тобой чего? Уж не наговорили ли тебе на меня? Друг мой, свет мой, моя любонька, пожалей меня! Пожалей и приди, господин мой, повидаться завтра! О, мой целый свет, моя лапушка, ответь мне. Не давай мне умереть с горя. Я тебе послала шарф, носи его, душа моя: ты не носишь ничего из моих подарков! Или это значит, что я тебе не мила? Но забыть твою любовь? Я не смогу! Я не смогу жить на свете без тебя!».

Нет ответа раненой душе. У неё нет ничего надёжнее, чем слово, чтобы попытаться удержать любовь. И эта великая вера разбитого сердца в силу слова продолжает ей диктовать наивное и вечное, как молитва:

«Кто мне причинил такое горе, мне бедной? Кто у меня похитил моё сокровище? Кто отнял у меня свет очей моих? На кого ты меня променял? На кого ты меня покинул? Как же тебе не жаль меня? Возможное ли дело, что ты не должен ко мне вернуться? Кто меня, бедную, разлучил с тобою? Что я сделала твоей жене? Какую беду я ей причинила? В чём же ты обижен мною? Как же так, дорогая душа моя, не сказать мне, чем я могла не понравиться твоей жене, и почему ты её слушаешь? Зачем же покидать меня? Ведь я же, конечно, не оторвала бы тебя от жены! А ты её слушаешь! О, мой свет, как же я буду жить без тебя? Как же я останусь на этом свете? Как мог ты повергнуть меня в такое горе? Разве была я в чём повинна, я сама не знаю, в чём? Почему ты мне не откроешь моей вины? Лучше бы ты меня побил, лучше бы наказал меня, я не знаю как за эту вину, которой я не знаю! Ради Бога не покидай меня! Приезжай сюда! Я умираю без тебя!».

И назавтра будет убиваться она и твердить:

«Как же я не умерла! Как же ты не зароешь меня скорее своими руками в могилу!.. Прощай, прощай, душа моя… не мешай мне умереть! Я убью себя. Пришли мне, о, моё сердце, камзол, который ты любишь носить. Почему ты меня покинул? Пришли мне кусочек хлеба, от которого ты откусишь! Почему ты меня покинул? Чем я могла тебя так обидеть, что ты так бросаешь меня, сироту несчастную…».

Девять писем её, подшитые в казённое дело, может быть, и есть самый трогательный памятник любящему женскому сердцу. Узнает ли она о том, какую кошмарную точку поставила жизнь в конце её печального любовного романа? Царь дознался-таки о сердечной тайне своей бывшей жены. Его интересовали детали. Из пятнадцати монахинь, допрошенных с пристрастием, восемь умерли прямо во время допроса, остальные рассказали даже больше того, что могли знать.

Степана Глебова мучили так, что нужно стало поторопиться с казнью. Он мог не дожить до неё. Последние свои дни провёл он в специальной клетке, утыканной дубовыми гвоздями. Он и стоял на этих гвоздях. Пётр сам выбирал, как казнить его. Глебова посадили на кол. В Москве стоял в те дни тридцатиградусный мороз. Чтобы преступный майор, посягнувший даже на ненужное Петру, не замёрз раньше времени, на него велено было надеть шубу и шапку. Казнь началась в три часа пополудни, а умер Глебов только в половине восьмого вечером следующего дня. За мучениями Степана Глебова заставили наблюдать его жену. Она не вынесла этого кошмара и нашла момент наложить на себя руки ещё до того, как мучения эти прекратились. Пётр пытался ещё о чём-то говорить с майором Глебовым, когда он уже умирал. Тот нашёл в себе силы плюнуть ему в лицо…

Потом замолчит она на целых двадцать лет… Новая беда обрушится на неё, измученную одиночеством, одряхлевшую душой, когда суровый властелин начнёт новое ужасное дознание по делу наследника своего, царевича Алексея. Примет она новые вины, которых опять не было, примет и смерть любимого сына.

Всего опальная царица Евдокия провела в заточении двадцать девять лет. Пережила своих недоброжелателей, самого Петра, сына, друзей, единственного человека, которого любила по-настоящему, даже внуков своих. И всё же перед смертью она подвела итог своей незадавшейся жизни вполне в христианском духе: «Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного». Если эти слова принадлежат действительно ей, то не столь уж и проста была эта женщина, вся трагедия которой в том, что довелось ей оказаться на самом изломе крутого российского времени…

Между тем царица Евдокия выполнила свою историческую миссию. Петра, не созревшего до семейной жизни, женили поспешно и рано с демонстративной целью. Это был больше политический акт. Женившийся человек почитался хозяином в доме и хозяином всего доставшегося ему наследства. Ему уже не нужна становилась никакая опека. Правительница Софья окончательно становилась лишней. Вместе с Евдокией Петру вручалась возможность бороться за власть. Перед Россией открывались неведомые исторические перспективы. Пётр воспользовался своими правами в полную меру. Евдокия стала предлогом начинавшейся великой ломки. Ни Пётр, ни Россия этого подвига царицы Евдокии Фёдоровны не оценили…

Сюжет второй: Екатерина и Григорий

Великая неудачница

Екатерина Великая стоит того, чтобы допустить в этом повествовании первое исключение. Да, она не мужчина, ясное дело. Но стиль её власти, отчасти и сам стиль жизни, может дать фору и пример многим даже и знаменитым властителям. Возможно, длительный период российской истории, когда первыми в ней были только женщины и не случаен вовсе. А пример Великой Екатерины, тут и есть самый доказательный. Ни один мужчина её поры и думать не смел о том, чтобы оспорить её силу и власть. Странное дело, в её правление даже любовь оказалась уполномочена в своих небывалых правах, становилась частью государственной политики и содержания власти. Собственно, это и будет основой нового нашего сюжета. Об этом и продолжим.

Как правило, великая жизнь непременно заключает в себе и великую драму. Тот, кто пытался глубже вникнуть в жизнь Екатерины II, не мог не ощущать этой трагической закономерности. Она ясно проступает сквозь блеск и величие её правления.

Екатерина Великая придумывала идеальные законы, она желала учесть интересы всех своих подданных, понимая, как просвещённая монархиня, что только хорошие законы дают каждому отдельному человеку и целому народу чувство удовлетворения своим положением, жизнью. Чтобы не сомневаться в их правильности, императрица использовала очень простое и, может быть, самое безошибочное средство, этакий рыночный референдум, «базарную» Думу: слухи о новом законе распространяли в торговых рядах, на площадях, в уличной толпе. И если народные толки о законе были благоприятными, закон принимался. Тем не менее, народ ответил ей крестьянской войной, Пугачёвым.

Екатерина имела неутомимое сердце, неутолимую жажду любить. Чтобы удовлетворить эту потребность, она создала целое придворное «министерство любви». К череде её фаворитов можно относиться как угодно, но даже здесь, пусть в искажённой форме, проявилась трогательная и вечная женская потребность простого и понятного счастья. И судить её слишком строго было бы несправедливо – она и в любви испытала те же превратности, которые подстерегают на этом пути самых обыкновенных женщин. К ней охладевали, ей изменяли, с ней играли в любовь, поскольку игра эта была беспроигрышной, а выигрыш небывалый. Но не могла ведь она своим трезвым умом не чувствовать одиночества среди всего того видимого изобилия претендентов на место, которое она выделила им рядом с собой. Они, эти претенденты, ведь и не предполагали в ней ни души, ни сердца.

Екатерина имела много детей, но вынуждена была тайно отрекаться от них, а первый сын и наследник был ей ненавистен и страшен, потому что она отняла у него престол. Власть была упоительной, но чрезмерно утомляла, потому что она стремилась сосредоточить её только в своих руках, и у неё было мало достойных помощников. А после её смерти даже лучшие из её начинаний были отвергнуты, поскольку ответная ненависть к ней сына всё сокрушила. На великолепное царствование упала густая тень.

Сам последний акт этой драмы происходил в декорациях, совершенно недостойных этого значительного момента. Апоплексический удар настиг её в отхожем месте. И последующая суета и манипуляции с её недвижимым телом лишили эти последние часы её уходящей жизни малейших признаков полагавшейся торжественности и скорбного величия. Так что, при всей щедрости, судьба не была к ней милостива…

Придворное министерство любви Екатерины Великой

Конечно, тут сразу необходимо будет говорить о Григории Потёмкине. Начать можно хотя бы с того, что он не любил позировать художникам. Внешностью своей он не интересовался – это, во-первых. Во-вторых, были в этой внешности явные изъяны.

Роста он был громадного. Само по себе это ещё не недостаток, если бы природа приложила хоть какие-то усилия, чтобы мало-мальски сформировать эту глыбу живой и страстной человечины.

«Страшен на вид и противен», так заявил родственник его Берёзин, когда в Берлине некий мемуарист поинтересовался, чем же мог так крепко взять за живое разборчивую русскую императрицу этот выслужившийся вахмистр.

Лучшее изображение его, кажется, принадлежит гениальному русскому скульптору той поры Шубину. Лицо лешего, помноженное на мудрую уродливость головы Эзопа.

«Князя Потёмкина, – писала Екатерина в Германию Гримму, – нельзя уговорить снять портрета. Если есть его портреты и силуэты, то они были сняты против его желания». Есть только один его парадный портрет, на который императрица его уломала, но он так же соответствует оригиналу, как романы Дюма подлинной истории.

Были у него вечно всклокоченные чёрные волосы и тёмная, как у чёрта на старообрядческих иконах, кожа. Из этой кожи густо, быльё как на чернозёме, росла чёрная же щетина. Ноги его были от рождения вполне кавалерийскими, то есть кривыми, но на лошади никогда он не ездил.

К тому же нет одного глаза. А другой косит. За спиной называют его «Циклоп». Не столько потому, что одноглаз. Ведь никому и в голову не приходило обзывать так, например, Кутузова или Нельсона.

Глаз выткнули ему братья Орловы в биллиардной драке. Говорили, что нечаянно. А в самом деле, чтобы понизить его шансы у Екатерины. У историка Валишевского записана эта история так: «Потёмкин имел несчастье или неловкость поссориться с фаворитом, особенно с его братом, грубым богатырём Алексеем. Ссора за бильярдом кончилась потасовкой, из которой ученик Екатерины вышел искалеченным. Заметим, однако, что по другим свидетельствам эта катастрофа произошла от случайности. Во всяком случае потеря глаза признана историей. С единственным глазом, да и тем косым, Потемкин бежал от двора. Говорят, он даже подумывал пойти в монастырь. Друзья, – по одной версии, бывшей тогда в ходу, сами Орловы – отговорили его от этого намерения и привели снова к Екатерине».

Манер у него никаких. Вечно грызёт ногти. Принимает посетителей и саму императрицу в широком халате, а под халатом нет не то что штанов, а и исподнего.

Специально для него императрица составляет параграфы Эрмитажного устава, где третьим пунктом предупреждает: «Просят быть весёлыми, но ничего не уничтожать, не разбивать и не кусаться».

К тому же болезненный меланхолик, страдает приступами ипохондрии. Ипохондрия, по-русски – тоска. Инстинктивная и необъяснимая. И тогда неделями не выходит из кабинета, валяется неумытый и нечёсаный, с изгрызенными до крови ногтями.

Но… баловень судьбы.

Первой и не безответной любовью у него будет – сама императрица. Как говорят, красивейшая из женщин. Польский король Август Понятовский, который видел Екатерину во всех подробностях ещё задолго до Потёмкина, запомнил её такой: «Оправляясь от первых родов, она расцвела так, как об этом только может мечтать женщина, наделённая от природы красотой. Чёрные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза навыкате, многое говорившие, очень длинные чёрные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы; средний рост – скорее высокий, чем низкий, походка на редкость лёгкая и в то же время исполненная величайшего благородства, приятный тембр голоса, смех, столь же весёлый, сколь и нрав её…».

Григорий Орлов, поменявший неимоверное количество женщин, признавался, что никогда не встречал больше такой изумительной фигуры, как у царицы.

Познакомили Екатерину с Потёмкиным, на беду себе, те же братья Орловы.

Они обнаружили в нём один забавный талант. Потёмкин умел с необычайным мастерством подражать голосам и, под настроение, мог передразнить любого. Да так, что не отличишь. Вот и решили братья однажды угостить этим смешным пародистом императрицу. Екатерина о чём-то спросила Потёмкина. Тот ответил ей её же собственным голосом, в котором она угадала и интонацию и даже слова свои. Смеялась до слёз.

Через некоторое время императрица возвела его в почётный ранг камергера, а это значило, что он допущен в круг избранных.

Ещё через некоторое время она напишет в письме опять же своему германскому другу Гримму: «…я отдалилась от некоего превосходного, но чересчур скучного господина, которого немедленно заменил, сама уж, право, не знаю точно как, один величайший забавник, самый интересный чудак, какого только можно видеть в наш железный век».

Ещё через некоторое время Григорий Орлов, спускаясь вниз по парадной лестнице екатерининского дворца, встретил Потёмкина, весело поднимающегося вверх:

– Как дела? – чересчур резво от некоторого смущения спросил Потёмкин. – Что говорят при дворе?

– Ничего, – мрачно взглянул на него Орлов, – разве только то, что я иду вниз, а ты вверх…

Потёмкин начинал с шута. Живая баллада о любви шута и королевы, которые обычно грустно кончались, стали величайшей загадкой, историческим фактом необычайной величины и значения.

Не будем говорить о роли Потёмкина в истории России. Она неоднозначна, как неоднозначной была и сама эта личность. Запомним только, что проявления этой неоднозначности, были настолько грандиозны и значимы, оставили такой след, что выдают в нём, конечно, черты гениальной натуры.

Продолжим о первой любви Потёмкина. Прежде всего, он покорил Екатерину, конечно, необычайными своими физическими достоинствами. Без того ничего бы и не было. Это было первое, само собой разумеющееся условие. Ей уже сорок лет. Искушённая в утехах этого рода императрица, со с удивлением и страхом даже обнаружила вдруг, что не будь этого случая в её жизни, она подлинного удовлетворения так и не узнала бы.

Григорию на десять лет меньше. И она становится ровней ему. Он вновь разбудил такие глубины в ней, которые саму её ужасают. Она понимает, что без чудовищного умения его и ласки, она уже не сможет. Этот темнокожий гигант, не всегда опрятный и ласковый, всегда грубый и чувственный, по-новому растлил её, увядающую нимфоманку, умело возбудил в ней прежнее сластолюбие и то душевное равновесие, без которого нет настроения жить и управлять народом.

Днём она не может прийти в себя от этих ночей. Меж государственных дел отсылает ему писульки, которые должны держать его в постоянном половом задоре:

«Ах, гяур, каждая клеточка моего тела тянется к Вам!..».

«Благодарю тебя за вчерашнее угощение. Мой Гришенька насытил и утолил мою жажду, но не вином…», «У меня голова, как у кошки в брачный период…».

«…Я буду для тебя “огненной женщиной”, как ты меня часто называешь. Но постараюсь пригасить мой пыл…».

«Двери будут открыты, и всё зависит от желания и возможности, а я ложусь…».

«Дорогой. Я сделаю как прикажешь, мне прийти к тебе или ты придёшь?».

Видно, равных ему в этом деле нет. Сменивший его на этом пикантном посту двадцатидвухлетний Ланской, чтобы достигнуть вершин Потёмкина, вынужден был постоянно и в больших дозах принимать возбуждающие средства из порошка шпанских мушек, отчего и умер вскорости.

…Но вот похоть утолена. Они пускаются в вожделение беседы. И, странное дело, Потёмкин возбуждает и удовлетворяет её и в этом, не менее рискованном для себя деле, ничуть не меньше, чем только что в альковном. Это, и есть самое удивительное.

Екатерина умна. Её беседы и письма ставят в тупик и восхищают мудрейшие головы эпохи. Потёмкин свободно выдерживает и эти немыслимые раунды:

«Дорогуша, какую смешную историю рассказал ты мне вчера! Я до сих пор смеюсь, её вспоминая… Мы были вместе четыре часа и ни минутки не скучали. Расстаюсь с тобой всегда, скрепя сердце. Голубчик мой дорогой, я так тебя люблю. Ты прекрасен, умён, забавен».

«Ах, господин Потёмкин, какое нехорошее чудо сотворили Вы, заморочив голову, прежде считавшуюся одной из лучших в Европе!.. Какой стыд!..».

Вольтеру таких «цидулок» она не посылала.

Потёмкин победил её тем, что дал ей возможность быть тем, без чего нет женщины. Он заставил её быть слабой. Какой-то бывший у них мальчик на побегушках, выросши, вспоминал: «У князя с государыней нередко бывали размолвки. Мне случалось видеть, как князь кричал в гневе на горько плакавшую императрицу, вскакивал с места и скорыми, порывистыми шагами направлялся к двери, с сердцем отворял её и так ею хлопал, что даже стёкла дребезжали и тряслась мебель. Они меня не стеснялись, потому что мне нередко приходилось видеть такие сцены; на меня они смотрели, как на ребёнка, который ничего не понимает. Однажды князь, рассердившись и хлопнув по своему обыкновению дверью, ушёл, а императрица вся в слезах осталась глаз на глаз со мной в своей комнате. Я притаился и не смел промолвить слова. Очень мне жаль её было: она горько плакала, рыдала даже; видеть её плачущую было мне невыносимо; я стоял, боясь пошевельнуться. Кажется, она прочла на моём лице участие к ней. Взглянув на меня своим добрым, почти заискивающим взором, она сказала мне: “Сходи, Федя, к нему; посмотри, что он делает; но не говори, что я тебя послала”. Я вышел и, войдя в кабинет князя, где он сидел задумавшись, начал что-то убирать на столе. Увидя меня, он спросил: “Это она тебя прислала?” Сказав, что я пришёл сам по себе, я опять начал что-то перекладывать на столе с места на место. “Она плачет?” – “Горько плачет, – отвечал я. – Разве вам не жаль её? Ведь она будет нездорова”. На лице князя показалась досада. “Пусть ревёт; она капризничает”, – проговорил он отрывисто. “Сходите к ней; помиритесь”, – упрашивал я смело, нисколько не опасаясь его гнева; и не знаю – задушевность ли моего детского голоса и искренность моего к ним обоим сочувствия или сама собой прошла его горячка, но только он встал, велел мне остаться, а сам пошёл на половину к государыне. Кажется, что согласие восстановилось, потому что во весь день лица князя и государыни были ясны, спокойны и веселы, и о размолвке не было и помину».

Это прямо, ни дать ни взять, какая-то типичная сцена из жизни молодой московской белошвейки и её крутого нравом мастерового мужа.

Нежность же его доходила до того, что он сочинил легкомысленную песенку на тему, «червяк, влюблённый в звезду», а в ней такие слова:

Как скоро я тебя видал,

То думал только о тебе.

Глаза твои меня пленили,

И не решился я сказать,

Что сердце глубоко скрывало.

Тут кстати было бы сказать о странной для этого тела тонкости души. Есть совершенно потрясающий факт. Моцарт, оказывается, вполне мог бы быть русским композитором. Потёмкин узнал о нём, о том, что он недоволен своей судьбой, и через венского резидента графа Андрея Разумовского, вёл с ним переговоры, чтобы перетащить в Петербург. Моцарт склонялся уже к тому, да смерть ему помешала.

Есть одна, в самом деле, жгучая тайна в этих отношениях, которую до сих пор знающие люди не могут решить окончательно.

Что случилось ровно через два года таких отношений?

В ноябре 1776 года Потёмкин отправлен «в отпуск для ревизии Новгородской губернии». Через несколько дней после его отъезда, известное место рядом с опочивальней Екатерины занято уже юным красавцем Завадовским.

Потёмкин пришёл в бешенство. Он говорил несуразное, собирался объединиться с братьями Орловыми, чтобы отобрать у коварной изменщицы трон.

Потом успокоился. Лишь вытребовал у своего преемника сто тысяч за прежний свой «апартамент» в покоях Екатерины. Тот выкуп отдал и, конечно, деньгами императрицы.

Дальше роль Потёмкина в деле с Екатериной непонятная и не такая светлая, как хотелось бы. Он, натурально, становится сутенёром.

Вот пишет какой-то Сен-Жан, бывший некоторое время его секретарём:

«Князь на основании сведений, сообщаемых многочисленными клевретами, вносил фамилии молодых офицеров, обладавших, по-видимому, качествами, необходимыми, чтобы занять положение, которое он сам занимал в продолжение двух лет. Затем он заказывал портреты кандидатов и под видом продающихся картин предлагал на выбор императрице».

Говорят, что секретарь этот был чем-то обижен на своего хозяина, и всё это можно было бы принять за напраслину, если бы точно не было известно, что с той поры, как Потёмкин получил отставку от императрициного ложа, все следующие кандидаты в эту постель были рекомендованы исключительно им. И с каждого он брал по сто тысяч, определив, что именно таков размер компенсации за его собственные тяжкие моральные издержки. Рекламаций от императрицы ни разу не поступало.

Это, к чести бывшего фаворита, не единственные его заслуги перед Екатериной.

Между теми ответственными делами, о которых сказано, Потёмкин возглавлял армию и флот на юге России. Светлейший князь Таврический сумел добиться невиданных до сей поры успехов русского оружия малыми силами и потерями. Русские военные историки, которые удосужатся разбирать его бумаги лишь к концу девятнадцатого века, с удивлением отметят, что вторую турецкую войну следовало бы, по справедливости, назвать «потёмкинской». Крым стал русским, благодаря Потёмкину, он подарил его Екатерине. И России, конечно.

Это он придумает написать в приказах знаменитые слова – «Россия или смерть». И это впервые сделает национальное чувство лучшим иблагороднейшим оружием русских. Мы этих его заслуг не знаем и по сию пору…

Далее ещё одна тайна.

Облагородит или нет это их странные отношения в наших глазах, но я намерен теперь настаивать на том, что Потёмкин удалён был от ложа императрицы… только что став законным мужем её, мужем перед Богом, но не перед людьми.

Слухи о том поползли сразу же после его таинственной отставки. Дипломаты осторожно доносили эти слухи в Европу:

«Он оставил в Петербурге не друга, забывшего его наполовину, но супругу, изменившую своим обязанностям. Но предположение, что прежний фаворит в эту минуту сломил постоянное противодействие Екатерины и тайно повенчался с нею перед отъездом, встречает много противоречий».

Теперь же, спустя века, всплыло много и вполне однозначного.

Известный историк прошлого века, издатель знаменитых сборников «Русского архива» Павел Бартенев, изучая рукописные записки князя Ф.Н. Голицина, вельможи павловских времён, наткнулся вдруг на страшно поразившее его свидетельство:

«Один из моих знакомых, – вспоминал князь, – бывший при императоре Павле в делах и в большой доверенности, уверял меня, что императрица Екатерина, вследствие упорственного желания князя Потёмкина и ея к нему страстной привязанности, с ним венчалась у Самсония, что на Выборгской стороне. Она изволила туда приехать поздно вечером, где уже духовник ея был в готовности, сопровождаемая одною Мариею Савишною Перекусихиной. Венцы держали граф Самойлов и Евграф Александрович Чертков».

Это безрассудство, конечно, и было оно знаком великой любви. Екатерина ставила на карту всё. Она вспоминала, конечно, в этот решительный момент другой случай. Суровый приговор Панина подобным же домогательствам другого её любовника, Григоря Орлова. Этот мужественный Панин, как бы от имени народа, сказал тогда прямо:

– Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет императрицей российской.

И вот теперь она – госпожа Потёмкина…

Странно прозвучали тогда в пустом храме слова графа Самойлова, который отправлял свадебный чин:

– Жена да убоится мужа своего!

Граф при этом строго посмотрел на Екатерину. Та согласно и скоро кивнула головой.

Потёмкин увидел это и возликовал. Исполнилось. Отныне он хоть и не в полной мере, но властитель, можно сказать – полу император.

Говорили, что копию записи о браке хранила ещё при Пушкине знаменитая возлюбленная его Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Хранилась эта копия в специальной шкатулке с секретом, только почему-то она попросила однажды графа Александра Строганова бросить её в море, когда отправился он из Одессы в Крым. Сберечь тайну, которая хранилась в той шкатулке, велел, якобы, её дед, которым и был светлейший князь Потёмкин…

Вот первое письмо, которым Екатерина обозначила будущие отношения. Это письмо, конечно, ещё не о любви, но все ясные грядущие дела тут уже присутствуют. Письмо это появилось как следствие следующих обстоятельств. Шла очередная русско-турецкая война. Потёмкин участвовал в ней. «Здесь он был до того бесполезен, что граф Румянцев воспользовался первым же случаем, чтоб послать его в Петербург с каким-то важным известием». Так напишет Г. фон Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины Второй. Сама Екатерина напишет об этом важнейшем для Потёмкина событии так: «Потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нём склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтоб он имел».

Важные известия, с которыми приехал к императрице Григорий Александрович, будущий князь Потёмкин-Таврический, было сообщение о некоторых победах графа Румянцева-Задунайского над турками. Государыня немедленно пожаловала молодого гонца генерал-поручиком и он опять на некоторое время уехал в новом уже чине в действующую армию. Она не забыла его. Тогда и появилось это первое совершенно недвусмысленное письмо о царицыной приязни, по которому опытные царедворцы сделали вывод, что власть над сердцем Екатерины меняется: «Господин Генерал-Поручик и Кавалер. Вы, я чаю, столь упражнены глазеньем на Силистрию (провинция, вилайет в тогдашней Османской империи. – Е.Г.), что Вам некогда письмы читать. И хотя я по сю пору не знаю, предуспела ли Ваша бомбардирада, но тем не меньше я уверена, что всё то, чего Вы сами предприемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему Вашему усердию ко мне персонально и вообще к любезному Отечеству, которого службу Вы любите.

Но как с моей стороны я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то Вас прошу попустому не вдаваться в опасности. Вы, читав сие письмо, может статься зделаете вопрос, к чему оно писано? На сие Вам имею ответствовать: к тому, чтоб Вы имели подтверждение моего образа мысли об Вас, ибо я всегда к Вам весьма доброжелательна. Дек[абря] 4 ч[исла] 1773 г. (Екатерина II – Г.А. Потемкину. Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка 1769-1791. М.: Наука. 1997).

В дальнейшем письма Екатерины II и Г.А. Потемкина, кроме оговоренных специально, цитируются по этому изданию.

А дальше уже пошло-поехало.

Вот английский посланник Гуннинг сообщает своему правительству 15 марта 1774 года:

У нас произошла здесь перемена декораций, заслуживающая, по моему мнению, гораздо более внимания, нежели все события, совершившиеся с самого начала настоящего царствования. Г-н Васильчиков, человек слишком ограниченный, чтобы иметь какое-либо влияние на дела и пользоваться доверием государыни, уступил место другому фавориту, который, судя по всему, будет пользоваться и тем и другим. Если я скажу, что выбор императрицы осуждается одинаково партией великого князя и Орловыми, которые, кажется, были вполне довольны положением дел в последнее время, то вы не удивитесь, что этот выбор не только вызвал всеобщее изумление, но даже поверг всех в ужас. Если бы я не знал этой страны, то, выводя из всего случившегося естественные последствия, ожидал бы от этого события самых печальных последствий. Но так как было бы слишком легкомысленно и самонадеянно выводить из столь недавнего события какие бы то ни было заключения, то я ограничусь пока, назвав вам имя того, кто столь неожиданно достиг такого выдающегося положения, и только намечу вам отличительные черты его характера.

Это – генерал Потёмкин, с месяц тому назад приехавший из армии, где он находился в течение всей войны и где, как говорят, его все ненавидели. В момент переворота он был сержантом гвардии и так как он был приятелем Орловых и принимал большое участие в этом деле, то был пожалован камер-юнкером. В этой должности, он часто имел случай приближаться к особе Ее Величества, и поведение его возбудило ревность его патрона, гр. Орлова. Вследствие чего, не знаю под каким предлогом, он был послан в Швецию и по возвращении оттуда был не у дел до начала войны; произведённый в это время в генерал-майоры, он находился всю кампанию безотлучно при армии.

Дипломатическая переписка английских послов и посланников при русском дворе // Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. XIX. СПб., 1876. С. 119-120

Вслед за тем, Потёмкин получил орден св. Александра Невского (1774 г.), начал посещать по-прежнему общество императрицы, был весел, занимал собою других; потом сделался пасмурным, задумчивым, оставил совсем двор, удалился в Александро-Невский монастырь; объявил, что желает постричься, учился там церковному уставу, отростил бороду, носил монашеское платье. Так необыкновенный человек этот пролагал дорогу к своему возвышению.

Бантыш-Каменский Дм. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. СПб. 1840. Ч. 2. С. 63

О случившемся узнала Екатерина и пожаловала в монастырь. Говорили, что она, встретившись с Потёмкиным, сказала: «Тебе, Григорий, не архиереем быть. Их у меня довольно, а ты у меня один таков, и ждёт тебя иная стезя».

В. Балязин. Самодержцы. Кн. 1 – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. С. 351

Душевная скорбь его и уныние не остались сокрытыми от двора, возбудили любопытство и жалость оного, и вскоре временный отшельник сбросил чёрную одежду и явился среди изумлённых царедворцев во всём блеске любимца счастия.

Дм. Бантыш-Каменский. С. 63

Великая монархиня, видя в нём отменное дарование государственного человека, вызвала его из сего уединения, пожаловала генерал-аншефом, подполковником Преображенского полна, осыпала всеми щедротами и почестями, а при заключении мира с турками почтила графским достоинством, как непосредственно способствовавшего своими советами.

Энгельгардт Л.Н. Записки. В сб. Русские мемуары. Избранные страницы. XVIII век/ Сост., вступ, ст. и прим. И. И. Подольской. – М.: Правда, 1988. С. 236-237

Сначала Потёмкин не имел большого влияния на дела государственные, хотя и пользовался совершенною доверенностию Екатерины, жил в дворце, где ежедневно поклонники раболепствовали перед ним, в то время как он, лёжа на диване, не обращал на них внимания.

Дм. Бантыш-Каменский. С. 64

Именно в это время Потемкин позволил себе неслыханную, невозможную ни для кого другого выходку. Он, прежде чем окончательно ответить на выбор императрицы, потребовал от неё чистосердечной исповеди в её любовных грехах и увлечениях. И она ему ответила, в самом деле, чистосердечно и исчерпывающе. Письмо с требованиями Потёмкина не сохранилось, но оно, по-видимому, составлено было в решительных тонах, с полным знанием предмета, с точным указанием числа любовников (пятнадцать), с упрёками в легкомыслии. В своём ответе Екатерина не обошла ни одной сложности своей частной жизни…

Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Цит. по: Екатерина II в воспоминаниях современников, оценках историков / Вступ. ст., коммент., имен. указ. М. Рахматуллина. – М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 1998. С. 127

Ну, Госп[один] Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих. Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе да четвёртого из дешперации (отчаяния) я думала на счёт легкомыслия поставить никак не можно; о трёх прочих, естьли точно разберёшь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и естьли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце моё не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и естьли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [21 февраля 1774] Чистосердечная исповедь. В сб. Екатерина II. Памятник моему самолюбию. – М.: Изд-во Эксмо, 2003.

Поразительное письмо. Императрица исповедуется в своих сердечных увлечениях. Перед кем? Перед простым русским дворянином. По какому праву он требует от неё признаний? По праву любви.

Екатерина II и Г. А. Потёмкин. Личная переписка 1769-1791 [Издание подготовил В.С. Лопатин]. С.486

Благодарствую за посещение. Я не понимаю, что Вас удержало. Неуже[ли] что мои слова подавали к тому повод? Я жаловалась, что спать хочу, единственно для того, чтоб ранее всё утихло и я б Вас и ранее увидеть могла. А Вы тому испужавшись и дабы меня не найти на постели, и не пришли. Но не изволь бояться. Мы сами догадливы. Лишь только что легла и люди вышли, то паки встала, оделась и пошла в вивлиофику к дверям, чтоб Вас дождаться, где в сквозном ветре простояла два часа; и не прежде как уже до одиннадцатого часа в исходе я пошла с печали лечь в постель, где по милости Вашей пятую ночь проводила без сна! А нынешнюю ломаю голову, чтоб узнать, что Вам подало причину к отмене Вашего намерения, к которому Вы казались безо всякого отвращения приступали. Я сегодня думаю ехать в Девичий монастырь, естьли не отменится комедия тамо. После чего, как бы то ни было, но хочу тебя видеть и нужду в том имею.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [26 февраля 1774]

Сим будучи терзаем, принял дерзновение, пав к освященным стопам Вашего Имп[ераторско]го Вел[ичест]ва, просить, ежели служба моя достойна Вашего благоволения и когда щедроты и Высокомонаршая милость ко мне не оскудевают, разрешить сие сомнение моё пожалованием меня в Генерал-Адъютанты Вашего Импер[аторско]го Вел[ичест]ва. Сие не будет никому в обиду, а я приму за верх моего щастия: тем паче, что находясь под особливым покровительством Вашего Имп[ераторско]го Вел[ичест]ва, удостоюсь принимать премудрые Ваши повеления и, вникая во оныя, сделаться вящще способным к службе Вашему Имп[ераторско]му Вел[ичест]ву и Отечеству.

Г.А. Потёмкин – Екатерине II. 27 февраля 1774 года

Голубчик, буде мясо кушать изволишь, то знай, что теперь все готово в бане. А к себе кушанье оттудова отнюдь не таскай, а то весь свет сведает, что в бане кушанье готовят.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [27 февраля 1774]

Гришенька не милой, потому что милой. Я спала хорошо, но очень немогу, грудь болит и голова, и, право, не знаю, выйду ли сегодни или нет. А естьли выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, чего я доказать могу, как два и два – четыре. Выйду, чтоб тебя видеть… Не удивляюсь, что весь город безсчётное число женщин на твой щёт ставил. Никто на свете столь не горазд с ними возиться, я чаю, как Вы. Мне кажется, во всём ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих. Только одно прошу не делать: не вредить и не стараться вредить Кн[язю] Ор[лову] в моих мыслях, ибо я сие почту за неблагодарность с твоей стороны. Нет человека, которого он более мне хвалил и, по видимому мне, более любил и в прежнее время и ныне до самого приезда твоего, как тебя. А естьли он свои пороки имеет, то ни тебе, ни мне непригоже их расценить и разславить. Он тебя любит, а мне оне друзья, и я с ними не расстанусь. Вот те нравоученье: умён будешь – приимешь; не умно будет противуречить сему для того, что сущая правда.

Чтоб мне смысла иметь, когда ты со мною, надобно, чтоб я глаза закрыла, а то заподлинно сказать могу того, чему век смеялась: «что взор мой тобою пленён». Экспрессия, которую я почитала за глупую, несбыточную и ненатурально[ю], а теперь вижу, что это быть может. Глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть: разсужденье ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог весть как. Мне нужно и надобно дни с три, естьли возможность будет, с тобою не видаться, чтоб ум мой установился и я б память нашла, а то мною скоро скучать станешь, и нельзя инако быть… Прощай, миленький, всего дни с три осталось для нашего свидания, а там первая неделя поста – дни покаяния и молитвы, в которых Вас видеть никак нельзя будет, ибо всячески дурно. Мне же говеть должно. Уф! я вздумать не могу и чуть что не плачу от мыслей сих однех… Куда как бы нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать. Естьли б друг друга меньше любили, умнее бы были, веселее. Вить и я весельчак, когда ум, а наипаче сердце свободно. Вить не поверишь, радость, как нужно для разговора, чтоб менее действовала любовь.

Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав сие письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой [в]здор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет: авось-либо и ты позабави[шь]ся.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [28 февраля 1774]

Господин Генерал-Порутчик! Письмо Ваше господин Стрекалов мне сего утра вручил. Я прозьбу Вашу нашла столь умеренну в разсуждении заслуг Ваших, мне и Отечеству учинённых, что я приказала заготовить указ о пожаловании Вас Генерал-Адъютантом.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [28 февраля 1774]

Облечённые в звание генерал-адъютантов лица могли, кроме присвоенного им мундира, носить мундиры всех армейских частей, кроме морских; служба же их была чередная по 8 дней, в течение которых они должны были находиться в том дворце, в котором пребывала императрица, и исправлять там должность коменданта. К нему поступали все рапорты и ему были подчинены все находившиеся во дворце караулы. Очередной генерал-адъютант ежедневно получал в своём помещении стол не менее как на 12 персон, хотя редко случалось, чтобы он не был приглашаем к общему столу государыни. Каждый очередной генерал-адъютант носил особый знак своего высокого достоинства – чёрный жезл с бантом из голубого муара и золотым набалдашником, на верху которого находился эмалевый чёрный двуглавый орёл: этот жезл каждый раз вручался вступавшему в дежурство генерал-адъютанту самою императрицею; обыкновенно смена происходила по воскресеньям, и государыня при этом сама назначала, кому быть дежурным.

Н. Ширяев. Баловень счастья. Эпизод из русской истории конца XVIII столетия. Русская Старина. 1894., Т. LXXXI. Март. С. 197

Голубчик мой, Гришенька мой дорогой, хотя ты вышел рано, но я хуже всех ночей спала и даже до того я чувствовала волнение крови, что хотела послать по утру по лекаря пустить кровь, но к утру заснула и спокойнее. Не спроси, кто в мыслях: знай одиножды, что ты навсегда. Я говорю навсегда, но со времен[ем] захочешь ли, чтоб всегда осталось и не вычернишь ли сам. Великая моя к тебе ласка меня же стращает. Ну, добро, найду средство, буду для тебя огненная, как ты изволишь говорить, но от тебя же стараться буду закрыть. А чувствовать запретить не можешь. Сего утра по Вашему желанию подпишу заготовленное исполнение-обещанье вчерашнее. Попроси Стрекалова, чтоб ты мог меня благодарить без людей, и тогда тебя пущу в Алмазный, а без того, где скрыть обоюдное в сем случае чувство от любопытных зрителей. Прощай, голубчик.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1 марта 1774. С.-Петербург]

Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету. Это мне ужасно как весело немножко пофинтарничать.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 1 марта 1774]

Здравствуй, Господин подполковник. Каково Вам после мыльни? А мы здоровы и веселы, отчасти по милости Вашей.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 15 марта 1774]

Сегодня, естьли лихорадка тебя не принудит остаться дома и ты вздумаешь ко мне прийти, то увидишь новое учреждение. Во-первых, прийму тебя в будуаре, посажу тебя возле стола, и тут Вам будет теплее и не простудитесь, ибо тут из подпола не несёт. И станем читать книгу, и отпущу тебя в пол одиннадцатого. Прощай, миленький, не досуг писать. Поздно встала. Люблю тебя премного. Напиши, каков в своём здоровье.

Екатерина II – Г.А. Потемкину. [После 15 марта 1774]

Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе. Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить. Я думаю, что тебе подобного нету и на всех плевать. Напрасно ветренная баба меня по себе судит. Как бы то ни было, но сердце моё постоянно. И ещё более тебе скажу: я перемену всякую не люблю.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 19 марта 1774]

Когда вы лучше узнаете меня, вы будете уважать меня, ибо, клянусь вам, что я достойна уважения. Я чрезвычайно правдива, люблю правду, ненавижу перемены, я ужасно страдала в течение двух лет, обожгла себе пальцы, я к этому больше не вернусь. Сейчас мне вполне хорошо: моё сердце, мой ум и моё тщеславие одинаково довольны вами. Чего мне желать лучшего? Я вполне довольна. Если же вы будете продолжать тревожиться сплетнями кумушек, то знаете, что я сделаю? Я запрусь в своей комнате и не буду видеть никого, кроме вас. Если нужно, я смогу принять чрезвычайные меры и люблю вас больше самой себя (фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 19 марта 1774]

Милая милюша, я встала очень весела и просвещённее, нежели ложилась. Куда, сказывают, греки в старину какие хитрые были люди: у них науки и художества свои начала взяли, и они очень были лихи на выдумки. Все сие написано в Энциклопедии, но милее, умнее, красивее гораздо их тот, с кого списан точь-в-точь Артикул delicieux (прелестный – фр.), то есть Гришенька мой любезный.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Март-апрель 1774]

Я приободрилась. О, Боже мой, как человек глуп, когда он любит чрезвычайно. Это болезнь. От этого надлежало людей лечить в гошпиталях.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Март-апрель 1774]

Бог с тобою, прости, брат. По утрам я гораздо умнее, нежели по захождении со[л]нца. Но как бы то ни было, а ум мой расстроен. И естьли это продолжится, от дел откажусь, ибо не лезут в голову, и голова, как у угорелой кошки. Только стараться буду сию неделю употребить в свою пользу, а Бог даст мне рассуждение и смысл напасть на путь истинный. Вить я всегда была raisonneur de profession (резонер по роду занятий – фр.), хотя с бредом иногда.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Март-апрель 1774]

Вот Вам разсказы. Я думаю, что жар и волнение в крови от того, что уже который вечер, сама не знаю что, по-моему, поздно очень ложусь. Всё в первом часу. Я привыкла лечь в десять часов. Зделай милость, уходи ранее вперёд. Право, дурно. Напиши ко мне, каков ты, миленький, и изволил ли опочивать спокойно. Люблю, а писать недосуг, да и нечего.

Екатерина II – Г.А. Потемкину. [Март-апрель 1774]

Из Ваших сетей небось не выпутаешься, а час от часу более завернёшься. А как сам как-нибудь умалишь страсть во мне, то зделаешь меня бесчастна. Но едва и тогда перестану ли я тебя любить. Но Бога прошу, чтоб я умерла, кой час ты ко мне не будешь таков, как мне кажется, что недель семь изволишь быть.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [10 апреля 1774]

Миленькая милюшичка, здравствуй. Я к Вам прийти не могла по обыкновению, ибо границы наши разделены шатающимися всякого рода животными. И так мысленно только Вам кланяюся и желаю Вам здоровия, а нам – любви и дружбы Вашей. А мы к Вам сегодня, как вчерась и завтра. А, например, как Вам казалось, что мы были вчерась?

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 10 апреля 1774]

Голубчик, я приходила в осьмом часу, но нашла Вашего камердинера, с стаканом противу дверей стоящего. И так к Вам уже не вошла. Я сие к Вам пишу, дабы Вы знали, коей причины ради я нарушила установленный милый порядок. Adieu, mon faisan d'or. Je Vous aime beaucoup, beaucoup (Прощайте, мой золотой фазан. Я вас очень, очень люблю – фр.)

Екатерина II – Г.А. Потемкину. [После 10 апреля 1774]

Красавец мой миленький, на которого ни единый король непохож.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [15 апреля 1774]

Теперь говорить буду о том, что, статься может, нам обоим приятнее будет: то есть, что Иван Чернышев Вам солгал, когда он говорил, что я заочно любить не умею, ибо я Вас люблю и тогда, когда я Вас не вижу. А вижу Вас, по моему мнению, всегда редко, хотя в самом деле и нередко. Изволь сие приписать страсти: кого не любишь, того видеть жадности нету. Прощай, миленький.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [До 21 апреля 1774]

Что встала, то послала к Вице-канцлеру по ленты, написав, что они для Ген[ерал]-Пор[учика] Пот[емкина], после обедни и надену на него. Знаешь ли его? Он красавец, да сколь хорош, столь умён. И сколь хорош и умён, столь же меня любит и мною любим совершенно наравне. Мудрено будет доказать, чтоб один другого больше и луче любил.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [21 апреля 1774]

Фуй, миленький, как тебе не стыдно. Какая тебе нужда сказать, что жив не останется тот, кто место твоё займёт. Похоже ли на дело, чтоб ты страхом захотел приневолить сердце. Самый мерзкий способ сей непохож вовсе на твой образ мысли, в котором нигде лихо не обитает. А тут бы одна амбиция, а не любовь, действовала. Но вычерни сии строки и истреби о том и мысли, ибо всё это пустошь. Похоже на сказку, что у мужика жена плакала, когда муж на стену повесил топор, что сорвется и убьет дитятю, которого на свете не было и быть не могло, ибо им по сту лет было. Не печалься. Скорее ты мною скучишь, нежели я.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 22 апреля 1774]

Потемкин достиг гораздо большей власти, чем кто-либо из его предшественников, если взять во внимание, как недавно он находится в милости; впрочем, он не упускает случая доказать это на деле. Так напр. на днях, своею властью, вопреки повелению Сената, он распорядился винным откупом, самой прибыльной статьею государственных доходов, таким образом, который вероятно не принесёт особенных выгод казне.

Английский посланник Гуннинг. 10 мая 1774 г. Дипломатическая переписка. С. 121-122

Великие дела может исправлять человек, дух которого никакое дело потревожить не может. Меньше говори, будучи пьян. Нимало не сердись, когда кушаешь. Спечи дело, кое спеет трудно. Принимай великодушно, что дурак сделал.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Апрель 1774]

Поведение нового фаворита подтверждает, по-видимому, всё то, что я слышал о подвижности его ума и об его проницательности, но оно свидетельствует вместе с тем об отсутствии в нём обдуманности и осторожности. Он пользуется чрезвычайной милостью императрицы, поэтому повышение его будет вероятно очень быстрое.

Английский посланник Гуннинг. 17 мая 1774 г. Дипломатическая переписка. С. 121

Гришёнок бесценный, беспримерный и милейший в свете, я тебя чрезвычайно и без памяти люблю, друг милой, цалую и обнимаю душою и телом, му[ж] доро[гой].

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 8 июня 1774]

Генерал Потёмкин назначен на днях вице-президентом военной коллегии, со званием генерал-аншефа.

Английский посланник Гуннинг. 14 июня 1774 г. Дипломатическая переписка. С. 122

Миленький, душа моя, любименький мой, je n'ai pas le sens commun aujourd'huy (я потеряла сегодня здравый смысл – фр.). Любовь, любовь тому причиною. Я тебя люблю сердцем, умом, душою и телом. Всеми чувствами люблю тебя и вечно любить буду. Пожалуй, душенька, я тебя прошу – и ты меня люби, зделай милость. Вить ты человек добрый и снисходительный. Приложи старанье у Гри[гория] Александровича], чтоб он меня любил. Я умильно тебя прошу. Также напиши, каков то он: весел ли он и здоров?

Я сегодня думала, что моя собака сбесилась. Вошла она с Татьяною, вскочила ко мне на кровать и нюхала, и шаркала по постели, а потом зачала прядать и ласкаться ко мне, как будто радовалась кому-то. Она тебя очень любит, и потому мне милее. Все на свете и даже собака тебя утверждают в сердце и уме моём. Рассуди, до какой степени Гришенька мил. Ни минуты из памяти не выходит. Право, радость, ужасть, ужасть, как мил.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [До 28 июня 1774]

Подобных записок к Потёмкину можно было бы привести несколько десятков, так как они были почти ежедневны.

Шубинский С.Н. Исторические очерки и рассказы. – Таллинн; М.: Скиф Алекс, 1994. (Русская историческая библиотека.). С. 263

Сударка, я тебя люблю, как душу.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [18 августа 1774. Царское Село]

Сударушка, ангел мой, ты можешь быть здоровейший человек в свете, буде здоровье твоё зависит от моей к тебе любви. Милой м[уж], душа бесценная.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 18 августа 1774]

Насколько я могу судить по разговорам с Потёмкиным, он, кажется, вовсе не одарён теми способностями и достоинствами, которые все за ним признали. Он высказывает, напротив, большое легкомыслие и величайшую склонность к самым пустяшным удовольствиям.

Английский посланник Гуннинг. 23 августа 1774 г. Дипломатическая переписка. С. 124

Превозходительный Господин, понеже двенадцатый час, но не имам в возвращении окончания Манифеста, следственно, не успеют его переписывать, ни прочесть в Совете. И посему он остановит ещё на несколько дней других. И до того дня, буде начертания наши угодны, просим о возвращении. Буде неугодны – о поправлении. И пребываем Вам верны на век.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [17 декабря 1774]

Голубчик, я тебе всё показываю и не имею от тебя сокровенного. И так и ты не введи меня в людях в простяки, что со мною люди говорить будут, кто куда написано, а я принуждена буду или казаться людям о своих делах несведуща, или же непопечительна. А репортиции без меня и, не показав мне, выпустить не должно. Ты сам последнюю у меня в комнатах видел в Петергофе. Да и ни один шеф Военной Коллегии сие делать не мог. Я тебя люблю, а репортиции прошу казать.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [До 25 декабря 1774]

Тут нужно сказать несколько слов об отношениях Екатерины к её фаворитам. Все они в течение своего фавора получали в Зимнем дворце помещение, сообщавшееся особой лестницей с внутренними покоями государыни. Однако же никто из них не имел права входить к Екатерине, когда вздумается; для свиданий она назначала всегда сама время, но в свободные минуты иногда переписывалась с ними коротенькими записочками, в которых проявлялась нежная заботливость любящей женщины.

С. Шубинский. С. 262

Батинька, мой милой друг. Прийди ко мне, чтоб я могла успокоить тебя безконечной лаской моей.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Бог видит, голубчик, я не пеняю, что не выйдешь, а только сожалею о том, что недомогаешь и что тебя не увижу. Останься дома, милуша, и будь уверен, что я тебя очень, очень люблю.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Душенька, разчванист ты очень. Изволишь ли быть сегодни и играть на бильярды? Прошу прислать сказать на словах – да или нет, для того, что письма в комедьи без очков прочесть нельзя. Мррр, разчванист ты, душенька.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Хотя тебе, душечка, до меня и нужды нету, но мне весьма есть до тебя. Каков ты в своём здоровье и в опале ли я или нету? А тебе объявляю всякую милость от Бога да и от Государ[ыни].

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Воля твоя, милюша милая Гришифушечка, а я не ревную, а тебя люблю очень.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Гришенька, знаешь ли ты, вить тебе цены нету. Только, пожалуй, пришли сказать, каков ты после мыленки.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Милая милуша, здравствуй. Знай, что тебя милее нет на свете. Душечка, Гришенок мой.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Мамурка, здоров ли ты? Я здорова и очень, очень тебя люблю.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Милая милуша, дорогие сладкие губки, жизнь, радость, веселье. Сударушка, голубушка, monfaisan d'or. Je Vous aime de tout mon Coeur (мой золотой фазан. Я люблю вас всем сердцем – фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Милой друг, я не знаю почему, но мне кажется, будто я у тебя сегодни под гневом. Буде нету и я ошибаюсь, tant nueux (тем лучше – фр.). И в доказательство сбеги ко мне. Я тебя жду в спальне, душа моя желает жадно тебя видеть.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Душа моя милая, безценная и безпримерная, я не нахожу слов тебе изъяснить, сколько тебя люблю. А что у тебя понос, о том не жалей. Вычистится желудок. Но надлежит беречься, милой м[уж], сударка.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Сударинька, могу ли я прийти к тебе и когда? Умираю, хочу тебя видеть, Гришатка мой собственный.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Миленький, я иду спать и двери запрут. Но естьли приидешь паче чаяния и оне заперты будут, то ей-ей плакать буду завтра.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Нет, уж и в девять часов тебя неможно застать спящего. Я приходила, а у тебя, сударушка, люди ходят и кашляют, и чистят. А приходила я за тем, чтоб тебе сказать, что я тебя люблю чрезвычайно.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Сердце моё, я пришла к вам, но, увидав в двери спину секретаря или унтер-офицера, убежала со всех ног. Всё же люблю вас от всей души (фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Двери будут открыты и всё будет зависеть от желания и возможности того, к кому это относится. Что до меня, то я иду спать (фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Сто лет, как я тебя не видала. Как хочешь, но очисти горницу, как прийду из Комедии, чтоб прийти могла. А то день несносен будет, и так ведь грус[т]ен проходил. Чёрт Фонвизина к Вам привёл. Добро, душенька, он забавнее меня знатно. Однако я тебя люблю, а он, кроме себя, никого.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

С этим Фонвизиным был случай, в котором князь Г.А. Потёмкин показал, что не любил льстецов и подлецов. Известный по сочинениям своим, Денис Иванович Фонвизин был облагодетельствован Иваном Ивановичем Шуваловым; но, увидя свои пользы быть в милости у светлейшего, невзирая на давнюю его большую неприязнь с Шуваловым, перекинулся к князю, и в удовольствие его, много острого и смешного говаривал насчёт бывшего своего благодетеля. В одно время князь был в досаде и сказал насчёт некоторых лиц: «Как мне надоели эти подлые люди». – «Да на что же вы их к себе пускаете, – отвечал Фонвизин, – велите им отказывать». – «Правда, – сказал князь, – завтра же я это сделаю». – На другой день Фонвизин приезжает к князю; швейцар ему докладывает, что князь не приказал его принимать. – «Ты, верно, ошибся, – сказал Фонвизин, – ты меня принял за другого». – «Нет, – отвечал тот, – я вас знаю и именно его светлость приказал одного вас только не пускать, по вашему же вчера совету».

Л.Н. Энгельгардт. С. 252-253

Естьли, батинька, необходимая тебе нужда меня видеть, то пришли сказать. У меня понос пресильный с шестого часа. Боюсь проходом чрез студеную галерею в такой сырой погоде умножит резь, а что ты болен, о том сердечно жалею.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Длинное Ваше письмо и рассказы весьма изрядны, но то весьма глупо, что ни единое ласковое слово нету. Мне что нужда до того, хто как врёт в длинну и поперёк, а Вы, перевираючи, мне казалось, по себе судя, обязаны были вспомнить, что и я на свете и что я ласку желать право имею. Дурак, татарин, казак, гяур, москов, morbleu (чёрт возьми – фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Март – декабрь 1774

Встав из-за стола, получила я гневное Ваше письмо. Признаюсь, велика моя вина, что требую, чтоб в моих указах избежено было противуречие и сказано было, какой ни есть, только претекст, дав оный Вам же на выбор. Я дурачить Вас не намерена, да и я дурою охотно слыться не хочу. Прочия изражении письма Вашего принимаю за спыльчивость, на которых ответствовать не буду, а ещё меньше горячиться попустому, ибо Вы сами знаете, что Вы вздор написали. Прошу, написав указ порядочно, прислать к моему подписанию и притом перестать меня бранить и ругать тогда, когда я сие никак не заслуживаю. Дурак, яур.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Март 1775]

Императрица подарила великому князю (будущему императору Павлу I. – Е.Г.) в день своего рождения не особенно ценные часы, Потемкину же пожаловала 50 000 рублей, сумму, в которой весьма нуждался великий князь и которую он тщетно себе испрашивал. Этот отказ и предпочтение, оказываемое Потёмкину, всё более и более озлобляют молодого великого князя против матери и против фаворита, который всем распоряжается, между тем как человек, которому следовало бы быть на престоле, нуждается в средствах.

Французский посланник Дюран. 8 мая 1775 г. Дипломатическая переписка. С. 128

Императрица не всегда обходилась с ним [сыном и наследником престола] как бы должно было, и при сём случае меня по молодости, может быть моей, удивило между прочим, что он никак в делах не соучаствовал. Она вела его не так, как наследника. Ему было токмо приказано ходить к ней дважды в неделю по утрам, чтобы слушать депеши, полученные от наших при иностранных Дворах находящихся министров. Впрочем, он не бывал ни в Совете, ни в Сенате. Почётный чин его великого адмирала был дан ему единственно для наружности, управление же морских сил до него не принадлежало. А, наконец, когда у нас завелся флот на Чёрном море, то сею честию начальствовал князь Потёмкин… Не менее однако ж прискорбно было нам всем придворным видеть сие неискреннее обхождение и ни малейшей горячности и любви между сими двумя августейшими особами. Великий же князь к родительнице своей всегда был почтителен и послушен. Когда об этом размышляешь, не можешь довольно надивиться, разве токмо подвести ту одну причину, что восшествие императрицы, переворотом соделанное, оставило в сердце её некоторое беспокойство и ненадёжность на постоянную к себе преданность от вельмож и народа. И так она за правило себе поставила сосредоточить всю власть в единые свои руки. По моему мнению, она бы ещё более славы себе прибавила, если б уделила великому князю часть своих трудов. Сколько же бы он пользы от того получил! Сколько бы Россия от того могла быть счастливее! Я никак не могу верить, что мне тогда сказывали, будто она иногда проговаривала: «после меня хоть трава не расти».

Записки Фёдора Николаевича Голицына. С. 358-359

Во веки веков не поеду более Богу молиться. Ты таков холоден ко мне, что тошно становится. Яур, москов, казак, волк, птица.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [После 3 июня 1775]

Кукла, или ты спесив, или ты сердит, что ни строки не вижу. Добро, душенька, накажу тебя, расцалую ужо. Мне кажется, ты отвык от меня. Целые сутки почти что не видала тебя, а всё Щербачев и другие шушеры, что пальца моего не стоят и тебя столько не любят, те допускаются до вашего лицезрения, а меня оттёрли. Добро, я пойду в General des Jamchiks (в ямщицкие генералы – фр.) возле вас, то получу вход к Высокопревосходительному.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [2 августа 1775]

Потёмкин принимал, в день своего ангела, поздравления от всего дворянства и от всех классов общества. Императрица пожаловала ему 100 000 рублей.

Английский посланник Гуннинг. 16 октября 1775 г. Дипломатическая переписка. С. 131

Боже мой, увижу ли я тебя сегодни? Как пусто, какая скука. Я политическое ваше собранье желаю быть везде, где хотят, а мне бы быть с тобою.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Унимай свой гнев, Божок. Вздор несёшь. Не бывать ни в Сечи, ни в монастыре.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Ныне вить не апрель первое число, что прислать бумагу и в ней написать ничего. Знатно сие есть следствие Вашего сновидения, чтоб лишней ласкою не избаловать. Но как я лукавству худо выучилась, то статься может, что иногда и я не догадываюсь, что безмолствие значит. Но, как бы то ни было, как я ласкова, то от Вас зависит платить нас неравной монетою. Гяур, москов, козак яицкий, Пугачёв, индейский петух, павлин, кот заморский, фазан золотой, тигр, лев в тростнике.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Душенька, я взяла верёвочку и с камнем, да навязала их на шею всем ссорам, да погрузила их в прорубь. Не прогневайся, душенька, что я так учинила. А буде понравится, изволь перенять. Здравствуй, миленький, без ссор, спор и раздор.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Друг мой, вы сердиты, вы дуетесь на меня, вы говорите, что огорчены, но чем? Тем, что сегодня утром я написала вам бестолковое письмо? Вы мне отдали это письмо, я его разорвала перед вами и минуту спустя сожгла. Какого удовлетворения можете вы ещё желать? Даже церковь считает себя удовлетворённой, коль скоро еретик сожжён. Моя записка сожжена. Вы же не пожелаете сжечь и меня также? Но если вы будете продолжать дуться на меня, то на всё это время убьёте мою весёлость. Мир, друг мой, я протягиваю вам руку. Желаете ли вы принять ее (фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Гневный и Высокопревосходительный Господин Генерал Аншеф и разных орденов Кавалер. Я нахожу, что сия неделя изобильна дураками. Буде Ваша глупая хандра прошла, то прошу меня уведомить, ибо мне она кажется весьма продолжительна, как я ни малейшую причину, ни повода Вам не подала к такому великому и продолжительному Вашему гневу. И того для мне время кажется длинно, а, по нещастию, вижу, что мне одной так и кажется, а Вы лихой татарин.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [1775]

Императрица начинает смотреть совершенно иначе на вольности, которые позволяет себе её фаворит. Просьба об отставке от всех занимаемых им должностей, поданная ему гр. Алексеем Орловым, обидела императрицу; до такой степени, что она заболела. Однако начинают поговаривать втихомолку, будто одна личность, рекомендованная ей фельдмаршалом Румянцевым (тут впервые в дипломатической переписке появляется намек на нового фаворита Завадовского. – Е.Г.), имеет большую надежду овладеть её полным доверием.

Английский посланник Окс. 12 января 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 131-132

Достойно внимания следующее «секретное» письмо императрицы к князю Д.М. Голицыну, русскому послу в Вене (от 13 января 1776 г.): «Я вам через сие предписываю и прошу всячески стараться, и буде за нужное рассудите, то дозволяю вам адресоваться прямо к его величеству императору римскому именем моим и изъяви сему государю, что высокие его качества и все в разные времена доходящие сантименты его величества о России и о особе моей возбудили во мне доверенность таковую, что приняла намерение к нему прямо производить просьбу, которая персонально меня много интересует, а именно, чтоб его величество удостоил генерала графа Григория Потёмкина, много мне и государству служащего, дать Римской Империи княжеское достоинство, за что весьма обязанной себя почту. Поручаю сие дело вашему прилежному попечению самолично; вы о сём ни с кем, окромя со мною, не имеете производить переписку, а что будет о том, мне донесёте прямо, надписывая в собственные руки».

Брикнер А. Г. Потёмкин. – М.: ТЕРРА, 1996. С. 42

Влияние Потёмкина, кажется, сильнее, чем когда-либо.

Английский посланник Окс. 22 января 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 132

Князь Григорий Александрович!

Всемилостивейше дозволяем Мы Вам принять от Римского Цесаря присланный к Вам диплом на Княжеское достоинство Римской Империи и соизволяем впредь Вам именоваться повсюду в силу онаго диплома Римской Империи Князем. Впрочем остаёмся как всегда к Вам доброжелательна.

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. Марта 21 ч., 1776 г.

Посещение императрицею князя Орлова во время его болезни вызвало горячее объяснение её с Потёмкиным, и хотя он пользуется в настоящее время неограниченной властью, но некоторые предсказывают с полной уверенностью его падение, как событие весьма близкое. Я полагаю, что это предсказывают потому, что этого сильно желают, ибо нет никаких признаков, предвещающих его падение. Доказательством дурного мнения, которое многие имеют о Потёмкине, служит то, что люди верят слуху,будто он велел подсыпать яда кн. Орлову. Действительно, малейший знак милостивого внимания императрицы к кому бы то ни было, возбуждает в нём величайшую зависть, и он выказывает её таким путём, который не только не может быть лестен императрице, но должен вызвать с её стороны отвращение.

Английский посланник Окс. 19 марта 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 133

Сюда приехал принц Генрих Прусский, и князь Потёмкин удостоился вчера чести получить из рук его королевского высочества орден Чёрного орла.

Английский посланник Окс. 16 апреля 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134

Я не рождена для ненависти. Она не обитает в моей душе, я её никогда не ощущала, не имею чести с нею знаться (фр.).

Екатерина II – Г.А. Потёмкину. [Май 1776]

Несмотря на все преимущества Потёмкина и на его старание остаться единственными властелином сердца Екатерины, он вскоре убедился, что это была вещь невозможная. Благодаря интриге, которой руководил фельдмаршал Румянцев и в которой участвовали все придворные, завидовавшие влиянию фаворита, при дворе появился ему соперник; он сумел обратить милостивое внимание императрицы, понравился с первого взгляда и был принять весьма благосклонно. Это был молодой Завадовский, уроженец Украины, служивший в начале суфлёром в придворном театре, затем секретарём и адъютантом Румянцева. Он перешёл на службу Екатерины в звании её личного секретаря, что открывало ему свободный доступ к императрице.

Английский посланник Окс. 26 апреля 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 131

В апреле 1776 г. фаворит серьёзно думает отретироваться, но хочет сделать это блестящим образом. Если верить сведениям, собранным маркизом де Жюинье, тогдашним новым посланником Франции в Петербурге, он просил у императрицы, взамен того положения, которого соглашался лишиться, трона Курляндии, прибавляя, что смотрит на этот пост как на нечто временное, переходное к трону Польши. На этот раз воспоминания о Бироне и Понятовском преследовали воображение великого честолюбца. Но Екатерина уже не была в состоянии раздавать троны. Она, впрочем, выучилась дешевле расплачиваться с образами, которые поблекли. В ноябре того же года произошёл кризис. Как бы следуя року, которому подпадали по очереди его предшественники и, повторяя неосторожность, погубившую красавца Орлова, Потёмкин взял отпуск для ревизии Новгородской губернии. Это послужило сигналом: через несколько дней после его отъезда, Завадовский водворился на его месте.

Валишевский К. Вокруг трона. Екатрина II. Императрица Всероссийская, ее любимые сотрудники, друзья, фавориты, интимная жизнь. М.: Книгоиздательство «Сфинксъ». 1910. С. 140

Путешествие Потёмкина считалось современниками знаком немилости Екатерины. Каково было впечатление этого события, видно из письма Чернышёва к Андрею Кирилловичу Разумовскому от 24 июня 1776 года: «Бедный Потёмкин вчера уехал в Новгород, как говорит, на три недели, для осмотра войск: хотя он имеет экипажи и стол придворные, он все-таки недоволен».

А.Г. Брикнер. С. 48

Несмотря на высокую степень милости, которой Орловы пользуются в настоящую минуту у государыни, и на недоброжелательство, с которым, как полагают, граф Орлов относится к князю Потёмкину, последнему продолжают оказывать необычайные почести. Во время своей поездки в Новгород он пользуется совершенно придворной обстановкой, и продолжают утверждать, что он через несколько недель возвратится сюда, но, тем не менее, я полагаю, что милость его окончена, и меня уверяли, что он уже перевёз часть принадлежащей ему мебели из комнат, занимаемых им в Зимнем дворце. Высокомерие его поведения в то время, когда он пользовался властью, приобрело ему столько врагов, что он может рассчитывать на то, что они ему отомстят в немилости, и было бы удивительно и неожиданно, если бы он окончил своё поприще в монастыре – образ жизни, к которому он всегда оказывал расположение; и едва ли не лучшее убежище для отчаяния разбитого честолюбия. Говорят, что долги его превышают двести тысяч рублей.

Из донесения дипломата Ричард Окса английскому двору. 1 июля 1776 г.

Сборник Русского исторического общества. 1897. XIX. С. 521

Однако, отсутствие Потемкина было непродолжительно; временный его отъезд из столицы не означал опалы. Чувства Екатерины к нему были неизменны, и его возвращение ознаменовалось необычайным знаком благоволения: с этих пор Потёмкину было отведено помещение в императорском дворце. Несмотря на это, придворные настойчиво держались того мнения, что он утратит свое значение, и не верили своим глазам, сомневаясь в очевидности.

Дипломатическая переписка. С. 136

Но здесь является превосходство человека, располагающего средствами, всесторонность которых не могла быть оценена ни окружающими Екатерину, ни ею самой, так как они не видели ещё на деле всей его изобретательности и силы воли. На этот раз Екатерина имела дело не со слабым духом, не с темпераментом, истощённым продолжительными наслаждениями, не с героями, могущими ещё улыбаться на неудачу, но неспособными победить её. Отставленный Орлов острил и забавлял публику; Потёмкин рычал и пугал. Вернувшись в Петербург, он явился властителем и приказывал. Хорошо, он покинет тот уголок дворца, где другой, в его отсутствие, как тать, осмелился занять его место: он им не дорожит, но он будет носить вечный траур по той любви, которой так легко изменили, и которая была так профанирована. Но, если вчерашний фаворит готов стушеваться перед сегодняшним, то слуга императрицы, князь, министр и генерал, поставленный ею у кормила правления, не откажется от своих прав в пользу первого встречного молодого человека без прошлого и без заслуг. Он скорее сойдётся с Орловым, чтобы воспротивиться притязаниям минутных любовников, или предъявить против капризов государыни права, сильнейшие её прав. Разве не говорят, что эти ещё могущественные и опасные пять братьев готовы защищать дело великого князя Павла? Угроза может быть и не серьёзна. Но в этот самый момент произошёл романический и неприятный для Екатерины случай помолвки Григория Орлова с двоюродной сестрой. Прежний фаворит окончательно ускользал из рук, и Екатерина испытала какое-то тревожное сознание одиночества. Новый фаворит не мог ей быть опорой, а Потёмкин умел угадывать её тревоги и эксплуатировать её страхи. Он ещё более волнует её, пугает её своими вспышками и дерзостью, – рыканием освирепевшего льва, готовностью всё сокрушить вокруг себя, пока, наконец, она, покорённая, не спасается снова в его мощных объятиях. Но не как любовница – он был более ловок, чем отважен; он понимал, что роль, в которой дублировал его какой-нибудь Завадовский, не могла более быть его ролью; что нельзя насильно владеть сердцем и темпераментом, безграничные требования и поразительную подвижность которых он испытал на себе; что он много выиграет, сохранив свободу и власть. Он не примет места, занятого после него другим, но и не позволит остаться на нём; он не будет более любовником, но он будет устроителем удовольствий, от которых сам отказался, созидателем эфемерных связей, которые его престиж и власть должны пережить, которые должны быть ему подчинены. И его воля осуществилась.

К. Валишевский. С. 141-142

Потемкина от всех его коллег отличает одно: потеряв сердце Екатерины, он не утратил её доверия. Когда честолюбие заменило в его сердце любовь, он сохранил всё своё влияние, и именно он доставлял новых любовников своей прежней наложнице. Все последовавшие за ним фавориты были ему подчинены.

Массон Ш. Секретные записки о России. – М.: «Новое литературное обозрение», 1996. С. 70

Многие подозревают, и это кажется довольно вероятно, что князь Потёмкин в скором времени будет по-прежнему пользоваться огромною властью. В самом деле, дав ему открыто соперника, императрица до того пощадила его самолюбие, что это поразило всех, кто знает её характер, враждебное отношение к нему князя Орлова и влияние последнего. Это снисхождение приписывали только чрезмерной доброте государыни, а отнюдь не привязанности, которую она могла ещё сохранить к нему. Если же он снова войдёт в милость, это будет первым примером в этом роде. Ежели это нельзя приписать простому капризу императрицы, то подобный факт будет свидетельствовать о прочном влиянии этого фаворита, что, в свою очередь, может иметь самые серьёзные последствия.

Английский посланник Окс. 16 мая 1777 г. Дипломатическая переписка. С. 136

Завадовский вскоре исчезнет. После него в золотой клетке близ царского алькова будут появляться незначительные красавцы, один, другой, третий: Корсаков после Зорича, а Ланской после Корсакова, – все избранные Потёмкиным, будут являться блестящие, но скоропроходящие, существа без будущности. Он мановением руки призывал их, а затем прогонял, и тщеславная мечта, лелеемая удивительным авантюристом под мрачными сводами Троицкой лавры, наполовину осуществилась. В продолжение долгих лет, неразлучный товарищ, непременный советник, повелитель, не всегда терпящий противоречия – он разделит жизнь той, с которой надеялся разделить трон, и в действительности будет царствовать с нею.

К. Валишевский. С. 141-142

Завадовский получил в подарок три тысячи душ крестьян.

Английский посланник Окс. 31 мая 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134

Императрица купила кн. Потёмкину дом, за который заплачено 100 000 рублей. Такая же сумма пожалована ему на меблировку дома, и пенсия его увеличена до 75 000 рублей.

Английский посланник Окс. 7 июня 1776 г. Дипломатическая переписка. С. 134

Князь Григорий Александрович, купленный Нами Аничковский у Графа Разумовского дом Всемилостивейше жалуем Вам в вечное и потомственное владение. Извольте принять его от Елагина, которому и исправить, и убрать его по Вашему вкусу приказано, употребя на то до ста тысяч рублёв.

Екатерина – Г.А. Потемкину. В 22-ой день июня 1776 года. Царское Село

Всемилостивейшая Государыня! По сообщению от Ивана Перфильевича о пожаловании мне дома Аничковского я лобызаю ноги Ваши. Приношу наичувствительнейшую благодарность. Милосерднейшая мать. Бог, дав тебе все способы и силу, не дал, к моему несчастию, возможности знать сердца человеческие. Боже мой, внуши моей Государыне и благодетельнице, сколько я ей благодарен, сколько предан и что жизнь моя в Ея службе.

Всемилостивейшая Государыня, имей в твоём покрове и призрении человека, тебе преданного душою и телом, который наичистосердечнейшим образом по смерть.

Вашего Величества вернейший и подданнейший раб Князь Потёмкин. Июля 5 [1776]. Новг[ород]

Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка (1769-1791). М.: Наука, 1997. С 234

Это пока всё о тайнах в любви Екатерины и Потёмкина.

Отставлен он был только от тела Екатерины. Тела всех других женщин обширной России именно теперь становились доступны для него.

У Потёмкина надо учиться тому, как добиваются женщину. Не средствами, конечно, которых у нас нет, но самому отношению к этому тонкому делу. Он знал, что в состоянии иметь любую, отказа ему не может быть. Но это не добавило ему цинизма. Ему было скучно сразу тащить понравившуюся женщину в постель. Он хотел искренности и там. Если женщина не могла полюбить его, то она должна хотя бы восхищаться им. Пути для того были у него, в принципе, однообразны.

Вот как ухаживает он за красавицей княгиней Долгорукой, женой одного из подчинённых ему генералов. Эта страсть настигла его на войне. Князь Ланжерон, приехавши на главную квартиру в Бендеры застал там совершенно неожиданную для суровой военной обстановки картину:

«Князь во время моего отсутствия велел уничтожить одну из зал дома, где жил, и построил на том месте киоск, где были расточены богатства двух частей света, чтобы прельстить красавицу, которую он желал покорить. Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь, на диване, обитом розовой материей с серебром, обрамлённом серебряной бахромой и убранном лентами и цветами сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся ещё красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде».

Красавицу эту, между прочим, звали Екатерина. День её именин, естественно, совпадал с именинами Екатерины Великой. И вот Потёмкин организует грандиозный подлог. Он закатывает в этот день великолепный праздник. Все, конечно, думают, что в честь императрицы. На десерт было подано блюдо с бриллиантами, и гости черпали их ложками. Княгиня удивилась этой чудовищной кулинарии. Потёмкин склонился к её уху:

– Не удивляйтесь, княгиня. Я ведь праздную ваши именины…

Должны были давать бал. Княгиня Долгорукая забеспокоилась, что у неё нет бальных туфелек. Потёмкин не подал при ней виду, но в тот же день послал срочного гонца в Париж. Туфельки княгине были доставлены ко времени.

О нравах восемнадцатого столетия какой-то наблюдательный человек сказал: «Мужчины наши грубы, они не знают любви. Любят у нас, по-преимуществу, одни только женщины». В этом смысле Потёмкин был женщиной. Он умел любить.

Его можно винить в непостоянстве, но и в непостоянстве этом была искренность.

Был однажды случай жестокий и непростительный. Князь потерял двадцать тысяч конницы под Очаковым, потому что опоздал с приказом идти на приступ. Опоздал потому, что был занят другими распоряжениями. Он опять готовил к поездке в Париж и Флоренцию своих курьеров. Требовались духи и драгоценности уже его новой пассии – одной из его племянниц, Вареньке.

Племянниц у него было пять и все красавицы. Отношения с дядюшкой были у всех не совсем родственные.

«Он имел у себя несколько родных племянниц, которые, ежели верить носившейся тогда всеобщей молве, были вкупе и его любовницы; всех их пораздал он кой за кого. Княгиня Голицина, г-жа Шепелева, г-жа Браницкая и г-жа Скавронская, его племянницы, были, как утверждают, его любовницами».

Это записано у знаменитого мемуариста Андрея Болотова.

О том же скажет граф С. Р. Воронцов:

«Мы же видели, как князь Потёмкин из своих родственниц составил для себя гарем в самом дворце, часть которого занимал».

В Петербурге гостил знаменитый авантюрист и сердцеед граф Калиостро. Жена его считалась неприступной, поскольку граф отличался выдающейся потенцией и та его страшно любила. Князь был наслышан об этом. И соблазнил её просто из спортивного интереса, чуть ли не на пари. Она, будто бы, сказала, что в постели он лучше мужа. Это добавило самомнения князю.

Была у него какая-то польская княжна. Известно об этом по некрасивой истории, которая произошла между Потёмкиным и молоденьким офицером Щегловским. Тому было поручено наблюдение за турецкими пленными. Несколько из них убежали. Щегловского князь отправил за это в кандалах в Сибирь. Дело было, как выяснилось, не в пленных, а в том, что красавец-офицер приглянулся этой самой польской княжне, за которой приударил светлейший. Полячку звали Ева. Дело же выяснилось так. Щегловского вернул из ссылки лишь Николай I. Тот провёл в Сибири без малого пятьдесят лет. Его спросили, за что он был так тяжко наказан:

– Все мы страдаем за грехи прародителей наших, Адама и Евы, – философски отвечал Щегловский. – А я пострадал за одну только Еву…

Ещё об одном увлечении можно судить по следующему эпизоду. Какой-то неизвестный генерал решил вдруг поставить на место любвеобильного князя. Тот «при всём обществе» схватил его за аксельбанты и поднял в воздух, крича громовым голосом:

– Негодяй, я тебе дал эти аксельбанты, а ты взял их, не имея заслуг. Надо было думать, что время расчёта придёт…

Другого такого случая в жизнеописаниях Потёмкина я не встречал. Прихотям сокрушительного князя другие мужья не сопротивлялись.

От женщины тоже получил он пощёчину только раз. Это была княгиня П. Ю. Гагарина. Однажды князь не совсем ко времени ухватил её за талию. Она ему и влепила. Все остолбенели. Такого ещё не бывало. Ошалелый князь поспешно ушёл в свой кабинет… Все ждали грозы. Муж её мысленно прощался с карьерой. Минут через пятнадцать Потёмкин вышел из кабинета с улыбкой. Он приблизился к княгине церемонным шагом, приложился к ручке и, вытащив из широких штанин бонбоньерку, на которой было написано «Temple de l’Amitie», вручил ей.

Следующая его любовная интрижка отчеканена Пушкиным вот в такой анекдот:

«Князь Потёмкин во время Очаковского похода влюблён был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дёрнул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: “Экое кири куку!”»

Говорили о какой-то «молоденькой девушке лет пятнадцать или шестнадцати», прелестной, «как амур» и пятидесятилетней неувядаемой гречанке, профессиональной куртизанке, определяя широкий диапазон амурных интересов стареющего Потёмкина.

Об общем количестве женщин, вместившихся в большое сердце светлейшего князя точнее других сказал поэт Державин:

«Многие почитавшие кн. Потёмкина женщины носили в медальонах его портрет на грудных цепочках».

…Однажды, выйдя из церкви, где отпевали кого-то, князь по рассеянности сел в погребальные дроги. Когда очнулся, сильно поскучнел. Даровое счастье сделало его мнительным и суеверным. Случай этот расценил он как предвестие смерти. Вскоре, и точно, тяжко занемог.

Умирал князь в дороге, на широком молдавском шляху. Почувствовав приближение смерти, велел вынести себя из кареты и положить на траву. Не мог надышаться свежим утренним воздухом. Видел, как в небе парит орёл. Умер легко. Счастье и тут не изменило ему. Крепко и сильно вздохнул напоследок и вытянулся, будто лёг поудобнее. Искали в карманах его блестящего камзола золотой империал, чтобы положить ему на глаза. Золота не было. У конвойного казака нашёлся медный пятак, которым и сомкнули глаза того, кто только что был могущественнейшим из людей. Так закончилась, возможно, самая блестящая земная жизнь. Оказалось, и самой роскошной жизни потребно в конце не больше медного пятака…

…Искали в его карманах золотой империал, нашли две записки разных почерков:

«Как ты провёл ночь, мой милый; желаю, чтоб для тебя она была покойней, нежели для меня; я не могла глаз сомкнуть… мысль о тебе единственная, которая меня одушевляет. Прощай, мой ангел, мне недосуг сказать тебе более… Прощай, расстаюсь с тобой. Муж мой приедет сейчас ко мне».

И ещё:

«Батенька, мой милый друг, приди ко мне, чтобы я могла успокоить тебя бесконечной лаской моей. Воля твоя, милуша милая, Гришифишичка, а я не ревную, а тебя люблю очень…»

Последняя из писулек этих принадлежала лично Екатерине Великой.

Военные залпы, прозвучавшие потом над его могилой, ничто в сравнении с этим беззвучным салютом осиротевших женских сердец…

Приложение

Без него и тут никак нельзя. Иначе превратное выйдет представление о жизни замечательной женщины и достойной избранницы истории. Двигала этой жизнью не только жажда любви. Она жадно пила и из других источников. Мы выберем то, что можно считать восклицательным знаком в конце её жизни. Задумываясь о конце жизненного пути, она хотела оставить потомству свой опыт. Она знала точную ему цену. Ведь именно опыт движет нашу личную жизнь к совершенству. Опыт каждого становится общим, коллективным, и без этого невозможно приблизить то, что подразумеваем мы под прогрессом, совершенством земного уклада, о котором мечтаем.

Исторический анекдот: Бельгийский принц Шарль Жозеф де Линь сопровождал Екатерину Великую в одной из поездок по России, в ходе которых она лично в блестящих и шумных собраниях награждала многих отличившихся военных и гражданских лиц. Принц обратил на это внимание.

– Ваше Величество, мне кажется, что вы всегда довольны своими подданными!

– Принц, я далеко не всегда бываю ими довольна, – возразила Екатерина. – Просто я хвалю всегда громко, а браню шёпотом!

Цитата: Пять предметов, важных в управлении государством (по мнению Екатерины):

1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям.

Строка Завещания. Писано рукой императрицы, стиль и орфография сохранены:

Буде я умру в Царском Селе, то положить мне на Софиенской городовой кладбище.

Буде – в городе святаго Петра – в Невском монастире в соборной или погребальной церквы.

Буде – в Пелле, то перевезти водой в Невской монастыр.

Буде – на Москве – в Донской монастир или на ближной городовой кладбище.

Буде – в Петергофе – в Троицко-Сергеевской пустине .

Буде – в ином месте – на ближной кладбище.

Носить гроб кавалергардом, а не иному кому.

Положить тело моё в белой одежде, на голове венец золотой, на котором означить имя моё.

Носить траур пол года, а не более, а что менее того, то луче.

После первых шести недель раскрыть паки все народные увеселения.

По погребении разрешить венчание, – брак и музыку.

Вивлиофику мою со всеми манускриптами и что в моих бумаг найдётся моей рукою писано, отдаю внуку моему, любезному Александру Павловичу, также резные мои камение, и благословаю его моим умом и сердцем. Копию с сего для лучаго исполнение положется и положено в таком верном месте, что чрез долго или коротко нанесёт стыд и посрамление неисполнителям сей моей воле.

Мое намерение есть возвести Константина на Престол греческой восточной Империи.

Для блага Империи Российской и Греческой советую отдалить от дел и советов оных Империи Принцов Виртемберхских и с ними знатся как возможно менее, равномерно отдалить от советов обоих пол немцов.

Венцом же её жизни стало «нравственное завещание», которое она написала для будущих поколений:

«Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора, отыскивайте истинное достоинство, хоть оно было на краю света. По большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не лезет из толпы, не суетится и позволяет забыть о себе.

Никогда не позволяйте льстецам осаждать вас: давайте почувствовать, что вы не любите ни похвал, ни низостей.

Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество при случае вам поперечить, и кто предпочитает ваше доброе имя вашей милости.

Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и щедры. Ваше величие, да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение, так чтобы эта доброта никогда не умаляла ни вашей власти, ни их почтения. Выслушивайте всё, что хоть сколько-нибудь заслуживает внимания. Пусть видят, что вы мыслите и чувствуете так, чтобы добрые люди вас любили, злые боялись, и все уважали.

Храните в себе те великие качества, которые составляют отличительную принадлежность честного человека, великого героя. Страшитесь всякой искусственности. Зараза пошлости да не помрачит в вас античного вкуса к чести и доблести.

Мелочные правила и жалкие утончённости не должны иметь доступа к вашему сердцу. Двоедушие чуждо великим людям: они презирают все низости.

Да напечатлеет Провидение эти немногие слова в моём сердце и в сердцах тех, кто их прочтёт после меня».

Сюжет третий: Владимир и Инесса

Незапятнанная любовь

Так получилось, что последние несколько лет я собирал материалы для книги «Ленин в жизни». Занятие оказалось из самых трудных. Во-первых, потому, что о Ленине написаны горы книг. Статистика знает и то, что больше, чем о Ленине, написано только о Христе. Всё это, опять же, надо было прочитать. Кроме того, сам Ленин, по подсчётам одного из усердных его биографов, к тому времени, когда третий жесточайший удар остановил его руку и отнял язык, написал десять миллионов слов. И вот что меня постоянно угнетало в этом чтении. Живого Ленина там почти не было. Понятно было только, что фигура эта была невероятного размаха, нечеловеческая, необъяснимых масштабов, таинственная и вызывающая суеверный ужас, но она как бы скрыта завесой, мутным стеклом. Даже те, кто его знали очень близко (ведь были же у него жена, сёстры, брат), не отваживались опуститься до житейской мелочи, которые бывают так увлекательны в грандиозной личности. Сам он в этом смысле поразил меня только однажды. Как-то, рассуждая о диалектическом идеале полезности и красоты, идеалом таким назвал он женскую грудь. Значит, он и в этих делах разбирался. Это, конечно, не сделало его ближе, но стало понятно, что человеческое ему не было чуждо. На такого его мне и захотелось посмотреть…

И вот ещё несколько штрихов из коллекции того человеческого, что было в этой нечеловеческой по обычным меркам фигуре. Вот, например, Елизавета Драбкина, соратница Ленина и видная пролетарская публицистка описывает день похорон тоже известной революционной деятельницы Инессы Арманд. И тут надо пояснить следующее. К моменту, когда я делал эти выписки, я уже настолько познал ленинскую суть, что она жуткой и отвратительной стала казаться мне. И вот тут, единственный раз, он предстал передо мной в таком виде, что стиль, продиктованный исключительно этими двумя чувствами, оказался бы фальшивым, попробуй я по этой канве интерпретировать такие, например, мгновения из жизни вождя: «…мы увидели, – пишет Драбкина, – движущуюся нам навстречу похоронную процессию. Чёрные худые лошади, запряженные цугом, с трудом тащили чёрный катафалк, на котором стоял очень большой и поэтому особенно страшный длинный цинковый ящик, отсвечивающий тусклым блеском.

Стоя у обочины, мы пропустили мимо себя этих еле переставляющих ноги и костлявых лошадей, этот катафалк, покрытый облезшей чёрной краской, и увидели идущего за ним Владимира Ильича, а рядом с ним я увидела Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невообразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склонённой голове. Мы поняли, что в этом страшном ящике находился гроб с телом Инессы».

«Не только лицо Ленина, – продолжает другая революционная мемуаристка Анжелика Балабанова, – весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах. Всякий раз, как движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться к гробу».

Александра Коллонтай вообще считает, что медленное умирание Ленина начинается с той поры, когда не стало Инессы Арманд…

Из венков у гроба Инессы обращал на себя внимание один – из белых живых роз. На ленте надпись: «Товарищу Инессе от В.И. Ленина». Заглянул в старинный книжный томик с названием «Язык цветов», подобный вполне мог побывать и в руках пролетарского вождя. «Поднесённые вам белые розы означают невинность, чистую, незапятнанную любовь», растолковано там…

Зачем Ленин подарил Инессе Арманд калоши?

Весной 1910 года его (Ленина) спокойному, размеренному существованию, более подходящему для среднего французского буржуа, настал конец. Ко всеобщему удивлению русской колонии в Париже, привыкшей считать Ленина абсолютным пуританином, он стал появляться в обществе женщины, которая, как всем было известно, вовсе не была ему женой. Её звали Елизавета Арманд.

Пейн Р. Ленин: Жизнь и смерть / Пер. с англ. – М.: Мол. Гвардия, 2002, с. 247

16 июня 1875 г., через пять лет после того, как в Симбирске, на Волге, родился Ленин, в Париже, на берегах Сены, родилась девочка. Отец её, Теодор Стефан, был известным французским оперным певцом; мать, Натали, полу-француженка, полу-шотландка, тоже была актрисой. Младенцу дали имя Инесса-Елизавета. Теодор рано умер, оставив вдову с тремя девочками без средств. Тетка, преподавательница музыки и французского языка, взяла Инессу с бабушкой в Москву. Там она получила образование. В семнадцать лет Инесса сдала экзамен на звание домашней учительницы, а в восемнадцать вышла замуж за Александра Евгеньевича Арманда, отцу которого принадлежала крупная (1200 рабочих) шерстоткацкая и красильно-отделочная фабрика в деревне Пушкино, к северу от Москвы. Арманды были обрусевшие французы, принявшие православие. «Выпись» из метрической книги «Николаевской села Пушкина церкви» за 3 октября 1893 г. свидетельствует о браке «Московской 1-й гильдии купеческого сына Александра Евгеньева Арманда, православного вероисповедания… – с французской гражданкой, девицей, дочерью артиста Инессой-Елизаветой Федоровой Стефан, англиканского вероисповедания». Выпись эта сохранилась в замечательных русских архивах и теперь находится в Институте Маркса-Ленина в Москве.

Фишер Л. Жизнь Ленина. Overseas Publications Interchange, Ltd. London, 1970, с. 115

Инесса воспитывалась вместе с А.Е. Армандом – сыном фабриканта и за него потом вышла замуж (от этого брака трое детей).

Валентинов Н. Встречи с Лениным. // Нью-Йорк. Издательство имени Чехова, 1953, с. 33

Арманды принадлежали к высшему слою московских промышленников, вместе с Морозовыми, Рябушинскими и Гучковыми. Молодой муж Инессы – Александр Евгеньевич, занимался благотворительностью и был гласным Московского губернского земского собрания. Он основал сельскую школу, где преподавала Инесса.

Л. Фишер. С. 116

На путь революционной деятельности Инессу, по-видимому, толкнул старший брат её мужа – Борис Евгеньевич, еще в 1897 г. привлекавшийся полицией за хранение мимеографа для печатания революционных прокламаций. Но этот сын фабриканта, агитировавший рабочих против своего отца, постепенно «отрезвляется» и от революции отходит, наоборот, Инесса всё более и более страстно ей предаётся. В качестве агитаторши и пропагандистки она выступает сначала в Пушкино, потом в Москве. Те, кому приходилось её видеть в Москве в 1906 г., надолго запоминали её несколько странное, нервное, как будто асимметричное лицо, очень волевое, с большими гипнотизирующими глазами. Её арестовывают в первый раз в 1905 г., потом в 1907 г. и отправляют на два года в ссылку в Архангельскую губернию, не дождавшись двух месяцев до окончания срока, она скрывается за границу, в Брюссель, где слушает лекции в университете.

Н. Валентинов. С. 33-34

Владимир (другой из братьев Армандов), любовник Инессы, последовал за ней в ссылку. Александр, оставшийся законным мужем, заботился о детях и посылал деньги ей и Владимиру. Когда Владимир заразился туберкулёзом и уехал в Швейцарию, Инесса бежала из России к нему. Он умер через две недели после её приезда.

Л. Фишер. С. 116-117

Два года провела в ссылке. Об одной из своих ссылок Инесса Арманд писала так: «Меня хотели послать ещё на 100 верст к северу, в деревню Койду. Но, во-первых, там совсем нет политиков, а во-вторых, там, говорят, вся деревня заражена сифилисом, а мне это не очень улыбается».

К. и Т. Енко. Частная жизнь вождей. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000, с. 111

В юности Инесса была очень религиозна и очень мятежна. Прочитав в возрасте 15 лет «Войну и Мир», она внутренне возмутилась против удела Наташи – самки, производящей на свет детей. Но через пять лет после свадьбы она сама уже была матерью троих – двух дочерей и одного сына. В том же 1898 году, отдыхая в Крыму, Инесса прочла книгу Петра Лаврова, ведущего идеолога народников. «Я давно не читала книги, которая бы так вполне соответствовала моим взглядам», – пишет она семье. В 1901 г. у Инессы родилась ещё одна дочь, а в 1903 г., в Швейцарии, – сын. Невдалеке от Женевского озера Инесса прочла «Развитие капитализма в России» Ленина.

Л. Фишер. С. 116

В 1910 г. она приезжает в Париж, и здесь происходит её знакомство с Лениным. В кафе на avenue d’Orleans его часто видят в её обществе.

Валентинов Н. С. 33-34

Крупская тепло писала о переезде подруги в автобиографическом очерке «Инесса Арманд» (1926 год): «Зимой 1911 года она с детьми поселилась в доме рядом с домом, где мы жили тогда. Мы виделись каждый день. Инесса стала близким нам человеком. Очень любила её и моя старушка-мать. Инесса умела всегда её разговорить…».

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). М.: Воскресенье, 2002, с. 123

Сохранился рассказ большевички Елены Власовой о встрече Ленина с Инессой Арманд. Власова, знавшая Инессу по совместной работе в Москве, была поражена происшедшей в ней перемене: «В мае 1909 года я её снова встретила уже в Париже, в эмигрантской среде. Первое, что у меня вырвалось при встрече, это возглас: «Что с вами случилось, Инесса Федоровна?». Инесса грустно ответила: «У меня большое горе, я только что похоронила в Швейцарии очень близкого мне человека, умершего от туберкулёза». Глаза Инессы были печальны, она очень осунулась и была бледна. Я поняла, что об этом больше говорить не следует, – Инесса страдает…»

Б.В. Соколов. Арманд и Крупская: женщины вождя. – Смоленск: Русич, 1999, с. 105

…Она была настоящей французской красавицей: тонкое, овальное лицо, волнистые волосы, умный лоб, широко поставленные и широко раскрытые глаза, изящно изогнутые брови, сильный нос, чувственный рот и округлый подбородок, говорящий о страсти и решительности.

Л. Фишер. С. 115-116

Не исключено, что в советские времена фотографии Инессы при воспроизведении в печати специально ретушировали, чтобы сделать её менее красивой и таким путём положить конец слухам об отношениях между ней и Лениным. Она действительно была красавицей – длинные, волнистые золотисто-каштановые волосы, высокие, четко выраженные скулы, нос с лёгкой горбинкой, восхитительно чувственные ноздри, чуть выдающаяся вперёд верхняя губа, белые ровные зубы, роскошные тёмные брови и изящная фигура, сохранившаяся даже после пяти родов.

Р. Сервис. Ленин / Перев. с англ. Минск.: ООО «Попурри», 2002, с. 225

Одни в Париже и в Лонжюмо считали её красивой, другие только «еле хорошенькой», указывая, что лицо у неё ассиметричное и слишком длинное, а рот слишком широкий. В общем, её любили, но говорили, что в партии она выдвигается только по протекции: неожиданно в неё влюбился Ильич! Главный спор в сплетнях шёл преимущественно о том, «живёт» ли он с ней или же роман платонический?

М.А. Алданов. Самоубийство. М.: ТЕРРА, 1995, с. 126

В 1911-1912 гг. внимание, которым её окружает Ленин, всё время растёт. Оно бросается в глаза даже такому малонаблюдательному человеку, как французский социалист-большевик Шарль Рапопорт: «Ленин, – рассказывал он, – не спускал своих монгольских глаз с этой маленькой француженки» («avec ses petits yeux mongols ilepiait cette petite francaise»).

Валентинов Н. С. 33-34

Намёк на особые отношения Ленина и Арманд можно найти и в воспоминаниях Лидии Фотиевой, ставшей после Октябрьской революции секретарём Ленина. Во время одного из посещений парижской квартиры Ленина Фотиева обратила внимание, что Надежда теперь спит в комнате матери, а не в супружеской спальне.

Р. Сервис. С. 226

Вызывает любопытство и то, что Инесса Арманд, являвшаяся временами чуть ли не членом семьи Ленина, была в его письмах к родным фигурой умолчания: в них её имя не упоминалось ни разу (!). Крупская коснулась имени Арманд один только раз, однако, не назвав её имени: в конце 1913 года Надежда Константиновна написала в письме к матери Ленина, что вместе с ними на концерте была «одна наша знакомая». Значит, было что таить от матери и свекрови…

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). М.: Воскресенье, 2002, с. 7

Крупская, в особенности после того, как заболела, но и до этого, вряд ли могла возбудить романтические чувства.

Л. Фишер. С. 122

Наружность Инессы, её интеллектуальное развитие, характер делали из неё фигуру, бесспорно, более яркую и интересную, чем довольно-таки бесцветная Крупская. Ленин ценил в Инессе – пламенность, энергию, очень твердый характер, упорность.

– Ты, – писал он ей 15 июля 1914 г., – из числа тех людей, которые развертываются, крепнут, становятся сильнее и смелее, когда они одни на ответственном посту.

Валентинов Н. С. 33-34

Совершенно неожиданной показалось мне одно ленинское сравнение, которое вычитал я в полном его собрании. Говоря о диалектической вершине соответствия красоты и целесообразности, он приводит в пример женскую грудь. Значит, он в этом деле всё-таки понимал толк… Знал, о чём говорит… Может быть, именно грудь Инессы имел он в виду?

В. Брусенцов. Ленин. «Простор», 1993, № 11, с. 165

Недаром тогда бытовала шутка, что товарищ Инесса являет собой редкостный случай полного единства формы и содержания и в качестве такого примера должна быть включена в программы по диалектике.

Е.Я. Драбкина. Зимний перевал. – М.: Политиздат, 1990, с. 27-28

Американский писатель Джон Стейнбек, побывавший в Музее В.И. Ленина в Москве после войны, обратил внимание на множество ленинских фотографий в экспозиции: «Его фотографировали везде, в любых ситуациях, в разном возрасте, будто он предвидел, что в один прекрасный день будет открыт музей, который назовут Музеем Ленина». Фотографий сохранилось действительно немало – свыше 440. Больше половины из них относятся к периоду, когда в жизни Ленина присутствовала Инесса Арманд. Однако нет ни одной фотографии, где они были бы запечатлены только вдвоём – он и она. Впрочем, и наедине с Крупской Ильич сфотографировался только в 1922 году в Горках, во время болезни.

Мельниченко В. С. 318

Он восхищался её знанием иностранных языков, в этом отношении она была для него незаменимым помощником на международных конференциях в Кинтале и Циммервальде в 1915 г. и на первом и втором Конгрессе Коминтерна в 1919-м и 1920 гг. Он доверял и её знанию марксизма: в 1911 г. в партийной школе в Longiumeau (около Парижа) поручил ей вести дополнительные, семинарские занятия с лицами, слушающими его лекции по политической экономии. Наконец, Инесса была превосходная музыкантша, она часто играла Ленину «Sonate Pathetique» Бетховена, а для него это голос Сирены. «Десять, двадцать, сорок раз могу слушать Sonate Pathetique, и каждый раз она меня захватывает и восхищает всё более и более», – говорил Ленин.

Валентинов Н. С. 34

«История социалистического движения в Бельгии – 3 лекции; читала их эмигрантка Инесса, оказавшаяся очень слабой лекторшей и ничего не давшая своим слушателям.

Инесса (партийный псевдоним, специально присвоенный на время преподавания в школе) – интеллигентка с высшим образованием, полученным за границей; хотя и говорит хорошо по-русски, но, должно думать, по национальности еврейка; свободно владеет европейскими языками; её приметы: около 26-28 лет от роду, среднего роста, худощавая, продолговатое чистое и белое лицо; тёмно-русая с рыжеватым оттенком; очень пышная растительность на голове, хотя коса и производит впечатление привязанной; замужняя, имеет сына 7 лет, жила в Лонжюмо в том же доме, где помещалась и школа; обладает весьма интересной наружностью…».

Донесение сек. сот. в Московское охранное отделение. Цит. по: Мельниченко В. С. 129

Внешность Инессы была особенно выигрышной на фоне внешности жены Ленина. Она также описана одним из слушателей школы в Лонжюмо, по совместительству подрабатывавшим в Московском Охранном Отделении: «Вся без исключения переписка школьников с родными и знакомыми велась через “Надежду Константиновну”, жену Ленина, тесно соприкасающуюся с ЦО (Центральным Органом, в то время – газетой “Социал-Демократ”. – Б.С.) и исполняющую как бы обязанности секретаря редакции. Письма “Надеждой Константиновной” пересылались в Бельгию и Германию и оттуда уже направлялись по назначению в Россию. Письма из России также направлялись в указанные выше местности, пересылались оттуда к ней и здесь уже распределялись между адресатами учениками. Имеются основания думать, что корреспонденция негласно просматривалась, и таким образом осуществлялся контроль за сношениями школьников.

Приметы “Надежды Константиновны”: около 36-38 лет от роду, выше среднего или даже высокого роста, худощавая, продолговатое бледное с морщинками лицо, тёмно-русая, интеллигентка, носит причёску и шляпу; детей не имеет; живёт с мужем и старухой матерью в Лонжюмо».

Выходит, что в Лонжюмо Крупская занималась почти тем же, что и агенты-провокаторы Охранки: перлюстрировала письма слушателей.

Б.В. Соколов. Арманд и Крупская: женщины вождя. – Смоленск: Русич, 1999, с. 107-108

– Хорошо помню Инессу Арманд. Нерусский тип. Миловидная женщина. По-моему, ну так, ничего особенного… Ленин обращался с ней очень нежно.

В. Молотов. Цит. По: Чуев Ф. И. Молотов: Полудержавный властелин. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 273

Член парижской группы большевиков, скрипач-любитель Гречнев-Чернов об этом времени вспоминал: «Когда она опускала пальцы на клавиши и начинала играть, вы сразу же чувствовали – это настоящий поэт рояля. Так тонко, трепетно ощущались ею дух, стихия, внутренний ритм исполняемого произведения. Виртуозно, с суровым вдохновением исполняла она сонаты Бетховена, притом не только Патетическую, Лунную, Апассионату, но и другие, порой читая их с листа».

Мельниченко В. С. 123

Инесса была хорошая музыкантша, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама очень хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил «Sonate pathetique», просил её постоянно играть, – он любил музыку.

Н.К. Крупская. Воспоминания о В.И. Ленине в 10 томах. М.: Издательство политической литературы. 1989-1991. (Далее – ВоВИЛ), т. 2, с. 175

А.С. Гречнев-Чернов оставил ещё одно свидетельство об этих же днях: «В Париже, недалеко от улицы Толбияк, идущей прямо к парку Монсури, жила Инесса Фёдоровна Арманд, одна из активных работников партии. Она сняла комнату у находящегося в эмиграции уральского рабочего И.П. Мазанова. Я знал Мазанова по нелегальной работе в Донбассе. Посещая земляка, я довольно близко познакомился с И. Арманд. Этому помогли наши совместные занятия музыкой: я играл на скрипке, а она на рояле, который брала напрокат. Играла она много, хорошо владела техникой игры и обладала чувством настоящего музыканта. Владимир Ильич охотно слушал нашу игру. Он часто приходил к И.П. Мазанову, которого знал по ссылке в Сибири. С Инессой Арманд, которую Владимир Ильич очень ценил как работника, его также связывали дружеские узы. Иногда с ним приходила и Надежда Константиновна. Играли мы самые разнообразные вещи: и ноктюрны Шопена, и сонаты Бетховена; играли Моцарта, Баха, Венявского, Шумана, Шуберта, вариации Берио. Владимир Ильич усаживался в кресло позади рояля и молча слушал. Владимир Ильич очень любил музыку и понимал её. Он восторгался отдельными местами из сонатМоцарта, где торжественно и величественно звучали аккорды, он увлекался сонатами Бетховена, любил бурного и темпераментного Баха, спокойную, душевную музыку Шопена, Шуберта, Шумана, высокую технику вариаций Берио. Некоторые вещи, такие, например, как ноктюрн Шопена в ми-бемоль или “Легенда” Венявского, он просил повторять».

Б.В. Соколов. С. 115-116

Пожалуй, лучше всех сказала о себе сама Инесса Фёдоровна в одном из откровенных писем к своей старшей дочери: «Знаешь ли, я скажу про себя – скажу прямо – жизнь и многие жизненные передряги, которые пришлось пережить, мне доказали, что я сильная, и доказали это много раз, и я это знаю. Но знаешь, что мне часто говорили, да и до сих пор ещё говорят? “Когда мы с вами познакомились, вы нам казались такой мягкой, хрупкой и слабой, – а вы, оказывается, железная” … Неужели на самом деле каждый сильный человек должен быть непременно жандармом, лишённым всякой мягкости и женственности? – По-моему, это “ниоткуда не вытекает”, по выражению одного моего хорошего знакомого… Наоборот, в женственности и мягкости есть обаяние, которое тоже сила…».

В. Мельниченко. С. 122

В 1921 г. современник вспоминал: «Как сейчас вижу её, выходящую от наших Ильичей. Её темперамент мне тогда бросился в глаза… Казалось, жизни в этом человеке неисчерпаемый источник. Это был горящий костёр революции, и красные перья на её шляпе являлись как бы языками этого пламени».

Л. Фишер. С. 117

Несмотря на её разрыв с мужем, происшедший, кажется, без всяких драм, семья Арманд её снабжает средствами. Всё время своей эмиграции, т. е. до 1917 г., в деньгах она не нуждается.

Валентинов Н. С. 34

К Инессе очень привязалась моя мать, к которой Инесса заходила часто поговорить, посидеть с ней, покурить…

Н. К. Крупская, ВоВИЛ. Т. 2. С. 250

Всех мужчин и женщин, которых когда-либо Ленин встречал, он примерял только к делу, только по их отношению к делу, – и соразмерно отвечал им: так, как требовало дело, и до того момента, пока оно требовало. Лишь одна Инесса, хоть и вошла в его жизнь через то же дело, иначе быть не могло, никакая посторонняя не могла б и приблизиться, – но существовала как будто для него одного, просто для него, существо для существа… Пяти минут не умея провести впустую, чтобы не раздражиться, не отяготиться бездельем, – с Инессой он проводил и помногу часов подряд. И не презирал себя за то, не спешил отряхнуться, но вполне отдавался этой слабости. И вот высшая степень: когда всё без исключения доверяешь ей, когда хочется ей всё рассказать – больше, чем любому мужчине…

А.И. Солженицын. Ленин в Цюрихе. Екатеринбург.: У-ФАКТОРИЯ, 2002, с. 145

Помню, что В. И. в юности… читал и перечитывал по нескольку раз своего любимого Тургенева.

М.И. Ульянова. ВоВИЛ, т.1, с. 287

Если мотивы влечения Ленина к некоторым произведениям Тургенева («будучи в гимназии, – сказал он мне, – я очень любил «Дворянское гнездо») приходится узнавать лишь с помощью догадок, различных сопоставлений и сближений с различными его высказываниями, есть одна вещь Тургенева, в которой можно уже точно указать, какие в ней мысли им особенно ценились. Имею в виду рассказ «Колосов», а касаясь его, мы неизбежно придём к весьма интимной стороне жизни Ленина… По настоянию Ильича, говорила мне Крупская, [в сибирской ссылке] особенно тщательно мы перевели некоторые страницы из рассказа «Колосов». На эту вещь он обратил большое внимание ещё в гимназии и крайне ценил её. По его мнению, Тургеневу в нескольких строках удалось дать самую правильную формулировку, как надо понимать то, что напыщенно называют «святостью» любви. Он много раз мне говорил, что его взгляд на этот вопрос целиком совпадает с тем, что Тургенев привел в «Колосове». Это, говорил он, настоящий революционный, а не пошло-буржуазный взгляд на взаимоотношения мужчины и женщины».

Весьма заинтересованный тем, как же Ленин смотрит на «святость любви», я, конечно, отыскал «Колосова» и вновь прочитал его. Рассказ слабый, бесцветный, не я один, а обычно все проходят мимо него. Ничего из него не западает, ничто в нём не останавливает. Странно, думал я, как могла такая вещица «крайне цениться» Лениным! В Женеве я мог этим удивлением ограничиться и о том, что говорила Крупская, позабыть. Но в свете того, что с Лениным позднее случилось, о «Колосове» нужно поговорить подробнее.

Лицо, от имени которого ведётся рассказ, называет Колосова человеком «необыкновенным». Он полюбил девушку, потом разлюбил её и от неё ушел. Помилуйте, что же тут необыкновенного? Это ежедневно и ежечасно всюду случается. Необыкновенно то, отвечает рассказчик, что Колосов это сделал смело, порывая со своим прошлым, не боясь упреков.

«Кто из нас умел вовремя расстаться со своим прошлым? Кто, скажите, кто не боится упрёков, не говорю – упрёков женщины, упрёков первого глупца? Кто из нас не поддавался желанию то щегольнуть великодушием, то себялюбиво поиграть с другим преданным сердцем? Наконец, кто из нас в силах противиться мелкому самолюбию, мелким хорошим чувствам: сожалению и раскаянию? О, господа, человек, который расстаётся с женщиной, некогда любимой, в тот горький и великий миг, когда он невольно сознаёт, что его сердце не всё, не вполне проникнуто ею, этот человек, поверьте мне, лучше и глубже понимает святость любви, чем те малодушные люди, которые от скуки, от слабости, продолжают играть на полупорванных струнах своих вялых и чувствительных сердец. Мы все прозвали Андрея Колосова человеком необыкновенным. И если ясный простой взгляд на жизнь, если отсутствие всякой фразы в молодом человеке может называться вещью необыкновенной, Колосов заслужил данное ему имя. В известные лета быть естественным – значит быть необыкновенным».

В этих словах квинтэссенция рассказа Тургенева. Является ли поведение Колосова «революционным» или «пошло-буржуазным», в это входить, конечно, не буду. Важно, что рассуждения Колосова Ленин одобрял, именно таков, по словам Крупской, был его взгляд на вопрос. Близкие отношения мужчины и женщины должны быть основаны на безраздельной, полной любви и искренности. Как только человек чувствует и сознаёт, что его сердце уже «не вполне» проникнуто женщиной, ещё недавно им любимой, не боясь упреков, не поддаваясь «мелким чувствам» (Ленин очень часто употреблял эти слова), он должен с нею расстаться. Этого требует «святость любви», так поступать – значит «быть естественным». <…> Раз Ленин прожил с Крупской без малого тридцать лет (они познакомились в1894 г.) и всё время придерживался кодекса Колосова – значит, его сердце всю жизнь было проникнуто любовью к ней одной. Будь иначе, во имя проповедуемой им «святости любви», не боясь упреков «глупцов», не поддаваясь «мелким чувствам» (среди них – раскаянию и сожалению), он смело расстался бы со своим прошлым, покинул бы Крупскую, хотя в течение многих и многих лет она была вернейшей и преданной спутницей его жизни. Так должен бы я заключить, слушая в 1904 г. Крупскую, но то, что произошло с Лениным позднее, свидетельствует о полном попрании им кодекса Колосова.

Валентинов Н. С. 28-32

Тут надо сказать, что для самих основоположников марксизма, равно как и для их видных последователей, адюльтер был делом вполне обычным. В феврале 1929 года немецкая коммунистка и соратница Арманд и Крупской по международному женскому социалистическому движению Клара Цеткин писала директору Института Маркса и Энгельса Давиду Борисовичу Рязанову: «О существовании сына Карла Маркса и Елены Демут я узнала в качестве неоспоримого факта не от кого иного, как от самого Карла Каутского. Он рассказывал мне, что Эде (Эдуард Бернштейн. – Б.С.) сообщил ему, что из переписки с несомненностью выяснилось, что Маркс является отцом незаконного сына… В одном из писем Маркс горячо благодарил Энгельса за дружескую услугу, которую тот ему оказал, признав перед его женой себя отцом. Каутский с сыном Маркса познакомился во время своего пребывания в Лондоне. По его мнению, это простой молодой рабочий, по-видимому, не унаследовавший и тени гения своего отца. Он, по словам Каутского, необразован и неодарён… Энгельс не интересовался своим мнимым сыном, он воспитывался у чужих людей. Ни Маркс, ни Энгельс не уделили ему никакого внимания. Об этом рассказывал и Парвус (одна из самых одиозных фигур международного социалистического движения, подлинная фамилия которого была Гельфанд. – Е.Г.). Во время бурной сцены со своей женой он сослался в виде «оправдания», как мне сообщила возмущённая Таня Гельфанд, на то, что вот даже и у Маркса был незаконный сын. Ленхен Демут была служанкой в семье Маркса… “Пересуды” по поводу того, кто был отцом первой дочери Луизы Фрейбергер – Виктор Адлер, Бебель или Энгельс, – я прошу сохранять в строгом секрете. Ещё жива семья Фрейбергеров, так же, как и сын Адлера и дочь Бебеля, и я знаю, что они тогда сильно страдали от пересудов… Для исследователей Маркса и Энгельса существуют более серьёзные вопросы…»

Б.В. Соколов. С. 133-134

Знала ли Крупская об отношениях между Лениным и Инессой? Не могла не знать, трудно было не заметить. Со слов той же Коллонтай (она хорошо знала Инессу и с нею переписывалась), Марсель Боди сообщает, что Крупская хотела «отстраниться», но Ленин не шёл, не мог идти на такой разрыв. «Оставайся», – просил он. С точки зрения кодекса Колосова, здесь все данные, чтобы расстаться с прошлым, не бояться упрёков, не поддаваться мелким чувствам – раскаянию и сожалению. Но Ленин не хотел расстаться с прошлым, он любил Крупскую и вместе с тем Инессу – налицо два параллельных чувства. Жизнь оказалась не влезающей ни в т. н. «революционные» декларации Колосова, ни в чепуху о «пролетарском браке» и «классовой точке зрения в любви». Нельзя не отметить проявленное потом Крупской, совершенно особое, мужество самозабвения. Под её редакцией вышел сборник статей, посвященных «Памяти Инессы Арманд», и её портрет и тёплые строки о ней она поместила в своих воспоминаниях (см. издание 1932 г.). Это требовала память о Ленине. Далеко не всякая женщина могла бы так забыть себя…

Валентинов Н. С. 35

Коллонтай добавила, что и в Париже и вообще Крупская была «au courant». Она знала, что Ленин «был очень привязан к Инессе, и не раз выражала намерение уйти. Ленин удержал её». Крупская осталась бы с Лениным по тем же причинам, что и многие другие жены в подобных обстоятельствах, но, кроме того, он был не только её мужем, может быть и не в первую очередь мужем, а политическим руководителем, и она жертвовала собой ради его потребностей, даже если одной из потребностей была Инесса. Остаться с Лениным значило служить коммунистическому движению, её сильнейшей страсти. Жены часто подчиняют свою личную жизнь карьерам даже менее значительных людей. В конце концов, Ленин попросил её не уходить. Но если бы он попросил ее уйти, она ушла бы, не вымолвив ни слова в его присутствии, не проронив ни слезы – партийная дисциплина.

Л. Фишер. С. 123-124

«Оставайся». Не ленинский это слог. Придумано сие, казалось бы, сообразно ситуации. Но на самом деле ситуация-то как раз была иной. Ленину даже в голову не приходило расставаться с женой, поэтому, коли Крупская и затеяла разговор на эту тему, то Ленину не с руки было просить её остаться, скорее всего, муж мог сказать, что расстаться придется с Инессой. По крайней мере, так именно он и поступил, чтобы не ранить жену…

В.Е. Мельниченко. Личная жизнь Ленина. М.: Воскресенье, 1998, с. 190

«Расставание» произошло по инициативе Ленина. Крупская в своих воспоминаниях избегает говорить о «расставании» и пишет: «…Предполагалось, что Инесса останется жить в Кракове, выпишет к себе детей из России; я ходила с ней искать квартиру даже, но краковская жизнь была очень замкнутая, напоминала немного ссылку. Не на чем было в Кракове развернуть Инессе свою энергию, которой у неё в этот период было особенно много. Решила она объехать сначала наши заграничные группы, прочесть там ряд рефератов, а потом поселиться в Париже, там налаживать работу нашего комитета заграничных организаций». После проведения «расставания» между Арманд и Лениным в Кракове, которое было сделано по настоянию Крупской, Арманд была отправлена в Париж. Из Парижа Инесса Арманд тут же пишет письмо Ленину в Краков, в котором говорится только о любви…

К. и Т. Енко. Частная жизнь вождей. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000, с. 111

Суббота, утро. Дорогой, вот я и в ville Lumiere и первое впечатление самое отвратительное. Всё раздражает в нём – и серый цвет улиц, и разодетые женщины, и случайно услышанные разговоры, и даже французский язык. А когда подъехала к boulevard St. Michel (Бульвар Сен-Мишель – франц.), к орлеанке и пр. воспоминания так и полезли изо всех углов, стало так грустно и даже жутко. Вспоминались былые настроения, чувства, мысли, и было жаль, потому что они уже никогда не возвратятся вновь. Многое казалось зелено-молодо – может быть тут и пройденная ступень, а всё-таки жаль, что так думать, так чувствовать, так воспринимать действительность уже больше никогда не сможешь, – ты пожалеешь, что жизнь уходит. Грустно было потому, что Ароза была чем-то временным, чем-то переходным, Ароза была ещё совсем близко от Кракова, а Париж – это уже нечто окончательное. Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты ещё здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитями связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью – и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты «провёл» расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя.

Много было хорошего в Париже и в отношениях с Н[адеждой] К[онстантиновной]. В одной из наших последних бесед она мне сказала, что я ей стала особенно дорога и близка лишь недавно. А я её полюбила почти с первого знакомства. По отношению к товарищам в ней есть какая-то особая чарующая мягкость и нежность. В Париже я очень любила приходить к ней, сидеть у неё в комнате. Бывало, сядешь около её стола – сначала говоришь о делах, а потом засиживаешься, говоришь о самых разнообразных материях. Может быть, иногда и утомляешь её. Тебя я в то время боялась пуще огня. Хочется увидеть тебя, но лучше, кажется, умерла бы на месте, чем войти к тебе, а когда ты почему-либо заходил в комнату Н.К., я сразу терялась и глупела. Всегда удивлялась и завидовала смелости других, которые прямо заходили к тебе, говорили с тобой. Только в Longjumeau и затем следующую осень в связи с переводами и пр. я немного попривыкла к тебе. Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твоё лицо так оживляется, и, во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал…

И.Ф. Арманд – Ленину. Декабрь 1913 г. Цит. по: В. И Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922 гг. – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999, с. 121-122

После смерти Ленина Политбюро вынесло постановление, требующее от партийцев, имеющих письма, записки, обращения к ним Ленина, передать их в архив Центрального Комитета, что с 1928 г. фактически было передачей в полное распоряжение Сталина. Этим путём, нужно думать, попали в архив и письма Ленина к Инессе. В отличие от писем, обращённых к другим лицам, почти всех напечатанных еще до 1930 г., письма Ленина к Инессе – за исключением трёх напечатанных в 1939 г, – начали появляться в «Большевике» лишь в 1949 г., т. е. 25 лет после смерти Ленина. Ряд понятных соображений («разоблачение интимной жизни Ильича») препятствовало их появлению. Только в 1951 г. – 27 лет после смерти Ленина —некоторые письма, свидетельствующие, что отношения Ленина с Инессой – в 35 томе четвертого издания его сочинений опубликованы (конечно, не все, а с осторожным выбором) были столь близкими, что он обращался к ней на ты. Из писем можно установить, что это интимное сближение произошло осенью 1913 г. Инесса тогда только что бежала из России, куда поехала с важными поручениями Ленина и попала в тюрьму. Ленин и Крупская жили в это время в Кракове. В своих «Воспоминаниях» Крупская пишет: «Осенью 1913 г. мы все очень сблизились с Инессой. У неё (после сидения в тюрьме) появились признаки туберкулеза, но энергия не убавилась. У неё много было какой-то жизнерадостности и горячности. Уютнее и веселее становилось, когда приходила Инесса. Мы с Ильичем и Инессой много ходили гулять. Ходили на край города, на луг (луг по-польски – блонь). Инесса даже псевдоним себе с этих пор взяла – Блонина…».

Валентинов Н. С. 34-35

Когда будешь писать мне о делах, то как-нибудь отмечай, о чём можно говорить и чего говорить нельзя. А то иногда хочется сказать что-нибудь и не знаешь, как ты на это смотришь.

И.Ф. Арманд – Ленину. Декабрь 1913 г. В. И Ленин. Неизвестные документы. С. 122

Воскресенье, вечером. Была сегодня у Ник[олая] Васильевича]. Застала там Камского с семьей и Иголкина, который только что вернулся из Америки и ругает её, на чем свет стоит. Рассказывал много интересного. Они меня здесь прозвали исчезнувшей Джокондой – и это мнение обосновывают очень длинно и забавно.

И.Ф. Арманд – Ленину. Декабрь 1913 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 122

В одном из писем (к Елизавете К., одной из знакомых Ленина по эмиграции. – Е.Г.) Владимир Ильич попросил: «Напиши, кто такая была Джиоконда? По виду её и костюму не могу понять. Знаю, что есть опера такая и, кажется, произведение Д’Аннунцио? Но что это за штука, не знаю». Лиза решила, что Виллиам Фрей (один из псевдонимов Ленина. – Е. Г.) её разыгрывает. Однако в одном из следующих писем он напомнил: «Несмотря на мою просьбу, ты мне ничего не написала о Джиоконде. Напиши, кто такая она была. Не забудь».

Б.В. Соколов. С. 138

Ну, дорогой, на сегодня довольно – хочу послать письмо. Вчера не было письма от тебя! Я так боюсь, что мои письма не попадают к тебе – я тебе послала три письма (это четвёртое) и телеграмму. Неужели ты их не получил? По этому поводу приходят в голову самые невероятные мысли. Я написала также Н[адежде] К[онстантиновне], Брату, Зине и Степе. Неужели никто ничего не получил! Крепко тебя целую. Твоя Инесса.

И.Ф. Арманд – Ленину. Декабрь 1913 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 122

…Дивлюсь немного, что нет от Вас вестей. Покаюсь уже заодно: у меня, грешным делом, мелькает мысль – не «обиделись» ли уже Вы, чего доброго, на то, что я не пришел Вас проводить в день отъезда? Каюсь, каюсь и отрекаюсь от этих мыслей, я уже прогнал их прочь. Ленин – И. Ф. Арманд.

Цит. по: Мельниченко В. Е. Личная жизнь Ленина. С. 198

Дорогой друг! От тебя нет писем, и я толкую это в хорошую сторону: верно, приехали или приезжают ребята, и ты чувствуешь себя хорошо. От всей души желаю получше провести с ними лето! Ленин – И. Ф. Арманд.

Позднее 1 (14) апреля 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 124

Надя настояла-таки на днях попробовать велосипед: в результате после 5 минут езды повторение всех симптомов базедки и неподвижность глаз, и рост опухоли, и страшная слабость и т.д. Вероятно, вторая операция будет неизбежна, а пока попробуем горы в Поронине. Надеюсь, ты при отъезде распорядишься аккуратно по почте о пересылке тебе писем.

Ленин – И. Ф. Арманд. Позднее 1 (14) апреля 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 124

Дорогой друг! Ты отвечаешь на моё грустное письмо, а я совершенно забыл, как, что, когда я писал – вот неудобство переписки чересчур издалека.

Ленин – И. Ф. Арманд. Воскресенье. 8 марта 1914 г. В. И Ленин. Неизвестные документы. С. 120

По правде говоря, я уже в течение нескольких дней беспокоюсь: никаких известий от Вас! Если Вы обижены на меня, Вы бы, вероятно, написали другим друзьям, но, насколько известно, Вы не пишете никому! Если я в ближайшие дни не получу от Вас письма, я напишу нашим друзьям, чтобы узнать, не заболели ли Вы. Я уже не один раз осведомлялся насчёт писем до востребования – нет ничего.

…Как Вы себя чувствуете? Довольны ли Вы? Не скучаете ли Вы? Заняты ли Вы очень? Вы мне причиняете много огорчений, лишая меня совершенно вестей о себе!..

Ленин – И. Ф. Арманд. Май 1914 г. Мельниченко В. Е. Личная жизнь Ленина. С. 198

Если возможно не сердись на меня. Я причинил тебе много боли, я это знаю… Преданный тебе В. У. После твоего отъезда из Парижа (англ.).

Ленин – И. Ф. Арманд. 25 мая (7 июня) 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 136

Как-то у тебя? Есть ли малярия? Ежели хоть малейшая опасность её, разумнее бы всего было уехать, благо пансион не связывает.

Ленин – И. Ф. Арманд. Позднее 8 (21) июня 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 144

Дорогой друг! Вчера я совершил прогулку в горы (после того как целые недели шли дожди, погода хорошая) и потому вчера не ответил на Ваше письмо. Я очень доволен, что вы все здоровы, не больны, и что вы заняты.

Ленин – И. Ф. Арманд. Ранее 23 июня (6 июля) 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 150

О, мне хотелось бы поцеловать тебя тысячу раз, приветствовать тебя и пожелать успехов: я вполне уверен, что ты одержишь победу.

Искренне твой В. И.

Ленин – И. Ф. Арманд. 3 (16) июля 1914 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 154

В середине 1914 года, когда отношения между ними уже охладели, Ленин попросил Инессу вернуть его письма. Скорее всего, он хотел уничтожить свидетельства прошедшего романа: а для чего ещё могли понадобиться ему старые письма?

Сервис Р. Ленин / Перев. с англ. Минск.: ООО «Попурри», 2002, с. 226

В начале июля 1914 года между Лениным и Арманд шли объяснения в связи с проведённым «расставанием» и уничтожением писем, которые Ленин писал Арманд: «Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трёх женщин. Никогда!!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение и доверие посвящены только 2—3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь.

Надеюсь, мы увидимся здесь после съезда и поговорим об этом. Пожалуйста, привези, когда приедешь (т.е. привези с собой) все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями. – И так далее…). Пожалуйста, привези все письма, приезжай сама, и мы поговорим об этом».

Енко К. и Т. Частная жизнь вождей. М.: ЗАО Изд-во Центрполиграф, 2000, с. 115

Погода прекрасная. В последнее воскресенье мы предприняли великолепную прогулку на «нашу» маленькую гору. Вид на Альпы был необычайно красивым; я очень жалел, что Вас не было с нами…

Ленин – И. Ф. Арманд. Июль 1914 г. Мельниченко В. Е. Личная жизнь Ленина. С. 198

Мой дорогой, самый дорогой друг!

Пожалуйста, пиши подробнее. Иначе я не могу быть спокойным… Твой В. И. <…>

Ленин – И. Ф. Арманд. Июль 1914 г. Мельниченко В. Е. Личная жизнь Ленина. С. 194

Наилучшие, приветствия в связи с приближающейся революцией в России.

Ленин – И. Ф. Арманд.12 (25) июля 1914 г.В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 159

Дор[огой] др[уг]! Посылаю письмо Гриши (Г.Я. Беленький. – Е. Г.). Надя шлёт привет Вам и всем. Лечение её идёт, кажись, ничего, хотя здесь хуже, чем в Зёр[енберге] и я, верно, скоро уеду в Цюрих.

Ленин – И. Ф. Арманд. 9 (22) июля 1916 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 189

…Моя жизнь была связана с Инессой очень сильно, я бы сказал, кровно, насмерть. В определённый период нашей жизни, в тысяча девятьсот шестнадцатом году, мы вместе с ней решили: наши взгляды на революцию требуют пересмотра.

Мы ни с кем не говорили, только друг с другом, но оба пришли к тому, что Ленин слишком категоричен в суждениях, слишком далеко идёт. Оба считали, что отечество нужно защищать. Тогда Инесса напомнила мне про ленинскую месть Романовым за брата и предположила в его отношении к самодержавию много личного.

А я вспомнил, как Ленин, когда был у меня в Брюсселе, однажды рассказал, что уезжал на лодке по Волге с братом Сашей, и над рекой стелилась песня. Он вспомнил казнённого Сашу, помолчал и вдруг, как бы про себя, не обращаясь ко мне, прочитал строфу из пушкинской оды «Вольность»:

Самовластительный злодей,

Тебя, твой род я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

…Мы долго говорили с ней. Она решила написать Ленину о своих сомнениях.

Написала и получила ответ, после которого сказала мне: «Уходи, Жан, уходи и не оглядывайся. Ты молод, слабоват характером, поэтичен. Вся эта жизнь не для тебя. Пиши книги и люби жизнь, если сможешь. А мне отступать некуда. Я под его гипнозом навсегда. Мне нельзя иначе. Если отступлюсь, значит, все мои жертвы были напрасны, и жизнь прошла зря…».

И.Ф. Попов. Цит. по: Л. Васильева. Кремлевские жены, с. 69-70

…Захотелось мне сказать Вам несколько дружеских слов и крепко, крепко пожать руку. Вы пишете, что у Вас даже руки и ноги пухнут от холоду. Это, ей-ей, ужасно. У Вас ведь и без того руки всегда были зябки. Зачем же еще доводить до этого? Вы пишете сами, что скоро уедете (я не говорю об этом, ибо Вы просили, ч[то]бы я не писал Вам своих просьб о том, чтобы Вы лучше уехали, где люди есть). Очень рад, что Вы сами собираетесь уехать, и от всей души желаю, чтобы полегче было в другом месте.

Ленин – И. Ф. Арманд. 13 (26) ноября 1916 г. Цит. по: В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 196-197

Сегодня великолепный солнечный день со снежком.

После инфлюэнцы мы с женой первый раз гуляли по той дороге… по которой – помните? – мы так чудесно прогулялись однажды втроем. Я всё вспоминал и жалел, что Вас нет…

Ленин – И. Ф. Арманд. Январь 1916 г. Мельниченко В.Е. Личная жизнь Ленина. С. 198

Ваши нападки на Э[нгель]са, по моему убеждению, верх неосновательности. Извините за откровенность: надо много посерьёзнее подготовиться, прежде чем так писать! Иначе осрамиться легко – предупреждаю entre nous (между нами – франц.), по-дружески, с глазу на глаз, на случай, что Вы когда-либо в печати или на собрании так заговорите.

Ленин – И. Ф. Арманд. 6 (19) января 1917 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 200-201

По-видимому, Ваш неответ на несколько моих последних писем указывает – в связи с кое-чем ещё – на некоторое изменённое настроение или решение или положение дела у Вас. Последнее Ваше письмо содержало в конце два раза повторённое слово – я понял, справился. Ничего. Не знаю уже, что думать, обиделись ли Вы на что-либо или были слишком отвлечены переездом или другое что… Боюсь расспрашивать, ибо, пожалуй, расспросы Вам неприятны, и потому условлюсь так, что молчание Ваше по этому пункту я принимаю именно в том смысле, что расспросы Вам неприятны, и баста. Я тогда извиняюсь за них и конечно не повторю.

Ленин – И. Ф. Арманд. 9 (22) января 1917 г. Цит. по: В. И Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922 гг. – М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999, с. 203-204

Дорогой друг! Последние Ваши письма были так полны грусти и такие печальные думы вызывали во мне и так будили бешеные угрызения совести, ч[то] я никак не могу придти в себя. Хочется сказать хоть что-либо дружеское и усиленно попросить Вас не сидеть почти в одиночестве, в местечке, где нет никакой общественной жизни, а поехать куда-н[и]бу[дь], где можно найти новых и старых друзей, встряхнуться.

Ленин – И. Ф. Арманд. 30 декабря (12 января) 1917 г. Цит. по: В. И Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922 гг.

Буквально за несколько дней до получения известия о революции в России Ленин (опять) обиделся на Инессу: «Конечно, если у Вас нет охоты отвечать или даже есть «охота» и решение не отвечать, надоедать вопросами не буду»

Мельниченко В.Е. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 236

Ночью 3 апреля 1917 года Инесса Федоровна Арманд почти вместе с Владимиром Ильичом Лениным вышла на перрон Финляндского вокзала в Петрограде и, не скрывая слез, смотрела, как его навсегда забрала у нее толпа.

Мельниченко В.Е. Личная жизнь Ленина. С. 320

Об этом периоде взаимоотношений Ленина и Арманд свидетельствует М.В. Фофанова, на петроградской квартире которой Ленин скрывался накануне октябрьского переворота. В эти дни Фофанова передавала письма Ленина по многим адресам, в том числе и Инессе Арманд. «…В Октябрьской революции Арманд не участвовала, – вспоминала Фофанова. – Письма Ленина к Инессе Федоровне носили личный характер. Я не могла отказать Владимиру Ильичу. О его тёплых связях с Инессой Надежда Константиновна знала. На этой почве между Владимиром Ильичом и Надеждой Константиновной были серьёзные конфликты еще до октября. Но особо остро возник конфликт между ними после революции, когда Ильич стал главой Советского правительства. Владимир Ильич назначил Инессу Фёдоровну председателем совнархоза Московской губернии и поселил её у кремлёвских стен, напротив Александровского сада, рядом с квартирой своей сестры, Анны Ильиничны. Он часто пешком навещал Инессу Фёдоровну.

Надежда Константиновна заявила Владимиру Ильичу, что если он не прекратит связь с Арманд, то она уйдёт от него. К сожалению, семейный конфликт стал достоянием членов ЦК партии и правительства, которые всё знали и замечали…»

К. и Т. Енко. Частная жизнь вождей. С. 119-120

Квартиру вблизи Кремля, рядом с квартирой своей сестры Анны Ильиничны, Арманд обеспечил Ленин. 16 декабря 1918 года он отправил её к коменданту Кремля с такой запиской: «Коменданту Кремля, товарищу Малькову. Т. Мальков! Подательница – тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на 4-х человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, т.е. покажите те квартиры, которые Вы имели в виду. Ленин».

Мельниченко В.Е. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 360

Кроме того, она получила право на высшую «первую категорию классового пайка». Правда, и этот привилегированный паек в то голодное время был довольно скуден. В день полагался фунт хлеба, а также перловая крупа, селёдка или вобла, спички, керосин…

Соколов Б. В. С. 225

– Говорят, Крупская настаивала, чтобы Инессу Арманд перевести из Москвы…

– Могло быть. Конечно, это необычная ситуация. У Ленина, попросту говоря, любовница. А Крупская – больной человек.

Молотов В.М. Цит. по: Чуев Ф.И. Молотов: Полудержавный властелин. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 274

В письме дочери Инессе в начале февраля 1919 года, накануне отъезда во Францию в составе делегации Красного Креста для переговоров о судьбах интернированных там русских солдат, И.Ф. Арманд писала: «Дорогая моя Инуся. Вот я и в Питере. Ехали мы чрезвычайно долго. Прибыли сюда только к 10 часам вечера, но едем пока очень удобно и тепло. Сегодня переночевали в Питере и сегодня утром едем дальше. И через несколько часов уже не будем больше на нашей дорогой социалистической родине. При отъезде какое-то смешанное чувство. И хочется ехать, а когда подумаешь о вас, то не хочется, и вообще много думаю о вас, моих дорогих и милых. В твоё письмо вкладываю: первое письмо для Саши, второе письмо для Феди (сыновей. – Б.С.) и третье письмо для Ильича. О последнем пусть знаешь только ты. Письмо первое и второе передай немедленно, а письмо 3-е пока оставь у себя. Когда мы вернёмся, я его разорву. Если же что со мной случится (говорю это не потому, что считаю, что в моём путешествии есть какая-либо опасность, но в дороге, конечно, всякое может быть, одним словом, на всякий случай), тогда передай это письмо Владимиру Ильичу. Лично ему передать можно таким образом: зайди в «Правду», там сидит Мария Ильинична, передашь это письмо и скажешь, что это письмо от меня и лично для Владимира Ильича. А пока держи письмо у себя. Ты моя дорогая дочка. Когда думаю о тебе, то думаю не только как о дочери, но и как о близком друге. Ну, до свидания, моя дорогая. В сущности, скоро увидимся. Едва ли, я думаю, наша поездка протянется и 2 месяца. Крепко тебя обнимаю и целую. Твоя мама. Письмо Владимиру Ильичу запечатано в конверте».

Б.В. Соколов. С. 225-226

Вот почему, когда в 1920 году мама умерла, Владимир Ильич и Надежда Константиновна взяли сестру, меня и младшего брата под свою опеку (старшие братья были в Красной Армии). С тех пор я стала часто видеться с ними, бывать в их кремлёвской квартире.

И.А. Арманд (дочь Инессы). Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. ВоВИЛ. Т. 8, с. 99

Честно говоря, после возвращения из эмиграции в Россию Инесса работала буквально не щадя себя. Уже летом 1917 года, по словам очевидца-мужчины, – «бросалось в глаза, что она сильно подалась физически», в последующие три года «доведя себя до крайней степени усталости и истощения». Другой очевидец – женщина – свидетельствовала: «…Общие условия жизни последних лет, усиленный темп работы, непомерная трата сил и энергии накладывали отпечаток на внешность Инессы. Она увядала на наших глазах». К сожалению, Ленин этого, по большому счёту, не замечал. Проявляя, так сказать, точечную заботу об Инессе, скажем, во время болезни, он упустил самое главное – физическое угасание женщины, долгие годы придавленной неподъёмной работой.

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 360-361

Дорогой друг! Хотел позвонить к Вам, услыхав, что Вы больны, но телефон не работает. Дайте номер, я велю починить. Что с Вами? Черкните 2 слова о здоровье и о прочем.

Ленин – И. Ф. Арманд. Из писем февраля-марта 1920 г.В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 327

Т[овари]щу Инессе Арманд

Неглинная ул[ица], д[ом] 9, кв[артира] 6

(от Ленина)

Дор[огой] друг!

Посылаю кое-что для чтения. Газеты (англ[ийские]) верните (позвоните, мы пришлём за ними к Вам).

Сегодня после 4-х будет у Вас хороший доктор. Есть ли у Вас дрова? Можете ли готовить дома? Кормят ли Вас? A t° теперь? Черкните.

Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 327

Все это Ленин очень легко мог увидеть собственными глазами, не посылай он со своими торопливыми, кстати безответными, записками с четырёхкратными подчёркиваниями самокатчиков Совнаркома: от Кремля к Неглинной, где тяжело хворала любящая его женщина, как говорится, рукой подать.

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 360

Тов. Инесса! Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас. Надеюсь достать. Пишите, как здоровье. Что с Вами? Был ли доктор? Привет! Ленин.

Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 327

Дорогой друг!

Напишите точно, какая t° у Вас?

Б ы л л и д о к т о р? Кто? Выходить нельзя.

Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 327-328

Сохранилось свидетельство большевички Виноградской, навестившей Инессу во время болезни. Она долго стучала в дверь, электрический звонок не работал. Уже собралась уходить, даже начала спускаться по лестнице, как вдруг щёлкнул замок, и в дверях показалась сама Инесса. Оказалось, что дома никого не было, и ей еле хватило сил, чтобы открыть. Когда гостья выразила изумление по поводу того, что больную оставили одну, Инесса по-большевистски возмутилась:

– Дети ведь работают и не должны из-за такой глупости, как моя болезнь, манкировать работой. Не приставлять же ко мне специального человека!

В квартире стоял отчаянный холод, естественно, не топили. Больная была сильно простужена, кашляла, вся дрожала, пытаясь дыханием согреть окоченевшие пальцы. Комната, где лежала Инесса, имела ужасно неуютный и нежилой вид, всюду толстым слоем лежала пыль. Только старомодное платье с рюшью вокруг шеи, как и роскошные волосы, подчёркивали давнюю принадлежность больной к аристократическому свету… «Вид у неё был такой плохой, – писала Виноградская, – что я её почти не узнала… Конечно, ни единой жалобы, ни единого вздоха я не услышала от неё. Наоборот, она пыталась придать себе бодрый вид, расспрашивала о фронте, радовалась нашим успехам. Мне было тяжело слышать её совершенно охрипший голос, я боялась её утомить и поторопилась уйти. Перед уходом я хотела согреть ей чаю, но в доме не оказалось ни единой спички. Так она и осталась без кипятку. Я ушла, совершенно потрясенная всем виденным».

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 359-360

Неглинная ул[ица], д[ом] 9, кв[артира] 6.

Дор[огой] друг!

П о с л е понижения н е о б х о д и м о выждать неск[олько] дней.

Иначе – воспаление легких.

Уверяю Вас.

Испанка теперь свирепая.

Только испанка у Вас была?

А б р о н х и т?

Не надо ли ещё книжечек?

Пишите, присылают ли продукты для Константинович?

Напишите поподробнее.

Не выходите раньше времени!

Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 328

Дорогой друг!

Итак, доктор говорит, воспаление легких.

Надо а р х и осторожной быть.

Непременно заставьте дочерей звонить мне (12-4) ежедневно.

Напишите о т к р о в е н н о, чего не хватает?

Есть ли дрова? Кто топит?

Е с т ь л и п и щ а?

К т о г о т о в и т?

Компрессы кто ставит?

Вы уклоняетесь от ответов – это не хорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке, по всем пунктам.

Выздоравливайте!

Ваш Ленин.

Починен ли телефон?

Ленин – И.Ф. Арманд. Не позднее 16 февраля 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 328-329

Последствия Инессиной болезни были столь долговременными, что Серафима Гопнер, встретившая подругу через несколько месяцев – летом 1920 года, вздрогнула, увидев, как осунулась и похудела Инесса. Уловив этот взгляд, Инесса сказала: «Да вот после зимы никак в себя не приду… Болела».

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 360

После проведения Международной конференции коммунисток, прошедшей в рамках II Конгресса Коминтерна, Инесса, по свидетельству Крупской, «еле держалась на ногах». Ведь работать приходилось по 14-16 часов в день. Ильич был очень озабочен состоянием здоровья своей партийной подруги и в середине августа 1920 года написал ей письмо с предложением отправиться отдохнуть в какой-нибудь санаторий: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санаторий? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь; побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию… Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное, устроит. Он там власть. Подумайте об этом». На свою беду Инесса послушалась совета Ленина и решила вместе с младшим сыном Андреем отдохнуть на Кавказе.

Соколов Б.В. С. 262-263

Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить её и её сына как следует, и проследили исполнение. Без проверки исполнения ни черта не сделают.

Ответьте мне, пожалуйста, письмом, а если можно, то и телеграммой: «письмо получил, всё сделаю, проверку поставлю правильно».

Ленин – С. Орджоникидзе. 18 августа 1920 г. В.И. Ленин. Неизвестные документы. С. 329

Кроме того, Ленин снабдил Арманд специальной бумагой в Управление курортами и санаториями Кавказа:

«17.VII.1920 г. Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Фёдоровны Арманд, с больным сыном.

Прошу оказать этим лично мне известным партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие.

Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)».

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 375

П.С. Виноградская описала свою встречу с Арманд накануне её отъезда из Кисловодска: «В последний вечер мне довелось услышать игру Инессы на рояле. Мы очень долго её упрашивали. Она упорно не соглашалась. Наконец, она села за рояль и стала играть нам Шопена, Листа и других классиков. Полились дивные звуки, и все мы сидели зачарованные… Инесса, сначала несколько смущённая, в дальнейшем сама увлеклась игрой и играла нам до поздней ночи. Я тогда только увидела, каким она была музыкальным человеком и какой огромной техникой она обладала. Никто из нас, даже знавшие её близко в эти годы, не знал о том, что она играет так прекрасно. Ни ей, ни другим за эти годы было не до музыки…»

Б.В. Соколов. С. 279

Диву даёшься, как мог Ильич отправить Инессу, тем более с маленьким сыном Андреем, в такую долгую и по тем временам опасную поездку. Достаточно сказать, что в середине августа 1920 года на Кубани был высажен крупный врангелевский десант генерала Улагая с целью отрезать от Советской республики один из самых хлебородных районов страны.

В. Мельниченко. Я тебя очень любила (правда о Ленине и Арманд). С. 373

…Только после усиленных просьб её друзей она решается покинуть Москву. Она уезжает на Северный Кавказ. Но главным образом не ради себя, а для лечения своего больного сына Андрюши. Там я видела её в последний раз. Инесса приехала такая усталая и разбитая, такая исхудавшая…

Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 279

На Кавказ она прибыла настолько утомлённой, истощённой и нервной, что ей тяжело было видеть людей. Она избегала встреч, её раздражал говор, смех; она всё больше старалась уходить далеко в горы. Как сейчас, помню её высокую, стройную фигуру в чёрной пелерине, белой шляпе, с книжкой в руках, медленно поднимающуюся в горы, всё выше и выше.

П.С. Виноградская. Там же, с. 282

Её утомляли люди, утомляли разговоры. Она старалась уединяться и по целым вечерам оставалась в своей тёмной комнате, так как там не было даже лампы. Постепенно хорошее питание в санатории, горный воздух и живительное солнце юга делают своё дело, и перед своим отъездом я вижу тов. Инессу на фоне голубого неба, в горах, снова воскресшей к жизни и борьбе.

Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 279

1/IX 1920 года. Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжёлая, и мне всё кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть. Да и ни о чём здесь не слышишь и не знаешь. К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдёт ли когда-нибудь это ощущение внутренней смерти? Я дошла до того, что мне кажется странным, что другие так легко смеются и что им, по-видимому, доставляет наслаждение говорить. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает моё теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как я мало теперь стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с тёплым чувством. Теперь я ко всемравнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нём истощились все источники любви, сочувствия к людям, которым оно раньше было так богато! У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает… Невольно вспоминается воскресший из мертвых Лазарь. Этот Лазарь познал смерть, и на нём остался отпечаток смерти, который страшит и отталкивает от него всех людей. И я тоже живой труп, и это ужасно! В особенности теперь, когда жизнь так и клокочет вокруг.

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

Арманд вела этот дневник в сентябре 1920 года – месяце смерти – в Кисловодском санатории…

Мельниченко В.Е. Личная жизнь Ленина. М.: Воскресенье, 1998, с. 192

К сожалению, обстановка на Кавказе была далеко не такова, чтобы можно было там уединиться и отдохнуть. Я уж не говорю о том, что санатории были тогда ещё совершенно не устроены. Инесса, например, имея путёвку на руках, не могла добиться комнаты в санатории, так как не было мест. Когда же ей товарищи отыскали комнату на стороне, то оказалось, что там не на чем было спать. Местная власть, которую семья Лениных, обеспокоенная состоянием Инессы, просила о ней позаботиться, запросила Инессу, в чём она нуждается. Но Инесса, всегда скромная и не требовательная, не осмелилась просить большего, чем… подушку.

П.С. Виноградская. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 282

Вот что запомнилось, например, большевику Г.Н. Котову, знавшему Инессу еще по Парижу и вновь встретившемуся с ней в Кисловодском санатории: «Доведя себя до крайней степени усталости и истощения, тов. Инесса, наконец, приехала на Кавказ, дабы отдохнуть и поправиться для дальнейшей работы. На Кавказе я встретился с ней не на работе, а по тому же несчастью, что и она, т. е. по болезни. Как старые знакомые и как друг к другу хорошо относящиеся товарищи, мы постарались устроиться в одной из кисловодских так называемых санаторий, поближе друг к другу.

Зная т. Инессу как компанейского товарища и как весёлого во всякие минуты при встрече с товарищами, на этот раз я увидел что-то неладное, что-то не так. Конечно, перемена мне стала понятной очень скоро. Оставаясь всё такой же, она просто изнемогала от усталости, от переутомления. Ей необходимо было оставаться одной в тишине, и она это делала. Она уходила в горы и в лес одна. Я много раз пытался привлечь её к игре в крокет и звал посидеть в той компании, какая там была, но в ответ получал: «Потом, ещё успеем, а пока я пойду отдыхать на солнце». Если бы не её младший сын Андрюша… который был весёлым моим компаньоном, и если бы не нужно было по звонку обедать и пр., то она, кажется, и не возвращалась бы к шуму людскому.

Так было недели две. Это был какой-то запой одиночества. Потом тов. Инесса постепенно стала приходить в себя. Вместе с поправкой чисто физической, она стала отходить и духовно. Было очень заметно, что дело идет на поправку. И сама она говорила, что чувствует улучшение, в весе тоже прибавляется.

Всё это время пребывания в Кисловодске условия политические были достаточно неприятны для отдыха. Помимо всевозможных белогвардейских выступлений сравнительно вдали от Кисловодска, были часты угрозы и непосредственно Кисловодску. В связи с этим были нередки ночные тревоги.

Люди нервные, издёрганные, не умевшие владеть собой, а также трусы и шкурники, как беспартийные, так и партийные, не могли лечиться и отдыхать; они или просто даром проводили время, или удирали. Не из числа таких была т. Инесса. Все эти предупредительные тревоги её мало задевали. Она на них или совсем не реагировала, или реагировала очень мало, не портя себе настроение. В данном случае т. Инесса была только сама собой, была тем коммунистом, который закалён в боях, с выдержкой, с силой воли и, главное, не трус и не шкурник. В то время, когда вокруг Кисловодска завязались настоящие бои, когда целыми днями слышно было трахтание артиллерии, когда Кисловодск могли отрезать белогвардейцы, в это время началась паника: многие удирали почём зря. И на сей раз т. Инесса была одной из немногих. Ни паника, ни просто потеря равновесия её не охватили…»

Б.В. Соколов. С. 274-276

Инесса обожала своих детей настолько, что теряла иногда по отношению к ним чувство беспристрастности… С улыбкой и сейчас вспоминаю, как во время моих споров с её младшим сыном, Андреем, возникавших при игре в крокет (на Кавказе во время отдыха) «из-за злостного нарушения крокетных правил», – Инесса всегда принимала сторону сына, хотя бы все окружающие свидетели удостоверяли его неправоту…

П.С. Виноградская. Там же, с. 282

3 сентября 1920 года. Вчера не писала, ходила гулять, а затем не могла писать, потому что нет лампочки в нашей комнате. Здесь, в Кисловодске, мало ещё что налажено. Власть взята недавно – и потому все характерные черты такой начальной стадии власти. Мне теперешний Кисловодск очень напоминает 1918 год в Москве. Такая же неналаженность, такая же непрочность ещё власти, связанные с покушениями, беспорядками и пр. Только здесь положение труднее, потому что нет пролетариата, который в Москве и Московской губернии являлся всегда в самые трудные минуты надёжной опорой. Здесь пролетариата мало, а в станицах работа проведена ещё небольшая, признаться сказать, не представляю себе, как здесь вести работу.

В станицах много крупных хозяев – богатых крестьян. В горах, по слухам, ещё ходят банды белых. На днях убиты были двое ответственных работников. Некоторые больные, в связи с этим очень волнуются – боятся нападения. Немного боюсь только за Андрюшу – за моего дорогого сынка. Я в этом отношении слабовата – совсем не похожа на римскую матрону, которая легко жертвует своими детьми в интересах республики. Я не могу. Я неимоверно боюсь за своих детей. Я не могу удерживать их от опасности – не имею права их удерживать. Но страдаю от этого и боюсь за них бесконечно. Я никогда не была трусихой за себя, но я большая трусиха, когда дело идёт о моих детях и в особенности об Андрюше. Я не могу даже подумать о том, что придется пережить, если ему придется когда-нибудь пойти на фронт, а боюсь, что ему придётся. Ведь войне ещё долго продолжаться. Когда-то восстанут наши заграничные товарищи.

Да, мы ещё далеки от того времени, когда интересы личности и интересы общества будут вполне совпадать. Сейчас жизнь наша – сплошные жертвы. Нет личной жизни потому, что всё время и силы отдаются общему делу. Или, может быть, это я не умею, другие, может быть, и выкраивают себе всё-таки хоть небольшой уголок счастья? Странные сейчас отношения между людьми. Вот сейчас наблюдаю сцену, правда, не из настоящей жизни, а из жизни курорта. Прежних старых отношений нет – то, что раньше называлось знакомство. Вообще в жизни люди больше не ходят друг к другу в гости. Отношения больше деловые. Здесь в курорте, в особенности в дождливые вечера, друг к другу ходят «просто так». И всё-таки это не совсем то, что было раньше, хотя обывательского в публике, безусловно, ещё много.

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

Тов. Инесса в это время физически была сильно истощена и нервно крайне расстроена. Общая обстановка того времени в Кисловодске для отдыха была чрезвычайно неблагоприятна. К тому же высадившийся десант белого партизана полковника Назарова создал в этом районе весьма тяжелое положение. Все было мобилизовано на случай необходимости отражения бандитского нападения отрядов Назарова. Коммунисты и надёжные беспартийные, приехавшие на отдых и лечение, были поставлены под ружьё и несли ночное сторожевое охранение. Вскоре по распоряжению из центра группу ответственных работников направили для лечения и отдыха во Владикавказ. Тов. Инесса очень не хотела уезжать из Кисловодска и, только уступая настойчивости товарищей, приехавших за нами, согласилась поехать во Владикавказ. Наш вагон был прицеплен к воинскому поезду, шедшему во Владикавказ.

И.С. Ружейников. Цит. по: Б. В. Соколов. С. 284

Инесса упорно отказывалась, заявляя: «Если существует опасность, то пусть увезут сначала всех женщин и детей, а я уеду последняя». Но член Терского областного комитета РКП ответил, что в случае отказа ехать добровольно с товарищами в специально назначенном вагоне, будет применена военная сила. И против своей воли тов. Инесса оставила Кисловодск.

Л. Сталь. Там же, с. 280

Мне кажется, что я хожу среди людей, стараясь скрыть от них свою тайну – что я мертвец среди людей, что я живой труп. Как хороший актёр, в который раз повторявший сцену, которая уже перестала его волновать или вдохновлять, я повторяю по памяти соответствующие жесты, улыбку, выражение лица, даже слова, которыми я пользовалась раньше, когда действительно испытывала чувства, которые они выражают. Но сердце моё остается мертво, душа молчит, и мне не удаётся вполне укрыть от людей свою печальную тайну. От меня всё же веет каким-то холодком, и люди это чувствуют и сторонятся меня. Я понимаю, что явление это коренится в физиологических причинах – переутомление нервов? неврастения? Что-нибудь в этом роде. Но едва ли это излечимо. Я теперь уже больше не устала, мне надоело уже бездействие, но внутренняя мертвенность осталась. И так как я не могу больше давать тепла, так как я это тепло уже больше не излучаю, то я не могу больше никому дать счастья…

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

Для того, чтобы попасть в Нальчик, ей пришлось проехать через Владикавказ и ту часть Владикавказской железной дороги, где было наибольшее скопление беженцев из Грузии. Это были революционные крестьяне, спасавшиеся в пределы Советской России от прелестей меньшевистского «демократического» террора (на самом деле здесь речь идёт об участниках неудачного восстания, организованного грузинскими коммунистами при советской поддержке. – Б. С.). Среди них свирепствовала холера. И тов. Инессе не пришлось уже закончить своего лечения в живописном Нальчике.

Л. Сталь. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 280

10 сентября. Вчера читала отчёт о съезде народов Востока и очень волновалась. Это важнейшее событие – этот съезд, точно так же, как съезд III Интернационала, – удивительно спаяло движение рабочих различных стран, спаяло не революцией, а действительно в действии, точно так же, я думаю, и съезду народов Востока удастся спаять в действии выступления этих народов. Интересно только, насколько удастся постановления съезда действительно сделать достоянием широких масс восточных народов. Мне как-то не верится, чтобы это было возможно. Ведь там ещё все так дико, так темно…

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

По приезде в г. Нальчик тов. Инесса первый день себя чувствовала нормально. Ходили по городу и ездили осматривать дачу, где намерены были поселиться для отдыха, а вечером были на партийном собрании местной организации. Вечером, часов в 9-10, возвращались в свой вагон на вокзал пешком, делясь впечатлениями о постановке партийной работы в г. Нальчике и говоря о положении дел на врангелевском фронте. Тут же тов. Инесса затронула вопрос о вышедшей тогда брошюре Владимира Ильича «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», говорила долго и восторженно.

И.С. Ружейников. Цит. по: Б. В. Соколов. С. 285

Перечитала только что «St. Mars» (роман французского писателя-романтика Альфреда Виктора де Виньи «Сен-Мар». – Е.Г.) – поражает меня, как мы далеко ушли благодаря революции от прежних романтических представлений о значении любви в человеческой жизни. Для романтиков любовь занимает первое место в жизни человека, она выше всего. И ещё недавно я была гораздо ближе к такому представлению, чем сейчас. Правда, для меня любовь никогда не была единственным. Наряду с любовью было общественное дело. И в моей жизни, и в прошлом было немало случаев, когда ради дела я жертвовала своим счастьем и своей любовью. Но всё же раньше казалось, что по своему значению любовь имеет такое же место, как и общественное дело. Сейчас это уже не так. Значение любви по сравнению с общественной жизнью становится совсем маленьким, не выдерживая никакого сравнения с общественным делом. Правда, в моей жизни любовь занимает и сейчас большое место, заставляет меня тяжело страдать, занимает значительно мои мысли. Но всё же я ни минуты не перестаю сознавать, что как бы мне ни было больно, любовь, личные привязанности – ничто по сравнению с нуждами борьбы. Вот почему воззрения романтиков, которые раньше казались вполне приемлемыми, теперь уже кажутся…

И.Ф. Арманд. Дневник 1920 года. Свободная мысль, М. 1992, №3

На этих словах запись драматически обрывается. Арманд так и не успела её закончить. Дела, связанные с угрозой нападения белых и спешной эвакуацией из Кисловодска, а потом болезнь отвлекли её от дневника.

Б.В. Соколов. С. 272

Она заболела ещё в вагоне, рано на рассвете. Но по природной своей деликатности она не решилась разбудить товарищей, чтобы получить своевременную помощь.

Л. Сталь. Там же, с. 281

После последней записи было ещё последнее письмо к дочери Инессе, отправленное в середине сентября: «Дорогая моя Инуся, может быть, ты теперь уже вернулась из своей экспедиции и находишься в Москве. На всякий случай пишу тебе. Мы уже 3 недели в Кисловодске и не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока ещё совсем не прибавил весу… Я сначала всё спала и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ, но солнце здесь не особенно горячее, не крымскому чета, да и погода неважная: частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска…

Проскочили мы довольно удачно, хотя ехали последнюю часть пути с большими остановками, и после нас несколько дней поезда совсем не ходили. Слухов здесь масса – не оберёшься, паники тоже. Впрочем, теперь это всё успокоилось более или менее… Временами кажется: не остаться ли поработать на Кавказе? Как ты думаешь?»

Это письмо дочь прочла уже после смерти матери.

Б.В. Соколов. С. 272-273

Через несколько дней Инессы не стало. Ослабевшее сердце не выдержало борьбы. Инесса сознавала, что она умирает. Последние слова её были: «Тов. Ружейников (доктор, который был у постели умиравшей Арманд. – Е.Г.), я чувствую, что я умираю. Оставьте меня: у вас есть семья, вы можете заразиться». Так с мыслью и с заботой о других ушла из жизни т. Инесса…»

Л. Сталь. Там же, с. 281

В течение 8 дней тело тов. Инессы стояло в мертвецкой и не издавало почти никакого зловония. Как будто это был не труп. Так истощена была тов. Инесса.

Котов Г.Н. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 278

Вне всякой очереди. Москва. ЦеКа РКП, Совнарком зпт Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело препроводим Москву Назаров.

Телеграмма от 24 сентября 1920 г. Соколов Б. В. «Арманд и Крупская: женщины вождя». С. 59

Но похороны состоялись не скоро: чтобы доставить гроб с телом Инессы из Нальчика в Москву, потребовалось без малого две недели.

Е.Я. Драбкина. Зимний перевал. – М.: Политиздат, 1990, с. 28

В ночь на 11-е октября прибыл в Москву с Юга гроб с телом скончавшейся тов. Инессы. Для встречи гроба на Казанском вокзале собрались делегации от Центрального и Московского отделов работниц и райкомов Москвы, были также родные и друзья покойной, среди них тов. Ленин и Н. К. Крупская. С вокзала траурная процессия направилась к Дому Союзов и там, в Малом зале, убранном цветами и траурной материей, установлен был гроб, который утопал в цветах и многочисленных венках с надписями, среди которых особенно выделялись надписи: «Старому борцу за пролетарскую революцию и незабвенному другу от ЦК РКП» («старому борцу» было всего-то 46 лет! – Б. С.); «Стойкому борцу за освобождение рабочего, т. Инессе Арманд от МК РКП»; «Верному другу работниц и борцу за их освобождение» от Отдела ЦК РКП по работе среди женщин; венки от районов Москвы и т. д. Весь день и всю ночь 11 октября у гроба находился почётный караул из представительниц Центрального и Московского отделов работниц и от районов. В 12 часов дня 12 октября к Дому Союзов постепенно прибывают представители всех районов города Москвы, Московского Совета, ЦК РКП и т. д. Оркестр красных курсантов играет траурные мелодии, и почётный караул курсантов выносит гроб, который устанавливается на катафалк, и похоронная процессия медленно направляется по Театральной площади и площади Революции, вдоль Кремлевской стены, на Красную площадь. У свежей могилы тов. Инессы собрались представители рабочих и работниц Москвы отдать последний привет покойной.

Из официального отчета о похоронах И. Ф. Арманд. Напечатано во всех тогдашних газетах.

Уже почти рассвело, когда, дойдя до Почтамта, мы увидели двигавшуюся нам навстречу похоронную процессию. Чёрные худые лошади, запряжённые цугом, с трудом тащили чёрный катафалк, на котором стоял очень большой и поэтому особенно страшный длинный свинцовый ящик, отсвечивающий тусклым блеском. Стоя у обочины, мы пропустили мимо себя этих еле переставлявших ноги костлявых лошадей, этот катафалк, покрытый облезшей чёрной краской, и увидели шедшего за ним Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невыразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склонённой голове. Мы поняли, что в этом страшном свинцовом ящике находится гроб с телом Инессы.

Е. Я. Драбкина. С. 29

Анжелика Балабанова, в то время бывшая секретарем Третьего Интернационала, в своей книжке воспоминаний также оставила описание Ленина на похоронах Инессы. «Не только лицо Ленина, но и весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах. Всякий раз, как движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться ко гробу».

Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124

Из венков у гроба Инессы обращал на себя внимание один – из белых живых роз. На ленте надпись: «Товарищу Инессе от В. И. Ленина». Заглянул в старинный «Язык цветов», который вполне мог побывать и в руках пролетарского вождя. «Поднесенные вам белые розы означают невинность, чистую, незапятнанную любовь», растолковано там…

В. Брусенцов. Ленин. «Простор», 1993, № 11, с. 165

Марсель И. Боди служил в советском представительстве первым секретарём и почти ежедневно встречался с Коллонтай. Его статья в «Preuves» представляет собою воспоминания о Коллонтай. Она и Боди часто вместе гуляли в окрестностях Осло. Однажды речь между ними зашла о ранней смерти Ленина. «Он не мог пережить Инессу Арманд, – сказала Коллонтай. – Смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой». «Инессы?» – воскликнул Боди, никогда прежде не слыхавший этого имени.

«Да, – подтвердила Коллонтай, – в 1921 г., когда тело её привезли с Кавказа, где она умерла от тифа, и мы шли за её гробом, Ленина невозможно было узнать. Он шёл с закрытыми глазами, и казалось – вот-вот упадёт».

Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 123

Англичанка Клэр Шеридан, скульптор, лепила ленинский бюст как раз в те октябрьские дни. Вот что она запомнила: «В течение всего этого времени (сеанса, продолжавшегося с одиннадцати утра до четырёх вечера. – Б.С.) Ленин не ел, не пил и не выкурил ни одной папиросы… Мои попытки завязать с Лениным разговор не встретили одобрения, и, сознавая, что своим присутствием я и так докучаю ему, я не посмела настаивать. Сидя на подоконнике и отдыхая, я не переставала твердить себе, что это происходит на самом деле, что я действительно нахожусь в кабинете Ленина и выполняю свою миссию… Я без конца повторяла про себя: “Ленин! Ленин!” – как будто никак не могла поверить, что окружающее меня – не сон.

Вот он сидит здесь, передо мной, спокойный, молчаливый, небольшого роста человек с огромным лбом. Ленин, гений величайшей революции в истории человечества, – если бы он только захотел поговорить со мной. Но… он ненавидел буржуазию, а я была её представительницей. Он ненавидел Уинстона Черчилля, а я была его племянницей… Он разрешил мне работать у себя в кабинете, и я должна была выполнять то, зачем пришла, а не отнимать у него попусту время; ему не о чем было говорить со мной. Когда я, собравшись с духом, спросила, какие новости из Англии, он протянул мне несколько номеров “Дейли геральд”».

Соколов Б.В. С. 291

Дети Инессы Арманд обращаются ко мне с просьбой, которую я усердно поддерживаю:

Не можете ли вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд? То же – о небольшой плитке или камне?

Если можете, черкните мне, пожалуйста, через кого (через какие учреждения или заведения) это Вы сделали, чтобы дети могли туда дополнительно обратиться, проверить, дать надписи и т. п.

Если не можете, черкните тоже, пожалуйста: может быть, можно приватно заказать? или, может быть, мне следует написать куда-либо, и не знаете ли, куда?»

Ленин – Л. Б. Каменеву. 24 апреля 1921 г. Цит. по: Б.В. Соколов. С. 299-300

Она похоронена в кремлевской стене, недалеко от Джона Рида и по соседству с могилами Жданова, Фрунзе, Свердлова, Дзержинского и Сталина. Инесса не была столь значительной фигурой, но Ленин, как видно, придавал ей очень большое значение.

Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124

Не забывал Ильич и детей Инессы. Например, 11 июля 1921 года дал рекомендательное письмо к советскому послу в Персии Ф.А. Ротштейну: «Рекомендую Вам подателя Александра Александровича Арманд и его сестру Варвару Александровну. Я этих молодых людей знаю и сугубо о них забочусь. Чрезвычайно был бы Вам обязан, если бы Вы на них обратили внимание и помогли им всячески».

Соколов Б.В. С. 300

Могила её теперь в тени его мавзолея.

Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 124

Приложение

Читая килограммы написанного о Ленине, имел ещё я вот такую подспудную мысль. Никто при жизни не задал ему главного вопроса, ответ на который избавил бы исследователей от многих трудов. Что же ему нужно было для полного счастья? Чего он хотел больше всего?

Впервые громогласно он озвучил это с пресловутого броневика в апреле 1917 года.

Вот кучка отчаянных эмигрантов уже подъезжает в пломбированном немецком вагоне к Финляндскому вокзалу, а Ленин всё паникует – не прямо ли в Петропавловскую крепость ведёт этот путь. Страшно волнуясь, он спрашивал ежеминутно: «Не арестуют ли нас сразу же по приезде?». Это – одно воплощение Ленина. В одиннадцать часов десять минут вечера он неуверенно ступит на питерский перрон. И уже полчаса спустя понесётся на броневике через весь Петроград, ошарашивая встречных неслыханным: «Да здравствует мировая социалистическая революция!». Это – совсем другая его ипостась.

«Лозунг мировой революции, брошенный им тогда, буквально ошпарил делегатов Исполнительного комитета и другие соглашательские элементы», – выразится будущий Нарком труда в первом Советском правительстве Александр Шляпников. А Плеханов назовёт эту речь «бредовой». И такой действительно показалась она многим тогдашним его слушателям.

Никто не понял тогда, что говорил он о новой революции, которая дала бы беспримерную, неслыханную власть именно ему. Та революция, которая уже произошла, была ему чужой, при ней он бы всегда чувствовал себя бедным родственником, прихлебателем. Он говорил о революции, которая не закончится до той поры, пока не даст результата, нужного именно ему, Ленину. Много говорят, что идею этой бессрочной (перманентной) революции, которая оставила бы от всего существующего мира руины, из которых именно ты волен строить собственную вселенную, придумал не Ленин. Но это не важно. Умопомрачительный коктейль из фантазий, иллюзий, сладострастных амбиций и вожделений выглядел так: «Грабительская империалистская война есть начало войны гражданской во всей Европе… Недалёк час, когда по призыву нашего товарища, Карла Либкнехта, народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов… Заря всемирной социалистической революции уже занялась… В Германии всё кипит… Не нынче завтра, каждый день может разразиться крах всего европейского империализма. Русская революция, совершённая вами, положила ему начало и открыла новую эпоху. Но надо идти дальше и до конца. Да здравствует всемирная социалистическая революция!..».

Странное дело, никто в России такого Ленина не понял, а в Германии его поняли как нельзя лучше. И понял Ленина никто иной, как начинающий Мефистофель политической пропаганды Йозеф Геббельс. Он и объяснил тогда, что эти ленинские амбиции ничем не отличаются от упований основателя Третьего Рейха, видевшего в нём, Третьем Рейхе, возрождение духа и смысла Священной римской империи, когда-то владевшей миром?

Правда, будет это лет через десять, когда никакого Карла Либкнехта и в помине не будет, да и Ленина тоже. Жива останется, однако, идея. Геббельс напишет в те дни агитку для народившейся фашистской партии, а в ней будут такие слова: «Из разрушенной системы появится воля к свободе. Она найдёт свою форму в основных новых идеях: в большевизме и национал-социализме. Оба появляются с абсолютной верой, что свободы можно достичь через падение всего мира. Большевизм и национал-социализм отобразились в двух людях, которые идут впереди решительного меньшинства с волей к будущему – в Ленине и Гитлере… Будем считать этих двух людей победителями старой концепции государства и пионерами новой. Такова наша настоящая задача».

Вскоре, однако, большевизм и национал-социализм обернутся двумя лютыми противоположностями. Это случится, когда уже сам Гитлер решит, что «русский большевизм есть только новая, свойственная XX веку, попытка евреев достигнуть мирового господства» и что «в другие исторические периоды то же стремление евреев облекалось только в другую форму». Во главе этого мирового еврейского заговора Гитлер и поставит Ленина, дав ему «его настоящее имя» – Иссашар Цедерблюм. И объявит, что большевизм, отныне, главный враг Европы и его надо остановить. Остановить, во что бы то ни стало, не стесняясь даже самыми великими жертвами.

Стоп. Тут мне даже обидно как-то за русских стало. Ленин и без еврейских подсказок мог бы вполне обойтись. У нас к тому времени уже давно созрела своя доморощенная вселенская идея – Москвы-Третьего Рима. Наш патриарх Никон ещё при царе Алексее Михайловиче получил белый клобук от духовных иерархов порушенной Византии как символ и благословение его личного торжества на всём великом духовном пространстве. Идея православия в этих претензиях была абсолютно тем же средством, что и идея всепланетного коммунизма. Кстати, и Никона, и Гитлера, да, может, и Ленина тоже, питал один и тот же источник – откровение Иоанна Богослова, в котором есть строчка о тысячелетнем идеальном царстве, которое может выстроить и возглавить великая земная личность. Тут и без бутылки легко разобраться, что Третий Рим, Третий Рейх и Третий Интернационал – близнецы-братья. Так что Гитлер вполне мог выразиться и так: «Большевизм есть только новая попытка русских достигнуть мирового господства»

А Ленин, придя к власти в России, никак не избавился от мысли, что овладел только ничтожной частью того, о чём мечталось. И тут он опять нацелился на Германию, которая должна была стать второй ступенькой его пути к абсолютному исполнению желаний. Тогда он скажет, между прочим: «Meня часто обвиняют в том, что я нашу революцию произвёл на немецкие деньги; я этого не оспаривал и не оспариваю, но зато на русские деньги я сделаю такую же революцию в Германии…». Ну и так далее… во всемирном масштабе.

Ленин прицелился в Германию, а немцам это не понравилось, они насторожились и запомнили это прицельный манёвр. Так был посеян ветер, из которого вскоре человечество пожнёт бурю новой мировой бойни.

Ну, и это всё о том, чего не хватало Ленину для полного счастья. Такого счастья, о котором говорил Куприн: «Люди без воображения не могут не только представить себе, но и поверить на слово, что есть другой соблазн, сильнейший, чем все вещественные соблазны мира, – соблазн власти. Ради власти совершались самые ужасные преступления, и это о власти сказано, что она подобна морской воде: чем больше её пить, тем больше хочется пить. Вот приманка, достойная Ленина».

«Ну, хорошо, – спрашивали Ленина, – а каким же станет в этом непрерывном переустройстве мира окончательное место России?».

Вот опять эпизод из воспоминаний упомянутого «невозвращенца» двадцатых годов Георгия Соломона:

– Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, – сказал я, – что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров «Утопия», только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю…

– Никакого острова «Утопия» здесь нет, – резко ответил он тоном очень властным. – Дело идёт о создании социалистического государства… Отныне Россия будет первым государством с осуществлённым в ней социалистическим строем… А… вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь ещё больше! Дело не в России, на неё, господа хорошие, мне наплевать, – это только этап, через который мы проходим к мировой революции…

Так что, повторюсь, для непомерных амбиций Ленина обладание Россией было только самой ничтожной и несущественной частью того, что ему грезилось. Его представление о счастье было гораздо обширнее…

И вот он на вершине. Можно ли предположить, что уж тут то он точно счастлив? Пожалуй, что и можно. Хотя бы некоторое время он действительно счаслив. Вот портрет Ленина, дорвавшегося, наконец-то, до вожделенной власти. Оставил его старый большевик А.Д. Нагловский, отлично изучивший Ленина, много работавший с ним. Ленин в первом своём правительстве доверил ему должность торгпреда страны советов в Италии: «У стены, смежной с кабинетом Ленина, стоял простой канцелярский стол, за которым сидел Ленин… На скамейках, стоявших перед столом Ленина, как ученики за партами, сидели народные комиссары и вызванные на заседание видные партийцы. Такие же скамейки стояли у стен… На них так же тихо и скромно сидели наркомы. Замнаркомы… В общем, это был класс с учителем довольно-таки нетерпимым и подчас свирепым, осаждавшим “учеников” невероятными по грубости окриками… Ни по одному серьёзному вопросу никто никогда не осмеливался выступить “против Ильича”… Самодержавие Ленина было абсолютным… Обычно во время общих прений Ленин вёл себя в достаточной степени бесцеремонно. Прений никогда не слушал. Во время прений ходил. Уходил. Приходил. Подсаживался к кому-нибудь и, не стесняясь, громко разговаривал. И только к концу прений занимал своё обычное место и коротко говорил: “Стало быть, товарищи, я полагаю, что этот вопрос надо решить так!” – Далее следовало часто совершенно не связанное с прениями “ленинское” решение вопроса. Оно всегда тут же без возражений принималось. “Свободы мнений” в Совнаркоме у Ленина было не больше, чем в совете министров у Муссолини и Гитлера».

Или вот как говорит о том же английский дипломат и журналист, Брюс Роберт Г. Локкарт, с 1918 года возглавлявший британскую специальную миссию при Советском правительстве: «…Не было комиссара, который не смотрел бы на Ленина как на полубога, решения которого принимаются без возражений. Ссоры, нередко происходившие между комиссарами, никогда не касались Ленина. Я вспоминаю, как Чичерин описывал мне заседание Совета комиссаров. Троцкий выдвигает предложение. Другие комиссары горячо оспаривают его. Следует бесконечная дискуссия, во время которой Ленин делает заметки у себя на колене, сосредоточивая всё внимание на какой-нибудь своей работе. Наконец кто-нибудь говорит: “Пусть решает Владимир Ильич”. Ленин подымает глаза от работы, даёт в одной фразе своё решение, и все успокаиваются».

И вот что любопытно. Только очень немногим такое поведение большевистского вождя казалось неестественным или отталкивающим. Упоминавшийся высокопоставленный эсер Виктор Чернов, у которого не было ни малейшего повода испытывать симпатию к Ленину, писал об этих проявлениях его натуры едва ли не с восхищением: «Ленина охотно считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органично властен, он не мог не навязать своей воли, потому что был сам “заряжен двойным зарядом” её и потому, что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты – и, как им, естественно светить не своим светом, а отражённым солнечным».

Сразу после смерти Ленина один из других вдумчивых его неприятелей выразился так: «Я думаю, что в лице Ленина сошёл в могилу самый крупный характер из выдвинутых русской революцией». Мысль дикая и отчасти сумасшедшая возникла у меня в связи с этим высказыванием. Мне захотелось стать, насколько это возможно, Шекспиром и подумать, например, вот о чём. Мог ли он, величайший мастер создания и драматической обработки крупных характеров, обернуть жизнь Ленина в одну из своих исторических трагедий? Пожалуй, что и мог. Главная личная драма Ленина заключается в том, что он, достигши почти всего, не смог, не успел этим воспользоваться. Его жестокая неудача заключается в том, что он в единый момент выронил из рук всё, что с великим упорством и тяжкими стараниями собирал долгие годы. Я вспомнил о Фальстафе. Известно, что был он весельчак и пьяница. И пожизненной жаждой страдал. Ему, можно это легко вообразить, мечталось побывать в бочке с вином. Чтобы далеко не ходить за вечным блаженством. Вот и бочка нашлась. Но Фальстаф – вот она, злая ирония судьбы – захлебнулся первым же глотком. Насмерть. Размеры двух этих трагедий, труженика гомерических масштабов Ленина и лёгкого сибарита Фальстафа, конечно, не сравнимы, но суть – одна.

Сюжет четвёртый: Иосиф и Надежда

«У неё был череп самоубийцы»

…В один из дней двадцать первого года, будучи ещё вполне в здравом уме, Ленин затеял со Сталиным внешне шутливый разговор. Ирония скрывала, однако, тщательно подготовленную цель. Ленин явно был озабочен тем, чтобы выдать, наконец, замуж засидевшуюся в девках сестру. Ей перевалило уже за тридцать. Вот Ленин и посоветовал Сталину, на правах заботливого товарища и любящего брата, жениться на «Маняше» (Марии Ильиничне).

Залежалый товар, однако, так и остался невостребованным. Оказалось, что Сталин уже года три как женат. Вышел небольшой конфуз.

У Сталина, оказывается, был некоторый резон конспирировать отдельные детали своей интимной жизни. Светлана Аллилуева, дочь Сталина, пишет, что родители её поженились весной 1918 года, в те дни, когда советское правительство перебиралось из Питера в Москву. Но если обратиться к документам, то окажется, что официально их брак зарегистрирован только 24 марта 1919 года. Зачем Сталину, народному комиссару (министру по статусу нашего времени), надо было ждать целый год, чтобы привести свои семейные дела в надлежащий порядок.

Архивы ЗАГС объясняют эту загадку. И она, эта загадка, отдаёт даже некоторой пикантностью. Надежда Аллилуева родилась в 1901 году, значит, к тому сроку, который обозначен в знаменитых письмах Светланы, её матери не было ещё восемнадцати. Она была несовершеннолетняя. Конечно, времена тогда были не те, чтобы давать Сталину срок, но и афишировать это было ему не с руки. Сталину к тому времени исполнилось сорок лет. Эта связь и женитьба могли показаться соратникам элементарно смешными. Это тоже было немаловажное соображение. Хотя любимый и учительный его исторический персонаж Пётр Великий именно во второй раз взял себе жену именно с такою же разницей в возрасте. Над Петром никто не смеялся, но Сталин тогда ещё не достиг значения Петра.

Вот, не смешно ли? У «молодых» только что закончился медовый месяц и сразу же начался целый месяц отчуждения. Сталин обиделся и молчал несколько недель, потому что юная жена никак не могла обращаться к своему матёрому мужу на «ты». Его обида, конечно, от нехватки у него, взрослого человека, такта и умения ладить по мелочам… Есть ещё одно обстоятельство, которое может объяснить грядущую обоюдную трагедию Иосифа и Надежды. В июне 1930-го, за полтора года до самоубийства, Сталин неожиданно отправил её за границу. Небывалое по тем временам дело. Явились разные слухи. Говорили, что заграничные доктора просвечивали ей голову, и у неё оказался такой череп, какой бывает у самоубийц.

К тому времени ей несколько раз давали отпуска по болезни. В одном бюллетене, который подписан 10 мая 1922 года, сказано: «Пом. Секретаря Б[ольшого] СНК тов. Аллилуева переводится в группу утерявших трудоспособность». Она стала инвалидом. Болезнь её была редкой и опасной. У неё обнаружилось окостенение черепных швов. Вследствие этого перестало регулироваться давление на мозг. Боли бывали невыносимыми… В её поведении появились черты, которые, по тем временам, конечно, казались странными, и порождали шушуканья в партийной среде. Жена Сталина, уже генерального секретаря партии, стала ходить в церковь, и это ей разрешили… Родня Надежды Аллилуевой, когда это стало возможным, дополнили картину, предшествующую трагедии, следующим – у неё была нехорошая наследственность. Её мать страдала психическими расстройствами. А родная сестра сошла с ума… Надежда стала говорить, что ей опостылела жизнь. «Ну, а дети, дети?» – спрашивали её. «Всё, и дети», – повторяла она… Сталин, конечно, догадывался, что происходило неладное. Но, видно, у него не хватало времени и желания слишком вникать в проблему. Он сам рассказывал Хрущёву, например, что часто закрывался от её истерик в кабинете, а то и вовсе не приходил домой, оставаясь по ночам на работе. От любви у Надежды осталась теперь только ревность…

Жену себе Сталин достал со дна моря

Жену свою Коба (одна из партийных кличек Сталина. – Е.Г.) достал, как драгоценный жемчуг буквально со дна моря. В 1903 году двухлетняя Наденька Аллилуева жила с родителями в Баку. Однажды, если верить фамильным преданиям, она играла на набережной и – бултых в море!

Грибанов С.В. Заложники времени. М.: Военное издательство, 1992. С. 29

Он был рядом и одним движением выхватил её из воды.

Васильева Л.Н. Кремлевские жены. М.: Вагриус, 1992. С. 180

А в Петрограде они встретились, когда Сталин, ссыльный 38-летний революционер, вернулся из Сибири. Наденьке тогда только что исполнилось 16 лет.

Грибанов С. В. Заложники времени. М.: Военное издательство, 1992. С. 29

Говорят, Надя была очень веселая девушка, хохотушка… Но я этого уже не застала. Когда все поняли, что он за ней ухаживает, ей стали говорить, что у него очень тяжелый характер. Но она была в него влюблена, считала, что он романтик. Какой-то у него был мефистофелевский вид, шевелюра такая черная, глаза огненные… В Петербурге она не была ещё его женой, ждали, когда ей исполнится шестнадцать.

К. Политковская-Аллилуева (В книге: Радзинский Э. Сталин. М., 1997. С. 295)

Известно, что она была дочерью питерского рабочего-большевика Аллилуева, у которого скрывался Ленин в 1917 году перед большевистским переворотом.

Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. Париж, 1990. С. 178 (Бажанов Борис. Работник секретариата Сталина в 20-е годы. Перебежчик. Автор воспоминаний).

Она вышла замуж за Сталина в семнадцатилетнем возрасте, когда ему было уже сорок лет.

Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879—1929. История и личность. М.: Прогресс, 1990. С. 395

В 1918 году Сталин был послан в Царицын (переименованный в 1925 году в Сталинград) для обеспечения скорейшей отправки хлеба в Москву, Петроград и другие промышленные центры, где продовольственное положение приняло катастрофический характер. Вместе со Сталиным в салон-вагоне ехали мой отец, старый большевик Сергей Яковлевич Аллилуев, оказавший Сталину ряд услуг еще во времена царизма, и моя 17-летняя сестра Надя, работавшая секретарем-машинисткой в Управлении делами СНК. По тогдашним железнодорожным условиям поезд до Царицына двигался медленно, подолгу останавливаясь на промежуточных станциях.

В одну из ночей отец услышал душераздирающие крики из купе, где находилась Надя. После настойчивых требований дверь отворилась, и он увидел картину, которая ни в каких комментариях не нуждалась: сестра бросилась на шею отцу и, рыдая, сказала, что её изнасиловал Сталин. Будучи в состоянии сильного душевного волнения, отец вытащил пистолет, чтобы застрелить насильника, однако Сталин, поняв нависшую над ним серьезную опасность, опустившись на колени, стал упрашивать не поднимать шума и скандала и заявил, что он осознаёт свой позорный проступок и готов жениться на дочери.

Сестра долго сопротивлялась браку с нелюбимым человеком, к тому же старше её на двадцать с лишним лет, но была вынуждена уступить и 24 марта 1919 года был зарегистрирован брак между Сталиным, которому шёл сороковой год и 18-летней Аллилуевой, а через пять месяцев родился их сын Василий (кстати сказать, она не изменила своей девичьей фамилии).

Тем не менее Сергей Яковлевич, презиравший Сталина, описал это глубоко возмутившее его событие, оставившее неизгладимый след в его душе, а рукопись, отлично зная характер и повадки своего зятя, закопал на даче под Москвой. Эту тайну он доверил лишь мне, своей старшей дочери…

Аллилуева А.С. Воспоминания. М., 1946. С. 37-38 (Аллилуева (Реденс), Анна Сергеевна, старшая сестра жены Сталина Надежды Аллилуевой. Автор воспоминаний).

В этом пошлом вымысле с перепутанными действующими лицами, возможно, сохранились отголоски подлинной трагической истории. Конечно, Надя была влюблена в революционного героя, к тому же в ней текла страстная цыганская кровь. Так что всё действительно должно было произойти в том раскалённом вагоне, куда после безумия расстрелов возвращался её мрачный возлюбленный. И был крик страсти в ночи, на который поспешил несчастный Федя, и, вбежав в незакрытое купе, увидел обожаемую сестру и старого грузина (он должен был казаться ему стариком – этот сорокалетний грузин, которого он боготворил)… Страшно крушение чистоты в молодые годы, и не всегда могут пережить его юноши-идеалисты. Но все это не более чем догадки. Достоверна лишь ночь, вагон и трое – в сумасшедшей жаре под звёздами 1918 года.

Радзинский Э. С. 154

Ольга Аллилуева, будущая тёща, относилась кнему очень тепло… но брак дочери её не обрадовал: она долго пыталась отговорить маму и попросту ругала её за это «дурой». Она никогда не могла внутренне согласиться с маминым браком, всегда считала её глубоко несчастной, а её самоубийство – результатом «всей этой глупости».

Аллилуева С.И. Двадцать писем другу. М.: ЗАХАРОВ, 2000. (В сборнике также опубликованы выдержки из других произведений С. Аллилуевой: «Только один год», «Далекая музыка», «Книга для внучек»). С. 90 (Аллилуева Светлана Иосифовна, дочь Сталина. Автор нескольких книг воспоминаний).

По законодательству, принятому позднее в СССР, такой брак считался недействительным.

Зенькович Н.А. Тайны уходящего века – 3. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. С. 25

Ведь ребенок же ещё, и вдруг на плечи этого ребенка свалилась такая судьба. Хватило бы только лишь революции с гражданской войной и разрухой… Нет, на ребенка ещё свалилась камнем любовь к человеку на 22 года старше, вернувшемуся из ссылки, с тяжелой жизнью революционера за плечами, к человеку, идти рядом с которым нелегко было и товарищам. А она пошла рядом, как маленькая лодочка, привязанная к огромному океанскому пароходу, – так я и вижу эту «пару», рядом бороздящую бешеный океан…

С. Аллилуева. С. 89-90

От этого брака у него было двое детей: сын Василий и любимая дочь – Светлана.

Бармин А.Г. Соколы Троцкого. Пер. с англ. М.: Современник, 1997. С. 310-311

Семейные конфликты начались рано. Уже по приезде в Москву в 1918 году, когда едва минули первые медовые месяцы, возник конфликт, длившийся почти месяц. О нём рассказала писателю А. Беку секретарь СНК и СТО Л. А. Фотиева и стенографистка В. И. Ленина М. А. Володичева, когда он брал у них интервью для своей книги «Новое назначение». Причиной ссоры была мелочь: Сталин говорил Надежде «ты», а она обращалась к нему на «вы» и никак не соглашалась на «ты». Такие вот разные они были люди.

Аллилуев В.Ф. Хроника одной семьи: Аллилуевы – Сталин. М.: Мол. гвардия, 1995. С. 26 (Аллилуев Владимир Федорович, родственник Сталина по линии его второй жены. Автор воспоминаний).

Женившись семь лет спустя после смерти Катерины на Надежде Аллилуевой (думаю, она стала второй, и последней, любовью в его жизни), Дед столкнулся с характером крепким и своенравным. Новая жена имела свои пристрастия (казавшиеся ему женской ерундой) и упорно отстаивала их в открытом бою, пренебрегая тем, на чём держится семейное благополучие и ради чего многие женщины идут на сложнейшие обходные маневры, а именно, умением манипулировать «владыкой» без ущерба для его самолюбия…

Джугашвили Г. Дед, отец, Ма и другие. М.: Олимп, 1993. С. 59 (Джугашвили Галина Яковлевна, дочь Якова Джугашвили, сына Сталина. Автор воспоминаний).

Её называли «строгой», «серьезной» не по годам, – она выглядела старше своих лет только потому, что была необычайно сдержанна, деловита и не любила позволять себе «распускаться».

С. Аллилуева. С. 101

Светлана в «Двадцати письмах к другу» деликатно говорит о педантичности и сухости Надежды Сергеевны, слишком серьезно относившейся даже к мелочам, а вот Кира, старшая дочь Павла, прямо признается, что она никогда не боялась Сталина, а Надежду за её сухость и строгость побаивалась сильно.

В. Аллилуев. С. 26

Мама была очень скрытной и самолюбивой… Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри всё сильнее и сильнее как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом, пружина должна была распрямиться со страшной силой…

С. Аллилуева. С. 101

После замужества круг близких людей Надежды как-то неожиданно оборвался – отец пропал без вести, гражданская война забрала двух братьев на фронт, сестра, выйдя замуж, оставила Москву. Рядом с ней самым близким человеком оказался муж, но он был намного старше, и, главное, его всё больше и больше отбирала у неё работа, он практически уже не принадлежал себе самому и внимания молодой жене мог уделять всё меньше и меньше. Надежда разумом понимала всё, но чувства бунтовали. Конфликт между этими по-своему любившими друг друга людьми развивался то приливами, то отливами, то замирал, то разгорался, что и привело, наконец, к трагической развязке.

В. Аллилуев. С. 28

Они ревновали друг друга, она – открыто, он – тайно (как все мужчины его склада), ненавидя её новые платья и духи (зачем это? Для меня, она знает, и так хороша). Любя и боясь потерять, они мучили друг друга. От постоянной борьбы она устала первой, страдала головными болями, часто сидела, припав головой к рукам, закрыв глаза, становясь похожей на статуэтку, которую её дочери подарил кто-то много лет спустя: молодая женщина с крупным узлом волос на затылке сидит на диванчике, облокотясь на валик и припав лбом к кисти левой руки. Видно – она небольшого роста, чуть полновата, и прическа как на фотографиях, и лицо. «Это – Надежда Сергеевна?» – «Ты знаешь, мне тоже кажется, очень похожа». Мы так её и называли.

Г. Джугашвили, внучка Сталина. С. 59

К этому времени у Надежды и Сталина родился первенец – Василий. Перед родами Надежда ушла из дома, и никто не знал, где она находится. Родился Василий в каком-то родильном доме на окраине Москвы.

В. Аллилуев. С. 29

С самого первого дня жизни Василий Сталин оказался в экстремальной ситуации. Его мать. Надежда Аллилуева, поссорившись с его отцом Иосифом Сталиным, накануне родов, рискуя своей жизнью и жизнью ребёнка, ушла из дому в никуда. Василий родился не в кремлевской больнице, где всё уже было заранее подготовлено для первенца сталинской жены, а на окраине Москвы, в маленьком, заштатном родильном доме. Аллилуеву и ребенка с трудом разыскали там.

Васильева Л.Н. Дети Кремля. М.: Атлантида, 1998. С. 112

Когда родился Вася, Сталин перестал с Надей разговаривать. А у них повелось так: он называл её на «ты», а она говорила ему «вы». Не разговаривал целый месяц…

Фотиева Л. (личный секретарь Ленина). Воспоминания. Архив А. Бека // Моск. новости. 1989. 23 апр. № 17. С. 38

Через некоторое время Надя опять исчезла. Как потом оказалось, отправилась проводить последние месяцы своей беременности к родителям в Ленинград. Когда она вернулась, и я её увидел, она мне сказала: «Вот, полюбуйтесь моим шедевром». Шедевру было месяца три, он был сморщенным комочком. Это была Светлана. Мне было разрешено в знак особого доверия подержать её на руках.

Бажанов Б. (личный секретарь Сталина). Кремль. Год 1920. Париж, 1931. С. 179

Мама была после нас, детей, – самой молодой в доме. Учительницы, няня – все были старше, всем было за сорок; экономка наша, Каролина Васильевна, повариха Елизавета Леонидовна – были пожилые женщины за пятьдесят лет. Но всё равно, все любили молодую, красивую, деликатную хозяйку – она была признанный авторитет.

С. Аллилуева. С. 95

Внешне она (Надежда) была мадонной – миндалевидные глаза, ровный нос, гладкие волосы. Я не видела её улыбающейся. И лишь однажды… Светлане исполнилось четыре месяца. Надежда Сергеевна позвала меня. Светлана была чудесная, рыженькая толстушка с зелёными глазами. Вот тогда я увидела улыбку на лице Надежды Сергеевны и нежность к ребёнку.

К. Аллилуева (племянница Сталина). С. 174-175

Даже после рождения двоих детей она продолжала учёбу в Промакадемии, надеясь сделать самостоятельную карьеру в народном хозяйстве. У нее была своя жизнь и свои интересы.

А. Бармин. Соколы Троцкого. С. 310-311

Это была очень приветливая женщина, сдержанная, контролировала свое поведение очень строго, держала себя скромно, чтобы ни в чём не было видно, что она жена Сталина – ответственного работника. Вела себя образцово, как рядовая коммунистка. В то время мы часто обедали у Сталина. Обед был простой: из двух блюд, закусок было мало, лишь иногда селёдка – так, как и у всех у нас тогда было. Иногда была бутылка легкого вина, редко водка, если приходили русские люди, которые больше любили водку. Пили очень мало, обычно по два бокала вина.

Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999. С. 360 (Микоян Анастас Иванович (1895-1978), видный партийный и государственный деятель. На протяжении сорока лет входил в Политбюро ЦК КПСС. Автор нескольких книг мемуаров).

Надю Аллилуеву невозможно представить себе покупающей драгоценности за границей на кредитную карточку «Америкэн экспресс». Век Раисы Горбачевой настал много позже…

С. Аллилуева. Далекая музыка. М., 1992. С.30

Видимо, она принадлежала к такому типу женщин, которые были максималистами в любви. Логично предположить, что Надежда очень любила Сталина, и это чувство было настолько сильным, всепоглощающим, что не оставляло даже места для любви к детям.

В. Аллилуев. С. 28

Ей, с её некрепкими нервами, совершенно нельзя было пить вино, оно действовало на неё дурно, поэтому она не любила и боялась, когда пьют другие. Отец как-то рассказывал мне, как ей сделалось плохо после вечеринки в Академии, – она вернулась домой совсем больная оттого, что выпила немного и ей стало сводить судорогой руки. Он уложил её, утешал, и она сказала: «А ты, всё-таки, немножко любишь меня!..». Это он сам рассказывал мне уже после войны, – в последние годы он всё чаще и чаще возвращался мыслью к маме и все искал «виновных» в ее смерти.

С. Аллилуева. С. 100

…Они умели обижаться оба – надолго обижаться, но всё-таки это была любовь – любовь двух странных, точнее, страшных для семейной жизни людей.

Э. Радзинский. С. 298

«Ты, всё-таки, немножко любишь меня!» – сказала она отцу, которого она сама продолжала любить, несмотря ни на что… Она любила его со всей силой цельной натуры однолюба, как ни восставал её разум, – сердце было покорено однажды, раз и навсегда. К тому же мама была хорошей семьянинкой, для неё слишком много значили муж, дом, дети и её собственный долг перед ними. Поэтому – я так думаю – вряд ли она смогла бы уйти от отца, хотя у неё не раз возникала такая мысль. Вряд ли… К числу порхающих женщин её никак нельзя было отнести, она была слишком строгой к самой себе.

С. Аллилуева. С. 101

В нашей-то семье знали, что Надежда и Сталин любили друг друга…

В. Аллилуев. С. 32

Прочтите хотя бы их письма…

Г. Джугашвили (внучка Сталина). С. 123

Дорогой Иосиф. Как твоё здоровье, поправился ли и лучше ли чувствуешь себя в Сочи? Я уехала с каким-то беспокойством, обязательно напиши. Доехали хорошо как раз к сроку. В понедельник 2/IX письменный экзамен по математике, 4/IХ физическая география и 6/IХ русский яз. Должна сознаться тебе, что я волнуюсь. В дальнейшем дела складываются так, что до 16/IХ я свободна, по крайней мере это сейчас так говорят, какие будут изменения в дальнейшем не знаю. Словом, пока никаких планов строить не могу, т. к. всё «кажется». Когда будет всё точно известно напишу тебе, а ты мне посоветуешь, как использовать время. Москва нас встретила холодно. Приехали в переменную погоду – холодно и дождь. Пока никого не видела и нигде не была. Слыхала как будто Горький поехал в Сочи, наверное, побывает у тебя, жаль, что без меня – его очень приятно слушать. По окончании моих дел напишу тебе о результатах. Тебя же очень прошу беречь себя. Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье.

Н.С. Аллилуева – Сталину. 28 августа 1929. АП РФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 1550. Л. 5. Автограф. (Дальше переписка И. Сталина и Н Аллилуевой цитируется по этому источнику).

Как приехала, как твои дела с Промакадемией, что нового, – напиши.

Сталин – Н. Аллилуевой. 29 августа 1929

Что нового? Право не знаю, т. к. до сих пор еще никуда не выбиралась, только в воскресенье была в Зуб[алово] (дача, на которой в то время жил Сталин с семьёй. – Е. Г.), там всё в порядке. Просека сделана, цыцарки живы и т. д. Грибов из-за отсутствия дождей, к сожалению, больше нет, так что собрали совсем немного для тебя. Светлана, увидев только меня, сразу заявила, а почему мой папа не приехал. Вчера звонил Микоян, интересовался твоим здоровьем и моими делами. Говорил, что будет у тебя. Кстати, должна тебе сказать, что в Москве всюду хвосты и за молоком, и за мясом гл[авным] об[разом]. Зрелище неприятное, а главное, всё же, можно было бы путем правильной организации это всё улучшить.

Н. Аллилуева – Сталину. 2 сент. 1929

Как дела с экзаменом? Целую мою Татьку.

Сталин – Н. Аллилуевой. I сентября 1929

Как мои дела с Промакадемией, ты спрашиваешь. Теперь могу уже сказать, что лучше, т. к. сегодня был у меня экзамен по математике письменной, который прошёл удачно, но в общем мне всё же не везет, а именно: утром нужно было быть в ПА (в Промакадемии. – Е. Г.) к 9-ти часам, я конечно вышла 8 1/2 и что же, испортился трамвай, стала ждать автобуса – нет его, тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси, села и что же, отъехав саженей 100, машина остановилась, у неё тоже что-то испортилось. Всё это меня ужасно рассмешило, но в конце концов в ПА я ждала два часа начала экзамена.

Н. Аллилуева – Сталину. 2 сентября 1929

Забыл послать тебе деньги. Посылаю их (120 р.) с отъезжающим сегодня товарищем, не дожидаясь очередного фельдъегеря.

Сталин – Н. Аллилуевой. 25 сент. 1929

Посылаю тебе шинель, т. к. после юга можешь сильно простудиться…

Н. Аллилуева – Сталину. 1 октября 1929

Здравствуй Иосиф! Посылаю тебе просимые книги, но, к сожалению, не все, т. к. учебника английского яз[ыка] не могла найти. Смутно, но припоминаю как будто он должен быть в тех книгах, которые в Сочи на столе в маленькой комнате, среди остальных книг. Если её не окажется в Сочи, то я не могу понять куда могла она деваться. Ужасно досадно.

Н. Алилуева – Сталину. 5 сентября 1930

Письмо получил. Книги тоже. Английского самоучителя Месковского (по методу Розендаля) у меня здесь не оказалось. Поищи хорошенько и пришли. К лечению зубов уже приступил. Удалили негодный зуб, обтачивают боковые зубы и, вообще, работа идёт вовсю. Врач думает кончить всё мое зубное дело к концу сентября. Никуда не ездил и ездить не собираюсь. Чувствую себя лучше. Определённо поправляюсь. Посылаю тебе лимоны. Они тебе понадобятся.

Как дело с Васькой, с Сатанкой?

Целую кепко ного, очень ного.

Сталин – Н. Аллилуевой. 8 сентября 1930

За лимоны спасибо, конечно, пригодятся. Живём неплохо, но совсем уже по-зимнему – сегодня ночью было – 7° по С. Утром все крыши были совершенно белые от инея. Очень хорошо, что ты греешься на солнце и лечишь зубы. Вообще же Москва вся шумит, стучит, разрыта и т. п., но всё же постепенно всё налаживается. Настроение у публики (в трамв[аях] и в др. общественных местах) сносное – жужжат, но не зло. Всех нас в Москве развлёк прилет Цеппелина зрелище было, действительно достойное внимания. Глазела вся Москва на эту замечательную машину. По поводу стих[отворца] Демьяна все скулили, что мало пожертвовал (12 сентября 1930 года инициативная группа сотрудников «Правды» обратилась к читателям: собрать средства и построить в кратчайший срок советский дирижабль «Правда». Газета ежедневно публиковала списки организаций и отдельных людей, вносивших свои сбережения на постройку дирижабля. – Е.Г.), мы отчислили однодневный заработок. Видела новую оперу «Алмас», где Максакова совершенно исключительно станцевала лезгинку (армянскую), я давно не видела танца так художественно выполненного. Тебе, думаю, очень понравится танец, да и опера.

Да, всё же как я не искала твоего экз[емляра] учебника не нашла, посылаю другой экз[емляр]. Не сердись, но нигде не нашла. В Зубалове паровое отопление уже работает и вообще всё в порядке, очевидно, скоро закончат. В день прилета Цеппелина Вася на велосипеде ездил из Кремля на аэродром через весь город. Справился неплохо, но, конечно, устал.

Н. Аллилуева – Сталину. 12 сентября 1930

Как твоё здоровье. Приехавшие т.т. (Уханов и ещё кто-то) рассказывают, что ты очень плохо выглядишь и чувствуешь себя. Я же знаю, что ты поправляешься (это из писем). По этому случаю на меня напали Молотовы с упрёками, как это я могла оставить тебя одного и тому подобные, по сути, совершенно справедливые, вещи. Я объяснила свой отъезд занятиями, по существу же это конечно не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего отъезда, а наоборот. Прошлое лето это очень чувствовалось, а это нет. Оставаться же с таким настроением, конечно, не было смысла, т. к. это уже меняет весь смысл и пользу моего пребывания. И я считаю, что упреков я не заслужила, но в их понимании, конечно, да.

Н. Алилуева – Сталину. 19 сентября 1930

Получил посылку от тебя. Посылаю тебе персики с нашего дерева. Я здоров и чувствую себя, как нельзя лучше. Возможно, что Уханов видел меня в тот самый день, когда Шапиро поточил у меня восемь (8!) зубов cpазу, и у меня настроение было тогда, возможно, неважное. Но этот эпизод не имеет отношения к моему здоровью, которое я считаю поправившимся коренным образом.

Попрекнуть тебя в чём-либо насчёт заботы обо мне могут лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи от меня Молотовым, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается твоего предположения насчёт нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки также несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька.

Сталин – Н. Аллилуевой. 24 сентября 1930

За восемь зубов молодец. Я же соревнуюсь с горлом, сделал мне профессор Свержевский операцию, вырезал 4 куска мяса, пришлось полежать четыре дня, а теперь я можно сказать, вышла из полного ремонта.

Чувствую себя хорошо, даже поправилась за время лежания с горлом.

Персики оказались замечательными. Неужели это с того дерева? Они замечательно красивые…

Н. Алилуева – Сталину. 30 сентября 1930

О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно, она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был весёлый и тормошил всех, смущённых твоей персоной. Очень рада.

Н. Алилуева – Сталину. 6 октября 1930

Татька! Получил твоё письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. – Что это значит? Хорошо, или плохо?

Сталин – Н. Аллилуевой. 8 октября 1930

…В Москве очень холодно, возможно, что мне после юга так показалось, но прохладно основательно. Москва выглядит лучше, но местами похожа на женщину, запудривающую свои недостатки, особенно во время дождя, когда после дождя краска стекает полосами. В общем, чтобы Москве дать настоящий желаемый вид требуются, конечно, не только эти меры и не эти возможности, но на данное время и это прогресс.

Н. Алилуева – Сталину. Не позднее 12 сентября 1931

Письмо получил. Хорошо, что научилась писать обстоятельные письма. Из твоего письма видно, что внешний облик Москвы начинает меняться к лучшему. Наконец-то!

«Рабочий техникум» по электротехнике получил. Пришли мне, Татька, «Рабочий техникум» по черной металлургии. Обязательно пришли (посмотри мою библиотеку – там найдёшь).

Сталин – Н. Аллилуевой. 14 сентября 1931

Был раз (только раз!) на море. Купался. Очень хорошо! Думаю ходить и впредь.

Сталин – Н. Аллилуевой. 19 сентября 1931

Она была так молода, у неё вся жизнь ещё была впереди. В 1931 году ей только лишь исполнилось 30 лет. Она училась в Промышленной Академии на факультете искусственного волокна. Это была новая область для тех лет, новая промышленная химия. Из мамы получился бы отличный специалист. Остались её тетрадки – аккуратные, чистенькие, наверное, образцовые. Она отлично чертила, и дома, в её комнате стояла чертёжная доска. В Академии учились её приятельницы – Дора Моисеевна Хазан (жена А.А. Андреева) и Мария Марковна Каганович. Секретарём партячейки у них был молодой Никита Сергеевич Хрущев, приехавший в Академию из Донбасса. После окончания Академии он стал профессиональным партийным работником. А мамины приятельницы стали работать в текстильной промышленности. Она жаждала самостоятельной работы, её угнетало положение «первой дамы королевства».

С. Аллилуева. Двадцать писем другу. С. 94-95

Дважды она, забрав детей, уезжала к родным. Сначала Дед уступил и первым пошёл на примирение. Во второй раз она не рассчитала свою власть, и ей пришлось вернуться самой, не дождавшись от него знака. Она не услышала и слова упрека: он вёл себя так, словно ничего не произошло. Но её самолюбие, уязвленное его победой, даже тут нашло повод для боли.

Г. Джугашвили, внучка Сталина. С. 5

И я думаю, что именно потому, что она была женщиной умной и внутренне бесконечно правдивой, она своим сердцем поняла, в конце концов, что отец – не тот новый человек, каким он ей казался в юности, и её постигло здесь страшное, опустошающее разочарование.

С. Аллилуева. С. 100

Но были ещё причины иного рода. Видимо, трудное детство не прошло даром, у Надежды развивалась тяжёлая болезнь – окостенение черепных швов. Болезнь стала прогрессировать, сопровождаясь депрессиями и приступами головной боли. Всё это заметно сказывалось на её психическом состоянии. Она даже ездила в Германию на консультацию с ведущими немецкими невропатологами. Эту поездку ей устроил Павел Сергеевич (Аллилуев), работавший в то время торгпредом в Германии. Врачи предписали ей полный покой и запретили заниматься какой-либо работой.

В. Аллилуев. С. 29

Сталин и мой отец дружили. Сталин удивлялся, что отец женился на моей маме, Евгении Александровне Земляницыной, дочери священника, иронизировал – «поповская дочка». Он послал отца с семьёй в Германию работать в Торгпредстве, и мы жили в Дюссельдорфе, потом несколько лет в Берлине. В Берлин приезжала Надежда Сергеевна на консультации к немецким врачам. У нее были сильные головные боли. Врачи отказались оперировать её серьезное заболевание: сращение черепных швов.

К. Аллилуева (племянница жены Сталина). В записи Л. Васильевой. С. 228

…Канель (?) мне сказала после смерти Нади, что при просвечивании рентгеном установили, что у неё был череп самоубийцы). Не знаю, так ли это, во всяком случае, у нее был ранний климакс, и она страдала приливами и головными болями…

«Иосиф бесконечно добр…»: Дневник Марии Анисимовны Сванидзе, родственницы И. В. Сталина / Публ. и комм. Ю. Муриной // Источник. 1993, №1. С.4-34

Сохранились приказы о предоставлении ей отпусков в связи с необходимостью лечения: с 1 декабря 1920 года, с 8 апреля 1922 года. В приказе руководства управления делами от 10 мая 1922 года указывалось: «Пом. Секретаря Б[ольшого] СНК тов. Аллилуева переводится в группу утерявших трудоспособность сроком на 2 месяца с 8.V.22 г. ввиду её болезни».

Н. Зенькович. С. 28

Вот и накладывалось одно на другое. Скандалы вспыхивали, как сухая солома жарким летом, и чаще по пустякам. Надежда не раз грозилась покончить с собой. И трагедия совершилась…

В. Аллилуев. С. 29

Она очень ревновала его. Цыганская кровь.

Молотов В Цит. по: Чуев Ф. Молотов: Полудержавный властелин. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 308

Моя няня говорила мне, что последнее время перед смертью мама была необыкновенно грустной, раздражительной. К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была «мамина гостиная»), и няня слышала, как мама всё повторяла, что «всё надоело», «всё опостылело», «ничего не радует», а приятельница её спрашивала: «Ну, а дети, дети?». «Все, и дети», – повторяла мама. И няня моя поняла, что, раз так, значит, действительно ей надоела жизнь… Но и няне моей, как и всем другим, в голову не могло прийти предположение, что она сможет через несколько дней наложить на себя руки…

С. Аллилуева. С. 100

Она стала ходить в церковь. Все вокруг заметили это… Христианские настроения Аллилуевой подтвердила мне недавно сноха Каменева, Галина Сергеевна Кравченко:

– Надежду Аллилуеву я часто встречала в начале тридцатых в мастерской для высших чинов Кремля, их жён и детей. У нас с ней была общая портниха. Не могу сказать, чтобы мы были близко знакомы. Сидели в мастерской, ждали, когда вызовут на примерку.

Какая она была? На мой взгляд, очень неинтересная. Серая. Скучная. И вкус её мне, любившей всякие экстравагантности, не нравился, скучный.

Выглядела Аллилуева старше своих лет. Пожалуй, можно было дать под сорок. Если у молодой жены старый муж, они с годами сравниваются в возрасте.

Аллилуева была очень верующая. Да, да, не удивляйтесь, она в церковь ходила. Все знали и много говорили об этом. Ей, видно, разрешалось, что другим партийцам запрещалось: она состояла в партии с восемнадцатого года. Вообще, заметно было, что она немножко «того». Как теперь говорят, с фиалками в голове.

Л. Васильева. Кремлевские жены. С. 195-196

Вообще-то я мало знал о семейной жизни Сталина. Судить об этом я могу только по обедам, где мы бывали, и по отдельным репликам. Случалось, Сталин, когда он был под хмельком, вспоминал иной раз: «Вот я, бывало, запрусь в своей спальне, а она стучит и кричит: «Невозможный ты человек. Жить с тобой невозможно». Он рассказывал также, что, когда маленькая Светланка сердилась, то повторяла слова матери: «Ты невозможный человек. – И добавляла: – Я на тебя жаловаться буду». – «Кому же ты жаловаться будешь?». – «Повару». Повар был у неё самым большим авторитетом.

Хрущёв Н. С. Время. Люди. Власть В 4 т. ИИК «Московские новости, 1999. Т. 1. С. 53

Мое последнее свидание с ней было чуть ли не накануне её смерти, во всяком случае, за один-два дня. Она позвала меня в свою комнату, усадила на свою любимую тахту (все, кто жил на Кавказе, не могут отказаться от этой традиционной тахты) и долго внушала, какой я должна быть и как должна себя вести. «Не пей вина! – говорила она, – никогда не пей вина!» Это были отголоски её вечного спора с отцом, по кавказской привычке всегда дававшего детям пить хорошее виноградное вино. В её глазах это было началом, которое не приведет к добру. Наверное, она была права, – брата моего Василия впоследствии погубил алкоголизм. Я долго сидела у неё в тот день на тахте и оттого, что встречи с мамой вообще были редки, хорошо запомнила эту, последнюю.

С. Аллилуева. С. 101

Я видел её вместе с братом на праздновании 15-й годовщины Октября. Через три недели она должна была получить в Промакадемии диплом инженера-химика.

А. Бармин. С. 311

…Знаете чувство, когда при виде торжеств на Красной площади – ком в горле? Кто постарше – знает.

Л. Васильева. Кремлевские жены. С. 197

Надежда Аллилуева шла со своей Промакадемией в первом ряду, под знаменами. Она сразу же бросалась в глаза – высокая, в распахнутом пальто, хотя было холодно. Она улыбалась и смеялась, что-то говорила своим спутникам, – смотрела в сторону Мавзолея, махала рукой, её белое мраморное лицо было прекрасно. Взмах руки был царственный. Она была вся… лучезарная.

Е. Лебедева. В записи Л. Васильевой. Кремлевские жены. С. 197

Аллилуева была рядом со мной, мы разговаривали. Было прохладно, Сталин на Мавзолее, как всегда, в шинели. Крючки шинели были расстегнуты, полы распахнулись. Дул ветер.

Надежда Сергеевна глянула и говорит:

– Вот мой не взял шарф, простудится и опять болеть будет.

Вышло очень по-домашнему и никак не вязалось с представлениями о Сталине, о вожде, уже вросшими в наше сознание.

Кончилась демонстрация, разошлись…

Н. Хрущев. Пенсионер союзного значения. С. 42

Аллилуева была, по-моему, немножко психопаткой в это время.

В. Молотов. Чуев. С. 307

После парада все, как всегда, пошли обедать к Ворошилову. В Кремле у него большая квартира была. Туда пришли прямо с Красной площади командующий парадом (по-моему, Корк) и некоторые члены Политбюро, самые близкие Сталину. Тогда демонстрации надолго затягивались. Там они пообедали, выпили, как полагается и что полагается в таких случаях. Надежды Сергеевны там не было.

Н. Хрущев. Пенсионер союзного значения. С. 42

У нас была большая компания после 7 ноября 1932 года на квартире Ворошилова.

В. Молотов. Чуев. С. 307-308

К праздничному вечеру у Ворошиловых Надя особенно тщательно готовилась. Надежда-внучка: «Анна Сергеевна Аллилуева, бабушкина сестра, рассказывала об этом вечере. Надя обычно строго ходила – с пучком, а тут она сделала новую прическу, модную… Кто-то из Германии привёз ей чёрное платье, и на нём были аппликации розами. Был ноябрь, но она заказала к этому платью чайную розу, она была у неё в волосах. И она закружилась в этом платье перед Анной Сергеевной и спросила: “Ну, как?”».

Э. Радзинский. С. 305

…На вечере у Ворошилова опять произошла сцена. Алеша Сванидзе, бывший там, рассказывал так: Дед разговаривал с дамой, сидевшей рядом. Надежда сидела напротив и говорила тоже оживлённо, по видимости не обращая на них внимания. Потом вдруг, глядя в упор, громко, на весь стол, сказала какую-то колкость. Дед, не поднимая глаз, так же громко ответил: «Дура!». Она выбежала из комнаты, уехала на квартиру в Кремль. Он позднее поехал ночевать на дачу. Вечером она несколько раз звонила ему из города. Первый раз он бросил трубку. Потом просил подходить Алёшу… Предвидеть, как обернётся дело, он не мог.

Г. Джугашвили, внучка Сталина. С. 59-60

На неё всё это действовало так, что она не могла уж себя держать в руках. С этого вечера она ушла вместе с моей женой, Полиной Семёновной. Они гуляли по Кремлю. Это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось. Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на неё подействовало.

В. Молотов. Чуев. С. 307

Она успокоилась и говорила уже о своих делах в академии, о перспективах работы, которые очень радовали и занимали. Отец был груб, ей было с ним трудно – это все знали, но ведь они прожили уже немало лет вместе, были дети, дом, семья, Надю все так любили… Кто бы мог подумать! Конечно, это не был идеальный брак, но бывает ли он вообще…

П. Жемчужина (Молотова). В передаче С. Аллилуевой. С. 155

– Что Аллилуева собой представляла? Говорят, не совсем нормальная была.

– Она похожа все-таки была на здорового человека. Нервы и прочее – это да, но нельзя считать ненормальной. Поступок её нехороший, чего там говорить.

– Из-за чего она застрелилась, неужели Сталин так плохо к ней относился?

– Он не плохо относился, но ревность могла быть.

– Сталин гулял, что ли? У него ж работа…

– Он не гулял, но на такого человека могло подействовать…

Чуев Феликс Иванович. 140 бесед с Молотовым. Второй после Сталина. – Родина Издательство ООО, 2021. С. 307-308

Наиболее же достоверной информацией по этому трагическому случаю можно бы было признать рассказ А. И. Микояна одному из руководящих сотрудников службы безопасности во время прогулки в Сочи, где он находился на отдыхе: «Утром 8 ноября 1932 года мне позвонил Сталин и попросил немедленно приехать к нему на квартиру. Голос у него дрожал, он еле выговаривал слова. Сразу стало ясно, что случилось что-то невероятное. Когда я приехал, то увидел, что Сталин был в весьма подавленном состоянии. Из рассказа горничной я узнал о случившейся беде, самоубийстве Надежды Сергеевны. Вскоре на квартиру приехали члены Политбюро с женами».

Докучаев М. С. История помнит. М.: Соборъ, 1998. С. 103

После смерти Сталина я узнал историю смерти Аллилуевой. Конечно, эта история никак документально не подтверждена. Власик, начальник охраны Сталина, рассказал, что после парада все отправились обедать к военному комиссару Клименту Ворошилову на его большую квартиру. После парадов и других подобных мероприятий все обычно шли к Ворошилову обедать.

Командующий парадом и некоторые члены Политбюро отправились туда прямо с Красной площади. Все выпили, как обычно в таких случаях. Наконец все разошлись. Ушел и Сталин. Но он не пошёл домой.

Было уже поздно. Кто знает, какой это был час. Надежда Сергеевна начала беспокоиться. Она стала искать его, звонить на одну из дач. И спросила дежурного офицера, нет ли там Сталина.

– Да, – ответил он. – Товарищ Сталин здесь.

– Кто с ним?

Он сказал, что с ним женщина, назвал её имя. Это была жена одного военного, Гусева, который тоже был на том обеде. Когда Сталин ушёл, он взял её с собой. Мне говорили, что она очень красива. И Сталин спал с ней на этой даче, а Аллилуева узнала об этом от дежурного офицера.

Утром – когда, точно не знаю, – Сталин пришёл домой, но Надежды Сергеевны уже не было в живых. Она не оставила никакой записки, а если записка и была, нам никогда об этом не говорили.

Позже Власик сказал:

– Тот офицер – неопытный дурак. Она спросила его, а он взял и сказал ей всё.

Потом пошли слухи, что, возможно, Сталин убил её. Эта версия не очень ясна, первая кажется более правдоподобной. В конце концов, Власик был его охранником…

Н. Хрущёв. Воспоминания. Т. 1. 53-54

После демонстрации 7 ноября 1932 года некоторые члены Политбюро, секретари ЦК и видные военачальники собрались с женами на праздничный обед, на квартире К.Е. Ворошилова в Кремле. Был там и И.В. Сталин с Надеждой Сергеевной. Неожиданно, без приглашения на обед, прибыл с женой бывший начальник Главного политического управления Красной Армии, сподвижник Ворошилова и Сталина по гражданской войне С.И. Гусев (Драбкин Яков Давидович). Жена его – еврейка, очень красивая женщина, нравилась Сталину. После праздничных тостов и изрядной выпивки началось веселье, в ходе которого Сталин на виду у всех и при неблаговидном поведении жены Гусева слишком здорово поухаживал за ней. Это был не первый случай, когда у Сталина проявлялись открытые симпатии к жене Гусева, а она со своей стороны способствовала этому. Об этом осуждающе говорили в высших кругах и решили оградить Генсека и его жену от ненужных интриг и разговоров. В этой связи несколько членов Политбюро пригласили на узкое совещание Гусева и предупредили его, чтобы он никогда не появлялся со своей женой там, где будет присутствовать Сталин и его супруга.

Гусев обещал выполнить наказ старших партийных товарищей, однако по непонятным причинам 7 ноября появился на праздничном обеде, куда ни его и тем более его жену никто не приглашал. Остается большой загадкой цель такого непрошеного визита. Случайно ли был сделан такой шаг со стороны Гусева или кто-то стоял за ним.

Несомненно, остается одно, что приход на обед и присутствие на нём супругов Гусевых обернулись для Сталина и его семьи величайшей трагедией.

Надежда Сергеевна, чтобы не быть свидетельницей бестактного поведения своего мужа, ушла тогда с обеда. Она действительно долго гуляла по Кремлю с Жемчужиной-Молотовой, а придя домой, ждала мужа с извинениями. Сталин же, будучи выпившим, пришел домой и, как ни в чём не бывало, лёг спать. Утром на следующий день он был разбужен и узнал страшную весть, которая потрясла его на долгое время. Этот факт, возможно, явился причиной и другого явления, Сталин с этого момента возненавидел евреев.

А. Микоян (цит. по кн. М. Докучаева. С. 104)

Как же случилось, что Надежда Аллилуева решилась на роковой выстрел? По словам Соловова, коменданта дачи «Семеновское» (дача Ворошилова), в тот вечер за столом собрались члены правительства с жёнами. Понятно, сразу же возникла нескончаемая дискуссия об оппозиции. За скорую победу над ней налили вина. Все выпили. Только Надежда не сделала это. В то время она училась в Промакадемии, где шла ожесточенная борьба между ленинцами и Бухариным, Томским, Ухановым. Вероятно, она даже в чём-то разделяла их взгляды. Сталин резко спросил:

– Ты что не пьёшь?

Надежда обиженно вышла из-за стола на крыльцо.

Рыбин А. Т. Рядом со Сталиным. Записки телохранителя. М.: ИРИС-ПРЕСС, 1994. С. 7

А повод был не так уж и значителен сам по себе и ни на кого не произвёл особого впечатления, вроде «и повода-то не было». Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. «Всего-навсего», отец сказал ей: «Эй, ты, пей!». А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не – Эй!» – и встала, и при всех ушла вон из-за стола.

С. Аллилуева. С. 101-102

Как рассказывал Н.И., первым, кто увидел Надежду Сергеевну мёртвой, кроме няни, пришедшей её разбудить, был Енукидзе, которому няня Светланы решилась позвонить, побоявшись сказать об этом первому Сталину. Не это ли послужило причиной того, что А.С. Енукидзе убрали раньше остальных членов ЦК?

Ларина-Бухарина А. М. Незабываемое. М., 1989. С. 204

Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате. Отец ложился спать у себя в комнате или в маленькой комнатке с телефоном, возле столовой. Он и в ту ночь спал там, поздно возвратясь с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше…

…Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала с собой няню, – она ничего не могла говорить. Они пошли вместе. Мама лежала вся в крови возле своей кровати; в руке был маленький пистолет «вальтер», привезенный ей когда-то Павлушей из Берлина. Звук его выстрела был слишком слабый, чтобы его могли услышать в доме. Она была уже холодной. Две женщины, изнемогая от страха, что сейчас может войти отец, положили тело на постель, привели его в порядок. Потом, теряясь, не зная, что делать, побежали звонить тем, кто был для них существеннее, – начальнику охраны, Авелю Софроновичу Енукидзе, Полине Семеновне Молотовой, близкой маминой подруге…

скоре они прибежали. Отец всё спал в своей комнатушке, слева от столовой. Пришли В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов. Все были потрясены и не могли говорить.

С. Аллилуева. Двадцать писем… С. 227

Сталин всё спал в своей комнате. Наконец и он вышел в столовую.

В. Молотов. Чуев. С. 123

Наконец и отец вышел в столовую. «Иосиф, Нади больше нет с нами», – сказали ему.

Так мне рассказывала моя няня. Я ей верю больше, чем кому-либо другому. Во-первых, потому что этот её рассказ был исповедью передо мною, а простая женщина, настоящая христианка, не может лгать в этом никогда…

С. Аллилуева. Двадцать писем… С. 227

Что запомнилось? Сталин поднял пистолет, которым она застрелилась, и сказал: «И пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял». Пистолет был подарочный, подарил ей свояк, по-моему…

В. Молотов. Чуев. С. 308

Бабушке сообщили в случившемся сразу, как только обнаружили труп, и она на подкашивающихся ногах едва добежала до квартиры Сталина. Там уже были Молотов и Ворошилов. Был врач. Бабушку встретил совершенно убитый и ошеломлённый случившимся Сталин. Ольге Евгеньевне стало совсем плохо, и врач принёс ей рюмку с валерианкой. Бабушка рюмку взяла, но выпить капли не смогла, спазм сдавил ей горло, рюмка беспомощно болталась в трясущейся руке. Сталин обнимал бабушку за плечи, пытаясь успокоить, и, поняв, что валерьянку ей не выпить, взял от неё рюмку и потом, махнув рукой, сказал:

– А, давай я сам её выпью.

В. Аллилуев. С. 25

Надя Сталина: «Утром, когда пошли к ней стучать в комнату и нашли её мертвой… роза, которая была в волосах, лежала на полу перед дверью. Она уронила её, вбежав в комнату. Именно поэтому на надгробной плите скульптор поместил мраморную розу».

Э. Радзинский. С. 311

Сталин переживал самоубийство жены тяжело и болезненно. Его долгое время боялись оставлять одного. Кто-нибудь из семьи обязательно был рядом. Моя мать, бабушка или Евгения Александровна, жена Павла, ночевали у него в кремлевской квартире.

В. Аллилуев. С. 30

Ревность, конечно. По-моему, совсем необоснованная. Парикмахерша была, к которой он ходил бриться. Супруга этим была недовольна. Очень ревнивый человек. Как это так, почему? Такая молодая…

В. Молотов. Чуев. С. 307-308

Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить. (Это говорила мне вдова дяди Павлуши, которая вместе с Анной Сергеевной оставалась первые дни у нас в доме день и ночь). Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.

С. Аллилуева. С. 105

– В народе упорно говорят о письме, которое она оставила. Говорят, кроме Сталина, только Молотов читал.

– Что она оставила? Первый раз слышу. М-да. Придумают.

В. Молотов. Чуев. С. 307

Это было не просто личное письмо, это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет. Он был потрясён этим и разгневан и, когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушёл прочь. И на похороны он не пошёл.

С. Аллилуева. С. 106

– Светлана пишет, что Надежда Сергеевна оставила после себя письмо, прочитав которое «отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним».

– Она, конечно, поддавалась всяким влияниям. Бухарину в какой-то мере. Енукидзе Авель… У него брат был, я забыл, как его звали, черный такой. Его называли Каин. Коли брат Авеля, значит. Каин… Енукидзе – правый, бухаринец. Едва ли он разбирался, но долго держался на поверхности.

В. Молотов. Чуев. С. 308

Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков.

С. Аллилуева. С. 105

В существование какого-то «ужасного письма», которое якобы оставила Надежда, я абсолютно не верю. Так или иначе, это было бы обязательно известно в семье. Да и вообще Надежда была тогда в таком состоянии, что ей было не до писем и политических сочинений. А вот версия о том, что на тумбочке в спальне Надежды лежал экземпляр «Платформы Рютина», который ей мог дать сам Сталин, вполне убедительна. Перепуганный персонал мог в суматохе принять этот документ за предсмертное письмо Сталину, породив кривотолки, слухи.

В. Аллилуев. С. 31

Её внезапная смерть, о которой было объявлено в ноябре 1932 года, почти все представители власти приписали самоубийству. Но, по крайней мере, один источник сообщил, что Сталин самолично убил Надю, мать двоих его детей. Жена бывшего советского атташе в Мексике Нина Алексеева, которая много лет служила одним из секретарей Крупской в Кремле, бежав в Соединённые Штаты, рассказала в своих неопубликованных мемуарах, что госпожа Сталина была застрелена собственным супругом.

Дон-Левин И. Величайший секрет Сталина. Нью-Йорк. 1956. С. 298

«…Вроде бы Будённый кому-то рассказывал, что Сталин поздно ночью вошел в комнату и увидел, что тяжелая бордовая штора на окне колышется. Ему показалось, что за шторой кто-то есть. Он всегда боялся врагов, нападения, боялся, что его убьют, маньяк был и пальнул в шевелящуюся штору. А за шторой стояла Надежда Сергеевна. Что она там делала, неизвестно, просто, может, стояла и думала, глядя в темноту ночи. Вот и получилось, что он её случайно убил», – снохеКаменева, Галине Сергеевне Кравченко, тайна смерти Аллилуевой запомнилась в такой интерпретации.

Л. Васильева. Кремлевские жены. С. 203

Хочу сразу разочаровать авторов, которые для придания большей достоверности своим измышлениям ссылаются на какие-то свидетельства деда или моей матери, всё это преднамеренная ложь. Никто и никогда в нашей семье не сомневался, что Надежда покончила жизнь самоубийством. Более того, её осуждали за этот жестокий поступок.

В. Аллилуев. С. 25

Много лет я держу в памяти совершенно невероятную историю, рассказанную мне в юности, в середине пятидесятых, одной старой большевичкой, бывшей слушательницей института «Красной профессуры». Она просила никогда не упоминать её фамилии, уверяла, что ничего не боится, сейчас за это не посадят, – говорила она, – но просто стыдно, что с её именем может быть связана такая информация. Даже не знала, как её назвать. Позорной, что ли? Какой-то нечеловеческой. Даже звериной.

Должна сказать, что спустя много лет, сегодня, собираясь рассказать услышанное от старой большевички, я испытываю то же чувство: мне стыдно, что с моим именем может быть связано обнародование, этого предположения. Маловероятного. Ужасающего. Чудовищного.

Но «говоря – говори».

Я не записывала рассказа старой большевички, поэтому не имею права на прямую речь. Она сообщила мне, что у неё была в начале тридцатых знакомая девушка из семьи старых большевиков, которая дружила с Надеждой Аллилуевой. Аллилуева часто жаловалась подруге на грубость и равнодушие Сталина. Они были тогда чужды друг другу. Сталин, по словам Аллилуевой, много пил, просто спивался, а ей пить нельзя, у неё по наследству от матери очень слабая психика, и она вообще пить не любила. Он при всех заставлял, ну, как это грузины заставлять умеют, она злилась, дерзила ему. Оставшись наедине, он, пьяный, был невыносим. Она иногда готова была убить его.

И разговоры о женщинах. Пошлые. Она не ревновала, нет. Они её достоинство оскорбляли, эти пьяные мужские бредни. Он, пьяный, колобродил целыми ночами, а потом спал до полудня – и всё это раздражало её. Стыдно было: вокруг кричат «великий Сталин!», а она такого «великого» видит! И дети не радовали. Она, было, начнет заниматься ими, он грубо вмешивается. У неё опускаются руки. Она чувствует, что уходят её лучшие годы куда-то в песок или в помойную яму.

Аллилуева рассказывала это подруге откровенно и даже плакала. Она была очень экспансивна. Говорили, что у неё случаются сильные психические срывы. Отец этой девушки, старый большевик, бывал у Сталина в доме, он видел многое из того, о чем говорила Аллилуева, и даже рассказывал, что Надежда Сергеевна сама публично одергивала выпивающего Сталина. Даже оскорбляла его.

Однажды, это было примерно за неделю до седьмого ноября, Аллилуева сказала своей подруге, что скоро с ней случится что-то страшное. Она проклята от рождения, потому что она – дочь Сталина и его жена одновременно. Этого не должно быть в человечестве. Это кровосмешение. Сталин якобы сам сказал ей это в момент ссоры. Бросил в лицо: мол, то ли от меня, то ли от Курнатовского. А когда она остолбенела, пытался поправить положение: пошутил, мол.

Она прижала к стенке свою мать, которая в молодости хорошо погуляла, и та призналась, что действительно была близка со Сталиным и со своим мужем в одно время, вроде бы то ли в декабре 1900-го, то ли в январе 1901-го, и, если честно, не знает, от кого из них родилась Надя, хотя, конечно, она на законного отца похожа, значит, от него.

Аллилуевой всё же стало казаться, что она – дочь Сталина, а значит, сестра своих дочери и сына. В общем, какой-то бред. Дьявольская история.

В последние дни своей жизни она считала, что таким, как она, проклятым, не место на земле.

Девушку эту, подругу, после самоубийства Аллилуевой никто нигде больше не видел.

Какое-то древнее сочинение…

Хочется думать, что это выдумка – Царь Эдип наоборот? Или пример Лота с дочерьми?

Л. Васильева. Кремлевские жены. С. 208-210

Есть страшноватая легенда: появление Кобы (в доме Аллилуевых. – Е. Г.) не оставило равнодушным пылкую женщину, и рождение младшей дочери Аллилуевой – Нади – могло иметь отношение к этому увлечению. К счастью, это только легенда. Когда Коба знакомится с Аллилуевым, Надя уже появилась на свет.

Э. Радзинский. С. 60

Что касается всяких слухов и домыслов относительно смерти Надежды, то они клубились ещё в то время. Моя мама часто заговаривала об этом со Сталиным, но он только пожимал плечами и отвечал: «На каждый роток не накинешь платок».

В. Аллилуев. С. 31

Её похоронили. Сталин ходил провожать её на кладбище.

Н. Хрущев. Воспоминания. Т. 1. С. 52

В день похорон 11 ноября 1932 года гроб с телом Надежды был установлен для прощания в здании, где теперь располагается ГУМ. Все время, пока шла процессия прощания, у изголовья гроба стояла моя мама и вытирала платком сукровицу, вытекавшую из уголка рта покойной. Когда эта печальная церемония подходила к концу, в зал вошёл Сталин. Постояв несколько минут около покойной, он вдруг сделал движение руками, как бы отталкивающее от себя гроб, и проговорил:

– Она ушла, как враг!

Затем повернулся и пошел к выходу. Взгляд его наткнулся на Павла.

– Ты подарил ей пистолет?

–Да, – упавшим голосом пробормотал Павел.

– Нашёл чего подарить!

В. Аллилуев. С 29

По его лицу было видно, что он очень переживал, оплакивал её…

Н. Хрущев. Воспоминания. Т. 1. С. 52

Я никогда не видел его плачущим. А тут, у гроба Аллилуевой, вижу, как у него слёзы покатились…

В. Молотов. Чуев. С. 308

Его фотографий во время маминых похорон не существует, так как он на похороны не ходил. Не мог. Придя на прощание, он вдруг разъярился, оттолкнул от себя гроб руками и, круто повернувшись, ушёл прочь…

С. Аллилуева. С. 210.

– Она пишет: «Подойдя на минуту к гробу, он вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушёл прочь и на похороны не пошёл».

– Нет, ничего подобного, ничего подобного, – возражает Молотов. – Помню хорошо. Сталин подошёл к гробу в момент прощания перед похоронами – слезы на глазах. И сказал очень так грустно: «Не уберёг». Я это слышал и это запомнил: «Не уберёг».

В. Молотов. Чуев. С. 309

Уже выходя из зала, Сталин обернулся к Енукидзе.

– Ты её крестил, ты её и хорони, – сказал он и ушёл. На Новодевичье кладбище, где хоронили Надежду, он не пришёл.

В. Аллилуев. С. 29

– Говорят, Сталин не ездил на похороны.

– Враньё! Враньё. Все члены Политбюро были на похоронах. Сталин был. Он был страшно подавлен. И я в прощальной речи сказал, что помню хорошо: «Мы, друзья Сталина, считаем своим долгом облегчить его страдания сейчас, после смерти его жены».

Он вместе с нами на кладбище ездил, стоял тут же у могилы. Мне было очень тяжело выступать, потому что Сталин присутствует, вы представляете себе, как мне было выступать по случаю смерти его жены, не моё амплуа, но я выступал. Сталин предложил – пусть Каганович скажет… Трижды я так выступал – на похоронах Аллилуевой, Кирова, Сен-Катаямы. Трудно это. Очень трудно было, но я сумел себя перевести в такое состояние.

Каганович Л.М. Памятные записки. М.: Вагриус, 1996. С. 94 (Каганович Л.М., советский государственный, хозяйственный и партийный деятель, близкий сподвижник И. В. Сталина).

…Заговорили о Яше (сыне Сталина от первой жены. – Е.Г.). Тут И(осиф) опять вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, его женитьбу, все его ошибки, его покушение на жизнь, и тут И. сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня». Сашико вставила реплику – как она могла оставить детей? «Что дети, они забыли её через несколько дней, а она меня искалечила на всю жизнь. Выпьем за Надю!» – сказал Иосиф. И мы пили за здоровье дорогой Нади, так жестоко нас покинувшей. Женя сказала: «У Нади были приступы тоски, Надя была больна – (это со слов Канель (?) я сказала Нюре и Жене)». – «Я этого не знал, я не знал и того, что она постоянно принимала коффеин, чтоб подбадривать себя».

Сванидзе М. Дневник. В сб. документов. Сталин в объятиях семьи. М.: Родина. 1993. С. 123 (Мария Анисимовна Сванидзе, певица Мария Сванидзе – жена Александра Сванидзе, брата первой жены Иосифа Сталина).

У многих членов нашей семьи, и у меня в том числе, было убеждение, что обида на Надежду за самоубийство была столь глубока, что Сталин никогда так и не приходил на ее могилу. Но оказалось, что это не так.

В. Аллилуев. С. 29

Потом еще долго по ночам ездил к могиле. Бывало, заходил в беседку и задумчиво курил трубку за трубкой…

Рыбин А.Т. Рядом со Сталиным. Записки телохранителя. – М.: Ветеран МП, 1992 (Алексеей Трофиимович Рыыбин – деятель государственной безопасности СССР. По его утверждению, сотрудник личной охраны Сталина).

Также, оказалось, интересовал его и памятник, вскоре сооружённый на могиле жены. Директор Новодевичьего кладбища С. Ф. Сосенкин рассказал мне: не так давно к нему в кабинет вошёл посетитель и поинтересовался, куда исчезла чугунная роза, лежавшая у основания стелы с бюстом Надежды. Станислав Фёдорович заверил его, что роза цела, её убрали, чтобы уберечь от возможной кражи. Увы, нравы сегодня таковы. В разговоре выяснилось, что посетитель этот не простой, он сам отливал изящную розу из чугуна и сам лично показывал её Сталину.

В. Аллилуев. С. 30

Мне рассказывали потом, когда я была уже взрослой, что отец был потрясён случившимся. Он был потрясён, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умён, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает «наказать» кого-то – «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!». Это он понял, но он не мог осознать – почему? За что его так наказали?

И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал её, как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно?

С. Аллилуева. С. 124

– Я был плохим мужем, мне некогда было её водить в кино, – сказал Сталин.

В. Молотов. Чуев С. 123

После кончины Нади, конечно, тяжела моя личная жизнь. Но, ничего, мужественный человек должен остаться всегда мужественным.

Сталин – Е. Джугашвили (матери). 24 марта 1934

Отец как бы демонстративно отрешился от всех семейных дел, от семьи, от родных и близких ему людей… Все его существо целиком было посвящено другому, – политике, борьбе, – поэтому чужие люди всегда были для него важнее и значительнее близких.

С. Аллилуева. С. 126,134

Когда-то, на похоронах первой жены, Сталин сказал:

– Это существо смягчало моё каменное сердце. На похоронах второй жены он сказал:

– Она ушла как враг.

Больше не женился.

Л. Васильева. С. 190

Приложение

Сталин больше не женился. Так и жил без женщины? Не хотелось бы мне лакомиться клубничкой, но ответ на этот вопрос мне кажется любопытным. Нередко попадались мне на этот счёт спелые ягодки. Я их пытался пробовать на зубок. У некоторых вкус был подлинный.

Лет пятнадцать назад, когда я готовил первое издание книги «Сталин в жизни», выписал у Светланы Аллилуевой очень для меня интересное место её воспоминаний. Оно требовало развития, но я тогда нужных материалов не нашёл. Да и не удосужился искать. Эпизод же был описан такой, за какими гоняются любители всякого рода жареных фактов. Судите сами. Светлана, дочь Сталина, описывает события первого дня после смерти отца: «Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина – Валечка, как её все звали, – экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей. Валечка за последние годы знала о нём куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчуждённо. И до последних дней своих она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец».

Так что Сталин, выходит, оплакан был по смерти не только страной. Самый искренний и очищающий от земных грехов плач был Валечкин.

«Именно Валя Истомина – та женщина, которой доверили омыть тело Сталина перед положением в гроб», – сообщает бывший начальник Особой кухни Кремля Геннадий Николаевич Коломенцев.

Тут, понятно, какая-то тайна была. Из тех тайн, которые сильно действуют на воображение. Я потом и точно читал некоторые соображения на этот счёт. Они не были основаны на пожелтевших от времени документах, но желтизной отдавали сильно. Вот, например, английский историк с экзотической фамилией Монтефиори. Пишет он о том, что Сталин будто бы специально, чтобы потрафить этой Валечке, изменил своим аскетическим привычкам: «После войны он поразил одного чиновника из Грузии, открыв шкаф и показав горы ослепительно белых подштанников. Эта картина, конечно, является уникальной в истории всемирных диктаторов». И как только шкаф вместил эти горы ослепительной клюквы. Да, это, конечно и есть тот мусор, который, как и предвидел Сталин, понесут на его могилу. Сталин хвастает перед каким-то незначащим грузинским чином собственными подштанниками, это, конечно, «посильнее, чем фаллос Гёте».

Но понятно из этого и другое. Загадочная и соблазнительная роль выпала этой Валечке. В течение последних четырнадцати лет жизни Сталина, она стала единственною его жизненной отрадой.

Кто такая, эта Валечка?

К Сталину просто так не допускали, конечно. Должны бы в архивах известных ведомств, через которые осуществлялся доступ к телу и сути Сталина, остаться бумаги об этой таинственной личности, притягательной для мало-мальски развитого творческого воображения.

Странно, что бумаг таких почти нет. Известно только, что Истомина Валентина Васильевна родилась в Орловской области в 1917 году, и именно в день большевистского переворота. Девичья фамилия её Жбычкина. Со временем она переехала в Москву, работала на ткацкой фабрике. Потом взята на работу по обслуживанию семьи Сталина. Было ей при этом лет восемнадцать-двадцать. Она появилась в Зубалово, подмосковной даче Сталина, с узелком, в котором были тетрадки с конспектами, в том числе и многих работ Сталина, шаль из козьего пуха и открытка, опять же, с ликом вождя. Чином же уже была она сержант госбезопасности. В 1953 году, в связи со смертью Сталина, отправлена на пенсию. Умерла в 1995 году.

Это почти всё, если не считать несколько чрезвычайно заманчивых сообщений сталинских охранников. Соблазнительны они даже вдвойне. Из донесений этих можно, во-первых, сделать вывод, что следили тогда и докладывали, куда надо, обо всех, не исключая и самого вождя. А, во-вторых, судите сами:

«12 декабря 35 г. в 4 часа утра Истомина вышла из спальни тов. Сталина и отправилась к себе».

«13 декабря Истомина вышла из спальни тов. Сталина в 5.15 и отправилась на кухню».

Донесения такого рода поступали непосредственно главному охраннику страны товарищу Власику. Вот и вспомнишь тут горестные отчасти строки из писем Светланы Аллилуевой:

«При всей своей всевластности, – уверяет она, – отец был бессилен, беспомощен против ужасающей системы, выросшей вокруг него как гигантские соты, – он не мог ни сломать её, ни хотя бы проконтролировать… Генерал Власик распоряжался миллионами от его имени…».

Раз так, придётся пересмотреть воспоминания других охранников Сталина. Благо, их теперь много явилось на белый свет. И все легко доступны. Сергей Красиков, бывший офицер охраны, в своих мемуарах «Среди вождей» описывает её очень привлекательным человеком, называет её «пригожуней»: «Не знаю, точно ли сохранила память облик этой милой, обаятельной, невероятно стройной и опрятной женщины, которая умела сохранить такт и аккуратность во всём, но при том ещё и этические нормы поведения. Из-за секретности положения мало кто из военнослужащих знал, какую на самом деле должность занимала пригожуня. Дежурные постов нередко пытались заигрывать с красавицей, задерживая её на постах разговорами, с желанием выудить номерок телефона для знакомства более обстоятельного. Люди эти были разными, корректными и развязными. Отбиваться от перезрелых ухажёров приходилось нелегко. Однако Валентина Васильевна с честью выходила из положения, охлаждая потоки изъявлений влюблённых точно найденным тихим и твёрдым словом. Никто из предполагаемых ухажёров взысканий не получал, как не получал и ожидаемых свиданий».

Григорий Пушкарёв, также офицер личной охраны Сталина, попытался выразиться определённее: «По наблюдениям охранников, у неё со Сталиным в последние годы его жизни были очень близкие отношения. Не раз видели, как она выходила из его спальни в четыре, а то и в пять часов утра и шла к себе, в дом для прислуги. Хозяин, а так называло Сталина всё окружение, её обожал. Он любил, чтобы вечером только она подавала ему чай, а иногда просил: “Позови Валентину, пусть расстелет постель”. Ему нравилось, когда это делала именно она. Обычно Сталин работал до полуночи, но часто засиживался и до трёх часов. Не спала и Валентина. Только ей дозволялось беспрепятственно заходить в “главную спальню” страны. Надо сказать, что в Валентину была поголовно влюблена вся охрана. В свои сорок лет она была очень хороша собой – красивое лицо, большие глаза, огромные ресницы, плотная фигура с хорошими формами. Каждый из нас считал своим долгом в какой-то мелочи помочь ей или просто лишний раз попасться на глаза».

Некоторые полагают, что Валечка Истомина была похожа на знаменитую приму сталинского «тоталитарного» кино Людмилу Целиковскую. Тогда, конечно, всё понятней.

А ведь она и не глупа была. «Она была неразговорчивой умницей», – вспоминал Валечку опять же один из сталинских охранников. И это можно понять опять же из написанного Светланой Аллилуевой: «Очень много видела она интересного, конечно, в рамках своего кругозора, – но рассказывает мне теперь, когда мы видимся, очень живо, ярко, с юмором».

Она для Сталина, кроме всего прочего являлась, тем «простым советским человеком», мнение которого стоило учитывать в разных политических ситуациях. Сталин всегда оставался политиком. Возможно и нечасто, но он интересовался Валечкиным взглядом на дела. Говорят, его очень даже задевало то, что их политические мнения часто не совпадали.

Благодаря ей остался в качестве исторического анекдота следующий случай. На даче вождя, когда он устраивал выездные заседания Политбюро и прочие деловые посиделки, а это в последние его годы стало системой, Валечка была хозяйкой стола. Подавала блюда, автором которых часто бывал сам Сталин, разливала водку. Сталину она всегда подавала особый графинчик. Однажды, когда Сталин вышел поговорить по телефону, присутствовавший тут Шолохов не удержался и налил себе стопарик из сталинского графинчика. Сталин вернулся и предложил очередной тост. Тут Шолохов с удивлением и обнаружил, что у него в рюмке вода-боржоми. Валечка, конечно, предупредила Сталина о мелком коварстве Шолохова, решившего узнать застольную тайну. Сталин, после тоста, повернулся к писателю и изобразил на лице неподдельный интерес: «Ну что, крепкая?». Шолохов сморщился, как от первака-самогона.

Во всей этой истории есть и нота прямо шекспировская. Сталин умер, и тут оказалось, что у Валечки есть вполне законный муж, тот самый, чью фамилию она носила. Она вернулась к нему, и стали жить они вполне дружно и даже, как сообщил одному журналисту тёти Валин племянник Борис Жбычкин, – «душа в душу». Муж её оказался настоящий полковник, воевал, имел награды. А Валечка даже нашла в себе озорную силу заметить, что вот она хоть на войне и не была, а наград у неё не меньше. В шутке проглядывает, если напрячься, явная двусмысленность. Но полковник Истомин напрягаться не нашёл нужным. А, может, он правильно подумал, что в данном конкретном случае напрягаться так же бессмысленно и даже кощунственно, как ревновать к Святому Духу.

Истомина пережила необычайного своего «небесного мужа» на четыре с лишним десятка лет. Мало кто знал, какой роскошный клад она носит в своей душе. Никаких интервью она не раздавала. Хотя к ней многие по этому поводу обращались, и даже из-за границы приезжали, деньги немалые предлагали. Жалко, конечно. Если бы Валечка всё выложила об этих четырнадцати годах своей жизни, последних годах Сталина, свидетельницей которых она была ежедневно и еженощно, многое не надо бы стало выдумывать…

***

И ещё одну, вполне человеческую черту добавлю к получившемуся у меня не совсем официальному облику Иосифа Сталина. Как-то раз, дело было 11 октября 1931 года, к Горькому, в шикарный особнячок, откуда только недавно выгнали знаменитейшего на всю Москву буржуя Рябушинского, пришли гости. Тут, конечно, надо рассказать немножко об этом Степане Рябушинском и его особнячке. Чудо, как хорош был особняк. Большими деньгами обошёлся изгнаннику. Русский модерн в архитектуре обошёл тогда Европу. Москва шла смотреть на особняк, как на царский выезд. Пришла как-то в этот дом одна молодая особа, любопытная купеческая жена, поохала, языком поцокала, а муж возьми её и убей после того. Старовер, ясное дело, не стерпел вольности, а, может, и заподозрил чего. Рябушинского в суд позвали. Тот объяснил: греха никакого не было, покойница, царство ей небесное, просто домик хотела посмотреть. Не поверили судьи, что молодая в полном расцвете и соку особа только по той причине поехала бы к холостому мужику. Отправились сами посмотреть, что за чудо такое смертельного притяжения. Посмотрели, согласились, да, такое нельзя не поглядеть, первейшее чудо. Интересно, Горький не чувствовал себя неловко в этом особнячке? Ведь жить в нём всё-равно что ходить в тулупчике, снятом с применением кинжала с прохожего… Так, но я-то про Сталина хотел. Прибыли они, значит, к Буревестнику. Таких гостей ждут не без волнения даже великие пролетарские писатели. Понятное дело, это были Сталин, Молотов и Ворошилов. Ну, Ворошилов-то с Молотовым ладно, но ведь Сталин! Гости пришли уже в подпитии, в Кремле закончился какой-то банкет. Горький, чёрной молнии подобный, ещё на стол наметал закуски и напитков. И пошла у них беседа. Горький стал читать забракованную прежним прогнившим режимом сказку «Девушка и Смерть». Культурная программа, понятное дело. Гости, в это время, наверное, всё пробавлялись застольем. Так что им и вовсе весело стало. Тут, конечно, Сталин взял и написал на книжке своё историческое изречение: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте. Любов побеждает смерть». Так он и написал «любов». Сталин, по всем свидетельствам, был человек грамотнейший и эта твёрдость нежного слова, конечно, свидетельствует о значительном градусе, которого достигла та историческая тусовка. Вот все и стали потом гадать, как теперь быть с этим «Фаустом Гёте». Некоторые уже много лет спустя, конечно, после сталинской смерти, смело вывели, что это от низкого своего культурного уровня вождь сморозил. Как же это, такая мелкая пролетарская безделица и пуще «Фауста». Смех один. А некоторые, тоже смелые, поняли задним числом, что Сталин заискивал, очень уж ему хотелось, чтобы Горький о нём книжку сочинил. Только Горький-то не дурак был. И Молотов, и Ворошилов заметили: пока гордая птица Горький читал знаменитый автограф, лицо его вытягивалось и мрачнело. Он понял, как не высоко Сталин ставит его талант и, грубо говоря, смеётся ему в лицо. Сын известного писателя Всеволода Иванова Вячеслав свидетельствует: «Мой отец, говоривший об этом эпизоде с Горьким, утверждал решительно, что Горький был оскорблён. Сталин и Ворошилов были пьяны и валяли дурака». И, правда, Сталин, похоже, не высоко ценил Буревестника. Если взять, например, читанную им знаменитую книгу «Мать», в каковой Горький взялся оградить революцию от суда времени, то её, книгу, судя по карандашным пометкам, вождь, на что уж книгочей, осилил только на четверть. Дальше дело не пошло. Похоже, и саму эту сказку Сталин не читал и не расслышал до конца по пьяной лавочке. «Любов» в той сказке Смерть не побеждает. Она становится сестрой Смерти. И они вместе и каждая по-своему «Неустанно, неуклонно строят Радости Любви и счастье Жизни». Не совсем понятно и ладно, но складно. Смотрел недавно фильм Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода…». Слышу: «Эта штука посильнее, чем фаллос Гёте». Шутка Сталина ушла гулять в народ. Я часто слышу её теперь… И сталинисты, и антагонисты Сталина равномерно не брезгуют ею. Она объединяет и в этом смысле стала в некотором роде национальным достоянием…

Последние комментарии

Впечатления

Любовь и диктатура [Евгений Николаевич Гусляров] (fb2) читать онлайн

Евгений Гусляров Любовь и диктатура

Сюжет первый: Пётр и Екатерина

Золушка, обувшая Россию

И ещё кое-что в дополнение к сказанному

Сюжет второй: Екатерина и Григорий

Придворное министерство любви Екатерины Великой

Сюжет третий: Владимир и Инесса

Зачем Ленин подарил Инессе Арманд калоши?

Сюжет четвёртый: Иосиф и Надежда

Жену себе Сталин достал со дна моря

Приложение

Оглавление