Сказки для недетей [Наталья Николаевна Землянская] (fb2) читать онлайн

Наталья Землянская Сказки для недетей

Честь Скрумлей

…В то утро матушка Гримла овсянку варила. Это у нас обычаем: по утрам всенепременно тарелочка овсяной жижи. Кашка булькает себе в котле, матушка в кухне возится: шуршит по хозяйству, да одним глазком за варевом приглядывает, чтоб не убежало. Не усмотришь, так на улице ловить будешь, а там – соседи да прохожие люди! Ну, соседи, может, ещё и посовестятся, разве что ложку-другую зачерпнут. Хотя вон у Зюзелей, что через три дома от нас, как-то целый жареный кабанище сбежал вместе с вертелом, – так ведь и не поймали! – никто не признался: все только облизывались, украдкой усы масленые вытирая… С чужого же человека и подавно какой спрос?

Матушка, стало быть, хлопочет себе, каша из-под крышки тоже на неё посматривает, разговоры светские ведёт: какая, мол, погода на дворе, какие виды на урожай… Чай, скучно ей просто так булькать.

Только они как следует разговорились, – даже напевать чего-то уж стали хором, как дверь входная – бам-с!!! И с петель – долой!

– Что такое?!

Вваливаются в дом два дюжих медведя нехорошей наружности. Морды, правда, отдалённо знакомые. Местные, значитца. Уже легче…

Матушка не растерялась: быстренько со стены ружьишко сдёрнула, курки взвела:

– Чего надо, родимые?

– Ты, старуха, – отвечают, – оружие прибери! Не ровен час, выстрелит, а мы – пугливые: навалим со страху – будешь потом за нами убирать… Гы-гы-гы!

И предъявляют ей нашего Скрупа. Всего как есть избитого. Один из гостей незваных легонько так на весу его держит за шкирку, а тот – никакусенький! Лишь правым глазом живым моргает, а на большее и сил нет.

Тут бабка пуще того посуровела:

– Это, – спрашивает, – как понимать?.. – вежливо пока ещё интересуется. А сама уже когти выпустила.

Тогда второй швыряет ей под ноги початую колоду карт:

– А вот как!..

Матушка так и ахнула про себя!.. Вслух, конечно, ничего не сказала. Личико печёное дулечкой сморщила, глазками голубенькими заморгала: дескать, не пойму, о чём речь?

– Ты, старая, за отродьем своим получше присматривай! – рявкнули гости. – Ещё раз попадётся – не так отделаем!

Бросили они бедолагу на пол, пнули его по разику для острастки, и убрались восвояси.

Ну, что вы думаете? Матушка Гримла – на расправу скорая. Хлыстом его по окорокам отходила: мол, слушайся вдругорядь бабку, неразумная голова! Сколько же можно талдычить: хуже нет для вора приметы, чем карты украсть!

Что?.. Ну да, мы, Скрумли, испокон веку воровством промышляем. А чего такого? Каждому – своё ремесло. Притом, мы, коли не знаете, не какие-нибудь там разбойники с большой дороги! Работаем, в основе, на заказ, и дела нам поручают, как издавна повелось, деликатные.

Скруп молча наказание вытерпел, только зубами скрипнул разок, да и уполз к себе в угол. Лежит, постанывает… Старуха-то быстро сердцем отошла, и давай суетиться вокруг него! Травы заварила, примочки сделала, заговорной пыли из мешочка достала, – всего обсыпала.

Ничего, дней через несколько поправился дурень легкомысленный.

*****

Так бы и осталось всё досадным недоразумением: поделом получил братишка Скруп! Да с той поры стал он прихрамывать сильно. Помяли его медведи. А в нашем деле – это, ой, как неудобно! Сноровка теряется, и приметно слишком: так бы тенью безликой – шмыг в какую щелочку! – колченогого же всяк запомнит.

Скрумли, конечно, кровного родственничка без участия не оставили. Скинулись все понемножку, прикупили недотёпе кабачок.

Понятное дело, облагодетельствовали мы его не без заднего умысла. Заведеньице на бойком месте: пиво рекой течёт – монетой звонкой оборачивается. Народ за кружечкой расслабляется, беседы затевает. Супружница Скрупа, Мыфиля, вокруг столов прислугой угодливой шныряет, разговорчики слушает, всё полезное – на ус мотает. А в нашем ремесле словечко порой золотого стоит!

Скруп – простофиля, да жёнушка у него – умница. Оно, кстати, частенько так бывает.

*****

Проходит какое-то время, Скруп жирком покрываться начал, пузо отрастил. Хорошо ему! Уж и позабыл позор свой… А матушка Гримла, та – нет, она обиду никому не спустит! Для неё репутация важнее прочего. А как же? Мол, раз слабину дашь, потом и вовсе хвост оторвут! «Мы, Скрумли, не из таковских!» Та ещё старушка…

Лис Буглюм, хозяин ребятишек, что нашего недотёпу покалечили, промышлял ворожбою. Оно хоть и запрещено королевским указом, однако, народ к нему все равно потихонечку шастал. Казённые службы на Буглюма косо посматривали, но связываться боялись: ещё нагадает чего!.. Платит налоги исправно – и ладно. А кто попроще, – тем и вовсе мериться с ним не с руки. Известно же: у судьбы путей много. Какую карту откроешь, как истолкуешь, так и сбудется. Потому, кстати, Святая Церковь это дело и не поощряет, – гадание, то есть: на всё – воля Божья, и всё должно естественным чередом идти! К примеру, малый, что Скрупу заказал Буглюмовы карты украсть, долго не прожил: раскинул ворожей колоду, да и нашептал ему чего-то… Скруп-то ещё легко отделался!

Я, правда, думаю, Буглюм, трезво поразмыслив, побоялся с нашим семейством связываться: проучил дурака маленько – и хватит. А может, ему карты отсоветовали. Кто знает, какой там расклад вышел?..

Ну, а матушка Гримла, как потом оказалось, по-своему решила. Без всякого гадания. Скруп ведь у неё сызмальства в любимчиках ходил, поскольку рано сиротой остался и подле ейной юбки вырос.

*****

И вот как-то Мыфиля в кабачке услыхала, что Буглюм жениться надумал. Приглянулась лису в стольном граде некая девица из богатых на выданье. Вдогон к ней ещё две сестры подрастали. Да только опасались к ним свататься, потому как были непростого они роду-племени. А ворожей почему-то решил, что соперников ему не будет, и с копьём наперевес – вперёд!..

Но не тут-то было! Выкинули его сватов за ворота, точно бродяжек перехожих.

Раскинул обиженный лис картишки. Только смотрит – ничего не выходит: та семейка такой масти, что подобное колдовство их не берет. Там своя магия. Почище лисьей. (Про то уж потом Мыфиля от его собственной служанки вызнала).

А ещё ему карты сказали, что есть, мол, способ решить затруднения. И в один прекрасный вечер оказался Буглюм у нас на пороге.

Да-да!.. Припёрся собственной персоной! Мол, кто старое помянет – тому глаз вон! А кто не помнит добра – тому два!.. И мешочек тугой на стол – бряк! Извинение, значитца, за Скрупово увечье.

Ладно, выслушали мы его. Дельце-то пустяковое оказалось. Но для приличия цену заломили изрядную. Гостя аж перекосило!

Начали торговаться. Часа два, почитай, воду в ступе толкли: Буглюм, он же скупой, страсть! – но и мы не лыком шиты. Да и деваться ему некуда: уж больно девица приглянулась, а приданое её – того пуще. Сговорились, наконец, по рукам ударили. Вытащил Буглюм кошель, отсчитал задаток.

Матушка Гримла и говорит:

– Только мы, сударь, не сразу желаемое тебе добудем, а через какое-то время. Аккурат накануне дня Святого Георгия.

– Как? – ахнул ворожей. – Полгода ждать?!

Старушка трубочку табаком-самосадом не спеша набила, раскурила, как следует, пыхнула пару раз, пепел на его денежки стряхнула этак небрежно, и потом только ответила:

– Подождёшь, коли приспичило.

Буглюм насупился, колоду из рукава вынул, посоветовался: картишки ему, видать, то же самое сказали.

Ушёл женишок незадачливый, а Матушка Гримла трубочку в окно вслед ему выбила, да и замурлыкала себе под нос чего-то, довольная.

*****

…Долго ли, коротко ли, подошёл оговоренный срок. Стали два моих троюродных братца собираться в столицу. Им, как младшим, жребий выпал, поскольку дельце-то, я уж говорил, пустячное. И тут матушка Гримла вдруг заявляет: мол, пускай детишки дома остаются, а всю работу Гезза сделает… Наши, конечно, глаза от удивления выпучили, кто в тот час дома оказался, а я – больше всех! Потому как Гезза – это я и есть. Прозвище у меня такое.

Спорить с бабкой никто не стал – не принято у нас старшим перечить. Ну, и я промолчал, хоть удивлён был сильно.

Напросился я к соседу-купцу в попутчики, – тот как раз в столицу по своим делам собирался. Запряг купец в повозку двух тягловых лошадушек, слуги его взгромоздились на коников, что порезвее, и отправились мы в путь. Расстояние до стольного града немалое, но дорога хорошая, королевской дружиной охраняемая, и путешествовали мы скучно – большей частью дрыхли.

Подъезжать стали – тут дело веселее пошло: канун же Георгиева дня! В столице палят из пушек, фейерверки разноцветные в темнеющие облака пускают, а на всём этом разноцветье взмывают из-за дальнего леса в небо драконы серебряные – большие и маленькие. Они как раз обычно об эту пору на север улетают – ко льдам поближе: известно, кровь у них дюже горячая, и летняя жара наша им почти не под силу. А в этот день, кстати, они могут с королевской службы и навсегда уйти – обычай у них такой, и даже сам король им в том перечить не смеет. Правда, я уж давненько не слыхивал, чтобы кто-нибудь из них насовсем улетел. Есть, видать, у государя какая-то зацепочка, ввиду которой чудища служат ему верой-правдой до самой смерти. И несладка та служба, поверьте!

Обоз наш приостановился неподалеку от городских ворот, потому как зевак приезжих много собралось, и от того некоторое столпотворение получилось. И вот любовались мы, пока наша очередь продвигалась, как летучие ящеры на крыло становятся и клиньями тянутся на закат. Долгонько любовались, надо сказать, – в городе уже окошки в домах зажигали, когда я запетлял по улочкам в ту сторону, где жила Буглюмова зазноба.

*****

Нужный мне дом, огромный и высокий, примостился неподалёку от королевского дворца. Окруженный стеною и широким водяным рвом локтей в тридцать, – целая крепость! – смотрел он, казалось, с усмешкой: ну-ка, мол, что за наглец явился?.. Зря ухмылялся оконноглазый: обернулся я рыбкой блестящей, ров переплыл, принял обратно своё обличье, шустренько на стену вскарабкался… Привирать не стану: не так всё быстро делалось, как сказывается. Однако, ещё не пробило полуночи, как уж тенью бесшумной крался я по богатым чужим коридорам, устланным цветными коврами, украшенным затейливыми светильниками, – видать, и впрямь Буглюму, в случае удачи, светило неплохое приданое!

А нужна была мне маленькая комнатка за хитрой дверью в одной из башенок дома. Не люблю хвастать, как вы уже заметили, но любой замок для меня – пара пустяков. Здесь же пришлось повозиться: вход был запечатан заклинанием. Железной отмычке не справиться! Но недаром у нас в семействе, едва малыш становится на ноги, как его головёнку начинают пичкать всевозможными премудростями: нашелся в глубинах моей памяти нужный «ключик», хотя заговор был очень старый.

В заветной комнатёнке той между всего прочего находился стеклянный, плотно закупоренный сосуд. Он-то мне и надобен был… И, клянусь честью Скрумлей, ничего лишнего я не взял! – только эту стекляшку, где внутри помещалось в белёсой жидкости нечто округлое, слегка светящееся алым.

И вот, когда я тихим призраком скользнул прочь, – настолько ловко, что даже воздух не дрогнул, – раздался вдруг в тёплом чреве спящего дома мерзкий шёпот:

– Кто с-сдес-с-сь?..

Был бы на моем месте простой воришка – тут и сказке конец! От ночнухи-сторожилки ещё никто не уходил.

Не успев толком удивиться, откуда у почтенных обывателей в доме такая страсть? – шмыгнул я в ближайшую же дверь, которая, на моё счастье, оказалась не заперта. То была чья-то спальня. Не дыша, на цыпочках подбежал к чужой кровати и невесомым облаком юркнул под одеяло. Легонько дунув спящему в лицо, я обезопасил себя от его неурочного пробуждения.

Между тем, обостренное чутьё ощущало приближение врага. На спасение оставались считанные секунды. Я обнял спящего жильца и мысленно окутал нас прозрачной пеленой, подстраивая своё сердце и дыхание под чужие ритмы. Если бы кто заглянул в ту минуту в комнату – я и хозяин спальни представились бы ему одним целым. Простой фокус этот неплохо бы прошёл даже в яркий день на базарной площади, набитой праздным людом. Но купится ли на такой обман страшный монстр, спешащий уничтожить чужака, незваным проникшего в хозяйские хоромы? Ночнухи, они иначе не умеют, – это вам не собаки сторожевые.

…А потом тягучее время капало чёрной слюною медленно-медленно! – так же дьявольски медленно, как эта жуть водила невидимыми усами на расстояние ногтя от моего лица. Как же она долго принюхивалась, тварь!..

«Вот тебе и пустячное дельце!» – единственная мыслишка, какую я себе позволил, когда чудовище наконец-то убралось прочь. Обо всём случившемся я поразмыслю позже, если сумею унести ноги подобру-поздорову: и о том, как хорошо, что не отправились отрабатывать Буглюмов задаток мои маленькие братцы, – нашли бы они тут свою верную смерть! И о том, как же мне повезло! А главное – почему эта тварь учуяла меня? Меня, заговорённого от неё?..

Не смея дышать, я осторожно приподнялся и осмотрелся. Вроде тихо… Спящий дом мирно посапывал, качаясь на волнах сладкой дрёмы. В высокие окна спаленки заглядывали любопытные звёздочки; мерцая, они насмешливо подмигивали мне: дескать, испужался, голубчик?.. Да чего уж там! Не то слово! Но только я в том никогда, конечно, не сознаюсь. Разве что в старости, когда, сидя у камина в кресле-качалке со стаканчиком вина в руках, буду сочинять правнукам байки о своей бурной молодости…

И тут вдруг что-то железное обхватило моё запястье!

Чертыхаясь и шепча заклинания, я пытался освободиться от кандалов, что приковали мою кисть к изголовью кровати, но все потуги привели к тому лишь, что свалился на пол, едва не вывихнув руку. Цепь оков соскользнула прочь и мгновенно оборотилась огромной змеёй. Свернувшись тугой пружиной, и приподняв верхнюю часть тулова, гадина угрожающе напряглась и зашипела, грациозно раскачиваясь из стороны в сторону. Её чешуйки слюдянисто блестели в лунном свете, отвлекая и завораживая. Извиваясь, она танцевала, неуловимо сокращая расстояние между нами. Я почувствовал, что слабею… Отяжелели веки… Она, видать, тоже это угадала, и, улучив момент, бросилась на меня. Но я сумел схватить её за шею! Клыкастая пасть оказалась прямо у меня перед носом! Пойманная, змея продолжала угрожать: её зев становился всё шире. Не долго думая, я воткнул кинжал прямо поперёк бездонной глотки.

– Браво, храбрец! – произнес нежный голосок, из-под шёлкового балдахина кровати раздалось хлопанье в ладоши. – Браво!.. – и на фоне оконного проёма обрисовалась тонкая девичья фигурка.

Выпустив бьющуюся в конвульсиях змеюку, я напрягся: в этом доме вора вряд ли ожидает что-нибудь хорошее…

Ах, судьба моя прихотливая, как же я ошибался!

До рассвета проговорили мы, забыв обо всём. Умирать буду – эту ноченьку вспомню!.. А ярче всего – глаза девичьи, точно звёзды: как взглянул в них раз – утонул навсегда, и не выбраться мне из того омута, не спастись!

Утром, чуть рассвело, хмельной, ошалевший, выскользнул я из чужого дома. Милая моя сторожей приструнила – ласковыми котятами легли мне под ноги страшные звери, а тяжёлые замки сами с ворот упали. Никто не видал, как расставались мы.

– Знаю, чужой я: всего несколько часов минуло, как встретились, но сердце моё навек пропало! Не жить мне без тебя!.. Что ответишь, если сватов зашлю?

– Посвататься-то легко. Многие судьбу пытали, – сказала девица. – Но пращур мой давным-давно наложил заклятие: тот сердечным другом девушке из рода станет, кто ночнуху вокруг пальца обведёт и змеиного стража одолеет. Ты это выполнил. Но есть и ещё условия. Узнаешь их, как придёт время… Люб ты мне. Но стану ли твоей – то тебе решать! – и как ни пытал её, ничего больше мне не сказала. Видно, не время.

И побрел я, оглушённый внезапной любовью, по тихим утренним улицам. В голове – пусто, за спиной – точно крылья выросли… Обратной дороги совсем не помню, – ни как земляков своих отыскал на постоялом дворе, ни как домой добирался, – ничегошеньки!

Дома легче не стало: только о ней, о милой своей, и думаю, только её перед глазами вижу, а в груди – так ноет! Так ноет!..

Буглюм-ворожей приходил, свой товар забрал – тот сосудец стеклянный, что я для него умыкнул. Довольный ушёл: остаток денег, как уговорено было, отсыпал, – даже не покривился. А мне – всё равно!

Родные ходят вокруг, перешёптываются меж собой… Жалеют! Девки да молодки на улице подмигивают, а какие и откровенно в гости зазывают… Тоска!

Зашел как-то в кабачок к Скрупу. Посидели, поговорили… А только хмель не берёт меня. Не лечит душу хмель!..

Жёнушка его, Мыфиля, из-за стойки вывернулась, прислушалась, поохала, да и говорит: мол, Буглюмка в столицу уезжает, жениться. Все у него уж сговорено с невестиной родней.

– Вот те раз! – попытался я удивиться.

– Конечно! – смеется Мыфиля. – В той стекляшке, что ты спёр, оказывается её сердце было. Глядишь, теперь его ласковее примут, чем в прошлый раз. Просись к нему в товарищи: вот и свою зазнобушку увидишь, а там… Если так не отдадут, то… Может, и не случалось Скрумлям до сей поры себе жён воровать, так ты – первым будешь!

*****

…Тем же вечером я уже мчался в столицу. Вперёд жениха и его челяди летел, охаживая коня плетью, торопя отстающих, и сетуя сквозь зубы, что так медленно ползут под копытами вёрсты. Ох, и долгой же мне показалась дорога!

Лучше бы она длилась вечно…

Отчего не сгинул я, сражённый рукою ночного татя? Не пропал, растерзанный хищными зверями?.. Почему конь мой не споткнулся? – сломал бы я себе шею, вылетев из седла, – и пусть бы вороны клевали мёртвые глаза мои! Зато не увидел бы возлюбленную свою в подвенечных одеждах, ведомую в храм другим!

Именно она оказалась предназначенной Буглюму. Этому жалкому червю! Она, а не какая другая из сестриц.

Родственники милой моей лишь одно испытание рыжему женишку устроили: дескать, если съест он сердце невесты, что в сосуде хранилось, мною же украденном, так она по гроб его будет. Лис алый светящийся комочек слопал мигом – и не подавился! – родня только успела переглянуться между собой. Странно так переглянулись, родственнички-то: довольно, да с усмешечкой тайной…

Да только мне не до чужих взглядов было, как понял чудовищную ошибку свою! Бешеная злоба тьмой застлала глаза, когда узнал я правду. Не помню, где взял оружие… Не помню, как схватили и били…

…Любимая, чем же прогневили мы Господа?.. Где милосердие ваше, Небеса? Как жить, как дышать? – ведь ты и жизнь моя, и моё дыхание!..

…Очнулся от холода: подземелье – мрак, сырость, цепи.

Что вору оковы? Что вору решётки?.. Тьфу!.. С помощью заклинаний высвободился из железных пут. Обидчики мои не догадались их заговорить. А вот с решётками – незадача вышла. Не было их там… Ящерицей ползал в темноте, ломая ногти, обдирая в кровь пальцы: обшарил каждый угол, ощупал все щели, все выступы и углубления, но ни окон, ни дверей не нашёл, – всюду камень!

Уныние – великий грех. Думай, думай, разбитая головушка! Ищи выход из западни! Или я не Скрумль?

Перебирал одно заклинание за другим, но холодные стены оставались недвижимы. Правда, оставалось ещё одно средство…

В ту нашу первую и единственную встречу, любимая доверила мне своё настоящее имя. То самое, что мать даёт дитю при рождении, шепнув ему на ухо, и которое до поры до времени знает только она. То имя, что дарят только самым близким. То, чем так рады завладеть духи и демоны, чтобы повелевать смертной душою по своему усмотрению. Ну, да вы сами всё знаете.

"Позови меня, когда станет совсем худо," – сказала она тогда. Но лучше я заживо сгнию в подземелье, чем сделаю это: почём мне знать, что ни одно исчадие зла не нашло себе убежища в этом каменном мешке? Разве могу я подвергнуть её такой опасности?

И едва решил так, – раздался страшный грохот! Тьма раскололась, и в просвет треснувших стен темницы увидел я серебряную главу дракона:

– Вот и последнее условие выполнил ты!..

*****

– Согласен ли ты, любимый, разделить мою судьбу?..

Согласен ли я пройти боль и муки перерождения, и стать уродливым, рогатым чудовищем? Провести во льдах добрую половину жизни, испытывая нечеловеческие муки голода? Рисковать своей головой ради малейшей прихоти короля?

– Да! Ибо я люблю тебя!..

*****

…В то утро матушка Гримла овсянку варила. Это у Скрумлей обычаем: по утрам всенепременно тарелочка овсяной жижи. Кашка булькает себе в котле, матушка в кухне возится: шуршит по хозяйству, да одним глазком за варевом приглядывает, чтоб не убежало. Вдруг дверь входная – бам-с!.. – чуть не с петель долой!

Вбегает запыхавшийся чумазый мышонок:

– Матушка Гримла! Матушка Гримла!.. Скореича!.. Улетают!.. – крикнул, на месте подпрыгнул разов несколько, точно мячик, – и бежать!

Старуха руками всплеснула:

– Охти ж мне!.. – полы длинной юбки подобрала, и за ним!

Так и проскакали по сонным улочкам – старый да малый – вплоть до окраины деревеньки. А за околицей ждали их двое.

Прощание было недолгим: длинные проводы – лишние слёзы. Утреннее солнышко ещё жмурилось да позёвывало, выглянув из-за дальних холмов, когда две пары упругих крыльев рассекли свежее голубое небо. Сделав круг над васильковым лугом, драконы взмыли выше, и вскоре растаяли в синеве.

– Дела-а! – вздохнул припоздавший Скруп, провожая взглядом улетевших.

– Бывает… – коротко отозвалась матушка Гримла, концом платка вытирая глаза, слезящиеся то ли от солнца, то ли ещё от чего.

И больше ничего не сказала, – слишком долго было бы рассказывать: и про то, как подменила она Буглюмовы карты, и как использовала старое заклятие, чтоб свести две судьбы, и много всего другого… Ведь начинать историю пришлось бы ещё с тех времён, когда девчонкой стянула она у подвыпившего проезжего сказителя мешочек старинных преданий. Среди прочих сказаний, было там и про то, что служит оковами дракону его собственное сердце: покуда бьётся оно, мучается крылатый в человечьем обличье, уязвимом и недолговечном. Стоит же сердцу пропасть, как обретает он долголетие и свободу: разве что король может править судьбой его, но то отдельная история, – так же как и про то, что случается с тем, кто отведает его вкус.

*****

…Давно ушла уж домой матушка Гримла – некогда ей особо рассусоливать: помимо счастья и оберега близких много и простых забот у хранительницы очага. А Скруп всё лежал в стоге прошлогоднего сена. Грелся на солнышке, почёсывал толстое серое брюшко, щурился, глядя в небо, и лениво размышлял: хорошо ли то, что негаданно выпало его кузену? И каково променять домашний уют на жизнь, полную скитаний и опасностей?

– Впрочем, – чуть погодя вымолвил он, – не всякой крысе дано стать драконом… Наверное, это чего-то да стоит!

И после долго ещё всматривался он в бездонную синь, где неспешно текли взбитыми сливками огромные облака, и думал, что теперь-то братец Гезза узнает их вкус…

Небо рыб

Зря я ему это рассказал. Всё заканчивается ссорой.

– Ты хоть понимаешь, что можно срубить на этом бабла?! – голос говорящего становится шерстяным и хриплым. – Понимаешь?

Его воспалённые глаза испытующе впиваются в моё лицо. Он наклоняется так близко, что отчетливо видно каждую красную ниточку жёлтых бессонницей белков, каждое пёрышко серой радужки, окаймляющей огромные зрачки, – безумные озера неутолённых желаний. Я не хочу оказаться там, во мраке чужого бреда, и молча отворачиваюсь к стене.

Пружины старого дивана сварливо скрипят подо мной – ему изрядно надоели и мы, и наши бесцеремонные гости. Оттого старик характером подл и мелочен: то коварно подогнет усталую ногу, то так громко стенает в ночи, что взбешённые соседи барабанят в стены, завидуя чужому короткому счастью. Вот и сейчас: из его дряблых руин в бок исподтишка впивается что-то острое. Но я терпеливо недвижим – лишь бы оставили в покое! Диван злорадно хихикает: шерстяная хрипота становится громче, назойливее, нестерпимее…

– Слышишь меня?.. Слышишь?!

Нет, я давно уже тебя не слышу. Как и ты меня. Родные братья, – но мы оба оглохли, раздавленные катком бытия, очерствевшие, покрывшиеся коростой взаимного равнодушия, из трещин которой всё реже сочится мутная сукровица чувств – глумливая пародия на прежнее. Говорят, кровь – не водица…

Быстрые шаги. Хлопает дверь – зло, громко, с вызовом.

Я вскакиваю:

– Вернись, урод!..

Бросаюсь к вешалке у входа. Так и есть: он опустошил мои карманы. Этот гад забрал наши последние деньги! Мои деньги!

Схватив куртку, вылетаю в коридор. Воняет помоями и кошками. Торопливо гудит убегающий лифт. Зачем-то бросаюсь по лестнице вслед, перескакивая ступени, хотя понимаю: не догнать… На чёрной улице пронзительно холодно. Ночь неприветливо щурится волчьими глазами редких фонарей. Я оглядываюсь: беглец растаял где-то в этих льдистых сумерках. Ковыляю к ларьку неподалёку: существо, обитающее в его глубинах, иногда ссужает избранных дешёвыми сигаретами в долг.

Затяжка обжигает ободранное морозом горло. Кашляю, ругаюсь, упрямо затягиваюсь снова… Из темноты выплывает бесформенная масса: многорукая, многоголовая. Стайка подростков. Самые страшные городские хищники.

Отработанным манёвром они берут меня в кольцо. Волчата бурно радуются нечаянной жертве. Я для них – возможность развлечься. Кто-то отпускает грубые шуточки, остальные гогочут. Это – прелюдия. Не вступая в переговоры, вытаскиваю нож. Шансов мало, но…

*****

…тусклый свет так режет глаза! Тупая боль будит сознание: жив… Расплывчатый мир постепенно приобретает узнаваемые очертания – это моя нора.

В кресле рядом с диваном – шевеление. Невзрачная девчонка, истёртая донельзя, точно медный пятак, прошедший через сотни рук, так что и рисунка не разглядеть, протягивает чашку:

– На водички! – в её глазах участие, смешанное с брезгливым любопытством. Так разглядывают сбитую машиной собаку: и жалко, и гадко.

Почему-то девочка кажется мне знакомой. Контуженой голове понадобится некоторое усилие, чтобы понять: она и есть то маленькое божество из злополучного ларька. (Превращение безликого существа в божество происходит, когда я узнаю, что девица спасла мое бренное тело. А может, и душу, если она у меня есть.)

– Сожгли магазинчик, – равнодушно упоминает она, собирая разрозненные бусины трагической ночи в единую нить. И еще спокойнее добавляет: – Ну, не жить пацанам, если Азамат их вычислит! – и поясняет: – Хозяин мой.

Из разговора выясняется, что спасительница нянькается со мной уже пару суток.

– Отсижусь у тебя немного, пока хозяин не отойдет. А то попаду заодно под горячую руку, – заявляет она.

У меня нет ни сил, ни желания сопротивляться её решению.

Совершенно освоившись, она уверенно хозяйничает в моем жилище: сообщив, что "время вечерять", быстренько сооружает нехитрый ужин. Это действо напоминает волшебство: холодильник, помнится, был девственно пуст. Попутно девица скучно и торопливо пересказывает свою немудрёную "жисть", обыденно убогую и предсказуемую, как у сотен её сестер, и страшную именно этой своей убогостью и повторяемостью.

– Как тебя звать? – перебиваю я. Мне вовсе не нужно её имя: хочется, чтоб она сменила тему.

Девчонка на секунду замолкает, её лицо отражает удивление, словно она вспоминает саму себя.

– Да Машка же я!– всплескивает она руками и, хлопая по коленкам, чему-то звонко хохочет. Смех совсем не похож на хозяйку: маленькие, серебряные монетки. Наверное, она его у кого-то украла.

Потом Машка зовёт к столу, но при попытках встать кружится голова, и она пробует кормить меня с ложечки. Это смешно и трогательно. Правда, проглоченная пища почему-то хочет обратно, и вот это мне уже не нравится. Медик-недоучка, я предполагаю, что схлопотал сотрясение. Хреново…

Размякнув после еды, Машка слоняется по квартире. Телевизора у меня нет. Всё мало-мальски ценное давно исчезло. Зато есть огромный аквариум. Она долго сидит перед стеклянным ящиком, разглядывая чужой мир за его стенами. Черты её лица при этом неуловимо меняются, становятся детскими. Жители застеколья, беззвучно хлопая ртами, тоже изучают её, серьёзно и внимательно. Мне вдруг припоминаются невесть когда читаные строчки: "…рыбы в аквариуме догадываются, что мир не кончается стеклом… там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем… и верят, что попадут туда…" 1 Эти слова повторяющимся речитативом долбят череп изнутри и мешают уснуть… Там, за стеклом, небо рыб…

После она находит под диваном старые журналы – пыльные, мятые. В этой куче – несколько фото. Из тех времен, когда я был счастливым. В том, что она нашла их, – доля мистики: я думал, что сжег всё.

С трудом поднявшись на ноги, отбираю у неё фотки:

– Любопытной Варваре нос оторвали!..

Закрывшись в ванной, жгу их в раковине. Глянцевая бумага горит легко и весело. Потом долго смотрю в зеркало: исчезнувший в пепле человек с фотографий и тот, что глядит на меня сейчас, – они оба чужие. Я не хочу быть ни тем, ни другим: у одного из них есть вера, надежда и любовь, но я уже знаю, какую цену он заплатит за них, второго снедают холод и пустота. Что легче?..

Включив воду, долго сижу на бортике ванны, пока тошнота и головокружение не выгоняют меня из укрытия. Голова болит страшно! Ненавистный старик-диван сейчас кажется лучшим местом на свете. Но мне не дают провалиться в спасительное забытьё: стук в дверь заставляет подняться. В глазок вижу соседа. Тихий спившийся алкаш не вызывает опасений – между нами нейтралитет. Поэтому, наверное, я не слышу предостерегающего шёпота девушки:

– Не открывай!

Дальше – кадры заурядного фильма о плохих парнях. Обычно я такое не смотрю. Мне бы что-нибудь на уровне Копполы, но реальность частенько скупа на выдумку и режиссуру. Тот, кто играет в этом эпизоде главную роль, совсем не похож на Дона Карлеоне, – ему и его товарищам пасти бы овец где-нибудь на горных склонах. Но позже я по достоинству оценю их мастерство. Когда всё закончится… Когда стихнут гортанные голоса на лестнице, глубоко внизу в подъезде хлопнет простуженная дверь, и ночная тишина, нарушаемая лишь тонким скулёжем истерзанной Машки, ватным одеялом накроет мою несчастную голову. Вот тогда только мне станет по-настоящему страшно.

*****

У нас с Машкой есть неделя. Семь коротких дней, чтобы расплатиться за её глупость.

Как я понял из обрывков предыдущего трагифарса, девица, наблюдавшая из окошка ларька мою стычку с юными отморозками, после драки собственноручно запалила торговую палатку, решив свалить на них поджог и, как следствие, недостачу энной суммы. Но у ночной улицы есть глаза… Быстрое и жёсткое расследование привело к убежищу беглянки. Претензии Машкиного хозяина гораздо серьёзнее, чем стоимость утраченного имущества: как выяснилось из бессвязных всхлипываний незадачливой пироманки, у неё был куда более ценный товар. Некоторое количество «волшебного» порошка… Машка должна была, как обычно, передать его нужному человеку. Но в её мозгу, яростно озабоченном борьбой за выживание, давно уже зрел некий план, для осуществления которого не хватало лишь соответствующих обстоятельств. Драка и стала таким катализатором. Когда мои обидчики скрылись, невольная свидетельница мгновенно сообразила, что вот он, нужный момент!.. Вызвонив своего дружка, она отдала ему зелье. Парочка надеялась, таким образом, выкарабкаться из трясины беспросветного существования. Но Машку подвела природная сердобольность: не захотела оставить на произвол случая избитого человека. Прежде чем отключиться совсем, я успел назвать ей адрес. Притащив же меня домой, добрая самаритянка решила, что сумеет переждать бурю здесь, пока приятель займется реализацией.

– А куда мне было идти?.. Лёха сказал: надо разбежаться, – пояснила девчонка, размазывая по щекам кровь и сопли. – Если бы мы по уму всё сделали, а то кинулись с бухты-барахты!

Теперь она должна возместить убытки или отыскать своего подельника. А пока люди Азамата погостят в пригороде у её матери. Об этом Машка тоже не подумала заранее. Дурища…

Спросите, почему я не послал её к черту? Не потому только, что не сумел доказать налётчикам свою непричастность. Просто она ведь не бросила меня, беспамятного, замерзать на морозной декабрьской улице. А могла… Глядишь, и не попалась бы.

*****

Первые сутки Машка тратит на поиски дружка. Приятель, конечно, не отвечает на звонки. «Абонент временно недоступен…» В интонациях автомата – неприкрытая издёвка. Матери она не звонит, но не сомневается, что Азамат выполнил свою угрозу. Вечером девушка долго молча сидит в кресле, бессмысленным взглядом буравя стену. А потом начинает выть. Громко, надрывно, в голос.

Моего терпения хватает ненадолго. Сначала трясу её за плечи, бормоча какие-то нелепые слова, потом наотмашь бью её ладонью по щеке. И ещё… Она резко умолкает.

– Собирайся! – мой приказ так же груб, как и пощёчины.

Неведомый, новый ритм управляет моими поступками. Машка, я попробую тебя спасти. "…Я рыбий бог включаю и выключаю рыбье солнце… корм насущный подаю им днесь…не ввожу их во искушение… но избавляю от лукавого…"

Мы выходим на улицу. Ночь, мороз, слепые фонари… Машка не задаёт вопросов. Это – хорошо: ведь мой план ещё более сумасброден, чем её идея быстрого обогащения, приведшая к краху. Не уверен, что нам повезёт, но лежать на диване, ожидая нового визита бандитов, глупо.

Ловим тачку и едем за город. Пропетляв по просёлкам, машина оставляет нас перед группой приземистых зданий, огороженных высоким решётчатым забором. Мигнув габаритными огнями, такси торопливо исчезает в ночи. Холодно, ветрено, неуютно… Ощущение, будто мы совсем одни в этой непроглядной черноте, где умерло солнце. Тёмные строения за решёткой кажутся надгробиями великанов. Кое-где горят окна, их свет мертвенно-бледен и неприветлив. Взяв Машку за руку, – то ли для её спокойствия, то ли для собственного, – я иду вдоль забора в поисках ворот. Это место хорошо мне знакомо, но я чувствую себя так, будто кто-то нарочно путает меня. Глупо, конечно, но чтобы не сбиться, другой рукой веду по прутьям решётки. Бум-бум-бум… Проходит вечность, и я уже начинаю подозревать некое колдовство, когда вдруг вижу ворота. Нашариваю в кармане пропуск. В маленькой кирпичной будочке – сонный охранник.

– Ты чего это не в свою очередь? – интересуется он.

Надеваю на лицо скабрезную улыбку:

– Да вот нам с девушкой приткнуться негде…

Охранник пожимает плечами. Он знает, что я и раньше ночевал здесь, когда ссорился с квартирной хозяйкой или со своим разлюбезным.

Пройдя длинной замёрзшей аллеей, попадаем внутрь одного из зданий – пропуск открывает нам очередные двери. Там тепло и неуютно. Пахнет зверинцем и лекарствами. Когда мы оказываемся в плохо освещённом холле второго этажа, Машка наконец размыкает губы:

– Это больница?

– Почти.

Это – «дурка». Я работаю здесь санитаром и уборщиком. Двух курсов мединститута вполне достаточно для того. Можно было ещё пристроиться в морг, но я не смог там.

– Навестим тут одного товарища…

Я не вдаюсь в подробности. Иначе она и меня сочтёт сумасшедшим.

Оставляю Машку на скамеечке в коридоре, сам иду в дежурку. Там, перед маленьким телевизором сидит Михайловна, медсестра. Её тоже не удивляет мой визит.

– Чё, – лениво интересуется она вместо приветствия, – раскладушку дать?

– Не, ключи дай от третьей, хочу с Немым пообщаться.

Она отставляет в сторону чашку с чаем, и внимательно смотрит на меня:

– А помер он.

Смерть – нередкий гость здесь. Но Немой, нестарый ещё мужик, был вполне здоров. Если не считать головы.

– Докололи? – зло интересуюсь я.

Михайловна заговорщически оглядывается по сторонам:

– Повесился!.. Главный такой разгон всем устроил!

Михайловна рассказывает детали, и сетует, что теперь, видимо, главного попрут на пенсию. А жаль… Но это сейчас не важно, хотя я весьма уважаю старика.

– К нему парнишка накануне приходил, – мрачно продолжает медсестра. – Чернявенький такой, смазливый. На тебя, кстати, похож… Брат, что ли? Сигареты принёс, печенье. Я ещё удивилась: Немого ведь никто не навещал…

Зато я не удивлён. Я словно наяву слышу шерстяной, хриплый голос: «Ты понимаешь, что можно срубить на этом бабла?..» Нет, братишка, я-то всё теперь понимаю. Это ты не сечёшь, что деньгами не спасти того, кто проиграл собственную жизнь. Здесь нужно иное.

Михайловна наливает мне чаю и пододвигает вазочку с дешёвыми конфетами. Я отказываюсь от чая, но беру один леденец, – он такой же круглый и бледно-жёлтый, как солнце за окном в тот день, когда я разговорился с Немым…

*****

…Он стоял у окна, спиной к подоконнику, и мне было плохо видно его лицо. Я так и запомнил: тёмный силуэт на фоне белёсого неба и маленький диск зимнего солнца над его плечом. И ещё – морозные узоры на стекле.

–…я только понять хотел, куда она детей дела? Фотографии показывал… Там и свадьба наша, и мальчики… Мне даже мать не верила, говорила: ну, не может такого же быть! А я – что? Я и сам засомневался, особенно, когда стали меня проверять: вдруг и правда с ума сошёл? Но фотки-то – вот! Она на них была. Точно она! Я ещё спрашиваю: откуда же, мол, тогда имя твоё знаю, и адрес, и родителей? Про детство рассказывал – мы с малолетства знакомы были. Так она кое с чем соглашалась, да! Было такое! Только тебя, говорит, не было… Как же не было, когда – вот он я!..

Он говорил, а я слушал. Немой никогда ни с кем не разговаривал, за что и получил своё прозвище. Он находился в клинике уже несколько месяцев и за всё это время не произнёс на людях ни слова. Не знаю, что подвигло его на исповедь. Может, он и не со мной говорил, а с кем-то, видимым ему одному?

До этого я знал про него лишь, что он преследовал некую женщину, утверждая, что она – его жена, и что у них есть двое детей, которых она якобы «куда-то дела». А та даже не была знакома с ним, пока однажды он не возник на её пороге со странными претензиями. Бедняжка промучилась немало времени, пока его признали невменяемым и насильно определили в клинику.

И вот я стоял, в обнимку со шваброй, и слушал его шелестящий голос, отвыкший от слов:

–…этот тип говорит: всё можно, только за определённую плату. Если бы знал я, чем кончится, разве согласился?.. А так, думаю: фу ты, мелочь какая! Да и вообще, брешет, небось! Нельзя ведь такое взаправду!

Гипнотизирующий глаз солнца над его плечом затянули облака, тогда я очнулся и сдвинулся с места.

– Слушай, найди его, а?.. – видя, что лишается слушателя, Немой вдруг двинулся ко мне, и не успел я опомниться, как он встал передо мной на колени. – Пусть вернёт всё, как до нашего разговора было! Не могу я так больше!..

*****

Сунув леденец в рот, прощаюсь с медсестрой. Гибель Немого расстроила мои планы. Разве что попробовать отыскать того, о ком он говорил?

Машка ждёт меня там, где я оставил её. Взгляд у неё такой же, как у Немого во время его монолога – застывший и отрешённый. Машка не спрашивает меня, что я делаю и зачем. А я трачу целых два драгоценных дня, чтобы выяснить недостающие детали. Из карточки убитого узнаю его бывший адрес. От соседей – где живёт его мать. Не знаю, почему та стала со мной общаться: помятый, со следами побоев, я похож на бродягу, а не на следователя, коим нахально представляюсь. Очевидно, ей просто всё равно: в её глазах застарелая усталость. Совсем как у сына.

– Когда господь хочет наказать человека, он лишает его разума, – тихо говорит она. – За что он покарал его?

Я тоже не знаю ответа. Немой был обычным. Как все мы. В меру ленивым, в меру беспечным, в меру подлым. Ни больше, ни меньше. И однажды он попал в ловушку. А рядом оказался тот, кто предложил выход.

Мать показывает мне те самые фотографии: там он гораздо моложе и выглядит счастливым. Рядом с ним – женщина и двое пацанов. Я невольно вспоминаю свои снимки, найденные Машкой. «Там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем…» Немой тоже был рыбой и тоже мечтал.

– Не знаю, кто это с ним… У него не было детей и он никогда не был женат. Не успел, – по щеке старой женщины сбегает слезинка. – А та, которую он преследовал, она и вправду очень на эту похожа…

В правдивости её слов я убеждаюсь воочию, когда нахожу женщину, что в своё время пострадала от притязаний погибшего. Она не сообщает ничего нового. А главное, она тоже ничего не знает о человеке, которого рассказывал Немой. О том, кто предложил ему странную сделку. Нет, он рассказывал ей об этой истории, но она не поверила: так не бывает. Проще поверить в безумие.

У меня остаётся последняя зацепка, чтобы найти того, кто мне нужен. Если, конечно, он не является порождением помрачённого сознания.

Машка одалживает у знакомой денег, и мы отправляемся в подпольное казино на окраине города. Именно там Немой повстречал человека, которого я теперь ищу. Возможно, отсюда и надо было начинать, не тратя времени на разговоры с очевидцами, но я хотел убедиться, что Немой говорил правду.

Охранников вертепа сильно напрягает наш с Машкой затрапезный вид, но пароли, что дал мне Немой, всё-таки открывают нам двери.

Проводим за игрой четвёртый день из отведённых семи, и пятый. Проигрываем, немного отыгрываемся, потом снова проигрываем. Проигрываем всё подчистую. Кто сказал, что дуракам везёт?..

День шестой. Утро… Мы в парке недалеко от проклятого места. Притащились сюда по инерции – денег больше нет. Я бездумно кидаю снежки в каменную чашу пустого фонтана. В голове – ни одной мысли.

– Я должна вернуться! – вдруг говорит Машка. У меня ощущение, что с этими словами она вытаскивает из тела огромную занозу. – Вернусь, отработаю… На трассу выйду или ещё чего, что прикажут. Отработаю я им эти чёртовы деньги! – кричит она в пространство, срываясь на визг.

– Девочка, – проникновенно говорю я. – Ты не понимаешь, что никакие деньги нам не помогут?

– А зачем мы тогда тут маемся?! – она враждебно смотрит на меня. В её глазах – ожидание подвоха.

– Подумай сама, – терпеливо объясняю ей: – вот сколько тебе нужно для счастья?

Она мгновенно называет цифру. У неё давно всё подсчитано. Я начинаю истерично хохотать:

– Тебе хватит? А почему не больше?

– А что? Мало?.. – огрызается Машка.

– Девочка, – снова говорю я и глажу пальцами её щёки, легонько касаясь губами их мрамора. – Глупая девочка! Но ведь ты не станешь другой. И вся грязь, что скопилась в тебе, вся твоя горечь, – они останутся с тобой. Ты будешь помнить обо всех, кто тебя предал, и снова будешь ждать обмана. Что с этим-то делать?.. – я охватываю ладонями её лицо, пытаясь согреть его дыханием.

Но она вдруг устремляет взгляд куда-то позади меня: в её расширившихся глазах – отражение тёмной фигуры.

Это – он!

Почему я так уверен в этом?

– Раз искал меня, значит, цену знаешь, – утвердительно говорит пришелец. Голос у него вполне обычный. Стариковский, дребезжащий.

Не поворачиваясь, спрашиваю, как можно равнодушнее:

– А эксклюзивные условия возможны? – а сам смотрю в её глаза. Мне и не нужно особо разыгрывать спокойствие: мороз и усталость потихоньку превращают меня в дерево.

В пространстве возникает пауза. Отражение в Машкиных глазахстановится больше.

– Например?..

– Я бы продал вам свой день рождения, – говорю я.

– Ловко, молодой человек, ловко! – одобрительно причмокивает пришелец. – Новую жизнь хотите, стало быть?

– Хочу! – весело и дерзко соглашаюсь я и, набрав в грудь воздуха, поворачиваюсь к нему.

Вполне обычный старикан. Выдох-х-хх!.. Я даже чувствую некоторое разочарование.

Машка дёргает меня за рукав:

– Это к-кто?.. – у неё стучат зубы. От холода ли?

Незнакомец вежливо приподнимает шляпу и кивает ей. Но и только… Имя его мы вряд ли узнаем. Немой называл его Продавцом Вероятностей. У парня было мехматовское образование.

– Это – Айболит, – я обнимаю её за плечи. – Он помогает людям. Лечит их от глупости.

У меня – свои ассоциации.

– А-а… он откуда про нас знает? – шепчет девушка.

– Он знает. Потому что мы знаем про него. Сарафанное радио… – Я улыбаюсь. "Айболит" улыбается в ответ: мол, так оно и есть.

Жестом фокусника он извлекает из воздуха перо, чернильницу и стопку бумаги.

– Я по старинке, знаете ли, – извиняющимся тоном говорит он. – Значит, вы, юноша, готовы продать мне один день своей жизни?

– Готов! – подтверждаю я. Ветер усиливается, поднимая лёгкую позёмку.

– А именно …июля …года… – старик сопит и карябает пером бумагу.

Машка ошарашенно взирает на весь этот цирк: я, окоченевший от стужи, безумный старик, рисующий закорючки на листе, висящем в воздухе…

– Подожди, – беспокойно говорит она, – а он тебе – что?!

– Изменение реальности, – словно учитель в школе, разъясняю я. – Понимаешь, всё, что случается с нами, – это цепь вероятностей. Не случилось одно – случится что-нибудь другое. Возможно, более хорошее. Продавая один день, ты вычёркиваешь его из жизни, и тем самым меняешь свою судьбу.

Машка готова поверить. Но…

– Почём ты знаешь, что будет лучше?! – она почти кричит.

– Я не хочу лучше! – кричу в ответ. – Я хочу по-другому!

– Вот и всё, – удовлетворённо кряхтит старичок. Не обращая на нас внимания, он внимательно перечитывает свои записи. – И вам – развлеченьице, и мне – лишний денёк прожить. Осталась только ваша подпись, юноша, и…

Он не успевает договорить: из уголка его рта быстрой змейкой сбегает тёмно алая струйка. Чуть помедлив, он тяжело опускается на колени, покачивается, и падает лицом в снег. Я успеваю увидеть тёмное пятно на его спине. Ветер вырывает из ослабевшей руки лист и уносит, кружа, вдоль снежной аллеи.

Машка что-то кричит, но я не понимаю. Задыхаясь, я бегу вслед за серым клочком бумаги, танцующим между бешено кружащимися снежинками. Он то подпускает меня поближе, то снова улетает, влекомый ветром. Пот заливает глаза, в груди – резь…

Я почти догоняю добычу, но тут кто-то сзади больно бьет по ногам. Падаю, но продолжаю тянуться к свернувшемуся трубочкой листку: он лежит на снегу совсем близко… Человек, что навалился сверху, яростно молотит кулаками по моей голове. Вывернувшись, нечеловеческим усилием подминаю его под себя. Кровь из рассечённых бровей мешает видеть, перед моим взором вращаются и лопаются огненные круги, но я узнал бы нападающего даже с закрытыми глазами: по запаху, кожей, кончиками пальцев… Ослепнув, оглохнув, потеряв рассудок, – я всё равно бы узнал его!

– Зачем ты это… сделал? – я задыхаюсь, мне трудно говорить. – Зачем?!

Он дико скалится, пытаясь вырваться, на его губах пузырится слюна. И тогда я с размаху впечатываю локоть прямо в его лицо.

Теперь он не похож на себя, и мне легче. Связываю ему руки его же шарфом и волоку обратно. Туда, где лежит старик. Тот ещё жив. Видимо, нельзя вот так просто убить подобного ему. У него наверняка найдутся про запас чужие денёчки… Машка сидит возле на корточках и плачет. Я швыряю пленного на снег рядом с его жертвой.

– Быстрей подписывай! – шепчет раненый.

Мой пленник выгибается дугой и орёт:

– А про залог он тебе сказал?!

– Какой залог? – заветный лист в моих руках, и от того ко мне возвращается прежняя уверенность.

– Ты должен заложить двух самых близких тебе людей!

– И что с ними будет?

Но старик молчит и страдальчески прикрывает набрякшие веки. Пульсирующая жилка на виске выдает его притворство. Я злобно пинаю его ногой.

– Это тебе псих из дурки рассказал? – спрашиваю я связанного.

– Да!..

Пробегаю взглядом строки договора: "…покупатель не несёт ответственности за последствия залога…" Двое близких. Угу… Но у меня есть только Машка и этот… Так уж сложилось.

– Ты не сделаешь этого! – шипит связанный. Машка смотрит непонимающе. Я тоже гляжу на неё и в моём сознании вспыхивает стоп-кадр: чёрная улица, неподвижное тело на растоптанном в грязь снегу…

Медленно, точно палач, поднимающий топор, я беру перо… «…глупые рыбы мне нет дела до ваших сомнений и я не слышу ваших молитв в конце концов у меня – свой аквариум своё небо свой бог и те же проблемы…»¹

Монолог

«…Когда молодая женщина возвратилась из собора Св. Стефана с панихиды по Моцарту домой по Грюнангерштрассе, 10, то её муж Франц Хофдемель набросился на неё с ножом в руке. Крик их годовалого ребенка и призывы о помощи самой Магдалены спасли ей жизнь: соседи выломали дверь и нашли женщину в бессознательном состоянии, с многочисленными кровоточащими ранами. Лицо её было обезображено. Муж несчастной покончил с собой…»

«Die Wiener Zeitung» («Венская газета») 9 декабря 1791 г.

… Тихое утро над морем светло и прозрачно. Свежее и юное, оно кажется нарисованным. Нежные пастельные краски: неяркое низкое солнце в туманной дымке, бледно – зеленая гладь воды сливается с таким же небом, белый песок. Чистое прохладное безмолвие лишь изредка нарушают приглушенные крики чаек. Это – абсолютный покой. Всего лишь какие-то минуты, прежде чем растает туман и солнце наберет силу. Тогда водный простор покроется искрящейся рябью, ослепительные пески будут изнывать от зноя, голоса птиц станут насмешливыми и пронзительными, налетит, подгоняя волны, соленый ветер: но это уже – гимн полудню. А пока – утро. Легкое, беззаботное… Краткий миг вечности, когда я могу быть свободным. Могу быть ничем. Просто – быть.

Искупавшись в живительных водах, я возвращаюсь к себе. Тело ещё хранит ласку моря, но утро ушло: меня ждут.

Сегодняшний посетитель – мужчина. Судя по его одеянию, – Европа, семнадцатый век. Что же, это не хорошо и не плохо. Никогда не угадаешь заранее, с чем пожалует проситель, но обитатели разных столетий на деле мало чем отличны, ибо и те и другие – суть люди.

Я щёлкаю пальцами. Воздух наполняется музыкой. Тс-с-с!.. Это одно из моих любимых. Расплавленные в звуках свет и радость. Узнаете? Воистину – бессмертное творение!.. Нет, с его создателем знаком я не был и не принимал в нем участия. Напрасно, напрасно меня порой обвиняют в его злосчастной судьбе! Да и кто сказал, что он был – несчастлив?.. Прожил мало? Зато успел столько, сколь иному не успеть и за три века… Умер в нищете? Да полно повторять вздор! Он зарабатывал довольно. Вот, правда, тратить не умел… Интриги недругов и козни при дворе? Он просто предпочел свободу…. Тихо!.. К чему весь этот спор? – прислушайтесь: разве такие звуки могла родить печальная душа?..

Напряженная поза моего гостя выдает его трепет и благоговение. Но он преклоняется предо мною, а не этими божественными звуками.

Мой гость не знает этих нот: он жил раньше, чем тот, кто сочинил их. Моё время течет прихотливо. Что ж, я расскажу ему о нём. Быть может после гость передумает просить меня об услугах?

Его внимание займу я ненадолго. Ведь как уже упоминалось, сочинитель ко мне не обращался. У него был другой покровитель. И есть лишь краткий эпизод, что косвенно связал нас воедино…

*****

«Ты, Моцарт ², Бог, и сам того не знаешь…»³ Нет, он был – человек. Мне ли не знать, кто ангел, а кто демон? Или тем паче – простой смертный? Этот – был любимцем Неба. Одним из тех, в кого вдохнул Господь не только душу, но подарил искру божью.

Но что же дальше? Хранит ли Бог того, к кому он при рождении был столь благосклонен? Или подобно птице, судьба оперившихся птенцов Его уж не волнует? Хм… я не отвечу вам. Это будет нечестно.

Не стану утомлять прологом. Детали вам известны. Своему гостю я пересказываю вкратце.

В семье он был седьмым. Хорошее число!.. Столь ранний, удивительный талант! Заботливый отец и любящая мать … Долгие переезды из города в город – тряские дилижансы, пыль и грязь дорог, постоялые дворы, любопытная дворня, опасности, подстерегающие путешественников на каждом шагу, болезни… Праздное любопытство дворцов: маленький вундеркинд для них – забавная игрушка; когда он станет старше, ему укажут на дверь… Захолустный Зальцбург и сладкая отрава Вены. Несбывшаяся любовь. Женитьба, против которой так возражал прозорливый отец… Рождение и смерть детей… Предательство жены и ученика, зависть собратьев по цеху… И музыка, музыка, музыка!

Что?.. Да, вы правы: были загадки. Масонская ложа⁴. История Сальери⁵. Человек в черном, заказавший реквием за несколько дней до его кончины⁶. Странные похороны, утерянная могила; наконец, – череп, о принадлежности которого будут спорить столетия⁷…

Но и об этом я не хочу рассказывать. Пускай отгадки ищут книгочеи и буквожоры, обгладывая чужие кости, утоляя нездоровое любопытство и получая свои тридцать сребреников.

Я продолжу.

*****

Её звали Магдалена. Магдалена Хофдемель⁸. Подруга Моцарта… На мой взгляд, такое имя совсем не вяжется с немецкой фамилией. Произнесённое чуть иначе, оно напомнило мне другую женщину – дочь перекрестка миров. Кожа той была смугла, волосы – в цвет южной ночи, глаза… И глаза той, другой, – были совсем иными. Но все равно они были чем-то неуловимо схожи. Сердечной болью?

Магдалена пришла ко мне. Вот так же, как мой сегодняшний гость. Только его привели ко мне тщеславие и похоть, ею же двигало сострадание.

Она говорила, я слушал.

Её история была банальна. Для любого времени. Люди не могут придумать ничего нового. Любовь, Власть, Корысть, Зависть, Жажда, Жизнь, Смерть…. Всё. Причудливые узоры из одних и тех же фигур. Как в музыке: семь нот – и бесконечное число сочетаний.

В её взгляде – немая надежда и отчаянная решимость. Она обратилась ко мне по велению сердца, отчаявшись найти иную защиту. Ей – страшно. Я это вижу. Но как истинно любящая, она цепляется за любую возможность спасти любимого.

Она не знает, что я – не тот, кто ей нужен. Ошибаются те, кто наивно полагает, будто я вершу чужие судьбы. Нет, – на самом деле все идет своим чередом. Я лишь придаю событиям ту или иную окраску.

Визит ко мне стоил ей многого, и она не ведает, какую ещё цену придется заплатить.

Я этого тоже не знаю пока. Все сложится само.

– Итак, фрау Хофдемель, чего же вы хотите? – спрашиваю я после продолжительной паузы.

Тонкие пальцы женщины сминают кружевной платочек. Этот жест – единственное, что выдает её напряжение. Интересно, каким она видит меня?.. Вероятно, её воображение гораздо менее косно, чем у тех, что представляют меня эдаким козлоногим монстром с рогами. На долю секунды я смотрю её глазами: вместо светлого зала с множеством дверей – плохо освещённая комната. Камин еле тлеет, у окна – клавесин, кресло… В кресле – темноликий худощавый человек: у него нечеловечески усталый взор… Ну, с обстановкой понятно, – она проецирует жилище своего возлюбленного. Но неужели у меня и в самом деле такой взгляд?

– Измените же что-нибудь… Для него… – тихо говорит она.

– Что именно? – любезно спрашиваю я. На моём лице непроизвольно появляется саркастическая улыбка. – Любовь? Его сердце одарено способностью любить. Уже одно это делает его счастливцем. Деньги? – в этом месте я презрительно морщусь. – Ему достаточно того, что он имеет. Легкомысленный и честолюбивый, он не рачительный своим деньгам хозяин. Он не знает им цены. Если бы душевные порывы его зависели от их количества… Но вам ведь известно, в чём заключен для него смысл жизни, – и вот тут-то Господь наградил его с избытком!.. Так что же могу добавить я?

– Он скоро умрёт, – обреченно говорит она. – Я это чувствую. Едва он вернулся в Вену, как ему стало хуже: головокружение, обмороки, тошнота. Он жалуется, что сил становится все меньше… Проклятый Зюсмайр! – с неожиданной злобой произносит она. – Верный ученик! Притворяется его другом, а сам высасывает из него соки! Будто бы мало ему Констанции⁹!

– Не повторяйте чужих сплетен.¹⁰

– Я не осуждаю её!– слабо отмахивается просительница. – Да, когда-то Констанция любила его. Они во многом были похожи, – лёгкие, весёлые… Теперь же он просто неудачник. Что ей до его музыки?

– Хотите продлить его дни? – перебиваю я.

Она пытливо заглядывает мне в глаза.

Я усмехаюсь:

– А если это будут лишние года мучений? Ради чего?

– Но его гений…

– Возможно, он уже всё сказал, – ядовито замечаю я. – Вашу хорошенькую головку не посещала мысль о том, что Господь милосерднее, чем люди привыкли думать?

Она в волнении поднимается с места. В её взгляде загорается недоверие, смешанное с удивлением.

Я делаю рукой неопределенный жест:

– Менее всего хотел бы прослыть обманщиком.

«У Бога – людей много: умирает не старый, но поспелый!» – мог бы напомнить я. Но спорить с людьми – неблагодарное занятие.

*****

Магдалена ушла, не оглядываясь.

Она заплатит изувеченным лицом¹¹. Не я тому виной: ревнивая Констанция шепнёт словечко ее мужу. Я не назначал цены.

Они сами – как и все остальные! – избрали свой удел.

Но я устроил Моцарту красивую легенду. Последние дни мастера я наполнил работой, составлявшей суть его бытия, – и поверьте: сочинительство изрядно скрасило его муки. Свои угасающие силы он потратил на созидание. А люди – эти существа, чья память устроена так скверно, – запомнили не вспухший от болезни труп, но таинственную историю про Человека в чёрном.

*****

Вот и всё. Мои легенды всегда с плохим концом. Для того, кто просит.

Что далеко ходить? Вот, например, Сальери. Мало того, что прослыл отравителем, – замечу, совершенно незаслуженно! – так и дни свои окончил с помутившимся рассудком. А ведь всего-то и греха, что позавидовал … Я рассказал гостю и о нём, но мой сегодняшний проситель опять не уловил намёка, и начал торг.

Что ж, каждый сам вершит свою судьбу.

*****

… Над морем – вечер и буйство заката. Уходит ещё один день из бесчисленной череды. В тёмной гуще вод тает багровое солнце, окрашивая небеса немыслимой палитрой красок. В такие часы я порой ощущаю неясную тоску – уход светила тревожит меня и печалит. Не от того ли я так люблю утро?

На веранде накрыто к чаю, расставлены на мраморной доске фигурки. Кстати, историю происхождения благородного напитка тоже придумал я. Да, именно ту, про вырванные веки¹² По-моему, получилось занятно. Мой собеседник того же мнения:

– Ты всегда оригинален, Люцифер, – говорит он, и свечение над его головою пульсирует в такт бледным звездам. – Чем развлечёшь меня в следующий раз?

– Так, безделица… Замыслил веселую историйку для одного повесы. Для Дон Жуана¹⁴. Он приходил ко мне сегодня. Прославлю его как величайшего дамского угодника. Надоели трагедии.

– И в чем изюминка?

– Он бессилен – и не получит чувственного наслаждения. Только мнимую славу. Впрочем, я был добр к нему и даже предлагал уйти. Но он счёл, что душа – такой пустяк! А я устал напоминать, что раз её можно продать, значит, она чего-то стоит.

*****

Темнеет. Мы наблюдаем за игрой гаснущего неба. Молчим: Он знает мои мысли, мне же никогда не понять Его до конца.

Край солнца ещё горит – там, где сливаются две стихии. Я внезапно осознаю причину своей тоски: оно – смертно, а я – вечен. Кому из нас лучше?

Когда-то я сочинил Восстание ангелов и попытался занять пустующий трон. Ответом мне был этот остров, куда я сослан теперь. Иллюзия, придуманная мной.

Да-да! Мой остров, море вокруг, небо, солнце, – всё это игра моего воображения. Иначе я увижу Пустоту и она поглотит меня. Но Отец мой милосерден и оставил мне эту лазейку. На что он надеется?

Но завтра у меня будет утро. И ещё одно, и ещё… И когда-нибудь я снова придумаю Легенду для себя.

Лицедей

Длинные ряды кресел уходят в тёмную глубину       пустого зрительного зала. Неяркое пятно света выделяет несколько мест в середине пятого ряда. В этом освещённом круге – человек. Искусственный свет придает ему нереальность и безжалостно утрирует отдельные черты: заставляет матово блестеть абсолютно лысый череп, наполняет чернотой полукружия глазниц, подчеркивает массивную челюсть, покрытую коростой желтоватой щетины, поперёк костистого лица разрезом скальпеля рисует жёсткую полосу губ, сжимающих коротенькую трубку, – сизый дымок тянется вверх и тает в высоте.

На сцене кучка актёров: передвигаются, жестикулируют, проговаривают вслух заученные фразы из чужой жизни, и молятся про себя тому, кто сидит сейчас в зале. Ибо он для них – Бог, Творец и Вершитель судеб.

Спустя четверть часа зритель несколькими резкими хлопками прерывает действо. Люди на сцене замирают.

– Все свободны. До завтрашнего вечера…       – говорит он. Его низкий бархатный голос совсем не вяжется с внешностью.

Зал и сцену тотчас заливает яркий свет. Общая напряжённость исчезает вместе с темнотой. Выдох облегчения: исполнение приговора откладывается. У нас ещё сутки.

*****

Вагон «подземки» уносит меня на другой конец города. Там, в небольшой квартире одного из жилых небоскрёбов, иголками утыкавших приморский район, ждёт меня       моё чудо. Оно невысокого роста, пухленькое и кудрявое. У него глаза цвета неспелой сливы, нежные губы и очень ласковые руки.

Имя ему – Лина.

В окружающем пространстве – сухом и тщательно обезличенном – наши отношения напоминают зелёный росток, проломивший асфальт.

Мы встречаемся почти два месяца, что чудесно уже само по себе. В мире, где одиночке выжить легче и проще, а эмоции вызываются искусственными раздражителями, слово «любовь» загадочно более чем исхоженные вдоль и поперёк глубины Космоса. Для моих современников это архаичное понятие в лучшем случае означает просто соитие. Ничего иного. Партнёры при этом почти всегда остаются под псевдонимами и часто прячутся за личиной кибер маски. Абсолютное же большинство не утруждает себя даже этим – зачем, когда есть вирт?..

Мы тоже нашли друг друга в Сети. Как ещё можно познакомиться? Первая реальная встреча ошеломила неведомыми ощущениями: мягкое податливое тело, учащённое дыхание, капельки пота, жар и влага сокровенного, сладкие судороги… А ещё- нежная ласка тонких пальцев по коже, тепло волос, тихий шёпот на ушко, порхающие прикосновения губ, и поцелуи – томительно длинные, когда хочется выпить чужую плоть до последней капли…

Мне нравится слушать в ночной тишине её дыхание, ощущать ниточку пульса на шее… Она вдруг стала необходима мне. Кажется, что если она исчезнет из моей жизни – останется безвоздушная пустота. Смогу ли я тогда дышать?

*****

– Как дела?.. – Лина задает этот вопрос, когда обессиленные ласками мы раскидываемся на смятых простынях. – Римкус продлил твой контракт? – положив голову мне на плечо, она ерошит пальчиками мои волосы.

Йоахим Римкус, а именно так зовут обладателя       лысого черепа, – мой нынешний работодатель. Режиссёр, продюсер и владелец единственного на Побережье реалити-театра: настоящая сцена, актёры-люди, и никаких виртуальных заморочек! Реализм Римкуса-режиссёра доходит до крайностей: ничего, кроме правды. В его шоу всегда всё по-настоящему. По слухам, Римкус платит добровольцам-смертникам, дублирующим артистов, огромные деньги. Но и билеты на подобные представления дороги: место в партере стоит больше, чем вся труппа зарабатывает за год. Пресыщенная публика, объевшаяся компьютерной графики, валом валит на спектакли.

– Ничего нового под луной, – заметил как-то один из моих знакомых. – Вспомни, как римляне развлекались боями гладиаторов… А публичные казни? – вот уж где был аншлаг!

Я нежно обнимаю девушку за плечи:

– Нет, котёнок… Своё слово Римкус скажет завтра, после вечерней премьеры.

*****

Три ведьмы колдуют над котлом. Деревянный пол сцены ещё не просох после спешной уборки в антракте: Макдуфф с жёнушкой только что прикончили короля Дункана и его слуг.

…Double, double, toil and trouble;       

Fire burn and cauldron bubble… ¹⁵

Кутаясь в бархат занавесей, я украдкой наблюдаю их лицедейство:

– С чешуёй драконья лапа, губы турка, нос арапа… – вопят ведьмы, убыстряя пляски вокруг кипящего котла. – Пальчик детки удушенной, под плетнём на свет рождённой, – в этом месте я невольно вздрагиваю, – Тигра потрох размельчённый, – вот в котёл заправка наша, чтобы гуще вышла каша… Жарко, жарко!.. Пламя ярко!.. Хороша в котле заварка!..¹⁶

Хриплые визги актрис рвут густую темноту подмостков, но она упрямо наползает отовсюду, пытаясь побороть пламя костра. Из этой борьбы и поднимающегося к балкам водяного пара рождаются странные призрачные тени: сначала робко, потом всё смелее кружат они над старухами, кривляясь и меняя очертания.

Откуда-то вдруг сильно дует ветер. Не слабый сквозняк,рождённый приоткрытой дверью, а настоящий ночной ветер, пропитанный       запахами леса: в нём пряные нотки земляного перегноя, напоенной росою травы, болотная прель, – и едва уловимый привкус тревоги.

Я не впервые наблюдаю такое диковинное возмущение воздуха, – происходит это нечасто – и всякий раз тому предшествует буйство сумрачных теней на сцене: словно там, на подмостках, ими образуется невидимый водоворот, некая воздушная воронка. Из зала этот эффект не виден. Из моего укрытия эту странность непосвящённому тоже заметить трудно. С полгода назад моё внимание к этому феномену привлёк Марк, наш осветитель.

Этот неряшливого вида человечек отличается довольно вздорным нравом. В театре его не жалуют. Но я как-то мимоходом спас его от гнева Римкуса за некую провинность, чреватую увольнением. За бокалом дешёвого вина – Марк счел себя обязанным угостить «спасителя», – я узнаю кучу пикантных подробностей о большинстве своих коллег: парнишка, оказывается, обожает подглядывать и подслушивать. Минут через десять мне становится скучно. Тогда-то он и рассказывает мне о «тенях» на сцене:

– Это началось, когда технари из «Экзосаунд» установили своё оборудование…

Несколько объёмных аппаратов с лейблами этой       фирмы стоят в зале с недавних пор –       ничем не примечательные металлопластиковые       «кубики»: Римкус экспериментирует со звуком. Надо отдать ему должное – он не скупится: разработки «Экзосаунда» весьма недешевы.

– Я собираюсь заняться этим явлением всерьёз, – заговорщически говорит Марк. – А что? Вдруг это вредно для здоровья?.. Представляешь, как обрадуются ищейки из Комитета экологии! – в его блеклых глазках проблёскивает алчный огонёк.

Комитет – очень серьезная организация, и я не верю Марку: вряд ли Римкус позволил бы себе непроверенные игрушки.

Но выдумщик остаётся при своём мнении:

– Жаль только, – сокрушается он, – что такое бывает очень редко! Трудно ущучить… Я пробовал снять на плёнку – ничего не вышло. Кстати, именно после таких «сквозняков» пропадают тела дублеров!.. Не думаю, что это простое совпадение!

После этих слов я окончательно теряю интерес к его болтовне: затёртая до сального блеска байка о том, что иногда останки добровольных смертников якобы бесследно исчезают прямо во время спектакля – чушь, конечно…

Больше мы с Марком не общались. Спустя какое-то время после этой беседы он умудрился сломать шею, спускаясь по лесенке из своей рабочей каморки. Ну, а я с тех пор продолжаю изредка наслаждаться загадочными «танцами» теней.

Как назло, сегодня меня отвлекают.

– Кто бы подумал, что в чахлом старике столько крови! – речитативом поёт над ухом высокий голос. – Говорят, Римкус использует каторжников в качестве дублеров…

Я неохотно поворачиваюсь. Рядом со мной       – низенький, безобразно полный человечек. Он с головы до пят укутан в цветастую, тяжёлого шёлка, хламиду, что придаёт его облику сходство с римским патрицием. Впечатление усиливают мясистый подбородок и крупный прямой нос, а маленькие глазки в «мешочек» и капризные вялые губы придают его лицу выражение порочности.

Это – Маро Сигуль, лучший оперный тенор Европы.

Он – обладатель настоящего, живого звука.       Его голос – не какая-нибудь там «компонуха», сделанная электронным синтезом. К нему никогда не притрагивался скальпель хирурга. Поэтому, при нынешней моде на всё натуральное, Сигуль – ходячая драгоценность. При виде него простым смертным надлежит падать ниц или с фанатичным блеском в глазах умолять об автографе.

Я не делаю ни того, ни другого. Неделю назад антрепренер Сигуля намекнул, что оперное диво возжелало получить мою стерео голограмму. «Для интимного потребления» – как он выразился. Не люблю, когда меня употребляют, пусть даже и виртуально. Пришлось отказать.

В глазах Маро, устремлённых на меня, – немой вопрос, взгляд его плотояден. Я молча ухожу.

*****

Маленькой компанией мы коротаем вечер в уютной кофейне. Отмечаем успех премьеры.

– Можно было бы поживиться. И неплохо! – замечает вскользь Смешной Боб, узнав про эпизод с Маро.

Боб – мой самый хороший друг. Сейчас его место в моём сердце потеснила Лина, но Боб не в обиде. Он всё понимает. К тому же, именно он подбил меня на первое РЕАЛЬНОЕ свидание с ней.

Боб сидит на социалке. Государственного пособия едва хватает на "соту" с минимумом удобств в квартале, где в подземных многоэтажках обитают такие же неудачники, да ещё на синтетическую пищу и лёгкие наркотики. С голоду не сдохнешь, но забудешь о       настоящей воде, солнце, чистом воздухе и натуральной пище. Из развлечений – дешёвые бары здесь же в подземелье, пиво, игровые автоматы, виртуальный секс, – на большее не хватит.

И всё – под пристальным оком полиции. Растительная жизнь вкупе с разрешённой наркотой – зыбкая гарантия лояльности. Шаг в сторону – и ты лишаешься государственной подачки. Но большинство это устраивает.

Мой друг не из таких. В душе он – бунтарь.       Но, инвалид от рождения, Смешной Боб заключён в темницу уродливого безногого тела. Именно поэтому он получил своё прозвище: слово «уродливый» – неэтично. Особенно, когда вокруг так много искалеченных природой. Его IQ вполне позволяет претендовать на хорошую работу, но Бобу противна мысль о       прохождении квалификационной комиссии.

– Хватит с меня еженедельных анализов!       – фыркает он.

Я не понимаю, почему его так оскорбляет необходимость проходить обследование: это делают все в обязательном порядке. Таковы требования общей безопасности. Но Боб видит в этой процедуре ущемление свободы.

– Чем лучше жизнь «наверху»? – говорит он, когда друзья по обыкновению начинают пенять ему за леность. – Ткни пальцем в любого из тех сотен тысяч, что день-деньской проводят в офисе, разменивая жизнь на бумажки или мерцающие пиксели мониторов. Что они получают взамен? Кибер-секс, адреналин в капсулах, точно отмеренную дозу мнимых опасностей по строгому сценарию какого-нибудь агентства приключений, тренажёры и симуляторы для отвыкших от движения мышц… Комиксы вместо книг, рекламные слоганы вместо мыслей… Они так же мертвы, как и я. Иллюзия духа. Иллюзия жизни… Не-е-ет! Я хочу сразу и много! Так, чтобы послать всех к чёрту!

Я не спорю с ним. Боб – забавный. Он пишет стихи, сочиняет музыку, придумывает праздники и развлечения. Он видит то, чего не замечают другие. Подозреваю, что Боб счастливее, чем все мы вместе взятые. Иначе, зачем бы нам, таким успешным, искать его дружбы?

– Надо поговорить, – заявляет он вдруг, прерывая свой монолог, и выразительно смотрит на меня.

Я оплачиваю счёт, вызываю такси, и не задаю вопросов.

Прощаемся с остальными, и маленький планер вывозит нас за город, на пляж. В это время года здесь красиво и безлюдно.

– Слышал, Римкус дал тебе пинка? – Боб       начинает издалека.

Плохие вести быстро расходятся. Вечерняя премьера закончилась три часа назад. Мне рукоплескал полный зал. Но Римкус не продлил мой контракт. Сигуль, приглашённая звезда, заявил, что не примет предложения Римкуса о будущем совместном проекте, а значит, его спонсоры не вложат ни гроша в новую постановку, пока Маро собственноручно не утвердит список труппы. Знаменитостям положено капризничать.

Моего имени в списке Сигуля не оказалось.

Легко ли найти работу актёру? Невозможно. Живой лицедей ныне – редкость. Анахронизм. Подобно тому, например, как стали когда-то редкостью, а потом и вымерли трубочисты. Профессию артиста уничтожили компьютерная графика, стерео видение и прочие технические хитрости. Голограмма тоже стоит денег, но не просит есть, не требует зарплаты, и может то, чего не сделает живой человек.

Боб между тем излагает свой план. Он прост.

Понятие «наличных» давно устарело. Деньги стали виртуальными, как и многое другое. Новые условия создали кучу хитроумных способов ограбить ближнего. Боб придумал ещё один.

Двое его сообщников похитят Римкуса – эти детали Боб пропускает – и с помощью психотехники заставят его перечислить энную сумму на чужое имя. Потом режиссёра вернут на исходную позицию, стерев из его памяти всё случившееся. Кому-то придётся некоторое время побыть на его месте, чтобы никто ничего не заметил. Этим «кто-то» буду я.

– Ты прекрасно знаешь его повадки, – говорит Боб. – И ты ведь мастер перевоплощений!

Он прав. Я могу вжиться в любой образ. Не сыграть, а именно – перевоплотиться. Стать двойником. Капля в каплю. Ещё в Школе Актёров мне доводилось подрабатывать, имитируя знаменитостей и политических деятелей. Было даже несколько скандалов… Только я назвал бы себя по-другому: мастер отражения. Как зеркало… Нет, я не владею гипнозом. Это нечто другое. Особый дар.

План Боба мне не нравится: аферы с чужой собственностью караются очень строго. Вплоть до высылки за пределы цивилизации в заражённые земли. Собственность – свята. Человеческая жизнь, пожалуй, стоит меньше: почему-то похищение самого Римкуса и насилие над его личностью обойдётся нам по статье уголовного кодекса гораздо дешевле, чем махинации с его счетами.

– Боб, что если я откажусь?

– Ты теперь не можешь отказаться, – дружелюбно объясняет он. – Ведь ты почти всё знаешь.

– Всё-таки я ещё подумаю…

– Конечно! – радостно откликается он, и широкая улыбка людоеда расползается по его лицу.

*****

Эта улыбка преследует меня всю ночь. Соглашаться не стоит.

Но я приму предложение. Из-за страха не за свою жизнь: еженедельные анализы Лины дали тревожный результат. В её крови поселилась какая-то гадость. Санитарная служба забирает её в карантин-изолятор. Такое может случиться с каждым. Но почему – с ней?..

Этот вопрос терзает меня. Незнакомая тяжесть заполняет всю левую половину груди. Со мной так раньше не было.

Весь день я веду переговоры с медиками: к вечеру выясняется – это не вирус, Лина не опасна для окружающих. По ходу разговоров следует много медицинских терминов. Её отпускают домой. На время.

Лечение будет стоить очень дорого. Ей дешевле умереть.

Она не плачет – ещё не осознала. Мне тоже спокойно: выбор сделан. Ради её жизни я сыграю роль Римкуса. Ради её жизни я       сделаю всё что угодно. У нас появятся деньги – и всё будет хорошо.

*****

Похищение Римкуса проходит удачно. Его охрана ничего не замечает. Мне смешно – он так любит хвастаться выучкой и стоимостью своих бодигардов! Особенно тех, что относятся к категории догменов. Йоахим заказывает их в специальном питомнике, где из собак делают монстров. Но и они не чуют подвоха: я даже пахну, как их хозяин! Не говоря уж о том, что я хожу, как Римкус, двигаюсь, как Римкус, смеюсь, как он…

Я вглядываюсь в зеркало, и бесстрастная серебристая поверхность даже мне послушно являет чужое отражение. На мгновение приходит мысль, что всякий раз мучает меня во время перевоплощений: кто же я на самом деле?.. Существую ли я? Или вся моя суть – чужое отражение, выдуманная кем-то роль?

Разбиваю зеркало, чтобы прогнать наваждение.

Плохая примета? Вот ещё!.. Просто я не люблю зеркала: стоит мне задержаться возле них дольше, чем того требует умывание или бритьё, как моё отражение начинает меняться, являя разных людей – любимых или ненавидимых, в зависимости от прихотливого течения мысли. Иногда – то лики с экранов и глянцевых обложек, иногда – нечёткие образы случайных прохожих, отпечатки мимолетных встреч, отчего-то врезавшиеся в память… В детстве, помнится, моя бабка всегда кричала, застукав меня за подобным развлечением: «Перестань корчить рожи»!

Феномен квазиидентификации.

Так это называется по-научному. Я называю это «отражением». Биологи пишут, что там, за чертой, отделяющей наш мир от поражённого экологическим апокалипсисом, среди выживших организмов встречаются мутанты, обладающие схожими свойствами. Что-то вроде мимикрии. Реагируя на внешние раздражители и зрительные образы, они могут изменять свой облик. Правда мне, в отличие от монстров с Другой Стороны, для перевоплощения достаточно самовнушения – зрительный и психологический контакты не обязательны… Но я никому не рассказываю об этом.

Когда я уже стал смышлёным, бабушка однажды призналась, что парень, соблазнивший мою мать, бывал на заражённых территориях. Промышлял мародёрством. На том и погорел – его уничтожили при очередном переходе карантинной зоны. Это случилось ещё до моего рождения.

Моя будущая мать, узнав о его промысле, хотела избавиться от ребёнка – от меня, – но проведённые исследования показали: плод здоров и развивается нормально. Ей запретили убийство. Тот парень, видимо, крепко любил свою девочку, и «грязные» денежки клал на её счёт.       Получилась хорошая сумма. Поэтому она побоялась открыть истинную причину, по которой не хотела рожать: опасалась, что накопления конфискуют. Тогда она       связалась с подпольными дельцами от медицины – те не только были готовы взять все расходы на себя, но и посулили       за эмбрион неплохие деньги. Но вмешалась судьба в лице моей бабки.

В остальном мои биофизические параметры в полном порядке. Я – полноценный член общества. За одним маленьким исключением.

*****

Роль Римкуса не легче и не труднее прочих. Главное, что его можно сыграть: у него есть внутренняя сущность. По большому счету, он – негодяй. Умный, расчётливый, талантливый. С лёгкой гнильцой… Гниль ему идёт: как патина старому серебру. И это – хорошо. Куда хуже, если бы он оказался «пустышкой» – как можно изобразить ничто?

Лже-Римкус       принимает участие в телешоу, даёт званый обед у себя на вилле, ведёт беседу с министром культуры. В моем исполнении он уродлив, но обаятелен. Гораздо лучше настоящего.

Идиллия внезапно заканчивается вечером третьего дня. Что-то у моих подельников не срослось. Ночь провожу в камере. С каждым часом отчаяние всё сильнее – жизнь Лины снова на волоске!

Наутро – разговор с дознавателем. Позже заявляется Римкус:

– Я готов внести за тебя залог.

Неожиданный поворот…

Предполагаю, что он попросит об ответной услуге. Точно: на стол ложится украшенная печатями бумага. Это договор: Римкусу нужен очередной доброволец. Дублёр – смертник. Из тех, чьи тела незаметно исчезают со сцены. На этом листе не хватает одного – моей подписи.

– Твоя подруга будет обеспечена до конца       жизни, – говорит бывший хозяин. Похоже, он в курсе моих проблем.

Но в его фразе кроется подвох: а сколько это – до конца жизни Лины?

– Она не больна, – усмехается над моим сомнением Римкус.

В его глазах жадный интерес: как-то я отреагирую?

– Нет? – мой голос слегка дрожит.

– Нет. – Он пытается поймать мой взгляд.

Но я умею притворяться. Ведь я – лицедей. И рассказывая о предательстве моих близких, он не узнает, не догадается, какая страшная боль выжигает мою душу!..

Боба соблазнили «новыми» ногами – запредельно дорогая и сложная операция! – и пожизненным гражданским статусом без всяких там комиссий… Лина – давняя приятельница Боба, авантюристка со стажем, они обделывали вместе ещё и не такие делишки. Я действительно ей нравлюсь, но деньги она любит больше. Проделка с Лже-Римкусом для этой пары – так, развлекалочка… Маскарад был устроен ими по собственной просьбе «пострадавшего», чтобы «проверить меня в деле».

Он ещё продолжает говорить, а я уже царапаю на договоре затейливый иероглиф. Может, скрепить его кровью? Какая разница, кому продать душу, если вместо неё – пепел?

*****

Во время репетиций меня отключают от электронной охраны, и я чувствую себя почти как прежде. Словно ничего не изменилось. Только вместо сердца стучит уголёк.

Я стараюсь не думать о тех, кто меня предал. Их мотивы – просты и незатейливы. Отмеренную мне горечь я пью до конца.

Но ход интриги Римкуса мне не совсем понятен. В грядущем действе – я не просто дублёр, но – главный герой, ведущий солист. Он хотел заполучить меня со всеми потрохами? Зачем? Что такого в этом спектакле?..

Я спрашиваю его об этом в один из кратких перерывов на отдых.

Он долго смотрит на меня. Будто ещё и ещё раз оценивая.

– Я дерьмово с тобой поступаю, – брезгливо цедит он сквозь зубы, точно ему самому противно. – Зато даю тебе шанс…

За его словами чудится обман. Такой же изощрённый, как та виртуозная ложь, что сделала меня марионеткой в чужом фарсе.

Много       позже, я пойму, что этот пожиратель чужих жизней говорил истинную правду. Потому что для каждого Всевышним уготована его Главная Роль, но не всякому дано её сыграть.

*****

Мою героиню тоже предадут близкие. Но это будет потом.

А сначала – темнота и рокот зрительного зала. Шквал аплодисментов нарастает волной и разбивается о сцену, запутывается в тяжёлых портьерах занавеса, становится тише, – и стихает совсем…

«Что это, Господи?.. Что это?!»

Реальность вокруг постепенно и неумолимо превращается в зыбкое, дрожащее марево. Я вдруг снова всем своим существом чувствую тот самый загадочный ветер – сладкий и пряный – не жалкое подобие, рождённое сквозняком, но настоящий ветер открытых пространств,       что рождается движением воды и воздуха. Бешеным хороводом вьются бесформенные тени – их всё больше и больше! Откуда они?..

Настоящее солнце затмевает свет рампы…

Последней исчезает сама сцена – деревянные подмостки тают, смешиваясь с жидкой грязью просёлочной дороги…

По этой дороге движутся тяжёлые ряды закованных в железо воинов. Их стяги утыкаются в небо и рвут его в клочья. Им нет преграды! Им больше не знать стыда поражений! Дева, облачённая в белое, ведет их к истине. К победе…¹⁷

Но ещё прежде, в маленькой деревушке Домреми¹⁸, её жизнь и молитвы сольются с моими: кто из нас первым услышал те Голоса? – и мы оба узнаем высшую цель своего бытия.

Единые душой и телом, мы вместе будем стоять под стенами Орлеана. Наши руки коронуют дофина. Зловещее молчание Компьена мы тоже разделим на двоих…¹⁹

Жар костра будет нам наградой. В его нестерпимом пламени сгорит моя горечь и родится её легенда.

*****

…Длинные ряды кресел уходят в тёмную глубину пустого зрительного зала. Неяркое пятно света выделяет лишь несколько мест в середине пятого ряда. В освещённом круге – двое. Они ведут беседу, точнее – один говорит, второй – мусолит короткую трубку. Белёсый дымок причудливыми завитками лениво поднимается вверх и бесследно тает в темноте.

– Столетняя война²⁰ – всего лишь узелок на долгом пути… – тихо и раздумчиво вещает первый, словно беседуя сам с собой. – Несколько лет нашей группой делались расчёты, и полученная модель дала основание предполагать, что расклад, при котором французы изгонят англичан, более благоприятен для дальнейшей истории в целом.

На его лацкане в такт словам поблёскивает крохотная эмблема «Экзосаунда».

Второй сердито выбивает трубку о подлокотник       кресла.

– Не загружайте меня лишними деталями! – раздражённо говорит он. – Давайте по существу. Когда вы планируете следующее проникновение?

Первый пожимает плечами.

– Когда найдём новое «отражение». Это ведь очень редкая мутация. Потом нужно определить точку на временной оси, куда       следует, так сказать, нанести укол… Просчитать, сумеет ли «человек-зеркало» туда внедриться… Вообще, вам и правда лучше не знать деталей: вмешательства в прошлое запрещены, а ваш театр – хорошее прикрытие для нас. Не хотелось бы его потерять.

Какое-то время они молчат, каждый думая о своём. Невольно их взгляды устремляются на пустую сцену, где гуляют зыбкие тени – призрачный отпечаток потревоженного временного водоворота.

– Её… их… в самом деле сожгли?²¹ – запинаясь, вдруг спрашивает тот, что с трубкой.

– На этот счёт много версий… – чуть помедлив, неопределённо отвечает       собеседник. На его лице – невидимая в темноте улыбка. – Разве это важно? Главное, что в слегка исправленной нами в очередной раз новейшей истории Постапокалипсиса уцелело больше людей, и зараженное пространство уменьшилось… Информация вневременных хранилищ однозначно указывает, что мы на правильном пути.

– Хотелось бы в это верить…

– А что нам ещё остаётся?

Глюк по имени Зямза

– Парень! Купи арбуз! – сиплый голос над ухом вывел Лёшу из задумчивости. Он оглянулся. Чуть в стороне от торгового ряда, где бабульки выставили на продажу домашние соленья, мешки с семечками и прочую нехитрую снедь, тёрся испитого вида мужичонка. – Бери! – настаивал «синяк». – Недорого прошу! Тебе – не деньги, а мне – на опохмел!

Зачем Лёша замедлил шаг? Почитатель дорогих бутиков и супермаркетов, – он из брезгливости и высокомерия никогда ничего не покупал на стихийных уличных рынках. Но мужичонка прямо вцепился в рукав!

– Я солёные не люблю! – поморщился Лёша.

– Свеженький! – обиделся приставала. – Глянь, какой молодец!

Зелёное полосатое чудо и впрямь выглядело чудесно. Летнее такое, яркое пятно заплаткой на промозглой серости ноябрьского дня. И как-то само собой получилось, что весёлый круглобок перекочевал к парню в обмен на новенький стольник.

Это уже потом Лёша с содроганием вспомнит грязный рукав мерзкого ватника, коим мужичок прижимал к себе арбуз, и его корявые пальцы с чёрной каёмкой ногтей, и тошнотный запах застарелого перегара… А пока он ладонями ощущал гладкую прохладу упругих боков, и настроение из осеннего стало праздничным.

Дома, тщательно вымыв покупку, он водрузил арбузище на большое блюдо. Острый ножом безжалостно вспорол красавцу бок, делая «шляпку». Корка поддавалась с многообещающим хрустом и, наконец, явила восхитительно бордовую мякоть с чёрными пуговками глянцевых семечек.

– Сахарный! – судовольствием причмокнул Леша, распробовав вырезанный из шляпки кусочек.

Отрезав полукружием толстую скибку, он с хлюпаньем впился в её середину. Сладкий сок ручьями потёк по рукам, подбородку, – и он снова взялся за нож, и… замер: из арбузного чрева отчетливо донёсся такой же довольный хлюп.

*****

…Девичник – удался! После девяти бутылок шампанского на троих и невразумительной закуски Светка вернулась домой за полночь на «автопилоте». В роли автопилота выступил молоденький таксист кавказского вида.

По дороге пассажирка вела себя агрессивно и очень не хотела называть адрес. Такси изрядно пропетляло по району, пока Светка случайно не опознала родную улицу. Найдя подъезд, она минут двадцать играла с домофоном в «угадайку», переполошив часть жильцов, – остальных разбудило попурри из Верки Сердючки: в спящем парадном оно звучит особенно душевно! Светка успела исполнить его раза три на «бис», пока искала ключом замочную скважину.

Потанцевав немного по квартире, – «цыганочка» с выходом! – Светка нечаянно наткнулась на кровать, рухнула на неё, – и отрубилась. К вящему удовольствию озверевших соседей.

Проснулась она на рассвете – с головной болью и жгучим сожалением о прожитой зазря жизни. На груди у неё сидела, презрительно щурясь, огромная жаба.

– Сколько денег на ветер! – квакнула она, заметив, что гулёна приоткрыла глаза.

– Уйди! – простонала Светка.

– А до получки – две недели! – не унималась жаба. – И за квартиру не плочено!

– Сгинь! – рявкнула Светка и непослушной рукой смахнула вражину. Та, сочно шмякнувшись об пол, исчезла. Светка собрала в постели остальные конечности, кое-как встала, и тяжело поплелась на кухню.

Маленькое зеркало над раковиной было настроено враждебно: оттуда на нее глянула мятая, узкоглазая личина. Явно чужая.

– Утро в китайском квартале… – пробормотала девица, трогая пальцами припухшие веки.

Зеркальце злорадно показало язык.

В углу за мусорным ведром снова было появилась жаба.

– Отстань! – отмахнулась Светка. – Один раз живем…

Чашка кофе вернула её к реальности. Где-то в глубине квартиры нудным комаром запел мобильник. Долго размышляла на тему: искать телефон – или ну его?

– Хохлова! – сердито сказал мобильный. – Я тебе всю ночь звонил! Ты же обещала прийти!

Cветка задумалась. Ничего подобного не припоминалось.

– Ну? – осторожно переспросила она. Мало ли чего сгоряча посулила?

– Дуй ко мне! Быстро! – приказал телефон.

– Щ-ща-зз! – с облегчением выдохнула она, узнав, наконец, собеседника.

Телефон изменил тактику:

– Светка-а! – трагический шепот. – Спасай!

По натуре своей Светка Хохлова ( 28, 120-100-120, нет… нет… не была… а вот это вас не касается!..) – существо сердобольное. Потому слово «спасай!» возымело магический эффект. На что и было рассчитано.

Контрастный душ, боевой макияж. Беглый взгляд в зеркало… И хлопнув дверью, Светка выкатилась навстречу новому утру.

*****

– Вот… – раскачиваясь в кресле из стороны в сторону, Лёша неопределенно махнул рукой в пространство. Его согбенная фигура выражала крайнюю степень отчаяния.

Светка медленно осмотрела невыносимо аккуратную комнату. Сосредоточиться после вчерашнего ей было ещё трудно. Наконец, взор её споткнулся о журнальный столик: там красовался всамделишный арбуз. Уполовиненный, но все ещё прекрасный.

– Ну, Лёха, жадоба! В одиночку арбуз стрескал! А ещё друг называется!

Лёша в ответ подозрительно всхлипнул.

Светка решительно шагнула вперёд. При этом она покачнулась и задела бедром изысканный торшер, выписанный хозяином по каталогу из Италии. Лёша очень чванился этой вещью и гостям запрещалось даже близко подходить к «произведению искусства». Заграничный раритет немного подумал, и грациозно рухнул на пол.

– Упс-с!– виновато замерла на месте разрушительница.

Но Лёша даже не шевельнулся. И тогда Хохлова поняла: действительно произошло нечто ужасное!

Добравшись кое-как до столика, – с ориентацией в пространстве было плоховато, – Светка обнаружила, что арбуз изнутри тщательно выгрызен. До белой корки. И в этой импровизированной чаше снует какое-то мелкое, в ладонь высотой, существо, слегка напоминающее ящерку. «Слегка» – потому что от ящерицы существу достались только хвост и тулово. Короткую шею венчала тупоморденькая голова – миниатюрнейшая копия башки тиранозавра, такая же зубастая и хищная на вид. Нижние конечности оно явно унаследовало от лягушки – вместе с перепончатыми лапками, а вот ручонки с крохотными пальчиками карикатурно смахивали на человечьи.

– Что это? – тоном инквизитора проскрипела Светка.

Она прекрасно знала, что приятель терпеть не может животных в доме, начиная с собак и кошек: ведь они «портят мебель, гадят, плохо пахнут, и вообще».

Лёша издал невнятный горловой звук.

– Это – глюк!.. – прошептал он. – Это мне снится!

– Нет, – дружелюбно парировала Хохлова, покачиваясь. – Я-то не сплю. И я – абсолютно трезва.

С последним можно было поспорить, но суть от того не менялась: странная зверушка в арбузных корках оставалась вполне реальной. Нагнувшись над столиком, Светка пальцем погладила зверька по шершавой темно-зелёной спинке. Тот замер, и осмысленно уставился на нее жёлтыми глазами-бусинками. Изучающе и настороженно.

– Какие проблемы? – спросила Светка, когда они с «ящеркой» вдоволь нагляделись друг на друга.

Лёша посмотрел на нее дикими глазами:

– Она… Я… Я мог заразиться! – фальцетом выкрикнул он. – Эта гадость была прямо в арбузе!

– Ну почему сразу – «гадость»? – невозмутимо возразила Светка. – Очень даже миленькое создание.

– Ты не понимаешь! – перешел на визг парень. – Она была крохотная! Чуть больше семечки. А за ночь она выросла! А если она была там не одна?!

– Мойте руки перед едой! – наставительно заметила Хохлова.

Убедившись, что никакая ужасная опасность её приятелю на самом деле не угрожает, Светка пришла в благодушное настроение. Да и что случилось-то?

Словно в ответ на её мысли, загадочная зверушка высунула мордочку наружу. Уцепившись пальчиками за край полосатой «чаши», она склонила голову набок и проникновенно произнесла:

– З-зям-за!

– Ма… ма! – басом прорыдал в ответ Лёша.

Светка достала из сумочки сигареты и зажигалку. Искоса бросив взгляд на приятеля, прикинула, что сейчас по всей видимости можно всё, и нахально прикурила. Обычно Лёша безжалостно выгонял гостей дымить на лоджию, но теперь он даже не заметил её наглости. Зато возмутилась «ящерка»:

– Зззяяяммм-заа! – сердито прошипела она, нервно шевеля крохотными ноздрями, и громко клацнула челюстью.

– Ну, ты мне ещё!.. – беззлобно возмутилась Светка, и нарочно пустила дым в её сторону.

Сизая струйка окутала зверюшку облачком, – та вдохнула, закатила глазки, и, поджав лапы, брякнулась на спину. Светка вскочила:

– Сдохла, что ли? Ах, бедненькая!.. – Мнимая ящерица не подавала признаков жизни. – Вот, блин!

Зато Лёша тут же вышел из ступора: подбежав к столику, он осторожно потыкал «зямзу» пальцем, потом схватил остатки арбуза и, неся их на вытянутых руках, галопом поскакал к входной двери.

– Ты куда?! – вдогонку спохватилась Светка. Ответом ей был шум мусоропровода с лестничной клетки.

– Избавились! – с мрачным удовлетворением выдохнул Лёша, появляясь обратно.

Походкой лунатика он прошествовал в ванную, открыл горячую воду и долго – шумно и тщательно – мыл руки. Пока не уничтожил все запасы разных моющих и дезинфицирующих средств, включая зубную пасту и жидкость для чистки унитаза. Хохлова терпеливо ждала, безнаказанно пуская к потолку колечки дыма. Хозяин квартиры по-прежнему не замечал столь вопиющего нарушения суверенитета, из чего Светка заключила: парнишке совсем худо…

Выбежав из ванной комнаты, Лёша схватил ноутбук.

– Что ищем? – лениво поинтересовалась гостья, пристраиваясь в кресле рядом.

Лёша, не отвечая, сосредоточенно рыскал по страницам поисковиков. На это занятие он убил кучу времени – Светка втихаря успела вздремнуть.

– Ничего похожего! – раздраженно констатировал Лёша, выключая комп.

Гостья поспешно спрятала полную пепельницу, одновременно заметая под кресло предательские комочки пепла. Лёша яростно потёр утомленные глаза:

– Боже, как я устал! Значит, так. Первым делом – сдать все анализы! Кровь проверить, кал, УЗИ… Что ещё? Надо бы Витьке позвонить – он же врач, у него хорошие знакомства среди медиков. Такими проблемами, наверное, инфекционисты занимаются?

– Давай тебе клизму поставим? – с невинным видом предложила Светка. – И дело с концом!

Но пострадавший шутки не понял.

– Клизму? – озабоченно пробормотал он. – А у меня нету. Надо в аптеку сбегать…

– Литров на двадцать попроси! – продолжала глумиться подруга.

Неизвестно, чем закончился бы диалог, но тут что-то громко ударило по входной двери.

*****

Сбитый с толку бессонницей прошедшей ночи, Лёша машинально распахнул дверь во всю ширь. И тут же её захлопнул, успев разглядеть, что на лестничной площадке стоят двое.

Высокие, коренастые, в тёмных очках и пиджаках чёрного цвета, они тем не менее выглядели презабавно: шляпки были такие миленькие – точь-в-точь как у гангстеров из старых американских фильмов. И коротенькие тупорылые автоматы, торчавшие у них в лапах, смотрелись очень прикольно. И вообще они сильно походили на рисованных мультяшек. Особенно, учитывая одно обстоятельство.

Это были не люди.

Лёша осознал сей факт не сразу, а лишь когда беззвучным выстрелом вырвало замок, и покалеченная дверь с жалобным скрипом медленно отворилась вновь.

– Глянь… Крокодилы! – по-детски удивилась Светка.

И в самом деле: два здоровенных крокодила в безобразных пиджаках и элегантных шляпах преспокойно стояли себе на задних лапах в обыкновенном городском подъезде, сжимая в лапах самые обыкновенные автоматы. В их чёрных очках отражались невозмутимые коридорные лампочки. Из дула одного из автоматов меланхолично вился дымок.

– Где принцесса?! – сиплым хором спросили пришельцы. По-человечески так спросили. При этом один из них нервно дернул из стороны в сторону толстенным зелёным хвостом.

– Прин… цесса? – шумно сглотнув, переспросил Лёша.

– Принцесса! – хрипло подтвердили хвостатые налетчики. – Где?..

– Я не знаю! – неестественно улыбаясь, очень дипломатично – как доктор буйному пациенту – тоненьким голосом ответил Леша, и аккуратно прикрыл раздолбанную дверь.

Он продолжал резиново улыбаться, когда снова ослепительно и бесшумно вспыхнуло, и в стене позади него образовалась внушительная дыра. Многострадальную дверь окончательно смело в неизвестность, и у одного из тех, что нелепыми изваяниями торчали у входа, в лапах была теперь базука.

– Что такое?.. – квакнула Светка, слегка обалдевшая от всего, что успело произойти за каких-то пять минут. Но остатки хмеля мешали ей воспринимать реальность всерьёз, – да и крокодильчики были уж очень прикольные.

До Лёши вроде стал доходить нешуточный характер происходящего, но не до конца протрезвевшая подруга мешала сосредоточиться:

– Надо выпить кофе! – дёрнула она его за рукав.

– А…эти?

– Они нам мерещатся, – уверенно объяснила Хохлова. – Нет у нас никакой принцессы! – рявкнула она на пришельцев. Те не шелохнулись. – Вот видишь! – удовлетворенно сказала она. – Хотят – пусть ищут, раз приспичило. Нам чужого не надо.

– Сияющий рыцарь Памаук не входит в чужой дом без приглашения! – оскорблённым тоном заявил, вдруг оживая, один из «пиджаков», – тот, который держал базуку.

– Да что вы? – радостно удивилась Светка. – Вот и славно! И вряд ли он его дождётся! – и потащила спотыкающегося Лёху на кухню.

Но к её большому возмущению, тот, что с базукой, нахально затопал следом, царапая дорогие полы тяжелым чешуйчатым хвостом:

– А куда ты прёшь тогда?! Сияющий рыцарь, блин! – возмутилась Хохлова.

– Его великолепный слуга Татаукан приглашения не ждёт! – огрызнулся хвостатый и, оттолкнув людей, первым протиснулся на кухню, которая зрительно сразу как-то уменьшилась в размерах.

– Логично! – заметила про себя Светка после мимолетного замешательства, наблюдая, как тот шарит по ящичкам и шкафчикам. – Зачем сияющему рыцарю подвергать свою драгоценную жизнь опасности? Он лучше обождёт у порога, пока верный слуга ищет на хвост приключений…

*****

Рептилия методично выдернула из кухонного стола очередной ящик, и с грохотом высыпала на пол его содержимое. Лёша болезненно поморщился.

– Полегче! Э!.. – возмутилась Хохлова, получив по ноге выпавшей скалкой. Хвостатый в ответ сердито сверкнул глазами, но пыла не убавил. – Что вы тут всё ищете в конце концов?

– Принцессу, – невозмутимо отозвался Татаукан, и полез в баночки со специями.

– Вот заладил! – окончательно рассвирепела Светка. – Могу предложить только принца. На горошине. Недорого… – и кивнула в сторону приятеля, который, как заведённый, болтал ложечкой в чашке, глядя куда-то в одну точку.

– Не годится! – поморщился крокодил, критически оглядев Лёшу с ног до головы.

– А я? – кокетливо поинтересовалась Светка.

Её хвостатый налетчик оглядел более внимательно.

– Нет! – заявил он, наконец.

– Почему? – оскорбилась Хохлова.

– Принцесса – красивая! – пояснил он, мечтательно закатив глаза, и вздохнул. – И маленькая! – добавил он сварливо, видя, что на Светкином лице проступила обида. – Вот такая!.. – он развел лапы на длину человеческой ладони.

Тут Хохлову внезапно осенило:

– Стоп!.. А вы, часом, не ту ящерку ищете, которую Лёшка… – тут она вовремя сообразила, что незваным гостям могло не понравиться, как Лёша обошёлся с несчастным существом.

– Которую – что? – подозрительно переспросил крокодил.

– Ничего! – пожала плечами Светка, и посмотрела на хвостатого абсолютно честными глазами. – Это я так, о своём, о девичьем…

Татаукан задумался, похлопывая хвостом об пол. Потом сорвался с места и понёсся в прихожую. Судя по звукам, он вышел на лестничную площадку к своему напарнику, истуканом торчавшему у входа. Вернувшись, крокодил сунул Светке под нос какую-то штучку:

– Смотри! – в маленьком медальоне красовался портрет давешней «зямзы». Медальончик Хохлова оценила сразу: тонкой работы, богато украшенный камнями и финифтью, на замысловатой золотой цепочке.

– Ух, ты-ы!.. – восхитилась она, имея в виду вещицу.

– Да-а!.. – не менее восторженно подтвердил крокодил, имея в виду портрет. – Красивая! – и, воровато оглянувшись в сторону прихожей, чмокнул изображение. – Принцесса… – и в голосе его было такое неприкрытое обожание, что Светка, уловив, что говорят они о разном, великодушно промолчала.

– Ты видела её здесь? – строго спросил хвостатый воздыхатель.

– Никогда! – не моргнув, соврала Хохлова.

Крокодил помахал медальоном перед Лехой:

– А ты?

– Что?.. – вздрогнул Леша, выходя из «комы».

– Ты видел её? – раздельно повторил Татаукан.

Заторможенный Лёха машинально кивнул. Но Светка исподтишка так зыркнула на него, что он тут же отрицательно замотал головой. Эти манипуляции не прошли незамеченными.

– Та-ак… – ощерился крокодил. – В глаза смотреть! – и когтистой лапой схватил парня за подбородок. – Видел или нет?

Не на шутку струхнув, Лёша, тем не менее, героически пошёл в отказ.

– Лапы убери! Ты!.. – встала на защиту друга Хохлова. Она не любила, когда обижали слабых, а против многопудового монстра Лёша выглядел, мягко говоря, слишком изящно.

– Ладно! – нехорошим голосом согласился Татаукан, и снова исчез в коридоре.

Вернулся он с маленьким флакончиком светлого металла. Ничтоже сумняшеся, он опять схватил Лёху и, ловко разжав тому челюсти, капнул ему в рот из флакончика какой-то жидкости.

– Эй! – завопила Светка. – Ты чё творишь?!

– Х-хе! – довольный, оскалился гость. – Теперь он будет говорить правду.

– Всегда??? – ужаснулась Хохлова.

– Нет! – успокоил хвостатый. – Какое-то время.

Какое, – он тактично не уточнил.

– Эта гадость была в арбузе, который я съел… – монотонным голосом произнес подопытный.

Морду крокодила исказила ярость:

– Гадость?! – зловеще переспросил он. И потянулся к базуке.

– Пощадите неразумного! – вмешалась Хохлова. – Он не способен… э-э… в силу слабого разума оценить всю прелесть вашей возлюбленной!

С видимым неудовольствием Татаукан отложил оружие.

– Арбузные корки, – продолжал Лёха, – я выкинул в мусоропровод… – в этом месте Светка сильно пнула его под столом, – вместе с этой гадостью, – невозмутимо закончил Лёха, потирая ушибленную ногу.

«М-да! Сыворотка правды, блин…» – подумала про себя Хохлова.

Татаукан окаменел. В кухне наступила полнейшая тишина.

Прошла вечность.

– Выкинул?.. – простонал он, наконец, хватаясь за сердце. В голосе его было столько неподдельного горя, что Светке стало ужасно стыдно.

Пошатываясь и хватаясь за стены, Татаукан поплёлся в прихожую, забыв базуку. Вся его фигура была живым воплощением скорби. Хохлова побежала за ним.

– Они бросили Её Светлейшество в помойную яму! – доложил он хозяину через порог и, прикрыв лапой глаза, бессильно прислонился к притолоке.

– Что? – неожиданно тонким голосом взвизгнул «сияющий рыцарь». – Эльфийскую принцессу – на помойку?! Да как они смели!

– Эльфийскую? – тупо переспросила Светка. – Ну, мы ж не знали, что она того… принцесса и ваще…

– Что делать?! Что делать? – Памаук заметался по лестничной площадке. – Нам отрубят головы! Мы пропали!

Светка тут ясно поняла, что, в отличие от слуги, «сияющий рыцарь» переживает исключительно за свою чешуйчатую шкуру, а не за маленькую ящерку, медальон с изображением которой болтался теперь у него на шее.

– Без паники! – заявила она, решительно выступая вперёд. – Ещё не всё потеряно! – Татаукан встрепенулся и с надеждой уставился на неё. – Попробуем отыскать вашу… эту… – и пошла по лестнице вниз.

Следом послушно потопали крокодилы. Последним, словно сомнамбула, потащился Леша.

*****

Было ещё очень рано, к тому же – воскресенье, да ещё и дождь. Поэтому на улице – ни души. Правда, в тот момент Светку совсем не заботило, что их могут увидеть. Ну прогуливают люди крокодильчиков. Подумаешь… Тем более что они, похоже, и не крокодилы вовсе.

– Вот! – сказала Светка, когда процессия выстроилась перед дверью подсобки, примыкающей к подъездной. Там находился контейнер, куда сверху падало всё из мусоропровода. – Ключ у дворника.

Из окна первого этажа, незамеченное, выглянуло любопытное старушечье лицо.

– Зачем нам ключ? – на лапах Татаукана выросли длинные лезвия: по три на каждой.

– Ого!.. – невольно воскликнула Хохлова.

Крокодил польщенно улыбнулся. Старушка в окне спряталась за занавеску. Но он не успел показать свою удаль: из арки, отделяющей двор от улицы, выехала машина с полосой на борту и надписью «Аварийная».

– Атас!.. – скомандовала Светка.

«Великолепная четвёрка» на цыпочках метнулась к детской беседке, откуда хорошо просматривались подступы к дому. «Аварийка» притормозила как раз у подъезда. Оттуда вылезли двое в спецовках. Водитель остался в кабине. Они о чём-то лениво посовещались, потом стали открывать подсобку. В беседке затаили дыхание…

Старуха в окне снова вылезла из своего укрытия. Оценив обстановку, она распахнула створку и наябедничала:

– Ребятушки, там всю ночь кто-то скулил! И стучало под утро чегось-то…

– Разберёмся!

Вдруг изнутри что-то тяжело бухнуло по двери.

– Ого! – сказали ребятушки.

Снова – удар!.. И не успели они отскочить в сторону, как дверь слетела с петель, едва не придавив одного из них, а из тёмной вонючей пещеры подсобки наружу вырвалось нечто огромное.

– Батюшки! – ахнула старушка. – Динозавр!

– Динозавр!!! Мать твою!.. – завопили ребятушки.

Бабка молниеносно захлопнула окно. Мужики ломанулись к машине. Водитель ударил по газам и резво взял с места в карьер. Вопя и матюгаясь, его товарищи помчались вслед с той же скоростью. Монстр тоже подался вперёд, но, сделав пару шагов, остановился: задрав угловатую башку к небу, он издал ужасный рык – так что сотряслась беседка, где пряталась наша четвёрка.

– Что это?.. – не желая верить в собственную догадку, потрясённо прошептала Светка.

– Принцесса! – рухнув на колени, в фанатичном экстазе простонал Татаукан.

– Нам точно отрубят голову! – просипел Памаук.

– Страсть господня… – невозмутимо констатировал правдивый Лёша.

*****

Порычав ещё немного, новоявленная принцесса поскакала по двору. Её движения здорово напоминали куриные повадки. Поэтому, несмотря на размеры, выглядела она препотешно. Внимательно исследовав мокнущие под дождём горку, качели и пустые клумбы, принцесса двинулась в сторону беседки.

– Лепите защитное заклинание, господин! – воскликнул слуга. – Быстрее!

Памаук, проделав руками короткие пассы, метнул в сторону монстра серебристый комок, смахивающий на клубок ниток. Словно снежок, тот ударил принцессу по носу и, рассыпавшись, опутал её всю блестящей паутиной.

– Теперь нашу девочку никто не обидит! – обрадовался Татаукан.

– А нас? – попыталась уточнить Хохлова. Принцесса-переросток принялась обнюхивать крышу беседки. – Надеюсь, ваша обожаемая девочка – вегетарианка? – поинтересовалась Светка, не без внутренней дрожи наблюдая, как этот гибрид ящера и лягушки изучает их укрытие.

Вопрос остался без ответа: из серой хляби плачущих небес на землю стремительно и бесшумно опустилась тёмная, метров десять в диаметре, блестящая сфера. Едва она коснулась поверхности, как из её чрева повалили наружу волосатые низкорослые существа.

Принцесса, напуганная их появлением, тут же ударилась в бега. В два прыжка она пересекла двор и, пригнувшись, скрылась в арке, отделяющей внутреннее пространство от улицы. Волосатики бросились за ней… Но не тут-то было!

– Стоять, исчадия Мордора! – громовым голосом рявкнул, преграждая им путь, Татаукан.

Памаук невесть откуда выхватил меч, его слуга повторил то же самое. Словно по мановению волшебной палочки, с головы до ног их оковали стальные латы.

– Слава Беллингору! – завопили хвостатые воины, и бросились в атаку.

Вращая клинками с такой скоростью, что сталь лезвий сливалась в сияющий круг, крокодилы бешено попёрли в атаку. Лязг металла и гортанные выкрики на чужеземном языке вспороли тишину сонного дворика. Пришельцам пришлось туго, но один из них изловчился и, сотворив заклинание, поднял тучу пыли, ослепив противника. Когда пыль рассеялась, тёмная сфера исчезла. Рубаки, едва отдышавшись, тоже скрылись в неизвестном направлении.

*****

– Я что-то слегка офигел от всего! – проскрипел Лёша, стуча зубами, когда всё утихло.

Они со Светкой сидели, скорчившись, на маленьких скамеечках. Сквозь бутафорскую крышу беседки капал холодный противный дождь.

– Я тоже… – призналась Хохлова, и высунула руку в окошко. Подставив ладонь, она ловила дождевые капли, размышляя вслух: – Думаю, за нашей красавицей гоняются враждующие группировки… А этот сияющий рыцарь – её жених. Или телохранитель. Или ещё кто-нибудь…

– А при чём здесь арбуз?

Стремление докапываться до сути было ещё одной маниакальной чертой Лёшиного характера.

– Откуда же я знаю? Может, она… мм… пошла на бал. Вот. И не успела… – ляпнула Хохлова первое, что пришло на ум.

– Чего не успела? – тупо переспросил Лёха.

– Не успела вернуться домой! Часы – бум!.. Карета – хлоп! И в арбуз! А девочка – застряла.

– Не понял.

– Сказку помнишь?! – начала закипать уставшая подруга. – Про Золушку?

– Там же тыква была!

– Да откуда я знаю? – окончательно рассвирепела Хохлова. – Может, фея чего перепутала! – и, видя, что Лёша собирается задать очередной вопрос, потащила его из беседки прочь. – То ли ты, парень, переутомился, то ли на тебя всё ещё их отрава действует?

У самого дома нашу парочку перехватила уже упомянутая старуха с первого этажа.

– Они вместе с этими страхолюдами были! – наябедничала она стоящим рядом с патрульной машиной полицейским.

Стражи порядка были вызваны ею лично во время недавнего сражения. В своём телефонном сообщении бдительная гражданка представила побоище как бандитскую разборку, здраво рассудив, что если скажет о прилёте НЛО, то к ней приедут совсем из другого учреждения.

– Шлялися тут с ними по двору все утро! – гнула своё бабка.

Светка поняла: надо срочно превратить всё случившееся в недоразумение, иначе донос может иметь непредсказуемое продолжение.

– Небось, и чудище ихое! – на свою беду ляпнула кляузница.

– Какое чудище? – холодно удивилась Хохлова. – Вы, тётенька, совсем сбрендили?

Полицейские переглянулись.

– Шо-о? – старуха аж задохнулась от такой наглости!

А Светка перешла в наступление:

– Что вы её слушаете? Бабулька не в себе! Мы вот с утра собаку ищем, и ничего такого не видели!

– Бесстыжие твои глаза! – завопила бабка. – Люди добрые, она брешет!

– Пить надо меньше! – базарным тоном парировала Хохлова.

Старуха мгновенно забыла, с чего началась перепалка, и принялась рьяно защищать своё достоинство.

– Понятно! – прищурился старший наряда. – А вы, молодой человек, что скажете? – для проформы спросил он у Лёши.

Зря он это сделал.

Действие варварского снадобья, оказывается, ещё не закончилось. Лёша-правдоруб открыл рот и…

*****

… Из психиатрической клиники Лёшу выпустили довольно быстро, не обнаружив ничего, кроме нервного переутомления.

– Больше отдыхайте! – по-отечески посоветовал врач.

– А вы у него правда никаких отклонений не нашли? – строго уточнила Светка, пока Лёша переодевался в смежной с кабинетом комнате в привезённую ею одежду.

– Всё в полном порядке! – заверил эскулап.

Он ошибся.

Через неделю Лёшу уволили с работы.

Среди сослуживцев Лёха давно прослыл карьеристом, подхалимом и лизоблюдом. Что, впрочем, соответствовало истине. Но, вернувшись якобы «из отпуска», Алексей стал совсем другим человеком. Резал правду в глаза, не взирая на чины и регалии. Народ дивился, хихикал, шушукался в курилке, кое-кто открыто аплодировал «герою», – и все с нетерпением ждали развязки.

Терпение начальства закончилось в тот момент, когда Лёша умудрился пообщаться с так некстати попавшимся ему под руку проверяющим из налоговой.

*****

…И снова в квартире Хохловой раздался телефонный звонок:

– Светка-а! Спасай!..

Спустя час она уже сидела на Лёшиной кухне.

– Ты совсем теперь свою правдорезку закрытой держать не можешь? – сердито допрашивала она приятеля.

Лёха очередной раз наполнил стопки.

– Нет, – грустно сказал он. – Это сильнее меня.

– Понятно… Типа, назло врагам козу продам, чтоб дети молока не пили! Интересненько! Ну-ка, проверим. Что, например, ты думаешь обо мне?

– Ты – толстая, рыжая дура, – тотчас ответил Лёша, как примерный ученик на уроке.

– Вот те здрасьте! – опешила Светка, поперхнувшись. – Ну, толстая и рыжая – ещё ладно, чего уж тут… Но почему – дура?

– Потому что умная не нянькалась бы с такой плесенью, как я. И с прочими идиотами, которые этого не заслуживают.

Обсудить это они не успели: к ним постучали.

Наученный горьким опытом, Лёха выглянул в глазок: на площадке стояли двое. В пиджаках и шляпах.

– Кто там? – зачем-то спросил он, хотя и так было ясно.

– Это мы, эльфы!

Лёша вопросительно посмотрел на подругу.

– Лучше открой, – посоветовала Светка. – Двери нынче дороги.

– Мы тут у вас одну штуку забыли, – любезно пояснил Татаукан, приподнимая шляпу. Его господин снова замер столбом, не удостоив людей даже приветствием.

Светка с Лёхой переглянулись:

– Видите ли… Мы вашу штуку того… Выкинули.

Они действительно тайком вывезли базуку за город на Лёшиной машине, и закопали её в лесу. Не оставлять же такое дома!

Татаукан наградил их долгим красноречивым взглядом:

– Что за мания такая – всё выкидывать?

– И как мы теперь попадем домой? – скрипнув зубами, пролязгал Памаук.

Тут Светку осенило!

– Дашь на дашь! – нахально заявила она.

– Сколько? – деловито осведомился Татаукан, жестом фокусника доставая из воздуха «паркер» и чековую книжку.

– Мы вам – вещичку, а вы нам – противоядие! – отчеканила Хохлова. – Для этого правдолюба, – и кивнула в сторону Лёхи.

– Я же сказал, – дура… – отстранено прокомментировал тот. – Нет, чтоб деньги взять!

– Заткнись! – посоветовала Хохлова. – Ну, как?

– Без проблем! – хором ответили крокодилы. То есть, эльфы.

*****

…Тёмные верхушки деревьев, перешёптываясь, царапали чёрное, круто посоленное осенними звёздами небо. В ночном лесу было холодно, сыро и неуютно.

Татаукан быстро клацал когтями по кнопочкам на боковой поверхности вожделенной штуковины, которую они вчетвером только что извлекли из неглубокой ямы. Перед этим он всю дорогу до места читал людям лекцию на тему: «Как не следует обращаться с трансмутатором пространства, даже если он похож на примитивное людское оружие». Памаук стоял рядом, и даже в темноте было видно, какая надменная у него физиономия. Чуть поодаль топталась и вздыхала невидимая Зямза.

– Теперь вам головы не отрубят? – съехидничала Светка, чтобы немного сбить с рыцаря спесь. – Кстати, что за дикий обычай такой?

– Усекновение главы – лучший способ убить бессмертного, – высокомерно пояснил «сияющий рыцарь».

– Вы – бессмертны?.. Ах, простите! Я как-то забыла, что вы – эльфы. Скажите, а… Словом, я вас немного по-другому представляла: ну там, острые ушки, и всё такое… Похожими на людей.

– Людям свойственно низводить божественное до своего уровня! – фыркнул Памаук.

– Кошмар! Так вы ещё и боги?.. – съязвила собеседница.

– Я не совсем точен, – поправился тот. – Под термином «божественное» я подразумеваю более узкий смысл: нечто древнее, не совсем понятное, обладающее способностями, недоступными человеку. Мы, эльфы, как раз подпадаем под это определение. Наша раса…

– Знаю-знаю! – Хохлова почувствовала, что ей грозит ещё одна лекция. – Вон всякие окаменелости до сих пор попадаются…

– Нашим братьям на Земле не повезло… – Памаук состряпал скорбную мину.

– Что же стряслось-то?

– Война… Принцесса Зямза – дщерь земного королевского рода. Её предкам пришлось покинуть родную планету. Ныне её соплеменников осталось очень мало, но в их руках сосредоточена огромная власть и несметные богатства Галактики, – при этих словах он невольно облизнулся.

– Н-да?.. Однако, какая-то она дикая у вас! – не удержавшись, брякнула Светка.

– Она ещё совсем младенец!

– А вот обыкновенные крокодилы… – начала было Светка, но Памаук недовольно поморщился:

– Они имеют к нам такое же отношение, как обезьяны – к человеку!

У Светки на языке, покалывая острыми иголочками неутолённого любопытства, вертелась ещё целая куча вопросов. Но тут слуга доложил, что всё готово, и, спустя несколько минут, паранормальная троица растаяла в ночном воздухе.

На прощание Татаукан дал Лёхе маленькую коробочку – обещанное противоядие.

– Но, смотри, – сказал он, – может, пусть будет всё, как есть?..

*****

Эта коробочка осталась единственным вещным подтверждением странной истории, в реальность которой с трудом верилось даже самим участникам. Лёха так и не рискнул попробовать её содержимое.

– Знаешь, Хохлова, – сказал он, – а мне ведь и так нормально. Даже легче… Чувство такое, что ушло всё ненужное, искусственное. Будто я играл в какую-то игру по навязанным правилам, а теперь она закончилась, и не надо больше притворяться, и можно быть самим собой.

*****

Спустя какое-то время, на вечеринке у Лёхи, коробочка случайно попалась Светке на глаза. Бесформенный сине-зелёный комок на дне её по-прежнему оставался нетронутым. Она не удержалась – из любопытства откусила кусочек. Безвкусная кашица во рту не вызвала никаких ощущений.

Выплюнув разжеванное снадобье в кухонную раковину, Светка полезла в холодильник – добавить кое-чего к закускам на столе. В комнате веселились гости. Из-за этого шума она не сразу поняла, что кто-то стучит в окно… Не успев удивиться, Светка машинально раздвинула полоски жалюзи, и оторопела: прямо перед ней на высоте десятого этажа висел в ночи огромный мохнатый слон. На его бивнях зацепилась сытая жёлтая луна.

– Глюк… – сказала сама себе Светка.

– Эльф! – поправил её слоняра, трепеща маленькими крылышками. – А вы тут двоих в шляпах не видели?..

Рейс до Читтуки

Иногда, чтобы изменить свою судьбу,

достаточно маленького недоразумения

…Вечер начинался банально. Закрытый загородный клуб – новомодное, набирающее популярность заведение, куда я попал по счастливой случайности: хорошая еда, море выпивки, и на десерт – две сдобные милашки, с которыми познакомился там же. Девицы внешне явно превосходили меня по классу, но им, – хвала Бахусу! – было плевать на кастовые различия. Во всяком случае, их недвусмысленные реплики обещали многое.

– Даже больше, чем ты можешь представить!.. – жарко шепнула одна из них.

– Полный дастиш-фантастиш! – подтвердила вторая, хихикая.

– Возьми тр-р-рубку!!! – противным голосом вмешался сотовый.

Девицы продолжали ворковать, и журчание нежных голосов помешало распознать в переливах звонка угрожающие интонации. Улыбаясь, точно кот, объевшийся сметаны, я полез в карман за телефоном, пытаясь свободной рукой объять необъятное – обеих прелестниц сразу. Потеря бдительности обошлась дорого: на экранчике мобилы высветился аватар шефа.

– Слышь, Жорик, – без предисловий озаботил голос начальника, – быстро приезжай в магазин!

– А…

Продолжить я не успел: босс отключился. Это было очень не похоже на него: мой работодатель отличается гиперзанудством и болезненной скрупулезностью. Но это уж потом я сопоставил детали, а в тот момент соображать мне было нечем – серое вещество в черепе расплавилось под воздействием девичьих чар и куда-то испарилось. Удручённый горечью облома, я с отчаяния предложил девицам прокатиться до нашего магазинчика вместе. Наверное, мне хотелось произвести на них впечатление, потому как я без зазрения совести гордо объявил себя его владельцем.

Случайные подруги и не подумали отказаться: видимо, измученные гламуром, возжелали свежих впечатлений. Радостно щебеча, девчонки живенько схватили свои вещички и вперёд меня поскакали к выходу. Добравшись до парковки, мы погрузились в их шикарный «лексус», – мне досталось место водителя, – и с места взяли в карьер, да так лихо, что задели соседнюю тачку. Но ни это, ни то, что мы были порядком навеселе, никого из нас троих не озадачило. Охранник тоже почему-то проморгал сие обстоятельство. Был бы я владельцем клуба – уволил бы на хрен разгильдяя. Хотя чего на зеркало пенять? – сам такой же.

Мои компаньонки сначала притихли на заднем сидении – мне было недосуг разглядывать, чем они там заняты: вцепившись в руль, я изо всех сил пытался совместить машину и дорогу. Но потом в их настроении произошли перемены: девчонки резко развеселились. Визжа и хохоча, они с дикими воплями высовывались в окна, махали встречным автомобилям… В конце концов, одна потребовала, чтобы я «дал ей порулить»! Желание женщины – закон. Особенно для нетрезвого парня, имеющего на неё виды. На полном ходу мы стали меняться местами. Добром цирковой номер не кончился – машина оказалась в кювете. Тут бы приключению и конец, но, наверное, старому Кукольнику, Что Живет Наверху, в тот вечер было скучно, и он решил продолжить пьесу. Поэтому мы счастливо отделались одним выбитым зубом – моим, разумеется, – да парой шишек на троих.

На девиц это «маленькое происшествие» оказало непредвиденное действие: они принялись ржать как ненормальные!.. Прошло, наверное, не менее получаса, пока девчонки слегка успокоились. Кое-как мы выползли из машины и, пошатываясь, выкарабкались на шоссе. Девушки ещё продолжали всхлипывать и постанывать от смеха, а я стал приходить в себя: свежий ветер и запоздалое осознание того, чем реально могла закончиться авария, быстренько вернули некоторую ясность разума.

– Что делать-то будем? – спросила одна из девиц. Кажется, её звали Снежаной. Или нет.

– Лови попутку! – приказала вторая. По-моему, Лиля. Или Лера?.. Уточнить я постеснялся.

– А как же машина? – спросил я, оглядываясь на брошенный «лексус».

– Да пох! – небрежно отмахнулись девицы. – Это не наша тачка…

Пока я переваривал услышанное, девицы велели мне «не отсвечивать»: дескать, так нас быстрее подберут, и принялись скакать по обочине, размахивая руками. Машин и так-то было мало, а те редкие, что проезжали мимо, при виде моих явно неадекватных спутниц испуганно шарахались в сторону и прибавляли газу.

Спустя минут сорок нам стало как-то совсем неуютно. Замечу, мои подруги по несчастью одеты были очень легко: коротюсенькие тряпочки на бретелечках да высоченные шпильки. Не уверен даже, что у них имелось нижнее белье. Я великодушно отдал им пиджак, но один пиджак на двоих, даже пошитый якобы самим Габбано, – слабое утешение: на дворе кончался сентябрь.

– Тэ-э-эк! – зловеще процедила Снежана, клацая зубами от холода и сырости. – Ну, меня это всё достало! – с этими словами она вытащила из клатча… пистолет.

Увидев оружие в руках подруги, Лиля-Лера снова согнулась пополам от гомерического хохота. Я замер на месте… С грацией Терминатора Снежана решительно шагнула на проезжую часть. Тут же, как по заказу, вдали из-за поворота показался джип. Терминаторша приосанилась, выпятила челюсть, и профессиональным жестом наставила пистолет на приближающуюся машину. В свете фар чёткий девичий силуэт в туманной дымке смотрелся очень эффектно – прямо кадр для Голливуда! Я понял, что сейчас произойдет непоправимое, и кинулся вперёд, чтобы оттолкнуть сумасшедшую девицу в сторону, но вместо этого провалился в темноту…

Пронзительный визг тормозов – тонкий и неприятный, – вернул меня к свету. Открываю глаза: оказывается, я так и остался на месте – по щиколотку в грязной жиже обочины. На шоссе, испуганно помаргивая фарами, темнела громада джипа. Из него вывалился человек и, упав на колени, пополз в сторону.

– Нэ стреляй! Нэ стреляй!.. – всхлипывал он с акцентом. – Забирай машину… Забирай всё!

Девушка пальнула в воздух. Звук выстрела – сухой хлопок – оглушил так, что заложило уши. Реальность вдруг снова утратила правдивость, всё вокруг как-то замедлилось, будто происходило под водой.

– Давай сюда! – крикнула Снежана, махая мне пистолетом. Её подруга уже тянула дверцу со стороны водителя.

Я хотел отказаться, но побежал к машине, словно мною кто-то управлял. Каждый шаг давался с огромным трудом. Прошла вечность, прежде чем я очутился на заднем сидении.

– Па-а-ехали-и!.. – весело взвизгнула Лиля-Лера, и вжала педаль газа до упора.

Из открытого окна обрушился ветер. Из динамиков магнитолы ударил шквал гитарных пассажей, щедро сдобренный гулким рокотом барабанов. Музыка заполнила наш маленький мирок, взорвала черепную коробку, оглушила, смяла, напоила вены сладкой отравой, заставив сердце пульсировать в такт рвущему лёгкие электронному ритму. Казалось, все демоны ночи слетелись на шабаш! Мне вдруг стало так здорово, что я высунул руку в окно и, чувствуя, как в парус ладони ударяет тугой ветер, тоже что-то закричал – бессмысленное, дикое, весёлое…

Ворвавшись в ночной город, мы и не подумали снизить скорость: цветные огни за стеклом слились в одну сплошную полосу. Рассекая плоть испуганных улиц, распугивая толпы собратьев, презрев светофоры, машина с рёвом неслась вперёд, пожирая пространство и время.

Внезапно всё прекратилось… Тачка остановилась. Мы вылезли наружу.

Какое-то время, ошалев от яростной гонки, я постоял возле неподвижного джипа, пытаясь прийти в себя. Ощущение во всем теле почему-то было такое, словно пробежал марафонскую дистанцию. Опираясь на холодное металлическое плечо автомобиля, казалось ещё вздрагивавшее после бешеной скорости, я попытался прикурить. Руки дрожали, зажигалка капризничала. Сделав, наконец, затяжку, огляделся… Маленький, притихший дворик. Усталые профили старых домов, редкие пятна не спящих окошек, сонные деревья, – и тишина! Только в листве тревожно перешептывались ночные голоса, сдобрившие влажный воздух ночи привкусом лёгкой тревоги: невидимым обитателям дворикам не понравилось наше вторжение.

Неожиданно для себя я вдруг узнал это место – словно кто-то навёл резкость: это же двор, куда выходит служебный вход нашего магазина!.. Точняк! Вот и груда картонных коробок, сваленная у ступенек, ведущих вниз, в рабочий подвал, откуда узкими переходами можно попасть в торговый зал, попутно минуя служебные помещения.

– Девчонки! Мы на месте!.. – закричал я, обрадованный неожиданным открытием.

Сдвинув тяжелую дверь, отключил сигнализацию и врубил свет. Тусклая лампочка осветила непритязательный, но чистый коридорчик: истёртый линолеум на полу, дешёвенький пластик на стенах. Картину портила паутина, оккупировавшая углы вверху прямо возле входа.

– За мной! – весело скомандовал я.

Во мне опять проснулся ловелас – близость родных пенатов пробудила угасшую было надежду на продолжение любовных приключений: дело в том, что этот подвал в настоящее время был ещё и моим домом – хозяин разрешил занять одну из пустующих подсобок, причем, на зарплате это никак не отразилось. Каморка была маленькой и душной, но пока выбирать не приходилось. Вдобавок к старому казённому дивану, проживавшему в подсобке, я выпросил у шефа списанный стол и пару стульев, притащил с помойки выброшенную кем-то довольно приличную тумбочку, выгородил фанерой угол, превратив его в подобие платяного шкафа, – вот и готово! Вполне сойдет на время для двадцатилетнего балбеса, волею судьбы оказавшегося в одном из самых дорогих городов мира, и при этом не имеющего за душой ни гроша.

До этого я прожил почти два года в студенческой общаге в компании таких же оболтусов, пока альма-матер не рассталась со мной, двоечником и прогульщиком. Поэтому к подобным жилищным условиям мне было не привыкать. К тому же изучение философии, на поприще которой я подвизался в бытность студентом, привило мне пофигистическое отношение к мелким неурядицам. Своё нынешнее состояние я рассматривал как нечто временное, как передышку. Эдакий «юноша, обдумывающий житье». Правда, раздумья мои несколько затянулись… Особенно насчёт того, как добыть деньжат на красивую столичную жизнь.

Поэтому-то я и ухватился накануне за предложение бывшего сокурсника, подрабатывавшего репортёром, провести вечер в том самом закрытом клубе, с которого и началась эта история. Я, правда, удивился, что он отказывается от перспективы совместить служебное задание с приятным времяпрепровождением за казённый счёт.

– Они рекламу заказали, но у меня срочные дела образовались, – пояснил Олег. Так звали однокашника. Он и раньше за определённый процент подкидывал мнеподобную работёнку. – Потусуешься, а потом накропаешь заметочку колонки на две. А если ещё украдкой снимешь какой-нить эксклюзивчик, так будет зашибись!.. Не спались только!

Дело в том, что после неудачного романа с философией, честно поразмыслив на тему «А что я вообще могу в этой жизни?» – я решил обратить свои взоры ко второй древнейшей. Во-первых, потому что реально что-то делать руками я не умею, а во-вторых, у меня имелся небольшой опыт работы в районной газете родного городишки. Правда, то был опыт работы курьером, но кому какое дело?

– Чинзано, мартини, виски?.. – голосом опытного халдея осведомился я у гостей, жестом фокусника распахивая перед ними дверь в кабинет шефа.

Там находились холодильник и мини-бар, с помощью содержимого которых я собирался продолжить вечер. Кроме того, кабинет намного приличнее, чем моя подсобка: хозяин частенько принимает здесь клиентов, с которыми у него особо деликатные дела. В чем заключается соль этой «деликатности» я не знал. Да и что может быть интересного в зоомагазине? Пусть он даже такой огромный и популярный, как наш. Разве что какая-нибудь контрабанда или эксклюзив… «Слона не желаете? Извольте-с… Любой каприз за ваши деньги! А может, динозавра? Но только по стопроцентной предоплате…» Примерно так я представлял себе тайную жизнь нашего магазинчика.

Конечно, я несколько утрирую: «магазинчик» тянул на целый гипермаркет. Это было огромное здание в два этажа площадью в несколько сотен квадратных метров. На первом размещались большие отсеки с разной живностью – нашей коллекции мог позавидовать иной зоопарк! Были ещё павильоны с растениями и аквариумная зона. Второй занимали административные офисы, склады, и отделы с разными товарами для ухода за братьями меньшими.

Добавляя же к слову «магазин» уменьшительный суффикс, я пытался компенсировать собственное презрение к должностным обязанностям. Ведь предоставив бесплатный кров, судьба в обмен жестоко поглумилась: я числился консультантом, но на деле выполнял работу уборщика. Чистил клетки, ухаживал за живым товаром, мыл полы… Работёнку эту после отчисления из университета мне сосватала моя тётка – древняя, смешная старуха. Я сначала отказался было, тем более что платили за неё немного. Но уж очень не хотелось возвращаться в родное захолустье, – и остался.

…Войдя в кабинет, я уже собирался щёлкнуть выключателем, но насторожили странные звуки, доносящиеся из смежной с кабинетом помещения. Мне бы потихоньку исчезнуть, но сегодня у меня явно была острая умственная недостаточность.

Заинтересованный, я тихонько подкрался к приоткрытой двери, – за ней размещалась душевая комната. Обычно шеф пользовался ею, когда оставался ночевать, а не уезжал домой в пригород, где у него был уютный особнячок. В этот вечер сам хозяин, может, и не собирался купаться, зато два незнакомых мордоворота решили иначе. Один из них вальяжно расселся на закрытом унитазе, – в руках его я успел разглядеть пистолет, а второй старательно топил в наполненной ванне какого-то человека, перегнув его через бортик и удерживая голову бедняги под водой.

К своему ужасу, я узнал в несчастном своего босса. Тот ещё пытался сопротивляться, – руки его были стянуты за спиной наручниками, – но даже беглого взгляда хватило понять: дела плохи.

Тихо, словно призрак, я аккуратно отступил назад, – и тут меня угораздило задеть напольную вазу. Китайский ширпотреб грохнулся об пол не хуже авиационного фугаса времён Второй мировой!.. Перекачанные «быки» неуклюже развернулись ко мне: тот, что с пистолетом немного замешкался, – видать, мало тренировался вскакивать с толчка при полной боевой выкладке, – и вдруг тут же осел с кровавой дыркой во лбу, едва успев вскинуть оружие. Падая, он нажал на курок, и уже мёртвый продолжал палить, глядя куда-то мимо меня. Слепая пуля нечаянно задела его напарника, тот с ужасными воплями рухнул, как подкошенный, и тут же получил еще одну в голову. Зато шеф оказался на высоте: с фантастической для его комплекции ловкостью он молниеносно нырнул в ванну, и чугунное корыто спасло ему жизнь, хотя ещё несколько минут назад могло стать его могилой.

Всё это заняло гораздо меньше времени, чем рассказывалось.

Когда грохот выстрелов стих, я медленно обернулся, следуя застывшему взгляду убитого: позади меня стояла Снежана. Её лицо, похожее на гипсовую маску экзотического хищника, выражало сложную смесь озорства, гадливости и любопытства. Казалось, она просто участвовала в некой игре – что-то вроде компьютерной «стрелялки».

– Пу!.. – звонко сказала она, наставив на меня палец, – пистолет у неё был в другой руке, и рассмеялась: – Чё, страшно?..

Я не успел ответить. Из ванны, отфыркиваясь с шумом целой тюленьей стаи, восстал шеф. Видок у него был совершенно охреневший. В зубах он сжимал пробку от слива.

– Японамать! – гавкнул несостоявшийся утопленник, выплевывая затычку. – Я тебя спрашиваю – что происходит?!

Ко мне вдруг вернулся природный пофигизм.

– Хочу спросить о том же… – невозмутимо ответил я.

– Подсоби вылезти! – приказал шеф. Руки-то у него оставались скованными. Кое-как я помог ему выбраться. – Найди у этих козлов ключ от наручников! – рявкнул он. Но обыск оказался безрезультатным. – Ищи лучше! – раненым кабаном взвыл босс.

– Артур Иваныч, может, ментов вызвать? – осторожно поинтересовался я, копаясь в складках одежды налетчиков. Но пострадавший так сверкнул глазами, что я тут же заткнулся. В конце концов, я ещё не готов сменить работу. А уж место жительства – и подавно.

В ванную комнату заглянула Лиля-Лера.

– У-у, как у вас интересно! – меланхолично заметила она. Её глаза внимательно ощупали каждый сантиметр разгромленного пространства. – Сколько добра в расход! – совсем уж невпопад добавила она странным голосом. Окунув палец в лужицу крови на полу, она изобразила на выщербленной плитке стены улыбающуюся рожицу. – Жуть!

– Это кто? – прохрипел Артур Иванович, ковыляя из ванной в кабинет. Добравшись до дивана, он тяжело рухнул на подушки. – Что за девки?

– Они со мной.

Внезапно физиономия шефа исказилась:

– А ты-то… Ты что здесь делаешь?!

– Вы позвонили, я приехал.

– Я??? – на лице Артура Ивановича отразилась крайняя степень изумления. – Так я ведь Игорю звонил!

Тут до нас обоих внезапно дошло: шеф вызвал не того абонента! В «конторе» был еще один Игорь, парень лет на десять старше меня, которого тоже частенько называли уменьшительно Жориком. Только он, в отличие от ваганта-неудачника, выступал в роли зама и совладельца.

– Вот видите, как удачно получилось, – нахально заявил я. – Не ошибись вы номером, чем бы всё закончилось? – Я почуял запах нечаянной славы и собирался извлечь из неё максимум выгоды. «Не, ну а чё?.. В конце концов, кто привез сюда этого ворошиловского стрелка в юбке?» – мысленно я уже прикидывал размеры возможной благодарности.

Из ванной между тем доносились невнятные приглушенные голоса. Сначала я не обращал внимания, но хлёсткий звук пощёчины и обиженное всхлипывание заставили меня заглянуть туда. Я увидел Лилю-Леру, упавшую на четвереньки рядом с одним из убитых: с тихим сладострастным стоном она терзала его окровавленное горло. Снежана, вцепившись ей в волосы, пыталась оттащить её в сторону, а та упорно сопротивлялась:

– Меня л-ломает!.. – тихо рычала она, с бешенством стремясь освободиться.

– Нельзя! – злобно шипела в ответ Снежана.

Подруга изловчилась и, поймав её ногу за щиколотку, резко дёрнула. Та не удержалась и рухнула на пол, ударившись затылком о стену.

– А я хочу!! – капризно выкрикнула Лиля-Лера и ударила её по руке. Снежана не шевельнулась. – Хочу! – снова повторила та.

Не знаю, что там у них было дальше, потому что я проворно захлопнул дверь и молниеносно закрыл её на задвижку.

– Артур Иваныч, сматываемся! – крикнул я, влетая в кабинет.

– Что? – недовольно осведомился шеф, приподнимаясь с дивана. – Ментов вызвал, дура?

– Хуже! Вампиров! – может я и выглядел в тот момент полным идиотом, но измазанная кровью мордочка Лили-Леры чётким стоп-кадром стояла у меня перед глазами.

Шеф отреагировал на мои вопли совсем не так, как можно было бы предположить.

– Вампиров? – озадаченно пробормотал он, нисколько, похоже, не удивившись. На его лбу прорезались глубокие складки. – Откуда? Никто ж не заказывал…

В запертую дверь ванной заколотили изнутри маленькие жёсткие кулаки. Я прикинул надёжность щеколды, и на всякий случай придвинул к двери тяжёлое кресло. Подумав, ещё и сам туда сел для пущей надёжности.

– Не знаю, может, они просто обкурились или ещё чего… Но девки точно отмороженные! – «пятой точкой» я ощущал, как кресло содрогается от соприкосновения с дверью. – Не хотите милицию, так давайте крышу вызовем, а? Есть же у вас крыша, Артур Иваныч? – с надеждой спросил я.

Всё происходящее казалось дурным сном, невозможностью: организм, пытаясь уберечься от сильного шока, отказывался воспринимать реальность всерьез, – но мне ужасно хотелось, чтобы всё закончилось. Я даже ущипнул себя за руку.

– Крышу? – тоскливо переспросил хозяин. – Она уже приехала… – и кивнул в сторону запертой ванной. – Эти парни решили, что я их курьера слил. Знать бы, кто всё это подстроил…

Вдруг неправдоподобно тяжёлый удар едва не снёс дверь с петель. Я ещё подумал: чем же таким можно было по ней шарахнуть? Разве той чугунной бадьей, в которой полоскали шефа? А потом понял – это очухалась Снежаночка!

– Как хотите, я сваливаю!

– Я с тобой! – встрепенулся Артур Иванович. Его руки были по-прежнему скованы наручниками: – Ты на колесах? А то я машину сегодня в сервис отправил…

– Откуда у меня тачка? – возмутился я, но тут же поправился, вспомнив о чужом джипе. – Конечно!

Лучше попасть в лапы ментам на угнанном авто, чем вампиру в зубы. Хотя я не верил во всякую нечисть, и понимал, что девки придуриваются или под кайфом – даром, что ли, так весело им было в машине? – но всё равно они вооружены и опасны.

– Чёрт! Совсем голову потерял! – расстроился вдруг Артур Иванович. – Надо было сразу Игоря вызвать – он бы их живо упокоил!

Я не врубился в его логику, но сказал:

– Валяйте! Только пока он сюда доберётся… – и тут в подтверждение моей правоты злополучная дверь разлетелась в щепы.

– Ахтунг! – взвизгнул шеф и в мгновение ока оказался в коридоре.

Я пулей вылетел вслед и успел повернуть ключ в замке. Это дало нам минут пять форы. Эх, видел бы меня университетский физрук, которому я когда-то исправно приносил липовые справки об инвалидности!..

В считанные секунды мы оказались в торговом зале, шутя преодолев пару лестничных пролетов и многие метры коридора. Но перед самым эскалатором, ведущим на первый этаж, Артур Иванович запнулся и упал – не очень удобно бегать со скованными руками. Я честно метнулся к нему на помощь, но из тёмного перехода стремительно приближались преследователи. Причём меня напугали не столько бывшие подружки, сколько те, что поспешали за ними следом. Уж больно они смахивали на убитых налётчиков…

Адская четвёрка затеяла вокруг добычи хоровод: девицы радостно гоготали, а их окровавленные спутники топтались рядом. Я скатился вниз по перилам эскалатора и нырнул в арку, ведущую в зимний сад, – оттуда был кратчайший путь к центральному выходу. Я не знал, как он отпирается, но надеялся, что хотя бы сработает сигнализация.

Едва я оказался в садовом павильоне, как полностью отключился свет. Я заметался по сторонам. Ветви растений больно хлестали по лицу. В панике я совсем запутался и с разгону налетел на стеклянную перегородку.

– Спокойно! – сказал сам себе, пытаясь восстановить дыхание.

Меня била жуткая дрожь. Мозг отказывался верить в реальность происходящего, а тело испытывало животный ужас. Положив руку на стекло, я заскользил вдоль стены, рассудив, что рано или поздно найду выход. И нашёл, но это была та же самая арка, через которую я начал путешествие.

– Ладно! – погрозив в темноту кулаком, я развернулся в обратную сторону.

Поминутно налетая на кадки с цветами, – в одном месте острые тонкие листья чуть не выкололи мне глаз! – я обежал зимний сад по кругу. Похоже, кроме этой проклятой арки здесь не было иного выхода… Чертовщина! Я же точно знал, что через павильон можно попасть прямо к дверям на улицу!

– Вот и славно… – пробормотал я, не желая верить в абсурдность ситуации.

– Вот и славно! – эхом откликнулся чей-то шепелявый голосок. Он шёл откуда-то снизу.

Я дёрнулся в сторону, но что-то крепко держало меня за штанину. Наугад лягнув воздух свободной ногой, я попал по каким-то железным прутьям и здорово отбил пятку.

– Полегче! – возмутился тот же голос.

Присмотревшись, я понял, что стою возле небольшой клетки. Там внутри шевелилось нечто бесформенное, вроде набитого мешка. Вдруг на этом мешке вспыхнули маленькие зеленые глазки.

– Меня надо спасти, – будничным тоном деловито заявил «мешок». – Срочно.

– Меня тоже! – сообщил я, клацая зубами.

– Ты не понимаешь, чувак! – оскорбился обитатель клетки. – Если в назначенный час я не окажусь в нужном месте – вашей планетке пипец!

– Как-то меня это мало сейчас волнует! – прошипел я, пытаясь высвободить ногу из его цепкой лапы.

– Не за тобой ли гонятся вон те две маленькие ведьмы? – внезапно сменил тему захватчик.

– Где?.. – я тут же залег пластом возле клетки.

– Они на втором этаже пока, – ободрил «мешок». И не успел я выдохнуть, как он добавил: – А их дырявые мёртвые дружки уже спустились… Я отлично вижу в темноте и сквозь предметы! – хвастливо пояснил он.

Как будто это могло помочь! Я тут же явственно услышал их шаги: туп-туп… туп-туп… Хотя нет – это неровно стучало мое сердце.

– Выпусти меня из клетки, чувак, – предложил глазастый. – Я в долгу не останусь!

– Почему бы нет?

Выбравшись наружу, глазастик шумно выдохнул и потянулся словно кошка. Он был едва мне до колена, и в профиль напоминал большого дикобраза, вставшего на задние лапы. Сходство усиливалось торчавшими из его маковки длинными иглами. Остальных деталей в темноте я не разглядел.

– Теперь вези меня в аэропорт, – деловито приказал освобожденный пленник.

– И рад бы в рай, да дверь-то где? – окрысился я.

– Что? – сварливо осведомился новый знакомец, – Выход потерял?

– Да фигня какая-то! Никак не могу найти…

– Немудрено… – загадочно отозвался глазастый. И ни с того ни с сего добавил: – С такими-то хозяевами…

Кое-как мы с ним стали на ощупь пробираться в ту сторону, где по моим представлениям находились центральные двери. Мой новый товарищ при ходьбе смешно шлёпал лапами – звук был такой, будто на пол падало сырое тесто: чмяк-чмяк… Я так и окрестил его про себя – Чмяк.

Бродили мы не очень долго – и снова очутились в ландшафтном павильоне.

– Понятно, – резюмировал коротышка. – Пространственная петля.

– Чего? – переспросил я, вытаскивая из волос колючки, – подарок какой-то экзотической метелки.

– В таком месте обычных замков и запоров мало, – тоном знатока пояснил глазастый. – Поэтому ставят защиту. Пространственную петлю, например.

Я ничего не понял, конечно, и тупо повторил:

– Чего?!

Но получить объяснения не успел: внезапно вспыхнул свет, я инстинктивно зажмурил глаза, а когда открыл их, увидел Игоря Баглая. Компаньона Артура Ивановича, на чьё место я попал в сегодняшних передрягах из-за того, что тот перепутал номер.

– Какие проблемы? – отрывисто спросил он, не тратя времени на предисловия.

В двух словах я пересказал ему произошедшее.

– За мной! – скомандовал Игорь и, не дожидаясь ответа, помчался к эскалатору. Но мне вовсе не хотелось возвращаться обратно, и я рванул к выходу, отметив про себя, что Чмяк исчез, и девочек с их кавалерами тоже нигде не видно.

– Куда?! – рявкнул Баглай, видя, что я собираюсь слинять. – А ну, быстро ко мне, щенок!

Я уже хотел показать ему известным жестом всё, что думаю по этому поводу, но у Игоря в руках появился толстый короткий жезл, отливающий металлом. Что-то в выражении его лица подсказало мне, что спорить не стоит.

Словно овца, идущая на заклание, я развернулся и покорно побрёл за ним.

– Быстрее! – приказал Баглай и погрозил жезлом.

Мы осторожно поднялись наверх. На месте, где я бросил шефа, никого не было. Игорь остановился. Мне показалось, что он принюхивается. За эти короткие секунды я успел, наконец, толком его разглядеть. На нем был чёрный, странноватого покроя плащ, придававший его фигуре некоторую нелепость, словно он решил поиграть, вырядившись в героя фэнтезийного фильма.

Но не это напрягало меня в облике зама. Чем-то он неуловимо отличался от того Жорика, каким его обычно видели в рабочее время. Черты лица вроде были те же, но вместе с тем оно как-то очень сильно вытянулось и заострилось, верхняя губа, мне показалось, стала короче, и зубы слишком выпирали вперед. Может, конечно, ночное освещение магазина было не очень хорошим…

–Тс-с-с!.. – сказал вдруг Игорь почти беззвучно и, наклонившись вперёд, точно продолжая искать след по запаху, стремительно нырнул в боковой коридор.

Мне мучительно захотелось остаться на месте, но взгляд Баглая был слишком красноречив, и я последовал за ним. Мы прокрались почти в самый конец коридора. Перед одной из дверей Баглай остановился.

– На счёт «три»! – прошептал он, наставляя жезл на дверь. – Раз… два…

…Когда рассеялся дым, я увидел шефа, прикрученного верёвками к стулу. Он орал, не умолкая. Один из оживших мертвецов превратился в пепел, второй, наполовину сожжённый, дотлевал в противоположном углу. В другом углу хором ревели мои случайные подружки.

– Ну, и как это понимать?! – свистящим шёпотом осведомился зам, подходя к ним ближе. Казалось, что ему трудно говорить. – Вы хоть соображаете, с кем связались, сопли зелёные?

Артур Иванович продолжал голосить, – Игорь раздражённо щёлкнул пальцами и тот резко заткнулся, точно его выключили.

– Кто вас подослал сюда? – продолжал допрос Игорь, невзначай направляя конец жезла на одну из шалуний.

– У нас в клубе шоу-программа «Ночной дозор», – прорыдала Лиля-Лера. – Вон этот должен был рекламную статью написать! – и замурзанным пальцем ткнула в мою сторону. – И хозяин приказал его развлекать…

Услышав это, я почувствовал некоторое разочарование: я-то, наивный, полагал, что произвёл на девушек неотразимое впечатление!

Брови Баглая поползли вверх:

– Это правда? – спросил он меня. Я кивнул.

Хозяин снова заныл-заёрзал в своем кресле. Игорь шагнул к нему, легко, как тряпичную куклу поднял на ноги, и провел рукой по наручникам, всё ещё сковывающим члены незадачливого босса. Коротко вспыхнуло – и оковы со звоном упали на пол.

– Рекламу, говоришь… – задумчиво протянул он, медленно возвращаясь к девчонкам. И вдруг резким движением захватил голову Лили-Леры, прижал, нагнув девушку, локтем к своему торсу так, что она не могла шевельнуться, и пальцами разжал ей челюсти. – Рекламу? Какой, говоришь, клуб?! "Экзотик"? – злобно переспросил он, демонстрируя всем присутствующим её клыки. – А ведь это наш товар, Иваныч! Узнаёшь красавиц, а?.. – при этих словах он обернулся в сторону шефа.

Его последние фразы меня изрядно озадачили, но получить разъяснения я не успел: в этот момент Снежана изловчилась и прыгнула ему на спину. Игорь взвыл и выпустил жертву. Металлический жезл выпал из рук Баглая и откатился мне под ноги. Игорь ухитрился вывернуться из девичьих объятий и рванулся к нему, но девицы вцепились в него сзади и повалили на пол, стараясь в свою очередь дотянуться до смертоносной штуки.

– Чего стоишь?! – заорал Баглай, пытаясь вырваться.

Я потянулся к жезлу, чувствуя, что тело как-то плохо меня слушается. Металл был горячим и мне не сразу удалось ухватить его.

– Дай! – крикнул Игорь. Я медленно протянул ему оружие. Конец жезла уже почти коснулся его пальцев, как сзади прошелестел шепелявый голосок:

– Не давай!

Я обернулся, опустив машинально руку, и пальцы Баглая схватили пустоту. Позади стоял Чмяк.

– Посмотри на него внимательно, – пояснил он в ответ на мой удивленный взгляд.

Я посмотрел.

Черты Баглая исказились, кожа приобрела лиловый оттенок: сквозь неё, как через кальку, проглядывал кто-то чужой и не человечески страшный, – как будто этот кто-то надел его лицо вместо маски. Невольно я поднял жезл, желая выстрелить и спалить это мерзкое создание, но штучка оказалась с «секретом», и у меня ничего не получилось.

Баглай расхохотался:

– Я – твой хозяин, паршивец! Отдай мне оружие!.. – его руки стали удлиняться. Девицы заорали, и они втроем покатились по полу вопящим клубком.

На деревянных ногах я развернулся и побежал прочь. Чмяк вприпрыжку поскакал за мной. По мере удаления от ужасного места мне становилось всё легче и легче двигаться, и под конец я развил крейсерскую скорость. Наконец, мы очутились у выхода. Я вцепился в замки, тут же оглушительно заорала сигнализация. Чмяк деловито забрал у меня жезл и пальнул в витрину. Стекло оплавилось, образовав приличную дыру, через которую мы выбрались наружу.

– Смываемся! – озорно крикнул Чмяк, и под рёв сирены, мы помчались по улице.

Миновав угол здания, мы свернули с улицы во дворик, где стоял угнанный девицами джип. Я уже включил зажигание, когда снаружи к стеклу прилипла потная, всклокоченная физиономия.

– Ради бога, умоляю!.. Возьмите меня!.. Не бросайте!!

Это был Артур Иванович. Истерзанный, но живой и, похоже, вообще бессмертный. Я открыл ему дверь. Он свалился на сиденье, и мы рванули вперёд.

– Гони в аэропорт! – приказал Чмяк. Я бездумно подчинился.

Благополучно проехав по центру, джип стремительно вылетел на автостраду, ведущую к аэропорту. Душа моя пела и радовалась, как только может ликовать душа живого существа, благополучно пережившего смертельную опасность.

– А зачем тебе в аэропорт? – крикнул я Чмяку, стараясь перекричать гремящую в салоне музыку.

– Меня там летающая тарелка ждет, – невозмутимо объяснил он.

Ну, тарелка так тарелка… Я не стал удивляться, да и глупо было бы, – после всего-то!

Мы уже почти приехали, когда нас подловила патрульная машина, караулившая на обочине.

– Не останавливайся! – взвизгнул Артур Иванович, но я уже затормозил.

– Сержантбабенковашидокументы! – привычной скороговоркой пробубнил гаишник, нагибаясь к окошку.

Я растерялся. В этот момент сзади высунулся Чмяк.

– Фуражка деформирует голову! – любезно сообщил он постовому.

Полицейский повернулся к нему, желая разглядеть нахала, и окаменел. Но не от возмущения, как я решил было, а потому что в руку ему воткнулась длинная иголка, – Чмяк пожертвовал частью своей шевелюры.

– Поезжай, – сказал маленький разбойник. – Он теперь не скоро очнётся.

– Зачем нарываешься? – рассердился я, когда мы отъехали достаточно далеко.

– Что такого? – искренне удивился Чмяк. – Это всего лишь цитата из классика!²²

Оставив машину на стоянке, мы вошли в здание аэровокзала. Пройдя многолюдный зал ожидания, Чмяк подвёл нас к неприметной двери, на которой была надпись «Служебный вход». Оказавшись за нею, мы очутились в огромном, абсолютно пустом зале, залитом ярким электрическим светом.

– Посадка на рейс, следующий до Читтукки, заканчивается через тридцать земных минут… – сообщил приятным девичьим голосом невидимый динамик.

Чмяк уверенно зашлепал вперёд по блестящему полу. Я растерянно побрёл за ним. Шеф, что-то бурча себе под нос, ковылял следом. Вскоре зал незаметно сузился, и мы казались в узкой гофрированной трубе, а через неё – под открытым небом, густо усеянном необычайно крупными яркими звездами.

– Хорошая погодка для полёта! – радостно сказал Чмяк.

Вдруг часть звёзд закрыло огромное треугольное пятно, тёмное и непроницаемое. Раздался тихий свист, и пятно, обретая размеры, опустилось вниз по вертикальной траектории. Это нечто беззвучно замерло чуть поодаль от нас. Неподалёку светился аэровокзал, ревели на взлётной самолёты; их бортовые огни светились и в небе, перемигиваясь с огнями на земле, и от того тёмная громада рядом с нами казалась ещё более нереальной. На землю из чужого летательного аппарата упала широкая световая полоса.

– Ну, мне пора! Как доеду – брошу письмецо на мыло! – улыбнулся Чмяк. – Будешь в наших краях, заходи!.. – и пошлёпал к «тарелке».

Спустя несколько минут она с тем же свистом стремительно взмыла в небо и растаяла среди звёзд.

– М-да… Ошибочка вышла, – резюмировал шеф, пялясь вслед исчезнувшему звездолёту.

– В смысле? – спросил я.

– Мы этого гаврика в библиотеке у одного английского лорда выловили. В родовом поместье… Он им там жизни не давал. Думали – полтергейст. Ну, одна из разновидностей. А оказалось – инопланетянин… Скандал! – пояснил босс так, будто я понимал, о чём речь.

Видимо, даже в темноте было заметно, что я тихо прифигел от такого объяснения. Поэтому Артур Иванович, вздохнув, продолжил:

– Ну, раз ты всё равно кое-что видел… Да и тётке твоей я обещал, что со временем пристрою тебя к делу.

– Тётке?! – изумился я, вспомнив престарелую родственницу. – А она-то причём? Божий одуванчик…

– Твоя тётка… – шеф неожиданно стушевался и в его голосе прорезались подобострастные нотки. – О-о!!! Твоя тётя… Она – у-уу!.. – и более внятных объяснений я не дождался. – Понимаешь, Жорик, мы занимаемся не только зверюшками и всякими там рыбками-цветочками. Точнее, зверюшки – это прикрытие. Торговля всякими разностями – более прибыльное дело. Ну, там, привидения, русалки, кикиморы, и прочая нежить… А что? Хороший бизнес, между прочим! Знаешь, какой спрос!

– И… и вампиры? – озарённый внезапной догадкой, уточнил я, припомнив сцену драки за жезл.

– Ну, если кому надо, почему нет?

– А зачем… Кому такой товар нужен? – в этот момент существование подобных тварей меня совсем не удивляло, а вот нечисть как товар – это было очень даже неожиданно.

– Ты не понимаешь! – разгорячился шеф. – Вот, допустим, хочешь ты навредить конкуренту, так это, по-тихому… Покупаешь у нас парочку пепзелей, подкидываешь к нему в офис или там на склад… И дело в шляпе!

Кто такие «пепзели», я выяснить не успел. В воздухе прошелестела огромная тварь – мне показалось что-то вроде летучей мыши, – и перед нами очутился Баглай. Его крылья сложились, превратившись обратно в плащ.

– Что, сволочь, сбежать хотел? – с тихой яростью спросил он, и схватил компаньона за горло.

– Ты чего? Чего? – засипел Артур Иванович, пытаясь оторвать его руки.

– Ничего! – пыхтел Баглай. – Я тут джипик ваш прошмонал… Ящичек-то с товаром… в багажничке… Сволочь! Всё себе загрести хотел?!

– Да я ни сном, ни духом!.. Христом-богом клянусь!

– Кем?! – расхохотался Баглай и с удвоенной силой принялся его душить.

Может, тут моему "бессмертному" шефу всё-таки и пришёл бы конец, но я стал вытаскивать из-за пазухи жезл и нечаянно… Словом, не знаю, как так получилось, но от Баглая осталась кучка пепла.

– Вот за это – спасибо! – очень проникновенно просипел шеф, когда смог, наконец. разговаривать. – Это… Ну, с меня причитается!

– Да уж, не забудьте. Когда ведомость по зарплате будете подписывать, – буркнул я.

*****

Гонорара, полученного за статейку о клубе, не хватило даже на визит к стоматологу. Олега, который на следующий день позвонил мне с намёком на комиссионные, я послал подальше и пригрозил ему тоже что-нибудь выбить. Вечер, начавшийся с его подачи в клубе "Экзотик", в итоге закончился удачно, – ну, а если бы эти милашки меня покусали?!

Зато благодарность Артура Ивановича в денежном эквиваленте меня вполне устроила. Правда, босс расщедрился вовсе не потому, что я нечаянно спас ему жизнь: обстоятельства, сопутствовавшие моему "подвигу", он предпочитал не вспоминать. Подозреваю, что по природной своей скупости он так бы и отделался одним "спасибо", невзирая на мои родственные связи. Но Старому Кукольнику, что дирижировал в тот вечер пьесой, было угодно, чтобы захваченный на трассе джип по случайному стечению обстоятельств оказался принадлежащим ребятам, что ограбили нашего курьера, вёзшего специфический товар заказчику. Товар был благополучно доставлен мною покупателю и я получил процент от сделки. Теперь босс намекает, что неплохо было бы мне занять место Баглая, но… Но я-то видел, во что превращается человек, побывавший на другой стороне. Хотя если он пообещает мне долю…

Со Снежаной и Лилей-Лерой, которая на деле оказалась Инной, я встречаюсь частенько, проводя время гораздо приятнее, чем в первый вечер знакомства. Сначала я побаивался, но девчонки заверили, что их и так неплохо кормят. К тому же, они знают, кто моя тётя…

И лишь только встреча с Чмяком, даже после всего пережитого, казалась мне единственно нереальным звеном в цепи случайностей: ну не может же быть, чтобы на этих холодных далёких звёздах кто-то жил!!!

Но вчера я получил странное послание: выключенный монитор засветился вдруг сам собой, и на экране всплыли буквы:

ПРИИЗЖАЙ ПАПЬЕМ ВИНА ЗАКУСИМ ХЛЕБАМ ТЫ РАСКАЖИШ МНЕ СТАЛИЧНЫЕ ИЗВЕСТЯ ПАСТЕЛЮ ТИБЕ ВСАДУ ПАДЧИСТЫМ НЕБАМ РАСКАЖУ КАК НАЗЫВАЮЦА САЗВЕЗДЯ²³

А с грамматикой у него не очень.

Интересно, это он сам сочинил? Или тоже – классика?

В тихом омуте

Детству 90-х гг посвящается

Витькина мама любила повторять, что "её мальчик – гений", а я – "хулиган и беспризорник". Неподходящая компания то есть. Спорить не стану. Я мастер был всякие приколы устраивать и розыгрыши. Да и в глаз мог дать, если надо. Всегда пожалуйста! А Витька – тихий очкарик. Паинька… Только доставалось нам почему-то именно из-за его гениальных идей. Он если чего устроит, так хоть войска ООН вводи! Недаром моя бабуся говорила про него: "В тихом омуте черти водятся!" Взять вот хотя бы один случай…

*****

Прихожу к нему как-то, он сидит за компом – глаза оловянные, лицо каменное, – короче, сутки уже в инете. Совсем окуклился. Я потихоньку вилку из розетки вытащил, так он только через полчаса заметил, что в пустой экран пялится.

– Есть, – говорит, – хочешь? – замогильным таким голосом, и деревянной рысью отправляется на кухню.

Я насчёт "поесть" никогда не отказываюсь. Меня бабанька не по расписанию кормит, как Витькины родители своего отпрыска, а когда ей вздумается. Может и вообще про внука не вспомнить, если зачитается или в телеке застрянет, пока ей там Кашпировский какой-нибудь мозги промывает. Ага… Мои предки два года назад подались на заработки в чужие края, а меня пристроили к бабушке. На время. Мол, присмотрите, мамаша, за младенцем, а чтоб он папу с мамой в лицо не забыл, пусть письма пишет мелким почерком… Родителям-то хорошо, трудятся себе на благо чужого капитализма в самых что ни на есть штатских Штатах, а дитё с бабкой пропадает…

Сидим мы, значит, с Витькой на кухне, лопаем, а он заторможенный, как зомби: то мимо рта промахнётся, то вместо бутерброда палец себе прикусит, и взгляд такой – в одну точку. Думает о чём-то… Я сначала развлекался: соль ему подсунул вместо сахара, хлеб горчицей намазал. Но когда он стал мне чай наливать и задумчиво так кипятком мимо чашки мне на коленку промахнулся, – тут моё терпение лопнуло!

Витька очнулся от моих воплей, в голове у него прямо явственно что-то перещёлкнуло:

– Ты, – спрашивает, – чего орёшь? – и удивлённый, главное, такой!

– Спасибо, – отвечаю, – товарищ. За заботу… Родители мои от ребёнка избавились, так ты хочешь, чтоб они ещё и внуков не нянчили?..

Он плечиками пожал, лужу на полу промокнул кухонным полотенцем, потом им же очёчки свои вытер, обратно его на крючок повесил, – и, гляжу, снова в себя уйти норовит. Я не выдержал: влепил ему фофан! Не сильно, просто чтобы он опять не выпал из реальности. Витёк потёр ушибленный лоб, и говорит:

– Слушай, я такую штуку придумал!..

С этих-то слов обычно и начинается. Как только он эту кодовую фразу произносит – всё! Ахтунг! Срочно эвакуируйтесь!.. Но я сигнал прозевал, потому что изо всех сил на ошпаренную коленку дул.

А Витька руки на груди скрестил, и как понёс околесицу! Ему только дай волю. Учителя даже боятся его лишний раз к доске вызвать: заболтает насмерть!

– Понимаешь, – говорит, – эксперименты наших учёных обнаружили у воды такие свойства, что это позволило им подойти к пониманию воды как энергоинформационного поля. Природная вода способна поглощать, трансформировать и перераспределять энергию…

Я удивляюсь:

– А что, у нас ещё учёные есть? Разве они не все в Америку уехали?

Витька злится:

– Если твои предки смылись, это ещё ничего не значит! Не перебивай! А то я мысль потеряю…

Подумаешь!.. Если бы он свои мысли почаще терял, ну, хотя бы столько же раз, сколько очки, – всему человечеству бы радость была! Но я этого вслух не сказал, а то ещё обидится. А Витёк дальше разглагольствует. Прохаживается по кухне, точно профессор на лекции, и вещает дикторским голосом прямо по-книжному:

– У человечества накоплен огромный опыт, связанный с психологическим восприятием воды… Казалось бы, чего проще? Два атома водорода, атом кислорода… Но хитростей столько!..

И как пошёл сыпать умными словами:

– …расчёты показали, что… бу-бу-бу… А если взять супер очищенную воду, то на её кристаллах ничего не записано. Если попадет в такую воду молекула какого-нибудь химического элемента… бу-бу-бу…

Витька бубнит себе, а я сижу на стуле и слушаю. Слушал-слушал, пока он вдруг не превратился в огромную муху!

Но я не удивился. Только подумал: дочитался, чувак…

Витька-муха летает вокруг меня, жужжит, очками посверкивает, а я прикидываю про себя: слабо ему меня в воздух поднять или нет? А то классно было бы полетать! А вдруг я тоже так могу? Руками замахал – и правда чуть в воздух поднялся! И – шлёпнулся.

И проснулся.

Лежу себе на полу, рядом стул валяется, а Витька и не замечает ничего. Мне это надоело:

– Короче, – говорю, – Склифософский!..

Он на полуслове поперхнулся, смотрит на меня, точно первый раз видит.

– Ты как-нибудь попроще выражайся, ладно? – это я ему. А сам зеваю. Витька растерялся:

– Попроще? – переспрашивает. И задумывается. Потом как закричит: – Вода может передавать информацию! У воды есть память! Понимаешь?

– Да что вы? Сразу бы так и сказали… – умиляюсь я. – Нам-то какая польза?

– А такая! – кипятится Витька. – Всё, что происходит между водой и растворенными в ней веществами, – это энергоинформационное воздействие! – и начинает мне рассказывать про экстрасенсов и целителей, про "живую" и "мёртвую" воду, – словом, всю эту чепуху, что по телеку сочиняют для таких, как моя бабушка.

А я опять за своё:

– Ну и что?

Тут Витька смотрит на меня круглыми глазами, как тот учёный перец, которому яблоко по маковке засветило, и торжественно объявляет:

– Мы тоже так можем!

Так он это сказал, что я даже ни капельки не засомневался. Можем – и точка.

А Витька совсем разошёлся:

– Я тут, – говорит, – вчера уже поэкспериментировал… Щас проверять будем… – и шмыг куда-то. Возвращается – в руках банка из-под майонеза. Несёт её осторожно, словно это бомба. А сам при этом такой важный! – Вот!..

Я отодвинулся на всякий случай подальше.

– Давай сюда коленку! – командует приятель и хватает меня за ошпаренную ногу.

– Не дам! Ещё чего… На своей проверяй!

Витёк растерялся:

– А у меня нечего лечить!

Я на банку посмотрел: вода там, похоже. Понюхал – ничем не пахнет. Лечиться я как-то не очень люблю. Особенно всякой гадостью вроде йода, зелёнки и прочего. Поэтому я попробовал его отвлечь:

– Ну и что это за фигня?

– Сам ты! Это заряженная вода! Я ей установку дал: мол, ты теперь – лечебная. От всяких ран, чиряков, царапин…

– Действует?

– Вот и проверим! – радуется Витька.

Но я не дался. Кулак ему показал:

– Ясно? – и ещё дулю под нос, чтобы понятней было.

Но дружка моего так просто не унять. Если чего ему втемяшилось – всё!

– Ну, давай тогда, – предлагает, – на бабушке твоей попробуем… У неё же ноги больные. Сама говорила – артрит и всё такое…

Но я, как человек порядочный, родную бабулечку в научных целях использовать не разрешил. Хватит ей Алана Чумака с его сеансами.*

Тогда Витька вздохнул и героически засунул в банку собственную руку:

– Видал?.. Ничё страшного!

Ладно, помазали мы этой водичкой мою коленку. Смотрим: помогает!.. Пятнышко красное от ожога уменьшилось и болеть перестало почти. Тогда мы кота соседского поймали – у которого вечно глаза больные, – и тоже полечили. Потом, правда, Витьку лечить пришлось: царапины кошачьи этой же водой промывать.

После сели на диван, усталые, но довольные. Мечтать стали. Витька размышляет:

– Нам теперь непременно премию дадут! Нобелевскую!.. Только надо побольше опытов провести. Чтобы статистика была достоверная…

Витька, может, и гений, как считает его мама, зато про меня бабушка говорит: "Сёма – мальчик практичный…" Я ему и предлагаю: зачем дожидаться, пока нам какой-то Нобель премию выпишет? Можно тут же собственный бизнес открыть! Сказано – сделано. Разлили мы часть заговорённой воды по склянкам и потащили во двор – продавать.

*****

Закончилась наша затея неожиданно.

Не успели мы даже рекламную компанию провести, как подходит к нам Генка из соседнего подъезда, здоровый такой амбал, и говорит басом:

– Слышь, пацаны! Короче, я – ваша крыша…

А когда мы отказались, он Витьке очки разбил. Нечаянно. Витька заревел, – нет, вы не подумайте ничего такого! – просто ему очки жалко было.

– Ты, – кричит, – козёл!.. – и как запустит в него банкой!

– Малявка! – разъярился облитый Генка. – Да я тя ща!..

Только ничего он нам сделать не успел. Потому что в козла превратился. Мы стоим, обалдевшие такие, смотрим на него, а он на нас вылупился, и тоже ничего не понимает.

Я Витьке шепчу:

– Смываемся!..

Кинулись мы бежать, а козёл – за нами: ме-ее! Да жалобно так! Витёк остановился:

– Не можем мы его тут оставить! Вдруг его кто на шашлык украдет!

– Из козлов шашлык не делают… – неуверенно возражаю я.

– Да? – спорит Витька. – Вон, китайцы даже червяков едят! А корейцы – собак трескают… И ничего! – а козёл ему поддакивает: ме-е-е!

Я огляделся по сторонам: вроде никаких китайцев не видать. Они у нас только на Центральном рынке водятся, но это от нашего района далеко.

– И куда мы его денем?

– К тебе, – спокойненько заявляет Витька. – Твоя бабушка всё равно ничего не заметит.

Мне эта идея не очень понравилась, но делать было нечего. Нацепили на козла вместо ошейника брючный ремень, рога моей футболкой прикрыли. Потом Витька побежал отвлекать тёток соседских, что вечно у подъезда на лавочке заседают:

– Ой, а в гастрономе – бесплатная дегустация! – те и поверили.

Я подождал, пока они разбегутся, и вместе с животиной в подъезд проскользнул. Ох и вредное же существо этот Генка! Он даже в зверином обличье на меня наезжать пытался: всё боднуть норовил, пока мы в лифте ехали!

Бабуся моя, как Витька и предполагал, особого внимания на нас не обратила. Она как раз Ельцина по новостям слушала, как он оркестром дирижирует, поэтому приняла Генку за собаку.

– Что, – спрашивает, – за порода?

– Козловская сторожевая…

Закрыли мы зверюшку в моей комнате, и стали думать, что с ней делать.

– Его же кормить надо! – озадачился я.

Витька рукой махнул:

– Подумаешь! Вон в парке травы полно!

Только Генка почему-то траву есть отказался. Зато слопал за раз кило сосисок, за которыми бабушка час в очереди отстояла. Какой-то неправильный козёл получился! Мы с ней так его не прокормим!

– Надо козлёночка родителям вернуть. Срочно! – бурчу я.

– Да-а? – сморщился Витька, представив себе картину возвращения блудного сына. – И скажем им: "А вот ваш дорогой ребёнок! С рогами он стал гораздо лучше: не курит, не ругается, двойки не приносит, а главное, вам теперь не надо тратиться на одежду и обувь – только на сосиски!" Зацените!..

– Так преврати его обратно – и дело с концом!

Витька почему-то как-то сразу поскучнел:

– Я тебе что, Хоттабыч? Давай его в цирк отдадим… Или в зоопарк подкинем. А можно моей тётке в деревню отвезти.

Я у виска пальцем покрутил:

– Спятил?? Да его предки с ума сойдут! Ты сам-то представляешь себе: человек домой не вернулся! Тут запросто рехнуться можно!

– Не больно-то он им нужен… – сопротивляется Витёк. – Эти алкаши только про бутылку думают!

Он, может, и прав был в чём-то: Генкины мамаша и отчим не больно-то пеклись о сыночке, предпочитая родительским обязанностям простые житейские радости. Но я почуял – дело нечисто. Что-то было не так.

– И как теперь? – спрашиваю я его. – Если родители – козлы, то и сыну век козлом доживать?

Витька начал юлить: дескать, вдруг не получится, да воды у меня специальной нет больше, то да сё… А у самого глазки так и бегают! Но я ведь дружка своего не первый год знаю. Мы с ним ещё с яслей знакомы.

– Ты мне зубы не заговаривай! Колись, в чём проблема?

И тут Витька стал совсем грустный.

– Понимаешь, Сёмыч… Ты только не того… Короче, развёл я тебя.

– Хороший развод! – говорю. А сам на объеденные кактусы любуюсь: пока мы с Витькой лясы точили, Генка все цветы на подоконнике погрыз. Спрашивается, ему что, сосисок мало было? Бабуся моя вряд ли не заметит такую потраву: уж что-что, а цветочки поливать она не забывает… Особенно, коллекцию фиалок. – Скажи ещё, что этот козлик – ненастоящий!..

А Витёк и объясняет, мол, козёл, конечно, натуральный. Это вода была – ненастоящая.

– Угу… Сказочная! – свирепею я.

– Нет, – мнётся Витька. – Вода – взаправдашняя, то есть. Просто не я её сделал…

*****

Оказывается, этот тихоня на днях был у отца на работе. Папик у него трудится в том же НИИ, в котором работали мои родители. Точнее, сам-то институт по причине "перестройки" тихо умер, а на его останках произросли несколько лабораторий, занимающихся, как выразился Витёк, "чем попало". И вот там-то наш гений по случаю свистнул "какую-то пробирочку". Содержимое этой пробирочки приятель мой и добавил в банку с обычной водой из-под крана.

– Что ж так? – ехидно интересуюсь я. – Надо было вообще её в канализацию вылить! Глядишь, весь город в козлов превратился бы. Или ещё в каких мутантов…

Тут меня Генка исподтишка боднул, да так больно, что у меня настроение совсем испортилось! Я его по рогам стукнул, и говорю Витьке:

– Придется, значит, нам снова к твоему папеньке на работу сходить. Типа, на экскурсию.

– Не получится, – помрачнел тот. – Я в тот день, пока его с обеда ждал в кабинете, нечаянно несколько файлов испортил на рабочем компе. Он мне сказал, чтоб ноги моей там больше не было…

– Класс!!!

Ну, что сказать? Позвали мы Светку – соседскую девчонку – и попросили её нашу животинку у себя подержать. Светка – существо невозмутимое: подумаешь, козёл в городской квартире! Эка невидаль… Она только с нас сто баксов запросила и «сникерс». И мы, конечно, согласились. А сами пошли на разведку.

Едем в трамвае, Витька ноет:

– Тызачем Светке такие деньги пообещал?!

– А кто их платить собирается? – ухмыляюсь я. – Она с козликом помучается несколько часиков и будет рада сама нам приплатить, лишь бы мы его забрали… Гы-гы-гы!

Добрались мы до нужного места, огляделись. Смотрим, в институтской проходной сидит дедок престарелый в пятнистой форме. Чаёк прихлёбывает. Напротив него на тумбочке – маленький телевизор бубнит.

– Вы куда? – спрашивает нас дедок.

– Мы к Николайниколаичу, – говорю я скороговоркой, и Витьку вперёд пихаю. – Это папа его…

– А! Проходите… – и снова в телевизор уставился. Наверное, тут хоть весь институт выноси – ему пофиг!

Только рано мы обрадовались. В лаборатории, где Витька пробирку спёр, какой-то народ тусовался. Пришлось нам спрятаться в туалете, в кабинке. Просидели мы там до вечера, пока в коридорах не наступила полная тишина. Вылезли из своего укрытия, прокрались к заветной двери, где тускло серебрилась табличка "Лаборатория энергоинформационного программирования".

– Обломись! Заперто!.. – шепчет Витёк.

Но тут я вспомнил, что видел на проходной у сторожа стенд, где разные ключи висели. Пришлось нам идти обратно на первый этаж. Залегли мы там за колонной, смотрим, а на вахте вместо давешнего дедка сидит за столом тётка толстая в форме. Тоже чаёк хлебает.

– Будем ждать… – шепчу я. – Может, ей приспичит чего…

И нам, наконец, повезло: сторожиха вскоре пересела в разбитое креслице напротив телевизора, да и уснула под его бубнёжку… А что? Я тоже на такой работе спал бы себе спокойненько. Стали мы спорить, кому за ключом ползти. Чуть не передрались! Витька заявляет:

– Если она вдруг проснётся – я умру от разрыва сердца!

Я представил себе, как тащу домой дохлого Витька, и пополз сам. По-пластунски. Залез в каморку, где ключи висят, а какой номер нужен – забыл. Вот балда!.. Взял наугад несколько, возвращаюсь – Витёк сидит, еле живой от страха. Вернулись мы обратно к нашей двери. Везение продолжается: подошёл-таки один из украденных ключей. Забрались в лабораторию, а там всяких склянок – тьма-тьмущая! И совсем огромные чаши, и канистры стеклянные, и прочее, чему я и названия не знаю. Витёк задумался:

– Что-то, я уж и не помню, чего брал…

Взяли мы тогда пустой коробок из-под бумаги, и штук десять пробирок туда сложили, из тех, что пробками были заткнуты. Больше брать побоялись: вдруг хватятся!

Кое-как пробрались обратно мимо вахты к выходу – двери наружные были всего лишь на задвижку изнутри закрыты. Вышли на улицу. Витька говорит:

– Нельзя открытым вход оставлять – кто-нибудь заберётся, и всё остальное утащит!

Мы тогда в звонок позвонили, там рядом кнопка была, и – дёру!.. Не знаю, проснулась вахтёрша или нет.

*****

Времени было ещё не очень много – около девяти вечера, и домой мы добрались без приключений. Смотрим: у подъезда на лавочке Светка сидит. Зла-а-ая!.. Рядом с ней – козёл на верёвочке. Смирный такой.

– Ага!.. – кричит Светка, нас завидев. – Вернулись, голубчики! Имейте в виду: я счётчик включила! Не расплатитесь теперь!..

– А мы и не собирались! – нахально заявляю я.

Светка растерялась:

– Вот не отдам вам козлёночка… – говорит. Но как-то неуверенно.

"Ага! Небось, попёрли тебя из дому вместе с козлом…" – думаю, а вслух отвечаю:

– Не больно-то он нам нужен. Можешь себе оставить.

И спокойненько шествуем мимо неё в парадное.

– Эй! – кричит Светка. – Вы куда? Стойте!..

– Гражданка! – казённым голосом нахально отвечает Витька. – Мы вас ваще не знаем!

Зашли с ним в лифт, и как начали ржать! Чуть животы не надорвали!.. Вы только не подумайте, что мы такие бессердечные, и решили на бедную девчонку спихнуть все проблемы. Просто не хотели при ней с водой заморачиваться, а то ведь растрезвонит на весь двор! Витькин папа тогда сразу вычислит, кто в их НИИ побывал. Если, конечно, там вообще заметят пропажу, – время ведь такое, что никому ничего не надо.

Закрылись мы с Витькой у меня в комнате и давай колдовать! Он в стакан налил воды из-под крана, добавил туда наугад жидкости из одной пробирки, карандашиком её пометил, и стал над стаканом руками водить и загробным голосом причитать:

– Обернись, Генка, человеком!.. Человек ты, Генка!

Попричитал так минут пять, и за следующую пробирку схватился. После третьей пробы я его остановил:

– Хватит пока! Пошли животное выручать, а то как бы Светка его в полицию не сдала.

Выходим во двор: темнота, пустая лавочка, – и ни души!..

Кинулись мы обратно. Тарабаним в Светкину дверь – все кулаки отбили. Сестрица её старшая нос высунула: чего, мол, хулиганите?..

– Нету, – говорит, – её дома. Наверное, в парке с подружками шляется, бессовестная… Увидите, скажите: мать чертей даст!

*****

Побежали мы в парк. Я-то – налегке, а Витька, как дурак, с тремя стаканами в коробке. Быстро идти не может – вода расплёскивается. Но кое-как добрались… А там народу много гуляет – и молодёжь, и пары постарше, – весна же! Зеленью молодой пахнет, на небе звёздочки подмигивают, в свете фонарей сверкают жидким золотом фонтаны, – хорошо! Бродим по дорожкам, ищем нашу козлокрадку… Смотрим, а в одном месте толпа собралась: плотно так люди стоят, смеются… Подошли поближе… Вот тебе на! Это же наша сладкая парочка концерт даёт!

Светка вся важная, пальцами щелкает:

– Кузенька! – медовым голоском. – Сколько будет два плюс два? – это она козла по-своему окрестила.

Тот ей в ответ:

–Ме! Ме-е! Ме… Ме!

Конечно, на такой вопрос даже Генка ответит.

Она опять:

– А сколько будет пять минус три?..

Генка мекает, Светка кланяется, – и непонятно, кто из них больше счастлив: то ли девица, то ли оборотень. Светка-то, понятно, чему радовалась: у её ног – картонка, а в ней – и мелочь, и бумажки. А Генка… Он упивался восторгом толпы, аплодисментами и криками, – своей нечаянной славой! Даже в неверном свете фонарей было видно, какая у него счастливая морда!.. Бьюсь об заклад, это был лучший момент в его жизни.

Потому, наверное, я Витьку за рукав попридержал, и мы долго стояли и смотрели, как они выступают.

А потом из темноты боковой аллеи вынырнул наряд милиции и служивые стали требовать, чтобы все расходились. Толпа заворчала – кто громче, кто тише, – но потихоньку стала рассеиваться. Двое из патруля, понаблюдав немного за порядком, пошли дальше, а третий, приотстав, схватил Светку за локоть:

– Ты чего это тут устроила?.. У тебя разрешение есть? Козёл чей, твой?.. – и было в его лице что-то такое, чему я по малолетству не смог найти определения.

Много позже, вспоминая этот вечер в кругу друзей, я подберу нужное слово. А тогда, видя, как он, воровато оглянувшись на ушедших товарищей, по-хозяйски забрал у девчонки её картонку, я только стискивал с бессильной злобе кулаки, и шептал:

– Козёл! Козёл!.. Козёл!

Светкиному партнёру поведение мародёра тоже не понравилось: исхитрившись, он сильно ткнул того рогами в филейную часть.

– Вот тварь!.. – охнул тот, и со всей силы ударил животное ногой. Генка жалобно вскрикнул и от толчка неловко завалился набок.

И тут к обидчику подскочил Витька. Маленький, нахохленный воробышек, задыхающийся от такого незнакомого чувства – от ненависти!

– Ты! – сдавленно выкрикнул он. – Не смей бить!.. Ты!!

Тот на мгновение опешил, а потом пошёл на него, собираясь схватить наглеца, но Витька, взмахнув рукой, отпрянул в сторону, а милиционер вдруг стремительно съёжился, превращаясь в бесформенный тёмный комок. Мы ещё успели услышать, как он пискнул:

– Стоять! – и побежали.

Схватив Светку за руки, мы неслись, не разбирая дороги, а сзади гулко топал Генка. Обогнав нас, он вырвался вперёд, и нырнул в ближайшие кусты:

– Сюда! – крикнул он нам. Мы, очертя голову, кинулись вслед, и дружно растянулись на сырой земле. – Тс-с-с! – сказал Генка.

И мы даже ничуть не удивились, когда сообразили, что к нему вернулся его нормальный человеческий вид. Да и некогда было удивляться: из зарослей было плохо видно, что творится на том месте, где был импровизированный концерт, – мешали кусты и деревья. Зато слышно было хорошо: та-а-акие вопли! Прямо как в тех ужастиках, что в видеосалонах крутят.

– Витька! – толкнул я товарища. – Ты что, заговорённой водой его облил?

– Ага…

Я нервно сглотнул.

– Чё ты там наколдовал?

– Н-не знаю… – клацая зубами, ответил друг.

– Тикать надо по домам, ребя… – вмешался Генка. – Давайте, ползком и тихо-тихо!..

Не помню, как мы очутились у дома. Грязные, запыхавшиеся, исцарапанные, гурьбой ввалились в подъезд.

– Так, пацаны, – останавливая нас на площадке, серьёзно сказал Генка, не обращая внимания на то, что среди нас была и дама. – Никому ни слова! В парке нас не было. Ясно? – в его голосе звучали совершенно новые для него интонации. – Все сидели по домам. За меня мои родаки всегда подпишутся, а вы со своими договоритесь заранее. На всякий случай. Поняли?..

– Чего тут не понять… – пробормотала Светка и громко икнула.

Ночью я спал плохо. Ворочался, вздрагивал от каждого шороха, и всё ждал: вот сейчас постучат в дверь – "Милиция!.." – и ворвутся громоздкие люди в чёрных масках.

Но никто не пришёл.

На следующий день все репортажи местного телевидения были посвящены похождениям странного существа, чем-то смахивающего на гибрид лягушки и человека. Огромное, метра три высотой, вооружённое резиновой дубинкой и милицейской фуражкой, – карикатурно крохотной на его шипастой башке, – оно с воплями бегало по городу, разоряя ларьки, останавливая машины, и нечленораздельно требуя мзду. Апофеозом его безобразий стал разгром рынка в центре города.

– Думаешь, это наша краказябра? – спросил я Витьку, наблюдая за существом на экране. Тот неуверенно пожал плечами:

– Наша – маленькая была…

– Выросла… Долго что ли?

– Ага! И фуражка похожа! – поддержала меня Светка.

Последние кадры, пропущенные в эфир, очень насмешили нас с друзьями: нелепое чудище взгромоздилось на постамент памятника перед городской администрацией, играючи скинув оттуда прежнего постояльца. Задрав башку к небу, оно, приплясывая, рычало и бесновалось, грозя небесам короткими когтистыми лапами… Крупным планом мелькнули его глаза – жадные и злые.

После этого трансляция прекратилась. Вечером в "Новостях" объявили, что всё предыдущее – первоапрельский розыгрыш. Ага… Так мы и поверили!

– Мне только непонятно, – размышлял потом Витька. – Из Генки получился козёл, а из этого – почему же такое?..

Тут меня осенило:

– Витёк, а о чём ты думал в тот момент, когда его водой облил?

– Ну-у… не помню точно. Вот, думаю, гад!

– Вот гад и получился…

Но Витьке мой ответ не подошёл.

– Нет, – твёрдо сказал он. – Одной силы мысли тут мало. Мы знаем, что вода способна воспринимать информацию. А человек на семьдесят процентов состоит из воды.

– И что? – тупо переспросил я, не понимая, куда он клонит.

– Понимаешь, – терпеливо продолжил он, – вот если я как-нибудь плохо обзову твою бабушку, то сколько ни лей на неё заговорённой воды, она всё равно не превратится в страшилище. Потому что она – не такая…

И я его понял.

Вот и вся история… Не верите? Ну и зря!

Баллада о блондинке

…Пегас за роялем смотрится плохо.

Крылатая лошадь на винтовой табуреточке – это не очень эстетично. И ужасно смешно. Смех душит! – и ты понимаешь, что с эстетикой все в порядке.

Просто тебе уже хватит.

Вылезай из-под стола и прекрати глупо хихикать! Лучше подумай: день начался с рюмки коньяка, а закончился мужским стриптизом в "Голодной утке" – похоже, ты в жесточайшем депресняке? А этот драйв по увеселительным заведениям – попытка забыться?

Можешь подумать об этом завтра, но ты не Скарлет О' Хара*. Хотя бы потому, что вокруг тебя нет толпы благородных южан с их дичайшими представлениями о чести и совести джентель… джентл… фу, не выговорить! Ну и ладно! Все равно они давно вымерли. Как динозавры.

Динозавров нет. Есть рудимент по имени Муж. Достаточно свежий. Когда вы целовались в последний раз?.. О-о-о! Это было в другой жизни! И звала ты его по-другому.

А было ли?..

Танцы на барной стойке? Заба-а-авно! Особенно, когда кто-то падает сверху. Это твоя лучшая подруга?.. Представь, у тебя есть лучшая подруга. И она, вопреки советам бывалых, не страшная и не лысая. И не отражение в зеркале.

Кстати, свое отражение ты любишь куда меньше… А оно тебя вообще не любит. Ненавидит. Иначе не стало бы так смаковать мельчайшие морщинки и припухлости. Ничего, когда-нибудь треснешь его по унылой фэйсине, и оно разлетится на тысячи хрустальных капелек. Может, крошечный осколок попадет в глаз, и ты увидишь мир другим?

Кай увидел – и слинял от Герды.

От кого ты хочешь убежать?

Есть простые пути. Белые дорожки в Изумрудный город. Ты туда не ходи. Рано.

Красивый мальчик ставит перед тобой полный бокал. Как там у Хайяма²⁴? "Прожить дни без любви и вина грешно…" Ты – великая грешница: ты живешь без любви.

Пойдем, потанцуем?..

*****

Кружится черная пустота, разбавленная смазанными огоньками. Это – не космос. Ночь и такси. В окно врывается ветер, сдувая с губ пепел чужих поцелуев, пустых слов, дешевых обещаний… Куда ты? Зачем?.. Не пачкайся! Все равно ничего не найдешь.

Ты просто не хочешь домой?

Можешь отправиться к лучшей подруге. Ты часто так делаешь. Ее жилище давно превратилось в пещеру, где ты прячешь злые слезы, истерики, большие и маленькие обиды. Сокровища Али-Бабы.

Отпусти трофейного жиголо, беги в норку! Какая разница, что он подумает?

Визг тормозов…

Вот и умница. Хорошая девочка.

Бескрайняя софа в её гостевой принимает в объятья твои незапятнанные адюльтером останки. Вы засыпаете в обнимку. Ты зарываешься лицом в её волосы. Она заботливо подтыкает одеяло. Хм…

*****

…Две растрепанные ведьмы, две дымящиеся чашки. Фото на обложку "Glamоur".

В черепной коробке царапается огромный тарантул. Хочется свежей крови.

Это – утро. Похмелье.

Братья Гримм отдыхают!

К полудню ты снова оборачиваешься человеком. Рецепт превращения прост: в старый пень воткните тринадцать ножей…

Отключив мобильник, ты ведешь нескончаемые разговоры с хозяйкой пещеры. Сколько же можно перемывать пустую руду?

Ей тоже надоело. Надоело быть носовым платком. Твои проблемы для нее – вчерашний день. Она уже трижды свободна.

Подруга знает новый рецепт. Он умещается на кусочке картона. Золотые буковки на черном фоне. Телефон и странное имя: "Мерлин"

Имя тебе нравится. Ты произносишь его вслух, пробуешь на вкус. Имена не случайны. Они прилипают к коже и дают человеку судьбу. Может, не совсем так, но отчасти верно.

Ниже еще одна строчка курсивом: "Специалист по чужим душам"

– Тоже мне, заманюха! Психотерапевт, что ли?..

– Ну-у… Примерно. Говорят, он творит чудеса! – подруга почему-то понижает голос.

Это вызывает у тебя смех: что он расскажет нового? Ты и так знаешь всех своих "тараканов" в лицо. Подруга морщится: не ожидала столь обывательских представлений.

– Я – не шизик! – говоришь ты.

С оттенком лёгкого превосходства тебе объясняют: шизофрения – иной взгляд на реальность. Неадекватное восприятие мира. Бегло вспоминают Ван Гога с отрезанным ухом и других отмороженных гениев²⁵.

Ты продолжаешь шипеть и упрямиться. Ощетинившийся дикий ёж. Ты – не веришь. И это главный аргумент contra.

Ты не веришь, что кто-то поможет разобраться в том гадючьем клубке, в который сплелись отношения с человеком по имени Муж.

– Как хочешь… – говорит подруга.

Ей плевать на твои отношения с «рудиментом». Развод – не конец света. Но ей жаль твою дочь.

– Дочь?.. – первый раз за угарные сутки ты вспоминаешь о ее существовании. – Ладно, – скрипишь пересохшим горлом, – позвони своему чародею.²⁶

Она набирает номер.

– Я не беру на прием по протекции, – отвечает голос, – пусть ваша знакомая обращается лично.

Ещё пара вежливых фраз – и гудки.

– Хам!..

*****

…Супруг возвращается поздно. Это давно вошло у него в привычку. За ужином ты зла и язвительна. Тебе кажется, будто жадный питон разрушает твое семейное счастье. Он пожирает ваше совместное время, ваши отношения, ласку и нежность. Имя ему – Бизнес. Редкие минуты отдыха муж проводит с друзьями.

– Я взрослый, свободный человек, – говорит он. – Я зарабатываю деньги. Немалые деньги, заметь! И должен держаться за твою юбку?! Бред!

– Свободный?!

За этими словами раньше следовала бурная ссора, а за ней – неистовое примирение. Сладкое и горькое… Но теперь ссоры стали частыми, а примирения происходят все реже и реже. Ты надеялась, что после рождения ребенка все пройдет само собой, но стало только хуже.

Хотя зачем ты кривишь душой?..

"Жадный питон" почти не виноват. Просто ты живешь по расчёту.

Ты смотришь на мужа, как на "сырьевой придаток". Недаром и прозвище ему дала – "рудимент". Ведь семья в твоем понимании – анахронизм. Всего лишь экономическое образование. Ребенок – слюнявое, крошечное существо – тебя раздражает. Тебе не интересно с бессловесным младенцем. Ты не осознала, что дочка – всамделишный человечек. Кроха – только часть твоего имиджа, тема для разговоров на светских вечеринках. Ты покупаешь ей дорогую одежду и безделушки, демонстрируешь ее гостям, точно коллекционную фарфоровую куклу, выкладываешь фотки в инсту. Когда живая игрушка надоедает, ты отдаёшь её няньке. Интересно, кому она скажет "мама": тебе или этой темноглазой девушке, щебечущей на птичьем языке?..

Твой супруг обожает малышку. Купает её перед сном, потом баюкает, мурлыча колыбельные: "питон" оставляет им только редкие вечера. Ты бессовестно пользуешься этой "слабостью" рудимента: дочь обеспечивает твой законный статус.

Но как же любовь, а?.. Ты ведь когда-то любила. Помнишь?

Тебя разъедает ржавчина фальши. Неужели тебе все равно?

*****

– Не спишь? – равнодушно спрашивает он. Ты знаешь эту его нарочитую интонацию: он заранее защищается от твоих упреков.

Но ты не стала поднимать бурю. Приготовила чай. Принесла в спальню.

Смысл чайной церемонии для японцев в том, чтобы очистить все пять чувств. Для глаз есть висящие свитки и цветочные композиции. Для обоняния – благовония. Для слуха – звуки кипящей воды. Для рта – вкус чая. А для рук и ног – правильность формы. Когда пять чувств таким образом очищены, ум освобождается сам по себе.

Для нас обычное чаепитие тоже ритуал. Способ общения.

– Как прошёл день?

Ни к чему не обязывающий вопрос.

– Знаешь, хочу сходить к одному человеку. Некто вроде психоаналитика…

Эта фраза вдруг кажется тебе ужасно глупой.

– Как ты, милый, на это смотришь?

Он пожимает плечами:

– Чем бы дитя не тешилось…

Его усмешка разрушает хрупкий штиль. Ты взрываешься:

– Мне действительно это нужно?!

Он пытается перевести все в шутку.

– Тогда пойдем вместе! – коварно предлагаешь ты.

– Что?.. – он смеется. У него всё в порядке. – Это ты – истеричка!

Остаток ночи уходит на выяснение отношений.

Утром ты звонишь этому самому Мерлину.

*****

Подсластив настроение шопингом, ты приезжаешь в назначенный час по адресу, указанному на визитке.

У Мерлина незатейливое лицо бородатого Айболита. Нарисовав себе заранее облик Мефистофеля²⁷, ты ощущаешь разочарование.

Он и вправду всего лишь врач?!. Ты чувствуешь себя полной дурой. Обманщик! Распрощайся и уходи. Но ты остаёшься. Нечто в его пристальном взгляде сулит тебе… Чудо?.. Вздор! Ты ещё веришь в сказки?

– Даже не знаю с чего начать, – говоришь ты. – У меня вроде всё хорошо.

– Вроде?.. – в его голосе пряная нотка иронии. – Начните с конца, – предлагает он.

*****

И ты начинаешь рассказывать. Пытаешься быть правдивой, но с ужасом обнаруживаешь, что не можешь. Ты в жизни не была на исповеди! Тебе всегда думалось: зачем выворачиваться наизнанку перед сторонним человеком?

– Испражнения души это.... Это так же неприлично, как и настоящие фекалии. Понимаете?

Ты просто боишься своей внутренней сути.

– Чего же ты хочешь?

Вопрос загоняет тебя в тупик.

– Я хочу остров! – отвечаешь после долгих раздумий.

Ты жила бы там с любимым человеком в белом домике под тростниковой крышей, а вокруг – пенные рифы, чтобы никто на свете не смог добраться до вас.

Ты смеёшься: твой рудимент, наверное, мечтает о том же. В смысле, об острове. Чтобы сослать тебя туда на вечное поселение. Проверенный способ: избавилась же так Европа от Наполеона! К счастью, рудимент – не олигарх. Он всего-навсего up middle class. Поэтому может только на недолгий срок арендовать тебе бунгало на каких-нибудь Мальдивах.

– Вы же понимаете: остров – это метафора.

– Понимаю. Тогда ещё одна каверза: любимый человек – это что такое?..

*****

Из вишневой трубки Мерлина тянется белесый дымок. Сладкий аромат окутывает тебя, щекочет ноздри, мешает думать. Мысли становятся легкими, глупыми, и тоже превращаются в дым.

Нет, он не может вернуть любовь. Он – специалист иного профиля.

– Есть, конечно, другие решения… Хочешь попробовать? В обмен на желание.

Его глаза – чёрные дыры Галактики.

– Хочешь?!

*****

Отсчёт пошёл. Срок закончится – всё будет исполнено. Тринадцатого, ровно в полдень, загаданное тобою сбудется.

– Нет, подписывать ничего не нужно!

Он просто заберет себе кое-что.

– Душу?..

– Зачем же? Только её содержание. Остатки твоей любви.

Голос Мерлина становится глуше, расплываясь в бессмысленных звуках…

"Чёрт!.." – думаешь ты, выйдя на улицу: "О чём это мы говорили?.."

*****

А назавтра ты стоишь в толпе. Провожаешь соседа. Просто авария… Трафаретная атмосфера показного сочувствия. Дамы в бриллиантах, хорошо одетые мужчины. Все потихоньку перешептываются, сохраняя приличествующий ситуации скорбный вид. В их глазах – нездоровое любопытство. Только у самого гроба островок подлинного горя: мать и отец… Рядом – жена с ребенком. Выражение её лица тебе сначала непонятно. Потом вдруг отчетливо слышишь ее мысли: "Как дальше?.." И уже не улавливаешь деталей происходящего, занятая другим: примериваешь чужую беду на себя…

После кладбища ты нечаянно забредаешь в какую-то занюханную харчевню. Тебе не столько хочется перекусить, сколько неуютно наедине со своими раздумьями.

Что-то тебя тревожит, но ты никак не можешь вспомнить: что именно?

За соседним столиком – две тётки пролетарского вида. Перешептываясь, они бесцеремонно пялятся на тебя. Почему они кажутся тебе знакомыми? Где-то ты их уже видела…

– Девушка!.. Слышь, красавица, поговорить надо!..

– Что?.. Вы следите за мной? Зачем?

– Да мы – феи…

По-простецки так объяснили. Почему ты им сразу поверила?

– Гарсон, водки!..

*****

Ты не заметила, когда успели преобразиться твои собеседницы. Две хабалки превратились в строгих, изящных леди. Неземные глаза, нездешний говор… Одна из них – Вивиан²⁸, имя второй ты забыла.

Это они устроили так, чтобы ты попала на чужие похороны.

– Зачем?

– Видишь ли, чары Мерлина слишком сильны. Тебе нужна была встряска.

– Чего же он хочет? Я плохо помню…

– Понимаешь, девочка, чародей – он ведь не умер тогда, в старину. На него наложили заклятье и отняли имя: когда-то его звали Мирддин. Зачарованный, он бродит по свету, собирая кусочки чужой любви, чтобы сложить свою²⁹: лишь тогда он сможет вернуться к истокам. К себе. Злодей ли он?.. Глупая! Колдовство не коснулось бы тебя, будь ты в порядке. Он забирает чувства у тех, кому уже ничего не нужно. Ты давно предала свою любовь – променяла на слой житейского жира. Так зачем она тебе?.. Но условия вашей сделки слишком опасны. Человечья жизнь на кону – не шутки! Одержимый заветной целью, он второпях преступил границу: ему тоже оговорены жесткие сроки…

Почему ты не пожелала иного?!

*****

…Вечером ты нежна с мужем и предупредительна. Он засыпает умиротворенным. Ты даже целуешь украдкой завиток волос на его шее. Потом хватаешь телефон.

Мерлин долго не отвечает на вызов… Наконец-то!

– Я отменяю заказ!

– Поздно! – голос волшебника холоден. – Я уже не могу повлиять на события. Извини.

– Урод, ты чё?.. Не понял? Я от-ме-ня-ю заказ!!! Срок ведь ещё не вышел!

Гудки…

*****

В эти несколько остатних дней ты, безумная, мечешься по бездонному городу в поисках. Но ни следа чароплёта! А тринадцатое все ближе.

Может, и не было ничего?.. Эта мысль придает тебе силы. Ты хватаешься за неё, как за соломинку. Конечно! Разве подобное могло произойти наяву?

Ты столько передумала за это время! На краю пропасти ты переоцениваешь всю свою жизнь.

Пустышка!.. Ах, если бы тебе дали ещё один шанс!

Твой глянцевый мир, что сочинялся годами, рухнул. Слишком многое ты узнала о себе за это короткое время. С тебя слезла старая кожа – уж Мерлин постарался! Зато теперь легче дышать.

– Возьми дочку, езжай к матери, – советуют феи. – Мы попробуем отвести удар.

*****

Ты возвращаешься без предупреждения. Хочешь устроить мужу сюрприз. У вас, кажется, что-то складывается. В разлуке он часто звонил: голос был непривычно нежен. Ты даже вспомнила, как звала его раньше: Ди-и-имочка…

Твой дом соскучился по тебе. Вещи ластятся к хозяйке, словно преданные собаки. Родные мелочи, запахи… Корабль вернулся в тихую гавань. Светлый покой вливается в душу.

Лёгкий шум на втором этаже привлекает твое внимание.

В вашей спальне – твоя лучшая подруга. Оседлав невидимого в простынях кавалера, с победными воплями она скачет по прериям страсти. Рушатся стены, густеет воздух, барабаны рокочут в любовном ритме; вторят им, задыхаясь, звонкие бубны… Тебя не замечают.

Что же ты так рвёшься вон, сердце?..

Тихо прикрываешь дверь, и раздавленной гусеницей сползаешь по лестнице вниз. «Где у нас было ружье?..»

Боже, как это банально…

Господи, как это больно!

В холле раздаются шаги:

– Привет, родная! – в его взгляде радостное удивление. Он хватает тебя в охапку.

– Стоп! А кто же…

Подруга спускается минут через двадцать. Довольная, сытая кошка… Рядом – смущенный, незнакомый смазливчик.

– Блин!.. Ты же сама оставила мне ключи!

– ??

В глубине дома часы отмеряют полдень.

*****

У твоих ворот хихикают две оборванки:

– Мы тебя сделали, Мерлин!

– Неплохо у нас получилось! Муженёк уцелел, а жена получила урок. Прямо как в старых балладах!

*****

Вспышка ревности разбудила остывшее сердце. Но все-таки вы развелись: ты теперь стала другой и прежний обман не под силу. Почти happy end. Правда, ты осталась одна.

Новую жизнь ты себе сочинишь сама. Впустишь в нее любовь?.. У тебя полно времени на раздумья.

Чей путь ты выберешь: себялюбивой гордячки Лилит или терпеливой Евы?

Они обе лишились рая³⁰.

LET MY PEOPLE GO

– Приходи на мои поминки. Будет весело.

Чел на другом конце провода улавливает только вторую половину приглашения.

– А кто ещё будет?

– Да все! – фыркаю я. Перед внутренним взором быстренько проплывает видео ряд «ближнего круга». – Халявная жрачка и все такое. Кто откажется?

Никто. Я знаю точно.

– Оки-оки… А когда? И где?

Пошутила – и хватит.

– Как только, так непременно сообщу! – рявкаю злобной овчаркой, и отключаюсь.

Хорошо бы вырубить мобильник навсегда. Хватит ему рулить моей жизнью.

За окном – белёсый усталый вечер. Закономерный финал дня, наполненного важными и одновременно пустыми делами: звонки, встречи, переговоры, бесчисленные бумаги, – великая суета муравейника. Но в деятельности муравьишек есть некий смысл. А в моей?.. Подобное все чаще приходит в голову. Особенно, когда чувствуешь себя сдувшимся воздушным шариком, и смутно понимаешь, что тебя в очередной раз – непонятно кто – в чём-то жестоко обманул.

Плаксивый, неряшливый ветер назойливо бьётся в стекло. А не пошел бы ты тоже? – захлопываю створку у него перед носом. Он в отместку швыряет горсть блестящих капель: смотри, мол, что у меня есть! Хвастливый мальчишка… Жемчужные потеки медленно сбегают вниз, в их линзах причудливыми бликами сияют уличные огни. Но я-то знаю – всё лажа. Этот блеск так же обманчив, как и остальное.

Початая пузатенькая бутылка на столе призывно манит темной глубиной: нырни – и всё будет хорошо. Рядом надменно щурится её приятель-бокал. Я уже подарила ему несколько поцелуев, и он считает, что может теперь позволить себе снисходительный тон. Но терпкая влага его хрустальных губ – ложь. Обожжет горло, волной ударит в голову, посулит-поманит, и станет только хуже.

Последнее время во всём так. Эдакое проклятие царя Мидаса… Одна лишь маленькая разница: то, к чему прикасался царёк, – превращалось в золото. Я – обращаю сущее в разочарование.

Виной тому мои мысли и ощущения – все шесть способов мировосприятия, доступные человеческому существу. То, что я постигаю с их помощью, на поверку оказывается пустотой. Пустотой, имеющей свою цену, но лишённой чего-то главного.

Точным броском через всю кухню швыряю стеклянного обманщика в мусорное ведро. Ударившись, бокал жалобно звякает. Подумаешь! – мои надежды разбивались и не с таким звоном.

Пальцы кровожадно смыкаются на горлышке его подруги. Что, тоже хотела меня надуть? Вот тебе!.. И с размаху казню бутылку о край раковины. Я – не сдамся. Так будет со всяким, кто соблазнит малого мира сего.

Кухонные жители взирают на погром с тихим ужасом. Обделённые даром слова, свое негодование они выказывают мимикой: отчетливо читаю на деревянных мордах цвета вишни брезгливое удивление. Нет, уважаемые, трезва я… А вы мне – осточертели. Хотя бы потому, что любая ваша полочка – в цену пары часов моей жизни. А каждый из вас целиком – надгробие нескольким дням. Ибо в деньгах вы мне стоили мало, но если пересчитать на время, которое я потратила, чтобы заработать… И вы, суки, позволяете себе ухмыляться? Лишь «бошевская» физиономия гиганта-холодильника невозмутима: вышколенный слуга не станет выказывать недовольства в присутствие хозяйки. Он перемоет ей кости потом.

Обходя осколки, разбросанные по полу, гордо удаляюсь в комнату. Уютное обиталище тоже заполнено руинами дней, потраченных на его обустройство. Разве что массивная туша рояля выбивается из общего ряда – это дедушкино наследие. Мне не пришлось расплачиваться за него кусочками своей жизни.

Толстый, чёрный и белозубый – копия Луи Армстронга³¹ в глянце – старый инструмент улыбается. Грустно и нежно. Он ещё помнит тепло моих пальцев, а я уж и забыла, когда последний раз «стаю клавиш кормила с руки»³². Глажу его прохладный, полированный бок: нет, старик, я давно оглохла, кисти мои – скрюченные ветви сухого дерева. Нельзя петь, когда сердце немо.

В прихожей злорадно взрывается трель звонка: хотела тишины?.. Ну-ну!

В проеме входной двери – незнакомка.

Долгая пауза… Молчим обе. Я – раздраженно, она – с непонятно-весёлым ожиданием. Постепенно с чужим лицом происходит метаморфоза: размыто проступают знакомые черты – привет из ушедшего далека.

– Ёоо-уу! – унылые сумерки одинокой вечери взрезает девчачий визг. – Сколько лет! Сколько зим! Какими судьбами?..

Её плащ ложится в мои руки, – словно крылья промокшего ангела, загнанного непогодой в случайное убежище. Бережно расправляю его на вешалке… А духи она любит всё те же.

Кухонные обитатели рады нежданной гостье: при ней я наверняка буду вести себя хорошо, и не попрекну лишний раз «происхождением». Поэтому на столе сами собой, – во всяком случае мне, занятой разговором, так кажется, – возникают кофейные чашечки, вазочки с разной вкуснятиной, тарелочки с бутербродами. Я торопливо убираю следы недавнего бунта. В приоткрытое окно нахально врывается давешний ветер: свежий и мятный, он совсем не похож на того зануду с привкусом плесени, что изводил меня жалким плачем. «Это я принес тебе встречу…» – заговорщически шепчет он, и я отчего-то верю.

Мы пьем кофе, курим, смеёмся, – и говорим, говорим, говорим! Взахлёб, перебивая, хватая друг друга за руки.

Подруга рассказывает о себе.

После консерватории, где мы учились, она уехала в провинцию. Муж, дочка, старый дом, окруженный садом… Любимая работа: детская «музыкалка», бесконечные репетиции, а самое главное – созданный ею хор. Когда она говорит о своем «детище», её глаза светятся. Хотя они у неё всегда были такие и, слава Богу, пролетевшие года не погасили их блеска.

– Ну, а ты-то как? – виновато спохватывается она.

– Как? – я невольно усмехаюсь. – Пони бегает по кругу… Пригласили преподавать в училище музыкальном, но через два года я его оставила – не хотелось гнить в нищете. Помнишь же, каково тогда было… Устроилась через знакомых в банк операционистом, особого ума там не требовалось. Одновременно поступила заочно на экономический, чуть не надорвалась! – ещё же сынишка был маленький, но закончила. Потом пристроилась в одну фирму, другую… Теперь вот, – я придаю лицу нарочито стервозное выражение, – коммерческий директор, блин… Бизнес-леди. Со всеми вытекающими.

– Молодец! – уважительно кивает гостья. В её одобрении – ни грамма фальши: похвала – дань не тем атрибутам, которые ныне окружают меня, а тому, что я нашла в себе силы выжить.

Эх, подруга-а… Знала бы ты, как я шла по головам, снимала скальпы, рвала зубами чужие позвонки! Нет, мне никого не жалко, и не собираюсь каяться. Пусть кинет в меня камень тот, кто… Но всего этого я не расскажу тебе. Тебе – свидетельнице того времени, когда душа моя ещё умела петь.

Незаметно перемещаемся в гостиную. Она отставляет чашку, рассеянно суёт окурок в пепельницу – все ее внимание приковано к «Чёрному Луи».

– Жив, стейнвеюшка? – помнит, что дед так называл инструмент³². – Не продала…

Бережно поднимает тяжёлую крышку, её пальцы легко бегут по клавишам. И я словно проваливаюсь во времени. Туда, где мы были молоды, наивны и по-честному счастливы.

Она играет, беспорядочно перескакивая с одного на другое: отрывки из Дебюсси и Листа переплетаются с беглыми импровизациями.

– Хороший звук! Сама настраиваешь?.. Давай-ка по-нашему! – к роялю придвигается второй табурет.

Реальность жёстко обрывает мое путешествие в прошлое.

– Нет, – холодно отказываюсь я. – Уже давно не играю.

«Стейнвеюшка» умолкает на полуслове, тонкие пальцы удивленно замирают в дюйме от клавиатуры.

Она не спрашивает «почему?» Задаёт совсем другой вопрос:

– Как же ты так можешь? Ты-то?..

– Не знаю… – безразлично откликаюсь я. – У меня с эмоциями последнее время как-то туго. Не звучит внутри, понимаешь?..

– Понимаю, – медленно произносит она после долгого молчания. Крышка рояля закрывается. И я отчетливо чувствую, что ей становится душно.

– Слушай, – говорит она, чуть погодя. – Я завтра уезжаю. Дождь вроде тише… Сходим куда-нибудь? – её тёмный силуэт у окна на фоне угасающего заката кажется призрачным.

Хороший вопрос. Только – куда?.. Проблема не в том, где провести остаток вечера: не хочу, чтобы очарование этой встречи было окончательно убито какой-нибудь дорогой харчевней, но ничего лучше не приходит на ум. И тут я вспоминаю о двух билетах, что лежат, смятые, в отделение моего бумажника. Мне преподнесли их на днях поставщики в качестве «маленького презента».

Через четверть часа мы уже спускаемся на лифте в подземный гараж. Застоявшийся «лексус», вырвавшись на простор, резво набирает скорость.

– Куда мы? – интересуется подруга, с любопытством вглядываясь в ночные огни города.

Имя той, на чей концерт мы едем, ничего мне не говорит, в чём я тут же честно и признаюсь.

– Даймонда Галас³²? Это на любителя… – замечает моя компаньонка. Очевидно, она там у себя в провинции более «продвинута», нежели я. – Очень… мм… своеобычная певица, я слышала её записи, – продолжает подруга. Как и в прежние времена, она рада поделится со мной хоть чем-то. – Работает в традициях рембетики, – греческие песни такие, ну да неважно… Только вместо древних инструментов – фортепиано и собственный голос. У нее – диапазон в четыре октавы, представляешь?.. – в интонациях моей собеседницы восхищение профессионала. – При этом – сочетание классического оперного исполнения и совершенно экстремальной вокальной техники! Она возродила забытое импровизационное пение amanes, характерное для Среднего Востока. В православных странах такая музыка считалась языческой и была запрещена, поскольку относилась к дохристианской погребальной традиции…

– Понятно. Сплошная эзотерика… – кисло подытоживаю я краткую лекцию. Услышанное не воодушевляет. – Это вы с детьми такое слушаете?

– Э-э… Вряд ли они воспримут подобное. Не тот возраст.

– Может, повернём назад, пока не поздно?

– Да нет… – глядя в черное пространство, задумчиво отказывается подруга, и добавляет почему-то: – Тебе нужно это послушать…

*****

Смысл её предсказания я осознаю гораздо позже, раскручивая в памяти все события этой истории.

А сначала, ошеломленная, буду с недоумением вслушиваться в странную, ни на что не похожую манеру исполнения той, что царствовала на сцене. Той, чье имя я даже не слышала до этого вечера. Той, что ни разу не повернувшись от рояля к залу, сделает эту встречу сокровенной, наделив нас отблеском запредельной реальности, что превосходит собой любую печаль и всякое утешение. Словно она была на одном конце времени, а мы, привыкшие к хитам-однодневкам, – на другом…

И сменив удивление, придет вдруг бесконечный миг, когда голос певицы, – нечто на грани между звуком и криком, пульсирующая, до предела сконцентрированная боль, – начинающийся из бездны, и к бездне ведущий, заполнит всё моё внутреннее пространство, и заставит испытать такую глубину грусти и такое потрясение, что я буду после спрашивать себя: а было ли?..

Это случится, когда она начнет свою знаменитую «Plague Mass»³³, и голосом её будут взывать те ушедшие, чей удел не та безмятежность, которая – покой, тишина и конец, но та, иная смерть, каковая есть смерть без конца. Те, чья кончина была насильственна, неправильна, отягощена грехом – своим или чужим. И вдруг что-то неуловимо изменится в холодном течении моих вод, треснет выжженная кора моих пустынь, и зародится смутное осознание, что так, как есть, – более невозможно.

Ощущение неправильности собственного бытия – оно уже было у меня. Как у всякого, кто живет не своей жизнью, играет не ту роль, что написана для него Всевышним. Но, немилосердно фальшивя, я продолжала исполнять чужую партию, боясь отказаться от неё. Нужен был некий толчок, озарение… И вот теперь со сцены мне кричали: ещё можно спастись, ведь ты – здесь, а не там, где уже ничего не исправить!

Возвращаясь после концерта, мы, не сговариваясь, будем молчать, чтобы не спугнуть звучащее в памяти: что есть слова, когда твоему земному приоткрылись неведомые пространства?

На утреннем перроне – слякотном и промозглом – мы скажем друг другу не больше. Прощание будет странным – я не смогу после восстановить его в деталях, подобно тому, как невозможно вспомнить улетевшее сновидение, и единственным доказательством нашей встречи останется мятый бумажный клочок, где подруга второпях нацарапает свой номер.

– Звони!.. Звони обязательно!.. – крикнет она, свисая с подножки уплывающего вагона.

*****

Не пройдет и нескольких дней, как я достану этот листочек, – хрипящее меццо-сопрано в наушниках плеера заставит меня набрать заветный шифр к прошлому: быстрее, пока кипящая эйфория в груди не сменилась привычным холодом! Голос подруги в трубке будет радостным, но легкий изумрудный оттенок удивления быстро потемнеет до густоты откровенного непонимания:

– Здорово! Как ты меня разыскала?.. Я дала тебе телефон?! Когда?.. Нет, ты что-то путаешь, солнце! Я в Питере лет пять не была…

И я не стану спорить. Не стану напоминать о нашем вечере. Ненужными объяснениями можно нечаянно уничтожить случившееся волшебство.

Достаточно того, что предо мной – коробка от диска; с его обложки, перечеркнутая чернильным автографом, смотрит черноволосая женщина, – та самая, на концерте которой мы были. Вместе… Хотя расписание городской афиши концертов никак не подтверждает дату на смятых билетах с оторванными корешками «Контроль», а в соц сетях нет ни одного отзыва о событии.

Шутка ли это каких-то неведомых сил? Некая временная петля? Попадание в альтернативную реальность? Мне теперь не узнать. Но какая разница?.. Произошедшее – так же реально, как и надрывный, яростный голос Даймонды в наушниках. «…Let my people go!..»³⁶ – кричит он, и дело не в том, что это – самая необычная аранжировка известной песни из всех, что я слышала: просто теперь я понимаю истинный смысл этих слов. «Отпусти себя…»

День этот и несколько следующих я потрачу на то, чтобы условиться с риэлтором насчет квартиры: продаю её вместе с вещами. Только старый рояль останется со мной – ведь он не стоил мне ни кусочка жизни. Нас с ним ждёт уютный старый дом, утопающий в осеннем саду.

Меня то и дело будут отвлекать телефонные звонки из отвергнутой реальности – липкие, цепкие, точно лапки насекомых: муравьиная суета бесится оттого, что я ускользаю. Вежливо, но твёрдо посылаю всё подальше: для меня есть другая работа – там, где горохом рассыпается звонкое фортепианное арпеджио и божьей искоркой светятся детские глаза.

И как-то вечером, накануне отъезда, я открою наконец крышку «Черного Луи». Старик подмигнёт мне с видом заговорщика: он-то знает мою маленькую тайну! Первые аккорды будут нестройны и неуклюжи. Извини, дружище, – я так давно не играла! «Let my people go…»

Я не стала другой – невозможно перемениться за столь короткий срок, так же, как нельзя искупить все грехи – какие-то из них всё равно останутся камнями на дне ручья. «Let my peоple go-о-о!..»

Но я – возвращаюсь к себе.

Деревенские страшилки

Дни моего детства протекали в маленьком казахском городке на берегу самого синего моря³⁷. Жили там замечательные люди, съехавшиеся со всех уголков страны, чтобы построить «город-сад». Мой чудесный белый Город был таким же, как они, – молодым, весёлым, задорным.

Каждый день дарил мне что-то особенное. Парус на горизонте, черепаху на песке, дерущихся скорпионов, юрких ящериц, смешных верблюдов, розовых фламинго, живущих на озере с красивым названием Караколь³⁸… Иногда это были воистину царские для тех мест подарки – редкий снежок, замёрзшие лужи, лебеди, прилетевшие на зимовку.

Но всё равно я с нетерпением ждал лета, когда поезд унесет меня в другой мир, так отличный от наших, продуваемых колючими ветрами, степей Мангышлака. Там, «на большой земле», как говорили у нас, жили в садах уютные, бревенчатые домики. Вокруг хмурились дремучие леса, дыбились зеленые горы, – всё казалось сказкой: и заросли сирени под окном, – диво-дивное после чахлых ветвей саксаула и вечных странников «перекати-поля», и страшные рогатые животные, что вечерами, позвякивая колокольчиками, неторопливо шествовали мимо калитки, – куда там нашим обычным верблюдам! И соловьиные трели – Город-то мог похвастаться лишь воробьями да чайками, но чайки не умели петь – только хохотали, когда волны пыталисьпоймать их… И даже местные старушки в платочках, что сиживали на завалинках, – ведь они совсем не походили на наших бабулек, узкоглазых и темнолицых, ряженых в белые тюрбаны, длинные платья в пол и бархатные жилетки, украшенные бляхами и монетами.

– Жила бы ты у нас, – говорил я бабушке, – называли бы тебя аже³⁹! А в ушах у тебя были бы такие огромные серебряные серьги до самых плеч!

Она в ответ гладила меня по голове сухой ладошкой и вздыхала:

– Ох, растёт дитё с басурманами…

*****

В деревне у меня были друзья, как и в Городе. Мы ходили в лес по землянику, играли, рассыпаясь по зеленым улочкам, в «войнушку», «казаков-разбойников» или в «борьбу за красное знамя», гоняли мяч на школьном поле, или бултыхались в речке. Речка тоже казалась сказочной – так странно было мне, привыкшему к морскому простору, что виден противоположный берег. Сосед дядька Михей, пьяница и балагур, уверял, что в реке водятся русалки. Мы ему не больно-то верили, но слушали охотно. Особенно вечерами, когда сумерки превращали обыденное в таинственное.

– Слыхали, в старой церкви ночами черти собираются?– пугал нас Михей, лузгая семечки на лавочке возле моего дома. – А под мостом водянки живут. Толстые такие, зелёные, на лягушек похожи, размером с телёнка. Утащат к себе – будешь знать!.. А Клинкиных бабка – ведьма! Не-е, сам я ничё такого не видал, а вот зять её Сашка, тот знает! Тока он ей поперек чё скажет, враз у него беда случается: то пилой руку повредит, то поленом по ноге…

– Алкаш твой Сашка! – бурчала в ответ бабушка. – Всю кровь с жены попил! – и мы тут же представляли себе мосластого зачуханца Сашку, присосавшегося к дородной шее своей супруги, весёлой и крикливой тетки. Но эта картинка смешила нас, а не пугала.

Вот бабка Клинкина и впрямь казалась ведьмой: сгорбленная до самой земли, она одевалась в чёрное, и ходила по улице, опираясь на длинную клюку. У нее был огромный крючковатый нос, а между синих, изъеденных временем губ торчал кривой клык.

Страшнее бабки Клинкиной был только нелюдим Голопуп.

Даже летом в жару ходил Голопуп в тёплом ватнике, кирзовых сапогах и видавшей виды зимней шапке. Ничего ужасного вроде не было в его иссохшем, обветренном лице, но мы, дети, отчего-то страсть как боялись его! А дядька Михей и тут подлил масла в огонь:

– Ему не жарко! – сказал он как-то в один из вечеров, провожая взглядом согбенную фигуру в ватнике. – Из него мертвецы всё тепло вытянули. Вот он и мёрзнет.

– Брехун! – рассердилась бабушка. – Зачем пугаешь мальцов!

– Гы-гы! – оскалился сосед и, подмигнув, продолжил: – То ещё с царских времен история! Ага… Дед его жадный был, – из чужого рта норовил кусок урвать! Брата родного по миру пустил, а у того детишек малых штук пять было, – во, как! Пятеро, значитца, племянничков…

– Почем тебе знать, пустозвонище?

– Знаю! – на миг поскучнев, строго сказал Михей. Таинственно так молвил, будто ему одному ведомо было что-то такое, чего никто другой не знал и знать не мог. – Зима в тот год, бают, лютая выдалась, так они, ребятишки-то, и помёрзли… А потом ему ночами являлись: прозрачные такие, и ноют тоненькими голосками: мол, почто ты нас, дяденька, сгуби-и-ил! – Михей живо изобразил, как плачут на морозном снегу призрачные сиротки.

Жуть, как здорово у него получилось, – аж мурашки по спине!

– А тут – революция… Михей забоялся: ограбят! Добро припрятал, и помер невзначай, чуть ни на другой день. Наследнички, два сына, искали-искали – без толку!.. Пока одна цыганка способ не подсказала. Дескать, надо с заживо похороненного одёжу добыть – и облачиться в неё в полночь на большую луну. Тогда можно умерших родственников вызывать и с ними общаться. Нашли они подходящего или сами кого прикопали? – про то врать не буду… Словом, ушли они как-то вдвоём под вечер, наутро – один только вернулся, без памяти. Сын этого обеспамятевшего – Голопуп и есть. Тож всё клад семейный отыскать хотел – отца безумного по лесам таскал, пока не угробил. Да только в оконцовке что-то с ним странное приключилось… Мамка моя слыхала, будто начали к нему со всей округи заложные покойнички⁴⁰ таскаться… С той поры и мёрзнет.

*****

Спустя пару дней бабушка попросила сбегать к Клинкиным за какой-то надобностью.

– Не пойду! – заупрямился я. – Ихняя бабка – ведьма!

– Бессовестный! – обиделась бабушка. – Эдак ты и меня скоро обзывать станешь, ещё чуток вот состарюсь!

– Тебя – нет, – рассудительно ответил я. – Ты – симпатичная. Как колобок.

Бабушке незамысловатый комплимент понравился, она помягчела и сказала:

– Бабка Клинкина – добрая. Жисть с ней неласково обошлась. В гражданскую у ней троих братьев залётные архаровцы порубали… Она-то, когда детей нарожала, имена убитых им дала. А фрицы пришли – и эту семью сгубили. Один только сын и выжил, что на фронте был… Чего уши развесил? – спохватилась она. – Беги, давай!

Было и ещё одно, из-за чего мне очень не хотелось тащиться к соседям: на их конце улицы вечно паслись огромные злые гуси. Всё же, выломав из чужого плетня палку, я храбро поскакал по улочке. Как назло, птиц в то утро было много. Один клювастый гад так привязался ко мне, что пришлось его треснуть! Отмахиваясь от шипящего разбойника, я совсем не смотрел по сторонам. И вдруг, случайно обернувшись, увидел Голопупа.

Ужасный человек стоял прямо рядом со мной! Невольно я взглянул ему в глаза – и меня обожгло ледяным холодом: из впалых глазниц смотрела Тьма.

Откуда в тот миг к семилетнему несмышлёнышу пришло такое сравнение? Не знаю… Но и сегодня мне, уже взрослому, становится не по себе, как вспоминаю тот взгляд.

Взвизгнув, я стремглав кинулся прочь.

Дальше был кошмар! Голопуп почему-то поспешил за мной. Передвигался он очень резво! Одним махом я взлетел на крыльцо Клинкиных и без стука вломился к ним в сени. На моё счастье, бабка Клинкина оказалась в доме.

– Хто тут? – прошамкала она, появляясь в дверном проёме. Я ещё, помнится, подумал: какая же она маленькая!

– Там… за мной… этот гонится! – выпалил я, задыхаясь.

Старуха высунулась наружу: у калитки тёрся мой преследователь. Увидев её, он поспешно ушел.

– Што он тябе шкажал, детанька? – тревожно спросила бабка.

После расспросов она цепко ухватила меня за руку жёсткой корявой лапкой, и отвела домой. У нас она долго о чём-то шушукалась с бабушкой в её спаленке, пока я сидел на кухне с молоком и свежеиспеченными оладушками.

Улучив момент, я подслушал кусочек разговора.

– …нехрещено дитё …плохо! – услышал я шелест гостьи.

– Да какие родители! – с сердцем отвечала бабушка. – У них у городе даже церквы нету!

Это правда, в нашем молодом советском городке церкви не было. Как не было и мечети. Все это построят только спустя много лет.

Вскоре Клинкина ушла.

– Креститься не стану! – набычился я, едва бабушка пришла ко мне.

Благодаря «политике партии» я был тогда махровым атеистом. Что совсем не мешало мне частенько просить у боженьки каких-нибудь милостей. Бабуля, покопавшись по шкафам, выудила тёмный маленький крестик и, невзирая на мое бурчание, повесила мне на шею.

– Надо! – строго сказала она. Вспомнив взгляд Голопупа, я смирился.

*****

Тем же вечером я пересказал всё друзьям. У них загорелись глазёнки:

– Давай следить за ним! Вдруг клад найдем?

– Ку-ку?.. – я покрутил пальцем у виска.

Но жажда приключений победила. Неделю мы околачивались вечерами возле домишки Голопупа. Потом нам надоело, и нас отвлекли другие интересные дела.

*****

…Нелюдимец появился у моего окна, когда я и думать о нем забыл. Был жаркий полдень, сонно гудели пчёлы, сквозь листву просвечивало солнце, золотя налившиеся соком яблоки.

– Пойдём! – глухо приказал он.

Не помня себя, я почему-то перелез через подоконник и, подчиняясь ледяному взгляду, словно сомнамбула, побрёл за ним. Незамеченные, мы прошли по пустынной улице за околицу и углубились в лес.

Сколько мы плутали в чащобе, пока вдруг на маленькой поляне не заплясали передо мной четыре призрачные фигурки? Повеяло холодом, и казалось, будто где-то звенят неразборчиво тонкие детские голоса. Рука Голопупа потянулась к моей шее – туда, где висел крестик… Вдруг между нами взметнулась с земли большая тёмная птица! Она ударила его чёрными крылами – и вместо клюва у неё была острая клюка. Угасающим сознанием я успел удивиться, что она такая огромная…

*****

…Потом мне объясняли, что я сильно заболел, и мёртвые дети на самом деле привиделись мне в бреду. Я не знал, чему и верить.

Но как-то в один из приездов, будучи уже взрослым парнем, я стал пытать постаревшего, но по-прежнему болтливого Михея про тот случай.

– Неспроста он тебя на то место привёл! – говорил сосед. – Там могилка была старая. Бабки Клинкиной братьев. Тех самых, коих беляки порубали… Может, убивцы их ещё живыми закопали? Она всю жизнь печалилась, что над могилой почти сразу надругались: разрыли всю, и аккурат в то же время один из наследничков голопуповских и пропал! Видать, они-то и раскопали, чтоб рубахи с покойников снять!.. Прах убиенных-то, конечно, на кладбище перенесли, с музыкой захоронили, честь по чести. Как борцов за Советскую власть, стал быть… Но она всё одно на то место часто ходила, в лес-то, – помянуть братьёв, – вот и наткнулась на вас… Клинкина тебя до дому и дотащила опосля – откуда тока силы нашла?..

Больше ничего вразумительного Михей не поведал.

Вспомнил только, что за много лет до того один деревенский мальчонка несколько дней пропадал в лесу.

– Потом нашёлся-то пацан… Тока мать его всё кричала, мол, не он это! Не он!.. А кто, спрашивается? Ну, да разве бабу слушать станут? Решили, что она малёхо тронулась… Так он тоже про могилку бывшую эту рассказывал, и о призраках… А оно вишь как: детей-то погубленных было пятеро, а ты говоришь, что четверых видал. Небось, один из них в того пацана и оборотился. О, как!.. – и поражённый собственной догадливостью, рассказчик многозначительно поднял кверху кривой узловатый палец. – Хрен его знает, что за чертовщина! – одышливо сказал он, помолчав. – Я вот кумекаю, что наследники-то мертвецкую одёжу добыли, да только вместо отца-скупердяя к ним замёрзшие племяннички явились. Они жеж им тоже родня! Видать, там заклятье какое получилось… А потом на Голопупа перешло. По-родственному.

В словах его была доля смысла. Но узнать теперь было не у кого. Голопуп тогда погиб в лесу, напоровшись на бабкину клюку, а вслед за тем, унеся в душе печаль нечаянного убийства, тихо преставилась и моя спасительница.

Перед отъездом я сходил к ним на деревенское кладбище. Был жаркий полдень, сонно гудели пчёлы…

Старая сказка

Сан-Паулу – человеческий муравейник. Гигантский, уродливый, прожорливый. Никогда не любил этот город: здесь время течет слишком быстро, а человеческая жизнь презрительно дешева. В других местах не лучше, но тут ощущаешь это особенно ясно. Город меня тоже не любит. Он никого не любит, жаркий надменный красавец с горячим пульсом: он поглощён собою. Пританцовывает на карнавалах, сочиняет любовные истории, нежится на белых пляжах у шелковых ног океана. Пот, слёзы и кровь, – вот рецепт его фирменного коктейля, замешанного на ритмах самбы… Не хочешь? А я вкусил сполна.

Самые сладкие и самые горькие мои строки вплелись в канву его летописей. Заметил ли он это? Вряд ли… Но я расскажу.

*****

В кармане билет до Лондона: хочу отдохнуть от солнца, а к берегам туманного Альбиона у меня цепкая застарелая привязанность. Самолёт вылетает послезавтра, ускорить его отправление не в моих силах. Оставшееся время потрачу на прощание с Терра-да-Вера-Круш⁴¹: пусть Сан-Паулу не столь мне по душе, как Рио или Ресифи, но ему нельзя отказать в некоторой доле очарования.

Сумерки предпоследнего вечера застают меня в Ибирапуера. Этот парк, пожалуй, самое приятное место в серых джунглях города-гиганта. Проголодавшись, захожу в первый попавшийся ресторанчик: мокуэка – бульон из морепродуктов, омар с кокосовым молоком, креветки, тушеные с травами и пальмовым маслом. Приготовлено недурно, а сам ресторан нехорош: тесно, многолюдно, грязновато. Но именно тут происходит чудо.

Здесь нужно пояснить.

Я слишком многое знаю про людей. Во многом знании – многие печали. Но любое выражение человеческого гения – то, в чём мы действительно схожи с Творцом, – музыка ли, слово, изделие талантливого ремесленника, – рождает в моей высохшей душе подобие волнения. Одарённые искрой Божьей вызывают у меня зависть и восхищение, и примиряют с существованием остальной массы. Но так бывает очень редко.

И вот это случается теперь, в этой пропахшей рыбой и пряностями забегаловке.

В глубине небольшого зала играет музыка. На крохотной сцене – женщина. Поёт негромко, словно для себя. Я прислушиваюсь: сначала рассеянно, потом, поддавшись очарованию, увлекаюсь всё больше. Хрипловатое контральто неуловимо подавляет остальное – разговоры посетителей, шум улицы, бренчание посуды… Бегут часы, приходит полночь. Официанты выпроваживают засидевшихся. Я поднимаюсь с места, но уйти не могу. Не могу вновь остаться наедине с собой. Непонятное разочарование и какая-то детская обида, точно у ребенка отняли игрушку, гонят меня к двери, ведущей в служебные помещения. Миную закопченную кухню, узкий коридор, и ведомый наитием, безошибочно нахожу комнатушку, где перед овальным зеркалом та, которой меня лишили.

*****

Что было сказано между нами? Неважно.

Есть нечто мощнее рассудка, сильнее желания, – не похоть, нет, – что-то, живущее внутри, изначально разбитое вдребезги, оно ищет своё целое, – и когда находит, не спрашивает ни о чём.

Душная влага ночного парка: кроны дерев – наше укрытие, трава – наше ложе. Мощная волна, качнувшись, бросает друг к другу два одиночества, и Южный Крест, ухмыляясь сквозь толщу ватного фиолета, дарит им изумруды звезд, но все сокровища мира ныне – пыль и прах, что с них толку?.. Тёплый жемчуг жасминной кожи, напоенный лунным светом, тепло волос, шёлк незнакомых губ; истово, с болью познаваемый вкус чужого тела, и его запах – волнующий, дурманящий, привораживающий. Не так ли тысячи лет назад Лилит околдовала Адама?..

*****

…Чесночная долька луны истаивает в лучах воскресшего утра, вслед ей отгорает день, и лиловый вечер развеивает, хохоча, его пепел, а моя жажда всё не может утолиться твоими родниками. И новая ночь дарит нежность, усталость и негу, тихий шёпот смешных признаний. И утром в твоих влажных глазах плещется светлая радость.

Потом они потемнеют, но я ухожу, не оглядываясь. А если бы оглянулся, увидел бы глаза брошенной собаки.

Я запретил себе любовь. Я ведь знаю наперёд – всё преходяще.

Дорога разматывается унылой лентой, шурша под колёсами такси. Не думай!.. Не вспоминай. Забудь. Слышишь?..

Чёрт, я же запретил себе… А в висках стучит кровь. Стучит чужими, из забвения всплывшими рифмами: …я боюсь этой ночи, в которой не буду прикасаться лицом к твоей розе дыханья…⁴²

…Таксист невозмутимо разворачивает машину: назад так назад, ему-то что? В окно летят цветные обрывки бумаги – ключ к туманным берегам. На ломаном «португеc» зачем-то объясняю ему, что не могу тебя оставить: это хуже, чем смерть! Память теряет слова, в ход идут жесты, я тороплив и косноязычен. Но он, мой случайный наперсник, кивает: ему понятно. Да и что же тут не понять? Ведь любая история – история любви.

Вот и та улица… Поворот, ещё поворот, лестница – ах, бесконечно длинная лестница к дверям, за которыми я оставил душу! – к твоим дверям.

Ты сидишь на полу у окна, забившись в угол, – нахохленная, раненая птица. Кажется, ты не шелохнулась с той минуты, как затворилась дверь, и в комнату ядовитым плющом вползла тишина. Её шипы изранили твои руки -или ты сама искусала их в кровь, чтобы не кричать?.. Прости! Прости!!! Прости… Я тормошу тебя, целую, но ты смотришь сквозь, – ты далеко. В каменном гробу своей обиды.

И тогда я решаюсь на отчаянный шаг – рассказываю свою сказку, свою тайну, рискуя прослыть сумасшедшим или насмешником: она сочинилась когда-то в доме среди кофейных и хлопковых плантаций, принадлежавших моей семье. Когда-то это было правдой, но под пыльным музейным стеклом превратилось в вымысел. Время, оно всё обращает в шутку: было ли, не было? Быль или небыль? Поди, докажи…

*****

Летним полднем – за три недели до моей свадьбы – она постучала в нашу дверь.

Я не знал, что так бывает, и не мечтал о таком. Я просто жил, собираясь быть, как все: жена, дом, дети, достаток… Но свадебный костюм, заказанный черноволосой портнихе-мулатке, обернулся саваном, укутавшим чаяния двух знатных семей-латифундистов⁴³. Лицо моей нареченной побледнело и растаяло в зыбком мареве – едва встретившись с гостьей взглядом, я помнил отныне только её тёмные глаза. «Долорес… До-ло-рес…» – пело сердце. А как невесту звали – забыл.

Её руки скользили по моему телу: окутывая меня тяжелой тканью, она держала в зубах иголки; её брови хмурились, когда она, отступив назад, придирчиво осматривала меня с ног до головы. Протяжные песни рабов с полей доносились сквозь распахнутые окна, словно пытаясь вернуть меня к реальности. А я таял, аромат её кожи дурманил голову, и в зеркале напротив я видел свою копию: что ж я так бледен?.. От чего так тесно сердцу в груди? Почему так трудно дышать, когда она снова подходит близко? Слишком близко…

Я не помню, как случилось, что её губы вдруг обожгли прикосновением мою шею…

«Долорес… До-ло-рес…»

Как же больно губам до сих пор!.. Распухшие от жадных, голодных поцелуев, они произносили её имя – трепетно и нежно, на выдохе, – и когда последний звук уплывал в тишину, она снова приникала к моим устам, и два дыхания в ночной истоме становились одним…

…Мы решили бежать. Все было готово – деньги, вещи, лошади. В порту Сантоса ждал корабль под парусами, готовый унести нас в Старые Земли. До назначенного часа оставались считанные дни. Но мне становилось всё хуже. Неясный жар, озноб, и туман в голове. Только её поцелуи спасали от забытья, и когда мы сплетались в объятиях, становилось хорошо: прохладно и ясно. Утром на своей шее я видел новые красные точки. Их было много – вдвое больше наших ночей.

Мои братья – гордые потомки конкистадоров и бандейрантов⁴⁴ – заподозрили неладное, и схватили её.

Долорес хотели сжечь. Но она сумела ускользнуть – на том самом корабле, что должен был унести нас к свободе и счастью. Я сам убил её стражников и отворил ей двери темницы.

След каравеллы затерялся в пучине.

Погибла ли она? Уже истлели кости праправнуков моих братьев, а я всё ищу её… Я добрался до Старого Света, искал там, и снова и снова возвращался сюда, где когда-то душа моя сгорела на костре.

«Долорес… До-ло-рес… Я люблю тебя»

*****

Когда-то моя история была правдой, но Время всё обращает в шутку: было ли, не было? Быль или небыль?

Ты очень похожа на неё.

Не проси меня остаться – любовь убивает, я-то знаю.

*****

Тёмные капли сохнут на жарких камнях.

Прости. Зря я вернулся…

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. "…рыбы в аквариуме догадываются, что мир не кончается стеклом… там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем… и верят, что попадут туда…" – тут и и далее стихи Ильи Кормильцева. (Русский поэт, и переводчик, основной автор текстов песен группы «Наутилус Помпилиус»)

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

Охранными свойствами казахи наделяли и серьги, которые женщины носили всю жизнь. Так как серьги считались оберегом, их носили все время, меняя в зависимости от статуса. Даже на смертном одре с покойницы не снимали серьги. Считалось, что без них в уши может заползти змея.

Размещение статьи разрешено при указании гиперссылки на источник: https://the-steppe.com/razvitie/oberegi-mifologiya-i-iscelyayushchaya-sila-chto-taitsya-v-kazahskih-ukrasheniyah?ysclid=l3yfmtdohb

2. Вольфганг Амадей Моцарт. – австрийский композитор и музыкант, оказавший огромное влияние на развитие классической музыки. Его феноменальные музыкальные способности к музыке проявились в необычайном раннем возрасте – около трёх лет.

3. «Ты, Моцарт, Бог, и сам о том не знаешь» – строка из драмы А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери» (Вторая по авторскому счёту «маленькая трагедия»)

4. Масонская ложа - одна из версий причины смерти Моцарта: якобы его отравили масоны, за то, что в опере «Волшебная флейта» композитор рассекретил некоторые тайные масонские обряды.

5. Антонио Сальери – итальянский и австрийский композитор. Благодаря стараниям некоторых деятелей искусства (в том числе А.С. Пушкина) вошёл в историю как предатель и убийца, якобы из зависти отравившего своего гениального коллегу Моцарта. Имя Сальери стало ассоциироваться с завистью к таланту, хотя на самом деле он был успешным и влиятельным композитором своего времени, любимцем венской публики. Литературный образ практически затмил реального человека. Жизненный и творческий путь Сальери говорит о том, что посмертная слава композитора должна была стать совсем другой. (Автор «Сказок для недЕтей» предполагает, что тут явно замешан герой рассказа «Монолог»)

6. Человек в черном, заказавший реквием за несколько дней до его кончины… в июле 1791 годав дом Моцарта пришел человек в черном плащ. Он заказал ко мпозитору создание заупокойной мессы, заплатив щедрый аванс. Одним из требований заказчика было сохранение имени автора в тайне. Немногим позже Моцарт от неизвестного заболевания, так и не завершив «Реквием». По мере ухудшения своего самочувствия композитор, предполагавший, что его отравили, все больше убеждал себя, что пишет заупокойную мессу для себя самого.

7. …Странные похороны, утерянная могила; наконец, – череп, о принадлежности которого будут спорить столетия… – жена не провожала мужа на кладбище, и ни разу не посетила его могилу. Захоронение, ввиду тогдашних законов Вены, было утеряно, а череп якобы спустя десять лет выкопал могильщик и передал граверу Якобу Хиртлу. В 1902 г реликвия была подарена Фонду Моцарта в Зальцбурге. В 2005 г подлинность экспоната была опровергнута экспертизой ДНК.

8. Красавица Магдалена Хофдемель была пианисткой и одной из самых любимых и талантливых учениц Моцарта. Злые языки говорили, что великий композитор имел роман с Магдаленой. Но людские домыслы и сплетни далеко не всегда бывают правдой.

9. Констанция Моцарт – певица, мемуарист, супруга Моцарта

10. Не повторяйте чужих сплетен… – Констанция часто оставляла своего мужа работать и ездила отдыхать в Баден-Баден с Францем Ксавером Зюсмайером – учеником Моцарта. Такие поездки довольно быстро спровоцировали слухи о том, что Констанция состоит с Зюсмайером в романтических отношениях

11. Трагедия в семье Хофдемель произошла после возвращения Магдалены из церкви, где было спешное отпевание покойного Моцарта. Франц Хофдемель, известный венский адвокат и тайный член одной из масонских лож, нанёс несчастной жене, которая была на пятом месяце беременности, острой бритвой несколько ранений в лицо, шею, грудь и руки. Магдалена выжила, хотя и осталась на всю последующую жизнь обезображенной шрамами. Сам же Франц Хофдемель закрылся в другой комнате и перерезал себе горло.

12. Вырванные веки… – буддийский монах Бодхидхарма изо всех сил боролся со сном во время медитации, но всё-таки погрузился в сон. Проснувшись и осознав, что не выдержал, он вырвал себе веки и бросил их на землю. Веки упали на склон горы Ча, что и дало название порожденному ими растению и напитку из него.

13. Люцифер – в переводе с латыни – “светоносный”, сотворённый Богом величайший из ангелов. Возгордившись, захотел стать выше Бога, за что был низвержен с Небес. Люцифер – одно из имен сатаны, которое было дано ему до грехопадения.

14. Дон Жуан – литературный образ, коварный соблазнитель, готовый на любые ухищрения, чтобы добиться желанной женщины. Он не заботится о последствиях своих поступков, походя убивает мужчин, подставляет друзей, предает женщин. Прототипом легендарного Дона Жуана считается представитель одного из аристократических севильских родов по имени дон Хуан Тенорио. (Вероятно, именно над ловеласом Тенорио так ехидно подшутил герой «Монолога»)

15. песня «Double Double Toil and Trouble» очень популярна в Англии и в Америке. И не без причины: этот текст пугает людей с начала XVII века! Точнее, с 1611 года – именно тогда в театре «Глобус» в первый раз поставили пьесу «Макбет»

16. Перевод М.Лозинского строк из "Макбет" – одной из наиболее известных пьес Уильяма Шекспира, основанной на типичной истории об опасности чрезмерной жажды власти и измены друзьям реального шотландского короля Макбета.

17. Дева, облачённая в белое… – имеется в виду Жанна д’Арк, Национальная героиня Франции, одна из командующих французскими войсками в Столетней войне. Попав в плен к бургундцам, была передана англичанам, осуждена как еретик и сожжена на костре. Впоследствии в 1456 году была реабилитирована и в 1920 году канонизирована – причислена католической церковью к лику святых.

18. Домреми - деревушка, где родилась Жанна д’Арк , и где она впервые услышала «голоса», призывающие её к борьбе с англичанами

19. Компьен – оборона г.Компьена стала последним сражением Столетней войны, в котором принимала участие Жанна д’Арк, где она попала в плен в результате предательства.

20. Столетняя война - серия военных конфликтов между Королевством Англия и её союзниками, с одной стороны, и Королевством Франция и её союзниками, с другой примерно с 1337 года по 1453 год. Поводом являлись притязания на французский престол английской королевской династии Плантагенетов, стремящейся вернуть территории на континенте, ранее принадлежавшие английским королям.

21. …в самом деле сожгли? - 30 мая 1431 года Жанна д’Арк была сожжена заживо на площади Старого Рынка в г. Руане.

22. «Фуражка деформирует голову» – цитата Мориса Дрюона, французского писателя.

23. «Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. Или сливами. Расскажешь мне известья.

Постелю тебе в саду под чистым небом и скажу, как называются созвездья» – русский поэт Иосиф Бродский («Письма римскому другу»)

24. Омар Хайям – персидский философ, математик, астроном и поэт.

25. Ван Гог – французский художник, в припадке безумия бритвой отрезавший себе ухо

26. …пресловутому чародею… Волшебник Мерлин из древних английских легенд, наставник и советник короля Артура, а также ранее его отца Утера и короля Вортигерна

27. Мефистофель - Образ злого духа в мифологии эпохи Возрождения Северной Европы

28. Вивиан – фея Озера («Дева Озера»), в которую влюбился Мерлин. Получив от Мерлина волшебные знания, заколдовала его и усыпила навеки, заточив его в подземный склеп. Мерлин мог видеть будущее, он знал, что так случится, но был бессилен этого избежать. (Есть другие версии, где Мерлин пал жертвой козней Морганы, своей младшей сестры)

29. Мирддин – прообраз Мерлина. В истории существовал не один персонаж по имени Мирддин, а два. Один из них – Мирддин Виллт, живший в Шотландии, а другой – Мирддин Эмрис, житель Уэльса. Последний и стал прототипом Мерлина в легендах Артуровского цикла. …Зачарованный, он бродит по свету, собирая кусочки чужой любви, чтобы сложить свою… – одна из легенд, согласно которой, Мерлин потерял способность любить ( или сердце / разум) в результате наложенного на него заклятья, и ему нужно было забирать чужие чувства, чтобы вновь стать прежним.

30. Они обе лишились рая… - Лилит – первая жена Адама в Библии, все упоминания о которой были вырезаны из священного текста. По поверьям, Бог создал ее из глины, а не из ребра, то есть изначально Лилит была равной Адаму. Поэтому первая женщина отказалась подчиняться своему мужу, в результате чего она была обречена не на лучшую жизнь. Она покидает рай и становится страшнейшим демоном, потому что была обижена как на Бога, так и на Адама. Ева – библейская праматерь всех людей, первая женщина, жена Адама, сотворённая из его ребра Богом. Была изгнана из Рая вместе с мужем

31. Луи Армстронг Американский джазовый трубач и вокалист

32. …стаю клавиш кормила с руки… – отсылка к стихотворению Б. Пастернака

33. «стейнвеюшка» - т. е. рояль фирмы «Steinway & sons»

34. Даймонда Галас - Американская певица и пианистка греческого происхождения, известна вокальным диапазоном в четыре октавы.

35. «Plague Mass» Концертный альбом Галас

36. «LET MY PEOPLE GO» спиричуэл Луи Армстронга ("Отпусти мой народ!") , другое название «Go Down Moses» на религиозный сюжет (исход из Египта)

37. …в маленьком казахском городке - автор подразумевает г. Шевченко КазССР, построенный силами всего Советского Союза в начале семидесятых гг. 20 века на восточном берегу Каспийского моря. Ныне – г. Актау (Казахстан), и по сугубо личному мнению автора – это совершенно два разных по сути своей города.

38. Караколь – искусственное озеро на юго-западе Казахстана, в 10 км к юго-востоку от города Актау, на территории Мангистауской области, общей площадью 4,5 тысяч га, с многочисленными островками, где очень благоприятные условия для гнездования, зимовки и отдыха на пролете для огромного количества разнообразных околоводных птиц.

39. Аже – әже (казахск.) бабушка

40. …заложные покойнички… - умершие неестественной смертью люди, не получившие после смерти успокоения

41. Терра-да-Вера-Круш – старое название Бразилии. Педру Алвариш Кабрал 22 апреля 1500 увидел неизвестную землю, назвал ее «Землёй Истинного Креста» и объявил владением Португалии

42. Федерико Гарсиа Лорка «Сонет (Я боюсь потерять это светлое чудо…) Перевод М.Кудинова

43. семей-латифундистов… латифундия – крупное землевладение, латифундист – человек, который ими владеет и специализируется на экспортных областях сельского хозяйства

44. конкистадор – в период конца XV – XVI веков испанский или португальский завоеватель территорий Нового Света в эпоху колонизации Америки; бандейрант (порт. bandeirantes, «знаменосцы»), «охотник за индейцами» – участники экспедиций XVI-XVIII веков на удаленные от побережья территории португальских колоний в Америке. Первоначально бандейрантов интересовали исключительно рабы, однако позднее их походы в основном имели целью разведку золота, серебра, алмазов или других полезных ископаемых