Серебрентий. Заколдованная сказка [Евгений Николаевич Гусляров] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Евгений Гусляров Серебрентий. Заколдованная сказка
Стояла три десятка лет назад в некотором отдалении от Москвы, километров за шестьдесят по Раменской дороге, деревня Хлебное. Был в ней когда-то достаток и люди, в самом деле, ели хлеба вволю. Потом наступили реформы и хлеба не стало. Отощавший народ стал заколачивать окна. В том числе и ненужными теперь портретами казённых окаянного пошиба и погибельного свойства реформаторов, в видах халтуры и неискоренимого холуйства исполненных в районных художественных мастерских. Лицевой стороной холста внутрь. Так и смотрят теперь лики бывших больших державных людей в пустоту жуткого неживого избяного пространства. Может быть, в наказание. Хочется верить иногда, что есть она, эта незримая связь между портретной копией человека и бывшей в нём чиновной душой. И будет её, эту душу, томить тоской и болью до той поры, пока не истлеет тут холст прочнейшего качества, специально выбранный для верноподданнической доходной живописи. Хотя лучше бы, конечно, поставить тут лицом в забитое окно сам оригинал и заставить смотреть на дело рук своих до той поры, пока не рассыпался бы в прах. В назидание всякой будущей власти… Думается теперь, что именно в таких декорациях можно было бы снимать кино из времён монгольского нашествия или опричнины. Всякая деталь внезапной этой кончины была такая, какую не выдумать праздным умом. Люди куда-то собирались бежать, но заколоченные наспех окна остались тут как знак надежды. Значит, не верили они, что уже никогда не вернутся сюда. Без такой надежды в душе сделалось бы пусто. А не может же жить человек с пустой душой… На деревьях остались скворешни. Старые птичьи домики стали будто обожжённые злым огнём. Почернели и полопались липовые досочки, когда-то с любовью оструганные. Причём лопнули они не только вдоль, но и, каким-то странным образом, поперёк. И стали похожи на недоеденные пожаром головни, зачем-то поднятые в небо. Как знак окаянного времени и беды неизбывной. Ясно о чём говорят эти скорбные знаки; о тихо и смирно уходящей с белого света России. Птицы сюда не прилетят больше, потому что не осталось тут ни одного сердца, которому нужна была бы их весенняя возня… Остался в деревне, забывшей своё название, один недужный военный ветеран Серебренников, которого тут когда-то все звали дед Серебрентий. Жизнь его была на исходе и его всё тут будто бы и устраивало. Единственное, чем нескладна была его теперешняя жизнь – обилие крыс, которые доедали всё, что ещё можно было им доесть и тем поддержать чудовищно неприхотливый организм. Но и тут у деда Серебрентия взялось, откуда ни возьмись, утешение и опора. Появился вдруг совершенно нежданный и негаданный помощник. Однажды ночью раздалось за дверью отчаянное мяуканье. Дед дверь отворил. За дверью мутно вспыхнул и медленно ушёл зимний закат. Вышла луна. Будто Господь коснулся замёрзшего стекла небес и остался на нём проталинкой след божьего тёплого пальца. И в отверстое небо, наверное, стала видна ему грешная земля. И старику Серебрентию стали видны чёрные молчаливые избы и упавшие прясла. Всё это были знаки умирающего времени. И как в это трудно было поверить, когда вот только что хмельно и вольно катилась бесконечная река жизни, которой, казалось, нет и не будет нигде конца. А конец вот он, оказался так близок. Где-то недалеко, у озерца, ещё не совсем погасшего, вдруг крикнула неведомая ночная птица. Дикой первобытной красоты и дремучей силы был исполнен тревожный этот звук, долетевший как будто от времён сотворения мира. Воображению старого Серебрентия немедленно представился некто далёкий, возможно так же стоявший на этом самом месте, у такого же озерка, тысяч двадцать лет назад и слышавший голос птицы, готовящейся к неизбежному ночному убийству, которого требовала её оголодавшая плоть. Он, тот давний человек, конечно, переживал ту же жуть перед неминуемым и тот же восторг от движения жизни. Серебрентий неожиданно почувствовал родство и нежность к тому неведомому пращуру своему, который неистребимым желанием продолжить себя в этом мире начал историю, которая продолжилась до нынешних дней. И будет продолжаться далее. Так ли он, тот непередаваемо далёкий предок, представлял себе будущую жизнь, какой она стала теперь? И думал ли вообще он о такой химере, как прошедшие двадцать тысяч лет упорного великого и не всегда осмысленного пути, падений, ушибов, смертей и воскресения? Всё это представлялось Серебрентию удивительным и могло происходить только от абсолютного и беспощадного одиночества. Холод лез за воротник, а ужас в душу. Всё казалось ему, что вот выскочит сейчас на неезженую дорогу призрачная жуть и запляшет, заклацает зубами. Русские призраки, они ведь самые страшные, потому что им вольно куражиться на таком просторе… Кот вошёл совершенно по-хозяйски. Был он весь дымчатый, того цвета, каким дымит в костре отсыревшее осиновое
Последние комментарии
6 часов 15 минут назад
6 часов 18 минут назад
2 дней 12 часов назад
2 дней 17 часов назад
2 дней 18 часов назад
2 дней 20 часов назад