Ключ от солнца [Дарья Прокопьева] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Дарья Прокопьева Ключ от солнца
Прозвенел звонок и двери кабинетов синхронно распахнулись. Орава галдящих школьников заполонила коридор. Следом спешили учителя, которые пытались напомнить о поведении, перекричать ребят – но толку-то. Шумящая, верещащая, болтающая волна прокатилась по школе, сметая всё на своём пути, и выплеснулась на улицу. Снаружи было ясно и солнечно. Высокое голубое небо куполом накрыло сияющий мир: школу из бело-рыжего кирпича, редкие островки зелёной травы среди прошлогодней жёлтой листвы. Хотя погода ещё оставалась обманчивой, а на открытых улицах прохожих поджидали ледяные порывы ветра, было ясно – понемногу возвращается лето. Правда, радовало это не всех. Одна девочка остановилась на школьном крыльце, запрокинула голову, щурясь на солнце. Поморщилась недовольно: – Вот же ж блин! Её подруга замерла, сделав два лишних шага. Обернулась, посмотрела удивлённо: как можно не радоваться чему-то в такой ясный, тёплый день, когда до каникул осталась всего пара недель! – Ты чего? – спросила, дёрнув подбородком. – Да, лето… – протянула первая, наконец опуская взгляд. – У меня летом сразу веснушки появляются, как прыщи по всему носу, и ещё вот тут, и здесь… Она ткнула поочерёдно в скулы, а потом в переносицу. – Ну и что? – не поняла подружка. – Это ж красиво! – Да что ты понимаешь! – та махнула рукой, смешно надула губы. И действительно, что могла понимать в веснушках та, у которой была белая, почти фарфоровая кожа – как у Белоснежки. Уж она-то не мучилась все 14 лет от этих дурацких пятен, и её никто не дразнил, не называл «конопатой», не шутил про лопату и дедушку!.. Нет, чтобы посочувствовать! – Эй, Ника… – девочка посмотрела на подругу: та как раз подошла ближе. – Я ж не в обиду. Ты правда хорошенькая. И эта… уникальная! Чёрненьких, как я, много, а таких рыжих и веснушчатых – по пальцам пересчитать! Ты удивительная, ясно? Ника осторожно улыбнулась. Слова были приятные, и она чувствовала, что подруга и впрямь хочет приободрить и утешить. Врёт, конечно, но что там говорила мама про «ложь во благо»? – Спасибо, – пробормотала она тихо, слегка смущённо. – Ты домой? – Неее. Вторник же, у меня «музыкалка». Но можем вечером выйти, погулять. Девчонок ещё позовём, в волейбол поиграем!.. Ника снова поморщилась. Ира – так звали её подругу – заливисто рассмеялась: она-то знала, что Ника со спортом не дружит. И никогда не упускала возможность подколоть, но так легко и по-доброму, что обижаться на неё не было никакого смысла. – Ладно, пока! Вечером что-нибудь придумаем! Ира махнула рукой и побежала прочь со школьного двора. Тот почти опустел: дети поспешили уйти как можно дальше от унылых кабинетов, серьёзных учительниц и зубодробительно скучных заданий. Остались лишь старшеклассники – они ждали то ли какую-то тренировку, то ли подготовку к ЕГЭ – да несколько мальчишек помладше, наверняка замысливших какую-то шалость. Ника недовольно покосилась на них: наверняка же опять ерунду на торце школы напишут! – Чего уставилась? – один из них заметил, ощерился. – Куда хочу, туда и смотрю! – Ника не осталась в долгу, но всё-таки отвернулась. Ввязываться в спор не хотелось: на словах она ещё могла выиграть, но эти-то не побоятся и за волосы дёрнуть, и за рюкзак потянуть. – Ой-ой-ой, – мальчишка не отставал. – Слышь, а ты чего такая дерзкая? Ника промолчала, только поджала губы. Подумала, и на всякий случай поправила рюкзачок на плечах – а то вдруг убегать придётся. Но парнишка лезть не спешил, а всё болтал, задирался: – А не, уже всё, струхнула! – И ничего не струхнула, – пробормотала Ника негромко, себе под нос. – Чего-чего болтаешь?! Она старательно не обращала внимания. Чувствовала себя при этом ужасно глупо: и слова против не скажешь – нарвёшься, и уйти не уйдёшь – тогда уж точно трусихой себя покажешь. Приходилось упрямо стоять, разглядывая небо, макушки деревьев и порхающих между ними птиц. Одна из птиц вдруг запела. Над школой пронеслось звонкое, чуть причмокивающее чириканье – Ника такого никогда не слышала. Она аж замерла, приглядываясь: почему-то казалось, что такой звук может издавать только очень красивое, удивительное создание. Но оно было столь маленьким, что рассмотреть толком никак не удавалось – оставалось лишь в неведении заслушиваться пением незнакомой птицы. Вдруг оно оборвалось. – Э-гей! Попал! – завопил мальчишка, до того достававший Нику. Она резко повернулась: тот прыгал на одной ноге на крыльце, победно вскинув вверх руку с… рогаткой. Сердце у Ники ёкнуло. Не обращая внимания на мальчика, который теперь кричал что-то ей вслед, она сбежала со ступенек к деревьям, от которых совсем недавно доносилось чириканье. Долго искать не пришлось: у подножия ближайшей берёзы лежал невзрачный серый птенец, беспомощно открывавший и закрывавший клюв. – Ты дурак, что ли? – Ника через плечо посмотрела на мальчишку. – Ой, а ты у нас что, «зоошиза»?! – скривился тот. – Птичку ей жалко! Ника покрутила пальцем у виска и склонилась над птенцом. Протянула было к нему руку, но замерла: вдруг что-нибудь ещё повредит. Вместо этого полезла в карман за телефоном, быстро вбила в поиске «как помочь раненой птице». Ответ нашёлся по первой же ссылке, где советовали накинуть на птенца покрывало или толстовку и прямо в них донести до дома. Толстовки и уж тем более покрывала у Ники не было – но был шарф, который она решительно стянула с шеи. Аккуратно завернув птенца в тонкую ткань, Ника подняла его на руки, постаралась рассмотреть. Крови не увидела, но крыло показалось ей странно вывернутым – наверняка сломано. Да и если б всё было в порядке, птенец давно уже вырвался и улетел! Успокоив себя таким образом и удостоверившись, что делает доброе дело, Ника поудобнее перехватила шарф с птенчиком и побрела прочь от школы. И только сейчас заметила: злосчастный мальчишка с рогаткой как-то уж очень долго ничего не кричит ей вслед. Подозревая неладное, она обернулась, готовая к чему угодно – вплоть до того, что следующий выстрел достанется ей самой. И выдохнула с облегчением. Мальчик вместе с друзьями шёл вдоль здания в противоположную сторону. Видимо, её молчание успело ему надоесть, и он переключился на что-то более интересное. «Наверняка петардами сейчас кого-нибудь пугать будут», – почему-то подумала Ника, а затем отвернулась и пошла в сторону дома. Через десять минут она и думать о мальчишке забыла.Дома Ника, не разуваясь, протопала в свою комнату. Шторы там с утра были задёрнуты, внутри царил приятный полумрак – как раз такой нужен раненной птице, говорили в статье. Поэтому Ника спокойно водрузила шарф со своим пациентом на письменный стол, а сама пошла обратно в прихожую: надо было снять ботинки и замести разнесённую по квартире грязь. Убиралась Ника не очень внимательно: в одной руке держала веник, а во второй – телефон, читала всё о птичьей скорой помощи. В интернете писали, что нужно положить птицу в коробку на что-то вроде одеяла, а рядом обязательно поместить что-нибудь тёплое. Ника остановилась, поджала губы – никак не могла вспомнить, где мама хранит старую советскую грелку. Звонить и спрашивать было нельзя, а то ей живо прилетит за подобранную «невесть чем больную» птицу. Может, тёплую воду просто в бутылку налить? Так и поступила. Коробку взяла мамину из-под обуви, по бокам ножницами проделала дырочки, чтобы было светлей и спокойнее. На самое дно постелила старую наволочку, которые в их семье обычно нарезали на тряпки, рядом бросила пол-литровую бутылочку тёплой воды. Подхватила всё это сооружение под дно и, гордясь собой, понесла в спальню. А сама себе думала: «Птенец там, наверное, уже уснул, и переложить его будет» … – Уыыыы! – взвыла Ника, когда коробка, выскользнув у неё из рук, больно ударила по ноге. На самом деле, впору было орать «Аааа», что она и собиралась проделать до инцидента со птичьей больничной койкой. Теперь же вопить было как-то неловко, так что Ника замерла в дверях, стоя на одной ноге, а другую жалостливо потирая рукой. Сидевший за её столом абсолютно, совершенно точно не знакомый парень не впечатлился. – Ты кто такой? – хмуро спросила Ника после целой минуты молчания. Он, кажется, и сам был не рад происходящему. Смотрел мрачно, исподлобья, говорить не спешил, руки ещё на груди скрестил так, как Елена Петровна, когда выбирала, кому отвечать у доски… Хотя нет, не со всем так: он будто правой рукой придерживал левую, как если бы она сильно болела. Ника резко отпустила ногу. Выпрямилась, не сводя взгляда с его левой руки. Что бы там ни говорили учителя, а она была неглупой девочкой – да, имелись проблемы с математикой, но логически мыслить Ника умела и могла сложить «два» и «два». Правда, сейчас получались какие-то неправдоподобные «сорок восемь». – Да ты гонишь, – пробормотала она, но достаточно громко, чтобы парень напротив нахмурился ещё больше. – Заметила-таки, – цокнул он языком. – Зря. – И чего ты меня за это, убьёшь? – огрызнулась Ника. На самом деле, ей было очень страшно. А кому бы не было страшно, найди он у себя в комнате незнакомого человека! Особенно если полчаса назад почти на том же месте находился раненный в левое крыло птенец, которого сейчас и след простыл. – Не убью, – откликнулся парень. Нике послышались в его голосе нотки разочарования, и она внутренне подобралась, готовая в любую минуту драпануть в прихожую. Мысленно Ника прикидывала, как быстро успеет отпереть дверной замок, когда парень тяжело вздохнул и снова заговорил: – Мне, в общем-то, твоя помощь нужна. Она аж рот открыла. Уставилась на парня, ожидая, что тот сейчас засмеётся неудачной шутке и всё-таки достанет из-за пазухи какое-нибудь грозного вида оружия. Но тот не двигался с места и выглядел таким серьёзным, что Нике ничего не оставалось, кроме как выпалить: – Сдурел?! А ну иди отсюдова! – Я бы и рад, но не могу. Видишь? – он приподнял левую руку У Ники ёкнуло сердце: плечо у парня неестественно распухло, сбоку красовался наливающийся цветом синяк – всё как при переломе. Сравнение напрашивалось само собой, однако было настолько невероятным, что она поспешила отогнать прочь всякие мысли: – И что с того? Ноги-то целы! Вот и иди до травмпункта, тут недалеко! Он снова цокнул языком, то ли раздражённо, то ли разочарованно. Ника аж покраснела от злости – припёрся тут, да ещё и смотрит на неё с пренебрежением, будто на глупую малолетку! А сам, между прочим, максимум года на два старше выглядит! – Слушай, ты… – Тихо! – вдруг вскинулся он, и что-то в его голосе заставило Нику послушаться. В квартире стало тихо. Она услышала, как в прихожей мерно гудит холодильник, как где-то внизу пиликает домофон и хлопает дверь подъезда. Потом донеслись смутные голоса, но разобрать, что именно говорят, Ника не успела: парень вдруг вскочил так, что стул упал и перевернулся. – Окно открыто?! – требовательно спросил он. Ника быстро кивнула, чувствуя, что на этот раз лучше смолчать. – О, бес тебя разбери! – ругнулся он и, схватив здоровой рукой Нику за запястье, потащил прочь из комнаты, не обращая внимания на слабое сопротивление. – Да подожди же ты! – вырваться Нике удалось только в прихожей. – Не хочешь объяснить, кто ты вообще такой и какого чёрта творишь?! Он ответил, но она не услышала – в кухне загрохотало, будто что-то тяжёлое свалилось на пол. Ника почувствовала, как сердце на мгновение перестало биться: кроме них двоих в квартире никого не было. До сих пор. – Чего стоишь?! Дверь открой! – накинулся на неё парень. Дрожащей рукой она нащупала на столике ключ. Попасть в замочную скважину не получалось, по спине тонкой струйкой побежал пот, позади раздался какой-то странный, неестественный шум, будто к ним приближалось что-то тёмное, злое, невиданное… В замочной скважине щёлкнуло. Ника вылетела за дверь и понеслась по лестнице, не оборачиваясь. Она не хотела знать, что гналось за ними, и только слышала: тяжёлый топот её странного спутника да жуткие хлопки чего-то, похожего на огромные крылья. Наконец, она перепрыгнула через последнюю ступеньку и вдавила до упора кнопку от домофона. По подъезду пролилась благословенная трель, и Ника выскочила наружу, на улицу, под яркие лучи солнца. Дверь позади неё с грохотом захлопнулась, и всё стихло. Медленно, Ника обернулась. Парень сидел прямо на земле, прислонившись спиной к подъездной двери, и тяжело дышал сквозь зубы. Лицо его исказила гримаса боли, и на мгновение Нике даже стало жаль его – но лишь на мгновение. Потом она выпрямилась и ткнула в него пальцем: – Ты! Отвечай, что это было? – А ты поверишь? – выдавил он между тяжёлыми вдохами. – После того, как ты из птицы превратился в человека – поверю.
Та птица была соловьём. Нике стоило сообразить: кто ещё из пернатых мог бы так петь. Однако сейчас её мало волновала собственная недогадливость – были проблемы и посерьёзнее. – То есть, ты – посланник бога солнца Даждьбога, который должен при помощи какого-то волшебного ключа открыть дверь и впустить в мир лето? – Да. – И ты должен был доставить ему этот самый волшебный ключ, когда тот пацан подстрелил тебя из рогатки? – Да. – Но он сделал это не потому, что дурак, а потому что его сердце уколола богиня зимы Марена, которая очень не хочет, чтобы лето наступило? – Да. – И так как я подобрала тебя, то она решила, что я на вашей стороне, и теперь будет охотиться ещё и за мной, подсылая своих слуг-воронов? – Да. – И чтобы спастись, я теперь на самом деле должна тебе помочь: найти тот ключ, притащить Даждьбогу и спасти мир от вечной зимы? – Ага, – Соловей даже кивнул. – А ещё это полная правда, каким бы бредом она мне ни казалась. Они сидели на скамейке в парке неподалёку от её дома. Соловей привёл Нику сюда после того, как дал ей обуться – несмотря на спешный побег, он умудрился захватить стоявшие в прихожей кроссовки. Втайне Ника была ему за это благодарна – в одни носках по городу особенно не побегаешь, – однако вслух она «спасибо» так и не произнесла. Теперь она мысками этих кроссовок рисовала на земле непонятные узоры. Несмотря на помрачневшее небо, на детской площадке вовсю резвились дошколята, по тропинкам сновали мамы с колясками, и на фоне этой обыденности слова Соловья казались ещё более странными и невероятными. Наверное, Ника бы не поверила – но она помнила то чувство леденящего ужаса, что преследовало её в подъезде. Оно было необъяснимым, неестественным, чрезмерным, и окончательно убедило её: невозможное – очень растяжимое понятие. – Но почему они сейчас не атакуют? Вороны? – помолчав, Ника всё же нашла лазейку в пугающе логичном рассказе Соловья. Она понимала, что цепляется за соломинку. Но как же хотелось, чтобы всё оказалось дурацким розыгрышем, сидящий рядом парень назвался каким-нибудь Лёхой, дёрнул её за хвост, обозвал дурёхой и убежал рассказывать друзьям, какое лицо у неё при этом было! – Вороны не могут находиться под прямым светом солнца. Поэтому, когда я на улице, Марене приходится изгаляться: она посылает в сердца людей зимний холод, и они становятся злее. Как тот мальчик с рогаткой. – Не такой он уж был и добрый, – пробормотала Ника себе под нос. – Что? – Соловей всё же услышал. – Не такой уж он был и добрый до этого, – чётче повторила Ника. – Он до меня достёбывался перед тем, как в тебя выстрелил. – Достё… – попытался повторить Соловей, но бросил эту затею. – Что? – Доставал он меня, говорю! – почти прокричала Ника в ответ. – Ну, у тебя характер тоже не сахар, – хмыкнул тот в ответ, отчего Ника покраснела уже не от раздражения, а от стыда. – Но на самом деле, думаю, он к тебе приставал тоже из-за укола Марены. Он же не одномоментно действует. Это как испорченное настроение: оно не в одну секунду приходит и не так уж быстро уходит. – Но уходит? – Да. Того мальчика через полчаса отпустит, если ты о нём беспокоишься. – И ничего я не беспокоюсь, – насупилась Ника. Хотя она, конечно, немножечко волновалась. Всё-таки мальчик, получается, просто попал под раздачу – оказался поблизости, когда злым силам нужно было кого-то использовать. Если так подумать, его может быть даже и жалко… – Беру свои слова назад. – А? – вскинула голову Ника. – Хороший у тебя характер, – усмехнулся Соловей. – Добрый. Ника залилась краской пуще прежнего и отвела взгляд. Проследила за женщиной с коляской, которая медленно шла в отдалении, с кем-то негромко разговаривая по телефону. Выглядела она вполне нормальной, но всё же натолкнула Нику на мысль: – А почему Марена их не использует? – Кого – детей? Они не успеют сильно нам навредить. Что касается женщин… – Соловей проследил за взглядом Ники и улыбнулся. – Ты слышала истории о великой силе материнской любви? Так вот, все они – правда. Сердца матерей переполнены любовью, а это самоё тёплое из возможных чувств. Ледяные уколы Марены им не страшны. Поэтому я и привёл тебя сюда. – Но нам придётся отсюда уйти. – Да. Но я постараюсь упростить тебе задачу: обращусь в соловья. Из-за раны мне тяжело сохранять эту форму, и тем более бегать в ней от воронов. Если честно, я держусь из последних сил, – Ника окинула его сверху вниз взглядом и подумала, что Соловей и впрямь выглядит уставшим. – Кроме того, им будет труднее меня обнаружить, так как я буду меньше разбрасываться энергией и не оставлю такой явный след. – Но напали-то на тебя, когда ты был соловьём. – Я не говорил, что совсем перестану оставлять следы. Просто увидеть их станет немного труднее, и у тебя будет время спокойно добраться до школы. – Только до школы? – переспросила Ника. И сама ответила на свой вопрос. – Ну, конечно. Они знают, что ты обронил ключ и обязательно за ним вернёшься. И ты посылаешь меня прямо в засаду?! – Я буду рядом, – просто отвечал Соловей. – Кроме того, там навряд ли будет много людей: уроки у второй смены ещё не окончились, или я ошибаюсь? Ника потянулась было в карман за телефоном, но замерла – вспомнила, что он остался в квартире. А ещё там дверь была открыта едва ли не нараспашку: если мама увидит – перепугается до смерти, а потом прибьёт. Надо бы уложиться до вечера, чтобы она ни о чём не узнала. Знать бы ещё, сколько времени было в запасе! – У меня нет часов, – произнесла Ника. – Я не знаю, как скоро заканчиваются уроки, и сколько вообще времени у нас есть. – Не много. Чем дольше длится межсезонье, тем больше у Марены шансов вырваться на свободу. Это ведь перепутье, а на них рассечь ткань миров проще, чем где бы то ни было. – А это ещё что значит? – мрачно поинтересовалась Ника. – Чем дольше зима и лето оба находятся за Дверью, тем проще распахнуть эту Дверь изнутри и выпустить в ваш мир всякую нечисть. – Вроде воронов? – Или кого похуже. Леших, мавок, водяных, богинок, бесов и прочей нечисти, которую объединяет одно – они очень, очень не любят людей. Ника попыталась представить. И мысль о том, что её накажет мама, показалась не такой уж и страшной.
Соловей был прав: рядом со школой никого не было. Прогульщики держались подальше, опасаясь попасться, а остальные сидели на уроках. Однако Ника не собиралась рассчитывать на удачу. Она была предельно осторожна – из страха не только за себя, но и за раненную птицу, которую пришлось спрятать в передний карман толстовки. Теперь Ника чувствовала, как Соловей ворочается там, пытаясь принять хоть сколько-нибудь удобную позу. Она старалась двигаться медленно, не устраивать ему сильную тряску. Для начала, Ника тихонько подкралась к зданию. Высунулась из-за угла, прищурилась. Во дворе было пусто и тихо – только усилившийся ветер гонял сухую листву. Но Ника не спешила выходить. Кто-то мог спрятаться у входа, или за одним из деревьев, или за другим углом школы… Ника вздохнула. Она понимала, что просто тянет время, боится столкнуться с чем-то: то ли с розыгрышем, вероятность которого Ника всё ещё не отбрасывала, то ли с сотканными из тьмы прислужниками злой богини зимы и смерти. Ника не знала, что хуже. – Почему стоим? – оказалось, даже в облике соловья её спутник мог издавать вполне себе человеческие звуки. Поначалу это немного нервировало Нику – говорящая птица выглядела очень странно и неестественно, – но за четверть часа она успела смириться. Теперь ей лишь не нравилось, что именно эта птица говорит. – Допустим, я изучаю обстановку, – проговорила Ника. – И как она? – Подозрительно тихая и спокойная. Такое чувство, что стоит мне выйти, и эти ваши вороны разорвут меня на клочки. – Они не смогут. У них нет физической формы, так что тебя не могут заклевать. Скорее они просто пройдут насквозь, но это ненамного приятнее. Люди при этом чувствуют холод, страх, одиночество… – Спасибо, теперь выходить стало намного легче. – Всегда пожалуйста, – ну вот, опять она не могла понять: шутит он или действительно не понимает, что Ника чувствует. Она покачала головой, но отвечать не стала. Спорить, подглядывать, изучать обстановку можно было до бесконечности. Но бесконечности у Ники не было – из-за мамы или из-за Марены, не так уж и важно. – Ладно. Пожелай мне удачи. – Удачи, – откликнулся Соловей, и Ника вышла из-за угла. Ничего не случилось. На неё не накинулись ни вороны, ни люди, не нечистая сила. Ника медленно шагнула вперёд по тропинке – всё по-прежнему было спокойно. Она немного ускорилась, потом ещё чуть-чуть, потом перешла на бег и в два счёта преодолела расстояние от поворота до крыльца школы. Замерла, вся обратившись в слуха, но не услышала ни звука, кроме шелеста листвы. Сжавшаяся внутри пружина слегка разжалась, дышать стало легче. Всё ещё оглядываясь, Ника подошла к тому дереву, возле которого целую вечность назад нашла соловья. Опустилась на корточки, всмотрелась в жухлую листву, оставшуюся ещё с осени. – Видишь? – прошептал Соловей. – Пока нет, – Ника тоже перешла на шёпот. Она рукой смахнула листья в сторону, потом ещё и ещё. Но на земле было пусто, хотя Ника была уверена: ключ не мог упасть никуда, кроме того места. А значит, кто-то его… – Не это ищешь? Ника резко обернулась. На крыльце, у самого входа в школу, стояла Анька Ломова. Не то чтобы Ника знала имена всех старшеклассниц, но об этой девочке ходили легенды. Она была хулиганкой, прогульщицей, грозой школы, которую в десятом классе даже оставляли на второй год. Совсем не выгнали её лишь благодаря тому, что в школе работала бабушка Ани – учительница физики, божий одуванчик, которой очень трудно было отказать. Анька тоже было трудно отказать, но по другой причине. Её откровенно побаивались: Анька вполне могла испортить твои вещи, распустить неприятные слухи, а в случае чего и волосы повыдёргивать. И надо же так случиться, что именно она сейчас подбрасывала на ладони ключик, до ужаса нужный Нике! – А если и это? – она медленно поднялась с земли. – Тогда тебе придётся со мной договориться, – Анька ухмыльнулась. – И что тебе может понадобиться от семиклассницы? Я же мелюзга? – Мелюзга. Но деньги-то тебе мама с папой дают? Чёрт. Ника поморщилась, и не потому, что ей было жалко карманных денег. Беда была в том, что ей их не давали: мама платила только за обеды в школьной столовой, а покупать что-либо в буфете не разрешала – считала, что там продают только вредную ерунду. Если уж говорить начистоту, она была права, вот только сейчас от этого Нике было не легче. – Дают, – от безысходности Ника решила соврать. Стратегия оказалась не такой уж и глупой: ухмылка на губах Аньки стала шире, она перестала подбрасывать ключик в воздух. Проговорила: – Ну, вот и славно. Принесёшь деньги – отдам тебе ключ. – Эй, но он мне сейчас нужен! – Тогда доставай деньги сейчас. Сколько там у тебя есть? Рублей сто? – Сейчас у меня нет, – созналась Ника. – Завтра будут, тогда и отдам. – Значит, завтра свой ключ и получишь, – Анька пожала плечами и сунула руку в карман. – А пока извиняй. Она развернулась и, словно издеваясь, медленно и вальяжно пошла обратно в школу. Ника разве что не подпрыгнула от переполнявшей её злости – не на Аньку, а на себя. Она же была так близко! Ника разве что дыру в кармане Аньки взглядом не просверлила – всё смотрела, смотрела и думала, что ещё она может сделать, что ещё предложить, что сказать… – Постой! – выпалила Ника, только бы Анька остановилась. Сработало. Та замерла у самой двери, медленно обернулась. – Придумай что-нибудь другое, а? Хочешь, обеды свои буду тебе отдавать? Или, не знаю, рюкзак за тобой таскать? – Рюкзак мой и без тебя есть, кому носить, – фыркнула Анька. – Но мне теперь интересно.… А чего ты так в этот ключ вцепилась? От чего он вообще? Она снова вытащила ключ, принялась пристально рассматривать. Ника шагнула ближе – ей тоже было интересно: ключ и вправду ведь бы не простой. Но внешне в нём чудесным ничего не казалось. Он, конечно, отличался от ключей от квартиры, какие были у всех Никиных одноклассников. Был скорее как от папиного гаража: большой, тяжёлый, не под серебро, а как будто под бронзу – цепочки с подвесками из похожего металла продавали в магазинах для анимешников. Но нет, не золотой и не волшебный. – К гаражу он подходит, – уцепилась Ника за первую же ассоциацию. – Это отца моего, я у него из кармана вытащила. Он меня отругал, и я думала залезть, на машине чего-нибудь нарисовать. Но потом поняла, что он догадается. Хочу вернуть теперь, пока не заметил. Она сама удивилась, как складно врёт – хотя говорила первое, что пришло в голову. Спасло то, что это было полуправдой: пару месяцев назад Ника и впрямь разозлилась на папу настолько, что хотела его машину то ли исцарапать, то ли изрисовать. Но не стала. – Хм, – Аня задумчиво поглядела на Нику: будто оценивала, насколько та действительно способна на что-то такое. В ответ Ника посильнее выпятила подбородок, силком заставила себя не отводить глаз, выглядеть смелой и наглой. И, кажется, получилось, потому что Анька вновь ухмыльнулась, – Ну, ладно, забирай. Только должна будешь пятьсот, а не сотку. До конца недели не отдашь – пеняй на себя. – Идёт, – Ника кивнула, гадая, где возьмёт такие деньги. Шагнула ближе, уверенно протягивая за ключом руку – хотя на самом деле уверенности в душе Ники не было ни на йоту, а сердце заходилось в истерическом стуке где-то в районе горла. Но она сцепила зубы и нахмурилась, надеясь хотя бы не выглядеть до смерти перепуганной. А потом Анька её толкнула. Ника всё это время ждала подвоха – и всё равно удивилась. Неловко отступила назад, запнулась обо что-то, потеряла равновесие и глупо плюхнулась посреди крыльца. Анька грозно нависла над ней – взрослая, высокая, страшная. Ника едва не зажмурилась. – Ты чего за ерунду тут несёшь? Думала, я не пойму, что ты гонишь?! – рявкнула Анька, набычившись. – Отвечай, что за ключ, а не то отлуплю! Подкрепляя свои слова, она легко пнула Нику в голень – совсем не больно, не угрозой, а обещанием. Но Ника молчала, и только зубы сцепила покрепче. Да и как она могла сказать, что ключ принадлежит богу солнца и нужен, чтобы выпустить в мир лето! После такого ей бы точно влетело. – Ну, как хочешь, – Анька замахнулась. Ника зажмурилась и вся сжалась, подтянула колени к груди, закрывая спрятанного на груди соловья. Она была готова: ждала злого возгласа, боли, уже ощутимого удара по ногам. Но никак не визгливого, яростного вопля, который вдруг исторгла из себя Анька. – Чего сидишь?! – еле перекричал её Соловей. Ника вздрогнула и распахнула глаза. Анька по-прежнему стояла над ней, но теперь скрючившись и прижав ладони к лицу. Ника не успела заметить, что произошло, но смогла догадаться: от кармана её толстовки, в котором прятался Соловей, исходило лёгкое, уже угасающее сияние. Секунду назад оно было намного, намного сильнее. – Ты и такое умеешь? – растерянно спросила она. – Умею-умею, – ворчливо откликнулся тот, явно не готовый делиться подробностями. – Но надолго эффекта не хватит, так что хватай уже ключ и бежим отсюда. Ключ по-прежнему был у Аньки в руке. Ника вцепилась в него и дёрнула изо всех сил, вырывая из стольной хватки. Анька вскрикнула, когда резьба царапнула её ладонь, попыталась вслепую ухватить Нику – но та проворно отскочила в сторону. А затем развернулась на пятках и побежала прочь что было мочи. Мимо проносились деревья, дома, люди, рекламные баннеры, а она всё бежала, и бежала, и бежала – пока холодный воздух не начал жечь горло. Тогда Ника замедлилась, хотя всё ещё отчаянно пыталась то бежать, то идти, желая оказаться как можно дальше от школы. Но не смогла: остановилась, согнулась пополам, задышала тяжело и надрывно. – Ты как, в порядке? – послышался голос Соловья. – Нормально, – выдохнула Ника, хотя звучала совсем не нормально. – Мы далеко, успокойся. Да и не будет она нас преследовать – нет смысла. Здесь достаточно людей, Марена может использовать любого из них. Ника резко выпрямилась. Она стояла посреди главной улицы. Людей было немного – городок маленький, разгар рабочего дня, обед давно закончился – но кое-кто всё же ходил. А некоторые, кажется, поглядывали со странной, подозрительной неприязнью. – Я больше бежать не смогу, – просипела она. – А тебе и не надо. Марена не сможет уколоть больше трёх человек за раз. Но остальные прохожие заметят, если на тебя нападут, и остановят околдованных. Так что сейчас она ничего не сделает. Опаснее было бы оказаться где-то в безлюдном месте. – Но они на меня смотрят. – Потому что она пытается тебя напугать. Ты же тоже человек, у тебя тоже есть сердце, которое можно сковать льдом. А страх довольно холодное чувство. Не зря же говорят, что кровь от ужаса стынет в жилах. – И как же мне не бояться?! – от безысходности Ника рассердилась, едва не топнула ножкой. Но в голосе Соловья послышалась улыбка: – Злиться тоже неплохо. Злость – она горячая. – Никогда не думала, что кто-то скажет, что злиться хорошо. – Ну, злость лучше страха или равнодушия. Она толкает тебя к действиям. Ника не нашлась, что ответить. Раздражение начало отступать. Страх остался, но уже не такой сильный – он ощущался скорее как лёгкая, едва заметная дрожь. Такую чувствуешь, когда втайне от родителей смотришь ночной ужастик по телевизору. – Ладно, – выдохнула Ника. – И что мне теперь делать? – Не заходить в пустые тёмные переулки, очевидно. – Да нет же! С ключом этим мне что делать? Ника разжала ладонь, и волшебный ключ мягко блеснул на солнце. Теперь, когда появилась возможность как следует его разглядеть, Ника немного разочаровалась. Она ожидала, что ключ будет большой, странной формы, украшенный какими-нибудь каменьями. Даже то, каким он предстал в руках Ани, не умаляло надежды: Ника думала, что в её-то руках ключик засверкает в полную силу! – По-настоящему важным вещам не нужна цветастая обёртка, – Соловей точно прочёл её мысли. Ника хотела было возмутится тому, что он без спроса залез в её голову – но вместо этого вдруг смутилась. Слова Соловья оказались уж больно меткими: Ника нередко зацикливалась на внешнем облике, причём не только вещей, но и людей. Так что она поспешила сменить тему и, спрятав ключ в карман рядом с Соловьём, спросила: – Так что, куда идти? – Прямо. – А конкретней не скажешь? – И рад бы, да не могу, – в голосе Соловья прозвучало искреннее сожаление. – Я чувствую силу Даждьбога, а не вижу его. Могу лишь сказать, что он недалеко, ты пешком доберёшься. – Ну, хоть какое-то утешение, – пробурчала Ника. И двинулась вперёд.
Она шла уже минут тридцать, а ничего не менялось. Люди неуютно косились в сторону Ники, Соловей успокаивал её и продолжал твердить: «Прямо, прямо». С каждой секундой слушать его становилось всё трудней. Ноги у Ники ныли, руки – дрожали от напряжения. Она устала и ужасно хотела свернуть в парк, упасть на скамейку и сказать, что с неё хватит. Наверное, так бы и сделала, если бы не помнила слова Соловья: даже если Ника откажется ему помогать, Марена продолжит за ней охотиться. И если уж судьбу мира можно было возложить на ещё чьи-то плечи, то заботу о себе передавать было некому. Да и о Соловье – тоже. – Долго ещё? – в очередной раз спросила Ника. – Кажется, нет. И возьми чуть левее. Она подчинилась. Не глядя, свернула налево. Смотрела в землю, лениво пинала мыском кроссовка какой-то камешек. И не сразу заметила, как асфальт под ногами подозрительно потемнела, будто бы… – Чёрт, – проговорила Ника за мгновение до того, как сзади раздалось хлопанье тяжёлых, огромных крыльев. Она резво обернулась, и всё равно не успела. Перед глазами промелькнула чёрная, неестественная дымка, формой действительно напоминающая какую-то птицу. А потом эта тьма накатила на Нику волной. Всё было, как и говорил Соловей. Сердце будто пронзило ледяной иглой, и холод от груди начал двигаться во все стороны. Зубы застучали, спина покрылась мурашками. Но хуже всего было не это, а резко ускорившееся сердцебиение – это тело опередило разум, который ещё не успел осознать… Страх. Соловей назвал его самым холодным чувством, и теперь Ника в этом убедилась. В мыслях один за другим стали мелькать самые пугающие кошмары. Вот её вызывают на уроке к доске, а она может только беспомощно мямлить. Вот кто-то ставит её подножку в школьном коридоре, и она падает на глазах у всех – и одноклассники смеются, смеются, смеются… Каждый следующий образ становился страшнее. Ника вдруг вернулась на школьное крыльцо. Она сидела на земле, над ней возвышалась Анька, а за пазухой не было никакого Соловья. «Никто тебя не спасёт», – подумала Ника и зажмурилась, совсем как в действительности. Но это не помогло: за смеженными веками развернулся очередной кошмар. Мама заболела. Она лежала в кровати, и лицо у неё было даже не белое – серое, ненормальное. Глаза казались тусклыми, они смотрели будто не на Нику, а сквозь неё. Мама тяжело дышала через рот, и её губы от этого совсем потрескались. С каждым выдохом из груди вырывался хрип, а у Ники замирало сердце. Она помнила, что это – пневмония. Два года назад от неё же умерла бабушка, а теперь… – Нет, – Ника замотала головой, отступила от кровати. – Неправда! Голос эхом отдался в ушах, и сжавшие её сердце тиски немного разжались: родительская спальня была совсем небольшая, эха там отродясь не было. То, что видела Ника, не могло происходить в действительности, не могло! Она ликующе улыбнулась, предчувствуя свою победу, а потом картинка перед глазами мигнула и несуществующая комната погрузилась во мглу. – Эй! – Ника услышала шёпот откуда-то справа. – Ника, вставай! Она с удивлением обнаружила, что закрыла глаза. Веки слипались, будто спросонья, верхние и нижние ресницы никак не хотели разлепляться. Ника с силой потёрла лицо, чувствуя, как снимает ладонями сон. Стало легче, и она смогла наконец-то моргнуть. Потом моргнула ещё, и ещё – глаза никак не хотели привыкать к яркому солнцу. А когда привыкли, оказалось, что Ника находится в школе: почти лежит на задней парте прямо посреди урока, а Ира тычет её пальцем в плечо и пытается разбудить. – Ну ты даёшь! – прошептала подруга со смесью ужаса и восхищения. Ника сама себе поражалась. Она сообразила, что умудрилась уснуть на математике – матеша такого не прощала. Если бы увидела, то всё, сразу к завучу и звонить маме. А мама бы Нике все уши поотрывала! От одной мысли об этом волосы на затылке встали дыбом. Ощущение это о чём-то напомнило Нике – она нахмурилась, пытаясь уцепить мысль за хвост. В голове вертелась какая-то фраза о страхе, но Ника никак не могла воспроизвести её в памяти – сколько ни напрягалась, ни поджимала губы, ни тёрла виски. Пришлось смириться, махнуть рукой. Мама в таких случаях говорила, что важное вернётся само, а остальное усилий не стоит. Прозвенел звонок. Ника спешно записала домашнее задание, побросала вещи в рюкзак и вышла из класса. Очень хотелось умыться, так что она побрела в конец коридора. В туалете было пусто и холодно – кто-то умудрился открыть окно. Ника неуютно поёжилась, поражаясь, откуда взялся такой пронизывающий ветер посреди мая. Горячей воды тоже не было. Она быстро плеснула холодной в лицо, и та мелкими иголками кольнула кожу. Неприятно, зато сработало: Ника только сейчас почувствовала себя проснувшейся. Хотя выглядела по-прежнему слегка помятой. Ника перегнулась через раковину, чтобы поближе разглядеть отражение. Если подумать, всё было не так уж плохо: медные волосы не торчали во все стороны, кожа была чистая – подростковые прыщи каким-то чудом обошли её стороной. Ника улыбнулась самой себе, склонила голову набок, и осталась довольна увиденным. Подумать только, насколько симпатично может выглядеть рыжая девочка, если у неё нет веснушек! Веснушек? Ника снова нахмурилась. Ей показалось странным, что она вспомнила о веснушках, ведь тех у неё отродясь не было! Хотя порой Ника представляла себя с ними – особенно когда сталкивалась с той девочкой из пятиклассников, которую вечно дразнили стишком про «рыжего конопатого». «Рыжий-рыжий, конопатый», – раздалось в ушах разноголосое. Морщинка на лбу у Ники стала глубже. Почему ей казалось, будто дразнилка могла быть и про неё? Вдруг дверь туалета распахнулась, да так резко, что Ника вздрогнула. Внутрь ввалилась Ира: – Ты куда так убежала?! – то ли возмутилась, то ли спросила она. – Да ты же видела, я там чуть не уснула. Надо было взбодриться. – Хоть бы предупредила! Я тебя обыскалась, и Серёжа тоже! – Серёжа? – тупо спросила Ника, и сама не поняла, чему удивилась: с Серёжей они были вместе с седьмого класса, когда им обоим было по четырнадцать лет – уже три года, получается. – М-да, ты, похоже, до сих пор спишь, – Ира покачала головой. – Давай, просыпайся, нам ещё целую физкультуру отбегать надо! Ника поморщилась: опять эта дурацкая беготня по кругу, нормативы, а ещё волейбол, в котором ей никогда ничего не удавалось! Хотя, подождите… Физкультура прошла идеально. Ника легко прыгнула в длину, а потом команды чуть не подрались из-за того, с кем она будет играть. В волейболе она была настоящей звездой, особенно когда вставала прямо под сетку. Стоит ли говорить, что её команда победила с разгромным счётом? А на выходе из раздевалки ждал Серёжа. На этот раз Ника про него не забыла – спорт помог наконец-то избавиться от вялости. Так что она, не задумываясь, подошла к Серёже, обняла его, чмокнула в щёку. Он обнял её за плечо, и вот так, в обнимку, они пошли к выходу из школы. Ника никак не могла перестать довольно улыбаться – ей казалось, что все смотрят на их парочку с восхищением. Ещё б не смотреть: Серёжа был самым завидным парнем на параллели! Только малышам было на это всё равно. У начальной школы как раз начиналась вторая смена, и на первом этаже была куча детей: из второго, третьего, четвёртого класса. Ещё совсем маленькие, они постоянно что-то вопили, бегали, играли. Один мальчишка пронёсся у Ники под ногами – так близко, что она едва не споткнулась. – Эй, мелюзга! – гаркнул вдруг Серёжа. Подрезавший их мальчишка опрометчиво затормозил, и Серёжа тут же ухватил его за плечо, подтащил ближе. Пальцы его больно вцепились в руку мальчика – Ника видела, как он изо всех сил сжал зубы. Сердце кольнуло жалостью, захотелось попросить Серёжу смягчиться, но она отчего-то промолчала. А тот навис над мальчишкой, грозный и страшный. – Ты чего творишь, идиот? Получить хочешь? Давай, извиняйся! – Извините, – робко ответил мальчишка. – Не слышу! Громче давай, чтобы вся школа урок усвоила! – И-извините! – мальчик попытался говорить громче, но запнулся. – Ты чего, не только тупой, но ещё и глухой?! Я тебе что сказал?! Ника не знала, кто смотрел на Серёжу с большим испугом: мальчишка или она сама. Ей почему-то казалось, что Серёжа никогда не был таким, не мог – он должен быть добрым, понимающим, вежливым. – Серёж, – осторожно проговорила она, потянула его за рукав. – Чего? – тот недовольно обернулся. Нике захотелось отступить – таким пугающим было его лицо. Но она удержалась, лишь заговорила тихо, совсем как мальчишка: – Оставь его. Ни к чему. С секунду ей казалось, что Серёжа высмеет и её, но тот вдруг дёрнул плечом, ухмыльнулся: – Ты права, нечего на эту мелюзгу время тратить, – повернулся к мальчику. – Вали давай. Напоследок Серёжа ответил мальчику подзатыльник. Ника ничего не сказала – и устыдилась этого. Всё время, пока они шли к выходу из школы, переступали порог, спускались с крыльца её не оставляло чувство неправильности происходящего. В её мечтах было совсем не так. – Вероникааа… – вдруг что-то привлекло её внимание. Ника остановилась, повернула голову и с удивлением обнаружила рядом девочку лет тринадцати, взъерошенную и курносую. Она стояла, с опаской глядя на Нику снизу-вверх, и протягивала ей бумажку. Ника присмотрелась: сто рублей. – Зачем они мне? – удивилась она. – Но как же… Ты же сказала, что если я тебе две тысячи отдам, то он… – девочка покосилась на Серёжу и не договорила, тут же поспешила отвернуться. – И разрешила по частям приносить, да же? Её слова о чём-то напомнили Нике. О чём-то важном, что маячило на грани сознания ещё с урока математики. О чём-то, связанном с холодом и страхом, но ещё – с солнцем, с летом и с пением… С одного из деревьев вдруг вспорхнула птица. Ника вскинула голову, всматриваясь – почему-то ей показалось необходимым узнать, кто это был. Но птичка была совсем маленькой, рассмотреть её не было никакой возможности. Ника могла её только услышать – и услышала, потому что та вдруг запела, зачирикала, будто немного причмокивая. – Соловей, – узнала Ника, и сразу же поняла, что никак не могла этого знать. Если только полузабытый сон, приснившийся на уроке, не был правдой. И вдруг он перестал быть сном, а превратился в воспоминание. Она живо представила мальчишку с рогаткой, птицу с вывернутым крылом, худощавого парня в её собственной спальне, пугающее хлопанье за спиной, нависающую над ней Аньку, косые взгляды прохожих, тёмный переулок… – Ты уверена, что этого хочешь? Ника вздрогнула, и отшатнулась от Серёжи. Впрочем, это уже был не он: в теле повзрослевшего на пару лет одноклассника, в которого Ника когда-то была тайно и постыдно влюблена, находилось что-то другое. Оно смотрело на неё потемневшими, нечеловеческими глазами, в которых странными смотрелись отголоски эмоций – сожаления и разочарования. – У тебя может быть всё, что захочешь, – проговорило оно. – Никто не поймает за сном на уроках, никто не будет шикать во время игры в волейбол, никто вообще не посмеет тебе и слова сказать, никто не будет дразнить. Да и не за что будет: веснушек-то больше нет. Почему-то, сказанные его голосом, её мечты звучали особенно глупо. Дался ей этот волейбол и эти веснушки! Пускай опять прилетает мячом, пускай зовут конопатой, лишь бы не сбылось это – испуганные младшеклассники,грубые друзья и она, заносчивая, наглая, спящая на уроке и вымогающая деньги у каких-то детей! – Да иди ты! – выпалила Ника. – Вместе со своей хозяйкой! Чего ты знаешь о том, чего я хочу! Раздражение и стыд заставили её покраснеть, жар прилил к щекам. Сердце снова кольнуло, но уже чем-то тёплым – не страхом, а пониманием, что она всё делает правильно. – И как ты вообще смеешь нарушать ход вещей! – распалялась Ника. – Мне должно быть четырнадцать, и я должна быть глупой, и не должна спасать мир от какого-то вроде тебя! И за зимой должна идти весна, а потом обязательно лето, и не должно быть в мае такого ветра!.. Ника понимала, что заговаривается. Страх, неловкость, усталость навалились на неё вместе с непреходящей абсурдностью происходящего и теперь выплеснулись наружу. А хуже всего было то, что существо в теле школьника продолжало с сожалением на неё смотреть, и ничего не менялось, и школа не исчезала, и иллюзии никуда не уходили, а Ника понятия не имела, что ещё она могла сделать! Она понимала только, что все эти зимние создания должны были бояться тепла, но тепла рядом как раз и не было – только она ещё каким-то чудом теплилась в этом мире тоски и прохлады! И стоило Нике подумать об этом, как её осенило. Она сорвалась с места, и быстро, пока оно не сообразило – а она сама не осознала всё безумие своего поступка – обняла это существо в теле подростка. Кожу обожгло холодом, а потом тело в её объятиях исчезло, превратившись в чёрную дымку. И вслед за ним в дымку превратилось всё: испуганная девочка, деревья, школьный двор, сама школа. Ника взмахнула рукой, пытаясь рассеять марево, и это вдруг помогло – она увидела серую стену и осознала, что сидит прямо на земле в переулке, а рядом неистово чирикает Соловей. – Да вернулась я, вернулась, – ворчливо проговорила она. – Замолчи уже. – Не замолчу! – строптиво воскликнул он. – Ты почему не смотришь, куда идёшь? Я же предупреждал: никаких переулков и тени, надо находиться на улице, среди людей! – Но ты же сам сказал, что надо налево! – А ты могла повернуть не там, а на нормальном перекрёстке! – Могла, но я устала! Что ты меня теперь за это, съешь?! Ника готова была накинуться на Соловья, когда поняла, как, должно быть, выглядит со стороны девочка, ругающаяся с мелкой птицей. Он, кажется, тоже об этом подумал, потому что секундой спустя перед ней появился знакомый худощавый паренёк. Он сел на землю напротив, прислонился спиной к противоположной стене. – Я волновался. – Ты меня спас. Оба понизили тон, заговорили до странного. Ника огляделась по сторонам: они оказались в тупичке за зданием каком-то магазина, в паре метров справа дорогу перегораживал металлический зелёный забор. – Нам разве не надо уйти отсюда поскорее? – Нет, – Соловей покачал головой. – Ты что-то сделала с вороном. Если бы я не видел, то ни за что не поверил бы в это, но он вылетел отсюда в ужасе. – Я его обняла, – проговорила Ника, и вдруг хихикнула. – Что ты сделала?! Ника не стала повторять. Во-первых, она была уверена, что он всё правильно расслышал. Во-вторых, говорить не было никакой мочи – её вдруг разобрал неконтролируемый, истерический смех, от которого на глаза выступили слёзы. Глядя на неё, Соловей тоже не сдержался и рассмеялся. Ей от этого стало только веселей, и она перешла уже на откровенный хохот. Так они и смеялись с минуту, нервно поглядывая друг на друга и не в силах остановиться. Наконец, Ника смогла затихнуть: – Чувствую себя ужасно. – Осталось немного. Даждьбог прямо за следующим поворотом. Она должна была обрадоваться этому, но почему-то ощутила тоску. Всё заканчивалось: погоня, безумие, день, а вместе с ними – чудеса этого дня, в который всё неожиданно обретало значение. Вставать и идти не хотелось, но Ника пересилила себя. – Давай, превращайся обратно. Человеком я тебя не донесу. – Тут правда недалеко, я дойду. Они пошли медленно. Ника видела, что Соловей держался из последних сил, но когда хотела предложить помощь – он так зыркнул, что Ника прикусила язык. Только всю дорогу косилась на него, готовая в любой момент подставить плечо. В заботах о Соловье она не сразу поняла, что больше не обращает внимания на взгляды прохожих. Ника не знала – по-прежнему ли через них смотрит Марена, или люди глазеют просто из-за её вида: сидение на земле не прошло даром, Ника выглядела очень потрёпанной. Но в кои-то веки ей было всё равно, что думают другие. – Нам сюда, – остановился Соловей почти сразу за поворотом. Ника думала, что ничему уже не удивится, но оказалось, у мира заготовлено для неё ещё немало сюрпризов. Этот выглядел как табличка «Солярий» рядом с белой дверью из пластика. – Солярий? – прочитала она вслух, но менее странно вывеска выглядеть от этого не стала. – Серьёзно? – Ну, он же бог солнца, – Соловей пожал плечами, однако Ника заметила: на его лице на мгновение тоже промелькнуло недоумение. Переступив порог, они оказались в типичном для салона красоты холле – Ника провела в таких немало времени в ожидании мамы. Внутри было светло, напротив входа стояла стойка администратора, чуть поодаль расположились уютный диванчик и столик с женскими журналами. Женщина за стойкой при виде них вскинула брови, и явно собиралась сказать что-то в духе: «Вы ошиблись», – как вдруг обратила взгляд на Соловья. – Ты?! – воскликнула она. – Что ж с тобой приключилось! – Неудачно упал, – откликнулся тот, но она не слушала: выпорхнула навстречу, подхватила Соловья за локоть и, игнорируя возращения, оттащила на один из белых диванчиков. Ника осталась стоять посреди холла, не зная, куда себя деть. – «Упал!» – фыркнула женщина. – Друзьям такие сказки рассказывай. – Да ты же почти без сил! Так, сиди тут, сейчас я достану тебе горячего чая… – Ника, познакомься с Мокошью, богиней плодородия и всего подобного, – не обращая на неё внимания, повернулся Соловей к Нике. – А это – Ника. Она помогла мне доставить ключ. – Ключ? Какой ещё… – тут женщина вскочила, всплеснула руками. – Ты что ж это, маленькую девочку заставил с собой от воронов бегать?! Совсем с дуба рухнул?! Ох, девочка, ты-то сама как, цела? Теперь вихрь заботы закрутился уже вокруг самой Ники. Та не заметила, как оказалась на диване рядом с Соловьём, а в её руки сунули кружку горячего чая – судя по запаху, травяного. Ника осторожно глотнула, варево разлилось по её телу блаженным теплом, а сама она откинулась на спинку диванчика и уже начала прикрывать глаза… – Осторожно, уронишь! – Соловей подхватил кружку, едва не вывалившуюся у неё из рук. – Мокошь, кончай суетиться! Где Даждьбог, мне нужно отдать ему этот треклятый ключ, чтобы всё наконец-то закончилось! – А ну не ругайся, когда рядом девушки! – осадила его богиня. – А Даждьбога я сейчас позову. Странно ещё, что он на твои крики не… – Да спустился я, спустился, – раздалось со стороны уводящего к кабинетам коридора. Ника повернула голову, и увидела мужчину, который выглядел именно так, как должен выглядеть славянский бог солнца. Он будто сошёл со страниц книги сказок: светловолосый, могучий, в белой рубахе; грудь – колесом, плечи – вразлёт. Выражение лица было серьёзным, но не суровым, голубые глаза смотрели мягко и с добротой. Из образа, который Ника выстроила у себя в голове, выбивались лишь две вещи: современная одежда да борода, которая у Даждьбога оказалась пускай и светлой, как воображала Ника, но короткой. – Вижу, нелегко вам пришлось? – проговорил Даждьбог глубоким, мощным голосом. – Уж простите, что не помог: не положено. Соловей-то знает, а ты, наверное, не раз меня за безучастность недобрым словом поминала – да только не могу я в борьбу зимы с летом в межсезонье вмешиваться. Это вон, его задача. Даждьбог говорил, а Ника с удивлением думала: нет, за весь сегодняшний день она ни разу мысленно не просила помощи у богов. Поначалу, наверное, потому что не верила, а потом… она не знала, почему. Может, из-за того, что взяла на себя ответственность? – Ну-ка, у кого из вас ключ? Только сейчас Ника сообразила залезть в карман. Она положила заветный ключик в ладонь Даждьбога, и вдруг произошло то, чего она так ждала: ключ засиял тёплым золотым светом. Даждьбог улыбнулся, благодарно потрепал её по макушке. Жест был покровительственным – когда так же делал папа, Ника обычно недовольно уворачивалась, а тут неожиданно для себя не сдвинулась с места. От руки Даждьбога исходило приятное тепло. Прикосновение не было долгим. Мгновение – и Даждьбог двинулся обратно в коридор. Он прошёл мимо одинаковых дверей, за которыми кто-то принимал солнечные ванны, и вдруг остановился перед одной из них. Ника вытянула шею, но толком ничего не видела, и в итоге нерешительно встала, шагнула ближе. Даждьбог ничего не сказал. Он не обращал внимания ни на Нику, ни на всё остальное вокруг. А вот Ника заметила, что одна из дверей как-то странно дрожит, будто сильный ветер пытается открыть её изнутри. Из щели между ней и полом сочился морозный воздух – он лизнул Нике щиколотки, и она невольно переступила с ноги на ногу. Чувство было, как будто она в одних джинсах вышла на улицу посреди зимы. – Так это… – сообразила вдруг Ника. Но не договорила, потому что Даждьбог повернул ключ в замочной скважине ничем не примечательной двери, а потом толкнул её вовнутрь. В коридор хлынуло тепло солнечного летнего дня, тяжёлый душный воздух, сладковатый запах свежескошенной травы, шум зелёной листвы, далёкое чириканье соловья, а ещё – мягкий свет утреннего солнца, какой греет спину, когда в июне идёшь в пришкольный лагерь, нарочито медленно, чтобы подольше оставаться на улице. Это было лето. Ника думала, что не любила его из-за жары и веснушек, но когда его звуки, запахи и чувства нахлынули на неё, губы невольно растянулись в улыбке. Было хорошо. – Вот и всё, – проговорил Даждьбог. Ника не заметила, а он всё это время смотрел на неё своими добрыми, всё понимающими глазами. Она не сомневалась: он точно знал, что она только что ощутила и осознала. Просто не считал нужным об этом говорить. Не стал он говорить и о том, что заставило улыбку первой эйфории сойти с лица Ники. Она вдруг поняла, что значило «всё», произнесённое Даждьбогом. Ей нужно было идти, возвращаться в маленькую квартиру, делать домашнее задание, ужинать с мамой и папой и рассказывать, как прошёл день, каким-то чудом обходя самую удивительную, невероятную, страшную, тяжёлую и прекрасную его часть. – А который час? – спросила она, и вопрос первым камнем обыденности навалился на её плечи. Мокошь глянула на часы над стойкой администратора: оказалось, была половина пятого. У Ники оставалось всего полчаса, чтобы добраться до дома, но она могла успеть – надо было только прямо сейчас выскакивать за дверь. Вот только при мысли о том, чтобы уйти, в груди становилось холодно. – Пора тебе, да? – спросил Соловей очевидное. Ника вышла из коридора, остановилась в холле у столика. Чтобы чем-то занять себя, взяла в руки кружку, отхлебнула чая. Он слегка остыл, и теперь за теплом она смогла разобрать вкус: необычный, слегка сладковатый. – Ага, – кивнула. – Ну, тогда пока, – Соловей странно улыбнулся. – И спасибо. Ты говорила, что я тебя спас, но ведь ты меня тоже спасла. И даже первее. – А у нас соревнование? – не удержалась Ника. – Ещё какое! Только пока ничья, а это неинтересно. – Значит, нужен реванш? Он вдруг поднял голову и посмотрел ей в глаза – впервые за этот день. Глаза у него оказались серо-зелёные, цветом похожие на болото, и очень внимательные, в самую душу заглядывали! Наверное, поэтому он видел её насквозь и говорил именно то, что нужно: – Значит, будет реванш.
В тот день домой Нику подвезли. Оказалось, Даждьбог не только содержит солярий, но и неплохо водит машину. Он доставил её прямо к подъезду, когда не было ещё и пяти. Ника махнула ему на прощание рукой, а затем, чтобы долго не сомневаться, взлетела вверх по лестнице в квартиру. Она думала, внутри всё будет вверх дном, но было почти нормально. Дверь была открыта, но не нараспашку – снаружи и не поймёшь. Никто не входил, всё ценное было на своих местах. Из-за открытого окна по залу разлетелись бумаги, но Ника быстро их собрала. Потом пошла в свою комнату, увидела на полу коробку для птицы. Подложенная в неё бутылка с водой давно остыла, так что Ника слила воду и положила её на место. Коробку с просверленными дырочками спрятала под кроватью, решив выкинуть завтра тайком от мамы. Ника успела ещё слегка прибраться, когда та пришла с работы. Она почти сразу пошла на кухню готовить ужин, а Ника присоединилась – резала овощи для салата. Папа вернулся двадцатью минутами позже, как и всегда: ему дольше было добираться до дома. За стол сели вместе, говорили о всякой ерунде. Ника рассказывала о школе, с трудом вспоминая сегодняшнее утро будто из другой жизни. Мама пожаловалась на ревизоров, папа практически ничего не говорил. Потом Ника помогла убрать со стола, мама пошла отдыхать, а папа остался мыть посуду. Всё шло, как всегда – это-то и было странно. Ника никак не могла поверить, что после долгого дня, за который она успела узнать о существовании богов, духов и странных ритуалов, можно вот так просто сидеть на кровати и читать книгу. Она и не читала, если честно: взгляд в сотый раз скользил по одной и той же строчке, а та никак не хотела откладываться в памяти. Всё, о чём Ника могла думать, было случившееся сегодня. И слова Соловья, которые звучали как обещание будущей встречи. Из-за этого она долго не могла заснуть, а поутру пропускала слова родителей мимо ушей и постоянно переспрашивала. Мама даже забеспокоилась, несколько раз порывалась потрогать Нике лоб: – С тобой точно всё в порядке? – Точно, – бесцветным голосом откликалась Ника, а мысленно повторяла: «Всё в порядке, просто я вчера спасла мир и немного переволновалась». Хотя, если честно, Ника не чувствовала себя так, будто что-то спасла. Да и как могла она, обыкновенная девчонка в криво сидящей форме, как-то влиять на судьбы мира или хотя бы природы? Нет, ерунда какая-то – Ника решительно покачала головой, заставляя себя вернуться в реальность и вспомнить, что там задавали на биологии. Уж точно ничего про соловьёв. В школу её подвёз папа. На прощание он ещё раз уточнил, всё ли у Ники хорошо, – наверняка по просьбе мамы. Сам папа не то чтобы не беспокоился о дочери, просто и сам был погружён в раздумья: вчера он обмолвился о каких-то сложностях на работе. Так что Ника решила его не отвлекать и снова улыбнулась: – Всё хорошо. Честное-пречестное, – и нарисовала напротив сердца маленький крестик. Увидев этот жест, которому сам научил её в детстве, папа не сдержал улыбки. Посмотрел на Нику тепло и с заботой: – Ну, хорошо так хорошо. Но если что – ты всё можешь нам рассказать. – Если будет что, обязательно расскажу, – соврала Ника и, поправив рюкзак на плече, побежала по тропинке на школьный двор. На крыльце стояла Ира. Увидев Нику, она широко махнула рукой, одновременно приветствуя и показывая, что всё ещё ждёт. Они ещё с пятого класса взяли за правило вместе заходить в школу – и ещё с пятого класса Ира привыкла, что Ника вечно опаздывает. – Привет-прости-пожалуйста, – протараторила та, взбегая на крыльцо. Ира махнула рукой, как бы говоря, что извиняться бессмысленно. – Ты толком и не опоздала. До звонка ещё пять минут. Девочки бросились внутрь. Оставили куртки в гардеробе, взбежали на третий этаж, упали за парту – и тут же по коридору прокатился пронзительный звон. Не успел он затихнуть, как дверь открылась, и в кабинет вплыла биологичка. И началось: уроки, перемены, уроки, обед, снова занятия. Рутина немного отвлекла Нику от мыслей – вместо вчерашнего, они всё чаще обращались к теоремам, фактам и правилам. Матеша и вовсе устроила внеплановый тест, заставив мозг просто вскипеть от обилия формул и отбросить в сторону всё, кроме них. Из школы Ника вышла усталой и пустоголовой. – Ты сразу домой? – спросила Ира, остановившись. – А куда ещё? – Можем мороженое поесть. Ларёк сегодня открылся. Ларёк с мягким мороженым напротив школы работал только летом. Предполагалось, что мороженое оттуда нужно есть строго на улице, поэтому продавец всегда дожидался тёплой, солнечной погоды. Из-за этого Ника не думала, что он откроет окошко в ближайшие дни – прошлая неделя выдалась пасмурной, пронизанной ветром, да и эта по прогнозам не то чтобы отличалась. Но лишь по прогнозам. Только сейчас Ника обратила внимание на то, что творится вокруг. А вокруг была первая зелёная трава, редкие одуванчики с приземлившимися на них пушистыми пчёлами, ясное солнце и небо – голубое, высокое, почти безоблачное. Ника задрала голову, глядя на мелкие облака, и смешно сморщила нос, подставляя его безжалостному яркому свету. – Надо же, – пробормотала она. – Лето. – Ага, я тоже не ожидала. Теперь, как дурочка, куртку в руках таскаю, – Ира помахала перекинутой через локоть курточкой. – Папа сегодня уже ругался, что эти синоптики ничего в погоде не понимают и зря берутся её прогнозировать. Я, если честно, уже согласна. Ника улыбнулась. Она же не могла сказать, что синоптики были правы, а это она испортила их точный прогноз. Она и Соловей, которого не было ни видно, ни… Птичье пение над головой зазвучало, будто в ответ её мыслям. Эту песню Ника после вчерашнего узнала б всегда – даже если бы все остальные события прошлого дня стёрли из памяти. На дереве, высоко-высоко, сидел и заливался соловей. И Ника не могла знать точно, но почему-то была уверена – это тот самый.
Последние комментарии
22 минут 4 секунд назад
1 час 32 минут назад
9 часов 36 минут назад
9 часов 56 минут назад
10 часов 22 минут назад
10 часов 26 минут назад