Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом [Евгений Николаевич Гусляров] (fb2) читать онлайн

Евгений Гусляров Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

Предисловие

…В жанре литературного анекдота теперь никто не пишет. И прочитать что-нибудь в этом жанре не так просто. Надо обязательно идти в библиотеку и заказывать благородной желтизны старые журналы и альманахи, как минимум полуторавековой давности.

Зато и чтение это особое. Вы почувствуете, как бьётся пульс ушедшего времени. И шелест истории услышите.

Конечно, слово «анекдот» может показаться легковесным. Но тут надо учесть, что это анекдот исторический, литературный. И само слово это лет двести пятьдесят назад, когда зачиналась наша историческая литература, имело совсем иной смысл. Ему больше подошло бы то, что мы имеем в виду под «сказанием». Анекдотом звалось тогда описание исторического или бытового случая, который стоил памяти, передавал живую черту времени и человека, был поучительным, ярким или просто забавным. Чаще всего это был запомнившийся современникам и свидетелям случай из жизни конкретного исторического лица. Случай, который давал живой штрих к портрету. Обычно запоминался случай значительный. Но и мелкий штрих был не менее ценен. Конечно, особенно хорош был краткий рассказ, из которого можно было бы вывести большую мораль. Сделать монументальный вывод. Но ведь и мелочь бывает великолепна. Всё зависит от того, как на неё взглянуть. Мелочь нужна ещё и потому, что она доступнее для понимания. Мелочью легче объяснить большое. Потому Марина Цветаева, наверное, и заклинала мемуаристов – вспоминайте мелочи!

Вот, например, одно из великих общих мест нашей истории. Пётр создал русский морской флот. Можно много рассуждать о беспримерности этого факта. Можно написать немало страниц с перечислением трудностей, которые громоздились на этом пути. А можно вспомнить мелочь, которая одна даст полную картину того непонимания, которое всю жизнь надрывало силы Петра. Однажды ему (дело это было в Воронеже, там он закладывал первые корабли) уставшему, захотелось выпить. Водка была, и он вспомнил как хороша к ней бывает квашеная капуста. Послали к зажиточным воронежским гражданам просить её столько, чтобы хватило на всю компанию. Граждане посоветовались, и решили капусты не давать. Повадится, мол, а потом отбою не будет. Логику зажиточных воронежцев можно, пожалуй, и понять. Кадка капусты, конечно, не великая ценность, да ведь она своя. Так и не смогли они разглядеть из-за этой кадки с капустой будущего величия России, которое, вот оно, встало на пороге с такой нелепой нуждой. Обидно было Петру. Обидно было потом не раз. Так что, подводя в смертной истоме итог своей жизни, он скажет: «Я один тащил Россию вперёд, а миллионы тащили её назад».

Об этой кадке с капустой можно узнать из рассказа Ивана Ивановича Голикова, курского купца, ставшего замечательным историком и литератором, которого и можно считать основоположником жанра исторического литературного анекдота. Правда, и до него рассказы и воспоминания в этом жанре появлялись. Например, замечательное собрание академика Якоба Штелина, или другое собрание анекдотов, принадлежащее перу Андрея Нартова. Но именно Иван Голиков отшлифовал этот жанр до совершенства и весомости ценнейшего исторического документа. И на нём, в сущности, построил изображение целой исторической эпохи. Эпохи Петра Великого.

Профессиональные историки всегда относились и относятся к Ивану Голикову плохо. К отвратительным чертам русского профессионала, какой бы области это ни касалось, всегда относилось чувство ревнивого снобизма. Между тем, именно Иван Голиков приохотил русскую публику ещё в конце восемнадцатого столетия к чтению серьёзной исторической литературы, а, значит, привил охоту к знанию собственной истории.

Тут его, собственно, не с кем сравнивать. Он написал первым в России то, что теперь называют бестселлером, мировым бестселлером. Его успех можно сравнить только с тем, который позже выпал Карамзину. Книга его называлась, в тогдашней традиции, длинновато: «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам». Она вышла на деньги знаменитого семейства Демидовых.

Труд Ивана Голикова упрекают в безоглядном восхищении своим героем, в восторженном нежелании увидеть хоть единое тёмное пятно на его блистательном челе. Однако история литературы держится как раз на такой любви к своим героям. Любовь порой восполняет даже недостаток дарований.

Первый том «Деяний» вышел в 1783 году. Он имел небывалый успех. В следующие полтора года вышло уже двенадцать томов.

Любовь, оказывается, может обращаться в энергию созидания. За семь неполных лет Иван Голиков издал тридцать томов «Деяний» и «Дополнений» к ним. Почти по пять томов в год. Тут его тоже не с кем сравнивать.

Иван Голиков не только закрепил за литературным анекдотом права особого жанра исторического сказания, но и дал его определение: «Под названием Анекдотов разумеются такие повествования, которые в свете не изданы, и которые, следовательно, не многим только известны; достоверность же таковых преданий зависит от следующего: 1) ежели повествуемое в них взято из подлинных записок или частных журналов (дневников?) тех времён; 2) ежели особы, передавшие их словесно, были или очевидцами повествуемого или удостоверены о истине того от современников, заслуживших уважение; 3) ежели оные подтверждаются преданием от самого того же времени из рода в роды переходящим, и которое не противоречит самой Истории – и таковые Анекдоты по справедливости заслуживают историческую вероятность».

Так что нынешний анекдот, напяливший на себя шутовской колпак, был прежде вполне почтенным созданием. Человеческая память, подобно морской раковине, хранила и обкатывала песчинку события, пока она не становилась подлинной жемчужиной, обретала прочнось и цену предания.

Впрочем, когда я говорил, что сегодня невозможно прочитать что-нибудь в жанре литературного исторического анекдота, я был не совсем прав. В этом жанре пробовали себя известный поэт и создатель бесценных документальных книг Феликс Чуев и литератор Светлана Светигор. Это говорит о живучести семени, посеянного Иваном Голиковым.

Белинский написал о нём: «Явись Голиков у англичан, французов, немцев, не было бы конца толкам о нём, не было бы счёта его биографиям». Счёта его биографиям нет до сей поры, потому что нет и самих биографий. Потому тут надо бы сказать о нём подробней.

Русская даровитая натура всегда деликатна. Это принимается за слабость. Творческая робость перед чистым листом бумаги – за недостаток дарования. Уважение к слову – за отсутствие живости.

Голиков уважал литературное слово до самоуничижения. Его восторг перед типографским шрифтом был почти детским. Но это только говорит о его здоровой неиспорченной сути. Это мы теперь знаем, что напечатанное слово в большинстве случаев покрывает ложь. И как не позавидовать счастью того читателя, который верил когда-то в святость печатного слова. Таким читателем был Иван Голиков. И потому ему надо было долго принуждать себя, чтобы сделать решительный шаг в литературу.

Он долго готовился к этому. Сделал его, когда исполнилось ему уже пятьдесят три года. Похоже, им до того была накоплена некая критическая творческая масса, которая просто взорвалась. Повторю, за семь лет – тридцать объёмистых томов. Мог ли что-нибудь подобное вообразить себе тогдашний Гиннес, если бы он был уже?

Творческий человек постоянно голоден на успех. Голикова эти годы насытили полным и чрезвычайным признанием. Думаю, он сильно тешил своё авторское самолюбие, когда писал слова в одном из предисловий к очередному своему тому: «Книга моя по счастию толико полюбилась обществу, что ни одна ещё так скоро не раскупалась, как моя, и, сколько мне известно, то весьма ещё недоставало оныя к удовольствию всех».

Андрей Болотов, человек-инструмент, некая божья дудка, через которую пропела себя та эпоха, назвал чтение книг Голикова «весёлым». Это не потому, что книги были смешны. Это потому, что они и тогда и до сей поры, дают нам редкое теперь наслаждение быть читателем.

Догадка Ивана Голикова собрать эти жемчужины поразила современников. Это было открытием. Ему стали подражать. Лучшие ожерелья сказаний подобраны после него Андреем Нартовым, Николаем Карабановым. Традиция голиковских сочинений, а то и прямое подражание ему, проникли в Европу. Докатились до Вольтера. Он тоже написал сочинение, которое в переводе так и звучит: «Анекдоты о Петре Великом». Есть также громадное количество не столь известных старателей, которые внесли свой вклад в поиски этих сокровищ. И им попадались перлы исключительной цены и достоинства.

Влияние Ивана Голикова испытывал на себе даже Пушкин. Это чувствуется при чтении его подготовительных материалов к «Истории Петра». Некоторые отрывки прямо ложатся в канву традиции литературных исторических анекдотов. И потому некоторые включены в это издание.

В этой книге впервые собрано всё, что сохранила народная память о подлинных событиях жизни Петра, всё, о чём смогли рассказать очевидцы его дел и поступков. От тех, что имели государственные исторические масштабы, до самых интимных. Из сказаний этих складывается самая живая и достоверная биография великого человека.

Остаётся только добавить ещё, что сборников исторических анекдотов за, примерно, двести пятьдесят лет становления этого жанра, выходило множество. Это можно увидеть из прилагаемого списка использованных источников. Собрание же, которое вы держите в руках, уникально тем, что оно полное. Полнее уже быть не может, потому что в него включены, ещё раз повторю это трудное для исполнения слово – всё, все памятные сказания, оставшиеся от поколений рассказчиков, мемуаристов и просто любознательных людей, которых судьба хоть единожды столкнула с Петром Великим…

Евгений ГУСЛЯРОВ

Почему Пётр был назван Великим

Пётр Первый был прозван Великим, потому что он предпринял и совершил величайшие дела, ни одно из которых не приходило на ум никому из его предшественников. Его народ до него ограничивался простейшими навыками, освоенными по необходимости. Когда обычай господствует среди людей, они довольствуются малым, гений развивается так трудно и так легко задыхается от препятствий, что кажется, что все народы пребывают в невежестве тысячи веков до тех пор, пока не приходят люди, подобные царю Петру, как раз в то время, когда необходимо, чтобы они пришли.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. и вступ. ст. С.А. Мезина. М. 2004.

Бракосочетание царя Алексея Михайловича с Наталиею Кирилловною Нарышкиною

При царе Алексее Михайловиче был канцлером чужестранных дел боярин Артамон Матвеев, дед первой статс-дамы (с 1775 года обер-гофмейстерины императрицы Екатерины II), Марьи Андреевны Румянцевой, матери фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-3адунайскаго. Сего министра удостоивал он особливой доверенности. Лишившись первой своей супруги, княгини Милославской, его царское величество часто, противу древняго обычая прежних царей, которые частных людей не посещали, хаживал к Матвееву, где иногда и ужинал.

Однажды царь пришёл туда нечаянно вечером и, увидев стол, порядочно накрытый для ужина, сказал Матвееву:

– Стол ваш так прекрасно и порядочно приуготовлен, что возбуждает во мне охоту вместе с вами отужинать. Добро, я останусь у тебя кушать, с тем, однако ж, условием, чтоб я никого не потревожил, и чтоб никто не ушёл от стола из тех, кто обыкновенно за оным бывает.

– Благоугодность и повеление вашего величества, – отвечал Матвеев, – приемлю я за честь и милость своему дому.

Между тем всё было приготовлено, кушанье принесено, и царь сел за стол – тотчас вошла хозяйка с своим сыном, который только и был у них один, и с одною девицею. Они царю поклонились весьма низко и, по его повелению, должны были сесть за стол по своим местам. Во время ужина царь, поглядывая на всех, особливо рассматривал девицу, противу его сидевшую; ему казалось, что он никогда не видывал её между детьми в доме Матвеева, и потому его величество сказал Матвееву:

– Я всегда думал, что ты имеешь одного только сына, но теперь вижу в первой раз, что есть у тебя и дочь. Как это случилось, что я никогда её у тебя не приметил?

– Ваше величество справедливо изволили думать: я и действительно имею одного только сына, но эта девица есть дочь моего приятеля и родственника, живущего в своих деревнях, Кириллы Нарышкина. Жена моя взяла её к себе, дабы в городе воспитать, и, если Бог благословит, со временем отдать и в замужество.

Царь, ничего более не ответствуя, похвалял и доброе, и благородное дело. Однако ж после стола, когда фамилия Матвеева встала и вышла из столовой, а он, напротив того, с хозяином оставшись ещё там, начал опять говорить о девице Наталье Кирилловне.

– Девушка весьма пригожа, кажется, имеет доброе сердце и не слишком молода для вступления в супружество, ты должен пещися, чтоб она получила доброго жениха.

– Так, – ответствовал Матвеев, – ваше величество совершенно справедливо судить изволите. Она имеет много разума, при великом целомудрии, и доброе сердце. Жена моя и весь дом отменно её любят, и не меньше, как родную мою дочь. Что же касается до жениха, – для неё не легко его найти. Хотя она и исполнена хороших качеств, но мало или и совсем не имеет богатства и поместья; и, хотя я за долг себе поставил её выдать, однако же, приданое, по моему малому имению, так же не может быть велико.

Царь ответствовал, что она должна получить такого жениха, который был бы столько богат, чтоб не имел нужды требовать от неё приданого, но почитал бы за него добрые её качества, и сделал бы её счастливою.

– Сего-то я и желаю, – ответствовал Матвеев, – но где найти таких женихов, которые более смотрели бы на душевные качества невесты, нежели на богатое приданое?

– Иногда и противное сему случается, – сказал царь, – думай ты только о сём; при случае я и сам вместе с тобою постараюсь. Девушка заслуживает, чтоб сделать её счастие.

Матвеев благодарил его величество за столь милостивое благоволение. На сём дело и осталось. Царь, пожелав ему доброй ночи, ушёл от него. Спустя несколько дней, опять пришёл к Матвееву, говорил с ним часа два о делах государственных, и был уже в намерении от него идти, но, сев снова, сказал Матвееву:

– Теперь скажи мне, не забыл ли ты, со времени последнего нашего разговора, думать о приискивании достойного жениха Наталье Кирилловне?

– Нет, всемилостивейший государь, – ответствовал Матвеев. – Я всегда об этом думаю, если б только представился случай так скоро, как я желаю. Доселе ещё не нашёл я для неё достойного жениха, и сомневаюсь, чтоб это могло так скоро сделаться, ибо хотя многие из наших молодых дворян ко мне ходят, и часто посматривают на мою пригожую питомицу, однако ж никто не показывает виду взять её за себя.

– Изрядно, – сказал царь, – может быть это и не нужно будет, я обещал тебе сам принять на себя труд пещися о добром женихе и мне посчастливилось одного найти, которым она, чаятельно, совершенно будет довольна и счастлива. Я его знаю, он весьма доброй и честной человек, имеет заслуги, и столь богат, что не будет спрашивать у неё имения и приданого – он её любит, хочет вступить с нею в супружество и сделать её счастливою. И она его знает, хотя он и не дал ещё доселе приметить, что имеет склонность сочетаться с нею браком. Я также думаю, что она не откажет ему, если он сделает ей предложение.

Матвеев, прервав царскую речь, сказал:

– Сего-то бы я и желал, как теперь только вымолвил вашему величеству: я бы избавился от попечения, которое, в рассуждении сей бедной девицы, всегда лежит на моём сердце, смею ли просить ваше величество наименовать мне сего человека, может быть и я также его знаю, и могу что-нибудь донести вам о его состоянии. Ha cиe ответствовал царь:

– Я тебе сказал, что его знаю, что он доброй и честной человек, и в состоянии жену свою сделать счастливою, ты, без сомнения, можешь мне поверить, больше ничего не могу я тебе о нем сказать, покамест мы не узнаем, согласна ли будет выйти за него Наталия Кирилловна.

– В этом никакого нет сомнения, – продолжал Матвеев, – если она услышит, что ваше величество предлагаете его в женихи. Однако она всё же захочет знать кто он таков, если должна объявить свое согласие, и это, мне кажется, весьма справедливо.

– Ну, так хорошо, – сказал царь, – знай и скажи ей, что я, я тот самый, который вознамерился взять её за себя.

Сим столь нечаянным объяснением царя приведён будучи в великое удивление, пал Матвеев к его ногам, говоря:

– Бога ради, ваше величество, удержитесь от сего намерения, или, по крайней мере, не чрез меня сделайте это предложение. Вы знаете, всемилостивейший государь, что я уже между вельможами двора вашего и между знатнейшими фамилиями многих имею неприятелей, которые и без того уже завистливым оком взирают на особливую милость и доверенность, которою меня ваше величество удостоивать изволите. Какое родится в них чувствование, если они увидят, что ваше величество, обошед все знатные фамилии, сочетаетесь с бедною девицею из моего дома. Тогда-то уже зависть и ненависть всех устремится на меня и каждой подумает, что я, употребляя во зло ваши милости, сосватал за вас свою родственницу и воспитанницу, дабы всех их превзойти вашим ко мне благоволением, и фамилию свою ввести в родство царского дома.

– Всё это ничего не значит, – продолжал царь, – это уже мое попечение, чтоб ты не имел никакой опасности. Намерение моё решено, и быть тому так.

– Да будет воля ваша, – ответствовал Матвеев, – да благословит Бог намерение вашего величества. Если же быть сему так, то единыя прошу я милости для себя и для Натальи Кирилловны, чтоб ваше величество изволили поступить при сём деле по обычаю нашего отечества, и, по крайней мере, для виду, собрать ко двору нисколько девиц из знатнейших фамилий и между ними Наталю Кирилловну, дабы из них выбрать вам невесту; а между тем ни один человек о сём не должен знать, кроме вашего величества и меня – даже и сама Наталия Кирилловна отнюдь ничего бы не знала о намерении и предприятии вашем.

Царь, приняв сие предложение с удовольствием, обещал Матвееву оное исполнить, а притом ни одному человеку более не открываться. Чрез несколько недель объявил он своё намерение о вторичном вступлении в брак знатнейшему духовенству и министрам, в тайном совете, и повелел стараться о приуготовлении, чтоб в назначенной день все взрослые девицы знатнейшего дворянства собрались, дабы его величество мог их смотреть и выбрать себе невесту.

Cиe учинено сентября… дня 1670 года, в Кремле, в Москве, где находилось 60 благородных девиц, из которых одна была лучше другой, между ними находилась и Наталия Кирилловна Нарышкина, и были все великолепно угощены, царь весьма милостиво с ними обошелся, а последняя объявлена царёвою невестою.*

*) Бракосочетание совершено 22 января 1671 года; но выбор невесты был производим с 28 ноября 1670 г. по 17-е апреля 1671 г., из 62 девиц; в современном списке «Кириллова дочь Нарышкина Наталья» значится тридцать шестою и представлена была на смотр царю 1 февраля 1671 г. (См.V т. Известий Импер. Археол. общества).

От графини Марьи Андреевны Рунянцевой, внуки упоминаемого здесь боярина Артамона Матвеева.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Предсказание о рождении и славе Петра Великого

Во время благополучного царствования Царя и Великого Князя Алексея Михайловича в Москве жили два учёные мужа, одарённые светлым разумом, святою жизнью, которые были сведущи в астрономии. Один из них был Симеон Полоцкий, преподаватель духовных наук Царевичу Феодору Алексеевичу, а другой был никто иной, как Архиепископ Ростовский. Оба эти мужа известны своей духовною литературою; первый написал: Духовная Вечеря и др., а Димитрий Архиепископ Ростовский, между прочим, незабвенен составлением жития святых (Минеи Святых), и сопричислен Православной Церковью к лику Святых Угодников.

Бракосочетание царя Алексея Михайловича совершилось 28 августа с царицею Натальей Кириловной, и в ту же самую ночь наблюдатели за течением звёзд заметили, что недалеко от планеты Марс появилась новая звезда; эту звезду наблюдатели признали за хорошее предзнаменование, описали её благотворное влияние на землю и узнали, что царица должна была родить сына Петра.

Симеон Полоцкий на другой день, то есть 29 августа явился к государю и поздравил его с зачатым во чреве сыном и пожелал счастия, сказав: он должен родиться 30 мая и взойти на твой престол.

«Он приобретёт себе всемирную известность и заслужит такую славу, какой не имел ещё никто из предшествовавших ему Русских Царей. Он будет великий и удивления достойный победитель, и многие падут от меча его; злобствующие на него соседи будут им побеждены. Множеством славных дел, он превзойдёт своих предков. Он будет встречать со стороны поданных много препятствий и в борьбе с этими препятствиями укротит много беспорядков и смущений. В течение своей жизни, как на суше, так и на морях совершит много славных дел, искореняя злодеев, он будет любить и поощрять трудолюбивых, свято сохранять веру и совершит много славных дел, что непреложно предзнаменуют небесныя светила. Всё упомянутое я видел, как в зеркале и я вашему величеству представляю оное письменно».

В утверждении справедливости Симеон подписал бумагу и подал Его Величеству.

Царь Алексей Михайлович, приняв от Симеона Полоцкаго это рукописание, прочитал, приказал прочитать вторично и позвать Царицу Наталью Кириловну.

Наталья Кириловна явилась на приглашение царя, тогда Алексей Михайлович, встав с своего места, поцеловал молодую царицу и представил ей Полоцкаго, который изъявил и ей свое поздравление, присовокупив, что Её Величество будут три дня по рождении царевича мучиться тоскою и болезнью; но Ваше Величество будете живы и здоровы и покровительствуемы Богом.

Лишь только Полоцкий вышел из царских чертогов, как заметил, что за ним следовали четыре человека из придворных служителей, которые провожали до дому; когда же Полоцкий спросил их: что за причина тому, что они следят, те отвечали, что по повелению Царскаго Величества они определены к нему в виде почести для услуг; но, разумеется, это было нечто в роде караула до того времени, пока видимо не убедился Государь в действительной беременности Царицы.

Наступил ноябрь, и царь Алексей Михайлович приказал позвать Полоцкого во дворец; здесь он долго и подробно расспрашивал об астрономии и Полоцкий объяснил государю, что в течении звёзд и других небесных светил по Божьему произволу можно читать, как прошедшее, так и будущее. Государь был очень доволен ответами учёнаго мужа и оставил его у себя откушать.

С этого время Полоцкий более не находился под караулом.

Наступило 28 мая, день, в который должен был родиться Пётр Великий. Полоцкий явился во дворец, Государь был очень грустен, потому что Царица уже страдала.

IIoлоцкий стал увещевать государя, чтобы он не тосковал и, возложив упование на Господа, не ослабевал к молитве, причём прибавил, что Царица ещё прострадает два дня.

Полоцкий остался при государе, усердно молясь и проливая слезы. Между тем болезнь царицы до того усилилась, что её уже приобщали святых Божественных тайн. При всём этом Полоцкий уверял Государя и с ним бывших, что нечего опасаться болезни Царицы, потому что Царица, не умрёт, а разрешится живым младенцем чрез пять часов.

Коль скоро прошло четыре часа и наступил пятый, Полоцкий упав на колени, молился вслух Богу, чтобы Царица ещё час не разрешалась.

Алексей Михайлович разгневался и вскричал: «зачем так молишься? Царица итак при смерти и в безпамятстве…» – но Полоцкий отвечал:

– Великий монарх, есть причина на это.

– Какая? – спросил царь.

– Та, что если царевич родится в первую половину пятого часа, то он будет жить около пятидесяти лет, а если родится в вторую, то проживет до семидесятилетнего возраста.

Пока говорили Полоцкий с Государем, как донесли царю, что царица требует к ce6е супруга. Царь отправился в спальню и воротясь объявил Полоцкому, что государыня разрешилась, тогда Полоцкий принёс государю свое поздравление. Это случилось в 1672 году мая 30 дня, и новорождённый царевич был наречён Петром, как было предсказано Полоцким.

Кроме предсказания Полоцкого, мы представляем здесь письмо, присланное профессором Гревеусом к г. Генсиусу в Москву на латинском языке: <…>

Это письмо в русском переводе следует читать [так]: Те особенности в течении светил, примченныя и относимые тобою ко времени рождения в Москве Русского Царевича Петра примечены и нашими астрономами и любителями упражняться астрономией; кроме того заметили и относят к замечательным случаям то, что в тот самый день французский король перешёл с войском Рейн, а турецкий султан – Днестр; при чём король овладел четырьмя провинциями соединённых Нидерланд, а Турецкий Султан – Подолией и Каменцем, из чего астрономы заключили, что по положению светил и по происшествиям в то же время в других местах случившихся заключают, что Царевич, будет воинственным, славным и страшным для врагов. С своей стороны я не уважаю этих предсказаний и отношу более к случаю, в чём, конечно, и ты со мною согласен. Да дарует Бог, чтоб Царевич Пётр был в своё время добрым пастырем народа, который бы грубые скифские северные нравы укротил спасительными законами.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Звёзды правду говорят

Астроном Лексель, член Петербургской Академии наук, исследовал, было ли во время рождения Петра или за 9 месяцев до оного какое-нибудь небесное необыкновенное явление. «Пресветлой звезды близ Марса (правда) не оказалось, но прочее планет течение было весьма благополучным предзнаменованием».

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Царевич получает в подарок саблю

Царевич был окрещён июня 29, в субботу, на праздник верховных апостолов Петра и Павла, в Чудовом монастыре, от патриарха Иоакима. Восприемниками были брат его царевич Феодор Алексеевич и тётка его, царевна Ирина Михайловна. Рассказывают, будто бы на третьем году его возраста, когда в день именин его, между прочими подарками, один купец подал ему детскую саблю, Пётр так ей обрадовался, что, оставя все прочие подарки, с нею не хотел даже расставаться ни днём, ни ночью. К купцу же пошёл на руки, поцеловал его в голову и сказал, что его не забудет. Царь пожаловал купца гостем, а Петра, при прочтении молитвы духовником, сам тою саблею опоясал. При сём случае были заведены потешные. Перед своею кончиною царь назначил приставниками к царевичу боярина Кирилу Полуехтовича Нарышкина и при нём окольничих князя Петра Ивановича Прозоровского, Фёдора Алексеевича Головина и Гаврила Ивановича Головкина. Царь Алексей Михайлович скончался 30 января 1676 года, оставя Петра трёх лет и осьми месяцев.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Отвращение Петра Великого от воды в детстве

Царица Наталия Кириловна, мать ироя нашего, в вешное время посещала монастыри и при переезде чрез один ручеёк, от наводнения сделавшийся нарочитою рекою, имея пятилетнего сего сына своего на руках спящего и сама несколько воздремавшая, шумом сильно стремившегося ручья сего и криком людей пробудившись и увидя воду в карете и оную несколько наклонившуюся и опрокинуться готовую (по крайней мере, страх представил ей сие), сильно закричала. Царевич, от сего крика пробудившийся, увидя бледность испуганной матери, воду в карете и шумное стремление воды, столько поражён был страхом, что тогда же получил лихорадку.

Таковое сильное впечатление в сердце младого государя произвело такое отвращение от воды, что он не мог взирать на реку, на озеро и даже на пруд равнодушно, и, хотя он всячески старался скрывать сей страх свой, однако ж, приметен оной был по тому, что никогда не видали его ни плавающего по водам, ни переезжающего в брод чрез реку, и ниже чтоб когда-либо искупался он в реке или в пруде, что продолжалось даже до четырнадцатилетнего его возраста. В сие-то время освободился он от страха сего следующим образом.

Князь Борис Алексеевич Голицын, занимавший при нём место дядьки, предложил его величеству позабавиться псовою охотою; и, хотя младый государь не: любил сей охоты и во всю жизнь свою оною не занимался, но при сём случае, из уважения к просьбе сего князя, согласился на оное. Но время сей забавы князь, желая истребить в государе страх от воды, с намерением завёл его к берегам реки Петры. Монарх, увидя реку, остановил коня своего. Князь спросил тому причины, и государь с видом огорченным сказал:

– Куда ты завёл меня?

– К реке, – ответствовал князь. – Ваше величество видите, сколь утомилися лошади и запылились охотники, так нужно лошадям дать отдохнуть и прохладиться, а людям вымыться. Родитель твой, – заключил князь, – часто сие делывал и в сей речке сам купывался.

И не дожидаясь ответа, поехал чрез оную. А между тем все охотники, по предварительно данному приказу, раздевшись в миг, очутились в реке купающимися. Сначала на сие досадовал монарх, но увидя князя переехавшего и с другого берега, приглашающего его к себе, постыдился показать себя страшащимся воды и, сделав, так сказать, некоторое насилие себе, осмелился въехать в реку и переехать оную. Все бывшие при его величестве и за ним следовавшие, ведая страх его, обрадовались сему, да и сам монарх ощутил уже в себе от сего переезду некоторое удовольствие.

Царь, брат его, узнавши о сём, чрез несколько времени пригласил его с собою в село Измайлово, в котором было несколько прудов, способных к купанию. Он дал тайно приказ молодым своим царедворцам, что, когда будет он с царём, братом своим, прогуливаться у прудов, чтоб они, разрезвяся, сталкивали друг друга в воду. Всё сие было исполнено, и, хотя младый государь крайнее на сие оказал негодование, но сии, однако же, молодые люди, по данному же приказу раздевшись, начали в воде купаться и резвиться. Резвость сия мало-помалу рассмешила младого государя, и он уже смотрел на то с таким равнодушием, что, наконец, согласился на предложение брата своего и сам с ним последовать их примеру. И с того времени совершенно миновалось отвращение его от воды.

В сём-то селе монарх вскоре после сего нашёл старый и брошенный ботик, который возбудил в нем чрезвычайное желание к заведению морских сил (…).

(Из рукописи Крекшина. Он неоднократно уверял автора в справедливости рассказа. Прим. И. Голикова).

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Случай из записок голландца

[Не однажды потом Пётр оказывался в северных морях]. Походы сии сопровождались иногда и опасностями. Однажды постигла его (Петра Первого. – П. К.) буря, приведшая в ужас всех его спутников. Все они прибегнули к молитве; каждый из них ждал последней минуты своей в морских пучинах. Один Пётр, безбоязненно смотря на штурмана, не только поощрял его исполнять свой долг, но и показывал ему, как править судном.

– Прочь от меня! – вскрикнул нетерпеливый моряк. – Я сам знаю, как надо править, и знаю это лучше тебя!

И подлинно, он с удивительным присутствием духа переправил корабль через все опасные места и провёл его к берегу сквозь гряды каменных рифов.

Тогда, бросясь к ногам царя, он умолял простить его грубость.

Пётр поднял штурмана, поцеловал его в чело и сказал:

– Прощать тут нечего, а я должен ещё тебе благодарностию, не только за спасение наше, но и за самый ответ.

Он подарил штурману в знак памяти своё насквозь промокшее платье и назначил ему пенсию.

Из записок голландца Схельтемы, переведенных П. А. Корсаковым//Сын отечества. 1838. Т. 5. Ч. 2. Отд. 6.

Неустрашимость Петра в море

Государя постигло [гораздо позднее] крайнее бедствие в безопытном ещё плавании его на Белом море, когда от жесточайшего штурма и самые опытные мореходцы приведены были в ужас, лишивший их всякой решимости, кроме одного его и простого кормщика; на сём же морском судне находилось несколько иностранцев, взятых им с собою из Архангельска; один из сих о сём бедственном приключении изъясняется так: «Когда царь, в 1694 году, от пристани Архангельской выехал в океан, то такая страшная поднялась буря, что все, с ним бывшие пришли в чрезвычайный ужас, и стали молиться, приуготовляясь к смерти; один только младый государь казался нечувствительным к ярости свирепствующего моря. Он, равнодушно возложа на себя обещание, – ежели благовременный подастся случай и не воспрепятствуют государственные нужды, – побывать в Риме, и отдать поклонение мощам св. апостола Петра, своего патрона, пошёл к кормщику и весёлым видом ободрял к должности всех унынием и отчаянием поражённые сердца» *), он только один с монархом в общем том страхе не потерял решимости, и как

*) См. Acta еrиditоrum, anno 1708 pag. 218.

сиe засвидетельствование важно, яко от иностранца, не могущего быть пристрастным. Но мы дополним ещё здесь оное. Помянутый кормщик был тамошний нюхонский крестьянин Антип Панов; *)

*) Кормщик, спасший Петра Великаго во время бури на Белом море, в 1694 году, как видно из подлинных документов назывался Антоном Тимофеевым. Петр по выходе на берег, собственными руками сделал в полторы сажени вышиною крест и поставил на том месте, где вышел на берег, на кресте виднелась голландская надпись: «Сей крест сделал шкипер Петр, в лето Христово 1694.» – (Двинские записки т. II, стр. 147, примеч. 123).

сей крестьянин был презнающий на тамошнем море кормщик, то, когда государь, пришед к нему, стал ему в деле, его указывать, и куда должно направлять судно, то сей с грубостию отвечал ему: «Поди, пожалуй, прочь; я больше твоего знаю и ведаю, куда правлю». И так, когда управил он в губу, называемую Унские рога, и между подводных каменьев, коими она была наполнена, счастливо проведя судно, пристал к берегу у монастыря, называемого Петроминским, тогда государь, подошед к сему Антипу, сказал: «Помнишь ли, брат, какими ты словами на судне меня отподчивал?». Крестьянин, в страхе падши к ногам монарха, признавался в грубости своей и просил помилования. Государь поднял его сам и, три раза поцеловав в голову, сказал: «Ты не виноват ни в чём, друг мой, и я обязан еще благодарностью тебе за твой ответ и за искусство твоё».

И тогда же, переодевшись в другое платье, всё бывшее на нём, измоченное даже до рубашки, пожаловал ему в знак памяти и, сверх того, определил ему же годовую до смерти его пенсию.*

* По более достоверным письменным свидетельствам видно, что царь подарил кормщику своё мокрое платье, даже до рубашки, выдал 5 руб. на одежду, 25 руб. в награду и навсегда освободил от монастырских работ. О последующей судьбе Антипа Панова народное предание повествует следующее: царь Пётр, подаривши Антипу свою шляпу, даровал ему вместе с ней право бесплатно пить водку везде, во всех царевых кабаках, во всех избах, где бы и кому бы ни показал он эту шляпу. Панов этим лакомым правом не замедлил воспользоваться и неустанно злоупотреблял им до такой степени, что, наконец, опился и умер от запоев. Сам И. Голиков прокомментировал эту запись так: Первая часть рассказа принадлежит некоему иностранцу. Вторая сообщена бывшим архангелогородским, а потом московским первой гильдии купцом Михаилом Андреевичем Мамоновым, слышавшим сие от самого Антипа Панова.

Анекдоты, касающиеся до гогударя имперазпара Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

О происхождении и дальнейшей судьбе Антипа Панова

Один из польских панов, явившись в Нюхчу для грабежа и разорения, остановился у Святой горы с западной стороны для ночлега со своими приверженцами. Но в ту же ночь ему было видение, будто на его людей напал страх, так что они стали бросаться в озеро, находящееся при горе, а сам пан ослеп. Проснувшись, он рассказал об этом видении своим сподвижникам и, заявив, что с этого времени он оставляет своё преступное ремесло, отправился к местному приходскому священнику и принял от него святое крещение с именем Антипы, по фамилии Панова. Впоследствии, живя в Нюхче, он вполне усвоил искусство мореплавания и, как опытный моряк, управлял судном Петра Великого и спас царя и всех его спутников от верной смерти в Унских Рогах.

Получив от царя в подарок фуражку, по предъявлении которой любому виноторговцу он мог пить вина бесплатно сколько угодно, Антип Панов слишком неумеренно пользовался этим правом и умер от пьянства.

Краткое историческое описание приходов и церквей Арангельской. епархии. Вып. III. С. 149.

Повенецкий Пётр посильнее московского Петра

[В царствование Петра Великого Повенец был простым селом, принадлежавшим Вяжицкому монастырю]. Однажды государь с небольшой флотилией плыл по северной части Онежского озера, как раз близ того места, где впадает река Повенчанка. Не успели суда пройти небольшой остров, лежащий в одной версте от нынешнего города, как вдруг поднялась буря и началось страшное волнение на озере. Царская флотилия принуждена была от острова повернуть назад и пристать к берегу (с тех пор остров этот стал называться – Воротный).

Тут на берегу была церковь в честь первоапостолов святых Петра и Павла, так государь у попа совета спросил, можно ли ему идти в озеро. Поглядел поп на небо, да и сказывает:

– На карбасе я проеду, а тебе, осударь, на больших судах идти не достоит; и суда растеряешь, и народ загубишь без всякой пользы.

Рассерчал осударь на попа и пошёл в озеро. А поп на берегу стоит, да и говорит:

– Я, осударь, с литургией тебя подожду!

Не прошли суда до Воротного, как стало их пошвыривать – поневоле осударю пришлось назад вернуться и в церковь зайти. Кончились обедни, подходит осударь к честному кресту и говорит попу с усмешкою:

– Не попом бы тебе быть, батя, а матросом! Спасибо за науку! Вижу, что повенецкий Пётр куда будет посильнее московского Петра.

Поневоле пришлось Петру отложить всё дело до завтра, но времени он не терял и распорядился тотчас же переписать селение Повенец в посад, или рядок, отобрав его от монахов, а для того, чтобы последние не остались от такого распоряжения в убытке, приказал вознаградить Вяжецкий монастырь доброю деревнею в Новгородском уезде. Говорят ещё, в тот же самый день было положено основание и Повенецкому медноплавилыюму и железно-делательному заводу.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Об архангельском корабеле Осипе Баженине

…С противоположной стороны <Двины>, на горе открывается (…) вид села Вавчуги. Там еще живут свежими преданиями о Петре Великом, там ещё недавно был он, гостил не одни сутки у богатого, умного владельца Вавчуги Баженина, которого любил ласкать и жаловать великий император. (…) На самой верхней террасе, на вершине Вавчужской горы, красуется сельская церковь старинной постройки, с колокольни которой открываются чудные и разнообразные виды, как говорят, больше чем на семьдесят вёрст. На эту колокольню входил с Бажениным Пётр Великий, три раза навещавший Вавчугу. На этой колокольне, но народному преданию, великий монарх звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальние виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Пётр говорил:

– Вот всё, что, Осип Баженин, видишь ты (а глаз досягал чуть не самого Архангельска) здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды – всё это твоё. Всё это я жалую тебе моей царской милостью!

– Много мне этого, – отвечал старик Баженин. – Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уж и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен.

И поклонился царю в ноги.

– Немного, – отвечал ему Петр, – немного за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.

Опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:

– Подаришь мне всё это – всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как и я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века много взыскан и доволен.

Милости государя состояли в том, что Баженин получил сначала звание корабельного мастера, а потом вместе с братом (Фёдором) назван именитым человеком гостиной сотни, мог отправлять свои корабли за море с разными товарами, имел право держать пушки и порох, мог без всякой пошлины вывозить из-за моря все материалы, нужные для кораблестроения, нанимать шкиперов и рабочих всякого звания, не спрашивая согласия местных властей. Всё это Баженин получил за то, что был одним из первых и лучших ценителей начинаний Петра и был первым основателем и строителем первого русского коммерческого флота (…) Весной 1694 г. был спущен с вавчужской верфи русский первый корабль с первым русским коммерческим флагом – «Святой Пётр» (…) В 1702 году Пётр, в третий и последний раз посетивший Двину, сам спустил в Вавчуге два новых фрегата.

Максимов С. В. Год на Севере // Избранные произведения, в двух томах. М., 1987. Т. 2.

Пётр Первый на лесопильном заводе при Вавчугской верфи

Раз Пётр, за веселою пирушкою, в доме Баженина, похвалился, что остановит рукою вододействующее колесо на бывшем тогда при верфи лесопильном заводе. Сказал, и тотчас же отправился на лесопильню. Перепуганные приближённые тщетно старались отклонить его от задуманного им намерения.

Вот наложил он могучую руку свою на спицу колеса, но в то же мгновение был поднят на воздух. Колесо, действительно, остановилось. Сметливый хозяин, зная хорошо характер Петра, успел распорядиться, чтоб оно вовремя было остановлено.

Пётр спустился на землю и, чрезвычайно довольный этим распоряжением, поцеловал Баженина, находчивость которого дала ему возможность сдержать своё слово и вместе с тем избавила его от предстоявшей ему неминуемой гибели.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991

Северное сказание о царском привольном житье

Вставал осударь до солнышка и променаж себе делал, а там воды изопьёт и указы писать станет, да так день деньской и пишет указы, потому ввечеру до сотни кульеров в разные концы скачут – осударево слово развозят. О ту пору случилось осударю во время прогулки подойти к промысловой зимушке, а там двое промышленников живут и промеж себяразговаривают. Вот один и сказывает:

– Вот кому жизнь-то привольная!

– Кому? – спрашивает другой.

– Да царю! Лежи целый день, а там отдохни от лёжки-то.

Сейчас на тот же день приехал к зимушке от осударя посланный, забрал того промышленника, что житьё царское хвалил, и привёз его прямо к осударю.

– Вижу я, – сказывает ему осударь, – твою добродетель и захотел тебя за то наградить; будь ты при мне вроде как лакеем, и вся твоя служба только в том и будет, что спи, когда я спать буду, и не моги глаз закрыть, пока я не лягу.

Обрадовался промышленник несказанно такому благополучию и стал уже азям снимать, потому осударь почивать ложился; только он азям-то скинул, а в двери-то и стучатся.

– Выдь, – сказывает осударь, – да погляди, кто там.

Пошёл он – царя нужно.

– Что тебе?

– На Москве хлебушка нету.

– Подай перо и бумаги.

Подали, и стал царь писать и прописал с час времени, а там стал читать и вычитал, чтобы изо всех городов в Москву хлеб свозили и народу без процента взаймы давали.

Ушёл посланный, а уж в двери иной ломится.

– В Питере по воскресным дням народ без тебя, осударь, работать гоняют и твои царские денежки бояре в карман кладут, а народ износился и впроголодь ходит.

И туда написал осударь указ, чтобы по воскресным дням народ не нудить и деньги платить, а ослушников повесить! Ладно! Не успел кульер уйти, а в двери ещё глядит:

– Смилуйся, осударь батюшка, вели правды сыскать! Воевода на Низу жён отбивает, животинки отнимает, в кабале держит народ православный.

У промышленника один глаз так и липнет, а у осударя ни в одном глазу сна нет, и сидит он и пишет без перестачи. Воеводу сменил, в Шлюшин в крепость послал, а народу за десять лет все подати простил. Солнышко в окошечко глянуло, а новый кульер ломится – глядь, ан это его же товарищ промышленник.

– Гони его! – Шумит осударь. – Спать хочу!

А у лакея-то и сон прошёл, и азяма не накинул – на улицу в рубахе выскочил.

– Что приключилось?

– Плохо дело! Воевода пришёл, зимушку разорил, всё полесованье на себя отобрал и тебя искать велел, хочет заместо своего холопа в ратники сдать!

Как кинется наш полесовщик к царю!

– Батюшка, помилуй!

А тот:

– Спи, брат, спи! Али не видишь, что я спать лег.

И взмолился полесовщик осударю, чтобы он от себя сон отогнал и спас его от воеводской неправды, а царь и говорит:

– А хороша ли, друг милый, жизнь царёва? Полно весь ли он день лежит, а ночью от лёжки отдыхает?

Понял тут полесовщик, что осударь услышал его слова неразумные, и покаялся.

– Так ты и знай, – проговорил осударь, – у тебя одна голова на плечах неразумная, а у меня на плечах все ваши неразумные головы. Ты об одной своей позаботился и спать не захотел, а как мне обо всех-то неразумных головушках думать надлежит, так и век я не усну, а усну – так сильный прижмёт слабого, пойдёт тягота и неправда, голод и безвременье и вражеское попленение.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

О предполагаемой поездке государя в Рим

О предполагаемой поездке государя в Рим, Корб (Корб фон Иоганн Георг – дипломат, секретарь посольства императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году. – Е.Г.) приводит рассказ самого Петра. «Когда я плыл», – говорил Пётр боярам, – «со многими из вас из Архангельска в Соловецкий (Solowizi) монастырь, я был, как вам известно, угрожаем кораблекрушением; я пройду молчанием столь большую боязнь смерти и неминуемой, так сказать, гибели, которая вами тогда овладела. Теперь уже нам не угрожает предстоявшая гибель, мы спаслися, но я считаю справедливым и надеюсь, что и вы на это согласитесь, исполнить клятвы и обеты, данные вами святым. Я тогда, заботясь не столько о своём спасении, сколько об избавлении вас всех, дал обет Богу и святому моему Ангелу, Петру Апостолу, поклониться ему в Риме, при его гробе. Скажи, Борис Петрович (обратился царь к своему фельдмаршалу Шереметеву), в каком состоянии находится Римская область и её города? Ты там был, и потому можешь сообщить вернейшие о ней сведения». – Шереметев похвалил приятный климат и красоту местности. Царь, выслушав его, сказал: «С некоторыми из вас я поеду туда, покорив Турка, и таким образом исполню данный мною обет». Царь поехал бы в Рим и исполнил бы свой обет, если бы недавние столь опасные происшествия в его владениях, по случаю возникшего возмущения (стрелецкий бунт), не вызвали его в Москву».

Дневник И. Корба, в издании М.И. Семевского. Москва, 1869 г.

Другое сказание на эту тему

В 1714 году государь, будучи на Финском заливе с флотом, от Гельсингфорса к Аланду, претерпел великую опасность, угрожавшую самой жизни: ночью поднялась жестокая буря и весь флот находился в крайнем бедствии, все думали, что погибнут. Его величество, увидев робость корабельщиков своих, решился сесть на шлюпку и ехать к берегу, зажечь там огонь, чрез что дать знать близость берега. Бывшие на корабле офицеры, ужасаясь отважности государя, все пали к ногам его и просили неотступно, чтоб он отменил такое гибельное намерение и чтоб им это повелел исполнить. Но государь, показывая подданным на море бесстрашие, не послушал их, сел с несколькими гребцами в шлюпку и поплыл. Рулём его величество управлял сам, а гребцы работали сильно в гребле; но, борясь долго против волн, они начали ослабевать и уже потопления ожидали. В таком их отчаянии, Пётр встал с места и в ободрение кричал им: «Чего боитесь, Царя везёте! Кто велий, яко Бог! Бог с нами, ребята, прибавляйте силы!». Такая речь возобновила мужество во всех – пробился он сквозь валы до берега, куда вышед, зажёг огонь и тем дал знак флоту, что он счастливо туда прибыл, и что они также не далеко от берега. Государь, измоченный весь водою, обогревался у огня с гребцами и спросил: «Есть ли на шлюпке морской сбитень и сухари?». Ему подали, он выпил стакан, съел сухарь, велел выпить стакана по два матросам и потом заснул близь огня под деревом, покрывшись парусиною.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Третий рассказ на эту тему

Всем известно, что Пётр Великий в молодости не терпел воды, и когда предлагали ему прокатиться по Яузе или по великому пруду, всегда отказывался от этих прогулок. Но с летами пропала в нём эта ненависть и заменилась настоящею страстью к плаванию, так что чрезвычайная смелость в водной стихии даже иногда ввергала его в очевидную опасность, в то время, когда он не умел ещё порядочно править рулём, уже перестал бояться воды. Так случилось однажды в немецком море; разъярённыя стихии хлестали борт лодки, заливая её, перекидываясь чрез палубу; матросы шептали про себя молитву.

– Не бойтесь!.. Император Пётр утонуть не может. Слыханное ли дело, чтобы Русский царь утонул в немецком море, – сказал государь и сказал правду.

В Петербурге Император, пригласил в Кронштадт нескольких иностранных министров посмотреть на новыя гидротехническая работы и часть флота готоваго уже вступить в море; они отправились на голландском буере, которым управлял сам Пётр.

Как только переехали половину, вдруг на взморье поднялся сильный ветер с запада, Император приметил вдали туман с поднимающимся облаком и ожидал скорой бури.

Многия были объяты ужасом и тем более дрожали от страха, когда неустрашимый кормчий приказывал убрать половину парусов, и кричал матросам, чтобы они были осторожнее; некоторые заметили, что буер гнало скорее к Петербургу, чем к Кронштадту, и что он направляем был Императором то в ту, то в другую сторону, и предложили Его Величеству, не согласится ли он лучше возвратиться к Петербургу или, по крайней мере, заехать в Петергоф? Император, которому буря казалась не очень опасною, возвратиться назад считал стыдом, и потому отвечал спутникам: не бойтесь!

Между тем буря усиливалась и сопровождалась ужасным громом. Водяные валы били через борт, и казалось, что буер с минуты на минуту готов опрокинуться.

Опасность жизни была видима; на лице каждаго из здесь бывших выражался смертельный страх, только лицо Императора и лица его матросов выражали совершенное равнодушие к происходившему. Управляя рулём и повелевая действиями матросов, он совершенно не обращал внимания о чём просили его любопытные посланники; наконец один из них, совершенно уничтожившийся от страха видимой опасности, сохраняя однакоже приличную своему сану важность, сказал.

– Прошу, Ваше Величество или возвратиться в Петербург, или править к ближнему берегу, потому что я от моего Короля не за тем прислан, чтобы утонуть. Если я здесь погибну, то, разумеется, Ваше Величество должны в этом отвечать моему двору.

Император Пётр при всей опасности едва мог удержаться от смеха при виде трусости посланника, и тут же отвечал:

– Не бойтесь, милостивый государь, Фон Л., ведь если и придётся, то утонем вместе и вашему двору тогда не с кого будет взыскивать.

Однако же буря усиливалась всё более и более; Монарх, увидя совершенную невозможность, стал править в сторону и скоро прибыл в гавань Петергофа, где оставил своих спутников отдыхать, а сам на рассвте отправился в Кронштадт, и оттуда спутникам прислал несколько шлюпок с надёжными людьми.

От генерал-экипажмейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Воспитание и юность Петра

Трёх лет остался Пётр по смерти отца и, с восшествием на престол старшего брата, Феодора Алексеевича, подвергся преследованию вместе с матерью и её родственниками. Печальная доля в младенчестве, гонения, бури способствуют раннему развитию. Перед глазами маленького Петра постоянно печальная мать, толкующая с ближними людьми о своей невзгоде, ссылке братьев, благодетеля Матвеева *).

*) Матвев сослан был Федором Алексеевичем в 1676 г., в Пустозерский острог. По возвращении его, в мае 1682 г., он был убит в том же году стрельцами, в первом бунте. Ред.

Царевича начали учить грамоте, призвали, по обычаю, дьяка, умевшего хорошо читать и писать. Дьяк этот был Никита Моисеев сын Зотов. Уже трёхлетним младенцем Пётр обнаруживал ту пылкую живость, которая впоследствии была отличительною чертою его характера: однажды, когда в селе Коломенском царица (Наталья Кирилловна) тайно смотрела на аудиенцию цесарского посла из соседнего покоя, нетерпеливый Пётр настежь распахнул дверь и дал случай иноземцам увидеть Московскую государыню *).

*) Об этом случае рассказывает очевидец, секретарь цесарского (прусского) посольства, Адольф Лизек, бывший в Москве в 1675 году. Этот же случай описан в «Истории царствования Петра Великого» Н. Устрялова. Ред.

Петру оканчивался десятый год, когда умер царь Феодор (27-го апреля 1682 г.). Петра выбирают в цари, но этот выбор ведёт к стрелецкому бунту. До сих пор удаление, гонение раздражали ребёнка, теперь страшные кровавые сцены перед глазами, мучительная смерть родных *),

*) Тогда были убиты братья и родственники царицы: Афанасий Кириллович, Иван Кириллович, Иван Фомич и Василий Филимонович Нарышкины. Отец её, Кирилла Полуектович, удалён от двора, а младшие братья – Лев, Мартемьян и Феодор – успели скрыться в первый день бунта, переодевшись слугами. Ред.

отчаяние матери, власть похищается, переходит в руки прежних гонителей. Кровавые сцены не могли остаться без влияния, и чувства, возбуждённые ими, должны были действовать разрушительно, хотя бы и сдержаны были на время.

Опять удаление и гонение, опять перед глазами вечно печальная мать и вечные толки о том, что власть похищена и делается Бог знает что в государстве. Грустно и скучно, страшно скучно для ребёнка, которому уже «начинает быть грузно от силушки, как от тяжёлого бремени». Ученье кончилось с уходом Зотова; у старших братьев Петра, после дьяка, выучившего грамоте, был другой учитель, Симеон Полоцкий. Петру не дали такого учителя. Что же делать огненному мальчику, который, когда и вырос, не умел ходить, а только бегать? Оставалось одно занятие – «ходить по улице широкой, с ребятами тешиться», как говорила старинная песня. Пётр выбегает из дворца на улицу, чтоб больше уже не возвращаться во дворец с тем значением, с каким сидели там его предки. В потехах с ребятами на улице, в воинских играх, новый Ромул кличет клич по новую дружину, и дружина собирается, удалые потешные конюхи (1682 г.) – будущие образцовые полки.

Отроком Пётр «в десять лет казался пятнадцатилетним юношею, на щеках играл румянец, как у красной девицы, большие черные очи сверкали огнём, темно-русые природные кудри украшали чело, во всех движениях его обнаруживалась смелая живость».

Так описывает Петра известный путешественник Кемпфер, видевший его на другой год по воцарении, следовательно, на 11-м году возраста, и думал, что ему не менее 16-ти лет.

Петра не учили как должно, по его собственному признанию; но он многое знал – как же он приобрёл эти знания? Пусть расскажет сам.

Князь Яков Долгорукий, перед отъездом своим во Францию в посольство, разговорился с четырнадцатилетним Петром и, между прочим, сказал, что у него был важный инструмент, да жаль – украли: можно было этим инструментом брать дистанции, не доходя до того места. Искра упала в порох. «Купи мне этот инструмент во Франции». Долгорукий купил, привёз – астролябия в руках Петра, но что он с нею станет делать: не умеет как взяться, а у кого спросить? К дохтуру немцу *),

*) Захар фон-дер-Гулстл.

не знает ли? Дохтур сам не знает, но говорит, что сыщет знающего человека, и действительно приводит голландца Франца Тиммермана. Учитель нашёлся, а ученик «гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации». – «И тако», – говорит Пётр, – «сей Франц, чрез сей случай, стал при дворе быть беспрестанно в компаниях с нами».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Охота есть занятие холопское…»

Бояре с неудовольствием смотрели на потехи Петра и предвидели нововведения. По их наущению сама царица и патриарх увещевали молодого царя оставить упражнения, неприличные сану его. Пётр отвечал с досадою, что во всей Европе царские дети так воспитаны, что и так много времени тратит он в пустых забавах, в которых ему, однако ж, никто не мешает, и что оставить свои занятия он не намерен. Бояре хотели внушить ему любовь к другим забавам и пригласили его на охоту. Пётр сам ли от себя или по совету своих любимцев, но вздумал пошутить над ними: он притворно согласился; назначил охоту, но приехав объявил, что с холопями тешиться не намерен, а хочет, чтоб господа одни участвовали в царском увеселении. Псари отъехали, отдав псов в распоряжение господ, которые не умели с ними справиться. Произошло расстройство. Собаки пугали лошадей; лошади несли, седоки падали, собаки тянули снуры, надетые на руки неопытных охотников. Пётр был чрезвычайно доволен – и на другой день, когда на приглашение его ехать на соколиную охоту господа отказались, он сказал им: «Знайте, что царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское».

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Дедушка русского флота

Нашёлся знающей человек и дело не ограничивается учением в четырёх стенах; ученик не умеет ходить, а только бегает. Огненный мальчик таскает Тиммермана всюду, и при виде всякого нового предмета расспросы: что это? зачем? Предметов новых мало, а беспокойный мальчик всюду пробирается, заглядывает, нет ли где чего, всё ему надобно, всё отопри и покажи. В Измайлове забрался в амбары, где лежали старые негодные вещи двоюродного деда царского, Никиты Ивановича Романова, и вдруг судно особого рода, иностранное! Запрос Тиммерману: что это за судно? – Бот английский. – Где его употребляют? – При кораблях, для езды и возки. – Чем лучше наших? – Ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру. – Против ветру! Быть не может! Надобно посмотреть: есть ли такой человек, который бы починил бот, и ход его мне показал? – Есть. Сейчас отыскали Голландца Карштен-Бранта, который при царе Алексее вызван был для постройки кораблей в Дединове. Брант починил бот, сделал мачту и паруса и начал лавировать на Яузе: «Это мне паче удивительно и зело любо стало», – говорит Пётр. «Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но боле упирался в берега, я спросил его: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевёз его на Просяной пруд (в Измайлове), но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более».

Начал проведывать, где больше воды? Отвечали, что ближе нет большего озера как Переславльское в двалцати верстах. Но как туда пробраться? Сказать прямо матери, что идёт на большое озеро плавать и суда строить – не отпустит, надобно уехать обманом. Сказал, что дал обещание съездить к Троице на богомолье, а от Троицы пробрался в Переславль.

Вид обширного красивого озера, где бот уже не будет стукаться о берега, разумеется, ещё более разманил Петра, он стал просить у матери завести такую потеху на озере; царица согласилась, и Брант с мастером Кортом, отправились в Переславль строить корабли.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Начало русского флота

Царь Пётр Алексеевич в малолетстве своём нашёл в селе Измайлове ботик, голландцами при царе Алексее Михайловиче построенный, на котором в Москве на Просяном пруду, на Москве-реке и Яузе, а потом на Переяславском озере, плаванием забавлялся. Сей то незапно обретённый ботик произвёл в юном государе, который прежде боялся воды, охоту к построению сперва малых фрегатов, потом военных кораблей и был причиною возрождения великого флота в России.

1723 года его величество приказал тот ботик привезти в Санкт-Петербург, откуда отправлен в Кронштадт, где от всего флота прибытие оного пальбою и другими морскими почестями поздравлено и в память величайших от того ботика на море успехов торжествовано. В сие время монарх на нём был кормчим, в гребле находились генерал-адмирал Апраксин, два адмирала и адмиралтейский полковник Головин, называемый Бас. При сём случае, когда по возвращении в гавань произведён был залп, то государь, выходя из ботика, к встречающей его императрице и ко всем министрам и флотским адмиралам сказал: «Смотрите, как дедушку (так называли ботик) внучаты веселят и поздравляют! От него при помощи божеской флот на юге и севере, страх неприятелем, польза и оборона государству!». Во время стола, когда пили здоровье ботика, то Пётр Великий говорил: «Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят. Время покажет, явятся ли они и пред Стамбулом».

Государь не токмо что сам страстную охоту к водяному плаванию имел, но желал также приучить и фамилию свою. Сего ради в 1708 году прибывших из Москвы в Шлиссельбург цариц и царевен встретил на буерах, на которых оттуда в новую свою столицу и приплыл. И когда адмирал Апраксин, верстах в четырёх от Петербурга, на яхте с пушечною пальбою их принял, то Пётр Великий в присутствии их ему говорил: «Я приучаю семейство моё к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружён водами. Кто хочет жить со мною, тот должен часто бывать на море».

Его величество подлинно сие чинил и многократно в Петергоф, Кронштадт и Кроншлот с царскою фамилиею по морю езжал, для чего и приказал для них сделать короткие бостроки (безрукавки), юбки и шляпы по голландскому манеру. Прибывшие из Москвы и в вышепоказанном плавании находившиеся были: царица Прасковья Феодоровна, супруга царя Иоанна Алексеевича, и дщери его – царевны Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны, царевны же Наталья, Мария и Феодосия Алексеевны.

Но как водяного плавания по краткости лета казалось Петру Великому мало, то приказывал от дворца к крепости на Неве лёд расчищать, где на ботах и других малых судах, поставленных на полозки и коньки, при ветре под парусами с флотскими офицерами и знатными господами, подобно, как бы на воде, катался и проворно лавировал. К сим забавам приглашал и чужестранных министров, и зимовавших голландских шкиперов. На сих забавах потчивал всех горячим пуншем и однажды шкиперам говорил: «Мы плаваем по льду, чтобы зимою не забыть морских экзерсиций». На сие один голландский шкипер отвечал: «Нет, царь Петр, ты не забудешь! Я чаю, ты и во сне всё флотом командуешь!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Самообразование Петра

Тиммерман был математик далеко не первоклассный: он ошибался даже в простом сложении, но державный ученик, выслушав первые четыре правила арифметики, под названиями, едва для него понятными – одицио, субстракцио, мултипликацио, дивизио – тотчас сообразил, в чем дело: сам своею рукою безошибочно и отчётливо изложил все четыре правила, пояснив их примерами, провёл способы поверки, разобрал путаницу с онами или нулями, без труда понял именованные числа, и перешёл к высшим частям математики: скоро достиг, судя по его почерку, до многосложной теории астрономии, в нескольких словах показал, как можно ею «собрать» или измерить поле, изучил подробности сооружения крепостей, затвердил все иностранные термины фортификации, вычислил размеры орудий и определил, при каких условиях, в каком расстоянии, может пасть на данную точку бомба.

Окружая себя голландцами, шотландцами, англичанами, швейцарцами и другими иноземцами, Пётр имел одну цель, к которой давно уже, с отроческих лет, устремлял все свои мысли и желания, изучить военное дело во всех видах его на суше и на воде, от самых мелких подробностей технических, до высших начал военного искусства, сколько могли изъяснить то и другое избранные им наставники. Многого они сами не понимали, и державный ученик приобретал необходимые для него сведения более собственным опытом, путём тяжёлого труда, чем уроками своих учителей. Все, что надобно было знать солдату, матросу, корабельному плотнику, токарю, бомбардиру, тонеру, артиллеристу, инженеру, всё узнал он на самом деле и вскоре приобрёл такой во всём навык, что едва ли кто из окружавших его лиц умел искуснее владеть ружьём и топором, точить из дерева и кости разные украшения, править рулём, бросать гранаты, наводить орудия, придумывать составы огненных снарядов, устраивать понтоны, закладывать мины и взрывать укрепления на воздух. Примерные битвы потешных со стрельцами в окрестностях Преображенского и Семеновского служили ему средством к приобретению сведений тактических, а плавание по озеру Переяславльскому и по Белому морю образовало из него моряка.

Неутомимый в трудах, Пётр не терял ни одной минуты в праздности, и часто, по собственному выражению его: «вкушал хлеб в поте лица своего, по приказу Божию к прадеду нашему Адаму».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Солдат с двенадцати лет

Пётр Великий, имея от роду всего 10 лет, составил в Москве из дворян регулярную роту, названную им потешною, в которой сам служил несколько времени барабанщиком, а потом, 12-ти лет, простым солдатом. После этих первых воинских упражнений, кораблестроение и мореплавание сделались любимым занятием Петра Великого. Неутомимый монарх служил во флоте, как и в строевых сухопутных полках, наряду со своими подданными, начиная с низких степеней, дошёл в морской службе до звания контр-адмирала. Раз очистилось при флоте вице-адмиральское место, на которое подлежало кого-нибудь произвести. Контр-адмирал Пётр Алексеевич подал в адмиралтейскую коллегию просьбу, в которой описал свою прежнюю службу и просил назначения на освободившееся место. Коллегия, по внимательном рассмотрении дела, отдала свободную вакансию другому контр-адмиралу, который более Петра Алексеевича служил и более имел случаев отличиться. Пётр Великий к этому поступку отнесся так:

– Члены коллегии судили справедливо и поступили, как должно. Если бы они были так подлы, что из искательства предпочли бы меня моему товарищу, то не остались бы без наказания.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Пётр начинает морскую службу

Осмотрев 60-ти пушечный корабль «Пётр и Павел», заложенный ещё в 1697 году руками Петра в Голландии, государь обратился к капитану с словами: «Ну, брат, в войске сухопутном я прошёл все чины, позволь же мне иметь счастие быть под твоей командой».

Изумлённый капитан не знал, что отвечать.

– Что же вы, г. капитан, не удостаиваете меня своим приказом! С какой должности обыкновенно начинают морскую службу?

– С каютного юнги! – отвечал изумлённый капитан.

– Хорошо! – сказал монарх. – Теперь я заступаю его место.

– Помилуйте, ваше величество!..

– Я теперь здесь не «ваше величество», а начинающей морскую службу с звания каютного юнги!..

Капитан всё ещё думал, что государь шутит и сказал:

– Ну, так полезай же на мачту и развяжи парус!

Монарх, не говоря ни слова, побежал на мачту, по узкому трапу. Капитан едва не умер от страха, и весь экипаж обомлел, увидев отважность совершенно неопытного ещё в матросской службе, молодого царя. Тот, кто некогда обтёсывал мачту, находится теперь на её вершине! Он ведь был на своем корабле, им самим построенном! Заткнув топор за пояс, бывало, прощался он вечером с своим творением, чтобы наутро вновь приняться за работу.

Если этот корабль и не был дедом русского флота, то, по крайней мере, его отцом.

Между тем, ветер колыхал корабль. Одно мгновение и государь, надежда целого народа, мог бы упасть на палубу или в волны морские! Эта мысль ужасала капитана и всех моряков, постигавших вполне опасное положение юного монарха. Ни один из старых матросов не отважился бы взойти на мачту, не подумав об опасности, ему предстоящей.

Bcе были в каком-то оцепенении, а государь, между тем, работал наверху. Вскоре конец развязанной веревки полетел на палубу и государь, кинув орлиный взгляд на бесконечное пространство, покрытое седыми валами, сошёл вниз. Капитан, видя, что государь был доволен его приказанием, но, не желая подвергать его в другой раз столь очевидной опасности, велел новому юнге раскурить трубку и подать её, что и было исполнено беспрекословно. Заметим, что капитан этот, по имени Мус, был некогда простым матросом, в Голландии, и понравился Петру во время пребывания нашего посольства в Амстердаме. Весьма естественно, что Мус, вспомнив прежнее время, когда он был товарищем и помощником царя в работе, так живо представил себе прошедшее, что тотчас же нашёлся в роли повелителя, и, постигнув вполне свой новый сан, взглянул гордее на Петра и сказал.

– Поскорее принеси мне бутылку вина из каюты!

Государь побежал вниз и явился с бутылкою и стаканом в руках. Тогда капитан взглянул на Петра, ожидавшего новых приказаний, призадумался, потом пристально посмотрел на юного монарха, будто не веря самому себе, и красноречивая слеза, слеза привязанности и умиления, оросила мужественное лицо его. Он вдруг приподнялся, схватил одною рукою стакан, наполненный вином и, кинув другою шапку вверх, воскликнул:

– Да здравствует величайший из царей!

Громкое ура раздалось на корабле и, достигши до берега, было ответом тронутых до глубины сердца матросов. Потом вновь все замолкли и смотрели на орла русского с изумлением. Все, готовы были броситься в огонь и в воду по первому слову государя!

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Другое сказание о том же

Царь Пётр Алексеевич взял с собою в Архангельск принятого им в службу знающего сардамского мореплавателя, прозванием Муса, где, построив с ним военный корабль по голландскому образцу, пожаловал сего сардамца капитаном корабля, на котором его величество восприял желание проходить все чины флотские от нижнего до высшего. Некогда, случившись на сём корабле, спрашивал у Муса: с какого чина начинают служить на корабле? А как капитан доносил – с матроса, то на сие ему государь сказал: «Хорошо, так я послужу теперь у тебя матросом». Мус, думая, что государь шутит, приказал ему развязать вверху веревку мачты, а он, кинувшись туда немедленно, исполнял должность сию с такою проворностию, как бы делал то настоящий и знающий матрос. Между тем Мус, смотря на государя, от ужаса и страха трепеща, кричал ему вверх: «Довольно, хорошо, царь Питер, полезай вниз!». Ибо тогда был сильный ветр, и легко бы мог он оттуда слететь. Государь спустился назад благополучно, и, увидя капитана, совсем в лице изменившегося, спросил его:

– Чего ты испугался?

– Не того, чтоб и погиб, а того, чтоб море не поглотило русского сокровища!

– Не бойся, капитан, когда бояться зверя, так и в лес не ходить.

После сего Мус, мало-помалу опомнясь, стал веселее, приказывал государю раскурить себе трубку табаку, налить пунш и, словом сказать, отправлять и прочие должности простого корабельщика. Монарх исполнял все его повеления скоропостижно, подавая сим пример прочим находившимся на корабле подчинённым и подданным своим, каким образом надлежит повиноваться командиру и отправлять должность.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Удивительная память Петра Великого

Во время перваго стрелецкаго бунта в Москве, когда Пётр Алексеевич был ещё отроком, то нежно любимая его мать с небольшою свитою верных служителей скрылась с ним в свято Троицкую Сергиевскую Лавру, надеясь там найти безопасность. *)

*) Удаление Натальи Кирилловны в Троицкий монастырь было при втором стрелецком бунте, в сентябре 1682 г., а 1-й бунт был в мае того же года. Второй раз Пётр был в этом монастыре и августе 1689 г. Ред.

Но стрельцы, отуманенные крамолой, не уважая ничего святаго не видя в царе покровителя ереси, искали, повсюду Царя и чрез них скоро нашли царицу и царя.

Они узнали, что Царица и Пётр скрылись в Троицко-Сергиевскую Лавру. Стрельцы явились во множестве и, немедля, бросились повсюду на поиски; некоторые кинулись даже в церковь, и там то один из стрельцов, нашёл младого царевича в объятиях матери, царицы Натальи в священнейшем месте. Крамольник не ужаснулся устремиться на него с обнажённым ножом; он взмахнул ножом и готов был пронзить грудь венценоснаго юноши, но провидение Божие хранило его для дел великих и в этом случае спасло его.

В то время, когда уже никакой человек не мог подать помощи, и когда сам малолетний Пётр, оцепеневший от ужаса, недвижно смотрел в глаза убийцы, Божья десница защитила Его. В этот самый момент один из прочих мятежников страшным голосом вскричал:

– Остановись брат, не здесь пред алтарем… Он не уйдёт… Пусть выйдет из церкви.

Покусившийся на убийство Царя оставил своё намерение, и в это время стрельцы увидели во весь опор скачущую царскую конницу. Все они в смятении бросились кто куда папало, и младой Государь был спасён.

Прошло двадцать лет после этого приключения. Возмущения были прекращены, стрельцы истреблены все до одного и государство наслаждалось совершенным покоем. В это время государь занимался формированием войска и введением флота.

Однажды Пётр Великий учил матросов на адмиралтейской площади и для этого выстроил их во фронт; государь любил глядеть каждому в глаза и также требовал, чтобы ему в глаза смотрели. Обозревая пристально строй, государь вдруг отскочил с ужасом, приметя одного из находившихся в строю матросов и, указав на предмет своего испуга, приказал его схватить.

Это был тот самый, который двадцать лет назад стоял с ножом в руке, чтобы поразить Государя и, сознавая свою вину пред монархом, матрос, тотчас же упав на колена, вскричал:

– Повинен смерти, государь… Помилуй…

Этот случай невольно удивил всех присутствующих и тем более, что винившийся матрос вообще отличался во время службы безукоризненной честностью усердием и никогда не заслуживал наказания или выговора.

Но присутствующие были поражены ужасом, когда услышали на вопрос государя ответ матроса, который сказал, что он тот самый стрелец, который в младенчестве дерзнул занести нож на Монарха-отрока в Свято-Троицкой лавре. Продолжая далее отвечать на вопросы монарха, стрелец этот объяснил, что он тогда ещё был новичком в стрельцах, когда замешался в бунт, что потом он раскаялся в своём заблуждении и в злодеянии и только бегством спасся от поимки и казни; за тем долгое время странствовал в отдаленных областях и, наконец, выдавши себя за сибирскаго крестьянина, записался в матросы при архангельском адмиралтействе, где честно исполнял свою службу.

Пётр Первый, выслушав откровенное признание, даровал ему жизнь, простил матроса со строгим объявлением никогда впредь не показываться на глаза. Возблагодарив Бога и государя, матрос удалился из рядов. Он вскоре был послан в отдаленнейшие области Сибири.

От фельдмаршала Трубецкаго и от адмиралтейскаго экипаж-мейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Причина конвульсий

О бунтах стрелецких некогда промолвил государь: «От воспоминания бунтовавших стрельцов, гидр Отечества, все уды* во мне трепещут. Помысля о том, заснуть не могу.

* Уды – члены. После стрелецкого восстания 1689 года мускулы головы, шеи и лица Петра I периодически сокращались в непроизвольных конвульсиях. Ред.

Такова-то была сия кровожаждущая саранча!». Государь по истине имел иногда в нощное время такие конвульсии в теле, что клал с собою денщика Мурзина, за плеча которого держась, засыпал, что я и сам видел. Днём же нередко вскидывал головою кверху. Сие началось в теле его быть с самого того времени, когда один из мятежных стрельцов в Троицком монастыре пред алтарем, куда его царица, мать его, ради безопасности привела, приставя нож к шее, умертвить его хотел, а до того личных ужимок и кривления шеею не бывало.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Странное лекарство для Петра

Пётр I-й с детства был подвержен припадкам безотчётнаго страха. Он не мог владеть собою в таком состоянии, которое сопровождалось яростью, иногда-же разрешалось конвульсиями, искривлявшими ему рот и совершенно искажавшими лицо его. Последнее приписывали действию яда, данного ему в детстве. Когда конвульсии делались с ним в обществе, все потуплялись; потому что Пётр не терпел, чтобы на него смотрели в это время и чем-нибудь заявляли, что происходящее с ним замечено. Если же конвульсии усиливались до чрезвычайной степени, то царский повар спешил изжарить сороку вместе с перьями и внутренностями и стирал в порошок, приём котораго помогал Государю.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Любознательность Петра

Однажды Пётр Великий, находясь в Архангельске при реке Двине и увидя довольное число барок и прочих подобных судов, спросил: откуда эти суда? Царю отвечали, что это мужики из Холмогор, везущие в город разный товар для продажи. Государь не был этим доволен, но сам хотел с ними разговаривать. И так, он пошёл к ним и увидел, что большая часть судов нагружена была горшками и прочею глиняною посудою. Между тем, как он старался всё пересмотреть и для того ходил по судам, под ним нечаянно подломилась доска и он упал в нагруженное горшками судно и, хотя не сделал себе никакого вреда, но горшечнику нанес довольно убытку.

Горшечник, посмотрев на разбитый товар, почесал голову и с простоты сказал Царю:

– Теперь, батюшка, я не много привезу денег с рынка домой!

– А сколько думал ты привезти домой? – спросил Царь.

– Да алтын бы с пятьдесят, – отвечал мужик.

Монарх вынул из кармана червонец, отдал его мужику и сказал:

– Вот тебе деньги, которые ты выручить надеялся. Сколько приятно тебе получить их, столько приятно и мне, что ты не назовёшь меня после причиною твоего несчастия.

От профессора и поэта Ломоносова, родившегося в Холмогорах, которому рассказывал его отец, бывший при этом происшествии.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев

О мудром олонецком воеводе

Император Пётр Великий, часто нечаянно посещавший города своего царства, около десяти раз был в нынешнем Петрозаводске, обязанном своим существованием гениальному взгляду великого преобразователя на минеральные богатства нашего края. Дорожный снаряд государя был незатейлив: летом мундирная пара, плащ, несколько белья и для прислуги деньщик или два; зимою прибавлялась шуба, шапка и тёплые сапоги. Обед монарха был готов везде, потому что он употреблял всякую пищу; кухня за ним никогда не тащилась.

В одну из поездок своих на заводы, основанные на речке Лососинке и носившие имя своего основателя, Пётр прибыл в Олонец. Подъехав к дому Воеводской канцелярии, где тогда сосредоточивалось главное управление здешнего края, монарх быстро вошёл в комнату и, встретив воеводу, седого, простосердечного старца, спросил у него, какие есть в канцелярии челобитчичьи дела. Испуганный воевода, упав на колени, дрожащим голосом отвечал:

– Виноват, всемилостивейший государь! Никаких нет.

– Как никаких нет?

– Никаких, – повторил воевода со слезами на глазах. – Виноват, государь, я никаких спорных челобитен не принимаю и до разбора канцелярии не допускаю, а всех соглашаю к миру, и следов ссор в канцелярии никогда не бывало.

Удивился монарх такой вине, такому простосердечию; подняв стоявшего на коленях воеводу и поцеловав его в голову, он сказал:

– Я бы желал и всех воевод видеть виноватыми столько же, как ты. Продолжай, друг мой, такое служение; Бог и я тебя не оставим.

Прошло несколько лет после того. В Адмиралтейской коллегии возникли несогласия между членами Чернышевым и Крейцом. Когда узнал об этом государь, то вспомнил миролюбивого олонецкого воеводу и послал к нему указ о прибытии в столицу. Тотчас определив его прокурором в Адмиралтейскую коллегию, Пётр сказал ему:

– Почтенный старик! Я желаю, чтобы ты и здесь был так виноватым, как в Олонце, и, не принимая ссорных объяснений от членов, мирил бы их. Ты ничем столько не услужишь мне, как водворив между ними мир и согласие.

К сожалению, в современных анекдотах, откуда мы заимствовали настоящий рассказ, не сохранилось имя этого олонецкого воеводы.

Олонецкие губернские ведомости. 1859, № 18.

Священник с ружьём

Есть предание о священнике с ружьём, которого Пётр встретил.

Государь остановил его и спросил, куда он едет?

Священник, не зная царя, ответил, что едет с запасными Святыми Дарами к больному.

– Зачем же ты взял ружье? – спросил Петр.

– Здесь не смирно; грабят и убивают, – ответил священнослужитель.

– Но ведь, если ты кого-то застрелишь, – возразил царь, – то не будешь больше попом?

– Не буду, – ответил священник, – но если меня убьют, то я не буду уже и человеком, а теперь куда-нибудь, да сгожусь.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Другое северное сказание о священнике с ружьём

В начале прошлого столетия Пётр Великий проезжал чрез селение Мегрецкое, находящееся на почтовом тракте в двенадцати верстах от Сланца к Лодейному полю. Между деревнями Заручне-Кабдева и Верхняя-Толмачёва царь встретил человека высокого роста, с проседоокладистою бородою, который тихою поступью пробирался по широкой торной дороге в одну из деревень, лежащих в отдалённом углу поселения, близь дремучего леса; у старика за кожаным поясом был засунут большой нож, а за плечами ружьё.

Пётр, остановив экипаж, спросил у прохожего:

– Кто ты такой и куда идёшь?

– Я есмь, – отвечал старик, – грешный иерей Бога вышнего, по фамилии Окулин, и держу свой путь к больному, желающему перед смертью покаяться и причаститься.

– Если ты служитель Божий, – сказал ему царь, – то зачем одет в мужицкую сермягу и ещё носишь при себе оружие, по подобию охотников, воров и разбойников? Я не верю, старик, твоим словам и званию и потому прошу сопровождающих меня (обратившись к ним) сейчас же взять и представить в канцелярию Олонецкого воеводства на спрос и суд по закону.

– Ваше царское величество, – возразил без страха, смело Окулин. – Делайте со мною, что хотите, – я тут весь. А суд воеводы на Олонце я видал, да и по его суду оправдан бывал. Поведаю же теперь вашему светозорному уму, могучий государь, что в дремучих лесах нашей волости водятся воры и разбойники, кои посягают на моё правдою нажитое достояние, заключающееся более в металлах (деньгах), поэтому я не из скопидомства, когда ухожу из дому, тогда и металлы свои уношу от их лому, а в защиту себя, да и для острастки этих недобрых людей ношу, аки воин, оружие на своих чреслах и раменах, облечённых от ненастья в рубище серого цвета.

– Когда такую речь ведёшь, – ответил ему Пётр, – то скажи мне: сколько денег у тебя и на что ты их бережёшь? Разве не знаешь того, что в положении воина наши молитвенники нарушают правила святой православной церкви Христовой?

В ответ на это Окулин сказал:

– Я Божий закон читал, но деньгам своим счёту не давал; на, государь, прими их в жертву от шестидесятилетнего старца с усердием и доброю волею великому царю-батюшке на русскую флотилию и армию. – И отдал свой металл.

Пётр Великий, приняв деньги, оставил старца Окулина и впоследствии вызвал его в Питер и там сделал его членом высшей духовной коллегии.

Олонецкие губернские ведомости. 1872, №37.

Северная кокоша

Ехал Пётр Первый на свои чугунные заводы. В Святозере – остановка: лошадей переменяли.

Зашёл Пётр Первый в избу и видит: суетятся, бегают.

– Что, – скаже, – за беготня?

– Бог дочку дал, – в ответ ему хозяин.

– Ну, – скаже, – проздравляю, а меня проздравь с крестницей. Посылайте за попом.

Хозяин хотел было промышлять куму.

– Вот кума, – скаже царь, – чего лучше, – и кивае на старшую дочку.

Пришёл поп, окрестили. Пошло угощенье. Водку на стол подали. Пётр Первый пошёл в свой чебодан и добыл оттуль свою чарку. Налил себе и выпил. Налил куме и потчует; застыдилась кума, не пьёт. Петр Первый упрашивает. Не пьёт.

– Выпей, – говорит отец, – не спесивься; ничего ведь; коли царь просит, надо выпить.

Дочь выпилаи краснет. Любо царю, что девка зардела, и почал он шутить с ей и пуще стыдить. Снял с шеи кожаный галстук и повязал на ейну шею девочью; с рук – перщатки, долиной по локоть, и надел на ейны руки белые; затым пожаловал ей свою государскую чарку, на память, что водку пил.

– А что мне-кова крестнице дать? – проговорил царь. – Ничего с собой не прихвачено. Экая она бессчастная! Ну, – скаже, – в другой раз буду – не забуду.

Приезжает другожды на заводы с государыней.

– Я, – скаже, – здесь крестил у кого-то. Надо бы пожаловать; оногдась (в прошлый раз) ничего со мною не случилось.

Отыскали, у кого крестил Пётр Первый. Государыня наприсылала бархату, парчей и всяких басистых (красивых) материй, а опять-таки куме, а крестнице опять ничего.

Вот уж доподлинно, не мимо идёт царское слово: как назвал ее бессчастною, так и было. Государева крестница выросла, жила, а всю жизнь была кокоша (несчастливица) горегорькая.

Пётр Великий в народных преданиях Северного края, собранных Е. В. Барсовым. М., 1872.

Сказание о жирном быке с чёрным сердцем

Однажды ехал государь Пётр в Архангельск по большой дороге, приехал и крестьянину и видит, что живёт исправно, по приезду видно, на сарае корму, под окном дров, на дворе скотины много. И спрашивает государь:

– Что, крестьянинушко, хорошо ли тебе жить? Кажись всего у тебя в сытость.

А крестьянин отвечает:

– Нет, надёжа государь. Мы работаем, стараемся; вот как господа-то живут противу нас, так далеко лучше.

Тогда Пётр Первый говорит:

– Ну к моему приезду назад выкорми ты быка, чтобы был он жирён, а сердце в нём было чёрно.

Государь уехал, а крестьянин закручинился: как выкормить быка, чтобы был жирён, а сердце в нём было чёрно? Потом стал он ходить по кабакам и расспрашивать, как бы выкормить быка, чтобы был он жирён, а сердце в нём было чёрно.

Один приятель вызвался и говорит:

– Экой ты! Купи, – говорит, – медведя и поставь медведя и быка в одную конюшню и корми их сыто. Как медведь, – говорит, – рёхнет, а бык медведя ужаснётся и назад присядет, он будет думать, что медведь его съест.

Так крестьянин и сделал: медведя купил и в угол быка поставил и кормил до приезда царского. Пётр Первый оборотился, опять заехал к крестьянину и спрашивает:

– Что, – говорит, – выкормил ли быка?

– Выкормил, надёжа государь!

– Ну, убей, – говорит, – его, посмотрим, таков ли он, как я хотел.

Как быка убили, так действительно оказался таким: был он жирён, а сердце в нём гнилое, чёрное. Государь и говорит:

– Ну, расскажи же теперь, как ты быка купил, что разное у него мясо, и как ты сердце гнилое в нём сделал.

Крестьянин в ответ ему:

– Надёжа великий государь! У меня в конюшне в одном углу стоял бык, а в другом медведь; как медведь рёхнет, бык так назад и сядет, оттого сделалось в нём и сердце чёрное.

Тогда государь и говорит:

– Так, – говорит, – и господин живёт, которому завидуешь ты: сегодня во всём у него продовольствие, а сердце всё в нём тлеет, как под суд не попасть. Завтра может лишиться всего и остаться без куска хлеба. А ты, – говорит, – грешишь, что Бога не славишь: поработал ты, лёг спать и руки за голову. Подать отдал и ни о чём ты не тужишь. Сердце у тебя спокойное, не тлеет оно, как у этого быка.

Так государь и разговор кончил.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991.

Грубость воронежских граждан

Государь устроил в Воронеже корабельную верфь и часто приезжал в этот город. В великий пост потребовал его величество кислой капусты; послано было за нею к членам магистратским, состоявшим из тамошнего купечества. Те были тогда в собрании; посоветовавшись о том, заключили так: «Если один раз дадим капусты, то уже и всегда не только государю, но и всем при нём находящимся отпускать её будем принуждены, а чрез то и у самих нас может быть недостаток», – рассудили отказать, как будто бы нет у них капусты. Государь, ведая, что это происходит от одного грубого их воспитания, не огорчился на них, но почувствовал только крайнее сожаление о такой грубости. Он послал одного из денщиков осмотреть у членов ледники – тот нашёл в них целые чаны капусты. Государь, призвавши их к себе, представляет им, с отеческою милостию, их глупость и грубость, что они государю своему, пекущемуся о их благосостоянии, отказывают в ничего не значащей малости, имея у себя с излишеством. Не могли они не почувствовать и милости его, и своего непростительного поступка; упав к ногам его, они со слезами просили в том прощения. Монарх, сделав им ещё увещание, прощает их, пригрозя, однако же, что если они впредь подобное сему что учинят, то б страшились гнева его.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Старец Митрофан против нагой Венеры

Когда великий государь, устроя в Воронеже верфь корабельную, сооружал флот, к поражению турок и к отнятию у них Азова необходимо нужный, тогда архиерей Митрофан от избытка, так сказать, усердия своего к государю и отечеству в простых, но сильно над сердцами народа действующих поучениях возносил хвалами намерения государевы и увещевал трудящихся в работах и весь народ к ревностному содействию отеческим попечениям сего монарха. А когда проведал он, что происходила в деле том некоторая остановка от недостатка в казне денег, то он оставшиеся у него от благотворения его 6 000 рублей серебряными копейками привёз к государю и, вручая оные его величеству, говорил:

– Всякой сын отечества должен посвящать остатки от издержек своих нужде государственной. Прими же, государь, и от моих издержек оставшиеся сии деньги и употреби оные против неверных.

Можно себе представить, с какою милостию принял монарх толикое свидетельство любви к отечеству и нестяжания сего добродетельного мужа. Целостность усердия такового доказал он и в продолжении, отсылая всегда накоплявшиеся у него от издержек деньги к государю, а в отсутствие его в Адмиралтейское казначейство, при записках своих: «На ратных».

Следующее же происшествие паче ещё докажет нам, колико монарх уважал его добродетели.

Его величество имел маленький свой дворец на островку реки Воронежа; вход в оной украшали статуи языческих богов, как то: Юпитера, Нептуна, Минервы, Геркулеса, Венеры и других. Однажды монарх велел сему архиерею быть к себе во дворец сей. Старец тотчас же пошёл, но, войдя во двор и увидя помянутые статуи, в числе коих и нагую Венеру, поворотился назад и ушёл. Донесли о сём монарху, и его величество, не понимая причины странного поступка сего, послал по него паки, но сей добродетельный, но, впрочем, простодушный и неучёный пастырь сказал присланному:

– Пока государь не прикажет свергнуть идолов, соблазняющих весь народ, то он не может войти во дворец его.

Великий государь не мог не огорчиться на него; он послал вторично к нему с таковым указом, что, если он не придёт, то ослушанием предержащей власти подвергнет себя смертной казни.

– В жизни моей государь властен, – ответствовал он, – но неприлично христианскому государю ставить языческих идолов и тем соблазнять простые сердца. И так охотнее он примет смерть, а не подтвердит присутствием своим сих языческих чтилищ.

Сколь ни был государь раздражён таковым грубым ответом и непослушанием архиерея сего, но, любя и почитая в нём добродетели его, снёс сие терпеливо. Поелику же происходило сие уже пред вечером, то монарх, услыша благовест в соборе в большой колокол, спросил: разве завтра праздник? Но как ответствовано, что не было никакого, то и повелел монарх узнать сего причину от самого архиерея.

Что ж ответствовал он присланному к нему?

– Понеже мне от его величества сказана смерть, того ради он, яко человек грешный, должен пред смертию своею принесть Господу Богу покаяние и испросить грехов своих прощение соборным молением, – и для сего-то назначил он быть всенощному бдению.

Государь, получа такой ответ, вместо того чтоб более ещё прогневаться, не мог удержаться, чтобы не рассмеяться, да и тот же час послал ему сказать, что он его во всём прощает, и для того перестал бы тревожить народ необыкновенным звоном. Сего ещё недовольно: снисходительнейший государь повелел снять соблазнившие его статуи. Архиерей, на другой сего день уведав заподлинно, что статуи те сняты, пришёл к государю благодарить его за оное. Какой был при сём между ими разговор, неизвестно, то только верно, что великий государь не отменил к нему ни любви, ни уважения своего, он пожаловал ещё дому архиерейскому несколько крестьянских дворов и в каждый приезд свой в Воронеж заезжал наперёд к нему. Когда же монарх в один приезд свой по обыкновению заехал прежде к нему, то нашёл его при самой уже смерти, тронут был тем даже до слез. Чувствительный государь пробыл у него до самыя его кончины и своими руками затворя ему очи и, дав повеление заготовить всё к приличному его погребению, вышел весь в слезах. Когда же настал день погребения, то монарх на вынос тела его прибыл со всеми знатными и морскими офицерами и мастерами корабельными, и когда готовились духовные поднять гроб его, тогда великий государь, обратяся к пришедшим с ним:

– Стыдно нам будет, – сказал, – если мы не засвидетельствуем нашея благодарности благодетельному сему пастырю отданием ему последней чести. Итак, вынесем тело его сами.

При слове сем монарх принялся первый за гроб его. А по отпетии погребальной панихиды его величество паки с вельможами и офицерами своими поднял гроб и опустил оный в землю.

Слышал от воронежских старожилов.

Анекдоты, касающиеся до гогударя имперазпара Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Ходатайство дочери о пенсии отцу

Его величество на пути своем в Воронеж*,

*В период с 1694 по 1709 год, в связи со строительством Азовского флота, Петр I был в Воронеже восемь раз. Установить, к какому времени относится данный рассказ трудно. Ред.

под вечер в ненастную погоду, заехал ночевать в деревушку к одному вдовому дворянину, которого не случилось тогда дома и который по делам был в городе. А как государь езжал просто, с малым числом людей, да и, кроме одного крестьянина и двух дворовых старух, никого из служителей тут не находилось, то и сочли его проезжим офицером. Государь, вошед в покой, встречен был дворянина того дочерью осьмнадцатилетнею, которая его спрашивала: «Ваша милость кто такой?» – «Я проезжий офицер, заехал к отцу твоему переночевать». – «А как тебя зовут?» – «Петром!» – отвечал монарх. «Много есть Петров, – продолжала она, – скажи своё прозвание». – «Михайлов, голубушка». – «Пётр Михайлов! – повторяла девушка с некоторым видом удивления и радости, – ах, если бы ты был тот Пётр Михайлов, который ездит в Воронеж строить корабли и который слывёт нашим царём, как бы счастлива была я!»

«А что ж?» – «Я бы попросила у него милости!» – «Куда как ты смела, – сказал он ей, – какую милость и за что?» – «Такую, чтоб он пожаловал что-нибудь отцу моему за то, что под городом Орешком (Шлиссельбург) на приступе весь изранен и отставлен капитаном, получает только порутчицкое жалованье, имеет двадцать душ и насилу себя и меня пропитать может, да из этого уделяет ещё брату моему, который в службе констапелем». – «Правда, жалкое состояние, да что делать?» – «Знать, царь про то не ведает». – «Скажи мне, училась ли ты чему-нибудь?» – «Отец мой выучил меня читать и писать, а покойная мать моя учила меня шить и хозяйничать». – «Не худо. Прочитай-ка что-нибудь и напиши». Дворянка сие исполнила, показывала ему шитье и холст, который сама ткала.

«Хорошо, – сказал ей проезжий офицер, – ты – достойная девушка, жаль, что я не тот Пётр Михайлов, который может делать милости. Однако, молись Богу, может быть, при случае, царю донесу, он меня довольно знает и жалует!»

Девушка поклонилась, побежала, принесла ему тотчас квасу, хлеба, масла, яиц, ветчины и без всякой застенчивости от всего сердца потчивала. Потом отвела ему особую горницу, приготовила изрядную постелю, а государь, покоясь, встал рано и, подаря дворянской дочери пять рублей, сказал: «Поклон отцу, и скажи, что заезжал к нему офицер корабельный Пётр Михайлов. Прощай! Желаю, чтоб подаренные пять рублей принесли тебе за доброе поведение и за старание об отце своём пятьсот рублей».

На возвратном из Воронежа пути его величество отправил к сей дворянской дочери денщика с таким приказанием: «Бывший недавно у тебя в гостях офицер есть самой тот Пётр Михайлов, которого видеть и просить желала. Хотя по пословице: Бог высоко, а царь далеко, однако у первого молитва, а у другого служба не пропадает. За службу отца твоего указал его величество давать ему капитанское жалованье, а тебе, яко достойной дочери его, посылает приданое – пятьсот рублей с тем, что жениха сыщет сам». Что государь вскоре и исполнил, выдав её за зажиточного дворянина и флотского офицера в Воронеже.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Предсказание Петра I о Чёрном море

Когда царь Петр, в 1696 году, взял Азов, тогда при всех бывших при этом взятии сказал:

– Теперь мы, слава Богу, один угол Чёрного моря уже имеем, а со временем, может быть, и весь его иметь будем.

– Далеко, государь, и трудно им обобладать, – сказали на это предстоящие.

– Не вдруг, а помаленьку, – отвечал царь.

– Бог знает, государь, можно ли, – говорили бояре.

– А вот как можно, – сказал царь, стоя в своем шатре на ковре, – я вам покажу.

Поднял один угол ковра, загнул его к средине и стал на нём.

– Вот, видите, я стою уже на этом угле, потом, может быть, дойдем и до другого и также станем, как и на первом.

При чём загнул в средину и другой угол и стал на обоих.

– Видите теперь, затем дойдём и до третьего угла.

Загнувши и тот также в средину, стал на трёх.

– Вот и части будем иметь, а потом, если Богу угодно будет, то четвертый угол достичь нам уже легче.

В нынешние времена, мы едва ли не половину того моря во владении своем имеем *).

*) Разсказ этох взят из собрания анекдотов о Петре, составленном Ригельманом, автором малороссийской истории и пр., жившим в царствование императрицы Екатерины II. Прим. Редакции журнала «Русская старина».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Великий не соглашается на смертном одре простить убийц

Пётр Великий на двадцать пятом году жизни опасно заболел горячкою: не оставалось почти никакой надежды на выздоровление Государя. Глубокая печаль охватила весь двор, в церквах беспрерывно служили молебны о его здравии и, наконец, по древнему обычаю, к Государю явился уголовный судья с просьбою даровать свободу девяти приговорённым к смертной казни убийцам и разбойникам, чтобы они своими молитвами испросили у Бога выздоровление Царя. Узнав об этом, Петр Великий приказал призвать к себе судью и повелел прочесть имена преступников и перечислить преступления, за которые они осуждены. Затем, обратясь к судье, он сказал прерывающимся от волнения голосом: «Неужели ты думаешь, что против этих злодеев нарушив дело правосудия, я могу умолить Небо продлить мне жизнь? Или же ты предполагаешь, что Господь услышит молитвы этих богоотступников и убийц? Пойди и прикажи завтра же привести в исполнение приговор над всеми девятью осуждёнными. Я твёрдо уверен, что, выполняя задачу правосудия, скорее могу надеяться на милость Всевышнего и на поправление здоровья. На другой же день была совершена казнь. Монарх начал с каждым днём поправляться и в скором времени совершенно выздоровел.

Анекдот этот известен из уст Петра Миллера, одного из старейших немецких обитателей Москвы. Петр Миллер умер в глубокой старости в Москве в 1745 г.

Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4.

Причины первой поездки Петра в Европу

Случилось, что около 1695 года некий молодой женевец по имени Лефорт оказался в Москве у датского посла. Царю Петру было тогда 19 лет, он увидел этого женевца, за короткое время изучившего русский язык и говорящего почти на всех языках Европы. Лефорт очень понравился монарху, он перешёл к нему на службу, и вскоре приобрёл его особое расположение. Он ему разъяснил, что имеется другой способ жить и править, кроме того, что, к сожалению, издавна установился в его обширной империи; без этого женевца Россия была бы, может быть, до сих пор варварской.

Надобно родиться с великой душой, чтобы вдруг послушать иностранца, и чтобы отбросить предрассудки трона и своей родины. Царь почувствовал, что он должен создать народ и империю: но он не имел никакой помощи от окружающих. С тех пор он решил выехать из своего государства и, словно Прометей, позаимствовать небесный огонь, чтобы воодушевить своих соотечественников. За этим божественным огнем он поехал к голландцам, которые три века тому назад также были лишены такого огня, как и московиты. Он не мог выполнить свой замысел сразу же, как он этого хотел бы. В 1696 году было необходимо вести войну против турок или, скорее, против татар; и только после победы над ними он покинул свои владения, чтобы научиться самому всем ремёслам, которые были абсолютно неизвестны в России. Хозяин самой обширной в мире империи прожил около двух лет в Амстердаме и в деревне Саардам под именем Петра Михайлова. Его обычно называли «бас Питер». Он записался в число плотников этой знаменитой деревни, которая снабжала кораблями почти всю Европу. Он умело пользовался топором и компасом, и когда он работал в своей мастерской, строя корабли, он изучал географию, геометрию и историю. В первое время народ толпился вокруг него. Иногда он довольно грубо отстранял назойливую толпу, так что народ страдал, хотя народ этот трудно обидеть. Первый язык, который он выучил, был голландский, потом он пристрастился к немецкому, который казался ему приятным и который он хотел ввести при дворе.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004.

Состав посольства

Назначено было Петром посольство в Европу. Главной особою был генерал-адмирал Франц Яковлевич Лефорт, тайный советник Фёдор Алексеевич Головин и статский секретарь (думный дьяк) Прокофий Богданович Возницын. При них четыре секретаря; 40 господских детей знатных родов (в том числе и Меншиков) и 70 выборных солдат гвардии с их офицерами, всего 270 человек. Пётр скрылся между дворянами посольства. Посольство отправилось из Москвы 9 марта 1697.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Первое путешествие государя Петра Первого в чужие государства

Слыхал ли кто, или читал ли кто в каких-либо преданиях, чтоб какой самодержец при вступлении своём на престол, оставя корону, скипетр и поруча правление царства ближним вельможам, предпринимал отдалённое странствование по чужим государствам единственно только ради того, чтоб просветить, во-первых, себя науками и художествами, иметь свидание самоличное с прочими государями, устно с ними о взаимных пользах говорить, утвердить дружбу и согласие, познать правительства их, обозреть города, жилища, изведать положение мест и климатов, примечать нравы, обычаи и жизнь европейских народов, полезное от сего перенять, потом подобное водворить в Отечество своё, преобразовать подданных и соделать себя достойным владетелем пространной монархии? Пример неслыханный, но в России самым делом исполненный!

Усердие о благе и чрезвычайная любовь к Отечеству воспламенили в великой душе двадцатипятилетнего царя Петра Алексеевича такое похвальное желание. Сего ради, учредя он Великое посольство к европейским державам и сокрыв величество сана своего, дабы его не познали, поместил себя при том частною особою в лице простого дворянина и в путь при послах Лефорте, Головине и Возницыне 1697 года марта 9-го дня из Москвы отправился. Путешествие оного было чрез Лифляндию и город Ригу, чрез курляндскую Митаву, оттуда в прусскую столицу Кенигсберг, где курфирст Фридерик III*,

*курфирст Фридерик III… – Фридрих III (1657— 1713), брандеибургский курфюрст с 1688 года, прусский король Фридрих I с 1701 года.

потом король прусский, оказал отличные посольству почести, и государь с курфирстом возстановил искреннюю приязнь. Тут же, во-первых, его величество делал потребные примечания к наставлению своему, ходил смотреть видения достойное, посещая ремесленников, осматривал работу и рукоделие их, познакомился в университете с учёными людьми, требовал мнения их о заведении наук в России и потом с удовольствием отправился в посольстве чрез Бранденбургские и Люнебургские области и чрез Вестфалию к Амстердаму. Но, приближаясь к голландским границам, оставил он посольство своё, и сам поехал наперёд в Амстердам, который желал с нетерпеливостию видеть. Прибыл он туда за пятнадцать дней прежде посольства, имея с собою несколько молодых дворян, в числе коих находился царевич сибирский*, да Меншиков, где, осмотрев зрения заслуживающее, удалился немедленно в Сардам в нанятом судне, которым в одежде матросской управлял сам, и, пристав к берегу, выскочил первый на землю, чтобы веревкою привязать свое судно, дабы тем менее могли его узнать. *)

*) Петр прибыл в Саардам 7-го августа 1697 г., где прожил под именем плотника Петра Михайлова, в хижине мастерового Киста, до 15 августа, а потом выехал в Амстердам, работал там, на верфи Ост-Индской компании, 4 месяца.

С бывшими при нём вошёл он в первый вольный дом, и как сии одеты были по-русски, то скоро вольный дом наполнился любопытствующими зрителями. Его величество, убегая толпы народной, пошёл в особую комнату, приказав переводчику между черни проведать, что про него говорят.

Сказано ему было, что ведают уже о том, что российский государь находится в свите великого посольства, а он, имея от государя повеление, уверил при сём народ, что они не в числе том, а особо посланные сюда учиться корабельному строению. На другой день его величество нарядился с бывшими при нём так, как одеваются ватерлантские жители * – в короткий бострок красного боя** и широкие брюки (штаны) белого холста. А как он прежде путешествия своего довольно уже голландский язык разумел, то сие и помогло ему удовлетворять любопытство своё в тех вещах, о которых он спрашивал, или которые видеть и знать желал. Здесь обучался он корабельному строению, здесь работал, яко простой плотник, и с товарищами пил и ел вместе. Здесь имел знакомство с лучшими рукодельщиками и в часы отдохновения учился токарному искусству, а в Амстердаме, с лучшими художниками, с мореходцами и с знатными купцами обходясь, получал от них разные сведения.

Получа он в знании корабельного строения изрядные успехи и купя себе одно судно, называемое буер, сделал сам складную мачту, на две части разбирающуюся, каковой до сего не было и никто оныя не выдумывал. Сия новоизобретённая мачта почтена была таким искусством в мастерстве, которое обрело ему право принятым быть в обществе корабельных строителей, в котором записан был под именем Петра Михайлова. Но ему гораздо приятнее было, когда друзья его называли сардамским корабельщиком, или мастером Питером. На сём-то буере разъезжал он в Амстердам и по другим местам, правя оным сам, и молодые дворяне его по неволе принуждены были иногда претерпевать страх, ибо отважный и небоязливый государь в самый сильный штурм хладнокровно по воде странствовал. Между прочими особливого благополучия в знакомстве удостоены были бургомистр Витсен*** и мореплаватель Мус****.

Сколько его величество ни скрывал о себе в Сардаме, однако тайность сия открылась чрез одного голландца, получившего письма из России. Монарх тотчас приметил по принужденному обхождению товарищей своих и по их почтению, чего несколько месяцев не было, и которое ему оказывать начали, что особа его была уже им известна. Досадовал он на сие несказанно, видя, что они с тех пор обращались с ним не столь уже откровенно. Сего ради просил их, чтоб они на царское достоинство его не смотрели и почитали бы его так, как прежде, говоря им по-голландски сие: «Если хотите быть моими друзьями, так обходитесь со мною не как с царём, а как с своим товарищем, – инако лишите меня удовольствия быть вашим учеником, ради чего я нарочно сюда приехал. Я ищу не почестей, но полезных знаний. Оставьте все церемонии, мне свобода тысячу раз милее, нежели несносное принуждение, которое сардамцам не сродно». Таким-то образом царь Пётр Алексеевич продолжал после свободные труды свои и в Голландии получил знания во многих науках, а особливо в математике, архитектуре и инженерстве, поселя о себе удивление во всем свете.

*ватерлантские жители… – жители низинной местности Голландии, богатой водами.

**бострок красного боя… – безрукавная мужская одежда, поддевка красного цвета.

***бургомистр Витсен – Витзен Николай-Корнелисзоон, амстердамский бургомистр.

****мореплаватель Мус – Муш Геррит-Клас, кают-юнга на буере Петра I в Саардаме.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Причина первой неприязни Петра к шведам

Посольство состояло из следующих особ: первый был генерал-адмирал Лефорт, второй – боярин Фёдор Алексеевич Головин, генерал кригс-комиссар и наместник Сибирский, и третий – Прокофий Богданович Возницын, думный дьяк или статский секретарь, бывший прежде во многих посольствах. В свите посольской находился сам царь Пётр Алексеевич, молодой князь Сибирский, происходящий от древних царей сибирских, несколько молодых дворян, которых его величество с собою взял из знатных фамилий яко аманатами верности их отцов, да около семидесяти солдат гвардии. Начальником сих дворян был князь Черкасский, бывший потом канцлером. При чём находился и Меншиков, которого государь любил отлично. Посольство сие отправилось из Москвы в 1697 году через Ригу, где его величество с Меншиковым и с прочими свиты своей осматривал укрепления крепости, что подало шведскому губернатору графу Далбергу подозрение, почему и приказано было их туда не пущать. Присматривали за ними и делали им разные препятствия и неучтивости, а сие самое и было после причиною воспоследовавшей войны с Карлом XII.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Рассказ второй о том же

Царь Пётр Алексеевич по приезде своём с посольством в город Ригу, желая видеть городские здания и крепость, яко первые предметы чужестранные, любопытства достойные, ходил с Меншиковым и с прочими молодыми дворянами кругом по валу и осматривал местоположение и укрепления оной. Губернатор граф Далберг, который от подчинённых шведов был о сём уведомлен, тотчас возымел подозрение, приносил Лефорту, первому российского двора послу, за сие жалобу, якобы они крепостные строения карандашом срисовали, требуя от него с угрозами, чтоб он российским путешественникам сие делать запретил.

Сам же он приказал шведским офицерам и стражам за ними строго присматривать и близ городского вала не пускать. Лефорт, учтивым образом извиняясь перед ним, что посольство о сём ничего не ведает, велел градоначальнику сказать, буде в свите посольства находящиеся знатные дворяне кругом вала ходили, то происходило оное не с умысла ухищрённого, а ради единой прогулки и позволительного, как кажется, любопытства путешествующим в чужие края видеть славную крепость, которой россияне никогда не видывали, и если, как примечает посол теперь, сие не угодно господину губернатору, то уверяет, что сего впредь не воспоследует.

Лефорт не преминул того же вечера донести о том неосновательном неудовольствии его величеству. Государь, услышав такое странное требование, весьма дивился неучтивому поступку Далберга, почёл явным себе притеснением и обидою и с досадою Лефорту отвечал: «Так мне теперь запрещают смотреть рижскую крепость? Хорошо! Пойдём же отсюда скорее, вон, видно, швед нас не любит, но я со временем увижу её ближе и, может быть, откажу в том королю шведскому, в чём ныне отказывает дерзновенно мне Далберг».

Такой суровый поступок губернатора Далберга, чинёныя Россиянам угрозы и разного рода притеснения и, наконец, воспрещение свободного им входа в город были явным оскорблением не только посольства, но и лица царского, от чего после воспоследовал разрыв соседственной дружбы и возстала ужасная война между обоих государств, которая кончилась к великому вреду Швеции и к безсмертной славе России.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Любовное приключение в Саардаме

Его величество хаживал в Сардаме после работы с товарищами в один винный погреб завтракать сельди, сыр, масло, пить виноградное вино и пиво, где у хозяина находилась в прислугах одна молодая, рослая и пригожая девка. А как государь был охотник до женщин, то и была она предметом его забавы. Чрез частое свидание познакомилась она с ним, и когда [бы] государь там ни бывал, встречала и провожала его приятно. В воскресный день по утру случилось ему зайти туда одному. Хозяин и прочие были тогда в церкви. Он не хотел пропустить удобного времени, которого было довольно, для того, что предики*

*Предика – от лат. praedictio – предисловие, вступление, проповедь. Ред.

и служба продолжалась часа три. Сел, завёл с нею полюбовный разговор, приказал налить себе бокал вина, который, принимая одною рукою, а другою обняв её, говорил: «Здравствуй, красавица, я тебя люблю!». Выпив, поцеловал её, потом поподчивал тем же вином её, вынул из кармана кошелёк, полный червонцев, отсчитал десять червонцев и подарил девке на ленты. Девка, приняв подарок, смотрела на него пристально и продолжала речь свою к нему так: «Я вижу, ты, Питер, богат, а не простой человек!» – «Я прислан сюда от московского царя учиться корабельному мастерству», – отвечал он. «Неправда! Я слышала, здесь говорят, что ты царь». – «Нет, милая девушка, цари не плотничают и так не работают, как я, от утра до вечера всё на работе». – «Это не мешает, сказывают, что ты учишься для того, чтоб после учить свой народ». – «Ложь, душа, не верь!». Между тем прижимал он её к себе крепче, а она продолжала любопытствовать и убеждала, чтоб он сказал ей истину. Государь, желая скорее беседу кончить, говорил: «Любовь не разбирает чинов. Так ведай, я – московский дворянин». – «Тем хуже и неприличнее для меня, – отвечала она, – вольного народа свободная девка не может любить дворянина, я сердца своего ему не отдам».

При сём слове хотел было он её поцеловать, но она, не допустив, пошла от него прочь. Государь, видя, что иначе разделаться с нею не можно, как сказать яснее, удержал и спросил её: «А сардамского корабельщика и русского царя полюбила бы ты?». На сие улыбнувшись, весело вдруг сказала: «Это, Питер, дело другое. Ему сердца не откажу и любить буду». – «Так люби же во мне и того и другого, только не сказывай никому, буде впредь видеться со мною хочешь», – что она ему и обещала. Потом он дал ей пятьдесят червонцев и пошёл с удовольствием домой. После сего, во всё пребывание своё в Сардаме, когда надобно было, имел её в своей квартире и при отъезде на приданое пожаловал ей триста талеров. Картина сего любовного приключения нарисована была масляными красками в Голландии, на которой представлен его величество с тою девкою весьма похожим. Сию картину привёз государь с собою и в память поставил оную в Петергофском дворце, которую и поныне там видеть можно.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Честь досталась царю

Пётр Первый с плотниками (голландскими) обращался очень дружелюбно и просто. Они нередко ели и пили с ним за одним столом. Он хотел, чтобы они звали его не иначе, как Петром плотником.

Как-то раз он захотел состязаться с Арейаном Барентсом (он же и Метье) – кто из них будет в состоянии выстроить быстрее корабль, работая с равным числом помощников. Его царское величество должен был руководить постройкой одного корабля, а Арейан Метье постройкою другого. С этой целью каждый из них приступил со своими рабочими к постройке корабля одинаковой величины на одной и той же верфи (…). Но так как Метье знал своё ремесло очень хорошо, то его царское величество не успевал за ним; а для того, чтобы всё-таки честь досталась царю, собирали поздно вечером доски и другие деревянные части, изготовленные в течение дня для корабля А. Метье, и употребляли их на корабль, постройкой которого заведовал его царское величество в качестве мастера (…). В результате оказалось, что корабль Петра плотника был окончен первым.

***

Он сам иногда порядком дурачился и, между прочим, устроил следующую шутку. 19-го или 20-го августа он купил себе слив на Горне, положил их в свою шляпу, взял её под мышку и начал их есть на улице. (…). За ним следовала толпа мальчишек. Заметив нескольких детей, которые ему понравились, он сказал: «Человечки, хотите слив?» и дал им несколько штук. Тогда подошли другие и сказали: «Господин, дай нам тоже что-нибудь», но он этого не хотел исполнить. Его, видимо, забавляло, что он часть детей обрадовал, других же волновал. Но некоторые мальчуганы рассердились так сильно, что начали бросать в него гнилыми яблоками и грушами, травою и разным мусором. Более того, один мальчик на Зейддейке попал ему в спину даже камнем, который причинил ему боль, и это уж вывело его из терпения. У шлюза на Горне, наконец, комок земли с травой попал ему прямо в голову, а тогда он сильно рассердился и сказал: «Разве здесь нет бургомистров, которые смотрели бы за порядком?»

Записки Я. К. Номена о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697/98 и 1716/17 гг. Перевод, введение и примечания В. Кордта. Киев, 1904.

Интересы Петра в первом путешествии

Пётр потом ездил в Амстердам, где осмотрел кунсткамеру, математические инструменты и минц-кабинеты, звериные и птичьи дворы (menagéries), церкви, между коими очень полюбилась ему квакерская; в синагоге видел обрезание младенца; посетил он и зазорные дома (бордели) с их садами; видел 20 сиротских домов, дом сумасшедших; собрание учёных; слушал их диспуты. В главном трактире обедал со своим посольством (за столом сидело 32 человека и за стол заплачено 207 ефимков). Наконец амстердамские чины дали морское примерное сражение. После того государь был в Роттердаме, где заметил он статую Эразма, в Лейдене и Делфе, и возвратился в Гаагу, где снова принялся за корабельное строение, посещая меж тем фабрики, на коих делались якори, канаты etc., везде принимаясь сам за работу. На бумажной фабрике, осмотрев и исследовав раствор, он сам вычерпнул лист бумаги, который все мастера нашли удивительно тонким и чистым. Государь обучался анатомии, хирургии, инженерству, географии, физике etc.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Мнение Петра Великого о евреях

Когда царь Пётр Алексеевич, в бытность первый ещё раз в Голландии, учился в Саардаме строению кораблей и старался узнать, что нужно было к распространению торговли, заведению мануфактур и обделыванию произведений своего государства, то он заботился и о том, чтобы привлечь в Poccию искусных художников, фабрикантов, ремесленников и купцов разными привиллегиями, совершенною вольностию и многими для них особенными преимуществами. Хитрые евреи амстердамские вздумали этот случай обратить себе в пользу. Хотя они и знали, что предки их изгнаны были из Российского государства царём Иваном Васильевичем, и от всех по нём следовавших государей жительство в Poccии было им возбранено, однако же, думали, что Пётр, при введении во всём новых перемен в России и при уничтожении некоторых закоснелых предрассудков, уничтожит и повеление Ивана Васильевича, относительно чад израильских. Для сего прибегли они к славному амстердамскому бургомистру Витсену, к которому царь имел особенную доверенность, и просили о предстательстве у его царского величества, чтоб он, как и прочим чужестранцам, дозволил им приезжать в Россию, селиться там, заводить купеческие конторы и отправлять торговлю, при чём не забыли представить, какие знатные преимущества могут получать россияне, распродавая произведения своего отечества посредством их. Сверх того, дабы получить успех в свой просьбе, почли они за долг изъявить государю первую свою признательность, принесением в подарок ста тысяч гульденов.

Бургомистр Витсен принял просьбу от сих израильтян и обещал, при первом случае, донести царю об их предложении. Этот честный муж, которому царь редко в чём отказывал, сдержал своё слово, и при первом случае обстоятельно донёс царю о предложении и просьбе евреев. Царь сперва важно слушал это предложение, наконец, с усмешкою дал ответ в следующих словах: «Друг мой, Витсен, ты знаешь жидов и образ мыслей моих подданных, и я также знаю и тех, и других. Не время ещё дозволить жидам приезжать и жить в моем государстве. Скажи им моим именем, что я благодарю их за предложение и сожалею, что они желают поселиться в Poccии: ибо хотя они и почитаются за весьма искусных обманывать весь свет, однако ж, я думаю, что у моих русаков немного выторгуют».

***

О жидах говорил его величество: «Я хочу видеть у себя лучше магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они – плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Сколько ни старались жиды получить позволение быть в России и торговать, однако государь на то не склонился и все просьбы об них уничтожил.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Каютный хлопец

В Саардаме государь полюбил матроса по имени Мус (Mousse?) и, взяв его в Россию, определил шкипером на одном военном корабле. Под его ведомством Пётр прошёл все степени морской нижней службы, начиная с должности каютного хлопца (см. Голиков, ч. I – 313).

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Пётр Великий в Англии

Царь Пётр Алексеевич, по получении довольного практического знания в Голландии морских производств, в начале 1698 года восприял намерение отправиться в Англию, дабы корабельному строению и флотским обращениям обучиться там основательнее. Король английский Вильгельм III*

*Вильгельм III (1650—1702), принц Оранский, штатгальтер Голландии с 1672 года, король Великобритании с 1688 года. Ред.

прислал адмирала Митшеля с эскадрою в Голландию для отвезения его величества с посольством в Лондон. Государь прибыл благополучно в Гарвич, а оттуда в Лондон, где приготовлен был для него и для посольства его великолепный дом близ реки в Эрк-Бильдинге, который он оставил посольству, а сам, с малым числом любимых людей, переехал жить в Депфорд*,

*Детфорд, городок на правом берегу Темзы. Сейчас один из кварталов Лондона. Ред.

в квартиру Эвелина, поблизости корабельной верфи, для того, чтобы удобнее видеть ему строение кораблей, иметь обхождение с мастерами и научиться у них конструкции военных и купеческих судов, причем часто сам монарх руками своими трудился. Маркиз Кармартен и Деан* – первый – командующий на море, а другой – искусный корабельный мастер, были те особы, с которыми младый государь имел всегдашнее обхождение и от которых он получал удовлетворительные к знанию сведения.

*Кармартен Перегрин Осборн, английский адмирал, Деан – Дин Альтон, инспектор английского флота. Ред.

Между тем монарх часто видался и говаривал дружески с королём, осматривал в Лондоне зрения достойное, примечал нравы жителей, правление, беседовал с художниками и учёными людьми. В корабельщицком платье захаживал в кофейные домы и к ремесленникам, а чтоб не признавали его, нашивал шляпу распущенную и низко на брови сдвинутую. Но ничто не произвело в нём толикого утешения и удовольствия, как то, что король приказал адмиралу Митшелю ехать с царём в Портсмут и в присутствии его величества находившийся флот в Спитеаде*

*В Спидхедском проливе, отделяющем остров Уайт от берега Англии. Ред.

показать на море и учинить примерное корабельному сражение и прочие эволюции.

Возвратясь из Портсмута, ездил в Оксфордский университет, собирал модели для Отечества своего, бывал в церквах во время службы и церемониальных обрядов и после посещал епископа кантербургского*.

*27 февраля 1697 года Петр I посетил примаса английской церкви, архиепископа кентерберийского Тенисона в его резиденции в Ламбетском дворце и позже несколько раз беседовал с ним по вопросам религии. Ред.

Король подарил Петру Алексеевичу прекрасную яхту новую, о двадцати четырёх пушках вооружённую, на которой государь отправил в город Архангельской принятых в службу свою морских английских офицеров, художников, мастеровых и корабельщиков, между коими находился и славный математик Фергусон*, которого у нас в России неправильно

*Фергансон Эндрю был приглашен на русскую службу в качестве профессора математики для будущей павигацкой школы. Ред.

называли Фрафорсоном и который первый учредил математическую, навигационную и астрономическую школу. Наконец, царь Петр, простясь с королем, великолепно с посольством угощен был у герцога Леедса*, в доме его в Вимблетоно на Темзе,

* Лидс, граф Данби, премьер-министр Англии. Ред.

и после на трёх яхтах, присланных от короля, под прикрытием нескольких военных кораблей, адмиралом Митшелем паки в Голландию с принадлежащими почестями препровождён. Прощаясь с сим адмиралом, подарил его величество ему портрет свой, богато алмазами украшенный, сказав: «Я вручаю вам, господин адмирал, свой портрет с тем, чтобы вы, помня меня, яко друга, оный носили. А ваш портрет повезу я теперь с собою в Россию в благодарном моём сердце. Я прошу вас, господин адмирал, прислать малёванный портрет ваш, который вы мне обещали, в Москву, с тем при том изображением, как флотом, показывая его мне, командовали». Потом, прижав рукою адмирала к груди своей, поцеловал его в лоб, и, имея на глазах слезы, с сожалением от себя отпустил.

Сие происшествие и прочия слышал я от графа Матвеева*,

*Матвеев Андрей Артамонович (1666—1728) – чрезвычайный и полномочный посол при Голландских Штатах (1699—1712), посол в Великобритании (1707—1708) и при дворе Габсбургов (1712—1715). Ред.

который в Лондоне послом находился, то есть то, что только с государем случилось в Англии.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Знакомство с английской комедией

В 1698 годуон поехал из Амстердама в Англию не в качестве корабельного плотника, но и не как суверен, а под именем русского боярина, который путешествует с целью образования. Он всё видел, он даже ходил в английскую комедию, где ничего не уразумел, но нашёл мадемуазель Грофт, к которой он проявил склонность, не сделав её при этом богатой.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

«Она худо служила мне своим передом…»

Царь Пётр Алексеевич, во младых летах, в 1698 году, будучи в Лондоне, познакомился чрез Меншикова, который неотлучно при нём в путешествии находился и в роскоши и в сладострастии утопал, с одною комедианткою, по прозванию Кросс, которую во время пребывания своего в Англии иногда для любовныя забавы имел, но никогда, однакож, сердца своего никакой женщине в оковы не предавал, для того, чтоб чрез то не повредить успехам, которых монарх ожидал от упражнений, в пользу Отечества своего восприятых. Любовь его не была нежная и сильная страсть, но единственное только побуждение натуры. А как при отъезде своём с Меншиковым послал к сей комедиантке пятьсот гиней, то Кросс, будучи сим подарком недовольна, на скупость российского царя жаловалась и просила его, чтоб он государю о сём пересказал. Меншиков просьбу её исполнил, донёс его величеству, но в ответ получил следующую резолюцию: «Ты, Меншиков, думаешь, что и я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила своим передом». На сие Меншиков отвечал: «Какова работа, такова и плата».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Лондонский план Волго-Дона

Король Вильгельм приготовил ему удобный для жилья дом, каких много в Лондоне; дворцы не характерны для этого города, где мы видим лишь низкие дома без двора и сада, с маленькими дверями, как в наших лавочках. Царь нашёл свой дом ещё слишком роскошным; он расположился в матросском квартале, чтобы было удобнее совершенствоваться в морском деле. Он даже часто одевался как матрос и пользовался этой маскировкой, чтобы привлечь побольше моряков на свою службу.

Именно в Лондоне у него возник план соединения Волги и Танаиса. Он даже хотел соединить их каналом с Двиной и, таким образом, связать Ледовитый океан, Чёрное и Каспийское моря. Англичане, которых он с собой привёз, служили ему плохо в этом великом проекте, и турки, которые захватили у него Азов в 1712 году, ещё более противодействовали этому обширному предприятию.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Русский кулак и английский лоб

Во время пребывания Петра I в Лондоне, случилось ему видеть на площади вокзала английских бойцов, сражающихся друг с другом лбами, из которых один побивал всех. Возвратясь к ce6е в дом, рассказывал о таком сражении прочим россиянам и спрашивал: нет ли охотников из гвардейских гренадеров, при свите находившихся, побиться с силачом лондонским? Вызвался один гренадер мочной, плотной, бывалый в Москве часто на боях кулачных и на себя надеявшийся; он просил позволения сперва посмотреть такую битву, что и было разрешено. Гренадёр, приметя все ухватки их, уверял государя, что он первого и славного бойца сразит разом так, что с русскими впредь биться не пожелает. Государь, улыбнувшись, говорил ему:

– Полно, так ли? Я намерен держать заклад; не постыди нас.

– Извольте, государь, смело держать – я не только этого удальца, да и всех с ним товарищей вместе, одним кулаком размечу: видь я, царь-государь, за Сухаревою башнею против кулачной стены хаживал! Я зубы с челюстями и рёбры англичанину высажу.

Спустя несколько дней, Петр обедал у герцога Леедса; завёл разговор о бойцах, которых он видел, и сказал ему, что русский гренадёр победит первого их витязя. Прочие лорды, уверенные о силе и мастерстве победителя своего, против которого никто не мог стоять, осмелились предложить, не угодно ли государю подержать заклад, что англичанин верх одержит.

– А сколько? – спросил государь.

– Пятьсот гиней.

– Пятьсот гиней! Добро. Но ведайте, господа, что мой боец лбом не бьётся, а кулаком обороняется.

К сражению назначен был сад Карокатена, сына Леедса. Его величество, бывшие при нём россияне, Карматен и Деан (последний был искусный корабельный мастер, обоих государь любил и они всегда при нём находились) и прочие лорды прибыли туда. Явились два бойца; англичанин богатырским своим видом, при первом на соперника своего взгляде, уверял уже почти каждого зрителя, что это для него есть малая жертва. Все думали, что гренадёр не устоит. Тот вызывал соперника своего, но гренадёр, поджав руки, стоял прямо, не спускал с ратоборца глаз и ожидал его к себе. Зрители смотрели со вниманием. Англичанин, нагнув по обыкновению шею, устремил твердый лоб свой против груди гренадерской и шёл его сразить; все ждали последствия произведённого лбом удара, как вдруг увидели, что гренадер, не допустив его до себя, вмиг кулаком своим треснул англичанина по нагбенной шее в становую жилу и так метко и проворно, что шотландский гигант пал на землю и растянулся. Зрители кричали и били в ладоши и кланялись государю; заклад был уплачен. Государь, оборотясь к своим, весело сказал:

– Русский кулак стоит английского лба; я думаю, он без шеи.

Тотчас сраженному бойцу пущена была кровь, думали, что он умрёт, но он очнулся. Побоище тем и кончилось, и слава бойца погибла. Его величество весьма старался, чтоб английского бойца вылечили, для чего подозвав к себе лекаря, и наказывая о излечении, дал врачу двадцать гиней; из выигранного заклада пожаловал победившему гренадеру двадцать гиней, англичанину бойцу двадцать гиней, бывшим с ним гренадёрам тридцать гиней, черни бросил пятьдесят гиней, а остальные деньги отослал в инвалидные дома. Потом государь приказал тут же всем гренадёрам прежде бороться, a после между собою сделать кулачной бой, чтоб показать лордам проворство, силу и ухватки русских богатырей, чему всё собрание весьма удивлялось, ибо все находившиеся при Петре, в путешествии гренадеры выбраны были люди видные, рослые и сильные, и прямо похожи были на древних богатырей.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Дело – табак

В Лондоне ему не хватило денег; купцы предложили ему сто тысяч экю с тем, чтобы он им разрешил ввозить табак в Россию. Это было великое новшество в этой стране, и даже религия проявила к этому интерес. Патриарх отлучал от церкви всякого, кто курит табак, потому что курили турки, их враги; и духовенство рассматривало в качестве своей важнейшей привилегии – препятствовать русскому народу курить. Царь принял сто тысяч экю, и взял на себя дело приобщения к курению самого духовенства. Он ему приготовил и другие нововведения.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Чему надо учиться у англичан

Апреля 12-го скрытно был государь в парламенте. Там видел он короля на троне и всех вельмож королевства, сидевших купно на скамьях. Прослушав некоторых судей произносимые речи, которых содержание государю переводили, его величество к бывшим с ним россиянам сказал: «Весело слышать то, когда сыны Отечества королю говорят явно правду, сему-то у англичан учиться должно».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Остроумный ответ английскому королю Вильяму

Непродолжительное время, которым Пётр Великий располагал для своей поездки в Лондон, пролетело, по его словам, необыкновенно быстро, благодаря множеству новых впечатлений и редких предметов, с которыми ему пришлось познакомиться. Возвращаясь вечером домой после целого ряда скитаний по городу, он с удовольствием рассказывал окружающим о всём виденном и слышанном, причём неоднократно упоминал о своём большом желании ещё раз посетить эту страну, где он нашёл так много для себя поучительного. Однажды утром он осматривал великолепное здание Гринвичского госпиталя для призрения увечных матросов, поражающее своим прекрасным устройством, после чего обедал при Английском дворе с королем Вильямом. На вопрос сего последнего, как понравился Государю госпиталь, Петр I отвечал: «он настолько хорош, что я советовал бы Вашему величеству поменяться с матросами и, предоставив им ваш дворец, поместиться у них в госпитале».

Сообщил Рондо, Великобританский резидент при Русском дворе в последние годы царствования Петрa Великого, в царствование императрицы Екатерины I. Петра II и Анны Иоанновны до самого начала правления императрицы Елизаветы Петровны. Пётр любил беседовать с ним о коммерции, мореплавании и об Английском адмиралитете. Он умерь в Петербурге в 1741 г.

Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4, с. 653-655.

Другой вариант того же сказания

Короткое время, проведенное Петром в Лондоне (в сентябре 1697 г.), казалось ему, как он сам говаривал, еще короче от множества достопамятных вещей, которые он там видел.

Целый день проводил он в расхаживании и разъезде и когда вечером сидел дома, то обыкновенно бывшим с ним повторял, что в тот день случалось ему видеть, и замечал, что казалось ему достойным. При чём часто говаривал, что он желает ещё со временем побывать в Англии, потому что много находит предметов, достойных внимания.

Однажды, проводив утро в рассматривании великолепного здания и изящных учреждений Гринвичского госпиталя, для отставных матросов, обедал он с королем Виллиямом. За столом король спрашивал, как показался ему госпиталь?

– Чрезвычайно хорош, – отвечал Петр, – и даже так хорош, что я советовал бы вашему величеству взять его для вашего дворца, а дворец очистить для живущих там матросов.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Если бы не был царём, хотел бы быть адмиралом…»

Король английский Вильгельм, приметя безпримерную охоту царя Петра Алексеевича к морским подвигам, приказал в удовольствие его представить флоту примерную морскую баталию. Из многочисленных кораблей составленный флот в присутствии его чинил разные эволюции и довёл сим государя до такого восхищения, что будто бы он от радости, не постыдясь, после сего командовавшему адмиралу при прочих флотских офицерах сказал, что он на сей случай звание английского адмирала предпочитает званию царя российского. Толико влюблен был царь Петр в морскую службу!

Но я знаю достоверное, понеже я слышал из уст монарших, что он сказал так: «Если бы я не был царем, то желал бы быть адмиралом великобританским».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Патриарх не таможенный надзиратель

При отъезде государевом из Англии некоторые лондонские купцы приходили к его величеству с предложением, дабы позволено было учредить им табашный в России торг, который прежде был запрещаем, и употребляли оный одни только тамо чужестранцы, обещевая за такое позволение в казну взнесть двадцать тысяч фунтов стерлингов и, сверх того, платить таможенную по договору пошлину, если бы только патриарх не учинил им в том запрещением своим какого подрыва. Его величество, усматривая немалый государству доход, согласился на сие и одному из сих купцов, Гильберту Гаткоту, в рассуждении преткновения такой решительный ответ сказал: «Не опасайтесь. Возвратясь в Москву, дам я о сём указ и постараюсь, чтобы патриарх в табашные дела не мешался. Он при мне блюститель только веры, а не таможенный надзиратель». Сие слышал я от российского в Лондоне резидента Веселовского.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Цари в море не тонут

В 1698 году, в мае месяце, Петр Первый, прибыв из Англии паки в Голландию, пред отъездом своим оттуда вздумал ещё раз повеселиться на море. Сего ради, имея при себе Меншикова, отправился на судне в город Гардервик, лежащий на берегу моря. На возвратном пути к ночи возстала такая ужасная буря, что корабельщики потеряли надежду ко спасению и в страхе ожидали бедственного поглощения. Но государь, мужеством ограждённый, ободряя их, показывал вид бесстрашия и, смеючись, им говорил: «Слыхали ль вы когда-нибудь, чтоб какой царь утонул в море? Не бойтесь, кормило в моей руке». Наконец, по претерпении штурма, благополучно приехал в прежнее пристанище и, возвратясь в жилище, обняв Лефорта, который в посольстве главным находился, с радостию сказал: «Благодарю Бога, что ещё вижу тебя, друга моего. Провидение хранит меня для Отечества везде».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Первый в Берлине

Пётр Великий никогда не допускал мысли, что величие зависит от пышности и великолепия, и никогда не показывал своего величия, что доказывает самая жизнь его. Наружное великолепие тяготило его, как внешняя суета, без которой всегда можно обойтись.

По образу мыслей, образу жизни, обычаю, при дворах заведённую пышность считал за зло, которое ведёт к большим издержкам, и обыкновенно говаривал:

– Суммы, издерживаемые на такия излишния издержки, можно бы употребить с большею пользою для улучшения Государства, в пользу подданных и увеличения царскаго могущества.

Он этого правила ни от кого не скрывал, даже от иностранных Государей, когда путешествовал по Европе

Когда Английский Король Вильям спросил Петра Великаго, нравится ли ему Лондон, то он отвечал:

– Многое очень нравится и особенно то, что здесь нет никакой пышности, так что богатые люди ходят хотя и опрятно, но очень просто.

Напротив того, совсем другаго образа мыслей и понятий был великий церемониймейстер Фридрих I, Прусский Король, как то внук его Фридрих Второй пишет в исторических бранденбургских записках, что он менее печалился о смерти своей супруги, нежели радовался тому, что получил случай усладиться великолепием и церемониалом пышных похорон.

Как только Фридрих первый получил известие, что Петр I предпринимает путешествие в Голландию и во Францию, то приказал находящемуся там посланнику торжественно просить Его Императорское Величество взять дорогу на Берлин, и, проезжая, удостоить посещением Его Королевское Величество.

С этого же времени Король приказал делать приготовления к великолепному приёму Петра I с пышным торжеством для угощения дорогого гостя. При всём том Пётр Великий, дав слово ехать чрез Берлин, просил устранить всевозможные великолепные церемониалы. Но Король прусский никак не решался оставить нужныя приготовления, и вот Пётр Великий решился приехать в Берлин вечером.

По приезде поздно вечером, он остановился у своего Русскаго посланника; лишь только Король узнал об этом, как, не взирая на то, что была уже ночь, прислал оберцеремониймейстера и двух знатных придворных кавалеров поздравить Его Императорское Величество с благополучным приездом.

Пётр Великий, дав им знать, что он едва ли в Берлине пробудет более двух дней, и если Королю будет благоугодно, то он завтра около полудня намерен сделать ему посещение. Следующим утром в 9 часов утра к крыльцу посланника была прислана великолепная карета, запряженная шестёркою прекрасных лошадей.

Император Пётр I ехал с молодыми дворянами для обучения за границей, это были: князь Куракин, Бестужев, Граф Головкин; они должны были сопровождать Петра Великаго к Королю.

Великолепный придворный экипаж ожидал Государя и его свиту до полудня, как вдруг было извещено, что Пётр Первый давно со свитою при дворе Короля.

Это случилось так: Пётр Великий в 11 часов вышел задним крыльцом на заднюю улицу вместе с сопровождавшими его дворянами и без шуму пришёл во дворец.

По дружеском приёме Король спросил.

– Правда ли, Ваше Императорское Величество, что Вы изволили придти пешком, и не приняли предложеннаго вам экипажа?

Государь, поблагодарив Короля за все его, приготовления, сказал:

– Вашему Величеству известно, что я просил, чтобы пышность в приёме меня была оставлена, ибо я к ней не привык; я не хотел сделать в городе своим появлением шуму, а пешком я ходить люблю и даже в день пройду в десятеро более чем сего дня.

От графа Бестужева, который в этот день сопровождал Государя Императора к Берлинскому двору.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Заключение об австрийском дворе

Пётр Первый на обратном пути из Англии и Голландии через Германию, проехал в Вену, гдe и был отлично принят Австрийским Императором Леопольдом. Но здесь, будучи извещён о стрелецком возмущении, он был должен поторопиться возвращением в своё государство и оставить намерение ехать в Венецию.

В Австрии, как ни кратковременно было его пребывание, однако он много видел, подметил и приобрёл на память очень много достопамятных вещей.

Однажды в С.-Петербурге за его столом зашла речь о Венском дворе. Пётр Великий сказал:

– У Императора Леопольда мне всё крайне понравилось; одно только не понравилось, что повсюду много иезуитов; и то ещё более меня удивляет что у него не много болee земли, чем у них, а денег у них боле, чем у него и между тем в последнюю трудную войну с Турками в 1683 году они не помогли ему ни деньгами, ни рекрутами.

От Тайнаго Советника Всееловскаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Мысль о хозяйстве

Петр Великий по дороге в Голландию, заехал в Ванденское княжество, тогда графство, находящееся в нижней Саксонии для того, чтобы возстановить себе здоровье, пользуясь Пьемондскими водами.

Графы Ванденские, владетели этих источников, приехали туда, как скоро узнали о приезде Великаго Русскаго Царя, чтобы Его Величество встретить как прилично сану дорогаго гостя и просили по окончании курса лечения, заехать к ним пообедать в близь лежащий замок Аролзен или Арголцен, резиденцию графов. Государь склонился на их приглашение и, по окончании курса приехал к графам. Стол продолжался долго, он был чрезвычайно великолепен и с роскошным убранством. После стола Император осматривал все достопримечательности замка и все украшения.

По конце обзора, когда один из графов, спросил Его Величество: как он думает, и как ему нравится новый замок, то Государь отвечал:

– Положение местности весьма приятно, архитектура здания великолепна, замок велик, но есть еще одна погрешность.

– Позвольте узнать, Ваше Величество, в чем она заключается? – спросил граф.

– Ни в чём более, как велика кухня.

От фельдмаршала Графа Миниха.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Подарок короля Вильгельма

Короли делали подарки такому путешественнику; подарок Вильгельма Петру был проявлением учтивости, достойным обоих монархов. Он ему преподнёс двадцатипятипушечную яхту, лучший морской парусник, вызолоченный, как Римский престол, с оснащением всякого рода; и все члены экипажа захотели быть в его полном распоряжении. На своей яхте, где он был первым лоцманом, Пётр вернулся в Голландию, чтоб снова повстречать своих плотников, и отсюда около середины 1698 года он поехал в Вену, где он должен был пробыть меньше, чем в Лондоне, потому что при дворе важного Леопольда было гораздо больше обременительных церемоний и меньше предметов для изучения. Повидав Вену, он должен был ехать в Венецию, а затем в Рим, но он был вынужден спешно вернуться в Москву из-за новости о гражданской войне, вызванной его отсутствием и разрешением курить.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Требует закон, требует и народ

В 1698 году, когда царь Пётр Алексеевич находился в Вене у Римского цесаря Леопольда*

*Во время пребывания в Вене (16 июня —19 июля 1698 года) Петр 1 виделся с императором Леопольдом I (1640— 1705). Ред.

и намерен был оттуда отъехать в Италию, получил его величество из Москвы с нарочно присланным гонцом от правителей ведомость о ужасном бунте десяти тысяч последних стрельцов, с литовских границ, отошедших самовольно, куда они нарочно для безопасности от столицы удалены были под видом наблюдения польских поступков при избрании нового короля*, которые умыслили, по наущению царевны Софии, которая

*После смерти короля Яна III Собесского в 1696 году угроза вторжения стрелецких полков должна была воспрепятствовать избранию на польский престол французского кандидата принца Конти. Ред.

по прежним мятежам находилась тогда уже под стражею в Девичьем монастыре, освободив её, взвести её на царство, а царя Петра Алексеевича, не допустив из чужих стран в Отечество, засевши на пути, убить, равномерно предать смерти некоторых бояр и всех чужестранцев, в Немецкой слободе живших и в военной службе находившихся. Сего ради, оставя государь дальнейшее странствование, ради пользы государства своего восприятое, спешил немедленно в престольный свой град, чтоб утушить возгоревший пламень изменников, возстановитъ тишину и оградить всё безопасностию.

Итак, оставя в Вене Прокофья Богдановича Возницына полномочным, поехал его величество с Лефортом, Головиным и Меншиковым к Москве и под провождением из Польши взятого от короля Августа генерала Карловича в Преображенское село своё в тайне благополучно прибыл. Неожидаемое прибытие царя ободрило верноподданных и произвело страх и ужас в ненавистниках особы и царствования его. Он обрёл уже опаснейший бунт сей чрез военачальника Шеина и генерала Гордона помощию царедворцев и солдат разрушенным и бунтовщиков под стражею содержанных. На другой день представлены были ему заговорщики мятежа, от которых выслушав достоверную исповедь злого умысла, пред всеми вельможами и при многочисленном народе, и видя, что прежде при многократных бунтах стрельцам оказанные милосердия и прощения не помогают, беззакония же такия угрожают впредь вящшею погибелью, предприял до крайности ожесточенный монарх, по единогласному верных сынов Отечества убеждению и по суду, искоренить до конца главных злодеев извергов государства, а достальных разослать в отдаленнейшие места Сибири, Астрахани и Азова и ненавистное звание стрельцов уничтожить на вечные времена. А как такое по закону смертное наказание начальникам и прочим виновникам сего бунта продолжалось несколько дней сряду виселицами, усечением глав и колесованием и ещё не преставало, то патриарх вздумал идти на место сего страшного позорища в процессии к государю, чтоб просить о пощаде оставшихся ещё стрельцов, ибо с три тысячи оных уже казнены были. В намерении умилостивления нёс его святейшество образ Богоматери, воображая, что царь казнь сию оставит. Но государь, увидев его тако к себе шествующим, удивился, во-первых, воздал иконе достодолжное поклонение и потом патриарху с гневом говорил: «Всуе употребляешь святыню сию. Зачем пришел сюда? Возвратись и отнеси образ святый туда, где он стоял. Знай, что я разумею страх божий и почитаю святую деву столько же, как и ты. Но ведай при том и то, что долг велит мне спасать подданных и по правосудию наказывать злодеев. Требует закон, требует и народ». Таким изречением показал царь Пётр Алексеевич самодержавную власть правосудия и предел сана духовного, дабы впредь в гражданские и государственные дела его святейшество не мешался, – не тако, яко бывало сие при прежних царях, когда патриархи участвовали во всём, и без совета их ничто не исполнялось, подобно римским папам почти, которые императорами и коронами некогда повелевали. Царь Алексей Михайлович, мудрый государь и законодатель, первый явил пример над патриархом Никоном*,

*Никон (1605—1681) – патриарх (1652—1660) выступал против подчинения духовенства светскому суду, пытался возвысить патриаршество над царской властью. Окружал себя необыкновенной пышностью, приобретал земельные владения и даже писался «великим государем». Ред.

лишив его чина чрез вселенских патриархов за разные беспокойствия, которые чинил сей архипастырь сему монарху, а Пётр Великий, прозрев такожде великие в том сане неудобствы, после достоинство патриаршеское в России совсем отставил.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Следующий год начнётся в январе

Война, которую он объявил Карлу XII, чтобы возвратить себе провинции, завоёванные шведами когда-то у русских, не мешала ему при всех несчастьях, которые она вначале доставила, продолжать его реформы в государстве и в церкви; он объявил в конце 1699 года, что следующий год начнётся в январе, а не в сентябре. Русские, которые думали, что Бог сотворил мир в сентябре, были удивлены тем, что их царь достаточно могуч, чтобы изменить то, что когда-то сделано Богом. Эта реформа началась вместе с веком, в 1700 году, с большого праздника, который царь сам учредил. Он упразднил сан патриарха, взяв его функции на себя. Неправду говорят, что он якобы поместил своего патриарха в московский дом для умалишенных. У него был обычай, когда он хотел развлекаться, наказывая, говорить тому, кого он хотел покарать: «Объявляю тебя сумасшедшим»; и тот, кому он давал этот прекрасный титул, даже если он был самым большим вельможей в государстве, был обязан носить шутовскую погремушку, куртку с бубенчиками и развлекать двор в качестве шута Его Величества. Он не дал этого титула патриарху; он довольствовался тем, что отменил саму должность, носители которой до того злоупотребляли ей, что обязывали царей идти перед ними один раз в году, держа повод патриаршей лошади, церемония, от которой такой человек, как Пётр Великий себя освободил.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Учреждение Синода

По смерти послднего патриарха Адриана, патриаршество чрез многие годы, по причине военных обстоятельств, оставалось не занятым.

Петру Великому неоднократно предлагали избрать на это место достойнейшаго, но Монарх, которому был известен Никон за частые споры и препирания с царём Алексеем Михайловичем так что царю Алексею большаго труда стоило утвердить свою власть над ним, вознамерился не поставлять никого в патриархи.

Новгородский Архиепископ Феофан Прокопович, преданный Петру Великому, один только проникал мысли Государя и их поддерживал. Этот Святитель был его правою рукою в духовных делах и однажды предложил Петру учредить совет под названием: Святейший Правительствующий Синод. Это последовало в 1721 году. Вслед за тем был издан православный катехизис или исповедание веры в одну восьмую листа подписанный: По повелению Святейшаго Правительствующаго Синода, и Духовное Уложение. Государь думал, что более не будут просить патриарха, но большая часть знатнаго духовенства, оставалась в том мнении, что независимо от Синода будет ещё патриарх, и в одно время Государю, когда он председательствовал в Синоде, было подано просительное письмо о постановлении патриарха.

Тогда Государь до того разгневался, что, ударя сам себя в грудь сказал:

– Вот вам патриарх, – и при этом встал и вышел.

После того никогда и ничего не слышно было о патриархе, или, чтобы оказывали желание иметь его.

Так об этом деле разсказывал Штелину граф Бестужев, а кабинет министр барон Черкасов говорит так:

– Государь Император, левою рукою ударил себя в грудь, а правою обнажил кортик и, ударив им по столу, вскричал: вот вам патриархи.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Суд Божий

Во время стрелецкаго бунта, от нечаянного нападения шайки извергов государь спасся уходом в Троицко-Сергиев монастырь (1689 г.) *), виновные стрельцы Шакловитого

*) С 7 на 8 августа Шакловитый хотел напасть врасплох на Преображенск и убить Петра, которому вовремя дали знать. Ред.

прибегли к милосердию прогневанного ими государя в помянутый монастырь и получили от великодушия его прощение – его величество удовольствовался только определением: предать казни одних зачинщиков сего заговора и бунта.

В числе зачинщиков того злодейского заговора, которые содержались уже в монастыре под стражею, находились три родные брата. Престарелая мать их, узнав о близкой казни всех, решилась просить государя о помиловании. С сим намерением, дождавшись выхода государя в церковь, упала к ногам его и с слезным рыданием молила о помиловании сыновей представляя, что она умрёт без них голодною смертию: «кто будет меня кормить, кто старость мою призрит, надежда – государь, когда я, бедная, останусь без них?» – и проч.

Молодой царь, выслушав всё терпеливо, и узнав, кто дети её, сказал:

– Я простить их не могу, не наруша справедливости и своей должности; они, забыв страх Божий и своё крестное целование, восстали на меня, законного своего государя, а, следовательно, и на всё отечество, которого спокойствие дороже мне и самой жизни моей.

Он винил также и её, что она не пеклась о вкоренении с детства в сердца их страха Божия, и, как видно, потворством своим их избаловала, и тем к злодействам подала повод. С сим словом оставил её государь.

Старуха, дождавшись выхода его величества из церкви, опять пала пред ним и, проливая слезы, молила.

– Прости, надежда-государь! Прости преступных детей моих, и ради Господа Бога, Пречистой Богоматери и святых чудотворцев Сергия и Никона, даруй им жизнь!

Государь, выслушав всё, велел ей встать и говорил:

– Слушай, старуха! Ежели Бог поставил меня царём, и вручил мне меч правосудия, для охранения спокойствия общего, то не прогневлю ли я его, спасая врагов оного? И не навлеку ли я и на себя, подобно Саулу, гнева его, и от потомства проклятия? Я сам плачу с тобою о пролитии крови злодеев, но должность превозмогает сожаление; и так должны дети твои, как злодеи, и злодеи нераскаянные, – умереть, потому что они были уже участниками и первого бунта, и многой неповинной крови пролития, но обстоятельствами времени спаслись от заслуженной казни.

Мать, бросясь к ногам государя, ухватила их и, обливая слезами, молила о помиловании, по крайней мере, хотя одного из сыновей, который мог бы закрыть ей очи и похоронить ее. Тронутый, наконец, государь сказал:

– Ну, что делать! Даю тебе одного, выбери сама кого боле любишь!

И, обратясь к сопровождающим сказал:

– Отведите её к ним в тюрьму, пусть она изберёт одного из трёх детей своих, и выпустите его из монастыря.

Приведённая к ним печальная мать бросилась на шею сперва к старшему, и в положении таком пробыла около четверти часа; потом к среднему, и так же обняв его, рыдала, не произнося ни единого слова, а напоследок к меньшему, и таким образом долго колебалась – которого бы из них избрать. Наконец, вынуждаемая решиться, избрала меньшего. И тогда же была с ним выпущена из темницы.

Но избавленный от казни злодей, идя с матерью из монастыря, в самых святых воротах споткнувшись, упал навзничь, разбил себе темя и тот же час испустил дух.

Донесено государю, его величество, ужаснувшись суду Божию, не попустившему злодею остаться в живых, пал на колени пред образом Спасителя, и умилённою душою молил, да отпустит ему согрешение, нарушением правосудия от него ему вверенного. И потом, вставши и обратясь к предстоящим, сказал:

– Я согрешил, как человек, простив из жалости злодея, недостойного жизни; но суд Божий решил иначе, не попустя остаться ему живым, это будет всегдашним мне наставлением – не прощать злодеев, вредных обществу. Страшитесь, – заключил государь, – преступники нераскаянные строгости правосудия, вверенного мне.

После этого осужденные судом злодеи были казнены.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Милость злодею

Государь умел наказывать, а также умел и прощать и всего чаще до формальнаго приговора.

Вот один из случаев, разсказанный князем Трубецким.

В молодости своей князь Трубецкой служил капитаном в Преображенском полку и во время стрелецкаго бунта стоял с своею ротою на карауле у Девичьего монастыря в Москве, во время заключения в нём царевны Софии. Последняя заключалась в комнате за железною решёткою.

В один из дней мятежа шайка стрельцов, державших сторону царевны, вломившись в монастырь, проломали пол в крепко охраняемом покое и вывели её. Они хотели уже произвести новое возмущение, стремясь истреблять всех, кто им только станет сопротивляться.

В самом деле, защищая освобождённую Царевну, стрельцы пролили много крови и в своей ярости искали предводителя роты преображенцев храбраго Трубецкого. Уже они достигли того места, где был Трубецкой, и смерть была неминуема, как один из них, бросившись вперёд под предлогом найти и указать, где он находится, предупредил капитана об опасности; этот стрелец был брадобреем Трубецкаго, облагодетельствованный князем.

– Князь, беги отсюда, тебя убьют, – сказал он.

Князь скрылся, а брадобрей, хорошо знакомый со всеми закоулками монастыря, отвёл внимание злодеев, дав время Трубецкому удалиться.

По прошествии нескольких дней стрельцы были переловлены, и выведены на площадь, где им была назначена казнь. Они были перевязаны и головы всех уже лежали на плахах, как Трубецкой, будучи вместе с Царём на месте казни, увидел в числе прочих, спасшаго его жизнь брадобрея.

Князь бросился к ногам Государя и сказал.

– Ваше Величество, простите этаго стрельца, он спас жизнь мою.

Государь захотел узнать подробнее происшествие и разспросил Трубецкаго, а потом стрельца. Видя, что разсказ того и другаго верны, государь помиловал стрельца, но требовал, чтобы этот стрелец во всю жизнь свою никогда не показывался в Москве.

Трубецкой тотчас же этаго стрельца с женою дитятей отправил в одну из своих дальних деревень, дал ему землю и освободил от податей.

Эти льготы Трубецкими долго поддерживались потомству стрельца.

От фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Я знаю, что меня почитают тираном…»

По дошедшим слухам к государю, что чужестранцы почитают его немилосердным, говорил его величество следующую речь, достойную блюсти в вечной памяти: «Я ведаю, почитают меня строгим государем и тираном. Богу известны сердце и совесть моя, колико соболезнования имею я от подданных и сколько блага желаю Отечеству. Невежество, коварство, упрямство ополчались на меня всегда, с того самого времени, когда полезность в государство вводить и суровые нравы преобразовать намерение принял. Сии-то суть тираны, а не я. Честных, трудолюбивых, повинующихся, разумных сынов Отечества возвышаю и награждаю я, а непокорных и зловредных исправляю по необходимости. Пускай злость клевещет, но совесть моя чиста. Бог судия мой! Неправое разглагольствие в свете аки вихрь преходный».

Читающий сие приметить может, с какою порывистою обнаженностью и соболезнованием говорил о себе сей великий государь. Имевшим счастие быть близ лица монарха сего известна великая душа его, человеколюбие и милосердие. Много было ему домашних горестей и досад, на гнев преклоняющих, и, хотя в первом жару был вспыльчив, однако скороотходчив и непамятозлобен. Ах, если б знали многие то, что известно нам, дивились бы снисхождению его. Все судят только по наружности. Если бы когда-нибудь случилось философу разбирать архиву тайных дел его, вострепетал бы от ужаса, что соделывалось против сего монарха.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя…»

Говорят, что законодатели и короли совсем не должны впадать в гнев: но никогда не было монарха ни более вспыльчивого, чем Пётр Великий, ни более безжалостного. Этот недостаток в монархе не из тех, что исправляют только признанием его, признавая себя виновным; но, наконец, он в нём признался, и он даже сказал члену голландского магистрата во время своего второго путешествия: «Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя».

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Верное средство от кликушества

Никакой период времени неспособен столько к обманам, плутовству и коварству, как суеверный, ни в какое иное время, как в сие, столько не возникало и не обогащалось пустосвятов, ханжей и лицемеров, не преуспевало в злостных намерениях своих, коварников и злодеев; и не находили столько способов тунеядцы и бездельники проживать на счёт простых и всему веру емлющих людей. Между множеством случаев к обманам не последнее было притворное беснование, взводимое на себя, по большой части, подлыми бабами и девками, которые у нас известны были под именем кликуш. Сии плутовки, среди стечения народного, а паче в церквах, в праздничные и воскресные дни, начинали обманы свои падением на землю, испусканием нелепых криков, кривлянием лиц, ломанием и коверканием членов, и среди оных произносили некие глухие предвещания; всё же то суеверами принималось за действие нечистых духов, в них будто бы вселившихся, а мнимые их предвещания толковались народом по-своему и разносились повсюду, с прибавлением разных странных чудес.

Между тем, мнимобеснующихся сих из жалости наделяли подаяниями, пустосвяты и коварные подкупали их произносить то, что было нужно: первым – к притворной святости, вторым – к какому-либо их интересу, или ко вреду тех, которых они погубить и обесславить хотели.

Во время Петра Великого, а паче в первые годы царствования его, много было таковых кликуш, хотя сей государь, быв врагом суеверия, и старался всячески искоренять их, изгоняя из них дьяволов плетьми и другими наказаниями.

Следующие четыре анекдота докажут нам это наилучше:

I. Коварный Милославской, друг и родственник, с матерней стороны, царевны Софьи Алексеевны, предприял утвердить на престоле сию царевну, управлявшую тогда самовластно, а лишить оного младого царя, брата её. Сколь законопреступно было намерение cиe, таковы были и средства, к сему им употреблённые; между прочим же, дабы отвратить сердца народные от монарха, а привлечь их к царевне, чрез преданных себе уговорил, обещаниями разных наград, нескольких из сих кликуш, – а в числе оных и одну знатного отца дочь, – всклепать на себя беснование. И сия последняя, по условию, в Успенском соборе, в праздничный день, когда находилась в нём царевна, столь искусно сыграла данную ей роль, что весь народ уверился в её подлинном бесновании и почёл издаваемой ею странной крик за голос поселившегося в ней и её мучащего диавола.

Не меньшее же искусство в притворстве оказала и царевна: она с великим, по-видимому, благоговением пала пред образом Пресвятыя Богородицы Владимирския, моля её об изгнании из мучимой нечистого духа; и потом, приступя к ней, заклинала его именем Божиим и Пречистыя его Матери изыйти из неё; и диавол вопил, что молитвы и заклинания её жгут его адским огнём, и чрез несколько минут, с страшным криком и терзанием мучимой им, изсшёл как бы из неё, оставя притворщицу еле живу; царевна ж, приведя её в чувство и взяв её за руку, подняла её здраву.

Можно себе представить, как удивлён был не проницающий в коварство сиё народ чудом сим: он почёл царевну чудотворицею, а великого брата её и всех приверженных к нему охуждал с негодованием, за малое уважение их к толико святой царевне. Несколько же сему подобных после чудотворений её утвердили паче ещё народ в расположении сём, как в отношении к царевне, так и к монарху *).

*) «О сём кратко повествует и г. Татищев в своем «Географическом, историческом и политическом лексиконе, в III-й части на стр. 212». Примеч. И. Голикова.

II. Успех описанного коварства полюбился царевне так, что она, дабы наиболее привязать к себе народ и очернить в умах его державного своего брата, употребляла многократно к тому сей же самый способ. Самовидец этого, знаменитый господин, Иван Михайлович Головин, оставил нам о сём следующее извещение. Она долго содержала на жалованье своём многих таких кликуш, под именем беснующихся – и как имела обычай часто ездить в Новодевичий монастырь, то накануне выезда своего, одну или двух из них повелевала тайно приводить к себе и наставляла, как им поступать во время её проезда мимо их – и потом наученных сих плутовок вывозили на Девичье поле и полагали при дороге к монастырю, и как скоро карета царевнина, всегда тихим ходом шествующая, подъезжала к которой из них, то притворно беснующиеся, при зрении многочисленного народа, всегда царевну сопровождавшего, и начинали нелепыми голосами кричать, биться и всячески телокривляться. Царевна, будто бы нечаянно услышав крик тот, спрашивала у наученных уже ею из придворных тварей своих: «что это за странной крик?». А сии будто бы старались сначала заминать оное и не прежде открывались, как по вторичному уже приказу её, что крик этот происходит от какой-то беснующейся – но, «ваше высочество», – промолвливали они, – «не извольте останавливаться: страшно на неё смотреть, как злой дух её ломает».

– Боже мой! – ответствовала она, – неужели эту бедную можно оставить без всякой помощи?

И повелевала карете, подъехав к ней ближе, останавливаться и двери каретные отворять. Тут снова содействователи её коварству, удерживали просьбою, чтоб не изволила выходить, однако она тому не внимала, подходила к мнимобеснующейся, оказывала чрезвычайные знаки своего сострадания, и потом, при зрении всего народа, оградя её крестообразно рукою, произносила с видом набожным сии слова: «Христос Господь исцелил многих беснующихся силою своею, той же исцеляет и тя, рабу Божию (имярек), от всякия юзы душевныя и телесныя». После чего девка или баба переставала бесноваться, делалась тиха и приходила в разум, как бы освободившаяся от жившего в ней и терзавшего её диавола. Потом чудотворица, наделяя её милостынею, отпускала, а сама, при восклицании благоговеющего к ней народа, продолжала шествие своё к монастырю.

Не меньшая на сей же самый конец хитрость царевны была, в такие же выезды её в тот монастырь, по свидетельству того же г. Головина, и следующая: по приказу её должны были быть при ней привыездах и докладчики дел, которые в монастыре и докладывали ей всегда почти, по делам сколь важным, столь и трудным к решению; и она, выслушивая их, ни мало не думав, давала весьма дельные резолюции, чему не только простой народ, но и сами докладчики и председатели приказов, всегда же при ней в такие выезды присутствовавшие, удивлялись и превозносили проницательный разум её, не ведая того, что она те самые дела, по которым докладывали ей тогда, брала к себе в комнату и, рассматривая оные с умными советниками, заготовляла заранее на это время резолюции. О даваемых ею решениях в монастыре сём упоминает и Татищев, в примечаниях своих на «Судебник» царя Ивана Васильевича.

III. Дворянка Кутузова, имевшая в Москве, на Петровке, близ монастыря сего имени дом свой, пользуясь легковерием и суеверием народа, ославила бывший у неё образ Богоматери разными, будто бы от него происходившими чудотворениями и тем привлекла множество молельщиков; дабы же наиболее уверить народ о чудотворениях образа, а вместе и о своей святости, содержала у себя несколько подобных плутовок, т. е. кликуш, из которых пред образом молитвами и заклинаниями своими изгоняла мнимых нечистых духов; а сими и подобными коварствами, сделав себя в умах народных чудотворицею, знатно обогатилась.

Всё это не могло укрыться от монарха. Государь, по прибытии своём в Москву, повелел всех сих мнимобесноватых, при собрании народном у дома Кутузовой наказать плетьми; они принуждены были пред народом же во всём описанном плутовстве признаться и, быв рецептом сим, так сказать, исцелены, отданы в работу на фабрику. Какое же наказание понесла Кутузова – неизвестно; образ тот, со всем богатым его прикладом, государь повелел отдать в монастырь.

IV. Одна баба затеяла на деверя своего по злости, будто бы он колдовством поселил в неё диавола; а чтобы довести того деверя до несчастия, в церкви Исакиевской, во время обедни в присутствие государя обыкновенным притворщицам таковым голосом заревев, упала, билась и всячески ломалась.

Монарх тот же час повелел вывести её из церкви и изгнать из неё диавола плетьми, что, не отлагая, и исполнено было. Кликуша призналась во всём сказанном, за что по указу, в котором прописано как злодейство, так и признание её, – ещё наказана на площади публично, а дабы пресечь навсегда такое плутовство, государь за лучшее признал к тому средство публиковать во всем пространстве России указы, повелевающие всех кликуш, где оные окажутся, отсылать в С.-Петербург, «и от того времени», – говорит г. Татищев, – «так оное зло пресеклось, что уже нигде таких дьяволов не осталось» *).

*) Четыре рассказа о кликушах заимствованы из второго издания анекдотов Голикова 1798 г., в последнее же издание «Деяний» 1813 г. они не вошли, так как не были пропущены цензурою. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Кнут против дьявола

Генерал-полицмейстеру Девиеру, доносившему о явившихся кликушах, приказывал его величество так: «Кликуше за первый раз – плети, за второй – кнут, а если и за сим не уймется, то быть без языка, чтоб впредь не кликали и народ не обманывали!»

***

О ложнобеснующихся говорил государь: «Надлежит попытаться из беснующегося выгонять беса кнутом. Хвост кнута длиннее хвоста чертовского. Пора заблуждения искоренять из народа!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ум и коварство царевны Софьи

Когда государь намерен был предать всенародному суду царевну Софию Алексеевну и строгость закона над нею исполнить за последний бунт, её ухищрением во время пребывания его в чужестранных государствах между стрельцами произведённый, дабы ей из монастыря освободиться и сделаться самодержавной государынею, а Петра Алексеевича на возвратном пути, не допустив до Москвы, убить, – то Лефорт, которого государь любил паче прочих и советов его слушал, представлял ему и великую славу и великодушие, его убеждал, чтоб он сестру свою простил ещё раз, на что получил такой ответ: «Ужели не знаешь того, как она посягала на живот мой, хотя ей было тогда четырнадцать лет?». – «Так, государь, – продолжал Лефорт, – но вы не лишайте жизни её для своей славы, которая должна драгоценнее вам быть, нежели мщение. Сие оставить надлежит свирепости турок, кои обагряют руки в крови братии своих. А христианский государь должен иметь чувствования милосердые». Убеждённый таким благородным постановлением, государь вздохнул, пожал плечами, простил Софью, пошёл к ней в монастырь и чувствительные делал выговоры, которые произвели в ней и в нём слезы. И хотя при таком указании София защищала красноречием своим весьма сильно невинность свою, однако, обличенная ясными доказательствами в преступлении своём, оставлена была на вечное заключение в монастыре под стражею. Государь, по возвращении своём из монастыря, говорил Лефорту так: «Жаль, что Софья при великом уме своём имеет великую злость и коварство».

Сию достопамятность слышал я от фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Присутствие духа в Петре Великом

Царевна София Алексеевна, по заключении её в Девичий монастырь, старалась всегда тайно заводить бунты на державного брата своего, отлучившего её от правления Государством. Всяк понять может, сколь чувствительно было это его сердцу. Он неоднократно выходил из терпения, и в гневе своём предпринимал не раз лишить жизни свою сестру. Будучи в таком раздражении и исчисля все её на жизнь его покушения, великий Государь определил, было, совершенно избавиться от неё, как от главнейшего своего злодея. К утушению такого гнева и к отмене такового определения, стоило только Лефорту напомнить ему, что она ему сестра и что Туркам только свойственно обагрять руки в крови родных своих. И так, вместо казни, удовольствовался он только личным ей выговором и слезами её только ещё смягчился, что заплакал и сам, и, выходя от неё, сказал Лефорту: «У неё великий разум, но жаль, что она так зла!»

А как и после сего прощения царевна София не преставала заводить подобные бунты и умышляла на жизнь своего брата и Государя, то Монарх, в открывшийся один из таковых заговоров, желая узнать от ней самой некоторые обстоятельства, приехал в монастырь, вошёл к ней с сверкающими от гнева глазами, начал уличать её в новых на жизнь его умыслах и требовал её признания и ответов на вопросы свои. Сколь ни явны были Государевы улики, но она, однако ж, ни в чём не признавалась. Её гордость пробудилась, так сказать, колкостию Монарших упреков, и она, в оскорбительных выражениях, начала обвинять в смятениях самого Государя. Такая непризнательность и непокорность с её стороны, соединённый с колкостию ответов, вывели Монарха из терпенья. Он в крайней запальчивости сказал, что одна смерть её доставит ему безопасность. «Умри, злодейка!» – и выхватил на поражение её меч. В это самое время бывшая при царевне в услужении двенадцатилетняя девушка, остановилась между Государем и царевною, бросилась к ногам Государевым и, ухватившись за них, вскричала: «Что ты делаешь, Государь, смотри, она родная тебе сестра!». Слово это остановило его и он, помолчав с минуту, опять простил мятежную и непокорливую сестру, а девушку поцеловал в голову, говоря: «Спасибо, девочка, я тебя не забуду!».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Лефорт рискует жизнью

Пётр I, по горячему темпераменту своему, нередко бывал в крайнем раздражении, но присутствие духа и в таком положении никогда его не оставляло.

В одно время, за дерзновенные слова того же самого Лефорта, государь крайним воспылал на него гневом и к тому же заметить должно, что было это при одной пирушке, когда и винные пары ещё затмевали несколько рассудок его. В таком кипящем, так сказать, гневе государь, выхватя из ножен кортик свой, устремился на поражение Лефорта; любимец, знавши его совершенно, не уклонился от государя ни мало, но, обнажа грудь свою, сказал: «Рази ревностного твоего слугу, вот грудь его!». – В миг выпадает из рук царя оружие и он, вместо поражения, бросается в обятия Лефорта и просит прощения.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Случай на пиру у Лефорта

Некогда у Лефорта на пиру был государь с генералами и министрами. А как за столом довольно пили, и лишь только было развеселились, как нечаянно зашёл разговор такой, который всю забаву обратил на печаль и наполнил всех страхом и ужасом. Завели речь о войсках и военном порядке или дисциплине, при которой один из собеседников сказывал: «Чтоб иметь исправных и добрых офицеров, то надобно для того наблюдать службу и старшинство». Вслушавшись в сие, Петр Великий отвечал ему: «Ты говоришь правду. Это есть то самое правило, которое я желал установить, и для примера был барабанщик в роте у Лефорта». Но при сём, взглянув тотчас грозным видом на генерала Шеина, против него сидевшего, продолжал далее: «Я знаю, нарушая мои намерения и указы, некоторые господа генералы продают упалые места* в своих полках и торгуют такою

* Освободившиеся места после гибели офицеров. Ред.

драгоценностию, которую надлежало бы давать за достоинство». Шеин спрашивал государя: кто б такие были? А сие самое и воспламенило вдруг монарха, с сердцем отвечающего: «Ты первый, ты тот самый!». Причём, выхватя из ножен шпагу, начал ею рубить по столу так, что все присутствующие гости затрепетали: «Вмиг истреблю тебя и полк твой! Я имею список проданных тобою мест и усмирю сею шпагою плутовство твоё!». При сих словах хотели было прочие генералы извинить генерала Шеина, однако государь, не внимая ничего, кроме праведного гнева, в такую пришел запальчивость, что начал махать шпагою на все стороны без разбору. Слегка досталось оною князю Ромодановскому и Зотову, а между тем, добирался он до самого Шеина, чтоб его поранить. Но любимцем своим Лефортом, который в таких случаях один имел смелость удерживать царя, был схвачен. Государь, воспалённый сердцем, выступивший из самого себя, оттолкнул Лефорта и его ранил. Лефорт, оставя страх и ведая нрав, сколь младый монарх скороотходчив и мягкосерд, пренебрёг без смятения нанесённый себе удар, остановил его, просил, чтоб он перестал гневаться, вспомнил бы, что он есть исправитель, и что великодушие сопряжено со славою и честию героя и законодателя. Таким образом смягчил он государя так, что его величество, опомнясь, простил Шеина*,

*На пире 4 сентября 1698 года царь, недовольный взяточничеством и неумелым розыском о мятеже стрельцов, в гневе чуть не убил А. С. Шеина (1662—1700). Ред.

а принятых им офицеров уничтожил (освободил от должности?). Потом, признавшись в слабости своей пред всеми, тотчас с раскаянием и сожалением, обнявши Лефорта, говорил: «Прости, любезный друг, я виноват. Я исправляю подданных своих и не могу исправить ещё самого себя – проклятая привычка, несчастное воспитание, которого по сию пору преодолеть не могу, хотя всячески стараюсь и помышляю о том!»

Таким образом кончилось страшное сие происшествие, которое после сделало государя воздержаннее, ибо сею незапностию чуть было не лишился друга своего Лефорта, которого рана без дальнейших следствий скоро и благополучно исцелена была.

Многие обвиняют государя, нокакой бы монарх снёс такое пренебрежение, когда, не взирая на свое попечение и усильные труды для пользы Отечества, вводимый порядок расторгают и вместо блага чинятся злоупотребления?

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Государь лично забирает заговорщиков

Объявленное намерение царя – послать юношей российских в чужие земли для учения – возмутило суеверные умы, особенно чиновников стрелецкого корпуса. Они делали тайные совещания: как бы удобнее сбыть им с рук такого государя, который заводит новизны, противные, по их мнению, православному закону. Одна из таких злодейских шаек, около 1695 года, то есть за год до заговора Цыклера (об этом ниже), собралась в одном доме, зимою, в восьмом часу пополудни. Надобно думать, что было это весьма тайно; в ту же самую ночь, и в том же часу, государь, по обыкновению, поехал в санках по улицам московским, имея при себе одного только денщика Дурнова; но, приехав к Арбатским воротам, остановил лошадь и, углубясь в размышление, простоял на одном месте около четверти часа. Денщик, видя это, осмелился сказать: «Долго ль, государь, стоять нам здесь?». Петр, как бы опомнясь от этого вопроса, сказал про себя: «Поехал было я туда, а надобно заехать не туда». – И поворотя лошадь, выехал в переулок, называющейся Хлебным, остановился около одного дома, вышел из санок и послал на них денщика к караульному офицеру с повелением, чтоб он с двенадцатью гренадёрами, не мешкая ни мало, пришёл к тому дому; а сам без шума вошёл в калитку на двор, оттуда в покои, где, во втором, нашёл сидящих за столом, и попивающих четверых из чиновных стрельцов, которых он всех знал по имени.

– Что вы здесь делаете, ребята? – сказал им царь.

Можно себе представить, как должно было смешать их такое нечаянное посещение: они не могли даже произнести слова; но монарх вывел их из этого замешательства и страха, сказав, что он ездил по Москве в санях, прозяб и, видя огонь, заехал обогреться, а по счастию нашёл ещё в нём и знакомых. Ободрённые таким милостивым отзывом те отвечали, что званы хозяином на пиво; это подтвердил и вошедший, между тем, хозяин дома; налив стакан осмелился поднести его величеству. Государь выпил и разговаривал с ними и с хозяином о делах, ничего почти не значащих, до того времени, в которое должно было уже прибыть офицеру; потом сказал, что он обогрелся, и пора ему с ними расстаться, вышел из комнат. Они хотели было его проводить, но государь, остановя их, затворил двери и припёр.

Офицер с командою был уже у ворот, и монарх повелел ему всех четырёх гостей забрать и привести в Преображенск, а хозяину сказать его указом, чтоб он и домашние его, под смертною казнию, не дерзнули происшествия этого никому открывать. Расспросы по одиночке смешали и разбили их, так что они принуждены были, наконец, признаться в совещании своём на жизнь государя. Причиною того, по словам их, была несносная им служба, предпочтение, оказываемое солдатам, особенно вводимые новости, противные, по мнению их, закону и старинному обыкновению, и посылка детей их в еретические земли, и проч. Они были наказаны и посланы в Сибирь, и всё это произведено так тайно, что никто не проведал, и не знали даже, куда давались четыре чиновника.

Каким образом узнал государь тот дом и собравшихся в нём заговорщиков – осталось неизвестным.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Заговор Цыклера и Соковнина

Во время возмутительных стрелецких бунтов, одна рота этого злодейского войска, вместе с двумя своими начальниками – Цыклером и Соковниным, сделали заговор – убить Петра. Чтобы легче добраться до него, вознамерились они, посредине Москвы, зажечь два дома рядом и быть при том самим, будто бы для потушения пожара. Но так как царь при всяком пожаре бывал первый, то злоумышленники, будучи уже там, притворились бы, что они стараются тушить пожар, и под этим предлогом хотели, мало-помалу, окружить царя и в тесноте неприметно его заколоть.

Уже назначен быль день к произведению ужасного умысла. Заговорщики, как верные друзья, собрались обедать к Соковнину, а от обеда до ночи проводили время в пьянстве. Все изрядно нагрузились пивом, медом и вином – между тем как прочие продолжали пить для ободрения себя к такому злодейству, один из стрельцов, которого, вероятно и вино, и совесть удручали, часу в восьмом вышел на двор; другой, такое же смущение чувствовавший, пошёл вслед за ним. Увидев себя одних на дворе, один сказал другому:

– Чем-то, брат, это кончится – неизвестно; а что нам худо будет, то верно. Как бы нам так сделать, чтоб с честию от этого отстать?

– И я, брат, – говорил другой, – одного с тобою мнения – нет другого средства, как идти в Преображенское и открыть всё царю.

– Хорошо, – сказал первой, – но как бы нам уйти из шайки?

– Скажем, – ответствовал второй, – что время уже перестать пить, а идти домой, если нужно в полночь производить в действие наше намерение.

Потом подали друг другу руки и опять вошли в изменническую шайку, которой сделали предложение по своему условию. Прочие на это согласились: каждый, кто хотел, мог идти чрез несколько часов домой, но со строгим обещанием – в полночь непременно опять явиться; некоторые должны были остаться вместе с Соковниным, покамест загорятся дома и станут бить в набат на пожар.

Таким образом, оба они прямо пошли в Преображенское, (увеселительный замок в Москве), где находился государь. Они объявили о себе денщику, что желают говорить с царём. Пётр, и тогда уже не доверявший этим людям, велел спросить, какая им нужда? Они отвечали, что никому более не могут сказать, как самому его величеству, потому что она весьма важна и не терпит ни малейшей отсрочки. Царь, услышав это, приказал представить себе обоих стрельцов. Как скоро приблизились они, тотчас пали на землю, говоря, что приносят царю свои головы, сделавшие их преступниками, потому что они вступили против него в заговор с ротою своих собратьев, которые, собравшись к Соковнину, сидят в его доме, ожидая покамест в полночь станут бить в набат на пожар, как они условились, и тогда хотели убить царя. Пётр спокойно слушал эту ужасную весть и ничего более не спрашивал, как: подлинно ли это правда?

– Точно так, – повторили стрельцы, – мы в твоей власти; приносим тебе наши головы; пошли только туда, там всех ты их найдёшь вместе.

Обоих доносчиков задержали в Преображенском под караулом, и как было уже около восьми часов вечера, то царь, тотчас написал записку к капитану Лопухину (а по объявлению других – к Ляпунову), в которой приказал ему всю его роту потихоньку собрать и около одиннадцати часов пред полуночью, так подойти к дому Соковнина, чтобы точно в одиннадцать часов окружить его и захватить всех, кого там найдёт. Капитан точно исполнил царское повеление, однако царю показалось, что он в своей записке назначил ему быть в десятом часу, он и сделал такой расчёт, что если придёт туда в половине одиннадцатого часа, то всё уже в доме Соковнина будет сделано. И потому в десять часов немедленно сел в одноколку и с одним только денщиком прямо поехал к Соковнину. Приехав туда в половине одиннадцатого часа, не мало удивился, что ни у ворот, ни около дома не нашёл ни одного человека из роты, которой он приказал туда быть. Он ничего не мог себе представить больше, как то, что караулы, может быть, находятся внутри двора. И так, без дальнего размышления въехал он прямо на двор, и с одним только денщиком вошёл в дом. Услышав о приезде царя, все в доме пришли в некоторое смущение. Пётр вступил в горницу, нашёл Соковнина, Цыклера и всю роту злоумышленников, которые, тотчас встав, поклонились государю. Он, поклонившись им взаимно, благосклонно сказал, что проезжая мимо, заметил большой свет в окнах, подумал, что конечно у хозяина пирушка; а как ещё показалось, что ещё рано спать, то заехал посетить хозяина. Царь сколько ни дивился и ни сердился на капитана, которому он приказал туда быть, и который, как ему казалось, не исполнил того в назначенное время, нимало не дал того приметить по внешнему виду. Он сидел там довольно долго, и как злоумышленники стоя пили в круговую за его здравие, он им без всякого страха ответствовал и один из стрельцов, дав знак Соковнину, говорил потихоньку: пора брат. Соковнин, который не хотел ещё дать заметить своего намерения, мигнув ему обратно, сказал: нет ещё. Между тем как он это говорил, Пётр бодро вскочил и, ударив его так сильно, что тот упал, сказал грозным голосом: Ежели тебе ещё не пора, так мне теперь пора. Возьмите и свяжите его. В эту самую минуту, в одиннадцать часов, вошёл в горницу капитан с своею ротою, которая была во всём снаряде. Тотчас все пали ниц, признавая себя виновными. Обратясь к капитану, государь в первом жару дал ему жестокую пощечину, укоряя, что не явился в назначенный час. Капитан вынул из кармана письменное повеление и показал царю, который признал, что ошибся целым часом, поцеловал капитана в лоб, назвав исправным и прямым офицером, и отдал ему под караул связанных злоумышленников. Какую злодеи получили мзду – всему свету известно *).

*) Иван Цыклер, думный дворянин, и Алексей Соковнин, окольничий, казнены с прочими заговорщиками 4-го марта 1697 года. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Неустрашимость Петра Великаго

Великий дух, природный ум, проницательность, сопротивление опасностям, храбрость, твёрдая воля, и другия государственныя добродетели с избытком сосредоточивались в Петре I и увековечили за ним титул Великаго. Во время возмущения стрельцов, одна рота этого злодейскаго войска вместе с своими начальниками Суковниным и Сиклем сделали заговор против жизни Петра Перваго.

Чтобы легче добраться до своего государя, они решились поджечь посредине Москвы находящияся два дома рядом, чтобы явиться с ротой, как бы для тушения пожара, потому что великий монарх всегда был в числе первых на каком бы то не было пожаре и распоряжениями, и делом помогал в тушении. Злоумышленники как будто занимаясь тушением, могли свободно окружить царя и в тесноте заколоть его.

День был назначен к произведению этого ужаснага преступления. Заговорщики, как верные друзья, все собрались к Суковнину обедать и до ночи проводили время, пьянствуя. Мед, пиво и вино лились рекою, чтобы залить себе совесть.

В числе заговорщиков был один стрелец, который пил не менее прочих; но в то же самое время тяготила его и совесть. Часу в восьмом, он вышел на двор, другой, чувствуя такое же смущение, вышел вслед за ним.

Стрельцы, оставшись одни, переглянулись между собою и один сказал другому:

– Чем брат все это кончится, неизвестно.

– Неизвестно-то неизвестно, а худо будет, это верно.

– Как бы нам так сделать, чтобы с честью отстать от этого.

– Я одного с тобою мнения и думаю, что лучше ничего не сделать, как идти в Преображенские и открыть то царю.

– Хорошо, но как же нам отстать от своей шайки.

– Очень просто: сказаться, что время идти домой. Довольно попили, а к делу явиться в полночь.

Стрельцы в знак согласия пожали друг другу руки, и пошли опить к товарищам.

Разумеется, в этом никто в них не заподозрил не добраго и многие также решились идти со строгим обещанием явиться к полночи. С Суковниным остались некоторые до того времени, когда загорятся дома и забьют в набат тревогу.

Оба стрельца прямо отправились в Преображенский потешный дворец, где тогда находился Государь и, придя, явились к денщику и просили, чтобы об них донесли Царю. Государь в то время уже видевший в стрельцах постоянных врагов, приказал спросить, что им нужно; но стрельцы отвечали, что им необходимо видеть самого Государя и ему передать то, что никому нельзя, и при том дело важное, не терпящее отлагательства.

Государь вышел в передонюю и приказал впустить доносчиков.

Стрельцы вошли и упали на колени, кланяясь в землю.

– Государь батюшка, вот тебе наши повинныя головушки, делай с ними, что хочешь, мы преступники, потому что мы вступили в заговор против твоего Царскаго величества вместе с ротой своей собраться под начальством Суковнина и Сикля, – вопили стрельцы.

Государь спокойно выслушал доклад стрельцов, все распросив подробно, где и как сборище заговорщиков, и как хотят совершить злодейство, приказал арестовать стрельцов; а сам присел за столом, написал записку к Лопухину (некоторые говорят, что к Ляпунову) в которой написал, чтобы он всю свою роту в 11 часов по полуночи привёл, как можно тише, к дому Суковнина и окружил его и, кто в доме найдётся, захватить.

Капитан точно исполнил Царское повеление. Но Государь, торопясь писать записку, не запомнил хорошенько часа; он написал число часов – 11, а, полагая, что написал число 10, отправился в десять в одноколке с одним денщиком к дому Суковнина и поспел к дому в половине одинадцатаго.

Не найдя вокруг дома караула, он подумал, что рота Лопухина в покоях, поэтому въехал прямо во двор, сошёл с одноколки и вошёл в комнату, где пировали стрельцы.

Суковнин и бывшие с ним удивились нежданному прибытию того, кого они решились лишить жизни. Казалось, что он сам шёл навстречу опасности. Между тем, Пётр Великий, окинув взором собрание, сказал вставшим стрельцам:

– Я, проезжая мимо, приметил в окнах cвет, подумав, что у хозяина пирушка, то как спать ещё рано, то и заехал посетить тебя.

Царь хотя внутренне сердился на капитана, но не показал ни малейшаго знака гнева и сидел довольно долго в то время, когда злоумышленники, стоя в кружок, пили за здравие Государя. Государь им отвечал так же, не показывая ни малейшаго страха и осторожности.

Наконец один из стрельцов шепнул Суковнину.

– Пора, брат.

– Нет ещё, – был ответ Суковнина шепотом, и при этом подмигнул глазом.

Между тем, как только Суковнин сказал это слово, Пётр Великий быстрее молнии подскочил к начальнику заговорщиков, и так сильно ударил его в лицо, что тот не мог удержаться и как сноп полетел на пол.

– Коли тебе ещё не пора, так мне теперь пора, – и, обратясь к прочим, Государь сказал, – вяжите его.

В эту минуту ровно в одиннадцать часов вошёл с своей ротой Лопухин в полном вооружении. Злоумышленники пали на колена, а Государь в пылу своей раздражительности дал капитану пощёчину, укоряя за неисполнение приказания. Капитан вынул записку и, молча показал Петру.

– Ошибся, брат, спасибо за верность; сказал Петр и поцеловал капитана в лоб. И тут же повелел взять под караул злоумышленников.

От князя Ивана Юрьевича Трубецкаго, Генерал фельдмаршала, бывшаго в то время капитаном в Преображенском полку и который был тогда командиром для совершения над преступниками казни.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Покушение денщика на жизнь государя

Известно, что денщики государя имели к нему всегда свободный вход и нередко оставляемы были в спальне его до того времени, пока он заснёт; тогда уже они выходили. Это самое время было избрано и на исполнение замышленного убийства: изверг имел при себе заряженный пулею пистолет, он направляет его в самое сердце заснувшего крепким сном государя, спускает курок – осечка. Злодей смущается этою неудачею и выходит; поступок остается неизвестным.

Чрез некоторое время этот изувер предпринимает опять то же. Он переменил кремень, пробовал несколько раз курок и уверясь в исправности его приходит вечером, оставляется, как и прежде, в спальне государя до его заопочивания. Изверг снова направляет в заснувшего царя выстрел, но Провидение Божие, по неведомым смертному судьбам, допустившее Равальяку убить Генриха IV – покрыло щитом монарха: пистолет, как и прежде, осёкся.

Он решился разбудить государя и признаться в своём злодеянии. Первое слово Царя было: Что сделалось? Но преступник говорит ему:

– Государь, я послан к тебе от Бога – возвестить, что он содержит тебя в своём покровительстве, и что никакая вражья сила и никакая адская злоба твоих злодеев не сильны погубить и повредить тебе.

При окончании этих слов злодей падает на колени и, показывая ему пистолет, говорит:

– Посмотри, как он хорош, никогда не осекался, но теперь два раза мною направляем был на отнятие твоей жизни и оба раза осёкся. Видя такое явное покровительство Божие, решился возвестить тебе, не отлагая ни мгновения, и поздравить с хранящею силою Вышнего. Теперь голова моя в твоей воле, и я недостоин более тяготить собою землю.

Государь, выслушав это, встал с постели и, оставя преступника в положении его, несколько раз прошёлся по комнате, не говоря ни слова.

– Послов не секут, не рубят, покровительство Божие ощущаю ещё более по твоему раскаянию. Бог тебя простит! – сказал государь.

И после этого не отменил он милости своей к преступнику. Умысел этот приписывают Кикину, не утверждая заподлинно, что изверг был Кикин, можно, однако же, о нём сказать, что крайняя неблагодарность его к государю доказывает чудовищное сердце, способное к самым величайшим злодействам *.

* Об этом происшествии Голиков говорит, что слышал от «трёх особ», которые «согласны в том, что предприявший лишить жизни монарха, был издавна заражён ядом изуверства, представлявшим ему в государе еретика и разорителя старинных обыкновений и обрядов». Библиотекарь Бухвостов называл преступника денщиком, не упоминая имени, а Крекшин и действ. стат. совет. Верёвкин указывали на Кикина, называя его комнатным государевым. Ред.

Этот Кикин вознесён был от его величества на достоинство адмиралтейского президента; уличённый по следствию в деле хлебных и других адмиралтейских подрядов, в похищении казённых интересов, по которому судом отписано было всё имение его, он был послан в ссылку; но государь милостиво принял присланное от него прошение и простил его во всём: возвратил из ссылки, отдал имение и оставил в прежнем звании. Но к чему послужила эта милость? Им развращён был царевич Алексей Петрович, по его то советам ушёл он из России. Следовательно, он и был главнейшею причиною бедствия несчастного царевича; что уже и принудило, наконец, государя поступить с ним как с нераскаянным злодеем. Но, кажется, его величество и тогда ещё, жалея лишиться в нём ума тонкого и способного к важным препоручениям, – расположен был ещё простить его, если бы только мог увериться в сердечном его раскаянии *.

* Известие о расположении государя к прощению Кикина едва ли вероятно: министры приговорили учинить ему казнь жестокую. Ред.

Накануне казни государь ещё видел его и спрашивал, что побудило его употребить ум свой на такое зло. Какой же от него получил ответ?

– Ум, – сказал нераскаянный злодей, – любит простор, а от тебя было ему тесно.

Государь удивился такому ожесточению и тогда-то уже получил он соразмерную злодеяниям своим казнь.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Смерть Франца Лефорта

По смерти любимца Лефорта* государь учинил ему со всеми почестями, достоинству

* Ф. Я. Лефорт умер 2 марта 1699 года, погребение состоялось 11 марта. Ред.

и заслугам ему принадлежащим, славное погребение, при котором шёл монарх за гробом до самой реформатской церкви, где при сказывании предики пастором Стумфиусом, когда вычислял он сего мужа заслуги, оказанные им государю и России, его величество обливался слезами, и по окончании оныя, повелев снять крышку с гроба, подошёл к покойному генералу-адмиралу, обнял его и прощался с ним в последний раз с таким сокрушением, что все бывшие при сём чужестранные министры с чрезвычайным удивлением смотрели на сие плачевное зрелище. Потом провожающие знатные особы званы были в дом покойного адмирала, где приготовлен был, по тогдашнему обычаю, поминочный ужин. Между тем, как уряжали стол, и государь тогда на короткое время отлучился, то некоторые бояре потихоньку убрались домой, но его величество по возвращении своём, встретя их сходящих с крыльца, воротил назад за собою, вошёл в залу и, с негодованием смотря на них, говорил: Я вижу, вы спешите для того, чтоб дома веселиться смертию адмирала. Вы боитесь быть при сём печальном пире для того, чтоб ложно принимаемый вид печали скоро не исчез, и радость ваша предо мною не обнаружилась. Боже мой, какие ненавистники! Вы торжествуете теперь, как будто получили великую победу смертию такого мужа, которого я искренно любил и который служил мне столь верно. Я научу вас почитать достойных людей! Верность Франца Яковлевича пребудет в сердце моём, доколе я жив, и по смерти понесу её с собою во гроб.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

«Он начал, а мы довершили…»

О Лефорте Пётр Великий говорил: когда б у меня не было друга моего Лефорта, то не видать бы мне того так скоро, что вижу ныне в моих войсках. Он начал, а мы довершили.

Государь отдавал каждому справедливость и не присвоивал себе трудов и славы посторонних людей. Надлежит знать, что Лефорт учредил роту потешных солдат, а потом и два полка гвардии.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Чтобы любить царя, надо быть с царём в голове

По кончине первого любимца генерала-адмирала Лефорта место его заступил у царя Петра Алексеевича граф Федор Алексеевич Головин*, а по особливой милости – Меншиков, но он беспокоился ещё тем, что видел себе противуборницу свою

* Головин Федор Алексеевич (1650—1706) – русский государственный деятель и дипломат. В 1689 году заключил Нерчинский договор с Цинской империей. Был вторым лицом в Великом посольстве 1697 года после Лефорта. С 1699, 1700 годов – генерал-адмирал и генерал-фельдмаршал. В 1699—1706 годах руководил дипломатическими сношениями с зарубежными странами, заведовал снабжением армии и монетным делом. Придерживался старомосковских нравов, в общении был приветлив и мягок. Ред.

при его величестве Анну Ивановну Монс, которую тогда государь любил, и которая казалась быть владычицею сердца младого монарха. Сего ради Меншиков предприял, всячески стараяся о том, каким бы образом её привесть в немилость и совершенно разлучить. Анна Ивановна Монс была дочь лифляндского купца, торговавшего винами, чрезвычайная красавица, приятного вида, ласкового обхождения, однако посредственной остроты разума, что последующее происхождение доказывает.

Несмотря на то, что государь несколько лет её при себе имел и безмерно обогатил, начала она такую глупость, которая ей служила пагубою. Она поползнулась принять любовное предложение бранденбургского посланника Кейзерлинга* и согласилась идти за него

*Кейзерлинг Георг Иоганн – прусский посланник в Москве. Намеревался вступить в брак с Анной Монс в 1704 году и тайно обручился с нею, но Петр I медлил с разрешением. В 1711 году Кейзерлияг заболел и, уже будучи на смертном одре, получив 18 июня 1711 года разрешение царя, заключил брак с А. Монс. Умер по дороге в Берлин в декабре 1711 года. Среди его вещей был обнаружен и портрет Петра I, усыпанный бриллиантами. Анна Монс умерла в 1714 году. Ред.

замуж, если только царское на то будет благословение. Представьте себе: не сумашествие ли это? Предпочесть двадцатисемилетнему, разумом одарённому и видному государю чужестранца, ни тем, ни другим не блистающего! Здесь скажут мне, что любовь слепа – подлинно так, ибо она на самом верху благополучия девицу сию нелепой и необузданной страсти покорила. Ко исполнению такого намерения положила она посоветовать о том с Меншиковым и просить его, чтоб он у государя им споспешествовал.

Кейзерлинг нашёл случай говорить о том с любимцем царским, который внутренне сему радовался, из лукавства оказывал ему своё доброхотство, в таком предприятии более ещё его подкреплял, изъясняя ему, что государю, конечно, не будет сие противно, если только она склонна.

Но прежде, нежели будет он о сём деле его величеству говорить, надлежит ему самому слышать сие от неё и письменно показать, что она желает вступить в брак с Кейзерлингом. Для сего послал он к ней верную её подругу Вейдиль, чтоб она с нею обо всем переговорила, которой призналась Монс чистосердечно, что лучше бы хотела выйти за Кейзерлинга, которого любит, нежели за иного, когда государь позволит. Меншиков, получив такую ведомость, не упустил сам видеться с сею девицею и отобрать подлинно не только устно мысли её, но и письменно. Сколь скоро получил он такое от неё прошение, немедленно пошёл к государю и хитрым образом сказывал ему так: – Ну, всемилостивейший государь, ваше величество всегда изволили думать, что госпожа Монс вас паче всего на свете любит. Но что скажете теперь, когда я вам противное доложу? – Перестань, Александр, врать, – отвечал государь, – я знаю верно, что она одного меня любит, и никто инако меня не уверит, разве скажет она то мне сама.

При сём Меншиков вынул из кармана своеручное её письмо и поднёс государю. Монарх, увидя во оном такую не ожидаемую переписку, хотя и прогневался, однако не совсем по отличной к ней милости сему верил. А дабы вящше в деле сём удостовериться, то его величество, посетив её в тот же день, рассказывал ей без сердца о той вести, какую ему Меншиков от неё принёс. Она в том не отрицалась. И так государь, изобличив её неверностию и дурачеством, взял от неё алмазами украшенный свой портрет, который она носила, и при том сказал: – Любить царя – надлежало иметь царя в голове, которого у тебя не было. И когда ты обо мне мало думала и неверною стала, так не для чего уже иметь тебе мой портрет.

Но был так великодушен, что дал уборы, драгоценные вещи и всё пожалованное оставил ей для того, чтоб она, пользуясь оными, со временем почувствовала угрызение совести, колико она против него была неблагодарна. Вскоре после того вышла она замуж за Кейзерлинга, но, опомнясь о неоценённой потере, раскаивалась, плакала, терзалась и крушилась ежедневно так, что получила тектоническую болезнь*,

*Видимо, болезнь «общего расслабления», как определили тогдашние врачи. Ред.

от которой в том же году умерла. Такою-то хитростию и лукавством генерал-майор Меншиков, свергнув с себя опасное иго, сделался потом игралищем всякого счастия и был первым государским любимцем, ибо при ней таковым ещё не был. После сего приключения государь Пётр Великий никакой уже прямой любовницы не имел, а избрал своею супругою Екатерину Алексеевну, которую за отличные душевные дарования и за оказанные его особе и Отечеству заслуги при жизни своей короновал.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Украденный кубок

Известно из истории Петра Великого, что Его Величество крайне ласкал приезжавших в Россию купцов иностранных, – нередко посещал их в Немецкой слободе, приезжая к ним на пиршества и ужины. Особливо любил он голландцев: Бранта, Любса, Гутфеля и Гоппа.

В одно время Монарх пригласил с собою старшую невестку свою, царицу Марфу Матвеевну, к Гоппу в собрание. Его Величество имел привычку пить из одного кубка или стакана и иностранцы, зная это, ставили перед ним обыкновенно тот, из коего он в каждый приезд свой пивал. У Гоппа был для Его Величества назначен для того один серебряный кубок с крышкою, весьма искусной работы.

После ужина продолжались разные забавы, как-то: музыка, танцы, и проч. Монарх, захотя пить, попросил меду, но, видя, что ему не подают, сказал хозяину: Если весь мед вышел у тебя, как вели подать полпива!

Тот ответствовал, что мед есть, но кубка того, из которого Ваше Величество изволите пить, не могут отыскать: сказывают, что он пропал во время убирки со стола.

– По этому, – сказал Государь, – его украли; однако вор должен быть домашний. Я, – примолвил Монарх, – его найду!, – и тотчас приказал запереть вороты дома и никого не выпускать из оного, и ниже из покоев на двор; вышел сам, созвал всех людей, бывших на дворе, спрашивал у каждого: не выходил ли кто из покоев на двор после стола? Один из них сказал, что видел выходящего к карете царицыного пажа Её Величества. Паж этот был Юрлов. Монарх пошёл к карете, осмотрел все в ней, и нашёл тот кубок.

Все это происходило без шуму и Царица ничего того и не приметила. Этим всё дело и кончилось, и Монарх казался по-прежнему спокоен; но при разъезде, распростяся с хозяином и гостями, подойдя к невестке своей, потихоньку сказал ей: – Завтра поутру в восемь часов пришлите ко мне пажа вашего Юрлова, которому надобно кой что приказать!

Царица, по прибытии в комнаты свои, призвала к себе пажа, спрашивала у него, не сделал ли он в доме гопповом чего непристойного, потому что Государь велел тебя завтра прислать к себе, чего никогда прежде не бывало. Паж, упадши к ногам её, признался в краже кубка, и что сам Государь нашёл тот кубок в карете её, где он его спрятал.

– Что ты сделал, проклятый? – сказала Царица, – ведь Государь рассечёт тебя, и вечно напишет в матросы, или, по крайней мере, в солдаты!

Слезы, страх и раскаяние пажа в такую привели жалость добросердечную Царицу, что она, дав ему нескольких червонных, велела спасаться, как он знает. Виновный той же ночью выбрался из Москвы, и ушёл, как после узнано, в Вологду. Монарх по утру в назначенный от него час, ожидая Юрлова, послал за ним к Царице; но она ответствовала, что не могли его сыскать. Его Величество, увидясь с нею, открыл ей и всему двору позор, что Юрлов украл у Гоппа кубок, и что должно его за столь постыдное воровство наказать; а без того может остаться он навсегда бездельником и негодным ни к какой должности. Невестка призналась также, что об этом она уже узнала от него самого, но что слезы и раскаяние убедили её отпустить его и что не знает куда он ушёл. Монарх, сделав ей довольно чувствительный за это выговор, сказал, что жалость её погубила его.

– А можно бы сего молодого и проворного детину ещё исправить и употребить со временем в какое-либо полезное служение.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Второе путешествие в Европу

На втором путешествии в Голландию в 1716 году Петр Великий прибыл в Данциг в воскресный день перед обедом, когда надлежало запирать городские ворота. Проезжая по городу, с удивлением приметил он, что улицы были пусты и почти ни один человек не встречался с ним до самого того трактира, в котором он остановился. Вошедши в трактир, спросил он у хозяина, какая тому причина, что в таком многолюдном городе не видно на улицах почти ни одного человека. Хозяин отвечал государю, что весь народ в церкве слушает проповедь, и для того во время богослужения запираются городские ворота. Государь не хотел пропустить сего случая видеть воскресное тамошнее богослужение и просил хозяина, чтоб он проводил его в церковь. Там находился и правительствующий бургомистр, который уведомлен уже был от караульных о прибытии его величества. Государь вошёл в церковь, когда проповедь была уже начата. Бургомистр тотчас встал сосвоего места, пошёл навстречу царю и отвел его к бургомистрскому месту, которое сделано было повыше других. Его величество, севши без всякого шуму, заставил бургомистра сесть подле себя и слушал проповедь с великим вниманием. Многочисленное собрание в церкве смотрело больше на государя, нежели на проповедника, но сие не могло нарушить его внимания, и он почти не спускал глаз с проповедника. Между тем, почувствовав, что открытой его голове было холодно, снял он, не говоря ни слова, большой парик с сидевшего подле него бургомистра и надел себе на голову. И так бургомистр сидел с открытою головою, а государь в большом парике до окончания проповеди, потом же снял он парик и отдал бургомистру, поблагодарив его небольшим наклонением головы.

Можно вообразить, какое удивление произведено было сим приключением, для данцигских граждан столь необычайным, но для государя весьма обыкновенным и нимало не стоившим внимания.

По окончании богослужения городской магистрат прислал от себя к государю депутатов для засвидетельствования ему почтения от всего города и для пожелания благополучного пути. Тогда один господин из царской свиты рассказывал сим депутатам, что данцигское богослужение весьма понравилось его величеству, а приключение в церкве с париком господина бургомистра не должно казаться удивительным и необычайным, потому что его величество не смотрит на мелочные церемонии и привык в церкве, когда голове его бывает холодно, снимать парик с князя Меншикова или с кого-нибудь другого из стоящих подле него и надевать на себя.

От городского синдика Валя и бургомистра Элерса, данцигских депутатов, бывших в Петербурге при императрице Анне Иоанновне по взятии Данцига poссийскими войсками в 1734 году.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Петр Первый в Виртенберге

Любознательность Петра Перваго была ненасытна и не имела пределов. Если он на пути своём проезжал чрез деревушку или городок, всегда осведомлялся, нет ли предметов достойных замечания.

Если иногда говорили, что здесь предметы не интересны, то он, бывало, отвечал:

– Почём знать, вам оно не интересно, а, может быть, в моих глазах эта вещь достойна удивления, я желаю посмотреть. В самом деле, однажды в трактире, где он остановился, ему поднесли замок изящной работы и другие металлические предметы за весьма малую цену; потом, узнав, что есть у мастера и другие подобнаго искусства предметы, захотел посмотреть мастерскую этого мастера. Городок был невелик и притом слесарь был единственный во всём городе. Тогда Государь, держа в руке один из купленных замков, обротясь к своей свите, и сказал:

– Посмотрите, видывали ли вы такую работу у нас в России? И можно ли было в таком маленьком городке найти такого искуснаго мастера?

Потом, обратясь к мастеру, сказал:

– Если хочешь приобрести себе счастья, то можешь ехать в С.-Петербург и прямо явиться к Государю.

Во втором своём путешествии в Голландию, последовавшем в 1716 году, он приехал пред o6едом в Виттенберг, что в Саксонии, и между тем, как приготовляли ему обед, он спрашивал, что тут есть особенное любопытнаго для путешественников? Не много особеннаго, отвечал трактирщик, разве только старый курфирсткий замок, доктора Лютера медная гробница в церкви сего замка, его прежнее жилище и его учебный покой.

– Вот кстати, мне это очень нужно видеть, я очень много слышал хорошего об этом знаменитом муже, который для счастья многих мужественно боролся с Папою.

Государь, прежде чем приступить к обеду, поторопился приступить к осмотру в церковь замка, где разсматривая медную статую, изображающую Мартина Лютера над гробницею во весь его рост, сказал:

– Да, это вполне заслужил Лютер.

Потом вошёл в покой Лютера, где он жил и умер.

По входе в учебный покой ему показали большое чернильное пятно и при чём рассказали старое преданье, что однажды, когда Лютер упражнялся в чтении священнаго писания и в переписке, то ему представился дьявол и различными кознями старался отвлечь его от духовных мыслей. И этим так его разсердил, что Лютер, схватив чернильницу, бросил её дьяволу в рожу, отчего и произошло это большое чернильное пятно, котораго до сих пор невозможно отмыть.

Пётр Великий очень смеялся на эту сказку и ничего более не сказал кроме сдедующих слов:

– Неужели этот разумный муж мог видеть дьявола? Я думаю, ему и думать этого невозможно.

Потом Пётр Первый заметил, что вся закоптелая стена этой комнаты была исписана различными надписями и, когда он спросил, что это значит, то ему объяснили, что это подписи посетителей из приезжих и иностранцев. Тогда Пётр Первый, вынув из кармана кусок мелу, подле чернильнаго пятна написал русскими буквами: «Пётр». Действительный статский советник Яков Штелин.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Женщины стали целовать лицо, а не бороды

До Петра среди свадебных подарков был большой пучок розог, который жених посылал невесте, чтобы предупредить её, что при первом случае она должна готовиться к маленькой мужниной трёпке; мужья могли даже убить своих жён безнаказно, а тех жён, которые узурпировали это право своих мужей, закапывали в землю живьём.

Пётр отменил пучки розог, запретил мужьям убивать своих жён, и чтобы сделать браки менее несчастными и лучше подобранными, он ввёл обычай совместных пиров, а также представления претендентам девушек до венчания, одним словом, он учредил и создал всё в своих владениях, вплоть до общества. Известно распоряжение, сделанное им лично, обязывающее бояр и их боярынь устраивать ассамблеи, где нарушение приличий наказывалось большим бокалом водки, который заставляли пить нарушителя, и, таким образом, вся честная компания уходила с них очень пьяной и мало исправившейся. Но это было важно – создать род общества среди народа, который об этом ничего не знал. Дело дошло до того, что несколько раз ставились драматические спектакли. Царевна Наталья, одна из его сестер, писала трагедии на русском языке, похожие на пьесы Шекспира, в которых тираны и арлекины исполняли первые роли. Оркестр был составлен из русских скрипок, в которых звуки извлекают из бычьих жил… Великолепие и даже вкус последовали за варварством. Одним из самых трудных предприятий основателя было укоротить полы платья и сбрить бороды своих подданных. Именно это вызывало наибольший ропот. Как научить весь народ одеваться по-немецки и пользоваться бритвой? С этой проблемой справились, располагая у ворот городов портных и брадобреев: одни обрезали полы платьев тех, кто проходил, другие – бороды; упорствующие платили сорок су на наши деньги. Вскоре они предпочли потерять свою бороду, чем деньги. Женщины сослужили царю полезную службу в этой реформе; они предпочитали бритые подбородки; они были ему обязаны тем, что не были больше пороты розгами, жили в обществе с мужчинами и целовали более благородные лица. Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Русские бороды и немецкое платье

Суеверие в то время столь владычествовало над умами, что самое, так сказать, ничтожное представлялось им грехами смертными, как-то: бритье бороды, покрой платья, несообразный с платьем предков их и проч. В Воронеже самых членов магистратских государь никак не мог уговорить обрить бороды и переменить платье *.

* 26-го августа 1697 года Петр, на другой день по возвращении в Москву из первого путешествия, принимая вместе с знатью людей самых простых, собственноручно обрезывал бороды вельможам, разговаривая с ними, начиная с Шеина и Ромодановского; не дотронулся только до самых почтенных стариков – боярина Тихона Никитича Стрешнева и князя Михаила Алегуковича Черкаского. Ред.

Они хотели лучше платить штраф и нести гнев его, нежели согласиться на такое, по мнению их, преступление. И хотя прискорбно это было Петру, но он не хотел, однако же, принудить их к тому властию, а ожидал того от времени и от воспитания детей их.

Князь Меншиков, желая угодить государю, изготовил для всех магистратских членов немецкое платье, даже до рубашек, и накануне праздника Пасхи, пред самою уже заутренею, призвал их всех к себе и объявил именной будто бы его величества указ: чтоб они тотчас или обрили бороды и оделись в немецкое платье, или готовились бы в ссылку, в Сибирь, указав им на изготовленные уже к тому и подводы; и что не допустит он их даже проститься с женами и семейством, но тот же час увезут, ежели они явятся преслушными указу.

Поднялся плач, рыдание и вопль бедных поистине людей. Они упали к ногам его, просили милости и заступления у государя, говоря притом, что они готовы всё сделать, нежели растлить (как они говорили) образ Божий, и что лучше согласятся потерять головы, нежели бороды, и проч. «Голов вы не потеряете», ответствовал князь, «но я не смею просить государя о перемене его указа; и так должны вы сейчас садиться в кибитки». При сём слове, по приказу его, вошли солдаты и готовились вести их к кибиткам. Предрассудок так был силён, что они с плачем и рыданием согласились лучше ехать в заточение, нежели лишиться бород; но, однако же, как повели их из покоев на двор, то один из них, который был помоложе, любя свою жену, при пролитии горьких слёз, перекрестясь, сказал: «Буди воля Божия!» и согласился на обритие бороды. Тотчас обрили её, что видя и все другие, тем же сожалением о женах, детях и домах своих быв тронуты, один по другому согласились последовать примеру товарища своего; и так были они обриты и наряжены в немецкое платье. Князь, видя, однако же, неутешно их плачущих, хотя не был он и сам богослов, утешал их, говоря, что «нет в том никакого греха, когда волосы будут обрезаны, но в том грех, если будут заповеди Христовы и апостольские не сохранены; а одна из заповедей сих поучает, что противляющиеся предержащей власти, противляются повелению Божию: несть бо власть, аще не от Бога», и проч.

Все это продолжалось даже до заутрени, и когда уже государь был в соборе, тогда князь пришед с ними и поставил новопреображённых за клиросом. Государь сначала не приметил их входа, но в продолжение заутрени нечаянно оглянулся, и увидя стоящих, в новых немецких кафтанах одинакового цвета, не мог никак узнать их, подозвал к себе князя и спросил: «Что это за люди?». Князь донёс, что члены здешнего магистрата. Государь столь обрадовался тому, что тотчас сошёл к ним с клироса и прежде ещё времени поцеловал каждого, говоря: «Христос воскрес», – благодарил их, что они для праздника так его обрадовали и, оборачивая каждого из них, говорил: «Ах, какие молодцы, посмотрите, пожалуйста, те ли вы стали, какие были прежде?». А на другой день праздника пригласил их к столу своему и пил за их здоровье.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Бритье бород

Весной 1705 года, в Соликамск послан указ о бритье бород и перемене русскаго платья на немецкое. Долго размышлял соликамский воевода о том, как объявить горестную новость подчинённым, главное – как добиться, чтоб воля его царскаго величества не осталась неисполненною; наконец, решил: огласить закон в церкви, да тут же и покончить дело.

Дождавшись перваго воскресенья, градоначальник шлёт жителям Соликамска повестку явиться к обедне в собор: есть-де от двора государева указ такой, который должны выслушать все, и после неведением его отнюдь себя не оправдывать. Граждане поспешили в храм. Когда обедня кончилась, воевода велит народу приостановиться, сам всходит на амвон и громко прочитывает роковую бумагу, за подписью «Пётр». Ужас объял православных, сведавших, чего требует император. «Последние годы! последние годы!» – шептали между собой старики, покачивая головами и, хотя не говорили, но думали: «нет, пускай в нашем животе и смерти будет волен великий государь, но не покоримся обычаю еретиков!». Но срок исполнения указа был уже близок. Лишь только огорчённая толпа поворотила из церкви, как вдруг встретила задержку. Солдаты, заранее поставленные здесь, схватывают каждаго взрослаго мужчину: один из стражей держит бедняка за руки, другой остригает ему усы и бороду, третий, припавши вниз, обрезывает полы кафтана, выше колен. Картина была поистине жалостная! У редких жертв достало смелости оборонять своё лицо и платье.

Соликамские предания. Русская старина, 1894. – Т. 81. – № 1. – С. 210.

Русская церковь о бороде

В «Деяниях Стоглавого собора» (при царе Иване Васильевиче) сказано, между прочим: «Творящие брадобритие ненавидимы от Бога, создавшего нас по образу своему». – Далее правило св. апостолов: «Аще кто браду бреет и преставится тако, недостоит над ним пети, ни просфоры, ни свещи по нём в церковь приносити, с неверными да причтётся» etc. («Обличение неправды раскольничей». 1745 г.).

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Бог может любить и безбородых

Пётр Великий, желая Россию поставить на степень европейских народов, нравственных как просвещением наук и художеств, так обращением и одеждою, выдал указ брить бороды и носить платье короткое* немецкое, говоря при том придворным боярам:

* Указы о ношении укороченного платья венгерского, саксонского и французского покроя были опубликованы 4 января 1700 года и 30 декабря 1701 года. Ред.

«Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан и духовенство, то есть монахов и попов, первых – чтоб они без бород походили в добре на европейцев, а другие – чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов». При чём, рассмеявшись, примолвил к сему ещё и то: «Ведь наши старики по невежеству думают, что без бороды не внидут в царство небесное, хотя у Бога отверзто оно для всех честных людей, какого бы закона верующие в него ни были, с бородами ли они, или без бород, с париками ли они, или плешивые, в длинном ли сарафане, или в коротком кафтане».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Новая братоубийственная попытка Софьи

Царевна приступила к исполнению нового своего умысла. Она снеслась с Щегловитым и предначертала с ним новый мятеж. Щегловитый в ночь на 5-е (по друг. – на 9-е) августа собирает до 600 стрельцов на Лыков двор (где ныне арсенал) и дерзкой речью приуготовляет их к бунту противу Петра, который вводит немецкие обычаи, одевает войско в немецкое платье, имеет намерение истребить православие, а с тем и царя Иоанна, брата своего, и всех бояр и проч. Разъярённые стрельцы требуют, чтоб их вели в Преображенское; но двое из них, Михаил Феоктистов и Дмитрий Мельнов, успели прибежать прежде и через князя Бориса Алексеевича Голицына открыли Петру весь заговор. Пётр с обеими царицами, с царевной Наталией Алексеевной, с некоторыми боярами, с Гордоном, Лефортом и немногими потешными убежал в Троицкий монастырь (без штанов, – говорит Гордон). Перед восходом солнца прискакал Щегловитый с убийцами, но, узнав об отсутствии царя, сказал, что будто приезжал он для смены стражи и поспешил обо всём уведомить царевну. Она не смутилась и не согласилась последовать совету князя Голицына, предлагавшего ей бежать в Польшу.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Служба и верность лучше поклонов

Его величество, отменяя старинные обряды, изъявляющие униженности человечества, в 1701 году, декабря 30 дня, запретил, чтоб не писать и не называть уменьшительными именами вместо полного имени Дмитрия Митькою или Ивашкою, чтоб не падать пред ним на колени, и чтоб зимою, когда морозно, не снимать шляп и шапок с головы, проходя мимо того дворца, где обитает государь, говоря о сих обычаях так великодушно: «Какое различие между Бога и царя, когда воздавать будут равное обоим почтение? Коленопреклонное моление принадлежит Единому Творцу за те благости, какими он нас наградил. К чему унижать звание, безобразить достоинство человеческое, а в жестокие морозы почесть делать дому моему бесплодную с обнажённою главою, вредить здоровье своё, которое милее и надобнее мне в каждом подданном паче всяких бесполезных поклонов? Менее низкости, более усердия к службе и верности ко мне и государству – сия-то почесть свойственна царю».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Посылка дворян и мещан в чужие края

По возвращении из первого путешествия, государь определил посылать молодых людей за море, для обучения наукам и художествам. Кораблеплавание, кораблестроение, гражданская и военная архитектура были те науки, о введении которых в России весьма ревностно заботился державный преобразователь. Для этого многие из молодых дворян посланы были в Амстердам, Лондон, Тулон, Брест и прочие места, с одобрительными письмами и приличным содержанием; а мещане – в Голландию, для изучения каменного мастерства и хорошего жжения кирпича. Они должны были, по прошествии урочного времени, уведомлять его величество о своих успехах, а по возвращении своём, являться для испытания; каждого, по знанию и способностям, определял он к должностям; а нерадивых и ни в чём не оказавших успехов, с посмеянием отдавал под начальство Педриело, бывшего главного придворного шута, которыми тот распоряжался по своему произволу, определяя их в помощь истопникам и в другие низшие должности. Видя пользу из таких посылок, государь умножил их по возвращении из второго своего путешествия, и из мещан посылал уже больше; между ними посланы: Земцов и Еропкин – в Италию, для архитектуры; Никитин и Матвеев – в Голландию, для живописи; Башмаков и многие другие – туда же, для приобретения искусства в каменном строении. При заложении адмиралтейского двора и других больших строений в Петербурге, выписал он из Голландии наилучших кирпичных мастеров, каменщиков и строителей мостов и мельниц, которым тогда же определил на помощь и своих подданных, к таковым ремеслам назначенных. В несколько лет довёл он своих до такого познания, что не имел более надобности в голландских мастерах; однако ж оставил их у себя в службе, при полном жаловании, до конца их жизни, или до тех пор, пока требовали сами себе увольнения.

Черепицы и кирпичи, величиною в половину обыкновенных, были приготовляемы по голландскому образцу и по Витрувиеву наставлению *).

*) Напечатано и Париже, в 12-ю долю листа, под заглавием: «Le petit Vitruve» и переведено, по приказанию Петра I, на русский язык. Штелин. 30. Ред.

Из сих кирпичей выстроены: пространное адмиралтейство, кузницы, слесарни и пр., подзорный дворец, лежащий при взморье, между Калинкиным и Екатерингофом, летний дворец и многие другие строения, от которых ещё и до сего времени не отвалился ни один почти камень. Следовательно, мнение многих, что император, для своих строений выписывал черепицы и кирпичи из Голландии, несправедливо.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Мнение бояр о посылке детей за границу

Царь в молодости своей, пылая, так сказать, желанием насадить в подданных своих всякое познание, предпринял, в 1689 году, послать многих детей знатного своего дворянства в чужие земли для учения, и объявил о том отцам их. Некоторые из них повиновались тому в молчании, не смея противоречить молодому и горячему монарху, но многие осмелились отсоветывать ему такую посылку, говоря, между прочим: «Где нашим ребятам познать заморские хитрости! Их разума на то не станет, и потому понапрасну только великий кошт издержан будет».

Такого рода мнения, достойные невежества тех, которые их подавали, взволновали царя.

– По вашему мнению, – говорил он, – мы родимся одарёнными от природы менее счастливо, чем другие народы, Бог, по вашему суждению, дал нам душу ни к чему неспособную? Между тем как у нас такие же руки, глаза и телесные способности, как и у людей других народов, которым даны они для развития ума, почему же только мы выродки человеческого рода и должны иметь ум неразвитый? Почему же мы только одни недостойны науки, облагораживающей всех прочих людей? Нет, такой же ум и у нас, мы так же будем успевать, как и другие, ежели только захотим. Всем людям природа одинаково дала начала и семена добродетелей, всем предназначено ими пользоваться, и как только кто возбудит в людях эти добродетели, то все хорошие качества души вполне пробуждаются.» *)

*) Дневник Корба, в издании М. И. Семевского. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Уловка Фёдора Апраксина

По Указу государя велено было записывать дворянских детей в Москве и определять на Сухареву башню, для учения мореплаванию. Родители, вопреки сему указу, отдали детей своих в Заиконоспасское училище. Пётр Великий столь был раздражён ослушанием бояр, что в наказание их велел отправить малолетних дворян из Спасского монастыря в Петербург и там заставил их бить сваи на Мойке, где строились пеньковые анбары. Никакие представления не могли укротить справедливого гнева монарха – один Апраксин умел сие сделать. Зная, что необыкновенные и великодушные подвиги поражали Петра Великого, однажды он приказал присматривать, когда государь поедет к пеньковым анбарам; поспешил к трудившимся малолетним дворянам и, лишь только узнал о приближении монарха, тотчас сиял с себя Андреевскую ленту, мундир, повесил их на шест и начал сам вбивать сваи. Удивлённый государь остановился.

– Фёдор Матвеевич, – сказал он, – ты адмирал и кавалер; как же ты вбиваешь сваи?

– Государь, – отвечал Апраксин, – здесь бьют сваи мои племянники и внучата; а я что за человек? Какое имею в роде преимущество? Кавалерии и мундиру бесчестья я не принёс: они висят на дереве.

Пётр Великий тогда же простил малолетних дворян и отправил их для учения в чужие края.

Словарь достопамятных людей русской земли… Составленный Дмитрием Бантыш-Каменским. В пяти частях. Ч. I. M., 1836.

Лизета догадливее бояр

Государь, возвратясь из Сената и видя встречающую и прыгающую около себя собачку, сел и гладил её, а при том говорил: «Когда б послушны были в добре так упрямцы, как послушна мне Лизета (любимая его собачка), тогда не гладил бы я их дубиною. Моя собачка слушает без побой. Знать, в ней более догадки, а в тех заматерелое упрямство».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Просьба Петра Великого

Молодые дворяне посланые учиться в Венецию, а оттуда в Голландию, воротились в зимнее время, пришли к государю в шесть часов утра – он уже со свечою в руках ползал по карте, расспрашивал их, остался доволен. Просились к матерям на побывку.

– Нельзя, время военное, отпуски запрещены, а вы в службе по флоту – буду, однако, ходатайствовать.

И велел им идти в адмиралтейств-коллегию. Пришёл сам гораздо после восьми часов.

– Поздненько, Пётр Алексеевич, поздненько! – сказал генерал-адмирал.

– Дела были, ваше сиятельство.

– То особь статья, а здесь по регламенту. Садись, Пётр Алексеевич. Да, что там за молодцы? Ты прислал их.

Объяснил, что они учились-де хорошо и вели себя честно; доложил о просьбе их повидаться с родными: взяты-де почти силою от матерей.

– Нельзя, Пётр Алексеевич, сам знаешь, государь запретил теперь отпуски.

– Государь на это слова не скажет.

– Не он, так дубинка заговорит.

– Да не угодно ли будет вашему сияительству зачислить их в штат к себе?

– На что они мне?

И молвил генерал-адмирал что-то на ухо секретарю, велел потом молодым людям войти в присутствие.

– Похваляют вас, – сказал им, – что и учились хорошо, и не буянили. За то я всех вас беру в штат к себе. Не хотите ли у родных побывать? С Богом! А через двадцать восемь дней сюда, на службу. *.

* Воспоминания Федора Петровича Лубяновского.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Адмиралтейский бас Иван Головин

Пётр Великий весьма любил и жаловал Ивана Михайловича Головина и послал его в Венецию учиться кораблестроению и итальянскому языку. Головин жил в Италии четыре года. По возвращении оттуда, Пётр Великий, желая знать, чему выучился Головин, взял его с собою в адмиралтейство, повёл его на корабельное строение и в мастерские и задавал ему вопросы. Оказалось, что Головин ничего не знает. Наконец, государь спросил:

– Выучился ли хотя по-итальянски? – Головин признался, что и этого сделал очень мало.

– Так что же ты делал?

– Всемилостивейший государь! Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил со двора.

Как ни вспыльчив был государь, но такая откровенность очень ему понравилась. Он дал ленивцу прозвище князя-баса и велел нарисовать его на картине сидящим за столом с трубкою в зубах, окружённого музыкальными инструментами, а под столом валяются металлические приборы. Пётр Великий любил Головина за прямодушие, верность и ум и в шутку всегда называл его учёным человеком, знатоком корабельного искусства.

Пётр Великий вздумал, по корабельному обычаю, купать не бывавших ещё в Каспийском море. Государь и себя не исключал при этом. За ним последовал и адмирал и прочие, хотя некоторые боялись, сидя на доске, трижды опускаться в воду.

Всего более вышла потеха при купании Ивана Михайловича Головина, которого Пётр обыкновенно называл адмиралтейским басом. Государь стал сам его спускать и со смехом говорил:

– Опускается бас, чтобы похлебал каспийский квас!

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

С тем и разошлись

Привезли Петру Алексеевичу стальные русские изделия; показывал их после обеда гостям и хвалил отделку: не хуже-де английской. Другие вторили ему, а Головин-Бас, тот, что в Париже дивился, как там и ребятишки на улицах болтали по-французски, посмотрел на изделия, покачал головою и сказал: хуже! Петр Алексеевич хотел переуверить его; тот на своём стоял. Вышел из терпения Пётр Алексеевич, схватил его за затылок и, приговаривая три раза «не хуже», дал ему в спину инструментом три добрых щелчка, а Бас три же раза твердил свое «хуже». С тем и разошлись.

Лубяновский Ф.П. Воспоминания. М., 1872. С. 47.

Шведская наука побеждать

В самое то время, когда Пётр Первый с Меншиковым в 1700-м году намерен был с новонабранным войском идти из Новагорода к Нарве и продолжал осаду сего города, получил он известие о несчастном поражении бывшей своей армии при Нарве с потерянием артиллерии и со взятием в полон многих генералов и полковников и, огорчась на самого себя, что при сём случае своею особою не присутствовал, великодушно печаль сию снёс, и непоколебимым оставшися продолжать военные подвиги против неприятеля, сказал следующее: «Я знаю, что шведы нас ещё несколько раз побеждать будут, но, наконец, научимся сим побивать их и мы».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Совет пьяного пушечного мастера

Государь получил в Новгороде известие о совершенном поражении войск своих под Нарвою, в первую осаду города сего, и что вся артиллерия и денежная казна достались неприятелю. И хотя прискорбна была такая печальная весть, но должно было, однако же, в самой скорости иметь ему новую артиллерию; меди же не было, и достать из других государств так скоро её не можно. Естественно, должно было привести это государя в крайнее недоумение; в самое то время видит он расхаживающего взад и вперёд, против окошка своего, в размышлении одного худо одетого человека и посылает спросить – чего он хочет. Тот отвечает, что пришёл помочь горю государя. Монарх повелевает представить его себе и спрашивает: какое имеет он до него дело?

– Прикажите, всемилостивейший государь, прежде поднести мне чару вина – умираю с похмелья, а денег нет ни полушки.

Из такой смелости государь заключает, что он нечто дельное представить ему хочет; велел поднести ему добрую чарку.

– Говори же, – продолжает государь.

– Ваше величество думаете теперь о потере артиллерии и где взять меди на вылитие её вновь, не правда ли?

Государь ожидает продолжения такой речи, которая началом своим уже интересовала его.

– Ну, говори же, что дальше?

– Прикажите, ваше величество, подать другую чарку вина: истинно, не опохмелился одною.

Как ни должна быть досадна такая наглость, но содержание начатой речи было довольно важно, чтоб дослушать её; повелевает подать ему другую чарку.

– Теперь доволен, – продолжает опохмелившийся. – Меди, государь, у тебя много, не о чем так о ней думать: сколько излишних и ненужных при церквах колоколов – что мешает тебе взять половину их и употребить на вылитие стольких пушек, сколько тебе угодно. Нужда государственная важнее, нежели многие колокола, и половины их слишком довольно для того предмета, для которого они наделаны; а после, как, Бог даст, одолеешь своего противника, то из его же пушек наделать можно колоколов сколько хочешь – к тому ж, есть из них много разбитых и без употребления.

Какое награждение учинил государь этому пьяному – неизвестно, а известно только то, что по сему совету было поступлено и в ту же ещё зиму вылита из некоторой части колоколов великая артиллерия.

Это был пушечный мастер.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Северное сказание о колоколах и пушках

И у нас в Палеострове было в те поры восемь колоколов, и очень отцы за них стояли – очень уж звон хорош был у них. Однако Пётр Первый и из наших колоколов семь штук отобрать велел и на судне свезть на завод в Питер. Повесили наши отцы носы и стали к государю приставать, чтобы он смилостивился и колокола монастырские оставил по-старому.

– А зачем вам колокола? – спрашивает царь.

– Созывать народ к божественному песнопению, – отвечают.

– От вас звона не услышат – в другую церкву пойдут! – говорит царь.

А монахи-то ему: «Умалится-де слава святых угодников соловецких и палеостровских».

Государь ничего не ответил, а только приказал всем монахам с игуменом сесть на судно и ехать вплоть до Шунги, а там во все уши слушать, что будет, и, вернувшись, обо всём ему доложить. А сам велел в колокола перезванивать и три раза из пушки палить. Через несколько времени вернулись монахи.

– Ну что же вы слышали? – спрашивает государь.

– Слыхать нам было, будто кто трижды из пушки стрелял, – отвечает игумен.

– Ну то-то вот и есть, – сказывает Пётр Первый, – колоколов-то ваших и не слышали – небось они до вас славу угодников не донесли, а пушки-то мои мою славу до вас донесли; так уж лучше давайте мне ваши колокола, я их на пушки перелью – авось они славу ваших угодников не то что до Шунги донесут, а и до самой шведской столицы, Стекольного города.

Рассказал старик-монах в Палеостровском монастыре.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Тайные сокровища князя Ромодановского

После первой неудачной осады города Нарвы государь Пётр Первый, будучи в Москве и прилагая попечение о наборе войск и о снаряжении их амунициею и орудиями, имел недостаток в пушках. Сего ради, для скоройшего вылития оных, принужден был прибегнуть к церковным колоколам, которых находилось множество лишних. А как и в деньгах был также недостаток, то в крайности такой намерен был поубавить монастырских сокровищей, в золоте и серебре состоящих. Оба сии предприятия могли в нерассудительном народе поселить негодование, который по суеверию и по старинным предрассуждениям лучше бы хотел видеть великолепие церковное, нежели благополучие государства, подкрепляемое таким имуществом. Не видя иного способа, чтоб сделать скорый оборот к вооружению себя против неприятеля, ибо к собиранию с государства податей требовалось долго времени с отягчением народным, и, не приступая ещё к исполнению такой мысли, находился государь в задумчивости и целые сутки никого к себе не допускал. Колико Меншиков ни был любим, не смел, однако ж, являться тогда к нему. Тем менее прочие боляре, понеже запрещено было допускать, да и не желал его величество им о том намерении объявлять. Князь Ромодановский*,

*Нартов в этом рассказе идеализировал боярина из рода Рюриковичей Федора Юрьевича Ромоданевского (ум. 17 сентября 1717 года). Ромодановский пользовался неограниченным доверием Петра I, с беспощадностью и жестокостью он вёл политические и уголовные дела в Преображенском приказе. В Северную войну руководил артиллерийским снабжением армии, а также Аптекарским и Сибирским приказами. Имел титул «князя-кесаря» и «величества», но шутовской окраски, подобно «князю-папе» Н. М. Зотову, не носил. В личной жизни придерживался старомосковских обычаев, требовал к себе абсолютного уважения и держал дома двух медведей, которых мог натравить на непотрафившего гостя. См. также характеристику этого петровского вельможи, данного ему Б. И. Куракиным в его «Гистории Петра Великого». Ред.

хотя в прочем и был прилеплен к старинным обычаям, однако любил государя и верен был ему паче многих прочих, а по сему не только носил от монарха отличную милость, да и был от него почтён. Узнавши он о сокрушении и уединении его величества, отважился идти к нему, чтоб посоветовать с ним, каким бы образом смутному состоянию помочь. Стража, стоявшая у дверей чертогов царских, ведая, коликую князь имел доверенность, не смела его остановить, ибо все боялись того, что он за воспрещение ему входа велит по полномочию своему лишить их живота, не спрашивая о том государя. Таким образом, вошёл прямо, и, видя Петра Первого по комнате в глубокой задумчивости взад и вперёд ходящего, остановился и посмотрел на него, но государь его не примечал. Князь решился идти ему навстречу и с ним столкнулся. Его величество пасмурным взором взглянул на него и аки бы удивляющимся его нечаянному приходу, опамятовшись, спросил: «Как ты, дядя, – так его государь иногда называл, – сюда забрёл? Разве не сказано тебе, что не велено пускать?». – «Других может быть, а не меня, – отвечал Ромодановский, – меня и родитель твой царь Алексей Михайлович без доклада к себе пускал. Ведомо тебе, что при кончине своей мне тебя вверил. Кто ж в несгоде печься будет о тебе, как не я? Полно крушиться! Скажи, о чём целые сутки думаешь? Царь, отец твой, и царица, мать твоя, наказывали совета моего слушать. Размыкивать горе подобает вместе, а не одному!».

«Полно, дядя, – сказал государь, – пустое молоть, какой совет, когда в казне денег нет, когда войско ничем не снабдено, артиллерии нет, а сие потребно скоро». Потом начал опять ходить и предаваться размышлениям. Князь Ромодановский, видя царское отчаяние, остановил его паки и говорил сердито: «Долгая дума – большая скорбь. Полно крушиться, открой думу свою, какой к тому находишь способ, авось либо верный твой слуга промыслит полезное». Его величество, зная, что сей достойный муж всегда был блюстителем верности и правды, объявлял ему тайность свою так: «Чтоб иметь артиллерию, для которой нет меди, думаю я по необходимости взять лишние колокола, которые делают только пустой перезвон. Перелив их в пушки, загремлю ими против шведов полезным Отечеству звуком». – «Добро мнишь, Пётр Алексеевич, а о деньгах как же?». – «Так, чтоб в монастырях и церквах бесплодно хранящееся сокровище, в золоте и серебре убавить и натиснить из него деньги». – «На сие нет моего совета. Народ и духовенство станут роптать и почтут грабежом святым». – «О народе я так не мню, для того, что я не разоряю налогами подданных и защищаю Отечество от врага, а прочим зажму рот болтать. Лучше пожертвовать суетным богатством, нежели подвергнуться игу иноплеменников». – «Не все так здраво думают, Пётр Алексеевич. Сие дело щекотно, должно придумать иное». – «Ведь деньги, дядя, с неба не упадут, как манна, а без них войско с холоду и голоду умрёт! Теперь иного средства нет». – «А я так знаю, что есть и что Бог тебе пошлёт. Только сколько надобно?». – «На первый случай около двух миллионов рублей, пока без притеснения народного более получу». – «Не можно ли поменее? – отвечал князь голосом надёжным, – так я тебе промышлю». К сему слову государь, пристав с веселым уже видом, начал убеждать Ромодановского, чтоб он скорее ему тайность сию объявил, ибо знал, что он лгать не любил. «Не скажу, а услужу. Успокойся! Довольно того, что я помощь государству в такой крайности учинить должен».

При сём, когда наступила уже ночь, хотел было Ромодановский идти от него прочь, но Пётр Великий обнял его, просил неотступно, чтоб он долее не думал, открыл бы ему сие и уверил бы, когда получить деньги, не выпуская его из своих рук. Князь, видя, что уже ему никак отделаться было не можно, сказал: «Жаль мне тебя, Пётр Алексеевич, быть так! Поедем теперь, но не бери с собою никого».

Обрадованный государь и аки бы вновь от сего переродившийся, следовал за ним. Поехали они обще из Преображенска в Кремль. Прибыли в Тайный приказ, над которым был князь Ромодановский главноначальствующим, вошли в присутственную палату, в которой, кроме сторожа, никого не было. Князь приказывал ему отдвигать стоящий у стены шкап, в котором находились приказные книги. Дряхлый и престарелый сторож трудился, – недоставало его силы. Принялся помогать ему сам государь. Шкап был отодвинут, появилась железная дверь. Любопытство монаршее умножалось. Ромодановский, приступя к дверям, осматривал висящую восковую печать, сличал её с тем перстнем, который был на его руке и которым вход был запечатан, причём свечу держал его величество. Потом, вынув из кармана хранящийся в кошельке ключ, отпирал оным дверь, – замок заржавел, понеже лет с двадцать отпираем не был и про что никто, кроме князя и сторожа, не ведал, ибо не токмо переставлять шкап на иное место, да и любопытствовать о сём под лишением живота подчинённым запрещено было со времён царя Алексея Михайловича под видом тем, якобы в находящихся за оным шкапом палатах хранились тайные дела. Потом государь пытался отворять сам, но не мог. Послали сторожа сыскать лом и топор, принялись все трое работать, наконец, чрез силу свою великую ломом монарх дверь отшиб. При входе своём в первую палату, которая была со сводом, к несказанному удивлению, увидел его величество наваленные груды сребряной и позолоченной посуды и сбруи, мелких серебряных денег и голландских ефимков, которыми торговцы чужестранные платили таможенную пошлину и на которых находилось в средине начеканенное московское клеймо для того, чтоб они вместо рублей в России хождение своё имели, множество соболей, прочей мягкой рухляди, бархатов и шелковых материй, которые либо моль поела, или сгнили. А как государь, смотря на сие последнее и пожимая плечами, сожалел и говорил: «Дядя, это все сгнило», – то князь отвечал: «Да не пропало». По сём любопытство побуждало Петра Великого идти в другую палату посмотреть, что там находится, но князь, его не пустя, остановил и сказал: «Пётр Алексеевич, полно с тебя теперь и этого. Будет время, так отдам и достальное. Возьми это, и, не трогая монастырского, вели наковать себе денег».

Государь расцеловал почтенного и верного старика, благодарил его за соблюдение сокровища и спрашивал: каким образом, без сведений братей и сестры его Софии по сию пору сие оставалось. «Таким образом, – отвечал Ромодановский, – когда родитель твой царь Алексей Михайлович в разные времена отъезжал в походы, то по доверенности своей ко мне лишние деньги и сокровища отдавал на сохранение мне. При конце жизни своей, призвав меня к себе, завещал, чтоб я никому сего из наследников не отдавал до тех пор, разве воспоследует в деньгах при войне крайняя нужда. Сие его повеление наблюдая свято и видя ныне твою нужду, вручаю столько, сколько надобно, а впредь всё твое». – «Зело благодарен тебе, дядя! Я верности твоей никогда не забуду». В самом деле, сие помогло толико, что напечатанными из сего деньгами не только войски всем потребным были снабдены, но и войну беспрепятственно продолжать было можно. Перелитые же колокола доставили довольное число пушек. Сия-то великая заслуга поселила в сердце Петровом благодарность такую к князю Ромодановскому, что он пред всеми прочими вельможами князя Ромодановского, которому отменное почтение монарх оказывал и доверенность, более любил.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр тронут поступком разбойника

Князь Федор Юрьевич Ромодановский, известный под названием Князя-Кесаря, заведывал Преображенским приказом. При своей страшной жестокости, изумлявшей самого Петра, этот человек был набожен и почитал Николая угодника. Раз, накануне Николина дня, один колодник, содержавшийся в приказе за убийство, объявил, что имеет сообщить князю нечто очень важное. Ромодановский велел привести к себе арестанта. Тот бросился в ноги и стал просить, чтобы его отпустили в деревню к родным – провести с ними последний раз праздник и проститься, так как, вероятно, его скоро казнят. Кесарь был озадачен такою неслыханною дерзостью.

– Да как ты смеешь просить об этом, злодей! – закричал, наконец, князь, придя в себя от изумления.

– Помилуй, отец мой! Святой Никола чудотворец воздаст тебе за это сторицею.

– Кто же будет за тебя порукою? – спросил, уже смягчившись, князь Ромодановский.

– Сам святой угодник. Он не попустит мне солгать.

Начальник приказа задумался, потом заставил разбойника поклясться в том, что он непременно вернётся, и затем отпустил его в деревню, которая находилась где-то недалеко от Москвы.

Враги князя тотчас же донесли об этом государю. Пётр приехал к его кесарскому величеству и спрашивает:

– Правда ли, что ты отпустил разбойника?

Отпустил, но только на пять дней, чтобы он простился с родными.

– Да как же ты мог это сделать и поверить злодею, что он вернётся?

– Он дал мне в том порукою великого угодника Божия, который не попустит ему солгать.

– Но когда он мог убить человека, то что стоит ему солгать святому, и тем более, что он уличён в убийстве и знает, что будет казнён.

Но князь стоял на своём.

– Ну, дядя, смотри, чтоб не отвечать за него тебе, если он не будет в срок, – сказал государь.

В назначенный день преступник явился в приказ, благодарил князя исказал, что теперь готов с радостью принять заслуженную казнь.

Обрадованный князь поехал к государю и доложил об этом. Пётр удивился и потребовал к себе арестанта.

– Знаешь ли ты, что за убийство, совершенное тобою, ты должен быть казнён?

– Ведаю, надёжа-царь.

– Как же, ведая, возвратился ты на верную смерть?

– Я дал в том порукою св. чудотворца Николая. К тому же я заслужил смертную казнь и приготовился к ней покаянием. Да если б я и вздумал бежать, то св. Николай не попустил бы мне того, и я рано или поздно был бы пойман и ещё большую потерпел бы муку.

Пётр всегда оказывал снисхождение, когда видел чистосердечное раскаяние, и прощал всех, кроме убийц; но на этот раз он так был тронут, что приказал заменить смертную казнь для этого преступника солдатскою службою в одном из сибирских полков.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Ещё одно сказание о князе-кесаре Ромодановсклм

Случилось государю летом идти из Преображенского села с некоторыми знатными особами по Московской дороге, где увидел он вдали пыль, потом скачущего ездового или рассылыцика, машущего плетью и кричащего прохожим и едущим такие слова: «К стороне, к стороне! Шляпу и шапку долой! Князь-цесарь едет!». А за ним вслед едущего на колымажке, запряжённой одни конём, князя Ромодановского, на котором был длинный бешмет, а на голове сафьянная шапка.

Лишь только поравнялся он с ними, то государь, остановясь и, не снимая шляпы, сказал: «Здравствуй, мин гнедигер гер кейзер!» – то есть: «мой милостивый государь кесарь!». На сие не отвечая, князь ни слова, при сердитом взгляде, кивнув только головою, сам продолжал путь далее. По возвращении его величества в Преображенское и, не видя по обыкновению в комнатах своих Ромодановского, послал просить его к себе из Тайного приказа, где князь присутствовал. Но князь отправил напротив к нему грозного рассыльщика с объявлением, чтоб Пётр Михайлов явился к ответу. Государь, догадавшись тотчас о его гневе, пошёл на свидание. При вшествии его величества Ромодановский, не вставая с кресел, спрашивал сурово так: «Что за спесь, что за гордость! Уже Пётр Михайлов не снимает ныне цесарю и шляпы! Разве царя Петра Алексеевича указ не силён, которым указано строго почитать начальников?». – «Не сердись, князь-цесарь, – сказал Пётр Великий, – дай руку, переговорим у меня и помиримся». На что не отвечал Ромодановский ни слова (едва и как будто нехотя с кресел приподнялся) и пошёл рядом с государем во дворец. Проходящему князю-цесарю через передние покои стоящие гвардии штаб-офицеры и другие господа кланялись низко, ибо они его зело боялись и воздавали ему почесть предо всеми отличнейшую. И как государь в другом покое остановился, то призвал сих особ пред себя, велел поднесть цесарю ковшичек отъёмного вина, потому что он водки не любил, а себе и прочим – анисовой водки, а после того предо всеми говорил: «Я надеюсь, что твоё цесарское величество меня в том простит, когда я пред тобою не снял на дороге шляпы. Сие неучтивство произошло от твоего бешмета, в котором сана твоего не познал. Если б ты был в пристойной униформе, то есть, в приличном кафтане, я б отдал надлежащий по чину поклон». Как ни досаден, будто б был такой выговор князю-цесарю, однако под видом извинения объясняя, что бешмет нимало не уменьшает его чина и достоинства, государю сказал: «Я тебя прощаю». – «Теперь мы поквитались с тобою, – отвечал, улыбнувшись, государь и, обратясь к предстоявшим, продолжал следующие слова: – Длинное платье мешало доселе проворству рук и ног стрельцов. Они не могли ни работать хорошо ружьём, ни маршировать, то есть, ходить. Для того-то велел я Лефорту пообрезать сперва жупаны и зарукавья, а после сделать новые мундиры по обычаю Европы. Старая одежда похожа более на татарскую, нежели на сродную нам, легкую славянскую. Долгой бешмет у татар – то, что у казаков казакин. В спальном платье являться в команду не годиться».

Такое нравоучение относилось не на Ромодановского, но на тех упрямых бояр, которым новая одежда не нравилась, и, как видно, учинено было сие от обоих по условию, дабы князь-цесарь, яко любимый его величества боярин, подавал прочим в преобразовании одежды пример.

С тех пор князь Ромодановский не езжал более в бешмете в Преображенск.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Военные неудачи

После неудачной Нарвской битвы Петр явился также велик, как велик был после первого неудачного похода Азовского, обнаружил такую же изумительную деятельность, не останавливаясь ни перед чем. Шедшие от Нарвы полки приводились в исправность; работы над укреплениями закипали в Новгороде, Пскове, Печёрском монастыре (близ Пскова). И горе тем, кто в это время не хотел бы работать или думал, как бы поживиться от общего дела.

Между тем Петру нужно было скрепить союз с Польшею и попытаться, нельзя ли склонить и Польшу к войне против шведов. Лучшим средством для этого Петр считал личное свидание с Августом, личные переговоры с польскими вельможами. Это свидание государей произошло в феврале 1701 г., в местечке Биржах (Динабургского уезда). Государи веселились за длинными обедами и занимались важными делами.

Однажды Август, после пирушки, проспал обедню; но Пётр явился в церковь и, по своему обычаю, внимательно приглядывался к католическому богослужению, расспрашивал, что значит то или другое действие. Один из польских сенаторов заметил ему, что в его власти соединить церковь Греческую с Латинскою. Царь отвечал:

– Господь действительно дал царям власть над народами, но над совестию людей властен один Христос, и соединение церквей может совершиться только с Божией воли. *).

*) Гистория Свейской войны. – Записки Желябужского.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Чтобы лев не проглотил курляндцев живых

В начале 1701 года король польский отправился в принадлежащую князю Радзивилу*

*Возможно, Кароль Станислав Радзивилл (1669—1719) – литовский магнат. Ред.

при курляндских границах крепостцу Буржу*,

*Свидание Петра I с Августом II в местечке Биржи в Литве состоялось 21—27 февраля 1701 года. Ред.

равномерно и герцог курляндокий Фердинанд для того, чтоб о тогдашних делах противошведских переговорить и учинить условие. Сего ради его величество король польский всячески старался российского монарха разными забавами угостить. И когда за столом были они уже веселы, то Пётр Великий пил за здоровье короля польского и, пожав при том ему руку, говорил: «Да будут мысли наши столь тверды, сколь сильны наши телеса!». На сие ответствовал король: «Да здравствует сила, с силою соединенная, которая врагов рассеет в прах». При сём герцог курляндский поклонился обоим государям и при питии за здравие их сказал: «А мне остается благополучно под защитою сил ваших жить, чтобы лев не проглотил курляндцев живых!». Царь Пётр, рассмеявшись, сказал ему: «Не бойся, брат, у нас для этого зверя есть железные сети. Когда разинет зев, так дадим ему покушать картечей».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Зачем царь Пётр и король Август испортили серебряный сервиз

При свидании с королём Августом в городке Бирже царь Пётр Алексеевич остался у него ужинать. Во время стола приметил Август, что поданная ему тарелка серебряная была не чиста и для того, согнув её рукою в трубку, бросил в сторону. Петр, думая, что король щеголяет перед ним силою, согнув также тарелку вместе, положил перед себя. Оба сильные государя начали вертеть по две тарелки и перепортили бы весь сервиз, ибо сплющили потом между ладонь две большие чаши, если бы шутку сию не кончил российский монарх следующею речью: «Брат Август, мы гнём серебро изрядно, только надобно потрудиться, как бы согнуть нам шведское железо».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Физическая сила Петра Великого

Известно, что Пётр Великий и Август, король польский имели необычайную силу. Однажды случилось быть им вместе в городе Торне, на зрелище битвы буйволов. Тут захотелось поблистать Августу пред царём богатырством своим, и для этого, схватя за рога рассвирепевшего буйвола, который упрямился идти, – одним махом сабли отсёк ему голову.

– Постой, брат Август, – сказал ему Пётр, – я не хочу являть силы своей над животным, прикажи подать сверток сукна.

Принесли сукно, царь взял одною рукою сверток, кинул его вверх, а другою рукою, выдернув вдруг кортик, ударил на лету по нём так сильно, что раскроил его на две части. Август сколько потом ни старался сделать тоже, но был не в состоянии.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Первый и кузнец

Пётр Первый однажды заехал в кузницу на своей лошади к кузнецу подковать лошадь. Кузнец сковал подкову. Пётр Первый взял подкову и сломал её пополам в руках. И говорит:

– Что ж ты куёшь, когда они ломаются?

Кузнец сковал вторую подкову. И Пётр Первый её переломить не мог.

Подковав лошадь, Пётр Первый дает кузнецу серебряный рубль. Кузнец взял в руки и сломал его пополам. И говорит:

– А что же ты мне за рубль даёшь, фальшивый что ли?

Ну, тогда Пётр Первый поблагодарил кузнеца и дал ему за это двадцать пять рублей. Вышло то, что сила на силу попала…

Пётр Первый вторую подкову не переломал, а кузнец рублей без счету наломал бы.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991.

Пётр и Меншиков

Вот поехал раз Пётр Первый на охоту. Едет на лошади и как-то потерял подковку. А лошадь у него была богатырская. Без подков нельзя ездить.

Подъезжает он к одной кузнице и видит – там куют отец с сыном. Паренёк у кузнеца что надо.

– Вот что, – говорит, – подкуй мне лошадь.

Сковал парень подкову, царь за шипаки и разогнул.

– Стой, – говорит, – это не подкова. Она мне не годится.

Начинает он ковать другую. Взял Пётр и вторую разломил.

– И эта подкова не ладна.

Сковал он третью. Пётр схватил раз, другой – ничего не мог сделать.

Подковали лошадь. Пётр подаёт ему рубль серебряный за подкову. Берёт он рубль, на два пальца нажал, рубль только зазвенел. Подает ему другой, – и другой тем же манером.

Царь изумился.

– Вот нашла коса на камень.

Смекнул, достает ему пять рублей золотом. Поломал, поломал парень – не мог сломать. Царь записал его имя и фамилию. А это был Меншиков. И царь как приехал домой, так сразу его к себе и призвал. И стал он у него главный управитель.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991.

Шутка Петра Великого на пиру у Лефорта

Его величество, пиршествуя когда-то у Лефорта, где находились все генералы и чужестранные министры, между разговорами о путешествии своём польскому резиденту говорил*, что он, проезжая чрез Польшу, чуть было на пути с голоду не умер,

* С польским послом Яном Бонном Петр I имел беседу на пире у Ф. Я. Лефорта 4 сентября 1698 года. Ред.

такую-то бедность нашёл он там, – на что резидент отвечал: «Удивляюсь сему, всемилостивейший государь! Я там рождён и воспитан, однако ж, со всем тем, слава Богу, жив, здоров и толст». – «Хорошо, – сказал ему государь, – ты думаешь, что разжирел в Польше, а я думаю, так в Москве, пируя часто с нашими». Резидент позадумался, прочие смеялись, а государь, приметя, что он невесел стал, с улыбкою речь свою к нему продолжал так: «Не гневайся, господин резидент. Я Польше приятель и шутил. Знают все, что она изобильна и богата, только теперь она богатее ещё тем, что Август у вас король». Потом приказал поднесть ему покал (бокал) венгерского вина, сказав: «Выпьем за здравие Августа. За сей напиток благодарим мы вас. У нас, в Москве – доморощенной квас, мед да пиво, а со временем из Астрахани и с Дона иметь будем и вино. Тогда господ министров попотчую я своим, а не чужим».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне…»

При всех трудах и заботах государственных государь иногда любил побеседовать и с красавицею, только не более получаса. Правда, любил его величество женский пол, однако ж страстью ни к какой женщине не прилеплялся и утушал любовный пламень скоро, говоря: «Солдату утопать в роскоши не надлежит. Забывать службу ради женщин непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне. У неприятеля скорая может быть свобода, а у женщины и оковы долговременны». Он употреблял ту, которая ему встретилась и нравилась, но всегда с согласия её и без принуждения. Впрочем, имел такие молодецкие ухватки и так приятно умел обходиться с женским полом, что редкая отказать ему бы могла. Видали мы сие не токмо дома, но и в чужих государствах, а особливо в Польше, когда он на такую охоту с Августом езжал.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Позвольте после ужина пошутить с вами наедине…»

Пётр Великий имел частое в Варшаве свидание с одною умною и доброю старостиною*,

*Жена белзского старосты, великого коронного гетмана А. Н. Сенявского, Эльжбета-Елена Сенявская, из рода Любомирских (ум. в 1729г.). Активно занималась политической деятельностью, была умна, энергична, владела огнестрельным оружием. Ред.

которая, будучи в родстве с первыми польскими магнатами, ведала политическую связь и разные дела королевства, а особливо кардинала и примаса Радзиевского интриги и к королю шведскому наклонность, и государю по дружеской привязанности многое открывала. Старостина, зная, что его величество жаловал иногда быть в беседе с польскими красавицами, пригласила к себе несколько госпож, жен польских вельмож, и сего знаменитого гостя вечерним столом при огромной музыке угощала. А как разговор нечаянно зашёл о Карле XII, предприявшим вступить с войсками чрез Польшу в украинские земли, и одна из них, противной стороны Августа, и, следовательно, и Петра Великого, быв по любовным интригам с королём в ссоре, под видом учтивой шутки на счёт обоих монархов нечто остро сказала, то государь, оборотясъ к ней, говорил: «Вы шутите, сударыня, за столом при всех, так позвольте мне после ужина пошутить с вами наедине». Сия экивочная речь* в такое привела её смятение, что после не могла уже

*От франц. equivoque – двусмысленная. Ред.

ничего промолвить. Но государь умел так сию загадку переворотить, смягчить и обласкать сию госпожу, что, в самом деле, с нею был наедине и после имел её своею приятельницею.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Святой Непомук Петру не помеха

Государь Пётр Первый, ехав в Варшаве, вздумал посмотреть один монастырь, чего ради, приближаясь к монастырским воротам, приказывал оные отворить. Но приворотник, не смея сего по обряду учинить, доносил ему, что сии врата святые. Государь отвечал: «Лжёшь, поляк, каменные. Врата в царство небесное святые. Здесь въедем мы верхом, а туда с добрыми делами пойдём пешком. Отворяй!» Но поляк говорил: «Святой Непомуцен* запретил!» – «И то для поляков, – сказал его величество, – а для меня

*Пражский проповедник и каноник Ян Непомук родился ок. 1300 года в чешском городе Непомуках. Утоплен в 1383 году в реке Молдаве. У католиков почитался святым защитником против клеветы и осуждений. Канонизирован в 1729 году. Ред.

разрешил». Приворотник, поклонясь низко, громко возгласил: «Взмилуйся, наияснейший пане, я того не знал». Потом отворил ворота.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Челобитная посадского на царя Петра

Государь, отправясь из Москвы, в 1700 году, под Нарву, имел на пути своём квартиру в доме одного посадского и увидел сына его, молодца видного, лет восемнадцати, который так ему понравился, что пожелал иметь его в гвардии своей; однако ж, хотел, чтоб согласился на то и отец. Он предложил о том ему, обещая составить сыну его счастие; купец представляет монарху, что он один только у него и есть и в промысле его великою служит ему помощию, и для того просил не отлучать его.

– Ты не разумеешь своей и сыновней пользы, – ответствует государь, – я его полюбил; следовательно, можешь надёжно положиться во всём на меня; притом же ты не на веки расстанешься с ним, но получишь его обратно и уже офицером, а может быть, увидишь и при такой должности, что благодарным ко мне останешься навсегда; и так не противься, друг мой!

Нельзя было не уступить такой убедительной просьбе самодержца, могшего и без того взять сына. И так государь взял молодца с собою, записал в Преображенский полк и отдал, как бы на руки, генералу Вейде.

Известно, что в отсутствие монарха из-под Нарвы, армия российская разбита; взятый молодец пропал без вести.

Несчастный отец, поражённый потерею своего сына, в котором одном только и полагал он всё своё утешение, впал в несказанную горесть, отстал от промысла своего и непрестанно оплакивая его, пришёл в великий упадок и скудость. Наконец, по прошествии уже одиннадцати лет, получил он письмо из Стокгольма, от князя Якова Фёдоровича Долгорукова, бывшего там в плену, что сын его жив и находится с ним в плену же. Обрадованный сим, отец утешается надеждою видеть его и, узнав, что царь прибыл в Петербург, поехал туда и написал челобитную на полковника Преображенского полка Петра Михайлова, то есть на государя, в которой прописал: с каким обнадёживанием полковник взял у него сына, которого он лишась, впал в крайнюю печаль и от того отстал от промысла своего и пришёл в скудость; а как де, наконец, он извещён, что сын его жив и находится в Швеции, в полону, то и просит, выкупя его, возвратить ему и за убытки, понесённые им, прописав именно сколько их, – наградить его и проч.

Челобитную эту подаёт он государю, бывшему на адмиралтейских работах, и просит в обиде его учинить ему справедливое удовлетворение. Монарх, не принимая её, говорит:

– Старик, ты знаешь, что есть на то учреждённые места, ты должен подать свою челобитную в то из них, куда она по содержанию своему следует, а меня не беспокоить: самому мне во всякое дело входить, за множеством дел государственных, не можно.

– Ведаю, государь, всё это и знаю указы твои, чтобы самому тебе не подавать челобитен, – ответствует старец, но дело, о котором я прошу, иного роду и такого, что челобитной моей не примет никакое судебное место, ибо ответчик никому не подсуден.

– Кто ж бы он был такой? – спросил удивлённый государь.

– Ты сам, надежда-государь; и на тебя-то престарелый и удручённый печалию старец бьёт челом.

При сём старик залился слезами, припоминает ему о сыне своём: с каким обнадёживанием он выпросил его, что потеря сына ввергла его в смертную печаль, от чего он отстал от промыслов своих и совсем разорился. Государь принимает челобитную, прочитывает её и, не говоря ни слова, тот же час, описав обстоятельство дела, без имён челобитчика и ответчика, посылает её в сенат, с повелением, рассмотря, решить по правоте: должен ли ответчик выкупить сына и возвратить все показываемые отцом его убытки, понесённые от печали?

Сенат, получа таковое повеление, решил: «что челобитчик лишился сына по тому одному, что положился на уверение ответчика – сделать его счастливым, который не только не сдержал обещания своего, но, лишив сына, столько лет без вести пропадавшего, был причиною всего несчастия отца, а потому ответчик и должен: 1) сына его, из полону выкупя, возвратить отцу и 2) все показанные сим отцом убытки возвратить же».

Монарх на другой день, прибыв сам в сенат, спросил о сём деле, его величеству подано решение. Государь, прочтя его, объявил, что ответчик есть он сам – благодарил за справедливое и беспристрастное решение, и потом повелел, во что бы то ни стало, выкупить сына. А как упорный король шведский не хотел и слышать о размене пленных, то должно было отдать за одного его нескольких пленных шведских офицеров.

И так выкуплен был сын, государь пожаловал его офицером гвардии, возвратил отцу, заплатил все понесённые и отцом показанные убытки, и сверх того щедро ещё наградил его, с таким определением, чтоб этот сын в утешение родителя остался при нём до его смерти, а потом снова вступил бы в службу.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Ещё одна челобитная на царя Петра

Во время первого под Нарву похода государь, едучи в Новгородском уезде, заехал в один дворянский дом, где нашёл хозяина престарелого и при нём двух его сыновей. Обрадованный старец посещением государя, просит удостоить откушать у него, но его величество, отговорясь от того поспешением своим, выкушал у него рюмку водки и спросил у старика: записаны ль дети его в службу?

– Нет, ваше величество, старость моя сему причиною: дабы отлучением их от себя не умереть мне прежде времени от печали, – ответствовал старик.

– Но ты знаешь, что службу государственную должно предпочитать нуждам и прихотям своим, и ведаешь мои о том указы? По крайней мере, должен бы ты был, хотя одного из них отдать в службу.

Государь повелел старшего из них записать и взять под Нарву, сказав отцу:

– Во утешение старости твоей, до самой смерти, оставляю при тебе младшего.

Старик, хотя и с сожалением принужденный расстаться с одним, благодарил монарха за милость его – оставление при себе другого.

К несчастию старого дворянина, сын его был убит под Нарвою, а к другому походу велено было поголовно всем дворянам быть на службе, вследствие того взят был у него и другой сын. Старец, в неизречённой быв горести, дождавшись государя, ехавшего туда, подаёт его величеству и на него же самого, – челобитную в несдержании слова своего, по коему оставил он при нём до смерти другого сына. Монарх, принимая от него бумагу, спрашивает:

– На кого ты просишь?

– На тебя самого, государь, и у тебя же прошу справедливости, – ответствует огорчённый старец.

Государь прочитывает челобитную, припоминает обещание своё и говорит старику:

– Просьба твоя справедлива и слово моё должно быть сдержано, но он взят в службу по генеральной высылке всех дворян, а отнюдь не для того, чтоб не хотел я сдержать моего слова – оставлением при тебе сына твоего. Оставляю его при тебе по первому моему обещанию.

И тот же час дал повеление возвратить его к отцу.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

За Петра в огонь и воду

[В связи с планом Петра Первого – провести армию непроходимыми дотоле местами Повенецкого уезда Олонецкой губернии и Кемского уезда Архангельской губ. (1702 г.) – к Нюхче были согнаны каргопольские, онежские, белозерские крестьяне – рубить просеку, класть мосты. Сам Пётр участвовал в работах, рубил, подставлял катки, учил мужиков].

Тут под Пулозером выдалась речка, да такая ли бурливая, да такая ли бедовая, что не выгорает дело – никак невозможно посерёдке свайки вбить. Кто ни сунется с лодкой – Бог весть куда унесёт его и с лодкой-то! Долго приглядывался осударь, а там сел в лодку, да прямо на серёдку-то и держит; бояре было за ним в его лодку суются, так: «Не надо мне вас, и без вашей помочи Бог даст, спорандаю». Только он на серёдку-то выплыл да принялся было первую свайку налаживать – глядь, к нему народу с сотню уж собралось, кто в лодке, а кто и вплавь, барахтаются, чуть-чуть против воды держатся. Поглядел на народ-от осударь, поглядел, покачал головою да тряхнул кудрями своими (а кудри-то были – добро чистое):

– Эх вы, – проговорил, – народ хрисьянский, детки вы мои родные! Лиха беда первому оленю в гарь (лесной пожар) кинуться, – остатние все там же будут. И стал он тут народ поить, тот народ, что за ним в реку кинулся.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Про попа, побившего шведов

В 1702 году города Олонца поп Иван Окулов, уведавший о шведах, что они стояли в карельском уезде, собрал охотников из порубежных жителей с тысячу человек, пошёл за шведский рубеж, разбил неприятельские заставы, победил до четырёхсот шведов, взял рейтарские знамёна, барабаны, ружья и провиант. А как то неожидаемое происшествие дошло до сведения его царского величества, то государь фельдмаршалу Шереметеву сказал: «Слыхал ли кто такое диво, что поп мой учит духовных сынов: отворите врата купно в рай и в шведскую область!». Пожаловал его величество попу двести рублей, красного сукна, с позументом рясу и золотую медаль и бывшим при том действии по хорошему русскому кафтану, по два рубля денег и по тесаку для обороны впредь, чтоб они его носили за свою службу.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Шереметев против Шлиппенбаха

В 1702 году генерал-фельдмаршал Шереметев, разбив шведского генерала Шлиппенбаха войско*, одержал над ним победу, с получением многих пленных, знамён и всей тяжёлой

*Сражение под Гуммельсгофом, где Б. П. Шереметев разбил шведского генерала В. А. Шлиппепбаха, произошло 18 июля 1702 года. Ред.

артиллерии и принудил Шлиппенбаха с достальным войском отступить к Пернову. Царь Пётр, получив о сей победе известие, сказал: «Благодарение Богу! Наконец достигли мы того, что шведов уже побеждаем».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Шереметев в роли барона Мюнхгаузена

Шереметев под Ригою захотел поохотиться. Был тогда в нашей службе какой-то принц с поморья, говорили, из Мекленбургии. Пётр Алексеевич ласкал его. Поехал и он за фельдмаршалом (Б.П. Шереметевым). Пока дошли до зверя, принц расспрашивал Шереметева о Мальте; как же не отвязывался и хотел знать, не ездил ли он ещё куда из Мальты, то Шереметев провёл его кругом всего света: вздумалось-де ему объехать уже всю Европу, взглянуть и на Царьград, и в Египте пожариться, посмотреть и на Америку. Румянцев, Ушаков, принц, обыкновенная беседа государева, воротились к обеду. За столом принц не мог довольно надивиться, как фельдмаршал успел объехать столько земель. «Да, я посылал его в Мальту». – «А оттуда где он ни был!». И рассказал всё его путешествие. Молчал Пётр Алексеевич, а после стола, уходя отдохнуть, велел Румянцеву и Ушакову остаться; отдавая потом им вопросные пункты, приказал взять по ним ответ от фельдмаршала, между прочим: от кого он имел отпуск в Царьград, в Египет, в Америку? Нашли его в пылу рассказа о собаках и зайцах. «И шутка не в шутку; сам иду с повинною головою», – сказал Шереметев. Когда же Пётр Алексеевич стал журить его за то, что так дурачил иностранного принца: «Детина-то он больно плоховатый, – отвечал Шереметев. – Некуда было бежать от спросов. Так слушай же, подумал я, а он и уши развесил».

Лубяновский Ф.П. Воспоминания. М., 1872. С. 55.

Мнение Петра о фельдмаршале Шереметеве

Государь, вспомня о фельдмаршале графе Борисе Петровиче Шереметеве, вздохнув, с сожалением сказал: «Бориса Петровича нет уже, не будет скоро и нас. Храбрость и верная его служба не умрут и памятны будут в России всегда».

Мне самому случилось видеть неоднократно, что Пётр Великий, уважая его отменно, встречал и провожал его не яко подданного, а яко гостя-героя и говаривал: «Я имею дело с командиром войск».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Шереметев попадает в немилость

Сей любимый Государем фельдмаршал имел несчастие подпасть по каким-то делам под гнев монарший и ему не велено было выезжать из дому. Сколь болезненно было ему то, что он прогневил своего Государя и благодетеля, столько и то, что лишён был способа испросить у него прощение. В сём случае прибегнул он к любимцу Государеву, Ивану Михайловичу Головину, и просил доставить ему случай увидеться с Государем, а тот обещал завести Монарха к нему в дом. Случай к тому избрал следующий.

Великий Государь зимою в санках во время жестокой стужи, поехал поутру из Кремля в Преображенное, взяв с собою одного только Головина, а так как дорога лежала мимо дома фельдмаршала, то г. Головин, подъезжая к его дому, притворился, что у него болит живот, и, вскричав: «ой, ой!», соскочил с санок, прося Государя или обождать его, или заехать в дом к фельдмаршалу, а сам побежал, сколько было силы, в дом фельдмаршальский. Жестокая стужа заставила Государя заехать к графу, а тот воспользовался этою минутою: он пал пред Монархом на колени и со слезами просил простить его, представляя, что гнев Его Величества страшнее ему самой мучительной смерти. Заслуги графа Шереметева, слёзы и такое объяснение, тронули сердце Государя, и он простил его и удостоил прежней милости.

По окончании явился г. Головин, и Великий Государь сказал ему с видом удовольствия: «Кстати случилась с тобою болезнь твоя: я чрез неё избавился от досады, какую имел на хозяина!».

– Простите же и меня, Всемилостивейший Государь, что я из сострадания к тому же хозяину притворился больным, чтоб только завести вас к нему в дом!

– Счастлив ты, – отвечал на это Государь, – что плутовство твоё имело успех, но берегись впредь того шутить над мною: мне тогда жаль будет, ежели оно не так счастливо сойдёт с рук, как теперь.

–Я бы и не открылся Вашему Величеству, если бы имел намерение что-нибудь подобное тому сделать впредь, – сказал г. Головин.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Первая русская морская победа

В 1703 году, когда Канецкая крепость, или Канцы, взята была*,

*Гарнизон шведской крепости Нюеншапц, построенной на месте бывшей русской крепости Канцы при впадении реки Охты в Неву, сдался 1 мая 1703 года. Ред.

то получена ведомость о приходе на взморье шведских кораблей, и что они у устья Невы реки сделали в город лозунг*

*Произвели условный знак, пароль. Ред.

двумя выстрелами из пушки. Фельдмаршал Шереметев приказал отвечать им в своём обозе также двумя выстрелами, чтоб тем скрыть от кораблей взятие сего городка и чтоб их обмануть. По сему лозунгу прислан был на берег с адмиральского корабля бот для лоцманов российских войск. Караул, скрывшийся в лесу, поймал одного из шведских матросов (прочие же ушли), от которого сведали, что тою эскадрою командует вице-адмирал Нумерс. Потом пришли два шведские военные судна и стали пред устьем Невы реки. Уведомлённый о сём, царь Пётр Алексеевич, яко капитан бомбардирской роты и порутчик Меншиков, в тридцати лодках, с гренадёрами и солдатами Преображенского и Семёновского полков, отправился туда, и, ввечеру прибыв на устье, скрылся за островом против деревни Калинкиной к морю. На рассвете государь с половиною лодок поплыл греблею подле Васильевского острова под прикрытием леса и объехал сии суда от моря, а другой половине велел пуститься на них сверху. Неприятель, увидевши сие, вступил в бой и на парусах пробивался к эскадре. Однако его величество, догнав сии суда, и не взирая на жестокую стрельбу из пушек, одною ружейною стрельбою и гранатами оба судна взял и привёл в лагерь к фельдмаршалу. На одном было десять пушек, а на другом – четырнадцать. Государь, возблагодаря за сию первую морскую победу Бога при троекратной стрельбе из пушек, после молебна фельдмаршалу и прочим генералам говорил: «Я рекомендую вам, господин фельдмаршал, бывших со мною офицеров и солдат. Сия победа храбростию их получена. Благодаря вышняго, небывалое сбылось: мы лодками начинаем уже брать неприятельские корабли». За сию викторию бомбардирской капитан и поручик Меншиков сделаны кавалерами ордена святого Андрея, также и господин постельничий Головкин*,

*Головкин Гавриил Иванович (1660—1734) – был товарищем детских игр Петра I, еще в правлении царевны Софьи привёл к нему ворожеев, которые предрекли, что тот будет единовластным правителем России. Позже стал верховным постельничим, в 1709—1734 годах был государственным канцлером. Пользовался неограниченным доверием царя. Ред.

который в той же партии находился. Кавалерии наложены были на них чрез адмирала графа Головина, яко первого кавалера сего ордена, а офицерам даны золотые медали с цепьми, солдатам же – медали без цепей.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Военная хитрость

Под Нарвою, 8-го июня 1704 года, Пётр Великий, узнав через перехваченное письмо, что шведы ожидали генерала Шлиппенбаха с свежим войском, приказал двум полкам пехотным и двум конным надеть синие мундиры, взять шведские знамена и двигаться по направлению к городу. Между тем другой отряд, в зелёных мундирах, под предводительством Репнина и Меншикова, нападает на переодетых в шведские мундиры товарищей и завязывает с ними горячее дело. Шведы, приняв русских солдат, в синих мундирах, за отряд Шлиппенбаха, тотчас же выслали вспомогательное войско, которое одно и потерпело сильное поражение. Вслед за тем Нарва взята была приступом (9-го августа).

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр покоритель и защитник

Пётр Beликий в 1704 году, взял Нарву приступом после довольно трудной осады. Русским воинам было чрезвычайно досадно на такое долговременное упорство города, и они, как разъярённые львы, бросились по улицам Нарвы с целью грабежа и буйства противных правилам и цели царя Петра.

Разумеется, что такое дело не могло бы окончиться спокойно и могло бы опять возбудить кровопролитие.

Великодушный Монарх никак не мог перенести равнодушно этого поступка своих солдат. Он сказал:

– Если я взял своими солдатами этот город, то и жители будут мои точно также как солдаты. Я не хочу быть разорителем своих будущих подданных

Он бросился с обнажённою шпагою в средину своих солдат, некоторых поразил, и поступком этим заставил их снова придти в должный боевой порядок.

Вслед за тем он явился в Комендантский замок, комендант города был представлен как пленник. В пылу гнева. Петр Великий дал ему резкую пощечину и при том сказал грозным голосом:

– Не стыдно ли тебе в том, что ты один виновник столь много пролитой крови, когда мог бы давно выкинуть белый флаг, если видел, что тебе не откуда искать помощи и спасения ввереннаго тебе города?

Потом, положив свою шпагу на стол, продолжал:

– Смотри, вот с этого лезвия каплет кровь, но эта кровь не Шведская, а Русская, я ею убил несколько из своих воинов, чтобы удержать порыв моих солдат к грабежу и убийству, до котораго они доведены твоим упрямством и тем спас городских жителей от окончательного разорения.

Разсказ этот слышан от Анны Ивановны Крамер, которая жила с родственниками в Нарве во время осады этого города, она была пленницею увезена в Петербург, где перенесла много несчастий и, наконец, была придворною фрейлиной.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Чем герои отличаются от зверей

Разговаривая государь о бесчеловечных поступках шведов при Нарве, сказал: «Герои знамениты великодушием, а звери лютостию. В шведах первого нет, но последнее везде явно».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Шведская алчность и мёртвые кости

По взятии от шведов Митавы*,

*Митава (Елгава) в Курляндии была взята вместе с замком 2—5 сентября 1705 года. Петр I, присутствовавший при взятии Митавы, собственноручно внёс в «Журнал, или Поденную записку» известие об ограблении герцогских гробниц. Ред.

когда российские войска вошли в город и увидели в главной церкви под сводом, где погребены тела герцогов курляндских, что тела их из гробов выброшены и ограблены, то, остановясь, прежний караул шведский оставили, призвали полковника шведского и коменданта Кнорриига, которого обличив святотатством гробниц и храма, взяли от него и от жителой сего города письменное свидетельство, что сие учинено его товарищами. Государь, ужаснувшись такому беззаконию, повелел сие свидетельство обнаружить, чтоб знали бесчеловечие шведских солдат, и чтоб таким зверством после напрасно россиян не бесчестили, сказав при том сие: «Шведская алчность не даёт и мертвым костям покоя. Не довольствуяся грабежом на земле, грабят и под землею»,

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Народные гулянья

Когда Пётр Великий взял Эстляндию и овладел Ревелем, то тотчас приказал в городе произвести исправления, произшедшия от осады и также привести, где того требовалось, в лучшее состояние крепость и гавань.

Тут же Пётр Первый приказал под своим надзором разбить общественный сад со всевозможными украшениями; здесь были фонтаны, стояли статуи, были выкопаны пруды с островами, перекинуты мостики и другие затеи. Все было устроено на Итальянский манер и этот садик Петр назвал в честь своей супруги Екатериненталь.

Так со времени разбивки сада прошло несколько лет, когда Императору пришлось вновь быть в Ревеле. Осматривая с Императрицей город, он чрезвычайно удивился, когда, проходя мимо Екатериненталя, нашёл его запертым и при входе расхаживал караульный. Государь сиросил:

– Что за причина, что никто не прогуливается в этом саду?

– Не приказано пускать, Ваше Величество, – отвечал солдат.

– Какой дурак не приказывает?

– Наши офицеры, – был ответ солдата.

– Вот глупцы, – сказал Импетатор, – неужели они думают, что я, производя такие расходы, устроил это увеселительное место только для единого себя?

На другой же день Пётр с барабанным боем сделал публично повелиние, что все, кто хочет погулять, тот может безо всякаго запрещения гулять в Екатеринентале с тем, чтобы не портить растений. Часовые были с того времени сняты и заменены сторожами для надзора за чистотою.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр умел ценить великодушие

Генерал-майор князь Голицын, одержав над шведским генерал-майором Розеном под Добрым близ реки Напы знатную победу*,

*М.М. Голицын разбил генерал-майора К. Росса при реке Белый Натоп (Нэпа) в Белоруссии 29 августа 1708 года. Ред.

спрошен был Петром Великим: «Скажи, чем тебя наградить?» На что он отвечал: «Всемилостивейший государь, простите князя Репнина»*

*Репнин Аникита Иванович (1668—1726), пехотный генерал с 1699 года, был разжалован в рядовые за поражение под Головчиным 3 июля 1708 года. Восстановлен в чине после победы при деревне Лесной. По характеристике военных историков оставался «воеводой среди петровских генералов». С 1719 года – рижский генерал-губернатор, в 1724 году сменил А.Д. Меншикова на посту президента Военной коллегии. 7 мая 1725 года за поддержку Екатерины I получил чин генерал-фельдмаршала. Ред.

(который впал незадолго перед сим в немилость государскую). – «Как! – сказал государь, – разве ты забыл, что Репнин твой враг?». – «Знаю, – говорил Голицын, – и для того вашего величества о помиловании его прошу». На сие Пётр Великий отвечал: «Великодушие твое похвально, заслуга твоя достойна награды, я для тебя его прощаю». Но сверх того, князю Голицыну пожаловал орден святого апостола Андрея. Князь Голицын приобрёл при сем случае сугубую славу, как храбростию, так и великодушием, а государь показал, сколь умеет он воздавать подданному за его заслуги.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Грудь солдата – защита Отечеству

Рассматривая с Брюсом проекты укреплений крепостей, мысли свои о сём государь объяснял так: «Правда, крепость делает неприятелю отпор, однако у европейцев не надолго. Победу решит военное искусство и храбрость полководцев и неустрашимость солдат. Грудь их – защита и крепость Отечеству. Сидеть за стеною удобно против азиатцев».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«На тебя, государь, вся благодать…»

Один монах у архиерея, подавая водку Петру I, споткнулся и его облил, но не потерял рассудка и сказал: «На кого капля, а на тебя, государь, излияся вся благодать».

Русская старина, 1871. Т. IV. С. 687.

Пророчество находчивого монаха

Во время бытности Карла XII в Малороссии великий государь, противопоставляя ему всегда силы свои, разъезжал повсюду, где присутствие его было нужно. Прибыв в Киево-Печерскую крепость и в Лавре оныя отслушав святую литургию, удостоил посещением своим тамошнего архимандрита в его келье со всеми бывшими при нём. Но когда соборный из учёных монах по приказу архимандрита, по старому обычаю, на большом подносе со множеством рюмок стал подносить и подошёл к первому монарху, то его величество, разговаривая в то время с своими о каком-то сражении, не приметил подношатого и, махнув рукою, опрокинул весь поднос на платье своё, и рюмки все разбились вдребезги.

Многими из предстоявших, по суеверию тогдашнему, принято сие за худое предзнаменование, и подношатого охуляли за неосторожность, но умный монах, не пришед от того, как всем казалось, несчастного для него случая в смущение и робость, указав на разбитые рюмки, сказал государю:

– Тако сокрушиши, великий государь, силы супостатов твоих.

Монарх, улыбнувшись, ответствовал ему:

– Дай Бог, чтоб пророчество твое сбылося, – не оказав, впрочем, ни малого на подношатого неудовольствия.

Принесён был между тем другой поднос, монарх и все выпили по рюмке, и его величество, поблагодаря архимандрита, того ж числа отправился к армии.

Когда же по одержании Полтавской победы монарх прибыл в Киев и в той же Лавре, отслушав св. литургию, благоволил паки посетить архимандрита в его келье и, прибыв, потребовал того старца, который опрокинул на него поднос, и представленному ему сказал:

– Пророчество твоё, отец святый, сбылося, супостаты так сокрушены, как те рюмки, кои ты сокрушил, опрокинувна меня.

И, похвалив присутствие в нём духа, тогда же дал повеление посвятить его в знатный монастырь в архимандриты.

Голиков И. И. Дополнение к Деяниям Петра Великого, содержащее, анекдоты, касающиеся до сего великого государя. Том семнадцатый. М., 1796.

Полтавская битва

Король шведский, Карл XII, вдруг вознамерился вместо июня 29-го [1709] дать баталию 27 числа и с вечера, противу того дня отдал приказ, чтоб с полуночи вся его армия была в готовности к наступлению, и чтобы не обременяли себя запасным хлебом:

– В российском лагере оного довольно, так могут досыта наесться.

И так, в назначенный день с полуночи, и гораздо до солнечного восхода, выступил сам из лагеря, а кавалерии велел вперёд идти для нападения на отводные российские полки, и на конницу. Сделалась тревога и пальба с обеих сторон, донесли Петру, который тогда ещё опочивал, что шведы уже наступают и атакуют наши отводные посты и конницу. Его величество, выпрянув, спросил:

– Сего дня 27 число?

– Так, ваше величество, – отвечали.

– Как же говорили на 29-ое число? Так знать он отменил и тем хочет нас нечаянно уловить.

Между тем вышед из палатки, слышит уже сильную пальбу с редутов: пушечную и ружейную, тотчас повелел полкам своим выступить из лагеря, а сам поворотился в палатку примолвив:

– Я скоро сам к полкам буду.

Немедленно вооружился и принес тёплую молитву к Всевышнему, вышел и сказал:

– Теперь на начинающаго Бог, а по Нём и мы!

И с тем сев на лошадь, поскакал предводительствовать армиею своею и ободрил всех присутствием своим. Вскоре и шведы, устроившись, приступили к фронту российской армии, и началась тут генеральная баталия. Легко каждому себе представить можно, что она была с обеих сторон не меньше отчаянна, как и жестокая. Сохраняя жизнь и здравие государя, воины просили, чтоб он щадил себя и в себе надежды российские – если же ему смерть не страшна, то помыслил бы, что им всем и отечеству потеря его страшна. На это он объявил им:

– Вы поставлены теперь вооружённые не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой и за народ российской; и для того не страшитесь славы неприятельской, но помните – сколько раз он был от вас самих побеждён; следовательно, и ныне, по храбрости своей, победить можете.

Тут Пётр Великий оказывал в себе все то, что делает самых великих полководцев: удивительную храбрость, неустрашимую бодрость в самых крайних бедствиях, и чрезвычайное присутствие разума в самом жару действия; не устрашили его простреленные на нём в разных местах платье и шляпа. И так шведы, приведены будучи в непорядок, начали отступать с непрерывным уроном. Место сражения и весь неприятельской лагерь был завоёван вооруженною рукою.

В 4 часа утра, 28 июня, по повелению государя начали делать две могилы: одну для офицеров, а другую для унтер-офицеров и рядовых. К 6 часам могилы были готовы, войска были выстроены в каре около могил, и сам царь вышел на поле. В присутствии его сложили тела в могилы и началась погребальная панихида. Пётр Великий присоединил голос свой к голосу клироса; но часто пение его было прерываемо слезами, при одном воспоминании этого события: не слабый, не бессильный муж плакал здесь над могилой; но муж железной воли, гений, преобразователь России.

По окончании панихиды царь обратился с прощальным словом к убиенным, сделал три земных поклона и первый начал их засыпать землею.

Когда насыпали курган, царь своими руками водрузил на нём крест с надписью: «Воины благочестивые, за благочестие кровию венчавшиеся, лето от воплощения Бога Слова 1709, июня 27 дня».

И тогда же издал указ о вечном поминовении убиенных во веки. И каждый год 27 июня совершается из города крестный ход на могилу, и народ тысячами стекается с окрестных мест и молит Господа о вечной памяти их и виновника славы России под Полтавой.

Теперь уже на кургане стоит другой крест и на нём другая надпись: «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога: была бы жива Россия, вера и благоденствие ваше *).

*) Из приказа Петра перед Полтавскою битвою. Ред.

Когда ушедшие с генералом Левенгауптом войска сдались в плен, Пётр говорил своим предводителям:

«Благодарю Бога, теперь бремя тяжкое с плеч наших свергнуто! Храбростию войск моих, Карловы замыслы так разбиты, что трудно ему будет собирать их в одно место. Бог устрояет по своему: Карлу хотелось побывать в средине великой России, но, чаятельно, он теперь находится за Днепром, у турок».

На другой день Полтавской битвы, представлены были государю все знатные шведские пленники. Он принял их милостиво, отдал шпаги, и сожалел об их несчастии, а также не миролюбивом их короле. Потом угощал в шатре своём фельдмаршала Реншильтда, графа Линца и прочих генералов, и пил за здоровье их с достопамятным изречением:

– Я пью за здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!

…Выхваляя мужество и храбрость Ренншильтда, пожаловал ему свою шпагу. По разбитии шведов под Полтавою, за бежавшим неприятелем отряженная погоня настигла его у Переволочны. Всё было взято в плен, окроме Карла XII, с малой свитою ушедшего на противоположный берег реки; оставалось только переправиться за оную; в пущую тревогу является ген.-майор князь Григорий Семёнович Волконский, украшенный белою перевязью через плечо, с царским указом – остановить погоню, и в миг уезжает. Между тем начавшаяся пересылка, как и чрез кого объявлено повеление, сделала остановку и дала Карлу время избавиться от плена. Впоследствии открылось, что это сделано было с намерением, и что царю побег королевский, так сказать, развязывал руки.

*) «Русская Старина». 1871 г. книга ХI, стран. 585.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Приказал щадить жизнь Карла

Пётр Великий на славной Полтавской баталии, предводительствуя войском и везде в опаснейшем огне находясь, храбростию и мудрым распоряжением с одною первою линиею, из десяти тысяч состоящею, неприятельскую армию опрокинул и, обратив в бег, совершенно разбил, при чём фельдмаршала Рейншильда и прочих генералов в полон взял. Тогда приказал паче всего щадить и спасать жизнь Карла XII, непримиримого неприятеля своего. Но, получа известие, что найдена на поле королевская качалка, вдребезги разбитая, в которой раненого Карла носили, сожалел чрезвычайно о судьбе его и беспокоился, полагая его убитым, повелел искать между убитыми.

Не явный ли сие знак истинного человеколюбия, а не тщетныя славы и гордости победителя, ищущего в смерти неприятеля торжества?

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Славой возвысили Отечество

После Полтавской баталии, в шатре при собрании генералов, когда поздравляли государя с победою и пробитой шляпе его пулею дивились и благодарили Бога, что здравию царя никакого вреда не приключилось, – на то Пётр Великий отвечал так: «Ради благополучия государства я, вы и солдаты жизни не щадили. Лучше смерть, нежели позор! Сия пуля (указывая на шляпу) не была жребием моей смерти. Десница Вышнего сохранила меня, чтоб спасти Россию и усмирить гордость брата Карла. Сия баталия – счастие наше. Она решила судьбу обоих государств. Тако судил промысл возвысить славою Отчизну мою, и для того приносить будем благодарение наше Богу в день сей на вечные времена».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Удачный ответ фельдмаршала Рейншильда

После Полтавской победы Петр I пригласил однажды пленных офицеров к своему столу и, при питии за здравие сказал: «Пью за здравие моих учителей в военном искусстве!» Шведский фельдмаршал Рейншильд спросил при этом, кого он удостаивает таким названием. – «Вас, господа!». – «В таком случае Ваше Величество очень неблагодарны, поступив так дурно со своими учителями». Государю так понравился этот ответ, что он немедленно велел возвратить Рейншильду его шпагу.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Образец писем Петра Великаго

Между многими собственноручными письмами и записками находился журнал, который мудрый Император вёл в точение всей Шведской войны. Императрица Екатерина II в 1773 г. издала эти записки в двух томах в четверку под надзором князя Щербатова бывшаго действительным камергером и герольдмейстером. После того этот журнал был в Берлине переведён на французский, а в Риге и в Лейбциге на немецкий языки.

Князь Михаил Михайлович Щербатов издал в свет также много собственноручных писем Петра I, хранившихся у многих знаменитых фамилий, сюда относятся фамилии: Шереметевых, Чернышёвых, и прочих. Штелин свидетельствует, что он имел счастие видеть очень большое число этих писем. В 1794 году обер камергер граф Шереметев издал великолепно отпечатанную книгу под заглавием: Письма Петра Великого к своему фельдмаршалу и действительному тайному советнику графу Борису Петровичу Шереметеву, Мальтийскому, святаго Андрея Первозваннаго, Белого Орла, королевскаго прусскаго орденов, Кавалеру. Напечатана в Москве в 1774 г.

Между собственноручными письмами Петра Великаго, хранившихся у графской фамилии Апраксиных, хранилось одно, в котором Император, после славнаго сражения под Полтавою в 9 часов вечера с поля сражения извещал любимаго адмирала графа Фёдора Матвеевича Апраксина о решительной победе, при чём заключил словами: «теперь думаю я, Петербург и окрестныя страны останутся за нами».

Вот образец этого письма Петра Великаго:

«Господин Адмирал! Обявляю вам о зело превеликой и нечаемой виктории, которую Господь Бог нам чрез неописанную храбрость наших солдат даровать изволил с малою войск наших кровью таковым образом: Сегодня на самой утренней заре неприятель нашу конницу со всею Армиею и конною и пешею аттаковал, которая хотя зело по достоинству держалась, однако принуждена была уступить с великим убытком неприятелю; потом неприятель стал во фрунт против котораго тотчас всю пехоту мы из траншамента вывели и пред очи неприятелю поставили, а конницу на обоих флангах, что неприятель увидя, тотчас подошёл оттаковать нас, против котораго наши на встречу пошли и тако онаго встретили, что тотчас с поля сбили, знамён, пушек множество взяли; також генерал фельдмаршал господин Рейн-Шельд купно с четырьмя генералы, а именно: Шлюпенбахом, Штакельберхом, Гамохтоном и Розеном, також первой министр граф Пипер с секретарями Гомерлином и Цидергемом в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чём подробно вскоре писать будем, а ныне за скоростью не возможно и единым словом сказать, вся неприятельская армия Фаетонов конец восприяла, а о короле нам неизвестно ещё, с нами или с отцы нашими обретается, а за разбитием неприятелей посланы господа генералы-поручики князь Голицын и Боур с конницею. И сею в нас неслыханною новиною вам поздравляю, и прошу господ вышних и нижних морскаго и сухаго пути поздравить.

Питер.

Из лагеря от Полтавы в 27 день июня 1709 году.

P. S. Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-Петербурга положен с помощию Божию».

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Вспоминая огни Полтавы

При случае фейерверка, которым император во время мирного торжества управлял*,

*Фейерверк был произведен 22 октября 1721 года по случаю подписания Ништадтского мира. Ред.

и сам оный зажигал, – когда он удачно кончился, то придворные льстецы, выхваляя, что огни государь удивительно пускал хорошо, однако при том действии быть опасно, получили следующий от монарха ответ: «Такие ли огни пущал я при Полтаве, да не ранен!».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Сокрушение Петра Великаго о Карле XII

Карл XII, Король Шведский… после поражения своего под Полтавою и по утрате всей своей армии обратился в бегство с небольшою свитою в Бендеры, город, принадлежащий Турции.

В Турции Шведский король был принят довольно дружески и в местечке Варниц был ему отведён каменный дворец со службами и со всеми принадлежностями для его жизни.

Разумеется, Турецкое правительство не рассчитывало, что Шведский король может довольно долго прогостить в Бендерах, но думали, что Государь Шведский остановился только потому, чтобы излечиться от раны в ноге, и от понесённых трудов в долговременной войне.

Однакоже прошло довольно долгое время, а Шведский король не торопился поездкой в своё отечество, к тому же времени Турция начала оказывать нашему Императору дружество в намерении заключить новый мир или перемирие на тридцать лет, что на самом деле и было совершено в 1712 году.

В силу этого примирения Порте было не прилично так долго держать при себе Карла XII, как врага Петра Великаго, который и теперь только и заботился, как бы отмстить своему соседу и не только надеялся на Турцию, но упорно требовал от Порты, чтобы она помогла ему и дала сильную армию против России.

Наконец Порте оказалось тяжело, как его пребывание, так и его требование и тем более в Турецкой области. А между тем, таким образом, при постоянном требовании армии Карл провёл в Турции четыре года; в течение этого времени не раз Пётр Великий получал справедливыя известия о намерениях Шведскаго короля и о поведении Порты.

Пётр Великий каждый раз пожимал плечами и удивлялся упорству брата Карла, сожалея о его трудных обстоятельствах, в которыё он сам себя повергнул неукротимою гордостью и своенравием, и вместо гнева на его поведениие соболезновал к том, что Шведский Король не найдётся пособить сам себе и выйти из трудных обстоятельств.

Как прозорливый, Император Петр, разумеется, предвидел, что Карл XII, ещё более получит себе вреда, если далее поживёт в Турции, и явно говорил это своим приближённым.

В 1713 году, когда Государь обедал с некоторыми из своих вельмож, гонец привёз Монарху Петру I известие, что Сераскир Бендеров, по повелению турецкаго Султана, отказал Карлу XII в дальнейшем пребывании в Турции с тем, чтобы Шведский Король выбыл из Порты в течение нескольких дней, причём на проезд Султан приказал выдать Королю большую сумму денег.

Далее продолжал гонец: когда его величество Король Шведский услышал об этом, то пришёл в такой гнев, что приказал стрелять по янычарам, которым приказано было провожать его за границу; в безпамятстве от гнева, Карл XII зажёг свой дворец, и оттуда был вытащен и принесён к Сераскиру в его шатёр, котораго и здесь толкнул ногою на софу и разорвал шпорою его кафтан.

С ужасом выслушал это известие Император Пётр Первый и заключил об нем так:

– Бог оставил его, когда уже он так неистовствует против последних своих друзей и приятелей.

От барона Крамо, который прибыл из Вольфенбиттеля Кавалером при принцессе, обрученной невесте Царевича в С.-Петербурге и был в числе слушателей за обедом.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Ах, брат Карл…»

Пётр Великий имел во всё время любовь и почтение к Карлу XII, и говаривал при случае Нейштатскаго мира;

– Я предполагал брату Карлу два мира; сперва, необходимый, а после того великодушный, а как он в обоих мне отказал, то это была не моя вина. Пусть теперь заключают Шведы третий для себя безчестный и вынужденный.

Когда Пётр Великий получил известие о кончине Карла XII при Фридрихсгале, тотчас заплакал, и украдкой утёр слезы, а, обернувшись потом к окружающим, сказал:

– Ах, брать Карл, как мне жаль тебя!

От Тайнаго советника Веселовскаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Биться до мирного конца

При рассуждении о мире со Швециею государь министрам своим сказал: «Я к миру всегда был склонен, но того неприятель слышать не хотел. Что Карл XII запутал упрямством, то распутывать будем умом. А буде и сие ныне не поможет, распутывать будем силою и оружием, доколе мир решит сам Бог»,

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пленный шведский офицер

Известно, что многие пленные шведские офицеры сосланы были в Сибирь, где содержались они на свободе и имели безнуждное содержание. Один из сих офицеров, довольно уже знавший русский язык, приглашён был с прочими гражданином того города, где он пребывание имел, на именинной стол; среди попойки, по древнему обычаю в таких пирушках обыкновенной, зашёл разговор о продолжавшейся ещё тогда войне с шведами. Некоторые из гостей превозносили похвалами храбрость и великодушие к побеждённым своего монарха, а, напротив, короля шведского поносили, высчитывая все его несправедливости и жестокости, с каковыми поступаемо было, по его повелениям, с пленными россиянами. Офицер шведский доказывал, что должно почтительнее говорить о главах особ коронованных, что поношение их есть сущая клевета, поносители, однако же, не унимались; швед разгорячается, защищает честь государя своего всеми силами, наконец, выходит из пределов терпения, произносит несколько слов поносных на особу великого соперника его и, как сумасшедший, бежит с ножом к портрету государя, висевшему на стене той же комнаты, и прокалывает оный. Хозяин и все гости приходят в крайнее изумление и негодование, схватывают дерзкого шведа, вяжут и представляют начальству, которое, сочтя его за важного преступника, при доношении своём отсылает окованного в Москву, в тайную канцелярию. Князь Ромодановский, начальник этой канцелярии, ревнительнейший поборник славы и чести государя своего, докладывает его величеству, случившемуся тогда в Москве, о сём шведе, как о достойном за дерзость свою примерной казни.

– Не горячись, дядя, – ответствует монарх: – от удару его я не чувствую ни малой боли. Надобно рассмотреть прежде, что принудило его к такому поступку.

Велит себе подать присланное о нём доношение и увидя из оного всё вышеизъяснённое, не только не обвиняет, но почитает ещё его достойным награждения за ревность и верность к королю своему, за честь которого присягал он последнюю пролить каплю крови, а винит больше тех, что его напоили до пьяна, поношением особы королевской раздражили и привели до того поступка; сего ещё не довольно: государь повелел ему избрать покойнейшее для пребывания своего место и определил, в награду за верность и ревность к королю, выдавать ему двойное содержание противу того, какое прежде получал.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Наговор стоит казни

После знаменитой победы под Полтавою Пётр Великий начал принимать по желанию тех из шведских офицеров, которые изъявляли своё добровольное желание служить под присягою в русской службе, и оставлял их в тех же чинах, какие они имели по службе, у Карла XII. Между прочими, изъявившими своё желание был полковник Остман, посланный в полк, стоявший в Казани. Здесь он подвергнулся несчастию, и если бы только не предусмотрительность императора, то подвергнулся бы военному суду.

Слуга из ненависти или зависти донёс на полковника Отсмана в неверности; говорят, что слуга полковника часто предавался пьянству, и полковник приказал наказать его. Но слуга закричал: «слово и дело», и как полковника, так и слугу, заарестовав, послали в С.-Петербург.

В столице арестованных отправили в тайную канцелярию. Там показал денщик на своего полковника, что будто бы он бранил своего государя и по трёх жестоких пытках не отказался от своих показаний.

Как скоро Пётр Великий узнал об этом деле, тотчас приказал привести к нему Остмана, показал ему полученный донос и усиленно потребовал подробнаго обяснения, чтобы полковник не запирался и смотрел ему в глаза, желая проникнуть в мысль обвиняемого.

Полковник, нисколько не смутясь, объявил, что он нисколько не имел намерения дерзко относиться о величии императора и клялся в этом, потом присоединил и то, что даже настолько не знает русскаго языка, чтобы произносить бранныя слова. При том присовокупил швед: что если я из военнопленнаго был взыскан милостью монарха и поступил на службу, следовательно, никак не мог иметь причины к мысли оскорблять имя моего благодетеля. Если же денщик указывает на меня напрасно, то я не в силах подтверждать того и напрасно на себя говорить не могу, говорил полковник.

Государь, отпустив полковника приказав держать его под караулом, а сам на другой день приказал послать священника исповедывать денщика, при чём дал наказ, чтобы духовник, как можно подробнее выведал денщика о всех подробностях доноса. Денщик, видя, что настали минуты смерти сказал, правду, что он оклеветал полковника напрасно, из одного мщения.

Государь император, узнав об этом, приказал денщика казнить, а полковнику опять принять полк.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Прямой сын Отечества

В 1719 году, по одержании совершенной победы над шведами генералом князем Голицыным, его величество вознамерился пожаловать его деревнями, но он, от сего отрекшись, получил вместо сего шпагу драгоценную и денежное награждение. Князь Голицын, получив от государя деньги, купил на оные шапки, коты и фуфайки и в жестокую зиму роздал их в походе бывшим с ним солдатам. Пётр Великий, уведомясь о таком бескорыстии и человеколюбии, душевно был доволен. Увидя князя Голицына и поцеловав его в лоб, сказал ему: «Прямой сын Отечества. Ты печёшься более о здоровье моих солдат, чем о себе».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Подвиг князя Якова Долгорукова

Князь Долгоруков, вследствие учинённого королём шведским под Нарвою договора, задержан был в плену вместе с прочими генералами и отведён в Стокгольм; а так как Карль XII никогда не хотел согласиться на размен пленных, то Князь, вместе с прочими, содержался, как пленник до 1711 года.

Шведское правительство рассудило перевести часть пленных россиян, содержавшихся в Стокгольме, морем в Готтенбург; в числе их находился и князь Долгоруков. Так как на фрегате том россиян находилось больше, нежели шведов, то этого довольно было, чтоб внушить ему мысль: овладеть фрегатом и уехать на нём в Россию. Он сообщил об этом намерении своим товарищам, и они охотно согласились во всём следовать его примеру. На исполнение предприятия своего князь определил вечер субботы, то есть, когда в вечернюю службу запоют: дерзайте убо, дерзайте людие Божии! то вмиг броситься всем им на шведов, обезоружить их и овладеть фрегатом. Все это исполнено было в точности. При последнем слове русские, как львы, бросились на шведов, отнюдь того не ожидавших, обезоружили их, а противившихся, одних покололи, других потолкали в море, третьих перевязали и заключили под палубу. Оставили сво6одным одного только шкипера, и князь, приставив к груди его шпагу, сказал: «Ежели хочешь быть жив, то вези нас в Кронштадт или в Ревель, но берегись изменить!». Шкиперу ничего не осталось, как умереть, или повиноваться. Когда князь прибыль к Монарху, то Его Величество обнял его и неоднократно целуя, выхвалял его неустрашимую решимость. Слёзы радости, пролитые князем при этом свидании, прослезили Монарха и всех при том бывших. Вскоре потом Государь пожаловал князя сенатором и сверх того поручил ему коммиссариат.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Происшествие, по которому князь Долгоруков едва не попал под гнев монарший

Этот ревностнейший из слуг Петровых впал, было, однажды в искушение, прогневавшее Государя и о котором сожалел он всю свою жизнь.

Во время следствия, производившегося над князем Гагариным, имевшим, по богатству своему и знатности, многих сильных защитников, а в том числе и князя Меншикова, а чрез него и самую Императрицу, сей виновный более всех опасался князя Долгорукова, как судию недоступного никакому пристрастию и потому были приложены все возможные старания, чтоб поколебать добродетель этого достойного мужа.

Хотя, по строжайшему бескорыстию его, никто не смел показаться к нему с подарками, замечено, однако ж, что он любил торговаться при покупке нужных ему вещей, и даже покупать такие, которые хотя и не очень были ему нужны, но казались дёшевы. С этой стороны подкупили любимого его дворецкого, который предложил князю, что Гагарин, имея крайнюю нужду в деньгах, между прочими вещами своими продает богатую персидскую палатку за дешёвую цену: она стоит по крайней мере пяти тысяч (хотя, в самом деле, стоила гораздо более), а просят за нее только полторы тысячи: «Не прикажете ли», – продолжал хитрый дворецкий, – «поторговать её, может быть, придётся кой-что выторговать ещё и из этой цены». Князь, нимало не подозревая любимого им дворецкого, спросил его: «Можно ли её видеть?» – «Не знаю, – отвечал дворецкий, – однако постараюсь о том».

На другой день, будто бы старанием своим, при помощи пяти рублей, на то издержанных, достал палатку на показ Князю. Она ему очень понравилась, а особливо потому, что была дешева. Он поручил дворецкому её поторговать, и тот, нарочно промедля несколько дней, как бы для того, чтоб побольше выторговать, купил палатку за тысячу руб. Князь так быль доволен этою покупкою, что почувствовал большое сожаление к подсудимому Князю Гагарину и как заметно было, не так уже строго судил о его делах.

Известно, что никакие ходатайства, никакие пронырства и хитрости не могли защитить у правосудного Государя этого несчастного князя, а прямого средства, т. е. признания во всех своих преступлениях или он не знал, или не хотел употребить, хотя это одно только и могло его спасти.

По совершении казни над несчастным, недоброжелатели князя Долгорукова донесли Государю, что он с казнённого взял взятки, а именно, богатейшую палатку, которая и теперь находится у него в доме.

Можно себе представить, как раздражён быль на него Государь, почитавший в нём бескорыстие и беспристрастие за непоколебимые добродетели. Он призвал его к себе и с гневом сказал: «Правда ли, что ты с Гагарина взял взятки?». Князь ответствовал, что неправда и что какой-нибудь бездельник обнёс его пред Его Величеством.

Монарх начал уличать его палаткою. «Она мне не подарена, и никто не смел мне предложить о том со стороны Гагарина! – отвечал Князь, – она куплена дворецким моим за тысячу рублей и деньги те мною самим выданы». – «Знаю я, – возразил Монарх, что ты выдал тысячу рублей, но эта тысяча осталась у плута дворецкого твоего, а ты за тысячу рублей имеешь такую палатку, которая стоит более пяти тысяч рублей».

Государь велел палатку принести к себе и как в самом деле она стоила несравненно более заплаченных за неё денег, то Монарх сказал: «Можно ли за тысячу рублей купить её? И ты ещё запираешься в бездельничестве!».

Пристыжённый князь впервые поклялся пред Монархом, что он отнюдь не почёл это за взятки или хитрость, и рассказал в точности все слова дворецкого своего, просил простить его в подобном неумышленном поступке, обещаясь впредь никогда уже не впадать в подобное искушение.

Дворецкий был допрошен и своим признанием совершенно оправдал Князя. Он был наказан как бездельник, и, по просьбе князя, не хотевшего уже иметь у себя этого плута, послан в ссылку.

Монарх снова принял князя в милость, пригрозя, однако ж, ему, что если он впредь сделает что-нибудь подобное, то не пенял бы на него. «Потому что, – заключил Государь, – я ни для кого не нарушу правосудия».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Купец и гражданин Иголкин

Освобождение князя Долгорукова из плена (1711 г.) так огорчило правительство шведское, что все почти пленные россияне, оставшиеся в Стокгольме, были окованы и содержались в разных темницах с великою суровостию, как злодеи. В числе пленных находился новгородский купец Иголкин, который, до войны ещё шведской, торговывал в Швеции и научился языку их. Известно, что Карл XII начал войну с Россиею тем, что всех россиян, бывших тогда в Швеции, какого бы ни были они звания, повелел задержать в плену. И так Иголкин с 1700 года содержался в неволе, а по уходе князя Долгорукова, как уже сказано, все россияне были окованы и разведены по разным тюрьмам. Иголкин содержался в одной из них до возвращения Карла XII из Турции и до начавшихся, чрез барона Герца, мирных переговоров.

В одно время этот достойный россиянин слышит от двух караульных солдат, говоривших между собою, обидные и ругательные слова российскому государю – он не мог сего вытерпеть, увещевал их, чтоб они унялись и не дерзали ругать великого государя, который есть помазанник Божий: «И почему-де знаем мы их дела, за что они с королём вашим воюют?». Но солдаты, с ругательством презря его увещание, продолжали дерзкий разговор. Иголкин призывает унтер-офицера, жалуется ему на тех часовых и просит унять и наказать их, но и унтер-офицер также смеялся только жалобе его.

Чтож этот россиянин предприемлет? Он решился сам доставить себе над солдатами управу – росту был он высокого и сложения крепкого: молча и как бы без намерения подошёл к ним и бросился на них как исступлённый, вырывает у одного ружье и штыком закалывает сперва вооружённого, а потом и обезоруженного и, исполня героическое действие, ожидает спокойно своего жребия. Офицер караульный с командою вбегает в темницу, схватывают героя, нимало уже непротивящегося, оковывают страшными цепями и доносят о происшедшем высшему начальству. На вопрос: как он осмелился убить солдат, Иголкин отвечает с неустрашимостию: «Я, как верный подданный своего государя, обязан законом Божиим, гражданским и присягою пролить за честь его последнюю каплю крови – слыша же священное имя его ругаемое, увещевал их уняться, они презрели оное – я призвал унтер-офицера, жаловался ему на них, но тот вместо удовлетворения смеялся только надо мною, и они больше ещё поносить стали великую особу помазанника Божия. Что оставалось мне делать? Я должен был или отмстить ругателям смертию, или пролить свою кровь. Но правосудный Бог помог мне наказать дерзких. Теперь участь моя в ваших руках, делайте, что вам угодно. Без страха готов принять смерть за честь моего государя». Такая чрезвычайная речь сделала судей безгласными – они, повелев заключить его опять, не смели учинить никакого об нём приговора, не донеся с подробностию королю. Карл XII поражён был, прочтя доносимое: «В таком грубом народе, такой великий человек!». Он повелел его привести к себе. И, как уже происходили тайные между им и российским государем о мире переговоры, и он, видя себя принужденным искать у великого соперника своего дружбы, то и решился отослать Иголкина к государю, не сомневаясь, что он принят будет за дорогой подарок, описав при том с подробностию о героическом его дйствии и поздравляя его величество с таким подданным, каких у него или нет, или очень мало.

Представлен этот сединами украшенный достойный подданный монарху, государь не мог прочесть помянутого о нём описания, не прослезясь; и обратясь потом к предстоящим, сказал: «Вот образец верности!» – подошёл к нему, обнял его с горячностию, поцеловал в голову и признавался, что такая отличная верность его достойна соразмерной награды.

– Проси у меня, друг мой, что тебе угодно: я всё тебе обещаю!

Тронутый такою милостию, Иголкин, проливая радостные слезы, сказал монарху:

– У меня, надежда-государь, но милости Божией и твоей, столько ещё осталось в Новгороде дохода, что могу прожить им остатки дней моих без нужды, а потому нечего мне больше желать, как только носить на себе твою монаршую милость.

– Нет, я не буду покоен, – отвечал государь, – ежели не награжу тебя; и так воля моя есть непременная, чтоб объявил ты мне, что тебе надобно.

– Когда тебе непременно угодно, – сказал старик, – то повели находящийся близь дома моего, в Новегороде, кабак отдать мне.

– Ежели бы ты попросил у меня и весь Новгород – не мог бы я отказать тебе! – сказал, улыбаясь, государь.

Сверх того, Иголкин, в прибавок к кабаку, получил от монарха за полонное терпение и ревность его, как изъяснялся монарх, довольно знатную сумму денег, с которыми и отпущен он при указе в Новгород.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Вольтер о царевиче Алексее

Царевич Алексей, сын царя, который, как говорят, как и он, женился на крепостной и, как и отец, тайно покинул Россию, не имел подобного успеха в обоих предприятиях, дурное подражание отцу стоило сыну жизни; это был один из самых ужасных примеров жестокости, который когда-либо был продемонстрирован с высоты трона; но памяти императрицы Екатерины делает честь то, что она совсем не принимала участия в несчастье этого принца, рождённого в другом браке, который не любил ничего из того, что любил отец; Екатерину совсем не обвиняют в том, что она действовала как жестокая мачеха; великое преступление несчастного Алексея состояло в том, что он был слишком русским и не одобрял всего того, что его отец делал великого и бессмертного во славу народа. Однажды слушая московитов, которые жаловались на несносные тяготы, перенесённые при строительстве Петербурга, он сказал: «Утешьтесь, этот город долго не просуществует». Когда надо было следовать за отцом в поездках по 500–600 лье, которые царь предпринимал часто, царевич притворялся больным, ему сурово прочищали желудок из-за болезни, которой не было; такое лечение вкупе с большим количеством водки подорвали его здоровье и его дух. Вначале у него была склонность к учёбе: он знал геометрию, историю, изучал немецкий язык; но он совсем не любил военное дело, не хотел его изучать, и в этом его особенно упрекал его отец. В 1711 году его женили на принцессе Вольфенбюттельской, сестре императрицы – жены Карла VI. Этот брак был несчастным. Алексей часто покидал принцессу ради попоек и Евфросиньи – девушки-финки, крупной, хорошо сложённой, очень ласковой. Утверждают, что принцесса умерла от тоски (если тоска может причинить смерть) и что царевич затем тайно обвенчался с Евфросиньей в 1713 году, как только императрица Екатерина принесла ему братца, без которого он бы хорошо обошёлся.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

«Злу корень – старцы и попы!..»

О царевиче Алексее Петровиче, когда он привезён был обратно из чужих краёв, государь Толстому говорил так: «Когда б не монахиня, не монах и не Кикин, Алексей не дерзнул бы на такое зло неслыханное. Ой, бородачи, многому злу корень – старцы и попы! Отец мой имел дело с одним бородачом, а я с тысячами. Бог сердцевиден; и судия вероломцам! Я хотел ему благо, а он всегдашний мне противник».

На сие Толстой его величеству отвечал: «Кающемуся и повинующемуся милосердие, а старцам пора обрезать перья и поубавить пуху». На это повторил его величество: «Не будут летать скоро, скоро!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Столько бед и напастей!..»

По тому же следствию Толстому государь сказал: «Едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я! От сестры был гоним до зела: она была хитра и зла. Монахине (имеется в виду мать царевича Алексея, опальная первая жена Петра – царица Евдокия. – Е.Г.) несносен: она глупа. Сын меня ненавидит: он упрям. Все зло от подпускателей».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Вторая Софья

По возвращении генерала Бутурлина и тайного советника Толстого от царевича Алексея Петровича, к которому они посылаемы были от государя с вопросами, его величество им сказал: «Теперь видите ясно, что он – другая Софья».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

О первой жене Петра Великого

На душу Петру Алексеевичу по временам находила такая чёрная туча (правду сказать, было от чего), что он запирался и никого не допускал к себе. В такие припадки, не сказав никому ни слова, он два раза ездил в Ладожский монастырь, что на Волхове, куда перевезена была царица-монахиня (это опять о первой жене Петра, Евдокии Лопухиной, насильно пострижённой в монахини), виделся с нею, часа по два просиживал в келии, привозил ей и денег по две тысячи рублей.

В третий раз так же и туда же приехал, остановился у монастырских ворот, не выходил из экипажа, призадумался, постоял и крикнул «Назад!».

Со слов Владимира Ивановича Лопухина, который в присутствии, автора (в 1793-1796 гг.) рассказывал бригадир Ртищеву.

Воспоминания Федора Петровича Лубяновского. 1777-1834. М., 1872.

«Страдаю, а всё за Отечество!..»

По тому же делу государь говорил: «Страдаю, а всё за Отечество! Желаю ему полезное, но враги демонские пакости деют. Труден разбор невинности моей тому, кому дело сие неведомо. Един Бог зрит правду».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Шведские пушки служат Петру

Когда шведы, обнищав деньгами, после мира Петру Великому продавали распиленные медные пушки, то государь сказал Брюсу: «Как дорого война ни стоит, а деньги у меня есть. Такой торг полезен: медь надобна, когда своей ещё мало».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ещё о великодушии Петра

1714 года, июля 27, по получении у Гангута над шведами морской победы, где его величество, яко контр-адмирал, командовавший авангардом, шведского шаутбенахта Ерншильда, весьма храбро защищавшегося, с фрегатом и прамами в полон взял, и когда весь российский флот в Кронштадт возвратился, то учинено было в Санкт-Петербурге торжество, куда привезены были шведские галеры, прамы и фрегат Ерншильдов, «Елефан» или «Слон» называемый, под провождением российских галер, фрегатов и самого того фрегата, на котором находился российский контр-адмирал царь Пётр Алексеевич, яко победитель, и за сию победу в Сенате от князя-цесаря Ромодановского вице-адмиралом пожалован.

Ради сего уготован был славный обед у князя Меншикова, к которому позваны были все российские знатные господа, иностранные министры и шаутбенахт Ерншильд приглашён. Сему государь оказывал великую милость и после стола ко всем присутствовавшим особам говорил: «Здесь видите вы храброго и верного слугу своего государя, который достоин великия награды, и сколь долго пребудет он у меня, возъимеет всю мою милость, хотя он и многих храбрых россиян побил». Потом, оборотясь к Ерншильду, с улыбкой сказал: «Но я сие прощаю вам, пребывая к вам благосклонен». На что Ерншильд, всенижайше благодаря, отвечал: «Хотя я государю моему служил честно, однако делал то, чего должность требовала. Я не щадил живота, шёл на смерть, но её не нашёл (ибо на сражении получил семь ран) и единое меня теперь то утешает, в несчастии моём, что я вашим царским величеством как великим морским офицером и нынешним вице-адмиралом, в полон взят, и с такою милостию от победителя своего принят».

Не отдана ли при сём справедливость от государя шведскому шаутбенахту, а от него – истинное признание монарху? Коль ясно видится великодушие геройское против пленного!

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Екатерина Скавронская – вторая жена Петра

Когда он творил свой народ, он считал, что ему позволено удовлетворить свою прихоть, женившись на любовнице, которая достойна быть его женой. Он публично отпраздновал свадьбу в 1712 году. Эта знаменитая Екатерина, сирота из эстонской деревни Ринген, вскормленная из милости у одного пастора, вышедшая замуж за ливонского солдата, взятая в плен через два дня после первой свадьбы, она перешла в услужение генералов Боура и Шереметева, а затем – Меншикова – мальчика-пирожника, который стал князем и первым человеком в империи, наконец, она стала женой Петра Великого, а затем, после смерти царя, самодержавной императрицей, притом достойной. Она очень смягчала нравы своего мужа и избавила гораздо больше спин от кнута и гораздо больше голов от топора, чем это сделал генерал Лефорт. Её любили, её почитали. Никакой немецкий барон, шталмейстер аббата Фульда, никогда не был мужем Екатерины, но Пётр Великий не думал, что в его окружении для достоинства необходимо иметь тридцать два колена предков. Государи охотно думают, что нет другого величия, кроме того, что дают они, и что всё равно перед ними. Конечно, происхождение не больше различает людей, чем различаются два ослёнка: один, чей отец возил навоз, и другой, отец которого возил церковные реликвии. Образование даёт большее различие, таланты делают разницу громадной, богатство – ещё больше. Екатерина имела образование у своего эстонского пастора не худшее, по меньшей мере, чем все боярыни Москвы и Архангельска, и будучи рождённой с талантами и великой душой, она вела дом у генерала Боура, а также у князя Меншикова, не умея ни читать, ни писать. Тот, кто умеет очень хорошо управлять большим домом, может управлять королевством; это может показаться парадоксом, но, определённо, с тем же пониманием порядка, мудростью и твёрдостью распоряжаются сотней человек и многими тысячами.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Орден царице за Прутский поход

11 декабря <1717 г.> в России праздновали Андреевский торжественный день… Царица также возложила на себя свой новый орден на этом празднике. Он состоял из белой ленты с надписью: «За любовь и верность Отечеству».

Царица, по великой любви своей, следовала за супругом на берега реки Прута, и когда вся армия, вместе с обоими императорскими величествами, находилась там в самых стеснительных обстоятельствах, то она послала (одни полагают – без ведома царя, другие же – будто с тайного его согласия) к великому везирю гонца с предложением громадной суммы денег (которую она впоследствии и заплатила), если толькоон согласится заключить с царём договор. Когда великий везирь согласился на такую лестную для него просьбу и вошёл в переговоры (а позднее мудростью царя заключён был и мир), то он послал в русский лагерь своего уполномоченного, которому, между прочим, поручил попросить дозволение у царицы увидеть её, потому что везирь сомневался в её присутствии и не верил, чтобы женщина, из любви к своему супругу, пустилась в такой опасный поход.

Вспомнив об этом событии незадолго до праздника, царь пожелал, чтобы царица на всегдашнюю память об оном возложила на себя помянутый орден.

Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6. (столб. 1146-1147).

Любовь к отечеству и к подданным

Преобразование России не служит ли нам достаточным примером беспримерной любви к отечеству? Он ввёл флот, преобразовал войско, развил воспитание, завёл фабрики и заводы, ввёл науки и художества, внушил соседним государствам русскую мощь.

Убедительный опыт ревностной любви к отечеству виден уже из Его поступка при Пруте, когда он прислал из лагеря в С.-Петербург в 1711 году письмо, будучи окружён сотней тысяч Турок. Сидя в палатке, он написал письмо и, запечатав его, поручил одному из надёжных офицеров, спросив: может ли он надеяться пройти чрез турецкую армию, не будучи схвачен? Офицеру этому были известны в том краю все пути и местность. Он отвечал государю, что Государь может на него положиться. Поверив такому обнадёживанию, Царь подал письмо, поцеловал офицера и сказал: ступай с Богом.

В таких почти отчаянных обстоятельствах, из которых он, вероятно, никаким образом не мог избавиться без особливого чуда, Пётр I скорбел единственно только об отечестве, а не о себе самом, не взирая, что имел очевиднейшую пред собою опасность: или быть взяту в плен турками, или совсем погибнуть.

Офицер на 9-й день действительно прибыл в С.-Петербург и подал письмо в собрание сенаторов.

Сенаторы, собравшись и запершись, вскрыли письмо Государя и крайне удивились, когда прочли следующее:

«Сим извещаю вас, что я со всем своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным слухам в четыре краты сильнейшею турецкою силою так окружён, что все пути к получению провианта пресечены и что я, без особливыя Божия помощи, ничего инаго предвидеть не могу, кроме совершеннаго поражения, или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать царём или государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы по собственноручному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своём. Но если погибну, и вы верныя известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшаго в наследники».

Подлинник этого письма находился в кабинете Петра Великаго при Императорском дворце в С.-Петербурге между множеством собственноручных писем этого монарха.

От князя Михаила Михайловича Щербатова, камергера и герольдмейстера при правительствующем сенате.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Счёт голландского трактирщика

Во время второго путешествия Петра Великаго в Голландию в 1717 г., во время котораго, он опять постоянно скрывал своё имя, приехал он в Нимвеген, и остановился в одном неизвестном трактире провести ночь и отдохнуть с тем, чтобы утром рано опять продолжать путь.

С намерением ранней поездки Государь тотчас по приезде изъявил намерение скоро лечь спать. Гофмаршал спросил у Государя, не хочет ли он чего закусить с дороги, и получил в ответ, что желает яиц всмятку, голландскаго сыра, и масла.

В этом умеренном ужине спутники Императора также приняли участие и, выпив при этом бутылки две краснаго вина, легли спать.

Едва только путешественники проснулись, как были готовы почтовые лошади и били от нетерпения копытами землю.

Дмдтрий Андреевич Шепелев, бывший Гофмаршалом, спросил у хозяина, что следует заплатить за ночлег и ужин?

– Сто червонцев, – отвечал хозяин трактира.

Гофмаршал ужаснулся от этого требования и сказал:

– Не стыдно ли за десяток яиц, за кусок хлеба с сыром и маслом подавать такой счёт? – урезонивал Шепелев.

– Нет ничего удивительного, и этот счёт не велик, и вы обязаны заплатить сто червонцев, – повторил хозяин.

Шепелев, не смея заплатить такой суммы и поставить её в счёт расхода, доложил об этом Императору, как в этом случае поступить с хозяином таких дорогих блюд.

Пётр Первый, услышав от Шепелева требование хозяина и предполагая, что его никто не знает, потому что он путешествует инкогнито, вышел на двор, который был заперт хозяином и спросил по-голландски:

– За что ты требуешь такую большую сумму, сто червонцев очень большая сумма? —

– Сто червонцев большая сумма? – переспросил голландец. – Да я бы заплатил тысячу, если бы был Русским Царём.

Пётр I, ничего не сказал на это и, обернувшись к Гофмаршалу, кивнул головою в знак согласия; а хозяин отворил путешественникам ворота кланяясь и желая добраго дня.

От Гофмаршала Димитрия Андреевича Шепелева.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Причины поездки Петра во Францию

До Петра попытки сближения между Россиею и Франциею постоянно оканчивались неудачно; сближению этих держав мешала совершенная разрозненность их интересов. Когда, по окончании внутреннего процесса собирания французской земли, Франция, пользуясь своими обширными средствами, начала стремиться к первенству в Европе, то в этом стремлении встретила сильное сопротивление от Габсбургского дома; отсюда ожесточённая борьба между нею и Габсбургами, отсюда господствующее направление французской политики к тому, чтобы всеми средствами вредить последним, отсюда союз её с Турциею. Во время тридцатилетней войны Франция отыскала удобное орудие для нанесения тяжёлых ударов Габсбургам, то была Швеция. С помощью Франции Швеция получила важное значение, утвердилась на германской почве; и Швеция исправно платила свой долг: в ней Франция имела верную союзницу против Австрии и Германии, посредством их распространяла своё влияние и на восточную Европу. Но является новое государство, которое схватывается с Швециею, наносит ей страшные удары, отнимает у неё значение первенствующей державы на северо-востоке Европы и берёт это значение себе. Франция употребляет дипломатические усилия, чтоб остановить успехи преобразованной России, дать оправиться Швеции посредством турок и уничтожить русское влияние в Польше, но успеха не было. Неуспех должен был повести к мысли: если нельзя поднять Швецию, если нельзя сломить Россию, то нельзя ли попытаться заменить союз с слабою Швециею союзом с сильною Poccиею? Россия была не прочь: летом 1711 г. начались переговоры, но Прутский мир прервал их.

По смерти Людовика XIV отношения переменились. На французском престоле сидел ребёнок, Людовик XV; регент, герцог Филипп Орлеанский, чувствуя слабость Франции и желая обеспечить своё положение, искал союза сильных, не заботясь о поддержании слабых. Франция сама желала сближения с Россиею. Первым условием союза с Франциею Пётр поставил гарантию со стороны её всех своих завоеваний, сделанных в северную войну. Франция не хотела принять этого условия, тем более что она уже сблизилась с Англией, король которой был в явной вражде с русским царём. Таковы были отношения России к Франции, когда Пётр решился сам ехать в Париж.

Кроме того, тут было сильное желание прекратить как можно скорее войну; могло быть и другое побуждение ехать самому во Францию: агент царский во Франции, Конон Зотов от 17-го декабря 1716 года писал Петру: «Бонмазари говорил с Дэтре о женитьбе (вторичной) царевича Алексея на европейской принцессе, и искусно спросил, не угодно ли будет двору французскому царевича женить на принцессе французской, именно на дочери дюка д,Орлеанса, на что маршал отвечал, что весьма рад слышать такую добрую мысль и сказал, что царскому величеству ни в чём здесь не откажут. Маршал объявил обо всём дюку, который сказал: я де бы рад был, чтобы сие сегодня учинилося». Эти уверения, что здесь ни в чём не откажут, могли внушить Петру мысль, которую он не покидал до конца жизни, – мысль о браке своей дочери Елисаветы с французским королем Людовиком XV.

Узнав о выезде Петра во французские границы, регент отправил к нему на встречу маршала Тессе, который и привёз его в Париж 26-го апреля 1717 года, в 9 часов вечера.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Великий в Париже

При путешествии своём в Париж, в 1717 г., в первый раз, быв у опекуна младшаго Короля Регента Франции Герцога Орлеанскаго, Пётр Великий, прежде всего, просил, чтобы для него не делали никаких пышных церемоний, а только изъявил свое желание осмотреть королевския строения, инвалидные дома, арсеналы, госпитали, фабрики, мануфактуры, монетные дворы и проч.

Регент Франции уверил Русскаго Монарха, что, чего не пожелает Его Величество, всё будет исполнено с величайшим удовольствием, и затем представил Петру Великому младшаго Короля Людовика XV, который сделал Русскому Царю маленькое приветствие. Так как Царю Петру нужно было слишком низко наклоняться, чтобы увидеть его лицо, то Государь взял Людовика и поднял к себе на руки, и, поцеловав его, сказал:

– Желаю от всего сердца, чтобы Его Величество благополучно вырос и со временем славно царствовал. Может быть, мы когда-нибудь будем нужны и полезны друг другу.

Князь Куракин, который был Российским посланником при генеральных штатах Голландии и Вест-Фрисландии должен был сопровождать Царя Петра из Гаги в Париж. При сём высоком посещении, так как и везде, в Париже занимал место переводчика. Царь уелышав о славном заведении в Сен-Сире, недалеко от Версаля, в котором жила мадам Ментенон, кроткая фаворитка Людовика XIV, которая учредила это заведение для небольшаго числа бдагородных девиц и для своего собственнаго убежища, решился непременно его осмотреть.

Приехав в это прекрасное уединение, Монарх приказал доложить о себе мадам Ментенон: но в ответ, что в другое время она посещение Монарха считала бы за великое счастие, но так как она очень больна, то считает себя не в праве принять Русскаго Царя в этом положении, Царь сказал:

– Это не мешает ни мне, ни ей, потому, что я не буду её беспокоить многими разговорами, а только желаю засвидетельствовать своё глубочайшее почтение, ибо эта прекрасная госпожа, одарённая щедро от природы душевными и телесными качествами, имеет великия заслуги пред Короля и королевства, которому она сделала весьма много добра и никому зла, кроме Гугенотов, и то по простоте и суеверию.

Он нашёл её в постеле и под одеялом, закрытую занавесами.

Пётр Великий отдернул занавеси и приветствовал её весьма дружеским образом, потом сел у ея ног и извинился, что посетил её не вовремя, оправдываясь только тем, что, имея в виду осмотреть достопримечательности Парижа, он не мог преминуть, чтобы, не посетить такую особу. Наконец, спросил о причине болезни.

– Я больна от старости, – отвечала Ментенон.

– Этой болезни всякий подвержен, кто только долго проживёт на свете, – сказал Монарх. За тем, пожелав ей облегчения, осмотрел достопримечательности и возвратился.

Спустя день, Пётр Великий осматривал знаменитую Гобеленовскую фабрику с великим вниманием и удивлением, притом были Петру Великому поднесены четыре великолепно тканыя картины огромных размеров с картин славнаго Жувенета, а именно: рыбная ловля св. Петра, воскрешение Лазаря, исцеление разслабленнаго и изгнание из храма торгующих; на сказанных картинах все фигуры в человеческий рост.

Эти прекрасные обои были оценены в то время в шестьдесят тысяч талеров и Петром Великим были хранимы, как великолепный образец искусства. В последние годы прошлаго столетия, ими были обиты три стены одного покоя в С.-Петербургском зимнем дворце.

При осмотре Петром Великим богатой королевской библиотеки, Император, не без удовольствия, рассматривал различныя редкости, при чём ему было поднесено в подарок двенадцать книг, in folio, переплетённых в сафьян с золотом, содержавшие в себе награвированныя изображения Королевских зданий и садов в Версали и походы Лудовика XIV, рисованныя славным Фон-дер Миленом и выгравированные лучшими художниками Парижа. Эти книги Пётр Великий всегда имел в своем кабинете, но, по смерти Императора, они сданы в С.-Петербургскую Академию Наук. Но всего лучше Император Пётр был принят на Королевском монетном дворе, на рассматривание чего употребил всё послеобеденное время. Там он с особенным вниманием рассматривал штамповальные станки, и ему показаны их приёмы. В это самое время начальник монетнаго двора, приказал подать кружок и штемпель.

Тут же в виду Государя Петра был вставлен штемпель, и в одну минуту Государю была предложена медаль, с одной стороны, которой было изображение Государя Императора Петра Перваго, а на другой весьма лестное приветствие, представляющее летящую славу над рекою с надписью: G г е s с i t е u n d о, то есть: Шествуя возраcтает.

Долгое время Государь удивлялся, как в такое короткое время была готова медаль, с верным изображением и, показывая спутникам, после долгаго обзора сказал по-русски.

– Я, это верно, я.

Вслед за тем сделали ещё несколько медалей, из которых золотыми наградили знатнейших спутников, а прочих серебряными.

Рисунок и штемпель медали был сделан в то время, когда получили в Париж известие о намерении Петра Перваго быть в Париж.

Эту медаль Государь всегда сохранял в своём кабинете, а после, его смерти, она была отдана в кабинет редкостей Императорской академии наук, где присоединена к коллекции медалей.

От барона Черкасова, бывшаго Секретарм Его Императорскаго Величества Петра при описанном посещении Парижа.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Ещё о посещении госпожи Ментенон

В день отъезда из Парижа, 9-го июня 1717 года, Пётр посетил и госпожу Ментенон. Он застал её в постели; царь открыл занавес кровати и долго, пристально смотрел на неё молча, потом сел у ног её на постель и спросил, чем она больна? Она отвечала: «старостию». Пётр встал и уехал. В Сорбонне он оказал больше внимания статуе Ришелье, чем живой Ментенон. Тем не менее, его посещение вдруг оживило лицо восмидесятидвухлетней старухи, свидетели этого свидания рассказывали, что в минуту появления Петра на лице её блеснул луч прежней красоты.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Каким французы запомнили Петра

Французы-современники так описывают Петра: он был высокого роста, очень хорошо сложен, худощав, смугл, глаза у него большие и живые, взгляд проницательный. Когда он хотел сделать кому-нибудь хороший приём, то физиономия его прояснялась и становилась приятною, хотя всегда сохраняла немного сарматского величия. Его неправильные и порывистые движения обнаруживали стремительность характера и силу страстей. Никакие светские приличия не останавливали деятельность его духа; вид величия и смелости возвещал государя, который чувствует себя хозяином повсюду. Иногда, наскучив толпою посетителей, он удалял их одним словом, одним движением, или просто выходил, чтоб отправиться, куда влекло его любопытство. Если при этом экипажи его не были готовы, то он садился в первую попавшуюся карету, даже наёмную; однажды он сел в карету жены маршала Матиньон, которая приехала к нему с визитом, и приказал везти себя в Булонь; маршал Тессе и гвардия, приставленная всюду сопровождать его, бегали тогда за ним, как могли. Пётр поражал французов и простотою своей одежды: он носил простое суконное платье, широкий пояс, на котором висела сабля, круглый парик без пудры, не спускавшийся далее шеи, рубашку без манжет. Для него были приготовлены комнаты королевы в Лувре; но это помещение ему не понравилось по великолепию, и он потребовал, чтоб ему отвели квартиру в доме какого-нибудь частного человека; ему отвели отель де-Лидигьер, подле арсенала. Но и здесь мебель показалась ему слишком великолепною; он велел вынуть из фургона свою походную постель и послать её в гардеробе. Он обедал в 11 часов, ужинал в восемь *.

* Memoires de Duclos de Saint-Simon, t. XV.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Насмешка Государя над одним французом в Париже

Великий Государь, в бытность свою в Париже и, приметив одного придворного, всякой раз являвшегося в новом платье, сказал: «Мне кажется, этот господчик очень недоволен своим портным».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Посещение Инвалидного дома в Париже

<…> Он изъявил однажды желание побывать в заседании сорока членов французской академии, и тотчас оповестили о том членов, но Пётр сел в карету и велел вести себя в кабинет натуральной истории в ботанический сад, не потому, чтобы он был враг поэзии и красноречия, но потому что знал, и не без основания, что искусства и положительные науки для его народа куда нужнее.

Следуя тому же безотчётному своему влечению, вошёл он, 13 мая 1717 года, в Инвалидный дом в такое время, когда ожидали его в первый раз к Версальскому двору.

Пётр не носил никаких почётных знаков, по коим бы можно было узнать высокое его звание. Он одевался в сюртук из толстого темно-зеленого сукна польского покроя, а на голову надевал шапку, обшитую сибирским мехом. Сверх того носил он, для верховой езды, узкое лосинное нижнее платье и длинные с стальными шпорами сапоги. Кожаный пояс, на коем висела шпага с медным эфесом, дополнял его наряд. Таким образом одетый, прошёл он обширную внутреннюю площадь дома и, расспросив о квартире губернатора, пробрался, никем не примеченный, в его комнату.

– Милостивый государь, – сказал он отрывисто маршалу де Бель-Иль, кланяясь, – мне желательно посмотреть Дом инвалидов. Дайте мне человека, который бы мне его показал; но, пожалуйста, поторопитесь, я спешу, – сегодня я должен быть ещё в Версале!

– Судя по вашему выговору, государь мой, – отвечал губернатор, весьма удивлённый появлением столь необыкновенного гостя вы, вероятно, иностранец?

Пётр кивнул головою.

– Я бы охотно исполнил ваше желание, но, к сожалению, должен вам в том отказать. Повелением его королевского высочества, регента, строго запрещён иностранцам вход в Инвалидный дом без приказания военного министра. Принесите от министра записку, и я с удовольствием прикажу показать вам весь дом.

– Что, – сказал Пётр, искоса посматривая на старого маршала, – чтобы видеть Инвалидный дом, я наперёд должен принести пропускную записку от военного министра?

Маршал кивнул теперь в свою очередь головою.

– Хотя и нет у меня такой записки, – продолжал царь небрежным тоном, – но всё-таки дом посмотрю!

– Это будет не легко, государь мой!

– И не так трудно, как вы думаете… Эй, там! – вскричал Пётр громким голосом, – поведите меня, сей час, в оружейную Инвалидного дома. Господин губернатор не хочет побеспокоиться провести меня туда.

В это время царь шпагою сильно ударил в дверь.

– Остановитесь, государь мой, – закричал маршал грозно, – знаете ли, чему вы подвергаетесь за подобный поступок? Инвалидный дом – дом королевский, и…

– Это я знаю, – отвечал Пётр, – и потому-то именно хочу его видеть.

– Еще раз повторяю, государь мой, что долг службы моей заставляет вам отказать. Если вы, как я вижу по виду вашему, солдат, то позвольте вам напомнить, что вам следовало бы иметь поболее уважения к воле короля; а я, как дворянин, имею право требовать, чтобы подобные вам иностранцы обращались со мною повежливее…

– А я повторяю вам, государь мой, что хочу непременно осмотреть дом; и, хотя дворянское мое происхождение не ниже вашего, однако же, для вас я хочу быть простым солдатом, пришедшим посетить заслуженных солдат. Я не хочу, чтобы сказали, что я прогулялся сюда даром, – продолжал государь с гневом.

Во время этого спора вошли в комнату – старый маркиз де Шарнапсе и молодой граф де Сент-Флорентин, имевшие повеление в этот день сопровождать монарха в Версаль.

– Любезный маршал, – сказал маркиз, – его величеству, императору российскому, не нужно особенного позволения, чтобы осмотреть Инвалидный дом: победитель при Полтаве везде дома, где есть герои и слава!

При этих словах герцог де Бель-Иль остолбенел, выпучил глаза, упал на колено пред монархом и, запинаясь, проговорил:

– Как! Возможно ли?.. Ах, государь! Ваше величество простите меня… Я не знал…

– Вы ни в чём не виноваты, господин маршал, – прервал его Пётр, взяв за руку герцога и поднимая его. В этой солдатской одежде, которую ношу с честию, вряд ли кто-нибудь узнает брата французского короля. Напротив, я должен просить у вас прощения. Я хотел избавить этих двух господ от длинной и скучной дороги, ведущей сюда от арсенала, где я остановился и откуда приехал верхом. Но не успел обмануть их услужливость и, кажется, поступил не очень хорошо, потому что они не допустили бы меня сделать невежливость. Господа, – продолжал он, обратясь к двум вновь прибывшим, – я скиф; поверьте, что скиф этот удивляется и любит французского короля и его подданных.

В эту минуту вошли в комнату французы и чиновники Инвалидного дома, уведомлённые графом Флорентином о прибытии российского императора.

– Господа, – сказал маршал, – прикажите сию минуту ударить тревогу, чтобы инвалиды собрались на площадь и выстроились в боевой порядок.

– Нет, нет, мой любезный маршал, – возразил Пётр, смеясь, – я сказал вам, что я простой солдат и повторяю, что сегодня пришёл к вам не так как император, а как солдат. – Где они теперь? – спросил он с живостию одного из офицеров.

– Ваше величество, – отвечал губернатор, – теперь полдень, они у стола.

– Так я их навещу в обеденной зале. Господа, – проговорил он, взяв старого маршала под руку, – проводите нас, если нет у вас другого дела.

Пётр медленно сходил с лестницы, потому что маршал был не из числа проворных, и, сопровождаемый своим штабом, маркизрм де Шарнапсе, графом де Сен-Флорентином и многими слугами, император вступил в большую залу.

При виде длинных столов, за коими четыре тысячи человек вкушали здоровый и простой обед, приметя с каким старанием прислуживали старым и немощным, при тишине тут царствовавшей, прерываемой только голосом унтер-офицера, читавшего вслух жизнеописания великих полководцев, Петр не мог пересилить своих чувствований, слёзы показались в глазах его, и тронутый до глубины души, он всё ещё держал за руку старого маршала, но скоро, от сильного душевного волнения, слёзы полились сильнее, в особенности когда услышал, что начали читать о полтавском сражении. Дойдя до следующих слов, которые унтер-офицер прочел громко и внятно: «В этот достопамятный день Пётр стяжал неувядаемую славу; он сражался как лев и после победы призрел раненых, без разбора – и своих, и неприятелей», – все инвалиды молча встали, и, приложив левую руку к шляпам, а правою подняв кружки вверх, устремили взоры свои на Петра.

Этому трогательному зрелищу царь долее не мог противостоять.

– Друзья! – закричал он громким голосом, – дайте мне стакан!

Слуга в королевской ливрее *)

*) В то время инвалидам прислуживали королевские слуги. Ред.

подал ему серебряный кубок, и маршал хотел его наполнить вином из собственного своего погреба.

– Нет, нет! – вскричал император, отталкивая бутылку, – хочу пить из такой же кружки, из какой пьют эти храбрые воины, и такое же вино.

Сержант подал ему свою кружку. Пётр, наполнив её сам вином, и подняв вверх, произнёс громко:

– Товарищи! Пётр Российский пьёт за ваше здоровье! – и одним разом выпил.

– Здоровье Петра, – закричали инвалиды.

– Вина! – закричал Пётр, подав другой раз сержанту кружку:

– Друзья, здоровье короля! Благоденствие Франции!

– Да здравствует король! Да благоденствует Франция! – возгласили инвалиды.

– Прощайте, товарищи, – сказал монарх, уходя, – теперешнее моё посещение я никогда не забуду!

В сопровождении окружавшей его толпы, царь потом осмотрел все части строения, светлым умом и проницательным взором более, нежели сообщаемыми ему пояснениями, постигал царь тотчас всё хорошее в сём заведении и замечал всё требовавшее усовершенствования. Он хотел видеть всё: спальни, погреба, лазарет, церковь и даже кладбище, окружавшее в то время здания инвалидного дома, а ныне обращённое в гульбище. Он восхищался порядком и повсеместною чистотою.

– Если Богу будет угодно продлить мою жизнь, – сказал он губернатору, – то я постараюсь в Петербурге, в подражание Людовику XIV, воздвигнуть такой же Инвалидный дом. За камнем, деревом и железом дело у меня не станет, но статься может – буду нуждаться в людях, подобных вам, для управления моим заведением. И при всём том, – прибавил он со вздохом, – я всё начинаю; не знаю – будут ли продолжать начатое!

– Бог, ваше величество, – перебил его маршал де Шарнапсе, – Бог хранит великие державы, когда великие люди не существуют более.

Губернатор приказал тихонько, чтобы инвалиды, прежде чем монарх оставит Инвалидный дом, встали под ружье. Когда царь всё обозрел, г. де Бель-Иль повёл его на эспланаду, на которой старые воины стояли в боевом порядке. Удивлённый этою быстротою, государь сказал с улыбкою:

– Поистине, во Франции одно чудо погоняется другим; мы, жители севера, не так развязны. – Предварительно, г. маршал, я жалую вам орден св. Андрея, и как скоро возвращусь в Poccию, немедленно вышлю к вам пятьдесят бочек нашего вина для Инвалидного дома.

После, того, отдав поклон знамёнам, которые пред ним преклонили до земли, пожав руку маршалу и кивнув головой в знак прощания солдатам, Пётр сел в экипаж, который Шарнапсе и гр. Флорентин приказали подать, чтоб везти Петра Великого в Версаль, где ожидал его двор.

Когда всегдашние гости в Oeil de Boeuf увидели входящего в залу геркулеса, Российского монарха в его наряде, которого не счёл он за нужное переменить, все придворные были поражены невольным удивлением, удивление их увеличилось ещё более, когда увидели гордый вид его, с каким он встретил королевскую фамилию, желая тем показать, что не забыл еще отказ, сделанный ему Людовиком XIV двадцать восемь лет тому назад. Считая неуместным идти впереди Людовика XV, и не желая также идти позади ребенка, схватил он юного короля, к великой досаде придворных, на руки, и таким образом вошёл с ним в галерею. Спустя два года, он сдержал слово своё, данное в Инвалидном доме. По запискам этого дома видно, что 14-го сентября 1719 года прибыло в Гавр 50 бочек донского вина, которое тотчас было препровождено в Париж и поступило в дом инвалидов 28-го числа того же месяца *).

*) Из журнала Военно-учебных заведений, 1845 г., № 205. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Что ещё делал царь в Париже

Во время своего пребывания в Париже, царь o6едал очень поздно и, не ужинав, ложился спать рано. Он всякий день купался; с ним садилось за стол 14 человек, всей же свиты с ним было до 30 человек. Прислугу свою он одел во французское платье из зелёной материи с золотым галуном. Король прислал ему для разъездов свою карету, запряженную в шесть лошадей, но он просил оставить только две. Всякий день, с ранняго утра, везде осматривал он внимательно всё, что ему было любопытно в научном или художественном отношениях. Если какая-нибудь вещь привлекала особенно его внимание, то её относили к нему в комнату; чтобы на досуге он мог разсмотреть ее. Но как ни казался царь занятым окружавшими его предметами, это не мешало ему иметь частыя совещания с королевскими министрами и, особенно, с маршалом Тессе.

Некоторые музыканты из оперной труппы просились к царю на службу, но получили отказ. Счастливее их были французские купцы, которых предложения были приняты.

В то время в Париже полагали, что предметом частых совещаний с маршалом Тессе был торговый трактат, а не северный мир; говорили даже, что царь только и ждал подписания столь выгоднаго для Франции трактата, чтобы уехать.

Любознательность Петра была такова, что он неоднократно с Куракиным и другими лицами из своей свиты, отправлялся к Бутерфильду (Buterfield), мастеру математических инетрументов, чтобы видеть опыты с магнитом и другие. Бутерфильд говорил с Петром по-голландски, без переводчика; царь заказал ему несколько инструментов. Потом от Бутерфильда – он отправлялся осматривать кабинет редкостей г. Пажо д’Озембрей (Pajo d'Ozembray); отец Себастиан (Sebastien), кармелит и знаменитый математик, делал в присутствии царя различные опыты, которыми Пётр оставался очень доволен.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Монумент маршалу Тюреню

Июня 2-го дня 1717 года, после полудня, ездил государь в Сен Дени – смотреть разные сокровища, королевские гробницы и славное здание монастыря. Увидя там маршалу Тюреню поставленный мраморный монумент, при котором поставлен орёл устрашённый, Пётр Великий спросил: «Что это значит?». И когда донесено было, что эта эмблема знаменует Германию, подвигами сего славного героя в ужас приведённую, то на сие его величество сказал: «Потому то сей орёл пасмурен и не перист, что Тюрень крылья у него обстриг. Достойному мужу достойная и честь, когда Тюрень между королями погребён». Но между знатными россиянами государь, рассуждая, говорил: «Желал бы я видеть гробницу Монтекукули, представлены ль там лилии цветущими» *.

*Монтекукули Раймунд (1609— 1681) – знаменитый австрийский полководец, в 1673—1675 годах успешно воевал против французского маршала Тюренна. Белые лилии – государственный герб Франции того времени. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Великий на могиле Ришелье

Увидев могилу кардинала Ришелье и статую этого министра, произведение, достойное того, кого оно изображает, царь в восторге высказал одну из тех идей, которые могут исходить только от людей, рождённых для величия. Он поднялся на могилу, обнял статую. «Великий министр, – сказал он, – жаль, что ты не рождён в моё время. Я дал бы тебе половину моей империи, чтобы ты научил меня управлять второй половиной». Некто, имевший меньше энтузиазма, чем царь, уразумев его слова, сказанные по-русски, ответил: «Если бы он отдал ему половину, он ненадолго сохранил бы и вторую».

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

«Вы отгадали, я её люблю…»

Его величество, увидя нечаянно в столовой зале под великолепным балдахином поставленный портрет супруги своей Екатерины, был весьма доволен дюком д’Антином, который сие приготовить велел. Государь, сев за стол, против сего портрета, во время обеда часто на оный смотрел и, будучи весел, дюку говорил: «Вы отгадали, я ее люблю, и вас, как за учтивость, так и за неожидаемое с женою моею свидание, благодарю».

Между тем, как обед часа с два продолжался, славный живописец Риго, будучи в другой комнате, портрет с самого Петра Великого написал, и когда дюк д,Антин поднёс оный его величеству, то государь, смотря на него и удивляясь сходству, показывал бывшим при нём князю Куракину, Шафирову и Ягушинскому и говорил: «Право, похож». Потом приказал живописцу Риго оный докончить, за что и пожаловал ему сто луидоров.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Русская баня в Париже

В 1717 году, в бытность Петра в Париже, приказал он – сделать в одном доме для гренадеров баню, на берегу Сены, чтоб они могли после пару купаться. Такое необыкновенное и, по мнению парижан, приключающее смерть действие, произвело многолюдное сборище. Парижане с удивлением смотрели, как солдаты, выбегая разгорячённые банным паром, кидались в реку, плавали и ныряли. Королевский гофмейстер Вертон, находившийся при государе, видя сам такое купанье, докладывал Петру (не зная, что это делалось по его приказу), чтобы он запретил солдатам купаться, ибо де все перемрут. Государь, рассмеявшись, отвечал: «Не опасайтесь, г. Вертон. Солдаты от парижского воздуха несколько ослабли, так закаливают себя русскою банею. У нас бывает это и зимою; привычка – вторая натура».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Как это же самое бывало потом в Петербурге

Его величество, присутствуя на иордани*

*Иордань – место на реке, озере или пруде, устроенное для освящения воды. Рассказ, возможно, относится к 6 января 1714 года, когда крещенский парад происходил, несмотря на сильный ветер, вьюгу и мороз. Ред.

и командуя сам полками, возвратясь во дворец, императрице говорил: «Зрелище приятное – видеть строй десяти полков на льду Невы, кругом иордани стоящих. Во Франции не поверили бы сему». Потом, оборотясь к штаб-офицерам гвардейским, сказал: «Мороз сильный, только солдаты мои сильнее. Они маршировали так исправно, что пар только шёл столбом и усами только поворачивали. Я приметил, господа чужестранные министры закутались в шубах, дивились тому и пожимали плечами, почитая, может быть, сие жестокостию, но мы родились в севере и сносить такой мороз можем. Приучать солдата к теплу не должно».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Париж от смрада вымрет…»

При отъезде из Парижа Пётр Великий сказал: «Жалею, что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею при том, что город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрада вымрет».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«А к Европе мы повернёмся задом…»

В заметках покойнаго Н.Д. Киселёва находятся следующия замечательныя строки: «У Трощинскаго найдены Блудовым в записках Остермана следующия слова Петра Великаго: «Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы к ней должны повернуться задом»».

Записано собственноручно покойным Николаем Дмитриевичем Киселевым и сообщено племянником его Петром Сергеевичем Киселёвым.

Отзыв Петра Великого / Сообщ. П.С. Киселев // Русский архив, 1874. – К. 2. – Вып. 6. – Стб. 1579.

Любопытное происшествие при свидании Монарха с королями польским и датским

Известно, что великий Государь имел частые свидания с королями польским и датским. Однажды и, кажется, по одержании уже Полтавской победы, находясь вместе, забавлялись они после обеда разными весёлостями и разговорами, и когда, между прочим, зашла речь о храбрости и беспрекословном повиновении солдат, то король датский сказал: «Должно неоспоримо дать преимущество датским солдатам, как старым и к дисциплине издавна приобыкшим служивым». Король польский, напротив, отдавал преимущество саксонским своим войскам, приводя из истории некоторые примеры отличной их храбрости. Пётр Великий, выслушав их, обратился к последнему и сказал: «Я бы советовал тебе молчать с твоими саксонцами; я их знаю совершенно: они немного лучше трусов поляков, а ваши (обратился к датскому) солдаты, как они ни стары, но против моих и новых никуда не годятся». Когда же они усиливались оспаривать Монарха в преимуществе солдат своих: «Хорошо! – сказал потом Государь, – сделаем теперь пробу тому; призовите сюда по одному из своих солдат, кто из них храбрейший и вернейший, по мнению вашему, и велите им броситься из окошка – покажут ли они к повелениям вашим беспрекословную готовность; а я в своих уверен, и ежели бы хотел только из тщеславия обесчестить себя пожертвованием одного из них, то бы каждый беспрекословно исполнил это!» – и Монарх настоял, чтобы опыт сей был сделан. Начали с датского: призвали одного из неустрашимейших и преданнейших, по мнению их, гренадёра. Король повелевает броситься из окна (надобно знать, что это происходило в третьем этаже); гренадёр падает пред королём на колени, просит о помиловании, но король кажется не внемлющим, повторяет приказ свой; гренадёр проливает слёзы и просит, по крайней мере, объявить вину его, и дать время на покаяние. Герой наш, рассмеяся, говорить Королю: «Полно, брат, дай ему время на покаяние!», – и выслал его вон: «а с твоими саксонцами, – обратясь к польскому сказал, – и пробы делать не надобно – опыт этот только бы осрамил тебя». Наконец призывает к себе Монарх своего офицера, велит ему ввести какого-нибудь из своих гренадёров; гренадера вводят, и Государь с холодным духом велит ему броситься из окна. Гренадёр, ударя рукой по шапке своей, идёт к окну, и перекрестясь, поднимает ногу на окошко. «Остановись! – закричал Монарх, – мне тебя жаль, и поди вон». Гренадёр оборачивается и снова отдаёт честь, ударив рукою по шапке, и выходить из комнаты.

Монарх спрашивает удивлённых королей: «Каковы вам кажутся мои солдаты?». Они признаются, что этот солдат подлинно неустрашим и слепо исполняет волю своего Государя, и просят отличить его, наградя офицерским чином. Монарх ответствует, что не один он таков, но что и все его солдаты точно таковы: «И по-вашему, надобно будет мне всех пережаловать в офицеры. Не хотите ли, – продолжал Монарх, – испытать? Изберите из них сами такого, который бы, по мнению вашему, менее имел духа, – я уверен, что и он так же поступит». Однако ж короли не захотели пуститься на новую пробу, а настояли только о пожаловании офицером первого. Великий Государь снисходит на их просьбу, призывает его снова, и объявляет ему чин офицерский; короли же пожаловали ему по сту червонных.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

«Вот истинно добрый человек…»

На обратном пути из Парижа, Государь приехал в одну деревню, где увидел в небольшом садике работающаго человека; он был одет совсем иначе, против того, как одеваются простые поселяне.

Пётр Великий приказал узнать, кто это работает, и узнал, что это сельский священник. Он тотчас подошёл к нему, как простой путешественник, вошёл в сад, в котором он нашёл очень много прекрасных плодовых деревьев, а затем почти целый шелковичный сад, и такими же деревьями был обсажен двор.

Пётр Первый был в саду более получаса, беседуя об полеводстве и садоводстве, между тем услышал от него, что большая часть этих прекрасных дерев посажена его собственными руками. Между прочим, Царь Пётр спросил:

– Как же вы, будучи священником, сами обработываете поле? Неужели в этом деле вам не помогают прихожане?

– Весьма редко, милостивый Государь, разве в свободный час кой кто забежит, каждый из них занят собственною работою, поэтому не много времени от труда посвящает отдыху. А по моему званию, у меня довольно времени, чтобы обработать поле, и сад. И, когда я прилежно поработаю, то при хорошей работе могу получить несколько сот ливров годоваго дохода, чрез продажу плодов и шёлку, следовательно, гораздо более прибыли, чем от моего маленькаго прихода, – сказал священник.

Русскому отцу отечества, попечительному Монарху, было чрезвычайно приятно слышать из уст священника такую отрадную правду; он записал в книжку имя священника и деревню и с большим удовольствием сказал своим спутникам:

– Вот истинно добрый человек, он живёт хорошо чрез свои труды и имеет прибыль. Когда мы возвратимся на свою родину, то прошу напомнить об этом. Я буду также стараться возбуждать в нашем сельском духовенстве любовь к труду. Они чрез это будут более способны безбедно жить и лучше нынешняго состояния, так что могут давать приличное воспитание детям.

От барона Черкасова, секретаря Петра Перваго, бывшего с ним в лутешествии.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Великан Николай

В Кале Пётр смотрел военные экзерциции, потом любопытствовал видеть огромного великана, по имени Николай, увидев, спросил, хочет ли он быть у него?

– Желаю, ваше величество, только чтобы не ехать чрез Берлин и не попасться в руки короля Прусского: он непременно выпросит меня у вас и сделает потсдамским солдатом.

– Правда, – сказал государь, – у него ты был бы в шеренге первый гренадер и флигельман, но у меня будешь первый гайдук. Не бойся, потсдамским воином тебе не быть и короля не видать.

Почему и приказал отправить его морем в Петербург, где, по возвращении государя, Николай служил и у него, стаивал за столом. Сей великан есть тот самый, который находился потом в Санкт-Петербургской Кунсткамере. *

*Скелет умершего солдата-великана был помещён в Кунсткамеру сразу после его смерти. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Дело царевича Алексея

Царь после осмотра Франции, где всё располагает нравы к смягчению и к снисходительности, возвратился на родину и вновь показал там свою суровость. Он, наконец, склонил своего сына вернуться из Неаполя в Петербург; этот молодой принц был оттуда препровождён в Москву к своему отцу-царю, который начал с того, что лишил его права наследовать престол, и заставил его подписать торжественный акт отречения в конце января 1718 года; и, принимая во внимание этот акт, отец обещал своему сыну сохранить жизнь.

Вероятно, что такой приговор мог бы быть однажды аннулирован. Царь, чтобы придать ему большую силу, забыв, что он был отцом и, помня лишь о том, что он был создателем империи, которую его сын мог бы вновь погрузить в варварство, приказал публично расследовать это дело несчастного царевича, из-за некоторых умолчаний, в признании которых от него прежде добивались.

Собрались епископы, аббаты и профессора, которые нашли в Ветхом Завете, что те, кто проклинает своего отца или мать, должны быть преданы смерти, что в действительности Давид простил своего сына Авессалома, восставшего против него, но что Бог не простил Авессалома. Такова была их точка зрения без всякого заключения; но это означало на деле подписаниесмертного приговора. Правда, Алексей никогда не проклинал своего отца, он совсем не восставал, как Авессалом, он вовсе не спал с наложницами отца своего; он путешествовал без отцовского разрешения, и он писал письма своим друзьям, которыми он хотел только показать, что надеется, что однажды о нём вспомнят в России.

Между тем из 124 светских судей, данных ему, не нашлось ни одного, который бы не приговорил его к смерти; и те, которые не умели писать, просили других расписаться за них. В Европе говорили и даже печатали, что царь приказал перевести с испанского на русское судебное дело Дона Карлоса, этого несчастного принца, которого его отец Филипп II заключил в тюрьму, где этот наследник великой монархии умер; но никогда не было процесса Дона Карлоса, и никогда не было известно, умер ли этот принц насильственной или естественной смертью. Пётр, самый деспотичный из монархов, не нуждался в примерах. Достоверно то, что его сын умер в своей постели на следующий день после приговора и что у царя в Москве была одна из лучших аптек Европы. Между тем возможно, что царевич Алексей, наследник самой обширной монархии мира, единогласно осуждённый подданными его отца, которые могли бы стать однажды его подданными, мог умереть от потрясения, которое произвёл в его теле столь странный и зловещий приговор. Отец пришёл навестить своего умирающего сына, и говорят, что он пролил слёзы… Но, несмотря на эти слёзы, друзья его сына были колесованы. Он приказал отрубить голову своему собственному шурину графу Лопухину, брату своей жены Оттокезы (?) Лопухиной, с которой он развёлся, и дяде царевича. Духовник царевича также поплатился головой. Если Московия была цивилизована, то следует признать, что эта цивилизация ей стоила дорого. Остаток жизни царя был лишь продолжением его великих планов, его работ и подвигов, которые, кажется, сгладили излишек его, быть может, необходимой жестокости. Он часто выступал с речами при дворе и в своём совете. В одной из этих речей он сказал, что он принёс своего сына в жертву благу своих подданных.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Царь – академик

Когда Пётр I возвратился в Россию, то получил известие об избрании его членом Парижской Академии Наук. Аббат Биньон, письмом от 10 августа 1717 года, уведомил о том лейб-медика царскаго Арескина, который отвечал на это письмо только 17 ноября, извиняясь в позднем ответе утомительным, путешествием и многотрудными делами. Арескин говорит: «Его величеству весьма приятно, что ваше знаменитое собрание удостоило его принятием в число своих членов, представляя ему свои благородные труды с 1б99 года, принадлежащее по праву каждому академику. Он при случае постарается засвидетельствовать вам свою за то благодарность. Его величество также одобряет ваше, милостивый государь, мнение, что перед наукою отличие состоит не столько в высоком звании, сколько в гении, талантах и трудолюбии, а, тщательными своими изысканиями всех возможных редкостей и открытий в своих владениях и сообщением оных Академии, его величество постарается заслужить имя полезнаго члена вашего знаменитаго собрания».

По выслушании этого письма, «всё собрание», говорит протокол заседания (в среду, 22 декабря 1717 года) бывшаго под председательством аббата Биньона, «решило единогласно и без баллотировки признать царя академиком «hors de tout rang» и возложило на президента всепокорнейше возблагодарить его величество от имени всей Академии».

В письме от 24 декабря 1717 года, на имя государя, Биньон изъясняет чувства признательности и радости всей Академии при известии о принятии царём звания академика, говорит, что г. секретарю академии Фонтенелю поручено написать благодарственный ответ и продолжает: «Никто лучше его (Фонтенеля) не в состоянии того исполнить. Он уже показал опыты своего искусства во всех родах и особенно богат прекрасными и изящными выражениями; и так, представляя ему сказать вашему величеству то, что прилично при подобном случае, ограничу себя уверением, что между нами нет ни одного, который бы охотно ни приложил стараний своих к тому, что может вам быть угодно. Вашему величеству стоит только повелеть: вам без сомнения известно, что нет науки, в которой бы кто-нибудь из членов академии не мог вас удовлетворить. Мы всегда почтём особенною милостию, если вашему величеству угодно нам будет что-нибудь приказать. Cиe чувство происходит не от уважения должнаго вашему сану: оно есть дань удивления, в которое нас приводят великия предначертания, вас всегда занимавшия, и к которым присоединить можно одно только желание, чтоб в климате, куда до сего ещё с трудом проникали искусства и науки, нашлись люди, могущие соответствовать блистательным видам вашего величества» и проч. *).

*) Это письмо напечатано в Отеч. Записках за 1821 г. ч. V, стр. 180. Ред.

Благодарственный ответ Фонтенеля государю был написан 13 января 1718 года. В этом письме он говорит, между прочим: «Науки, для пользы которых угодно вам было сойти к состоянию частнаго человека, движимые должною признательностию, поставят вас на ряду с величайшими монархами, с Августами и Карлами великими. Умножать число подданных оружием, что исполнено вашим величеством, есть слава весьма обыкновенная для государей, но гораздо необыкновеннее усовершенствование народа» и проч.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Благоприятный ветер из Ништадта

Его величество, получа от генерал-фельдцейхмейстера Брюса письмо, которое прочитав, весело сказал: «Благодарю Бога! Из Нейштата благоприятны ветры к нам дуют». После сего встав, пошел с таким известием к императрице *.

*Я.В. Брюс сообщал о благоприятном ходе мирных переговоров со Швецией в Ништадте в 1721 году. Яков Вилимович Брюс (1670—1735) с 1683 года был в «потешных полках», участвовал в двух Крымских походах, получил чин полковника после второго Азовского похода 1696 года. В Северной войне командовал артиллерией, занимался снабжением армии и усовершенствованием артиллерийского парка. С 1717 года Брюс стал президентом Берг- и Мануфактур-коллегий, в 1718 году был главой русской делегации на Аландском конгрессе, 30 августа 1721 года заключил Ништадтский мирный договор со Швецией, в 1726 году подал в отставку. Занимался астрономией, математикой, собрал большую коллекцию физических инструментов, медалей, монет, книг. Ред.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Празднование мира со Швециею

Северная война, окончившись блистательным миром для России, изменила положение Европы: подле западной Европы, для общей деятельности с нею, явилась новая Европа, восточная, что сейчас же отразилось в европейском организме, отозвалось всюду от Швеции до Испании. Легко понять, какое чувство при известии о мире должно было овладеть русскими людьми, которые прошли «троевременную школу, так кровавую и жестокую и весьма опасную и ныне такой мир получили незаслуженною от Бога милостию» *.

* «Троевременная (или трехвременная) жестокая школа» – объясняется письмом Петра к князю Василию Лукичу Долгорукому в Париж: «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно; но наша школа троекратное время была (21 год), однако ж, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно». – История Poccии, соч. Соловьева, т. XVII, 377. Вот что говорит Корб (секретарь посольства императора Леопольда I-го к царю Петру) об этих учениках петровых до шведской войны, 6-го сентября 1698 года: «Царь сделал ученье своим полкам и убедился, что многого ещё недостает этим толпам, чтобы можно было их назвать воинами. Он лично показывал им, как нужно делать движения и обороты наклонением своего тела, какую нестройные толпы должны иметь выправку; наконец, соскучившись видом этого скопища необученных, отправился, в сопровождении бояр, на пирушку, которую, по желанию его, устроил Лефорт». – Дневник Корба, в изд. М.И. Семевского. Ред.

Чрез знакомство с европейскою цивилизациею, чрез сильное и быстрое расширение своей сферы, до тех пор столь узкой, они сознавали себя людьми новыми, живущими новою, настоящею жизнию, но при этом народное чувство их было вполне удовлетворено тем великим значением, какое они получили в этой гордой и недоступной им прежде Европе; не покорными только учениками явились они здесь, но самостоятельными и сильными участниками в общей деятельности, заняли почётное место, заставили относиться к себе с уважением. Напряженные усилия, тяжкие пожертвования были вознаграждены небывалою славою, неожиданными выгодами *).

*) По Ништадтскому миру к России присоединены: Эстляндия, Лифляндия, Ингрия и часть Финляндии. Ред.

Труд не пропал даром и был так блистательно оправдан. Так блистательно был оправдан великий человек, руководивший народ свой, знаменитый корабельный плотник, знаменитый шкипер, так искусно проводивший корабль свой чрез опасные места.

4-го сентября (1721 года) в Петербурге сильное волнение: царь неожиданно возвратился из своей поездки *),

*) Перед этим Петр отправился в Выборг; 3-го сентября царь был на Лисьем носу, когда приехавший из Ништадта курьер подал ему бумаги. Мир заключен августа 30-го дня (1721 г.), в четвертом часу по полуночи. Ред.

плывет и каждую минуту стреляет из трёх пушек на своей бригантине; трубач трубит: что это значит?.. Мир!

Толпы собираются у Троицкой пристани; съезжается знать духовная и светская. Встреченный торжественными кликами, Пётр едет в Троицкий собор к молебну. Приближённые знают, чем подарить его: генерал-адмирал, флагманы, министры просят принять чин адмирала от красного флага. А между тем на Троицкой площади уже приготовлены кадки с вином и пивом, устроено возвышенное место. На него всходит царь и говорить окружающему народу:

– Здравствуйте и благодарите Бога православные, что толикую долговременную войну, которая продолжалась 21 год, всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швециею счастливый вечный мир.

Сказавши это, Пётр берёт ковш с вином и пьёт за здоровье народа, который плачет и кричит: «Да здравствует государь!». С крепости раздаются пушечные выстрелы; поставленные на площади полки стреляют из ружей. По городу с известиями о мире ездят 12 драгун с белыми через плечо перевязями, с знамёнами и лавровыми ветвями, перед ними по два трубача. 10-го числа начался большой маскарад из 1000 масок и продолжался целую неделю. Пётр веселился как ребёнок, плясал по столам и пел песни.

Вторичное церковное торжество было назначено на 22-е октября. За день, 20-го числа, Пётр приехал в сенат и объявил, что, в знак благодарности за Божию милость, даёт прощение всем осуждённым преступникам, освобождает государственных должников, слагает недоимки, накопившиеся с начала войны по 1718 год. В тот же день сенат решает поднести Петру титул Отца отечества, Императора и Великого.

22-го октября царь со всеми вельможами у обедни в Троицком соборе. После обедни читается мирный договор; Феофан Прокопович говорит проповедь, в которой описывает все знаменитые дела царя, за которые он достоин называться Отцом отечества, Императором и Великим. Тут подходят к Петру сенаторы, и канцлер граф Головкин говорить речь:

– Вашего царского величества славные и мужественные воинские и политические дела, чрез которые токмо едиными вашими неусыпными трудами и руковождением мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на феатр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие произведены, и в общество политичных народов присовокуплены: и того ради како мы возможем за то и за настоящее исходатайствование толь славного и полезного мира по достоинству возблагодарити? Однако ж, да не явимся тщи в зазор всему свету, дерзаем мы, именем всего всероссийского государства подданных вашего величества всех чинов народа, всеподданнейше молити, да благоволите от нас, в знак малого нашего признания толиких отеческих нам и всему нашему отечеству показанных благодеяний, титул Отца отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти. Виват, виват, виват Пётр Великий, Отец отечествия, Император Bcepoccийский».

Сенаторы три раза прокричали виват, за ними повторил этот крик весь народ, стоявший внутри и вне церкви, раздался колокольный звон, звуки труб, литавр и барабанов, пушечная и ружейная стрельба.

Пётр отвечал, что «желает весьма народу российскому узнать истинное действие Божие к пользе нашей в прошедшей войне и в заключении настоящего мира; должно всеми силами благодарить Бога, но, надеясь на мир, не ослабевать в военном деле, дабы не иметь жребий монархии Греческой, надлежит стараться о пользе общей, являемой Богом нам очевидно внутри и вне, от чего народ получит облегчение». Не раз предшественникам Петра и ему самому указывали на титул императора восточного, но Пётр отвергнул эту ветхость и принял титул императора Всероссийского; родная страна не была отлучена от славы царя своего, впервые оказано было уважение к народности.

К вечеру (22 октября) в честь этого мирного торжества была по всему городу иллюминация, по окнам свечи, по улицам жгли смоляные бочки и дрова; потом зажжён был фейерверк, где был Янусов храм сделан с отверстыми вратами, а посреди его стоял Янус, который в правой руке держал лавровый венец, а в левой масличную ветвь. Янус украшен был синим огнём и когда врата храма затворялись двумя воинами, то один другому руки подавали, в знак союза или мира, ими учинённого, в это время от множества труб, литавр и барабанов учинился великий звук, а потом с крепости и галер из всех пушек одним залпом вдруг около тысячи пушек выстрелено было, также из мелкого ружья учинено и от такого великого пушечного огня казалось тогда, что вся крепость и Нева пламенем покрылись, и по три вечера потом торжество было и три фейерверка сожжено, чем и окончилось оное торжество *).

*) Из книги «Знатные торжества» Андрея Богданова (самовидца), изд. в 1779 году. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Пусть веселится и радуется со мной Россия…»

Его императорское величество, ради мирного со Швециею торжества, возблагодаря Бога и, желая к народу показать милосердие, отпустил преступления тяжких вин, оставил государственные долги и недоимки, отворил заключённым двери темниц и даровал свободу*,

*4 ноября 1721 года состоялась генеральная амнистия каторжников и колодников, кроме смертоубийц, разбойников и старообрядцев, а также прощение недоимок за 1700— 1718 годы. Ред.

говоря с восхищением: «Прощаю и молю Бога, да простит мне. Но никто же без греха, кроме сотворившего нас. Отпуская другим, отпустится и нам. Пусть веселится и радуется со мной Россия, чувствуя промысл Вышнего!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Сия радость превышвет всякую…»

В день торжествования мира с Швецией*,

*Празднества по случаю заключения мира со Швецией начались с 4 сентября 1721 года. Ред.

в комнате своей государь к ближним при себе говорил, будучи чрезвычайно весел: «Благодать божия чрез двадцать лет венчает тяжкие труды и утверждает благополучие государства, благополучие и спокойствие моё. Сия радость превышает всякую радость для меня на земле».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Государственная измена царского попугая

По благополучном и славном окончании войны со шведами государь хотел воспользоваться происходившими тогда в Персии беспокойствами и предпринял поход в пограничные провинции сего государства. Он открыл намерение своё императрице в её покоях, где кроме её и князя Меншикова никого не было. В продолжительном и тайном разговоре о сём часто выговаривал он слова: «В Персию пойдём». В заключение же разговора государь сказал:

– Об этом никто ещё, кроме нас троих, не знает; и вам приказываю содержать это до времени в тайне и никому не сказывать.

Чрез несколько дней потом государь, занимаясь сим намерением, ходил по комнате и, увидев с собою одного только деньщика, спросил у него, что нового слышно.

– Почти ничего, – отвечал деныцик, – только говорят, что мы пойдём в Персию.

– Как, – вскричал государь, – в Персию пойдём? Тотчас скажи мне, от кого ты слышал такую ложь.

– От попугая её величества, – отвечал денщик. – Вчера, дожидавшись вашего величества в её комнатах, слышал я, как он несколько раз очень внятно выговаривал: «В Персию пойдём».

Государь тотчас приказал позвать князя Меншикова и, пошедши с ним к императрице, сказал им, что тайна о походе в Персию, о которой они между собою говорили, открыта, и требовал, чтоб они признались, не сказали ль они кому-нибудь о том по доверенности. Как императрица, так и князь Меншиков уверяли его с клятвою, что они ни слова о том не говаривали. Пётр Великий, не сомневаясь в их верности и молчаливости, сказал супруге своей, указав на попугая:

– Вот сидит мошенник!

Потом рассказал, что слышал от своего деньщика, и, засмеявшись, просил императрицу, чтоб она приказала вынести попугая из своей комнаты, промолвив:

– Я не хочу, чтоб при мне или при тебе были изменники либо переносчики.

От графа Ивана Григорьевича Чернышева, он же слышал сие от своего родителя.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Совет послу

Как только Пётр Великий заключил со Шведами в 1721 году мир, то назначил Обер-Маршала дочери своей Елизаветы Петровны графа Бестужева в Стокгольм в качестве посла. Пред его отправлением Император приказал явиться ему по утру в четыре часа для получения от него последних наставлений и с этой же целью приказал явиться в одно время графу Остерману, состоящему при иностранной коллегии.

Бестужев от Императора явился к Остерману и передал Монаршее повеление. Остерман, прочитав с ним всё наставление, передал Бестужеву.

На другой день в половине четвертаго часа по утру, они оба явились к Императору, где застали дневальнаго денщика, который сказал, что Государь уже с полчаса как встал и ходит по своей спальне; но что он, денщик, доложить не смеет ранее определённаго часа.

Лишь только пробило 4 часа, как денщик пошёл в спальню и объявил о них Императору.

Государь велел их позвать.

– Который теперь час?

– Четыре, В. И. Величество.

– Хорошо, ну что, прочитали всё, что написано в наставлении, и бумаги у тебя?

Бестужев отвечал, что всё исполнено, и на вопросы Государя отвечал очень хорошо.

– Хорошо. Теперь вынь свою записную книжку и пиши, что я буду диктовать: это особенныя мои коммиссии, которых ты забывать не должен.

Бестужев вынул книжку и Государь начал диктовать. В общих выражениях это были наставления о присылке из Швеции искуссных землепашцев, садовников, лесников, плотников, оружейников, каменщиков, слесарей, плавильщиков, и пр. Окончив это, Государь приказал прочитать записанное, чтобы узнать, нет ли чего пропущенного, затем Государь начал снова: что касается до наставления иностранной коллегии, то нужно с коллегией вести переписку, что же относится до особой коммиссии, то уведомлять его самого лично, и писать кратко, справедливо и по пунктам без всякой церемонии и надписывать Петру Алексеевичу. Распорядившись, Император сказал:

– Теперь поди с Богом, и желаю благополучнаго пути, и чтобы ты в новом звании исправлял должность верно и усердно, сколько тебе это возможно. Если ты так поступишь, как я надеюсь, то и я приложу старания улучшить твоё благополучие; если же ты не оправдаешь моих надежд, то найдёшь во мне такого неприятеля, как теперь друга. И Монарх поцеловал Бестужева в лоб.

От Обер Гофмаршала графа Михаила Петровича Бестужева, который был свидетелем переписки Петра Великаго с братом его Алексеем Петровичем Бестужевым.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр I – кузнец

Император Пётр Великий, вводя в России разныя ремесленныя заведения, всеми мерами побуждал и одобрял работников.

Так, часто он посещал завод, принадлежащий купцу Миллеру в Истии за 90 верст от Москвы по старой Калужской дороге, где он там принимал минеральную воду каждый месяц один раз. И между своими вседневными занятиями старался во всё всматриваться, изучать и, наконец, даже помогал в работе мастерам завода при плавлении и ковании, так как у Миллера был железный завод. Таким образом Пётр Первый научился ковать и тянуть железо.

Научившись этой работе, Пётр Великий в один из последних дней пребывания на заводе вытянул 18 пуд железа и каждую полосу означил своим штемпелем, при чём камер-юнкеры его свиты и бояре носили уголья, раздували мехами и во всём помогали Государю производить работы.

Спустя несколько времени, Государь явился к Вернеру Миллеру, у котораго Он крестил сына Петра Миллера, хвалил деятельное распоряжение на заводе, устройство и чистоту в выделке железа, устройство завода, наконец, сказал:

– А что Миллер, много ли у тебя получает каждый мастер за работу с пуда поштучно выработанных полос?

– По алтыну, – был ответ Миллера.

– Прекрасно, так ты мне должен заплатить восемнадцать алтын за то, что я вытянул семнадцать пудов, – сказал Царь.

Вернер подошёл к бюро, вынул оттуда восемнадцать червонцев и, подавая Государю, сказал, низко кланяясь:

– Такому работнику, как Ваше Величество, менее дать не можно.

Но Царь, отвергнув червонцы, сказал в возражение.

– Возьми назад твоё золото, я работал не лучше прочих работников, а заплати мне только то, что платишь прочим; за эти деньги я куплю себе новые башмаки, которые мне очень нужны.

И при этом Государь показал однажды уже подкинутую и вновь подпоровшуюся обувь. Взяв восемнадцать алтын, он отправился на рынок и действительно купил себе новую пару башмаков, которые потом часто показывал в компании на ногах, говоря:

– Вот башмаки, которые я заработал собственными своими руками.

Пётр Великий таким же образом отковал или вытянул железную полосу в Олонце. Обе полосы были на политехнической выставке в Москве в 1872 году.

От Петра Миллера, крестника Петра Великаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Рассказ о том же другого очевидца

Пётр Великий, употребляя марциальные воды на Истецких железных заводах*,

*На этих заводах Петр I был 3—12 июня 1724 года. Ред.

расстоянием от Москвы в девяноста верстах по калужской дороге, от Баева колодезя вправо, принадлежавших тогда заводчику Миллеру, куда привезён был и токарный станок, и мне при том быть приказано было, во-первых, для того, чтоб обще с государем точить, а во-вторых, чтоб разные делать опыты над плавкою чугуна для литья пушек.

Для телодвижения, кроме точения, выковывал сам его величество железные полосы, при плавке из печей выпускал чугун, на верейке*

* От англ, wherry – лодка. Ред.

бывал в гребле и осматривал на ней укрепления плотин. Во время пребывания своего тамо более четырёх недель, выковал несколько пуд железа, положив на нём клейма с означением года, месяца и числа, которые и поныне в память трудов сего монарха хранятся на тех заводах. Наконец, осведомясь, какую ковач-мастер получает за то плату, при отъезде своём у заводосодержателя Миллера требовал заработанных денег, сказав ему: «Я выработал у тебя за осьмнадцать пуд осьмнадцать алтын, заплати!». И когда Миллер сии деньги государю вручил, тогда его величество говорил: «Бродя по заводу, избил я подошвы. Возвратясь в Москву, на эти деньги куплю в рядах башмаки», – которые, подлинно купя и нося, показывал многим и рассказывал, что выработал он их своими руками. Чрез сие подавал он подданным образец, что воздаяние приобретается трудами, и что он даже низкие работы не пренебрегал и всему учился сам.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Лапоть Петра Первого

А как вот ни хитер был, а лаптя-то всё-таки не мог сплести: заплести-то заплёл, а свершить-то и не мог. Носка не сумел заворотить. И топерь ещё лапоть-от этот где-то там, в Питере во дворце али в музее висится.

Едемский М. Б. // ЖС. 1908. Вып. 2. С. 217; Сказки, песни, частушки Вологодск. края. № 12. С. 288.

Пётр Первый – фабрикант

Император давно заметил, что привозимые из заграницы товары всегда лучше раскупаются против тех, которые у нас в России выделывались гораздо грубее.

Это довело Государя до убеждения, что русские не достигли той степени искусства, каким обладают за границей.

И вот позументное или тесемочное искусство было одно из тех, которое он ввёл в своё Государство, которое он пожелал привести в цветущее состояние.

С этою целью он на Фонтанке, там, где она впадает во взморье (близь того места, где теперь Екатерингоф) построил длинный каменный дом в два яруса и в этом доме устроил позументную, чулочную и тесёмочную фабрику. С целию учредить заведение образцовое, он вызвал из-за границы хороших мастеров, определил им жаловинье и дал им в ученье молодых людей из русских подданных.

Чтобы возбуждать в молодых людях внимание и усердие, а также поощрять к деятельности, он приказал им каждую субботу приходить ко двору, где он их обо всём выспрашивал, что они делали, какие сделали успехи, и рассматривал образцы работ, по которыми и судил об успехах. Однажды, один из способнейших учеников явился к Государю и показал ему образцы шелковой тесьмы и шнурка весьма чисто выработанных, сказав при этом, что не знает только как делать основу, потому что мастер никому её не показывает и всегда когда делает основу, то запирается, так что никто из учеников не знает этого дела. Государь похвалил работу и приказал этому ученику всячески стараться узнать это дело, так как оно представляет главнейшее в искусстве и отпустил, обещая наградить за усердие.

Ученика этого звали Борис Фёдорович Шабликин.

Шабликин, исполненный ревности к усердию, утешенный обещанием дорогой царской награды и в ожидании высоких милостей, отправился домой; к счастию этот ученик помещался в комнате, над мастерской, где обыкновенно сидел мастер, когда заправлял основу для работ ученикам.

Шабликин решился пуститься на хитрость; он с целью ознакомиться с основою, так упорно скрываемою от учеников, сделал в полу дверцу в углу потолка и лежа на полу, смотрел, как мастер делал основу.

Выучившись мало-помалу, как делать основу, он донёс Его Величеству, что уже и сам умеет поставить кросны и сделать основу для всякаго рода тесьмы.

Пётр Великий был этому очень рад, он оставил его недели на две во дворце, и велел ему тут работать, самому уставить станок, основать его и приготовить товар. Шабликин так прекрасно исполнил обещанное, что выработал Государю несколько образцов новомодных лент и позументов. Государь поблагодарил Шабликина, подарил ему несколько рублевиков и чрез мастера назначил его подмастерьем, потом, сделав мастеру выговор, отказал ему от должности, поставив на его место другого. После контракта со вторым мастером отказал и ему, а Шабликина сделал коммисаром фабрики.

От коммисара Бориса Федоровича Шабликина, умершаго в 1766 году.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Ещё о Шабликине

…Когда первому иностранному мастеру было отказано, поступившему на его место Пётр Великий тут же объявил причину, по которой он отставил первого.

– Безчестно он поступает, что своих учеников не учит делать основу.

По прошествии выговоренных лет с новым мастером и сего также отпустил, а Шабликина сделал комиссаром при этой фабрике, которая непосредственно состояла под императорским кабинетом. В царствование Петра II, хотя фабрика и уничтожилась, однако же, комиссар Шабликин и при императрице Елизавете всегда исправно получал своё жалованье, и имел жилище в Калинкинском доме; умер 1765 года.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Первая встеча с Никитой Демидовым

На Невьянских железных заводах, пожалованных Петром Первым родоначальнику Демидовых, можно ещё видеть усадьбу Никиты Антуфьева, как он назывался тогда. Сохранилось также много любопытных бумаг и преданий о знаменитом Тульском кузнеце. Разсказывают, между прочим, следующия подробности о первой его встрече с Петром. Один из наших вельмож, ездивший за границу, привёз Петру пистолет. Царь очень потешался подарком, но к несчастию сломал курок. Не нашлось в Москве мастера способнаго его починить, и кто-то посоветовал обратиться в Тулу, где кузнец Никита Демидов Антуфьев славился ловкостью и искусством. Пётр, ехавший в Воронеж, захватил пистолет с собой, остановился в Туле и приказал позвать кузнеца, который объявил, что дело можно поправить, но что починка потребует времени. Пётр оставил ему пистолет с тем, чтоб взять его назад, когда поедет обратно в Москву. Месяца через два Государь прибыл опять в Тулу и спросил о своём заказе. Никита Демидов принёс ему пистолет. Осмотревши его, Петр похвалил кузнеца и прибавил: «А пистолет-то каков! Доживу ли я до того времени, когда у меня на Руси будут так работать?» – «Чтож, авось и мы супротив Немца постоим!» – отозвался Никита.

На беду Петр выпил лишнюю рюмку анисовки, и эти ненавистныя слова, слышанныя им уже столько раз, взбесили его. Он не сдержал руки и крикнул, ударяя в щеку Антуфьева: «Сперва сделай, мошенник, потом хвались!».

«А ты, Царь», возразил, не смущаясь кузнец, «сперва узнай, потом дерись!» При этих словах он вынул из кармана пистолет и продолжал: «Который у твоей милости, тот моей работы, а вот твой – заморский-то».

Разглядев пистолеты, обрадованный Пётр подошёл к Никите и обнял его.

– Виноват я перед тобой, – сказал он, – и ты, я вижу, малый дельный. Ты женат?

– Женат.

– Так ступай же домой и вели своей хозяйке мне приготовить закусить, а я кое-что осмотрю, да часика через два приду к тебе, и мы потолкуем.

Кузнец, не чуя от радости земли под ногами, полетел домой. Жена его не поскупилась, разумеется, на угощенье, принарядилась и встретила дорогаго гостя с низким поклоном. Пётр, отведав хлеба-соли, разговорился с Антуфьевым и спросил его, не возмётся ли он устроить в Туле ружейный завод, о котором Царь давно мечтал, и много ли потребуется денег на это предприятие.

Антуфьев попросил пяти тысяч. Оне были ему немедленно выданы из казны, и он приступил к делу в добрый час. Завод был выстроен, пущен и стал снабжать ружьями нашу армию. Пётр, довольный распорядительностью Антуфьева, пожаловал ему в Тобольском и Верхотурском уездах два железные завода на Каменке и на Нейве, которые давали мало дохода за неимением искусных управителей. Кузнец принял это дар с большой благодарностью и обязался, в свою очередь, поставлять ежегодно Царю известное количество военных запасов, пушек и железа.

Пётр следил зорко за деятельностью Антуфьева и входил в малейшия подробности устройства заводов. Они были жалованы в начале Марта 1702 года, а в Декабре думный дьяк Андрей Виниус уже ездил их осматривать по указу Государя и передал его наставления и приказания Никите Антуфьеву.

Толычова. Т. Предания о Демидовых и о Демидовских заводах // Русский архив, 1878. – Кн. 2. – № 5. – С. 119-120.

Деятельный гений

Деятельный гений Петра обнимал всё, от высших политических соображений до простых мелочей. Если он видел что-нибудь в первый раз, то с чрезвычайным любопытством старался изучить виденное основательно, и если то было делом рук, то непременно хотел сделать то же сам. Во время одного своего путешествия, увидав в некоем публичном месте фокусника, Пётр долго смотрел на его штуки. Особенно поразила его ловкость, с которою фокусник вырывал зубы то ложкою, то при помощи шпаги. Удивление Петра перешло в страстное желание проделывать то же самому. Он стал учиться у шарлатана и, спустя несколько минут, был настолько же искусен, как его учитель. И горе было тем, которые потом жаловались на зубную боль!

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 287.

Пётр Первый – врач и хирург

Государь Император крайне нуждался в лекарях для вновь созданного флота и войска, а потому приумножал достоинство этаго звания и за границей сам выучился производить некоторые операции и постоянно носил две готовальни: одну с математическими инструментами, а другую с хирургическими. Математические инструменты служили ему для поверки и вымериванья чертежей всякаго рода, а другая с лекарственными инструментами; умел выдергивать зубы, и жене купца Гордона, выпустил воду при развивавшейся брюшной водяной.

Лефорт и лекарь Тирмонд почти повсюду сопровождали в поездках Государя с двадцатилетняго возроста. Тирмонд был весьма искусный врач и Государь от него узнавал много полезнаго и с ним вместе приносили пользу страждущей России.

Тирмонд был награждён от Петра Великаго богатым имением, которое приносило ему богатый доход. Когда Тирмонд умер, оставил по себе красивую и расточительную вдову. В Москве был на службе один молодой подлекарь, родом из Данцига, который присватался к молодой вдове и Тирмонд вышла за него замуж.

Скоро вдова допустила расточительность и таким образом своей роскошью и франтовством обратила на себя внимание Московских жителей и слухи достигли до ушей Государя с весьма не видным описанием знания подлекаря. Запомнив это поведение вдовы Тирмонд, Государь, как враг пышности и неумеренности, выбрал время, чтобы наказать её дурачество.

Однажды Монарх, быв в гостях с несколькими из своих приближённых у одного из бояр, и приказал позвать за молодым подлекарем.

Подлекарь, воображая, что Государь хочет сделать его преемником любимца Тирмонда, тотчас поехал к дому боярина в роскошной карете, запряженной четвернёй, облечённый в шёлк, кружева, блонды и позументы и представился Государю в многолюдном обществе.

Государь тотчас же расспросил о причине такой расточительности и возможности, будучи подлекарем, иметь случай так отлично жить и одеваться, и, наконец, начал лично экзаменовать его. Но подлекарь не умел понравиться Государю своими слабыми познаниями, и Государь приказал тотчас призвать деревенских мужиков в особенную комнату и приказал франту-подлекарю заняться укорачиванием бород и длинных волос, а затем отправил его в своей карете домой.

Эта шутка Государя над педанством и безразсудной пышностью, произвела большой фурор. Гордый подлекарь с супругою скоро оставили Москву и с остатками своего имения уехали в Данциг, где так же роскошно проводили время, пока не прожили состояния.

Один старый знакомец лекаря Тирмонда, бывший потом в шведской войне рассказывал, что он видел этого подлекаря в бедности, занимавшегося маклерством, а супруга его была наёмной прачкой. От штаб-лекаря Измайловскаго полка Шульца.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Случай с придворным хирургом Тирмондом

Будучи двадцатилетним юношей, он приблизил, к себе не только г. Лефорта, бывшего его первым любимцем, но и престарелого, забавного, притом очень сведущего хирурга Тирмонда. Сей последний должен был неотлучно находиться при особе Государя: Пётр, любил засиживаться с ним до поздней ночи беседуя за кружкой венгерского вина о разных предметах. Однажды, будучи в нетрезвом виде, Тирмонд заколол своего верного старого слугу.

Поняв на другой день весь ужас содеянного им поступка, он поспешил к Царю и, бросившись к его ногам, умолял его о прощении. Государь возразил, что он намерен выслушать его только в том случае, если Тирмонд поднимется с колен. Тот не решается исполнить это приказание. Пётр собственноручно поднял его, обнял, поцеловал и, выслушав от него собственное его обвинение, посоветовал ему не огорчаться и не скорбеть, а обратиться ко Всевышнему с мольбою о прощении и непременно позаботиться о жене и детях покойного слуги. Тирмонд обеспечил вдову значительной пожизненной пенсией из своих личных средств.

Якоб Штелин. Подлинные анекдоты из жизни Петра Великого слышанные от знатных особ в Москве и Санкт Петербурге.

Зубы вместо головы

Узнав, по своём возвращении в Петербург, о дурном поступке одного дворянина, Пётр очень разгневался и немедленно потребовал его к себе, вероятно для обычной расправы. Один из друзей провинившагося поспешил предуведомить его о грозившей беде и советывал постараться как-нибудь избежать перваго гневнаго порыва, который был особенно страшен. Виновный, зная, что Пётр, при всей своей вспыльчивости, в душе добр и справедлив, счёл за лучшее немедленно явиться к царю. Дорогою он придумал средство, как отвратить бурю. Он вошёл к Петру без всякаго смущения, приложив к щеке платок. Пётр ринулся на него с поднятою палкою, но, заметив платок, спросил:

– Что с тобой?

– Государь, – отвечал дворянин, – со вчерашняго дня невыносимо мучаюсь зубами.

При этом рука, вооружённая палкою, опустилась, и выражение гнева исчезло с лица государева.

– Гнилой зуб у тебя? – спросил Царь.

– Не совсем гнилой, но очень испорченный; болит часто и мучительно.

– Принести мои инструменты, – приказал Царь. – Садись. Я вырву у тебя боль вместе с зубом.

Зуб был извлечён, правда, несколъко грубо, но довольно благополучно. Выслушав затем покорную благодарность пациента за оказанную ему милость, Пётр стал его бранить за вину. Тот счёл лучшим не оправдываться, бросился Царю в ноги и стал просить прощения. Пётр пожурил его и с этим отпустил.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 287.

Месть камердинера Полубоярова своей жене

Говоря вышесказанное нельзя было дивиться тому, что, Государь сам экзаменовал подлекарей, потому что он очень любил эту благодетельную науку, и как мы уже сказали, приобрёл в ней хорошия практическия сведения и не упускал случая оказать помощь, когда к тому приходился случай и было время. Он анатомировал тела, пускал кровь, дергал зубы; с ним постоянно находились: пара ланцетов, шнепер, анатомический ножик, пеликан*,

*Возможно, от греческого слова – молоток. Ред.

клещи для выдергивания зубов, лопатка, ножницы, щуп, катедер и другия всякаго рода мелкие инструменты.

Вот разсказывают какой случай: камердинер Его Императорского Величества, Полубояров поссорился за что-то с своей женой и захотел ей чем-нибудь отомстить. Вот он находится в передней в крайне печальном духе, в то время как Пётр Великий проходил мимо его. Видя Полубоярова в тоскливом расположении, он спросил:

– Что, ты о чём горюешь?

– Ничего, Ваше Величество, жена очень страдает зубами, а никак не позволяет рвать больной зуб.

– Погоди, я уговорю, сказал Государь, она будет скоро здорова, пойдём.

Государь с камердинером отправился к его жене, у которой, в самом деле, не болел ни один зуб. Впрочем, из уважения и страха ослушания она должна была сесть и дать осмотреть свои зубы, хотя и утверждала, что зубы ни один не болят.

– Вот это и есть несчастие, что она утаивает свою болезнь, когда ей хотят оказать помощь; а как только лекарь уйдёт, то она тотчас начинает страдать, а это меня убивает, – сказал муж.

– Хорошо, хорошо, она скоро перестанет страдать, только держи крепче ей руки и голову, – заметил Государь, и с необыкновенным проворством и с ловкостью выдернул зуб, указанный камердинером.

Прошло несколько дней как Монарх услышал чрез придворных женщин Государыни, что и в самом деле у жены Полубоярова зуб был выдернут здоровый. Полубояров, проучив жену, был и сам за обман проучен.

От Фельтена, перваго кухмистера Петра Великаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Ещё одно сказание о том же

Его величества камердинер Полубояров жаловался государю, что жена его ослушается и с ним не спит, отговариваяся зубною болью.

– Добро, – сказал он, – я её поучу.

В один день, зашедши государь к Полубояровой, когда муж её был во дворце, спросил её:

– Я слышал, болит у тебя зуб?

– Нет, государь, – доносила камердинерша с трепетом, – я здорова.

– Я вижу, ты трусишь.

От страха не могла она более отрицаться, повиновалась. Он выдернул ей зуб здоровый и после сказал:

– Повинуйся впредь мужу и помни, что жена да боится своего мужа, инако будет без зубов.

Потом, возвратясь его величество во дворец, при мне усмехнувшись, Полубоярову говорил:

– Поди к жене, я вылечил её, теперь она ослушна тебе не будет.

Сие точно было так, а не инако, как прочие рассказывают, будто бы Полубояров, осердясь на жену свою, о зубной боли государю взвёл напрасно жалобу, будто бы государь, узнав такую ложь, после за то наказал его дубиной. Намерение его было дать жене почувствовать и привесть её в повиновение к мужу, понеже жалоба на неё от мужа была ещё и та, что она, имея любовников, его презирала.

Надобно ведать, что государь часто хирургические операции при разных случаях делывал сам и имел в оном знание. Вырванных зубов находится целый мешок с пеликаном и клещами в кунсткамере.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Польский рассказ о Петре-лекаре

В Кракове я находил себе единственную отраду в том, что бывал у епископа Залусскаго, учёнаго прелата, имевшаго всесторонния познания и всевозможными способами старавшагося приносить пользу своему народу. Я часто обедывал с ним вместе, и всякий раз он обогащал ум мой замечательными и любопытными разсказами. Помню, он часто говорил мне о Петре Великом, котораго он лично знал. Вот один из его разсказов. Император был проездом в Краков и навестил одного священника, котораго он удостоивал своей дружбы. Он очень огорчился, увидав священника больнаго в постеле. У священника была рана на ноге. Осмотрев ногу, Пётр в одну минуту бросился на колени и начал высасывать рану, говоря больному: «Ты не выздоровеешь, если не прикажешь кому-нибудь из слуг твоих, чтобы он тебе это делал».

Можно судить, как удивлён и смущён был священник подобным человеколюбивым поступком.Впоследствии он сам разсказывал о том епископу Залусскому, в то время ещё очень молодому человеку…

Этот разсказ о Русском царе идёт от Поляка, и достоверность его не подлежит сомнению. Кто из нынешних фершалов (не говоря уже о медиках) своеустно сделает такую операцию своему пациенту?

Караччиоли. Анекдот о Петре Великом / Сообщ. ЭС // Русский архив, 1867. – [Изд. 2-е]. – М, 1868. – Стб. 1341-1342.

Странное происшествие

От генерала Василия Яковлевича Левашова слышал я приключение странное. Когда войски, высаженные на берег*,

*Речь идёт о персидском походе Петра I. Высадка на берег происходила 28 июля 1722 года в устье Астрахани. Ред.

шли к Дербенту и, расположившись станом в таком месте, где пресмыкающиеся змеи в палатках солдат не только безпокоили, но и жалили, от чего люди начали роптать, – о сём тотчас донесено было государю. Его величество, зная в лечебной науке разные способы противу ядов и желая вскоре отвратить вред и правильное негодование и без того утруждённых войск, велел добыть растения, называемого зоря, которой змеи не терпят. Наловя несколько змей, приказал тайно, чтоб прочие не ведали, бросить их в зорю, в которую траву они яд свой испустили. Учинив сие, вышел император пред войско, держа в руке змей, показывал их солдатам и говорил: «Я слышу, змеи чинят вред вам. Не бойтесь, от сего времени того не будет. Смотрите: они меня не жалят, не будут жалить и вас».

Солдаты, видя такое чудо, дивились, присвоивали сие премудрости государевой и стали спокойнее. Между тем, под видом благоухания, потому что от сильных жаров в воздухе был запах несносный, собрано было поблизости множество зори и приказано раскласть по палаткам, к которым змеи, чувствуя сей дух, больше уже не ползали.

Таким-то образом знание естественных вещей, отвращая зло, приносит великую пользу, а в не знающих такого средства производит удивление чрезъестественного могущества. Но все ли роды ядовитых змей не терпят зори, того за верное сказать не могу – только с теми змеями было точно так, как сказано.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Заботы Петра Великого о развитии грамотности

В первые годы царствования Петра Великаго хотя уже было много церковных книг на русском языке и даже целыя творения знаменитых церковных учителей святых: Василия Великаго, Григория Богослова, Иоанна Златоустаго и других, переведены с Греческаго и Латинскаго, на Славяно-Русский язык; летописей же Никона, Нестора и других, касающихся до древней Русской истории, было большое количество в монастырях, в частных и придворных библиотеках, но печатных на русском языке не было.

А книг до наук и художеств относящихся не было вовсе ни одной на русском языке.

Пётр Великий, замечая такой недостаток, старался тем усерднее отвратить это, что находил это более верным ручательством успеху его дел и намерений и тем уже более, что нужда заставила во время Шведской войны образовать хороших Русских артиллерийских и морских офицеров из своих, которым было нужно для дальнейшаго образования себе подобных непременно руководство на русском языке.

С этим намерением Великий Монарх, желая иметь переводы на русский язык, прежде всего, переводил такие книги, по которым бы можно было научиться начальным основаниям необходимых наук и художеств, и приказывал такия переводы печатать и раздавать безденежно.

Основательность познаний в науках Пётр Великий уже тем доказывал, что он умел из них делать хороший выбор.

Вот книги, которыя им были напечатаны на Русском языке: Кораблестроение Бринкена. То же сочинение неизвестнаго Голландца.

То же искусившегося кормщика. Новый способ укрепления Коегорна. Эти книги переведены с Голландскаго.

Непреодолимая крепость Боргдорфа, с Немецкаго.

Искусство укрепления Пагана.

То же – Бланд.

То же – Вабана. Все это с Французскаго, в лист, с рисунками

Курция. История Александра Македонскаго, с латин.

География Варсния. С немец., в лист.

То же Гибнера. С немец., в лист.

Введете в познание Европейских государств, Пуффендорфа, с немецкаго, в четверку.

После смерти Петра Великаго найдены в его кабинете его переводы:

Гражданская архитектура Севастьяна Терка.

Точильное искусство, Плюмьера.

Механика о построении плотин и мельниц, Штурма.

Из всего видно, что мудрый Царь Пётр намерен был издавать постепенно на Русском языке все лучшие в то время книги и по нужнейшим наукам и искусствами для нашего отечества.

От генерала Барона Лубарса.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр любил читать летописи

Государь любил читать летописи, и, собрав их довольно, некогда Феофану Прокоповичу*

*Прокопович Феофан (Элеазар) – церковный и политический деятель, писатель, историк (1681—1736), с 1716 года – ближайший помощник Петра I по проведению церковной реформы. Ред.

говорил: «Когда увидим мы полную России историю? Я велел перевесть многие полезные книги». А Нартову, механику своему, промолвил: «Плюмиера любимое искусство моё точить, уже переведено и Штурмова механика».

Я видел сам переведённые на российский язык книги*,

*По указу Петра I были переведены: «Книга Квинта Курция о делах, содеянных Александра Великого, царя македонского. Лета 1709-го. Напечатана в Москве того же лета». «Земноводнаго круга краткое описание. Из старыя и новыя географии по вопросам и ответам чрез Ягана Гибнера собранное… В Москве, лета господня 1719». «Введение в гисторию европейскую, чрез Самуила Пуфендорфия… сложенное… В Санктпитербурхе, 1718». «Новое крепостное строение на мокром или низком горизонте… господина барона фон Кугорна… В Москве, лета господня 1709-го». «Побеждающая крепость. К счастливому поздравлению славной победы под Азовым и к счастливому въезду в Москву… Эрнста Фридерика барона фон Боргсдорфа… В Москве, лета господня 1708». «Новая манера укреплению городов… Блонделя… В Москве, лета 1711». «Истинный способ укрепления городов… славного инженера Вобана. В Санктпитербургской типографии, лета господня 1724 г.». Ред.

в кабинете у государя лежащие, которые наперед изволил он читать и после указал напечатать: 1. Деяния Александра Великого, 2. Гибнерова география, 3. Пуффендорфа Введение в познание европейских государств, 4. Леклерка Архитектурное искусство, 5. Бринкена Искусство корабельного строения, 6. Кугорна Новый образец укреплений, 7. Боргсдорфа Непобедимая крепость, 8. Блонделя и Вобана Искусство укреплений, и ещё другие книги, принадлежащие до устроения шлюзов, мельниц, фабрик и горных заводов.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр подготовил почву Карамзину

Заботясь печатно передать всё полезное и умное иностранное, Пётр не пренебрегал и своим отечественным.

Однажды Петр I с кем-то завёл речь об истории Русской. Государю кто-то сказал, что Русская история давно написана по частям в Германии, Франции и Голландии, но Пётр Великий сказал:

– Все это ничего не стоит; могут ли что-нибудь писать, когда и мы ещё об ней ничего не издали. Скорее нужно думать, что они нас этим вызывают на то, чтобы мы скорее своё напечатали. Я знаю, что истинные источники для Русской истории повсюду раскиданы в нашем государстве, а особливо в монастырях у монахов. Я сам боюсь одного, чтобы в наших монастырях рукописи эти не утратились, и хорошо бы их отдать какому-нибудь историографу, для разработки, да всегда находил тому препятствие.

В 1722 году, Пётр Великий разослал по монастырям указы и, во-первых, же в Киев и в Новгород, и потом эти летописи сохранялись долгое время в кабинете Государя Императора, отчасти в Импер. Академии Наук, и в хранилище рукописей Московской Синодальной типографии.

От библиотекаря Шумахера

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр интересуется булгарскими древностями

Заботясь о рукописях, пригодившихся долго спустя быть источниками к составлению Русской Истории нашим первым Русским историографом Карамзиным, Пётр Великий заботился о сохранении не менее того всех возможных предметов древности, которые чем-нибудь могли бы служить к пояснению Истории.

После заключения с Шведской Королевой столь славнаго и выгоднаго мира в 1722 году, отправился он в Персию и, пpидя в Казань, остановился на несколько дней для отдыха; но здесь узнав, что вёрст за 10 или за 13 есть развалины некогда славнаго города Болгары, Петр Великий захотел их лично caм осмотреть. Он немедленно поехал к этим развалинам и обозревал всё достойное внимания; затем приказал снять все надписи с могильных камней и с других мест, где они были на армянском и арабском языках, и, переведя на Русский, отослать в С.-Петербургский Императорский кабинет.

От Принца Людовика Гессен-Гасмбургскаго, бывшего с Императором Петром Первым в Персидском походе и в это время в Казани.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

О древностях в Россйском государстве

В то же самое время приметил он, что эти памятники славных в прежние времена Болгар уже от времени очень повредились, и от невнимания и беспечности жителей один за другим могут пропасть и, наконец, вовсе истребятся, то не преминул помыслить и о сохранении их. На сей конец писал в июле месяце из Астрахани к казанскому губернатору, чтоб он немедленно послал к разорённому булгарскому городу несколько каменщиков, с довольным количеством извести, и велел, чтоб камнями, которых там довольно находится, починить повреждённые и совершенным падением грозящие здания и памятники; старался бы о сохранении их, для чего велел бы их каждый год осматривать, чтоб сколько-нибудь не допускать их до падения. *.

*Государь был в Казани 27-го мая 1722 года. Из Астрахани он писал, 2-го июля, к казанскому губернатору, чтобы тот немедленно послал каменщиков в Булгары для починки фундаментов у башен и других строений, наказав ему и впредь такими же починками поддерживать эти древности. Вслед за тем губернатор получил указ, не теряя времени, списать все находящиеся там татарские и армянские надгробные надписи. Этим трудом несколько объяснилась история древнего города. Списки с надписей оставлены для хранения в Казанской губернской канцелярии. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Подлог французского академика

Однажды Петру Великому были представлены разные свитки в крепкой, лощёной, синей и красной бумаге, исписанной золотыми буквами и найденные в Сибири в погребах Семипалат, где ныне город Семипалатинск; это место близь вершин р. Иртыша, названное по семи старинным развалинам палат.

В России в то время не нашлось никого, кто бы мог прочитать эти свитки, или, по крайней мере, объяснять какой принадлежит нации письмо, и сочли их за древния Тунгусския потому, что в той стороне Сибири в прежнее время жили Тунгусы. Bсе смотрели на эти свитки с удивлением, и Пётр Великий, не терпящий незнания, не удовольствовался этим и захотел узнать как то, на каком языке это написано, так равно и то, что написано; и вот для этого один из списков послал в Париж к Аббату Биньону с тем, чтобы он нашёл сведующее в древних восточных языках лицо для прочтения писмен, могшее истолковать содержание. Биньон показал свиток Королевскому переводчику Фурманту, который знал большую часть восточных языков, и несколько читал по-китайски. Этот знаток, который может быть, никогда и в глаза не видывал таких письмен, с особенным удовольствием принял это доверие к своей учёности и, продержав долгое время свиток, возвратил его с подложным переводом, уверяя, что это действительно письмена древняго Тунгутскаго языка.

Разумеется, никто не знал верить этому или нет и никто, по незнанию, не мог оспоривать справедливости. Государь Пётр I, выдал за истолкование приличное вознаграждение, но, как и другие, столько же показал сомнения к тому переводу, сколько и веры, говоря:

– Если этот перевод несправедлив, то, по крайней мере, остроумен.

Во время царствования Анны Иоанновны, при Императорской Академии наук, находились двое из Русских, которые шестнадцать лет учились Китайскому и Манджурскому языкам. Они, коль скоро увидели свитки, то тотчас же признали их за Манджурския и легко перевели их, перевод их ни в чём не согласовался с Фурмантовым, так что видно было, что Фурмант ни одной буквы не понимал из этих письмен.

Подлинные свитки и оба помянутые перевода хранятся в библиотеке Императорской Академии наук.

От советника Шумахера, который был послан с упомянутыми свитками в Париж к аббату Биньону.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Монах-переводчик

Между прочими иностранными изданиями государь избрал, как известно, и введение Пуфендорфа к Истории европейских держав – он отдал его для перевода одному монаху, известному своими хорошими переводами.

Тот прилагал всевозможное старание и изготовил перевод в несколько месяцев и, надеясь получить от государя благодарность и богатое награждение, явился, по полудни, в передней комнате его величества со своим переводом и латинским подлинником. Как скоро государь вышел и увидел его между прочими, начал с ним говорить милостиво и спросил, скоро ли изготовит он перевод?

– Уже готов, – всемилостивейший государь! – отвечал монах.

Император взял у него книгу, с приятным видом переворачивал листы, как будто бы искал какого-нибудь места, и остановился несколько времени при одном отделении, которое было последним.

Между тем, стоявшие около приметили, что лицо императора стало изменяться и начал показываться на нём гнев. Он и действительно сказал скоро монаху с негодованием:

– Глупец, что я тебе приказал с этою книгою сделать?

– Перевесть, – отвечал монах.

– Разве это переведено?

И государь показал ему статью о Российской державе, в которой переводчик совершенно выпустил жестокие и колкие места о естественном свойстве российского народа, а иные переделал и написал ласкательнее для России.

– Тотчас, поди, – говорил император, отдавая ему обратно перевод, – сделай, что я тебе приказал, и переведи книгу везде так, как она в подлиннике есть.

И книга от слова до слова была переведена, после напечатана и приписана императору, а по возвращении из Персидского похода поднесена ему иеромонахом и префектом Гавриилом, в 1729 году *.

* Эта книга переведена вновь на российский язык за несколько лет перед сим при Санкт-Петербургской Акадмии Наук, но колкий параграф о нравах российского народа тут вовсе выпущен. Она напечатана в осьмую долю листа и состоит из двух томов. Примечание Я. Штелина, (изд. 1787 г.).

При вышеупомянутом случае государь объявил своё мнение ещё пространнее, он приказал напечатать эту статью не в поношение своим подданным, но к их исправлению и в известие, как об них доселе думали в других землях, и чтоб мало-помалу научились знать, какие были прежде и каковыми сделались теперь.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Печатание библии

Пётр оказывал себя весьма ревностным в исполнении предписанных в священном писании божественных законов. Он никакой работы по воскресеньям отправлять не велел, если не требовала того великая нужда, и прямо говаривал:

– Трудящийся против закона Божия, никогда не успеет.

О священном писании ветхого и нового завета всегда говорил с благоговением, что оно есть из всех книг наилучшее сокровище, в котором всё то содержится, что только нужно и полезно ведать об отношении человека к Богу и к своему ближнему. Когда изданная при царе Алексе Михайловиче библия, в лист, вся была распродана и весьма редко её можно было достать, то чтоб ввести её в большее употребление, нежели в каком она была прежде, определил, в 1716 году, в Амстердаме, где он тогда находился, издать её вновь, сколько можно исправнее и чище, в пяти частях, в лист, что по договору и было напечатано на его счёт, в 1721 году, у Даниила Леейвена, на александрийской бумаги, на двух половинках, из коих на одной напечатано было на голландском языке, а другая была оставлена для российского перевода.

В первой год, то есть в 1717, вышла из тиснения прежде пятая часть, или новый завет, в лист, напечатанный в одном столбце по-голландски, а в другом по-русски; (что чаятельно, было припечатано в Петербурге).

Сим прекрасным изданием всей Библии на голландском и российском языках, хотел государь, по особливым своим намерениям, доставить подданным сугубую пользу, во-первых: дабы чтение столь хорошо напечатанного писания сделать приятнее, во-вторых, чтобы дать случай обучаться любимому им голландскому языку; ибо он весьма часто говаривал:

– Голландской язык нужен нам на море, немецкой – на сухом пути, а без французского весьма обойтись можно, поелику мы не имеем никакого важного с французами дела.

Напечатанные экземпляры драгоценного сего издания библии привезены были в Петербург и отданы в Святейший Синод, государь хотел приказать напечатать на оставленных половинках российский перевод, и после эту книгу раздавать даром; но поход его в Персию, множество дел по возвращении и скоро после того последовавшая его кончина воспрепятствовали приведению как этого, так и многих других его великих дел, также и известного намерения, чтобы эту же библию напечатать на голландском и российском языках, в Москве, в 4-ю долю листа, большее число экземпляров и продавать народу за самую умеренную цену *).

*) Библия была издана в 1746 году, в лист и большую осьмуху в трех томах, на одном российском языке, и продавалась за весьма умеренную цену. Примечание Я. Штелина.

И так в первых четырёх частях или в старом завете, остались также и определённые к напечатанию российского перевода столбцы таковыми, как были, экземпляры же, выключая нескольких, кои император сначала раздарил, не были никогда раздаваемы, но лежали все в Святейшем Правительствующем Синоде, где в продолжение времени от влажности в кипах, сгнили, и сделались так неполны, что из громадного множества нельзя было собрать ни одного, почему, за нисколько лет пред сим *),

*) Об этом Штелин писал в 1787 году. Ред.

Святейший Синод заблагорассудил всё остальное продать в ряды. Cиe издание библии останется, однако же, не только по своей красоте и драгоценности, но и в рассуждении великого её издателя и особливого его намерения всегда достопамятным, а полный экземпляр её во всякое время редким и достойным иметь место в самой знатнейшей и лучшей библиотеке.

Из рассказов о Петре Великом, записанных Я. Штелиным Русский архив. М. 1911, № 4.

«Даже чудака в науке надо ободрять, а не презирать…»

Пётр Великий, в бытность свою с государыней Екатериной Алексеевною в Гаге, осматривая любопытные вещи в городе и окружностях оного, проведал, что находится там один математик, который уверял, яко бы сыскал он способ узнавать долготу мест. А как его величество любопытствовал видеть такое важное изобретение, то и желал присутствовать своею особою при опытах, которые обещал изобретатель делать своими инструментами, которые составляли такой компас, который показывал, по сказанию его, степени долготы и широты мест. Сей учёный муж устроил осьмоугольный шалаш в одном судне, которое введено было в гагский большой пруд. Расставил он шесты нумерованные, которых план имел в том шалаше, и которые представляли пристани и разные страны, а пруд представлял яко бы пространство моря. Государь имел терпение находиться в сём закрытом со всех сторон шалаше более трёх часов с графом Албельмарлем, с князем Куракиным и с некоторыми депутатами Голландских Штатов и с сим инвентором. Гребцы, управлявшие сим судном, разъезжали всюду, а математик, запертый в шалаше, означал и сказывал, в которой стороне пруда судно находилось, и подле которого шеста было. Пётр Великий делал ему при том разные возражения. Наконец, засвидетельствовал, что сей человек далеко дошёл в изобретении своём, познавая долготу и широту мест, но ещё недостаёт в том некоторого в нём совершенства, однако заслуживает похвалу и награждение, говоря при том Албельмарлю и прочим с ним бывшим следующее: «Я ни мало ни хулю алхимиста, ищущего превращать металлы в золото, механика, старающегося сыскать вечное движение (perpetutim mobile) и математика, домогающегося узнавать долготу мест для того, что изыскивая чрезвычайное, незапно изобретают многие побочные полезные вещи. Такого рода людей должно всячески ободрять, а не презирать, как те многие противное сему чинят, называя такие упражнения бреднями».

Его величество подарил сему математику за труд сей 100 червонных и приглашал приехать его в Россию, чтоб он производил дальнейшие опыты над сим полезным изобретением в его государстве, и обещал за сие достойное награждение.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Любовь Петра Великого к наукам и искусствам

Во время путешествия заграницу императора Петра перваго в 1716—1717 годах, монарх обращал большое внимание на картины.

В Амстердаме с особенным удовольствием разсматривал он картины славных художников того века и по целым часам с удовольствием следил за работами художников и беседовал с ними.

Более всего по вкусу и по мысли ему нравились картины Фламандской и Брабантской школы. Он тогда собрал большую коллекцию картин известных художников: Рубенса, Фон-Дейка, Рема Бранта, Штеена, Фон-дер-Верфа, Лингельбаха, Бергейма, Остаде, Фон-Гуйзена и прочих его любимцев.

Из всех картин он более уважал Голдандской школы изображающия виды, а особенно почитал работу известнаго Адака Сило, который, прежде всего, был капитаном корабля и за тем стал прилежно заниматься живописью. В его работах особенно отличалась тщательность отделки частей корабля, почему Пётр Первый считал его картины ещё полезнее по верности оригинала и украсил ими свою спальню в летнем дворце, в С.– Петербурге, а также в покоях своей супруги названных Мон-Плезир устроил картинную галлерею из одних Нидерланских картин. Где были на видных местах картины мариниста Сило.

В Амстердаме Пётр Великий часто покупал картины известных мастеров с аукционов и там познакомился с одним весьма искусным знатоком картин живописцем Ксель. Его знал весь Амстердам за эксперта, то государь, сознавая в нём все достоинства искусного живописца, взял его с собою в Петербург и приказал сделать в Петергофе картинную галерею, над которой Кселя сделал смотрителем. Ксель сам прекрасно писал некоторые картины и был потом живописцем академии наук.

От живописца Кселя.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Художественная галерея Петра

Государь, прохаживаясь по картинной галерее в Монплезире и любуясь на морские картины, до которых был великий охотник, остановился при одной, представляющей четыре соединённые флота – российский, английский, датский и голландский, которыми флотами Пётр Великий в 1716 году командовал с превеликою честию, делая разные эволюции, яко искусный вождь и адмирал, – с восхищением Вильстеру и фон-Бруинсу говорил: «Такое достоинство едва ли кто в свете имел, повелевать флотами чужестранных народов и своим вместе. Я с удовольствием вспоминаю доверенность тех держав».

При таком изречении от восторга видны были на очах его слезы.

Толикое-то душа его чувствовала утешение!

Сия картина сделана была нарочно в Голландии искусным живописцем Адамом Зилло и подарена была в том же году бургомистром Витсеном.

Его величество приказал граверу Пикарту с оной вырезать на меди.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Первый русский художник

По повелению государя многое число российского юношества всякого звания разослано было по чужим краям, для изучения разных наук и художеств; в числе последних Никитин послан был в Италию, для изучения живописи, где он довольно и успел в сём искусстве, что уже известно было и его величеству. Никитин возвратился в Санкт-Петербург ночью, на праздник Светлого Воскресения Христова. Государь, во время литургии, которая непосредственно после заутрени отправлялась в Троицком Соборе, узнал о приезде Никитина и по выходе из церкви прямо пошёл в квартиру его, бывшую недалеко. Он поздравил его с приездом и праздником, похристосовался и благодарил его за прилежность к учению. Обрадованный живописец хотел было его величеству показать новые свои картины, которые писал он в Италии, и которые были завернуты и обвязаны рогожами, и лежали на полу, но государь остановил его:

– Оставь их в этих дедовских наших коврах, тебе нужно от дороги успокоиться – я после, рассмотрю их с тобою.

Во время обеда государь послал ему от своего стола несколько блюд кушанья и несколько бутылок разных напитков.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Начало русской живописи, архитектуры и гончарного дела

Вот как разсказывают про Никитина, о котором было выше описано.

Никитин был сын секретаря Петра Перваго, который сопровождал Петра в Амстердам. Сын Никитина был с ним в поездке.

Однажды в бытность свою в Амстердаме Пётр Первый зашёл на квартиру секретаря Никитина, но не застал его дома; в это время четырнадцатилетний сын его что-то делал, и, при быстром появлении Петра Великаго, спрятал в карман лист бумаги. Государь, приметя это движение, приказал показать. Мальчик подал и Государь увидел, что на бумаге был рисунок, который он для упражнения снимал с старой Голландской картины.

Прозорливый Монарх тотчас увидел просвечивающуюся способность молодого человека и ласково спросил мальчика:

– А хочешь ли ты рисовать лучше этого.

– Хочу, – ответил мальчик весело.

– Хорошо, я тебе доставлю учителя, – что и исполнил чрез несколько дней, отдав молодаго Никитина на шесть лет одному из искуснейших Амстердамских художников с тем условием, чтобы он ежегодно присылал опыты своей работы, и чтобы следил за ходом учения лично.

Таким образом, из Никитина со временем выработался прекрасный исторический живописец, котораго работы можно видеть и поныне в разных церквах С.-Петербурга. Между прочим, одну из его работ, представляющую Распятие Иисуса Христа, Императрица Елизавета Петровна подарила обер-егермейстеру Разумовскому для его домашней церкви в Аничковом дворце, где она находится и поныне.

По возвращении в Россию, Пётр Первый послал ещё нескольких молодых людей в Голландию и Италию для обучения живописи и архитектуре, из них выработались отличные художники, имена которых Матвеев, Александр Захаров, Иван Меркурьев, Василий Василевский – художники; Земцов, Еропкин – архитекторы; Башмаков – гончарный мастер

Художники по сейчас оставили несколько работ по части духовных картин Итальянской и Нидерландской школы; а архитекторы оставили образцы архитектуры итальянскаго стиля. От архитектора Земцова.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Как Пётр Великий помог живописцу Никитину

Желая оправдать доверие государя к своему таланту, Никитин, по возвращении своём в Петербург, привёз несколько удачно исполненных картин и верных копий с замечательных картин иностранных мастеров, надеясь показать своё искусство Императору и в тоже время продать свою работу по хорошей цене.

Никитин приехал в Петербург во время заутрени Светлаго Христова воскресенья и только что стал раскладывать свои предметы, вынимая их из чемоданов, ящиков и прочаго, как заутреня кончилась и государь, узнав о приезде Никитина, вошёл к нему в комнату, сказав:

– Христос воскресе.

Чрез несколько времени Никитин пришёл в отчаяние от мысли, что его мнение не оправдывается и что картины не продаются или за них дают весьма мало.

В одну из обычных своих прогулок Пётр первый встречает Никитина.

– Ну-ка, Никитин, покажи-ка брат, как ты нынче пишешь?

Никитин показал свои картины и между тем прекрасную копию с Корреджио «Рождественская ночь». Монарх долго любовался в безмолвии на картину и, наконец, сказал:

– Так вот где родился Спаситель мира, Царь царствующих. Не в золотых палатах, а в хлеве посреди смиренных пастухов и мудрецы пришли поклониться Ему. Прекрасно, – сказал, наконец, монарх, потрепав по плечу Никитина, – спасибо. Вижу, что ты недаром ездил в Италию. Ну, что же ты теперь ещё писать будешь?

– Ничего не буду писать, Ваше Величество, – сказал печальный Никитин.

– Как не будешь? Почему? – удивлялся монарх.

Никитин бросился к ногам государя и с откровенностью сына высказал Петру Первому, что его убивает невнимательность и равнодушие к искусству, что он не находит покупателей на картины, отчего ему придётся терпеть нужду.

– Послушай, Никитин, – сказал Пётр Первый, завтра у Меньшикова будет собрание; явись ты туда с картинами. Прощай.

В назначенный день и час явился к Меншикову Балакирев в старинном боярском кафтане, в высокой шапке и с зелёною шёлковою бородою, подвязанною под подбородок. В качестве аукционера он поместился за круглым столом, где были поставлены картины Никитина. Пётр Великий был также у Меньшикова.

Взяв в руки поставленную в угол трость государя, Балакирев закричал:

– Если нет молотка, так и посошок этот его заменить может, он мой хороший знакомый и приятель, – потом, стукнув по столику и указав на картину, вскричал:

– Оценка рубль, кто больше?

– Два рубля, – сказал кто-то из купцов.

– Три… первый раз… Три, во второй, никто больше?.. Третий раз....

– Десять рублей, сказал Апраксин.

– Итого тринадцать. Никто больше?

– Полтина, – надбавил купец.

– Не много ли? Не разорись? – сказал Балакирев:

– Третий раз… – он поднял трость.

Апраксин прибавил полтора рубля и как Балакирев не вертелся, должен был сказать третий раз и стукнул тростью.

Уже было продано восемь картин, оставалось только допродать две, картины продавались по 3, по 5 и по 10 рублей. Шут Балакирев едва при всех стараниях выручил сорок девять рублей. Никитин стоял, ни жив, ни мертв; в нём всё погибло и талант, и желание трудиться.

Дошла очередь до копии с ночи Корреджио. Высшую цену двадцать рублей надавал плечистый довольно дородный невысокаго роста посадский, в кафтане коричневаго сукна и с проседью на голове, это был богатый подрядчик Семен Степанович Крюков, поселившийся в С.-Петербурге вскоре после его основания; он брал с торгов подряды на казённыя работы и был лично известен Государю. Он прорыл канал, который и поныне называется Крюковым.

Крюков видел эту картину ранее. Ему уже Никитин предлагал её; но как человек без всякаго образования, Крюков сказал: Мои отцы и деды жили и без картин, так и я, грешный без них проживу на свте.

Этот то Крюков и надавал двадцать рублей за «Ночь».

Получить двадцать рублей за полгода труда, было верх отчаяния Никитина. Плохая надежда художнику. Он был в состоянии преступника, обречённого на смерть.

Балакирев хотел, было, стукнуть в третий раз, чтобы решить участь этой картины, как вдруг раздался голос государя.

– Триста рублей.

В то время триста рублей была важная сумма, и Никитин упал на колени пред императором.

– Встань, встань, Никитин, я лишнего ничего не даю. Боюсь, не обидел ли тебя; может быть, ты свой труд ценишь дороже?

У Никитина градом полились слезы, и он с жаром целовал руку монарха.

Началась продажа последней картины.

– Кто купит эту картину, тот докажет, что любит меня более всех подданных, – сказал Пётр.

Вся зала пришла в волнение и скоро на последнюю картину возвысилась цена до девяти сот рублей, так что Балакирев едва успевал выговарить: первый раз, второй раз, третий рази… Наконец Балакирев вскричала

– Ну а ты, Дормидошка, пустая голова, неужели ты любишь царя менее всех, сколько ты хочешь дать за картину?

– Полторы тысячи, – вскричал сам собой в ответ Балакирев, изменив свой голос. – Ой, докажу, что дурак любит не хуже умника, третий раз.

Он хотел стукнуть тростью, как Меншиков остановил Балакирева, сказав:

– Две тысячи.

– Третий раз.

– Три тысячи, – вскричал Апраксин.

– Четыре тысячи, – вскричал Головин.

– А я даю пять, – вскричал Крюков, – никому не уступлю.

– Третий раз.

Bсе прочие уже готовы были надбавить цену, но Император сделал знак рукою и трость так сильно ударилась по столу, что стол закачался.

– Данилыч, я уверен, что и ты и твои сослуживцы меня любите; однако я знаю, что на тебе и на твоих сослуживцах много казённых недоимок. Чем платить несколько тысяч за картину, лучше внести эту сумму в плату в казну. Это будет народная польза, и вы выразите тем более любви ко мне, скажи об этом тем, кому это нужно знать.

– Будет исполнено, Ваше Величество, – сказал Меньшиков, кланяясь.

Между тем Крюков с гордостью поглядывал на толпившуюся массу лиц разнаго звания и принимал поздравления с прекрасною покупкою.

А Никитин? Никитин торжествовал.

– Подойди-ко, брат Семён, ко мне, – сказал Пётр Великий Крюкову. – Спасибо, ты из любви ко мне сделал то, что делают за границей из любви к искусству; со временем и в нашем отечестве будет то же, что и в других государствах. Спасибо, я не забуду, и канал назову твоим именем. Доволен ли? – Государь поцеловал Крюкова в лоб.

– Я и так осыпан милостями Вашего Величества, награждать меня незачем. Что мне пять тысяч, то же, что другому – пятак.

– Что Никитин, оставишь ты свое искусство или будешь продолжать писать?

Никитин опять бросился к ногам Монарха; благодарность и любовь к Государю были безпредельны, и не могли излиться словами, выразились потоком благодарных слез.

Никитин вернулся домой и, упав пред образом Спасителя, молил о благоденствии и счастии Царя.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Первый удачный портрет Петра Великого

Государь Пётр Великий говорил часто, что он за недостатком искусных живописцев и медальеров видит слишком грубыя изображения на русских монетах и на медалях, так что нигде он не видал себе подобнаго (похожего на себя).

Во время втораго своего путешествия в Голландию и во Францию проездом чрез Нюренберг, он остановился на несколько дней в этом городе, где осматривал фабрики и посещал тамошних художников. Между прочим, он зашёл к известному тамошнему живописцу Купецкому (неизвестно, что значит сия фамилия; может быть эта фамилия переведена по смыслу), которому он дал снять с себя портрет, и отправил с нарочным в Петербург в монетную канцелярию.

Таким образом, с этого груднаго портрета вырезали штемпели для рублей, полтинников и для медалей. Таким образом, чрез год в первый раз (1718 года) появилась русская монета хорошаго рисунка и с совершенно подобным изображением Петра Великаго.

От бывшаго при монетном дворе советника Шлапора

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Ещё о любви Петра к художникам

Любовь к гравированию в первый раз возимел Пётр Первый, когда проезжал чрез Германию в 1697 году, в Англии и в Голландии. Возвращаясь из перваго своего путешествия в Россию, он привёз много разных картин большею частию морских видов, и привёз с собою искусстнёго гравёра Петра Пикарда, который и приехал в Москву с Петром Первым.

Пикард выгравировал на меди много московских видов и некоторых окрестностей, потом в 1714 году виды С.-Петербурга, а в 1715 году русский флот, стоявший пред Кронштадтом и много других рисунков, между которыми были другия предметы, как, например; свадьба карликов, китайское бракосочетание, торжество папы и др., которые Пётр Великий при различных обстоятельствах выставлял в Москве для народа. Отпечатки и многия доски работы Пикарда и поныне находятся в музеумах.

Между прочим Пикард награвировал большую в два фута, четыре дюйма длины, и в фут и восемь дюймов ширины Полтавское сражение, осаду крепости Азова в 1696 году, где на переднем плане изображён император Пётр Великий, фельдмаршал Алексей Семёнович Шеин, фельдмаршал Гордон, генерал фельдцейхмейстер Головин, генерал-адмирал Лефорт, из которых первые представлены в русском платье, верхами, а последние в старом французским платье с аксельбантами с весьма сходными лицами.

Под руководством трудолюбивого Пикарда, были выучены нисколько молодых людей, между которыми особенно выдавался Алексей Зубов.

Зубов очень хорошо гравировал и особенно замечательна его была картина, представляющая морское сражение при Грайтмане в 1721 году, на медной доске в 28 футов длиною, а шириною в 10 футов.

Когда Великий Император был в Париже, то с него были сняты два весьма cxoжиe портрета двумя славными, живописцами Нотуаром, вотчимом известнаго художника Токе, и Ригодо.

Натуар изобразил императора поколенно в стальном панцыре, и в тех же размерах супругу Императрицу Екатерину. Обе эти прекрасные картины привезены после в С.-Петербург, в царствование Елизаветы Петровны и находились в зале графа Воронцова.

Другой художник изобразил Государя также поколенно для французскаго двора, бывшаго ещё под регенством за малолетством короля Людовика. Эта оригинальная картина в 1773 году в одном собрании картин в С.-Петербург из Парижа привезена и куплена Ея Императорским Величеством Екатериною Второю, вместе с другими.

Незадолго до кончины Пётр Великий имел в своей службе, портретнаго живописца Дангауера, отличнаго портретиста масляными красками.

В то же самое время находился в С.-Петербурге Прусский посланник барон фон Марденфельдт, который не был менее того искуссный художник миниатюрной живописи, как искуссный министр. Он не только Императора и Императрицу, но даже списал портреты Царевен Анны и Елизаветы, на слоновой кости в величину 1/8 листа, совершенно верно и искусстно, которыя поднёс им в подарок, сняв для себя предварительно копии. Эти четыре портрета, подарены потом Герцогу Голштинскому, при вступлении в супружество с Царевною Анною Петровною от Екатерины Первой и отвезены в Каль; оттуда сын его великий Князь Пётр Фёодорович их привёз обратно в С.-Петербург и хранил в кабинете.

С этим искусстным художником-министром Государь по целым часам просиживал, разговаривая о делах и любуясь на его искусство.

От барона фон-Марденфельдта, племянника упомянутаго здесь министра, а потом бывшаго Королевско Прусским посланником при Российском дворе в царствование Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Любимый шут Петра Великого

Балакирев, любимый шут Петра I, известен тем, что своими шутками, не боясь гнева Петра, постоянно высказывал ему правду в глаза, и этим, можно сказать, благодетельствовал России; благодаря ему и его шуткам, открывалось царю много такого, что осталось бы в неизвестности.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Проделки шута Балакирева

Балакирева шутки были очень остры, и этот шут, как любимец Петра, сам терпеть не мог, чтобы над ним шутили, как над дураком, когда он сознавал в себе ума более чем у многих. За шутками следовали острые и даже очень колкие замечания. Так, однажды за колкость Балакирева один из придворных вельмож сказал:

– Я тебя до смерти прибью, негодный!

Шут, испугавшись, прибежал к государю и сказал ему, что обещал ему придворный. Царь ответил ему на то:

– Если он тебя убьет, я его велю повесить.

– Да я этого не желаю, Алексеич, а мне хотелось, чтобы ты его повесил, пока я жив, – ответил шут.

***

Один из придворных страшно страдал зубами; придворный этот был большой говорун. Вот он обратился к Балакиреву, не знает ли он средства, как унять боль.

– Знаю и причину, знаю и средство, – сказал в ответ Балакирев.

– Скажи, ради Бога.

– У тебя болят зубы оттого, что ты их очень часто колотишь языком – это причина.

– Оставь глупости, пожалуйста, говори, какое на это средство?

– А средство, – чаще спи и как можно более.

– Почему так?

– Потому что язык твой во время сна находится в покое и не тревожит зубов.

***

Один раз Пётр Великий так был рассержен Балакиревым, что прогнал его совсем не только с глаз долой, но вон из отечества.

Балакирев повиновался, и его долго не было видно.

По прошествии долгого времени, Пётр, сидя у окна, вдруг видит, что Балакирев с женою едет в своей одноколке мимо самых его окон.

Государь, вспомнив о нём, рассердился за ослушание и, выскочив на крыльцо, закричал:

– Кто тебе позволил, негодяй, нарушать мой указ и опять показываться на моей земле?

Балакирев остановил лошадь и сказал:

– Ваше Величество! Лошади мои ходят по вашей земле, не спорю, так как вы и не лишали их отечества, а что касается меня с женой, то мы на своей земле.

– Это как так?

– Весьма просто и обыкновенно: извольте посмотреть, вот и свидетельство на покупку земли. – Балакирев при этом подал царю бумагу.

Государь засмеялся, когда увидел на дне одноколки с пуд земли, и, прочтя свидетельство на покупку шведской земли, простил Балакирева.

***

Государыне Екатерине I давно хотелось видеть жену Балакирева, и потому она не раз просила шута привести её во дворец, но Балакирев всё почему-то медлил исполнением воли императрицы. Однажды государь был очень скучен и сидел в своём кабинете; им овладевала хандра; входить в это время было нельзя и даже опасно. Балакирев, не зная на этот раз другого средства вывести государя из тяжёлого положения, отправился к жене.

– Жена! Государыня тебя требует во дворец… скорей одевайся… царская одноколка у крыльца дожидается.

Жена Балакирева была очень удивлена этим предложением, она к тому же никогда не была во дворце; всё это заставило её поскорее одеться, чтобы не упустить случаяпредставиться.

– Послушай, жена! Как только ты приедешь к царице, то не забывай, что она немного глуха, и потому не опасайся, говоря с нею, кричать; с нею все так говорят… Государыня на тех обижается, кто говорит с нею вполголоса, – она ничего разобрать не может.

Жена Балакирева обещала слушаться совета мужа. Пришли во дворец; оставив жену в передней, Балакирев взялся сам доложить о своей жене.

– Ваше Величество! Я сегодня только вспомнил о том, что Вы приказали мне представить жену; сегодня я решился на это; но буду Вас просить, государыня, чтобы Вы говорили с ней как можно громче, потому что она чрезвычайно глуха. Не будет ли такой разговор для Вашего Величества обременителен?

– Нисколько! Что за беда! Я так рада.

Балакирев ввёл к Екатерине свою жену, а сам, чтобы не изменить себе, вышел в другие комнаты.

Разговор между государыней и женой Балакирева начался. Государыня кричала громко, ещё громче кричала жена Балакирева: казалось, обе хотели перекричать друг друга. Государь, услышав шум в других комнатах, наконец, так увлёкся им, что, выйдя из задумчивости, пошёл на голоса, чтобы узнать о причине.

Балакирев пошёл навстречу императору.

– Что там за шум, Балакирев?

– Ничего, Алексеич, это наши жены между собою дружескую беседу ведут.

Но беседа эта разносилась по всем комнатам. Государь пошёл в ту комнату и стал расспрашивать у Екатерины, что за крик. Вопрос был сделан обыкновенным голосом. Екатерина обыкновенным голосом отвечала, что причиною тому глухота жены Балакирева.

Жена Балакирева, слыша, что её предполагают глухою, извинилась перед государыней, сказав, что ей муж приказал говорить громко по случаю глухоты императрицы и не велел жалеть лёгких.

Эта выходка рассмешила государя и государыню; припадок Петра прошёл, и Балакирев, обратись к жене, сказал:

– Ну, будет, накричалась… теперь говори своим голосом.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Ещё о проделках Балакирева

Остроумный Балакирев, поражая бояр и чиновников насмешками и проказами, нередко осмеливался и государю делать сильные замечания и останавливать его в излишествах хитрыми выдумками, за что часто подвергался его гневу и собственной своей ссылке, но по своей к нему преданности не щадил самого себя.

Однажды случилось ему везти государя в одноколке. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Шут, недовольный остановкою, ударил её и примолвил, искоса поглядывая на соседа: «Точь-в-точь Пётр Алексеевич!» – «Кто?» – спросил государь. «Да эта кляча», – отвечал хладнокровно Балакирев. – «Почему так?» – закричал Пётр, вспыхнув от гнева. – «Да так… Мало ли в этой луже дряни; а она всё ещё подбавляет её; мало ли у Данилыча всякого богатства, а ты всё ещё пичкаешь», – сказал Балакирев.

Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837. с. 20.

***

Однажды государь спорил о чём-то несправедливо и потребовал мнения Балакирева; он дал резкий и грубый ответ, за что Петр приказал его посадить на гауптвахту, но, узнавши потом, что Балакирев сделал справедливый, хотя грубый ответ, приказал немедленно его освободить. После того государь обратился опять к Балакиреву, требуя его мнения о другом деле. Балакирев вместо ответа, обратившись к стоявшим подле него государевым пажам, сказал им: «Голубчики мои, ведите меня поскорее на гауптвахту».

Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837.Ч. 2. С. 21.

***

– Знаешь ли ты, Алексеич! – сказал однажды Балакирев государю при многих чиновниках, – какая разница между колесом и стряпчим, то есть вечным приказным?

– Большая разница, – сказал, засмеявшись, государь, – но ежели ты знаешь какую-нибудь особенную, так скажи, и я буду её знать.

– А вот видишь какая: одно криво, а другое кругло, однако это не диво; а то диво, что они как два братца родные друг на друга походят.

– Ты заврался, Балакирев, – сказал государь, – никакого сходства между стряпчим и колесом быть не может.

– Есть, дядюшка, да и самое большое.

– Какое же это?

– И то и другое надобно почаще смазывать…

Полное и обстоятельное собрание подлинных исторических, любопытных и нравоучительных анекдотов четырех увеселительных шутов Балакирева, Д, Акосты, Педрилло и Кульковского. СПб., 1869. С. 40.

***

В одну из ассамблей Балакирев наговорил много лишнего, хотя и справедливого. Государь, желая остановить его и вместе с тем наградить, приказал, как бы в наказание, по установленному порядку ассамблей, подать кубок большого орла.

– Помилуй, государь! – вскричал Балакирев, упав на колена.

– Пей, говорят тебе! – сказал Пётр как бы с гневом.

Балакирев выпил и, стоя на коленах, сказал умоляющим голосом:

– Великий государь! Чувствую вину свою, чувствую милостивое твое наказание, но знаю, что заслуживаю двойного, нежели то, которое перенёс. Совесть меня мучит! Повели подать другого орла, да побольше; а то хоть и такую парочку!

Полное и обстоятельное собрание подлинных исторических, любопытных и нравоучительных анекдотов четырех увеселительных шутов Балакирева, Д, Акосты, Педрилло и Кульковского. СПб., 1869. С. 58.

***

Некогда одна бедная вдова заслуженного чиновника долгое время ходила в Сенат с прошением о пансионе за службу её мужа, но ей отказывали известной поговоркой: «Приди, матушка, завтра». Наконец она прибегнула к Балакиреву, и тот взялся ей помочь.

На другой день, нарядив её в черное платье и налепив на оное бумажные билетцы с надписью «приди завтра», в сём наряде поставил её в проходе, где должно проходить государю. И вот приезжает Пётр Великий, всходит на крыльцо, видит сию женщину, спрашивает:

– Что это значит?

Балакирев отвечал:

– Завтра узнаешь, Алексеевич, об этом!

– Сей час хочу! – вскричал Пётр.

– Да ведь мало ли мы хотим, да не всё так делается, а ты взойди прежде в присутствие и спроси секретаря; коли он не скажет тебе «завтра», как ты тотчас же узнаешь, что это значит.

Пётр, сметив сие дело, взошёл в Сенат и грозно спросил секретаря:

– Об чём просит та женщина?

Тот побледнел и сознался, что она давно уже ходит, но что не было времени доложить Вашему Величеству.

Пётр приказал, чтобы тотчас исполнили её просьбу, и долго после сего не было слышно «приди завтра».

Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837.Ч. 1. С. 46-48.

***

Пётр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчёт новой столицы Санкт-Петербурга.

– Царь-государь! – отвечал Балакирев. – Народ говорит: с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох!

Пётр, распалясь гневом, закричал «ложись!» и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова

Русская старина. 1872. Т. 5. С.686.

***

По окончании с Персиею войны многие из придворных, желая посмеяться над Балакиревым, спрашивали его: что он там видел, с кем знаком и чем он там занимался. Шут всё отмалчивался. Вот однажды в присутствии государя и многих вельмож один из придворных спросил его: «Да знаешь ли ты, какой у персиян язык?»

– И очень знаю, – отвечал Балакирев.

Все вельможи удивились. Даже и государь изумился. Но Балакирев то и твердит, что «знаю».

– Ну а какой же он? – спросил шутя Меншиков.

– Да такой красной, как и у тебя, Алексаша, – отвечал шут.

Вельможи все засмеялись, и Балакирев был доволен тем, что верх остался на его стороне. Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М., 1837, с. 41—42.

Вечный труженик

Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского.

– Вечный труженик!

Какой взгляд! Какая точность в определении! В самом деле, кто был Тредьяковский, как не вечный труженик?

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Пётр Первый – музыкант и любитель

Государь Петр I до двадцатипятилетнего возраста не видывал никаких картин, кроме церковных образов и потому имел весьма определённый вкус.

Вo время первого своего путешествия в Голландию в 1697 году, он впервые увидел картины совсем другаго рода, которыя своим изумительным подражанием природе обратили его внимание. Мы уже говорили, что он избрал достойнейшею Фламандскую школу, которую и предпочитал всем прочим.

Точно также в ранней своей молодости он не имел случая слышать никакой музыки кроме грубой, как-то: флейт, балалаек и рожков; почему и отдавал преимущество малороссийской бандуре по нежности музыки.

Первое внимание Петра на музыку было обращено во время перваго путешествия за границу в Голландию, Англию; он слышал музыку в Риге, Кенигсберге, в Данциге и в других немецких городах с церковных башен, где хор музыкантов, обыкновенно играющих на трубах, величием звуков поражал слух Великаго Монарха.

Государь, однажды позвав к ce6е музыкантов, заставил их играть пред собою; и это первое впечатление было до того сильно, что он тут же вознамерился иметь такой трубный хор для собственного своего удовольствия, что и сделал после первой своей поездки, как только решил судьбу стрельцов и водворил в государстве совершенную тишину. Первые музыканты были им выписаны из Риги в числе пяти; двое из них игравшие на рогах, двое на трубах и один на фаготе; он им дал хорошее жалованье с условием, чтобы каждому учить по два молодых человека из русских подданных.

Государь избрал эту музыку по особенному своему вкусу, она нигде не игралась кроме как в церквах и на башнях в Германских государствах, на которых игрались священныя гимны, и избрал её столовою музыкою.

Эта новость русским боярам очень понравилась.

В последнее время, когда Государь Император устроил регулярные полки по примеру заграничных, то заведённая немецкая музыка на гобоях, волторнах и на фаготах мало-помалу вытеснили прежнюю музыку на рогах и трубах, так что в компании между генералами и штаб-офицерами Император, не без удовольствия, внимал этой музыке.

С учреждением флота опять стали вводить в обыкновение трубы, и вообще должно было везде играть, где только Государь всходил на корабль или праздновал какое-нибудь замечательное событие по части мореплавания и кораблестроения.

Любовь ко всему голландскому сделала его приверженцем и почитателем всех привычек и обычаев. По время пребывания его в Голландии он с удовольствием слушал колокольную музыку, и ничего не находил приятнее, как колокольная музыка в Амстердаме, игравшая в биржевые и в другие дни.

Лишь только он выстроил в Петропавловской крепости соборную церковь, как вскоре устроил часы с игрой на колоколах, такие же часы с игрой устроил на церковной колокольне святаго Исаакия Далматскаго.

Но время пребывания в Польше ему так понравилась волынка, что он научился хорошо играть на этом инструменте, и имел при ce6е волыночный оркестр.

Эти три рода музыки так ему нравились, что он всегда отвращался от музыки итальянской и французской особенно; не любил последнюю.

От генерал-прокурора и генерал-поручика при Петре Великом, графа Ягужинскаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Основание кунсткамеры

Путешествуя за границею, государь осматривал повсюду народные, также знатнейшие частных людей кабинеты картин, художественных произведений и натуральных редкостей. Особливо возбуждали в нём любопытство два отменно редкие и драгоценные кабинета в Амстердаме, которые он посещал с величайшим вниманием, наконец, купил их за большую сумму и с великою осторожностию велел перевезти в Петербург. Первый состоял в совершеннейших анатомических сокровищах, над собранием которых славный профессор Рюйш более сорока лет трудился. Описание или подробная роспись напечатана была в Голландии с многими фигурами, под заглавием Thefaurus Anatomicus etc. и находится у всех анатомиков, но самые образцы с того ещё времени – все при Академии Наук. Другой кабинет тогдашнего амстердамского аптекаря Зебы содержал собрание всех известных земных и морских животных, птиц, змей и насекомых из Ост – и Вест-Индии, кои описаны в двух книгах в лист, с прекрасно выгравированными рисунками. Пётр велел также живописцу Кселю, в Амстердаме, снять и портреты этих двух славных мужей, и поставил в свой кабинет редкостей подле собранных ими вещей. Портрет Зебы и доселе, ещё находится в Академии, но куда давался Рюйша – неизвестно. Библиотекарь Шумахер думал, что он по смерти Петра не отдан с другими вещами в Академию, но может быть в картинном магазине, при дворе, где-нибудь завалился, или пропал. Упомянутые здесь два славнейшие в свете, собрания составляли первое заведение нынешнего кабинета редкостей при Академии Наук.

Пётр Великий очистил для этого собственный, от других строений отделенной, каменной дом при Неве, в так называемом Литейном дворе или собственно Смольном дворе. Туда заезжал он всякую неделю дважды или трижды по утрам, прежде, нежели надлежало ехать в Адмиралтейство и занимался. Собиранием таких редких и драгоценнейших произведений, из отдалённейших частей света, столько он был занят, что однажды приехавшаго вновь Римско-императорского посланника велел туда, в пять часов, представить для первой аудиенции. При сём случае канцлер представлял: не благоугодно ли будет его величеству дать посланнику первую аудиенцию лучше в его летнем дворце, на что ему ответствовал император:

– Пускай он сюда придёт: для посланника всё равно, где бы я в первой раз ни принял: видь он ко мне прислан, а не в тот или другой дом – если он желает что сказать, то может и здесь…

Таким-то образом дана аудиенция, в пять часов утра, в упомянутом кабинете редкостей.

В другое время государь был там с генерал-прокурором Павлом Ивановичем Ягужинским и с несколькими сенаторами и разными другими знатными особами, показывал им правильное расположение своих натуральных редкостей и неоценённых анатомических препаратов, изъяснял пользу сего собрания. В то же самое время его величество сказал определённому при кабинете библиотекарю и надзирателю Шумахеру, находящемуся под начальством его лейб-медика Арескина, что так как всё уже в надлежащей порядок приведено и устроено, то с сего времени всех, кто бы пришёл, пускать в кабинет для осмотра, везде водить, всё показывать и изъяснять.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Рюмку водки за науку

Пётр Великий, купя в Амстердаме редкие кабинеты *,

*Здесь: кабинет – собрание редкостей. Ред.

един – анатомический, а другой – разных животных, по привезении оных в Петербург расположил в Смольном дворе, от прочего строения отделённом, и зрением оных вещей часто по утрам занимался, чтоб иметь в натуральной истории систематическое понятие. Его величество бирал меня с собою туда же, где в одно время прилучился быть и граф Ягушинский, который предлагал государю, чтоб для ежегодного содержания и размножения таких редкостей с смотрителей брать некоторую плату, на что государь с неудовольствием при лейб-медике своем Аряшине*

*Арескин – личный врач Петра I, шотландец, в 1706 году назначен руководителем Аптекарского приказа. Ум. в 1718 году. Ред.

и библиотекаре Шумахере*,

*Шумахер Иоганн Даниил (1690—1761), в 1714 году приехал в Петербург и был назначен библиотекарем Петербургской библиотеки, позже вошедшей в состав Библиотеки Академии наук. Этот рассказ Л.Н. Майков относил к периоду 1714—1718 годов. Ред.

которым поручена была в смотрение кунсткамера и которым велено было каждого смотрителя впускать, вещи те показывать и об них объяснять, сказал: «Павел Иванович, где твой ум? Ты судишь не право. По-твоему – намерение моё было бы бесполезно? Я хочу, чтоб люди смотрели и учились. Надлежит охотников приучать, подчивать и угощать, а не деньги с них брать». Потом, обратясь к Аряшину, о сём повеление давал, определяя на то особую сумму денег. Такое-то старание имел монарх сей о насаждении наук и знаний в государстве своём. Мило было ему видеть подданных своих, упражняющихся в науках и художествах, и такие-то люди были прямые друзья его, с которыми он просто и милостиво обходился. Ещё в царствование императрицы Анны Иоанновны знатные посетители в Кунсткамере угощаемы были кофеем, рюмкою венгерского и проч. Прмечание Я. Штелина.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Русский кирпич не хуже голландского

При заложении адмиралтейства Пётр Первый выписал из Голдандии искусстных кирпичных мастеров, каменщиков и строителей мостов и мельниц и к ним на помощь дал своих подданных. Чрез несколько лет, Pyccкиe так хорошо научились работать, что более не нуждались в указании иностранцев. Однако же Пётр Первый оставил их на полном жалованьи до смерти.

Кирпичи и черепицы, сделанные по Голландскому образцу в половину обыкновенных, шли для построек адмиралтейства, кузниц, слесарен. Подзорный дворец между Калинкиным и Екатерингофом, летний дворец и другия строения так прочны, что ни один камень не вывалился в течение сотни лет, многие думали, будто бы Император для своих построек выписал черепицы и кирпич из Голландии.

От адмирала Ивана Лукьяновича Талызина,

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Нерадивый барчук и прилежный слуга

Пётр Великий, отсылая молодых людей за границу, имел в виду развитие промышленных сил России. Мореплавание, кораблестроение, архитектура, живопись, вот те науки, которыя старался Император водворить в своём отечестве и государстве.

Лондон, Тулон, Брест, Амстердам и другие города преимущественно были местами, куда делался маршрут для изучения искусств.

Те, которым было более нечему учиться, по возвращении в отечество, должны были являться к Государю, и он сам испытывал их познания, и по познаниям назначал их к должностям. Нерадивых, ленивцев и вообще ничего не знавших, передавал, как говорилось, в распоряжение главному придворному шуту Педрилле, который назначал их в работы, например: в истопники, дворники и прочие низшие должности или записывал в солдаты.

Однажды случилось следующее происшествие. При отправлении одного молодого человека из дворян за границу, с ним родители послали слугу. По окончании срока, когда молодой дворянин возвратился, Царь Пётр начал испытывать его в познаниях; молодой барич путался и вообще не удовлетворял желанию Государя, между тем слуга, тоже молодой человек, время от времени тихонько подсказывал и знаками помогал своему господину. Это не укрылось от прозорливаго Государя. Император, отстранив рукою молодого дворянина, подозвал служителя и задал ему несколько вопросов, служитель отвечал довольно верно; тогда Государь, оставшись совершенно довольным ответами, спросил:

– Где же ты всё это приобрёл?

– Где? Боярина учили, а я за стулом стоял, да перенимал.

– Молодец, из тебя будет прок, – сказал Государь, – теперь ты волен, и я тебе даю должность. А ты, – сказал Царь баричу, – отправляйся под команду Педрилла.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Арап Петра Великого

Великий государь, восприяв от купели африканского арапа, наименовал его Авраамом и в память африканского же славного в ревности полководца Ганнибала дал ему сию самую фамилию.

Сей российский Ганнибал, между другими дарованиями, имел чрезвычайную чуткость, так что как бы он ни крепко спал, всегда на первый спрос просыпался и отвечал. Сия чуткость его была причиною, что монарх сделал его своим камердинером и повелевал ночью ложиться или в самой своей спальне, или подле оныя.

Г. Ганнибал сам предал нам сей анекдот, рассказывая всегда оной со слезами, то есть, что не проходило ни одной ночи, в которую бы монарх не разбудил его, а иногда и не один раз. Великий сей государь, просыпаяся, кликивал его: «Арап!» – и сей тот же час ответствовал: «Чего изволите?»

– Подай огня и доску (то есть аспидную, которая с грифелем висела в головах государевых).

Он подавал оную, и монарх пришедшее себе в мысль или сам записывал, или ему приказывал и потом обыкновенно говорил: «Повесь и поди спи». Поутру же неусыпный и попечительпейший государь обделывал сии свои мысли или, внеся оные в записную свою книжку, отлагал исполнение оных до другого времени, смотря по важности дела*.

*До этого места рассказывал слышавший от самого государя действит. статский советник Михаил Васильевич Веревкин. Прим. И. Голикова.

Но как великий государь приметил в сём арапе многие хорошие способности, которые могли приносить пользу отечеству, то, колико ни нужен был ему такой камердинер, однако же он отлучил его от себя, послав во Францию для учения, главнейше же инженерству, а по возвращении оттуда пожаловал его офицером в бомбардирскую роту гвардии своей. Впоследствии же достоинства его доставили ему чин инженер-генерала и кавалера Святого Александра Невского.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Калмык Петра Великого

Между множеством разосланных монархом в чужие краи молодых россиян, из всякого звания людей, для изучения разного рода наук, художеств, рукоделий и торговли, находился один из достаточных калужских помещиков, по фамилии Спафариев. Отец его дал ему слугу из калмыков, человека ума острого, ко всему способного и весьма верного, и приверженного к дому их.

Сей калмык, никогда почти не отлучаяся от господина своего, воспользовался преподаваемым ему учением, а паче касательно до морской науки, к чему наиглавнейше и назначен был г. Спафариев. Напротив же, сей господин его, или, не имея способности и рачения, или по старинным предуверениям, яко дворянин достаточный, считая для себя сего рода науку низкою и излишнею, ни в чём не успел, колико, впрочем, ни напоминал ему о том калмык его. А как, по прошествии назначенных учению лет, возвратился с прочими сей Спафариев в Петербург и должен был выдержать экзамен в присутствии самого монарха в коллегии Адмиралтейской, то калмык сей пожелал быть при сём испытании, дабы мог он выводить из замешательства господина своего напоминовением ему, что должно отвечать на вопросы, а может быть и для того, дабы иметь случай выставить и себя. Но как бы то ни было, он вошёл с прочими пред присутствие монарха, посредством проворства своего, то есть он забрал с собою все рисунки, черченные при учении господином его, которые и доставили ему вход сей.

И так, прежде нежели дошла очередь до господина Спафариева, калмык для напоминания ему нужного употреблял те секунды, в которые монарх, ходивший по палате, оборачивался к ним спиною; государь, однако же, сие приметив, спросил калмыка, зачем он здесь.

– Я, – отвечал он, – всемилостивейший государь, принял смелость войти сюда с господином своим для поправления его в случае замешательства его в ответах.

– Да разве ты что разумеешь?

– Я, ваше величество, быв неотлучен от господина моего, старался воспользоваться преподаваемым ему наставлением.

Монарх, удивяся сему, стал сам его расспрашивать по части морских познаний и к великому удовольствию своему нашёл его весьма в том знающим. После сего подобно же начал монарх испытывать господина его и нашёл, что, сколько слуга его был знающ, столько он несведущ. Какое же правосудный государь учинил решение? Калмыку сему не только пожаловал вольность, но и чин мичмана во флоте, а господина его, повелев написать матросом, отдать в команду ему, дабы он постарался научить его тому, что сам разумеет.

Калмык сей в 1723 году был уже морским капитаном, а потом дошел по службе и до контр-адмиральского чина и прозывался Калмыковым.

От адмирала Нагаева.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

О талантливом калмыке Сердюкове

Великий государь в бытность свою в Астрахани, осматривая, между прочим, приезжих купцов лавки и анбары и расспрашивая каждого, откуда кто, давно ли продолжает там торги, хозяин ли кто или приказчик, заметил одного из них калмыка и узнал от него, что он принадлежит московскому гостю Евреинову и прозывается Сердюков. Ответы его на все вопросы монарха были остры и основательны. Его величество, полюбя его, велел ему придти к себе на другой день и к удовольствию своему приметил в нём не одну расторопность и познание в торговле, но и природную ещё склонность к механике. Сего довольно было для монарха, чтоб употребить таланты его в общую пользу.

По возвращении же своём в Москву великий государь призывает к себе Евреинова, спрашивает его, доволен ли он калмыком своим Сердюковым и с верностию ли он исправляет порученное ему. Евреинов отдает ему справедливость, и монарх изъявляет желание своё, чтоб он отпустил его, ибо, де, он мне надобен. Его величество записывает Сердюкова в новогородское купечество, поручает ему разные казённые комиссии и, наконец, вверяет ему Вышневолоцкие слюзы. И когда увидел, что он и сию важную для Петербурга должность исправил к удовольствию его, отдаёт ему слюзы оные в вечное владение, и снабдевает знатными привилегиями, которые и содержал он в исправнейшем состоянии к общему удовольствию, а паче проходящих слюзы оные, по самую смерть, и которые оставил в наследие и детям своим.

От г. Евреинова.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Сиделец в лавке, который стал сенатором

Будучи еще в молодых летах, до отправления своего в чужие края, Государь часто прогуливался по московским торговым лавкам. Заметив в Панском ряду одного проворного молодого сидельца, он вступил с ним в разговор. Узнав из разговоров его сметливость и сведав, что он разумеет немецкий, французский и польский языки, Государь спросил его: «И где, ты учился?» – «У отца», – отвечал сиделец. – «Кто ж твой отец?» – снова спросил его Государь. – «Посольского Приказа переводчик?» – «А кто твой хозяин?» – «Московский гость Евреинов».

Напоследок Монарх сказал: «Прикажи твоему хозяину, моим именем, чтоб он тебя рассчитал, возьми от него аттестат и приди ко мне с своим отцом, потому что ты мне нужен».

Из этого сидельца вышел славный Пётр Павлович Шафиров.

На третий день отец с сыном пришли к Государю, и сын поднёс Его Величеству данное ему от хозяина свидетельство о хорошем его поведении. Великий Государь определил его в Посольский Приказ и чрез короткое время сын заступил в Приказе место отца. Потом Государь взял его с собою в первое путешествие своё в чужие края и начал употреблять к важным делам, которые, к удовольствию Его Величества, исполнял он, как нельзя лучше; заслуги и дарования его доставили ему, наконец, достоинство вицеканцлерское, а потом сенаторское с чином Действительного Тайного Советника. К несчастью, этот муж, отличившийся своими заслугами и дарованиями, забыл себя до того, что в надежде на свою знатность и милость к себе Государя, начал делать разные законопротивные поступки, подвергшие его суду, строгостью которого был он приговорён к лишению чинов, имения и самой жизни. Государь подтвердил решение суда, но, уважая его заслуги, оставил ему жизнь.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Пётр в роли пророка

Некто отставной мичман, будучи ещё ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул ему в лицо и сказал:

– Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.

Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:

– Таков был пророк, что и в мичманы то попал я только при отставке!

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Маменькин сынок

Государь имел не малую трудность довести городовых дворян своих до того, чтобы они добровольно отдавали детей своих в службу.

Одна дворянка вдова, быв принуждена строгостию указов разлучиться с считающимся в недорослях восемнадцатилетним любезным сынком своим, привезя его в Петербург, записала в Ингерманландский полк, в солдаты.

За несколько же пред тем лет, этою же вдовою отдан был в солдаты дворовый её человек, по имени Иван; он выучился в службе грамоте, проворством и расторопностию своею скоро дослужился в том же самом полку до сержанта и прежний его барин, помянутый недоросль, сделался по команде от него зависящим. Но городской дворянин полагал, что сержант его всё ещё тот же Ванька, который был и прежде, и что потому не может он им повелевать, а потому не хотел он исполнять приказов его. Сержант за ослушание жестоко наказал бывшего господина палкою; а тот разжаловался матушке своей, что Ванька больно прибил.

Мать взвыла, и думала найти управу на него у государя; она со слезами жалуется монарху на Ваньку, объясняя, что тот, быв прежде слугою, прибил своего господина не на живот, а на смерть.

Государь, расспрося её кто Ванька и кто сын её и, узнав, что Ванька сержант, а сын её солдат, – приказал обоих представить к себе и спрашивает сержанта:

– За что ты бил сына этой старухи?

– За непослушание, – ответствует сержант, – я приказывал ему быть в четвёртом часу к ученью, а он не послушался и не пришёл. Я велел его привести силою и наказал, как ослушника.

Государь, быв на то время весел, и ободряя его мановением, спросил:

– Да как ты его бил?

Сержант, поняв намерение государя, поставил Ваньку в позитуру, дал ещё нисколько ударов палкою, приговаривая: «не ослушайся, не ослушайся!».

– Вот так я бил его, государь!

Мать завыла, а монарх сказал:

– Видишь, старуха, какой Ванька-то твой озорник, и в моём присутствии не унимается! Я советую тебе поскорее уйти, чтобы и самой чего от него не досталось: видь за непослушание, везде бьют.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Мы теперь в большом мире…»

По привезении Готторпского глобуса*

*Огромный глобус из Готторпа был привезён в Петербург в 1715 году и поставлен в помещении, где прежде содержался слон, подаренный царю персидским послом Фазл Али-беком от шахиншаха в 1712 году. Ред.

в Петербург и постановлении оного близ Летнего дворца в особом месте, часто хаживал Пётр Великий его смотреть. А как в сём глобусе толико есть пространства, что за круглым столом на лавках десяти человек сидеть можно, то единожды государь Блументросту*,

Блументрост Иван-Богдан (Деодат) (1676—1756) – доктор медицины, с 1722 года президент медицинской канцелярии. Ред.

мужу учёному, сказал: «Мы теперь в большом мире. Этот мир есть в нас, тако миры суть в мире» *.

*Здесь Петр I перефразировал древнейшую философскую идею об аналогии макрокосма (внешнего мира) и микрокосма (человека). Ред.

Не дальновидная ли мысль сия, заключающая в себе познание миров?

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Сколько давать жалованья иностранцам

Государь вникал во всё, и при найме в службу иностранцев взвешивал лично не только знание, но ум, образ жизни и даже соображал по нациям, кому какое дать жалование.

Однажды надлежало принять нескольких ремесленников и художников из иностранцев на службу в Россию. Адмиралтейская Коллегия слишком затруднялась, какое определить жалование вновь поступающим, тогда Государь сказал:

– В отношении вновь принимаемых на службу нужно не только сообразоваться со степенью знания и ожидаемой от того пользы, но также с их отечеством, и потому с различием их национальнаго характера: французу всегда нужно давать более жалования, потому что он любит повеселиться и расточает в государстве всё то, что от него получает; немцу также не меньше, потому что он любит xopoший стол, или и оставляет себе мало, a нет так и совсем проживёт всё им полученное; англичанину нужно давать несколько более, потому что он любит хорошо пожить, так что можно иногда надбавлять сверх заслуженнёго; но голландцу уже меньше, потому что он едва до сыта наедается, чтобы только скопить поболее денег; а итальянцу ещё менее, потому что он со своей умеренностью мало расходуется и всем и каждому объясняет, что он живёт вне своего отечества, потому только, чтобы скопив капитал, отправиться в свой рай – Италию, где денег мало и там проживать их помаленьку.

От старых членов Адмиралтейской Коллегии.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Хитрость иностранных мастеров

Государь так любил мореплавание и кораблестроение, что, как известно, в Саардаме, был простым плотником, чтобы изучить кораблестроение, и простым матросом, чтобы начать морскую службу.

Этой охоты он никогда не оставлял и постоянно в свободные часы любил беседовать с мореплавателями и кораблестроителями, служившими в Русской службе. Однако, не смотря на такое сближение, Пётр Великий не был щедр на жалование и на большие чины, так что голландские и английские мастера, служившие при санктпетербургской верфи, имели чины не более капитана.

Государем было введено в обычай, когда кто-нибудь из вельмож собирал вечер, то необходимостью себе ставил приглашать к себе нескольких иностранцев, так как Государь находил в беседе с ними приятное препровождение времени.

Обыкновенно они должны были садиться около него в кружок или полукругом, и он обыкновенно обходился с ними без чинов.

Так случилось однажды на вечеринке: по окончании какого-то разговора иностранцы встали с мест и не хотели сесть; Император неоднократно предлагал им садиться, но они постоянно откланивались и стояли.

Наконец Петр I, не понимая причины, спросил:

– Что значит, что вы не садитесь? Или вы не слышали моего приказания?

– Ваше Величество, не вмените нам в дерзость, мы не имеем права и не сядем в присутствии своего Государя и Императора, потому что мы чинами едва равняемся с сухопутными капитанами и видим, что за Вашим Величеством стоят генералы и бригадиры, которые имеют право сидеть с вами.

Император приметил, к чему это клонилось и что значило.

Он улыбнулся и сказал:

– Хорошо, садитесь же однакож теперь подле меня; а об ваших чинах я поговорю в Сенате, как только буду.

И тут же занёс что-то для памяти в свою книжку.

По прошествии нескольких дней действительно вышел указ правительствующаго Сената, в котором корабельные мастера были награждены, смотря по достоинству, чинами от маиорского до бригадирскаго.

От генерал-экипажмейстера Брюнна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Причина расположения государя к иностранцам

Из вышесказаннаго однакоже нельзя заключить, что Пётр Великий имел к иностранцам слепую любовь и увлекался их образом жизни и нравами, а только то, что он любил своё отечество и хотел просветить его.

А иностранцев считал как бы учителями.

По возвращении в 1698 году из своего путешествия за границей, он уже ясно увидел разницу между державами, как в народной нравственности, так и в промыслах и торговле и видел, что многого не доставало в его земле; он начал помышлять о средствах и способах, как бы для просвещения своего народа, привлечь в Россию искусных и полезных иностранцев и совершить то, что уже великий его предшественник Иоанн Васильевич Грозный давно предпринимал.

Для этого намерения он в 1699 году объявил два указа: в первом он позволил молодым дворянам путешествовать вне своего отечества с целью образования, но только с тем условием, чтобы получить наставление от него лично, что нужно перенимать сообразно со склонностью и направлением способностей.

Вторым указом было дано всем послам, резидентам и агентам, служившим в иностранных государствах, повеление, чтобы они возвестили, что иностранцы, желающие испытать своего счастия в русской службе, могут быть с yдoвoльcтвиeм приняты и даже получить льготы и привилегии в России относительно промыслов и ремесел, далее, что Государю Петру Первому благоугодно иметь в своей службе искусных офицеров, инженеров, артиллеристов, художников, фабрикантов, ремесленников и проч.

Лишь только Император Пётр Первый заложил С.-Петербург, и об этой закладке стало известно за границей, то иностранцы во множестве явились в С.-Петербурге и вступили в государственную службу, начали строиться, а некоторые завели фабрики или другие промыслы.

Пётр Великий весьма милостиво обходился с своими иностранцами, офицерам давал двойное жалованье, посещал фабрики и мастерския, делал разнаго рода поощрения, и внимательно следил за успехами отданных в учение Русских молодых людей.

Это ласковое обращение Императора с иностранцами возбуждало в Русском дворянстве негодование и зависть за эти преимущества; Государь и явно это видел и часто слышал об этом.

Однажды в обществе Русских дворян Пётр Первый хвалил искусство иностранцев, их усердие и прочие достоинства и в заключение сказал:

– Я знаю, что оказываемое мною иностранцам преимущество не нравится многим моим подданным; но я имею двояких подданных, разумных и благонравных и безразсудных и невежд…

И продолжил так:

– Разумные видят в моих ласках иностранцам пользу подданных и будущее благосостояние государства, так как Русские могут учиться от них искусству и наукам, а потому оказываемое мною иностранцам предпочтение и ласки удерживает иностранцев, которые пополняют государство Русскими художниками и мастерами. Безразсудные и злые, коснея в невежестве, не постигают моих намерений, или не хотят постигать и если бы могли, то охотно мне бы воспрепятствовали. Они не постигают того, в каком виде было государство прежде, нежели я осмотрел запад, и что бы я мог сделать, имея столько неприятелей, если бы я не привлек сюда иноземных помощников?

От графа Павла Ивановича Ягужинскаго

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Наказание голландскому контролёру

Пo заведении в С.-Петербурге адмиралтейства, поставка нужного для него количества пеньки возлагалась на города, торговавшие ею, расположенная часть на город Калугу привезена была в адмиралтейство купцом того города Алфёровым.

Браковщик адмиралтейский, выписанный из Голландии, принятый на службу, заметив смиренность и робость купца, вздумал что-нибудь сорвать с него, и поэтому забраковал привезённую им пеньку, угрожая ещё и гневом государя. Устрашённый купец просит его сделать милость – не доносить государю, обещая отслужить ему, но в это время государь входит в амбар, где происходила браковка. Бедный поставщик трепещет. Государь узнаёт всё происшедшее, рассматривает сам пеньку, и, взяв нисколько горстей оной между колен, встряхивает и разнимает их как мастер, видя её первой доброты, прогневался на пристрастного браковщица, говоря ему:

– Бездельник! У вас нет такого хорошего и шёлку, как эта пенька.

Велел принять всю пеньку, а браковщика выгнать из службы и выслать заграницу.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Без барыша не разжиреешь

Великий хозяин, когда ни бывал в Москве, хотя бы то было и на короткое время, никогда не оставлял того, чтобы не осмотреть самому все московские фабрики; он давал при этом всегда наставления – как лучше что исправить, что переменить, что вновь сделать; учил ткачей, садясь сам за станы, а ткавши объяснял все подробности и приёмы, нужные в искусстве тканья.

В одно из таких посещений фабрики Серикова, осматривая, по обыкновению, все работы в ней, сделанные сукна, материалы, припасы, и проч., заглядывая в кладовые и амбары, государь увидел в одном амбаре немалое число половинок каразеи (шерстяной ткани) и спросил: для чего так её много лежит? Сриков отвечал, что велено было ему, указом из адмиралтейства, сделать все это количество каразеи на мундиры матросов; но после отменено, почему вся она и осталась.

– Так для чего же ты её не продаёшь?

– Не покупают, всемилостивейший государь, ибо никому она не надобна, а для подкладок солдатских мундиров обязались другие фабриканты. И он назвал их, поимённо.

– Так ведь тебе убыток?

– Что ж делать, надёжда-государь!

– По чему стоит тебе аршин?

– По двадцать восемь копеек.

– Доволен ли ты будешь барышом по гривне на рубль?

– Я бы, – отвечал Сериков, – рад был сбыть её с рук и без барыша.

– Без барыша то, брать, недолго наторгуешь! – заключил государь.

Потом, обратясь к Меншикову, сказал:

– Данилыч, вели завтра же всю эту каразею принять и раздать по госпиталям, она очень годится для больных на одеяла.

Это исполнено в точности, и Сериков с прибылью сбыл её с рук, а чрез несколько дней получил и деньги.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Наказание неблагодарных

Если Пётр Великий по душе и мысли, а также и по своим великим намерениям, не терпел пороков, то точно также ненавидел неблагодарных, и при всяком случае выражал своё чувство сильным гневом во многих случаях, точно также, как выражал свою радость, если видел, что люди, им облагодетельствованные, выражали на деле свою благодарность как за Царския милости и заботы, так и вообще в жизни гражданской.

При закладке Адмиралтейства в С.-Петербурге, великий государь выписал для своей верфи из Голландии вместе с прочими мастерами якорнаго кузнеца, которому определил хороший оклад жаловнья, а при том договорился с ним, как и с прочими, о том, чтобы он своему искусству выучил несколько молодых людей из Русских.

Так было несколько лет, как мастер якорных дел имел у себя молодых людей; между таковыми один молодой человек оказал, против прочих, более способности к ремеслутак, что мастер признал его подмастерьем, и при удобном случае представил его Императору как своего лучшего ученика, одобрив его и в поведении, и в искусстве, и просил у Государя о прибавке прилежному ученику жалования.

Государь, зная Русских людей лучше Голландскаго мастера, хотя и обещался, исполнить просьбу, однако примолвил при этом:

– Царю сдержать своё слово есть довольно времени, но что нужно ещё хорошенько рассмотрть новаго подмастерья, достоин ли он того, и довольно ли будет иметь сил оправдывать надбавку жалованья?

Таким образом, подмастерье в течение нескольких месяцев оставался на своём жаловании.

Мучимый нетерпением, подмастерье решился подать Государю прошение об Царском обещании, и Государь принял весьма милостиво прошение, вспомнив, что он когда-то обещался прибавить ученику оклад жалованья.

Приняв милостиво прошение, когда только начал читать эту бумагу, то брови его невольно были сдвинуты, и вот тому была какая причина.

Подмастерье, просящий прибавки, принося свою убедительную просьбу, прямо говорил Царю о своём искусстве, безстыдно хвастает Царю о своём совершенстве в работе, притом заявлял, что он может обучать учеников точно также, как его мастер и, говоря об этом, докладывал Монарху, что можно отказать Голландскому мастеру, который получает такое огромное жалование и предлагал свою готовность заступить его место, довольствуясь прибавкою жалованья.

Монарх вспылил и, в справедливом гневе, бросив в лицо подмастерья его прошение вскричал:

– Ах ты неблагодарный, можно ли было от тебя ожидать такой чёрной неблагодарности к твоему мастеру, который так усердно предстательствовал за тебя, прося о прибавке к твоему жалованию, и от котораго ты приобрёл знание? Неужели ты думаешь, что я буду исполнять по твоему дерзкому неблагодарному предложению?

И добавил:

Нет, я никогда не откажу искусному мастеру до самой смерти, и тогда уволю от службы, когда он сам будет желать этого. А тебе, неблагодарное созданье, за эту дерзость долго не получить обещеннаго жалованья.

Неблагодарный и дерзкий подмастерье был высечен розгами в присутствии прочих учеников и послан на другие якорные заводы.

От капитана Круиза, сына Адмирала Круиза.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Лучше явный враг, чем тайный недруг…»

Неблагодарных людей государь ненавидел и об них говаривал так: «Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер, такой безобразит человечество».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Отречься от чести – потерять государство…»

При начале турецкой войны молдавский господарь, князь Кантемир, отдался под покровительство Великого Петра, и когда Пётр, при заключении мира с турками, узнал, что визирь требует выдачи Кантемира, то сказал:

– Я лучше уступлю туркам землю до самого Курска, нежели соглашусь на это. Мне тогда ещё останется надежда отданное опять завоевать; но не сдержать данного слова, значит – навсегда потерять веру и верность. Мы имеем своею собственностью одну только честь; отречься от нее – то же, что перестать быть государем.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

«Лучше грех явный, нежели тайный…»

Буде виноватый принесёт чистую повинную государю, прощал милосердо или умерял наказание по важности преступления и говаривал: «Не делай впредь того, за признание – прощение, за утайку – нет помилования. Лучше грех явный, нежели тайный».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Какой сон начальнику, когда судьи его спят…»

Императрица, узнав, что государь нощию беспокоился и мало почивал, на другой день спрашивала его о причине – на что он ей отвечал: «Ах, Катинька, какой сон начальнику, когда судьи его спят».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Время лучший лекарь

В бытность в Олонце при питии марциальных (минеральных вод), его величество, прогуливаясь, сказал лейб-медику Арешкину: «Врачую тело своё водами, а подданных – примерами. И в том, и в другом исцеление вижу медленное. Всё решит время, на Бога полагаю надежду».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Долотом и дубиною

Государь, точа человеческую фигуру в токарной махине и будучи весел, что работа удачно идёт, спросил механика своего Нартова: «Каково точу я?». И когда Нартов отвечал: «Хорошо», то сказал его величество: «Таково-то, Андрей, кости точу я долотом изрядно, а не могу обточить дубиною упрямцев».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Помощник в нужде

Пётр Великий, проходя за полночь чертёжную свою и приметя Нартова, сидящего за чертежом Кронштадтского канала, к которому поручено было ему придумать механические способы, как бы легче и прямее колоть и пилить камень, которым канал устилаться долженствовал, и каким образом отворять и запирать слюзные ворота, подошёл к нему, посмотрел на труды его и, видя его вздремавшего, а свечу оплывшую и пылающую, ударил по плечу, сказав: «Прилежность твоя, Андрей, похвальна, только не сожги дворца!». На другой день пожаловал ему пятьдесят червонцев двурублёвых, говоря при том: «Ты помогаешь мне в надобности моей, а я помогаю тебе в нужде твоей».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

На деньги Пётр был скуповат

Когда Нартов просил его величество окрестить сына его новорождённого, тогда отвечал ему: «Добро!». И оборотясь к государыне с усмешкою сказал: «Смотри, Катенька, как мой токарь и дома точит хорошо». Окрестя, пожаловал он ему триста рублей да золотую медаль – подарок при крещении весьма редкий, ибо Пётр Великий на деньги был не члив (бережлив, скуп) и свободнее давал деревни. Тогда обещал государь ему деревню, однако, за скоро приключившеюся болезнию и кончиною сего не воспоследовало.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Насадить науки и художества вообще…»

Государь, рассматривая в токарной план учреждения Академии Наук в Санкт-Петербурге с архиатером Блументростом*

*Доклад об учреждении Академии наук, составленный архиатером (главным врачом) Блументростом, рассматривался Петром 22 января 1724 года. Ред.

при Брюсе и Остермане*,

*Остерман Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих. 1686—1747), сын лютеранского пастора, родился в Бохуме, Вестфалия, учился в Иенском университете, на русской службе с 1704 года в Посольском приказе, где работал переводчиком с немецкого, голландского, латинского, французского, итальянского языков. С 1711 года тайный секретарь, выполнял важные дипломатические задания русского правительства. В 1717—1718, 1721 годах при переговорах со шведами па Аландах и в Ништадте занимал ведущую роль. С 1721 года – барон, тайный советник, с 1723 года – вице-президент Коллегии Иностранных дел, после смерти Петра I занимал высокие посты в Российской империи. С 1730 года граф, сенатор, с 1731 года первый кабинет-министр, с 1741 года генерал-адмирал. Правительством Елизаветы Петровны в 1741 году приговорён к смерти, заменённой ссылкой, умер в Берёзове. Ред.

взглянув на Нартова, говорил ему: «Надлежит при том быть департаменту художеств, а паче механическому. Привезённое из Парижа от аббата Биньона и писанное тобою о сём прибавить желание мое – насадить в столице сей рукомеслие, науки и художества вообще». При сём случае его величество назначил быть президентом сея Академии Блументроста.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Учреждение Академии наук

После благополучнаго окончания Шведской войны император Пётр I принял намерение учредить Академию Наук в С.-Петербурге, для чего послал чрез всех своих посланников при иностранных дворах повеления, чтобы они осведомились в местах их пребывания о славнейших учёных, какие нужны для его академии и в скорейшем времени известили бы об этом.

Для первоначальнаго содержания Академии при первом её учреждении, по расчислению, Государь назначил 25000 рублей, из таможенных сборов г. Нарвы, Пернавы и острова Эзеля. Но, к несчастию, он впал в болезнь, которая свела его в могилу. Лёжа на смертном одре, он поручил своей супруге Екатерине Алексеевне покончить начатое им предириятие.

Екатерина I, наследовавшая престол своего супруга, поручила доктору Блументросту, известному по учёности, составить список учёных по начертанию Петра Великаго, назначив его президентом Академии. По его назначении стали один за другим приезжать в Петербург. Имена этих первых учёных просветителей следующия:

Николай Делиль и Делиль ла Кроэр – Профессоры Астрономии и Географии.

Герман, Николай и Дэниил Бернульи – по Математике и Анализу.

Бельерингер – по философи.

Беэр – по истории и древностям.

Доктор Беккенштейн – естественного и гражданскаго законоучения.

Лейтман – по механике и физике.

Дювернуа – по анатомии.

Доктор Биргер – по химии.

Мартиниус – Профессор латинскаго языка.

Грос и Мейр – по практической философии.

Коль – по истории искусств и наук.

Гельдбах – ученый секретарь.

Шумахер – был библиотекарем при академии.

Для торжественного открытия Императорской Академии Художеств было избрано 26 число ноября 1725 года, после дня тезоименитства Екатерины I. Но по разным причинам день праздника был отстрочен до третьяго дня Рождества Христова, и хотя Императрица в тот день не присутствовала, однако общее собрание вполне состоялось. Настоящее торжественное открытие последовало в 1756 году в присутствии Ея Императорскаго Величества и царевен Анны и Елизаветы Петровен и владетельнаго Герцога Голштинского.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Порядок производства в чины

Государь, быв в Персидском походе, между прочим, предпринял сделать крепость Св. Креста *),

*) Крепость заложена в сентябре 1722 г., на р. Сулаке, в 20 верстах, от её устья, в том самом месте, где отделяется от неё р. Аграхан. Туда Пётр, по плодородию земли, переселил 1000 казацких семейств с Дона. Но в 1736 г. крепость оставлена, а казаки переведены на р. Терек. Ред.

сам приискал место, снял с него план, сделал чертёж крепости и сам же размерил её; и как в работе сей помогал его величеству бригадир Василий Яковлевич Левашов, то монарх, утрудясь работою, спросил у него:

– Нет ли водки?

– Водки нет, а есть добрая сивуха, – ответствовал Левашов.

– Хорошо, но не можно ли достать к ней редьки?

Левашов, бывшего при нём на вестях молодаго солдата из дворян, по фамилии Аркатова, послал спросить о ней у поселённых там казаков. Аркатов был столько счастлив, что сверх чаяния государя, весьма скоро её нашёл и принёс, и заслужил от монарха слово: «Спасибо, брат».

Государь, выкушав рюмку сивухи и закуся редькою, хвалил проворство солдата. Левашов, не спустя употребить эти минуты в пользу Аркатова, донёс об исправности и способностях его.

– Давно ли он в службе, – спросил Государь у Левашова.

Узнав, что нет ещё году, сказал:

– Можно бы его пожаловать капралом, но обидишь тем многих, которые старее его в службе, однако ж, когда пройдёт год службы его, напомни мне об нём.

Этот Аркатов был в отставке надворным советником.

***

Один из наследников знатнейшего княжеского рода, молодой 16-тилетний барич, по обыкновению, начал службу свою с солдата гвардии. Вид и проворство, а не меньше и знатный род его, привлекли на него особенное внимание и благоволение государыни, почему и просила она супруга своего пожаловать его сержантом.

– Сержантом? – ответствовал монарх, – разве ты не знаешь, как важно звание сержантское, и ты должна его жалеть: ведь он всегда будет под палками за неисправность в должности, которой он ещё не разумеет.

– Так хотя унтер-офицером.

– И этого нельзя.

– По крайней мере, батюшка, пожалуй его хотя капралом.

– Тоже нельзя: ведь целое капральство должно быть на руках его, и он за всякую пуговицу солдатскую должен отвечать, не говоря уже о другом; и будет он всегда неисправен, а, следовательно, всегда же и бит. Да и рассуди, – заключил государь, – можно ли его пожаловать капралом, когда есть многие старше его по службе? Это было бы им всем обидно, а с моей стороны несправедливо; и так пусть поверстается с другими, а тогда по порядку и не будет он обойдён, только бы, между тем, вёл себя порядочно.

***

Из этих примеров видно, что не так легко можно было при Петре Великом дослужиться до офицерства, но зато уже чины эти весьма уважались и отличие, какое им делалось в обществе, сугубо награждало терпение их; а порядок в производстве, не допускавший никому, так сказать, ни опередить, ни отстать, нечувствительным делал медленность производства.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

За казну подотчётен Богу

Пётр получал обыкновенно жалованье по чинам, когда приносили деньги, то он говаривал:

– Сии деньги собственные мои, я их заслужил, и употреблять могу по произволу, но с государственными доходами поступать надлежит осторожно: об них должен я дать отчёт Богу.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Спуск корабля

В Ригу прибыли (в 1714 году) три военные корабля, купленные в Англии, и в Петербурге спущен был один корабль с стоек, причём царь был в самом весёлом расположении духа и говорил много разумных вещей по случаю счастливого хода его кораблестроения.

Находясь на борте этого вновь спущенного корабля, государь обратился к сидевшим около него старым боярам, которые до сих пор мало следовали примеру присутствовавших тут же русских министров и генералов и вовсе не ценили опытности и познаний, приобретённых сими последними.

– Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось, лет тридцать тому назад (так начал он), что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать, и в одеждах немцев, в завоеванной у них же нашими трудами и мужеством стране, воздвигнем город, в котором вы живёте, что мы доживем до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлёными; что увидим у нас такое множество иноземных художников и ремесленников, доживем до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи?.. Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времен) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились было и по всем европейским землям:, но невежеством наших предков были приостановлены и не проникли далее Польши, а поляки, равно как и все немцы, пребывали в таком же непроходимом мраке невежества, в каком мы пребываем доселе, и только непомерными трудами правителей своих открыли глаза и усвоили себе прежние греческие искусства, науки и образ жизни… Теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться без всяких отговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло… Указанное выше передвижение наук я приравниваю к обращению крови в человеческом теле, и сдается мне, что со временем они оставят теперешнее свое местопребывание в Англии, Франции и Германии, продержатся несколько веков у нас и затем снова возвратятся в истинное отечество своё – в Грецию… Покамест советую вам помнить латинскую поговорку: «ora et labora» *)

*) Молись и трудись. Ред.

и твёрдо надеяться, что, может быть, ещё на нашем веку вы пристыдите другие образованные страны и вознесёте на высшую степень славу русского имени…

В глубоком молчании выслушали старые бояре своего монарха, и затем, выразив своё согласие с ним, словами: «Да, да, правда!» и, заявив ему своё повиновение, снова обеими руками ухватились за то, что составляет высшее их благо, т. е. за стаканы с водкою, и предоставили таким образом царю рассудить в глубине его собственных помышлений, насколько успел он в их обращении и насколько мог надеяться достигнуть конечной цели своих великих предприятий.

Ходячее в свете мнение, будто бы сам царь обладает множеством знаний, совершенно справедливо, и никто, хорошо знающий этого монарха, не станет оспаривать, что он первейший и разумнейший министр, искуснейший генерал, офицер и солдат своего царства, учёнейший из всех русских богослов и философ, хороший историк и механик, искусный кораблестроитель и ещё лучший мореход – но во всех этих знаниях имеет он очень ленивых и из-под палки действующих учеников. Военную часть поставил он на такую превосходную ногу и своих солдат (в особенности пехоту) довёл до такой славы, что они не уступят никаким другим в свете, хотя, впрочем, и имеют большой недостаток в хороших офицерах. Одним словом – там, где у русских господствует страх и слепое повиновение, а не рассудок, там они будут впереди других народов, и если царь продержит еще скипетр свой только двадцать лет, то он уведёт страну свою, именно вследствие сказанного повиновения, так далеко, как ни один другой монарх в своём государстве *.

* Это текст из Записок Вебера – Das Veranderte Russland» (Преображённая Poccия). Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Перед лицом Европы

Беседуя государь с корабельными и парусными мастерами и флотскими офицерами так развеселился, что сам пуще подчивать начал. Тогда каждый, обнимая Петра Великого, уверял о любви своей и о усердной службе, а монарх отвечал им: «За любовь, за верность и службу награда не словом, а делом, сие вы доказали. Я вам благодарен».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр Великий получает звание вице-адмирала

О произвождении генералов, полковников и офицеров, оказавших услугу, Пётр Великий сказал: «Я постараюсь, только как посудит князь-цесарь. Видите, что я и о себе просить не смею, хотя Отечеству с вами послужил верно. Надлежит избрать удобный час, чтоб частым представлением его величество не прогневать. Что ни будет, я ходатай за вас, хоть и рассердится. Сердце кесаря в руце божией, помолимся прежде Богу, авось любо будет лад».

Сей князь-цесарь (имеется в виду боярин Федор Юрьевич Ромодановский, пользовавшийся неограниченным доверием Петра Великого, и в некоторых придворных церемониях нешуточно исполнявший роль самого императора. – Е.Г.) имел такую власть и доверенность, что самого государя в чин вице-адмирала пожаловал за морскую у Гангута баталию. При выездах садился Пётр Великий в карете против князя-цесаря, а не рядом с ним, показывая подданным пример, какое оказывает он почтение и повиновение к высшей особе.

Чин вице-адмирала от князя-цесаря объявлен был царю Петру Алексеевичу, яко бывшему контр-адмиралу в Сенате, где князь-цесарь сидел посреди всех сенаторов на троне и давал аудиенцию государю при прочтении письменной реляции подвигов его, в образец прочим, что воинские достоинства получаются единственно по заслугам, а не породою и счастием. Такое произведение случилось в 1714 году.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Солдатский паёк

С малого начала – потешных, родилась скоро целая и великая армия, введена строгая дисциплина, определено каждому жалованье и пайки хлеба, круп и соли, чем себя должен содержать солдат.

Известно, что государь и по учреждении армии проходил сам службу и жалован в чины наряду с прочими, но неизвестно, может быть, то, что государь всякое такого рода учреждение не прежде издавал, как, испытав собственным опытом – возможно ли исполнить его? Когда учредил он помянутые солдатам пайки, то прежде нежели издал о сём закон, захотел испытать собою же собственно: может ли солдат быть пайком тем сыт? Для сего, как и в нежном возрасте своём, он принял на себя в строгой точности всю солдатскую службу и целый месяц, служа с ними наряду, довольствовался определённым солдату пайком, ничего к нему другого не прибавляя. По таковом испытании государь, вступя вновь, так сказать, в права свои, сказал окружавшим его:

– Слава Богу, теперь я уверился достоверно, что определенный паёк солдату, к его безнуждному продовольствию достаточен, ибо, когда я по возрасту и силам моим большее количество требую пищи к своему насыщению, нежели многие из солдат, то конечно уже каждый из них будет совершенно сыт.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Солдатская каша.

В одном из заграничных походов солдаты, поартельно сидя, ели кашу; один из них роптал на прогорклость крупы, говоря громко: «Вот какую, за все наши службы и труды, дают нам крупу, вот как кормят нас!». Монарх, проходя в то же время лагерем, с крайним прискорбием услышал ропот сей; а дабы не распространился он по всему лагерю, то подошёл к артели и по обыкновению своему сказал: «Хлеб да соль, товарищи!» – «Милости просим, хлеба кушать!» – отвечали они. Великий Государь, не показывая ни малого вида неудовольствия, взял у одного солдата ложку, несколько покушал и, как бы не приметив горькости крупы, сказал: «Каша-то, ребята, хороша, ешьте на здоровье!» – и пошёл от них. – «Слышишь ли, – сказал другой солдат ропщущему, – что говорит Государь, и самому ему не противна показалась каша, а ты ропщешь: как быть, хоть она немного и горьковата – в походе нельзя, чтобы всё было свежее, придём в другое место, так и пищу иметь можем лучшую». – Недовольный отвечал на это. – «И подлинно, брат, так, мне уж и самому стыдно стало, когда Государь похвалил кашу». Таким образом Монарх, пресекши ропот и успокоя недовольнаго, наказал после комиссара за его несмотрение в принятии крупы, и дал строжайшие повеления, чтобы всё, отпускаемое на пищу солдатам, было хорошее и неиспорченное, о чём дано было знать и во всю армию.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Жалую солдата за веселье…»

Его величество в Персидском походе, расположась лагерем близ города Тарку, намерялся с войском идти к Дербенту. Весьма дальний поход, трудные по морю переправы и по степям знойный жар изнуряли крайне силы солдатские и причиняли в некоторых уныние. Но государь, преодолевая все препятствия, был войску своему всегда примером мужества и неустрашимой храбрости. Под вечер ходил он по лагерю, примечал упражнения солдатские и охотно желал слышать сам, что о сём походе начальники и подчинённые говорят. Наконец, зашёл он к генерал-майору Кропотову в палатку, сел и рассуждал, каким образом выгоднее продолжать путь свой далее. Солдаты, близ сей палатки варившие тогда для ужина себе кашу, вели между собою разговор, и когда между прочим один, в разных походах бывалый и заслуженный солдат, мешав кашу и отведав оную, к прочим товарищам сказал: «То-то, братцы, каша, каша – веселая прилука наша», а другой, недавно служивший солдат, вспомня жену свою и вздохнув, на то ему отвечал: «Ах, какое, брат, веселье, разлука – несгода наша!». – «Врешь, дурак, – продолжал старый солдат, ударив его по плечу, – в походе с царём быть, должно жену и несгоду забыть».

Пётр Великий, услышав сие, вдруг выскочил из палатки и спросил у солдат: «Кто кашу весельем и кто разлукой называет?». Стоявшие при том солдаты показали ему обоих. Монарх, оборотясь потом к Кропотову, приказывал так: «За такое веселье жалую сего солдата в сержанты (дав ему на позумент пять рублей), а того, который в походе вспоминает разлуку, послать при первом случае на приступ, чтоб лучше к войне привыкал, о чём в приказе во всем войске объявить». Что и было исполнено.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Обыкновенный образ жизни Петра Великого

Барон Иван Антонович Черкасов, бывший первым писцом Петра Великого, при тайном советнике и кабинета секретаре Макарове, рассказывал мне следующее.

Петр Великий вставал всегда весьма рано. Зимою вставал он обыкновенно в четыре часа, приказывал подавать себе дела и, позавтракавши немного, в шесть часов ездил в Адмиралтейство и в Сенат. Обедал обыкновенно в час, а потом ложился часа на два отдыхать. В четыре часа пополудни приказывал докладывать себе о делах, которые поутру повелевал заготовить.

Обыкновенный обед его состоял в немногих и самых простых блюдах, как то: во щах, каше, студени, поросёнке со сметаною, холодном жареном с огурцами или солёными лимонами, солонине, ветчине и лимбургском сыре.

Пред кушаньем пил он анисовую водку, а за столом квас и хорошее красное французское вино, особливо Эрмитаж, иногда же рюмки две венгерского.

Когда он после обеда куда-нибудь выезжал, всегда приказывал брать с собою холодного кушанья, ибо, где бы он ни был, любил кушать часто, но не много вдруг. Он совсем не ужинал. Рыбы кушать не мог, ибо она была для него вредна, и для того во время постов кушал по большей части плоды, хлебенное и проч. В первые годы царствования своего почти никакого вина не пил, но по большей части пил кислые щи, квас, а иногда рюмку водки; летом обыкновенное его питье было красное французское вино, медокское или кагорское; наконец, лейб-медик его Арескин присоветовал ему пить вино Эрмитаж от продолжительного поносу, и с того времени сие вино любил он лучше всякого другого. Некогда, будучи в гостях у английского купца Спелмана и нашедши у него хороший Эрмитаж, спросил, сколько запасено у него этого вина, и как хозяин отвечал, что оного осталось еще бутылок сорок, то государь просил его, чтоб он уступил их ему, а гостям приказал бы подать другого хорошего красного вина.

В компаниях бывал он весел, словоохотен, и не любил никаких церемоний; любил весёлое общество, но не мог терпеть никаких непристойностей. Когда давал он при дворе весёлое пиршество, требовал от гостей своих, чтоб они равно были веселы и всякой пил бы столько, сколько все другие пили; кто же в сём случае притворялся или хотел обманывать, на того гневался и, приметивши обман, заставлял его в наказание выпить большой покал. Таким же образом прекращал он непристойные распри и досадные разговоры в компаниях. Некогда в приятельской беседе, когда уже все гости довольно были веселы, один генерал начал говорить о верной своей службе, как бы попрекая государю, и между прочими своими заслугами упомянул о взятье одного города. Пётр Великий отвечал ему:

– За то и я тебя щедро наградил и сделал генералом.

А потом, для прекращения сего неприятного разговора, заставил его выпить три покала сряду за здоровье его величества, всех генералов и всех храбрых солдат. Похвалявшийся генерал после того не в состоянии уже был много говорить, чему прочие гости довольно смеялись.

От барона Ивана Антоновича Черкасова.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Водку употреблял государь анисовую

Пётр Великий не любил никакой пышности, великолепия и многих прислужников. Публичные столы отправлял у князя Меншикова, куда званы были и чужестранные министры. У себя же за обыкновенным столом не приказано было служить придворным лакеям. Кушанье его было: кислые щи, студени, каша, жареное с огурцами или лимонами солёнными, солонина, ветчина, да отменно жаловал лимбургский сыр. Все сие подавал мундкох*

* Придворный повар. Ред.

его Фельтен. Водку употреблял государь анисовую. Обыкновенное питье – квас, во время обеда пил вино Эрмитаж, а иногда венгерское. Рыбы никогда не кушал. За стулом стоял всегда один из дневальных денщиков. О лакеях же говаривал: «Не должно иметь рабов свидетелями того, когда хозяин ест и веселится с друзьями. Они – переносчики вестей, болтают то, чего не бывало».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Не хочу иметь зрителей при столе…»

Когда Пётр Великий кушал один с своей супругою, как то случалось всего чаще, то для услуги никого не имел болee, как камергеров и одного малолетнего пажа; если же у него кто-нибудь обедал из приближенных вельмож или из моряков, то никто не прислуживал кромe обер-кухмистера Фельтена, денщика и двух маленьких пажей.

Да и эти все, подав закуски и вина для каждого по бутылке, должны были выходить из столовой и оставлять Государя с гостями. А лакеев, когда он обедал один, никогда в столовой не было; причем Пётр Великий всегда говаривал: «я не хочу иметь зрителей при моем столе».

Однажды он сказал за столом Прусскому посланнику, старому барону Мардефельду.

– Эти наемники смотрят лишь на то, что кладут в рот и подслушивают все, что говорят, разумеют криво и разсказывают опять криво.

От барона Мардефельда племянника Прусскаго посланника здесь упомянутаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Распорядок дня Петра Великого

Всякий день его величество вставал после полуночи за два часа или больше по времени и входил в токарню, точил всякие штуки из кости и дерева; и на первом часу дня выезжает на смотрение в разные места, всякий день наряд на все дороги, коляски и у пристаней верейки и шлюпки, и все дожидаются до самого вечера, а куда изволит ехать – неизвестно, а особливо редкий день который не бывает в Сенате.

В дом его императорского величества не повелено входить ни с какими прошениями, ниже с нижайшими визитами, ни в простые, ни в церемониальные дни, а только входили граф Фёдор Матвеевич генерал-адмирал Апраксин, светлейший князь Меншиков, канцлер Гаврила Иванович Головкин.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Фавориты знали тяжесть его руки

Пётр I-й распределял свои занятия на все часы дня и строго следовал этому распределению. Вставал он очень рано, иногда в три часа и в течение нескольких часов занимался чтением; потом час или два точил, за тем одевался и занимался государственными делами, при чём вносил в свою записную книжку разныя заметки и записывал нужныя распоряжения. За этою работою следовала прогулка, состоявшая в посещении флота, литейно-пушечнаго завода, фабрик или строящейся крепости, всегда с записною книжкою в руках. В 11-ть часов, или несколько раньше, Пётр садился за стол, с некоторыми лицами из своей свиты или с кем-нибудь из придворных. Получаса было достаточно для обеда и такого же времени для послеобеденнаго отдыха. Затем следовало посещение всех тех, которые утром были намечены в записной книжке. Петра видели по несколькоу минут то у генерала, то у плотника, у чиновника, или каменьщика. Пётр посещал школы, особенно же любил морское училище, где иногда присутствовал на уроках. Вечером Пётр развлекался дружескою беседою, или посещал ассамблеи, где много пил вина, играл в шахматы, или затевал другия любимыя игры, преимущественно детския, как напр. жмурки. Охота, музыка и тому подобное развлечение не имели для него никакой прелести. Шахматы он любил как потому, что игра вошла при нём в обыкновение, так и потому, что он был очень искусен в ней. Если в обществе, где он находился в чрезмерно-веселом настроении от выпитаго вина, кто-нибудь провинялся или раздражал его даже пустяками, то бывал бит жестоко. Меншиков и другие фавориты часто испытывали на себе тяжесть его руки. Спать ложился Пётр в 9 часов, и с тех пор прекращалось всякое движение по улице, на которую выходила его спальня. Малейший шум пробуждал его, и этого особенно боялись.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Внешность Петра Великого

Боярин Владимир Иванович Лопухин описывал так Царя: «Виден собою и высок был Пётр Алексеевич, выше всех нас и не одним только ростом. Любо было смотреть на него, когда был весел, и, сняв шляпу, здоровался – голос был приятный и звучный; волосы по лбу рассыпались; из очей ум да огонь искрами сыпались; подарит, бывало, как посмотрит на кого с ласкою; а на кого взглянет гневно, да ещё губы сожмёт, у того вся душа, говорили, в пятку уходила. Я при нём начал только служить. Был он строг, но и трудолюбив, не щадил себя, покоя себе не давал».

Воспом. Ф.П. Лубяновского.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Прогулки Петра

В летнее и осеннее время по Переведённой и по прочим улицам ходит пешком, летом в кафтане, на голове картуз чёрный бархатный, а в осень в сюртуке суконном серонемецком, в шапке белой овчинной калмыцкой на выворот; и ежели идущи противу его величества, сняв шапку или шляпу, поклонится и, не останавливаяся, пройдет, а ежели остановится, то тотчас прийдёт к тебе и возьмет за кафтан и спросит: «Что ты?». И ответ получит от идущего, что для его чести остановился, то рукою по голове ударит и при том скажет: «Не останавливайся, иди, куда идёшь!».

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Натура Петра в описании Вольтера

Петр был высокого роста, его лицо было гордым и величественным, но подчас искажалось конвульсиями, которые портили черты его лица. Этот органический порок объясняют действием яда, который, как говорят, дала ему его сестра Софья. Но истинным ядом были вино и водка, которыми он злоупотреблял, слишком полагаясь на свой сильный темперамент.

Он равно беседовал с ремесленником и с генералом. Но это не был ни варвар, который не делает различия между людьми, ни монарх, стремящийся к популярности, который хочет нравиться всем; это был человек, который хотел учиться. Он любил женщин настолько, насколько шведский король, его соперник, боялся их, и он был непритязательным в любви, как и в еде. Он скорее предпочитал напиваться, чем пробовать тонкие вина.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004

Слишком учтивое письмо

Пётр, получив от Апраксина слишком учтивое письмо (пишет Голиков), отвечает, что он сомневается, к нему ли оно писано; ибо оно с зельными чинами, чего-де я не люблю, и ты знаешь, как к компании своей писать. В другом письме запрещает он ему слово величество.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Припадки Петра Великого

(…) Великий государь, чрез несколько лет по вступлении своем на престол, подвержен сделался сильным спазматическим припадкам, продолжавшимся до самыя кончины его, в каковых случаях бывал он весьма мрачен и гневен; признаком сих припадков было чрезвычайное искривление шеи на левую сторону и кривлянье лица.

Сии припадки не врожденные ему были, но произошли в младых его летах или от чрезвычайного страху, причиненного бунтовщиками, стремившимися на жизнь его, или от яду, тайно данного ему по приказанию сестры его царевны Софии Алексеевны. Любимый его денщик Павел Иванович Ягушинский часто избавлял его от сих припадков следующим способом. Он вводил к нему без докладу монархиню или в отсутствие её другую какую молодую красавицу и, сказав: «Петр Алексеевич! Вот она, с кем ты хотел говорить», оставлял её с ним наедине. Монарх, нечаянно увидя себя одного с красавицею, приходил в себя, – и конвульсии прекращались. Сие сам г. Ягушинский рассказывал.

Но как сей господин не всегда был денщиком, не всегда находился неотлучным при его величестве, но употребляем был в разные посылки, а наконец, заступя место генерала-прокурора в Сенате, не мог и не имел времени употреблять сего способа, да и не всегда единообразный способ мог бы производить одинакое действие, следовательно – должны быть употребляемы другие к тому люди и разные способы.

Я от столь же достоверных мужей слышал, *

* От адмирала Алексея Ивановича Нагаева и от генерала Аврама Петровича Ганнибала.

что в таковых случаях её величество по большей части употребляла придворного шута Балакирева. Способы сим умным шутом к сему употребляемы были различные, из которых представляются здесь два.

В одно из таковых припадков шут сей пригнал к самым окошкам комнаты той, в которой находился монарх, целое стадо рогатой скотины, из которых на каждой к рогу привязана была бумага. Рев и топот скотины принудил монарха выглянуть из окошка, и, увидя на рогах их навязанные бумаги, велел одну из них подать себе. Балакирев как начальник сей, так сказать, депутации, принёс первый их к государю, говоря: «Это челобитная быков на немцов, что они у них всю траву поели». Сие развеселило монарха, и он сам стал читать сию странную челобитную, в которой скотина сия доносит, что трава создана от Творца на их только пищу, и они прежде одни оною и питались, а ныне-де немцы лишают их оной, употребляя вместо их сами оную в пищу себе (разумея о салатах), и просят запретить им есть её, а оставить им одним по-прежнему.

В другое время, когда гневный государь сидел в крайней задумчивости, облокотяся на столик, целый почти день, и когда никто войти к нему не смел, Балакирев, знавши одну женщину самого безобразного лица, поутру с двумя гвардейскими солдатами войдя к ней, застал ещё её в постеле и по именному будто бы указу, в одном исподнем платье и растрепанную посадя в коляску, привёз во дворец и, отворя потихоньку двери комнаты той, в которой монарх в мрачной сидел задумчивости и потому не приметил вошедших, поставя её пред ним и рассыпав на столике сто рублей серебряных, сказал:

– Вот тебе сто рублей! Полюби её.

Стук, учиненный деньгами, развеял мрачность его, а слова Балакирева и вид предстоящего пред собою пугалища рассмешили его. Он тот же час кликнул монархиню, которая того уже и ожидала.

– Посмотри, – сказал, – Катенька, какую чертовку привёл ко мне плут Балакирев, и дает сто рублей, чтоб я полюбил её.

Последовавший за сим общий смех крайне развеселил государя.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Государь испытывает верность одной жены

Когда начат делаться большой Ладожский канал, то монарх, нередко приезжая сам для надзирания за работами оного, обыкновенно останавливался в Старой Ладоге у знаемого им тамошнего купца Барсукова, которого, за расторопность более ещё полюбя, и удостоя его назвать братом, поручил в особое его надзирание одну дистанцию канальной работы и по его же выбору переселение купцов из Старой в Новую Ладогу.

Снисходительнейший государь, имея в доме сего Барсукова для приезду своего особую комнату, всякой раз, когда случалось ему приезжать в сию квартиру свою ночью, останавливался у ворот, приказывал наведываться, не спит ли хозяин, и буде спал, то вхажинал на двор, сколько возможно тише, дабы не разбудить его, и Барсуков не прежде узнавал прибытие императора, как уже поутру. Когда же он приносил пред его величеством в том, что не встретил его, извинение, тогда ответствовал на оное великодушный государь:

– Я не люблю, когда меня кто разбудит, так должен судить по себе, что неприятно, когда кто разбудит и другого; так зачем же мне без нужды беспокоить тебя?

Купец сей имел жену молодую красавицу, весёлого и живого свойства, и не меньше умную, и добродетельную. А таковые достоинства и не могли не полюбиться монарху, истинному ценителю дарований. Сия красавица умела притом угождать ему и своей стряпни кушаньем, а паче щами. Частое же его посещение дому их, милостивое и бесчиновное его с ними обращение оживляли более ещё приятности красавицыны смелыми и вольными её поступками, смешанными с разумными её шутками. И монарх, удостоя мужа названия братом, называл и её невесткою.

В один из сих приездов его величества к ним не было хозяина в доме, и государь, поелику случился оный в глубокую полночь, прошёл без шуму же в свою комнату. Хозяйка, узнав о прибытии монаршем поутру, пришла к нему, когда не было ещё у него никого, и поздравя его с прибытием, спрашивала, что угодно ему приказать приготовить покушать.

Великий государь, разговаривая с нею с удовольствием наедине, или хотел испытать добродетель её, или, в самом деле пленяся её приятностями, сделал ей любовное предложение. Но он удивился, когда красавица сия, вдруг переменя приятный и весёлый вид в суровый, с грубостию отвергла предложение его, сказав, что она никак не воображала, чтоб государь, который должен собою подавать пример добродетели подданным, мог сделать толь порочное предложение.

– Разве потому, – примолвила она, – назвали вы мужа моего братом, чтоб отнять честь у жены его?

Монарх, поражённый толикою добродетелью купеческой сей жены, оправяся, так сказать, сказал ей:

– Спасибо, невестка, что ты такова. Я хотел только испытать твою добродетель и честность, и с удовольствием вижу, что не обманулся в тебе. Я хвалю тебя за то и более ещё любить обоих вас буду.

И действительно, от сего времени великий государь обращался с нею с особенною ласкою и с некоторым родом почтения.

Один приятель, слышавший от Барсукова, сообщил мне оное.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Пётр Великий исправляет свою вину

Троицкого собора священник, коих он каждого знал по имени, просил его величество сделать ему милость восприятием от купели новорождённого сына его.

Великий государь, снисходя на сию просьбу, обещал придти к нему в дом на другой день после обеда, назнача и час тому. Священник спросил, кого благоволить назначить кумою.

– Какую ты изберёшь из твоих родственниц, – отвечал государь.

Священник ко дню тому заготовился к принятию такового кума,но монарх, сверх обыкновения своего, занявшись случившимися на тот день важными делами, забыл данное слово своё и не прежде вспомнил об оном, как уже лёгши опочивать. Сколько же ему забытие слова было чувствительно, то покажет особенно сей анекдот.

– Ах, – сказал он великой супруге своей, – я забыл данное мною слово попу. В каком должен он и весь дом его быть беспокойстве, ждав меня толь долго! И, чаю, по сей ещё час ждут меня!

И хотя был уже одиннадцатый час вечера, и время настояло осеннее и ненастное, однако ж, он, тот же час вставши, потребовал одеться, а между тем велел сыскать перевозное чрез Неву судно. Найдена верейка, и монарх с дневальным деньщиком своим г. Татищевым, переехав на ней Неву, пришёл к дому священника. Но сей, не ожидавши уже монарха так поздно, отпустя куму, лёг спать. На стук у ворот отперли оные. Можно себе представить изумление хозяина, узнавшего о приходе монарха: он едва мог встретить его величество в дверях уже спальни своея. Но великий государь, не допуская его до изъяснения, просил простить себя, что наделал ему столько беспокойства.

– Я, – продолжал государь, – за суетами забыл, что обещал быть к тебе. И здесь ли ещё кума?

А, узнавши, что она уже уехала, велел послать за нею, сказав:

– Я виноват перед нею, заставив её толь долго ждать себя, так должен и я подождать её.

Более получаса прошло, как приехала она, и великий государь, увидя её, просил у неё прощения в беспокойстве, причинённом ей.

По окрещении младенца монарх принёс сам оного к родительнице, поцеловался с нею и с кумою, выкушал стакан пива и, пожелав доброй ночи, переехал на том же суденышке паки во дворец.

От г. Крекшина и Импсраторской Академии библиотекаря г. Бухвостова.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Царь наказывает озорника

По устроении в Санкт-Петербурге Адмиралтейства и по учреждении кораблестроения чрез некое время столько умножилось в оном щеп, что делали они затруднение в самых работах, и Коллегия определила, было, для свозу их вызвать подрядчиков; но монарх, присутствуя в Коллегии и узнавши о сём определении, с неудовольствием сказал: «У вас всё подряды, да подряды», – и повелел тогда ж публиковать, что желающие могут из Адмиралтейства брать щепы безденежно. А как окружавшие город болота и не все ещё вымощенные улицы доставление дров из лесов делали в летнюю пору трудным, то и наехало в Адмиралтейство множество повозок за сими щепами. В сие время великий государь ехал в Адмиралтейство на своей одноколке и когда стал взъезжать на подъёмный мост оного, то деньщик его величества, стоявший за одноколкою его, увидя телегу с возом щеп, взъехавшую на тот же мост, кричал едущему с возом, чтоб он поворотился.

– Молчи! – Сказал ему государь. – И того-то ты не можешь разуметь, что поворотиться возу уже невозможно, а легче нам с одноколкою поворотиться.

И так великий государь, сойдя с оной вместе с денщиком, своими руками поворотил оную и, пропустя воз, паки сев в одноколку свою, поехал. С возом щеп оных ехал корабельного секретаря Новикова слуга по имени Ларион. Чрез несколько же дней случилось так, что монарх повстречался на том же мосту паки с тем же Ларионом, едущим с возом же щеп. И как его величество взъехал на мост первый, а воз оной только ещё подъезжал к мосту, то государь и кричал ему, чтоб он остановился и не ехал. Однако ж Ларион, не останавливаясь, продолжал ехать. Тогда монарх, сойдя паки с одноколки и узнав того же самого слугу, спросил его:

– Ведь ты же был тот, для которого я поворотился с одноколкою моею назад, дабы тебя пропустить?

– Я, – ответствовал Ларион.

– Но тогда взъехал на мост прежде ты с возом своим, – сказал паки государь, – и поворотиться уже тебе было неудобно; а теперь видел ты, что прежде взъехал на мост я, а ты только ещё подъезжал к оному, и поворотиться было мне уже неудобно. Да я же и кричал тебе, чтоб ты остановился и пропустил меня; однако ж ты, несмотря на сие, не останавливался и всё едешь.

– Виноват, – ответствовал слуга.

– Так надобно, чтоб оное ты помнил и не озорничал впредь, – сказал, наконец, государь и тут же дал ему несколько ударов палкою своею, приговаривая: «Не озорничай, не озорничай и пропускай прежде тех, кто прежде тебя на мост взъедет».

Слуга сей, доживший до глубокой старости, случай тот с собою всякому рассказывал с пролитием слез, как бы гордяся тою честию, что сам государь из своих ручек изволил его наказывать.

От г. Новикова, в семье которого Ларион, служа до старости, умер.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

«Мои денщики летают сквозь замки…»

Денщики, жившие в верхнем жилье дворца, каждую почти ночь по молодости заводили между собою игру и такой иногда шум и топот при пляске делывали, что государь, сим обеспокоиваемый, неоднократно унимал их то увещаниями, то угрозами.

Наконец, для удобного продолжения забав, вздумали они, когда ложился государь почивать, уходить ночью из дворца, таскаться по шинкам и беседовать у своих приятельниц.

Его величество, сведав о таком распутстве, велел для каждого денщика сделать шкап с постелью, чтоб в нощное время их там запирать и чтоб тем укротить их буйство и гулянье. А как некогда в самую полночь надлежало отправить одного из них в посылку, то, не видя в передней комнате дневального, пошел сам наверх в провожании Нартова с фонарём, ибо Нартов сыпал в токарной. Его величество, отпирая шкап за шкапом и не нашед из них ни одного денщика, удивился дерзости их и с гневом сказал:

«Мои денщики летают сквозь замки, но я крылья обстригу им завтра дубиной».

Наутрие собрались они и, узнав такое посещение, ожидали с трепетом встречи дубиной. Государь, вышед из спальни в переднюю, увидел всех денщиков в стройном порядке стоящих и воротился вдруг назад.

Они испужались пуще прежнего, думали, что пошёл за дубиною, но он, вышед из спальни и, держа ключ шкапной, говорил им:

«Вот вам ключ. Я спал без вас спокойно, вы так исправны, что запирать вас не для чего. Но впредь со двора уходить без приказа моего никто не дерзнёт – инако преступника отворочаю так дубиной, что забудет по ночам гулять и забывать свою должность, или велю держать в крепости коменданту».

Денщики поклонились низко, благодарили судьбу, что гроза миновала благополучно, а государь, улыбнувшись и погрозя им тростью, пошёл в Адмиралтейство.

Из сего случая видно, колико был отходчив и милостив монарх, прощая по младости человеческие слабости.

Денщики были следующие: два брата Афанасий и Алексей Татищевы, Иван Михайлович Орлов, Мурзин, Поспелой, Александр Борисович Бутурлин, Древник, Блеклой, Нелюбохтин, Суворов, Андрей Константинович Нартов, любимый его механик, который учил государя точить. Для дальних посылок непременные курьеры – Шемякин и Чеботаев, да для услуг его величества – спальный служитель или камердинер Полубояров. Вот все его приближённые.

Для письменных же дел – секретарь Макаров, при нём два писца – Черкасов и Замятин.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр Великий и малая гадина

Кушал его величество очень мало и жаловал, чтоб было горячее, и кухня была во дворце об стену его столовой, и в стене было окошко, из которого подавали кушанье, а церемониальных столов во дворце не было.

И после обеда отъезжал на яхту, поставленную у дворца на Неве почивать, и караул стоял около яхты, чтоб никто не ездил; а после почиванья для прогуливания ездил на Петербургский остров, ходил на Гостином дворе, торговал товары, но не приминет и кренделей купить и квасу выпить, всё смотрел, чтоб порядочно было.

В великих трудах и в путешествих не имел скуки, не охраняя своего здоровья, но ревнуя своей России, чтоб её сделать славною и непобедимою от прочих наций.

И не можно того думать, чтоб великий и неустрашимый герой боялся так малой гадины – тараканов: и наперёд его едущего кулиеры бежали и где надлежит быть станции осматривали, нет ли в избе тараканов, и по крайней возможности таких изб обыскать не можно, то по дорогам ставили избы нарочные для охранения от сей гадины.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

И ещё про тараканов

Петру Великому не было ничего противнее тараканов. Сей, впрочем, не весьма брезгливый, государь, увидевши где-нибудь в комнате сию гадину, уходил в другую комнату, а иногда и совсем из дому. Его величество на частных путешествиях по своему государству при перемене лошадей не входил ни в какой дом, не пославши наперед кого-нибудь из своих служителей смотреть комнаты и не уверившись в том, что там пет тараканов. Некогда один офицер угощал его в деревне недалеко от Москвы, в деревянном доме. Государь весьма был доволен хорошим его хозяйством и домашним распоряжением. Севши уже за стол и начавши кушать, спросил он у хозяина, нет ли в его доме тараканов.

– Очень мало, – ответил неосторожный хозяин. – А, чтобы и совсем от них избавиться, то я приковал здесь к стене одного живого таракана. – Притом указал на стену, где приколочен был гвоздочком таракан, который ещё был жив и ворочался.

Государь, увидевши столь нечаянно сию ненавистную ему гадину, так испугался, что вскочил из-за стола, дал хозяину жестокую пощёчину и тотчас уехал от него со своею свитою.

От царского лейб-хнрурга Яна Гофи.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

«Не твой рок, не мой грех…»

Мне довелось слышать от бывшаго попечителя Московскаго университета, Дмитрия Павловича Голохвастова, следующий анекдот, переданный ему, как семейное предание, бабушкой его, княгиней Мещерской. Ея дед служил при Петре Великом и, стоя раз за ним во время обеда, увидал таракана, ползущаго по спине Императора. Всем известно болезненное отвращение Петра к тараканам: их вид доводил его иногда до последних границ бешенства. Князь Мещерский, сотворивши мысленно молитву, поймал непрошеннаго гостя и сжал его в руке. Пётр обернулся: «Зачем ты меня тронул?» – спросил он. «Вам, должно быть, показалось, ваше величество», – отвечал князь: «я до вас не касался». Император не отозвался, но после обеда пошёл отдыхать и потребовал к себе Мещерскаго. «Говори сейчас, зачем ты меня трогал?» – спросил он опять. «Я не посмел вам доложить в первую минуту, что по вашей спине полз таракан, и я его снял». – «Хорошо сделал, что смолчал давича», – отозвался Петр: «видно, не твой рок, не мой грех».

Толычова Т. Исторические рассказы, анекдоты и мелочи // Русский архив, 1877. – Кн. 1. – Вып. 2. – С. 264.

Не любил пышности

Пётр Великий не терпел при своем дворе большаго придворнаго штата; но в необходимом случае приказывал иметь эту пышность Князю Меньшикову.

Обыкновенно для своей услуги при дворе имел одного камердинера; для других же услуг и для провожания употреблял своих денщиков, которых у него было до шести, которые при нём дневали по двое. Он никогда не ездил в карете, a его любимый экипаж была одноколка, на которой в нужде можно было ездить по двое.

Во все время его царствования на его конюшне были только две четырехместные кареты для Императрицы и для придворнаго штата, да у князя Меншикова две старинные парадные кареты.

Если куда нужно было Государю отправляться водою, то для этого он употреблял буер, шлюбку, или двух или четырёх весельную верейку.

Из разных рукавов Невы, составляющих различныя рукава Невы, ни на одном не было моста; этой мерой Государь хотел приучить свой народ к тому, чтобы привыкали к воде и к лодке.

Денщики Петра Великаго отправляли у него все роды службы, для которых при других дворах содержат адъютантов, камергеров, камер-юнкеров, ординарцов, гоф-фурьеров, камердинеров и других лиц. Кроме денщиков у Императора еще были гайдуки; эти гайдуки во время поездки стояли за его одноколкою; все же прочие чины сопрягались в одном денщике.

В денщики обыкновенно определял к себе Петр Первый молодых людей благородной фамилии, которых записывал в гвардию и оставлял на службу денщиками, а спустя лет десять иногда более, иногда менее определял их в действительную военную или и гражданскую службу.

От камергера Древника, бывшаго прежде денщиком.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Любил весёлых, но умных людей

В беседах его величество бывал весел, разговорчив, обходителен в простоте, без церемоний и вычуров и любил иметь около себя весёлых, но умных людей. Досадчиков в беседе не терпел, и в наказание тому, кто кого оскорбил словом, давал, как говорилось, пить покала по три вина или ковш с вином, называемый «Орёл», чтоб лишнего не врал и не обижал. Словом, он и гости его забавлялись равно. Неприметно было в нём того, что он был самодержавный государь, но казался быть простым гражданином и приятелем. Я многажды бывал с императором в таких беседах и такому обхождению его был свидетель.

Обыкновенно вставал его величество утром часу в пятом, потом с полчаса прохаживался по комнате. Потом Макаров читал ему дела. После, позавтракав, выезжал в шесть часов в одноколке или верхом к работам или на строения, оттуда в Сенат или в Адмиралтейство.

В хорошую погоду хаживал пешком. Обедал в час пополудни. В десять часов пил одну чарку водки и заедал кренделем. После того, спустя полчаса, ложился почивать часа на два. В четыре часа после обеда отправлял паки разные дела. По окончании оных тачивал. Потом либо выезжал к кому в гости или дома с ближними веселился. Такая-то жизнь была сего государя. Голландские газеты читывал после обеда, на которые делывал свои примечания и надобное означал в них карандашом, а иное в записной книжке, имея при себе готовальню с потребными инструментами математическими и хирургическими.

Допуск по делам пред государя был в особый кабинет подле токарной или в самую токарную. Обыкновенно допускаемы были: с доклада – канцлер граф Головкин, генерал-прокурор граф Ягужинской, генерал-фельдцейхмейстер граф Брюс, вице-канцлер барон Шафиров, тайный советник Остерман, граф Толстой, сенатор князь Долгорукий, князь Меншиков, генерал-полицмейстер Дивиер, флотские флагманы, корабельные и прочие мастера. Без доклада – князь-цесарь Ромодановский, фельдмаршал граф Шереметев, которых провожал до дверей кабинета своего, да ближние комнатные – механик Нартов, секретарь Макаров, денщики, камердинер Полубояров. Чрез сих-то последних докладываемо было его величеству о приходящих особах. Даже сама императрица Екатерина Алексеевна обсылалась наперёд, может ли видеть государя, для того, чтоб не помешать супругу своему в упражнениях. В сих-то комнатах производились все государственные тайности. В них оказываемо было монаршее милосердие и скрытое хозяйское наказание, которое никогда не обнаруживалось и вечному забвению предаваемо было. Я часто видал, как государь за вины знатных чинов людей здесь дубиною подчивал, как они после сего с весёлым видом в другие комнаты выходили и со стороны государевой, чтоб посторонние сего не приметили, в тот же день к столу удостоиваны были.

Но всё такое исправление чинилось не как от императора подданному, а как от отца сыну: в один день наказан и пожалован. Сколь монарх был вспыльчив, столько и снисходителен. Да иначе ему и быть почти не можно было по тем досадам, которые против добра, устрояемого им, чинились. При всём том был великодушен и прощал вины великие неоднократно, если раскаяние принесено ему чистосердечное.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Царские потехи и забавы

В детстве у царя был учитель чистописания, некто Зотов, которого он, семидесятилетнего уже старика, сделал потешным советником (lustiger Rath), произвёл в шутку в патриархи, потом, в таком же смысле, даровал ему княжеское достоинство и, наконец, объявил папою, в каковом качестве царь и женил его, когда ему было уже 84 года, на здоровой и бодрой еще 34-летней вдове. По случаю этой-то свадьбы и назначен был маскарад из 400 человек обоего пола, в котором каждые 4 лица должны были иметь свой костюм и особый музыкальный инструмент – таким образом, что все вместе должны были представить 100 различных костюмов и звуков всех, преимущественно азиатских, наций. Те четыре особы, которые должны были приглашать на свадьбу, выбраны из самых сильных заик, каких только можно было отыскать в России. Свадебным маршалом, шаферами, дружками и другими свадебными прислужками выбраны окаменевшие уже от лет старики, которые не могли ни стоять, ни видеть что-либо, а в скороходы назначены такие тучные особы, которых нужно было водить, по тяжести их тела, и которые почти всю жизнь свою возились с подагрою.

Подставной царь Московский по одежде представлял собою царя Давида, но вместо арфы ему дана была обтянутая медвежьей кожей лира, которою он должен был потрясать в поезде. Как важнейшее лицо его везли в особых козлах, приделанных к огромным саням, и на четырех концах этих козел посажено столько же огромных диких медведей, которых приставленные нарочно для того люди кололи острыми рогатинами и заставляли страшно реветь, как только царь Давид, а по его примеру и всё остальное общество, начинали свою дикую музыку, неистово заглушая друг друга.

Сам царь одет был фризским крестьянином и вместе с тремя другими генералами искусно выколачивал на барабане. При такой обстановке и под звон колоколов маски сопроводили неровную брачную чету в главную церковь и поставили её пред алтарём, где и обвенчал её столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи и в уши кричали ему, какие он должен был читать молитвы перед брачною четою. Из церкви процессия направилась в царский дворец, где весёлое пированье продолжалось несколько дней и сопровождалось катаньем на санях, во время которого также проделывались разные забавные потехи.

Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6.

Самоедский царь

Желая дать какой-нибудь знак отличия своим шутам, которых у него было свыше шестидесяти, Петр I-й учредил для них ленту «золотой шпоры», которую они носили на третьей пуговице. Каждая такая лента стоила им 60 рублей. Как-то прежде Пётр приказал написать портреты со всех своих девяноста девяти шутов и повесил их в большой дворцовой зале, оставив место для сотаго. Портреты были размещены сообразно прирождённым и приобретённым качествам своих оригиналов. Между ними был особый отдел и таких, которые принуждены были одеться шутами за провинности по службе. Царь любил забавляться с шутами; в весёлыя минуты он давал им разные титулы и звания. Так в Москве один из них был провозглашён царём Самоедов. Церемонию коронования отпраздновали с большим великолепием. Двадцать четыре Самоеда, с целым стадом оленей, явились на поклонение к своему новому царю. Другому шуту Пётр подарил остров Даго и велел изготовить грамоту на владение им. Когда, по смерти Петра, пожалованный стал требовать острова, то ему отказали, на том основании, что грамота была неудовлетворительная: ибо Пётр, вместо государственной печати, приложил к ней рубль.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Из письма Петра к Апраксину

«Я, как поехал от Вас, не знаю; понеже зело удоволен был Бахусовым даром. Того для – всех прошу, если кому нанёс досаду, прощения, а паче от тех, которые при прощании были, да не напамятует всяк сей случай и проч.».

(Письмо Петра к гр. Апраксину).

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Комиссар и венгерское вино

Когда царь, возвращаясь в последний раз из Риги, проезжал через Дудров, он узнал, что тамошний русский комиссар никогда не пьёт венгерского вина и даже не мог выносить его, вследствие чего приказано было напоить его тем вином, и ему задали столько стаканов, что он в скором времени валялся уже на полу. По отъезде царя слуги комиссара, видя, что он смертельно болен и едва жив, вытащили его нагого на двор, в глубокий сугроб снегу, зарыли его так крепко-накрепко и дали ему проспать в таком положении 24 часа сряду. По прошествии этого времени комиссар поднялся и совершенно здоровый пошёл отправлять свои занятия, как ни в чём не бывало.

Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. «Русский Архив», 1872. № 6.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Как праздновались святки

Святки праздновались до 7 января. Пётр одевал знатнейших бояр в старинное платье, и возил их по разным домам под разными именами (?). Их потчевали по обычаю вином и водкою и принуждали пьянствовать, а молодые любимцы приговаривали: пейте, пейте: старые обычаи лучше ведь новых.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Рождественские славления

После Рождества Христова бывают церемониальные славления. В начале был всешутейшим князь-папою Петр Иванович Бутурлин, из знатных персон; из дворян выбраны архиереи и архимандриты, протодьякон и дьяконы, и грозных заик двенадцать человек, папиных поддьяков плешивых двенадцать человек, весны двадцать четыре человека, изготовлены линии, впряжённые по шести и по осми лошадей; и во втором часу ночи на оных линиях по расписанию господ и генералов во все святки к которым приезжать. И как всешутейший князь-папа приедет, в начале поп Битка дворцовый начинает и певчие государевы поют «Христос рождается» по обычаю; и потом поставят на столе великую чашу, с собою привезённую, налитую вином, и в ней опущен ковш, нарочно сделанный под гербом орла; и в поставленных креслах сядет князь-папа, и возле чаши положены два пузыря говяжьих от больших быков, и в них насыпано гороху, и у той чаши кругом на коленях стоят плешивые. И архидьякон возглашает: «Всешутейский князь-папа, благослови в чаше вино!». И потом папа с стола берёт по пузырю в руку и, обмоча их в чаше в вине, бьёт плешивых по головам, и весна ему закричит многолетие разными птичьими голосами. А потом архидьякон, из той чаши наливши ковш под гербом, подносит всем присутствующим и громогласно кричит: «Жалует всешутейший князь-папа вина!». А как выпьет, паки возглашает: «Такой-то архиерей, из чаши пив, челом бьёт». И по обношении все из дому поедут в дом князь-папе, и от него по своим домам, и во всей оной церемонии его величество присутствует.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Всешутейшая свадьба

Случившаяся в Петербурге свадьба его всешутейшего князь-папы. Сделанная была перемида на площади против церкви Троицкой для церемонии взятия четырёх фрегатов; а по прошествии времени в той перемиде изготовлена была князь-папе спальная перина, набита хмелем, подушки плетённые из хмельных стеблей и насыпаны хмелевыми листами; на полу той перемиды насыпано хмелю стеблями, не обирая хмелю, толщиною в поларшина, одеяло по парусине стегано теми же хмелевыми тонкими стеблями. И жениха всешутейшего папу в Иностранной коллегии и его величество со всем генералитетом и знатным дворянством убирали во одеяние, в мантию бархатную малиновую, опушённою горностаями, с большим отложным воротником горностаевым же, шапка белая, вышиною в три четверти аршина, рядами, один другого выше. И его величество, и министры, и генералы, и дворяне были в машкарадном разном платье, токмо масок на лицах не было.

А с невестиной стороны в доме, построенном деревянном у Невы-реки, близ церкви Троицкой, в присутствии великой государыни Екатерины Алексеевны и дам, наряжали невесту в платье старинное: в охобен насыпной объери рудожёлто, шапка горнотная бобровая, вышины больше полуаршина, покрывало волнистой тафты. Ее величество и дамы в разном машкарадном платье, а масок на лицах не было ж.

И по совершении убранства ход церемониальный к церкви продолжался сим порядком: его величество с генерали[те]том в машкарадном уборе шли по рангам, а жениха вели его присутствующие плешивые, а мантию нести от тех же плешивых путь охраняли заики, а весна шла и кричала разными голосами птиц. И пришед к церкви птишники в церковь не входили. Невесту из деревянного дома вели свахи из дворянских дам в уборе старинном, за нею следовала её величество с дамами в машкарадном платье. И по прошествии в церкви венчаны по правилу церковному, и по обвенчании тою же церемониею шли в дом, что у Невы, и был стол. Жених и невеста посажены были под балдахином, убранным бруснишником, лимонами и померанцами; и был стол с кушаньем, по старинному обычаю. И всей той церемонии в хождении смотрели с галдарей, а церемониального ходу их высочества цесаревны Анна Петровна и Елизавета Петровна.

И по окончании свадебного стола тою же церемониею свели жениха и невесту на покой в уготованную спальную на оную постель, и около той перемиды были его присутствующие плешивые, заики, и весна кричала, и в бубны били.

И после полудни была всем его присутствующим повестка, и сбиралися в построенный дом у Невы-реки, близ Сената, в синие хоромы. И возле того дома на реке сделан был великий плот четвероугольный, и в нём вставлен чан немалый, и в него налито пива, и в чане пущен ковш деревянный большой; и от того плота на канатах привязаны по две сороковые бочки, в длину продолжалися сажен на сорок; и в оном чане, в ковше, сидел князь-папа, имея в руках пузыри, и около чана плешивые. На плоту стоял Нептун со острогою, наряженный во одежде белой, борода седая, на ней навешено всяких родов раковин, выбранный из дворян Тургенев, и около его наряженные заики в знаки сирен морских, и на бочках посажены были архиереи и весь князь-папинский причёт. И оные бочки буксировали шлюпки чрез Неву к Почтовому двору, и как шествие началось, то князь-папа пузыри мочил в пиве и бил по головам плешивых, в то время пела весна всех родов птичьими голосами; и от пристани до Почтового двора ехал папа верхом на буйле, а архиереи с причётом ехали на быках верхом. И в доме Почтовом в сенях молодая его супруга, наряженная в горнотную старинную пашку, в охобне, покрыта покрывалом, на нём написано всех родов звери и птицы, встретила своего супруга и взяла за руку, свела в палаты, и посажены были под балдахин, сплетённый из хмелевых ветвей. И отправляемая церемония такая же, как и на славленъе, поили вином и трактированы ужином, и сим потешная свадьба кончилась.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Житейская мудрость государыни

Нечаянно случилось его величеству увидеть одну девушку приятного и красивого лица, нарвскую уроженку, лет двадцати, которая жила во дворце у надзирательницы царского белья и должность белошвейки отправляла. А как она при красоте одарена была и умом, то государь, познакомясь с нею, нередко её у себя имел. Сколь скрытно сие ни делалось, однако каким-то образом проведала о сём императрица. Сего ради, желая отличить от прочих сию фаворитку, вдруг взяла её к себе вверх и определила её своею камер-юнферою, да и наряжала её лучше прочих. Его величество о таком происшествии ничего не знал, ибо вскоре после такой перемены случилось ему зайти в комнаты своей супруги, где нечаянно и увидал свою знакомку. Такая незапная встреча удивила монарха и внутренне была неприятна. Он не смотрел на неё и оборотился прочь. Государыня, приметя сие, старалась его развеселить и с видом благоприятным доносила ему так: «Хотя эта девушка вашему величеству и незнакома, и я не имела прежде времени её вам представить, однако, находя её для себя надобною, приняла в камер-юнферы. Я думаю, государь, вы выбор мой милостиво примите и не похулите. Я около себя дурных держать не люблю, а она и хороша, и умна». Государю представление такое было совестно, ибо императрица сие с такою нежностию, ласкою и повиновением делала, что он не сказал на сие ни слова, улыбнувшись, вышел вон (понеже он такую тонкость в миг понял) и после сию девушку никогда к себе не зывал, да и вскоре после того выдал её за чиновного и богатого лифляндского дворянина, чтоб тем доказать супруге своей, что камер-юнфера её не есть его такая любовница, к которой бы он горячо был привязан.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Застольные разговоры Петра Великого

Его величество за столом с знатными генералами и полководцами о славных государях и о Александре Великом говорил: «Какой тот великий герой, который воюет ради собственной только славы, а не для обороны Отечества, желая быть обладателем Вселенныя! Александр – не Юлий Цезарь. Сей был разумный вождь, а тот хотел быть великаном всего света. Последователям его – неудачный успех». Под последователями разумел государь Густава-Адольфа и Карла XII.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Если хочешь мира

О мире промолвил государь так: «Мир – хорошо, однако притом дремать не надлежит, чтоб не связали рук, да и солдаты чтоб не сделались бабами».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Если слова о мире не слышны

Его величество, присутствуя в литейном амбаре при вылитии пушек, генералу-фельдцейхмейстеру Брюсу при мне говорил: «Когда слова не сильны о мире, то сии орудия метанием чугунных мячей неприятелям возвестят, что мир сделать пора».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Я не Дарий!..»

Когда государь желал учинить мир с Карлом XII и о том ему предлагал, то король отвечал надменно: «Я сделаю мир с царём тогда, когда буду в Москве». На сие Петр Великий сказал: «Брат Карл все мечтает быть Александром, но я не Дарий!»*

*Петр I имел в виду Александра Великого, македонского царя, полководца, который за три года разгромил державу древнеперсидского царя Дария III (правил в 336—330 гг. до и. э.). Ред.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

О нравственных уродах

Его величество в кунсткамере Аряшкину говорил при мне: «Я велел губернаторам собирать монстры (уродов) и присылать к тебе. Прикажи заготовить шкафы. Если бы я хотел присылать к тебе монстры человеческие не по виду их телес, а по уродливым нравам, места бы у тебя было для них мало. Пускай шатаются они во всенародной кунсткамере, между людьми они приметны».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Господа думают, а слуги портят

Пётр Великий охотно желал заключить дружеский союз с Франциею. Но первый министр кардинал Дюбуа, руководимый ложными политическими планами, в том препятствовал. На сие его величество сказал: «Господа думают и рассуждают о делах, но слуги те дела портят, когда их господа слепо следуют внушению слуг».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр читал Сервантеса

Государь, отъезжая к Дюнкирхену и увидя великое множество ветряных мельниц, рассмеявшись, Павлу Ивановичу Ягушинскому сказал: «То-то бы для Дон-Кишотов было здесь работы!».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пища солдата сухарь да вода

На дороге в Париж, в Бове, тамошним епископом приготовлен был для государя великолепный обед, но его величество остановиться там не рассудил, и когда сопутствующие ему докладывали, что в другом месте такого обеда не будет, то государь отвечал: «У вас только и на уме, чтоб пить да есть сладко. Для солдата был бы сухарь да вода, так он тем и доволен. А здесь можно найтить белый хлеб и вино».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Дубовые сердца хочу видеть мягкими…»

Пётр Великий, беседуя в токарной с Брюсом и Остерманом, с жаром говорил им: «Говорят чужестранцы, что я повелеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в себе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надлежит знать народ, как оным управлять. Усматривающий вред и придумывающий добро говорить может прямо мне без боязни. Свидетели тому – вы. Полезное слушать рад я и от последнего подданного, руки, ноги и язык не скованы. Доступ до меня свободен – лишь бы не отягчали меня только бездельством и не отнимали бы времени напрасно, которого всякий час мне дорог. Недоброхоты и злодеи мои и Отечеству не могут быть довольны, узда им – закон. Тот свободен, кто не творит зла и послушен добру. Не сугублю рабства чрез то, когда желаю добра, ошурство*

* Поскребыши, крохи, от слова ошурки – остатки, подонки. Ред.

упрямых исправляю, дубовые сердца хочу видеть мягкими. Когда переодеваю подданных в иное платье, завожу в войсках и в гражданстве порядок и приучаю к людскости, – не жестокосердствую. Не тиранствую, когда правосудие обвиняет злодея на смерть».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Сюллия не вижу…»

Пётр Великий, разговаривая с графом Борисом Петровичем Шереметевым, с князьями Голицыным и Репниным о военных делах Людовика XIV и о славных полководцах Франции, с геройским духом произнёс: «Слава Богу! Дожил я до своих Тюреннов, но Сюллия ещё у себя не вижу!». *

*Тюренн Анри де ла Тур д'Овернь, виконт (1611—1675), маршал Франции, один из выдающихся полководцев XVII века. Сюлли Максимильен де Бетюн (1560—1641) – французский государственный деятель, советник Генриха IV, провёл несколько реформ, укрепивших положение Франции. Петр I хотел сказать, что в России появились великие полководцы, но ещё нет гражданских законодателей. Ред.

Российские герои, поклонясь монарху, поцеловали у него руку, а он поцеловал их в лоб.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Кафтан этот одел он только раз

Когда императрица сама трудилась с комнатными своими девицами в вышивании по голубому гарнитуру серебром кафтана, и по окончании работы поднесла оный его величеству, прося, чтобы благоволил он удостоить труды её и надеть его в день торжественного её коронования, то государь, посмотрев на шитьё, взял кафтан и тряхнул его. От потрясения полетело с шитья несколько на пол канители, чему, подивясь, сказал: «Смотри, Катенька, пропало дневное жалованье солдата». Сей кафтан в угодность супруги своей имел государь на себе только во время празднества коронации*

*Коронация Екатерины Алексеевны происходила 7 мая 1724 года в Москве. Ред.

и после никогда его не надевал, почитая оный неприличною себе одеждою, ибо обыкновенно носил гвардейский мундир или флотский.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Парадный кафтан Петра Великого

Екатерина к своей коронации вышила для государя кафтан, по голубой объяри серебром; когда Пётр впервые надел его на себя, то она сказала:

– Ах, батюшка, как он к тебе пристал, и как бы я желала видеть тебя и всегда так одетого!

– Безрассудное желание! – ответствовал монарх. – Ты того не представляешь, что все такие издержки не только что излишни и отяготительны моему народу, но что за такое недостойное употребление народных денег я буду ещё и отвечать Богу, ведая при том, что государь должен отличаться от подданных не щегольством и пышностию, ещё менее роскошью, но неусыпным ношением на себе бремени государственного, попечением об их пользе и облегчении. К тому же эти убранства только вяжут меня и отнимают руки.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Почему царские кучера стали полковниками

Пётр Первый, предположив торжественно короновать супругу свою Екатерину, приказал, сообразно иностранным обычаям, составить церемониал, ибо, по восприятию императорского титула, сей случай был новый. Определено, по совершении миропомазания, из Кремля сделать переезд в Головинский дворец, и государь, по этикету, назначил в кучера придворную особу бригадирского чина. Екатерина, услышав сие, бросилась к нему и сказала, что без своего Терентьича ни с кем и никуда не поедет.

– Ты врёшь, Катенька, Терентьич твой не имеет никакого чина, – отвечал Пётр.

– Воля твоя, я боюсь, лучше откажи коронацию, – со слезами продолжала она.

Пётр, сколько ни противился, наконец, решился пожаловать Терентьича из ничего в полковники. С тех пор, по табели о рангах, императорские кучера должны быть полковники.

Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым. «Русская старина», 1871. Т. 4.

На зубок

Пётр Великий любил приводить в крещёную веру, как говорится в народе, то есть, с удовольствием принимал приглашение быть восприемником от купели, когда его приглашали бедные люди из числа его работников, или его служителей и тому подобных лиц беднаго сословия.

Он ходил к ним так же охотно, как охотно посещал вельмож и богатых и с большим удовольствием принимал бедное угощение, нежели такое, которое вводило их в издержки, на которое он всегда негодовал. Так обходился он с офицерами и с солдатами своей гвардии, из которых редко кто его не имел кумом.

Впрочем, от него никто не мог ожидать больших подарков при крещении, но мог довольствоваться его милостью, она обыкновенно состояла в поцелуе родильнице, и в одном рубле солдату или мужичку, а офицеру в червонце, который он по древнему обыкновению всегда, бывало, положит под подушку.

От бригадира Грота в Москве и от других старожилов.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Бог дал матроса

Князь Меншиков часто угощал Монарха обеденными и вечерними столами. В одно время звал он Их Величества к обеденному столу, к которому также приглашены были все иностранные министры и многие знатные господа. Монарх, дав слово быть к нему, поехал прежде для осмотрения работ адмиралтейских; между тем Её Величество и все гости прибыли к Меншикову.

Великий Государь, осмотрев работы и учредив всё нужное и сам поехал к нему же в обыкновенном летнем экипаже своём, т. е. в одноколке. Матрос, ожидавший Монарха на дороге, упал пред одноколкою на колени. Государь остановился и спросил: чего он хочет? «Бог даровал мне сына, а тебе, Государь, матроса!» – ответствовал ceй. – «Удостой посетить его». Государь спросил, далеко ли он живёт. – «Близко». – «Хорошо», – сказал Монарх; и так великий Государь, поехав вслед за матросом, вошёл в его хижину. Родильница поднесла Его Величеству на деревянной тарелке чарку вина. Монарх, поздравя с сыном, выкушал и положил на тарелку два руб. У хозяина был уже накрыт стол и на столе стоял пирог с морковью и яйцами. Монарх отломил кусок пирога, а как между тем хозяин, поставя на стол горячие щи, сказал: «Хотя отведай, батюшка, морских-то щей!», – то этого довольно было к убежденно Его Величества. Он покушал щей и потом выпил поднесенный ему стакан пива, и, пожелав хозяевам доброго здоровья, поехал. Прибыв к князю уже в третьем часу, Государь просил у гостей извинения, что заставил их так долго дожидаться: «Потому что, – присовокупил Монарх, – Бог даровал мне нового матроса, и я не мог отказать отцу, чтоб к нему не заехать и не отведать щей!».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Нищие крестины

Привелось осударю и в наших местах побывать. О ту пору он у моего падеда (предка) дитя крестил. Был мой падед человек куда бедный: ни мучицы в рыбницу посыпать, ни винца выпить нету. Родился у него сын, и стал падед обивать пороги да кланяться, чтобы кума разыскать, да никто к нему в кумовья идти не зарится, а ещё и с ругом со двора гонит. О ту пору и пришёл осударь в наш погост.

– Ты что, старик, бродишь? Иль что потерял?

– Так и так, – говорит дед.

– Возьми меня, старик, кумом! Люб ли я тебе? – спрашивает.

– Только вот что: не бери ты куму богатую, – зачем они к тебе добром не шли, – а найди ты мне таку ледащую какую ни на есть бабёнку, и я с нею у тебя крестить буду.

И та, и другая богачки просят теперь деда их в кумы взять, а падед разыскал самую что ни есть ледащую бабёнку, что ходила но погосту и питалась именем Христовым, и привёл её к осударю.

Справили крестины истово.

– Ну, чем же ты, старик, угощать нас с кумою будешь?

Сунулся было падед и в рундук, и в печь – да нет в доме ничего ровно.

– Видно, – говорит осударь, – моя анисовка ныне в почёте будет.

Взял свою фляжечку, что у него на ремне, на боку всегда висела, налил себе, выкушал, а там попотчевал и куму, и падеда, и рожаницу, и новокрещённому младенцу в роток капельку влил, – пусть-де приучается, – молвил, – от людей ему того горше будет.

Стаканчик отдал падеду – ишь под божницей-то стоит.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Роскоши и мотовства Пётр не любил

Его величество, получив от прусского короля письмо, в котором он благодарил за присланную собственными руками Петра Великого точёную табакерку*,

*Рассказ, возможно, относится к 1720 году, когда прусскому королю Фридриху-Вильгельму I были посланы на службу высокорослые русские гренадеры, а также, может быть, упоминаемая Нартовым табакерка. Ред.

на которой изображён был портрет его, сказал Нартову: «Я знал, что работа наша королю приятнее золота. Он таков, как и я, – роскоши и мотовства не любит».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Не любил мотовства и в других

Отец подданных, если усматривал кого, а особливо из молодых людей, богато одетого или вщегольском экипаже едущего, всегда останавливая такового, спрашивал: кто он таков? сколько имеет крестьян и доходов? И буде находил, что таковые издержки несоответственны были доходам его, то расчисля по оным, что таких излишеств не можно ему заводить, наказывал такового, смотря по состоянию, или журьбою, или определением в матросы на некоторое время, а мотов обыкновенно отсылал в работу на галеры на месяц, на два и больше.

Воин Яковлевич Корсаков, в молодых летах посланный от него во Францию куриером, по возвращении своём явился к монарху, имея на себе нижнее платье бархатное. Великий государь, расспрося его о всём, что было нужно, в отношении посылки его, сказал:

– Корсаков! Штаны-то на тебе такие, каких не носит и государь твой. Смотри, чтоб я с тобою не побранился: это пахнет мотовством, я ведь знаю, что ты небогат.

Но если не терпел он мотов, то ещё несноснее казались ему так называемые петиметры (щеголь, вертопрах), которых почитал он за людей ни к чему неспособных и негодных. Один из посланных его величеством для учения во Францию молодой богатого отца сын, по возвращении своём в Петербург, желая показать себя городу, прохаживался по улицам в богатом и последнего французского вкуса платье и белых шелковых чулках. К несчастию встретился он так наряженным с его величеством, ехавшим на работы адмиралтейские в одноколке. Монарх подозвал его к себе и, заведя речь о Франции и о успехах его в учении, заставил его идти у колеса одноколки своей и не отпустил дотоле, пока не увидел всего его обрызганным и замаранным грязью.

От почтенного старца Ив. Ив. Неплюева, которому г. Корсаков, быв зятем его, рассказал ещё сам.

Голиков И. И. Дополнение к Деяниям Петра Великого, содержащее, анекдоты, касающиеся до сего великого государя. Том семнадцатый. М., 1796.

Царская арифметика

По мнению Петра I-го, вернейший способ для достижения превосходства в политическом отношении состоит в наилучшем управлении своими финансами. Он с неудовольствием взирал на некоторых из приближённых своих, живших гораздо выше средств. Позвав одного такого к себе в кабинет, Пётр дружески спросил его, сколько он ежегодно проживает. Князь, которому об этом пришлось подумать впервые, извинялся незнанием и просил позволения послать за своим управляющим, который один знал его дела. «И так ты не знаешь, сказал Царь, сколько тебе требуется на прожиток. Посмотрим, однако, не сможем ли рассчитать сами; несколько сот рублей больше или меньше разницы не составят». Уселись считать. Пётр начал подробно отмечать, что стоят князю лошади, люди, одежда и т. д. Сложив все это, князь испугался и не знал, что сказать. «Теперь, продолжал Царь, посчитаем доходы». Сумма последних не достигала и половины суммы расходов. Тогда Пётр, гневно взглянув на князя и не дав ему вымолвить слова, схватил его за волосы и, по обыкновению, так избил палкою, что несчастный потом несколько дней не мог пошевелиться ни одним членом. «Пошел теперь, крикнул Царь, и считай таким же манером твоего управляющаго. Этим уроком научитесь оба, что издержки никогда не должны превышать получения и что всякий живущий на чужой счёт есть плут, одинаково подлежащий наказанию, как и вор, крадущий мои деньги, или как злостный банкрот, котораго по нашим законам ссылают в каторгу». История гласит, что разсказанный случай произвел большой переполох в домах многих вельмож, которые побаивались царской арифметики.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 290.

Был щедр к тем, кто заслужил

Хотя Пётр Великий был очень бережлив, но бережливость его относилась только к предметам роскоши; но те, которые ему верно служили, были ли то русские, или иностранцы, всегда были щедро награждаемы и получали земли в завоёванных им землях, которыми наследники и по cиe время владеют.

Вдовам и сиротам всех морских и полевых офицеров были назначаемы пансионы, первым по смерть, а последним до того возраста, который допускает к поступлению на службу.

Когда однажды был подан доклад об одном престарелом иностранце, который тридцать лет служил и уже ради дряхлости прекратил службу, и спрашивывалось при этом разрешения, что дать: пансион или половинное жалованье, то Государь Пётр Алексеевич возразил:

– Зачем это? Неужели тот должен терпеть под старость, кто всю жизнь посвятил службе отечеству? Определить ему полное жалованье по смерть, и если он служить более не может, то с него не требовать; но в чём он опытом убедился, то пусть подает советы; ибо кто в лучшия свои года мне послужит, когда не будет при старости своей иметь надежду, что государь его не покинет?

И при этом прибавил: мне нужно позаботиться о богадельне для престарелых, бедных граждан, и на самом деле в 1718 году исполнил своё намерение в С.-Петербурге по образцу московской богадельни для солдат и матросов.

От военнаго советника фон Центавия.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Я для таких не скуп…»

Заслуженных и верных сынов Отечества Пётр Великий награждал скоро чинами и деревнями и за долговременную службу при отставке давал полное жалованье. Мне случилось слышать, что при отставке одного полковника Карпова, мужа заслуженного, но малоимущего, государь говорил: «Когда служить не может, производить ему по смерть его жалованье, да сверх того дать из отписных деревень пятьдесят дворов, чтоб в ней по трудах, которым свидетель я и генералитет, спокойно жил. Ужели за пролитую кровь и раны для Отечества при старости и дряхлости с голоду умереть? Кто будет о нем печься, как не я? Инако служить другим неохотно, когда за верную службу нет награды. Ведь я для таких не скуп».

В таком случае государь был щедр и милостив. Ходатаев иметь не надлежало, понеже сам он знал отлично служащих, а о незнакомых приказывал себе обстоятельно доносить чрез Сенат, Военную и Адмиралтейскую коллегии.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Основа политики – государственная казна

Как политика, так и военное знание научили монарха и удостоверили, что без достаточной казны ничего произвести невозможно.

По такой необходимости в деньгах он имел довольно большую запасную сумму в наличности; для приличнаго содержания стола императорскаго двора определена была ежегодно достаточная сумма, которой расходы никогда не должны были превышать, а всякое напрасное великолепие, пышность и расточительность были Петром Первым изгнаны.

На содержание войск, флота, государственных служителей, на заложение новых фабрик, мануфактур, строений и прочаго, государственные расходы были так распределены, что нигде не только не было недостатка, но всегда ещё оставались деньги в избытке.

При таком благоустройстве нельзя удивляться, что Пётр Великий так берёг деньги; отчего и произошло, что он никогда не награждал деньгами тех людей, которые отличались полезными делами, или усердием, и заслуживали воздаяние, по мнению монарха, а всегда дарил деревнями в завоеванных землях, например; в Остзейских губерниях или в Великом княжестве Финляндском, находя гораздо выгоднее подарить несколько гаков земли, чем несколько тысяч рублей, тем боле, что моровая язва в то время страшно опустошила эти земли, и таким образом Пётр Первый достигал двойной цели: сберегал деньги и способствовал развитию русской колонизации между эстонцами, и финляндцами для чего иногда, смотря по местности, подарив нисколько гаков земли, дарил несколько крестьянских земель.

Чрез это Государь делал счастливыми, как новопожалованных помещиков, так и переселенцев, а с тем вместе, обогащал государственную казну.

Не смотря на огромныя траты по случаю Шведской войны, Персидскаго похода, заведения как флота, так и устройства регулярных войск; не смотря на то, что устраивал адмиралтейства, фабрики, крепости, гавани, рыл каналы, царь не имел недостатка в наличных деньгах и, умирая, оставил по своей бережливости несколько миллионов. Такими распоряжениями он никогда не входил в государственный долг.

От фельдмаршала, графа Миниха.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Государственная казна при Петре Первом

Петр заключает мир со Швецией, не сделав ни копейки долгу, платит Швеции 2 000 000 р., прощает государственные долги и недоимки, и персидскую войну окончивает без новых налогов (с пошлиной на получающих жалование). По смерти своей оставляет до 7 000 000 р. сбережённой суммы.

Годовой расход его двора не превосходил 60 000. *

* В царствование Екатерины II граф А.Г. Орлов-Чесменский заплатил за арабского жеребца Сметанку, ставшего родоначальником породы орловского рысака те же 60 000 рублей. Прим. Е.Г.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Петру предлагают купить алмаз

К чести Генриха IV историею замечено, что когда, по одержании им великой победы над католическою армиею, представили ему дорогой цены каменья и другие великолепные безделушки, полученные после убитого на той баталии генерала Жуазу, то сей великий государь, не удостоя их взглядом своим, сказал: «Одним комедиантам прилично тщеславиться богатым украшением; истинное же украшение генерала есть храбрость, присутствие духа в сражении и милость после победы».

Всё cиe с большим основанием должно приписать нашему герою. Мы видели присутствие духа его в сражениях, и милость к побеждённым; касательно же его гардероба, и самый посредственный из частных людей не имел простее его, как видим мы оный, хранящийся поныне в императорской Кунсткамере. Сколько же он презирал бриллианты, cиe докажет слеующий анекдот.

Один иностранец привёз в Петербург большой и дорогой цены алмаз; он думал, что Император, как любитель редкостей, наверно оный купит. Но продавец, верно, худо знал нашего Монарха: он подлинно любил редкости, но только такие, которые были полезны и нужны, а не такие, которые не приносили никакой пользы.

Иностранец приносит алмаз к Монарху и предлагает, не угодно ли Его Величеству купить. Но Великий Государь, взяв алмаз в руки и несколько посмотря на него, сказал: «Не простительно бы для меня было, на покупку бесполезной вещи, тратить значительную государственную сумму», – и, отпустя его с тем камнем, сказал окружавшим его: «Одно безумие оценивает столь дорого эти блестящие безделки, а суетность, спутница безумия, возбуждает желание украшать себя ими; но это 6езумие и эта суетность так далеко простираются, что ежели бы нашёлся алмаз с ручной жернов, то, кажется, что, невзирая на его тяжесть, повесили бы и его на шею».

«Обладание вещью» – говорит граф Оксенштерн, – «уменьшает уже цену оной. Цена, полагаемая на вещи, по причине их редкости, нелепа и, кажется мне, определять цену должно бы по их полезности. Cиe есть доводом нашего безумия, что даём мы предпочтение таким вещам, кои имеют в себе только то достоинство, что привозятся издалека. Рассудок сказывает, что вещь полезная, хотя бы родилась и в нашей земле, больше имеет в себе важности для нас, нежели бесполезная, привозимая из Индии!»

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Уважение Петра к делам Царя Ивана Васильевича

Иоанн IV, говорил Император Пётр, хотя и признается всеми за «Грознаго» и, хотя ему придают этот титул вместо обыкновенного прозвания, но этот титул ложен, ему приличнее дать имя «Великаго», и это государь доказал при следующем случае. Герцог Голштинский, бывший после того зятем Петра Великаго, приказал во время отправления в Москве большого торжества по случаю победы над Шведами при большой иллюминации, воздвигнуть пред своим домом в Немецкой слободе украшенныя огнями большия ворота, где должен был быть представлен транспарант, на котором должен был быть изображен Петр Великий в триумфе, а на другой стороне Царь Иван Васильевич, составивший своими победами из множества отдельных государств одну монархию.

Оба Монарха были изображены на торжественных колесницах, из которых в одной ехал царь Иоанн IV чрез гербы завоёванных государств, а с другой Пётр чрез гербы завоёванных земель.

Многим это не понравилось, потому что один считался в народе «Грозным», а другой назывался «Отцом Отечества» и не находили тут между ними ничего общего.

Государь Император, проезжая по Москве, также, между прочим, заехал в Немецкую слободу, где и остановился пред домом Герцога, любуясь на изображения.

Герцог тотчас вышел на улицу, чтобы принять Его Императорское Величество и благодарить за посещение, и извинялся в том, что по причине краткости времени и по недостатку в искусных живописцах, не мог ничего совершить лучшего. Император обнял, герцога и, поцеловав, сказал:

– Это выдумка лучше всех иллюминаций, которыя я видел в Москве. Ваша Светлость представили на ней мою мысль: Иоанн Васильевич мой предшественник и образец, потому что я всегда брал с него примеры при управлении в гражданских и в военных делах, но при всём том ещё довольно далёк от того, что он сделал. Только глупцы, которым неизвестны обстоятельства времени, называют его мучителем за его великие заслуги.

Государь это говорил вслух.

От обер-маршала Его Величества, бывшаго с Герцогом в Москве.,

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Сам чинил свои чулки

Однажды Государь, находясь в компании с своими вельможами, говорил о бережливости и безполезных расходах.

– Беречь никогда не мешает, копейка рубль бережет, вот смотрите, я сам заштопал свои шерстяныя чулки, – и при этом, в самом деле, указал на ноги.

– Ваше Величество, могли бы чулки до дыр не донашивать, – сказал кто-то.

– Почему так? Да и зачем я буду их бросать, когда они, будучи починенными, могут мне прослужить ещё целый год, – сказал царь.

– Чтобы чулочная фабрика готовила более чулков, – смеялся собеседник Государя.

– О, если так, то они ещё не в состоянии по столько их доставлять, что нужно кроме меня моим подданным и нам придётся их выписывать из-за моря. Мне бы было очень приятно, когда чулочная фабрика столько бы готовила чулок, чтобы за удовлетворением оставалось в избытке, тогда я нашел бы сбыть их по соседним государствам и, наконец, отсылал бы повсюду, где их мало и чувствуется недостаток, тогда можно бы их менять на товар нам нужный. До тех пор, пока этого не будет, государство мое будет похоже на такой маленький городок, где один гражданин обработывает другаго и друг у друга отнимают хлеб и вместе остаются в бедности, не могши сделать приращения к городскому богатству.

От Камергера Древника.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Мысли о полевой oxoтe

Против обыкновения вообще всех его предшественников, Пётр Великий вовсе не содержал никакой полевой охоты.

Правда, было при его дворе несколько егерей, которые доставляли дичь для дворцовой кухни, да человека два лесничих, которых занятие состояло в надзоре за целостью лесов, особенно о сохранении дуба.

На травлю зверей Государь смотрел, как на мучительство, и вот как он однажды при случае выразил своё мнение.

По какому-то случаю пришлось Императору Петру провести несколько дней в одной подмосковной деревне.

Живший в соседстве с ним дворянин, явясь к Государю, приглашал Его Величество на медвежью травлю, так как помещик был большой охотник до этой забавы.

Император, вежливо поблагодарив помещика, сказал:

– Извольте сами одни упражняться в звериной травле, сколько вам угодно, это не моя забава; и без зверей мне в пору управляться с неприятелем вне отечества, да и внутри укрощать моих грубых неугомонных подданных.

От Гофмаршала Димитрияя Андреевича Шепелева.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Лучшая охота

Государю предлагаема была для забавы в одно время в Польше от магнатов охота за зверями, на что он отвечал им благодарствуя: «Довольно охоты той, чтоб гоняться и за шведами».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Мнение об игре в карты

Пётр Великий играл в карты только в одну игру, называемую Гравиас, которой он научился в Голландии, и то играл очень редко, он вообще не любил играть и на вечеринках гораздо лучшим удовольствием считал разговаривать с опытными моряками и с корабельщиками.

По этому самому игра в карты при дворе была почти не употребляема.

В армии и во флоте, хотя она вообще была не совсем запрещена, но ограничена, если была в деньги.

Проигрыш обыкновенно ограничивался одним рублём, и кто проигрывал более рубля, тот ничего ни платил по силе артикула. Если же кто доносил, что игра превышает рублёвую, то те за нарушение военнаго артикула предавались суду и наказанию.

Вот как Петр Великий отзывался об игроках:

– Игроки не имеют желания к полезным делам, которыми бы могли заниматься сами, а желают других разорять.

От Генерал экипаж-мейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Наказание богохульника

Некогда донесено ему было, что взяли под стражу одного человека, который публично произносил богохульные слова. Государь тотчас приказал сковать его как бешеного, говоря, что если б он имел хотя мало рассудка, то не только не произносил бы хулы на Бога, но и не помыслил бы без почтения о Высочайшем существе, сотворившем его и могущем всякую минуту опять разрушить и обратить в ничто.

Дабы избавить сего несчастного от дальнейшей строгости, представляли его величеству, что он согрешил пьяный. Государь отвечал на сие:

– Он заслуживает двойное наказание: во-первых, за непростительный свой грех против Бога, а во-вторых, за пьянство.

Чрез несколько дней некоторые знатные люди с великим трудом могли исходатайствовать ту милость от ревностного императора, что он не приказал вырезать язык богохульнику, по только сослал его в дальний сибирский монастырь, где всякой день употребляли его в тяжёлую работу, и он всякой раз должен был являться в церкве, когда отправлялось богослужение, дабы покаялся и переменил свои мысли. От фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Истинный блюститель веры

Пётр Великий был истинный богопочитатель и блюститель веры христианския, и, подавая многие собою примеры того, говаривал о вольнодумцах и безбожниках так: «Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший, либо с природы безумный. Зрячий Творца по творениям познать должен».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Был врагом суеверия

При неутомимой деятельности государя Петра он не упускал случая, чтобы не присутствовать при Божественной службе. Будучи врагом всевозможнаго суеверия, он, однако крепко держался существенности службы и старался внушить это советами и примером. Он также терпеть не мог, чтобы по праздникам работали и тем нарушали торжественность и святость этих дней.

В редких случаях разрешал публичныя работы, и то после божественной литургии и всегда говорил:

– Кто забывает Бога, тот и со многим трудом приобретет мало и не будет иметь благословения.

От, фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Советовал бы я безбожникам учиться астрономии…»

Его величество, быв в Париже на астрономической обсерватории, с удовольствием смотрел в зрительную трубку на весь небесный свод, и обратясь к бывшим с ним россиянам, с восхищением говорил: «Вот для глаз отверзтая книга чудес Божиих, которая ясно показывает великую премудрость Творца! Беседуя телом здесь, право мыслю там! Я благодарен им, что зрением и душою путешествовал в бесконечности с Вечным Существом. Советовал бы я безбожникам и вольнодумцам учиться астрономии и почаще быть на обсерватории, когда земной шар недостаточен им для уверения и когда бродят по нём слепо».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Святым Духом исправлен

На Мясницкой улице, где ныне дом Барышникова, жил дьяк Анисим Щукин, которого Пётр Первый удостоивал доверенности. Женясь на богатой и достойной невесте, он возгордился пред родственниками, а к отцу, бывшему в крайней бедности, начал оказывать презрение и в день сошествия Святого Духа, развеличавшись, приказал слугам своим согнать его со двора. Бедный старик в рубище, идя по Мясницкой, рассуждал в слезах о причинённой сыном обиде и не заметил государя, ехавшего в одноколке. Пётр, остановя его, узнал все подробности и приказал ему стать (как говаривали) на запятках. По приезде в дом Щукина поставил старика за дверью в сенях, а сам, войдя в горницу, полюбопытствовал расспросить хозяина, посещением обрадованного, о его родственниках. Когда же Щукин объявил, что никого из них не запомнит и что отец давно умер, то царь, выведя старика, обличил непокорного сына, в наказание повелел ему на месте обветшалой иностранной кирки выстроить своим иждивением церковь (что ныне Никола Мясницкий) во имя сошествия Святого Духа, в тот же день празднуемого, и при этом сказал:

– Сошествием Святого Духа будешь направлен на путь истинный.

Зап. от дейсттт. тайного советника Ив. Ив. Комова, неподалеку жившего.

Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым. «Русская старина», 1871. Т. 4.

Веротерпимость Петра

Бывши в Голландии, Петр осматривал с большим вниманием все достопримечательности Амстердама и не без удивления заметил, что там жили многие разноверцы и люди всех наций и, кроме того, имели свои церкви и открытые молельни, где совершалось богослужение открыто.

Пётр Великий осматривал эти храмы и молельни и замечал эти различия, между прочим, его поразило также единодушие наций исповедывавших различные религии и живших между собою в ладах и не имевших между собою никаких распрей. И вот однажды, беседуя с правителем о разных государственных делах, он коснулся, между прочим, и того порядка вещей, при которых допущено исповедание веры. Правитель отвечал, что Амстердам открытое место для торговли всем нациям, поэтому государство позволяет любое вероисповедание, так как ему нет нужды до того, кто во что верит, и как совершает своё богослужение, лишь бы только не нарушал государственных законов; и оное доказывает, что государство ничего не теряет, а напротив такая мера напротив способствует населению и доходам.

Петру Великому это понравилось, и он сказал:

– Да и это, правда. Я сам хочу в своём новом городе Петербурге завести этот порядок… Что в самом деле и было исполнено. Он допустил свободное исправление всех Христианских вер, дозволил строить церкви на показанных местах и далее позволил устроить духовный совет и совершать по своим законам браки и другие обряды, вне ведомства Святейшаго Синода, и других присутственных мест, и коллегий.

Но при всей своей веротерпимости Великий монарх всеми мерами старался истреблять расколы и крамолы в среде своих подданных, исповедовавишх Греческую веру.

В самом деле, раскольники много вредили пользам отечества и много мешали в делах Петра.

Ни кроткие средства, ни наказание не могли не только уничтожить, но даже ослабить дикие понятия, посеянныя в среде раскольников.

Долго бился с ними Император и, наконец, оставил их с тем подтверждением, чтобы все те, которые признают и наследуют старую веру для различия от православных христиан, носили на спине, на платье особый знак из жёлтаго и краснаго сукна, в форме продолговатаго четырехугольника. Монарх думал, что этот особый наряд, отличающий раскольников от прочих православных, должен сделать их смешными и презираемыми; но и эта мера была малодействительна; раскольники не стыдились и остались в своём закоснении, нося свои цветныя козырьки.

Спустя несколько лет, по введении государем отличительных козырьков, Пётр Первый на С.-Петербургской бирже в группе русских и иностранных негоциантов встретил нескольких калужских богачей в одеждe с жёлтыми козырьками, которые вели заграничную торговлю юфтью, пенькою и другими товарами. Государь, пожав плечами, спросил одного, из стоявших:

– Что эти раскольники – честные люди или нет?

– Честные, государь, – был общий ответ.

– Можно им верить?

– Можно, государь.

– Хорошо. Если они таковы, то по мне пусть веруют, чему хотят и носят свои козырьки, если их нельзя отвлечь от суеверия разсудком, то конечно здесь ни огонь, ни меч помочь не в силах, а мучениками за глупость они быть не заслуживают, да и государство от того пользы иметь не будет.

От Германа Мейера банкира при Петре Великом жившаго в Москве.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр ставит в тупик учёного материалиста Брюса

Генерал-фельдцейхмейстер граф Брюс муж был учёный, упражнялся в высоких науках и чрезъестественному не верил. Его величество, любопытствуя о разных в природе вещах, часто говаривал с ним о физических и метафизических явлениях. Между прочим, был разговор о святых мощах, которые он отвергал. Государь, желая доказать ему нетление чрез божескую благодать, взял с собою Брюса в Москву и в проезд чрез Новгород зашёл с ним в соборную Софийскую церковь, в которой находятся разные мощи и, показывая оные Брюсу, спрашивал о причине нетления их. Но как Брюс относил сие к климату, к свойству земли, в которой прежде погребены были, к бальзамированию телес и к воздержной жизни и сухоядению и ношению, то Пётр Великий, приступил, наконец, к мощам святого Никиты, архиепископа новгородского, открыл их поднял их из раки, посадил, развел руки, и паки сложив, их положил, потом спросил: «Что скажешь теперь, Яков Данилович? От чего сие происходит, что сгибы костей так движутся, яко бы у живого, и не разрушаются, и что вид лица его, аки бы недавно скончавшегося?». Граф Брюс, увидя чудо сие, весьма дивился и в изумлении отвечал: «Не знаю сего, а ведаю то, что Бог всемогущ и премудр». На сие государь сказал ему: «Сему-то верю и я и вижу, что светские науки далеко ещё отстают от таинственного познания величества Творца, которого, молю, да вразумит меня по духу. Телесное, Яков Данилович, так привязано к плотскому, что трудно из сего выдраться».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Мнение Петра Великого об иезуитах

Мы уже сказали, что Пётр Великий терпел все веры без различия и дозволял иметь в России публичныя церкви, своих священников, а Римским католикам даже их монашеския ордена, если только прихожане католической веры в силах их содержать на своём иждивении.

Капуцинам, по просьбе Императора Петра Перваго дозволено было построить небольшой монастырь при их церкви, которая от того и получала название немецкой слободы по cиe время: а францисканским монахам дозволил также иметь небольшое помещение при их церкви в С.-Петербурге.

Когда зашла речь о том, чтобы допустить жить иeзуитам, то Петр Первый этого не хотел и слышать, и не допускать мысли о возможности селиться им в России; однажды, когда в обществе зашла речь об этом орденe, то Пётр Великий так выразил свою мысль:

– Я знаю, что иезуиты по большой части прекрасные учёные, искусные во многих науках и ко всему способные, но не для меня; я очень уверен, что они только кажутся набожными, но это наружное усердие к Богу служит не к спасению душ их, а к обогащению; наконец и то: их училища и самыя их науки руководят к проискам, услугам и к выгодам Папы, так как иезуиты не более и не менее, как орудия Папы, укрепляющия его господствование над Католическими государствами. В другой раз кто-то завёл разговор об усиливающихся иезуитах, но Император Петр сказал:

– Иезуиты не могут удержаться, чтобы не иметь вмешательства в государственныя дела, это всем известно, и я удивляюсь, как некоторые Европейские дворы не могут или не хотят вникнуть в это обстоятельство. Дворы Французский и Испанский особенно почитают иезуитов несмотря на то, что слишком тонки и прозорливы в политике. Неужели они не видят, как иезуиты в их Европейских владениях и Американских, уже присвоили себе много поместьев, были причиною разных несчастий и даже часто, как видно по истории, возставали против королей?

От Графа Бестужева, государственного канцлера.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Милость пастором и их церкви

Пётр Великий уважал реформатскую и лютеранскую веру и с неудовольствием отзывался о римско-католической, которая имеет слишком много власти, и часто бывал в лютеранской и реформатской церкви, как во время путешествия, так и в Москве, слушал проповеди и вникал в наружные обряды.

В бытность свою в Москве, он приказал осведомиться об отправлении тайной вечери в лютеранской церкви.

Узнав, что это будет совершаться в воскресенье, прибыл в церковь почти в половине проповеди. При входе в церковь, он подал знак к спокойствию, то есть, чтобы никто не вставал и не оглядывался от его появления и, сев в кресла против алтаря, начал усердно внимать богослужению.

По окончании проповеди начали петь молитву к святому причащению. Император приказал подать себе книгу и показать в ней молитву. Когда же наступил акт св. причащения, то Пётр Великий приблизился к алтарю и стал близь пасторов Рейхмута и Ролоффа, примечая со вниманием процесс священнодействия. Скоро народ вышел из церкви, а император остался.

Когда в церкви остались император и пасторы, то Пётр Великий изъявил им своё полное удовольствие за проповедь, говоря:

– Мне очень жаль, что он не может в русских церквах достичь того, чтобы были проповеди, как можно чаще, и выражались более убедительно для того, чтобы возбудить в его подданных стремление к благочестию и с тем вместе к искоренению злых привычек. Переговорив с пасторами о Богослужении, он, изъявляя своё удовольствие, обещал покровительство и милость пастором и их церкви.

Слышано от вдовы пастора Рейхмута.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Наши монахи зажирели

О духовных имениях рассуждал Пётр Великий так: «Монастырские с деревень доходы употреблять надлежит на богоугодные дела и в пользу государства, а не для тунеядцев. Старцу потребно пропитание и одежда, а архиерею – довольное содержание, чтоб сану его было прилично. Наши монахи зажирели. Врата к небеси – вера, пост и молитва. Я очищу им путь к раю хлебом и водою, а не стерлядями и вином. Да не даст пастырь Богу ответа, что худо за заблудшими овцами смотрел!». О сём учреждение вышло 31-го генваря 1724 года.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Отношение Петра к ложным чудесам

Во время войны с Шведским Королем Карлом ХII Пётр Великий часто переменял место своего пребывания и был то там, то здесь, то состоял при морских, то при сухопутных силах.

Однажды ему случилось находиться в небольшом Польском городе, где он, пребывая несколько дней, нечаянно узнал, что в одном костеле находился чудотворный образ Богоматери, который часто во время службы источал слёзы.

Богоматерь была изображена деревянным бюстом, облечённым в золотую ткань и весьма богато украшенным; он был поставлен недалеко от алтаря, и так высоко, что самый высокий мужчина с трудом мог достать подножие.

Любопытный, как и всегда, Монарх и в этом случае захотел лично удостовериться в чудотворном образе; чуждый всяких предразсудков, он не мог слишком верить иезуитскому ордену, тогда господствовавшему в Польше, и в душе его родилось против его желания некотораго рода сомнение в истине плачущаго образа, хотя в свидетелях, видевших образ плачущим, не было недостатка.

Наконец, Монарх вошёл в костёл и сам увидал текущие слезы; он выразил своё удивление, но отнюдь не подал виду к сомнению. Потом в другой раз он также явился в костёл со свитой, но только не во время службы.

Там велел подать ce6е лестницу и запереть дверь, а сам поднялся по ней кверху, как бы с целью рассмотреть поближе чудотворное изображение, и действительно внимательно рассматривал образ; после долгаго разсматривания образа он заметил во внутренних углах глаз изображения Богоматери дирочки в глазах, которыя были так малы, что были едва заметны.

Двое духовных лиц, сопровождавших Государя, уже мысленно радовались, что их чудотворный образ останется в полном блеске, как Пётр Великий, не привыкший ничего делать в половину, недовольный внешним своим осмотром, как бы нечаянно снял наружный головной убор и увидел с верхней части головы до глаз выдолбленное углубление, покрытое пустым черепом. В углублении была налита вода, в которой плавали рыбки. Слезы текли из глаз чрез маленькия отверстия, при колебании воды движением рыбок. Великодушный Монарх закрыл голову образа и, ни слова не говоря, сошёл с лестницы, сказав только:

– Вот прямо чудотворный образ, – по выходе же из костела объявил обман всем тут при нём бывшим, между которыми был граф Бестужев.

От графа Бестужева, канцлера Петра I.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Ещё о ложном чуде

Между Нарвой и Ревелем, верстах во ста от последняго, стояла каменная церковь хорошенькой архитектуры, называемая Гальял. В ней помещались гробницы разных прежних владетелей тамошних земель ещё от времен Шведскаго владычества над этим краем. К числу этого времени принадлежал также один гроб, поставленный в 1632 году, в котором были положены две владетельные девицы Фон-Грот, которыя, по описаниям путешественников, были нетленны до 1752 года.

По описанию академика Якова Штелина, вот в каком состоянии он нашёл эти тела:

– В июле месяце я приказал открыть гробовую доску, чтобы посмотреть, чему удивляются многие, посещавшие эту церковь, – говорить Штелин. – В гробе я увидел два, совершенно высохшия без всякой одежды, тела, имеющия желтоватый цвет и совершенно без запаха, кожа на костях казалась натянутою и похожею на свиную, так что если по натянутому месту нажать палкою, или пальцем, то вдавленная кожа опять расправлялась весьма быстро. Внутренности, как можно думать, совершенно высохли потому, что при ощупывании нельзя было заметить их следы… Церковник, показывая мне эти феномены, разсказывал, при этом случае, что Пётр Первый, идучи во время Шведской войны на Ревель, стоял несколько дней неподалеку от этого места лагерем, и когда узнал, что в этом приходе есть нетленные тела, то не поверил этому и приказал их принести ему в лагерь, где внимательно разсмотрев, тотчас же объяснил бывшему при нем штату естественные причины такого нетления, потом, спустя несколько дней приказал отнести их в гроб и не почитать их за чудесныя.

От Шнабеля, церковника той церкви.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Царская любовь к правде

В истории Царей редко можно встретить Государя, так привязаннаго к правде, как Петра Великаго.

Он был обходителен со всеми, прост в обращении, верен в своих словах, важен в делах, откровенен и правдив в поступках; что рассказывал, то было справедливо, что обещал – то верно.

Но каков был сам, того искал и в других, с которыми имел какое-либо дело или входил в самые ничтожныя сношения.

Он сильно негодовал на все политические пронырства и обыкновенно говаривал, по-Голландски: «dat benen niet met all klghueden maar Betriu geryen» (в том нет никакого благоразумия, где один обман).

Кто Монарха обманул однажды, тот с величайшим трудом и то, доказав, что обман с его стороны был неумышленный, или, объяснив трудными обстоятельствами, мог опять снискать его доверие; вообще Монарх никогда впредь тому не верил, кто его обманул хотя однажды, или под разными предлогами не исполнил обещания.

Также искал, как и в поступках, правды и в речах, потому что ничто им так не было презираемо, как ложь. Иногда он прощал большой порок или преступление, вполне заслуживающее наказания, негодования или презрения, если только в нём откровенно признавался прежде подозрения, улики или пытки. Каждый из притесняемых мог видеть в Государе защитника и покровителя и прибегать в нужде или в учинённой несправедливости.

При всякаго рода вопросах, которые предлагались, Государь смотрел в лицо допрашиваемому или челобитчику, стараясь при этом по лицу, взорам и словам узнать, правду ли он говорит, а потом уже с спокойным видом и духом выслушивал дело и приказывал явиться в назначенный день и в час в Сенат или в Адмиралтейство.

Если Государь изобличал во лжи кого-нибудь из служителей в неправде, тот навсегда лишался его доверенности, но если служитель находил возможность оправдаться, то Государь с некоторым неудовольствием говорил:

– Если ты впредь захочешь мне о чём-нибудь говорить, то прежде уверься в истине своего предложения.

Если Государь был свидетелем двух ссорющихся сторон; то вступя в их речь, говорил одному из них:

– Ты его осуждаешь, а знаешь ли ты за ним какую-нибудь из хороших сторон?

Если вопрошаемый говорил утвердительно, то Государь приказывал рассказать, в чём заключаются эти хорошие качества.

От барона Черкасова Ивана Антоновича.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Князь Яков режет прямо правду…»

Его величество, возвратясь из Сената, о князе Якове Фёдоровиче Долгорукове, который был из первых сенаторов, генерал-прокурору графу Ягушинскому говорил: «Князь Яков в Сенате прямой помощник, он судит дельно и мне не потакает, без краснобайства режет прямо правду несмотря на лицо».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Как надо писать государю

«Отпиши, Макаров, к астраханскому губернатору, чтоб впредь лишнего ко мне не бредил, а писал бы о деле кратко и ясно. Знать, он забыл, что я многоглаголивых вралей не люблю. У меня и без того хлопот много. Или велю ему писать к князю Ромодановскому, так он за болтание его проучит».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Князь Долгоруков отменяет именной царский указ

Великий государь прислал в Сенат указ о новом наборе рекрут, а как набор сей случился прежде обыкновенного, то, когда прочтён был сей указ в Сенате, князь Долгоруков с негодованием сказал:

– Долго ль быть сим разорительным народу и государству наборам?

И, по обыкновению своему в таких случаях, положил оной под сукно.

Исправлявший тогда должность обер-прокурора гвардии майор Иван Ильич Дмитриев-Мамонов Большой и все сенаторы говорят ему:

– Как ты осмеливаешься остановить исполнение именного указа?

– Я знаю, что делаю, – ответствует князь Долгоруков.

Тотчас доносят о всех словах и действиях его монарху и, может быть, по досаде на него, и с прибавлением.

Великий государь, хотя и уверен был о ревности сего патриота, но не мог не прогневаться на него за такую дерзость; он призывает его к себе и выговаривает ему о том, с досадою. Но князь ответствует:

– Государь! Ты отец подданных своих, так неужли не чувствуете вы скорби и разорения их от таких частых наборов рекрутских? Неужли не трогают вас слезы, рыдание и вопль отцов, детей и жён сих бедных людей при разлуке с ними? Неужли не чувствуете, сколько рук отнимается от земледелия? Ежели ж бы хорошенько подумали о сём, то б, конечно, сыскали средство, но крайней мере на сей раз, обойтись и без рекрутского набору.

Сколь ни долженствовала показаться такая речь монарху огорчительною, но он не мог, однако ж, не тронуться оною и без досады сказал Долгорукову:

– Какое ж средство сыскать можно обойтись без рекрут, когда они к наполнению полков необходимо нужны?

– А вот какое, – ответствует сей князь. – Ты знаешь, государь, сколько поныне находится рекрутов в бегах и кроются от страха наказания в лесах, из которых многие вдались в воровство и разбои; отведайте простить всех их за побеги и уверьте их, что буде они добровольно от публикования указа явятся чрез полгода или как изволишь назначить срок, то никакого как им, так и укрывающим их не будет наказания. Я надеюсь, – заключил князь, – что столько их явится, сколько тебе ныне надобно.

Монарх, выслушавший сие, сказал:

– Добро, дядя, отведаю поступить ныне по-твоему, и увидим, будет ли так, как ты предлагаешь.

В самом деле, такой милостивый указ беглым оправдал надежду княжую, и столько их явилось, что не было уже надобности в публиковании на тот раз рекрутского набору.

От Флора Исаковича Неплюева.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Ещё о Якове Долгорукове

В царствование Государя Петра, князь Долгорукий, будучи сенатором, приезжает в сенат, где было экстраординарное собрание в день праздничный, и ему показывают подписанный указ Государюём Императором для наложения особаго налога на соль, потому что Царю деньги были нужны. Князь Долгорукий, живо представя себе как будут роптать на указ, не мог воздержать перваго чувства, по любви его безпредельной к Государю, взял указ, разорвал его, сел в свою повозку и поехал к обедне. Приезжает Государь в сенат и первую вещь видит разорванный свойуказ; чрезвычайно разсердившись, приказал послать в церковь за Долгоруким; обедня ещё не отошла, и он царским посланным отвечал: «Воздадите Кесарю Кесареви и Богу Богови». Ответ сей ещё более разгневал Царя и, увидя чрез несколько минут, что Долгорукий подъезжает к сенату, царь Пётр с обнаженною шпагой выбежал к нему на встречу. Князь упал пред ним на колени и раскрыл свою грудь.

– Рази, Государь, – сказал он ему, – вот грудь моя! но выслушай меня прежде: тебе нужны деньги для продовольствия твоей армии и для этого ты хотел наложить налог, что родило бы ропот на тебя; моя душа этого не вытерпела; и без налога продовольствие армии будет; у Шереметева сто тысяч четвертей муки, у меня столько же, сотоварищи наши отдадут тебе что могут и больше тебе ничего не нужно.

Государь поднял Долгорукаго, разцеловал его и неоднократно просил у него прощение.

Львова Е.Н. Рассказы, заметки и анекдоты из записок Елисаветы Николаевны Львовой (род. 1788, ум. 1864 г.) // Русская старина, 1880. – Т. 28. – № 6. – С. 337-356.

Богатые подданные – богатое государство

Голландцы, увидя, что российские суконные фабрики начали заводиться и время от времени успевать, с другой же стороны, зная государеву нужду в деньгах, то, желая в самом начале, так сказать, подорвать заводимые в России те фабрики, предложили его величеству план, по коему обязывались десять лет ставить на всю его армию сукно с уступкою против русских сукон с аршина по гривне.

Великий государь, хотя также проник в коварство сего плана, но, желая узнать и на оное мнение Сената своего, отслал план сей в оной, повелевая чрез три дни представить себе на то мнение их.

Господа сенаторы, не проникнули намерений коварных сих голландцев, принялись за исчисление только прибыли, сколько оной получит казна от таковыя уступки в десять лет, и увидя, что знатная составится из оной сумма, без дальних размышлений признали план сей за полезный. Один только из них, тот же князь Долгоруков, молчавший до того, объявил свое мнение, что он с ними не согласен и плана коварных голландцев не аппробует, а какие имеет на то резоны, обещал изъясниться на письме. Прибыв же из Сената в дом свой, посылает просить к себе знакомого ему московского суконного фабриканта Симонова, бывшего тогда в Петербурге. Сей приходит. Князь предлагает ему план голландцев и требует от него на оные мнения.

– Сумма, – говорит Симонов, – уступаемая голландцами, довольно велика, и что им по той цене ставить своих сукон не можно. Но сею казённою прибылью до основания разорятся все с толиким трудом и иждивением заведённые российские фабрики. И мы все, – продолжает Симонов, – должны будем их бросить, а обученные делу суконному люди разойдутся, – и как отвыкли они от крестьянских работ, то сделаются ежели не ворами, так, по крайней мере, ни к чему негодными тунеядцами. Когда же таким образом фабрики исчезнут и заводители оных разорятся, то вновь заводить их по прошествии десяти лет будет ещё труднее. Что ж тогда останется делать? Не принуждена ли уже будет казна у тех же самых голландцов доставать сукна, и такою ценою, какую они сами назначат? Из сего, ваше сиятельство, заключить можете, не во вред ли невозвратный мнимая сия голландцами обещаемая прибыль будет казне и всем нам? К тому же и то представить надобно, что если казна ныне и лишнее платить будет своим фабрикантам за сукна, то вся трата сия в том только состоять будет, что из казны перейдёт некая сумма в руки подданных, а не вывезена будет в иноплеменные государства. Богатство же подданных не есть ли богатство государственное?

Князь, выслушав сие и поблагодарив за то, отпустил его.

Между тем Сенат, не дождавшись от князя обещанного им изъяснения, чрез три дни донёс его величеству как о своём мнении, так и о несогласии с ними Долгорукова, от коего не могли они истребовать причин тому.

Монарх призывает его к себе и спрашивает: какие он имеет резоны несоглашению своему с товарищами его?

Князь пересказывает его величеству весь свой разговор с Симоновым и заключает:

– Вот те причины, для чего я несогласен с ними.

Великий государь, возблагодаря чувствительно за усердие его и поцеловав его в голову, сказал:

– Я не сомневаюсь, чтоб вы не были таковы и впредь.

И так помянутый голландцов проект был отвергнут.

А Симонов получил подобную же от признательнейшего государя благодарность. И должно себе представить, что великий государь не оставил, конечно, изъясниться подробнейше о сём с последним.

От суконного фабриканта г. Серикова

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Правда важнее немилости

Великий государь, от самых нижних званий происходя по порядку из чина в чин, до 1709 года дошел в службах сухопутной до генерал-майора, а в морской до шаутбенахта. По сему последнему чину занимал он и место в присутствии Адмиралтейской коллегии и как шаутбенахт давал по очереди свой голос.

В одно время, быв он на работах адмиралтейских рассержен неисправностию корабельных мастеров, вошёл в Коллегию, сел по обыкновению на своём шаутбенахтском месте. И когда от прокурора Коллегии, которого место занимал тогда полковник Скорняков-Писарев, предложено было одно дело к слушанию, и государь начал по оному первый рассуждать, тогда прокурор, остановя его, сказал:

– Не вам, г. шаутбенахт, должно начинать, есть вас моложе, а по закону надлежит подавать голоса снизу, с самого младшего члена, и таким образом по порядку доходить до старшего.

Монарх, быв уже, как сказано, гневен, ответствовал ему:

– Как ты смеешь мне это сказать!

– Смею, – возразил прокурор, – ибо моя есть должность сохранять порядок законный.

– Знаешь ли ты, – сказал паки государь, – с кем ты так говоришь?

– С шаутбенахтом.

– Ты позабыл, что за дерзость таковую можешь потерять голову.

– О! – ответствовал прокурор. – Это голос государской. Но когда так, так пачто же гаерствовать: оставь сие место, оно не ваше, и займите свое (указав на место государево), тогда стану пред оным на колена, буду записывать карандашом все ваши слова и почитать их за именные указы государевы, которому я обязан беспрекословно повиноваться присягою, совестью и законом Божиим.

Прогневанному государю столь показались дерзкими все слова его, что он, в крайнем гневе и дрожащим голосом крикнув на него: «Молчи, дерзкий!» встал со стула, взял шляпу, вышел из присутствия, сел в свою одноколку и поехал во дворец.

Монархиня, увидя его в том сильном гневе, с нежностию спросила его:

– Что с тобою сделалось, батюшка?

– Бездельник Писарев одурачил и осрамил меня.

– Боже мой! – Ответствовала государыня. – Он уже не раз тебя оскорбляет. Для чего же вы не отлучите его от своей особы? Вы тем избавите себя от досад, которые от дерзости его могут и впредь тебе случиться.

– Не могу, не могу сего я сделать, Катенька.

– Для чего же не можешь? Ты государь.

– Не могу, – повторяет паки монарх, – он мне надобен, ибо всегда говорит правду, а сверьх того мог бы я тем устрашить других говорить мне оную.

Сие последнее произнёс он уже умягчённым голосом.

От почтенного старца князя Семена Сергеевича Львова. Доставил слышавший от него генерал-поручик Иван Матвеевич Толстой.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Правосудие Петра Великого

К большой достопамятности и к отличному правосудию Петра Великого служит доказательством отменённое им жестокое азиатское обыкновение лишать имения тех наследников, коих отцы учинили измену или иную вину против государя и тем заслуживали одно только праведное наказание, но вместо того жёны, дети их, родственники, ничем невинные, за преступлением родителей обще погибали или в вечную ссылку ссылаемы были. Но Пётр Великий, по правосудию и великодушию своему отменив сие варварское узаконение, рассуждал: «Государю зазорно обогащаться стяжанием подданного и невинное семейство его лишать имущества и пропитания. Невинность возопиет к Богу».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Жалоба солдата

Государь в одном из воинских своих походов, не могши ехать от весьма испорченных дорог, а не меньше, дабы и солдатам своим к безропотному снесению трудного похода того подать собою пример, шёл не малое расстояние с ними сам. Утруждённый походом тем, монарх, во время роздыха войск, бросился на траву и, велев одному солдату сесть подле себя, лег, положа голову на коленях его. Солдат, дабы лучше покоиться на коленях главе монарха, несколько поправлялся. Государь, не поняв причины того, спросил его:

– Не тяжело ли тебе, товарищ, держать меня?

– Нет, государь, – отвечал солдат, – бремя моё легко, я охотно пролью за тебя и последнюю каплю крови моей, но тяжело мне одно то, что ты пожаловал деревню нашу господину Головкину, в которой не малое число поселённых было однодворцев, – из числа которых были: отец мой, братья, жена моя и я, – и которые потому и сделались крепостными, а я отдан в солдаты.

Монарх, выслушав покойно солдата, спросил:

– Правду ли ты говоришь?

– Правду, – отвечал солдат.

И доказал истину того довольно понятно.

По прошествии шести или восьми месяцев, государь, прибывши в С.-Петербург, в первом присутствии своём в сенате велел выправиться о той пожалованной, с прочими, деревни Головкину, и были ли в ней однодворцы. И как по выправке найдено, что солдат говорил правду, то его величество и приказал деревню оную причислить к казённым, и возвратить права обитавшим в ней однодворцам, а солдата, наградя капралом, уволить от службы; на место же той деревни пожаловал Головкину другую, из толиких же душ состоявшую.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Ещё о царской справедливости

Великий государь в летнем своём саду имел один дуб, посаженный собственными его руками; около оного сделан был круглый стол и стояли у оного креслы, а на стол, в хорошую погоду, ставливалась чернильница и клалась бумага, за коим нередко монарх садяся, углублялся в размышления, почему у места сего и ставливался особой часовой.

В одно время его величество, писав на сём столе, восклонился на креслы и довольно громко проговорил:

– Слава Богу! Кажется, правосудие я восстановил.

Гренадёр, стоявший на часах (который был из дворян), услышавши сие, также довольно громко сказал:

– Все правосудны, кроме тебя.

Государь, сие услыша, подозвал его ближе и спросил, что он сказал. Гренадёр, не обинуяся, повторил те же слова.

– Как ты смеешь сие сказать обо мне? И из чего ты так заключаешь? – сказал государь с видом, удивление означающим.

– Вы, государь, сами решили моё дело, – отвечает гренадёр, – и лиша меня оным последней деревнишки, доставшейся мне ещё от прадеда моего, отдали обидчику моему, господину знатному и богатому (назвал его именем).

– Правду ли ты говоришь? – спросил государь.

– Я не осмелился бы сказать вам неправды, – отвечает смело гренадёр.

После сего великий государь призвал к себе караульного офицера и приказал: когда он придет рапортовать его, то напомнил бы о Преображенском гренадёре, а при смене своей сказал бы сей же приказ офицеру, который его сменит. Поутру офицер, отрапортовав монарха о состоянии караула, присовокупил:

– Изволите ли помнить о преображенском гренадёре?

– Помню, брат, помню, – скоропоспешно отвечал государь.

На другой день припомнено его величеству паки то же, и таковой же был ответ его, но в то же ещё утро повелел принесть к себе из Сената дело сие, рассматривал его до самого обеда с великим вниманием, увидел, что соперник того гренадёра умел столь хитро запутать дело и при помощи коварного стряпчего дать ему такой вид справедливости, что Сенат и сам государь сочли его за таковое. Сколько же сие чувствительно было монарху, то доказал он в следующий за сим день: он, прибывши в Сенат, сказал господам сенаторам:

– Мы все, паче же я, стыдиться должны, что столь грубо обмануты хитростию коварного ябедника. А ты, бездельник, – обратяся к обер-секретарю, сказал с гневным видом, – и не думал предостеречь нас; я тебя научу вникать лучше в дела; отведите его в крепость на месяц.

И по сём дал указ, повелевающий прежнее решение уничтожить, стряпчего, писавшего челобитную и за делом ходившего, сослать яко опасного ябедника, в ссылку в Сибирь; отнятое у того гренадёра имение и отданное сопернику его возвратить; а за убытки и за владение у того корыстолюбивого обидчика из собственного его имения столько же земли и крестьян отписав, утвердить за обиженным и сверьх того взыскать с него же 1000 рублей на госпиталь.

От дворянина Флора Исаковича Неплюена в 1780 г.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Уважение к добрым делам и наказание за взятки

В Москве был один довольно известный стряпчий, который слыл за искусного, и к тому же был знаком также хорошо с римскими законами, как и со всеми уложениями русских царей и притом знал, как говорится, назубок все изданные указы.

Такой человек был находкою для многих судей, потому что часто был наставником судей в трудные минуты и, конечно, мог направлять их кривым путём в ущерб правосудию. Точно также он и сам оправдывался во многих случаях, когда на него жаловались по несправедливому ведению дела. Об этом адвокате или, на старинном языке, об этом стряпчем было донесено государю Петру Первому.

Император не верил вполне доносам, но любил поверять их и сличал своё собственное воззрение с уликами других, старался сам поверить, насколько человек этот виновен, потому что царь – самый неподкупный судья своих подданных.

Стряпчй был призван. Его Величество призывал стряпчего не однажды и встретил в нём, совершенно против ожидания, человека вполне образованнаго, знающаго законы всех веков и народов, как pyccкие, как видно следившаго за всеми делами и распоряжениями Петра; этот человек понравился Императору по ясности мысли, по силе, и красноречию выражения и но чистоте, заключений тех неразумений, которые к разрешению предлагал ему Пётр Первый, в виде испытаний. Словом, государь нашёл в этом стряпчем по мысли человека, вполне соответствующего его мудрым предначертаниям и, видя в нём по делу исполнителя, принял его в свою службу и даже вдруг из простаго стряпчаго возвысил на степень главнаго судьи в Новгородской губернии. Государь при даровании ему такой должности, объявил, что он де, Государь, надеется на его искусство в судопроизводстве и на его справедливость и не мыслит, чтобы знатность и богатство могли повлиять на нарушение святости закона; напротив, он думает, что при глубоком изучении закона низринутся все взятки и кривотолки в судопроизводстве, а затем долговременныя тяжбы, которыя неразлучны с подарками.

Новопожалованный судья обещал, что в благодарность за Высочайшую доверенность Его Императорскаго Величества он будет точно исполнять свою должность и не запятнает священное звание судьи.

Так он и в самом деле к удовольствию Государя Императора честно служил.

Неизвестно, сколько времени прослужил этот стряпчий в должности судьи: но только прошел глухой слух, что он берёт взятки и, оказывая, несправедливость, нарушает законное правосудде.

Жалобы дошли до престола Петра Перваго. Его предположение не оправдалось; ему казалось, что это клевета язычников, но доказательства были ясны. Во всяком случае, Император, предполагая, что может узнать лучшего, что он слышал из уст человека, котораго он знает, и жалобы на котораго он считал прежде за клеветы.

Чтобы не оскорбить лице, поставленное на высокую степень в общественном мнении, Пётр Великий усугубил справки; эти справки более и более уверяли его в справедливости против главнаго судьи. Пётр Первый вызвал судью, котораго определил с тем чтобы он собою показал образец правосудия, а он между тем поддержал собою взяточников и взятку, а с тем вместе нарушал справедливость.

Государь строго изследовал судью и, наконец, дознался вот в чём.

Судья ослеплялся подарками в форме разных приношений и решал в пользу тех, которые были несправедливы, а справедливые доносы опровергал, как лживые. Это потрясло государя, и он спросил:

– Что за причина была тому, что ты испортился, то есть изменил тому обещанию, которое мне, своему Государю, предъявил и потом присягнул?.. Ведь я не ожидал этого от тебя. Вероятно, тебя к тому побудили какия-нибудь особые причины?..

– Государь, только твоё правосудие может мою жизнь прекратить или даровать мне новую жизнь. Cлушай же меня: я одним жалованьем и работой едва мог на твоей службе что либо приобресть, тогда, как находясь в своём звании я мог кой что запасти, не повергая себя в долги; вот что заставило уклониться меня от правды.

– Так сколько же тебе нужно, чтобы ты был сыт и доволен, не брал бы взятки и поступал бы справедливо в деле осуждения и оправдания? – спросил Пётр Великий.

– По крайней мере, вдвое, против того, сколько я теперь получаю, – отвечал судья.

– Хорошо. И ты будешь действительно доволен, станешь верно исправлять свою должность, не будешь брать взяток и поступать несправедливо с невинными? – спросил Государь.

– Совершенно буду доволен, Ваше Величество, и по неверности мною сказаннаго я предаю себя Вашему строжайшему наказанию по верному в том обличению.

– Хорошо, – отвечал государь, – я тебе прощаю, и мало того: определяю жалования в полтора более прежнего, только чтобы ты сдержал свое слово и по мере моей к тебе доверенности к твоему званию, всегда поступал бы честно и правосудно. Но, кроме того, я тебе скажу ещё вот что: я отныне буду за тобою следить и если ты, чего храни Бог, прельстишься подарками или деньгами, то, поверь мне, будешь повешен.

Судья несколько лет подвизался безукоризненно на своём поприще, наконец, по истечении нескольких лет изменил своему намерению и данному монарху слову, рассчитывая, что и Пётр Великий забыл своё обещание его повысить. Опять пошли взятки и нарушение правосудия и, разумеется, дошло до Государя; при этом случае таких явных показаний Государь приказал взять этого судью, изобличил его в несправедливости и приказал ему сказать: «если он не сдержал своего даннаго Царю слова, то Царь сдержит своё», и с тем вместе приказал неправеднаго судью повесить.

Сказание Петра Миллера, сына перваго чугунно- и железно плавилнаю заводчика, основавшаго завод на 9 молотов при царе Алексее Михайловиче в 90 верстах от Москвы. Здесь отливали первыя пушки. Пётр Миллер был крестный сын Императора. Умер в 1745 году.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Преступление фрейлины Гамильтон

(…). Пётр Великий при всяком случае старался подавать подданным своим пример строгого наблюдения законов (…) в уголовных же делах был неупросим (…). Смертоубийца не мог от его величества надеяться прощения (…).

Одна из фрейлин императрицы, госпожа Гамильтон, вела распутную жизнь и два раза тайно освобождалась от беременности. Она так умела сбывать с рук младенцев своих, живых или мертвых, что при дворе нимало её в том не подозревали. Но в третий раз не имела она удачи. Умерщвлённый младенец был найден, и обстоятельства госпожи Гамильтон приводили её в подозрение.

По царскому повелению взята она была под стражу и призналась не только в сём, но и в двух прежних убийствах, за что судом приговорена была к смерти. Пётр Великий, против чаяния её, подписал сей приговор. Хотя многие за неё просили и также известно было, что его величество прежде жаловал её отменно пред другими, однако ж ничто не могло преклонить его к нарушению божественных и своих собственных законов. Наступил день, назначенный для публичного совершения казни. Несчастная преступница приведена была на лобное место в белом шёлковом платье с чёрными лентами. Государь прибыл туда, простился с нею, поцеловал её и говорил ей:

– Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти. Итак, прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих; помолись только ему с раскаянием и верою.

Потом она стала па колени и начала молиться, а как государь отворотился, то палач отрубил ей голову.

От Bиннuyca, придворного государева, который сам видел совершение сей казни.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Просьба об отпуске

Нижегородский дворянин, офицер морской службы, Иван Прокудин известился, что дядя его, которого был он ближайшим наследником, скончался, оставив знатное имение и до 700 душ крестьян, и что другие вступаются в наследство и уже начали о том тяжбу. Донеся обо всём этом Монарху, бывшему у адмиралтейских работ, просил он отпустить его, чтоб не лишиться ему сего наследства. «Врёшь, – сказал Монарх, – когда ты по законам ближайший наследник, то никто его у тебя не отнимет, а отпустить тебя до зимы не можно».

На другой день, огорчённый этим отказом, офицер снова просит Монарха о своём отпуске. «Я уже сказал тебе», – отвечает Государь, – «что нельзя отпустить тебя до зимы».

На третий день осмелился он снова утруждать о том Государя. Монарх с гневом закричал на него: «Что ты привязался ко мне, дерзкой? Поди прочь». Но офицер от него не отходит, говоря: бедный времени не терпит. Выведенный из терпения Монарх, даёт ему жестокую пощечину; но в тот же самый час раскаивается и с ласковым уже видом говорит: «Ты вывел меня из терпения своею неотвязностью и выговорами своему Государю!».

Такое признание Государя тронуло офицера до слез, и он повергается к ногам Государя и, признаваясь в вине своей, просит великодушно простить его, и Государь тогда же отпускает его, пожаловав ему на дорогу пятьдесят рублей.

Этот г. Прокудин, получа наследство, просил Монарха для поправления расстроенной в деревнях его дяди экономии, отставить его от службы, и Великий Государь, хотя и редко соглашался на такие просьбы, отставил его с чином Коллежского асессора

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Мы все воруем…»

Однажды, сидя в Сенате и слушая дело о разных случаях грабежей и воровства, Государь вскричал:

– Клянусь, что я истреблю, во чтобы то ни стало, этих воров и грабителей и у меня в царстве будет безопасно. Павел Иванович, пиши тотчас указ такого содержания: «что если кто и на столько украдет, что можно только купить веревки, что можно его повесить, тот будет за кражу повешен, не медля», обратился он к обер-прокурору Ягужинскому.

Прокурор взял уже перо, чтобы писать, но, услышав строгое повеление, положил его обратно и обратился к Петру I с удивлённым видом.

– Что же, пиши, – сказал Император.

– Ваше Величество, подумайте, что будет следствием вашего указа.

– Пиши, как я тебе сказал.

Ягужинский ещё не принимался и опять, улыбаясь, сказал Монарху:

– Всемилостивейшей Государь, неужели ты хочешь быть Императором без подданных?

– Как так?

– Таки мы все воруем, только с тем различием, что один более, а другой менее, один открыто, а другой тайно.

Государь засмеялся забавному ответу Ягужинскаго, и оставил свое намерение.

Из уст самого Кабинет Министра Графа Ягужинскаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Он не был строг к грехам молодости

Пётр Великий был чрезвычайно строг к нарушителям спокойствия государства и жестоко преследовал убийство, воровство, грабежи, бунты и прочия преступления, но весьма слабо наказывал погрешности молодости нарушителей нравственных приличий, и делал такия наказания, которыя можно вынести весьма легко.

Так, например, лишенная чести родительница не претерпевала никакого наказания; но у6ийца младенца наказывалась смертью. Будучи за границей, в разговоре о делах уголовных, государю Петру Первому кто-то разсказывал, что за нарушение девственности по указу Карла пятаго преступник наказывался смертью.

– Полно, так ли? – говорил Петр Первый. – Я думаю великий государь в этом случае являл более проницательнаго разума. А если правда, то, вероятно, он думал, что в Его государстве более лишняго народа, чем в моём. Нет, за эти безпорядки, да и вообще за преступления всегда должно налагать наказания, но, на сколько возможно, должно сберегать жизнь и здоровье подданных.

От Ивана Антоновича Черкасова.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев

Похмелье самая злая болезнь

В светлое Христово Воскресение, Монарх, по отслушании в Троицком Соборе заутрени и Св. Литургии, по-всегдашнему обыкновенно своему, благоволил со всеми, не только бывшими в церкви, но и вне находившимися, поцеловаться – и каждого поздравить с праздником. Этого не довольно: по переезде через Неву, увидя множество по обеим сторонам народа, перецеловал всех стоявших на берегу поблизости судна; приметив же, что все к нему шли, остановился и каждого приветствовал словом: «Хрнстос воскресе!» Это продолжалось около двух часов. Потом, усмотря в небольшом отдалении кучу народа, пожелал узнать причину и увидел лежащего в средине пьяного работника с барок. Монарх толкнул его слегка ногою, говоря: вставай, брат! но работник того не чувствовал. – Г-н офицер, – сказал Монарх: отнесите его в солдатскую караульню и положите на постель, а когда проспится, дайте мне знать.

После обеда донесли Его Величеству, что он проснулся, и Государь приказал представить его к себе. Работник, в страхе, повергается eмy в ноги и просит:

– Виноват, надёжа-Государь, – прости меня ради Воскресения Христова.

Монарх спросил его:

– Что ты за человек?

– Работник с барок, такого-то хозяина.

– Как же ты в такой праздник, вместо того, чтоб поспешить в храм Божий, напился до бесчувствия.

Работник, не видя в глазах и в голосе Государя ничего гневного, отвечал, что он, как рабочий человек, обрадовавшись празднику и отдохновению от работы, согрешил – напился. Монарх снова спросил его:

– Хорошо ли ты служишь хозяину и не пьянствуешь ли? – и услышал, что хозяин им доволен:

– Ну! сказал Государь: я тебя прощаю; но если впредь ты так напьёшься, и я о том узнаю, то будешь наказан, как непотребный пьяница. Отведите его к хозяину и спросите: ежели он им подлинно доволен, то чтоб на этот раз простил его; да опохмелите его, – примолвил Государь: чай голова у него болит.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

О законах в завоёванном крае

Император Пётр I, в заключённом с Швециею, в Ништадте мирном договоре (1721 г.), обещая оставить новых своих подданных Лифляндцев, Эстляндцев и Финляндцев при их шведских гражданских законах и по оным их судить, учредил в Петербурге для завоёванных провинций собственную юстиц-коллегию, по шведскому расположению, и определил в оной вице-президентом урождённого лифляндца, сына бывшего нарвского бургомистра Сигмунда Вольфа, обучавшегося законоведению в немецких университетах и в Стокгольме. Государь, говоря с ним некогда обстоятельно о наблюдении в этой коллегии правосудия, сказал:

– Я думаю, что шведские законы будут довольно хороши, и составленные по ним лифляндские военные и гражданские уставы, по которым судимы были провинции столько уже лет, – достаточны к разрешению всех судебных дел, случающихся в тех землях и могущих встретиться в новоучреждённой юстиц-коллегии. Тебе надлежит прилежно смотреть, чтоб в ней производился суд только по шведским, а не по римским или по другим каким чужим законам, ибо вмешивание различных чужестранных прав служит только к проволочке тяжб и к совершенному нарушению права.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

«Законы и указы писать ясно…»

О писании указов Петр Великий говорил Макарову в токарной: «Надлежит законы и указы писать ясно, чтоб их не перетолковать. Правды в людях мало, а коварства много. Под них (под законы) такие же подкопы чинят, как и под фортецию».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Беспристрастие не требует пустословия!..»

Великий Государь, в небытность в Сенате обер-прокурова, приказал заступить место его гвардии майору Ивану Ильичу Дмитриеву-Большому, повелевая притом напоминать Господам сенаторам, дабы внимательнее слушали дела, и посторонними разговорами отнюдь бы в Сенате не занимались.

В одно время Бутурлин из любопытства показал Его Величеству один приговор прежних бояр, который состоял только в следующих словах: «Сидели в палате трое бояр, слушали дело, и быть делу так!», и, подавая оный монарху, с насмешкою над сими боярами, сказал: «Посмотрите, Государь, как они хорошо объясняли дела!»

Великий Государь, прочтя, отвечал: «Здесь нет ничего смешного, и я ещё хвалю их за краткость, в которой очень много смыслу. Они краткими сими словами утвердили крепко прежнее решение, которое довольно уже было объяснено, а потому и не почли за надобность повторять оного, и я бы желал, чтоб и вы подражали им и менее бы марали бумаги. Довольно обнаружить только дело, и говоря кратко содержание неправой просьбы или незаконного решения, написать приговор без предисловия и красноречия, затемняющего только дело, нередко же наполняя оный двусмыслиями и пустословиями, свойственными одним ябедникам, помрачающим и самую истину. Беспристрастие (заключил Монарх) не требует ни прикрас, ни пустословия!»

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Пётр Великий обвиняется рижским судом

По завоевании Риги (1710 г.), быв там впервые, государь наградил услуги генерал-фельдмаршалов – графа Шереметева и князя Меньшикова, пожалованием им не малого числа в завоеванной земле гаков (участки земли), из которых последнему достался один, принадлежавший до того рижскому гражданину.

Гражданин, не зная никаких за собою преступлений, менее же ещё, чтоб он чем-либо оскорбил его величество, осмелился к новому государю своему придти и обясниться, что он ни в чём не провинился, и ни малейшего не подал повода к гневу его, и потому не понимает – за что родовой его гак, по указу государя, отнят у него и отдан князю Меньшикову.

Монарх, выслушав все терпеливо, сказал ему без гнева:

– Ежели ты прав, то можешь принадлежащее тебе отыскивать судом.

– Но на кого и где могу я просить?

– На Меньшикова, и в здешней ратуше. Если же дело коснётся и до меня, то и я ответствовать должен, потому что когда кто находится здесь, то должен подлежать и законам здешним.

Гражданин, удивлённый таким ответом и, не видя ни малого в монархе гнева, спрашивает снова.

– Итак, всемилостивейшей государь, вы позволите мне принесть за это жалобу?

– Никто не может у тебя отнять права защищать себя, – заключил монарх.

Гражданин, написав челобитную на князя Меньшикова, будто бы насильно завладевшего наследственным его гаком, подает её в ратушу; но судьи не принимают, объясняя, что гак его, с прочими, пожалован князю по именные его величества указу, следовательно, просьба относится на высочайшее лицо самого государя, а государя судить они не могут. Гражданин объявляет, что он изъяснялся о сём с самим государем, и его величество именно повелел ему просить в ратуше. По многим рассуждениям, наконец, челобитная сия принята, и найдено, что гак точно ему принадлежит, и что в указе, которым пожалованы Меньшикову гаки, не объявлено ни вины его, и даже имени его не упомянуто. Вследствие сего отряжен один член к князю Меньшикову, с донесением ему об этой на него просьбе, и что по законам здешним его светлость должен придти в ратушу, выслушать просьбу и приговор, но князь отвечал, что он гака того не отнимал, а гак пожалован ему от государя. Все это чрез члена же ратушского представлено его величеству, и монарх подтвердил ответ Меньшикова.

– Так что же приказать изволите? – говорить присланный член.

– Делайте, что законы ваши повелевают, и буде так тот действительно принадлежит гражданину, то я должен буду на это ответствовать.

– В таком случае, всемилостивейший государь, должно будет вашему величеству самому пожаловать в ратушу к ответу.

– Хорошо, – сказал государь, – когда повестите мне, я буду.

Дело рассмотрено вновь, гак приговорено возвратить законному владельцу, и монарху о сём повещено.

Государь по таковые повестки тотчас пришёл в ратушу, был встречен у крыльца всеми ратушскими членами и, взошед с ними в присутственную палату, повелел им сесть, а на особом стуле и сам сел. Прочли ему дело и спросили: «не имеет ли его величество к нему чего прибавить?» и когда государь ответил, что не имеет, то прочтён был закон, по которому повелевалось при заключении дела не быть в палате ни просителю, ни ответчику; и монарх вышел в другую палату. Заключение учинено такое: проситель оправдан, а ответчик обвинён. Позвали монарха в присутственную палату и прочли решительное заключение. Государь, выслушав его, благодарил их за беспристрастие в решении дела, поцеловал каждого в голову и сказал, что когда государь их повинуется закону, то да не дерзнёт никто противиться ему. И гак тот возвращён просителю.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр в наказание даёт купцу фамилию Капустин

Великий государь, ненавидя крайне ябедников, издал закон: кто на правого бьёт челом и то сыщется, то поступить с челобитчиком так, чему бы достоин был ответчик, ежели бы оказался он виновным. (…) Один московский купец бил челом на соседа, что корова его, ворвавшись к нему в огород, поела его капусту и причинила ему убытку на 300 рублей, и просил убыток сей взыскать с него. И как его величество в сие время находился в Москве, то и не сокрылась от него таковая ябеда. Он приказал суду тому освидетельствовать в огороде его, сколько поедено капусты и причинено ему убытку, и поелику не могло уже быть пристрастное свидетельство, то найдено, что капусты поедено (в чем и весь убыток тот состоял) не больше как рубля на три. Донесено о сем государю, и монарх повелел с бессовестного сего просителя взыскать триста рублей и отдать оные ответчику, соседу его, а сверх того взыскать с него же в казну 3000 рублей и употребить оные на построение мундиров солдатам Преображенского полку. А дабы коварный проситель и всё московское купечество такового решения не забыли, повелел впредь писаться ему Капустиным. Получен мною от его высокопревосходительства Ив. Ив. Неплюева.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Обида графини Шереметевой

Четыре солдата из дворян, один Преображенского и три Семёновского полков, бывшие между прочими на карауле в Преображенском, в то время, когда Монарх проходил мимо их, попросились у Его Величества в город, т. е. в ряды московские для покупки нужных вещей, и Монарх тотчас отпустил их, однако с тем, чтобы возвратились непременно к вечерней зоре. Но так как за исправлением покупок тех, в рядах и на Красной площади, они час за часом нечувствительно пробыли до самого вечера, и не прежде, так сказать, опомнились, как уже тогда, когда не иначе могли поспеть в Преображенск в назначенное время как доехав на извощике, к несчастию не могли они отыскать последних. В сей крайности решились они остановить первую повозку, какая им попадётся, чтобы доехать на ней до Преображенска. Первый попавшийся экипаж была карета, в которой ехала фельдмаршальша Шереметева; они остановили её, и с учтивостию просили графиню приказать их довезти до Преображенска, объясняя, что этою милостию её сиятельство избавит их от беды. Графиня отвергла просьбу их, и сказала, что за такую дерзость они будут наказаны, однако же солдаты не отпускали кареты и неотступно убеждали фельдмаршальшу согласиться на их просьбу; словом, графиня принуждена была войти в знакомый ей дом, на той улице случившийся, и отдать в их волю карету, в которой они и поспели к назначенному часу в Преображенск.

На другой день фельдмаршал жаловался Монарху на дерзость, оказанную солдатами его супруге. Великий Государь, повелевший представить их к себе, спросил, правда ли, что они отняли карету у фельдмаршальши. Солдаты, упавши к ногам Его Величества, рассказали всё, как дело происходило, и причину, принудившую их к таковому поступку. Монарх, быв тронут не столько признанием их, сколько тою заботливостью, которую они оказали в выполнении своей обязанности, и страхом, дабы не попасть под штраф, сделав им жестокий выговор, просил фельдмаршала простить их и граф должен был исполнить просьбу Монарха своего. Его Величество, наконец, сказал солдатам: «Вы должны благодарить графа, что он вас простил и избавил от заслуженного вами наказания, но если впредь дерзнут они поступить таким образом, то знали бы, что будут наказаны по всей строгости законов», – и сим кончено дело.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Сын просит за своего отца

Как-то однажды шествующему императору в Сенат, на дороге пал в ноги юноша лет пятнадцати и, подавая челобитную, просил в ней о прощении отца своего*

* Речь идет об обер-фискале Михаиле Желябужском. Ред.

за преступление к смерти осуждённого, возглашая со слезами так: «Всемилостивейший государь, помилуй несчастного отца моего, повели вместо его наказать меня, готов умереть за него». Его величество, развернув бумагу и посмотрев в нее, сказал: «Он виноват, а ты нет». Потом хотел идти далее. Однако просящий юноша паки пал лицом к земле, схватил за ноги монаршие и, рыдая, говорил: «Помилуй, отца и меня, я вину его вашему величеству заслужу и Богом исполнить сие обещаюсь». Государь, сожалением тронутый, спросил его: «Кто тебя научил?». – «Никто, – отвечал смело, стоящий на коленях отрок, – сыновняя любовь, со смертию его, смерть и моя». По сём Петр Великий, пристально посмотрев на лицо юноши сего, коего черты обещевали быть в нём честного человека и доброго слугу государства, понеже его величество проницанием своим в избрании подданных нелегко ошибался и имел дарование по наружности людей познавать, сказал: «Убедительный пример – счастлив отец, имея такого сына!»

Его величество вошёл в Сенат, пересказывал сыновнюю к отцу горячность, велел прошение сие прочесть и несчастному даровал жизнь. А сын его, записанный в службу, самым делом, усердием и верностию своею уверение сие исполнил, достигнув заслугами до чина генеральского, который был мне хороший приятель и по фамилии прозывался Желябужский.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Другое сказание об этом же происшествии

Стольник Желябужский впал в такое преступление, которое, по справедливости, заслужило публичное наказание и ссылку, к чему воинским судом и был он приговорён, и приговор тот утверждён государем. Сын его, человек молодой и видной, узнавший о таковом приговоре, при выходе государя из дворца, пал к стопам его и со слезами возопил:

– Надёжа-Государь, не дерзаю умолять тебя, меньше же негодовать на приговор, учинённый судом отцу моему, – зная, что оной правосуден, – а прошу только из единого милосердия твоего: преступление отца и заслуженное им наказание перенесть на меня. Он, при старости и слабости своей наказания такого перенести не может, а я, по молодости и крепости моей, удобно снесу и заплачу тем за рождение своё. А таким образом, без нарушения правосудия твоего, спасу и мать мою, которая не может перенести толь горестного лишения мужа; малолетних же братьев и сестёр избавлю от несносного сиротства и бесчестья всего рода нашего.

Государь, чувствительно тронутый таковой сыновнею нежностью, поднял его и, поцеловав, сказал:

– За рождение такого сына, как ты, прощаю твоего отца и возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом его, надеясь, что исполнишь должность лучше, нежели отец твой.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Челобитная любимой собаки Петра Великого

В Академическом кабинете натуральных редкостей между прочими чучелами хранится за стеклом бывшая комнатная и любимая Петра Великого собака, которую называли Лизетою. Она так была привычна к государю, что никогда от него не отставала, когда ж он выходил, то лежала в кабинете на софе, пока он возвращался; увидевши ж его, опять прибегала к нему, ласкалась, прыгала на него, ложилась против него, пока государь садился. Во время же обыкновенного его отдохновения после обеда всегда лежала у ног его.

Сия верная своему хозяину собака спасла некогда от кнута одного знатного придворного служителя, неизвестно по какому обвинению впавшего в немилость. Император весьма разгневался на сего несчастного, приказал посадить его в крепость и говорил, что прикажет высечь его на площади кнутом. Императрица и все придворные не почитали сего несчастного столь виноватым, каковым он казался разгневанному императору, и потому старались спасти его и при первом случае просили государя, чтоб он его простил. Но Пётр Великий только более разгневан был сею просьбою и запретил, чтоб никто не осмеливался говорить о невинности осуждённого и просить ему помилования. Сама императрица не осмеливалась преступить сего запрещения, и потому думали, что уже не оставалось никакого способа к избавлению несчастного.

На другой день поутру государь по обыкновению своему поехал в Адмиралтейство и в Сенат, откуда возвращался он не прежде полудни. Между тем, императрица вздумала необыкновенный способ просить у государя помилования осуждённому, не преступая его запрещения. Она приказала написать от имени Лизеты короткую челобитную, в которой сия собака представляла бескорыстную свою верность, описывала некоторые обстоятельства, доказывая невинность впавшего внемилость придворного служителя, и просила государя рассмотреть сие дело и по сей первой её просьбе освободить несчастного. Написав сию челобитную, положили её Лизете за ошейник, так что при первом взгляде можно было её увидеть.

Как скоро император возвратился во дворец, Лизета подбежала к нему и ласкалась, по обыкновению. Государь тотчас приметил у нее за ошейником бумагу, вынял оную и, прочитавши, засмеялся и сказал:

– И ты, Лизета, с челобитными ко мне подбегаешь! Я исполню твою просьбу, для того, что она от тебя ещё первая.

Потом его величество послал в крепость денщика с повелением освободить арестанта и отпустить домой.

От Анны Иаанонны Крамер.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Строгое отношение к нерадивости полиции

Граф Девьер, преследуемый в царствование императрицы Екатерины I своим зятем князем Меншиковым, сосланный в Сибирь, и возвращенный по истечении 15-ти лет Императрицею Елисаветой Петровной был питомцем Петра I, при котором состоял сначала пажом, а затем, многие годы, денщиком. Впоследствии он был произведён в полковники, генерал-майоры, генерал-лейтенанты и, наконец, до самого своего несчастия, занимал должность генерал-полицеймейстера. Он с особым усердием исполнял свои обязанности, зная, как строго Государь следил за полицией вообще и, что от его проницательности не могло укрыться ни малейшее упущение в смысле порядка в его любимом городе. Однажды Государь, по своему обыкновению, ехал в одноколке на Адмиралтейскую сторону берегом Мойки. Полицеймейстер сидел рядом с ним. Достигнув моста, перекинутого через канал от Головинского дворца к Мойке, находящегося против, так называемой, Новой Голландии (остров со многими постройками, предназначенными для сохранения дубового кораблестроительного леса), они заметили, что доски моста разошлись, что по ним не безопасно проезжать. Царю пришлось выйти из одноколки и заставить своего денщика несколько сдвинуть и скрепить доски, чтоб иметь возможность переправиться на другую сторону. Разгневавшись на беспечное отношение полиции к улицам и мостам, Пётр выбранил полицеймейстера, за его нерадивость, и, слегка ударив его, сказал: «это придаст тебе охоты лучше наблюдать за вверенным тебе городом и от времени до времени лично наблюдать за порядком». Мост был тем временем исправлен, успокоившийся Монарх сел в одноколку и, милостиво обратившись к полицеймейстеру, сказал ему, как ни в чём не бывало: «Ну, садись брат».

Этот анекдот сообщен сыном упомянутого генерал-полицеймейстера камергером графом Реваром.

Из рассказов о Петре Великом, записанных Я. Штелиным. Русский архив. 1912, № 1.

Уважение к храбрым

Некогда отдан был в походе один офицер гвардии под военный суд и за неосторожный против военных законов проступок, учинённый им против неприятеля, его присудили повесить. Сентенция была объявлена ему в присутствии его полковника – государя. Осуждённый, поклонясь его величеству, просил так:

– Виноват, но будь милостив, яко Бог, избавь от виселицы и от позорной смерти.

– Добро, – отвечал Пётр, – ради прежней службы, облегчить и расстрелять.

Офицер, поклонясь, снова говорит:

– Я лучше бы желал быть застрелен от неприятелей, нежели от своих солдат, с которыми защищал отечество. Помилуй, Государь, вспомни прежнюю верность мою, посмотри на раны и прости. Обещаюсь быть осторожнее и вину свою заслужить. Оплошность моя, а не измена.

При этом вдруг открыл грудь свою, обнажил руку и показывал язвы и пластыри. Монарх переменился в лице, на глазах явились слёзы; встал с места своего и к судящим штаб и обер-офицерам снисходительно сказал:

– Что теперь, господа, скажете?

Они молчали и ожидали последнего решения от государя, который заключил сей суд так:

– Сии свидетельства даруют тебе живот, прощаем, только блюди обещание.

Вскоре после того офицер этот выпросился у государя с особым отрядом, напал с такою храбростию на шведов что, разбив их, одержал победу и, будучи при сём случае вновь ранен в голову, умер. Однако за несколько часов до смерти, при конце последнего издыхания, в палатке говорил с радостию офицерам: «Теперь то, братцы, умираю я спокойно и честно, заслужив вину свою пред государем».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Русские лапти

Когда Пётр Великий завоевал Финляндию, то обратил внимание на обувь чухонцев, у которых лапти были сработаны несравненно хуже лаптей наших русских мужиков.

Однажды Государь спросил одного из финских крестьян:

– Зачем вы носите такие лапти? Посмотрите, какия лапти у русских мужиков.

– Да мы их лучше делать не умеем, Государь, – отвечал чухонец.

Его Императорское Величество тотчас послал за лучшими мастерами в Казанскую и Новогородскую губернию, чтобы губернаторы прислали таковых шестерых в С.-Петербург. Коль скоро они явились, то Государь послал их по уделам, чтобы эти лапотные мастера под надзором пасторов обучали чухонцев плесть лапти, и не прежде их отпустить, пока многих не научат плесть лапти, как они сами.

Пасторы должны были подавать каждый месяц сведения о движении хода работ по части лапотной обуви, за что получали небольшую плату с тем, чтобы выдавали из высылаемой суммы по рублю кормовых денег лапотным мастерам.

При таком энергическом стремлении Петра Великаго в самых простых делах, нельзя было не ожидать благотворнаго результата. В несколько месяцев вся русская Финляндия научилась плесть лапти из липы, из ивы и из других годных лык и попечительный Император достиг своего намерения и сохранил ноги подданных от множества могущих быть болезней в суровом климате Севера.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Хоть гол, да брав…»

Один из новобранцев стоял на карауле в таком месте, в которое, как он думал, командир его так скоро не придет, всего же меньше ожидал он самого Государя, потому что время было уже обеденное; а как пост его был на берегу Невки и притом было довольно жарко, то и вздумалось ему раздеться и выкупаться. Вдруг, сверх всякого чаяния, увидел он идущего к нему Государя. Солдат тотчас выскочил из воды и, успев надеть на себя только исподнее платье, шляпу и перевязь, подхватил ружье, стал в позитуру и, отдав Государю честь, продолжал стоять вытянувшись. Судя по той строгости, с какою Государь наблюдал дисциплину, нельзя было не подумать, что Пётр прикажет тотчас же его наказать; но вместо того, Государь, смотря на него, не мог не рассмеяться и сказал окружавшим его: хоть гол, да брав. Он спросил солдата:

– Дивно ли ты на службе?

– Недавно! – отвечал часовой.

– Знаешь ли ты, – продолжать Государь, – что велено делать с такими часовыми, которые оставляют свой пост и кидают ружье, как сделал это ты?

– Виноват! – сказал солдат.

– Ну, так и быть, – отвечал Государь, – и это прощается тебе, как новичку; только смотри, вперёд берегись сделать что-либо подобное.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Часовой не пропускает государя

Когда Императрица, супруга Петра I-го, разрешилась от бремени Петром Петровичем, Царь побежал в Адмиралтейство, чтобы возвестить об этом городу колокольным звоном. Так как это случилось в полночь, то Пётр нашёл Адмиралтейство запертым, и часовой окликнул его:

– Кто идёт?

– Государь.

– Нашёл что сказать! Разве его узнаешь теперь? Пошёл прочь! Отдан строгий приказ не впускать никого.

Пётр забыл, что действительно отдал такой приказ. Слушая грубый ответ солдата, он внутренне радовался точному исполнению своих повелений.

– Братец, сказал он, я действительно отдал такой приказ, но я же могу и отменить его; или как, по-твоему?

– Тебе, вижу я, хочется меня заговорить, да не удастся: проваливай-ка, не то я тебя спроважу по-своему.

Царя это забавляло.

– А от кого ты слышал такое приказание?

– От моего унтер-офицера.

– Позови!

Явился унтер-офицер. Пётр требует, чтобы его впустили, объявляя, кто он.

– Нельзя, отвечает унтер-офицер: пропустить никого не смею, и будь ты действительно Государь, всё равно не войдёшь.

– Кто отдал тебе такой приказ?

– Мой командир.

– Позови и скажи, что Государь желает с ним говорить.

Является офицер. Пётр обращается к нему с тем-же. Офицер приказал принести факел и, убедившись, что перед ним действительно был Царь, отпер двери. Не входя в объяснение, Пётр прежде всего стал молиться и потом звонил с четверть часа, собственноручно дергая верёвку от колокола. После этого, войдя в казарму, он произвёл унтер-офицер в офицеры, офицера в командиры, а последняго повысил чином.

– Продолжайте, братцы, сказал он, уходя, также строго исполнять мои приказания и знайте, что за это вас ожидает награда.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 288.

Другой вариант этого сказания

Лишь только Монархиня разрешилась от бремени, и наречено было имя Царевичу, в ту же минуту послал Государь генерал-адъютанта своего в крепость к обер-коменданту с тем, чтобы комендант тотчас же возвестил народу эту радостную весть пушечными выстрелами. Но как пред тем дано было от Его Величества строгое повеление никого не впускать в крепость после пробития вечерней зари, вследствие чего каждому часовому отдан был этот строгий Монарший приказ, то новобранец, стоявшей на часах при входе в крепость, остановив посланного генерал-адъютанта, сказал: «Поди прочь! Не велено никого впускать». – «Меня Государь послал за важным делом». – «Я этого не знаю, а знаю одно: не велено мне никого впускать; и я застрелю тебя, ежели не отойдешь!». – Нечего было делать: адъютант возвращается к Государю и доносит ему обо всём. Нетерпеливый Монарх, в сюртуке, без всяких отличий, идёт сам в крепость и говорит тому же часовому: «Господин часовой! Впусти меня!». – «Не впущу!», – отвечает солдат. – «Я прошу тебя!» – «Не впущу!» – повторяет он». – «Я приказываю!». – «А я не слушаю!». – «Да знаешь ли ты меня?». – «Нет!». – «Я Государь твой!». – «Я ничего не знаю, кроме того, что он сам же приказал никого не впускать» – «Да мне есть нужда». – «Я слышать ничего не хочу». – «Бог даровал мне сына, и я спешу обрадовать народ пушечными выстрелами». – «Наследника!», – вскричал часовой с восхищением. – «Полно, правда ли?». – «Правда!». – «А когда так, что за нужда, пусть хоть расстреляют меня завтра! Поди, и сегодня же обрадуй народ этой вестью».

Великий Государь на минуту заходит к обер-коменданту, объявляет о рождении сына, повелевает тотчас возвестить народу радость эту сто одним пушечным выстрелом, поспешает в Собор, приносить усерднейшее благодарение Богу при звоне колокольном, а солдата жалует сержантом и дарит ему 10 рублей.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Часовой не пропускает к царю Меньшикова

Пётр Великий, имевший нужду облегчать душевные силы свои, истощеваемыя всегдашними напряжениями размышлений, удалялся иногда в свою токарню и занимался трудами рук своих, что было единым его отдохновением. В одно из таковых время, проходя в свою токарню, Государь приказал солдату, стоявшему у дверей оной на часах, не впускать к себе никого во всё время пребывания своего в ней. Чрез четверть часа пришёл князь Меншиков и, спрося часового: – «Здесь ли Государь?» – хотел войти к нему. Но солдат отвечал: «Государь здесь, но не велел никого к себе пускать». – «Меня ты можешь впустить!» – сказал князь. – «Не пущу!» – снова ответствовал солдат. – «Но ты знаешь кто я». – «Знаю, но не пущу». – «Я имею до Государя нетерпящую время нужду». – «Что ты ни говори, а я знаю, что мне приказано». – «Знаешь ли ты, дерзкий, что я, как подполковник твой, велю тебя тотчас сменить и жестоко наказать». – «После часов ты волен поступить со мною как хочешь, но прежде времени сменить меня не можешь, да и сменяющему меня должен я отдать тот же приказ Государя». Меншиков в досаде хотел было, оттолкнув часового, войти, но тот, уставя против груди его штык: – «Отойди!» – закричал грозно, – «или я тебя заколю!». Князь принужден был отступить на несколько шагов от солдата. Монарх, услышав происшедший от того шум, отворил двери и увидя солдата, стоящего в такой позиции, спросил, что это такое? Меншиков разжаловался на солдата, что едва было он его не заколол. Монарх спросил у часового о причине такого поступка. «Вы приказали мне», – ответствовал солдат, – «не впускать к ce6e никого, а он хотел, было, силою войди, оттолкнув меня, и мне не оставалось иного делать, как заколоть его, ежели б он ещё стал усиливаться!» – при чём рассказал и весь свой разговор с князем и угрозы его себе.

Великий Государь, выслушав cиe, сказал Меншикову: «Данилыч, он больше знает свою должность, нежели ты. Мне бы жаль было, ежели бы он заколол тебя, но ты пропал бы вместо собаки!». И потом запретил ему наказывать солдата, похвалил последнего за поступок его, пожаловал ему пять рублей, и тогда же приказал придворному живописцу своему на дверях комнаты той, изобразить часового в такой точно позиции, в какой увидел его Монарх, отворя двери. Таковы то были солдаты Петровы!

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр лично проверяет караулы

В продолжение Шведской войны для большей осторожности зимою поставлялись чрез Неву, с Выборгской к Московской стороне, рогатки, а по концам их у берегов часовые с повелением по пробитии вечерней зари чрез оные не пропускать ни в Петербург, ни из Петербурга никого, кто б он ни был.

В одно время великий государь был в театре, находившемся на Литейной улице, подле двора любимой кумы его величества, генеральши Настасьи Васильевны Бобрищевой-Пушкиной, которая также была в театре оном. Кума сия звала его величество из театра к себе на вечеринку, что от монарха и обещано.

При окончании комедии государь неприметным никому образом вышел из театра и с одним денщиком в маленьких санках заехал со стороны Охтинской к помянутой рогатке и, сказавшись часовому, стоявшему от Московской стороны близ Литейного двора, петербургским купцом, запоздавшим на Охте, просил пропустить его чрез рогатку. Но часовой ответствовал:

– Не велено, поезжай назад.

Монарх даёт ему рубль, и, прибавляя по рублю, наконец, давал десять, чтоб только пропустил его, однако ж, часовой отверг сей подкуп и сказал:

– Вижу, что ты человек добрый, так, пожалуй, поезжай назад; буде же ещё будешь упорствовать, то я или принужден буду тебя застрелить, или, выстреля из ружья, дам знать гауптвахте, и тебя возьмут под караул, как шпиона.

По сём государь обратился к часовому, стоявшему на Выборгской стороне, и, сказавшись также купцом, нашёл оного не так несговорчивого: он прельстился деньгами и за два рубля пропустил его. Великий государь, проехав рогатку; пробирался по Неве дорогою в дом к помянутой госпоже Бобрищевой-Пушкиной, но как было поздно и темно, то наехал на полынью и едва выхвачен был из оныя деньщиком, а лошадь с санками, сама выпрыгнувши, спаслась же. Монарх, обмокши весь, прибыл к госпоже оной, которая и все бывшие у ней гости, увидя его величество всего мокрого, пришли в ужас, паче же когда он рассказал им всё происшедшее и что попался он в полынью. Хозяйка выговаривала ему за таковую неосторожность.

– Да и зачем, батюшка, – примолвила она, – самому тебе так трудиться? Разве не мог ты послать для осмотру караулов кого другого?

– Когда часовые, – ответствовал государь, – могут изменять, то кто же лучше испытать то может, как я сам?

На другой день монарх повелел пропустившего его часового как изменника повесить и, провертя два оные рубля, навязать ему на шею; а другого, призвавши к себе, пожаловал капралом и десятью рублями, даванными ему накануне, о чём и пред собранием всего полку повелел объявить.

От библиотекаря Бухвостова.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

«Впредь, Александр, берегись!..»

Когда о корыстолюбивых преступлениях князя Меншикова представляемо было его величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и несчастие, то сказал государь: «Вина немалая, да прежние заслуги более».

Правда, вина была уголовная, однако государь наказал его только денежным взысканием, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиной и потом сказал: «Теперь в последний раз дубина, ей, впредь, Александр, берегись!».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Пироги подовые!..»

Пётр Великий, однажды разгневавшись сильно на князя Меншикова, вспомнил ему, какого он происхождения, и сказал при том: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние, чем ты был. Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам, и кричи: пироги подовые! Как делывал прежде. Вон! Ты не достоин милости моей». Потом вытолкнул его из комнаты. Меншиков кинулся прямо к императрице, которая при всех таких случаях покровительствовала, и просил со слезами, чтоб она государя умилостивила и смягчила.

Императрица пошла немедленно, нашла монарха пасмурным. А как она нрав супруга своего знала совершенно, то и старалась, во-первых, его всячески развеселить. Миновался гнев, явилось милосердие, а Меншиков, чтоб доказать повиновение, между тем, подхватя на улице у пирожника кузов с пирогами, навесил на себя и в виде пирожника явился пред императора. Его величество, увидев сие, рассмеялся и говорил: «Слушай, Александр! Перестань бездельничать, или хуже будешь пирожника!». Потом простя, паки принял его по-прежнему в милость. Сие видел я своими глазами. После Меншиков пошёл за императрицею и кричал: «Пироги подовые!». А государь вслед ему смеялся и говорил: «Помни, Александр!». – «Помню, ваше величество, и не забуду – пироги подовые!».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Плутовства князя Меншикова

Пётр Великий, по возвращении из Персии в 1723 году, нашёл разные неустройства в правлении дел и преступлениях, в грабеже некоторых особ, между прочими и князя Меншикова, который, хотя чистосердечным признанием своим и освободился от тяжкого наказания, однако ж учинено с него было денежное взыскание, лишён великих доходов да и потерял милость и любовь у государя. Императрица при сём случае была заступницею за Меншикова. Она спасла его тогда от крайнего бедствия неотступным прошением своим, на которое снисходя, монарх при прощении сказал: «Ей, Меншиков в беззаконии зачат и во гресех родила мати его, а в плутовстве скончает живот свой. И если, Катенька, он не исправится, то быть ему без головы. Я для тебя его на первый раз прощаю».

Сие слышал я сам, когда государь государыне в кабинете своем говорил. Чуть-чуть уцелел Меншиков тогда от совершенной погибели, ибо его величество доверенность свою к нему уже потушил, имея на него разные и важные подозрения.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ещё о плутовствах князя Меншикова

Князь Александр Данилович Меншиков, родившийся в Москве от беднейшего, как уверяют, польского шляхтича в 1674 году и оставшийся сиротою имея девять лет от роду, разносил по Москве пироги и припевами своими привлёк на себя внимание Лефорта, который в 1686 году взял его к себе в услужение; от него достался он Монарху, записавшему его в потешную свою роту солдатом, так сказать, в любимцы Фортуны. Природными дарованиями своими приобретя ceбе Монаршую милость и доверенность, достиг он до первейших степеней, так что не оставалось уже ничего более ему желать; ибо он был первый в государстве и по чинам, и по богатству, и сверх того великий Государь, не любя пышности и церемониалов, предоставил ему представлять великолепие Двора своего.

Но так как человек по природе своей никогда не перестаёт желать себе нового приращения счастия, ибо то, какое он уже имеет, как бы ни было оно блистательно и велико, его уже более не прельщает, и поэтому-то таковые любимцы фортуны, имея всё, беспокоятся желаниями нового приобретения ещё более, нежели, когда они нечего не имели. Меншиков, окончивши все походы свои в 1714 году, оставляем был Монархом почти навсегда в Петербурге и, живя в недрах покойной пышности, не мог более ожидать чего-либо от Государя, наградившего уже все его службы щедро, то и стремились желания его к приобретению новых себе богатств какими бы то ни было путями. В таком-то положении находился сей мнимый счастливец; при всём своём счастии, его мучили непрестанные желания обогащать себя более и более; следственно, ежели бы не все, так сказать, истощены на него были милости Монаршии, то бы он был несравненно счастливее: тогда остались бы у него одни только законные желания, и надежда когда либо удовлетворить оные; но лишась этой усладительной надежды, пустился он в порочные крайности, как увидим из следующих анекдотов.

Мы уже видели, что этот любимец Государя пускался в бессовестные казённые хлебные подряды, производя оные тайно под чужими лицами, и что производил оные по большой части преданный ему санкт-петербургский вице-губернатор Корсаков.

Видели так же, что огорчённый сим Монарх, нарядил для исследования этого строгую комиссию под председательством князя Василия Владимировича Долгорукова.

Koмиссия исследовала это дело и нашла Меншикова виновным. Председатель докладывает о сём Государю и просит, чтоб Его Величество рассмотрел производство и заключение и сделал бы конец делу, прибавя к тому: «Теперь, Государь, все зависит от твоего решения». Монарх повелел ему с делом тем придти в свою токарню, назнача день и час.

Долгоруков в назначенный час пришёл с делом. Его Величество запер сам дверь и велел ему читать; в продолжение чтения сего стали стучать в дверь. Монарх, думая, что это супруга его, крайне прогневался, но, отворя двери, увидел, что это был князь Меншиков, который, вошед, пал пред ним на колени и со слезами просил помилования, изъясняя, что злодеи его прилагают все силы погубить его. Прежде ещё, нежели что-либо произнёс Монарх, князь Долгоруков сказал виноватому: «Александр Данилович, дело твоё рассматривал и судил я с членами комиссии, а не злодеи твои; самое дело без приговора нашего обличает тебя в похищении казённого интереса и посему жалоба твоя несправедлива».

Между тем Меншиков продолжал стоять на коленях и плакать. Великий Государь, без сомнения тронувшись слезами того, которого он привык любить из детства, обратился к Долгорукову и сказал: «Отнеси дело к себе, я выслушаю в другое время!». Не известно, что делал Монарх, оставшись наедине с Меншиковым.

По прошествии некоторого времени председатель снова докладывает Государю о том же деле, и Его Величество, назнача день, обещал для выслушания дела быть к нему в дом. День сей настал и Монарх прибыл, и, выслушав дело, стал ходить по комнате, не говоря ни слова. Князь снова просит резолюции, тогда великий Государь сказал ему:

– Не тебе, князь, судить меня с Данилычем, а судить нас с ним будет Бог.

– Что же делать с этим делом? – спрашивает Князь.

– Я знаю, что я буду делать! – ответствует Государь.

– Вижу я, – сказал снова Князь, что тебе жаль Меншикова и что ты не хочешь наказать его, но если ты не знаешь, – продолжал он, – что с ним делать, то послушай, пожалуй, что я тебе скажу. Однажды пришёл я к родственнику моему Лобанову и найдя его с повязанною головою и очень смутным, спросил: что ему сделалось? – «Голова у меня болит от крайней досады», – ответствовал он. «От какой же досады?» – «Управитель мой Калуга обокрал меня». – «Так высеки его и сошли в деревню в работу». – «Но я не могу этого сделать, потому что привык к нему с детства, и против воли люблю». – «Так я тебя научу, что тебе делать с ним: не помогал ли ему кто обкрадывать тебя?». – «Помогал ключник». – «Ну, так этого ключника, при глазах плута Калуги, высеки хорошенько, и приговаривай общую их кражу». Он так и поступил. Так и ты сделай. Помогал в плутовстве Меншикову Корсаков, и ты накажи его при нём за их общее плутовство, да тем и дело кончи».

Монарх, терпеливо выслушав все это, сказал: «Ты меня равняешь с дураком Лобановым?». – «Нет, не равняю», – отвечал князь, – но надобно чем-нибудь да кончить, когда ты не можешь с ним расстаться, так накажи помощника и советника его». – Поди, – сказал наконец Государь, – я обдумаю лучше твоего.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Продолжение того же

Между тем открыты комиссиею новые такого же рода преступления, в который замешались многие другие особы. Огорчённый таковыми преступлениями, Монарх присовокупляет к комиссии той новых судей, состоящих из капитанов обоих полков гвардии своей. Безпристрастие судей находит Меншикова во многом виновным и определяет допросить его в суде лично по пунктам. На другой день сам Монарх присутствовал в этой комиссии и Меншиков, чувствуя свою неправду, прибег к надежнейшему средству, т. е. к раскаянию и милосердию Монаршему. Для того написал он повинную и пришед в суд, подал оную в руки самого Государя. Вид, с которым он предстал, и тон, с каким произнёс слова, тронули сердце Его Величества, великие же его заслуги были за него ходатаями. Монарх принял его бумагу и, прочтя про себя, сказал: «Э, брат, и того ты написать не умел», и стал бумагу чернить. Видя таковое расположение сердца Монаршего к подсудимому, один из младших членов встал с своего места, сказав товарищам: «Пойдёмте, братцы, нам делать здесь нечего», – и, взявши шляпу, стал выходить из палаты. Монарх, несколько прогневавшись такою свободою и остановя его, сказал: «Куда?». – «Домой», – ответствовал капитан. «Как домой?». – «Да, домой, что нам остается делать здесь, когда ты сам научаешь вора, как ему ответствовать, так ты один и суди его, как хочешь, а мы тут лишние».

Великий Государь, вместо того, чтоб прогневаться на такую дерзость, говорит ему с ласковым видом: «Сядь на своё место и говори, что ты думаешь». – «А вот что, – ответствовал, севши, капитан, – когда мы по твоей воле здесь судьи, то, во-первых, бумагу его должно прочитать всем нам вслух, а Меншикову, как виноватому, стать у дверей, и по прочтении выслать его вон, а я как младший член, должен буду первый оговаривать его бумагу и сказать моё мнение, чего он достоин, а потом каждый по очереди скажет своё мнение, и таким образом сохранится тобою же установленный порядок и закон…

Монарх, некоторым образом пристыженный справедливостью сего верного подданного, сказал Менишкову: «Слышишь, Данилыч, как должно поступать?». Менишков, как виноватый, стал у дверей, повинная его была прочтена вслух и потом его выслали вон. Тогда капитан начал говорить: «Меншиков толиких милостей, какими Ваше Величество пожаловали его, как первый в государстве вельможа, должен бы быть всем нам образцом в верном хранении законов и в беспорочной к тебе и отечеству службе; но как он к великому соблазну всех твоих подданных сделался сам причастником к воровству, то по мере своего возвышения, достоин примерного и наказания в страх всем другим, ибо: «раб, ведый больше волю господина своего, и не сотворивый по воле его, и биен должен быть больше». И так моё мнение, заключает капитан: состоит в том: отсечь ему публично голову и описать в казну всё его имение, как обличённого преступника, в чём и сам он сознался». Потом следовали мнения других, но также очень строгие: один говорил, чтоб наказать его публично и сослать в ссылку; другой, чтоб постоять ему у столба целый день и потом также послать в ссылку; самое легчайшее мнение было то, чтоб сослать его без наказания в ссылку. После всех сих мнений великий Государь сказал судьям: «Где дело идет о жизни или о чести человека; то правосудие требует взвесить на весы беспристрастия как преступление его, так и заслуги, оказанные им отечеству и Государю, и если заслуги перевесят преступления, то в таком случае милость должна хвалиться на суде». Потом Монарх вычислил кратко все его заслуги, а особенно, что он неоднократно спасал и собственную его жизнь. «И так, – заключил Монарх, – по мнению моему, довольно будет, сделав ему в Присутствии за преступления его строгий выговор, наказать его денежным штрафом, соразмерным хищению, а он мне и впредь нужен и может ещё вдвое заслужить моё прощение». По выслушании Государевой речи тот же младший член сказал: «Мы все, надеюсь, согласны теперь с волею твоею, Государь. Когда он имел счастие спасти твою жизнь, то по справедливости должно и нам спасти его жизнь», – что подтвердили и все другие члены.

После этого, в сохранение порядка, сделана выписка о подрядах его, которые он производил под разными видами с 1710 года, и из оной доклад от Комиссии сей подан Монарху. На этом-то докладе правосудный Государь 1714 года декабря 7-го подписал резолюцию свою так: «За первый подряд ничего не брать, понеже своим именем, а не подставою учинён, и прибыль зело умеренна; с подрядов, кои своим же именем подряжал, но зело слишком, взять всю прибыль; и кои под чужими именами, с тех взять свою, прибыль, да штрафу по полтине с рубля; также и те деньги взять, которые взяты за хлеб, а хлеб не поставлен».

Это решение Монаршее не было еще окончательное: Меншиков судим был весьма строго по другим его делам и следствие об оных крайне его терзало во всю жизнь Монаршую, хотя и не был он, однако же, лишен ни чести, ни должности; наконец, к вящему его же Меншикова наказанию, с преданным ему вице-губернатором Корсаковым, вспомоществовавшим ему в сих недозволенных подрядах, или лучше присоветовавшем ему оные, поступлено так, как в предшествующем анекдоте советовал князь Долгоруков.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Дубинка Петра Великого

Однажды шут Балакирев открыл государю Петру Первому какое-то важное со стороны Меншикова злоупотребление. Пётр Первый по обыкновению побранил своего любимца. Меншиков узнаёт, что Балакирев донёс об нём государю, негодует и вскоре потом, найдя случай, начинает бранить Балакирева.

– Что ж ты, князь Данилыч, сердишься? Ведь я сказал царю правду, – отвечал смело Балакирев.

Это ещё более рассердило князя, и пылу гнева он вскричал:

– Я отомщу тебе, негодный; если бы ты даже умер, то костей твоих не оставлю в покое!

Балакирев замолчал и, придя домой, тотчас пишет царю просьбу, умоляя его слезно подарить ему известную его царского величества дубинку. Он подаёт это прошение тогда, когда царь был весел, и когда собралось у него много вельмож, в том числе и князь Меншиков.

– На что тебе моя палка? – спросил государь.

– Велю, Алексеич, положить её с собою в гроб.

– Для чего же это?

– А вот грозится Данилыч не оставить и костей моих в покое. Так авось тогда уймётся!

Государь взглянул сурово на князя и подал ему прошение. Князь покраснел и более не грозил Балакиреву.

Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. Издание второе. Часть 2. М., 1837.

Меншиков останется Меншиковым

Сенаторам удавалось несколько раз уличать князя Меншикова в корыстолюбии и в лихоимстве при доставке провиантских и мундирных поставок. Хотя Сенат иногда и делал, для очищения совести, по этому поводу запросы князю Меншикову, но сей последний обходил их с молчанием или если, ради приличия, и посылал иногда разъяснение через своих подчинённых, но всегда остерегался отвечать письменно и, тем более, за собственноручною подписью. Чтоб снять с себя в данном случае ответственность, Сенат составил список особенно важных проступков князя и положил его на заседании и пред местом, которое занимал обыкновенно Государь, без всякого предварительного доклада. В первое же заседание он взял его в руки, поспешно просмотрел и, не сказав ни слова, сделав вид, что он не читал его, положил на прежнее место, где он и оставался ещё довольно долгое время. Наконец, сенаторы решились переговорить об этом обстоятельстве с Государем. Сидевший рядом с Его Величеством тайный советник Толстой, взяв названный список, спросил Государя, что он на это скажет? Ровно ничего, возразил Петр Великий, разве только то, что Меншиков останется Меншиковым. Сенаторам предоставлялось понимать эти слова как им угодно, лист остался на своём месте, и никто более не отваживался докладывать о нём Государю. Этот рассказ сообщен графом Остерманом.

Из рассказов о Петре Великом, записанных Я. Штелиным Русский архив. 1912, № 1.

Пётр и находчивый солдат

Император Пётр больше всего верил своим глазам и потому, наряжаясь в разные костюмы, шнырял по молодой столице и самолично удостоверялся в их потребностях, нуждах и преобразованиях. И действительно, от его зоркого глаза не ускользало ничего, что требовало немедленного улучшения и исправления. Подобные экскурсии инкогнито он очень любил и находил их необходимыми.

В одну из таких прогулок Пётр Великий, одетый в простую солдатскую форму, заходит в кабак и встречает там молодого солдата, пригорюнившегося в углу у пустого стола.

Дело было под вечер.

Пётр его спрашивает:

– Что, брат, приуныл? Али не на что выпить?

– Да, брат, не на что, – откровенно отвечает солдат, не узнавши царя в полумраке. – А голова с похмелья сильно побаливает…

– Я тебя попотчую! – сказал император и приказал целовальнику подать водки.

Солдат выпил чарку, другую и опьянел. Грузно поднявшись с места, поблагодарил незнакомца за угощение, и, не желая перед ним оставаться в долгу, сказал:

– Но чем, брат, тебя отблагодарить, не знаю? Нет у меня ни копейки… В другой-то раз мы, может, с тобой и не увидимся, – пробормотал солдат, – и моего добра ты не попробуешь… Я вот что придумал: заложу тесак и угостимся…

– Да как же ты смеешь! – сказал Пётр, – а смотр начальства или самого государя?

– Да разве нельзя его надуть?

– А как ты его надуешь?

– Найдем какое ни на есть средство…

– Ну ладно, заложи! – промолвил государь, подумав: «как-то он меня надует».

Целовальник под залог тесака выдал водки. Пётр и солдат выпили ещё по чарочке и разошлись.

На другой день, рано утром, начальник полка, в котором находился этот солдат, получает от императора приказание представить роту его величеству по ранжирному именному списку. Следовательно, на смотру должны быть все без исключения. Начальство основательно заволновалось, недоумевая о причине немедленного представления перед строгим взором Петра.

– Это неспроста! – твердило оно. – Это что-нибудь значит… Провинились мы чем-нибудь…

Пошли клички и переклички… Полк в полном составе, наготове и начеку…

Приезжает государь. Поздоровался. Прошёл по фронту, остановился около того солдата, с которым пил накануне в кабаке и, указав на его соседа с левой стороны, приказывает:

– Руби ему голову!

Солдат струхнул, но вскоре оправился и ответил:

– Ваше императорское величество, за что невинная душа пропадает?

– Руби, я тебе приказываю! – возвысил голос государь.

Начальство в недоумении и страхе. Несчастный, которого Петр приказал казнить, побледнел, затрясся, и, не чувствуя за собой никакой вины, стоит ни жив ни мёртв.

Солдат берётся за свой тесак, возводит очи к небу и умоляющим голосом произносит:

– Господи! Человек без вины пропадает! Преврати железный меч – в деревянный и не погуби его!..

Быстро выхватывает тесак из ножен и, ко всеобщему удивлению, он оказывается у него деревянным.

– Молодец! Нашелся! – Похвалил его император, приказал выдать находчивому солдату из полковых сумм целковый на водку и уехал.

Это обстоятельство расположило к солдату ничего не соображавшее начальство. Часто ему давали по примеру государя на водку; он пьянствовал, манкировал службой, не подвергаясь изысканиям. Солдаты же его прямо называли угодником божьим и относились к нему с большим уважением. Быть может, это почитание продолжалось бы долго, если бы он сам как-то под пьяную руку не проговорился о своём проступке, т. е. о закладе в кабаке оружия, и о находчивости перед смотром, заключавшейся в том, что он, получив приказание к государеву представлению, отправился в цейхауз, взял там старые ножны и сделал к ним деревянный тесак.

Исторические анекдоты из жизни государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1897. С. 6-9.

О чести судебного чиновника

По окончании происходивших в Москве празднеств в генваре 710 (имеются в виду празднества в Москве по случаю возвращения Великого посольства из Европы. – Е.Г.) года великий государь по обыкновению своему разъезжал нередко ночью по улицам московским в санках с одним только деньщиком своим. Намерение таковых разъездов его состояло в том, чтоб смотреть за стражею и тишиною города. В одну из сих поездок был с ним деньщик его Полозов; в первом часу пополуночи монарх, усмотря в одном доме великий свет, останавливается, посылает того денщиика проведать, кому принадлежит дом тот. Сей, возвратяся тот же час, доносит, что оной принадлежит одному секретарю.

– Врёшь, – сказал государь, – поди удостоверься подлиннее.

Деньщик, возвратяся, подтвердил прежнее и что секретарь сей есть Поместного приказа, у которого ныне были крестины сыну его, и он пирует с гостьми.

Монарх въезжает без шуму на двор, входит в покой и, найдя множество пирующих гостей, сказал:

– Бог помочь, господа!

Можно себе представить, в какое замешательство придти должны гости, особливо же хозяин. Однако ж великий государь ласковым обращением своим успокоивает всех и говорит хозяину:

– Мне показался необыкновенным свет в доме вашем, и я из любопытства заехал к вам, и узнал на крыльце, что у вас крестины новородившемуся сыну вашему, и причиною света такого крестинный пир. Так поздравляю тебя с сыном! Как же его зовут? – примолвил государь. – Какова родильница? И можно ли мне её видеть?

И по сём в предшествии хозяина входит в спальню к родильнице, поздравляет и её с сыном, целуется с нею и кладёт на зубок рубль. Хозяин подносит его величеству сладкой водки. Монарх, прикушав оную, спросил, нет ли анисовой.

– Есть, всемилостивейший государь, – ответствует хозяин.

Переменена рюмка, и монарх, выпив до половины оной, обозрел все убранство спальни и комнат и, наконец, пожелав всем веселиться, уезжает.

Поутру рано посылает караульного своего офицера в дом секретаря сего, велит его взять.

– Но не потревожь, – примолвил монарх, – родильницы и для оного дождись у ворот выходу его и, взяв, привези в Преображенск.

Сие исполнено, и монарх был уже в помянутом Приказе.

Великий государь, поблагодаря его за вчерашнее угощение, спрашивает: из дворян ли он? И имеет ли у себя поместье? И буде имеет, сколько получает с оного доходу? Трепещущий секретарь ответствует, что он не из дворян, а подьяческий сын, и что поместья и крестьян не имеет.

– Богату ли взял ты за себя жену? – Паки вопрошает государь.

– Небогату, – ответствует он.

– Из каких же доходов нажил ты такой дом и такие делаешь пиры?

Секретарь падает на колени, доносит:

– Все, что я имею, всемилостивейший государь, нажито мною от подарков помещиков, имеющих в Приказе тяжебные дела.

И сколько мог упомнить, объявляет именно, сколько кто из них ему дал деньгами и припасами. Чистосердечное такое признание приемлет государь милостиво.

– Я вижу, – сказал ему, – что ты не плут, и за признание твоё Бог тебя простит, но с тем, однако ж, что буде ты из посяжки какой что возьмёшь и будешь дела волочить норовя знатному, то поступлено будет с тобою как с преступником.

Обрадованный секретарь толикою милостию повергается к ногам государя, клянётся, что он и прежде того не делал и делать не будет и ни с кого уже впредь ничего не возьмёт.

– Из благодарности после справедливого решения дела, по коему ты трудился, – говорит ему паки государь, – можешь присылаемые к тебе запасы взять, но отнюдь не прежде окончания дела и, не прижимая тяжущихся. И берегись, – пригрозя ему пальцем, – все твои поступки не скроются отныне от меня.

На том монарх, расчислив по получаемому им жалованью и законным доходам, полагая в то число и доброхотно из благодарности от дворян присылаемые ему столовые запасы, назначил, сколько и на что должен он издерживать и отнюдь не жить пышнее и таких пиров, какой он видел у него, не делать.

– Рассуди, продолжал государь, – ежели будут такие делать расходы секретари, какие ж уже, в сравнении с ними, делать должны судьи, какие – сенаторы и какие сам государь?

И, наконец, изъяснил ему именно, какое может произойти зло из несоразмерных доходам расходов и сколь нужно удерживать каждого от такового расточения, и дабы всякой по пословице – по одежке протягивал ножки.

После сего великий государь разведал, что секретарь сей подлинно был человек честный, благодарный и в должности своей исправный.

Рассказал Полозов, бывший уже в глубокий старости.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Монарх наказывает обер-секретаря и снова определяет его к должности

Один из обер-секретарей, челоек весьма деловой и знающий законы, пользовался отличною милостию Его Величества. Ведя себя хорошо и исполняя должность свою безпорочно, он прельщён был, наконец, корыстию, и, кривя весами правосудия из взяток, довольно обогатился, построил несоразмерный своему состоянию дом и начал жить роскошно.

Однажды Монарх, от прозорливости которого ничего не могло укрыться, ехал в санях в Сенат. Стоявшие позади саней два денщика, из зависти к обер-секретарю, завели между собою речь о том, как он разбогател, какой построил дом, как его убрал. – «А все знают», – продолжали они, – «что он не из дворян и никаких доходов, кроме жалованья, не имеет. Таково-то, – заключили они, – быть секретарём». Разговор свой вели довольно громко, с намерением, чтобы Государь вслушался в их слова. Монарх, не подавая виду, что понимает их, притворился, будто бы прозяб, и, подъезжая к дому того обер-секретаря, сказал: «Как бы заехать к кому обогреться!», – а, поравнявшись с домом его, примолвил:«Да вот славный дом!» – и велел въехать на двор. Хозяин уже был тогда в Сенате, а хозяйку, приведённую сим нечаянным посещением в смятение и страх, Государь тотчас успокоил милостивым ласковым обращением с нею, сказав: «Не прогневайтесь, хозяюшка, что я заехал к вам обогреться!». Потом похвалил дом их, любовался всеми приборами и просил показать ему все покои и спальню; наконец, поблагодарив её, поехал. Прибыв в Сенат, он сказал о6ep-секретарю, что был у него в доме, который так прибран, что, если б кто имел и тысячу душ, не мог бы иметь лучшего.

По окончании присутствия, Монарх позвал обер-секретаря в особый покой и наедине требовал от него искреннего признания, из каких доходов мог он построить такой дом и так богато убрать его?

К несчастию, обер-секретарю показалось, что он может удовлетворить вопросам Его Величества разными увёртками, относя богатство своё частию к экономии, частию к помощи друзей и проч.

Ничто так не могло прогневить Монарха, как непризнательность. Он из Сената велел ему следовать за собою, и, прибыв в крепость, грозно потребовал от него признания. Видя, так сказать, беду свою, обер-секретарь принуждён был сознаться, что дом свой построил из взяток, и притом сказал, что с кого и за какое дело взял.

– Тебе, – сказал Монарх, – надлежало сознаться во всём в Сенате, не допуская себя до этого места, а из этого видно, что ты никогда бы не сознался, не видя пред собою кнута.

И так, повелев без свидетелей дать ему несколько ударов кнутом, отпустил его домой.

Но так как наказанный, по знанию своему в делах, был нужен Его Величеству, то Государь, приехав чрез три дня в Сенат, спросил о нём, но получил в ответ, что он болен. Монарх, зная тому причину, призвал его вечером к себе во дворец и поручил ему, как обер-секретарю, одно важное дело. Обер-секретарь, упав к ногам Его Величества, представляет, что он, по законам, не токмо не может уже носить на себе звания обер-секретаря, но и считаться между честными людьми, прибавив к тому, что если Его Величеству угодно, чтоб он снова вступил в прежнюю должность, то бы из Монаршего милосердия указал Государь очистить его прикрытием знамя. Манарх, улыбнувшись, сказал: «Дурак, теперь никто не знает, что ты наказан, а тогда всякой узнает, что ты бит кнутом!», – и сделал ему увещание, чтоб он забыл и наказание своё и все проступки свои, за которые наказан, и знал бы: 1) что он прощается не по правосудию и не по милосердию, а единственно по надобности в нём; 2) что, если впредь узнает Он о подобных его бездльничествах, тогда публично его накажет или, смотря по вине, казнит смертию без всякого милосердия.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Злостная шутка

Иностранный поручик, принятый в службу генералом Боуром и командированный в казанский гарнизон, чрез несколько времени отпросился в Москву для своих нужд, больше же – чтоб иметь удовольствие видеть ему государя, нередко приезжавшего в Москву, которого он никогда ещё не видал. Он прибыл в такое время, когда монарх находился там. Но случилось так, что он, несколько дней живя, не мог его видеть; а как срок наступал явиться ему к команде, то и открыл беспокойство своё хозяину квартиры, которой был судного приказа подьячий – тот, из злостной склонности своей к шуткам, сказал, что ничего не стоит доставить ему случай не только видеть государя, но и говорить с ним: «Поди только на площадь пред гауптвахту и скажи погромче, чтоб слышать тебя могли – есть за мною «слово и дело» *,

* Эти слова означали, что сказавший их располагает знанием черезвычайно важной информации, связанной с благополучием государя и государства. Ред.

то и представят тебя к его величеству».

Иностранец, не разумея последствия, какое влечёт за собою это слово, поступил по данному ему наставлению. Тот час взяли его и с обнажёнными шпагами повезли в Преображенск. Доложено было о нём государю и его величество, прибыв сам в страшный Приказ, велел представить его себе. Офицер, каким ни был объят страхом, забыл всё при виде государя и с радостным лицом, упавши к ногам его, сказал:

– Благодарю Бога, что сподобляюсь, наконец, видеть пресветлые очи всемилостивейшего моего царя и государя.

С таким восхищением произнесённая речь офицера показалась монарху странною. Он спрашивает его:

– Какое дело имеешь ты мне открыть?

– Никакого, государь, дела я не знаю и ничего иного сказать не могу, как только что радуюсь, увидев вашу давно желанную особу.

– Но ты объявил у гауптвахты, что знаешь за собою слово и дело? – говорит государь.

– Это-то слово и доставило мне счастие увидеть ваше величество, чего я желал нетерпеливо, – ответствует офицер.

Наконец, узнал монарх от него всё происшедшее, разговаривал с ним о многом милостиво и, пожаловав его капитаном и пятьюдесятью рублями денег, отпустил; а злостного хозяина его за шпынство, дабы он впредь так не шутил, велел наказать публично.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Европа дивится замыслам Петра

Посреди самого пылу войны Пётр Великий думал об основании гавани, которая открыла бы ход торговле с северо-западною Европою и сообщение с образованностию. Карл XII был на высоте своей славы; удержать завоёванные места, по мнению всей Европы, казалось невозможно. Но Пётр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близ моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой ее защищая. Голиков). Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меншикову, третий – графу Головину, четвертый – Зотову (Канцлеру, пишет Голиков), пятый – князю Трубецкому, шестой – кравчему Нарышкин. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близ оной, на месте, где стояла рыбачья хижина, деревянный же дворец на девяти саженях в длину и трех в ширину, о двух покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью. Домик Петра в сем виде сохраняется и поныне.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Основание Санкт-Петербурга

Петербург, был заложен в 1703 году и, прежде всего Петропавловская крепость на одном берегу, а адмиралтейство на другом. Весь округ, где теперь разросся пышный Петербург, не имел ни одного строения, исключая одной рыбачьей хижины, где он жил.

Постройка новаго города шла весьма медленно, потому уже одному, что Государь не видел конца Шведской войне и колебался между страхом и надеждою, удержит ли за собою берега Невских вод.

Но коль скоро Шведские войска были окончательно в 1709 году разбиты под Полтавою и ослаблена Шведская народная сила, то тогда уже Монарх мог свободнее располагать своими действиями и обратил внимание на сооружение города. В письме к графу Фёдору Матвеевичу Апраксину писал, между прочим, так: «Теперь уже совершенно с Божией помощию положен камень в основание Петербурга». Так было писано им из лагеря под Полтавою в 9-м часу 27 июня 1709 г. Но разныя препятствия и войны долгое время не давали ему времени видеть хоть однажды расположения строения, так что, сколько не было там жилья, все было построено как-то без порядку. Между тем он выбрал, как мы выше описали, тот план для города, который составлен был по расположению Амстердама на острове Васильевском. Васильевским он назван потому, что на этом остров было поставлено две батареи для воспрепятствования судам неприятеля врываться в устье реки. Начальника этих батарей над бомбардирской ротой называли Васильем Дмитриевичем Кормчиным. Этот Кормчин однажды, не имея флота, с шестьюдесятью лосуками взял два военные корабля, то с того времени и поныне остров назван Васильевским, да и в то время часто приказы ему писали «Василью на остров».

Но мы уже знаем, что Васильевскому острову не суждено было быть главною существенною частью Петербурга восемнадцатого века.

Неподалеку от адмиралтейства, на стороне, названной по этому адмиралтейской по cиe время, находились жилища офицеров, кораблестроителей, морских плотников и матросов, от которых и по cиe время называются две улицы, одна Большой Морской, а другая – Малой; для постройки как шлюпок и мелких судов, так и для складочных кораблестроительных амбаров избран был остров между рекой Мойкою и каналом, называемым новой Голландией; близ этого места также была устроена канатная фабрика, а гораздо ниже по большой Неве заложена особенная верфь для галер, называемая Галерным двором; отчего и посейчас есть в той местности Галерная улица и также Галерная гавань. После её так называемая портикулярная верфь на Фонтанке, вытекающей из Невы подле летняго дворца, где строились, как для адмиралтейства, так и для частных людей яхты, буеры, шлюбки и другия суда.

Близь устья Фонтанки Пётр Великий построил летний дворец и обширный сад с фонтанами, гротами, аллеями, прудами и многими другими затейливыми украшениями; а для зимы устроил зимний дворец обширных размеров с двумя жильями на берегу большой Невы, на том месте, где теперь дворец ныне царствующаго Императора.

На С.-Петербургской стороне были устроены разнаго рода мазанки и деревянное строение: здесь были коллегии, дома вельмож, лавки, ратуши, рынки, оружейный завод и несколько сот частных обывательских домов; мощением улиц занимались Шведские пленники.

Наконец уже в 1714 году утвердил знатнейшие завоевания, когда он мог ожидать окончания войны в свою пользу; тогда более прежняго Монарх усилил старания о приведении своих намерений по гражданским делам, и вот здесь то и выдал указ, чтобы устроить город на Васильевском острову, и вследствие этого указа, как духовные лица, так и помещики должны были соответственно поместью и доходу строить дома по выданному плану длиною в шесть, десять, двадцать, пятьдесят сажен и чрез три года, чтобы приготовить к жилью, в противном же случае их поместья должны будут отойти в казну.

Чтобы содействовать такому заселению острова, Государь употребил с своей стороны все средства, чтобы никто не мог извиняться в недостатке строительных материалов и в работниках.

Всяк без задержки и безденежно получал по своему нумеру из особоучреждённой конторы строения, под ведомством архитектора Трессино, чертёж и план для своего дома, на несколько вёрст от С.-Петербурга вверх по Неве, по Шлиссельбургской дороге заложено было так много кирпичных заводов, что некоторые могли доставлять кирпичи миллионами. Из окрестностей Ладожскаго озера и из Новогородской губернии водою и за сходную цену привозили строевой лес, известь и плиту на фундаменты. Водяныя и ветряныя пильныя мельницы около С.-Петербурга доставляли брусья, тёс, доски; а многия тысячи приходивших с разными товарами и припасами чрез Ладогу и Неву барок доставляли и лес на заборы и другия части для надворных построек.

Плотники, столяры, каменщики, и другие рабочие люди были призываемы в С.-Петербург не нуждою, а именным повелением Государя, из средней России тысячами; а для вымостки улиц ещё пред тем за долго приказано не пропускать ни какого судна, ни одной повозки, чтобы не было провезено соразмерно величине экипажа двадцать или более камней и несколько булыжнику и не сдано нарочно поставленным у заставы людям, если это не было исполнено, то взыскивалась денежная пеня.

Из предыдущаго было видно, как деятельно производилась постройка новаго города на Васильевском острову и как неудачно были устроены каналы.

От Генерала Экипаж-мейстера адмиралтейской Коллегии Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Второй Амстердам

Пётр часто говаривал: «Если Бог продлит жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ошибка князя Меншикова

Пётр Великий, по любви своей к судоходству, разсматрнвая многие планы, по которым надлежало на выбор расположить Петербург, избрал, как известно, то из них, по которому нужно было расположить его на местности ныне известной под именем Васильевскаго острова.

Первым распоряжением его было остров обвести больверками и провести каналы, которые могли бы служить сообщениями вод большой и малой Невы; но при поспешности распоряжения забыл объяснить размеры и указать масштаб, как широки должны быть каналы, или как должен быть велик по ширине промежуток земли между каждыми двумя каналами.

Впрочем, может быть, Монарх положился на исполнителей работ; во всяком случае, каналы должны были быть таковы, чтобы на них могли свободно разъехаться две барки или другого рода не крупных размеров суда.

Поручив работы, Государь отправился к своим войскам, а по истечении двух лет в 1716 году поехал в Голландию и во Францию, дав повеление как можно скорее строить город.

В 1718 году Государь возвратился из путешествия и, прежде всего, приехал на шлюпке на Васильевский остров для обозрения расположения линий и каналов и к великой своей радости увидел, что уже многие из линий застроены деревянными и каменными домами, а против первой линии красуется великолепный дворец князя Меншикова и длинный каменный флигель вдоль по каналу.

Но в то же самое время, к великому своему огорчению, приметил, что каналы и улицы слишком узки; сначала он молчал и покачивал головою, не зная подлинно, уже ли эти каналы амстердамские, по образцу которых он располагал их; с этим сомнением в голове он отправился к Голландскому резиденту господину Вильде и спросил:

– Не знаешь ли, Вильде, как широки в Амстердаме каналы?

Резидент тотчас же достал план Амстердама и представил его с масштабом Императору. Тот, вымерив своим циркулем ширину каналов узких и широких, записал в свою книжку, пригласил Вильде проехать с ним по каналу на шлюпке и приказал вымерить ширину по улице, но увидев, что улицы по обеим сторонам канала и самый канал едва равны ширине одного канала в Амстердаме, не считая ширины капала, вскричал во гневе: – Всё испорчено, – и поехал во дворец.

У Императора долго не выходила из головы его ошибка, и при всяком случае пенял он и на князя Меншикова; наконец, когда к нему приехал известный архитектор Леблонд, выписанный им из Парижа, то он, обходя с ним Васильевский остров с планом в руках и указывая на каналы и на свою ошибку, наконец, спросил:

– Господин Леблонд, что мне делать по моему плану?

Леблонд пожал плечами на вопрос Государя и сказал.

– Ничего нет лучше, Ваше Величество, как дома сломать, каналы зарыть и выкопать новые.

– Я об этом думал, – и, сев на шлюпку, уехал во дворец.

Леблонд занимался многими постройками в Петергофе и в других местах по повелению Императора, но последний никогда ничего не говорил об Васильевском острове.

От Г. Де-Шварта, Голландскаго Резидента преемника Господина Вильde, у котораго он в то время быль секретарем посольства.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Меншиков не строитель, а разоритель городов…»

Его величество, взяв с собою прибывшего из Парижа, в службу принятого, славного архитектора и инженера Леблона*,

*Леблон Жан Батист Александр (1679—1719) – французский архитектор. В 1716—1717 годах разработал проект планировки Петербурга с переносом его центра на Васильевский остров. Ред.

при котором случае по повелению монаршему находился и Нартов с чертежом, который делал он, поехал в шлюпке на Васильевский остров, который довольно был уже выстроен и каналы были прорыты. Обходя сой остров, размеривая места и показывая архитектору план, спрашивал: что при таких погрешностях делать надлежит. Леблон, пожав плечами, доносил: «Все срыть, государь, сломать, строить вновь и другие вырыть каналы». На что его величество с великим неудовольствием и досадою сказал: «И я думал то ж».

Государь возвратился потом во дворец, развернул паки план, видел, что по оному не исполнено, и что ошибки невозвратные, призвал князя Меншикова, которому в отсутствие государево над сим главное смотрение поручено было, и с гневом грозно говорил: «Василья Корчмина батареи лучше распоряжены были на острову, нежели под твоим смотрением теперешнее тут строение. От того был успех, а от сего убыток невозвратный. Ты безграмотный, ни счёта, ни меры не знаешь. Черт тебя побери, и с островом!». При сём, подступя к Меншикову, схватил его за грудь, потряс его столь сильно, что чуть было душа из него не выскочила, и вытолкнул потом вон. Все думали, что князь Меншиков чрез сию вину лишится милости, однако государь после, пришед в себя, кротко говорил: «Я виноват сам, да поздно. Сие дело не Меншиково, он не строитель, а разоритель городов».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Начало Царского села

Петр Великий, желая свой новый город украсить наилучшими зданиями, был очень доволен, когда в нём или около него поселялись.

Кто бы только ни строился, Государь Пётр всегда был готов присутствовать при закладке дома и при освящении места.

Так как постройкой дома каждый рассчитывал угодить Монарху, то, разумеется, каждый и заботился что-нибудь построить. При таких расчётах каждого, С.-Петербург скоро разросся зданиями.

Особенное предместие расположил Государь близь возморья между южными рукавами реки Невы, именно: между Пряжкою, Глухою и Фонтанкою, и назвал их, Большою и Малою Коломною, которые состояли из многих улиц и где, преимущественно, жили большей частью служащие морскаго ведомства; далее вне города, по ту сторону Фонтанки, взял он порядочную полосу по возморью на несколько вёрст под дачу своей супруге, и назвал эту часть Екатерингофом, и построил в Голландском вкусе дом на каменном фундаменте в приятной роще, a подле дома вырыл канал, по которому бы можно было выезжать на шлюбках в Неву и обратно. Этот дом сохранился и поныне, он двухэтажный, в одном жил Государь, а в другом Государыня с фамилией, но Елизавета Петровна, прибавила к нему два флигеля, два больших зала, и несколько боковых покоев.

Далее ещё на версту, по берегу возморья, находятся острова, придающие этой стороне приятный вид, построены ещё две небольшия дачки, по имени царственных дочерей, Анненгоф и Елизаветгоф.

Помянутое угождение Императором постройкой дачки, называемой Екатерингофом, в честь её имени, не прошло даром. Государыня сумела отплатить тем же; Императрица избрала одно высокое и красивое место, в двадцати пяти верстах от С.-Петербурга, лежащее от него в юго-восточной стороне, с котораго виден С.-Петербург как на ладони, и нашла там только одну деревушку, по имени своей помещицы Сары, названной Сарскою мызою.

В этой местности Екатерина построила во время двухлетняго отсутствия супруга каменный увеселительный дворец со всеми принадлежностями, развела сад с куртинами и шпалерниками и всё это производила в глубокой тайне и с крайней поспешностью. И вот под её присмотром на третье лето, явился прекрасный загородный дом. Государь, возвратясь из Польши, был крайне изумлён множеством новых домов и был очень рад, что Стрельна и Петергоф, его увеселительные дворцы, были окончены. Тут Императрица ему сказала:

– А я в твоё отсутствие нашла, хотя пустое, но очень здоровое место неподалеку от С.-Петербурга, на котором ты, конечно, выстроишь себе увеселительный дворец, стоит только тебе увидеть.

Государь, будучи очень обрадован, что Императрица содействует застроению окрестностей С.-Петербурга, пожелал знать, где это место, которое она находит таким прекрасным, как описывает. Но Государыня уверяла настоятельно, что находится оно на несколько верст в стороне от Московской дороги и имеет прекрасный вид, a пусто единственно, потому что мало известно и отдалено.

Император был очень нетерпелив и потому обещался непременно с нею туда ехать на другой же день.

Екатерина тотчас приказала, в тайне, сделать необходимыя приготовления к принятию Государя в свой замок. И вот в следующий день утром его Императорское Величество, в сопровождении штата из морских и сухопутных офицеров, поехал в новый загородный дом, за ними ехала кухня и погреб с довольным запасом для сельскаго обеда, который намеревались иметь в палатке.

Лишь только, проехав одиннадцать вёрст, приходилось им своротить с Московской дороги в правую сторону, удивлённое внимание Императора было обращено на вновь проложенную чрез лес ровную дорогу и на представившуюся вдали, в конце ея Дудорову гору. Пётр Великий, обернувшись к спутникам, сказал:

– Место, куда моя супруга ведет нас, должно быть прекрасно, если путь так хорош.

Но лишь достигнули подошвы этой горы, как своротили влево, то подымаясь, то опускаясь по холмам; но хвалёнаго места ещё не было видно, пока не взобрались на вершину горы; отсюда только Государь увидел стройное здание каменнаго двухэтажного дворца, и притом в той стороне, куда ещё никогда не вступала его нога.

С большим удовольствием приехал он к новому, невиданному замку, где встретила его супруга, как хозяйка и приняла с следующими словами:

– Вот место, о котором я говорила Вашему Величеству, и вот загородный двор, который я построила для моего хозяина. Государь бросился в её объятия, и, целуя её руки пред всеми, сказал:

– Никогда еще жена моя меня не обманывала. Она правду сказала, место это прекрасно, и мысль, застроить это место, заслуживает полную мою признательность. Этим строением она указала мне, что около С.-Петербурга есть сухие прекрасныя места, заслуживающие, чтобы быть застроенными…

Затем Государыня повела своего супруга по всем наилучше убранным покоям, показала ему из окон приятные виды отдалённых мест, посреди которых любимый его С.-Петербург был всего виднее. После того ввела Его Величество в столовую, где был накрыт великолепный стол.

За столом сели обедать, Государь выпил первый за здравие хозяйки, благоразумной строительницы. Императрица в ответ на приветствие пила за здоровье Его Величества, как хозяйка дома, но как удивился Государь, когда во время тоста Государыни за здравие Императора загремели одиннадцать шестифунтовых пушек, которыя были расставлены под обоими флигелями замка.

Когда обед кончился, Государь ходил и осматривал флигель и сад, хвалил вообще все строение и, уезжая в С.-Петербург, сказал:

– Да, я весьма мало помню таких весёлых дней!

Таким образом получило начало Царское село.

От архитектора Форстера, который строил Царское Село

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«От малой хижины возрастает город…»

Его величество, идучи от строения Санкт-Петербургской крепости и садясь в шлюпку, взглянул на первый свой домик и говорил: «От малой хижины возрастает город. Где прежде жили рыбаки, тут сооружается столица Петра. Всему время при помощи Божией».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«В Петербурге спать будем спокойно…»

При строении Кронштадтской гавани и Кроншлота в море присутствовал государь часто сам и князю Меншикову о сём говорил: «Теперь Кронштадт в такое приведён состояние, что неприятель в море близко появиться не смеет. Инако расшибём корабли в щепы. В Петербурге спать будем спокойно».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Основание петербургских госпиталей

Пётр Великий заложил в 1715 году, первыми, морской и сухопутный госпитали для больных и немощных матросов при Неве, где отделяется от нея Невка. Здесь было предположено быть между обоими госпиталями церкви, а по концам два анатомических театра.

Назначенное для постройки место освящало духовенство в присутствии самаго Императора и при пушечной пальбе с кораблей и с крепости.

По окончании Божественной, службы и молебна с водосвятием, Монарх сказал громким голосом:

– Здесь каждый из Русских служивых раненый или изнеможённый найдёт себе спокойствие и помощь, каких у нас в России ещё не бывало; подай Бог, чтобы сюда приходили не многие из нужды или необходимости.

В это же самое время Государь изъявил своё желание иметь при госпиталях искусных докторов, для того, чтобы все больные в полковых и морских больницах переводились сюда для пересмотра, чтобы каждому лекарю было дано несколько подлекарей, чтобы они во всём помогали и с тем вместе учились у него, за тем изъявил своё желание иметь в запасе большое число молодых учеников, которые должны знать, кроме латинскаго языка, анатомию, физиологию и фармацию, чтобы знали также употребление того или другаго лекарства в применении к болезни, чтобы потом сделать из них искусных подлекарей, а, наконец, врачей. Надзор за морским госпиталем был вверен морской Коллегии, а над сухопутною главному Кригс Коммисириату, вообще же над обоими препоручено наблюдете первенствующим начальникам.

От вице-адмирала Виллебоа.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Дубы Петра Первого

При постройке кораблей всегда чувствуется большая потребность в дубовом лесе; между тем Монарх видел, что скудная природа им завоеваннаго края не даст этого леса.

Основав город на Неве, он прежде всего учредил местных смотрителей, которых обязанностью было осматривать леса Ингенманрландии и Новгородской губернии и замечать, где есть дубовое дерево.

Хотя было очень мало цельных дубовых рощ, однако же находили местами дубы довольно порядочной величины; тогда Пётр Великий издал указ, которым запрещал под жестоким наказанием, чтобы никто даже в своём имении не рубил дубоваго леса без разрешения адмиралтейской Коллегии или казённаго местного смотрителя.

Чтобы подать народу пример сбережения, Пётр Первый приказал примеченные им в Кронштадте два дуба обгородить скамейкою для сидения и часто летом, сидя на этой скамье, говаривал:

– Что, если бы нам здесь, в окрестностях, найти столько дубоваго лиса, сколько на этом дереве листьев и желудей.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Не для себя тружусь…»

Пётр Великий, садя сам дубовые жёлуди близ Петербурга по Петергофской дороге, желал, чтобы везде разводим был дуб. И приметив, что один из стоящих тут знатных особ трудами его улыбнулся, оборотясь к нему, гневно промолвил: «Понимаю, ты мнишь, не доживу я матёрых дубов. Правда, но ты дурак. Я оставляю пример прочим, чтоб, делая то же, потомки со временем строили из них корабли. Не для себя тружусь, польза государству впредь».

О разведении и соблюдении лесов изданы были государем многие указы строгие, ибо сие было одно из важнейших его предметов.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

С дубов нельзя сорвать и ветки

Однажды на возморье против Кронштадта и Петергофа Государь нашёл небольшую рощу дубоваго леса; здесь он выстроил увеселительный дубовый двор и в честь дубу назвал его «Дубки». Тех, кто в угодность Монарху сажал в своем саду или на дворе дубы, Государь благодарил публично пред всеми.

Деятельно заботясь о дубовом лесе, который на С.-Петербургской почве, хотя растёт не быстро, но довольно хорошо и прямо, Государь за городом по Петербургскому тракту избрал местность на двести квадратных сажен, и насадил дубу, а потом обгородил частоколом, прибив доску у рощи, чтобы никто не осмеливался портить отростков под опасением жестокаго наказания.

Прошло несколько лет и, дубки подросли в человеческий рост. Проезжая мимо, он посмотрел на них и заметил, что несколько сучьев валялось около дерев. Государь огорчился на это, заметив, что их сорвал не ветер, а человеческая рука.

Возвратясь в город, он приказал Обер-Полицеймейстеру поставить тайно караул и следить за шалунами, а в случае нарушителей указа схватить и наказать. Скоро поймали; нарушители эти были какие-то господские служители, которые, дурачась, накалывали ветки себе на шляпы. Разумеется, они были наказаны для примера прочим, как нарушители Царскаго указа и забот Государя. Накануне же дня сего было повещено с барабанным боем, чтобы кто-нибудь из каждого двора был непременно при наказании сих вредителей дубов.

От Почт-Директора Аша.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Наглядное поучение народа

Летний сад был разбит при летнем дворце Шведским садовником Шредером Он уже разбивал две куртины для отдохновения, как его работы посетил Император. Приказав позвать садовника, он сказал:

– Я очень доволен твоею работою и вкусом в украшениях, Шредер, но, однако извини, если прикажу некоторыя из твоих куртин взрыть. Мне пришло в голову кое-что и я бы желал, чтобы посетители сада находили в саду, кроме приятнаго – поучительное.

– Каким же образом сделать это, Ваше Величество?

– Подумай, – сказал Государь.

– Думаю так, Ваше Величество, что положить на скамьи книги и покрыть от дождя; тогда каждый из гуляющих может читать.

– Государь засмеялся и продолжал:

– Ты почти угадал, но с книгами в публичном саду не очень ловко, а мне кажется гораздо лучше разставить в саду группы статуй, которых содержание заимствовать из Езоповых басней. В лицах такие предметы весьма поучительны и любопытны. Теперь от тебя зависит расположить, как удобнее, красивее и выгоднее поместить все эти басни, или, по крайней мере, из них большую часть.

Садовник поклонился в знак согласия, и чрез несколько дней подал чертёж одной части парка в таком виде, в каком он оставался до 1777 года. План сада понравился Государю, и он велел по нём устроить сад, как он на плане.

Летний сад представлял собою дорожки, расположенные лабиринтом, и содержал четыре куртины со шпалерниками, на каждом углу сада помещались группы фигур, отлитых по Езоповым басням. В маленьком бассейне бил фонтан, бассейн был обложен окаменелыми раковинами из Ильменя озера.

Фигуры были свинцовыя и вызолочены, из них также била вода сообразно с их положением. В таком виде насчитывали расположенных по углам до семидесяти басен. При входе представлена была горбатая фигура Греческаго баснописца Езопа в человческий рост. Почти все фигуры были в натуральную величину.

Так как Пётр Великий, не рассчитывая на то, что басни Езопа всем известны, а потому, чтобы все посетители знали содержание каждой группы, то приказал при каждой басне вбить столб и на нем утвердить жестяную доску с описанием содержания басни и с надлежащим объяснением на Русском языке весьма чётко.

Сам Пётр Первый часто любил гулять в летнем саду и беседовать мыслью с великим греческим философом – отцом баснописцев всего миpa.

Но, увы, с 1777 года ничего не осталось нам на память, кроме воспоминаний. В этот достопамятный год была сильная буря и наводнение, и сад был совершенно опустошён; высокия и крепковросшия деревья были вырваны с корнем и свалены в безобразную кучу, куртины окончательно были взбиты и разбросаны бурей в страшном беспорядке. Прекрасные группы, так долго служившия украшением сада и оживлявшие собою память Петра Великого, были повалены и до такой степени измяты и обезображены, что решительно утратили свое значение.

Сожалея о том и желая увековечить память о летнем саде с фонтанами, сад с фонтанами перевели в Петергоф, проведя в него воду из прудов имения Лопухина – Лопухинки, а часть сада заняли под Царицын луг или Марсово поле.

От Тайного советника, главнаго директора над Императорскими зданиями и садами Александра Львовича Нарышкина.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пётр хорошо знал басни Эзопа

В бытность Петра Великого в Голландии, одним из первых негоциантов Амстердама, Яном Тессингом (Thessing), по желанию царя, заведена была типография, с тем чтобы печатались в ней «земныя и морския картины, и чертежи, и листы, и персоны, и строительные, и всякия ратныя и художественныя книги на славянском и латинском языках вместе, тако и славянским и голландским языком по-особну, отчего б русские подданные много службы и прибытка могли получити и обучатися во всяких художествах и ведениях». Из первых книг, вышедших из типографии Тессинга, можно видеть, что у него составлением и изданием их занимался Илья Фёдорович Копиевский или Копиевич (он сам писался то Kopiewski, то Kopievitz). Ему-то и принадлежит честь быть первым издателем русского перевода древних писателей: в списках его видно, что он приготовлял к печати «О добродетели» Горация, но успел издать только басни Езопа (1700 г.), собранные Авением. Издание Копиевского сделано на русском и латинском языках… Пётр хорошо знал эти басни и кстати ссылался на них.

В турецкой поход к Пруту, надежда царя на вспоможение одной державы не осуществилась, русские проиграли кампанию, заключили невыгодный мир, и тогда прибыл посланник той державы с поздравлением, от имени своего государя, что Пётр, своею мудростию и божеским заступлением, избежал великой опасности. Выслушав хладнокровно речь дипломата, царь, вместо ответа, спросил его: знает ли он по-латыни, и, получив утвердительный ответ, вынес из кабинета экземпляр басен Езопа, нашёл в них басню «Козел и Лиса» (которые оба попали в колодец, но лиса выбралась оттуда по рогам козла и стала над ним же смеяться) и, указав это посланнику, покинул его с словами:

– Желаю вам покойной ночи!

«Я слышал», прибавляет автор этого сообщения Вебер, «этот рассказ от самого посланника».

В другой раз один иностранный генерал в русской службе хотел успокоить царя на счёт неприятельского нападения и уверял, что он с своим отрядом отмстил бы за нападение и возвратил бы потерянное.

– Не храбритесь, – возразил Пётр: – если неприятель далеко, то воображайте его слоном, а в рукопашной схватке считайте его не более мухи: учитесь из басен Езопа, что прежде надо убить медведя, а потом уже делить его шкуру.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Нева впадает в Каспийское море

Будучи на строении Ладогского канала*

* Петр I осматривал Ладожский канал в октябре 1724 года. Ред.

и радуясь успешной работе, к строителям государь говорил: «Невою видели из Европы ходящие суда, а Волгою нашею, – указав на канал, – увидят в Петербурге торгующих азиатцев».

Желание его величества было безмерное соединить сим море Каспийское с морем Балтийским и составить в государстве своём коммерцию северо-западную и восточную чрез сопряжение рек Меты и Тверды одним каналом из Финляндского залива чрез Неву реку в Ладогское озеро, оттуда чрез реку Волхов и озеро Ильмень, в которое впадает Мета, а тою рекою до Тверцы, впадающей в Волгу, а сею – в Каспийское море.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Отмена коленопреклонений

В прежнее время при предшествующих царях было в обычае падать на колена при встрече Государя. Хотя это было всегда неприятно Петру Великому, но отвадить народ от этого обычая был он не в силах.

Но в первые годы существования Петербурга, когда были вымощены только главные улицы, было много болотистых мест и особенно в дождливое время, люди обыкновенно при этом промачивали и пачкали свою одежду.

Император каждый раз оказывал свое неудовольствие, то знаками, то словами; однакож народ не унимался. Видя, что народ не может добровольно отстать от своего старого обычая, царь Пётр сделал запрещение под страхом телеснаго наказания прекратить своё коленопреклонение и не мараться для него грязью.

От Яни, гоф-лейб хирурга Пстра I.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Скорая расправа

Государь любил вообще скорую расправу; за шалости, негодное поведение и другие непорядки наказывал он без замедления своею палкою или линьком, так что наказанный, спустя несколько часов после того, ещё мог чувствовать действие скорого правосудия. Если случалось ему кого наказать по напрасному обвинению и невинный при случае в сём объяснялся, то он в удовлетворение правосудия поступал так, как поступил с арапом, который был при нём пажом.

Государь, ездя на яхте по взморью между Петербургом и Кронштадтом, принужден был, по чрезвычайной тишине (штиль) целый день простоять на одном месте. После обеда, по своему обыкновению, лег в каюте спать; некоторые из бывших при нём играли и шумели так громко, что государь пробудился.

Услышав, что он встал, и, опасаясь за шум наказания, все тотчас попрятались по разным местам, так что на деке ни одного человека не было. Государь, взяв линёк, вышел из каюты на верх яхты, и никого не нашёл, кроме помянутого арапа, сидевшего на лестнице весьма тихо, схватил его за волосы и побил изрядно линьком, говоря:

– Когда я сплю, так вы не шумите и мне не мешайте.

Потом сошёл в каюту и опять лег. Бедный мальчик тот пуще плакал, что невинно был побит. Барон Любрас, бывший тогда инженер-капитаном, лейб-хирург Лешток и человека два русских морских офицеров, которые тогда шумели и заслужили наказание, вышли опять потихоньку и грозили всхлипывающему мальчику, чтоб он тише плакал, если не хочет в другой раз быть битым. Напротив того, тот не переставал плакать, грозя им, что скажет государю кто шумел, и кого побить должно было. Государь, выспавшись, вышел из каюты на дек в весёлом духе, нашёл всех во всякой тишине, играющих в карты, а мальчика плачущего, и спросил:

– О чём ещё плачешь?

– О том, – ответствовал арап, – что ты меня так больно побил совсем напрасно: я и с места не трогался, сидя всё на лестнице, а шумели и мешали тебе спать Лешток и Любрас.

– Хорошо, – сказал государь, – так как теперь ты невинно побит, то в другой раз, когда ты побои заслужишь, это зачтётся тебе.

Едва только прошло несколько дней, как утешенный арапчёнок сделал проступок, которым государя рассердил так, что он хотел хорошенько его наказать – мальчик в крайнем страхе пал на колени и во всё горло кричал:

– Помилуй, помилуй Бога ради! Ваше величество велели мне напомнить, что вы меня напрасно побили, и обещали при другом случае зачесть.

– Правда, – сказал император, рассмеясь, – встань, этот раз я тебя прощаю, потому что ты уже за нынешний проступок наказан был прежде.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Бог простит…»

Кум и денщик Петра Великого, Афанасий Данилович Татищев, неисполнением какого-то приказания сильно прогневал государя. Он велел наказать его за это батожьём перед окнами своего дворца. Офицер, которому поручено было исполнение экзекуции, приготовил барабанщиков, и виновный должен был сам явиться к ним. Но Татищев медлил идти и думал, авось гнев государя пройдёт. Поэтому он тихонько пошёл вокруг дворца. На дороге ему встретился писарь Его Величества, некто Замятин. У Татищева мелькнула блестящая мысль – поставить вместо себя Замятина.

– Куда ты запропастился? – сказал он ему. – Госуарь тебя уже несколько раз спрашивал и страшно на тебя гневается. Мне велено тебя сыскать. Пойдем скорее! – И повел его к барабанщикам.

В это время государь взглянул в окно и, сказав:

– Раздевайте! – отошёл прочь.

Татищев, будто исполняя повеление государя, закричал солдатам, указывая на Замятина:

– Что ж вы стали? Принимайтесь!

Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев спрятался за угол.

Скоро Петру стало жаль Татищева. Выглянув из окна, он закричал:

– Полно! – и поехал в Адмиралтейство.

А проказник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему своё сожаление по поводу наказания и сказала:

– Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывают.

Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги.

– Помилуй, матушка, государыня! Заступи и спаси. Ведь секли то не меня, а подьячего Замятина.

– Как Замятина? – спросила государыня с беспокойством.

– Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвёл его.

– Что ты это наделал! Ведь нельзя, чтоб государь твоего обмана не узнал, он тебя засечёт.

– О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.

– Да как это случилось?

– Ведь под батожьё-то ложиться не весело, – отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал всё, как было.

Государыня, пожуря его, обещалась похлопотать. К счастью, государь приехал с работ очень весёлый. За обедом Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.

– Дело уже кончено. Он наказан и гневу моему конец, – сказал Пётр.

Надо заметить, что если Пётр Великий говорил кому-нибудь: «Бог тебя простит», – то этим уже всё забывалось, будто ничего и не было. Этих-то слов и добивалась государыня.

Немного погодя, она опять попросила, чтобы государь не гневался более на Татищева. Пётр промолчал.

Она в третий раз заговорила о том же.

– Да отвяжись, пожалуйста, от меня! – сказал, наконец, царь. – Ну, Бог его простит.

Едва были произнесены эти слова, как Татищев уже обнимал колени Петру, который подтвердил своё прощение. Тогда Татищев признался, что сечен был не он, а Замятин, и в заключение прибавил:

– И ничто ему, подьячему-крючку.

Шутка эта, однако, не понравилась государю.

– Я тебе покажу, как надобно поступать с такими плутами, как ты! – сказал он, берясь за дубинку.

Но тут Екатерина напомнила, что он уже именем Божьим простил виновного.

– Ну, быть так, – сказал государь, останавливаясь, и приказал рассказать, как было дело. Татищев чистосердечно, не утаивая ничего, всё рассказал. Призвали Замятина, и он подтвердил, что это правда.

– Ну, брат, – сказал государь, – прости меня, пожалуйста! Мне тебя очень жаль, а что делать? Пеняй на плута Татищева. Однако ж, я сего не забуду и зачту побои тебе вперёд.

Впоследствии Петру Великому пришлось сдержать своё слово. Замятин попался в каком-топреступлении, за которое следовало жестокое наказание; но царь решил так, что-де подсудимый и заслуживает казни, но так как он некогда понёс наказание, то и заменить ему оное за нынешнее преступление.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Пётр обучает жителей Петербурга мореплаванию

Его величество, сидя у окна и увидев, что на Неве при ветре плавают буеры*

* Одномачтовое плоскодонное судно пли сани на трех полозьях для езды под парусами и по льду. Ред.

и другие суда под парусами, прилучившемуся тогда фан-Бруинсу, флотскому офицеру и экипаж-мейстеру, которого он жаловал, сказал: «Господин фан-Бруинс, приготовь мой бот, я с ним повеселюся. Слава Богу, вижу, что труды мои не тщетны!» Потом, сев с Бруинсом в бот, плавал противу крепости, встречаясь с другими судами, кричал: «гусе, гусе»*.

*от голл. hoczee – «ура!». Ред.

Поворотил к Лахте, оттуда путь восприял к Дубкам, где переночевал. На другой день благополучно возвратился в Петербург.

Государь велел парусные и гребные суда комиссару Потемкину*

* «Невский адмирал» И. С. Потемкин с 1718 года заведовал так называемым прогулочным «Невским флотом». Ред.

разных чинов людям раздать безденежно, а каким образом оными управлять – написал собственноручную инструкцию, повелев в указный час по сигналу съезжаться для обучения на Неве.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ещё о распорядке жизни Петра

Все знатные персоны расписаны по дням, в которые после полудня его величества приезжает и веселится, называлась ассамблея: забавляются в карты и шахматы, и в тавлеи, тут и государыня с фамилиею присутствует, машкарадов, комедий и опер не бывало, а был машкарад в Петербурге и в Москве по замирении Шведского мира 1729 года на кораблях и шлюпках, на самем его величество был на корабле в матросском бостроке бархатном, чёрном, и производилась за Красными воротами на площади.

Н. И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В. В. Майкова. СПб., 1885.

Ассамблеи начинать!

Пётр, оглядевшись за границей, ввёл два новшества. Вместо поместий и деревень он стал раздавать ордена. Вышла большая экономия казне.

Кроме того, он издал, может быть, самый замечательный указ, которым учреждалось веселье на Руси. Это и были знаменитые Ассамблеи.

Указ, собственноручно начертанный Петром, звучал так:

«1. Желающий иметь у себя ассамблею, должен известить о том каждого прибитым к дому билетом.

2. Ассамблеи начинать не ранее 4 или 5 часов пополудни, а оканчивать не позже 10.

3. Хозяин не обязан ни встречать, ни провожать гостей или для них беспокоиться, но должен иметь на чём их посадить, чем их потчевать и осветить комнаты.

4. Каждый может приходить в ассамблею в котором часу ему угодно, сидеть, ходить или играть.

5. В ассамблеи могут приходить чиновные особы, все дворяне, известные купцы, корабельные мастера и канцелярские служители с жёнами и детьми.

6. Слугам отвести в доме особые комнаты, чтобы в покоях ассамблеи было просторнее.

7. Преступивший сии правила подвергается наказанию осушить кубок большого орла.

В этом, более озорном, чем важном указе, чувствуется, однако, всегдашний почерк Петра. Одним махом он приобщал дремотную Русь, ещё не отряхнувшую с ног прах Средневековья, к общему течению современной жизни.

Прижимистый царь сделал это за счёт боярских и купеческих кубышек, частных состояний.

С Петра начинается эмансипация русской женщины. Он сам хотел видеть в спутнице жизни уже не рабыню, а помощницу и опору в делах.

Равноправие женщины в ассамблеях подчёркивалось особым способом. Ей не возбранялось пить спиртные напитки наравне с мужчинами. Но даже с этого начиналось её равноправие в обществе. И этот процесс, запущенный Петром (имеется ввиду, конечно, стремление к раскрепощению) не кончился и теперь… Пётр впервые угадал, что семья есть ячейка государства и по-своему стремился укрепить её, спаять взаимным уважением.

Кроме того, ассамблеи с самого начала становились, по преимуществу, местом деловых встреч, «ибо тут можно было друг друга видеть и о всякой нужде переговорить». Царь, как видим мы из указа, обязал являться на ассамблею-бал всем чиновным особам, дворянам, известным купцам и корабельным мастерам. Формировался новый способ человеческого и делового общения и сотрудничества. Всего на ассамблеях было в избытке: и праздных рассуждений, и деловых разговоров, и веселья – танцев, общения с дамами, горячительных напитков и «иже с с ними вещей приятных, душе и делу полезных». Ассамблеи становились частью государственной политики.

Кстати сказать, царь со своею царицею задавали тон на этих весёлых и полезных собраниях. Так что, когда Петр удалялся с ассамблеи для дел, царица, пытавшаяся переплясать его, и сама обладавшая недюжинным здоровьем и телесными силами, танцевать уже более не могла.

Ассамблеи устроены были следующим образом: в одной комнате танцевали, в другой находились шахматы и шашки, в третьей – трубки с деревянными спичками для курения, табак, рассыпанный на столах, и бутылки с винами. Вы видите, что в первых ассамблеях господствовала смесь французского, голландского и английского вкусов, что уважение к вашему полу не было доведено ещё до той степени утончённости, которая теперь столь обыкновенна всем мужчинам.

Обер-полицмейстер по списку извещал особ, у коих надлежало собираться, о наступавшей очереди. Впоследствии, когда любезность утвердила в наших обществах законы приличия, вошёл в употребление следующий обычай: хозяин подносил букет цветов даме, которую хотел отличить; дама сия становилась царицею бала, распоряжалась танцами, и тот же букет торжественно отдавала другому кавалеру, назначая притом день, в который желала танцевать в его доме. Получивший цветы обязан был слепо повиноваться воле красавицы. Обыкновение сие, напоминающее времена рыцарские, в которые красота была душою всего великого, продолжалось до царствования императрицы Екатерины II.

Русская пляска, вместе с длинными кафтанами и сарафанами, осталась только у нижнего класса народа: заменили оную степенный польский, тихий менуэт и резвый английский контрданс. Пленные шведские офицеры, находившиеся в Петербурге, первые учили танцевать русских дам и кавалеров: они долгое время были единственными танцорами в ассамблеях; кроме сказанных танцев, был церемониальный, которым всегда начинались свадебные и вообще все торжественные праздники: становились, как в экосезе; при степенной музыке мужчина кланялся своей даме и потом ближайшему кавалеру; дама его следовала тому же примеру, и, сделав круг, оба возвращались на своё место. Сии поклоны, повторённые всеми, заключались польским (полонезом). Тогда заведывавший праздником громко объявлял, что церемониальные танцы кончились. Наставала шумная весёлость: всякий из посетителей мог участвовать в танцах. В менуэтах дамам предоставлен был выбор кавалеров; кавалер, кончивший танец с выбравшею его дамою, обязан был в свою очередь выбрать даму и, протанцевав с нею, перестать. Дама же продолжала танцевать с другим кавалером. Таким образом менуэт продолжался, пока музыка не возвещала о перемене… Вскоре различные степени образования разделили общества: собрания не переставали, но их могли посещать только особы, приглашённые хозяином. Там-то важнейшие в государстве люди забывали на время свое величие; императорская фамилия в ассамблеях старалась ласковым обращением и участием в забавах не дать заметить своего присутствия. Император, императрица и великие княжны всегда много танцевали, особенно последние. Всякому свободно было просить великих княжён на танец, и как многие искали сей чести, то они и не знали отдыха. Люди преклонных лет и почтенного звания часто также танцевали вместе с другими. Царь забавлялся их усталостию: ослушные его воле должны были осушать огромный кубок орла. Из танцующих кавалеров отличались граф Ягужинский, австрийский посланник граф Кинский, гольстинский министр Бассевиц и молодые князья Трубецкой и Долгорукий. Из дам первое место занимала великая княжна Елизавета Петровна; отличались также княжны Черкасская, Кантемир, Трубецкая и Долгорукая, бывшая впоследствии невестою императора Петра II.

Ассамблеи были не в одном Петербурге: с переездом двора в Москву в 1722 году завелись собрания и в сей столице. Собрания по указу были три раза в неделю: по воскресеньям, вторникам и четвергам. Кроме того, давались частные балы, где было посетителей менее, но более весёлости: на сих последних танцевали иногда до 3 часов пополуночи.

Музыка на ассамблеях была большею частию духовая: трубы, фаготы, гобои и литавры. Многие вельможи имели, однако ж, свои капеллы: лучшая принадлежала княгине Черкасской. Герцог Гольстейн-Готторпский Карл Ульрих, приехавший в Россию в 1721 году и который после взял в супружество великую княжну Анну Петровну, имел в своей свите капеллу, состоявшую из одного фортепиано, нескольких скрипок, одной виоль-д,амур, одного альта, одного виолончеля, одного контрбаса, двух флейт и двух валторн. Пленительная игра сих музыкантов и новость привезённых инструментов доставляли им частые случаи показывать своё искусство: говорили, что тот, праздник не в праздник, где не играли гольстинские музыканты…

Вскоре пример двора перешёл и к частным людям. Русские вельможи, следуя законам сродного им гостеприимства, охотно исполняли государеву волю. Тогда не знали зазывных билетов: приглашали только самых знатных; прочие знакомые и незнакомые приходили в назначенный час, садились за стол и, покушав хлеба-соли, уходили, часто не заботясь о хозяине. Пирушки были часты. Вкусные обеды Меншикова, вина Шафирова, роскошное угощение Строганова и радушный приём Апраксина обратились в пословицу. Хозяин или хозяйка встречали гостей в дверях, при звуке труб и литавр, поклоном и рюмкою водки или вина. Обеды, начинавшиеся в 12 часов, были продолжительны и состояли из множества блюд. В частных собраниях, когда съезжались одни короткие знакомые, жребий назначал даме кавалера, который должен был вести её к столу, садиться рядом с нею и услуживать за обедом. В торжественные дни дамы находились в одной, а кавалеры в другой комнате. В конце стола подносили дамам сахарные закуски, к мужчинам же приносили ящики с винами: венгерским, рейнскими и некоторыми французскими. Начинались тосты: обыкновенно предлагал оные сам хозяин. Когда случалось, что государь находился в числе пирующих, то первым тостом было всегда благоденствие семейству Ивана Михайловича Головина, то есть флоту. Пётр считал сей тост столь важным, что обещал шуту своему Лакосту 100 000 рублей, если бы ему случилось когда-нибудь пропустить оный. Во время стола государь уходил отдыхать и через час возвращался. После обеда гости переходили в другую комнату к дамам, где ждали их чай, кофе и лимонад. Если общество было немногочисленно и нельзя было танцевать, то призывали домашнего козака, который тешил посетителей пляскою с припевом и игрою на торбане или на балалайке. В другое время, когда не случалось гостей, пред коими надлежало чиниться, садились играть: мужчины между собою в кости, шахматы или шашки, дамы с некоторыми кавалерами в короли, марияж, ломбер, ламуш или лантре.

В орденские кавалерские праздники один из кавалеров (обыкновенно Меншиков) давал обед; все же другие угощали друг друга тремя кружками вина: одну выпивали за благоденствие флота и войска, другую за здоровье всех кавалеров, третью за здоровье хозяина. Число кавалеров в столице определяло число кубков, осушенных ими в таковые дни.

Корнилович А. Об увеселениях российского двора при Петре I. Полярная звезда. 1825 г.

Указ Петра «О достоинстве гостевом на ассамблее»

Перед появлением многонародным гостю надлежит быть:

1. Мыту старательно, без пропускания оных мест.

2. Бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкой урон не нанести.

3. Голодну наполовину и пьяну самую малость, а то и вовсе.

4. Обряженным вельми, но без лишнего перебору, окромя дам прелестных. Последним дозволяется умеренно косметикою образ свой обольстительно украсить. Особливо грацией, веселием и добротой от грубых кавалеров отличительными быть.

5. В освещённом зале возникнув вдруг – духом не падай, телом не дубей, напротив, – округлив руки и не мешкая в кипение гостевое со рвением включайся.

6. В гости придя, с расположением дома ознакомься заранее на лёгкую голову, особливо отметив расположение клозетов, а сведения эти в ту часть разума отложи, коя винищу менее остальных подвластна.

7. Яства употребляй умеренно, дабы брюхом отяжелевшим препятствия танцам не учинять.

8. Зелье же пить вволю, понеже ноги держат. Буде откажут – пить сидя. Лежащему не подносить – дабы не захлебнулся, хотя бы и просил. Захлебнувшемуся же слава! Ибо сия смерть на Рыси издревле почётна есть.

9. Ежели меры не знаешь – на друга или жену положись, оный страж поболее государственных бдений имеет.

10. Упитых складывать бережно, дабы не повредить, и не мешали бы танцам. Складывать отдельно, пол соблюдая, иначе при пробуждении конфуза не оберёшься.

11. Беду почуяв, не паникуй, но скорым шагом следуй в место упомянутое, по дороге не мешкая и все силы употребляя на содержание в крепости злодейски предавшего тебя брюха.

12. Будучи без жены, а то, не дай Бог, холостым, на прелести дамские взирай не с открытой жадностью, но из-под тишка – они и это примечают. Hе сомневайся – таким манером и их уважишь, и нахалом не прослывёшь.

13. Руками же действуй, сильно остерегаясьяяяяяяя, и только явный знак получив, что оное дозволяется, иначе конфуз свой на лице будешь носить долго, ибо пощады не знают.

14. Без пения нет веселья на Руси, но оное начинают по знаку хозяйскому. В раж не входи, соседа слушай – ревя в одиночку, уподобляешься ослице валаамской. Музыкальностью и сладкоголосием, напротив снискаешь многие похвалы гостей.

15. Помни, сердце дамское вельми на музыку податливо, используй сие, и обласкан будешь непременно.

16. Увидев на ассамблее особу знатную, а хотя бы и царя, духом не падай, рот не разевай, но и не высовывайся – услужить вряд ли сможешь, а досадить спьяну втройне против обычного способней.

За сим, с Богом, вперёд!!! Сию заповедь применять постоянно, а не вспоминать какой пункт, стоя чурбаном посреди веселья.

Пётр. С.-Петербург, 26 марта 1719 г.

Из указа «О порядке собраний в частных домах и о лицах, которые в оных участвовать могут» (обычно именуемый указом "Об ассамблеях").

«Париж, впрочем, воняет…»

По случаю вновь учрежденных в Петербурге ассамблей или съездов между знатными господами похваляемы были в присутствии государя парижское обхождение, обычай и обряды, на которые отвечал он так: «Добро перенимать у французов художества и науки. Сие желал бы я видеть у себя, а в прочем Париж воняет».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Чтобы не позорить жён российских

…Замечено, что жёны и девицы на ассамблеях являются, не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают. Одев робы и фижмы из атласу белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего зело гнусный запах распространяется, приводя в смятение гостей иностранных.

Указываю впредь, перед ассамблеей мыться с мылом в бане со тщением и не токмо за чистотой верхней робы, но и за исподним такожды следить усердно, дабы гнусным видом своим не позорить жён российских.

Петр. Из Указа № 1740 от 25 числа июля 1709 года.

Нелепость князя Меншикова

Когда государь вводил в обычай собрания, в которые долженствовали съезжаться чиновные особы вместе с жёнами и дочерьми, чтоб веселиться общею беседою, забавами и танцованьем, чего прежде не бывало, – то случилось некогда, что на одном бале любимец его Меншиков, пошёл танцевать в шпаге. Его величество, увидя такую нелепость, подошёл к нему, сорвал с него шпагу, бросил её в сторону и близ стоящим господам смеючись говорил: «Не осудите его – он всё думает, что он перед фрунтом на коне танцует со шпагою».

Некоторые сказывают, что государь, за сие будто бы рассердясь, ударил его в щёку, но оное взведено на государя от чужестранцев напрасно, которые по ненависти всячески старались приписывать монарху излишнюю жестокость.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ложный предвещатель

Близь Троицы, на берегу Невы, росла старая ольха и очень высокая. Один крестьянин, неизвестно из каких видов, смотря на эту ольху, всем и каждому говорил, что в будущем году в сентябре месяце будет такое наводнение, что вода покроет вершину этого дерева и совершенно затопит весь С.-Петербург.

Так как город только ещё разстраивался, и жители не освоились ни с местностью, ни с климатом, то очень легко, что слух быстро разнёсся по городу, и, от мала до велика все только и делали, что разносили на устах это пророчество с прибавлением и часто иносказанием.

Народ был в страхе, разумеется, нельзя было обойтись и без того, чтобы не бранить новаго города, и даже некоторые суеверные делали преждевременные приготовления, чтобы при случае удалиться, а более трусливые и суеверные убежали на жительство в близь лежащия от города возвышенныя места, как-то: в Павловское, Красное, Царское село и на Дудорову гору.

Слух этот достиг Государя.

Монарх тотчас же заподозрил, что это вредное для его предначертаний известие распространено недовольными построением новаго города вельможами, в особенности теми из них, которые не желали, чтобы столица была в С.-Петербурге, или же простым народом из переселенцев.

Государь был сильно разгневан за распространение этого опасного и ни на чём не основаннаго слуха относительно города; он, прежде всего, приказал срубить ольху как предмет измерения высоты вод, обещанных предсказателем, которые привлекали к себе ежедневно толпы любопытнаго и суевернаго народа, потом занялся деятельными расспросами о том, кто это говорил и от кого слышал и нарочно разослал сыщиков подробно разыскивать предсказателя.

Долго розыскивали виноватаго и, наконец, нашли; это был простой русский крестьянин, который был из числа многих переселенцев, призванных на жительство из средней России в одну из чухонских деревень, и весьма неохотно оставался в этой стране. Его поймали, допросили и он был изобличён в злоумышленном распространении ложного предсказания. Пётр Великий арестовал этого мошенника, посадив его до исхода сентября в крепость. Наводнения не было во всё продолжение времени и вот Государь в начале октября обнародовал указом, чтобы из каждаго дома приходили к тому месту, где росла ольха; на этом месте была сделана возвышенность и, по приговору Государя, в присутствии множества собравшагося народа, ложному пророку дали кнутом пятьдесят ударов, и притом пред народом публично было объявлено Царское увещание не верить обману и вообще всеми мерами оставлять суеверие.

От Кенига, секретаря при Бароне Шафирове и потом коммерц-советника Голштинскаго

Герцогства.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Покушение раскольника

Однажды в летний дворец, что в Петербурге в летнем саду, вошёл в переднюю, находящуюся в нижнем этаже, неизвестный человек у котораго под пазухой был кисет, сшит из разных цветом лоскутков. Кисет этот по форме был похож на такой, в каких обыкновенно секретари и писцы нашивали к своим начальникам дела в прежнее время, которые обыкновенно должны были назначаться для рассмотрения или подписания.

Денщики, видя, что это какой-нибудь из подьячих или писцов из коллегии, не обратили на него внимания и даже не спросили: кто таков? зачем? или откуда? А между тем этот человек простоял в углу несколько часов, не изменяя своего положения и держа свою кису под полою.

Наконец, по окончании совета министры вышли, и Государь провожал их в переднюю.

В то самое время неизвестный вынул что-то из кисы оборотившись к стене и, завернув кису, снова опять стал неподвижно, чего-то ожидая. Проводя министров, Государь возвратился во дворец, а за ним вслед пошёл смело и неизвестный, и вошёл во внутренние покои.

Тут только один из денщиков, зная, что не было дано повеление впускать кого бы то ни было во дворец, бросился за ним и стал между ним и Государем в дверях передней, оттолкнул неизвестного от дверей и спросил: кто он такой и что ему надобно?

Между тем как незнакомец сопротивлялся и насильно хотел ворваться в комнаты к Государю, Пётр спросил.

– Кто там?

К величайшему удивлению вместо ответа, у вошедшего выпала киса и вместе с нею огромный нож. Тогда злодей, видя, что он попался, упал на колени и признал себя виновным, Государь удержал его от коленопреклонения и спросил:

–Что ты хотел делать с этим ножом?

– Te6я зарезать, – был ответ.

– За что? – спросил Государь весьма спокойно. – Кажется, я тебя ничем не обидел.

– Нет, ты меня не обидел, но сделал зло нашей братии и нашей вере.

– Хорошо мы это рассмотрим завтра, – сказал Государь раскольнику и приказал его взять под караул.

(…) Единоверцы его с того времени должны были для отличия от других людей носить на спине лоскуток красного и желтого сукна.

От графа Бутурлина, который в это самое время был денщиком Государя.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Нам надобны художники, а не фигляры…»

Докладывано было государю, что в Петербург приехали плясуны и балансёры, представляющие разные удивительные штуки, на что его величество генералу-полицмейстеру Девиеру*

Граф (с 1726) Анто́н Мануи́лович Девие́р (порт. António Manuel de Vieira; 1682 (?) – 24 июня (6 июля) 1745) – португальский еврей на службе Петра I, первый генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга (1718—1727 и 1744—1745). Ред.

отвечал так: «Здесь надобны художники, а не фигляры. Я видел в Париже множество шарлатанов на площадях. Петербург не Париж, пускай чиновные смотрят дурачества такие неделю, только с каждого зеваки не больше гривны, а для простого народа выставить сих бродяг безденежно пред моим садом на лугу, потом выслать из города вон. К таким праздностям приучать не должно. У меня и своих фигляров между матросами довольно, которые по корабельным снастям пляшут и головами вниз становятся на мачтовом верхнем марсе. Пришельцам, шатунам сорить деньги без пользы – грех» *.

*Английский резидент Джеймс Джеффрис сообщал 20 марта 1719 года: «Два дня тому назад царь и царица присутствовали на представлениях недавно прибывшего сюда акробата. Царь очень внимательно следил за всеми его упражнениями и особенно любовался замечательно ловкой пляской на канате. Некоторые вельможи присутствовали при этом с завистью и страхом, боясь, как бы царь не заставил их обучаться такому искусству». – Сборник Русского исторического общества. СПб., 1888, т. 61, с. 509—510.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Как пивовар Лапшин не жалел дров и что из этого вышло

Был из купцов пивовар по прозванию Лапшин. Великий государь, по всегдашнему своему обыкновению разъезжая по работам, заезжал и на пивоварню сего Лапшина и, увидя некогда из устья печного выпыхивающий немалый огонь, сказал ему:

– Лапшин, вижу я, что ты и не думал о бережении дров; ты видишь только под носом, что около Петербурга ныне лесу много и дрова дёшевы, а не рассуждаешь, что без бережи и самые большие леса истребиться могут в краткое время. Итак, должно тебе переделать печь и сделать оную так, чтоб траты таковой дров отнюдь не было.

Потом потребовал бумаги, начертил ему план сей печи и, объясня ему оной, сказал, наконец:

– Когда переделаешь печь, то я приеду и посмотрю, нет ли какой ещё ошибки.

Но видно, однако ж, что великий государь или недоволен был печью сею, или пивоварами своими, которых предрассудки были почти непобедимы. Сие заключить можно из того, что великий хозяин сей выписал из Голландии пивоваров и построил на Выборгской стороне каменные на голландский манер пивоварни, которые, нередко посещая, советовал всегда с пивоварами теми о возможнейшем уменьшении дров в варении пива.

От сына сего Лапшина, Ивана.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Государь богаче плутов

Вследствие публикации из Адмиралтейской Коллегии о вызове подрядчиков к торгам для постановки материалов, необходимых Адмиралтейству, явилось много подрядчиков; но из них осталось только три купца, которые на перерыв старались удержать подряд за собою.

Один из них объявил, что он возьмёт за труд свой, за очисткою расходов, по 10 копеек на рубль; другой сказал, что возьмёт только по 5 копеек; а третий вызвался, из усердия и ревности к государю, поставить подряд без барышей, в надежде, что впредь не будет оставлен.

Коллегия об этом отправила доклад государю.

Его величество написал на нём: «Отдать тому, который требует за труды по гривне за рубль; другому отказать, понеже из пяти копеек нечего трудиться; а третьего, аки плута, отдать на два месяца на галеру, сказав ему, что государь побогаче его».

Исторические анекдоты из жизни государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1897. С. 9.

На крестинах у купца Сорокина

Пётр Великий, основав Петербург, всеми силами старался развить в нём торговлю и завести фабрики. Богатый московский купец Сорокин начал строить огромную суконную фабрику. Пётр часто посещал постройку. Однажды он сказал хозяину:

– А ну-ка, братец, угости меня водочкою.

– С величайшим удовольствием. Пожалуйте в дом.

Пришли. Жена Сорокина поставила на поднос анисовку и закуску, сама внесла в столовую и просила царя закусить.

Царь налил водки, пожелал хозяевам здоровья и выпил.

– А что, Сорокин, кажется, твоя жена беременна?

– Есть маленечко, ваше величество.

– Ну, если Бог благословит, возьми меня кумом.

– Очень рад, государь.

Через месяц после этого Сорокин явился к Петру и стал просить окрестить новорождённого сына.

– Когда? – спросил Петр.

– Завтра в двенадцатом часу.

– Буду непременно.

На другой день, в 12 часов, Пётр приехал к Сорокину с Меншиковым.

– Ну, кум, – сказал царь, – не задержи меня!

– Все готово, ваше величество, только что-то попа нет: посылал – нет дома.

– Меншиков, пошли за Феофаном.

Через час Феофан (Прокопович) явился. Окрестили, выпили и закусили.

– Слушай, Меншиков, поезжай к попу и скажи ему, чтобы в воскресенье, в одиннадцать часов, он явился ко мне. Я ему покажу, как надо исполнять требы.

И государь уехал. Поп очень струсил.

– Пропал, матка, – сказал он жене.

– А то-то, поменьше бы бражничал!

– Да я думал, что Сорокин врёт, что царь будет кумом.

– Ну. Да что будет, то будет! А надо идти.

– Ещё бы!

В воскресенье поп явился к царю.

– Ты отчего не явился к Сорокину крестить ребёнка? – сказал царь грозно! – А?

– Занят был.

– Врёшь! – вскричал Петр громовым голосом. – Пьянствовал! Меншиков, отправить его в Соловки! Напиши об этом патриарху!

Поп упал на колени.

– Ваше величество, помилуйте: жена, дети!

– А! Помилуйте – жена, дети – то-то! Ну, слушай: ступай домой, а в следующее воскресенье приди и отгадай мне три загадки: сколько вёрст от земли до неба? Чего я стою? Что думаю? Марш! Не отгадаешь, помилования не будет, отгадаешь – прощу!

В воскресенье поп Семён явился во дворец. Прежде надо сказать, что священник обращался ко всем знакомым, чтобы разгадали загадки, но никто не отгадал. Наконец, поп обратился к своему брату, дьякону Каллистрату. Тот подумал немного и сказал:

– Послушай, брат, когда тебе идти к царю?

– В воскресенье, сегодня.

– В какой рясе ты был у царя?

– В новой голубой, атласной.

– Давай её!

Поп достал, дьякон надел её.

– Что ты делаешь?

– Иду к царю вместо тебя. Ты знаешь, что мы похожи друг на друга. Он примет меня за тебя.

И дьякон отправился. Является к царю, который, по случаю праздничного дня, был окружён всеми придворными.

– А! – сказал Пётр. – Отгадал?

– Точно так, ваше величество.

– Ну, сколько верст от земли до неба?

– Двести сорок миллионов вёрст.

– Врёшь!

– Никак нет, велите проверить.

– Ну, хорошо, велю. А чего я стою?

– Двадцать девять серебряников.

– Так мало?

– Больше не стоите, ваше величество. Спаситель, Царь небесный, был продан за тридцать серебряников, а вы, царь земной, одним серебряником меньше.

– Верно, – сказал Пётр смеясь. – А что я думаю, того не отгадаешь.

– Нет, отгадаю. Вы думаете, что я поп Семён, а я дьякон Каллистрат, его родной брат.

– Ну, молодец Каллистратушка! Напишите владыке, что я прошу его сейчас же посвятить Каллистрата во священники и назначить в дворцовую церковь.

Исторические анекдоты из жизни государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1897. С. 9-12.

Первый голландский корабль в Петербурге

В начале ноября месяца 1703 года прибыл в С.-Петербург торговый голландский корабль; но так как в заливе между Петербургом и Кронштадтом находятся мели, то Его Величество вместо того, чтобы послать кого-либо провести этот корабль, сам нарядился матросом и, в сопровождении многих особ, наряженных в такое же платье, встретил корабль у мелей залива. Взошед на корабль, он поздравил шкипера по-голландски с прибытием его первого в новоустроенный порт, и объявил, что прислан от губернатора проводить его до пристани. Сказав это, он опять сел в шлюпку и велел шкиперу корабля следовать за собою. Таким образом, счастливо проведя его чрез мели, пристал к пристани на Васильевском острову у дома губернатора, князя Меншикова, в котором шкиперу и всем матросам отведена была квартира. Хозяин встретил их у пристани, пригласил шкипера и всех матросов к столу своему, а чтоб они не заботились о корабле, то приказал явиться гвардейской команде и объявил шкиперу, что команда прислана от Государя для караула и безопасности корабля. И так Монарх, введя их в дом князя, посадил всех их с собою, хозяином и знатными особами за стол, уже изготовленный для их прихода. Тогда шкипер и матросы в лице провожатого своего узнали Государя! Можно вообразить их изумление, из которого, однако жь, они скоро вышли, вспомня, что Государь, в бытность свою у них, работал в тамошнем Адмиралтействе как простой плотник, а иногда исполнял и матросскую должность; притом же, видя ласковое или, лучше сказать, дружеское его с ними обращение и выпив несколько кубков вина, сделались смелее и позабыли даже, что находились в присутствии самого Государя. В то время, когда они веселились таким образом, выгружены были товары их в амбар князя Меншикова, и показаны покои, назначенные для гостей в продолжение пребывания их в Петербурге. Наконец Монарх, угостя их как нельзя лучше и хмельнее, подружился со шкипером, отвёл его в назначенную комнату, и уехал, пожелав ему доброй ночи. Поутру Государь снова прибыл к нему, известил, что всё находившееся на корабле охраняется надёжным караулом, и потребовал от него реестра грузу, состоявшему из разных вин и испанской соли. Он дал позволение продавать всё это беспошлинно, а между тем купил для употребления Двора своего знатную часть вин и соли; рекомендовал всем знатным господам последовать его примеру, и в короткое время весь товар раскуплен был со значительною прибылью. Когда же приготовились они к отъезду, то снова были угощены за княжеским столом, а Монарх, присутствовавший тут же, подарил шкиперу 500 червонных и каждому матросу по 300 ефимков. Притом сказано было, что первому после него торговому кораблю оказан будет такой же приём, и шкиперу дастся в вознаграждение 200 червонных, а матросам по 200 ефимков; второму за тем кораблю, по соразмерности, также сделано будет награждение. Наконец, не взирая на столь позднее время, Его Величество сам выпроводил корабли до Кронштадта, обнял шкипера и пожелал им счастливого пути.

При прощаньи шкипер и матросы тронуты были до слёз.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Первый английский корабль в Петербурге

Из первых аглинских купцов, которые при сём великом государе прибыли в Сапктпетербург, был Томсин-Фогуль и компания. Сей Томсин, торговавший долгое время в России, выехал в отечество уже по кончине его величества с знатным капиталом и с преисполненным благодарности к великому сему монарху сердцем; он доставил нам следующий анекдот.

Первый торговый аглинский корабль, прибывший к новому С.Петербургскому порту, не зная залива Финского, в пути своём от Котлина острова до Петербурга наехал на мель, с которой никак не мог сняться. Великий государь, знавший уже, когда корабль сей из Крошлота отправиться был должен, поехал навстречу ему в шлюбке, одевшись в шипорское простое платье, а всех бывших при нём господ, должность гребцов исправлявших, нарядил в матросское. Монарх, увидя англичан, трудящихся в снятии с мели корабля своего, подъехал к оному и спросил по-голландски, что за корабль. Получа же ответ, что аглинский, но что, не зная залива сего, сбился с фарватера и попал на мель. Великий государь, как истинный шипор, с мнимыми матрозами своими, тот же час принялся помогать им и с великими трудами, чрез целый час продолжавшимися, стащили его с мели. И потом велел оному следовать за шлюбкою своею и привёл его счастливо к самой бирже. Благодеяние сие было крайне чувствительно англичанину, он позвал господина шипора на корабль свой и в засвидетельствование благодарности своей поднёс ему лучшей шерстяной аглинской материи на шипорское же платье, но господин шипор, не взяв подарка сего, сказал, что с своего брата шипора стыдно и грешно взять ему что-либо за такое дело, которое на море им общее; ибо-де легко случиться может впасть и ему в такое же несчастие, однако же по усильной просьбе агличанина обещал, в знак дружбы своей, принять подарок его, ежели пожалует он и с матрозами своими завтра к нему отобедать. Агличанин сие обещал. Условились о часе, в который мнимый шипор пришлёт к нему одного из своих матрозов проводить в его квартиру. Матроз сей в назначенный час к нему явился, и агличанин, нимало не воображая, чтоб звавший его на обед был другой кто, а не шипор, без всяких чинов пошёл с присланным. Когда ж сей привёл его к дому, пред которым стоял па плац-параде гвардейский караул, то шипор спросил, что это за дом.

– Дворец государев, – ответствовал провожатый.

– Так куда же вы нас ведёте?

– К шипору, но я проведу вас чрез дворец, ибо чрез оной гораздо ближе, а то б-де далеко было обходить.

Он нечувствительно вводит его в комнаты и, пройдя оных две, в третьей шипор и матрозы его увидели одолжившего их шипора, уже в виде монарха, стоящего с монархинею и окруженных придворными чинами. Можно себе представить, в какое должен был он и матрозы его приведены быть изумление от столь неожидаемыя сцены. Они сделались неподвижны и не смели даже очей своих поднять, но тотчас выведены были из изумления своего, когда его величество, подошед к шипору, взял его за руку, подвёл к государыне, а сия его крайне обласкала и, приглася в столовую, пошла с ним в оную. Все матрозы туда же приглашены, их посадил монарх подле себя и, в продолжение стола, расспрашивая шипора о пути его, о товарах, им привезённых и о прочем, пил между тем за здоровье короля их, парламентов, его шипорское и матрозов. Они должны были благодарить за оное подносимыми им покалами, пары которых столько при конце стола воздействовали, что нужно было их отвести под руки на шлюбку, в которой привезли их на корабль их, на коем уже был между тем поставлен царский караул для безопасности их и корабля.

В каком был шипор сей и матрозы удивлении, проспавшись, удобно может читатель вообразить. Агличанин вместо назначенного прежде мнимому шипору подарка поднёс того же дня государю и государыне по штуке лучшего полотна голландского и изъявлял с благоговением их величествам благодарность свою. Подарки сии были приняты, и он был отдарён за оные щедро. Пред обратным его отъездом великий государь, дружески с ним простяся и со всеми матрозами, пожелал им доброго пути…

Сей великодушный государев поступок, как уверял предавший нам анекдот сей, прославлялся во всей Англии и что-де прославляться оной не перестанет и навсегда.

От почтенного московского купца Ситникова, имевшего по торговле с купцом Томсиным дружбу. Сообщил сын его Семен Дмиmpueвич Ситников.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

«Торговля наша похожа на неопытную девушку…»

Пошлинный тариф был введён Петром I в 1719 году. В одном из параграфов, этого тарифа, между прочим, было сказано: при открытии ложнаго груза в товаре против показанного или при товаре, неоплаченном пошлиною, корабль и весь товар описывают на Государя.

Пётр Великий, прочитав этот параграф, тотчас его вычеркнул, сказав:

– Это ещё не время, торговля наша с иностранными державами во многом похожа на неопытную девушку, которую не должно ни пугать, ни печалить излишнею строгостью, а напротив ласкать, ободрять и привлекать дружбою. Пусть кто хочет, скрывает товар; чрез это он подвергается большей опасности, нежели лишняя моя казна. В казну не должно описывать более того, как что окажется из утаённых товаров, и если кто меня обманет этим способом девять раз, а в десятый я поймаю, то он должен заплатить столько, сколько он собрал от меня, воруя от меня тайно.

От Банкира, купца Мейера.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

На блины к Петру Первому

Голландские и все почти другие корабельщики, приезжавшие в Петербург, обыкновенно были посещаемы государем на их кораблях. Он тогда осматривал построение их, особенно если на каком-нибудь было что замечательное. Не противно ему было, когда корабельщики подчивали его чаркою водки, вина, сыром и сухарями, и он с ними разговаривал о мореходстве, особливо по Балтийскому морю; с удовольствием слушал их опыты и примечания и часто вступал с ними о том в подробный разговор. Они имели позволение являться во дворец и смотреть беспрепятственно все празднества, и даже часто были там весьма хорошо угощаемы. Все это так нравилось этим людям, по их вольному образу жизни, что они с величайшею охотою приезжали в Петербург, и тогда уже российский торг в Санкт-Петербурге был весьма в цветущем состоянии. Смелость и вольное обращение корабельщиков с государем содержали всех казённых служителей, с которыми они имели дело, не в малом страхе и способствовали к скорому отправлению дел этих людей. Если хотя малейшее противодействие случалось мореходцам, то они тотчас грозили, что будут жаловаться его величеству. Известно из частых опытов, что государь дозволял им вольный доступ и донос по обычаю их земли, и тотчас призывал к ответу тех, на коих они приносили жалобы. Словом сказать, корабельщики, особенно голландские, которых тогда было наиболее, обходились весьма вольно с государём, который, зная образ мыслей этих людей, не делал совершенно им никакого принуждения в их поведении. Однажды государь встретил в Летнем саду вновь приехавшего голландского корабельщика, который до того времени, когда российская торговля имела главное свое место в Архангельске, много раз туда езжал, а в Петербург приехал только еще в другой раз, – и спросил, не лучше ли ему нравится Петербург, нежели Архангельск, и не так ли охотно он теперь сюда ездит, как прежде туда?

– Не очень, – ответствовал корабельщик.

Императору показался сей ответ странным, и он спросил его о причине.

– Ваше величество, – говорил тот, – в Архангельск, лишь только придёшь, тотчас найдешь хорошие блины, а здесь их нет.

– Хорошо, друг, – отвечал государь, смеясь, – приди завтра с земляками своими и другими корабельщиками ко мне во дворец. Я вам покажу, что здесь есть также блины, как и в Архангельске.

Возвратясь во дворец, государь тотчас позвал к себе первого своего повара Фельтена и приказал ему заготовить к завтрашнему дню самых лучших голландских блинов и других, приятных для них яств, и потом вечером на другой день все голландские корабельщики приглашены были в летний дворец и в присутствии его величества, в саду, угощены так, что они уже на рассвете оставили дворец.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Русское гостеприимство

Когда государь в присутствии своём, в саду, подчивал кушаньем и напитками одного голландского шкипера, и, видя, что шкипер пьёт и есть много и проворно, тем веселился и денщикам говорил: «Этот Емеля все перемелет. Фельтен, подай сему гостю больше! У нас всего довольно, пусть ест и пьёт без платы. Это не в Амстердаме. Шепелев*

*) Дмитрий Андреевич Шепелев был путевым маршалом. Ред.

знает, что я трактирщику заплатил в Нимведене сто червонцев. *

*) См. разсказ «Счет голландского трактирщика». Ред.

а двенадцать яиц, за сыр, масло и две бутылки вина».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Обер-кухмистер Фельтен

Однажды у обер-кухмистра или Мунд-коха Фильтена родился сын и Фильтен просил Его Величество быть восприемником от купели, Монарх явился в назначенное время и, по окончании крещения поцеловав родильницу, положил ей под подушку червонец, а отцу вручил жалованную грамоту, в силу которой новорожденному его сыну была подарена в Ингерманландии Финляндская деревня из шести дворов, называемая Иоганихгоф и отстоящая от Петербурга в 60 верстах.

Петр Великий часто в виде помощи его не богатому семейству, приказывал делать закуски и столы на дому и ходил к нему кушать с некоторыми из генералов и вельмож, и за каждый такой стол, из каких бы блюд он ни состоял, каждый из посетителей должен был платить по червонцу, в том числе и сам Государь.

От библиотекаря Шумахера зятя Мунд-коха Фильтена.

Анекдоты и предания о ПетреВеликом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Лимбургский сыр

Пётр Великий, хотя любил своего обер-кухмистера Фельтена и имел к нему доверенность, однако редко прощал ему проступки, сделанные с намерением или по небрежению. Фельтен, которого я знал в первом году по прибытии моём в Россию, будучи весёлого нрава, не таил того, что государь иногда бивал его палкою из своих рук, но после по-прежнему поступал с ним милостиво. Некогда, бывши в академической Кунсткамере, где хранится изображение Петра Великого в собственном его платье со многими другими вещами, которые государь употреблял, и, увидев между прочими государеву трость, стоящую в углу, сказал он господину Шумахеру, своему зятю:

– Эту мебель, зятюшка, можно бы и спрятать, чтобы она не всякому в глаза попадалась: может быть, у многих так же, как и у меня, зачешется спина, когда они вспомнят, как она прежде у них по спине танцевала.

Сам же он рассказывал о себе, как он некогда побит был сею палкою за кусок лимбургского сыру.

Пётр Великий, по голландскому обычаю, кушал после обеда масло и сыр; особливо же любил он лимбургский сыр. Некогда поставлен был на стол целый лимбургский сыр, который ему отменно понравился. Заметивши прежде, что редко подавали в другой раз на стол початые сыры, либо подавали иногда небольшие только остатки, вынял он из кармана математический свой инструмент, вымерял остаток сего сыру и записал его меру в записной своей книжке. Фельтен не был тогда при столе, а как он после вошёл, то государь сказал ему:

– Этот сыр отменно хорош и мне очень полюбился; спрячь его, не давай никому и ставь его всегда на стол, пока он изойдёт.

По сему приказанию на другой день сыр подан был на стол, но по несчастию обер-кухмистера не осталось его уже и половины. Государь тотчас приметил сие, вынял записную свою книжку и масштаб, вымерял остаток сыру и нашёл, что половина того, сколько снято было со стола, была съедена. Он приказал позвать обер-кухмистера и спросил: отчего столько убыло сыру со вчерашнего дня. Фельтен отвечал, что он этого не знает, ибо он его не мерял.

– А я его вымерял, – сказал император и, приложивши масштаб, показал ему, что половины сыру не доставало. Потом его величество ещё спросил, не приказывал ли он ему спрятать этот сыр.

– Так, – отвечал Фельтен, – но я это позабыл.

– Погоди ж, я тебе напомню! – сказал государь. Встал из-за стола, схватил свою трость и, поколотивши ею обер-кухмистера, сел опять за стол и кушал спокойно свой сыр, которого остатки после того ещё несколько дней подаваемы были на стол.

От камергера Дречника, зятя Фельтенова.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

«Добро пожаловать, шкипера!..»

Безмерная любовь и охота Петра Великого ко флоту и к мореплаванию привлекали его часто в летнее время, будучи в Петергофе, ездить на шлюпке или на боте в Кронштадт почти ежедневно. Когда же, за какими-либо делами, не мог побывать тамо, то забавлялся зрением с берега на вооружённые корабли. В один день государь, вышед из любимого домика, именуемого Монплезир, вынул из кармана зрительную трубку, смотрел в море и, увидев идущие голландские корабли, государыне с восторгом говорил: «Ах, Катенька, идут к нам голландские гости. Пусть смотрят учители мастерство ученика их. Думаю, не похулят. Я зело им благодарен». Потом отправил тотчас в Кронштадт шлюпку, чтоб прибывших на сих кораблях шкиперов привезть к себе. Между тем ожидал их с нетерпеливостью. Часу в десятом ввечеру приехали шкипера в Петергоф, явились прямо к государю, и по-приятельски ему говорили: «Здравствуй, император Питер!». – «Добро пожаловать, шкипера!». – «Здорово ли ты живешь?». – «Да, благодарю Бога!». – «Это нам приятно. Слушай, император Питер! Сыр для тебя, полотно жёны наши прислали в подарок супруге твоей, а пряники отдай молодому сыну». – «Я благодарю вас. Сын мой умер, так не будет есть более пряники». – «Пускай кушает твоя супруга».

Его величество приказал потом накрыть стол, посадил шкиперов и сам их потчивал. Они пили здоровье их величеств: «Да здравствует много лет император Пётр и императрица, супруга его! Слава Богу, мы теперь как дома! Есть что попить и поесть. Приезжай к нам, государь Пётр! Мы хорошо тебя попотчуем. Друзья и знакомцы твои охотно тебя видеть хотят, они тебя помнят». – «Верю, поклонитесь им. Я, может быть, ещё их увижу, когда здоровье мне позволит».

При сём спрашивал его величество, сколько времени они в море были, не было ли противных штурмов, какие товары привезли и что намерены из Петербурга обратно взять? И так, пробыв с ними часа с два, с удовольствием чрезвычайным паки в Кронштадт проводить указал, сказав при прощании: «Завтра я ваш гость».

Таким-то образом император обходился с голландцами и тако приохочивал чужестранцев ездить в Петербург, чтоб установить в России коммерцию морем.

Известно, что Пётр Великий, будучи в Голландии в Сардаме, корабельному строению учился. Путешествуя по указу его, был я сам в том месте, где показывали мне жилище сего монарха, постелю его, шкиперское платье, топор, чем плотничал, и прочие оставленные вещи, вспоминая об нём не яко о государе, но о истинном друге своём, говорили: «Пётр – друг наш, хотя и великий царь». Тут находилась ещё каменная и деревянная точеная посуда, из которой он с мастерами кушивал, и которую показывают за диво. Сие было в 1718 году, когда я чрез Голландию проезжал.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Все флаги в гости…»

Его величество, сделав маскерад публичный*,

*Маскарад был устроен 11—12 сентября 1721 года в честь заключения Ннштадтского мира со Швецией. Ред.

состоящий из одежд различных народов, и сам присутствуя при том в голландском шкиперском платье, ездил с государынею и с прочими в масках по городу и при сём случае ей говорил: «Радуюсь, видя в самом деле в новой столице разных стран народов». Сказал сие в таком чаянии, что тогда уже чужестранные в Петербург как сухим путём, так и морем, приезжать начали, чем он был весьма доволен.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Заздравный тост

При погребении жены купца Борга присутствовал сам Пётр Великий, с ним вместе на, похоронах были Петербургские купцы и иностранные корабельщики.

Bсе, сопровождавшие усопшую на погребение, угощаемы были по обычаю того времени ужином.

Когда все гости изрядно подгуляли, то подан был бокал одному молодому корабельщику, который захотел произнести тост в честь Императора.

Корабельщик, взяв бокал в руки, несколько подумал и, сняв с него крышку, подал отцу подержать, а сам сказал следующее приветствие, обратясь к Государю Императору торжественным голосом:

– Да здравствует Государь мой, Великий Пётр и с супругою своею Императрицею.

По соседству, сидевший отец, старый корабельщик, которому сын отдавал крышку, досадуя на ириветствие, которое ему показалось довольно грубым, встал с своего места, взял у него бокал с вином и произнёс:

– Глупец ты, как можно так, приветствовать, ты ничего не смыслишь, давай сюда, я сам выпью за здоровье Государя. Потом, оборотясь к Государю, поклонился и произнёс приветствие, которое ему показалось за образцовое по своему исправлению:

– Да здравствует Его Величество Государь мой Император Пётр с превосходительною своею супругою Императрицею.

Bсе, бывшие тут, едва могли удержаться от смеха, но Государь Пётр остался очень доволен этой шуткою и благосклонно сказал:

– Прекрасно, спасибо тебе.

От банкира Германа Мейера, который был тут же за столом вместек с прочими.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«За тех, кто любит Бога, меня и Отечество!»

За обеденным столом в токарной пил государь такое здоровье: «Здравствуй тот, кто любит Бога, меня и Отечество!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Столкновение голландского корабля с русским фрегатом

Пётр любил справедливость и того же требовал от каждого; он огорчался, когда видел в чём-нибудь неправду, и тысячи опытов могут быть тому доказательством.

Голландский корабельщик Даас был один из трёх, которые, по обращении главнейшей торговли из Архангельска в Петербург, первые с нагруженными кораблями приехали в новозаложенную Кронштадтскую гавань, а оттуда в Петербург. В третий приезд этого корабельщика в Кронштадт, когда ещё там не была заложена двойная гавань, и когда военные и купеческие корабли стояли вместе, случилось несчатие, что он на ходу своём ударился о фрегат и вдребезги изломал фаллрип (висячую небольшую лестницу, по которой всходят на борт корабля). Командовавший фрегатом капитан за эту неосторожность так рассердился на корабельщика, что, выругав его жестоко, велел взять под караул, и в наказание требовал от него некоторой суммы денег. Корабельщик хотел заплатить всё, чего будет стоить починка фаллрипа – но капитан, будучи тем недоволен, поставил на корабле голландца несколько солдат и матросов. К счастию его, на другой день приехал в Кронштадт император, и Даас, не соглашаясь на несправедливое требование капитана, немедленно явился к государю и приносит жалобу. Пётр тотчас сел на шлюпку и поехал, в гавань, чтобы самому осмотреть причинённый фрегату вред, и нашёл, что тот не претерпел особого повреждения, кроме сломанного на нём фаллрипа, которой чрез несколько часов и с малою издержкою опять мог быть сделан. Государь сказал капитану:

– Не стыдно ли тебе поступать так несправедливо с иностранными корабельщиками, которых я сам так ласкаю, чтобы их привлечь в эту новую гавань. Сию же минуту сведи караул с корабля; начальник по всякой справедливости соглашался заплатить, чего будет стоить починка фаллрипа, ты же хотел в десять раз более. Слушай, если я ещё раз услышу, что ты так поступишь, то я тебя научу наблюдать справедливость. Поди, и смотри, чтоб чрез три часа фаллрип был сделан…

Потом поехал государь к различным вновь заложенным строениям в Кронштадте, и чрез три часа приехал опять на корабль, где он нашёл фаллрип совершенно сделанным, только не был ещё выкрашен. Государь говорить капитану:

– Ты только половину исполнил моего повеления – фаллрип прежний был выкрашен: берегись, если не хочешь испытать моей немилости, будь вперёд справедливее во всех случаях и поступай со всяким чужестранным корабельщиком и с прочими чужестранцами с дружелюбием и учтивостию.

От генерал-экипаж-мейстера Брюйна

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Приём датского посла на корабле

В одно время государь был на военном корабле и занялся разговором с капитаном корабля, голландцем Гослером. Докладывают о приезде в Петербург датского посла, который испрашивает скорой у его величества аудиенции.

– Чем скорее, тем лучше, – говорит государь, – представьте его ко мне сюда теперь же.

Вся церемония со стороны государя состояла в том, что он, пред прибытием посла на корабль, снял свой кортик и, отдавая его секретарю корабля, Новикову, опоясал на себя его шпагу и принял посла, стоя у мачты. По отпуске же его, государь с тою же шпагою сошёл с корабля, а кортик его остался у секретаря, и хранится и поныне в фамилии Новиковых.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Перенесение мощей святого Александра Невского

В 1722 году император поручил одному искустному московскому золотых дел мастеру изготовить сорок орденских крестов. Он имел в виду учредить орден в честь святого Александра, который за сливную победу, одержанную на берегих Невы над шведами, был наименован Невским. В продолжение шести веков тело его покоилось во Владимире, главном городе княжения, который принадлежал к числу древних городов, носивших название царских резиденций. После воинственной и славной жизни, он окончил дни свои в одном из монастырей. Император основал монастырь на самом месте славнаго сражения, и так как он был уже почти окончен, приказал перенести туда мощи святаго. Во всех местах, где их провозили в сопровождении множества священников, монахов и богомольцев, отдавались великие почести. Из Петербурга до нового монастыря святыя мощи святаго везли по той самой реке, над которой когда-то развевалось знамя, водружённое на его предводительской ладье. Серебряный гроб его был вызолочен и поставленный на высокой эстраде под богатым балдахином, удивлял русский народ, толпившийся по берегам реки. Императорская фамилия и все знатные особы, находившиеся в Петербурге, следовали позади за флотилией богато украшенных барок и шлюпок. Духовенство, в великолепных облачениях, встретило святаго на берегу, и так как церковь не была ещё совершенно отстроена, то офицеры, которые несли гроб, поставили его в часовне. Этою почестью, оказанною памяти Святаго, служившаго так достойно Богу и отечеству, Император очистил себя от подозрения, раскольниками распространённаго, в намерении уничтожить совершенно поклонение, воздаваемое греческою церковью своим патронам на небе, и Невский монастырь сделался удобным местом богомолья для Императорской фамилии. Учреждение ордена св. Александра, однакож покамест не было приведено в исполнение и состоялось только в царствование Екатерины, при бракосочетании принцессы Анны. Она пожаловала его тогда всем наличным Андреевским кавалерам, даже герцогу Голштинскому, желая показать, что этот новый орден будет служить степенью для достижения другаго (т. е. андреевскагр). И до сих пор им жалуют только генерал-лейтенантов или имеющих соответствующий им чин.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Пантеон Петра Великого

Пётр Великий, приняв намерение сделать чрез искусных скульпторов в Италии надгробные монументы и поставить их в честь: первый – генерал-адмиралу Францу Яковлевичу Лефорту, второй – генералу-фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву, главному вождю российских войск Шеину и генералу Патрикию Гордону, говорил об них тако: «Сии мужи – верностию и заслугами вечные в России монументы. Я соединю по смерти героев моих вместе под покровительство героя святого князя Александра Невского».

Желание его величества было поставить монументы в монастыре святого Александра Невского. Рисунки были посланы в Рим. Что же по оным воспоследовало, не известно, понеже вскоре после сего приключилась кончина сего великого монарха.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

О пользе путешествий

Государь рассказал графу Шереметеву и генерал-адмиралу Апраксину, что он в самой молодости своей, читая Несторов летописец, видел, что Олег посылал на судах войски под Царьград, от чего с тех пор поселилось в сердце его желание учинить то же против вероломных турок, врагов христиан, и отмстить обиды, которые они обще с татарами России делали, и для того учредил кораблестроение в способном месте и такую мысль его утвердила бытность его в 1694 году в Воронеже, где, обозревая он местоположение реки Дона, нашёл способным, чтоб по взятии Азова пройти и в Чёрное море. При том рассказывал им ещё то, что первое его посещение города Архангельска породило в нём охоту завести там строение судов, как для торговли, так и для морских промыслов.

– А ныне при помощи Божией, – сказал он, – когда есть Кронштадт и Петербург, и храбростию вашею завоеваны Рига, Ревель и прочие города, то в Архангельске строющиеся корабли могут быть защитою против шведов и других морских держав. Вот, друзья мои, для чего полезно государю в Отчизне своей путешествовать и замечать то, что государству может произвесть сущую славу и процветание!

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Пётр открывает измену жены

Екатерина стала подругой сердца Петра только потому, что она умела быть его покорной и преданной рабой. Но в отличие от преданности духа, преданность раба почти всегда имеет свою оборотную сторону. Там, где-то в глубине души преданного раба таится интимнейший уголок, который, как призрак свободы, тщательно оберегается от господина, и в этом уголке нередко зреют зародыши измены. И Екатерина изменяла Петру в разнообразных видах. Сердечная измена Петром была открыта. Незадолго до своей кончины он узнал про связь Екатерины с Монсом, (это был камер-юнкер, а потом камергер императрицы, черезвычайно ловкий и обольстительный молодой человек, которого рекомендовал ей сам Пётр. – Е.Г.) и это было для него нравственным ударом, от которого он уже не оправился. Пётр отомстил по-петровски: казнил Монса и заспиртованную в банке голову казнённого поставил на ночном столике Екатерины.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты/ Состав., общая редакция и вступ. ст. О.В.Будницкого. Прим. С.М.Маркедонова. – Ростов н/Д. Изд-во «Феникс», 1997. С. 48.

Пётр был страшен в гневе

[Первоначальный] приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от неё. Мне известно от одной французской девушки (фрейлины, которая прислуживала цесаревнам Анне и Елизавете), что царь, вернувшись однажды вечером из крепости в Петербурге, где шёл процесс над господином Монсом де ла Круа, внезапно вошёл в комнату молодых цесаревен, которые занимались какой-то свойственной их положению работой вместе с несколькими девушками, находившимися при них для их воспитания и развлечения. По словам фрейлины, он имел такой ужасный, такой угрожающий вид, был настолько вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и всё тело, казалось пребывали в конвульсиях. Он ходил несколько минут, не говоря никому ни слова и бросая страшные взгляды на своих дочерей, которые, дрожа от испуга, тихонько проскользнули вместе с девушками в другую комнату и укрылись там. Раз двадцать он вынимал и прятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса, и ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось такими страшными гримасами и судорогами, что фрейлина-француженка, которая не смогла ещё убежать, не зная, куда деваться, спряталась под стол, где она оставалась, пока он не вышел. Эта немая сцена длилась около получаса, и всё это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и всё, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он стукнул дверью с такой силой, что разбил её. Весь свой гнев он выместил на любовнике, которому публично отрубили голову, осудив за вымышленные преступления, а не за те настоящие, за которые он был казнён. Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь. Когда же он сказал о своём намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого. И если это им удалось, то не потому, что они ему доказали, что самое мудрое решение состояло в том, чтобы замять это дело как можно быстрее, иначе оно станет в глазах всего мира первым знаком его бесчестия: это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его двух дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые, конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала.

Вильбуа. Рассказы о российском дворе. // Вопросы истории. №12, 1991.

Последний наказ Петра

В начале генваря 1725 года, в самой тот месяц, когда судьбою Всевышнего определен был конец жития Петра Великого, и когда уже его величество чувствовал в теле своём болезненные припадки, всё ещё неутомимый дух его трудился о пользе и славе Отечества своего, – ибо сочинил и написал собственною рукою наказ Камчатской экспедиции, которая долженствовала проведывать и отыскивать мореходством того, не соединяется ли Азия к северо-востоку с Америкою, отдал оный наказ генерал-адмиралу Апраксину, назначив сам к сему испытанию флотского капитана Витуса Беринга, а в помощь к нему Мартына Шпангенберга и Алексея Чирикова.

Я, будучи тогда беспрестанно при государе, видел сам своими глазами то, как его величество спешил сочинять наставление такого важного предприятия и будто бы предвидел скорую кончину свою, и как он был спокоен и доволен, когда окончил. Призванному к себе генерал-адмиралу вручив, говорил следующее: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чём мыслил давно, и что другие дела предприять мешали, то есть, о дороге чрез Ледовитое море в Китай и Индию. На сей морской карте проложеной путь, называемой Аниан, назначен не напрасно. В последнем путешествии моём в разговорах слышал я от учёных людей, что такое обретение возможно. Оградя Отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству чрез науки и искусства. Не будем ли мы в исследовании такого пути счастливее голландцев и англичан, которые многократно покушались отыскивать берегов американских? О сём-то написал инструкцию. Распоряжение же сего поручаю, Фёдор Матвеевич, за болезнию моею твоему попечению, дабы точно по сим пунктам, до кого сие принадлежит, исполнено было».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«О пользе государства надо заботиться неусыпно…»

Его величество, чувствуя в себе болезнь, но, пренебрегая оною, отправился в сырую погоду на Ладогский канал, а оттуда в Сестрорецк водою и по возвращении, видя оную умножившуюся, Блументросту говорил: «Болезнь упряма, знает то натура, что творит, но о пользе государства пещись надлежит неусыпно, доколе силы есть».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Предсказание Фаддея Блаженного Петру Первому

1724 год, памятный в истории северного края последним посещением Петра Великого учреждённых им заводов, замечателен и в жизни Фаддея, местного юродивого.

Государь после беседы с ним сказал:

– Прощай, почтенный и блаженный старец Фаддей, в молитвах своих воспоминай и на путь нас благослови!

Фаддей отвечал:

– Господь Бог благословит вхождение и схождение твоё отныне и до века!

Потом от полноты своих чувств, со слезами на глазах, выразился, что видит Петра в последний раз, дополнив:

– Не бывать, не бывать, надёжа-государь, не бывать!

Эти слова остались замеченными в памяти многих и даже во внимании самого Петра. Говорят, государь приказал иметь надзор за юродивым…

<…> Пред кончиною, одержимый тяжким недугом, император вспомнил о предсказании Фаддея и послал курьера на Петровские заводы с повелением освободить юродивого и производить ему посмертный пенсион.

Из рукописи, жизпеопис. Фаддея Блаженного, сост. в 1814—1818 гг.// ОГВ. 1841. № 27. С. 148—149.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С._Петербургское отделение. 1991.

В чём упрекал себя Пётр перед смертью

В последнюю болезнь свою, Пётр I-й с сожалением вспоминал о том времени, когда искал завоеваний и горько упрекал себя за пролитую в боях Русскую кровь. Он испытывал страшныя угрызения совести; ему мерещились казни, которым подвергал он членов своего семейства, и он плакал по сыне своём Алексее. Пётр воскликнул: «Надеюсь, что Господь будет милосерд ко мне за то добро, которое я сделал для своего государства». Пётр озаботился, чтобы все долги его были уплачены, прежде, нежели он испустит дух, и велел в то же время выпустить на волю всех заключённых.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Кончина Петра Великаго

О смерти Петра Великаго говорили слишком много, так что по собрании всех этих разнообразных известий невозможно составить ничего общего. Но истинные и настоящие обстоятельства болезни, предшествовавшей смерти Императора, лучше и вернее всего передал придворный лейб-медик Паульсон, который под надзором Императорскаго лейб-медика Лоренса Блументроста пользовал Императора в последние месяцы его жизни, вместе с английским врачом Горном и по кончине Императора вскрывал его тело.

Государь получил болезнь ещё в 1723 году и, не почитая её важною, сперва никому о том не говорил. А между тем болезнь усиливалась до такой степени, что делалась нестерпимою. Протерпев целый год свои страдания, может быть, порою забывая их в трудах и заботах о пользе отечества, Он, этот могущественный Император летом в следующем 1724 году объявил свою болезнь своему лейб-медику Блументросту.

Мы имеем право заметить от себя, что Пётр Великий уже был знаток в медицине и хирургии того века, и особенно в хирургии, играющей важную роль при операциях на войне, но медицина прежнего времени была ограниченна, потому что химия была ещё в детстве и смешалась с понятиями о флогистоне, философском камне и о вечном движителе, чем взбудоражила семнадцатый век, эти прелести земнаго счастия сбили учёных с их пути и повредили науки, введя в них, быть может, непростительные средства для нашего времени. Но окончим эту нашу параболу, стоить прочесть школу медицины прежнего времени, чтобы взвесить все ужасы её влияний; по мнению врачей нашего времени, применение медицины несло за собою несомненный вред.

Очень понятно, что Блументрост увидя опасную болезнь Государя сам имел понятие в медицине, следовательно, вполне имел право ценить искусство и науку, просил, чтобы был призван доктор Бидло из Москвы; между тем были приняты все меры к тому, чтобы унять воспаление в больных частях. Этот врач после того ни на один час не отлучался от Государя ни днём, ни ночью и для безпрестанных припарок и промывательных, держал при себе аптекаря Либгольца и лекаря Паульсона.

Прошло четыре месяца, в которые государь лежал в постеле и не прежде как в сентябре Император получил желаемое облегчение и от врачей общание желаемого облегчения и надежды к совершенному выздоровлению; к тому же болезнь тогда облегчилась; врачи, разумеется, думали, что Государь поправился, потому что он ходил в покое и в таком расположении духа, что даже мог выходить на улицу.

В этом расположении здоровья сам Государь считал себя свободным от опасности и, не говоря ни лейб-медику и никому из врачей, приказал приготовить яхту, которая должна быть перед дворцом и стать на якоре, это было в начале октября в хорошую осеннюю погоду. Он поехал в Шлиссенбург, чтобы осмотреть в Ладожском канале оконченную работу Миниха, бывшего в то время фельдмаршалом. Лейб-Медику Блументросту велел не прежде, как того же утра дать знать, чтобы он собрался с ним не в дальнюю поездку и взял бы с собою лекарств и людей, какие, по его мнению, нужны.

Блументрост испугался от этой несвоевременной поездки Императора и немедленно приехал ко двору, но никакими доводами не мог удержать Государя от намерений, должен был идти на яхту и для всякаго случая взял дорожную аптеку и лекаря Паульсона.

Из Шлиссенбурга Император поехал по Ладожскому далеко уже проведённому каналу. Там, всё осмотрев и дав повеление о продолжении этой важной работы, поехал потом в старую Ладогу, а оттуда в Новгород и на самый конец Ильменя озера в старую Русь, дабы осмотреть повеленное исправление тамошних солеварен, и канала, начатаго по его повелению и для легчайшего провозу нужного дровяного лесу для солеварен. В этой поездке и в безпрестанных упражнениях прошёл почти целый октябрь и при переменной осенней погоде, ещё не совершенно здороваго Государя.

Наконец, в первых числах ноября, поехал он на яхте обратно в С.-Петербург, и прибыл пятого числа, но не пристал к берегу, а прямо направился на Лахту, близь Петербурга в Финском заливе, чтобы побывать в Систербеке, где у него был устроен оружейный завод.

Но на Лахте нечаянный случай вверг Импетатора опять в ту же болезнь, которая так счастливо окончилась за несколько месяцев.

Погода была очень бурная, которой всегда богат ноябрь, к тому же почти ночь, как Император, не доезжая одной версты до Лахты, увидел с яхты небольшой бот, плывущий из Кронштадта, на котором было очень много солдат и матросов, и который в виду яхты сел на мель.

Император тотчас послал к нему шлюбку, но шлюбка ничего не могла сделать. Государь гневался, не спуская глаз, и печалился, увидя, что несколько человек были унесены волнами и полумёртвыми вытащены из воды.

Наконец, терпиние Петра лопнуло, и он сам вознамерился ехать для спасения людей и судна. Не доехав до судна по причине мели на несколько сот шагов, он выскочил из шлюбки и пошёл по мели к боту, причём помогал его стаскивать и спасать людей, из которых более претерпевших и едва стоявших на ногах, велел отвесть в ближние деревни и подчинить медицинскому надзору.

Конечно, Государь, будучи по пояс в воде, так при этом промочил платье, что должен был переменить его; но он это ни во что не ставил, находя удовольствие в том, что своею персоною мог снять с мели бот и спасти слишком двадцать человек от смерти, не воображая того, что сам он тем проложил дорогу к смерти.

Император провёл на Лахте всю ночь и когда на утро хотел ехать, но прострадав всю ночь лихорадкою и воспалением в животе, поторопился в Петербург; по приезде, он слег в постель и со дня на день стал чувствовать, возобновление старой своей болезни.

В декабре состояние его болезни приняло грозный характер и, несмотря на силу, которою был одарен Пётр Великий, воспаление внутренностей угрожало антоновым огнём.

Император Пётр понял, что к нему приближается смерть, и ждал её с мужеством, предавшись воле и благости Божией, преставился 28 января 1725 года

По вскрытии тела Императора найдено, что части около мочеваго пузыря были объяты антоновым огнём, и некоторые столь отвердели, что их было трудно резать анатомическим ножом.

Разговаривая с г. Паульсоном, от которого узнал я сии обстоятельства последней болезни Петра Великого, сказал я ему, шутя, что славный Боергав говорил, что государя можно было вылечить таким лекарством, которое стоило бы не более пяти копеек.

– Да, – отвечал он, – и мы это знали и верно бы вылечили государя, если б он сначала не скрывал так долго своей болезни и если б в ноябре не соскочил в воду.

«Сей великий муж, – промолвил он, – будучи крепкого и здорового сложения и столь трудолюбив, мог бы, не переменяя обыкновенного своего образа жизни, ещё лет сорок прожить, если б в болезни поступали с ним, как надобно было».

От надворнаго советника Паулсона, придворнаго лекаря 80 лет умершаго в 178O году.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Часть 2.

Пётр мог бы жить ещё сорок лет

Один из «славнейших тогда в Европе докторов», профессор Герман Боергав, находившийся в Лейдене, получил от Блументроста описание болезни Петра Великого.

Боергав, прочитавши сие письмо, вскричал с огорчением:

– Боже мой! Возможно ли, что этого великого мужа допустили умереть, когда можно было вылечить его таким лекарством, которое стоило бы пяти копеек!

(…) Он уверял, что вылечил бы совершенно великого императора, если б заблаговременно уведомили его о сей болезни и потребовали его совета.

От Германа Кауи-Боергава, племянника славного Боергава и лейб-медика императрицы Елизавет Петровны.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 2.

Пётр на смертном одре

Предание гласит, что Пётр на одре смерти жалел о двух вещах: что не отмстил Турции за Прутскую неудачу, а Хиве за убиение Бековича*.

*Александр Бекович-Черкасски  (до принятия православия – Девлет-Гирей-мурза, умер 1717) потомок кабардинских князей, капитан Преображенского полка, руководитель военного похода в Хивинское ханство 1714—1717 годов, из которого не вернулся.

***

Тогда-то Пётр потребовал бумаги и перо и начертал несколько слов неявственных, из коих разобрать было можно только сии: «отдайте всё»… перо выпало из рук его. Он велел призвать к себе цесаревну Анну, дабы ей продиктовать. Она вошла, но он уже не мог ничего говорить.

***

Архиереи псковский и тверской и архимандрит Чудова монастыря стали его увещевать. Пётр оживился, показал знак, чтоб они его приподняли, и, возведши руки и очи вверх, произнёс засохлым языком и невнятным голосом: «сие едино жажду мою утоляет; cиe едино услаждает меня».

***

Увещевающий стал говорить ему о милосердии божием беспредельном. Пётр повторил несколько раз: «верую и уповаю». Увещевающий прочёл над ним причастную молитву: верую, господи, и исповедую, яко ты еси etc. Пётр произнес: «верую, господи, и исповедую; верую, господи: помози моему неверию», и сие всё, что весьма дивно (сказано в рукописи свидетеля), с умилением, лице к веселию елико мог устроевая, говорил, – по сём замолк…

***

Присутствующие начали с ним прощаться. Он приветствовал всех тихим взором. Потом произнёс с усилием: «после»… Все вышли, повинуясь в последний раз его воле.

***

Он уже не сказал ничего. 15 часов мучился он, стонал, беспрестанно дергая правую свою руку, левая была уже в параличе. Увещевающий от него не отходил. Пётр слушал его и несколько раз силился перекреститься.

***

Троицкий архимандрит предложил ему ещё раз причаститься. Пётр в знак согласия приподнял руку. Его причастили опять. Пётр казался в памяти до четвёртого часа ночи. Тогда начал он охладевать и не показывал уже признаков жизни. Тверской архиерей на ухо ему продолжал свои увещевания и молитвы об отходящих. Пётр перестал стонать, дыхание остановилось – в 6 часов утра 28 января Пётр умер на руках Екатерины.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Мнимое завещание

Д[ействительный] С[татский] С[оветник] Матвей Васильевич Мамонов находился при кончине Петра Великаго. Пётр I собрал весь синод и сказал ему, что он умирает, не будучи виновен в смерти царевича Алексея Петровича и что последний умер ударом, которым Бог наказал его за его действия. Святейший Синод спросил Государя: кого он назначает в наследники престола? Пётр отвечал, что Бог сам назначит. После его смерти Меншиков и Екатерина сочинили и обнародовали мнимое желание Государя назначить Императрицу наследницею престола.

Рассказы Сергея Михайловича Голицына записанные М.П. Полуденским // Русский архив, 1869. – Вып. 4. – Стб. 635.

Рассказ Феофана Прокоповича

Феофан Прокопович принадлежал к числу великих и верных помощников Петра Великаго по духовному управлению Русской церкви, он обладал к тому же красноречием, образец котораго мржно видеть из разсказа, где, между прочим, он говорит, что во время болезни монарх показал горячую привязанность к своей религии, и что после общей консультации всех петербургских медиков, уверившись в опасности своего положения, которое хорошо понимал, зная устройство человеческаго тела и характер своей болезни, он повелел повсеместно освободить и избавить от всякаго взыскания и наказания лиц, содержавшихся по обвинениям в оскорблении величества и в воровстве, дабы они молились за упокой его души. Вот как разсказывает архиепископ о восшествии императрицы на престол:

«Мы считаем своею обязанностью рассказать, в каком положении находились между тем дела общественныя. Вечером, перед кончиной императора сенаторы и члены синода положила между собою, что если по воле Божией они лишатся своего отца, то безотлагательно соберутся, чтобы прежде, чем народ узнает о смерти монарха, принять необходимыя меры для сохранения общественнаго спокойствия. Всё это и было исполнено. Лишь только распространилась печальная весть, все сенаторы, главные генералы и некоторые из бояр собрались во дворце вместе с четырьмя членами Синода, которые провели там ночь, и приступили к совещаниям о наследовании престола. По мнению большой части из них оно принадлежало царственной вдове, которая в силу своего коронования имела даже неоспоримое право на управление государством без всякаго избрания. Другие полагали, что корование не может давать столь обширных прав, потому что у большой части других народов супруги государей коронуются, не получая прав на наследование престола.

Но некоторыя указали на цель, с которою император короновал свою супругу, и объявили, что до похода в Персию он объяснил свои виды четырём сенаторами и двум членам синода, находившимся теперь в числе присутствовавших на совещании, сказав: что хотя в Poccии и нет такого обычая, но что необходимость требует этого, дабы после смерти престол не оставался праздным и присутствие наследника не подавало бы никакого повода к смятению и недоразумениям. Когда слышавшие слова эти из уст самаго императора засвидетельствовали их достоверность, все согласились, что царствовать должна августейшая Екатериина. После того возник вопрос: следует ли обратиться к мнению народа и войска, или, по крайней мере, офицеров, но многие, и в особенности генералитет, воспротивились тому, утверждая, что всякое промедление будет опасно и что дело идёт вовсе не об избрании, так как решено уже кому принадлежит право наследования. Тогда единодушно постановлено было считать настоящую конференцию собравшеюся не для избрания, а лишь для торжественной декларации. Немедленно составлен был манифест, который подписали все присутствовавшие в собрании и который потом разослан был во все губернии империи. Сенат, Синод и генералитет возвещали им о кончине Императора, о восшествии на престол августейшей Екатерины и приглашали всех подданных государства к присяге и повиновению Ея Величеству. После того собрание испросило ce6е аудиенцию у императрицы, и когда государыня вышла из комнаты покойнаго императора, оно стало умолять ея не отказываться от принятия на себя бремени правления, порученнаго ей Богом и вечно достойныя памяти супругом ея. Слёзы и горесть не давали ей много говорить, но в знак своего согласия она протянула правую руку для целования. Так по милости Божией, менее чем в час времени окончилось это великое дело». Тело великаго Императора было с пышною церемониею предано земле в церкви Петропавловской крепости, и вместе с ним погребена младшая шестилетняя дочь покойнаго Наталья Петровна, развитая не по летам и умершая с горя, причинённого ей кончиною родителя.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Манифест о восшествии на трон Екатерины Первой

Документ этот заслуживает здесь, своё место потому что опровергает разсказы некоторых писателей об устном завещании Петра Великаго, будто бы объявленном им перед государственными сановниками, обращавшимися вокруг его постели. Вот он: *

* Текст этого замечательного манифеста напечатан в Полном собрании законов, т. VII, № 4643, от 28 января 1725 г. Ред.

«Ведомо, да будет всем, что по воле всемогущаго Господа Бога, всепресветлейший державнейший Пётр Великий, император и самодержец Всероссийский, отец отечества, государь всемилостивейший, чрез двадцати дневную жестокую болезнь от сего временнаго жития в вечное блаженство отыде; а о наследстве престола Российскаго не токмо единым его императорскаго величества, блаженной и вечно достойной памяти, манифестом февраля 5-го дня прошлаго 1722 года в народ объявлено, но и присягою подтвердили все чины государства Российскаго, дабы быть наследником тому, кто по воле Императора будет избран. А понеже в 1724 году удостоил короною и помазанием любезнейшую свою супругу, великую государыню нашу императрицу Екатерину Алексеевну за ея к Российскому государству мужественные труды, как о том довольно объявлено в народе печатным указом прошлаго 1724 года ноября 15-го числа: того дня Святейший Синод и высокоправительствующий сенат и генералитет согласно приказали во всенародное известие объявить печатными листами, дабы все как духовнаго, так воинскаго и гражданского чина и достоинства люди о том ведали и ей, всемилостивейшей, державнейшей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице Всероссийской верно служили».

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Заветы Петра

При опытах машиною пневматическою, показываемых императрице, когда под хрустальный колокол посажена была ласточка, государь, видя, что воздуха было вытянуто столько, что птичка зашаталась и крыльями затрепетала, Аряшкину сказал: «Полно, не отнимай жизни у твари безвредной, она – не разбойник». А государыня к сему примолвила: «Я думаю, дети по ней в гнезде плачут». Потом, взяв у Аряшкина ласточку, поднесла к окну и выпустила.

Не изъявляет ли сие мягкосердия монаршего даже до животной птички? Кольми ж паче имел он сожаление о человеках! Его величество множество делал вспоможений раненым и болящим, чиня своими руками операции, перевязывая раны, пуская кровь, прикладывая корпии и пластыри, посещая больницы, врачуя и покоя в них воинов, учреждая богадельни для больных и увечных, дряхлых и престарелых, повелевая здоровым и силы ещё имеющим работать и не быть в праздности, для сирот и малолетних заводя училища, а для зазорных младенцев или подкидышей устрояя при церквах госпитали для воспитания. Всё сие не доказывает ли истинного императорского и отеческого сердоболия?

Мы, бывшие сего великого государя слуги, воздыхаем и проливаем слёзы, слыша иногда упрёки жестокосердию его, которого внём не было.

Наказания неминуемые происходили по крайней уже необходимости, яко потребное врачевание зла и в воздержание подданных от пагубы. Когда бы многие знали, что претерпевал, что сносил и какими уязвляем был он горестями, то ужаснулись бы, колико снисходил он слабостям человеческим и прощал преступления, не заслуживающие милосердия.

И хотя нет более Петра Великого с нами, однако дух его в душах наших живёт, и мы, имевшие счастие находиться при сём монархе, умрём верными ему и горячую любовь нашу к земному богу погребём вместе с собою. Мы без страха возглашаем об отце нашем для того, что благородному бесстрашию и правде учились от него.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Люди и сейчас нуждаются в царе Петре

Русские, конечно, должны рассматривать царя как величайшего из людей. От Балтийского моря до границ Китая это герой; но должен ли он быть таковым у нас? Можно ли его достоинства сравнить с достоинствами наших Конде и Вилларов; по знаниям, по духу и по нравам – с массой людей, с которыми мы живём? Нет. Но он был царь, и царь плохо воспитанный, и сделал то, что, может быть, тысяча монархов на его месте не сделала бы. Он обладал той душевной силой, которая ставит человека выше предрассудков и выше всего того, что его окружает, и всего того, что предшествовало ему: это архитектор, который выстроил из кирпича то, что в другом месте он выстроили бы из мрамора. Если бы он царствовал во Франции, он довёл бы искусства до апогея; им восхищались, стоящим во главе двадцати пяти больших судов на Балтийском море, он имел бы их две сотни в наших портах.

Видя, что он сделал из Петербурга, можно предположить, что он сделал бы из Парижа. Меня больше всего удивляет то, что род человеческий имел мало надежды на появление в Москве такого человека, как царь Пётр. Можно было биться об заклад на число, равное всем жителям, населявшим Россию во все времена, против единицы, что этот гений, столь противоположенный духу своей нации, будет дарован кому-то из русских, и ещё можно было спорить – примерно шестнадцать миллионов (количество жителей России того времени) против одного, что этот жребий судьбы выпадет царю. Между тем это произошло. Понадобилось колоссальное число комбинаций и веков, прежде чем природа породила того, кто изобрёл плуг, и того, кому мы обязаны ткацким искусством. Сегодня русские не удивляются своему прогрессу, меньше чем за пятьдесят лет они привыкли ко всем искусствам. Можно подумать, что эти искусства существовали у них издревле. Ещё есть огромные страны в Африке, где люди нуждаются в царе Петре; он придёт, может быть, через миллион лет, так как всё слишком нужное приходит слишком поздно.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004

Использованные источники

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848

Барсов Е.В. Пётр Великий в народных преданиях и сказках Северного края // Труды Этнографического отдела имп. Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. М., 1877. Кн. 4.

Владимир Майнов. Предание о Сидоркином кургане // Петровский сборник, изданный «Русскою стариною». СПб., 1872. С. 173-175.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004

Воспоминания Фёдора Петровича Лубяновского. 1777-1834. М., 1872

Воронежские губернские ведомости, 1869, №№ 2, 4 (без имени автора)

Воронежский литературный сборник, вып. 1. 1861. С. 510—513.

Гдовско-Ямбургский листок. Еженедельное издание. 1872.

Голиков И.И. Дополнение к Деяниям Петра Великого, содержащее анекдоты, касающиеся до сего великого государя. Том семнадцатый. М., 1796.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Записки Вебера о Петре Великом и об его преобразованиях. Русский Архив, 1872. № 6.

Записки Я.К. Номена о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697/98 и 1716/17 гг. Перевод, введение и примечания В. Кордта. Киев, 1904.

Из записок голландца Схельтемы, переведённых П. А. Корсаковым//Сын отечества. 1838. Т. 5. Ч. 2. Отд. 6.

Иванов А.И. Верования крестьян Орловской губернии // «Этнографическое обозрение», 1900, № 4. С. 97—98.

Из рассказов о Петре Великом, записанных Я. Штелиным Русский архив. М. 1911, № 4, с. 653-655; 1911, № 8, с. 604-60; 1912, № 1, с. 134-136

Исторические анекдоты из жизни русских государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1898

Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П.Ф. Карабановым. Русская старина, 1871. Т. 4.

Картина жизни и великих деяний российско-императорского генералиссима, князя Александра Даниловича Меньшикова, фаворита Петра Великого. М., 1809.

Н.И. Кашин. Поступки и забавы императора Петра Великого. (Запись современника). Сообщение В.В. Майкова. СПб., 1885.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты/ Состав., общая редакция и вступ. ст. О.В.Будницкого. Прим. С.М.Маркедонова. – Ростов н/Д. Изд-во «Феникс», 1997. С. 48

Котельников Е. Историческое сведение войска Донского о верхней Курмоярской станице // Чтения в Обществе истории и древностей российских: М., 1863. Кн. 3. Смесь. С. 6—7, 27.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991

Леопольдов А. Исторический очерк Саратовского края. М., 1848. С. 85-87

Майнов В. Пётр на Олонце // «Дело». 1883, №6, 7.

Максимов С.В. Год на Севере // Избранные произведения, в двух томах. М., 1987.

Майков Л.Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891.

Олонецкие губернские ведомости. 1859, № 18, № 21; 1872, №37, №73; 1884, № 98; 1885, № 2.

Петр Великий в народных преданиях Северного края, собранных Е.В. Барсовым. М., 1872.

Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезнозабавного вещесловия. Осъмое издание, вновь выправленное, приумноженное и разделённое на две части профессором и кавалером Николаем Кургановым. С присовокуплением книги: Неустрашимость духа, героические подвиги и примерные анекдоты русских. Часть вторая. СПб., 1809.

Подлинные анекдоты о Петре Великом, собранные Яковом Штелиным. Третье издание, вновь исправленное. М., 1830. Части 1-2.

Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. Издание второе. Части 1-2. М., 1837.

Правительственный вестник, 1892, № 155

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Русский литературный анекдот конца XVIII начала XIX века. Москва. «Художественная литература»». 1990.

Северные предания (Беломорско-Обонежский регион). Издание подготовила Н. А. Криничная. Л., 1978.

Сказки и предания Самарского края. Собраны и записаны Д. Н. Садовниковым. СПб., 1884. № 114 а.

Сказки Филиппа Павловича Господарёва. Запись текста, вступит, статья, примечания Н.В. Новикова. Петрозаводск, 1941.

Словарь достопамятных людей русской земли… Составленный Дмитрием Бантыш-Каменским. В пяти частях. Ч. I. M., 1836.

Случевский К. По Северу России. Путешествие их императорских высочеств вел. кн. Владимира Александровича и вел. кн. Марии Павловны в 1884 и 1885 годах. Том I. СПб., 1886.

Смоленский вестник, 1890, № 76.

Соликамские предания (Из бумаг Ф.А. Прядильщикова) / Сообщ. М.А. Констанский // Русская старина, 1894. – Т. 81. – № 1. – С. 210-214.

С.-Петербургский Меркурий. Ежемесячное издание 1793 года. Ч. IV. С. 174-176.

Толычова. Т. Предания о Демидовых и о Демидовских заводах // Русский архив, 1878. – Кн. 2. – № 5. – С. 119-120

Тумилевич Ф. В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов-на-Дону, 1961

Фольклор Воронежской области. Составил В. А. Тонков. Воронеж, 1949. С. 63.

Фольклор на родине Д.Н. Мамина-Сибиряка. Составитель, автор статьи и примечаний В.П. Кругляшова. Свердловск, 1967. С. 56.

Фольклор Урала. Вып. I. Исторические сказы и песни. Записал и составил В. П. Бирюков. Челябинск, 1949.