Конец искусства [Питер Блэк] (fb2) читать онлайн

Питер Блэк Конец искусства

Оказавшись проездом в Париже, мы с Линдой отправились в Лувр. Изначально мы не планировали посещать здание знаменитого музея, но развешенные по всему городу одинакового вида рекламные постеры повлияли на наше решение.

На постерах красовалась знаменитая Джоконда, и поначалу идея – рекламировать экспозицию музея подобным образом – выглядела совершенно естественной. Впрочем, вскоре мы обратили внимание, что, размещённая на плакатах картина не та, за которую себя выдавала. При беглом осмотре различия могли показаться несущественными, но, чем дальше мы продвигались вдоль однообразного ряда полотен, висевших на стенах домов и оградах парков, тем больше на себя обращало внимание загадочное несоответствие привычного образа Мона Лизы и фигуры, изображенной на плакате.

«Что-то с ней не так» – несколько раз повторила Линда, прежде чем мы наконец остановились и как следует все рассмотрели.

По большей части Мона Лиза выглядела знакомо: та же загадочная и легкая как ветер улыбка, та же умиротворенная поза, но вот взгляд! Взгляд оказался совершенно иным: внимательным и, словно видящим тебя насквозь. Чем пристальней мы вглядывались в картину, тем больше различий находили, и, в конечном счете, обнаружили их так много, что стало совершенно ясно: перед нами не знаменитая «Джоконда», а совсем другая, одновременна и похожая на оригинал и отличная от него работа.

«Но какой в этом смысл?! – недоумевала моя подруга. – Не проще ли, вывешивать на рекламном постере сам шедевр, чем его неизвестную копию?»

Ответом на этот ее вопрос могла послужить подпись под репродукцией – Trésors de Borgia, что можно было перевести как «Сокровищница Борджиа!». Мне, не слишком сведущему в мире искусств, она сообщила лишь то, что вероятнее всего дело касалось какой-то реликвии родом из Италии (во времена высокого возрождения семейство Борджиа получило известность не только благодаря нешуточным богатствам дома, но и вследствие активной поддержки художников), но Линда, имевшая непосредственное отношение к живописи, прочитав заголовок, сразу приободрилась.

– «Сокровищница Борджиа», – произнесла девушка взволнованным голосом, – это название выставки, которая уже наделала много шуму. Говорят, что искусствоведы Франции обнаружили ранее неизвестную коллекцию, просто изобилующую шедеврами раннего возрождения!»

Из дальнейших слов Линды я понял, что эта находка уже вызвала нешуточный резонанс не только в среде ценителей живописи, но и среди обывателей разных мастей, поскольку воспринималась не просто, как прорыв в сфере искусства, но и как экстраординарное событие планетарного масштаба.

Осознав, что перед нами одно из обнаруженных в сокровищнице полотен, мы принялись с интересом изучать аннотацию. За названием шло подробное описание репродукции, из которого следовало, что представленная здесь работа не какая-то там подделка или поздняя копия признанного шедевра, а одна из неизвестных работ самого Да Винчи. Но самое поразительное оказалось в другом. Именно эту работу, а не ту, что столетиями висела в Лувре, великий мастер считал вершиной своего мастерства. Напротив же, привычная нам Мона Лиза задумывалась им всего лишь как предварительный эскиз на пути создания данного шедевра.

Кроме описания титульной картины, на плакате обнаружился также перечень иных работ, обнаруженных в тайнике, бегло просмотрев который, Линда попросту просияла. Именно тогда она твёрдо и окончательно решила, что теперь то мы просто обязаны посетить выставку.

Я поддержал ее рвение, но заблаговременно предположил, что на нашем пути непременно возникнут различного рода сложности. На мой взгляд подобная экспозиция должна была вызвать нешуточный ажиотаж в среде многочисленных любителей искусств, тем более при такой обширной рекламе, и в итоге посещение музея, в который и раньше-то было попасть непросто, должно было обернуться для нас задачей совсем уж нетривиальной. Но мою спутницу подобные опасение нисколечко не волновали. Она твёрдо стояла на своём, говоря, что решение непременно отыщется, стоит лишь приложить усилия. Тогда, поддавшись ее природному магнетизму, я не стал больше спорить и упираться, а вызвал такси, и мы отправились в одно из самых загадочных мест на планете земля – музей изобразительных искусств «Лувр»!

***

Прямо на наших глазах двери музея штурмовало просто нереальное количество посетителей, но решение, в результате которого, в Лувр мы попали, и без предварительной регистрации, и без очереди, нашлось практически сразу. Нашей удаче способствовал давний друг Линды, который, узнав о визите своей знакомой, моментально все для нас устроил.

– Всегда есть несколько резервных записей для особо почётных гостей! – сообщил нам разодетый во все модное пижон с героическим профилем и красивыми голубыми глазами, при этом совершенно по-свойски поцеловав Линду, как мне показалось, практически в губы. Проделав свой панибратский жест так, словно мы и прежде делили с ним на двоих одну женщину, он, снисходительно похлопал меня по плечу и, пожелав «приятного» вечера, неспешно удалился.

– У тебя везде есть подобные «друзья»? – спросил я у девушки, раздраженный выходкой незнакомца. – Или это своеобразная плата за вход?!

Впрочем Линда, воодушевлена предстоящим мероприятием, пропустила мои колкости мимо ушей.

– Это Шон, – небрежно бросила девушка, не желавшая уделять подобным мелочам слишком много внимания. – Он работает искусствоведом министерства культуры Франции, и отчасти это его стараниями музей обзавелся подобной коллекцией!

Возможно, своими словами она хотела сгладить впечатление от испорченного знакомства, но эффект оказался обратным. Когда я узнал, о причастности Шона к коллекции, она в тот же миг сделалась для меня чем-то совершенно неважным. Больше всего меня беспокоило теперь наличие в этой вселенной подобного человека, который мог совершенно спокойно подкатывать к моей подруге и целовать ее в губы. Я уже подбирал нужные слова, чтобы выразить Линде свое возмущение, когда девушка, ловко меня ухватив, напористо потащила внутрь.

***

Сначала мы оказались в гигантский подземном зале, крышу которого венчал купол стеклянной пирамиды. Здесь я хотел осмотреться как следует, но Линда тянула меня дальше по струящимся лентам эскалаторов и вереницам подземных коридоров. Ее движения были легки и проворны, я же, двигаясь в этом ритме, не только не смог начать обличительный разговор, но и еле поспевал за своей резвой спутницей.

На своём пути мы пересекли несколько анфилад, наполненных полотнами художников французского и северного возрождения, а также залов со скульптурами периода древнего Рима и античной Греции. Ни к тем, ни к другим я не испытывал особого трепета, поэтому и сейчас пренебрёг их своим внимание. Единственное, за что цеплялся мой прагматичный взгляд, были различного рода вывески, ненавязчиво сообщавшие любителям делать селфи на фоне избитых шедевров, что где-то совсем рядом находится Венера Милосская, а, поднявшись на этаж выше, можно увидеть «старую» Джоконду.

Также как и меня, эти известные свидетельства мастерства древних совершенно не интересовали мою спутницу, она уверенно двигалась к своей цели, не отвлекаясь ни на что постороннее, и о том, что мы прибыли к месту назначения, я догадался лишь по тому, как внезапно мы остановились.

***

Картины из «сокровищнице Борджиа» Линда условно разделила на две части. К первой она отнесла шедевры эпохи возрождения, как казалось, прежде, до наших дней не дожившие. Эти картины считались или уничтоженными пожаром, или их владельцами, или исчезнувшими без определенных причин.

«О существовании подобного рода картин, – сообщила моя подруга, – искусствоведы знали лишь по свидетельствам артдиллеров прошлого. К примеру, такие работы как «Леда и Лебедь», «Мадонна с веретеном», «Лобзание святых младенцев» Леонардо Да Винчи подробно описал в своё время биограф художника Джорджо Вазари, но потом их след был надолго утерян, и многие века существовал лишь на бумаге, пока, по счастливому стечению обстоятельств, полотна не обнаружились в тайнике Борджиа.»

Ко второй категории Линда отнесла картины и вовсе доселе нигде не афишируемые:

«Про их существование искусствоведы никогда не слышали раньше. Эти картины нигде не упоминались, не выставлялись, но практически у каждого знаменитого художника раннего возрождения оказались подобного рода сюрпризы. Среди авторов можно выделить таких мастодонтов как Микеланджело Буанаротти, Сандро Боттичелли, Донателло, Рафаэль Санти, к числу же подобных работ, относится и замеченная нами прежде Новая Джоконда.»

***

Рассматривая вновь обретенные шедевры, я переходил от картины к другой, пока ужасная догадка меня не осенила.

– Что с тобой? – произнесла Линда, когда мое преобразившееся лицо стало вызвать у нее серьезное беспокойство.

– Зови сюда своего дружка, – прохрипел я не своим голосом. – У меня для него назревает сенсация!

– Макс, с тобой все в порядке! – беспокойные серые глаза Линды внимательно меня изучали.

– Зови! – с трудом выдавил я, более не в состоянии вымолвить ни слова.

Что-то в моем виде не на шутку перепугало девушку, и, следуя моим инструкциям, она незамедлительно позвонила Шону.

Вскоре молодой человек вальяжно подчалил к нашей компании. Вид у него был по-прежнему надменен и самолюбив, но я-то знал, что буквально через несколько секунд эта самодовольная улыбка надолго покинет его ухоженное лицо.

– Сколько вы заплатили за эту коллекцию? – начал я сдержанным тоном, и ни один мускул не дрогнул на моем лице. К моменту появления модного пижона мне удалось полностью овладеть собой.

– Около десяти миллиардов евро! – кичливо произнес франт. Упоминание стоимости коллекции, заставило его просиять. Казалось, что одна эта цифра должна была повергнуть окружающих ниц перед его находкой. Но меня цифрами удивить было сложно. Я мог бы похвастаться, что видывал суммы и по более, но, не намереваясь растрачивать время впустую, поэтому, смерив фигляра насмешливым взглядом, произнес едкое:

– Вы выкинули деньги на ветер!

Франт самодовольно улыбнулся, собрался возразить что-то колкое, но я, предвосхищая его насмешку, опередил фигляра с ответом:

– Все эти картины – подделка!

***

Последние десять минут Жанна, помощник директора музея пыталась меня урезонить. Эта женщина – именитый и известный во всем мире искусствовед являлась главным экспертом в вопросе установлении атрибуции музейных экспонатов и поэтому естественным образом приняла все мои нападки близко к сердцу. «С какой это стати этот выскочка поучает знаменитых искусствоведов Франции!» – наверняка размышляла она, отправляя в мой адрес свои аргументы. – Проще всего было бы незамедлительно выставить нахала!». Впрочем, стоит отдать ей должное, элементарные правила приличия и профессиональная этика не позволили ей сделать это без должного объяснения.

Мое озарение вряд ли кому-то пришлось здесь по вкусу. Собравшиеся в комнате великие искусствоведы Франции ранее уже сделали свой выбор, признав найденные картины подлинниками, и сейчас были вынуждены отчаянно защищать свои позиции. Светочи французского искусства, которые с такой легкостью определяли атрибуцию иных музейных работ, были, впрочем, не в состоянии определить сейчас, стоит ли перед ними безумец или человек достойный внимания. Их вводила в замешательство моя самоуверенность и то обстоятельство, что перед ними оказался не абы кто, а глава отдела научной резурекции – в узких кругах личность весьма известная и уважаемая. Кроме того, мне казалось, что каждый из них и сам подспудно ощущал нереальность происходящего: в нормальном мире такого просто не происходит – чтобы вот так вот фактически из неоткуда вдруг появилась коллекция подобной ценности и масштаба. Возможно именно это ощущение эфемерности происходящего сыграло свою роль в начале нашего знакомства – меня не прогнали сразу, а затем, используя общее замешательство, я довольно быстро овладел вниманием аудитории.

Собрание жаждало доказательств, но мне было незачем погружаться в детали, я был абсолютно уверен в своей правоте и страшно гордился своей прозорливостью. В отличие от всех этих людей, мне, простому обывателю, хватило всего нескольких минут, чтоб отделить зерна от плевел. В сложившейся ситуации меня могла беспокоить только одна нерешенная загадка: стоят ли сейчас передо мной мошенники, провернувшие грандиозную аферу, или жертвы, которых искусно обвели вокруг пальца.

– Мы проверяли их рентгенофлуоресцентным анализатором, химический анализ полностью соответствует данному периоду! —тем временем возбужденно говорила Жанна. – Кроме того, в краске нет никаких состаривающих элементов!

– Это подделка! – я стоял на своем.

– Вы знаете, что инфракрасный спектрометр пробивает краску до эскиза? – Жанна не собиралась сдаваться без боя. – На этом уровне всегда можно определить, как работает мастер: набрасывает, стирает и снова рисует, меняет ракурсы и линии горизонта. Так вот, по рисункам там точно рука Леонарда!

– Есть ли в ваших архивах хоть какие-то данные по этим картинах: упоминания о том, что они выставлялись где-то еще или когда-либо содержались в чьих-то коллекциях? – я сходу нанес удар по самому слабому месту ее защиты.

– Поймите, мы обнаружили древний тайник, – лицо Жанны слегка помрачнело. – Все эти картины из него. Они пролежали там пять столетий, поэтому сведений о них за этот период попросту не существует.

– А до этого? Где они были до этого?

– Согласно нашим сведениям, до этого они хранились в частной коллекции дома Борджиа. Но, стоит заметить, совсем недолго! – Жанна все больше распалялась. – Когда сын Папы Римского Александра VI Чезаре был вынужден бежать из Италии, у него не осталось иного выбора как спрятать свою коллекцию до поры до времени в надёжном месте. Прошли годы, Чезаре не суждено было вернуться на родину – он умер на чужбине, а с его кончиной тайна местонахождения клада отправилась с ним в могилу.

– Вы хотите сказать, что преследователи Цезари ничего не знали о ней?

– Думаю, да. Он был очень скрытен и не афишировал свои богатства.

– Откуда же вы узнали, что эти картины принадлежат ему?

– Все говорит нам об этом!

– Все говорит нам о том, что вас развели! – перебил я достаточно грубо.

– Ну, хватит! – Фергюст, директор музея, поднялся со своего места. На лице у него читалось раздражение.

– Люди всегда совершают ошибки, – начал он довольно миролюбиво, – поэтому даже самый искусный фальсификатор рано или поздно себя проявит! Стоит отдать должное моим коллегам, каждый из них проделал большую работу, и никто из моих подопечных в итоге ошибку не обнаружил! – Фергюст оглядел команду испытывающе. а затем повернулся ко мне – Иными словами, если Вам, уважаемый, удалось отыскать нечто большее, давайте воздержимся от домыслов и предположений, а сразу же перейдём к сути дела.

– В картинах нет никаких ошибок! «Они идеальны!» —произнёс я в полнейшей тишине. – Более того, если бы оригиналы этих работ существовали, то не было бы никакого мыслимого способа их отличить!

– И несмотря на это вы продолжаете называть их подделками?

Я самодовольно кивнул.

– Тогда соблаговолите объяснить мне, что подтолкнуло вас к такой непопулярной среди собравшихся здесь профессионалов, точке зрения? – он оглядел своих коллег, черпая в их лицах одобрение.

– Именно их идеальность!

– Хватит морочить нам голову! – директор стремительно терял самообладание. – Если вы уверены, что картины подделали, то должны знать или по крайне мере догадывайтесь, кто так искусно нас облапошил, поэтому я хочу немедленно услышать имя человека, которому удалось провести лучших искусствоведов Франции!

– Это не человек!

В комнате повисла зловещая тишина.

– А кто же? – едкая ухмылка застыла на уголках губ Фергюста.

Наверное, после таких моих слов, он решил, что загнал меня в угол. Теперь то я вынужден буду открыться и, рассуждая о странных вещах, типа потусторонних сил или божественном проведении, выдам себя целиком. Но я не собирался становиться посмешищем в глазах у почётной коллегии, кроме того, у меня не было к этому э повода. Мое откровение являлось простым и понятным, и я не секунды не сомневался в своей правоте. Поэтому, не намереваясь больше ходить вокруг да около, я наконец произнес:

– Вы что-нибудь слышали о искусственном интеллекте, который пишет картины?

Все же Фергюст оказался глубоко разочарован моими словами. Вместо удивления, на его лице появилась вымученная улыбка, переполненная скукой и безразличием. В этот момент все происходящее в комнате перестало быть для него значительным, а моя персона из статуса «загадочный знаменитый эрудит, человек – черная лошадка», перешла в разряд «самоуверенный болван, аферист и самодур». Директор начал стремительно терять ко мне интерес, и эту смену парадигмы почувствовали все в комнате, а приятель Линды немедленно поспешил воспользоваться ситуацией, чтобы реабилитировать свою персону:

– Вы имеете ввиду коллекцию "La Famille de Belamy", – уточнил он, скалясь на меня своей голливудской улыбкой, – но это же детский лепет!

Рисунки искусственного интеллекта из коллекции "La Famille de Belamy" были известны здесь каждому, но, несмотря на свою популярность, выглядели в глазах ценителей искусств работами недостойными, чтобы ставить их в один ряд не только с картинами великих мастеров, но и художников средней руки.

– Ценою в миллионы долларов! – отрезал я, поскольку знал во сколько уже сегодня оценивались подобные, несовершенные потуги искусственного разума.

Лицо Фергюста сделалось злым.

– То, что вы говорите – немыслимо!

– Немыслимо представить, чтобы такое количество шедевров появились разом – вот, что такое немыслимо! – парировал я. – Такие совпадения попросту не случаются! Но, если подобное произошло, то стоит задаться единственно важным вопросом – «почему?», и ответить на него максимально честно и без иллюзий, ведь только тогда мы поймём, что единственно верный ответ только тот, где картины подделка!

– А как же краска и холст? Их невозможно состарить так искусно! – возразила Жанна.

– Возможно! Если напечатать картины на трехмерных химических принтерах! Надеюсь вы слышали о подобных? – присутствующие в комнате переглянулись. – Такие принтеры наносят на холст матрицу из химических элементов и уже сегодня могут воссоздать состав любого материала на молекулярном уровне.

– Это должно стоить баснословных денег, – привёл неудачный аргумент приятель Линды.

– Как видите, игра стоила свеч – вы заплатили гораздо больше! – с ходу парировал я.

В комнате опять повисла тишина.

– Хорошо! Допустим с помощью ваших 3д принтеров, нано технологий и прочей современной мистики мошенникам удалось сымитировать химический состав краски и полотна, – поняв, что его подчинённые теряют инициативу, вступился за своих коллег Фергюст. – Предположим также, что подобным образом можно воссоздать утерянные работы, например, ту же самую «Лею и Лебедя», но, как вы сумеете объяснить тот факт, что в тайнике обнаружили не только пропажи, но и картины, о которых никто никогда не слыхивал ранее, и в тоже время, в которых мастерски сымитирован стиль художника? Если говорить вашими языком: каким таким загадочным образом роботу удалось обуздать человеческий гений?

– О, это как раз самое легкое! – Я обрадовался, осознав, что Фергюст совершенно не разбирается в принципах работы искусственного интеллекта. – Во-первых начнем с того, что совершенно не обязательно быть, как вы соизволили выразиться, роботом, чтобы копировать стиль известных мастеров. Вспомните хотя бы историю Вольфганга Бельтракке, Этот аферист достаточно долго продавал собственные картины, под чужими именами и достаточно много на этом подзаработал. Конечно же, в итоге его обман разоблачили, но, надо отдать ему должное, за несколько лет ему удалось сколотить серьезное состояние! – я сделал паузу, чтобы все как следует осознали глубину аналогии. – Во-вторых вам стоит понимать, что искусственный интеллект – никакой не робот. Искусственный интеллект – это скорее совершеннейший человек, по сути полубог, который способен на все, что угодно. При желании он может легко перевоплотиться в любого из живших на свете художников и, вооружившись его талантом, приступить к написанию новых шедевров. В итоге мы получаем того же Бельтракке, но обладающего практически неограниченными возможностями. Этот усовершенствованный Вольфганг способен теперь за короткий период детальнейшим образом изучить работы своей жертвы и, не совершая ошибок присущих человеческой руке, породить в нужной технике и стилистике десятки поддельных полотен.

– Но почему вы так уверены в своей правоте? Если я вас правильно понял, идея с искусственным интеллектом – всего лишь гипотеза? – впервые в разговор вмешался ранее не представившийся мне сотрудник. Он был в очках, толстоват, небольшого роста и обладал объемной треугольной лысиной. Как раз из-за этой лысины по-началу я решил, что это какой-то совершенно заурядный служащий музея и только потом опознал в говорящем практически лучшего признанного искусствоведа мира Норберта-Бертрана Бобаку.

– Мне доподлинно известно, что такие разработки ведутся уже давно, и в этом деле замешаны колоссальные деньги. – выпалил я, не признавая в заморыше гения. – Вы и сами можете убедиться, что искусственный интеллект с каждым днем становится все умнее. Возьмем хотя бы, профессию переводчика. Совсем недавно процесс корректного перевода считался задачей недостижимой для машинного алгоритма, сегодня же нейросети передают смысл других языков на равных, а то и лучше. Или эти приложения, способные воссоздавать личность умершего, с точностью, от которой стынут жилы! ИИ научился дописывать симфонии классиков, подделывать голоса и подписывать документы на уровне профессиональных мошенников – и там и тут в новостях пестрят сообщения об обмане, а фальсификации, выполненные при его участии – обычного рода дело. С каждым днем он становится все умнее, и, пока мы по-прежнему смотрим на его пробы пера, как на наивную шалость дилетанта, за нашими спинами творится неподдельное чудо! Возможно, именно сегодня ИИ окреп настолько, что оказался в состоянии заявить о себе, как о талантливом фальсификаторе живописи, а поскольку событие, которое свело нас всех в этой комнате, просто вопиющее в плане своей неординарности, то мне не остаётся ничего другого, как предположить, что это и есть его решительный дебют!

– Но тогда, как же нам теперь отличить подделку от оригинала? – растерянным голосом произнесла Жанна

Собравшиеся пребывали в серьезном замешательстве, и тогда я сам неожиданно для себя произнес:

– А никак! Фальсификатор неотличим от творца, а значит это разоблачение не требует раскрытия!

– Но по началу вы заявляли иное! – собрание стояло в недоумении.

– Пожалуй, что с этим я погорячился, – со стороны слушателей послышались облегченные выдохи. – Ценность картин упадет лишь тогда, когда подлог будет раскрыт, но никто из живущих ныне людей не заметит подделки. Иными словами, выбор теперь за вами: вы можете незамедлительно обратиться в полицию и освидетельствовать факт преступления или же, – я выдержал паузу, – наш разговор вы оставите в тайне, – лица собеседников стали заметно преображаться, когда я поспешно добавил. – Но вам стоит знать, что независимо от вашего решения, в скором времени всех нас ждут серьезные перемены. Такие коллекции будут множится и расти как на дрожжах, и совсем скоро аукционы завалят поддельными работами, а вымышленные произведения станут реальной частью нашей истории!

На этой высокопарной ноте я закончил свой монолог, поклонился собранию и, подхватив Линду под руку, бодрой походкой направился к выходу. В спину мне пристально смотрели ошарашенные владелец музея и лучшие искусствоведы Франции, но ни он, ни другие члены собрания не спешили меня останавливать. Все хорошо понимали, что, начиная с этого момента, любое поспешное действие может обернуться невероятными последствиями.

Впрочем, в тот самый миг я старался поскорее покинуть комнату не потому, что боялся иных возражений. Нет. Дело здесь обстояло серьезнее. Пока мои собеседники размышляли о проделках искусственного интеллекта, бесцеремонно и нагло вторгшемся в и мир живописи, иные соображения увели меня далеко за пределы области искусства.

Продолжение следует…