Пропасть для свободных мужчин [Светлана Александровна Захарова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Светлана Захарова Пропасть для свободных мужчин

Пожар.

Ранним воскресным утром в небольшой московской квартире раздался телефонный звонок. Не очень молодая, но еще красивая женщина недовольно открыла глаза. «Кто бы это мог быть в такую рань, – подумала она, – даже в выходной день нет никакого покоя. Опять эта неугомонная свекровь? Сама не спит и другим не дает». Женщина повернулась на другой бок, сладко зевнула, но сна уже не было. «Или Сережу опять вызывают на работу? – продолжала она размышлять, – у них не предприятие, а действующий вулкан, вечно там что-нибудь случается».

Часы показывали 7 часов утра, когда ее муж Сергей снял телефонную трубку. Она прислушалась к разговору.

– Да, это квартира Поляковых… Да, это Сергей Алексеевич… Слушаю, слушаю… Люба? Какая Люба? Ах, да… Что?? Сгорел? Не может быть! Как это могло случиться? Ничего не понимаю!

«Я так и знала, – подумала его жена, – я же говорила – не предприятие, а вулкан. Опять кто-то сгорел, опять Сереже бежать на работу, надо вставать, кормить его завтраком». Но не успела она подняться, как в спальню вошел взволнованный муж.

– Таня, ну что же ты лежишь, скорее вставай, надо ехать. Миша сгорел! Умер Миша!

Татьяна Михайловна вскочила, и, прекрасно понимая, что ошибки быть не может, все же задала этот ненужный в данном случае вопрос: «Какой Миша?»

– Да наш Миша Лунин! Одевайся же!

Он сам уже натягивал брюки, долго не мог застегнуть молнию – руки не слушались его. Свитер куда-то пропал, и он, чертыхаясь, долго искал его, а Татьяна все сидела на своей кровати.

– Я знала, что так и будет, я ждала этого, – выдохнула она, наконец, и спросила, – это звонила соседка?

– 

Да, Люба. Все случилось рано утром. По-моему,

в шесть часов. Жильцы дома напротив увидели в окне пламя и вызвали пожарную команду. Потом приехала «Скорая помощь», но было уже поздно, врачи констатировали смерть.

Таня не помнит, как натянула брюки и куртку, как выпила приготовленный сыном кофе. Ее трясло, в глазах бегали какие-то мурашки, ноги не хотели слушаться команды идти быстрее и еле-еле передвигались. Когда шли к метро, муж держал ее под руку. Уже спускаясь по эскалатору, она подумала: «Как же так? Вроде бы все закономерно, все к этому шло, иначе и быть не могло. Я же сама недавно, буквально месяц назад говорила матери, что он умрет раньше ее. И это были не пустые слова, на это были все основания. Так почему же я оказалась не готовой, почему я в шоке? Неужели надежда все-таки была?..»

Как сквозь сон или какую-то пелену на ушах она услышала голос мужа: «Матери пока не будем говорить, надо ее подготовить. Все-таки 80 лет…»

Таня очнулась. Да, месяц назад Миша последний раз поздравил маму с днем рождения, и даже подарок преподнес, что с ним бывало не часто. Он считал себя бомжем, никогда не имел денег, хотя жил один в трехкомнатной и вполне благоустроенной квартире.

– 

Они не должны были его бросать, это бесчеловечно, – жестко заметил Сергей, – хотя бы мать должна была жить с ним.

– 

Это легко сказать, – ответила Татьяна, – а жить с ним было тяжело, порой и вовсе невозможно. Да он и сам не хотел жить с матерью.

В ее голове вертелась одна мысль: сгорел, сгорел, сгорел …. За что судьба так жестоко с ним обошлась? Разве он заслужил такую неестественную, мученическую, страшную смерть? Как там говорила Люба? Соседи напротив увидели пламя, вспыхнувшее за окном Мишиной квартиры внезапно и поднявшееся довольно высоко. Пламя, уничтожающее все на своем пути.

Она вспомнила пожар, который ей довелось видеть в пятилетнем возрасте. Таня с бабушкой гостила у тетки в Рязанской области, когда вдруг проснулась ночью от страшных криков: «Пожар! Пожар!» Бабушка торопливо одела ее и вытащила на улицу, где уже толпились люди. Таня не понимала, что происходит, ее зубы стучали от холода, когда она, спотыкаясь на темной тропинке, шла куда-то, держась за бабушку. Но потом увидела пожар, заполонивший все окружающее пространство. Не было ни земли, ни неба, ни домов с палисадниками, ни колодца с ведрами на длинной веревке… Не было ничего. Только огромный страшный пожар. Горел деревянный дом, и яркое пламя, перемешанное с едким черным дымом, Таня видела и справа от себя, и слева, и вверху, и внизу…Люди выбежали на улицу, потому что боялись, что эта страшная разрушающая сила – огонь – перекинется на их дома, и они все превратятся в пепел.

Да, огонь сметает все на своем пути. Особенно хорошо горит бумага, книги. Книг у Миши было много, значит, огонь не остался без пищи. Пусть бы все сгорело, только бы Миша остался жить, только бы Миша…Или жить так, как жил он, не стоит? Может быть, и в самом деле лучше смерть? Смерть, которую он приближал своими собственными усилиями и которой он, судя по всему, хотел? Неужели и правда, хотел? Страшная мысль мелькнула и замерла где-то в глубине сознания. Да, он часто говорил о смерти. Его шутки на эту тему были неуместными и порой зловещими. Если кто-то умирал, Миша не преминул высказаться: «Как ему повезло!» Если же Таня или мать делали ему замечания насчет нездорового образа жизни, Миша выражал недовольство.

– 

Что ты делаешь? Зачем пьешь всякую гадость? Можешь ведь отравиться, умереть…

– 

Поскорей бы! Это было бы лучшим выходом из создавшегося положения. Да и что такое смерть? Перейти в другое состояние, присоединиться к большинству. Разве не так?

– 

Ты ужасный циник, Миша. Нельзя так, ты хотя бы мать пожалел, – умоляла его Таня.

– 

Вот и пожалею, когда умру.

Другого ответа и обещания вести праведный образ жизни добиться от него было невозможно. А в прошлом году, когда хоронили дальнего родственника, умершего от инсульта в 47 лет, Михаил высказался более чем определенно: «Следующая очередь – моя».

Неужели знал, что осталось недолго, неужели предчувствовал? Или шутил, как всегда? Да, его шуточки не всегда были веселыми, не всегда тактичными. Помнится, и жена его обижалась. Ляпнет какую-нибудь бестактность насчет ее внешности или кулинарных способностей – в шутку вроде бы, а она потом плачет. Несправедливыми считала она эти шуточки, потому что и внешность имела привлекательную, и готовить умела хорошо.

Шутил он на этот раз или так не шутят? Скорее всего, он знал, что его ждет. Он был не глуп и понимал: при его болезни и образе жизни долго не живут. Но, несмотря ни на что, в нем до последнего сохранились лучшие качества – Миша много читал, интересовался жизнью страны, помогал матери…Так почему же победило другое, дурное?

Воскресным утром народу в метро было немного, и Татьяна облегченно опустилась на сиденье – ноги не держали ее. Миша жил недалеко от метро «Медведково» – это всего четыре станции от «ВДНХ», где обосновалась семья Татьяны, поэтому доехали они быстро. Муж помог ей встать, и они вышли на улицу. Стоял март, наступающая весна и уходящая зима в это время года находились в равновесии. Дворники сгребали снег в сугробы – и это была зима, которой, казалось, не будет конца. Но солнце уже всходило, в бодрящем воздухе не чувствовалось мороза, а у метро ранние старушки продавали мимозу – все это служило неоспоримым доказательством, что еще чуть-чуть, и победит весна. Супруги вдохнули свежего воздуха, как бы запасаясь им впрок, и зашагали к большому девятиэтажному дому.

Когда подходили к подъезду, сердце, казалось, остановилось. Они боялись поднять глаза и увидеть разбитые стекла, выгоревшие рамы и всю эту черноту, которую оставляет за собой пожар. Неужели вместо квартиры, где когда-то жила и Татьяна, остался только обгорелый каркас, а от Миши только пепел?

– 

Фасад, похоже, не пострадал, – услышала она откуда-то издалека голос мужа.

На своих плохо слушающихся, как будто ватных ногах Татьяна поспешила к лифту. Миша там один, надо с ним побыть…эти последние дни, а они все никак не доберутся. В голове уже не было никаких мыслей, только смятение и страх.

Уже на лестнице пахло гарью и было трудно дышать. Дверь в квартиру была открыта, в прихожей толпились соседи, а за столом сидели и что-то писали незнакомые люди.

– 

Татьяна Михайловна Полякова? – спросил один из них, как потом выяснилось, следователь прокураторы, – мы вас давно ждем.

– 

Что случилось? – еле слышно спросила она.

– 

Он курил, внезапно от окурка произошло возгорание.

– 

Пьяный?

– 

Вполне вероятно, потому что кругом бутылки. Но точно это установит только экспертиза. Вы ему сестра?

– 

Да, родная сестра.

– 

А вы как считаете, что могло привести к такому печальному исходу? Правда, соседи нам уже кое-что рассказали. Его жена и дочь уехали на постоянное жительство за границу. Это так?

– 

Да, в Германию. Он нигде не работал, имел 3 группу инвалидности. В последнее время много пил и не очень дорожил жизнью.

– 

Я записал все, что вы сказали. Распишитесь.

Дрожащими руками Татьяна поставила на протоколе свою подпись, встала и вдруг увидела его. Миша лежал на полу, завернутый в одеяло. Лица не было видно, но неприкрытые части тела были темными, почти черными. Обгорел. Но в пепел не превратился, руки и ноги были целы. Если бы не опьянение, мог бы себя спасти, добежать до ванной. Ну да теперь уже ничего не поделаешь, надо думать о похоронах.

Муж разговаривал со следователем, и до нее доносились обрывки фраз.

– 

Сидел на кухне за столом, курил… Рано утром, предположительно в шесть часов… Дверь? Так она была закрыта изнутри, знаете, есть такая кнопка на английских замках, чтобы никто снаружи не мог открыть ключом… Пожарные через окно проникли в помещение – оно почему-то было открыто…

Таня вспомнила, что мать жаловалась – Миша закрывается от нее, она не может открыть дверь, хотя ключи у нее есть. А вдруг что-нибудь случится, сетовала она, кто же поможет? Миша, выходит, не боялся, что с ним может что-то случиться. Он боялся совсем другого, и Таня знала, чего именно.

К ней подошел следователь и протянул бумагу: «Вот наше заключение, отдадите его работникам морга, они скоро должны подъехать. Если будут проблемы – звоните. А мы, пожалуй, пойдем… Или остаться пока с вами? »

– 

Нет, нет, идите. Спасибо.

Татьяна раньше панически боялась покойников, даже сходить в Мавзолей и посмотреть на Ленина отважилась только в 1990 году, да и то потому, что вождя решили оттуда убрать. Во всяком случае, в прессе пошли дебаты на эту тему. Надо или не надо похоронить вождя революции нормально, она не знала, потому что не была сильна в политике. Но то, что Ленин в Мавзолее – исторический факт, о котором стоит потом рассказать потомкам, – в этом она была уверена. И вот как-то на зимние каникулы, взяв с собой сына, она отправилась на Красную площадь.

Мавзолей в это время был открыт каждый день, очереди длиною во весь Александровский сад не было. Это раньше люди простаивали по четыре часа, чтобы взглянуть на вождя мирового пролетариата. И вот настали счастливые времена – изжита очередь даже в Мавзолее. Хотя смотреть там было почти нечего. Лежит, как живой, только уснувший Ленин, похожий на свои портреты. Лежит в герметичной камере под стеклом и мягко освящается специальными светильниками. Посетителям разрешалось обойти вокруг этого гроба только один раз. Поэтому мероприятие по поводу посещения Мавзолея не произвело на ее сына большого впечатления. Пришлось в этот же день сходить с ним еще и в кино.

А первый стресс, связанный со смертью близкого человека, Таня пережила в 14 лет, когда умерла бабушка Евдокия Васильевна, мамина мама. Ей было всего 63 года, когда врачи обнаружили неизлечимую болезнь крови. Бабушку положили в больницу, а через неделю ее не стало. Таня очень жалела бабушку – она была доброй, ласковой, почти неграмотной, но имела великий дар ладить с людьми. Она жила в их семье, и Таня не помнит, чтобы бабушка (теща) когда-нибудь ссорилась с ее отцом (зятем) Михаилом Николаевичем. Если у Тани или у Миши что-нибудь болело, Евдокия Васильевна умела успокоить внуков своей присказкой: »у сороки заболи, у вороны заболи ,а у Мишеньки подживи. «

Да, стресс был. У девочки – подростка надолго нарушился сон, пропал аппетит. Мама Таисия Михайловна тоже перенесла стресс – она долго принимала успокоительные таблетки и микстуры – иначе не смогла бы трудиться на своей беспокойной партийной работе. Бабушка была феей домашнего очага и – что греха таить – очень помогала вечно занятой маме по хозяйству. Мише было тогда 10 лет, и этот тихий послушный мальчик тоже осиротел. Евдокия Васильевна встречала его из школы, кормила, помогала переодеться, следила за его играми…

После этого трагического события Таня сразу повзрослела и взяла заботы о брате на себя. Это она теперь его кормила, воспитывала и помогала с уроками. Это она его вырастила, научила хорошим манерам, сделала неотразимым. Так почему же все так рано и так трагично закончилось? Ах, бабушка, бабушка, ты уж там позаботься о внуке, как заботилась здесь, на земле.

– 

Таня, проснись, – услышала она голос мужа, – надо как-то отвлекаться, надо что-то делать. Посмотри, во что он превратил квартиру. Похороны же впереди, надо убраться немного.

Да, Сергей прав. Мише уже ничем не поможешь – надо готовиться к похоронам. Она нашла веник, тряпки, налила воды в ведро и вдруг вспомнила, что послала сына подготовить маму и привезти ее сюда. А зачем везти, если Мишу сейчас увезут в морг? Ехать ей сюда не надо. Это сработал стереотип поведения – когда умер отец Тани Михаил Николаевич, его в морг не возили, видимо, там сомнений не было – ему исполнилось 85 лет. Она-то думала, что и тут все ясно – сгорел по собственной неосторожности. Или нет? Все равно ехать матери сюда не надо.

Татьяна набрала знакомый номер и услышала голос матери, пока ничего не подозревающей. Значит, Андрей еще не доехал или не успел ничего сказать.

– 

Алло! Мама, Андрюша к тебе еще не приехал? Он собирался.

– 

Кто? Андрюша? Так рано? Нет, не приехал. Разве что-нибудь случилось?

Ну, вот. Подготовили, называется. Что теперь делать? Говорить, что ничего не случилось, уже нельзя. Придется выкручиваться. От пережитого стресса она не учла, что мать живет далеко, и быстро туда не доберешься.

– 

Да, случилось. Михаил, наверное, опять всю ночь пьянствовал. У него что-то загорелось – соседи позвонили.

– 

Что?! Как это загорелось? Он жив??

– 

Не знаю, мама. Сейчас еду туда, потом тебе позвоню. Пока, мама. Времени нет.

Таня положила трубку и тяжело вздохнула. Что мать теперь должна думать? Хотя пусть думает все, что ей угодно, скрыть этот факт от нее все равно не удастся. К счастью, через несколько минут позвонил сын и доложил, что он, наконец-то, добрался до бабушки. Мама Таня строго наказала ему сидеть там и ждать, пока подъедет она сама.

Во время уборки Мишиной квартиры до нее вдруг дошло, что квартира-то не пострадала. Кажется, это случилось на кухне, следователь сказал, что Миша сидел там за столом. Татьяна прошла туда – стол и табуретка целые, на полу тоже никаких следов, вот только подоконник. Да, подоконник немного обгорел – стол стоял у окна. Но шторки на окне почему-то остались целыми, без единой подпалины, а ведь они капроновые – такой материал воспламеняется от одной искры. Странно. А вдруг Мишу кто-нибудь поджег, помешал он кому-то? Ведь брат нередко был неадекватен, особенно в период обострения болезни – в это время он мог кому-нибудь насолить.

Татьяна огляделась по сторонам. Окурки, бутылки, пузырьки из-под туалетной воды… На плите – подгоревшая картошка в обугленной сковородке – видимо, Миша готовил себе ужин, а потом забыл про него. Газ, однако, выключен. Следов присутствия кого-то еще вроде бы нет. Да и дверь, вспомнила Татьяна, была заперта изнутри. Так что же это – роковое стечение обстоятельств или последствия болезни? Если Миша не спал в шесть часов утра, значит, он был нездоров.

Тем временем, пока Татьяна проводила расследование, Сергей набрал целый мешок мусора – бутылки, коробки, консервные банки, казалось, копились здесь годами. В один мешок все это не влезало – пришлось несколько раз бегать к мусоропроводу. Находясь рядом с умершим, когда-то панически боящаяся покойников женщина уже не чувствовала страха. Миша, живой или мертвый, не мог сделать ей ничего плохого. Он был несчастным человеком, и она чувствовала только жалость.

– 

А где Джастина? – Вдруг вспомнила она. – Ее придется взять с собой.

Муж несколько раз позвал: «Джастина, Джастина!», но никто не отозвался.

Когда приехала «труповозка», в квартире был относительный порядок. Двое мужчин окинули глазами труп, взяли бумагу у Татьяны, потом один из них спросил: «После морга – сразу на кладбище?» Она вздрогнула, но ответила спокойно: «Нет. Он не бомж. У него есть мать и родственники. Будем прощаться.»

Мужчины попросили Сергея помочь и поволокли безжизненное тело к машине. Таня вышла на балкон, увидела, как Мишу, будто мешок с картошкой, грузят в кузов. И только тут пришли слезы – она плакала долго,плакала навзрыд – и мужу пришлось успокаивать ее. Она закрыла глаза, и короткая жизнь брата, тесно переплетенная с ее собственной жизнью, стремительно пронеслась в ее сознании.

Тайны старого дома.

Таня помнила себя лет с двух – именно в этом возрасте она рассыпала по всему половику манную крупу, которую, охая и причитая, потом подметала бабушка. А в день рождения Миши – 15 июля 1954 года – ей было уже четыре года, поэтому она прекрасно запомнила, как в комнату ворвался счастливый папа и сообщил ей и бабушке, что мама родила сына. Потом, когда Мишу принесли домой, сбежались соседи посмотреть на него и поздравить маму с папой.

Их старый дом был небольшим, всего четыре квартиры, и соседи жили очень дружно, одной семьей. Двери никогда не закрывались, а радости и печали были общими. Но стремительно наступающая Москва проглотила небольшой подмосковный городок, где родились и жили когда-то Таня и Миша. Низкорослые дома заменили высотки, потом подоспела ветка метро, и Лунины почти автоматически сделались жителями Москвы. Семье была предоставлена трехкомнатная квартира в новостройках на улице Широкой, и им пришлось поневоле менять привычный уклад жизни. Квартира в Москве была более благоустроенной, но ностальгия по прежней полудеревенской жизни осталась. И нередко соседи, которых переселили вместе в один дом, собирались вечерком и вспоминали прежнюю, не столичную жизнь.

Уже с детства Таня знала, что в каждой семье были свои личные драмы, которые они никогда не скрывали от соседей. В двенадцатилетнем возрасте ее потрясла смерть Вовочки, младшего брата Любы. Люба была третьим ребенком в семье, а когда она была уже подростком, родился четвертый – Вовочка. Это был поздний ребенок, его маме тете Маше было уже за сорок. Все вокруг удивлялись – как она решилась родить? В их семье и так было трое детей, да и возраст не подходящий. А когда Вовочка начал набирать вес, соседи удивлялись еще больше. Мальчик рос необыкновенно красивым – золотые кудри, голубые глаза, нежный румянец. Ну, просто ангелочек – так говорили все – и как в воду смотрели.

Ангелочкам не место на земле. Мальчик тяжело заболел и вскоре умер. Таня помнит, что тогда стояло жаркое лето, в школе были каникулы, и по утрам она долго спала. Бабушка не будила ее – пусть внучка, которая всегда была худенькой, сил набирается. Но в тот день она проснулась рано оттого, что ее кто-то сильно тряс. Таня не сразу сообразила, кто, пока не услышала голос Любы: «Таня, Таня, вставай. Скорее вставай! Вова умер.» Люба плакала, и Таня заплакала тоже. Вот так со слезами всем домом они проводили Вовочку в ангелы. А маленький Миша недоумевал: «Разве так бывает? Умирают же старые, некрасивые, а он был такой маленький, такой красивый.» Откуда ему было знать, что и самому не суждено будет дожить до старости. И сообщит о его смерти та самая Люба, не странно ли? Хотя, что тут странного? Выйдя замуж, Таня переехала в другой район, а Люба никуда не переезжала. Именно здесь, в соседней с Мишей квартире она два раза выходила замуж, здесь и разводилась.

С каждым годом Люба становилась все красивее, пока не превратилась в абсолютную русскую красавицу. Она была голубоглазой шатенкой с роскошными волосами, стройной фигурой и правильными чертами лица. На Любу начали оглядываться мужчины, и уже в школе появились первые кавалеры. В девятнадцать лет она вышла замуж за курсанта военного училища Толика – некрасивого и безалаберного, который постоянно нарушал воинскую дисциплину, уходя в самоволку (через забор) к ней на свидания. Тетя Маша не могла понять выбора своей дочери, все время повторяла: «Разве я тебя для такого растила?» Люба отмахивалась и не хотела слушать. А когда мать привела свой последний и, как ей казалось, убедительный аргумент: «Да ты посмотри, какой он страшный, конопатый», Люба ответила контраргументом: «Ты с красивым всю жизнь мучаешься!»

Эта фраза привела в восторг не только соседей Любы, но и жителей всего двора, потому что стала крылатой. Ай да Люба! Такая молодая, а уже понимает – красота не главное, с лица воды не пить. Главное – он ее любит, а как будущий офицер прокормит и жильем обеспечит. Ведь она сама вряд ли была способна сделать карьеру, чтобы достойно содержать себя. Учеба в школе у нее не клеилась, тройка была любимой оценкой, а в старших классах появились и двойки. Тогда Люба пришла к Таисии Михайловне, маме Тани, и попросила помочь ей устроиться в вечернюю школу, где требования были ниже. Таисия Михайловна работала инструктором в райкоме партии, имела связи и помогала всем, кто ее просил об этом. Власть тогда была партийной – работников райкома, как и обкома, все уважали. И мама Тани помогла своей молодой соседке. Под предлогом, что «она больная» (Люба тогда действительно чем-то болела), приятельница Тани пошла учиться в вечернюю школу, нигде не работая. Хотя в те годы существовало строгое правило: хочешь учиться вечером, неси справку с работы.

Итак, свадьба Любы с Анатолием состоялась. Надо ли говорить, что все соседи высыпали на улицу посмотреть на красавицу-невесту в свадебном платье. Люба была неотразима, и все желали ей счастья. Через год у нее родилась дочка, которой Люба дала романтическое имя Анжелика. А еще через год семья рухнула, потому что молодой муж не справился со своим неуемным характером даже ради красавицы-жены. Пьянки с друзьями, карты, в которые он проиграл даже обручальное кольцо, не способствовали ладу в семье. И в довершение странная фраза, которую он произнес гордо и с достоинством, отвечая на упреки жены: «Я своих друзей на тебя одну не променяю». Вот эта фраза и доконала Любу. Зачем же он, спрашивается, женился, если ведет тот же холостой образ жизни?

Таня, которая в то время училась на втором курсе института и замуж пока не собиралась, с этой историей приобрела некоторый жизненный опыт. За таких мужчин, думала она, замуж выходить нельзя. А внешность обманчива. Вот жизнь показала, что некрасивый муж (также, как и красивый, которого в народе называют «чужой муж») не гарантирует семейного счастья. А что гарантирует? На этот вопрос ответа пока не было.

После Любиной коронной фразы у Тани возник резонный вопрос: разве Дмитрий Алексеевич, папа Любы, красив? Для Тани это было новостью. Во-первых, старый, уже взрослых детей имеет. Может быть, он был красив в молодости? Наверное, так, ведь унаследовали от кого-то красоту Люба и покойный Вовочка? Тетя Маша женщина так себе, не Софи Лорен, да и на Любу не похожа совсем. Старшие дети тоже люди достаточно обычной внешности. Тогда Таня еще не знала, что по наблюдениям ученых именно поздние дети бывают самыми необычными – среди них, например, гораздо больше гениев, чем среди первенцев.

Раздумывая о красоте Дмитрия Алексеевича, Таня вспомнила один случай, о котором ей не только говорить, но и думать было неудобно. Но он, случай, безусловно, мог служить доказательством не только мужской привлекательности соседа, но и того утверждения его дочери, что жена, дескать, с ним всю жизнь мучается. Таня никогда не видела тетю Машу особо измучившейся и не знала, что могли означать эти слова. Она жила в благополучной семье, ей и в голову не приходило, что муж может изменять жене, жена не любить мужа, а дети иногда случаются от первого брака или от другого мужчины. Она читала, конечно, об этом в романах, но никак не могла представить эти драмы в жизни, особенно в ее старом доме.

Но тот случай действительно был четыре года назад. Когда соседки на лавочке что-то горячо обсуждали, Таня сидела с книгой у окна и случайно услышала их разговор. Сначала она ничего не поняла, но потом начала догадываться.

– 

Вы слышали, Машка-то его с Ольгой застала …

– 

Где застала?

– 

Да в нашем подвале.

– 

С какой Ольгой?

– 

Ты еще спрашиваешь, с какой? С нашей Ольгой Леонидовной из второй квартиры.

– 

Ну и ну! Не могли куда подальше уйти, если уж приспичило.

– 

А зачем ей уходить? Она давно уже стыд потеряла. Мужики-то к ней скоро в очередь выстроятся. Он тоже своего не упустит. Кобель есть кобель.

– 

Да откуда же это известно? Может, врут?

– 

Да она сама мне рассказывала, клянусь, – побожилась тетя Валя из квартиры номер три.

Это она только что вынесла на суд общественности – а вокруг нее собрались кумушки со всего двора – недостойное поведение соседей.

Услышав имя тети Оли, Таня не поверила своим ушам. Тетя Оля, такая красивая, интеллигентная, со вкусом одетая, пахнущая изумительными духами – и вдруг с этим старым мужиком, да еще в подвале? Не может такого быть! Это совершенно невероятно! Конечно, Таня замечала, что за тетей Олей ухаживали мужчины, но считала это естественным. Она такая ухоженная, привлекательная, молодая (наверно, не больше тридцати пяти) – она должна нравиться мужчинам. Ольга Леонидовна жила со своей тринадцатилетней дочерью Надей, Тане она была почти ровесницей, и девочки прекрасно общались. Надя была несколько полновата для своих лет, некрасивая, но так добродушна и открыта людям, что дружить с ней было одно удовольствие. Правда, Люба не любила ее, называла «толстой клушей», но Надю это нисколько не огорчало. Таня любила бывать у Нади дома в уютной однокомнатной квартире, где все вещи знали свое место. Присутствовали здесь и атрибуты уюта того времени: мраморные слоники на комоде, коврик с оленями у кровати. Через много лет в прессе эти атрибуты назовут мещанской безвкусицей, но Таня уверена, что это не так. Они не были вульгарными, а как раз создавали тот неповторимый образ теплого дома, где всегда хочется бывать.

Таня слышала, что Ольга Леонидовна с мужем давно разошлась, дочку растила одна и замуж больше не выходила. Тане это казалось странным – мужчины ухаживают, а мужа нет? Откуда ей было знать в юные годы, что по статистике только 20% разведенных женщин вновь выходят замуж. Тем временем соседки продолжали обсуждать пикантную ситуацию, дополняя рассказ все новыми подробностями. Число обсуждавших тоже увеличилось, подходили новые женщины из соседних домов. Слышались то охи, ахи, то громкий смех.

– 

Да как же так, – говорила одна из них, – у них давно, что ли, роман или там шуры-муры …

– 

И как же она на него польстилась, – вторила ей другая,– он же намного старше …

– 

Старше-то старше, но мужик он хоть куда, – подвела итог третья, – каково ему с его толстой, вечно опухшей Марьей?

– 

Лично я его не осуждаю, – начала было монолог следующая

собеседница , но вдруг резко замолчала. На горизонте появилась тетя Оля, и все невольно уставились на нее. Тетя Оля вежливо поздоровалась и направилась к подъезду дома, не остановившись, как обычно, поболтать с соседками. Женщины переглянулись, пожали плечами и, как только она скрылась в дверях, возобновили дискуссию – к их всеобщему удовольствию окна тети Оли выходили на другую сторону.

– 

Но у них же трое детей, и четвертый был… Как же он не уважает мать своих детей? У нее же под носом – и с другой…

– 

Не хватает ему, значит…Но она могла бы быть поосмотрительней, ей же здесь жить, с Марьей встречаться на лестнице… С ума сошла, что ли? Хотя, может быть, все это неправда, сплетни бабьи.

– 

Как это неправда, – возмутилась та же тетя Валя, – она же мне сама все это рассказывала.

– 

Кто?

– 

Кто, кто! Да Марья!

Соседки опешили.

– 

Да ты что! – Воскликнули они почти хором. – Сама Марья? Вместо того, чтобы сгореть со стыда, молчать себе в тряпочку, она еще и рассказывает… Вот святая простота!

– 

А почему она должна гореть со стыда? Пусть другие горят, – вполне резонно заметила тетя Валя.

– 

Но все-таки Марья-то расстроилась, наверное. Плакала, небось…

– 

Ничуть. Она на такие вещи смотрит по-своему:

мне такое сказала, что я с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться при ней.

Заинтригованные слушательницы затаили дыхание и пораскрывали рты. А тетя Валя, довольная вниманием к своей персоне, не торопилась раскрыть секрет. Она еще долго ходила вокруг да около, пока не осчастливила собравшихся афоризмом, который сообщила ей тетя Маша по поводу случившегося. И тут раздался такой хохот, что Тане стало страшно, а вдруг рухнет дом? Фраза же, вызвавшая такую бурную реакцию, была, на ее взгляд, короткой, емкой и явно имеющей подводное течение, но все-таки неприличной. Короче, тетя Маша, если верить ее соседке, изрекла: «Не палка, не сломится».

Таня находилась в полном смятении. И как она теперь должна общаться с обеими соседками, как смотреть им в глаза? Можно ли после этого ходить в гости к Наде, дружить ли с ней? Но если даже сама тетя Маша не расстроилась, почему должна расстраиваться она, Таня? Пусть, в конце концов, сами разбираются.

Танина мама не участвовала в дискуссии, потому что поздно возвращалась с работы. «О чем это они галдели?», – спросила она у дочери. «Не знаю, спроси у тети Вали», – ответила Таня. Спрашивать у тети Вали мама, конечно, не станет, не так уж это ее и интересует. Но Таня знала, что тетя Валя расскажет ей эту историю сама – такой уж она была общительной. Если есть интересная информация – надо донести до каждого.

Тетя Валя с мужем дядей Володей и двумя детьми жила в двухкомнатной квартире, тоже очень уютной, где Таню особенно покорили вышивки, изготовленные руками хозяйки. Это были настоящие произведения искусства, картины – и пейзажи, и натюрморты. Даже не верилось, что тетя Валя вышила их крестиком, хотя это было именно так. Танина мама не занималась такой ерундой, ей было некогда, а Таня очень сожалела об этом. Она пыталась научиться вышивать сама, но терпения хватило ненадолго. Диванная подушка так и осталась единственным Таниным «шедевром».

Семья тети Вали и дяди Володи казалась просто идеальной, а их дети, Витя и Риточка, очаровательными созданиями. Таня очень любила маленьких детей и с удовольствием возилась с ними. Тетя Валя была не только искусной рукодельницей, но и отличной портнихой. Детям она шила восхитительные наряды, переделывая старые вещи. Дядя Володя тоже очень любил детей, гулял с ними, купал в ванночке и покупал сладости. Когда Таня ходила с братом гулять в парк, кататься на качелях, соседи нередко доверяли ей и Витю с Ритой. Таня вызывала доверие и у других родителей. Когда их дети отпрашивались уйти куда-нибудь подальше от дома, им ставилось условие: если пойдет Таня, пойдешь и ты.

Особенно любила Таня собирать детишек на Новый год, возле елки. Она готовила им незамысловатые подарки, водила хороводы, пела песни. Все готовили к празднику карнавальные костюмы – лучше всех они были, конечно, у детей тети Вали. Приходили Люба, Надя, заглядывали ненадолго их родители с пирогами, с конфетами и другими угощениями. Праздник всегда удавался на славу и запоминался надолго. Брат Миша еще задолго до Нового года начинал задавать вопросы Тане: А елка будет? А гости будут? А я кем буду – волком или медведем? А кем будет Витька, лучший друг?

Да, елки оставили в душе самые светлые воспоминания о той жизни. Но как-то раз после Нового года произошло событие, от которого Таню буквально трясло все каникулы,

и которое отодвинуло на задний план странный роман Ольги Леонидовны и Дмитрия Алексеевича. Таня сидела у Нади, вместе они листали какой-то журнал, а тетя Оля куда-то ненадолго вышла. Дверь внезапно открылась, и в квартиру вбежала тетя Валя с окровавленным лицом, рыдающая, повторяющая одни и те же слова: «Помогите, помогите, он убьет меня!!» Девочки поначалу опешили, потом Надя вскочила и быстро заперла дверь, которая раньше и запиралась-то только на ночь. Она испугалась бандитов, которые грозились убить тетю Валю, а Таня достала носовой платок и отдала его пострадавшей, которая все никак не могла успокоиться. Кровь текла и текла по лицу, и подружки наконец-то уговорили ее пойти умыться. Тут как раз раздался звонок в дверь, пришла тетя Оля, которая очень удивилась, что дверь заперта на все засовы. Увидев же окровавленную тетю Валю, она, напротив, не высказала никакого удивления, только спросила: «Что? Опять?», а потом сама увела соседку в ванную. Они не выходили оттуда довольно долго, а Надя и Таня, наивные девочки, недоуменно смотрели друг на друга и молчали, не зная, что предположить.

Наконец женщины вышли из ванной. На лице тети Вали не было больше крови, но под глазом красовался огромный фингал, а из носа торчала вата.

– 

Я тебе говорила – заяви в милицию, – сказала тетя Оля, – там его припугнут немного – надолго хватит. Сиди пока, я пойду на разведку, посмотрю, как он там.

Тетя Оля вышла, а ее несчастная соседка уставилась в одну точку и напряженно думала о чем-то своем. Девочки сидели тихо, они боялись заговорить даже шепотом – а вдруг тетя Валя опять расстроится? Уж лучше ее не трогать. Вернулась тетя Оля: «Ну, можешь идти домой. Спит твой благоверный, храпит так, что стены шатаются. Но дети не проснулись, тоже спят». Тетя Валя тяжело вздохнула и поднялась с места. Когда она вышла, тетя Оля подняла руки к небу: «Слава богу, что у меня нет мужа! И хлопот меньше, и живой остаться больше шансов!» Таню наконец-то осенило:

– 

Ее что, муж избил? – испуганно спросила она.

– 

Ну а кому мы еще нужны? – засмеялась тетя Оля, – что у нас: золото, бриллианты, чтобы за нами бандиты гонялись? Напьются и дерутся.

– 

Его теперь в тюрьму посадят?

– 

Сомневаюсь. Она на него и заявлять не будет. Всем давно известно, что русская баба дура. Завтра он проспится, прощения попросит – и она будет вполне счастлива до следующей драки. И еще извиняться перед ним будет.

– 

За что же извиняться? – удивились девочки, – это же он хулиган.

– 

Откуда вы знаете? Может, она его провоцировала на драку, ругала там за непотребный вид или скалкой замахнулась. История умалчивает. Да если даже и не провоцировала… Вы Фонвизина в школе проходили или еще нет? Так вот, там Митрофанушка матушку свою жалеет: «Ведь ты так устала, колотя батюшку… »

– 

Я бы такого выгнала сразу и никогда больше не пустила в дом, – безапелляционно заявила Таня.

– 

А как же двое детей? Им отец нужен, – возразила тетя Оля.

– 

Ты же вырастила меня без отца, – вступила в разговор Надя

– 

Вырастила, конечно, хотя до взрослой тебе еще далеко. И ты никогда не спрашивала, легко ли мне приходилось, когда ты маленькая была. Тебя кормить надо было, в школу собирать… И мне принарядится хотелось. А денег-то не хватало! А Валя с Володей очень хорошо живет, ни в чем не нуждается. Вот у твоего брата Миши, Таня, есть велосипед? Нет. А у Вити и велосипед, и самокат. А какие куклы у Риточки, видели? У вас, например, телевизор в доме когда появился? Только в этом году. У нас с Надей телевизора до сих пор нет. А у них- давно. Вот то-то. Вы думаете, это тети Вали заслуга? Как бы не так! Она хоть и работает в ателье, но зарплата там минимальная. Дядя Володя у нее – заведующий складом, а там и под лежачий камень вода течет.

– 

Это как? – удивилась Надя.

– 

Вырастите и узнаете, – резюмировала ее мама.

Она оказалась права. Но только наполовину. Поначалу тетя Валя мужа действительно простила, а потом очень удивила всех, родив третьего ребенка – мальчика. Казалось бы, в семье воцарился мир. Этому способствовал и тот факт, что дядя Володя, купив лотерейный билет за 30 копеек, вдруг выиграл мотоцикл. Событие праздновали всем домом, хотя радовались не все. Люба, например, резонно заметила: «Деньги идут к деньгам. Вот вам пример ».

Прошло еще пару лет, и в семье, которую Таня когда-то считала идеальной, произошло еще одно незаурядное событие – дядю Володю посадили в тюрьму за растрату. Как выкручивалась тетя Валя с тремя детьми, Таня не помнит. Наверное, шила наряды для модниц на заказ – она это хорошо умела делать. Но поведение ее старшего сына явилось для Тани и ее семьи еще одним сюрпризом, а поэтому запомнилось.

Брат Тани Миша по-соседски дружил с Витей. Они, как и Таня с Любой, были ровесники, но, когда пошли в школу, попали в разные классы. С одной стороны и этот факт способствовал охлаждению их отношений, но были и другие причины. По мере взросления добросовестный и находящийся под надзором строгих и грамотных родителей Миша разочаровался в своем безалаберном друге, который превращался в недалекого, ленивого и драчливого субьекта. Конечно, добрососедские отношения между ними оставались всегда, даже после того, что случилось. А случилось вот что. Как-то Миша – он тогда учился в шестом классе – повесил куртку в школьной раздевалке, забыв в кармане ключи от квартиры. И эти ключи таинственно исчезли. Миша плакал, а мама внушала ему, что ключи нигде оставлять нельзя. На этом все успокоились, а на следующей неделе из квартиры улетучились некоторые вещи: часы, авторучка с золотым пером, подаренная отцу на день рождения, коробка с карандашами двадцати четырех цветов и другие мелочи. Крупными и более дорогими вещами вор явно пренебрегал, из чего можно было сделать вывод, что действовал не профессионал, а скорее подросток. Тут все вспомнили про потерянные ключи, а ведь раньше и в голову никому не пришло, что ими может кто-то воспользоваться. Время было такое. Это сейчас при потере ключей мы спешим менять замки, а тогда квартирных краж почти не было. Так что ситуация была нестандартной, и вся семья глубоко задумалась. Миша хлопал глазами, готовясь опять заплакать. Отец нервно ходил по квартире, не зная, что сказать. Маме очень хотелось выпороть Мишку, но она сдержалась и опять ограничилась внушениями. А Таня всегда была хорошим математиком – в отличие от мамы, которая такими способностями не отличалась. Если вор был, значит, его надо вычислить. У кого могло появиться желание насолить Мише? У соседа Виктора. Кто мог знать, что Миша носит ключи в кармане куртки – сосед и приятель. Кому удобно было это сделать, поскольку вор точно должен знать, когда в квартире никого нет? Опять же ему.

Таня задумалась. Если даже это дело рук Вити, как это доказать? Пришлось лихорадочно вспоминать прочитанные книги и увиденные фильмы, особенно детективы.

– 

Я знаю, кто это сделал, – сказала она родителям, – я пошла действовать, потому что время терять нельзя.

– 

Ты куда? – испугались те.

– 

Недалеко, зайду к соседям. Ждите.

Позвонив в соседнюю дверь, она вызвала Виктора. Таня решила, что лучший способ – это брать «на пушку», поэтому начала говорить без предисловий.

– 

Быстро отдавай ключи от квартиры и все, что успел стащить. Иначе я пойду в милицию – я все видела. Если отдашь, никому, даже твоей маме, не скажу.

Витя выпучил глаза, и, казалось, лишился дара речи. Потом едва слышно пролепетал, что он ничего не брал.

– 

Врешь, я все видела! Отдавай!

Юный сосед, в сущности, совсем ребенок, побледнел и готов был заплакать. Таня уже училась в 10 классе, значит, по его представлениям, была взрослой. И он спасовал. Таня не ошиблась – вором был Витя.

– 

Никому не скажу, – повторила она, – быстро иди, действуй.

Через пару минут он вынес и отдал Тане ворованные вещи.

– 

Маме скажи, что я приходила за ластиком. Пока!

Так 16-летняя Таня провела расследование и нашла преступника. Родители и Миша были от нее в восторге. Соседу по договоренности о случившемся не напоминали, и вскоре этот инцидент канул в лету, потому что в старом доме назревало еще одно событие – сватовство тети Оли.

Да, да! У тети Оли наконец-то появился жених. Он был холост, недурен собой, возраст – лет сорок, в общем, кандидатура вполне подходящая. Он жил недалеко, в соседнем дворе, но с тетей Олей был незнаком, пока соседки во главе с тетей Валей не постарались их познакомить. Собрали вечеринку, пригласили обоих и столкнули, можно сказать, лбами. Деваться было некуда. Потом все заметили, что Ольга Леонидовна заметно расцвела. Александр Степанович приходил с цветами, с подарками для нее и для дочери. «Женщина в самом соку, – рассуждали они, – пусть выходит замуж, глядишь, и сына родит, еще успеет. Да и чужими мужьями интересоваться перестанет».

Но, увы! Этим счастливым предсказаниям не суждено было сбыться! Дочь тети Вали Рита рассказала Тане и Наде, как тетя Оля плакала у них дома – судьба распорядилась так, что дамы поменялись ролями. Теперь в роли утешительницы выступала тетя Валя, а ее соседка сокрушалась: «Кто же мог это знать! Каким джентльменом притворялся, а оказался простым алкоголиком! Не пил, не пил, а потом сорвался… Нет, нет, этого я не потерплю никогда!» Чем больше тетя Валя пыталась ее утешить, тем безутешней она плакала. Но когда тетя Валя начала извиняться за это сватовство, что, мол, не знала она, не предвидела такого финала, то тетя Оля неожиданно успокоилась. А буквально через неделю все жители дома услышали шум на лестничной клетке и почти одновременно выглянули в коридор. Шумел Александр Степанович, явившись в непотребном виде к своей бывшей невесте – он требовал назад все свои подарки. Мать с дочерью быстренько их уложили, отдали и захлопнули перед носом бывшего кавалера дверь. Александр Степанович еще долго выступал перед соседями тети Оли, рассуждая о женском коварстве. Потом ушел, но не навсегда. В дальнейшем он приходил к жильцам этого дома занимать деньги. Сначала его жалели и давали, потом он настолько всем надоел, что ему перестали открывать двери. Но когда он вдруг исчез, все забеспокоились: Куда? Что случилось? Вскоре соседки выяснили, что Александр Степанович скоропостижно скончался от сердечной недостаточности и не побеспокоит их больше никогда. Это был первый алкоголик, которого в своей жизни встретила Таня.

Татьянины слезы.

Все соседские драмы хотя и вызывали сочувствие у Тани, но были все-таки чужими, не ее личными драмами. К тому же она предполагала, что в ее собственной семье такого случиться не могло, там все было стабильно. Таня с юных лет понимала, что если родители ругают ее или брата или спорят о чем-то между собой, то это вовсе не драма, это жизнь. Но и в этой благополучной жизнислучались свои огорчения и слезы.

Таня была вторым ребенком в семье. Первый – тоже девочка – родился мертвым. Это несчастье случилось в 1946 году, когда молодые мама и папа, пережившие страшную войну, ждали от жизни только хорошего. Измученная тяжелыми родами и их трагическим исходом, мама долго не могла прийти в себя. Почему так случилось – этот вопрос она задавала себе постоянно. Сказались ли тут военные стрессы, и организм еще не был готов к такому испытанию, как рождение ребенка? Или виновата она сама, Таисия, которая не ушла, как другие, в декретный отпуск, а до последнего ходила на работу? Трудилась она тогда в отделе учета райкома партии и считала свою работу достаточно престижной. К тому же, когда ее, бывшую фронтовичку, на эту работу брали, то в отделе кадров поставили условие: «Мы тебя на работу примем, если не уйдешь в декрет. Обещаешь?», «Обещаю», – ответила Таисия, которой тогда, в 1945 году, исполнилось 23 года.

Стоило ли жертвовать ребенком ради работы? Этим вопросом она тоже мучилась долго. Но времена были тяжелые, бедные, без работы пришлось бы туго. Да и работа ли виновата? Может быть, врачи недоглядели? Так или иначе, но несчастье случилось и оставило в душе неприятный, неизгладимый след. На вторую попытку родить ребенка Таисия Михайловна решилась только через четыре года. Таня появилась на свет в 1950 году. Росла она, в основном, с бабушкой. Мама по-прежнему работала в райкоме партии, только теперь уже не учетчиком, а инструктором. Кормить Таню грудью она прибегала с работы – к счастью, в маленьком подмосковном городке все было рядом. Кроме того, мама заочно заканчивала педагогический институт и два раза в год сдавала экзамены в Москве. Она уезжала туда утром, а возвращалась вечером, поэтому молоко для Тани приходилось сцеживать в бутылочку.

Таня росла здоровым и довольно упитанным ребенком. В возрасте от двух до четырех лет она была очень хорошенькой – даже прохожие останавливались, чтобы полюбоваться ею. Светлые, почти белые волосы, румяные щечки – то, что называется «кровь с молоком» – создавали образ идеального ребенка с картинки. Правда, сохранился этот образ недолго. Приехавшая в гости из Тамбовской области сестра отца тетя Тоня очень удивилась, что к семи годам у Тани уже не было ни одного атрибута былой красоты – ни белых волос (они превратились в русые), ни синих глаз, которые посерели, ни тем более румяных щек. Дорогую тетушку встретил худой, бледный ребенок. Мама с теткой долго обсуждали происшедшую с девочкой метаморфозу, и этот эпизод не ускользнул от Таниного внимания. Она слышала, как мама жаловалась на ее плохой аппетит, на категорический отказ пить парное молоко, которое еще пару лет назад Таня очень любила. Бабушка специально ходила за этим молоком куда-то на окраину города, в частный дом, где держали корову, а Таня встречала ее с кружкой. И вот теперь об этом молоке она и слышать не хочет.

Услышав разговор о молоке, Таня испугалась. Неужели они хотят заставить ее пить молоко ради того, чтобы вернуть красоту? Нет уж! Пусть лучше она будет уродиной, в конце концов, искать себе жениха она не собирается, но пить эту теплую гадость, пахнущую коровой, она не станет ни за что! Таня училась в первом классе, общалась со сверстниками и знала, что бывают девочки как красивее ее, так и страшнее. Вот Лариса Гурич – черноглазая, черноволосая, с двумя длинными косами – это ее идеал. А вот Галя Моисеева, у которой белым было абсолютно все – и волосы, и брови, и ресницы, и большие светлые выпуклые глаза – казалась ей ужасно некрасивой.

Именно из-за нее она решила, что девочка – блондинка не может быть красивой. Позднее она узнает, что такая масть, как у Гали, относится даже не к блондинам, а к альбиносам, и сама через несколько лет блеснет в качестве блондинки. Но это будет потом, а пока Таня хотела быть брюнеткой. И если бы ей тогда встретилась добрая волшебница, она попросила бы себе густые черные волосы и жгучие черные глаза – только не очень большие, не выпуклые, как у Гали Моисеевой. Превратилась бы она в такую красавицу, а потом, глядишь, и пожалела об этом, потому что с годами ее идеал потерпит некоторые изменения.

Тетя Тоня своими охами и ахами вокруг Тани, советами больше кушать, конечно, огорчила Таню, но ненадолго. Уехала тетка – исчезла и проблема. Кроме того, у Тани была еще одна родственница – тетя Лида, сестра мамы. Вот она-то никогда не обсуждала Танину внешность, ей было не до того. Она растила троих детей без мужа – он погиб на фронте. Жила она в деревне, в Рязанской области, где была совсем другая жизнь. Там был овраг с песчаной кручей, ручей на дне оврага, где она со своими двоюродными родственниками (все они были старше ее) – двумя братьями и сестрой – строила запруды и другие сооружения, пускала по ручью кораблики, сделанные из бересты или картона. Братья катали ее на каком-то старом велосипеде, сажая на раму впереди себя, со всеми она падала, получая синяки и шишки, но не огорчалась и не жаловалась.

В деревянном доме, где жили родственники, стояли две печки – русская, как в сказке про Емелю, -она украшала кухню , и голландка в комнате, черная, круглая, с железной дверкой, на которой всей компанией жарили картошку. Лакомство готовилось так: картошка нарезалась кружочками, которые потом прилипали к раскаленной дверке. Ничего вкуснее Таня никогда не ела. А в русской печке готовилась еда на каждый день, пеклись пироги, сушилась домашняя лапша, которую тетя Лида делала сама. От нее Таня тоже была в восторге.

В этом доме и произошел тот случай, который потом долго вспоминали все родственники и долго смеялись: то ли над Таней, то ли просто так, потому что был повод лишний раз повеселиться. Тане было лет пять, когда она в очередной раз с бабушкой гостила у тети Лиды. Кажется, была зима, окна разрисовал мороз. Таня с бабушкой, тетей Лидой и с кем-то из ее детей сидели вечером на кухне, ели вкусную лапшу. Горела керосиновая лампа, от печки распространялось приятное тепло. Дальнейшее произошло мгновенно. Внезапно кто-то постучал в окно. Таня, которая сидела рядом, вздрогнула и резко откинулась назад, к деревянной стене. Стена зашаталась, а на Таню свалилось нечто сверху, и она оказалась в полной темноте. Девочка испугалась, даже лишилась дара речи, а очнулась только тогда, когда услышала громкий хохот. Она-то думала, что ее похитил злой волшебник, а оказалось, что ей на голову всего-навсего свалилось решето, то самое, через которое просеивают муку. Оно как раз висело на этой стене, на гвоздике, а Таня, испугавшись, его потревожила. В окно же постучала дочь тети Лиды Катя, которая выходила выбросить мусор. Родственники еще долго веселились по этому поводу, а Тане было не до смеха, хотя плакать она тоже не собиралась.

Вернувшись домой, Таня пережила еще одну личную драму и очень обиделась на маму, хотя виновата была, конечно, сама. Таня без спросу взяла поиграть мамины наручные часы. Ей нравилось, как они тикали. Потом, наслушавшись и наигравшись, Таня повесила часы на гвоздь, который торчал в коридоре. А потом мама хватилась своих часов, начала их искать. Спрашивала Таню, не видела ли она их, а та уже забыла про часы и ответила, что не брала. Мама продолжает искать и видит: часы висят! «Ах, вот как! – сказала она, – ты их, оказывается, не видела, не брала, а они висят. Мало того, что взяла часы без спросу, так еще и врешь. Вот уж вранье-то я не люблю». И мама хлопнула Таню по щеке. А пятилетняя Таня не стала даже оправдываться, сочла это ниже своего достоинства, она просто тихо обиделась и тихо заплакала. И как же она могла забыть, неужели память такая плохая? В дальнейшем жизнь показала, что память у Тани просто отличная, в школе она училась очень хорошо, а тот случай так и остался загадкой.

Когда Тане было десять лет, она обиделась на отца. Он отхлестал ее по заднице за то, что она долго где-то гуляла, да еще прихватила с собой младшего брата Мишу, которому было шесть лет. Казалось бы, что здесь преступного? Старшая сестра нежно любит младшего братишку, заботится о нем, берет его с собой гулять, а родители не довольны. Таня уже тогда понимала, что мать с отцом любят сынишку больше, чем дочь, что именно о нем, а не о ней они мечтали, но никогда в ее сознании не промелькнула и тень ревности. Миша такой очаровательный, такой не по годам умный, как же его не любить? Да и само слово ревность было не очень понятно Тане. Как-то, начитавшись книг про любовь, она пыталась выяснить, что это такое, но ответ ее не удовлетворил. Относилось это чувство мучительного сомнения в чьей-то любви больше к влюбленным парочкам, а не к родителям и детям. Да и зачем детям слишком уж горячая родительская любовь? Начнут без конца лезть целоваться, обниматься, никуда не пускать – прохода не дадут. Вон как испугались за Мишеньку!

Однажды Миша заболел – у него отчего-то распухла нога. Пришел врач, назначил лечение, ванночки всякие, компрессы, но мама продолжала тревожиться и не отходила от своего ребенка ни на шаг. Чтобы как-то порадовать Мишу, отвлечь его от больной ноги, мама послала Таню в магазин за шоколадкой. За шоколадкой для Миши. Тот факт, что Таня тоже еще ребенок, тоже хочет шоколадку, ускользнул от мамы. Таисия Михайловна заботилась о больном сыне, забыв о дочери. Но Таня на этот раз не обиделась, она без шоколада проживет. В конце концов, у мамы, может быть, не было денег на вторую шоколадку. В те годы шоколадки и другие деликатесы ели только по праздникам, да и то в ограниченном количестве.

Справедливости ради следует отметить, что мама не совсем игнорировала Таню, просто Миша был маленький и требовал больше забот. А когда в семилетнем возрасте Таня заболела какой-то непонятной болезнью и угодила в стационар, мама тоже очень встревожилась. Это было еще до того, как в их доме сделали капитальный ремонт (его добилась, конечно же, Таисия Михайловна) и установили ванну с титаном, отапливаемым дровами. До этого всем домом ходили в общую баню. Вот на баню-то мама и грешила: где еще могла заразиться Таня, как не там? Ноги девочки вдруг покрылись какими-то красно-синими пятнами, которые не болели, но выглядели ужасно. Мама испугалась и потащила дочку к врачам, а те тоже не смогли понять, ревматического происхождения эта болезнь или туберкулезного. В итоге Таню положили в больницу на обследование.

Таня не плакала, когда они с мамой долго ехали на автобусе – видимо, не успела еще осознать, что останется там одна.

Дом, в котором располагалась детская то ли ревматологическая, то ли туберкулезная больница, был очень своеобразным – небольшой, по архитектуре напоминающий сказочный теремок. Наверное, раньше он принадлежал какому-то богатому вельможе, а потом его отдали больным детям. Тане дом очень понравился – как снаружи, так и внутри. Потолки были украшены лепными узорами, тяжелыми бронзовыми люстрами, на стенах красовались картины со сказочными сюжетами, в удлиненных высоких окнах – цветные стеклышки – так, во всяком случае, выглядела столовая, она же комната для игр с выздоравливающими детьми. В больничных палатах интерьер был попроще, но тоже очень милый.

– 

Вы не волнуйтесь, – говорила тем временем маме тетя в белом халате, – у нас больница очень хорошая, и питание, и уход… Только вот волосы у нее длинные, а мы тут боремся с педикулезом. Придется ее постричь.

– 

Как? – удивилась мама, – почему постричь? У нас же нет вшей.

– 

Зато могут быть у других. Знаете, как трудно уследить за всеми. В больнице гигиена прежде всего, поэтому мы всех стрижем.

Мама огорчилась, а вот Таня очень обрадовалась, когда ее постригли под мальчика. Она всегда хотела быть мальчиком, ей очень нравилась их одежда, особенно брюки. Девочкам в те годы брюки, как и короткие стрижки, носить не полагалось – такая уж была мода.

И вот Таню в больничной пижаме (в брюках!), с ежиком на голове (мальчик!) положили на кушетку в той самой сказочной столовой (наверное, в палатах не было мест). Таня лежала одна и озиралась по сторонам. Особое впечатление на нее произвели окна в готическом стиле с цветными стеклами наверху. Она вспомнила дворец снежной королевы, который видела в театре. Это был первый спектакль в ее жизни, на который ее водили родители. Там, во дворце, было красиво так же ,как и здесь. Вот прямо сейчас может распахнуться окно – и влетит холодная красавица.

Но такие мысли забавляли Таню недолго. Вскоре она почувствовала, что очень одинока и никому не нужна. У мамы, которая прощалась с Таней, были слезы на глазах. Теперь слезы появились и у Тани. Сквозь радугу слез она продолжала смотреть на цветные стеклышки, шикарные люстры, она еще представляла себя в волшебном царстве, но в то же время ей вдруг захотелось домой. Меньше всего Таня думала о своей болезни, мысли о смерти тоже не приходили ей в голову – возраст не тот. Но то, что она брошена в этом чужом доме, без родителей, без бабушки и даже без Миши – это она ощутила сполна. Таня плакала сначала тихо, потом начала всхлипывать. И тут откуда-то появилась та же тетя в белом халате и ласково спросила: «Ты что же плачешь, Танечка? Может быть, хочешь в туалет?» Таня утвердительно кивнула – и добрая женщина показала ей и туалет, и умывальник, потом проводила обратно к кушетке и сказала: «» Вот кончится тихий час – будем полдничать». И Таня успокоилась, перестала плакать, а потом неожиданно для себя уснула.

Проснулась она от шума – медицинские сестры готовились кормить больных, ставили на столы тарелки с булочками и стаканы с кефиром. Как Таня узнала потом, это предназначалось ходячим больным, лежачим же – а их в больнице немало – еду носили в палату, кормили с ложечки. Таню тоже пригласили к столу – и она окончательно смирилась со своей участью. Она была здесь не одна, а с другими детьми, которым тоже не повезло.

На следующий день Таню осмотрел врач Олег Николаевич, к которому она сразу же прониклась доверием. «Какая ты у нас худенькая, – добродушно заметил он, – но ничего, откормим». Таня сначала ела плохо, но после этих слов у нее заметно улучшился аппетит. Особенно ей нравился сироп шиповника, который давали детям по столовой ложке после завтрака. Никогда прежде она не пробовала такого лакомства.

Еще через день Олег Николаевич перевел Таню в палату к другим детям, и жить ей стало совсем не скучно. Хотя – это Таня осознала через много лет – она попала в какую-то странную и очень страшную больницу, где было много тяжело больных детей. Диагноз ей здесь поставили не сразу, продолжали за ней наблюдать. Уколов, как другим, Тане не делали, давали таблетки и витамины. Порядки в больнице были строгие, родителей к детям не пускали, а гостинцы, которые они приносили, хранились в специальных шкафах и выдавались детям только после еды. Танина мама, одна или с папой, подходила к окну. На глазах ее неизменно блестели слезы. Иногда ей удавалось открыть форточку, которая в этом необычном доме была не наверху, а в самом низу, и сунуть Тане в руку маленькую шоколадку или яблоко. Мама неизменно спрашивала, как Таня себя чувствует, а та всегда отвечала, что хорошо. Это было правдой, у нее ничего не болело, хотя ноги были по-прежнему разукрашены пятнами.

В отличие от дочери, мама-то видела, что Таню положили в страшную больницу, положили надолго, без определенного диагноза, и кто знает, чем это закончится. А Таня привыкла к больничной жизни, потеряла счет дням, не знала, какое сегодня число, какой день недели – ей казалось, что она лежит здесь уже вечность. Потом, уже дома, мама скажет ей, что эта вечность продолжалась один месяц. А пока перед глазами проходили уже привычные картины больничной жизни: градусники по утрам, обход врачей, шутки Олега Николаевича, который, кстати, уже не находил ее такой уж худой, а считал, что она поправилась и посвежела. В качестве развлечения она подолгу смотрела в окно, изучая февральский серый, будто бы нарисованный простым карандашом пейзаж. Окна выходили в садик, окруженный каменным, таким же экзотическим, как дом, забором. В этот садик детей выводили ненадолго гулять, если не было сильных морозов. Выносили и лежачих больных, которых укутывали в спальные мешки. Они грустно смотрели на небо, на деревья и забор, за которым ничего не было видно. Тюрьма, да и только.

Как-то после прогулки в соседней палате случилось чрезвычайное происшествие – там обкакался лежачий больной, мальчик. Нянечки охали, ругали друг друга, что не досмотрели, а сам мальчик, как они рассказывали, совсем не огорчился такому событию, смеялся и даже размазывал свои фекалии по всему постельному белью – совсем спятил. Потом, когда его вымыли и сменили белье, Таня с другими девочками ходила на него посмотреть, как на достопримечательность. Таню поразило то обстоятельство, что мальчик был совсем не грудной, не моложе ее самой, как же такое могло случиться? Мальчик, ничуть не смущаясь, приветствовал гостей радостной улыбкой, хотя радоваться было тут нечему – его болезнь была неизлечимой.

Вскоре в Таниной палате начали готовить к выписке домой 12-летнюю девочку, и она несказанно радовалась этому. Девочка эта плохо выглядела, была очень бледной и даже какой-то синей – здоровья ей явно не хватало. Все понимали, что врачи уже расписались в своем бессилии и выписывали ее умирать. Таня не знала, чем болели эти дети, ее товарищи по несчастью – врачи никогда не называли вслух диагноза, но то, что происходило вокруг, было непривычно и жутко. Сама она по-прежнему мало думала о своей болезни и даже не просилась домой. Она уже знала, что это решают только врачи. А родители не имеют права ее забрать, пока она не выздоровит. Но время шло, и пятна на ногах начали бледнеть. На очередном обходе Олег Николаевич похвалил Таню: «Молодец, выздоравливаешь. Если дело пойдет так и дальше, через недельку отпустим домой». Потом повернулся к сопровождавшим его медсестрам и, очень довольный, сказал: «Диагноз подтверждается».

Выписали Таню дней через десять. Ей дали справку в школу, где значился и ее диагноз: «Узловая эритема». Слова были непонятные, но Таня запомнила их на всю жизнь. Это была тайна, которую она разгадала только во взрослой жизни, когда обратилась со своим сыном на консультацию к ревматологу. Конечно, в самом названии секрета не было: «Узловая» – это от слова «узел», а «эритема» – покраснение. Вроде бы все ясно, но Таня хотела знать суть этой болезни, почему она посетила именно ее, хотя такая редкая – о ней никто не слышал, а в журнале «Здоровье», который регулярно выписывали родители, тоже ни разу о ней не написали. Поэтому, вспомнив свою то ли ревматическую, то ли туберкулезную болезнь, она задала вопрос ревматологу, замаскировав интерес заботой о сыне – а вдруг его теперешние шумы в сердце как-то связаны с ее той, давней болезнью?

Но женщина – ревматолог ее успокоила. И наконец-то она получила ответ. Оказалось, что ее болезнь сейчас достаточно известна. Это просто такая инфекция, которую можно даже не лечить – с течением времени она проходит сама. Поэтому лечение сводится, в основном, к укреплению иммунитета. Вот так просто разрешилась ее вековая тайна. Значит, болезнь ее относилась все-таки к ревматологии, однако к болезни сына (ему поставили диагноз «миокардит») она отношения не имеет.

Но это случится потом, когда Татьяне уже исполнится 30 лет. А гораздо раньше, в старших классах школы, у Тани вдруг появится желание взглянуть на ту больницу, на тот теремок, на сказку, но желание это не сбудется. Мама к тому времени уже забудет, на каком автобусе и куда они ехали, а в областном отделе здравоохранения ей ответят, что давно уже нет таких больниц. Действительно, в том теремке было явно тесно, наверное, для больницы построили новое современное здание. Искать Олега Николаевича она не стала – бесполезно, даже его фамилия неизвестна. Она ему бесконечно благодарна – он правильно определил ее редкую болезнь, правильно назвал ее, когда другие сомневались, и вылечил Таню. Пребывание в той больнице так и осталось для нее сказкой, которая всю жизнь жила в ее душе.

День выписки стал самым счастливым в ее жизни того периода. Когда они с мамой приехали домой и ее обняли папа и бабушка, она вдруг увидела братишку Мишу и удивилась, как он вырос. В больнице она совсем забыла о его существовании, а он, видимо, тоже не узнавал сестру, потому что смотрел очень пристально и непонимающе. Мише было три года, он уже самостоятельно одевался, застегивал пуговицы. Когда она уезжала в больницу, он еще не умел этого делать. Значит, в ее отсутствие жизнь дома не остановилась, она продолжалась. Ее ждала школа, первый класс, где она отучилась две с половиной четверти, надо было продолжать учебу. Но мама неожиданно приняла другое решение – дать дочке отдохнуть после болезни, набраться сил, а в сентябре снова пойти в первый класс – здоровой и окрепшей, начать все сначала.

Мама ругала себя – зачем отдала дочь в школу раньше срока? В сентябре Тане не исполнилось еще семи лет, она родилась в конце ноября. Да ее и не принимали в школу, маме пришлось написать заявление, что девочка ее умная, все знает и умеет, поэтому нет смысла целый год держать ее дома. Таню в школу взяли, и училась она отлично, хотя самой первой ее оценкой была четверка. И вот – эта непредсказуемая болезнь. Маму не отпускало чувство вины: зачем повела Таню в эту общую баню, лучше бы нагрела воды дома и вымыла; зачем ребенком отдала в школу – ведь ослабленный организм больше подвержен всякой инфекции. Мама не знала, что болезнь дочери никак не связана с учебой, поэтому и приняла это неправильное решение. Таня не возражала – от школы она успела уже отвыкнуть.

Дома Таня с удовольствием возилась с братишкой, играла с ним, учила читать. Он с удовольствием повторял ма-ма, ба-ба, да-да; она его баловала, разрешала хватать себя за волосы, которые отрастали, выбрасывать игрушки из кроватки – Миша особенно любил это делать. Таня помогала бабушке, ходила в магазин за хлебом и молоком, а потом гуляла с подружками, когда те возвращались из школы. Во время одной из прогулок ее и застукала учительница Марья Ивановна: «Ты почему не ходишь в школу, Таня?» Таня растерялась и не нашла, что ответить. Тогда Марья Ивановна пришла к ним домой и поговорила с мамой. Суть беседы сводилась к тому, что Таня не нуждается ни в каком академическом отпуске, потому что учеба не представляет для нее никакого труда. Короче, учительница убедила родительницу, что ее дочери надо вернуться в школу.

Таня вернулась в свой класс, где одноклассники долго хихикали , обсуждая ее «лысую» прическу, а ее это не огорчало, потому что именно о такой она и мечтала. С учебой тоже было все в порядке – Таня даже не заметила двухмесячного перерыва и включилась в учебу сразу. Ну, как тут не сказать спасибо ее первой учительнице! Благодаря ей она окончила школу и поступила в институт уже в 16 лет.

Выбор номер один.

Когда подросший брат Тани Михаил принял решение поступать в Ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта, все родные и знакомые были в недоумении. Как? Уезжать куда-то из Москвы? Разве здесь нет своих вузов? Да и легче учиться дома, где налажен быт, рядом родные, которые всегда помогут.

– 

Может быть, передумаешь, сынок? Зачем тебе уезжать, создавать дополнительные трудности и себе, и нам, – умоляюще просила мама, – или мы тебе так надоели?

– 

Да что ты, мама, при чем тут вы! – отпирался Миша, – просто я давно мечтал учиться именно в этом институте, мне известна его мировая слава. В Москве, конечно, тоже есть институт физкультуры, но где-то далеко, на пригородной платформе – туда просто ездить замучаешься. И потом – у меня три спортивных разряда, я имею право выбирать.

– 

Мне неудобно тебе говорить, – извинительным тоном произнесла Таисия Михайловна, – но ведь дома жизнь дешевле, чем на чужой территории…

– 

Я все понимаю, но много денег мне не понадобится, я буду получать стипендию, – убедительно заявил Миша, – здесь-то я тебе даром обхожусь?

– 

Не даром, но дома, как говорится, солома едома.

– 

Ну, прости меня, мама. Есть у меня в жизни цель, я должен ее достигнуть.

– 

Цель, цель… Кроме физкультуры ты ничего для себя не мог выбрать? Кто идет в такой вуз? У кого ноги работают лучше, чем голова. Ты же умный, учишься хорошо…

– 

Ой, мама, перестань. Нельзя так думать, будто все спортсмены дураки. Я хочу быть тренером высокого класса, воспитывать чемпионов. Это все равно, что педагог. Кстати и Лесгафт был, прежде всего, педагогом, только потом врачом. Это именно он разработал научную систему физического воспитания. Я хочу продолжить исследования в этой области, защитить диссертацию.

– 

А если ты в этот институт не поступишь, не пройдешь по конкурсу? Сам же говоришь, что институт очень знаменитый, все чемпионы там учатся. Что тогда будешь делать?

– 

Вот когда не поступлю, тогда и будем думать, что делать дальше. Но я постараюсь поступить.

Мама вздохнула и ушла на кухню. Отказать любимому сыну ей было сложно, расставаться с ним – больно. Но если у человека есть цель, что тут поделаешь?

– 

Что ты там забыл, в этом Ленинграде? Город холодный, каменный, нерусский какой-то… – высказала свое мнение сестра.

– 

Это прекрасный город, Таня. И потом, ты же знаешь, там живет Лена. А Лена моя путеводная звезда.

– 

Вот это новость! Я не думала, что ты так серьезно относишься к ней. Я думала, что вы – просто друзья.

– 

Друзья, конечно. Но чем больше я думаю о Лене, тем больше она мне нравится.

– 

Вижу, вижу, что нравится, раз идешь на такие жертвы – из дома бежишь. Значит у тебя не одна цель, а целых две?

– 

Да, две. Хотя я пока не знаю, сможет ли Лена меня полюбить.

– 

Тебя да не полюбить! Будь я помоложе… Будь я не твоя сестра…

– 

Да брось! Я хочу, чтобы ты все-таки поддержала меня в моем решении и успокоила родителей. В конце концов, я уже взрослый и могу жить самостоятельно. Свобода от родительской опеки не испортит меня.

– 

Так ты еще и свободы захотел? Не рано ли? Тебе всего 17 лет, школу заканчиваешь. Ты еще не встал на ноги, не научился сам зарабатывать.

– 

Да, этот факт неприятный, но временный. И на ноги я встану, и зарабатывать научусь.

– 

Однако, как ты во всем уверен – никакого сомнения. Еще Карл Маркс говорил: «Подвергай все сомнению». Да и где ты в этом городе собираешься жить? Не у Лены же…

– 

Нет, нет, дадут комнату в общежитии.

– 

Не комнату тебе дадут, а койку. Тоже мне радость, жить с чужими людьми, под всех подлаживаться. Дома все-таки комфортнее.

– 

Хотя бы ты не ной, Таня. Мы с тобой всегда понимали друг друга, никогда не ссорились. Так давай сохраним эти теплые отношения на всю жизнь.

– 

Вот ты со мной уже и прощаешься.

– 

Рано прощаться. Хотя – прощай, я побежал на тренировку.

Когда он ушел, Таня задумалась. Вот тебе на! И Лена тут, и город прекрасный, и свобода… Кто бы мог от него это ждать! Против Лены Таня ничего не имела – она знала ее с детства, привыкла к ней. Лена была дочерью маминой подруги. Как-то во время школьных зимних каникул Таисия Михайловна получила телеграмму из Ленинграда. В ней значилось: «Группой юных путешественников в Москву выехала Лена. Пожалуйста, встретьте ее. Поезд такой-то. Оксана».

Поскольку мама была занята на работе, на Ленинградский вокзал отправилась Таня. Она встретила Лену, которая училась тогда в пятом классе, и привезла к себе домой. На семейном совете решили,что Москву ей покажут сами, без экскурсионных групп. Миша, который был на год старше гостьи, тоже вызвался сопровождать ее. Красную площадь, Кремль с царь-пушкой и царь-колоколом, ВДНХ и кукольный театр на Колхозной площади посетить успели. А потом Лена заболела. Поднялась температура, вызвали врача и начали Лену не только лечить, но и развлекать. К счастью, тогда в семье уже появился первый в истории семьи телевизор – и это скрашивало Леночке дни болезни. Миша очень волновался за гостью, очень огорчался, что ей было плохо. Лена пошла на поправку через четыре дня, когда группа юных туристов уже собралась обратно в Ленинград. Лену одели потеплее и повезли на вокзал. Милое голубоглазое существо крепко вцепилось в Танину руку и испуганно оглядывалось по сторонам. Лена приехала в Москву первый раз, и все здесь ей было незнакомо и интересно. Чувствовалось, что уезжать ей не хотелось, она бы погостила еще. А рядом шел грустный Миша, которому тоже было жаль расставаться с ней.

Жила Лена даже не в Ленинграде, а в пригороде, в небольшом военном городке. Отец ее Виктор Ильич Ткаченко был полковником, а мама Оксана Павловна не работала, поскольку работать там было негде. Несмотря на далеко не студенческий возраст, она училась заочно в каком-то гуманитарном институте. Познакомились родители Лены и Тани на фронте, во время Великой Отечественной войны, где вместе с полком связи дошли до Берлина. Фронтовая дружба, как известно, крепкая. После войны Виктор Ильич остался служить в армии, а отец Тани Михаил Николаевич не захотел быть военным и окончил педагогический институт.

Через неделю после того, как Лунины проводили гостью домой, пришло письмо от ее мамы Оксаны Павловны, где она благодарила за теплый прием ее дочки, извинялась за болезнь Лены, из-за которой всем пришлось поволноваться, и в свою очередь приглашала всё семейство к себе в гости. Мише с Таней очень хотелось съездить в Ленинград, где они никогда не были, но осуществить эту мечту удалось только через два года, когда Миша окончил восьмой класс, а Лена – седьмой. Лене к тому времени исполнилось 14 лет – не самый лучший возраст для девушек. Таня помнит, что она сама выглядела в этом возрасте ужасно – ноги были тонкими, как спички, руки и лопатки торчали в разные стороны, а талии как таковой не было совсем. Однако Лена, еще не успев превратиться в абсолютную красавицу, выглядела, тем не менее, очаровательно. Что касается Миши, то он был красив всегда. Милая парочка при встрече была очарована друг другом.

Пока подростки, упиваясь встречей, много времени проводили вместе, Тане ничего не оставалось, как подружиться со старшим братом Лены Валерой. Он был на два года старше Тани, но они быстро нашли общий язык. Родители Ткаченко, казалось, не замечали, что у них в доме образовались две почти влюбленные парочки. Они ни на что не намекали, а были очень гостеприимными и радушными. Стояло жаркое лето, рядом – лес и речка, цветы – и у всех было прекрасное настроение.

Таня приглядывалась к Валере, делать все равно было нечего. Она сравнивала его со своими московскими кавалерами, прикидывала, а не смогла бы она его полюбить. В конце концов, ей уже было почти двадцать лет. Правда, мысль о замужестве казалась ей пока дикой, но определяться в своих вкусах, наверное, пора.

Валера встретил ее с братом на Московском вокзале в Ленинграде, на электричке привез домой, в военный городок. Ехали они недолго, всего час. В пути он с интересом разглядывал Таню с Мишей, все время улыбался и давал короткие пояснения по поводу проезжаемых станций. Таня, чтобы избежать неловкого молчания, задавала наивные вопросы о погоде, природе и расписании электричек. Валера охотно отвечал, и даже по этим коротким ответам было ясно, что человек он очень умный и начитанный. Дома он исправно слушал по радио последние известия, как это делают все взрослые – вот этого Таня никак не могла понять, всякие хозяйственные и политические новости ее никогда не интересовали. Ведь дело было давно, в разгаре, как сейчас говорят, «застоя», и ничего пикантного или катастрофического, что действительно может вызвать всеобщий интерес, тогда в последних известиях не передавали.

Во время прогулок по Ленинграду Таня убедилась, что Валера прекрасно знает свой родной город, все его достопримечательности, архитектурные стили и даже архитекторов, их сотворивших. Тане понравился Ленинград, этот музей под открытым небом, с его прямыми линиями проспектов, с его мостами и чугунными оградами, с реками и каналами. Но Валера еще больше удивил Таню, когда неожиданно выяснилось, что он неплохо знает и любит Москву.

– 

Ты знаешь, – вальяжно рассуждал он, сидя на лавочке, – раньше я любил Москву с практической стороны. Это более крупный, чем Ленинград, город, там больше театров, чаще бывают гастроли. Для культурного человека это очень важно. А сейчас я вдруг понял, что мне хочется просто прогуляться по Москве, по ее старым улочкам, заблудиться в ней…

Таня пришла в восторг от этих слов. Она слушала, буквально раскрыв рот. Это был еще один плюс в пользу Валеры. К тому же он уже учился в Ленинградском университете и казался ей очень взрослым.

Его сестра Лена была более легкомысленной, больше интересовалась косметикой и модной музыкой. Из-за того, что по утрам она очень долго приводила себя в порядок, а попросту красилась, закрывшись у себя в комнате, завтрак задерживался. Ждать ее приходилось минут сорок. А то и час. Что можно делать с женским лицом и волосами в течение такого долгого времени, Таня не знала. Если она сама хотела слегка подхорошиться, ей хватало десяти минут. А чаще Таня обходилась и вовсе без косметики, потому что считала, что ее естественные краски еще не выцвели.

Лена выходила из своего будуара в полном блеске – удлиненные ресницы, подведенные глаза, тени… Но становилась ли от этого лучше? В этом сомневались все, кроме нее самой. Поведение Лены нисколько не раздражало Таню, хотя в душе она и посмеивалась над ней. К тому же Лена была так доброжелательна, так рада гостям, что на нее невозможно было обижаться. Миша, казалось, недостатки Лены замечал, но считал их несущественными. Он смотрел на нее восторженно, во все глаза.

Когда Миша с Таней вернулись домой, то между обеими парочками началась переписка, хотя Лена не любила и не умела писать. Валера присылал Тане сборники модных поэтов, открытки с видами Ленинграда, рассказывал о своих делах и планах. А на следующий год Оксана Павловна уговорила всю компанию отдохнуть пару недель на турбазе в Сухуми, где главным бухгалтером работала опять же однополчанка Лилия Николаевна. Она и обещала помочь с путевками.

Таня с Мишей встретили ленинградцев в Москве, а дальше поехали с Курского вокзала в одном купе. В дороге скучать не пришлось. Миша, которому едва исполнилось шестнадцать лет, уже начал проявлять свой талант рассказчика и юмориста. Тут были и анекдоты, и истории из школьной жизни, и родительские наставления, перефразированные на свой лад. Ему удалось затмить умного, поэтичного и тоже неплохого собеседника Валеру. Компания хохотала до упаду.

В Сухуми на лазурном берегу Лена превзошла сама себя. Надо ли говорить, что за год она стала еще красивее. Чтобы представить ее образ на берегу моря, надо вспомнить фильм «Алые паруса» с молодой Анастасией Вертинской в главной роли – именно ее Таня теперь считала своим идеалом. Каштановые, вьющиеся от природы волосы струятся ниже плеч, голубые миндалевидные глаза смотрят загадочно, стройная фигура, кажется, не имеет изъянов. Каждый проход Лены по пляжу не оставался незамеченным. Но есть тут один нюанс. Лена осталась верна своим северным привычкам, хотя находилась уже под южным солнцем. Она и на пляж приходила накрашенной.

Вот тогда Валера с Мишей договорились между собой и стали готовить на нее покушение. Таня не могла понять, что они такое замышляют, а Лена ничего не замечала. Мальчики шептались, перемигивались, поглядывали на Лену как-то особенно. А потом улучили минутку, когда Лена зашла в воду по пояс – и раз! С громким криком и улюлюканьем они окунули ее в воду с головой. Стойкой косметики тогда еще не было – краска потекла по лицу нашей красавицы.

Поначалу Таня замерла от неожиданности, а потом начала ругаться: «Вы что, с ума сошли? Вам кто позволил так себя вести? По какому праву? Лена, я сейчас тебе помогу».

А Лена, как ни в чем не бывало, ни слова не говоря, не врезав даже своим обидчикам по физиономиям, вышла из воды, не спеша подошла к своей сумочке и достала зеркало. Потом спокойно начала стирать потекшую косметику, не высказав никакой обиды. На следующий день она явилась на пляж во всеоружии своего макияжа. Отношение ко всему этому окружающих можно назвать немой сценой. Никто на нее больше не покушался. Вот вам и Лена! Она тоже оказалась личностью.

Там, в Сухуми, Таня с Леной жили в одной комнате (как и Валера с Мишей) и, несмотря на разницу в возрасте почти пять лет, сблизились. Лена была для Тани младшей сестрой, которую надо было не навязчиво опекать, а Таня для Лены – старшей. Оксана Павловна не зря отпустила Лену так далеко – она была с Таней, а Таня не могла быть плохим примером для Лены. Что греха таить, Ленина мама не была довольна своей дочерью. Она уступала сыну Валере и по уму, и по прилежанию. Вот Таня, например, окончила школу почти отличницей, а Лена не вылезает из троек, хотя производит впечатление совсем не глупой девочки. Просто не пошла у нее учеба, как у Валеры и Тани, вот и все. Мама склоняла дочку подготовиться хотя бы в библиотечный техникум – и Лена уже готова была согласиться.

С Валерой у Тани сложились нормальные дружеские отношения. Ей приятно было с ним общаться. Беседовать. Гулять по пляжу или ботаническому саду, но совсем не хотелось целоваться. Приятно было смотреть на его красивое с удивительно нежной, как у Лены, кожей, с такими же, как у нее, глазами. Но стоило ей только представить, что когда-нибудь придется прижаться к его щеке, погладить по волосам, как ее бросало в дрожь. Вот вам и любовь!

Сейчас, много лет спустя, ей бы сказали: да ты, голубушка, не была влюблена сексуально – а это важнее, чем общность интересов. Или заметили бы, что тут явное несовпадение биополей. Но тогда таких слов и понятий не знали.

Через пять лет Валера женится на своей однокурснице и изменит свой красивый, несколько женственный образ в сторону мужественности. Он отрастит усы и бороду, нацепит очки и станет совершенно неузнаваемым. Окончив университет, начнет работать редактором на Ленинградском радио, много пить и курить и очень мало внимания уделять своей единственной дочери. Валерий Викторович Ткаченко будет дружить с театральной и киношной богемой и даже снимется в одном среднем по качеству фильме в эпизодической роли.

Но пока никто, в том числе сам Валера, об этом не знает. Пока он ходит по морскому пляжу с фотоаппаратом и всех фотографирует, а по ходу дела учит этому искусству Таню. Как раз в это время в наш сюжет вклинивается еще одно действующее лицо, еще одна Лена – младшая дочь главного бухгалтера турбазы Лилии Николаевны Хохловой. Лена номер два по доброте душевной и по праву хозяйки повадилась навещать столичных гостей – то винограду принесет, то арбуз, то книжки для вечернего чтения. Вместе с Лилией Николаевной они приглашали гостей и к себе домой на чаепитие. Все это было приятно, вносило разнообразие в их курортную жизнь. И столичные мальчики, будучи людьми воспитанными, не оставляли южанку без внимания: то место уступят, то цветочек подарят, то осыпят комплиментами. А шестнадцатилетняя Лена Хохлова оказалась натурой чувствительной и к комплиментам равнодушной не осталась. Особенно к Мишиным. Так у Лены Ткаченко появилась соперница.

Миша быстро сориентировался в ситуации и начал ей подыгрывать. Так, Лену Хохлову он начал называть А-Лена, потому что успел заметить некоторые особенности языка республики Абхазия, в чьей столице они находились. К некоторым русским словам абхазцы добавляли букву А – и русское слово становилось абхазским. Так, например, на одном большом магазине красовалась вывеска «А-Гастроном». Миша долго смеялся над этим, а потом и появилась А-Лена.

Еще абхазцы любили блюда из баклажанов и называли эти овощи «синенькими». А Миша тут же перекрестил их в «зелененькие» и жаловался Лене Хохловой: «Скажи мне, А-Лена, когда нас перестанут кормить этими зелененькими? Я уже весь позеленел». А-Лена смеялась и смотрела на Мишу влюбленными глазами. А что Лена номер один? Не ревновала ли? Нет, она была невозмутима. Она не считала Лену Хохлову своей достойной соперницей. А-Лена была и ростом пониже, и лицом не так красива, хотя более подвижна, более спортивна и темпераментна.

Когда настало время уезжать, Таня с Мишей пригласили Хохловых приезжать в Москву, а Лена с Валерой, соответственно, в Ленинград. Не трудно догадаться, какую столицу осчастливила своим посещением Лена Хохлова.

На следующее лето, уже сдав вступительные экзамены в педагогический институт, Лена с мамой (одна не решилась) заявилась в гости к Луниным. Миша попал под обстрел ее жгучих черных глаз и чуть было не поддался несомненному обаянию южанки. Лена номер два была чрезвычайно общительна и очень расположила к себе и Таню, и ее родителей. Однако южная гостья была чересчур словоохотлива, и ее болтовня стала раздражать Мишу. Он, конечно, не подал виду и проводил гостей на вокзал с самым любезным выражением лица. На прощание А-Лена обещала ждать его всю жизнь.

Прошел еще год – и Миша отказывается от приглашения Хохловых отдохнуть в Сухуми. Он делает свой выбор в пользу севера и едет в Ленинград. Все время, пока он не видел Лену Ткаченко, он любовался на ее сухумские фотографии, присланные Валерой. Он начинает учиться фотографировать – они с Таней покупают простенький фотоаппарат, а потом фотоувеличитель. Миша очень хочет фотографировать Лену сам – так задела его ее красота.

И вот – конец июля, долгожданный день отъезда. Проводить Мишу пришли школьные друзья и поклонницы. Среди них и Танина школьная подруга Нина Горлатых. Нине, как и Тане – за двадцать, но она уже успела побывать замужем и родить ребенка. Нина смотрела на Мишу с нескрываемым (и не только платоническим) удовольствием. Мишу эти взгляды смущают, но он старается сохранить невозмутимость и спокойствие. На вокзале разбитной девице все же удается зажать Мишку в какой-то угол возле батарейки и поцеловать. В итоге сумочка Нины с деньгами, ключами от квартиры и косметикой остается на батарейке. Вспомнит она о своем имуществе только через полчаса, когда объявят посадку на Мишин поезд. Нина со всех ног помчится в тот злополучный угол, но сумочка уже исчезнет. Когда она в бессилии опустится на скамейку и начнет лихорадочно соображать, как ей жить дальше, к ней подойдет женщина в темном рабочем халате и спросит: «Девушка, вы ничего не потеряли?» «Потеряла», – быстро ответит Нина и с надеждой посмотрит на женщину. Та поведет ее в какой-то свой закуток и отдаст ей сумочку, не попросив никакой награды. Вот такие люди были в том далеком 1971 году.

Когда Нина примчится на перрон, поезд уже покажет свой зеленый хвост, а Таня будет вытирать платочком непрошеные слезы. Она плакала, хотя еще не знала, что ее брат сделал свой первый неправильный выбор, а стало быть, и первый шаг к своей гибели.

Татьянина любовь.

Когда Миша готовился поступать в институт, Татьяна тоже делала свой выбор. Шла она к этому долго, не слушая советовпредприимчивых подружек, не цепляясь за первых попавших мужчин, обративших на нее внимание. Она понимала, что семья – это серьезно. В старших классах школы, когда соседка Люба уже меняла кавалеров, а одноклассница Нина только о них и говорила, прикидывая, кого подцепить, Таню вообще эта проблема волновала мало. Конечно, временами ей нравились мальчики, но скорее как-то созерцательно, не задевая сердечных струн.

Когда она училась в третьем классе, ей понравился худенький, тихий мальчик Толя из параллельного класса. У Толи умер отец, умер, видимо, рано, молодым – об этом говорили в школе и жалели мальчика. Вот это и явилось побудительной причиной ее любви – жалость. Любовь эта ничем себя не проявляла – она никогда ни подходила к Толе, не пыталась с ним познакомиться, только наблюдала за ним издалека. Продолжалось это весь учебный год, а когда наступили летние каникулы, как-то само собой забылось.

Следующая любовь явилась к Тане уже в пятом классе, когда к ним в школу пришел новенький мальчик Гена. Гена был не только симпатичным, но и талантливым. Тане он понравился именно в тот момент, когда пел на школьной сцене популярную тогда песню «Родина слышит, родина знает». Через год Гена ушел из школы – опять куда-то переехали его родители, а Таня на всю жизнь полюбила эту песню.

В девятом классе Таня была уже совсем взрослой – во всяком случае, она считала себя таковой. Но влюбилась на этот раз в мальчика моложе себя – в восьмиклассника. Звали его Валерой, как и ее ленинградского друга Ткаченко, был он светловолосым и сероглазым, благородным и интеллигентным. Наверное, он заслуживал любви и не такой, как Таня. Но почему ей понравился такой молодой? В школе подобные эксцессы встречаются крайне редко – обычно младшие школьники обращают внимание на старших, а на маленьких – никогда. И вот – на тебе! Видимо, ее внимание привлекла его незаурядная внешность. А то, что этот мальчик Валера просто похож на Мишу, а, стало быть, и на нее самое,она не видела. Впоследствии Таня стала замечать, что супруги очень часто похожи друг на друга. И этому находились объяснения: живут долго вместе, едят, мол, одно и то же, вот и становятся похожи. Но Таня решила, что это не совсем так. Не становятся похожи, а похожи сразу, изначально, потому что каждый человек любит – и тут уж ничего не поделаешь – свое отражение в зеркале. И вот, любя себя самого, субъект подсознательно, не отдавая себе отчета, выбирает объект любви с теми же чертами лица. Этим можно объяснить еще один непонятный феномен. Наверное, всем приходилось наблюдать, как очень интересные, даже красивые внешне мужчины выбирали себе в жены нечто страшнее атомной войны. А она всего лишь имела похожую на него внешность. Но то, что хорошо мужчине – для женщины смерть. А он, глядя на нее, видел только черты лица, не замечая ее негармоничного облика.

Итак, юный, но благородный Валерик оказался Ее Типом, который будет сопровождать Таню всю жизнь. С Валерой, которого она называла «мой восьмиклассник», ей удавалось иногда перекинуться парой слов, поздороваться и улыбнуться друг другу при встрече. Но, окончив восьмой класс, он ушел из школы, поступив учиться в какой-то техникум. Опять не повезло! Но, оглядевшись по сторонам, она заметила, что в одном из параллельных классов учится симпатичный мальчик Слава (видимо, из новеньких, потому что раньше она его не видела), очень похожий на Валеру. Она не пыталась с ним познакомиться, тем боле подружиться, но с удовольствием смотрела на него при случайной встрече. После школы Слава поступил в военное училище, а Таня почему-то недолюбливала военных. На том и закончились ее школьные любови.

Но рассказ о Татьяниной любви школьных лет будет неполным, если не рассказать о ее, как бы сейчас выразились, виртуальной любви. Она очень любила кино и не могла не влюбиться в киноартистов и их киногероев.

Так вот, был такой артист Валентин Зубков, которого теперь мало кто помнит, хотя фильмы с его участием еще идут. Он почти не играл главных ролей, однако Татьяна его заметила в шпионском фильме «Над Тиссой», где среди героев были положительные пограничники, но Тане понравился отрицательный шпион, враг нашей страны, которого играл обаятельный Зубков. Потом она не могла оторваться от экрана, когда он появлялся в ролях второго плана в фильмах «Летят журавли», «Евдокия», «Коммунист», «Иваново детство» и других. Наверное, он тоже был Ее Типом. Ведь не влюбилась же она впоследствии в того же Алена Делона, которого увидела впервые в 1966 году в фильме «Затмение». Оценила его по достоинству – это да. Но любовь, видимо, совсем другое.

В 1964 году на экраны вышел знаменитый «Гамлет» с Иннокентием Смоктуновским. Его показывали в одном из немногих тогда в Москве широкоформатном кинотеатре «Мир» на Цветном бульваре. Таня с подружками тут же помчалась туда. К тому времени она уже успела познакомиться с Шекспиром, но фильм превзошел все ее ожидания. Вышли девочки из кинотеатра просто завороженные. Потом, когда Таня увидела в журнале «Советский экран» портрет Смоктуновского, она повесила его на стену. Это тоже была любовь. Но Смоктуновский вскоре состарился, в «Гамлете» ему было тридцать девять лет, а Зубков перестал сниматься. И она забыла обоих.

Уже закончилась школьная жизнь, а реального героя ее романа все не было. «Ты почему ни с кем не встречаешься? – допытывалась соседка Люба, – наверное, хочешь найти такого, чтобы на все сто процентов? Но таких не бывает». «Ты равнодушна и безучастна, – вторила ей одноклассница Нина, – мальчишки тебя боятся». Обе приятельницы были по-своему правы. Таня не пользовалась таким успехом у противоположного пола, как красивая Люба или живая, непосредственная Нина. Но когда кто-нибудь из мальчишек обращал на нее внимание, пытаясь дернуть за косичку или как-нибудь услужить, ее это раздражало. Таких ухажеров она ненавидела. Особенно неприятный след в душе оставил инцидент, случившийся в шестом классе. Сзади нее сидел второгодник Коля, он же вечный двоечник – Таня таких не особенно уважала. Но Коля всячески старался обратить на себя ее внимание – и дергал, и щипал, и, вытянув ноги, передвигал ее парту. Тане это изрядно надоело, и она сказала: «Не перестанешь – буду жаловаться». А Коля ударил её книгой по голове. Таня заплакала – не от боли, а от обиды.

Это происшествие не ускользнуло от глаз учительницы, и она позвонила на работу Таниному отцу – директору соседней школы. Информация была представлена примерно так: Таню избили в школе. Наверное, учительница была не права – уместнее было бы вызвать родителей Коли. Однако Михаил Николаевич, ее правильный и очень педагогичный папа вскоре прибыл и долго читал нотации обидчику своей дочери. Коля побледнел и очень смутился, а Тане было очень стыдно перед одноклассниками. Правда, нет худа без добра – от этого неприятного Колиного соседства ее избавили, пересадив на другую парту. Но с тех пор она не выносит имя Коля.

Окончив школу, Таня выбрала технический вуз, вызвав недоумение подружек. Нина собралась поступать в университет на журналистку и звала Таню с собой. В школе они вместе выпускали стенгазету, любили уроки литературы – к литературе им даже не надо было готовиться, девочки схватывали информацию мгновенно. Частенько дурачились и сочиняли эпиграммы на одноклассников – это тоже у них неплохо получалось. Так почему же не посвятить свою жизнь перу и бумаге? Нина, наверное, была права. Но Таня поступила по-своему. Во-первых, в детстве, если читатель помнит, она хотела быть мальчиком. Став взрослее, она стала думать, что если женщина занимается чем-нибудь мужским, например, конструирует ракеты и космические корабли, то это ее прекрасно характеризует. Она заблуждалась, но наивно полагала, что делает правильный выбор.

Школу она окончила в 1967 году – это было время освоения космоса. В 1961 году полетел Гагарин, потом Титов, женщина – космонавт Терешкова и другие. Все взоры были устремлены в небо. Мальчики мечтали стать космонавтами. В печати появились знаменитые строчки поэта Бориса Слуцкого: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне…» И Таня решила стать «физиком», хотя не очень хорошо понимала этот предмет. Она наизусть помнила картинку из учебника с воздушным змеем и стрелками, но так и не поняла, как же образуется подъемная сила, благодаря которой самолеты – такие махины – взмывают в небо. Тем не менее, своей будущей специальностью она выбрала «конструирование авиационных приборов».

И вот – первое организационное собрание в институте после зачисления на первый курс. Вокруг – чужие, незнакомые ребята, а девушек мало. Она села на свободное место и стала ждать, что скажет декан. «Здесь свободно?» – спросил ее кто-то приятным мужским голосом. Она повернула голову и кивнула. Рядом сел русоволосый и сероглазый парень. Она к тому времени уже забыла о своей любви к артисту Зубкову и еще не думала о замужестве. Таня отодвинулась подальше, даже не взглянув на парня, хотя рядом сел именно Сергей Поляков, ее будущий муж.

Первые же занятия в вузе показали, как она ошиблась. Изучать технические предметы ей было не только не интересно, но и мучительно. Особенно нелюбимыми были черчение и начертательная геометрия. Татьяна совсем было собралась бежать из института, но испугалась, что надо будет поступать куда-нибудь снова. А вдруг не поступит и превратится в вечную студентку? Путь назад был отрезан.

Что касается Сергея, то на первом курсе она его просто не замечала – были личности и поярче. Например, Игорь. Он за Таней красиво ухаживал, приглашал в кино и театр. Это с ним она пошла на новогодний бал, надев голубое платье неописуемой красоты. Но день с самого начала не задался. Сначала у Тани не получалась прическа, потом порвались капроновые колготки. Пришлось переодеться, отказаться от прически и просто распустить волосы. В итоге на бал в институт они с Игорем опоздали – двери были заперты, а вахтер куда-то отошел. Так что теперь – отказаться от бала? Ну уж нет. Они начали обходить здание в поисках запасного входа-выхода, но все было заперто. И вдруг Игорь увидел открытое окно на первом этаже. Пренебрегать этим было нельзя. Игорь влез сам, позвал кого-то на помощь, и они втащили Таню. Оказавшись в помещении, она чуть не задохнулась в табачном дыму, а потом, оглядевшись, едва не упала в обморок – то был мужской туалет.Но вечер был прекрасный, Игорь не отходил от неё ни на шаг. Все вокруг начали было думать, что у них любовь. А любви – в очередной раз – не случилось.

Игорь был высокий и красивый, учился вместе с ней в институте, не пил, не курил и вроде бы – по внешнему ряду – вполне подходил Тане в качестве жениха. Она и сама так поначалу думала, но по мере узнавания своего друга она все больше разочаровывалась в нем. Слишком много было в Игоре эгоизма и самолюбования, а потом еще добавился и инфантилизм, нежелание брать на себя никакой ответственности. А самым интересным было то, что Игорь и Сергей хорошо знали друг друга еще до института – учились в одном классе. Игорь относился к Сергею снисходительно, похлопывал его по плечу, смотрел на него сверху вниз – как в прямом, так и в переносном смысле. Он явно считал себя лучше и достойнее, поэтому иногда не боялся Сергея и похвалить. Например, он рассказал Тане, что этот «лимончик» (так он называл своего одноклассника) вообще-то очень талантливый парень, ну просто первый парень на деревне – на баяне играет так, что заслушаешься. Как-то его даже отпускали с уроков на какой-то конкурс, а потом будто бы после восьмого класса без экзаменов брали в музыкальное училище, а он (вот дурак!) отказался. «Разъезжал бы сейчас по гастролям, по Российской глубинке – все лучше, чем корпеть тут над чертежами», – смеясь, добавил Игорь. Таня с интересом выслушала его рассказ, но не придала ему большого значения, потому что игры Сергея на баяне никогда не слышала, а он этой способности не афишировал.

Немного по-другому, с интересом Таня посмотрела на Сергея уже на втором курсе. Первого сентября она опоздала на занятия и стояла в коридоре, ждала звонка. Когда он, наконец, прозвенел, и студенты высыпали в коридор, то они увидели Таню, которая по-прежнему стояла у стены, не решаясь войти в аудиторию против течения. Начались бурные приветствия в таком духе: «Наконец-то появилась, а то мы думали, что не дождемся такого счастья». И девочки,и мальчики, гогоча, полезли обниматься. А Сергей просто посмотрел на нее и тихо сказал: «Сколько лет, сколько зим…» Таню эти простые слова почему-то тронули, и она решила, что тут есть, над чем подумать. Действительно он так соскучился или же это вышло случайно? Его слова прозвучали как-то особенно тепло или ей это только показалось?

Так или иначе, но Тане все это было приятно, и в душе потеплело. Прямо, как у Онегина: «что шевельнулось в глубине души холодной и ленивой?» Видимо, все эти годы ей не хватало именно тепла. Но ее кавалеры были сами достаточно холодными и ленивыми. А обмануть ее было трудно.

Через недельку как-то само собой Тане представился случай узнать Сергея ближе. В консерватории должен был выступать какой-то знаменитый пианист, и Таня решила, что неплохо было бы сходить на концерт. Игорь тут же заявил: «Ну, это не по моей части. Я пас. С такими проблемами лучше обращаться к Полякову». «Ну, ладно, – ответила она, – спасибо за совет». Потом повернулась к Сергею и просто спросила: «А ты не составишь мне компанию?» «С удовольствием», – ответил тот. Они договорились встретиться у входа – и их настоящее знакомство после года знакомства формального – состоялось. Они говорили обо всем – даже о собственных родителях и семейных проблемах. Таня не сразу вспомнила, что Игорь характеризовал Сергея как неплохого музыканта. Уже после концерта, вспомнив об этом, она начала задавать вопросы.

– 

А ты, говорят, музыкант?

– 

Кто говорит?

– 

Игорь. Он тебя очень хвалил.

– 

А… Мы с ним вместе занимались музыкой во Дворце пионеров.

– 

Во Дворце пионеров? – не поняла Таня.

– 

Да, там был музыкальный кружок. А в музыкальную школу я не поступил – не приняли. Сказали, нет ни слуха, ни голоса.

– 

Как?? Ты же потом в разных конкурсах участвовал?

– 

Участвовал. Даже побеждал. Но это было давно и неправда. Сейчас я уже потерял квалификацию.

– 

Но почему? Тебя же брали вне конкурса в музыкальное училище. Или это тоже неправда?

– 

Правда. Я занимался уже там, при музыкальном училище – потому и брали.

– 

Значит, ты доказал, что слух и голос у тебя есть?

– 

Насчет слуха – да, доказал. Но вот голосом своим управлять я так и не научился. Наверное, поэтому и не стал музыкантом.

– 

Разве все музыканты должны петь?

– 

Так мне сказал один очень солидный преподаватель. Я не мог одновременно играть на баяне и петь – хоть меня тресни! Был какой-то психологический барьер.

– 

Наверное, просто стеснялся.

– 

Может быть. Преподаватель же мне сказал грозным тоном: «Если ты не будешь петь, ты никогда не станешь музыкантом!». После этого у меня пропал интерес к музыке. Я отказался учиться в музыкальном училище.

– 

Ты поступил несколько опрометчиво, не находишь? Преподаватель был наверняка не прав. Ты что, ему поверил?

– 

Тогда я был еще мал, глуп, не уверен в себе – поэтому поверил. Да мне было легче все бросить, чем заставить себя петь.

– 

Кому-то это может показаться странным, но я тебя очень хорошо понимаю. У меня такое тоже бывает.

– 

Правда?

– 

Да, человек не всегда может переступить через свое «я». И тут уж ничего не поделаешь. Но сейчас-то ты жалеешь о своем решении?

– 

Иногда жалею, но не слишком.

Сергей проводил ее домой. Они простились, как лучшие друзья.

В институте жизнь шла своим чередом. Таня еще поддерживала отношения с Игорем и в то же время сближалась с Сергеем. Однокурсники уже начали над ними подшучивать: «Сходили в консерваторию – спелись». А тут еще случился конфуз. Таня отдала Игорю книжку, а в ней забыла письмо, которое она написала двоюродной сестре Кате и должна была бросить в ящик. На следующий день подходит Игорь – строгий, подтянутый, сама элегантность – и говорит: «Там в книжке ты свой конверт забыла – я его отправил». «Спасибо», -поблагодарила Таня и подумала: «Вот растяпа так растяпа! Он же мог его прочитать – от него всего жди!»

Да! Читать это письмо Игорю было совсем ни к чему – Таня делилась с сестрой своими личными проблемами. В частности, она написала о том, что роман с Игорем идет на убыль. Что он все больше ей не нравится, что с ним скучно и т.д. А потом она в письме написала такую фразу, которая добьет любого. И это тоже относилось к Игорю: «Интеллект у него – в зачаточном состоянии». И где это она взяла такое выражение: «В зачаточном состоянии»? И что это она так разоткровенничалась? Таня была недовольна собой. Написала, черт знает что, про Игоря – и ему же эту депешу вручила своими руками. Вот уж поистине верно говорят: если бог хочет нас наказать, он лишает нас разума.

Обозвав себя еще раз дурой набитой, она посмотрела на Игоря. Он улыбнулся несколько натянуто. Но никакого презрения к ней или озлобления Таня не заметила. Читал или нет? В конце концов, какая разница? Роман с Игорем закончился, слава богу, он не успел зайти слишком далеко. Может быть и к лучшему, если он читал ее письмо – объясняться не надо. Она закрыла глаза и начала думать о Сергее – о новой, только зарождающейся любви. В воскресенье он пригласил ее прогуляться за город, на дачу. За окнами благоухал май – прекрасное время цветения садов и голубого неба. Прогулка могла оказаться очень романтичной – осталось только дожить до воскресенья.

На следующий день Игорь, как бы между прочим, сказал ей, что письмо ее читал. Вскрыть его оказалось нетрудно – у Игоря хватило ума подержать конверт над паром. Потом он его снова заклеил и не поленился отнести к почтовому ящику. Ну, прямо душка, а не парень!

– 

Ты там пишешь, что тебе со мной скучно и еще что-то про интеллект – я все понял, – произнес он с большим достоинством.

– 

Да я пошутила. Что я понимаю в интеллекте? Сама вон курсовую по электроприводу сдать не могу, – начала было оправдываться Таня.

– 

Желаю успеха, – поклонился Игорь и удалился.

Похоже, что он не рассердился. Но реакция на письмо все равно неадекватная. Почему? И вдруг Таню осенило. Да он, наверное, испытывает те же чувства и ощущения, что и она сама. Он, видимо, тоже вздохнул с облегчением и сказал себе: баба с возу, кобыле легче. И объясняться не надо. Можно исчезнуть, ни слова не говоря, по-английски. Ну что же! Счастливого пути!

В последующие дни Игорь вел себя, как обычно, ничем не напоминая об инциденте с письмом. Таня дождалась воскресенья и, одевшись по-спортивному, поехала с Сергеем на дачу. Поездка превзошла все ее ожидания. В хорошую погоду на природе расцветают не только цветы, но и чувства. Они прошлись по саду, и Сергей подробно рассказал ей, где что растет, какой они собирают урожай и как к ним иногда наведываются воры. Дача была небольшой, но двухэтажной, с очаровательной верандой. Внутри помещение было тоже вполне оборудовано и меблировано. Устав и проголодавшись, они плюхнулись на диван, разложили на столе привезенную из дома провизию и устроили пир. Пообедав вполне по-семейному, молодые люди сидели рядом и обсуждали институтские дела. Сергей положил руку ей на плечо – и она, против обыкновения, не отстранилась. Напротив, ей хотелось прижаться к нему, ощутить его тепло, которого не хватало ей… Это было очень непривычное для нее состояние. Но надо было соблюдать приличия, и она не стала прижиматься.

– 

Как ты думаешь, почему Игорь рассказал мне о тебе, о твоем музыкальном таланте, но совершенно не упомянул о том, что он и сам учился игре на баяне?

– 

Вот уж не знаю. Наверное, он хотел посмеяться надо мной. А над собой – не хотел.

– 

Разве это смешно – играть на музыкальных инструментах? Может быть, он просто завидовал?

– 

Чему тут завидовать?

– 

Ну, как же! Тебя на конкурсы приглашали, в музыкальное училище, а его нет. А самолюбие у него, наверное, есть.

– 

Самолюбие есть у всех. Нечему тут завидовать – из меня ничего не вышло.

– 

Ты теперь совсем играть разучился?

– 

Да нет, могу кое-что изобразить. Только квалификация, техника уже не та. Раньше, когда играл «Полет шмеля» Римского-Корсакова, в одну минуту укладывался, а теперь… – Сергей махнул рукой.

– 

И все-таки у тебя это – личная драма.

– 

Ну, какая же это драма? Если бы я поступил в это музыкальное училище, что бы из этого хорошего вышло? Мы бы с тобой тогда не встретились, – и он посмотрел на нее особенно нежно.

Таня смутилась, но виду не подала и пошла в наступление.

– 

Сережа, а почему же ты нам ни разу не сыграл? Мы бы с удовольствием тебя послушали. Можно даже устроить специальный вечер – например, у ребят в общежитии. Идет?

– 

Только для тебя.

Вечеринка вскоре состоялась и прошла с большим успехом. Сергей удивил и очаровал всех. А на следующий день всех удивил Игорь. Он решил совершить подвиг – выпрыгнуть из окна второго этажа. Его окружили однокурсницы и начали отговаривать – зачем, мол, делать глупости? Он же твердил свое: «Поспорим, что прыгну?» Спорить никто не стал. Таня стояла рядом и не знала, что нужно делать в таких случаях. А Игорь встал на подоконник и вскоре приземлился внизу, в куче песка. Девчонки высунулись в окно и захихикали. Потом услышали чей-то голос: «Вы чего смеетесь? Он же ногу сломал!» Таня помчалась вызывать «Скорую помощь». Прибежали мальчишки, вытащили Игоря из песка, принесли на руках в вестибюль института. «Скорая» долго не приезжала. Игорь держался молодцом, не скулил, не жаловался, смотрел на всех грустными благодарными глазами. Перелом у него, видимо, был серьезным – ногу буквально вывернуло. Он хотел совершить подвиг – и совершил его.

Таня с однокурсницами навещала Игоря в больнице, где он лежал с подвешенной кверху ногой, но был вполне доволен жизнью и не раскаивался в содеянном. Как говорится, всяк по-своему с ума сходит.

Вскоре началась сессия, потом подоспело лето. Родители увезли Сергея отдыхать на юг, и Таня о нем даже скучала. Первого сентября на третий курс Игорь пришел в институт с палочкой, а Сергей – с умопомрачительным загаром. Вскоре выяснилось, что учиться в сентябре они не будут, а поедут в подмосковный колхоз убирать картошку. Все обрадовались – предвкушали романтическое путешествие. Игоря от колхоза освободили как еще не оправившегося от травмы, а Сергей с Таней провели там счастливый месяц. Днем они работали, даже вкалывали,собирая картошку, выброшенную на борозду плугом, которого старательно тянул трактор. Зато вечерами…

Костры, печеная картошка и песни – это само собой. Но была еще луна, такая огромная, что, казалось, можно увидеть прямо с земли и лунный пейзаж, и лунную жизнь, если бы она там была. В сентябре бывает полнолуние – об этом Таня узнала только здесь, в колхозе. В Москве луну вообще не видно – ее закрывают высотные дома. Да и не до нее в вечно движущейся, суматошной столице.

Так вот, это полнолуние… Сейчас бы любители мистических произведений Стивена Кинга воскликнули: «Ага! Вампиры выходят на охоту!». Но тогда, в 1970 году, об этом не думали. Хотя произведения Алексея Константиновича Толстого «Упырь» и «Семья вурдалаков» читали. Не в школе, конечно, – там подобные книги считались несерьезными и безыдейными. Таня после прочтения того же «Упыря» очень долго боялась темноты, озиралась по сторонам и старалась садиться ближе к стенке, чтобы точно знать, что никто не стоит за спиной. Вот такой страх на нее нагнали эти вампиры, по-русски – упыри.

Но полнолуние в колхозе с упырями никак не ассоциировалось. Оно всего лишь символизировало романтическую ночь и покровительствовало влюбленным. И однажды в такую ночь Таня с Сергеем отправились на прогулку вдвоем. Они прошли по сельской улице, по березовой аллее, перешли железнодорожную ветку и оказались в поле, где уже скосили то ли рожь, то ли пшеницу. Облысевшее поле украшали стога соломы. При лунном освещении пейзаж был таинственным и прекрасным.

– 

Вот это да! – воскликнул Сергей, – я такого еще не видел!

– 

Да и где ты мог такое увидеть? Городской мальчик, живешь в центре Москвы в окружении каменных глыб – странно, что ты еще где-то находишь кислород…

– 

Можно подумать, что в Москве живу только я, а ты – на природе…

– 

Ну, во-первых, я живу не в центре, а в Медведково, там воздух чище, – возразила Таня, – во-вторых, я родилась не в Москве, а в пригороде – это тоже имеет значение. А в-третьих, у меня тетка живет в деревне: какой там воздух, какие овраги и ручьи!Я в детстве с двоюродными братьями и сестрой все там облазила. В ручье на дне оврага мы запруды делали, это что-то вроде маленькой плотины – у нас вода потом красиво падала.

– 

Мне тоже есть, чем похвалиться, – улыбнулся Сергей, – у меня в деревне жила бабушка. Правда, не все мои воспоминания приятные. Однажды в пятилетнем возрасте я провалился в какую-то яму, да еще и вниз головой. Зрелище было то еще: головы не видно, только ноги торчат. Маму, с которой мы там гостили, чуть инфаркт не хватил.

– 

Представляю. И что ты при этом чувствовал?

– 

Ничего не чувствовал, только орал что было мочи.

– 

А меня однажды мальчишки закопали в стог сена. Я очень испугалась и почувствовала, что скоро умру. К счастью продолжалось это недолго, меня откопали.

– 

Почему ты так уж испугалась? В стогу сена не задохнешься.

– 

Я этого тогда не знала. Задохнешься или не задохнешься – все равно не очень приятно, если тебя закапывают.

– 

Ах, ты моя маленькая, – ласково сказал Сергей, – я тебя в обиду никому не дам.

Он обнял ее, защищая от ночной прохлады. Потом быстро сказал, что по окончании колхозных работ они должны подать заявление в ЗАГС. Не дождавшись ответа, жених крепко поцеловал свою предполагаемую невесту. Таня поначалу растерялась, а потом ответила уклончиво: «Ну что же, подумаем». Она не знала, как надо отвечать в таких случаях. Хотя была тронута до слез. Никто никогда не называл ее маленькой, никто не обещал защищать. А так иногда хочется, чтобы и приласкали, и защитили.

Наутро, уже на картошке, их окружили однокурсники и начали пытать, где это они так долго гуляли и чем это может закончиться.

– 

Не ожидал я от тебя такой прыти, – заметил друг Женя и подмигнул Сергею.

– 

На свадьбу, я надеюсь, пригласишь? Я согласна быть свидетельницей, – это сказала подруга Тамара, которая тут же отвела Таню в сторонку, – ну что у вас там было? Давай рассказывай.

– 

Ничего не было, – Таня пожала плечами, – гуляли, разговаривали.

– 

Точно ничего? Я-то верю, а вот другие… Тут был такой сыр-бор, когда вы исчезли! – Тамара хитро улыбнулась, – ну да ладно, время покажет.

Время не показало ничего. Разочарование ждало не только однокурсников, но и Таню. В октябре, вскоре после приезда студентов из колхоза, скоропостижно скончался отец Сергея, известный в Москве архитектор. Все газеты поместили некрологи, и Таня увидела портрет своего несостоявшегося свекра. Свадьба была отложена на неопределенное время.

Вдали от дома.

После отъезда сына Таисия Михайловна буквально каждый день заглядывала в ящик, ожидая писем. Телеграмму о том, что доехал хорошо, Миша, конечно, прислал. А письма все не было. Мама испытывала двойственные чувства. С одной стороны она была не против, чтобы сын провалился на экзаменах – тогда бы он вернулся домой. Но с другой стороны она бы очень обиделась за Мишу, если бы его в институт не приняли. Такого парня – и не принять! Кого же тогда принимать? Да, тут было, над чем подумать.

Когда наконец-то письмо пришло, Лунины узнали, что конкурс на выбранную Мишей специальность – спортивные игры – очень большой. Заявление подали больше шестидесяти человек, а принять должны только восемь. Но, как писал Миша, он собирается бороться до последнего. К этому времени он отлично сдал первый экзамен – химию. Далее сообщил, что был в гостях у семьи Ткаченко, и передавал от них привет. А недели через две семья получила еще одну телеграмму из Ленинграда: «Зачислен на первый курс. Подробности в письме. Миша». Свершилось! Таня захлопала в ладоши, а мама, да и папа тоже, не смогли сдержать слез. Когда мама опомнилась от шока, у нее тут же возник вопрос: а почему Миша не едет домой, ведь до 1 сентября еще есть время? Что у него там за дела? Лена?

Письмо пришло через три дня. Миша рассказывал, что сочинение написал на четверку и совсем было упал духом. Но случилось чудо. Вместо восьми абитуриентов приняли девять – и девятым взяли его, Мишу Лунина, в него поверили! Далее Миша сообщал, что домой он не приедет – Лена и ее родители пригласили погостить у них в военном городке, отдохнуть, подышать свежим воздухом. Тут Таисия Михайловна не на шутку рассердилась на свою подругу Оксану Павловну. Парень поступил в институт и будет жить не дома, а в Ленинграде, а она – погостить! Как будто не знает, что Мишу ждут дома. Как будто за годы учебы он не успеет у них погостить!

Но делать нечего. Миша сам принял решение – и пришлось с этим смириться. Да и похвастаться есть чем перед подругой – как же, такого сына вырастила. Это не ее вертихвостка Лена.

– 

Я чувствовала, что без Лены тут не обошлось, – сказала Таисия Михайловна Тане, – и что он нашел в этой вертихвостке?

– 

Красивая. Обаятельная.

– 

По-моему, она легкомысленная. От нее не будет толку.

– 

Он же на ней пока не женится, мама. По какому праву мы будем ее судить? Да и молода она еще, в школе учится. Какой с нее спрос?

– 

Но ты ведь такой не была в ее возрасте! На тройки, двойки не училась, по два часа не красилась…

– 

Так то я. Все люди разные…

– 

Разные, даже очень разные. Это пока он на ней не женится. А потом возьмет и пришлет нам приглашение на свадьбу. Обстановка там вполне располагающая.

– 

Ты имеешь в виду невские зори, белые ночи?

– 

Не только. Все там для него чужие, и только Лена вроде бы родной человек. Она так прочно вошла в его сознание, что он уже и не видит других девушек.

– 

Надо будет, увидит. Но неужели ты не видишь, мама, что и Лена не самый плохой вариант. Она из хорошей семьи, где чтут семейные устои.

– 

Так-то оно так, но…

– 

Мама, вспомни мировую литературу, которую ты так любишь. Самые обаятельные женщины– та же Наташа Ростова или Татьяна Ларина – они что, университеты заканчивали? Или были победительницами математических олимпиад? Или та же Аксинья у Шолохова – простая деревенская баба, а какой из-за нее сыр-бор?

– 

Сейчас другое время. Нашла тоже, с кем сравнивать. Тогда женщинам и работать-то не надо было.

– 

Ладно, не будем заранее обсуждать этот вопрос. Как у нас папа говорит – не будем делить шкуру неубитого медведя.

Больше мама с Таней на эту тему не говорили. А тем временем незаметно пролетели первые полгода Мишиной самостоятельной жизни, и в семье начали готовиться к большому событию – приезду сына на каникулы. Мама берегла к встрече всяческие деликатесы, с которыми в те годы даже в Москве было трудно, а папа с Таней старались получше убрать квартиру. Как давно Миши не было дома! Впрок ли ему пошел этот первый опыт жизни вдали от дома? Конечно, все волновались, но в то же время верили только в хорошее.

И вот долгожданный час настал! Однажды вечером раздался звонок в дверь и вошел счастливый, улыбающийся Миша. Мама со слезами бросилась его обнимать, папа радостно хлопал по плечу повзрослевшего сына. А Таня смотрела на брата во все глаза.

– 

Как у вас вкусно пахнет! – воскликнул студент, – я не ел целую вечность! Накормите?

Мама с Таней помчались на кухню хлопотать по хозяйству. Стол к ужину вскоре был накрыт. Мама так старалась, что наготовила еды, как говорится, на Маланьину свадьбу. Но Миша не возражал и уплетал все подряд. Потом, насытившись, он стукнул себя ладонью по лбу.

– 

Какой же я болван! Я привез вам гостинцы и совсем забыл о них.

Миша начал рыться в своей сумке и вытащил совершенно удивительные вещи – восточные сладости. Он объяснил, что магазин на Невском так и называется – «Восточные сладости». Это были лукум и нуга сбивная с орешками, которые в Москве в те годы не продавались. Таня пришла от них в такой восторг, что восточные сладости впоследствии стали традиционными в Мишиных гостинцах. Как ему удавалось выкроить из своего скромного денежного довольствия еще и на подарки, знал только он.

В честь приезда Миши мама вызвала тетю Лиду из Рязанской области и тетю Тоню из Тамбовской, пригласила соседей и друзей. Это был прием в честь дорогого гостя – и все, включая Мишу, были этим довольны. Гости слушали Мишу, который рассказывал о Ленинграде, про те же «Восточные сладости» и кондитерский магазин «Мечта» на том же Невском (все-таки он был еще ребенком), а потом вдруг перешел на рюмочные – это уже было что-то новое и взрослое.

– 

В Москве нет рюмочных, – констатировал он, – а ведь это очень удобно. Зачем человеку покупать бутылку, когда достаточно выпить рюмку. Это своего рода культура.

Все с ним, конечно, согласились. А потом тетя Лида ненароком задала нескромный вопрос: «А невеста-то твоя как?». «Какая невеста, – удивился Миша, – у меня нет невесты». «Вот умница», – тут же отметила про себя Таисия Михайловна. Но Таня решила поддержать тетку: «А как же Леночка? – кокетливо спросила она, – неужели забыл ее?»

– 

Ах, Лена… – Миша, казалось, задумался, потом, не спеша, ответил, – нет, не забыл. Вот только видимся редко – она школу кончает, у меня сессия… Да и живем далеко друг от друга. Но она успела-таки приобщить меня к местной культуре. В Эрмитаж с ней ходили, в Русский музей. Я уж не говорю, что Ленинград – это вообще музей под открытым небом.

– 

Ну не лучше же Москвы! – вставила тетя Тоня.

– 

Смотря как посмотреть, – уклончиво ответил Миша.

Соседка Люба, она же Любовь Дмитриевна, тоже решила высказать свое мнение.

– 

Я в Ленинграде не бывала – не доводилось. Вот сейчас бы с удовольствием поехала вместе с Мишей – но где взять деньги? Не судьба. Однако я тоже думаю, что Ленинград лучше Москвы, чище. Здесь же проходной двор…

– 

Да, да, – подхватила подруга Нина, которая с опозданием, но все же пришла на застолье, – слишком много в Москве недостойных ее строений. Вы же сами видите – рядом с шикарным зданием – покосившаяся лачуга. Я сама писала об этом в «Вечернюю Москву». Нельзя же так, Москва – лицо России.

– 

Я тоже об этом мечтаю, -вздохнула Таня, – в Ленинграде ведь такого нет?

– 

Нет и не может быть, – отрезал Миша.

Если заглянуть в будущее, то можно увидеть, что мечта москвичей сбудется довольно скоро, к 1980 году, когда в Москве будет проводиться важное международное мероприятие – Олимпиада-80. Москву почистят – и она засияет новыми гранями своей красоты. А пока…

– 

Кстати, – опять взял слово Миша, – я вам не рассказывал, как сдал сессию?

– 

Хорошо, кто бы мог сомневаться, – улыбнулась мама.

– 

Не угадала.

– 

Неужели провалил?

– 

Опять не угадала. Не хорошо, а очень хорошо. Отлично! Буду получать повышенную стипендию.

– 

Ты спятил, – заметила Нина, – нельзя же так перенапрягаться.

А обе тетушки захлопали в ладоши.

– 

И сколько это сейчас? – спросила Люба.

– 

Пятьдесят рублей! – с гордостью ответил Миша, – этих денег хватит, чтобы съездить из Ленинграда к вам в гости, накупить кучу подарков и еще погулять в Москве.

– 

Поздравляю и желаю так держать! – сказала Таня.

Время было уже позднее, и гости начали расходиться, пожелав Мише хорошего отдыха.

Таня вышла проводить Нину.

– 

Как ты думаешь, – спросила она у подруги, – Миша правильно поступил, уехав в Ленинград?

– 

Кто его знает, – задумалась Нина, – но твой брат производит впечатление серьезного человека. Живет без мамы, учится на пятерки – ты такое когда-нибудь видела? А ему ведь нет еще и восемнадцати.

– 

Да, не видела. Когда мы окончим институт, у нас в группе – я уверена – не будет ни одного отличника.

– 

Технический вуз более тяжелый, чем институт физкультуры. Мише, наверное, легче учиться, чем тебе.

– 

Может быть, отчасти. Но все равно ведь надо постоянно что-то учить, курсовые всякие делать – это же высшее учебное заведение.

– 

Да, Миша молодец, – согласилась Нина.

Миша гостил дома две недели. Родители не могли на него нарадоваться. Поправился он дома, наверное, килограммов на десять. А время шло, и неумолимо приближался день Мишиного отъезда. Папа с мамой, да и Таня тоже, загрустили, засуетились, начали собирать ему гостинцы на дорогу. Самого Мишу отъезд не огорчал – он, казалось, возвращался домой. Вся родня и друзья собрались на Ленинградском вокзале. У мамы были мокрые глаза, но Таня уже не плакала – она смирилась с неизбежным.

Мама дала Мише денег и сказала, что не будет уменьшать дотацию в связи с его повышенной стипендией. Таня сочла это справедливым, потому что хорошую учебу надо поощрять. Сын уехал, и опять мама начала ежедневно заглядывать в почтовый ящик, ожидая писем. Миша знал это и писал часто – почти каждую неделю. Домашние были в курсе всех его дел, и по вечерам при мягком свете настольной лампы перечитывали его письма, умиляясь и радуясь.


Сентябрь 1971 года

Привет из колыбели революции!

Наконец-то я приступил к учебе, что меня очень радует. Изучаю историю КПСС, историю физической культуры, анатомию человека – это у нас очень сложный предмет, придется запомнить много латинских названий-, психологию и многое другое. Если сессию нормально сдам, то в январе приеду на каникулы.

В свободное от учебы время посещаю кино, концертные залы. Был на выступлении польского ансамбля «Но то цо», концерте Анатолия Королева, в мюзик-холле, где блистает Сергей Захаров. Это восходящая звезда нашей эстрады, красавец мужчина, кумир ленинградских девушек. Даже Лена от него в восторге, а она ведь влюблена в меня, не так ли?

В октябре надеюсь «на встречу с родиной» – приезжает из Москвы «Театр на Таганке». Боюсь, билетов не достать, но рассчитываю на лишний.

Очень скучаю по вам.

Миша


Ноябрь 1971 года

Мама, папа, Таня!

Я только что вернулся с соревнований из Белорусского города Гродно. Я все-таки попал в заветную «десятку» игроков и соревновался на первенство СССР. Гродно находится недалеко от границы с Польшей – 15 километров. Очень много старинных зданий, церквей. Все они выполнены в польском стиле и отличаются от российских.

Поселили нас в гостинице «Неман», выдали талоны на питание по три рубля в день. Но выступили мы неудачно, заняли пятое место, видимо, команда наша еще не сыгралась вместе. Будем тренироваться дальше. Утром я на учебе в институте, вечером – на тренировке в спортзале. Скучать некогда, но я все равно по вам скучаю.

Миша.

Декабрь 1971 года

Мама, папа и Таня!

Спасибо вам за посылку, яблоки очень вкусные – домом пахнут. Я вам в этом ящике тоже что-нибудь пришлю.

Вчера ходил в Эрмитаж на выставку картин американского коллекционера Хаммера. Хотел сходить в воскресенье с Леной, но не получилось: очень много народу. Очередь стояла на улице от входа (со стороны Невы) до Дворцовой площади, прямо как в Мавзолей Ленина. Коллекция очень богатая – есть представители французской, итальянской, испанской, голландской и американской живописи. Очень много знакомых имен: Камиль Коро, Эдгар Дега, Поль Сезан, Рафаэль, Рембрант и другие. Особенно запомнились «Царь Давид» Моро, «Девушка с вьющимися волосами» Рубенса.

Изучив выставку, походил по Эрмитажу, посмотрел живопись из собрания этого музея (уже не в первый раз). Но через три часа так устал, что поплелся к выходу. А перед глазами мелькали знакомые картины Рембранта, особенно «Возвращение блудного сына». Это, наверное, про меня.

Заканчиваю сие «живописное» послание. У меня все нормально. Целую.

Миша


Таисия Михайловна отложила письма сына, которых скопилась уже целая стопка, и сказала: «Все-таки молодец он у нас. Живописью, музыкой интересуется, книги читает. Даже вдали от дома тянется ко всему прекрасному, высокому. Вот что значит хорошее воспитание и благополучная семья! С его другом детства Витей что стало? В тюрьме сидит, как папа. Каковы родители, таковы и детки».

Папа и Таня согласно кивнули – они тоже гордились Мишей.

Первые разоблачения.

Нина Горлатых, заглядывая в гости к Тане, тоже очень любила читать Мишины письма. У подруг это было своего рода развлечение.

Для Тани он присылал очень хорошие стихи, которые вырезал из Ленинградской молодежной газеты «Смена». Таня очень любила стихи, собирала их в блокнот и читала подруге Нине. Нина восхищалась и тоже переписывала их для себя. Так они познакомились с интересной ленинградской поэтессой Натальей Гуревич, о которой в Москве и не слышали. Ее стихи были по-женски мудры и философски отражали самую суть жизни.

– 

Нет, ты послушай, – в который раз восхищалась Нина, – как только она догадалась, что шахматы – это модель нашей несовершенной жизни! – И студентка факультета журналистики со знанием дела и достаточно выразительно продекламировала стихи неведомой Н.Гуревич:

Смотрите в шахматную доску,

Как в зеркало тревог и бурь.

Как символично, как непросто

Передвижение фигур.

То вправо ход, то снова влево,

То вдруг во всю диагональ

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

Спасает девочка от двоек,

Когда стоит он у доски.

Жена спасает от попоек,

От дурости и от тоски.

Король (о, как вы все похожи!)

Сидит, ворчит, чего-то ждет.

Он многое умеет тоже,

Но дальше клетки не пойдет.

В далекой древности и в эру

Космического корабля

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

Ей все заранее известно,

И в том числе судьба своя.

Должно погибнуть королевство,

Когда не станет короля.

– 

Это действительно так, – сказала Нина, руководствуясь своим жизненным опытом, – особенно «дальше клетки не пойдет». Все держится на женщине – и семья, и весь мир. Что мужчины делали бы без нас? Дрались бы, убивали друг друга за какой-нибудь ничтожный кусок земли. Ходили бы немытыми, небритыми. Они и при нас-то не всегда могут удержаться от войн, а уж без нас…

– 

Мужчины, как и женщины, бывают разными, – вставила Таня.

– 

Да брось ты, все одинаковые, как их ни корми, все в лес смотрят.

– 

Ну, ты даешь! Это же ты изменила мужу, а не он тебе. Или забыла уже?

– 

Не забыла. Одному яизменила, другой мне, в итоге полная ерунда. Ребенка по глупости родила, бабке с дедкой подкинула.

– 

Ты не жалеешь, что ушла от мужа?

– 

Конечно, нет. Соблазнил, паразит, заставил замуж за него выйти. Я молодая была, глупая, а он уже институт заканчивал. Он таким взрослым мне казался – льстило даже с ним встречаться. Меня, говорит, одни поцелуи не устраивают. Я, говорит, не мальчик. Ну, и взял меня…

– 

Куда взял?

– 

Ты что, глупая?

– 

Конечно, глупая. Ты разве вещь какая-нибудь, которую берут без ее согласия?

– 

Он меня своими ласками до экстаза довел. Ты знаешь, я человек горячий. Клялся, что будет предохраняться, детей не допустит. И действительно предохранялся, как я умудрилась забеременеть – ума не приложу. Пришлось топать в ЗАГС. Он, видимо, успел в меня втюриться, не бросил.

– 

Как же тебя не полюбить? Ты же похожа на Наташу Ростову – обворожительна, и все тут. Никакого твоего ума не надо. Я сама в тебя влюбилась, когда ты к нам пришла в седьмой класс.

– 

Это, наверное, потому, что я только что приехала из-за границы?

– 

Отчасти. Заграничные курточки, юбочки, замочки, папа дипломат – и при этом ты была такая живая, такая непосредственная, черные глаза блестели из-под густой челки… К тому же ты вела себя так, как будто и не замечала всего своего великолепия. Это подкупает.

– 

Ты мне Америку открываешь. Никакого великолепия не было. Я точно подходила под описание Толстого: «черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая

девочка».

– 

Но потом ты расцвела – опять, как у Толстого. Я тогда думала: какая хорошая девчонка, вот бы с ней подружиться. Но куда уж мне – тихой и незаметной. И если бы не тот поход, где мы сблизились… Вообще-то в школе у меня мечты сбывались.

– 

А сейчас?

– 

Сама видишь – замуж никто не берет. Сначала сказал, что подадим заявление, а потом – извини, обстоятельства изменились. Смерть отца- причина, конечно, уважительная, но все равно обидно. Мог бы сказать: свадьба откладывается на полгода или на год, как у того же Болконского. Так нет, молчит.

– 

Что, на нем свет клином сошелся? У тебя же другой кавалер есть, Игорь. Очень даже ничего.

– 

Про Игоря я тебе уже рассказывала…

– 

Это про письмо-то? Какая чушь! Он же из окна выпрыгнул, чтобы привлечь твое внимание.

– 

Самолюбие, не больше. А знаешь, кто мне удружил? Братец Миша. Это он письмо в книжку засунул.

– 

Зачем?

– 

Машинально, говорит. Вертел в руках, смотрел адрес, куда это я пишу. А потом в книжку положил – чтобы не потерялось.

– 

Н-да… Это перст судьбы. Судьба – жестокая штука. Вот меня она уже наказала за легкомыслие.

– 

Да ты свободная женщина, ничем не обременена, встретишь еще свою судьбу. И работа будет интересная.

– 

Ладно, ладно, уговорила. Буду считать себя счастливой. А кстати. Почему Мишка совсем про Ленку не пишет? Разлюбил, что ли? Ты говоришь, что мужчины разные. Вот он помчался, сломя голову, в Ленинград, а потом…

– 

Не знаю. Может, он просто не хочет обсуждать эту тему. Да и жениться ему рано – надо институт закончить.

– 

А тебе наедине он ничего не говорил?

– 

Нет. На все вопросы отвечает «нормально». Я не настаивала – если ему это неприятно, зачем приставать?

– 

Логично. Слушай, Таня, у меня есть идея. Я в ближайшее время поеду в Ленинград в творческую командировку – у нас в университете ее организуют для лучших студентов. Я зайду к Мише, посмотрю, как он там живет.

– 

Все-таки ты к нему не равнодушна.

– 

Конечно. Я знаю его с детства, он мне не чужой.

Нине сдержала слово и действительно собралась в командировку. Задуманное мероприятие было ей так приятно, что она вся сияла. Перед отъездом Нина забежала к Таисии Михайловне, и та нагрузила ее гостинцами для Миши. Ему решили о визите землячки не сообщать – пусть будет сюрприз. Уж лучше бы его не было, этого сюрприза. Нина вернулась из города на Неве шокированной и не пришла домой к Луниным, а вызвала Таню по телефону для разговора. Взволнованная Таня помчалась со всех ног к указанной скамейке в сквере.И Нина начала свой рассказ.

Приехав в Ленинград утром, она занялась сначала своими делами, устроилась в гостиницу, поскольку знала, что Миша учится и раньше четырех часов в общежитии не появится. Купив торт и бутылку сухого вина, а также захватив гостинцы Мишиных родителей, Нина с тяжелой сумкой потопала на улицу Декабристов. Когда она нашла нужный дом, а потом и комнату, часы показывали уже шесть часов вечера. И какое же было разочарование, когда Нина по известному адресу – именно туда писались Мише все письма – его не нашла. Ребята в комнате сказали, что его временно выселили из общежития за плохое поведение. За что именно – не сказали, только плечами пожали. Они дали Нине адрес частной квартиры где-то на Васильевском острове.

Нина, проклиная все на свете, взяла такси и помчалась на другой конец города. Дверь ей открыл сам Миша, который на минуту остолбенел, но быстро нашелся.

– 

Ниночка? Какой сюрприз! Вот не ожидал! Но очень рад, проходи.

В комнате, вернее, в однокомнатной квартире, он был не один. С ней поздоровались еще два студента, которые ужинали на кухне. На сковороде дымилась жареная картошка, которую очень любил Миша, а прямо на газете была нарезана дешевая колбаса.

– 

Приятного аппетита, – сказала Нина, – я привезла вам гостинцы – тут и от твоих родителей, и от меня.

Сообщение вызвало оживление среди жильцов квартиры. Все бросились помогать освобождать сумку.

– 

Вот здорово! Даже домашние варенья-соленья! – обрадовался Миша. – И как ты это все доперла, голубушка?

– 

С трудом. Но я старалась, хотела тебя обрадовать. А тут сюрприз. Я ведь сначала пришла в общежитие.

Миша смутился, опустил глаза и ушел в ванную комнату переодеваться к столу. Потом все вместе накрыли стол, сели и провозгласили первый тост – за гостью. Нине пришлось объяснять Мишиным соседям, кем она ему, собственно, приходится, чтобы не приняли за невесту. Когда ужин закончился, Нина ожидала объяснений.

– 

Видишь ли, – замялся Миша, – я не хотел бы, чтобы дома знали об этом недоразумении. Да, это недоразумение, я сейчас все объясню.

– 

Я, кажется, догадываюсь, – вставила Нина.

– 

Ты всегда была умной. Я и от сестры всегда слышал: Нина Горлатых – идеал, Нина Горлатых – совершенство…

– 

Не уходи в сторону. Значит, из общежития тебя выгнали?

– 

Не выгнали, а выселили на время. Это большая разница.

– 

Разница, но не большая. Если уж я тебя совершенно случайно застукала, то давай объясняйся.

Миша опять смутился и опустил глаза. Видимо, ему было совестно.

– 

Да выпили мы немного. Только и всего, – пришел на помощь Мише один из сидящих рядом парней, – с кем не бывает? Так вот нашлись подонки, накапали, что дисциплину нарушаем.

– 

Нина, мне очень стыдно, что так получилось. И я тебя очень прошу не рассказывать родителям. Зачем их расстраивать зря – это больше не повторится.

– 

Ты уверен?

– 

Конечно. Ты разве меня не знаешь?

– 

Раньше я была уверена, что знаю, а теперь нет.

– 

Нина, я все тот же Мишка. Немного шалунишка – так что с того?

– 

А что Лена думает по этому поводу?

– 

Лена? А почему она должна что-то думать?

– 

Она ничего не знает?

– 

Как же, не знает! – Миша тяжело вздохнул. – Закон подлости еще никто не отменял. Стоило мне выехать из общежития, так она тут же пришла ко мне в гости. А там у нас доброжелателей много – ей тут же насплетничали.

– 

Какой ты странный! А что ей могли ответить, если она о тебе спрашивала? Что ты на Марс улетел? Представь: пришла красивая девушка, ищет тебя. Тут каждый бы услужил.

– 

Лучше бы я на Марс улетел, она меня теперь знать не хочет.

– 

Да ладно, простит, куда денется. Она – девушка из хорошей семьи, ей к пьяницам привыкать трудно. Но привыкнет со временем.

– 

Хватит издеваться, мне и так плохо.

– 

Ну, ладно, с тобой все ясно. Я, пожалуй, пойду.

– 

Ты где-то остановилась? Если нет, можешь остаться здесь.

– 

Нет уж, спасибо, вам тут и без меня тесно. Я в гостиницу пойду. Пока! Куда тебе письма-то писать?

– 

По старому адресу. Я туда хожу, забираю.

Миша проводил Нину до метро, и больше они не встречались.

Выслушав рассказ, Таня была поражена. Она не могла поверить в то, что услышала. Такой порядочный, такой идеальный Миша вдруг выселяется из общежития, как какой-то пьяница и дебошир. Или это однокурсники так на него влияют? Он же там не один – закон толпы. Но ведь Миша никогда не шел на поводу. Даже в детстве он перестал дружить с соседом, когда понял, что тот ведет себя неправильно. Неужели это его желание? Недаром он так восхищался ленинградскими рюмочными. Вот так,все начинается с рюмки.

Подруги долго обсуждали эту проблему и решили исполнить просьбу Миши – не говорить о случившемся родителям. В конце концов Миша не дурак, должен исправиться. Дальнейшее пребывание брата Тани в Ленинграде, казалось, эту мысль подтверждало. Миша продолжал отлично учиться, на каникулы домой приезжал исключительно трезвым и всегда с подарками. У родителей не было ни малейшего повода к беспокойству. Больше их беспокоила судьба Тани, у которой расстроилась свадьба. А вдруг ее вообще никто замуж не возьмет? Этого родители не переживут.

Свадьба и ее последствия.

Таня смотрит на себя в зеркало. Она очень хороша в белом платье, с фатой на праздничной прическе. Все невесты красивы, но она лучше всех. Да, да, лучше всех. На меньшее Таня не согласна. Она дождалась самого важного дня в своей жизни, она состоялась как женщина. Таня имеет право думать, что она лучше всех, потому что первая в своей институтской группе выходит замуж. Ни одна из десяти девчонок еще не нашла себе жениха, хотя их кругом пруд пруди. Таня никогда ни в чем не была первой – ни первой красавицей, ни первой умницей, ни победительницей в каких-нибудь соревнованиях или олимпиадах. И вот, наконец, повезло, выбилась в дамки.

Что это она размечталась? Первая, первая… Она еще не вышла замуж, жених еще не приехал на черной «Чайке», штамп в паспорте еще не поставлен. А вдруг он вообще не приедет? Передумает. Скажет, я еще так молод, и на фиг она мне нужна. Не первая красавица, не первая умница. Да и мама ему не советовала так рано жениться. Хотя почему рано? Уже пятый курс. Тане – двадцать один год, Сереже исполнилось двадцать два. Вот если бы восемнадцать, тогда рано.

Однако… Время идет, а он не едет. Вот и мама начинает волноваться, смотрит в окно, ждет. Наверняка передумал. И получится, как у Гоголя в «Женитьбе». Помните? Там жених Подколесин за пять минут до венца в окно выпрыгнул – и был таков. Бывают же такие странные мужчины. Ну, Сергей прыгать не станет – тут высоко, четвертый этаж. Он это знает, поэтому не приедет – и все. А Таня так и останется в подвенечном платье. Где-то уже было… Ах, да, у Диккенса. Там обманутая невеста так и не сняла подвенечного платья до самой смерти и не вышла на улицу – похоронила себя заживо. Ну сейчас, допустим, таких дур-то нет, но все равно стыда и позора не избежать.

Таня смотрит на часы. Ну вот, в двенадцать регистрация, сейчас, уже одиннадцать, а его все нет! А вдруг он окажется подлецом? Притворялся хорошим, а на самом деле… В жизни всякое бывает. Хотя есть надежда, что никакого Гоголя и никакого Диккенса Сергей не помнит. Она давно заметила, что литературные образы не слишком укладываются в его голове. Бывало, вместе с ним что-то читали или в театре были, а через месяц он уже ничего не помнит. Таня, у которой была хорошая память, очень удивлялась этому. И даже относила это обстоятельство к недостаткам своего жениха. Должны же быть у него недостатки – идеальных-то нет! А теперь оказывается, что это не недостаток, а достоинство – не с кого брать дурных примеров.

К ней подошел Миша – он приехал на свадьбу вместе с Леной, правда, всего на пару дней – оба заняты учебой. Друг Валера на свадьбу не приехал – оно и к лучшему.

– 

Ну что, невеста, не передумала, – начал Миша подкалывать сестру, – время еще есть. Может, махнем в Ленинград?

– 

Поживем, увидим, – ответила Таня, – может и махнем.

– 

Тогда я распоряжусь насчет кареты и тройки лошадей?

– 

Лучше самолет. На лошадях далеко не уедешь – могут догнать.

Все засмеялись, а Лена поняла, что невеста волнуется, и начала ее успокаивать.

– 

Я Сергея не знаю, не видела, – сказала она, – но я знаю тебя, Таня. Не верю, чтобы ты связалась с каким-то проходимцем.

– 

Ого! – констатировал Миша, – не должны ли мы сие высказывание понять так, что и ты с проходимцем никогда не свяжешься?

– 

Да уж!

– 

А как же я?

Тут все опять захохотали и пропустили самый важный момент, когда свадебный кортеж подъехал к подъезду. Соседи, небось, не пропустили, все на улицу высыпали. Видимо, свадьба -не такое уж частое явление.

И вот, наконец, открывается дверь и входит он, жених, Сережа, Сереженька … Принц? Да нет, не самый красивый, не самый умный. Но он – ее половина, ее будущая опора, они уже связаны какими-то невидимыми нитями, их тянет друг к другу, как магнитом. Значит, ошибки тут нет и быть не может. Жених похож на артиста Зубкова, но Таня этого пока не видит.

Сергей выглядел торжественно и немного смущенно. Он, как всегда, элегантен, костюм сидит на нем превосходно. В руках жених держит цветы, и это прекрасно. Таня всегда любила, когда мужчины, во-первых, поют, а, во-вторых, держат в руках цветы. Это по ее понятиям означало, что у них есть душа, а значит им можно верить.

Дальнейшие события происходили для Тани, как во сне: нарядно украшенные машины, марш Мендельсона, свидетели – с одной стороны Нина, с другой – Женя. Тут же толпятся однокурсники во главе с Тамарой, так и не попавшей в свидетельницы. Зато она с гордостью принимает ухаживания Игоря, который постоянно дает Тане понять, что он не в обиде, хотя и бросает иногда в ее адрес не совсем лестные замечания. Еще до свадьбы он пытался намекнуть однокурсникам, что Таня выходит замуж не по любви, а от безысходности, назло ему Игорю, который её, якобы ,разлюбил. Ну да Игорь есть Игорь, ничего хорошего она от него и не ждала.

И вот уже Сергею вручают свидетельство о браке, и он поднимает его высоко над головой, позируя фотографу. Женя, смеясь, толкает его в бок: «Эй, дружище, ты чему радуешься? Еще ничего не известно». А Сергей не слушает, обнимает Таню, потом целует, и все вместе они идут в банкетный зал пить шампанское.

Потом катание по городу: Александровский сад, вечный огонь, у которого они оставляют цветы, Ленинские горы…

В ресторане «Звездный», где состоялся праздничный обед, Таня увидела много незнакомых людей – родственников и друзей жениха, которые с любопытством ее рассматривали. На то и свадьба – любоваться на жениха и невесту, кричать «горько!». Таня улыбалась всем, старалась всех запомнить и с ужасом думала, что все эти незнакомые люди теперь ее семья, ее друзья. Когда собираешься замуж, как-то не задумываешься над этим, а зря. Надо будет любить не только Сергея, но и его близких, а это совсем не просто.

Сергей тоже с интересом изучал ее родственников, как и они его. Брат Василий, поздравляя Таню и желая ей счастья, просил не забывать своих родных, своих «истоков», как он выразился, деревню, где они вместе росли, проводили счастливые дни детства, где на дверке печи жарилась картошка, а откуда-то сверху падало решето. Наверное, гости ничего не поняли про решето, но у Тани на глазах выступили слезы. Да, у нее было счастливое детство, и двоюродный брат Василий хотел, чтобы она и во взрослой жизни не разучилась быть счастливой от маленьких радостей. И ее жених Сергей это понял, потому и обещал всё исполнить, когда Василий закончил говорить.

Со свекровью Риммой Степановной Таня познакомилась давно – Сережа неоднократно приглашал ее пить чай. Недовольства своего она не показывала ничем, была довольно приветлива и хлебосольна. Хотя Татьяна где-то в подсознании угадывала, что любая мать не хочет, чтобы сын женился рано. На свадьбу Римма Степановна согласилась, видимо, только потому, что сын уже фактически не живёт дома. Все время он проводит с Таней, вечерами возвращается поздно, потому что провожает свою девушку в другой конец города. Ей надоело ждать его ночами, трясясь от страха. «Хоть жени», – вздохнув, сказала она себе.

Таня знала, что свекровь и невестка – два полюса, которые редко притягиваются, скорее, наоборот, с огромной силой отталкиваются. За примером не надо было далеко ходить – тетя Лида Деревянкина, женив двоих своих сыновей, уже вовсю воевала с невестками. Воевала почти заочно. Оба сына, окончив военное училище в городе Гомеле, разъехались по военным гарнизонам и с матерью виделись редко.

Женитьба старшего сына Василия показалась ей настолько ненормальной, что она поклялась разрушить этот союз. Получив от сына короткое письмо с сообщением о женитьбе, тетя Лида помчалась в Омскую область, где служил Василий. Она явилась к молодоженам рано утром. Молодуха открыла дверь, будучи в рубахе и босиком. Увидев незнакомую женщину, она испуганно посмотрела на мужа. Василий вылез из-под одеяла и тоже испуганно уставился на мать, не зная, что сказать.

– 

Ну, здравствуй, дорогой сыночек. Не ждал? – грозно сказала Лидия Михайловна и заплакала.

– 

Да ты что, мама, – испугался сын, – ничего же не случилось. Женился, так все женятся.

– 

Все-то женятся по-людски, а ты? Мать родную на свадьбу не пригласил, – Лидия Михайловна продолжала всхлипывать, – что ты наделал, ну что ты наделал…

Василий наконец-то освоился в данных обстоятельствах.

– 

Я женился, мама. Это моя жена Даша, познакомься. Почему разрешения не спросил? Потому что я уже самостоятельный, лейтенантскую зарплату получаю.

– 

Но ты мог бы меня и тетю Таю на свадьбу пригласить? Я уж не говорю о твоих брате с сестрой.

– 

Какую свадьбу? У меня ее не было, не люблю суматохи. Да и денег у тебя нет на свадебные подарки.

– 

Да разве дело в деньгах, заняла бы. Ты меня за мать не считаешь!

– 

Я считаю тебя матерью. Но я уже взрослый и некоторые вопросы могу решать самостоятельно.

До этого, казалось, новоявленная свекровь не замечала невестку. Теперь она решила на нее внимательно посмотреть. А когда посмотрела, запричитала еще пуще – молодуха не отличалась красотой. Когда тетя Лида узнала, что Даша работает официанткой в офицерской столовой, она не на шутку рассердилась.

– 

Ты кого взял? – начала она свой допрос, не стесняясь присутствия снохи, – ты на нее посмотрел, прежде чем жениться? Или у вас тут на безрыбье и рак рыба? Чем ты думал?

Действительно, в Даше не было ничего такого, чем можно было бы польстится. Посудите сами. Молодой офицер (21 год), красивый (брюнет с голубыми глазами) женился на некрасивой необразованной официантке. Уж, не по пьяни ли?

Перед отъездом Лидия Михайловна дала сыну наказ: «Разводись , пока не поздно. Не позорься. Как ты с ней приедешь в отпуск, как друзьям покажешь? Куры и те смеяться будут». Но сын ее, как водится, не послушал.

Через три года после свадьбы у Василия и Даши было уже двое детей – мальчик и девочка, голубоглазые и темноволосые. Таня их очень любила, и если семья ее двоюродного брата приезжала к матери в отпуск – она из Москвы никуда. Помнится, ребята из группы так уговаривали ее поехать в спортивный лагерь, а она – ни в какую! Гости приезжают – и все. Маленькие Вовочка и Мариночка ей были интереснее.

Детишки, конечно, само очарование, но тетя Лида смирилась не сразу. Она собрала вещички и поехала к старшему сыну жить. То, что жить у него было просто негде – одна маленькая комната – ее не смущало. Сколько ни уговаривала Таисия Михайловна сестру не делать этого, тетя Лида не слушалась и стояла на своем. «Он мой сын, и я имею право у него жить», – заявила она. Ничего хорошего из этого, конечно, не вышло. Приехав к сыну, Лидия Михайловна начала наводить свой порядок, то есть бесцеремонно вмешиваться в жизнь молодых.

По ее мнению, все в семье сына было не так, и она начала вводить свои законы. Кровать и стол стояли не на месте – Лидия Михайловна добилась, чтобы их переставили. Даша носила не те платья, какие считала хорошими свекровь. Детей кормили не так – и на этот счет свекровь постоянно наставляла Дашу. Естественно, надоела она там всем, но молодые ее не выгнали, а терпеливо ждали, когда она сама поймет, что так жить нельзя, и уедет. И Лидия Михайловна действительно уехала, прожив у сына полтора месяца.

Когда женился ее младший сын Виталий, придраться, казалось, было не к чему. Его жена Лариса окончила педагогический институт и работала научным сотрудником в музее. Она была привлекательна внешне и даже имела однокомнатную квартиру. Виталий, окончив, как и Василий, Гомелевское военное училище, поступил в военную академию имени Фрунзе, а, стало быть, остался жить в Москве. Матери бы жить и радоваться, ан нет! Она где-то раскопала порочащие невестку сведения: Лариса по молодости лет встречалась с одним иностранцем – невинно, может быть, встречалась, да и продолжения никакого этот роман не имел. Но Лидии Михайловне этот факт не понравился, и начала она невестку изводить, да и сыну капать на психику, вызывая его ревность. И добилась своего – брак распался. Виталий потом неоднократно женился, но счастья так и не нашел. Чего добилась мамочка? Испортила жизнь сыну, зато удовлетворила свои амбициозные требования.

Таня не могла понять, почему тетя Лида после свадьбы сыновей стала такой агрессивной. Тетушку она знала приветливой, гостеприимной, – Таня всегда ладила с ней. Ведь ни одна из снох тети Лиды не пошла на конфликт первая – все конфликты спровоцировала именно свекровь. Неужели некоторые женщины, живущие без мужей, имеют свои отклонения в психике?

Можно понять, что тете Лиде жилось нелегко. После гибели мужа на войне она осталась с тремя детьми. Но ей всегда помогала сестра Таисия и ее муж. Сыновья по очереди жили в семье Луниных, где перевоспитывались в хороших мальчиков. Танины мама и папа были педагогами, поэтому и воспитательный процесс вполне удался. Сестра Катя тоже жила в семье тетки, пока училась в техникуме, чему Таня была несказанно рада. Катю она считала своей родной сестрой. Это папа Тани Михаил Николаевич посоветовал племянникам поступать в Гомелевское военное училище, потому что там был небольшой конкурс. Сестра Катя тоже вышла замуж за военного – такая вот получилась в семье Деревянкиных военная династия. Тетя Лида гордилась этим неимоверно.

Сестра Катя пыталась и Тане найти военного жениха. Она жила на Украине, где служил ее муж, в военном городке. Там она и присмотрела подходящего, на ее взгляд, кавалера для Тани. Это был старший лейтенант Иван Быков, уже двадцатишестилетний. Он увидел фотографию Тани, и начал было ей писать. У него был отличный, редкий для мужчин каллиграфический почерк. Почерк – это единственное, что понравилось Тане. Роман не состоялся, и вот теперь она выходит замуж за сугубо гражданского. Но Катя не обиделась и прислала ей из Чехословакии, куда недавно переехала с мужем, изумительное нижнее белье. Это был прекрасный подарок к свадьбе.

Тете Лиде Танин жених не понравился – хотя бы потому, что не военный. Она, став родоначальницей военной династии, обожала только их. Более того – тетка возомнила себя особенной, поэтому и снохи казались ей недостойными. Хотя, если разобраться, чем тетя Лида, закончившая семь классов школы и всю жизнь работавшая продавцом, была выше официантки Даши, закончившей десять классов? Даша потом выучилась на телефонистку, а тетя Лида больше не училась. Она и в продавцы-то попала случайно, по блату, благодаря протекции своей сестры Таисии. И все-таки Лидия Михайловна считала себя и умнее, и интеллигентнее. Парадокс, да и только.

Учеба для Лидии Михайловны не была благом. Она полагала, что все ученые живут чужим умом, украденным из книг, и гордиться тут нечем. А вот она живет своим умом – тем и довольна. Вырастив детей, тетя Лида была не прочь вновь выйти замуж и считала себя достойной невестой. Жениха она хотела только военного, чином не ниже полковника. Такая была у нее мечта, поэтому ухаживания грузчика из магазина, в котором она работала, тетя Лида с презрением отвергла. И осталась при своем интересе – женихов больше не было.

Тетя Лида завидовала своей сестре Таисии и не могла понять, почему менее красивая, как она считала, младшая сестренка так удачно вышла замуж. Иногда эта зависть принимала уродливые формы. Так, например, тетя Лида говорила маме: «И что это вы, замужние женщины, так цепляетесь за своих мужей? А нам где взять? Надо делиться». «Хотела бы я посмотреть, как бы ты начала делиться своим мужем, если бы он был жив», – отвечала Таисия. После таких слов тетя Лида начинала плакать, а сестра ее утешать и обещать, что жизнь еще может наладиться.

Но однажды тете Лиде, видимо, захотелось особенно насолить сестре. Она впала в истерику и начала кричать: «А я жила с твоим мужем, жила, жила! Вот тебе, вот тебе! Я жила с твоим мужем – так тебе и надо!» Таисии хватило ума понять, что это наглая ложь, но клевету сестре она не простила и указала тете Лиде на дверь. Сестры не общались несколько лет, а помирились только на похоронах своей матери.

Таисия Михайловна помнила не только плохое в отношениях с сестрой, но и хорошее. Тогда, в 1942 году, когда Таисию призвали в армию, сестра Лидия очень беспокоилась за нее и думала, как ее от этой напасти спасти. Обливаясь слезами, она сказала: «Тая! Война есть война, там и убить могут. Забеременей ты от кого-нибудь, мужиков там много, и приезжай-ка домой. А ребенка мне отдашь – где трое детей, там и четвертый вырастит». Таисия обняла сестру и поблагодарила, но советом ее не воспользовалась – честь для нее была дороже жизни.

Потом, когда дети тети Лиды разъехались, Таисия Михайловна помогла ей получить квартиру в Москве, куда после демобилизации переехал и Василий.

Да, Татьяне было над чем подумать накануне своей свадьбы. Она очень надеялась подружиться со свекровью. В самом деле, чем она может не понравиться Римме Степановне? Не уродина, заканчивает вуз, по дому все умеет делать, любит Сережу. Не пьет, не курит, с иностранцами никогда не встречалась. Да и характер у Тани спокойный, не взрывной, никаких претензий она никому не предъявляет. Так что еще надо?

Ах, Таня, какой же ты была наивной!

Римма Степановна работала старшей медсестрой в больнице. Сама ее профессия сестры милосердия была располагающей. Поначалу она такой и показалась Тане – милосердной. Судя по всему, Римма Степановна тоже хотела подружиться со снохой. В первый день их совместной жизни она ее даже поцеловала и погладила по голове, а потом все старалась получше накормить. Но постепенно характер свекрови раскрывался, и тут молодой жене было чему удивиться.

Мама Сергея была чистюлей. Никто не имеет ничего против чистоты, но слово чистюля имеет явно отрицательный смысл. Можно понять, что медицинский работник борется с микробами, если бы это борьба не переходила границы разумного. Например, Таню на кухню она не пускала, готовила только сама. Может быть это и хорошо, поначалу думала Таня, – у нее будет больше свободного времени. Но потом оказалось, что даже чаю попить просто так, в неурочное время, нельзя. Однажды они с Сережей, получив стипендию, купили пирожных, конфет и устроили чаепитие, пока матери не было дома. Потом вымыли всю посуду, все убрали. Но Римма Степановна, вернувшись с работы, заметила, что чайник стоит не там, а сахарница вообще сдвинута на край стола. Она отругала обоих, а потом прочитала лекцию о здоровом питании.

Еще раз Таня с Сережей проштрафились, когда торопились в институт и забыли поставить на место стул. Вечером мамаша устроила им разнос – она, видите ли, пришла с приятельницей, а дома жуткий беспорядок. Дорогие дети, стало быть, ее опозорили, и она это терпеть не намерена. Сергей начал было возражать, но мама расплакалась, приговаривая: «Ты зачем привел к нам чужого человека? Ты зачем ее привел? Чтобы над матерью издеваться?»

Слова эти относились, безусловно, к Тане. И если бы она была идеалом или ангелом, то подошла бы к свекрови и сказала: «Да что ты, мама! Я не чужой человек, я член вашей семьи. Я жена вашего сына, нам надо жить дружно». Но Таня была обычной девушкой, в меру обидчивой, и этих слов не сказала. Да и как подойдешь к такой мегере? Ей было неприятно смотреть на свекровь , она молча вышла в другую комнату.

Впоследствии Римма Степановна блеснула еще одной гранью своего характера – ей не нравилось, как Таня моет полы и вытирает пыль. Если сноха заканчивала уборку, свекровь тут же начинала ее снова и демонстративно все переделывала. А дальше по схеме: возмущение сына, истерика мамы и молчаливый уход Тани. Дальше – больше. Римму Степановну вдруг начал раздражать тот факт, что Таня все время молчит. А что она могла сказать – закатить ответную истерику? Сноха продолжала молчать, а свекровь – раздражаться.

Однажды, желая то ли сблизиться с Таней, то ли ее оскорбить, свекровь заявила, что Таня плохо одета, не модно, не красиво. А молодая женщина, по мнению свекрови, должна быть наряжена, как куколка. Доля правды тут была – родители не очень баловали дочь нарядами. Против всяких дорогих одежек особенно возражал отец. Его идеал молодой девушки был таким: «Некрасивая, туфли за пять рублей на ногах, но очень много ума». Конечно, больших денег у Таниных родителей – служащих никогда не было, да и Мише в Ленинград надо было посылать, его одевать, обувать. А тут еще Танина свадьба кучи денег потребовала. Она все понимала.

Но когда тебе вот так заявляют – это не очень приятно. Таня осмотрела свой гардероб – вполне приличный, без заплат, одежда, в основном, спортивного стиля, цвета – однотонные. Всякие рюшечки и букеты на тканях она не любила. А свекровь, желая угодить, принесла откуда-то дефицит – гофрированную юбку как раз всю в букетиках. Таня посмотрела на нее и носить отказалась. Свекровь обиделась. Напряжение в семье нарастало, не хватало только последней капли, но и она вскоре подоспела.

Как-то раз, занимаясь очередной уборкой квартиры, а вернее, вылизыванием и без того чистых углов, Римма Степановна заявила, что «та, которая молчит», совсем совесть потеряла. Вытирая пыль с мебели, невестка якобы ее (мебель) обдирает своими длинными ногтями, причем делает это специально. Она эту мебель не покупала, ей наплевать, что она – память о покойном муже Риммы Степановны, Сереженькином папе… Далее опять по схеме.

В этот раз Таня не смолчала: «Вы не волнуйтесь, я ваши оскорбления долго терпеть не буду. Я уйду от вас, потому что жить с вами нельзя. Я знаю, почему так рано умер ваш муж. Теперь вы изводите сына, не даете ему жить, потому что вы – эгоистка и думаете только о себе».

Переезд.

В свой очередной приезд на каникулы Миша узнал о Таниных семейных проблемах и посоветовал ей немедленно возвращаться домой и не экспериментировать больше, потому что нервные клетки не восстанавливаются. Через пару дней после разговора с сестрой он сам приехал к Поляковым и привез ей ключи от родительской квартиры. Это означало сигнал к действию.

– 

Собирайся, – сказал Миша таким тоном, будто был ей не младшим братом, а старшим, – а твой муж пусть сам думает, можно так жить или нет.

Свекровь и не подозревала, зачем он пришел, поила его чаем и спрашивала о ленинградской жизни. А он очень мило и простодушно рассказывал, потому что был приветлив всегда и со всеми. Римма Степановна даже решила, что характером он гораздо лучше Тани. И в его присутствии вела себя прилично.

А Сергей давно уже решил, что так жить нельзя. Надо было решаться на переезд к теще. Не лучший вариант, но другого пока не было. Два бедных студента могли жить только у родителей. Не зря же существует мнение, что семью надо заводить только тогда, когда встанешь на ноги, будешь полностью самостоятельным. Конечно, стипендию они получали. Но этих денег явно не хватило бы на то, чтобы снять квартиру да еще жить в ней. Сергей решил было перейти учиться на вечернее отделение, чтобы устроиться на работу, но родители этот подвиг не одобрили, решили потерпеть – недолго осталось.

Тане было стыдно возвращаться домой. Вышла замуж, уехала, родители, небось, отдыхают без нее, и вдруг… Получается, вышла она замуж не то чтобы рано, но не вовремя, не закончив вуза. Создала проблемы всем – и свекрови, которой лучше было бы без нее, и родителям, которые были совсем не богаты. Но вот так случилось – встретила свою судьбу. Не из-за спортивного же интереса они с Сергеем женились, а по большой любви или, как в романах пишут, «по страстной любви». Они были уверены, что это на всю жизнь. А если все ясно, то дальнейшая проверка чувств не требуется, а, стало быть, и выжидать еще год ни к чему. Наверное, и родители это поняли, и Миша, который готов был делить с ее семьей совсем небольшую жилплощадь. Фактически он лишался комнаты – на каникулах ему пришлось бы спать на диване в проходном зале.

С переездом, однако, решили не спешить – пусть Миша спокойно отдыхает. Да и Римму Степановну надо было как-то подготовить. Женщина она непредсказуемая, может среагировать неадекватно. Конечно, свекровь будет рада уходу невестки, но как она отнесется к уходу сына? Она, как и многие в ее возрасте, полагает, что сыну мать дороже, потому что она его растила, кормила, лелеяла, а сноха – чужой человек, пришла на готовое. Но это не так, потому что дети вырастают, создают свои семьи, растят своих детей. Именно своим детям, а не родителям, отдают они долги. Заботиться о престарелых родителях, конечно, надо, тут никто спорить не будет. Но иногда милая мамочка входит в экстаз и начинает вопить: «Я тебя вырастила, а ты, неблагодарный, свою семью любишь больше меня!». Тут уж мы имеем дело с психопаткой – раз, эгоисткой – два, ограниченным человеком, не постигшим за долгую жизнь законы природы – три. В данном случае она выступает против законов природы. Если бы все сыночки слушались маму, которой не понравилась его жена, человечество вымерло бы.

Все это Тане и Сереже, их молодой семье пришлось вынести – и при этом не развалиться, не рассыпаться, а еще больше сплотиться. Супруги знали – что бы ни случилось, они не расстанутся. Никогда.

Таня , наконец, решилась и начала складывать вещи. Римма Степановна сначала среагировала нормально, решила, что ей будет жить спокойнее и просторнее – как-никак одна в трехкомнатной остается. Но потом… На другой день сборов она стала вдруг особенно ласковой с Таней, не знала, куда ее посадить, как накормить. А однажды вдруг расплакалась и начала просить прощения, причитая при этом, что одной ей будет совсем плохо. «Ничего, мама, успокойся, – уговаривал ее Сергей, – ничего страшного не случится. Мы будем тебя навещать, и ты к нам будешь приходить».

Таня, наблюдая эту сцену, вообще лишилась дара речи. Надо было бы и ей сказать свекрови что-нибудь утешительное, но ее будто парализовало, и она не могла вымолвить ни слова. Только бы Сергей не передумал, только бы не поддался слабости. Мысль о том, что такое может произойти, приводила ее в ужас. К счастью, этого не случилось. Хотя в день отъезда, когда уже и машина за вещами подошла, Римма Степановна выкинула номер покруче. Она улеглась на пол и начала биться в истерике. При этом выражение «выла белугой» было бы слишком мягким для ее тогдашнего состояния. На этот раз Сергею утешать ее было некогда – он таскал узлы и чемоданы, а Таня принципиально не стала этого делать и быстренько, захватив чемодан, ретировалась. В отсутствие зрителей ее свекровь успокоилась сама.

Машина была грузовая. А в кабине рядом с водителем – только одно место. Решили, что первой поедет Таня, а Сергей, простившись с мамой, следом на такси. Приехав к родному дому на улице Широкой, Таня увидела во дворе зрителей из числа соседей, которые тут же начали помогать таскать вещи, ни о чем не спрашивая Таню. Только Люба шепнула на ухо Таисии Михайловне: «Она что, разошлась с ним? Как я ей сочувствую!» Но вскоре подъехал Сергей – и вопросов больше не было.

Молодые супруги начали устраиваться на новом месте – собрали свой шкаф, купленный на подаренные на свадьбу деньги, – положили в него постельное белье и одежду, включили торшер – тоже подарок и поцеловались. После ужина Сергей с тестем Михаилом Николаевичем уселись у телевизора, а мама с Таней не нашли более увлекательного занятия, чем читать Мишины письма.

На следующее утро, в воскресенье, Сергей проснулся довольно подавленным. Он вяло позавтракал и уставился в одну точку. Переживает, это ясно. Думает, как же там его мама.

– 

Ничего с ней не случится, успокоится, – сказала Таня, – ей же не 70 лет, а всего 45, хоть замуж выдавай. Не помрет.

Сергей не ответил, только вздохнул. День был солнечным, и Таня предложила пойти погулять. Ее муж так же безразлично начал собираться. Они вышли на улицу, прошли мимо ближайшей станции метро «Медведково» и не заметили, как дошли до следующей станции – «Бабушкинская». Сергею явно хотелось домой, к маме, и Тане ничего не оставалось, как предложить ему прокатиться до ВДНХ. Доехав до конечной станции, они сели на лавочку в раздумье, куда ехать дальше – то ли погулять в центре Москвы, то ли выйти на Курской и зайти к обиженной маме, у которой увели сына.

Тане очень не хотелось идти к свекрови, от одного воспоминания о которой у нее начинало бешено колотиться сердце. Но что делать с таким несчастным мужем? Он теперь, наверное, думает, что это она во всем виновата. Как же – у его мамы целых два горя – сначала муж умер, а теперь сын ушел, командовать некем. Как же ей теперь жить?

– 

Ей сейчас очень тяжело, – вдруг сказал Сергей, – давай зайдем ненадолго.

– 

Почему тяжело? Наоборот, в доме некому шуметь и некому сорить, – съязвила Таня.

– 

Не говори так. Это все-таки моя мать.

– 

Она твоя мать, но жить с ней нельзя. Вы как с ней раньше-то жили? Как отец ее терпел?

– 

Отец прощал ей недостатки. Они жили совсем неплохо. Меня же она всегда любила, правда, излишне опекала. Я иногда возмущался.

– 

То есть, как я поняла, такой психованной она раньше не была? Это у нее на меня реакция? Ревность?

– 

Ты будь с ней поласковей, тогда все наладится.

– 

Как я с такой могу быть поласковей? Она же на меня клевещет.

– 

Она зла не держит ни на кого и быстро все забывает.

– 

Да? Но у меня-то память хорошая. Кроме прочих глупостей, она сказала, что я обдираю ей мебель ногтями. Кстати, у меня и ногтей-то таких никогда не было. Причем она врет и сама себе верит. Очень странно. Вот и пусть сидит одна со своей мебелью.

– 

Ей сейчас хуже, чем тебе… Чем нам с тобой, хотел я сказать.

– 

Хватит за нее заступаться, – рассердилась Таня, – может быть, переедешь жить к ней?

– 

Вот этого от тебя я не ожидал.

– 

Ладно, поехали на Курскую.

Сережина мама жила на улице Чкалова да еще в так называемом чкаловском доме, где когда-то проживал легендарный летчик. Квартиры в этом доме были большими, комфортными, с просторной кухней, огромным коридором и маленькой каморкой для прислуги. Часть таких квартир были заняты под коммуналки, а в других жили знаменитые и заслуженные люди. К последним и относился отец Сергея, который был архитектором.

Татьяна хотела подождать мужа во дворе, но он так обиделся, что она пошла с ним, хотя бы из любопытства. Римма Степановна открыла сразу, изобразила что-то вроде улыбки и пригласила войти.

– 

Я вас сейчас чаем напою, – сказала она и пошла на кухню. Таня посмотрела на часы – время для чая по правилам свекрови еще не наступило. Неужели исправляется?

– 

Мы решили прогуляться, – сказал Сергей.

– 

Да, погода хорошая, – ответила Римма Степановна и тут же пошла в наступление, – как устроились на новом месте? Кровать-то хорошая там есть? Если нет, возьмите отсюда. Мебели вон сколько, а я одна.

– 

Спасибо, не надо, – ответила Таня.

– 

Тебе, может, и не надо, ты привыкла жить в своем доме. А он у нас к хорошему приучен, на чем попало не уснет.

– 

Мама, перестань, мы нормально устроились.

– 

Но ведь не так, как дома, правда? Еще неизвестно, как тебя будут там кормить.

– 

Да я согласен вообще ничего не есть, лишь бы не слышать того, что ты говоришь. Пойдем!

Сергей взял Таню за руку и быстро вывел в коридор. В лифте они молчали. На улице он задумчиво произнес: «Ничего, это пройдет. Просто она беспокоится за меня». А Таня твердо заявила: «Я сюда больше не приду. Она же оскорбила всех – и меня, и моих родителей. Сама-то она кто? Лауреат Нобелевской премии?»

– 

Лауреатом, правда, другой премии, был мой отец. А она всего лишь моя мать.

– 

Слава богу, что не моя. Кто бы мог подумать, что у меня жених с таким приданым. Кстати, а почему с тех пор, как мы женились, ты ни разу не пригласил меня на дачу в Малаховке ?

– 

На дачу? Так ее больше нет. Продана перед моей свадьбой.

– 

Как? Такая дача – и продана. Зачем?

– 

Нужны были деньги на свадьбу. После смерти отца сладкая жизнь закончилась. Поэтому и нервы у матери сдали.

– 

Все-таки нервы надо держать в узде. Если она будет себя так вести, ее и с работы выгонят.

– 

Да нет, на работе она занята работой. Там ничего такого не проявляется.

– 

И что ты сам думаешь об этом? Там не проявляется, здесь проявляется. Распущенность, да и только.

– 

Давай не будем больше говорить об этом, мне тоже тяжело. Когда умер отец, я решил, что ты не выйдешь за меня замуж. Найдешь более достойного.

– 

Это в каком же смысле? Богатого, что ли? Разве ты не знаешь, что я понятия не имела, кто твой отец, пока он не умер. Ты же такой скромный, никогда не хвастался.

– 

Я думал, что ты все знаешь от Игоря. Ты с ним дружила, а он такой болтун…

– 

Вот оно что. А я думала, что ты передумал на мне жениться.

– 

Давай не будем больше об этом говорить, – сказал Сергей. И Таня согласилась.

Вскоре молодоженам стало не до козней мамаши – приближались защита дипломного проекта и распределение на работу. Сергей мечтал стать конструктором – разработчиком, а Тане было все равно. Ничего хорошего от своей будущей работы она не ожидала. Когда ее мама Таисия Михайловна спросила, не помочь ли ей с распределением, она поначалу не знала, что ответить. Где она хочет работать? Да нигде не хочет. Она понимала, что не только отвечать, но и думать так нельзя, но это была правда.

– 

Вот Сергей хочет в хорошее конструкторское бюро с космической тематикой, а я пойду туда, куда распределят – на серийный завод, – ответила Таня.

– 

На завод? Зачем?

– 

Ты же знаешь, что оценки у меня не ахти, вразработчики не возьмут. Да и не хочу я голову ломать. Буду внедрять их разработки в производство.

– 

А если тебя распределят на Раменский приборостроительный завод? Будешь полдня тратить на проезд туда и обратно.

– 

Не распределят. Там тематика другая.

– 

Я к примеру говорю. Ты рассуждаешь неправильно. Когда институт закончен, оценки уже не имеют значения.

– 

Мама, так я еще диплом не защитила…

– 

Защитишь, не глупее других. О распределении надо думать заранее. Я узнаю по своим каналам.

– 

Ладно, узнавай. Но нас уже всех распределили, на той неделе скажут.

– 

Если не понравится, можно будет скорректировать, пока не поздно.

Студенты сдали последнюю сессию и приступили непосредственно к подготовке дипломного проекта. Татьяну действительно распределили на завод, в отдел Главного конструктора (ОГК). Она не возражала – завод был чистенький, культурный и, конечно, секретный. В цехах все работали в белых халатах, и это очень понравилось Тане. К тому же руководителем ее дипломной работы оказался сам Главный конструктор завода – очень респектабельный мужчина, которого звали Константин Львович Руденский. Татьяне выписали пропуск на завод, и она ходила к своему руководителю на консультации. Ему, собственно, было не до нее – своей работы хватало. Поэтому некоторые расчеты по диплому он давал ей готовые, когда-то сделанные специалистами, что было совсем неплохо. Еще кое-какие расчеты и выкладки по ее работе принес ей муж из солидного конструкторского бюро, куда его распределили-таки по протекции знакомых Таисии Михайловны. Да, теща постаралась для зятя, а Таня – для мужа. Фактически она отдала ему свое блатное место.

Если у Тани во время подготовки диплома был свободный график работы, то Сергей с утра до вечера работал в КБ и даже получал небольшую зарплату. Из солидного вуза, который заканчивали молодожены, распределяли на солидные предприятия. Но протекция Таниной мамы была нужна для того, чтобы работа была ближе территориально, не в подмосковном Жуковском, куда тоже нужны были хорошие специалисты. Как и Танино, предприятие Сергея было секретным или, как это еще называлось, закрытым, адрес обозначался: «почтовый ящик номер такой-то». Так что заимствованные Сергеем документы для жены (которые потом были возвращены на место), хотя и не содержали никаких секретов, все-таки свидетельствовали о том, что он нарушил режим. Таня оценила это как подвиг.

И вот, наконец, наступил счастливый день 16 июня 1972 года, когда Таня почти блестяще, с оценкой «хорошо» защитила свой диплом по модернизации блока, название которого она тут же забыла. Через пару дней у себя в КБ отлично защитился и ее муж. Победу праздновали всем курсом в ресторане. На следующий день пошли фотографироваться на память. Таня с Сергеем заказали одну фотографию на двоих. Тамара очень удивилась: «Почему одну? А если вы не всегда будете вместе, если разойдетесь?». Молодожены почти одновременно ответили, что каждый из них тогда подарит фото супругу. После этих слов возмущению однокурсников не было предела.

– 

Как это так? – кричали они, – подарить супругу и остаться ни с чем? Забыть однокурсников, плюнуть на пятилетнюю дружбу?!

Успокоились друзья – товарищи только тогда, когда Таня и Сережа заверили их, что никогда не разойдутся. Может быть, не все поверили в это, но спорить не стали. Разводиться им, в самом деле, резона не было. Никто еще не знал, что в последнее время Таня чувствовала себя отвратительно – ее тошнило, ей все время хотелось пить и целый день спать. Когда она обратилась к врачу, он только подтвердил ее догадку – она была беременна. Наследник должен был появиться на свет в декабре.

Эта потрясающая новость Таню скорее напугала, чем обрадовала. Она боялась рожать, боялась, когда у нее брали кровь из вены для анализов, боялась осмотра гинеколога. Почему она вдруг оказалась такой пугливой, Таня не знала. Она всегда считала себя храброй – раз, любящей детей – два.

Муж ее тоже испугался и не знал, радоваться ему или смириться с необходимостью. Но они оба, раз уж так случилось, начали добросовестно готовиться к появлению на свет сына или дочки. Таня хотела дочку, но почему-то была уверена, что родится сын. Сергей был согласен на дочку, а сын родится потом, вторым ребенком. Это было его мнением, которое говорило о том, что он взял за основу модель Таниной семьи, а не своей, где он был единственным ребенком. Что касается будущих бабушек, то они искренне радовались предстоящим переменам в жизни и новому статусу.

Однако, прежде чем стать мамой, Таня должна была устроиться на работу по распределению. Собственно, устройство на работу ей и обеспечит оплачиваемый декретный отпуск. Хорошо, что у нее еще ничего не заметно, а то не очень приятно при первом знакомстве демонстрировать коллегам свой живот. На работу надо являться первого августа, а впереди весь июль. Таня решила было вместе с мужем съездить на недельку к Мише в Ленинград, но состояние ее здоровья заставило отказаться от всех планов. Так и провела она свой отпуск дома, гуляя в сквере и регулярно посещая поликлинику. Сергей не стал использовать свой отпуск, он вышел на работу в КБ. А вскоре Миша приехал домой на каникулы.

Таня училась в своем вузе пять лет, а Мише предстояло получить высшее образование за четыре года. Поэтому разговоры в семье велись вокруг Мишиных планов. Мама размечталась, что он будет заниматься тренерской работой в Москве, и обещала поспособствовать насчет места. После института Мише предстояла и служба в армии в течение года. На этот счет у Таисии Михайловны было тоже свое мнение.

– 

Служить ты будешь только в нашем полку, он сейчас стоит в Тбилиси, – заявила она, – там еще остался кое-кто из тех, с кем мы воевали. Я думаю, они не откажут однополчанам.

Миша не возражал, улыбался, потому что он был дома, и у него было хорошее настроение. Очередная сессия сдана на «отлично», его ждал отдых и развлечения. Но потом, когда Таня мыла на кухне посуду, он сказал: «Я точно решил остаться в Ленинграде, но пока не хочу расстраивать родителей».

– 

Где это ты там останешься?

– 

Я женюсь на ленинградке.

– 

На Лене, что ли?

– 

Не исключено. Но пока никому не говори, впереди еще три года.

Таня подумала, что за это время еще многое может измениться, поэтому ничего не сказала. У нее было много и своих забот. Она вышла на работу в конструкторский отдел, где ее встретили доброжелательно. Таня с тоской посмотрела на обшарпанные столы, среди которых выделялся своими размерами стол начальника, на скучную публику, и села на предложенное место. Ей сразу положили на стол кипу чертежей, где она должна была проверить, прошли ли в них согласно каким-то извещениям разработчиков изменения. Так началась ее трудовая жизнь.

Наследник.

Стремительно летело время, и Таня, маскируя под свободной одеждой свою беременность, с удовольствием думала, что скоро- в декрет. Не надо будет так рано вставать и бежать на работу, а это в ее положении очень даже неплохо. Она уже совсем освоилась в своем конструкторском отделе – одном из подразделений отдела Главного конструктора, подружилась с женщинами, которых здесь было большинство, и все вместе они обсуждали беременность Тани. Мужчины же ничего не замечали – Таня пришла на работу уже пухленькой, а не «глистой в корсете», какой была всегда. Они решили, что это и есть ее форма.

Однако дождаться декрета Тане было не суждено. Несмотря на то, что она сейчас чувствовала себя лучше, чем в самом начале, тошнота прошла, врачиха сказала, что анализы ее очень плохие – в крови чего-то не хватает, в моче – лишнее, артериальное давление повышено. И за месяц до декретного срока ее убедили лечь в больницу, напугав тем, что при родах могут отказать почки. Она сначала огорчилась, а потом успокоилась, решила, что это даже хорошо: отдохнет, подлечится, почитает книжки.

В палате, куда ее привела медсестра, она стала четвертой. Четыре женщины с разными сроками беременности и со своими собственными недугами. Двадцатилетняя Надя ждала первенца, а сорокалетняя Люда пришла за четвертым ребенком. У окна на кровати сидела совсем молодая, семнадцатилетняя Оля, у которой предполагали неправильное положение плода.

Пролежав в больнице полмесяца, Таня обогатилась новыми знаниями о жизни. Старшая из женщин Люда удивила ее тем, что имела мужа-алкоголика, тем не менее продолжала рожать детей. Наряду с другими лекарствами женщинам в больнице давали димедрол – наверное, чтобы были спокойными и больше спали.

Таня димедрол не пила – она и так все время хотела спать. Так вот Люда забирала все ненужные таблетки себе и рассказывала соседкам, что усыпляет ими нетрезвого мужа.

– 

Учитесь, девчонки, – говорила она, – когда мужчина спит, он просто ангел.

– 

Как же он там без тебя, – спросила Таня.

– 

Без меня он больно-то не разгуляется, денег-то я ему не оставила. Ха – ха!

– 

А жить на что?

– 

Мама его накормит и за детьми посмотрит. Старшей у меня уже 16 лет, самостоятельная, а младшему – 7 лет. Средней доченьке – 13. Кто будет в этот раз, не знаю.

– 

А муж кого ждет?

– 

Никого не ждет, ему лишь бы бутылку…

– 

Да как же ты решилась? – у Тани буквально перехватило горло.

– 

Я не для него, для себя. Да и он никуда не денется. Я его в ежовых рукавицах держу, зарплату забираю. Нет денег – и пить не на что. Им, мужикам, денег давать нельзя… Вот ты своему сколько оставила?

– 

Мне здесь, в больнице, деньги не нужны. Сколько было, столько и оставила, – сказала Таня.

– 

Ну и дура! Он же может загулять!

– 

Некогда ему гулять, – заступилась за мужа Таня, – он работает, да и ко мне ходить надо, фрукты носить.

– 

Ну, к нам они в последнюю очередь.

Таня пожала плечами. Зачем спорить с такой устоявшейся идеологией? У самой в семье проблемы – учит жить других. Чему учить-то, если у самой не получается? Правда, с годами Таня убедилась, что это в порядке вещей. Тем, у кого все хорошо, и в голову не придет учить других. Зато уж если не получается – приходите на лекцию.

Муж Люды так и не появился в больнице, а Сергей ходил к Тане каждый день по будням и два раза в день по выходным. Он неизменно спрашивал, что принести в следующий раз. И если уж Тане чего-то хотелось, то не дожидался следующего дня, а бежал в магазин тут же и возвращался с покупкой. Это было уже лишнее, и будущая мама пыталась объяснять будущему папе, что так быстро выполнять ее желания необязательно. Но у него была на этот счет своя точка зрения.

В больнице Таня читала рассказы Мопассана, которые любила больше, чем его романы. Но в тихий час она обязательно спала, а рассказы читала соседка Надя, которая тоже оценила их по достоинству. К ней тоже каждый день ходил муж, они нежно ворковали и не сходились только в одном вопросе: кого же им лучше ждать, мальчика или девочку? Надя хотела девочку, а муж, естественно, мальчика. И никто не хотел уступить. В этом случае, считала Таня, уступать надо мужчине, женщине и так тяжело. Но ума у сильного пола не всегда хватает.

Надя, кроме больничной еды, каждый день съедала по курочке, которую приносили из дома. У Тани такого аппетита не было, чрезмерно ей хотелось только пить. На ногах образовались отеки, а мочегонные таблетки, которые назначали врачи, вызывали еще большую жажду. Но надо было терпеть все это ради неведомого маленького человечка. К тому же вскоре в больнице произошел неприятный инцидент, и Таня пришла к выводу, что ей еще не так плохо, бывает хуже.

Женщины проснулись ночью, потому что услышали чей-то стон и включили свет. Плохо было семнадцатилетней Ольге. Таня побежала за сестрой, та, в свою очередь, вызвала дежурного врача. У Оли начались преждевременные роды, и ее увезли в родильное отделение. А утром медсестра сказала, что ребенок родился мертвым.

Да, страхов в больнице Таня насмотрелась. В соседней палате готовили к операции девушку-десятиклассницу, девственницу, у которой на школьном медосмотре обнаружили на яичнике огромную кисту. А рядом лежали пятнадцатилетние сестры-близнецы с небывалым диагнозом, также требующим хирургического вмешательства. В девственной плеве у них не было отверстий, поэтому, когда начались месячные, кровь скапливалась в матке, вызывая сильные боли. Девочек прооперировали вовремя. Еще бы чуть-чуть, и начался сепсис, тогда их вряд ли удалось бы спасти. Страданья людские, особенно женские, беспрерывны. Недаром многие женщины хотели бы быть мужчинами, но ни один мужчина не хочет быть женщиной.

Вскоре увезли рожать Надю, и ее муж дождался-таки мальчика. А через пару дней Таню выписали из больницы, чтобы она погуляла перед родами, подышала воздухом. Когда она пришла домой, заканчивался ноябрь. На улице было мрачно, шли дожди, и гулять совсем не хотелось. Ребенок давно шевелился внутри и толкался ножками – это заставляло ее хоть ненадолго выходить на улицу, чтобы добавить кислорода в легкие.

Свекровь повадилась ее навещать с гостинцами и читала лекции по правильному питанию. Она завоевывала свое право на будущего внука, а может и беспрекословное право.

Таня ждала ребенка к концу декабря, но уже 15 числа вечером у нее появилась боль внизу живота, а потом начали сочиться околоплодные воды. «Неужели пора?» – подумала она и зажмурилась от страха. Но потом вспомнила, что уже давно нашла способ себя успокаивать. Чем раньше это начнется, тем быстрее и закончится. Она избавится от своей тяжести, станет снова стройной и красивой.

– 

Кажется, начинается, – сказала она мужу, – надо звонить в «скорую».

– 

Не может быть, – ответил он, – еще рано.

– 

Как не может быть, когда уже вода течет. Я же читала, что на сухую рожать нельзя, ребенок может задохнуться.

– 

Да, надо ехать, – сказала прибежавшая с кухни мама, – там все-таки врачи.

Она позвонила в «скорую помощь», и Таню увезли в дежурный роддом. Часы у нее на руке показывали час ночи. Родовых схваток еще не было, только ныл живот, поэтому в приемном покое Таня спокойно перенесла процедуры по подготовке к родам. Добрая женщина в белом халате ее побрила и поставила клизму. Неприятно, но надо.

Когда роженицу положили на кровать, в палату вошла женщина-врач и сказала: «Воды отошли, а схваток нет. Это плохо. Будем вызывать вам искусственные роды. Выпейте вот это прямо с бумажкой, иначе очень горько».

Таня поняла, что ей дали хину. Выбора у нее не было, и она выпила. Ей давали эти порошки еще несколько раз, а потом она уснула. Схватки начались только к утру. Их сила с каждым разом нарастала, и Таня, психологически готовя себя к родам, все-таки не ожидала, что боль будет такой сильной. Она металась по кровати, не находя себе места, любая поза казалась неудобной. Когда очередная схватка заканчивалась и начинался двухминутный перерыв, она засыпала от бессилия до следующей схватки. Медсестры за столом пили чай, не обращая на нее никакого внимания, а врач сказала: «Схватки начались? Очень хорошо». И ушла, потому что ее ночное дежурство закончилось.

Таня не кричала, как другие, у нее это не получалось, только стонала и охала. Напряжение нарастало, она вдруг почувствовала, что по ее лицу то ли кто-то ползает, то ли колет ее иголками. Бедная роженица провела рукой по своей щеке, но ничего не обнаружила. Значит, ощущение возникло на нервной почве. Соображала она уже медленно, но сознания не теряла. Время, казалось, остановилось, и не будет этому кошмару конца. Каждые две минуты у нее внутри разрывалась бомба, которая рвала ее на части. Но мысль о смерти не приходила ей в голову, и бедную Лизу Болконскую, умершую от родов, она не вспоминала.

Наконец-то пришла другая женщина-врач, посмотрела и сказала, что пора на стол. Две медсестры взяли Таню под руки и повели то ли в операционную, то ли родильную, она так и не узнала, как правильно называется это помещение. «Чем быстрее это начнется, тем быстрее кончится», – повторяла она про себя, но легче не становилось. Ее трясло еще и от холода, но врач и акушерки тут же заставили ее «работать».

– 

Тужься, тужься, – говорили они, – осталось немного. Работай – и все будет хорошо.

Таня старалась изо всех сил, боль была невыносимой, поза с зафиксированными на кресле ногами неудобной, но, наконец-то акушерки поймали что-то скользкое, вылетевшее из нее.

– 

Девочка? – услышала роженица голос акушерки.

– 

Сейчас посмотрим. Нет, мальчишка! – с восторгом возразила другая и поздравила Таню с сыном. Таня слабо улыбнулась и пролепетала: «Хорошо».

Медики все еще суетились вокруг нее. Таня вспомнила, что после выхода ребенка из утробы матери должна выйти плацента – детское место, где он был прикреплен трубочкой и откуда получал все питательные вещества. Но плацента почему-то упорно не выходила. Таня увидела озабоченность на лицах медиков. Одна из них попыталась помять живот, чтобы помочь выходу. Другая сказала, что пойдет за Ильей Петровичем, заведующим отделением. Вскоре пришел черноволосый, представительный мужчина средних лет и, бросив на Таню профессиональный взгляд, покачал головой. Он умело нажал на ее живот – и плацента тут же вышла, но озабоченность на лицах врачей осталась.

– 

Кровит? Ручное обследование матки, – сказал Илья Петрович.

Тане было все равно – сын у нее уже родился, лежит рядом пыхтит. А уж все остальное – мелочи, она их как-нибудь переживет. Ей делали какие-то уколы, врачи лезли руками куда-то внутрь – она не чувствовала боли. Обследование, которое ей делали, обычно обезболивают, а тут, видя ее спокойствие, обезболить не потрудились. Но Таня и этого не заметила. Она думала о сыне, о своем новом предназначении и о том, как же его назвать. Но вдруг она услышала, что врачи тревожно повторяют одно и то же слово: «Тромбируется , тромбируется…» Потом Илья Петрович пошел в коридор звонить по телефону. Он просил кого-то срочно прийти и сделать какую-то операцию – какую, Таня не поняла. Но вскоре прибывший специалист сразу приступил к делу: «Потерпите, я вас немного уколю». Таня уже столько натерпелась, что, ничего не спрашивая, согласно кивнула головой.

Врачи готовили инструменты, переговариваясь, советовались между собой. Потом тот самый специалист проткнул ей кожу на шее у сонной артерии и вставил туда трубку, а в нее систему по переливанию крови. Видимо, попасть иглой ей в вену на руке медики не смогли.

– 

Вы потеряли много крови, больше литра, – сказал Илья Петрович, – сейчас мы восполним потерю, вольем немного мужской крови.

– 

Мужской? – удивилась Таня.

– 

Да, она не хуже женской, даже лучше. Гемоглобин выше. А вам сейчас только это и нужно.

Таня подняла глаза вверх на капельницу и подумала: «Дожила, кровь переливают. Если бы родила где-нибудь в поле, как раньше рожали, так там и осталась бы». Она повернула голову к столу, где, уже завернутый в пеленки, лежал ее сын, и постаралась запомнить его лицо, чтобы не перепутали. Тут подошла медсестра, поднесла ребенка к ней поближе. Показала еще раз и унесла в детскую палату. Подошел Илья Петрович.

– 

Ну, вот и все, – сказал он, – сейчас сестра снимет систему, и я выведу вам мочу катетером. Потом переведем вас в палату. Ни в коем случае не вставайте, отдыхайте.

Таня удивилась. Сам заведующий выводит мочу, не доверяет сестрам и даже подчиненным врачам. Этому могло быть только одно объяснение: ее состояние было настолько тяжелым, что она могла умереть.

– 

Спасибо, – сказала Таня, – вы меня спасли.

– 

Скажите спасибо, что лекарства все были. Это у нас бывает не всегда. Из вас кровь хлынула фонтаном.

– 

Почему?

– 

Не знаю, я не Господь Бог.

И он ушел. Как потом выяснилось, Илья Петрович спустился вниз, где ждали Танины родственники, мама и муж, чтобы лично засвидетельствовать: всё в порядке.

Тем временем сестры привезли каталку, бережно уложили мамашу и повезли.

– 

Надо же, лежит розовенькая, – сказала одна.

– 

Как будто ничего не случилось, – добавила другая.

– 

Нет худа без добра, – опять вступила в разговор первая, – теперь тебе, Таня, послеродовый отпуск дадут не 56 , а 72 дня. Осложненные роды.

Таню привезли в палату, положили на постель, и вдруг ей стало так хорошо, как будто вместе с сыном заново родилась и она. Сестра принесла ей пакет и записку от мужа. «Танюша, родная моя, поздравляю тебя с рождением первого из семи наших богатырей. Отдыхай, поправляйся скорее, больше кушай. С нетерпением жду вас с сыном дома. Целую. Сергей».

Она улыбнулась. Когда-то он хотел 11 детей, футбольную команду, а теперь снизил до семи. Жалеет, наверное. Насчет футбольной команды шутила Таня перед свадьбой – хотела напугать своего жениха. Но он не испугался, а сказал, что согласен. В записке назвал не любимой, а родной, и попал в самую точку – с рождением ребенка любая семья выходит на новый уровень отношений. «Любить – это не значит смотреть друг на друга, а значит смотреть в одном направлении,» – сказал когда-то Экзюпери.

Ребенок – это и есть та самая сторона, куда смотреть обязательно захочется обоим.

Как же теперь назвать сына? Тане очень нравилось иностранное имя Артур. Так звали Овода из романа Войнич и капитана Грея из «Алых парусов» Грина. Когда они с мужем обсуждали имя будущего ребенка, Сергей не одобрил эту идею. Артур Поляков? Абсурд! Английское имя русскому парню? Понравится ли это ему самому, когда он вырастит? Таня, безусловно, разделяла сомнения мужа, но среди русских имен ничего не могла выбрать. Тогда Сергей сказал: «Где Татьяна, там и Евгений. Ты же любишь роман «Евгений Онегин», почему бы не назвать в честь него? И благородно, и по-русски».

Да, Татьяна любила роман Пушкина, но на его страницах героя ни разу не назвали Женей, а ей придется называть ребенка именно так – этим жужжащим то ли мужским, то ли женским именем. Она вообще не любила двойные имена. Есть, например, прекрасное мужское имя Александр, а вот женское Александра звучит грубо и некрасиво. Есть очень женственное и мягкое имя Валентина, но когда Валей называют мужчину, то это просто не по-мужски. Итак, Женю она отвергла и не жалеет об этом. О чем жалеть? Никаких Жень, сколько-нибудь приятных, в жизни она не встречала. Таня так и уснула, не придумав имя. Не Колей же называть, в самом деле. На следующий день муж написал ей в записке: «Я всю ночь думал, как назвать сына. Не назвать ли его Артур Сергеевич Поляков? Звучит, вроде бы, неплохо. Есть же знаменитый режиссер Марк Захаров, чем мы хуже?». Вот тебе на! Согласен даже на Артура, не хочет ее огорчать после всех мучений. Но эту жертву Таня не примет. Она уже кое-что придумала. Есть ведь русское имя, которое начинается с буквы «А», оно такое же короткое и даже немного созвучное – Андрей. Если уж она не захотела назвать сына в честь Онегина, назовет в честь Болконского.

Обсудить бы этот вопрос с новоявленным папашей, но Сережу к ней не пустят – роженицу охраняют от всяких контактов, боятся инфекции. По телефону звонить разрешается только в крайних случаях, и через окно тоже не поговоришь – лежит она на четвертом этаже. Тюрьма, как тогда, в детской больнице, где лежала Таня. Вот и приходится писать письма друг другу. Таня вздохнула и написала: «Спасибо за гостинцы. Нас с Андреем жди к субботе. Целую. Таня».

Когда маму с сыном привезли домой, восторгу родных не было конца. «Глаза голубые, как у Тани», – заметила одна бабушка. «Ямочка на подбородке, как у Сережи», – добавила другая. Больше сходства не нашли: нос пуговицей, бровей и волос нет совсем. «Теперь его надо как следует кормить, – безапелляционно заявила Римма Степановна, – грудные дети очень быстро набирают вес. Лучше, конечно, материнским молоком, но у некоторых современных мамаш с молоком туговато. У тебя есть молоко, Таня?»

– 

Вроде бы есть.

– 

Все равно надо есть больше молочных продуктов, чтобы не пропала лактация. Сгущенки бы надо, но где ее взять? Грецкие орехи хорошо помогают.

– 

Ладно, буду есть, – выразила Таня готовность, но все ее усилия были напрасными.

С каждым днем молока становилась все меньше, ребенка приходилось прикармливать – для этого в молочной кухне покупали донорское материнское молоко. У некоторых женщин молока было столько, что впору выкормить десятерых – это Таня видела еще в роддоме. Они день и ночь мучались, сцеживая молоко в банку. А ей вот не повезло, дойная корова из неё не получилась. Обидно, что ее ребенок уже не сможет с молоком матери впитать прописные истины житейской науки. Или это все вранье, и житейские истины усваиваются совсем по-другому?

Когда родственники разошлись по домам, Таня с Сережей крепко обнялись и поцеловались.

– 

Ты стала еще красивее, – сказал муж, – наверное, роды благоприятно влияют на женщин.

– 

Это я-то? – ответила жена. – Да ты просто забыл, какой я была до беременности. Я просто вернулась к своей форме.

– 

Нет, нет, я все помню. Ты стала еще красивее.

На работе, куда Татьяна ходила отнести больничный листок, ее нашли вообще красавицей. Сослуживцы ее нормальной никогда не видели – Таня поступила на работу уже беременной. И вдруг приходит стройная, а не упитанная женщина, с тонкими, а не расплывшимися чертами лица. Есть чему удивляться! Даже Главный конструктор, ее бывший консультант по дипломному проекту, невольно остановился, когда проходил мимо, и с новым интересом посмотрел на Таню. Через год, когда она снова выйдет на работу после декретного отпуска, он сделает несколько попыток поухаживать за ней, но Таня, поразмыслив, сделает вид, что ничего не поняла. Как там у Грибоедова? Минуй нас пуще всех печалей? Да, «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Но отказать начальнику, да еще в грубой форме, как хотелось ей поначалу, было бы опрометчиво. А вдруг он начнет мстить, придираться, а потом и с работы выгонит? Нет уж, лучше прикинуться дурочкой, но в то же время дать понять, что она не нуждается в благодетелях.

– 

Танечка, – сказал ей как-то Константин Львович, – я очень прошу вас мне помочь. Пожалуйста, посидите у меня в кабинете, пока меня не будет. Должны позвонить из Министерства – запишите все, что они скажут. Меня друг пригласил на свадьбу свидетелем, неудобно отказать. Я быстренько съезжу в ЗАГС, а потом вернусь. Кто будет спрашивать, всем говорите, что буду после 15.00.

Таня согласилась. Что ей оставалось делать, не перечить же! Он ведь обращался к ней, как к старой знакомой, которой он помог сделать диплом. Так почему бы и ей ему не помочь?

Когда Главный конструктор завода вернулся на свое рабочее место, вид у него был мечтательный и загадочный. Он томно посмотрел на Таню и начал рассуждать.

– 

Вы представляете, Танечка, он, то есть мой друг, женился второй раз. С первой женой прожил 15 лет, и вдруг – новое увлечение, – рассказывал Константин Львович, – так вы не представляете, как он помолодел, как преобразился. Друг снял для любимой, которая моложе его на десять лет, квартиру, куда каждый день после работы бежал со всех ног. Тогда еще она была его любовницей, а теперь у него молодая жена. Что вы на это скажете, Танечка?

– 

Скажу, что это лишние заботы и хлопоты. В старой семье, где, наверное, есть и дети, быт уже налажен, он устоялся, а значит, уже можно жить спокойно, в свое удовольствие. А в новой его ждет немало сюрпризов, и не всегда приятных, ему еще предстоит пройти пресловутую притирку характеров, ревность, которая способна убить любую любовь, и прочие неприятные вещи. Раз жена моложе, ему придется всю жизнь молодиться перед ней и доказывать, что он не старик. Тут нет ничего приятного.

– 

Вот как вы рассуждаете? Не ожидал. Весьма консервативный подход. И сама Татьяна Михайловна всегда будет предпочитать старого мужа новому?

– 

Да уж. Только муж у меня не старый, он еще молодой, – наивно пояснила Таня и скромно опустила глаза.

Домой она пришла с головной болью. Муж это заметил и спросил, не заболела ли она. Она кивнула головой в знак согласия и поспешила перевести разговор на другую тему. Не рассказывать же ему, что некоторые мужчины заводят новых, более молодых жен.

Прижавшись к нему, Таня сказала:

– 

Я поняла, почему женщину раньше не считали за человека.

– 

Да? Это кто же не считал?

– 

Ты что, истории не знаешь? Когда в семье рождалась девочка, все огорчались, потому что на нее земли не выделяли. Она была обузой для семьи, потому что, во-первых, не работник, а, во-вторых, потенциальная разорительница, потому что при замужестве ей требовалось приданое.

– 

А потом, когда она начинала рожать каждый год…

– 

Вот тут-то и зарыта собака. Нельзя считать человеком существо, рожающее в страшных муках. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда я мучилась там, в роддоме.

– 

Бедная ты моя, давай я тебя пожалею, – Сергей обнял несчастную Таню и поцеловал, – но не зря же ты мучилась, правда? Наследник растет.

– 

Не зря, – согласилась Таня, – но ведь современная медицина могла бы найти способ облегчить участь роженицы. Нам внушают, что любое обезболивание вредит ребенку. По-моему, это чушь собачья. Не в каменном веке живем, не в поле под телегой рожаем. Я думаю, в будущем эта проблема будет решена…

– 

И тогда мы с тобой заведем второго ребенка.

– 

Ой, не говори мне про второго. Я еще не отошла от первого.

В это время из стоящей рядом кроватки раздались характерные звуки, которые любая мать всегда услышит и ни с чем не спутает. Это маленький Андрюша, будто сообразив, что речь идет о нем, потребовал к себе внимания.

Красный диплом.

Мама плакала. Отец нервничал. Таня пыталась их успокоить, но у нее ничего не получалось. Ее брат окончательно сделал свой выбор – решил остаться в Ленинграде и даже получил предварительное распределение в Ленинградскую область.

– 

Нет, ему надо написать, что он делает глупость, – заявил отец, – как это понять – в область? Дома он мог бы работать в центре Москвы, а там какой-то городишко? Он же отличник, они могли бы ему найти место и получше.

– 

Как же, получше! – всхлипывая, вскричала мама. – Получше у них – для своих, для ленинградцев. Он же там чужой, пришлый. И как только он этого не понимает? Да и какая нам разница, если он в любом случае не вернется домой.

– 

Валера Ткаченко женился, место освободилось. Миша, наверное, собрался жениться на Лене, – вставила Таня.

– 

Какая женитьба, – возмутилась мама, – ему же в армию идти.

– 

Ну и что? Будут друг другу письма писать, страдать.

– 

Да ну тебя!

Мама решила убедить сына вернуться и написала слезное письмо. Но ответ пришел более чем категоричный.


15.04.1975 г., Ленинград

Дорогие папа и мама!

Получил ваше очередное письмо. Спешу ответить и, как смогу, успокоить вас. Мне не опостылел ни родной дом, ни родители, но я здесь уже привык, отвыкать трудно. В городе Выборге, куда меня распределили, я буду жить в общежитии 2-3 месяца, то есть до армии, а потом получу комнату. И вообще я не собираюсь всю жизнь жить в Выборге – после армии я женюсь на ленинградке или каким-нибудь другим путем переберусь в Ленинград.

У меня здесь намечаются перспективы – я должен получить диплом с отличием, красный диплом. Надеюсь, вы понимаете, что это не рядовое событие? Так вот, заведующий нашей кафедрой обещал мне место в аспирантуре – после армии, конечно. Здесь мне поступить в аспирантуру проще, здесь меня все знают. И тема для диссертации тоже будет. Я надеюсь защититься в короткие сроки.

Вы живете не одни, с семьей Тани, и живете неплохо. У Тани есть сын, которому нужна постоянная забота не только со стороны родителей, но и бабушки с дедушкой. Так что вы не будете чувствовать себя одинокими.

Может быть, на Первомай я вырвусь домой. Только все ваши доводы, просьбы и слезы я не удовлетворю и в Москву не вернусь. Я могу с вами поговорить о моих перспективах, подробно объяснить все причины, но если мне не удастся вас убедить, это ничего не изменит.

Я заканчиваю свое письмо. Желаю вам не волноваться, не убиваться, ведь никакого горя не произошло. Обещаю приезжать домой в отпуск, а также на праздники.

Михаил.


Что тут поделаешь? Ничего. Родителям пришлось смириться. Теперь они ждали сына на майские праздники и готовились к этому событию. Несмотря на огорчение по поводу распределения Миши, они все-таки гордились своим сыном. Он был самостоятельным, разумным и целеустремленным. Значит, у него все будет хорошо. А где – в Москве ли, в Ленинграде – не так уж и важно.

На Первомай Миша не приехал, сославшись на занятость – шла подготовка к каким-то соревнованиям. Потом начались государственные экзамены, которые Миша, как всегда, сдал на отлично. Домой он прибыл только в начале июля с красным дипломом. А первого августа должен был уже отправиться на работу в Выборг. О женитьбе Миша не сказал ни слова, поэтому Таня сама спросила его об этом.

– 

Мне еще рано жениться, – ответил 21-летний Миша, – да и что это за семейная жизнь, если она в Ленинграде, а я – в казарме.

– 

Лена тоже так думает?

– 

Нет, не думает. Она вдруг решила, что я должен на ней жениться прямо сейчас. Если, говорит, ты меня любишь, ты не должен откладывать. Если же нет, то и суда нет.

– 

А ты, стало быть, не любишь.

– 

Почему же? Люблю. Но женитьба – шаг серьезный, поэтому не надо делать его второпях. За этот год мы еще раз проверим свои чувства. Вот дождется меня из армии – тогда я к ее услугам.

– 

И в кого ты такой умный? А если не дождется она тебя, другого себе найдет, получше, что тогда?

– 

Ничего. И я другую найду, получше.

– 

Так как же Лена ответила на эти твои доводы?

– 

Не приходи, говорит, ко мне больше, я тебя видеть не хочу. А потом в слезы. Дура она еще, ей взрослеть надо.

– 

Ты, я посмотрю, повзрослел. Когда много рассуждают, мало любят.

– 

Да? А

тебе не кажется, что из жарких объятий медового месяца в армию идти совсем не хочется? Лучше уж так…

– 

Значит, армия тебя все-таки беспокоит? Но ведь войны нет.

– 

Войны нет, но армия есть армия, там оружие имеется, могут застрелить.

–-Ну, это уж слишком, зачем ты предаешься таким мыслям?

– 

Да нет у меня никаких мыслей, совсем пустая голова. В армии еще больше отупею.

– 

Отупеть за такой короткий срок – за год – невозможно. Ты же у нас отличник!

– 

Иногда мне кажется, что отличники – это и есть самые тупые люди на свете. Пытались объять необъятное, поэтому ничего не знают конкретно.

Тут вошла мама с маленьким Андрюшей на руках, и дискуссия закончилась. Ребенок радостно улыбнулся и потянул ручки к матери.

– 

Чего бы понимал, – удивился Миша, – а сразу определил, где мать, а где чужой…, нет, я родной, но все-таки дядя.

И сколько ему уже?

– 

Два с половиной года. На кого похож, как ты думаешь?

– 

Я думаю, что все дети похожи друг на друга. Хорошо, что ты его Мишей не назвала, а то у нас в семье от этих Мишек в глазах рябит. Михаил Николаевич, Таисия Михайловна, Татьяна Михайловна, и, наконец, Михаил Михайлович. Меня в институте дразнили Мих-Мих и песню мне пели: «Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка…». А у меня ее и не было никогда.

– 

Сберкнижка тут ни при чем. Это они переделали известную послевоенную песенку:

Мишка, Мишка,

Где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка,

Мишка,

То, что ты уходишь от меня.

– 

Да-а, весьма актуальная песня. А все-таки, мама, зачем ты меня Мишей назвала, если их и так много. Или ты перед мужем выслужиться захотела – назвала в честь него?

– 

Нет, в честь отца. У меня отец трагически погиб, мне его было очень жалко. Вот я и решила… Ничего плохого тут я не вижу. Имя хорошее.

– 

Ну ладно, куда уж тут денешься. Буду жить Мишкой.

– 

Кстати, меня подруга Нина замучила, почему я сына Мишей не назвала. У вас, говорит, семейная традиция, а ты, говорит, нарушаешь, – заметила Таня.

– 

А где она? Что-то давно ее не видно.

– 

Отдыхает в Крыму. У нее доходы не наши. Помнишь, мы один раз отдыхали в Сухуми, и то родители залезли в долги. Не хотели перед друзьями – однополчанами жаловаться, что прогулка такая не по карману.

– 

Ладно, и мы, глядишь, разбогатеем, работать скоро будем.

Мама, конечно, устроила прием в честь Миши с приглашением родных и близких. Когда же гости разошлись, Миша пригласил Таню и Сергея прогуляться по ночной Москве. Таня радовалась, что между мужем и братом сложились хорошие родственные отношения, и с удовольствием пошла гулять. Мужчины за столом, конечно, выпили, но в меру. Оба были веселы, словоохотливы, и Таня, порой, хохотала над ними до слез.

Все было хорошо, пока не встретился на пути павильон с пивом, попросту говоря, пивнушка. Тут ее дорогие мужчины остановились и решили немного выпить опять же за красный диплом. Когда выпитое сейчас наложилось на выпитое прежде, она уже не могла назвать их трезвыми. К тому же, после пива Миша высказал желание идти в ресторан, да ни в какой-нибудь, а самый лучший.

– 

Я знаю хорошие рестораны – это «Прага» и «Метрополь» – вот туда мы и пойдем. В конце концов, событие стоит того, чтобы как следует его отметить. Я же не зову вас в «Асторию» – это очень далеко, – рассуждал Миша.

– 

Ты что, с ума сошел? – спросила Таня.

– 

Если бы я сошел с ума, я предложил бы вам что-нибудь невозможное, ту же «Асторию»

, например, или позвал вас на Луну. Кстати, если уж не на Луну, так мы могли бы пойти в ресторан «Седьмое небо» – это почти так же высоко.

– 

Спустись-ка ты на землю, – сказал Сергей, – на эти рестораны у нас денег нет. Это тебе не пивнушка. Пей здесь.

Таня уже прокляла все на свете и сто раз пожалела, что пошла гулять с двумя подвыпившими мужичками.

– 

Зачем спускаться на нашу грешную землю? У тебя что, чувства полета нет? Ну, Таня, нашла ты себе мужа! С ним со скуки умрешь, – продолжал болтать Миша.

Сергей пока молчал, но еще чуть-чуть, и он может возмутиться.

– 

Пойдемте домой, там еще кое-что осталось, – нашла Таня тактический маневр.

– 

О! Как же мы раньше не догадались, – почти хором ответили мужики.

Но до дома добирались долго, останавливаясь у каждого столба подискуссировать.

Наутро и в последующие дни Миша вел себя тихо – читал книжки, смотрел телевизор, встречался с одноклассниками и отбивался от поклонниц. Одна из них, Людмила, повадилась писать ему письма с объяснениями в любви. Он читал их вслух всей семье и говорил, что не знает, что с ней делать. Девица совсем обнаглела, а он не может ответить ей грубо. Поэтому он решил не отвечать совсем. Людмила, видимо, не знала, что сердцу не прикажешь, и решила уговорить Мишу полюбить себя. Не уговорила, хотя мама надеялась, что она поможет Мише остаться в Москве. Так и уехал сын в свой Выборг.

Вскоре родителей ждала еще одна неприятная неожиданность. В местном военкомате категорически отказались направить Мишу служить в Тбилиси, сославшись на закон. Им, видите ли, туда направлять запрещено. Мише обещали, что он будет служить в Прибалтике. На том Миша и успокоился, а мама еще долго переживала. Папа ругал Мишу за то, что он поехал работать в этот Выборг. Все можно было сделать в Москве.

Миша работал в спортивной школе, играл в баскетбол за сборную Выборга, а жил в общежитии. Последний факт особенно тревожил родителей, хотя в общежитии Миша жил и во время учебы. Но там у него было меньше денег, а теперь он получал зарплату 120 рублей. И вот отец, будучи педагогом и по должности, и по убеждениям, пишет сыну назидательное письмо.


16.09.1975 г,. Москва

Дорогой Миша!

Мы рады, что ты уже устроился на новом месте. Но все-таки ждем от тебя обстоятельного письма, в котором ты расскажешь о своей работе, жизни и где и как ты питаешься. Нравится ли тебе твоя работа, складывается ли она , и какие есть трудности. Хватает ли зарплаты на необходимые нужды – питание, одежду, кино и другое. Получил ли стипендию и подъемные, что обещают с квартирой (комнатой)?

Жить в общежитии беспокойно, и есть масса других неудобств. Нас волнует, что в общежитии бывают всевозможные скандалы на почве выпивок. Постарайся избегать и того, и другого. Можно попасть в разные неприятные и опасные истории. Веди, пожалуйста, себя достойно. Тебе в настоящее время надо работать не авторитет, а потом авторитет будет работать на тебя. Первое время работать трудно, и трудности надо достойно преодолеть.

Пиши, как там дела в военкомате, когда заберут в армию. Если дело затянется до зимы, то надо думать о теплой одежде, а ты ее не взял. Давай обо всем узнавай и пиши. Как проводишь свободное время, имеются ли нужные книги для отдыха и работы, есть ли в Выборге театр?

Перед армией обязательно приезжай домой.

Папа.

Привет от Тани и ее семьи.


На это письмо вскоре пришел ответ, хотя Миша удовлетворил любопытство родителей лишь отчасти.


26.09.1975 г., Привет из Выборга!

Получил ваше письмо, спасибо. Живу я хорошо – и беспокоитесь вы напрасно. В комнате со мной еще два парня, ребята хорошие. Здесь есть неплохая библиотека, так что читаю, что хочу. Театра в Выборге нет, я ездил в Ленинград два раза, сходил в театр и поприсутствовал на свадьбе однокурсников.

Сейчас комплектую группы занимающихся в спортивной школе. Довольно сложное дело. Прямо скажу, что с работой не все гладко. К ней я оказался плохо подготовленным. С детьми работать очень трудно, и я не чувствую в себе педагога, воспитателя да и тренера тоже. Надеюсь, со временем все наладится. В армию меня заберут, наверное, осенью.

Питаюсь я нормально, хотя зарплату еще не получал, живу на подъемные. Помидоры в магазине по сорок копеек, яблоки – семьдесят, есть виноград, слива. С этим все нормально. Перед армией обязательно приеду домой.

Михаил.


Визит Миши домой перед армией был коротким. Вскоре его со слезами проводили на Ленинградский вокзал и опять стали ждать писем. Письма обходились дешевле, чем телефонные звонки, а Миша, как и многие в то время, вынужден был экономить.

Письма из армии.


12.11.1975 г.

Здравствуйте, мама, папа, Таня, Сережа и Андрей!

Вчера меня перевели из войскового приемника в часть, которая находится в городе Лиепая. Буду служить в 6-ой роте 2-го батальона. Мне уже и специальность определили – механик. Занимаемся сейчас учебой утром и какой-нибудь работой вечером до ужина.

В выходные дни показывают кинофильмы, организуются спортивные мероприятия. Свободного времени немного, но когда оно есть, можно почитать газету, книгу, посмотреть телевизор. Кроме того, надо успевать следить за собой – чистить сапоги и подшивать чистыеворотнички.

Как призывник с высшим образованием я буду служить всего один год. Но когда этот год впереди, кажется, что очень много.

Ну, пока.

Михаил


22.01.1976 г.

Здравствуйте все!

Вас так много, что устанешь перечислять.

Письмо от вас и посылку получил, большое спасибо. Жизнь и служба у меня идет хорошо. Вы пишите, что дни у вас похожи один на другой, так у меня тоже, только еще в большей степени. Как в песне поется: «всё ученья да ранний подъем». Несколько раз сходил в наряд дежурным по КПП, а не как раньше – дневальным. Это можно рассматривать как некоторое повышение.

Насчет будущей работы я, конечно, думаю. В Выборге мне не понравилось, и я туда возвращаться не хочу. Уж лучше в Москву, если не получится в Ленинград. Желательно устроиться преподавателем в институт. Там ближе ко всему передовому в науке, если вдруг надумаю продолжать учебу дальше.

В посылке все хорошо сохранилось, вот только семечки посылать нельзя.

Михаил


09.03.1976 г.

Привет из Прибалтики!

Получил ваше письмо. Рубль в конверте сохранился, большое спасибо.

Вы пишите, что я вернусь из армии в ноябре, и это очень неудобно. А я вот слышал, что учителей, как исключение, иногда отпускают домой к первому сентября. Ну, разумеется, при наличии соответствующих справок, запросов, просьб, приказов и так далее. Но это я точно не знаю, надо выяснить.

Я начал ходить в караулы. Теперь я испытал все виды службы. Сейчас я бодрствующая смена, за окном ночь, два часа тридцать минут. У нас тут чуть начинавшуюся весну опять подавила зима. Холодно и снег идет.

Ваш Миша.


06.04.1976 г.

Привет всем!

Письмо и денежный перевод получил, спасибо.

У нас были учебные мероприятия с выездом из части. Узнал много интересного. Моя здешняя специальность – механик – связана с установлением связи как телефонной, так и радио. Бегаю с катушками, телефонами, радиостанциями.

Я служу уже пять месяцев и все чаще задумываюсь о будущем. Работать в институте – пожалуй, ничего лучшего я не найду. Хотя за год службы порядком все позабудешь, так что на первых порах придется восстановить в памяти все, чему меня учили в институте. 10 апреля у нас праздник – День войск ПВО страны. Можете меня поздравить.

Пишу опять ночью, потому что днем некогда.

На этом заканчиваю.

Миша


02.05.1976 г.

Здравствуйте все!

Письмо и перевод получил, большое спасибо.

У нас недавно закончились большие трехнедельные тактические учения, проводимые начальником Генерального штаба. Полк наш отвоевал неплохо.

Служба и жизнь в армии идет нормально. Осталось служить каких-то полгода. Стараюсь не отстать от мирской жизни, читаю газеты, журналы, книги. Выписал из Москвы два новейших пособия по баскетболу. Магазин «Книга – почтой» уже прислал мне оба на сумму два рубля.

Восстанавливаю былые связи с Ленинградом. Хочу после армии заехать туда навестить друзей.

Чуть было не забыл. Поздравляю маму с папой с Днем Победы! Желаю столь же успешно действовать на трудовом фронте!

Михаил


29.06.1976 г.

Привет со службы!

Спасибо за посылку и поздравление с днем рождения.

У меня все нормально. Только чем меньше остается служить, тем медленнее идет время.

Часто хожу в наряды – через день. Это наше основное занятие. В свободное время читаю толстые журналы, смотрю телевизор.

Событий никаких не произошло. Как и прежде, дни похожи друг на друга, как две капли воды.

Погода стоит прохладная, не летняя. Ну и хорошо – не жарко служить.

День рождения провел великолепно. До 19 часов – в наряде, а после ужина чистил картошку.

Отвечаю на ваши вопросы о Лене. Да, она пишет мне письма, у нас мир и дружба. После армии хотелось бы поехать жить в Ленинград, только это очень трудно сделать. Но, как говорится, поживем – увидим.

Желаю вам хорошего отпуска, солнечных и теплых дней.

Миша


28.08.1976 г.

Привет из города Лиепая!

Перевод и письмо получил. Спасибо.

У меня все хорошо. Служба идет на убыль. Осталось не больше трех месяцев.

По выходным дням смотрим фильмы, сидим у телевизора. Сейчас болеем за нашу сборную, выступающую на турнире в Канаде. Наши выше третьего места, по-моему, не займут, зато могут выиграть чемпионат мира в следующем году.

Прочитал «Блокаду» А. Чаковского. Почти месяц затратил на все пять книг, и все-таки последнего журнала не нашел. Вот уж приеду домой, может, у вас в райкомовской библиотеке достану – это «Знамя» №5 за 1975 год.

Очень интересный роман. Там и про Гитлера, и про Сталина, и про многих военных начальников, и о простых людях. Очень всесторонне написано.

Я не очень расстроился, потому что не надеялся особо, что меня отпустят домой к первому сентября. Это была розовая мечта детства. «Просящему дается», но только не в армии. Здесь свои суровые законы.

Миша


21.09.1976 г.

Привет всем!

Посылку получил, яблоки сохранились отлично. Спасибо.

У нас наступила осень. Заметно похолодало, идут дожди. А мы очень часто ездим на картошку, заготавливаем на зиму. Работать на воздухе приятно.

Служить остается все меньше и меньше. Осталось сходить в увольнение 5-6 раз. Многим ребятам уже прислали денег, и они присматривают себе вещи. Поэтому, если не трудно, пришлите мне, пожалуйста, рублей 150, я хочу посмотреть себе куртку, ботинки, портфель и другое. В Москве же сплошной дефицит, а здесь можно кое-что найти.

Когда меня уволят в запас, понятия не имею. Но через неделю должен выйти приказ об увольнении.

Ваш Мишка.


30.09.1976 г.

Привет из Прибалтики!

Ура! Вышел приказ об увольнении в запас военнослужащих срочной службы, отслуживших положенные сроки. Так что теперь мне осталось от 40 дней до двух месяцев.

Я здесь активно сотрудничаю в стенной печати. Вот и сейчас написал заметку, в которой призвал личный состав отдать все силы и знания предстоящей итоговой проверке, отметил недостатки и достоинства бойцов. Еще я являюсь помощником руководителя политзанятий. Это уж благодаря образованию, здесь я один такой.

Последнее время стало больше свободного времени. Читаю книги запоем, не обращая внимания на свои негустые волосы. Правда, библиотека здесь не блестящая, и та с военным уклоном. Только толстые журналы спасают.

Вот и все новости. До скорой встречи.

Михаил.

Р.S. Шлю кучу стихотворных строчек.


05.10.1976 г.

Здравствуйте все!

У меня по-прежнему все хорошо. Выбился здесь в отличники, по всем предметам ставят пятерки. На этой неделе будет последняя итоговая проверка, а там уже и меньше месяца до увольнения.

Купить мне пока ничего не удалось. В город никак не вырваться.

Постарайтесь в ближайшие дни выслать мне справку, что вы живете в Москве, чтобы мне выписали проездные документы. Я из армии – прямо к вам. Потом разберемся.

Миша.


20.10.1976 г.

Здравствуйте, мои дорогие!

Письмо с документами и посылку получил. Спасибо. До 20 ноября я рассчитываю уволиться, так что могу успеть на день рождения Тани. Служить осталось ровно месяц, если ничего не случится. Копите фрукты и овощи, колбасу и сосиски – скоро я до них доберусь.

Я здесь сел на диету. Сейчас вешу 80 килограмм, сбросил почти 10. Врачи говорят, что 90 процентов всех сердечно-сосудистых заболеваний происходит от лишнего веса. Да и другие болезни к тучным людям пристают охотнее. Поэтому не очень-то налегайте на хлебобулочные изделия и каши. Ешьте больше сырых овощей, фруктов, мяса и рыбы. Будем здороветь вместе.

Ваш Миша.


14.11.1976 г.

Привет из армии.

Я все еще здесь, хотя мог бы быть на пути домой. У нас в части случилось чрезвычайное происшествие, пропало оружие, поэтому, пока не разберутся, домой никого не отпустят. В связи с этим я рекомендую вам еще немного потерпеть и подождать меня дней 10-15.

Я решил окончательно и бесповоротно устраиваться на работу в Ленинграде. Полгода сумею проработать с временной пропиской (есть такая возможность) и зарплатой 100-120 рублей. Это время я хочу использовать для подготовки к поступлению в аспирантуру под руководством моего старого научного руководителя, а летом – постараюсь поступить. Эти шикарные планы я обдумывал не один день, но гарантировать себе успех я не могу.

В армии я познакомился с начальником отдела физической подготовки, майором, ленинградцем. Он сказал, что из всех моих вариантов этот самый лучший. Я и сам думал так же. Поэтому насчет работы в Москве хлопотать не нужно.

До скорой встречи.

Миша.

Армейский синдром.

Наступил ноябрь, День рождения Тани – 25 ноября – приближался, а от Миши не было никаких вестей.

– 

Да приедет он, наконец, или нет? – постоянно твердила мама, – обещал же быть к твоему дню рождения.

– 

Мама, он же писал, что задерживается…

– 

Сколько можно задерживаться? Если бы ни ЧП в части, он бы давно приехал.

– 

До дня рождения еще целая неделя, успеет, – предположила Таня.

– 

Что-то мне не верится, – задумчиво произнесла мама.

– 

Ну тогда к Андрюшкиному успеет. А там впереди – Новый год. Без праздников наш Миша не останется.

Но Таня ошиблась. Она не была ясновидящей и не могла предвидеть и доли тех событий, что произошли потом. Через три дня она получила от Миши поздравительную открытку, которую долго вертела в руках и перечитывала, пытаясь понять, что же случилось с братом. Текст был написан нетвердым почерком – руки явно тряслись, а стиль письма вообще не соответствовал Мишиному.


Ноябрь 1976 года.

Танюшка, сестренка, дорогая моя кровиночка! Я так рад, что могу тебя поздравить с Днем рождения, я отказался от всякого кайфа, не пошел ни на какую строевую, хотя они у меня еще дождутся. Главное сейчас – ты, твой день рождения. Маленький ребенок и все, что с этим связано. Остальные вопросы я решу, если надо, то дойду и до Брежнева.

До встречи.

По этому поводу устроили семейный совет.

Таня показала открытку мужу, и он сделал единственный, не терпящий возражений вывод: «Выпили они там на радостях, что скоро домой, но не закусили. Поэтому в голове – армейская каша».

– 

А зачем ему надо было писать именно в это время? Из Ленинграда же не приходили такие письма, хотя он там тоже иногда не закусывал.

– 

Это было давно, все могло перемениться. Скоро сам приедет, объяснит. Не знаю, правда, зачем он собирается обратиться к Брежневу. Наверное, у них в армии какие-то беспорядки.

– 

Мне показалось странным, почему он не написал, когда приедет, – опять вступила в разговор Таня, – их задерживают из-за этого ЧП с оружием или, может быть, намечается смена руководства в стране?

– 

Все может быть, – сказал Сергей, – у нас всегда так – умер руководитель, значит, быть войне или революции. Все перепугались, войска на страже поставили.

– 

Но Брежнев не умер.

– 

Ты его видела по телевизору? По-моему, в Кремле уже делят портфели.

– 

Обстановка в мире в самом деле сложная, – вставил папа, – ожидать можно всякого. Но будем надеяться, что Мишу это не коснется. Он свое отслужил.

– 

Если война начнется, это коснется всех, – возразил Сергей.

– 

Какая еще война? – возмутилась Таня, – вы что, белены объелись? Никакой войны не будет.

– 

Я тоже надеюсь на это, – согласился Сергей, – по крайней мере, космическая программа «Союз-Аполлон», проводимая вместе с американцами, укрепила дружбу между народами.

– 

Мы вам не говорили? Сережа за участие в этой операции повысился в должности. Он стал конструктором первой категории, – похвасталась Таня.

– 

Поздравляем, поздравляем, – хором сказали папа с мамой, они же тесть с тещей, – вот приедет Миша, надо будет за это поднять бокал.

Потянулись дни томительного ожидания. Наступил декабрь, но от Миши по-прежнему известий не было.

– 

Он, наверное, в Ленинград к Ленке заехал, – предположила тетя Лида, когда приехала в гости, – он там гуляет, к свадьбе готовится, а вы переживаете.

– 

Не может быть, – не согласилась с теткой Таня, – если бы он был в Ленинграде, то не стал бы скрывать. Мы ему этого не запрещали.

– 

Да он и задержался всего-то на две недели, разве это долго? – не унималась тетя Лида, – погуляет и приедет. Волноваться тут не из-за чего.

Но ее слова никого не успокоили. Напряжение в доме нарастало. Мама увидела странный сон, будто бы Миша приехал, бросился к ней навстречу, и в этот момент черты его лица исказились. Миша стал неузнаваемым. Таисия Михайловна была атеисткой и не верила в сны, но проснулась она в страшной тревоге.

– 

Может быть, его и в живых уже нет, а мы тут ждем, – сказала она утром упавшим голосом.

– 

Ну и придумала! Если бы он погиб, тебе бы первой сообщили об этом, – постаралась успокоить ее Таня, хотя ей тоже было не по себе.

– 

Он, наверное, болеет, а помочь ему некому, – предположила мама.

– 

Это вполне возможно, заболеть может каждый человек, – согласилась Таня.

– 

Зачем мы будем думать да гадать, – сказал папа, – скоро все выяснится, наберитесь терпения.

– 

Мы не должны пассивно ждать, надо что-то делать, – решила Таня.

На следующий день она отправила в военную часть телеграмму с оплаченным ответом. Она написала от имени родителей: «Обеспокоены молчанием сына. Сообщите, уволен ли Лунин Михаил. Лунины».

Ответ пришел незамедлительно: «Лунин Михаил уволен 15 декабря». Таня взглянула на календарь и воскликнула: «Мама! Он только вчера уволен. Он уже едет!». И опять ошиблась. Миша не ехал, его везли.

Через три дня, в воскресенье, в одиннадцатом часу утра в квартире Луниных раздался телефонный звонок. Трубку взял Сергей, и по выражению его лица, которое вдруг изменилось, Таня поняла: что-то случилось.

– 

Миша звонил, – пояснил муж, – он находится в Москве, в «Матросской тишине».

– 

Где? Не поняла. В тюрьме?

– 

Ну почему в тюрьме, что у тебя за мысли? В больнице.

– 

В больнице? Значит, все-таки заболел… Но он сам звонил. Значит, не тяжело? Главное, жив!

– 

Жив, конечно, только больница там весьма своеобразная. Он мне сказал, что уже третий день лежит в психушке, а мы его даже не навещаем.

– 

Что?!

– 

Он в психиатрической больнице, которая расположена на улице Матросская тишина. Это у метро «Сокольники». Надо ехать.

– 

Ты останешься с Андрюшкой, а я поеду с родителями. Боюсь, что еще с ними что-нибудь случится.

Узнав страшную новость, родители быстро, без истерик собрались. Не зная толком, куда ехать, поймали такси. По дороге они не плакали, не возмущались. Они надеялись на ошибку. Когда таксист привез их к воротам, ассоциация с тюрьмой была полная. Серые, мрачные корпуса с решетками на окнах производили жуткое впечатление. Вежливая медсестра, которая вышла к ним, быстро спросила: «Вы первый раз?» и сунула матери таблетку. Тане с папой таблеток не дали. Они сели и стали ждать, нетерпеливо поглядывая на дверь.

Мишу, наконец, привели. Он всех узнал, со всеми обнялся, но это был уже не Миша. Волосы поредели настолько, что просматривалась лысина. Руки дрожали, глаза остекленели. Ему трудно было говорить – язык не слушался его.

– 

Сыночек, – только и вымолвила мама.

Таня ужаснулась и увидела, что это не ошибка . Отец молча вытирал слезы.

– 

Разве вам не сказали, что я здесь? Я вас ждал, – сказал Миша.

– 

Никто не сказал, сыночек, – ответила мама, – если бы мы знали, сразу бы пришли.

– 

Я тоже так думал, поэтому попросил разрешения позвонить. Здесь звонить вообще-то не разрешают…

– 

Ты когда приехал? – спросила Таня.

– 

В пятницу. Меня везли в купейном вагоне, как принца. И со свитой – в сопровождении трех солдат.

– 

Они тебя не обижали? – забеспокоилась мама.

– 

Нет. Мне сделали укол. Я спал.

– 

А здесь тебя лечат?

– 

И уколы, и таблетки. Я немного сдвинулся… После уколов я много сплю.

– 

Как же ты заболел?

– 

Не знаю. Я собирался домой к Тане на день рождения. Я и подарок купил.

Потом Мишу увели обедать, а родственники отправились домой, пообещав навещать его почаще. Обратно ехали опять на такси, потому что ни у кого не было сил спуститься в метро. Все с трудом сдерживали слезы. Дома Таня упала на кровать и дала волю слезам. Она не могла понять, что случилось с Мишей, еще больше она не понимала безразличия окружавших его людей, которые не сообщили родственникам, что Миша в Москве. Разве трое парней, которые везли его, не могли позвонить? Из медицинского персонала тоже никому в голову не пришло, что родители беспокоятся – ждут сына, а сын ждет родителей. Что за порядки? Он, наверное, все три дня их уговаривал, чтобы позвонить домой. Разрешили – спасибо и на этом.

На следующий день Таня не вышла на работу, хотя на режимном заводе это было чревато прогулом и увольнением. Она не в состоянии была отойти от случившегося, поэтому позвонила сослуживцам и попросила их оформить ей отгул. «У меня несчастье», – сказала она, и ей пошли навстречу.

Во вторник на работу Таня пришла, но работать не смогла. Коротко рассказав коллегам, что брата привезли из армии тяжело больным да еще и не сообщили об этом родственникам, она махнула рукой, чтобы больше ни о чем не спрашивали. Молодая женщина так и просидела до конца рабочего дня, не поднимала головы, уткнувшись в какой-то чертеж, но ничего не видя. Такого потрясения в ее жизни еще не было. Впервые прочное, надежное представление о мире пошатнулось. Таня с удивлением осознала, что несчастье в любой момент может случиться с каждым, даже с ней самой, а не только с другими, как ей казалось раньше. Чем заслужил такую болезнь Миша? Что плохого и кому он сделал? Служа в армии, он выполнял свой долг, ему и в голову не приходило, что можно как-то отвертеться от этой не совсем приятной обязанности, притвориться больным, запастись фальшивыми справками… Он был здоров, имел три спортивных разряда. Почему же тысячи ребят служат и возвращаются домой нормальными, а Миша, который не хуже, а, возможно, и лучше их, не выдержал? Может быть, над ним издевались, били, пинали ногами голову?

От этих мыслей Тане становилось еще хуже, слезы постоянно застилали глаза. Миша после армии собирался жить в Ленинграде, жениться, поступить в аспирантуру, защитить диссертацию… У него были свои грандиозные планы, которые теперь вряд ли осуществлятся. Мама очень хотела, чтобы сын жил в Москве. И вот он вернулся.

Таисия Михайловна была женщиной сильной, и она первой оправилась от потрясения.

– 

Что это мы так распустились? – заявила она, – мы нужны ему здоровые, мы должны его вылечить.

В среду Таня с мамой отпросились с работы и поехали в больницу на беседу с врачом. Их приняла серьезная женщина средних лет, которую звали Зоя Федоровна. Она сказала, что у Миши явно выраженный психоз, но это не шизофрения, а болезнь более легкая – маниакальный синдром. Миша имеет шансы вылечиться, если будет выполнять все указания врача.

Таня никогда не видела сумасшедших, поэтому имела о них представление превратное. Ей казалось, что если уж человек попал в больницу определенного профиля, значит он полностью невменяем, несет всякую околесицу, воображает себя Наполеоном или собирается лететь на Марс. Увидев Мишу в больнице, она подумала, что все, конец. Тут еще тетя Лида подлила масло в огонь, начав причитать: «Загубили Мишеньку!». Именно это она сообщила своим детям, и племянники Василий с Виталием примчались к Таисии Михайловне оказывать моральную поддержку, хотя совершенно не представляли, как это делается. Катя прислала тревожное письмо, и все не верящие в бога родственники начали молиться за выздоровление Миши.

Навещая брата в больнице, Таня видела, что рассуждает он, в общем-то, здраво, Наполеоном себя не воображает, а прекрасно знает, что он – Миша Лунин, который закончил институт и отслужил в армии. Помнил он и Лену, которую считал своей невестой.

– 

Как только выздоровлю , – говорил он, – так сразу поеду в Ленинград и женюсь. Она там, наверное, уже волнуется, так ты ей напиши, что я в дурдоме.


Казалось бы, Миша сказал все правильно. Только мысль о его скорейшем выздоровлении и женитьбе сама по себе вызывала у нормальных людей сомнение. А уж сообщать невесте перед свадьбой, что он находится в дурдоме, и вовсе нелепость, то-то она обрадуется! Но Лена действительно волнуется, не зная, где он. И Таня ограничилась короткой запиской, где написала, что Миша находится дома и очень болен, без указания диагноза.

– 

Ей ни в коем случае нельзя об этом говорить, – заявила мама, – он скоро вылечится, и все встанет на свои места.

Блажен, кто верует, подумала Таня.

На Новый год на пару дней Мишу отпустили домой, чему он был несказанно рад. Тане, которая его сопровождала из больницы, дали кучу медикаментов и объяснили, когда их давать больному. Строго предупредили насчет спиртного – нельзя ни капли, даже шампанское. Семья это поняла, и Новый год встречали с лимонадом. Миша был несколько скован, но вел себя беспокойно, плохо спал. Он удивил Таню своей осведомленностью насчет лекарств, которые ему дали.

– 

Вот эти я пить не буду, – сказал он, откладывая в сторону маленькие красные таблетки, – от них буквально стекленеешь. А вот эту выпью, чтобы уснуть.

Таисия Михайловна не могла наглядеться на сыночка, которого совершенно не считала больным.

– 

Он нормальный, – говорила она, – а туда попал по ошибке. Надо будет поговорить с Зоей Федоровной, чтобы она его выписала. Дома лучше.

– 

Что ты, мама, – возражала Таня, – надо окончить курс лечения, а то мало ли что…

– 

Да какое лечение, ты что, не видишь, как он себя ведет? Никаких отклонений. Вот эта скованность, которая нас так напугала, руки трясущиеся – это все от их лекарств. Перестанет их пить – и придет в норму.

– 

У него психоз, – сказала Зоя Федоровна, когда мама обратилась к ней со своей просьбой, – выписывать его рано.

– 

Ну почему? Откуда у него может быть такая болезнь? У нас благополучная семья…

– 

Откуда? Ответить трудно. Никто не знает. Но, возможно, болел кто-нибудь из предков, а у Михаила по наследству была к ней предрасположенность.

– 

Да нет, не припомню. Хотя мой отец сильно пил и буянил, но больным его не считали.

– 

Вы можете и не знать, если это было в прошлом веке. Ваш сын служил в армии, там условия могли быть экстремальными, вот и проявилось.

– 

Но он никогда не жаловался на экстремальные условия, – не унималась мама.

– 

Не жаловался? Значит, настоящий мужчина. В армии бывает всякое, к нам оттуда попадают часто.

– 

И сколько же Миша еще будет лежать?

– 

Будет зависеть от его состояния. Я думаю, не менее месяца.

– 

Так долго?

– 

Да. Вчера он мне сказал: «Я читаю справа налево, чтобы найти штык».

– 

У них в армии пропало какое-то оружие, – подсказала Таня.

– 

Да, да… а сама фраза – нормальная?

– 

Не очень, – согласилась сестра больного, а мать промолчала.

Когда они ехали домой, Таня задумалась. Пропал нож – штык… Может быть, это и явилось причиной болезни? А вдруг Мишу подозревали в краже, силой выбивали признание? Такого Миша точно не выдержит. Все-таки надо узнать, что там с ним случилось. И Таня написала письма командиру части, а также друзьям, чьи адреса она нашла в Мишином рюкзаке. Там лежала и замшевая сумка – подарок Тане.

Ни одно из писем не осталось без ответа. Ей написали все, кого она об этом просила, но обстановка не прояснилась. Командир части выражал сочувствие родственникам Михаила Лунина, но почему с ним такое случилось, сказать не мог, потому что не знал. Но он сделал все возможное, обеспечил медицинскую помощь, помог добраться домой и так далее. Друзья, с которыми служил Миша, тоже сожалели о случившемся, но ничего объяснить не могли. Они писали, что Миша перед увольнением «просто начал вести себя странно» и мешал окружающим. Вот так. Ответы на письма были, а ответа – нет.

Таня с мамой начали обсуждать вопрос, не съездить ли им туда, в часть, не провести ли собственное расследование. Но мужчины их порыв не одобрили, и Сергей сначала собрался было ехать сам, потому что проводить расследование – не женское дело. Но в ходе дальнейших дебатов все пришли к выводу, что дело это бесполезное, начальство вряд ли признается, если даже и было какое-нибудь беззаконие, а свидетели – сослуживцы Миши давно уже дома, всех не объездишь. В крайнем случае так же разведут руками, как и в письмах. Да и случившегося уже не изменишь, поэтому думать надо не об этом, а об излечении Миши.

Таня постоянно думала, как бы ей самой вылечить Мишу. Она вспомнила восточную «Легенду о любви», где старшая сестра спасла младшую от смертельной болезни, отдав свою красоту. Она стала безобразной – и сестра выздоровела. Таня тоже отдала бы все, что угодно, только бы Миша выздоровел. И красоту тоже, если бы ее об этом попросили.

А, может быть, тут нужен гипноз? Таня вряд ли обладала такими способностями, но все равно «лечила» брата. При каждой встрече она говорила ему успокаивающие слова. Взяв его за руку и погладив ее, она начинала свой гипноз: «Ты не думай ни о чем плохом, в мире много прекрасного. Скоро придет весна – думай о лесе, о листочках, которые распустятся, о голубом небе. Поедем с тобой за город гулять, собирать цветы. Сейчас зима – думай о снеге – он так блестит на солнце, о сугробах, о снежной бабе – помнишь, мы с тобой ее лепили, когда жили еще в старом доме… А ледяную горку помнишь?».

Миша не возражал и с удовольствием слушал Таню. Вот только вылечивался ли? В начале февраля Таисия Михайловна опять решила, что пора Мишу забирать домой, тем более, что он очень просился. Зоя Федоровна на этот раз была уже менее категоричной.

– 

Улучшение в состоянии здоровья вашего сына есть – это вне всякого сомнения, – сказала она, – и я даже могла бы его выписать, если вы настаиваете, у меня палаты переполнены, новых больных класть некуда. Но я вам не советую его забирать, он еще не совсем здоров, могут быть рецидивы.

Но заботливая мамаша была непреклонна в своем решении и уверена в своей правоте. Зоя Федоровна не советует? Она не нуждается ни в чьих советах. Таисия Михайловна заверила медиков, что они с Мишей полечатся дома, и увезла сына из больницы.

Ах, как наслаждался Миша домом, ванной, телевизором, как восторгался Москвой, которую давно не видел. Куча лекарств лежала на кухне, он подходил к ней все реже и реже, потому что уверовал в свое здоровье. И, правда, никаких особенных отклонений в поведении Миши не было, разве что говорил и шутил он больше обычного.

Мама в честь выздоровления сына и возвращения его из армии созвала родственников и друзей. Все они, так толком и не поняв, что с ним было, нашли его восхитительным. Миша воспользовался этим, чтобы подлизаться к маме и высказать свои требования, которые давно сформулировал. Ему, видите ли, нечего надеть, и надо что-нибудь купить. Это надо срочно сделать, потому что в самое ближайшее время ему надо ехать в Ленинград к Лене, которая его уже заждалась. Стало быть, ему нужна энная сумма денег. При этом Миша не вспомнил, что деньги на одежду ему уже высылались, он их просил, чтобы принарядиться после демобилизации в Ленинграде или Прибалтике. В его рюкзаке, кроме сумки для Тани, ничего не было. Или украли, пока он спал в поезде? Тогда почему оставили модную сумку? Нет, что-то тут не то.

Таня обещала Мише пройтись с ним по магазинам, но поездку в Ленинград сочла преждевременной. Но чем больше сестра убеждала брата не ехать, подождать хотя бы до весны, тем острее становилось у него это желание. Она отступилась, а мама спокойно дала ему денег и благословила хорошо провести время. Миша уехал. А через неделю позвонила Лена и со слезами просила забрать его домой, потому что он ведет себя отвратительно и всех измучил. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Миша потратил все деньги на кутежи и безделушки, что к ней явился с огромным букетом роз, тут же пригласил ее в ресторан и сорил деньгами так, будто он миллионер, а не сын скромных служащих.

Выслушав Лену, Таня попросила купить билет на самолет (деньги она тут же вышлет) и отправить его домой, даже если для этого понадобится помощь милиции. Лена обещала все сделать.

Положив телефонную трубку и дав родителям информацию к размышлению о том, что Миша куролесит, Таня написала Лене подробное письмо о болезни Миши, решив, что от нее скрывать нельзя. Лена не должна думать, что ее обманули, она сама решит, стоит ли ей связывать свою судьбу с таким Мишей, которого она видела. Мама, скорее всего, не одобрила бы поступок Тани, но она и не осознала, что сын ее серьезно болен.

Проходили дни, а Миша домой не приезжал. Не звонила и Лена. Таисия Михайловна, не выдержав, позвонила своей подруге. Оксана Павловна сказала, что Миша спокойно взял предложенные ему деньги и сказал, что поехал в аэропорт. Все ему поверили и считали, что он уже дома.

– 

Я еду, – сказала мама и положила трубку. Она бессильно опустилась в кресло и только потом еле слышно произнесла: «Миша пропал. Надо ехать».

Денег у мамы уже не было, и Таня отдала ей свою зарплату. Мать, которая не послушалась врача в надежде сделать для сына лучше, фактически достигла обратного эффекта. Самоуверенность и недальновидность подвели ее, и теперь Таисия Михайловна находилась в глубоком трансе. Она ехала в Ленинград искать сына, а это значит обращаться в милицию, звонить в больницы и морги. Процедура неприятная, но необходимая, ведь Миша мог быть еще жив. О самом страшном она тоже думала, хотя и гнала от себя эти мысли.

Спускаясь по лестнице, Таисия Михайловна оступилась и сильно ударилась плечом о перила. Сумка полетела вниз, а она села на ступеньку и заплакала.

– 

Давай я поеду, – сказала провожающая ее Таня, – а ты останешься дома, отдохнешь. Но мать не приняла предложения дочери, тут же встала и продолжила свой скорбный путь.

Через три дня мама позвонила домой и сообщила, что собирается в обратный путь. Она нашла Мишу – он находится в психиатрической больнице. Деньги, которые ему дали в семье Ткаченко, он опять прокутил и оказался на вокзале с твердым намерением сесть в поезд без билета. Тут-то его и увидел милиционер, который, в отличие от родной матери, сразу определил, с кем имеет дело.

– 

Ты псих, что ли? – спросил он

– 

Да, – ответил Миша, – я болел, но теперь вылечился.

– 

Оно и видно, – констатировал страж порядка и вызвал бригаду «скорой помощи», которая благополучно доставила Мишу в больницу.

В Ленинградской психушке он пролежит два месяца. Мама, уезжая, оставила Лене деньги, чтобы она его иногда навещала с гостинцами. Таисия Михайловна уже чувствовала, что по собственной воле бывшая невеста уже не пойдет к бывшему жениху.

Ну что, мадам? Вы не хотели, чтобы ваш идеальный сын женился на этой девушке? Получайте же! Свадьбы не будет. Видите, все ваши желания исполнились. Но какой ценой? Таня гнала от себя эти мысли, она была не вправе осуждать мать, которая если и заблуждалась, то искренне. Слишком неординарной была ситуация, чтобы сразу в ней разобраться. Но факты – упрямая вещь, и никуда от них не деться.

Реабилитация.

Пока Миша лечился в Ленинграде, родные из Москвы слали ему письма и посылки. Он тоже иногда писал короткие корявые письма, где рассказывал о врачебных процедурах, о визитах Лены и своей скорой свадьбе. При этом не забывал передать «привет из дурдома», а на конверте на месте обратного адреса неизменно красовалась: «Дурдом».

Но время не стояло на месте, пришла весна, зажурчали ручьи, поднялось настроение. И, наконец, в середине апреля Лунины получили сообщение, что Михаила можно забрать домой. На этот раз в Ленинград поехала Таня – у нее соответственно заводскому графику был отпуск. Она надеялась еще раз воспользоваться гостеприимством Лены и ее родителей.

В больнице, куда Таня явилась незамедлительно, ее попросили подождать. Она огляделась по сторонам. В столовую, что была по -близости, собирались люди. Несчастные люди, одетые в серые робы, многим из которых так и не суждено будет выйти из больницы. Внимание Тани привлек старик, который непрерывно манипулировал пальцами рук. Ничего и никого не замечая, он смотрел только на свои руки и вырисовал виражи указательными пальцами то левой руки, то правой. Таня уставилась на него и стала ждать, когда же он закончит свои упражнения. Но не дождалась – привели Мишу.

Брат так здорово зарос бородой, что сестра его поначалу не узнала. Видимо за два месяца ни разу не брился. Миша широко улыбался, радуясь своему освобождению, и разговаривал с медсестрой: «Вот познакомьтесь, это моя красавица сестра». Медсестра улыбнулась, посмотрела на Таню, кивнула и не стала спорить с Мишей. Потом дала последние указания, вручая Тане пакет с лекарствами: «Вот эти таблетки надо пить до еды, эти после, а вот эту – одну на ночь. И помни, Миша, что алкоголя нельзя ни капли. Будешь пить – будешь нашим постоянным пациентом». Миша выслушал эти слова как нечто далекое, к нему не относящееся, подобное тому, как если бы ему сказали: «Когда соберешься лететь на Марс, не забудь захватить скафандр».

Таня с Мишей вышли на улицу, где ярко светило солнце, вдохнули свежего воздуха и решили пройтись по городу. Таня давно не была в Ленинграде и сейчас, шагая рядом с братом по его широким прямым улицам, подставляя лицо Невскому ветру, была вполне счастлива. Когда-то она гуляла здесь с Валерой Ткаченко, своей несостоявшейся любовью, который жил теперь где-то на Невском проспекте. Наверное, и Миша мечтал о женитьбе на ленинградке, но теперь-то ему, как говорится, не до жиру. Быть бы живу.

Он привел Таню на улицу Декабристов, показал свою Alma Mater, но не решился зайти внутрь. Они постояли рядом со зданием института, посмотрели на его окна, на резьбу фасада, а потом пошли дальше к театру имени Кирова.

– 

Я был здесь счастлив, – сказал Миша, – но это уже не повторится.

– 

Не надо так говорить, ведь жизнь только начинается.

– 

Начинается? Я считаю, что позади уже больше, чем впереди.

– 

Не надо быть пессимистом. Будем надеяться на лучшее.

Оксана Павловна и Лена встретили Таню с Мишей радушно, а Виктор Ильич тут же отправил его в ванную – мыться и бриться. Однако, несмотря на гостеприимство, напряжение в доме все-таки чувствовалось. Лена молчала, не зная, что сказать, а Оксана Павловна вздыхала и охала, жалея Мишу.

– 

Я до сих пор не могу опомниться от случившегося, – сказала Таня в надежде разрядить обстановку, – в чем он провинился, что так наказан?

– 

Мы с Леной тоже сами не свои, – ответила Оксана Павловна.

– 

Виктор Ильич, вы военный, – обратилась Таня к отцу семейства, – как вы думаете, что с ним случилось?

– 

Трудно сказать, – ответил отец Лены и задумался, а потом добавил, – лично я с такими случаями не встречался, но в армии бывает всякое… Все может быть.

– 

Он мне рассказывал, что несколько дней не спал…

– 

Неужели? – ужаснулся Виктор Ильич, а за ним все остальные, – отсутствие сна – это прямой путь к психическому срыву.

– 

А почему не спал, не знает. Должна же быть причина такого возбуждения. То ли радовался, что скоро домой, то ли огорчился по поводу задержки… Алкоголь я тоже не исключаю – могли они там отметить скорую демобилизацию.

– 

Да не переживай ты так, Таня, может быть, все обойдется, – вступила в разговор Оксана Павловна, расстилая на столе белую скатерть, – дома он успокоится, отдохнет – и все пройдет, забудется.

– 

Я тоже на это надеюсь, – согласилась Таня.

Тут вышел из ванной Миша – вымытый и бритый. Дискуссия прекратилась, и Таня с Леной пошли на кухню помогать Оксане Павловне, оставив мужчин у телевизора. Когда сели за стол, все чувствовали себя непринужденно и даже по-родственному, только Миша все время молчал и старался не глядеть на Лену, видимо, ему было стыдно за свою болезнь и свое поведение. Таня решила, что задерживаться в Ленинграде им не стоит, и через пару дней, на радость мамы и папы, они были дома.

Мише по медицинским показаниям на год оформили инвалидность, дали вторую группу, и он большую часть времени проводил дома с телевизором и книгами. Встречаться с бывшими друзьями у него не было никакого желания, с девушками – тоже. Таня старалась развлекать его, как могла, Сергей тоже. Если супруги собирались в театр или на концерт, то брали с собой и Мишу.

Своеобразно отреагировала на его болезнь Танина свекровь. Сначала ее нисколько не огорчило несчастье в доме Луниных, и она даже не стала этого скрывать, равнодушно заметив: «Вот как? Жаль парня». Но потом, осознавая случившееся, она вдруг поняла, что ее сыну придется жить вместе с Мишей в одной квартире, а от сумасшедших, как известно, всего жди. Она пригласила Сережу с Таней к себе домой для серьезного разговора и прямо спросила: «Как вы собираетесь жить дальше? Мише теперь нужна спокойная обстановка, а вас в квартире слишком много».

– 

У нас нет выбора, – ответила Таня, – как жили, так и будем жить. Мы – в своей спальне. Родители – в своей. А Миша – в зале на диване.

– 

Но он же психически больной, с ним вместе жить страшно, – округлив глаза и подняв брови, добавила Римма Степановна, – а вдруг он обидит Андрюшку?

– 

Миша вылечился и никого не собирается обижать, – резко сказала Таня.

– 

От этого не вылечиваются – уж поверьте мне как медицинскому работнику.

– 

А что ты предлагаешь, мама? – спросил сын.

– 

Как что? Я одна, квартира большая, условия хорошие. Возвращайтесь. К тому же здоровье у меня слабое, долго не проживу. Все вам останется.

– 

Ну что ты говоришь, мама, ты еще молодая, хоть замуж выдавай.

– 

Да нет, не молодая, давление повышается, сердце шалит. Собирайтесь и переезжайте.

– 

Я думаю, не стоит нам ездить туда-сюда, – возразила Таня, – как-нибудь проживем, не беспокоя вас.

– 

А какое мне беспокойство? Никакого. Вечером соберетесь в кино, я с Андрюшенькой посижу, – не унималась свекровь. Она, казалось, забыла, как ее раздражала сноха.

– 

Не стоит, – коротко заметила Таня.

– 

Может быть, попозже, мама, – взмолился Сергей, сморщившись и не глядя на мать.

– 

Вот с вами всегда так, – вздохнула Римма Степановна, – ни за что не договоришься. Можно подумать, что я о себе беспокоюсь.

Она могла предложить и другой вариант, который бы устроил всех – разменять большую квартиру на две поменьше. Улица Чкалова, на которой жила Римма Степановна, проходила по Садовому кольцу, стало быть, в центре Москвы – с обменом не было бы проблем. Но просить свекровь об этом Таня сочла нецелесообразным. Дух противоречий, который жил в ней, не позволил бы ей сразу согласиться. Поэтому молодые супруги ушли ни с чем и стали ждать, не сообразит ли дорогая мамочка сама. Ждать пришлось долго, почти полгода, пока мать все-таки приняла решение разменять квартиру. Толчком к такому простому решению послужил тот факт, что престарелая соседка Риммы Степановны, будучи уже не в силах за собой ухаживать, решила объединиться с семьей дочери. У нее была добротная однокомнатная квартира, которая вполне устраивала Римму Степановну, потому что после обмена не надо было переезжать в другой район, а можно остаться в своем подъезде и жить в привычной обстановке. Вторая квартира, трехкомнатная «хрущовка, располагалась в районе ВДНХ, что вполне подходило молодым Поляковым – их ежедневный путь на работу заметно сокращался.

Все были счастливы. Римма Степановна устала платить за слишком большую жилплощадь, и теперь ее ожидала экономия в деньгах. Таня с Сергеем предвкушали наконец-то пожить своим домом, обустроить его по своему вкусу, где каждая вещь характеризовала бы своих хозяев. Готовясь к переезду, они с удивлением обнаружили, что обросли хозяйственным скрабом, который надо было упаковывать. Только Андрюшкины вещи заняли целый чемодан, а тут еще мама Римма расщедрилась и удружила им часть своей мебели, которая не вошла в ее новую квартиру. Так что переезд вылился в настоящее стихийное бедствие и вымотал всех. А в квартире еще предстояло сделать ремонт.

Таня вставала в шесть часов утра, чтобы до работы успеть завести сына в садик, а после работы, накормив семью ужином и уложив ребенка спать, тут же вместе с мужем начинала клеить обои или красить. Таким образом, в течение месяца ремонт был сделан, мебель была расставлена, занавески на окна повешены, и квартира засияла тем самым матовым светом, который называют домашним уютом. Усталые, но счастливые супруги пригласили в субботу родственников на новоселье.

– 

Ну, ребята, вам жутко повезло, – высказал свое мнение Миша, – не было ни гроша, – и вдруг алтын.

– 

Тебе, небось, тоже повезло – жить стало просторнее. – ответил ему Сергей.

– 

Да нет, какое тут везенье, – грустно вздохнул Миша, – один я остался, скучно мне без вас. Хоть бы Андрюшку оставили – совсем поговорить не с кем.

– 

Мы не так уж далеко уехали, приходи.

– 

Приду, куда я денусь.

Таисия Михайловна с Михаилом Николаевичем обошли все помещения, все похвалили, а потом папа Тани и Миши со свойственным ему юмором сделал вывод: «Вы стали такими зажиточными, что впору раскулачивать». «Ни за что не дадимся», – улыбнулась Таня.

Свекровь пришла последней, долго прихорашивалась перед зеркалом в прихожей, а потом тоже внимательно осмотрела квартиру. Садясь за стол, она не упустила возможности высказаться: «Не захотели жить в нормальной квартире, теперь живите в этой, с совмещенным санузлом».

– 

Мама, спасибо тебе за квартиру – нас она устраивает, – сказал ее сын, – и район хороший. Будем гулять в Останкинском парке.

– 

Гуляйте, гуляйте, если вам так нравится, – разрешила мама.

Но никакие колкие замечания Риммы Степановны не омрачили хорошего настроения собравшихся. Гости распили шампанское, съели приготовленные Таней салаты и закуски, выпили чай с тортом и, довольные, стали собираться домой. Андрюша, просидевший весь вечер на коленях у Миши, к неудовольствию бабушки Риммы, вызвался идти с ним в гости к бабушке и дедушке Луниным. Таня быстро одела его, пообещав зайти за ним завтра и стараясь не смотреть на недовольное лицо свекрови. В конце концов, чей это сын – ее или Танин? Имеет ли свекровь право устанавливать свою монополию на ребенка, заставлять его называть себя мамой? Не хочет, видите ли, чтобы ее звали бабушкой! Но Андрей и в четыре года оказался умнее ее, объяснив нерадивой бабке, что мама у него уже есть, а она – не мама, а бабуля. Устами младенца, как известно, глаголит истина. И Римме Степановненичего не оставалось, как усмирить свои амбиции.

Бабушка Римма не хотела, чтобы Андрей общался с Мишей. Ребенок же, наоборот, всей душой полюбил дядю и тянулся к нему. Правда, называл он его просто Мишей, но последнего это вполне устраивало. Короче, они стали друзьями. Для Миши общение с маленьким человечком стало отдушиной, заполнением так внезапно свалившейся на него пустоты, лечением от депрессии. Андрюшу же привлекало то, что, в отличие от родителей, у Миши было много свободного времени, можно было целый день играть в лошадки, в прятки, в лото. Надо ли говорить, что и речи не могло быть о том, чтобы дядя обидел племянника.

Миша был рад, что он дома, а не в больнице, не в армии и даже не на работе – работы он почему-то боялся. Но сидеть целыми днями дома было скучновато. Подруга Тани Нина Горлатых, которая узнала о болезни Миши последней, повадилась его навещать. Она работала корреспондентом в газете «Московские новости», часто ходила по городу по делам и имела возможность выкроить часок другой в рабочее время. Нина предпочитала видеть Мишу наедине. Она приносила ему газеты, журналы, а также мороженое и другие гостинцы. Все это Миша принимал больше от скуки, чем от нужды.

Он с удовольствием слушал ее рассказы о работе, о встречах с интересными людьми, о московских сплетнях. Но разбитная бабенка не могла удовлетвориться только разговорами, она имела далеко идущие планы – соблазнить Мишу, который давно ей нравился, сделать его своим постоянным любовником.

– 

Миша, и как ты тут сидишь целыми днями в четырех стенах? Я бы не смогла, – с этих слов она начинала беседу, – тебе пора жениться, а ты от людей прячешься.

– 

Это тебе замуж пора. – отвечал Миша, – а ты ерундой занимаешься.

– 

Я-то замужем уже была, а ты, небось, девственник? Или ты с Ленкой спал?

– 

Я на эту тему говорить не буду. И Лену больше не упоминай – с ней все кончено. О себе лучше позаботься.

– 

Я о себе и забочусь. Ты один – и я одна. Мог бы быть дуэт. Или тебя смущает, что я на четыре года старше? Так я же еще ничего!..

– 

Ничего – пустое место; ты очень хороша, Нина. Вот только идешь ты не своей дорогой.

– 

Не своей? Что ты имеешь в виду?

– 

Тебя же сравнивали с Наташей Ростовой…

– 

Я что же, должна, как она, выйти замуж за тюфяка и регулярно рожать детей?

– 

Приблизительно. С поправкой на современность, конечно. Тебе надо определиться, а не болтаться туда-сюда.

– 

Ха-ха! Определиться и успокоиться? Это же скучно. Еще не родился тот мужчина, с которым я бы захотела тихого семейного счастья.

– 

Значит, Наташа Ростова пошла не тем путем. И что же теперь будет?

– 

Я тебе не Наташа.

Нина сделала обиженное лицо, посмотрелась в зеркало, подкрасила губы и ушла, хлопнув дверью. Но отсутствовала она недолго. Решив, что Миша просто засмущался от ее откровенных разговоров, она повторила попытку. Пришла и, как ни в чем не бывало, чмокнула Мишу в щеку. Миша улыбнулся.

– 

Что? Опять делать нечего? – спросил он.

– 

Нечего? Да я ради тебя все дела заброшу.

– 

Как приятно слышать. Такие жертвы ради меня…

– 

Это не жертва , это счастье, – и Нина крепко прижалась к парню. Но он отстранил ее.

– 

Нина, это лишнее. И чтобы больше этого не было, – твердо заявил он.

Потом Нина жаловалась Тане.

– 

Представляешь? Не будем, говорит, и все. Я-то думала, мужик изголодался, а он… Да ни один мужчина бы на его месте не отказался.

– 

Так уж и ни один?

– 

Ах, ты про своего вспомнила? Так я твоему Сергею ничего и не предлагала. Сказала только: давай поцелуемся. А он бежать… Ты что, мне этого простить не можешь?

– 

Прощать тут нечего. – ответила Таня, – я вообще не понимаю, почему всегда и во всем обвиняют женщин. Изменил мужик, а виновата она, такая – сякая, разлучница. Почему так?

– 

Есть такая религия – не помню, у кого, но, кажется, у индусов. Если женщина пришла сама – мужчина не имеет права ей отказывать; отказал – значит, прогневил бога. Вот так.

– 

Ничего себе, – удивилась Таня, – ты это не сама придумала?

– 

Да нет, читала в каком-то журнале.

– 

Все-то ты знаешь. А как твой сын?

– 

Олежка живет у моих родителей и прекрасно себя чувствует.

– 

Не скучаешь?

– 

Нет. Я свободная женщина.

– 

А я вот не свободная, после работы бегу в садик , потом начинаю готовить ужин. Сережа приходит попозже, у него сейчас много работы.

– 

Я давно хотела тебе сказать, – Нина лукаво подмигнула, – твой муж становится похож на мужчину. Импозантный такой, элегантный. Когда ты замуж выходила, ничего не было, пацан пацаном. Кстати, где ты ему костюмы покупаешь? Уж не в Париже ли?

– 

Знаешь ведь, что не в Париже. Это костюмы московской фабрики «Большевичка» – они как будто специально на него шьют.

– 

Надо же! Научились шить. Небось, на стажировку за границу ездили. Мужик твой совсем преобразился.

– 

Ну, спасибо. Я сама не ожидала, что он так быстро будет продвигаться по службе. Уже конструктор первой категории, занимается серьезными разработками. Мне раньше казалось, что он такой стеснительный, осторожный…

– 

Да он таким и был.

– 

Наверное, но женитьба пошла ему на пользу, появилась уверенность в себе. Бывает же…

– 

Повезло тебе, Татьяна, – завистливо вздохнула свободная женщина, – удачный брак в наше время – это скорее исключение, чем правило.

– 

Тебе тоже повезло. Интересная работа – твоя профессия не массовая, как моя, журналистов мало. Богатые родители – у меня таких никогда не было, поездки за границу… Разве это не везение ? А счастливый брак – это что? Болото!

– 

Ха-ха! Я тоже всегда так думала, но боялась тебе сказать – обидишься. А почему тебе твоя работа не нравится? По-моему Отдел главного конструктора – это звучит.

– 

Звучит для непросвещенных. Разработчики шлют нам свои гениальные чертежи, а мы на месте видим, что они совершенно не представляют возможностей нашего

производства. Приходится приспосабливать их разработки к нашим условиям – материалы менять, крепеж, потому что у нас такой не идет… Ну да, это скучно и не

интересно. Мне вот недавно рационализаторское предложение принесли на подпись. Одну гайку меняют на другую и обосновывают замену большей прочностью и экономией материала. Я подняла все чертежи и вижу – эта предлагаемая рационализатором гайка уже стояла в чертежах разработчика, а потом какой-то рационализатор заменил ее на другую, доказав, что она более унифицированная и надежная в работе. И вот недавно выискался еще один умник, который предлагает вернуться к прошлому. Вот так и переливаем из пустого в порожнее.

– 

Так ты рацпредложение подписала?

– 

Нет. Написала, что не согласна, и обосновала свой отказ.

– 

Какая ты умная, – восхищенно сказала Нина.

– 

Дальше некуда, – ответила Таня.

Нина больше не делала попыток соблазнить Мишу и вскоре закрутила роман с артистом, у которого брала интервью. Он был моложе Нины на два года, смазлив и капризен, но она была вполне счастлива.

Тем временем год, который врачи определили Мише для реабилитации, подходил к концу. Опять наступила весна, запели птицы, и Миша сбросил с плеч зимнюю депрессию и скуку. Он почувствовал себя здоровым и решил искать работу. Но с его специальностью тренера – преподавателя это оказалось не просто. Приближались летние каникулы, все учебные заведения закрывались до осени. Пришлось ждать сентября и Михаилу. Он уже не хотел учиться в аспирантуре и защищать диссертацию. Он хотел просто работать.

Летом любящие родители решили свозить Мишу на юг, тем более что Хохловы из Сухуми настоятельно звали погостить. Там Мишу ждала чудесная девушка – Лена номер два – это родители тоже имели в виду. Тем более, что вторая Лена ничего не знала о болезни Миши. А тут и в Таниной семье сложились обстоятельства так, что можно было поехать с ними. Во-первых, у неё был отпуск. Во-вторых, Сергей, который не служил в армии, а закончив вуз с военной кафедрой, был призван на месячные сборы – и как раз в военную часть, расположенную недалеко от Сухуми. Через неделю после отъезда родственников Таня взяла билет на самолет. Сына она сначала предполагала оставить с бабушкой Риммой. Но в последний момент передумала и взяла на него посадочный талон. Андрюше тоже будет полезно поплескаться в море.

Маленький сын очень радовался путешествию «к папе». Что такое юг, он не знал, а вот папу хотел видеть. Он набрал было с собой кучу игрушек, но мама разрешила взять только одну небольшую машинку.

– 

А молоковоз? – спросил сын, держа в руках машину с цисцерной «Молоко».

– 

Оставь дома, она большая, в чемодан не влезет. Да и молоко ты не пьешь.

– 

Я буду другим, буду молоко пить, – обещал вдруг повзрослевший Андрей.

– 

Вот когда будешь пить молоко, тогда и молоковоз будем возить с собой, – сказала мама Таня и улыбнулась, вспомнив, как сама в детстве отказывалась пить молоко.

При виде самолета Андрей пришел в восторг, но когда летели на высоте десять тысяч метров, разочаровался.

– 

Почему мы не летим, а стоим на месте, – недоумевал он, глядя на плывущие внизу облака.

– 

Мы летим очень быстро. Только здесь нет ни домов, ни столбов – они не мелькают перед глазами, поэтому кажется, что мы стоим, – объяснила мама.

– 

Домов в небе не бывает, – согласился сын, – только когда же мы полетим?

– 

А вот увидишь, что мы скоро будем в другом городе, на море, – только и смогла ответить Таня не разбирающемуся в теории относительности ребенку.

И вот, наконец, самолет «Як-40» приземлился в Сухумском аэропорту. Таню с Андреем встречали все – и сухумские, и московские, даже папа Сережа, который тут же прихватил сына на руки.

– 

На чем же ты прилетел? – спросил он.

– 

На яксолоке, – невозмутимо ответил сын, называя так «Як-40». Потом он обнял папу за шею и засобирался домой. Что еще тут делать? Папу нашли, и всех родственников в придачу, пора лететь обратно.

– 

А самолет нас подождет? – спросил он.

– 

Мы тут поживем, отдохнем немного, – сказала мама.

– 

Мы что, устали? – удивился сын.

Таня с семьей устроились на турбазе, а Лунины – у Хохловых. Сергей без проблем отпросился в своей военной части на десять дней, пока семья будет отдыхать, чтобы побыть с ними. Андрюше поначалу не понравилось море, он его просто боялся. Не понравилось и турбазовское питание – ел он очень мало, и маме приходилось помучиться, чтобы его накормить. Затащить его в воду тоже стоило немалых трудов. Поэтому родители начали хитрить.

Мама заплывала подальше от берега, а папа с сыном оставались на берегу. Потом папа говорил: «Ой, мама далеко заплыла, вдруг утонет? Пойдем маму спасать». И ребенок, испугавшись за мать, позволил себя окунуть в море пару раз, а потом смекнул, в чем тут дело, и заявил: «Мама большая, много кушает, а поэтому не утонет». Но через пару дней Андрей все-таки полюбил море – он увидел, как купаются другие дети, и решил не отставать.

Пока маленький Андрюшка плескался у берега, а родители по очереди дежурили возле него, Миша с Леной, казалось, отлично проводили время. Они то заплывали подальше, пугая пляжных спасателей, то медленно прогуливались по берегу, беседуя о чем-то сокровенном, то уходили вдвоем пить кофе. Михаил иногда позволял себе кружку пива, а Лена- мороженое в вафельном стаканчике, при этом оба казались абсолютно счастливыми. И все было бы прекрасно, если бы не настало время возвращаться домой. Лена, а также ее родители, ждали от Миши предложения руки и сердца, но не дождались. Миша не сделал Лене номер два предложения, потому что не смог ее полюбить. Провести время – это одно, а жениться – совсем другое.

Лилия Николаевна, мать Лены, высказала свою обиду Таисии Михайловне: «Я думала, что вы все приехали сватать Леночку. А оказалось, что нет…». «Не от нас зависит, – сказала Таисия Михайловна, – если договорятся – сосватаем хоть сейчас». На этом и простились. В аэропорт Лена не поехала – решила поплакать дома.

В августе Миша устроился работать тренером в школу высшего спортивного мастерства. Ему назначили зарплату в 140 рублей в месяц, и он втянулся в обычную жизнь рядового москвича. Болезнь не давала о себе знать, и он почувствовал себя полностью реабилитированным.

Прошел год, который Михаил провел в делах и спортивных тренировках. Иногда его приглашали сыграть в баскетбол за ту или иную команду – и он соглашался, будучи в хорошей спортивной форме. Вокруг него крутились девушки, приходила бывшая одноклассница Людмила, которая надеялась все-таки пробиться к его сердцу. Но тщетно. Ни одной из особ женского пола не удалось его заинтересовать. В середине июля пришло письмо от Оксаны Павловны Ткаченко из Ленинграда. Письмо содержало, казалось, приятную для Миши новость. Лена номер один с подружкой собирались приехать в Москву недельки на две, погулять, посмотреть достопримечательности столицы. Они просили разрешения пожить у Луниных. Таисия Михайловна тут же дала положительный ответ, а Миша не выразил никакой радости.

Ближе к августу Миша сказал домашним, что на работе ему предложили льготную путевку на Кавказ, и он согласился. Таисия Михайловна немало удивилась: «Какая путевка? Лена же приезжает!» «Лена? – переспросил Михаил, – ну и что? Так столица остается на месте. Без меня им с подружкой тут просторнее будет».

Таисия Михайловна нахмурилась и ушла на кухню. Миша отправился за ней.

– 

Мама, ну что ты, обиделась? Встречу я их, девчонок этих, повожу по Москве пару дней – хватит им. А дальше пусть сами ходят, я Кавказ хочу посмотреть. Откажусь от путевки – больше ни за что не дадут. Скажут, не заслужил еще профсоюзную путевку. Трудовой стаж маловат. Я уже такие разговоры слышал. Мне дали эту путевку, потому что кто-то отказался.

– 

Да, конечно, я тебя понимаю. Только перед Леной неудобно, я думаю, она не только Москву едет посмотреть, но и тебя. Когда мы к ним в Ленинград приезжали, она же не уезжала на Кавказ…

– 

Лена едет с подружкой, скучно им не будет.

– 

А ты подумал, почему она едет с подружкой? Ей одной просто стыдно. Скажут, за женихом гоняться приехала. Все-таки ей уже двадцать пять лет. Конечно, между нашими семьями установились доверительные, почти родственные отношения, но это знаем только мы.

– 

Вот и будем родственниками. Жениться я на ней не собираюсь. Не достоин. Вот и все.

Таня рада была встретить Лену, с которой не виделась почти три года. Несмотря ни на что, она всегда испытывала симпатию к этой девушке. На нее приятно смотреть, с ней приятно разговаривать. Теперь Тане есть что показать Лене – свою новую квартиру. Она расскажет ей, что Миша вылечился и вполне адаптировался к жизни. Еще возможен возврат их прежних отношений. Как это ни странно, но ни Лена, ни Миша не нашли замену друг другу. Старая любовь не ржавеет. И Лена правильно поступает, делая первый шаг.

И вот она приехала. Красивая, нарядная, с улыбкой кинозвезды. А ее подруга Инна была полной противоположностью: мала ростом и поразительно некрасива. Неужели Лена специально выбрала такую, чтобы на ее фоне казаться еще привлекательней? Да нет, вряд ли. Скорее всего, дуэт сложился сам собой по неписанным законам природы, когда по какому-то непонятному наитию красивые тянутся к некрасивым, толстые к худым, а низкорослые – к высоким.

Лена уже не работала в должности бухгалтера, с которой начинала свою карьеру, а служила секретарем в Ленинградском облисполкоме, зарплату получала неплохую, будучи проведена по штатному расписанию как бухгалтер-ревизор. Устроил ее туда отец через своих хороших знакомых, и Лена гордилась этим обстоятельством. Она работала в приличном месте, была на виду, и красота ее, наверняка, была замечена. Но все-таки приехала к Мише, не странно ли? А впрочем, что тут странного? Таких видных мужчин, как Миша, немного. И Лена не хочет снижать планку.

Миша встретил подружек, будучи уже в отпуске, поэтому уделил им внимание по максимуму. Работая гидом, он показал им Москву во всей красе – пусть знают, что не только Ленинград хорош, но и Москва не лыком шита. После Красной площади и ВДНХ, о красоте которых они были наслышаны, Миша поразил их панорамой города, открывающейся с Ленинских гор.

Потом они обошли со всех сторон здание Московского Университета, восхищаясь его масштабом и оригинальностью архитектуры.

– 

Ну что же, – сказала Лена, – я согласна жить в Москве.

Инна загадочно улыбнулась, а Миша насторожился.

– 

Разве я не говорила, – Лена лукаво посмотрела на Мишу, – папу переводят в Подмосковье.

– 

Как? – не понял Миша.

– 

Полковник Ткаченко демобилизуется из армии по возрасту и уходит в запас, – пояснила Лена, – и в связи с этим нам дают квартиру в подмосковном городе Жуковском.

– 

Неожиданный сюрприз, – после минутной паузы вымолвил Миша, – а что, полковники в отставке сами себе местожительство выбирают?

– 

Не совсем. Есть у них там какое-то положение о предоставлении местожительства.

– 

Да, хорошо быть полковником. Я вот рядовой, мне ничего не положено.

– 

Как? Ты рядовой? Что же ты сразу не сказал! А я-то размечталась, – пошутила Лена.

– 

Рядовой тоже неплохо, – заступилась за Мишу Инна.

– 

Так вы приехали изучать новое место для жительства? – не без облегчения спросил Миша.

– 

Да, – ответила Лена, – а ты что подумал?

– 

А что я мог подумать? Ко мне, подумал я, едут две девчонки аж из самого Ленинграда. И почему, думал я дальше, взоры всех девушек обращены к этому невзрачному парню, то есть ко мне?

Девчонки засмеялись, оценив очередную остроту Миши. А потом, когда он начал собираться на свой Кавказ, загрустили не на шутку. Пришлось Тане их развлекать, и она вызвалась поводить их в выходные по музеям и театрам, а потом пригласила к себе в гости. Садясь за стол, Таня еще раз поразилась некрасивости Инны. Сергей улыбался и тоже с удивлением переводил взгляд с одной на другую.

– 

Ну, давайте, девушки, за знакомство, – сказал он, поднимая бокал с шампанским, – приветствуем вас в нашем доме.

– 

А мы вас поздравляем с новосельем, – поддержала разговор Инна, – вы свили уютное гнездышко.

Выпив шампанское, девушки почувствовали себя свободней.

– 

Эх, замуж нам пора, – сказала Лена, глубоко вздохнув, – только женихов нет. Инну-то мы замуж выдадим, а вот меня вряд ли.

– 

Это почему же? – заинтересовался Сергей.

– 

Ты такая красивая, – напомнила Татьяна.

– 

Да, красивая, как мухомор. Он тоже всем нравится, но никто его не берет.

Все засмеялись, хотя Лена, похоже,не шутила.

– 

Последний кавалер сбежал, – добавила она.

– 

Кто? Это Мишка-то? Куда он денется – вернется, – с надеждой в голосе заметила Татьяна.

– 

Он нам очень понравился, – снова вступила в разговор Инна, – когда он принес нам кофе прямо к телевизору, мы были тронуты.

– 

Миша – хороший парень, – согласно кивнул Сергей.

Таня начала рассказывать об отдыхе в Сухуми, о надеждах Лены номер два. Ей было интересно, как к этому отнесется Лена первая.

– 

Когда Лилия Николаевна сказала маме, что ждала от нас сватовства, мне даже стыдно стало, – рассказывала Таня, – приехали всей толпой, воспользовались блатным отдыхом и … отказались жениться.

– 

Ну, вы же не виноваты, – удивилась Инна.

– 

Вот если бы она утонула, а он ее спас – тогда бы не отвертелся, – пошутил Сергей. Лена пожала плечами, улыбнулась и промолчала. Не рассердилась, не назвала конкурентку стервой поганой. Нет, она не стала комментировать ситуацию.

– 

А помнишь, как хорошо мы там отдыхали в детстве? – Таня совсем было хотела сказать «вчетвером», но покосилась на мужа и не сказала.

– 

Да, – ответила Лена, – добрые, счастливые времена.

Погостив положенный срок, девушки уехали. Таисия Михайловна вздохнула с облегчением.

– 

Узнав ее поближе, я еще больше разочаровалась, – сказала она Тане.

– 

Почему?

– 

Постель убрать – Инна, посуду помыть – Инна, белье стирать – опять Инна. А Лена – барыня. Она для того и привезла подругу, чтобы та ее обслуживала.

– 

Лена не в состоянии себя обслужить?

– 

Похоже, что она даже трусы себе не стирала.

– 

Странно, не маленькая уже.

– 

Любимый в семье, избалованный ребенок. Почему Оксанка так ее запустила?

– 

А Инне-то зачем это надо? Ей нравится быть прислугой?

– 

Она милая, добрая девочка. И совесть у нее есть. Инна не могла допустить, чтобы все за них делала я.

– 

Лена, наверное, еще не повзрослела. С годами это пройдет.

– 

Я что-то сомневаюсь, – покачала головой Таисия Михайловна, – почему ты у меня уже в пятнадцать лет все делала сама?

– 

Так то я. И ее жизнь заставит, вот увидишь.

Через две недели после отъезда девушек вернулся с Кавказа Миша, загорелый и счастливый.

– 

Я нашел себе жену, – радостно сообщил он.

Родные с удивлением на него посмотрели. В ответ на их молчание Миша подал маме фотографию. Со снимка смотрела миловидная темноволосая девушка с прической а-ля Мирей Матье.

– 

Неплохая девушка, – сказала мама, – и кто же это?

– 

Это Галя. Мы с ней познакомились в туристической группе. Вместе лазали по горам.

– 

И сразу решили жениться?

– 

Да, а зачем ждать, если все ясно. Мне с ней будет хорошо. Она всю жизнь мечтала о таком, как я.

– 

Неужели? Она же тебя совсем не знает, также как и ты ее.

– 

Мы друг друга уже изучили, – возразил Миша, – разве по мне не видно, что я хороший?

– 

У тебя есть свой скелет в шкафу, – заметила Таня, которая специально пришла к родителям, чтобы посмотреть на отдохнувшего Мишу.

– 

Ну и что? Зато у нее никаких скелетов нет и быть не может.

– 

Откуда ты знаешь?

– 

Вижу. Я что, слепой?

– 

Ты так сильно влюбился?

– 

При чем тут влюбился? Я же сказал – мне с ней будет хорошо.

– 

Старуха, – сказала Таня, глядя на фотографию, – сразу видно, что ей не восемнадцать.

– 

Ей двадцать четыре. Ну и что?

– 

Я ничего не имею против, просто констатирую факт.

– 

И когда же ты собрался жениться? – спросил папа.

– 

Выйду на работу, а там договорюсь, когда можно будет за ней съездить. Она живет не в Москве, а в городе Фрунзе – столице Киргизии.

– 

Час от часу не легче, – сокрушалась мама, – а фамилия у нее какая – киргизская?

– 

Галя Гюнтер.

– 

Гюнтер? Еврейка, что ли?

– 

Немка. Я паспорт ее видел. Но она русская, конечно, в Германии никогда не была, немецкого языка не знает. Это ее предки были немцы.

– 

Мне становится все интереснее, – сказала Таня, – а зачем тебе за ней ехать – она что, сама не приедет?

– 

Нет, сказала, дождусь, когда ты за мной приедешь.

– 

Значит, не наглая, – обрадовалась мама, – не хочет навязываться. Хотя родство с немцами меня смущает – совсем недавно мы с ними воевали.

– 

Ну не с ней же ты воевала, мама. Это было совсем другое поколение.

– 

А Лену тебе не жалко, – поинтересовалась Таня, – тоже ведь была любовь до гроба.

– 

Не жаль. Ни первую, ни вторую. Я им ничего не должен, внебрачных детей не оставил. Я перед ними чист.

– 

Спасибо и на этом.

– 

Черт знает что, – сказал Михаил Николаевич, когда Миша ушел в ванную смывать южный загар, – не успеют познакомиться – уже женятся.

– 

Может быть, Галя и правда хорошая девушка. Он сравнивал ее со своими предыдущими пассиями и сделал вывод, – предположила Таня.

– 

Дай-то бог, – согласилась Таисия Михайловна, глядя на фотографию будущей невестки, – во всяком случае, мы не будем ставить ему препоны.

– 

Какие препоны? – ужаснулась Таня, – он у нас с дефектом, пока его берут в мужья, пусть женится.

– 

Миша не хуже этой Гали, – обиделась мама.

– 

Если бы не болел, был бы лучше, а сейчас – не знаю.

Далее выяснилось, что невеста имеет маму – повара, отца – слесаря, а также брата и сестру.

–Большая рабочая семья – это хорошо, – сказала Таня.

– 

Они, наверное, ждут не дождутся, когда она замуж выйдет, – ехидно заметила мама.

– 

И тут подвернулся наш принц с белым баскетбольным мячиком, – продолжила тему Таня.

– 

Вы у меня дождетесь, – сказал Миша, входя в комнату с полотенцем на плечах, – уеду во Фрунзе.

Мама испугалась и тут же благословила сына. И начался роман в письмах.

Роман в письмах. Часть первая.

25.08.1980г. Фрунзе

Мишенька, милый мой, хороший, здравствуй!

Я ужасно по тебе соскучилась. Домой я прилетела только вчера вечером, сутки сидела в аэропорту. Было очень грустно, вспоминала тебя и всех из нашей кавказской группы.

Дома, конечно, беспокоились, что меня долго нет. Сестра Маша два дня встречала меня в аэропорту. Наконец-то я дома. Сегодня целый день разговаривала с родственниками об отдыхе, о дружной группе, показывала фото.

Миша, как страшно мне стало, когда ты скрылся в автобусе, просто ком подступил к горлу. Очень хотелось еще раз прижаться к тебе, поцеловать, обнять, просто посмотреть на тебя. Неужели я тебя так долго не увижу?

Маме я рассказала о наших планах, просто не было сил молчать. Она, конечно, расстроилась, не очень хочет, чтобы я уезжала. Но она мне сказала, что полностью доверяет моим чувствам и желает мне счастья. Стало быть, согласна.

Позавчера, когда я сидела в аэропорту, все время думала о тебе, летела в самолете – думала о тебе, и вот дома ни на миг ты меня не покидаешь. Как же крепко я тебя люблю, милый мой Миша.

Думаешь ли ты обо мне? Твой талисман висит у меня на груди, и от него веет теплом родного, близкого, любимого человека. Я целую его, и мне кажется, что я целую тебя. Смотрю на фотографии – там ты у меня везде без рубахи – такой нежный, добрый, я ужасно хочу к тебе. Расхныкалась, расклеилась, а надо держаться, надо терпеть, надо пережить эту вынужденную разлуку, чтобы уж потом никогда не расставаться.

Завтра обязательно тебе позвоню, счастье мое. Пиши мне почаще, не забывай.

Крепко целую, обнимаю,

твоя Галя.


5.09.1980 г., Москва

Галочка, милая, здравствуй!

Разложил перед собой фотографии, и они вдохновляют меня написать тебе письмо. Просто не верится, что завтра я опять тебя не увижу. Уже две ночи сплю дома, но, просыпаясь, долго не могу понять, где я нахожусь, и что со мной происходит.

Показал фотографии родителям. Когда мама увидела тебя, она сказала, что ты хорошая девушка. Я полностью разделил ее мнение. Сестра заметила, что у тебя такая же фигура, как и у нее, то есть хорошая. А потом вообще пришла в восторг, узнав, что ты играешь на пианино, поешь и любишь картошку.

Первый день на работе мне предоставили на раскачку, заявив, что так скоро они меня не ждали. Сегодня с утра писал очень скучный план работы на сентябрь. Моему начальнику было лень его составить.

Сегодня уже сходил на традиционный французский фильм с Жаном Марэ в главной роли, называется «Тайны бургунского двора». Впечатления – тоже традиционные. Завтра вечером иду на концерт ВИА «Самоцветы». После концерта жду твоего звонка – вдруг и правда позвонишь, как обещала.

После ужасной южной жары я прилетел в дождливый город с температурой за бортом плюс семь градусов. Все спрашивают, где это я так здорово загорел, и восхищаются моим загаром. С какой стороны ни посмотри, получается, что наше путешествие – подарок судьбы.

Очень хочу увидеть тебя, скучаю. Передавай привет Маше, маме, папе.

Обнимаю, целую.

Миша.


07.09.1980 г., Фрунзе

Здравствуй, родной мой Мишенька!

Хотела тебе позвонить, но связи не было. А потом я поехала с учениками в колхоз, письмо тебе пишу уже оттуда. Собираем мы виноград, работа трудная, и ребят очень жалко. Условий никаких, подъем в шесть утра, а окончание работы – в семь вечера. Я здесь буду работать две недели.

Сегодня со мной случилось несчастье – упала, повредила ноги. Наверное, меня сглазили – восхищались, как я красиво загорела, а особенно – ноги. Теперь левая очень сильно болит. И так мне захотелось услышать твою присказку: «У сороки заболи, у собаки заболи, а у Галочки подживи!». Ты находишься так далеко от меня, но я помню, какой ты нежный, добрый, хороший.

Очень обидно, что не было связи. Так хотелось поговорить с тобой. Все время думаю о тебе, о нас. Иногда приходит мысль – «неужели не встретимся?» и становится страшно, ведь разлука очень коварна. Только четыре дня нет тебя со мной, а кажется, что целую вечность. Там, в горах, я не понимала, как это трудно расставаться с родным человеком, а здесь схожу с ума без тебя, тоскую, даже реву, как девчонка.

Я надеюсь, что ты не заставишь меня долго страдать, я обязательно дождусь того дня, когда ты приедешь, и уж тогда все – куда ты, туда и я, и никого мне больше не надо. Я очень сильно люблю тебя, мой симпатичный Миша. Я хочу знать о тебе все – чем занимаешься в свободные часы, как дела на работе, что нового в жизни, не изменилось ли твое отношение ко мне.

Все время у меня перед глазами минута нашего расставания. У тебя был растерянный вид. Очень печальные глаза, а я даже не смогла тебе сказать короткое слово «жду». Все произошло молниеносно, быстро.

На этом я заканчиваю свое письмо. Девчонки галдят (я сплю с ними), сосредоточиться очень трудно. Извини за кривой почерк, пишу на коленях.

До свидания.

Скучаю, целую, обнимаю.

Твоя Галя.


09.09.1980 г., Фрунзе

Добрый вечер, мой любимый Миша!

Я опять пишу тебе письмо. Пусть это глупо, но мне становится легче, как будто поговорила с тобой. Через пятнадцать минут отбой, девчонки мои танцуют под магнитофон, а я пишу тебе. На улице холодно, прошел проливной дождь, но мы работали, устали, промокли.

Мне танцевать не хочется, каждую свободную минуту я отдаюсь своим мечтам, думаю о тебе, вспоминаю тебя, скучаю по тебе. Помнишь, как поется в песне?

А мы случайно повстречались,

Мой самый главный человек.

Благославляю ту случайность

И благодарен ей навек.

Представить страшно мне теперь,

Что я не ту открыл бы дверь,

Другой бы улицей прошел,

Тебя не встретил, не нашел…

Теперь, Мишенька, я пою такие песни, и пою их с огромным удовольствием.

Как тебе живется без меня? Мне очень тоскливо. Говорят, что я изменилась после отпуска, стала грустной, но видно, что грусть эта – от счастья. Так говорят наши женщины – они все замечают. А я действительно счастлива, что встретила тебя, мне приятно осознавать, что ты нашел во мне нужного тебе человека. Скоро ты приедешь, и нам будет опять весело, хорошо, потому что все в наших руках.

Я дома показала твою фотографию, рассказала о тебе, описала тебя, как могла, – и ты всем понравился. Только мама спросила, почему ты везде без рубашки, ну а я объяснила, какой ты любитель позагорать. Если есть у тебя приличная фотография, где ты одет, то пришли ее мне.

Я у тебя ужасная болтушка, все рассказала (кроме нашего личного, сокровенного). Ты на меня не сердись, иначе бы я не смогла. Мне приятно о тебе рассказывать. Ты у меня такой хороший, красивый, стройный, остроумный. И я тебя очень люблю. Я и сама не ожидала, что способна на такое чувство, и вот очень счастлива, испытывая его.

Целую. Галя.


12.09.1980 г., Фрунзе

Хороший мой, здравствуй!

Пишу тебе опять я – твоя колхозница. Не надоели тебе мои глупые письма? Уже остались обрывки бумаги, а я все пишу. Когда есть свободное время, рука невольно берется за перо.

Мы пришли на обед, грязные, усталые, рука плохо меня слушается, да и писать неудобно. Через полчаса опять на поле, все ужасно надоело, дети разболтались, устали, работать не хотят, приходится нервничать, да еще ходим на поле пешком четыре километра, и того за день шестнадцать километров, представляешь?

Сейчас посижу минут пятнадцать и снова в путь, опять работа, заботы. Работу принимаю сидя, потому что нога все еще болит. Ребята приносят корзины, а я записываю. Другой преподаватель проверяет качество работы. Виноград очень вкусный, едим, сколько влезет, поправляюсь на глазах. Сегодня очень жарко, сижу и пекусь, приеду из колхоза совсем черная от загара.

Миша, Мишуля, мне ужасно хочется прижаться к твоей груди, обнять тебя, просто посидеть рядом. Такой сумасшедшей я еще никогда не была, столько писем не писала. Никого так не обожала.

Я каждый жест, каждый взгляд твой

В душе берегу,

Твой голос в сердце моем

Звучит, звеня.

Нет, никогда я тебя разлюбить не смогу,

И ты люби, ты всегда люби меня…

Ты заметил – в письмах я тебе «пою» песни, я ведь знаю, что тебе это нравится. Никто еще меня так не слушал, как ты, Мишка, родной мой, любимый. Хочется написать тебе все нежные и ласковые слова, какие только есть на свете.

Очень скучаю. Пиши мне чаще.

Целую, Галя.


13.09.1980 г., Фрунзе

Мишенька, любимый мой, добрый вечер!

Девчонки мои опять скачут, а я пишу тебе. Сегодня ездила в город, отвозила больных и провинившихся ребят. Устроили, черти, драку, избили хорошего мальчишку. Привезла их в школу, тут же устроили педсовет, разобрали их, повоспитывали, и я пошла домой. Летела на крыльях, думала, что меня ждет письмо от тебя, но его нет, обидно. Я знаю, что ты написал, но оно долго идет. Если бы знали работники почты, как я его жду…

Я не могу жить без тебя, и если ты не приедешь за мной, то я умру или сойду с ума. Мишуля, ты, наверное, читаешь мое письмо и думаешь, какая же я дурочка. Но это от любви к тебе.

Мои колхозные работы скоро закончатся, начнется работа в школе, уроки. Я уже соскучилась по работе. Видела сегодня своих семиклассников, такие родные, окружили меня. Хнычут, чтобы я их не отдавала. Классное руководство сейчас ведет другой учитель, а я не хочу, это трудное дело. Может быть, смогу отвертеться. У меня очень много работы и без классного руководства.

Когда была дома, то снова смотрела все наши фотографии. Больше всех смотрела на тебя, мой любимый, мой единственный.

Спокойной ночи, хороший мой. Целую твои глазки.

Галина.


14.09.1980 г., Москва

Галочка, милая, привет!

Получил твое письмо, доброе, нежное, искреннее, как ты сама. Я прочитал его десять раз подряд, а сейчас уже выучил наизусть. Стало тебя жалко – целые сутки просидела в этом ужасном, пыльном, душном аэропорту.

Галочка, очень хочется тебя увидеть, все время думаю о тебе. Жизнь пошла какая-то неполноценная. Все время чего-то не хватает – тебя, разумеется. Спать ложусь сразу после программы «Время», и никуда не хочу идти. Очень хотелось бы приехать к тебе в конце месяца, но боюсь, что соревнования не дадут.

Как растет твой виноград? Весь собрали? С учениками не ссоришься?

У меня все хорошо. Два дня в неделю работаю в физкультурном училище, четыре раза тренируюсь. По выходным читаю книги и посещаю культурные мероприятия.

Очень хочется где-нибудь с тобой увидеться – будь то российская или киргизская земля. Этими мыслями я и живу.

Целую. Миша.


14.09.1980 г., Фрунзе

Здравствуй, мой хороший!

Это опять я. Сегодня воскресенье, работали до обеда, теперь отдыхаем. Сейчас пойдем на пруды, девчонки меня уговорили, здесь рядом хорошее водохранилище. А завтра мы уезжаем домой, хватит, отработали.

Как только приеду, сразу позвоню тебе, мой Мишулечка, очень хотела бы поговорить с тобой. Девчонки мои хоть и маленькие, а все понимают, спрашивают меня: «Галина Константиновна, а кому вы каждый день пишите?». Я отвечаю: «Друзьям». А потом я как-то немного вздремнула и сквозь сон слышу шепот: «Наша Галина Константиновна кого-то очень любит, просто как в книге или в кино – вот!». Представляешь? От них, девятиклассников, ничего не скроешь. А я и не хочу скрывать, что люблю тебя.

Целую. Галина Константиновна.


19.09.1980 г., Фрунзе

Вот и приехала я из колхоза, а письма от тебя все нет. Нет, Миша, ты же меня не забыл? Плохо, когда в голову лезут такие мысли. И дозвониться до тебя очень трудно. Хотя бы ты меня вызвал на переговоры. Ну да ладно, я верю в тебя, в нашу любовь, верю, что дождусь.

Сегодня уже работала, провела пять уроков. Видимо опять придется взять классное руководство, очень не хочется, но учителей не хватает. Тут еще выбрали в местный профсоюзный комитет. Короче, работа на меня сразу навалилась, а я опомниться не могу. Выгляжу ужасно – черная, обветренная, кожа шелушится. Ну да к твоему приезду постараюсь подфорситься.

Мишенька, дорогуша, ну почему ты мне не пишешь, неужели забыл? Вот сижу и реву, как дура. Почему так получается, я тебе кучу писем, а ты мне ни одного. Не знаю, что думать, прошло уже шестнадцать дней, как мы расстались, неужели за это время нельзя было написать?

Я с нетерпением жду нашей встречи, представляю, как бы ты снова взял мое лицо в ладони (а у тебя такие нежные руки), взглянул в мои глаза. Я так хочу, чтобы ты меня поцеловал!! Но ты так далеко от меня! Мишенька, милый, пиши мне, приезжай ко мне. Я очень жду!

Твоя Галя.


19.09.1980 г., Москва

Привет, мой милый Галчонок!

Ну ты прямо восхищаешь меня своим мужеством! Работать с утра до вечера раненой, усталой, неумытой, и находить время писать свои великолепные письма! Молодец! Я, конечно, проигрываю тебе как в качестве, так и в количестве писем. Например, после тренировки вечером уже к десяти часам глаза совершенно слипаются. В среду, 24 сентября, начинаются соревнования. Сейчас интенсивно готовимся.

Вчера ходил на день рождения товарища. Получилось весьма оригинально. Самого товарища дома не оказалось, его срочно отправили в командировку. Но гостеприимная хозяйка всех пришедших усаживала за шикарно сервированный стол. Так что мы вполне обошлись без хозяина.

В те дни, когда у меня нет занятий в училище, мы с коллегой Виктором повадились ходить в обед в кино. В двенадцать часов уходишь с работы, а к четырнадцати часам возвращаешься. Таким образом, я посмотрел много фильмов, из которых особенно понравился «Приключения Али-бабы и сорока разбойников».

Вчера вечером зазвонил телефон, вроде бы междугородный. Подлетел к нему – короткие гудки. Стою, жду, сердце так и стучит, но телефон больше не зазвонил. Уже полтора месяца продолжается наша разлука, и теперь я не знаю, когда увидимся. Может быть, в начале октября образуется «окно» в наших соревнованиях. Не забываю ничего, скучаю. Жду встречи.

Целую. Обнимаю.

М. Лунин.


20.09.1980 г., Фрунзе

Здравствуй, мой хороший!

Наконец-то!!! Сегодня получила твое письмо, ты писал пятого сентября, а «выехало» оно из Москвы двенадцатого, такая дата стоит на почтовом штампе. Кошмар, да и только! Ну ничего, я очень рада, что получила его, теперь знаю, что ты помнишь обо мне. Я очень прошу, отправляй АВИА – это быстрее (не жадничай!).

Вчера у меня было ужасное настроение, и я написала тебе слезное письмо. От тебя так долго не было известий, а тут еще на работе неразбериха: то забрали классное руководство, то опять дают, да еще класс другой – четвертый. Я отказываюсь его брать, а администрация настаивает, недовольна мной, поэтому, видимо, придется согласиться. Остальное все нормально, пою на своих уроках, слушаю с детьми хорошую музыку, веду беседы о прекрасном.

Вечерами сижу дома, никуда не хожу, даже в кино не хочется. Мое любимое занятие в данный период – письма тебе, Мишка. И еще много играю на фортепиано, разучиваю ноктюрн Глинки «Разлука» и еще кое-что, всем домашним уже надоела.

Погода у нас установилась отличная, дожди закончились, тепло. Как было бы хорошо, если б ты приехал сейчас. Скучаю по тебе сильно, сейчас бы бросила все и полетела к тебе, Миша. Ты не передумал взять меня в жены?

Миленький ты мой,

Возьми меня с собой,

Там, в краю далеком,

Буду тебе женой.

Это я опять пою тебе песни. Пиши чаще и не так коротко.

Целую, Галя.


21.09.1980 г., Москва

Галочка!

У нас бабье лето, золотая осень. Красотища – дух захватывает! Только тебя не хватает. Представляешь, опавшие листья образуют своеобразный ковер. Сейчас тепло, сухо, и они под ногами очень мило скрипят. Я тут у сестры Тани в блокноте стихи нашел, очень актуальные. Автор – С. Гершанова:


Осень ветки к стеклу поднесла…

Я однажды заброшу дела

И пойду, никуда не спеша,

Молча слушать, как листья шуршат.

Это я тебе одно четверостишие написал, дальше стихотворение менее интересное, а конец вообще малоутешительный: «Ну, когда мы пойдем, не спеша, молча слушать, как листья шуршат?». Вот так. Одно дело мечтать, другое – осуществлять задуманное.

Галя, ты прекрати меня в письмах хвалить, а то я зазнаюсь. Это уж слишком! Я даже в зеркало стал чаще смотреться и думать, чем же я так хорош. Ты меня не придумывай.

Галя, я, между прочим, тоже все время о тебе думаю. Из колхоза ты приехала, но пока не звонишь. Я целиком перекладываю вину на почту: и письма долго идут, и по телефону ничего не слышно. Иногда хочется бросить все дела и поехать в аэропорт. Но ты знаешь, что этого делать нельзя.

Как поживают твои маленькие, красивенькие ножки? Не болят больше? У сороки заболи, у кошки заболи, а у Галочки подживи!

Целую, Миша

P.S. Шлю тебе фотографию, где я в рубашке. Правда приличных нет, любительская, это работа сестры.


26.09.1980 г., Фрунзе

Мой милый, мой хороший Мишутка!

Спасибо за письмо и фотографию. Ты в рубашке так же хорош, как и без нее. Смотрю на тебя и пишу, как будто с тобой разговариваю. Жалуешься, что захвалила я тебя? Больше не буду. Не красавец, конечно, и лысина намечается, но я все равно тебя люблю.

Я очень жду! У нас похолодало. Если соберешься ехать, захвати что-нибудь теплое. Вечерами будем с тобой прогуливаться. Как я жду этих вечеров! Опять лезут в голову глупые мысли насчет того, что ты не приедешь, что это был всего лишь курортный роман, который заканчивается с окончанием срока путевки. Но я гоню от себя эти мысли, потому что это чушь. Я, конечно, не могу от тебя требовать повышенного внимания к себе, все у тебя должно идти от сердца, а не по принуждению. Я твои письма перечитываю по много раз и все ищу ту искорку, которая горела там, на Кавказе, но не нахожу ее. Увы!

У меня все по-прежнему, хожу на работу. Мои четвероклассники провожают меня домой – живу-то я рядом со школой, десять минут ходьбы. Ты знаешь, Мишуль, я их очень полюбила, хотя они еще очень глупые, приходится повторять одно и то же по пять раз, пока поймут, что я от них добиваюсь, каждый шаг надо контролировать. Вот туда и уходит вся моя энергия, пока тебянет.

Скорее приезжай, я без тебя не мо-о-о-гу!

Галина


27.09.1980 г., Москва

Галочка, ты так меня приучила к своим письмам, что без них чего-то не хватает. Вот сегодня не получил письма, и сразу стало грустно. Ты не сомневайся во мне, я тебя не забыл и все время думаю, как бы нам поскорее встретиться.

Я уже узнавал насчет самолета до Фрунзе, тут все в порядке. И самолеты летают, и места есть. Постараюсь вырваться на праздники, связанные с Днем Конституции (7 октября). Мои родственники давно уже ждут тебя. Мама даже думает о твоей будущей работе здесь, узнает обстановку. В конце октября в соседней с нашим домом школе уходит в декрет учительница пения – если захочешь, будешь работать вместо нее. Интересно, ты сможешь поехать со мной сразу или еще будешь долго собираться? Соображай, как тебе удобнее.

Сейчас я сижу один на работе, дежурю на телефоне. К 18 часам пойду на тренировку. А потом пойду к другу на день рождения в кафе «Огни Москвы». Я там ни разу не был, пойду, посмотрю. А завтра – соревнования, первенство нашего добровольного спортивного общества . Закончатся они в начале октября. А с десятого октября – кубок города, потом с двадцать пятого октября – кубок области. И так далее до самого лета.

Потихоньку скучаю о тебе, считаю денечки, сегодня уже двадцать четыре дня, как мы расстались. Мне кажется, что все-таки числа пятого я сумею прилететь во Фрунзе, и тогда до встречи – неделя с небольшим. Вот было бы здорово! А пока до свидания! Привет родным!

Твой Лунин.


29.09.1980 г., Фрунзе

Добрый вечер, любимый!

Это я, твоя Галина. Еще один день, прожитый без тебя, как это мучительно! Вспоминаю, как ты предлагал мне уехать с тобой сразу после путешествия по Кавказу. Может быть, надо было сделать именно так, не знаю. Знаю только одно, что жить в разлуке с тобой не хочу, вот так! Поеду за тобой хоть на край света.

Мишуля, милый, постарайся приехать хотя бы на недельку, может быть, за это время что-то решим. Я представляю себя твоей женой, а вот отъезд, сборы, увольнение с работы и прочее не очень представляю, хотя мысленно готовлюсь к этому.

Я тебе как-то говорила, что пишу стихи – глупые, женские, но от всей души. И я не могла не посвятить стихотворение тебе – оно так и называется.


Тебе

Негаданно, нежданно и непрошено,

В интимной биографии моей

Ты появился, добрый и хороший,

Один из лучших на земле людей.


Я счастлива, что встретила тебя,

Такого нежного, и умного, и сильного.

Узнав тебя, узнала я себя –

Какая же я слабая, бессильная.


Скажи, за что такая мне награда?

Скажи, кого же мне благодарить

За то, что ты со мной, моя отрада,

За то, что я могу тебя любить.


Жила спокойно, беззаботно, хохотала,

Любила маму, папу и … себя.

Поклонников жестоко унижала,

Пока не встретила тебя.


Теперь же хочется любви и счастья

И чтобы рядом ты был, милый друг.

Делить с тобой хочу и радость, и несчастье,

А называть тебя хочу – супруг!

Приезжай скорее, Мишутка, не забывай, что в далекой киргизской столице Фрунзе ждет тебя твой верный друг – Гюнтер Галина.


01.10.1980г., Москва

Галочка, милая, здравствуй!

В первых строках поздравляю тебя с твоим профессиональным праздником – Днем учителя! Желаю успеха в твоем нелегком труде!

Вчера получил сразу три твоих письма. Они меня так вдохновили, что потом моя баскетбольная команда обыграла прошлогодних чемпионов города.

Очень хочется тебя увидеть, но пока опять неприятные новости. Наша с тобой встреча откладывается на неделю. Обстоятельства сложились так, что я смогу уехать из Москвы только после десятого октября. Галочка, родная, да не расстраивайся ты так, не мучай себя неприятными мыслями. Ты знай, что я обязательно приеду и заберу тебя с собой, что я тебя по-прежнему люблю, и мне тоже очень плохо без тебя. Ты наберись сил и подожди еще немного.

Спасибо тебе, что дозвонилась до меня, рад был услышать твой голос, измененный расстоянием, которое нас разделяет. Может быть, разговор у нас не очень сложился, что-то мы не досказали друг другу, но по телефону вообще трудно выразить все, что чувствуешь, так как не видишь перед собой собеседника, его глаз, а время ограничено, думать некогда.

У меня все нормально и на работе, и дома. Давай я тебе стихотворение прочитаю. Автор – Н. Гуревич.

Вы спросите: сколько денег

Нужно иметь для счастья?

Отвечу я: две копейки,

В крайнем случае – пять.

За две – в телефонной будке

Услышу желанный голос,

За пять – я письмо отправлю

И буду ответа ждать.

А если за эти деньги

Мне не дается счастья,

Знаю, что бесполезно

Цену ему набавлять.

А почему письма по неделе лежат в Москве, я не знаю. Моей вины в этом нет, это точно.

Передавай привет родным.

Целую крепко, горячо и сладко.

Миша Лунин.


08.10.1980г., Фрунзе

Миша, получила вчера твое письмо, в котором ты пишешь, что наша встреча откладывается. Я все понимаю, не так просто вырваться с работы, особенно после отпуска. Остается только одно – ждать. Я верю в тебя и твою любовь.

Все эти дни я ждала тебя с нетерпением, особенно пятого числа, узнала, когда прилетает самолет из Москвы. На «День учителя» был у нас в школе банкет, мы комсомольским учительским коллективом подготовили концерт, было очень здорово, мне наговорили кучу красивых слов и объявили благодарность за хорошую работу. Вечером в ресторане был заказан ужин, а я сбежала оттуда раньше всех, потому что самолет из Москвы прилетал в девять вечера, и я надеялась…

В этот праздничный день очень не хватало тебя. Я думала, ты приедешь, и я познакомлю тебя со всеми нашими. Очень хотелось быть в этот день с тобой. Шестого и седьмого октября отдыхала, валялась на кровати, читала современный французский детектив, потом поехала в гости к подруге Анне. Мы с ней напились чаю, напелись песен и наговорились вдоволь. Но, по-моему, она сомневается в тебе, говорит, что не приедешь, курортный роман… Я с ней чуть не поссорилась из-за этого.

Спасибо тебе за письмо, ты нашел именно те слова, которые были мне необходимы. Я была счастлива и все время пела песни. Даже мама смотрела на меня с удивлением. Мишенька, я не знала раньше разлуки с любимым человеком. Теперь я понимаю, что это страшно. Я хочу быть твоей, а ты чтобы был моим. На этот раз я тебе дарю стихи Юлии Друниной.

Ты рядом, и все прекрасно,

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти,

Спасибо тебе, мой милый,

За то, что ты есть на свете.

Мы рядом. А ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить.

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете.

Жду тебя, спокойной ночи!

Галина!


09.10.1980г., Фрунзе

Миша, родной мой, добрый вечер!

Вот уже не могу просто так лечь спать, хочется поделиться с тобой впечатлениями, событиями, делами за пройденный день.

Сегодня в школе я провела большой конкурс «15 республик – 15 сестер». Представь себе, сколько я разучила песен и танцев разных национальностей нашей страны, каждый класс представлял какую-нибудь республику, было очень интересно, красочно, вкусно (готовили национальные блюда). Конкурс длился около четырех часов и всем очень понравился.

У нас резко похолодало, пришла домой посиневшая – солнышко светит, а не греет. Может быть, это временно, но уже чувствуется, что наступила настоящая осень… У нас осень не очень красивая, но я ее люблю, хотя мерзлячка ужасная. Вот сижу сейчас в теплом халате и шерстяных носках, а все равно замерзла, потому что батареи холодные, еще не топят. Завтра на работу рано утром, а сейчас уже двенадцать часов. Пора идти спать, но мне не хочется. Собираюсь еще написать план воспитательной работы с классом, прошел уже месяц учебного года, а я все не могу его оформить. Это недоработка моя, а вообще писанины очень много – больше пишем, чем делаем.

Все время думаю о тебе, даже сердце замирает, когда вспоминаю все-все. Здорово я влюбилась. Интересно, как твои родители отнеслись к этому событию, наверное, отговаривают тебя, советуют подумать. Мне, например, все говорят: «Как же ты уедешь так далеко? Будешь скучать». Как подумаю обо всем этом, становится страшновато, но потом вспоминаю тебя, и страх

улетучивается . Рядом с тобой мне будет легко, хотя я плохо представляю, как все сложится.

Спокойной ночи!

Целую крепко, но нежно!

Жду тебя!

Галина.


10.10.1980г., Москва

Галочка, моя милая, здравствуй!

Прошел День конституции, но никакого праздника я не почувствовал. Надеялся, что встречу его вместе с тобой. Но, по независящим от меня причинам, не удалось провести первенство училища до пятого числа, а начальник мне поставил условие, что я никуда не поеду, пока не подчищу свои хвосты. В ближайшие дни проведу финальные игры и освобожусь на недельку. Мечтаю опередить это письмо, хотя по объявлению в газете с 9 по 15 октября проводится неделя письма и «связисты рады будут в срок доставить добрую весточку адресату» (цитирую). Посмотрим!

Мама приобрела томик стихов Н. Доризо. Предлагаю тебе два четверостишия.

1.О, как нам часто кажется в душе,

Что мы, мужчины, властвуем, решаем.

Нет, только тех мы женщин выбираем,

Которые нас выбрали уже.


2.У всякой ревности, ей богу, есть причина,

И есть один неписанный закон:

Когда не верит женщине мужчина,

Не верит он не ей – в себя не верит он.

Галя! Ты меня жди, несмотря ни на что. Наберись, любовь моя, терпения. Я обязательно приеду.

Миша


18.10.1980г., Фрунзе

Мишенька, любимый мой, здравствуй!

Поговорила с тобой по телефону, и мне стало легче. Я хожу очень счастливая, но все еще плохо представляю, что будет, когда ты приедешь. Мы с тобой не дети, надо решать что-то конкретно. А ты об этом ничего не пишешь. Иногда мне кажется, что ты меня не хочешь.

Мне бы хотелось просто отдельную комнату (без всяких ЗАГСов), чтобы жить там с тобой, любить тебя, рожать детей, готовить тебе обеды (обещаю научиться). Меня ругают. Говорят, что у меня бабские рассуждения, что это бывает раз в жизни и должно запомниться. То есть должна быть свадьба. Но мне на это наплевать, лишь бы ты был рядом, и пусть будет, как будет.

Становится порой не по себе, когда подумаю, что все будет новое: и работа, и люди, и город, но я очень люблю тебя и надеюсь, верю в то, что ты поможешь мне преодолеть все трудности.

Люблю. Жду.

Галя


20.10.1980г. ,Фрунзе

Родной мой Мишенька, здравствуй!

Я не случайно купила почтовую бумагу с гвоздиками – я очень люблю эти цветы. А еще я люблю ландыши – это тебе на будущее. Не разлюбил ли ты меня, Миша? Иногда мне это кажется. Дурочка я, да?

Сегодня узнавала на работе, смогут ли меня сразу уволить. Ответили, что по уважительной причине отпускают, то есть увольняют без отработки, а у меня ведь будет уважительная причина, как ты считаешь?

Мои родные еще сомневаются, что это настолько серьезно, что я могу от них уехать, но чувствую, что мама уже ждет тебя не меньше, чем я. Заразила я своей любовью всех.

Вот сейчас у нас уже 23 часа. А завтра в школе день политинформаций. Сидела, готовилась, убила ровно два часа. Читала газеты, журналы и удивлялась, как я отстала от жизни. Пока думаю о тебе, меня ничего не интересует. Это очень плохо с моей стороны, хорошо хоть работа такая, подстегивает.

Что-то давно от тебя нет писем, заглядываю в почтовый ящик – пусто. Ты, наверное, думал, что приедешь, поэтому не писал – видишь, я тебя защищаю.

У нас сейчас очень хорошо, тепло, солнышко весело светит. Я очень люблю осень и весну, лето у нас очень жаркое. Ходим еще без верхней одежды. В магазинах все есть: груши, виноград, арбузы, так что приезжай.

Жду.

Целую.

Галя.


20.10.1980г., Москва

Галочка, здравствуй!

Каждое письмо я начинаю с того, что говорю об очередном переносе нашей встречи, я тебя, наверно, совсем замучил. Извини. У нас начались соревнования на кубок района, я хотел совсем в них не участвовать, так как они считаются неофициальными. Но руководство попросило, а федерация баскетбола назначила меня главным судьей. Такова жизнь.

На ноябрьские праздники я специально запланировал «окно» в календаре. На той неделе пойду покупать билет на четвертое ноября. Если погода будет нормальная, то я прилечу к тебе!!

Галя, спасибо тебе за теплые, нежные письма. Я их очень жду и, хотя получаю почти каждый день, очень волнуюсь, если ящик пуст.

Галочка, я прекрасно понимаю и разделяю все твои волнения. И я пока мало представляю, что и как мы будем делать. Главное сейчас встретиться, убедиться, что у нас все в порядке, и в спокойной обстановке обсудить наши дальнейшие планы.

Дома меня никто не отговаривает, не пугает, наоборот, относятся очень доброжелательно. Говорят, что и к тебе будут относиться тоже хорошо.

Пишу на работе. Никого нет, но я тороплюсь на игру. Поэтому прощаюсь с тобой, моя милая, любимая девочка. До скорой встречи.

Михаил


24.10.1980г., Фрунзе

Мишенька! Я так и не дождалась твоего письма, опять тебе позвонила. И правильно сделала. Теперь я знаю, что ты ко мне едешь. Ура!

Сегодня был чудесный день. После вчерашнего дождя засветило яркое солнце, небо чистое, голубое. Я шла на работу, вдыхала свежий воздух и думала о тебе. А ты опять не говоришь ничего конкретного, кроме того, что «собираешься купить билет». Напиши мне срочно или закажи разговор, чтобы я могла точно знать, что мне делать, а то уволюсь с работы, а ты не приедешь. Или придется тебе ехать обратно одному, без меня. А я этого не хочу.

Сегодня заказала костюм из светло-голубого, очень красивого материала. Хочу быть красивой невестой. Хочу понравиться твоим родным. Ты, наверное, скажешь: «Глупо, но мне нравится».

Я жду тебя уже спокойнее, чем раньше, я набралась терпения, как ты хотел. Буду ждать тебя всю жизнь, если это понадобится.

Твоя Галка.


28.10.1980г. Фрунзе

Мишенька, судья мой главный, здравствуй!

Получила твое письмо – и счастлива. Настроение лирическое. Сегодня 55 лет моей маме. Приходили гости, посидели. Попели песни. Я прочитала им свои стихи, посвященные маме. Потом сходила к портнихе и забрала свой костюм. Мишуля, я даже не ожидала, что он получится таким красивым. Я вертелась весь вечер перед зеркалом, впервые почувствовала себя невестой, твоей невестой. До тебя доходит это или нет? Я – твоя невеста. Или тебе жаль расставаться с холостой жизнью?

Приезжай, только не передумай. Мне очень тяжело без тебя. Там, на Кавказе, 25 дней и ночей мы были рядом, а разлука длится уже два месяца. Завтра пойду опять на переговорный пункт. Мои домашние не знают, что я тебе звоню. Мама считает, что это не- скромно. А я считаю так: если я хочу услышать голос твой, значит для меня нет никаких преград. Скромность и гордость ( у меня ее достаточно) пригодятся при других обстоятельствах.

Милый мой, до встречи.

Всегда твоя Галина.

Выбор номер два.

Миша привез Галю восьмого ноября. Прилетели они поздно вечером, поэтому Таня с Сергеем пошли знакомиться только на следующий день. Прибыв к родственникам, Поляковы увидели, что за небольшой срок пребывания в Москве – всего-то за сутки – Галя уже освоилась и чувствовала себя, как дома. Отец, он же свекор, улыбался и довольно потирал руки – это означало, что сноха ему понравилась. Таисия Михайловна, новоявленная свекровь, хлопотала на кухне, а Галя ей помогала, облачившись в фартук.

– 

У нас семейная идиллия, – сказал Михаил Николаевич, – не хватает только вас.

– 

Сестра Миши, – улыбаясь, представилась Таня вышедшей навстречу Гале.

Невеста брата улыбалась немного смущенно – все-таки к чужим людям приехала. Но сразу было видно, что она готова со всеми породниться и всех полюбить.

– 

Мы очень рады, Галя, – сказала Таня, чувствуя, что фраза получается несколько казенной, но в этот момент ничего лучшего придумать не могла. Она тоже волновалась, с интересом разглядывая новую родственницу. Выручил муж.

– 

Ну и Миша, – сказал он, – отхватил жену в один миг. Если бы на его месте был я, она бы в Москву ни за что не приехала.

– 

Однако ты тоже не упустил возможности жениться, да еще и на ком, – Миша поднял палец вверх, – на моей сестре!

– 

Нет, вы только посмотрите, – Таня сделала вид, что рассердилась на мужа,– стоило в доме появиться молодой женщине, как он уже завидует.

– 

Пусть завидует, ничего ему не светит, – заявил Миша, вальяжно развалившись в кресле.

Галя расхохоталась, и напряжение первых минут встречи рассеялось. Все направились к столу. Невестка всем привезла подарки: матери – прозрачный шарфик, Тане – модное белье, а мужчинам парфюмерию. Она готовилась войти в семью и очень старалась сделать всем приятное. У неё это получилось, и семья в новом составе приступила к трапезе. Маленький Андрюша, который пришел с родителями, во все глаза глядел на Галю, изучая нового человека. Он тоже получил подарок – игрушку и шоколад. Поэтому был настроен доброжелательно. Позже, уже дома, он скажет, развеселя всю семью: «У меня вкус, как у Миши. Ему Галя понравилась, и мне понравилась».

– 

Ну что же, – сказал его папа, сделав серьезное лицо, – когда вырастишь, найдем тебе такую же.

Свадьба Миши и Гали состоялась 30 ноября 1980 года. Таисия Михайловна и тут использовала свои партийные связи, чтобы побыстрее узаконить брак сына. Ее смущало то, что Миша с Галей живут, не расписавшись в ЗАГСе. Если уж женились – должен быть штамп в паспорте.

В день бракосочетания Галя не облачилась в белое платье и не нацепила на голову фату, как большинство невест. На ней прекрасно сидел костюмчик из голубого шёлка, сшитый в романтическом стиле. Голову украшала шикарная шляпа. Это, безусловно, говорило об оригинальности ее вкуса и даже указывало на творческую натуру, что впоследствии подтвердилось – Галя писала стихи.

– 

Ну, что ты будешь делать, – сказала Таня мужу и стоящей рядом Нине Горлатых, – куда ни посмотри, что ни возьми, все говорит в ее пользу.

– 

Да, куда ни плюнь, – заметила Нина, – ничего бабенка, не страшнее других. И он ее, по-моему, любит, не просто так женится. Она и пожалеть умеет, это видно. Ленка жалеть не умела, он этого испугался.

– 

Случись что, та сбежит, – согласился Сергей.

Родители Гали на свадьбу не приехали и денег не прислали – видимо, их просто не было. Но представители из города Фрунзе прибыли. Это подруга невесты Аня и младшая сестра Маша, которая в качестве подарка привезла модную искусственную шубу – все родственники из южного города очень боялись московских морозов. Две очаровательные девушки начали опекать Мишу, нередко оттесняя невесту на задний план. Миша им нравился, это было ясно, и они даже завидовали Гале, которая собралась за него замуж.

Они кокетничали, пели жениху песни, стращали будущей семейной жизнью, заводили разговоры о любви, но так и не смогли сбить его с истинного пути. Миша соблазнам не поддался. Таисии Михайловне очень не понравилось поведение девушек, но до поры она терпела, не желая обижать гостей. Однако, когда Аня в день свадьбы начала шутить за завтраком, свекровь Гали решила вмешаться.

– 

Миша меня любит, – мечтательно закатив глаза, говорила Аня, – и у нас с ним все впереди. Правда, Миша? Все в мире относительно. Он решил жениться на Гале, потому что первой встретил ее, а не меня.

При этом Аня посмотрела на Мишу так томно, что он, не ответив, отвел глаза.

– 

Если бы он тебя любил, тебя бы и привез из Фрунзе, – заявила Таисия Михайловна, – а сегодня он женится на Гале. И других невесток нам не надо.

– 

Простите нас, Таисия Михайловна, – тут же покаялась Маша, – мы ведь просто шутили.

– 

Где это вы видели, чтобы подружки и родственницы так вели себя на свадьбе? – не сдавалась свекровь.

– 

Ваши шутки уже перешли в бестактность, – поддержала маму Таня,– шутить надо уметь. Но не будем выяснять отношения – у нас сегодня радостный день.

Девушки сначала опешили, но потом поняли, что переборщили, и стали вести себя скромнее.

Галя сияла от счастья, стоя перед зеркалом в комнате для невест. Через пять минут ее пригласят в зал для торжественного бракосочетания. Она последний раз критически осматривает себя и остается довольной. Голубое ей, бесспорно, к лицу. У Миши костюм тоже отдает голубым – Галя не зря бегала с ним по магазинам, чтобы найти наряд в тон ее собственному.

– 

Наша невеста – самая лучшая, – сказала Таня, бросив небрежный взгляд на других невест, толпящихся рядом.

– 

Это потому, что она – наша, – дополнил Сергей.

– 

Я была

, наверное, на десяти свадьбах, и везде «наша невеста » была самая лучшая, – поделилась опытом Нина, – так что Сережа прав.

После росписи все гости поехали в Медведково. Свадьба состоялась не в ресторане, а дома, с приглашением небольшого количества гостей – больше взять было негде. Две пожилые тети, два двоюродных брата, пару сослуживцев и столько же школьных приятелей Миши с женами, несколько подружек Таисии Михайловны, с которыми она трудилась в райкоме, Таня с Сережей и Андреем, который подавал кольца, Аня с Машей и Нина со своим кавалером, еще Танина свекровь – да вот, пожалуй, и все.

– 

Ты сделал то, что я просила? – поинтересовалась Таисия Михайловна у сына, пока он не занял место за столом.

– 

Что? – не понял Миша.

– 

Я тебя просила сказать Гале об этом… Ну, ты знаешь… Нехорошо будет, если ей об этом расскажет кто-нибудь другой, соседи, например.

– 

Ты про мою болезнь? Да, я сказал Гале, что болел, а сейчас выздоровел. Ее это не испугало.

– 

Слава богу. Теперь я спокойна и могу праздновать.

Маме и в голову не пришло, что сын лукавил. Миша и не думал говорить невесте, что лежал в психиатрической больнице. С одной стороны он и правда был уверен, что ее это не испугает. Да она этому просто не поверит – примет за очередную шутку жениха. Он даже представил, какое у нее при этом будет выражение лица. Но, с другой стороны, зачем признаваться в том, чего в данный момент нет. Миша Лунин, красавец, любимец женщин – и вдруг пациент психиатрической лечебницы? Будь что будет, а он никогда не признается, что в его биографии была и эта непривлекательная страница. Соседи, что делает им честь, тоже ничего не рассказали.

Гости тем временем рассаживались за праздничный стол, в убранстве которого приняли участие и южные девушки, приготовив какие-то особые салаты. Тане тоже досталось – ей поручили чахохбили из кур, у нее это хорошо получалось. Короче, стол был накрыт прекрасно, не хуже, чем в ресторане, и гости, оценив это, приступили к трапезе и поздравлениям, приличествующим случаю. После поздравления родителей внимание гостей привлекла Аня.

– 

Я знаю Галю давно, – сказала она, – мы дружили с детства. За много лет мы с ней никогда не ссорились, а тут накануне отпуска вдруг разругались. Она ни с того ни с сего собралась в отпуск на Кавказ, хотя мы вместе планировали ехать отдыхать на озеро Иссык-Куль. А она твердила, что на озеро она всегда успеет, и пока предоставляется возможность – путевку дают – надо посмотреть Кавказ. Она считала, что другого случая может не быть. И вот сегодня я признаю, что была не права. Это, оказывается, судьба. И другого такого случая больше быть не может. Поэтому я от всей души поздравляю жениха и невесту, желаю им долгой жизни и вечной любви. Горько!

Таня нашла в своих блокнотах четверостишие поэта А. Гитовича, которое когда-то подружки преподнесли на ее собственную свадьбу. Оно и тут оказалось кстати.

Любящим

Хотел бы пожелать я:

В радости, разлуке или горе

Вечно помнить первое объятье,

Забывая о последней ссоре.

Сестра невесты Маша извинилась за родителей, которые не присутствовали на свадьбе якобы по состоянию здоровья, и передала Гале их поздравления и благословение.

– 

Это потому, что они немцы, – шепнула Тане Нина, – русская мама ни за что бы не пропустила свадьбу дочери. А этим наплевать.

Таня только пожала плечами.

Все гости были по-своему интересны, но «свадебным генералом» стал друг Нины, молодой, но уже известный артист кино Федор Маховец. Его красивое лицо было до того узнаваемым, что гости поначалу остолбенели. Девочки из города Фрунзе смотрели на него восторженно и испуганно одновременно. Но постепенно гости освоились, расслабились от выпитого вина и уже без стеснения стали проявлять интерес к артисту. Его это не раздражало, он еще не пресытился своей славой, а скорее забавляло. Маховец галантно ухаживал за Ниной, улыбался и кланялся всем гостям, довольный тем, что он, небожитель, оказался среди простых смертных. Он чувствовал себя «в своей тарелке». Вопреки ожиданиям некоторых, судящих об артистах по отдельным отрицательным примерам, он не напился, не упал «лицом в салат» и не произнес ни одного пламенного монолога о роли искусства в нашей быстротекущей и суетливой жизни.

Видя расположение артиста к публике, та самая свадебная публика начала задавать не отличающиеся оригинальностью или новизной вопросы и просить автографы. Федор всем отвечал и ставил свою витиеватую подпись на блокнотах и клочках бумаги – фотографии «звезды» ни у кого не было.

– 

Почему он встречается с ней? – тихо спросила у Тани Маша, – она же старше его, это видно.

– 

Неужели женщина в тридцать лет такая уж старуха? – обиделась за подругу Таня, – она интересная, умная. Красивая.

Нина и впрямь выглядела прекрасно – черные локоны живописно обрамляли лицо, глаза цвета ночи блестели. Она была модно одета и обута, а танцевала так, что редкий гость не залюбовался бы ею. Но вот двадцатилетняя девочка сочла ее недостаточно молодой.

– 

Он такой красивый, его все знают и любят – мог бы найти помоложе. – продолжала Маша.

– 

Это ты Татьяну Ларину вспомнила? Она говорила: «Я тогда моложе, я лучше, кажется, была…». Ничего подобного! Моложе – не означает лучше. И финал романа – этому подтверждение.

– 

У Бальзака «Тридцатилетнюю женщину» я читала. Он считает, что своеобразие в женском лице появляется только к тридцати годам,– вдруг проявила осведомленность Маша, – но, по-моему, это полная туфта. Он же ее бросит, вот увидите.

К Тане подошла Галя и, обняв ее, счастливо воскликнула: «Сам Маховец на моей свадьбе. Расскажешь кому-нибудь, не поверят. Но это к счастью!».

В этот день счастье переполняло всех. Таисия Михайловна и Михаил Николаевич радовались за сына, Таня – за брата; Нина тоже была счастлива, глядя восторженными глазами то на Мишку, то на Федора. Где-то в далекой киргизской столице радовались за дочь родители Гали. Никто и не предполагал, насколько роковым окажется этот выбор для обоих – и для жениха, и для невесты. Но это будет не скоро, а пока жизнь пошла своим чередом.

Галя вскоре забеременела и очень радовалась этому: хотела иметь много детей. Она работала в школе учителем пения – Таисия Михайловна устроила ее туда чуть ли не на другой день после приезда. Даже Тане показалось, что это слишком поспешно – совсем не дали девушке отдохнуть, сразу заставили работать. Но с другой стороны для Таисии Михайловны работа всегда была главным в жизни. Таня не помнит, чтобы мама когда-нибудь болела или пришла с работы пораньше – этого не было никогда. О ней даже в газете писали: «Рабочий день Таисии Михайловны Луниной , заведующей отделом пропаганды, заполнен до предела». Михаил Николаевич, директор, не хотел, чтобы родственники работали или учились в его школе, поэтому Таня училась в другой, элитной, расположенной на проспекте Мира, а Гале нашли место вообще в третьей, недалеко от дома. Она не возражала и быстро включилась в трудовой процесс.

Галя хорошо играла на пианино, но не могла этого показать, поскольку инструмента в доме не было. Галя рассказала Тане о том, как она начала заниматься музыкой и боялась сказать об этом родителям, потому что за уроки надо было платить, а семья была небогатой. Но поскольку дочь сразу начала делать успехи на музыкальном поприще, родители пошли на жертвы. Впоследствии Галя закончила с отличием музыкальное училище.

Миша гордился женой и обещал купить ей пианино. Ему повезло – параллельно с основной работой он устроился преподавателем в физкультурное училище, а потом в педагогический институт. Денег в семье стало больше, можно было строить планы. «Жду сына», – говорил он, с удовольствием глядя на округлившийся живот жены. О дочери будущий отец не хотел и слышать. Но Таня, наслушавшись в своем конструкторском отделе всякого, решила применить один из способов расчета, позволяющего установить пол будущего ребенка. И предсказала Мише с Галей дочь, чему они, естественно, не поверили.

Галя все так же обожала мужа и с нетерпением ждала ребенка. Она с удовольствием смотрела на сына Тани, умилялась, и все время повторяла: «Неужели у меня такой будет?».

– 

У тебя будет лучше, – отвечала Таня.

– 

Почему лучше?

– 

Потому что свой ребенок – самый лучший.

– 

Хорошо, если так.

Галя с удовольствием вспоминала, как они с Мишей познакомились, как вспыхнула их любовь. Она призналась, что там, дома, жених у нее был. Но не совсем ее устраивал. А вот Миша – другое дело.

– 

А ты по любви замуж выходила? – спрашивала она Таню, – или просто замуж захотелось?

– 

Я не понимаю, что такое «просто замуж», – сказала Таня, – я человек холодный и страстями не замучена. Но я сама удивлялась, когда почувствовала, что от него идет такое тепло, такая в нем чувствуется энергетика, что хочется придвинуться поближе и прижаться покрепче. Вот это и решило мой выбор – все началось с таяния льда.

– 

Интересно. У меня не было таких ассоциаций. Но Сережа парень неплохой, это видно.

– 

Мы вместе уже много лет, никогда не расставались, и ни у кого ни разу не возникло такого желания.

– 

Ты и в нем так уверена, как в себе?

– 

Пока да.

– 

Я вам завидую. Вы и не ссоритесь никогда? – Галя заинтересованно ждала ответа.

– 

Ну почему же… Спорные вопросы возникают, но решаются в рабочем порядке. У меня свекровь одна чего стоит… Все время шпильки вставляет. А он не может найти на свою мамочку управу.В последнее время повадилась приходить в гости в семь утра.

– 

Да-а… У нас на работе тоже все жалуются на свекровей. Когда я говорю, что у меня все хорошо, мне никто не верит. Я сразу назвала Таисию Михайловну мамой и считаю, что это правильно.

– 

Ты молодец, Галя. У меня это не получилось.

– 

Мне женщины в учительской говорят: ты поживи сначала, увидишь, что все они, то есть мужчины, одинаковые, все подлецы. Во Фрунзе тоже говорили: он за тобой не приедет, вот увидишь. Почему так? Не любят люди чужого счастья. Но ведь счастье не кончается – так иногда случается…

– 

Ага. – уклончиво ответила Таня, потому что не могла обещать невестке вечного счастья.

– 

У нас на работе, кроме меня, есть еще одна немка. Так она говорит, что надо ехать в ФРГ. Представляешь? В ФРГ, к этим капиталистам. Я не могу ее понять.

Все заметили, что с появлением Гали в доме стало светлее и чище – и в прямом, и в переносном смысле. У родителей появилась еще одна дочь, у Тани – сестра, наперстница , с которой можно было говорить о самом сокровенном. Приближалось время рожать – и Галя все чаще спрашивала Таню об этом. Золовка не стала пугать сноху рассказами о своих тяжелых родах. Зачем? Это бывает не у всех. Таня, как могла, успокаивала Галю. Она даже подарила ей стишок из блокнота, который коротко и емко определил суть женского счастья. Поэтесса из Болгарии Блага Димитрова писала:

Быть женщиной – так больно…

Девчонкой станешь, больно,

Любимой станешь, больно,

А матерью – как больно!

Но непереносимей

Боль женщины иной,

Что не узнала этих болей

Всех до одной…

– 

Я все вынесу, лишь бы с ребенком было все нормально, – пообещала Галя.

И вот этот радостный день настал. Бодрый и счастливый голос Миши известил Таню по телефону, что она может поздравить его с дочерью.

– 

Как с дочерью? Ты же сына хотел, – удивилась Таня.

– 

Ничего себе! Сама же нагадала, можно сказать накаркала, а теперь еще и удивляется.

– 

Ты рад?

– 

Конечно. И все-таки, как ты узнала, что будет дочь?

– 

Этот метод официальная медицина не признает. У мужчин кровь меняется через три года, у женщин – через четыре. У кого в момент зачатия кровь свежее, того пола и будет ребенок. Считать надо с рождения.

– 

Вот это да! Что же ты раньше-то не сказала?

– 

А кто спрашивал? Я понятия не имела, собираетесь ли вы заводить детей. Да и зачем тебе сын?

– 

Ты права. По мужской линии у нас плохая наследственность, – и Миша положил телефонную трубку.

Девочку назвали Юлей, и она по праву заняла свое место под солнцем. Галя, вернувшись домой, рассказала, что родила она быстро и легко, «только два раза охнула». Не было ни затяжных схваток, ни разрывов, ни кровотечения. По случаю рождения дочери Миша подарил-таки жене пианино, и Галя блеснула перед родственниками еще одной гранью. У зятя Луниных Сергея появилась соперница – сноха Галя. И они на всех семейных вечерах начали соревноваться в своих музыкальных достижениях.

– 

Интересно распорядилась судьба, – заметила Таисия Михайловна, – дети не играют, а зять со снохой – музыканты оба. Тут нам повезло.

Галя наметанным взглядом учительницы тут же заметила незаурядные способности Сергея к музыке и начала допытываться, почему он не продолжил занятия и не сделал музыкальной карьеры. Сергей уже знал, как на этот вопрос отвечать, потому что он обсуждался неоднократно.

– 

В музыкальное училище меня брали вне конкурса, – сказал он, – но тогда бы мы не встретились с Татьяной. И как бы я жил один?

– 

Почему один? – засмеялась Галя, – нашел бы себе какую-нибудь скрипачку.

– 

Другая не для меня, – категорично заявил Танин муж и посмотрел на нее с нежностью, – а уж скрипачка тем более. Двое музыкантов в одной семье – перебор.

– 

Ты разве не видишь, что у них полная гармония? – вступил в разговор Миша, – жена-красавица и умница, а муж-музыкант. Так что стрелка весов на нуле.

– 

Я всегда знал, что ты умный,– так ответил муж Тани на сомнительный комплимент брата.

К последним событиям в семье не остался равнодушным и восьмилетний Андрей. Его очень обрадовало рождение двоюродной сестренки, и он с удовольствием наблюдал, как ее кормили, купали и пеленали. Прошло два месяца, и сын сказал матери: «Ты помнишь, в какой большой семье воспитывался Владимир Ильич Ленин? Там было шестеро детей. Такой и должна быть семья. А у нас что, я один? Надо кого-нибудь завести – сестру или брата, а лучше сразу двоих».

Татьяна рассказала об этом мужу, и оба серьезно задумались над этим конкретным предложением.

Семейная идиллия.

Когда Юленьке исполнилось три месяца, Галя получила из Фрунзе радостное известие – к ней едет мама. Лунины вместе с Поляковыми начали весело готовиться к встрече долгожданной родственницы. Мама Гали работала поваром в ресторане, и Таня представляла ее полной добродушной женщиной. Однако Генриетта Ивановна оказалась стройной и строгой, модно одетой и красиво причесанной. Она редко улыбалась, мало говорила, но это вовсе не означало, что ей не понравилось в Москве. Просто такой у нее был характер.

Галина мама наставляла дочь по уходу за ребенком, скупо улыбалась зятю и очень хорошо отзывалась о семье Тани, где побывала в гостях.

– 

Мы рады, что у нас родилась внучка, – как-то сказала Таисия Михайловна за завтраком, – внук уже есть.

– 

А я хотела внука, – призналась Генриетта Ивановна, – но я довольна, если Галя вам угодила.

Однажды вечером теща Миши разоткровенничалась со свекровью дочери и поделилась своим горем. Оказывается ее муж и отец Гали Константин Карлович пять лет назад бросил ее и троих, правда, уже не маленьких детей, и ушел к другой женщине, помоложе. Он жил у нее года три, а потом вернулся домой.

– 

Можно представить, как я жила эти три года, – рассказывала Генриетта Ивановна, – но от отчаяния меня спасла Галя. У младшей дочери еще не было такого понимания, а сын с семьей живет отдельно. Моя старшая дочь нашла нужные слова, чтобы успокоить меня.

– 

Но он к вам вернулся – значит, победили вы, – предположила Таисия Михайловна.

– 

Да, я его простила, может быть, это неправильно…

– 

Почему неправильно? Столько лет вместе прожили. Я думаю, он признал свою ошибку и раскаялся.

– 

Раскаялся. Но моя душа болит до сих пор, – вздохнула Генриетта Ивановна.

Она подошла к зеркалу, поправила прическу, потом складки платья и добавила: «Как хочется счастья детям, кажется, все бы отдала, чтобы они не повторили наших ошибок. Я рада за Галю, пусть далеко от дома, но она нашла свое счастье».

Генриетта Ивановна уехала домой с легким сердцем, радуясь за дочь. Галя, в свою очередь, рассталась с ней без всякого сожаления – в Москве у нее были дом, любимый муж и дочка. Семья жила безбедно, поскольку Миша трудился в двух местах, а Таисия Михайловна, выйдя на пенсию, тоже продолжала работать. Через пару лет семья купила машину «Жигули», которую выделили матери как участнице войны. Простым смертным при тогдашнем дефиците купить автомобиль было сложно даже при наличии денег; по месту работы создавались очереди, но двигались они медленно.

Муж Тани тоже мечтал о машине и копил на нее деньги, но возможность приобрести автомобиль все не предоставлялась. Таню это не огорчало, ей было хорошо и без автомобиля. Но когда Миша пошел учиться на водителя, у нее возник вопрос: а можно ли ему управлять автомобилем? Она ему на это намекнула, но он резко ответил, что не видит причин отказываться. Она поняла, что ей лучше не вмешиваться, хотя внутренний голос подсказывал: ничего хорошего приобретение автомобиля в данном случае не сулит. Было бы лучше, если бы тогда машину продали ей.

– 

Не знаю, какой из него получится водитель, – сказала она Гале, – все-таки Миша- человек, далекий от техники…

– 

При чем здесь техника? – удивилась Галя, – все артисты водят автомобили.

– 

Так-то оно так…

– 

Ничего тут нет сложного, – заявила Галя, которой не терпелось прокатиться на собственной машине. То, что деньги, заплаченные за нее, были, в основном, сбережениями Мишиных родителей, ее не волновало. Она давно привыкла все в этом доме считать своим.

Таня решила не поднимать больше эту тему, тем более что у нее появились новые заботы. Она считала, что пора заводить второго ребенка, девочку, подружку для Юленьки, которой исполнилось два года. Нет, она не забыла о трудностях первых родов, но подумала, что это было давно, она тогда рожать не умела, а теперь все должно быть хорошо. Когда она забеременела, предварительно сосчитав, когда у нее родится непременно девочка, все родные очень этому радовались. Галя вообще пришла в восторг, и они с Таней часами обсуждали женские дела. Галя обещала не отставать и тоже родить в скором времени второго ребенка, только мальчика. Намечался целый детский сад, но судьба распорядилась иначе. Когда срок беременности подходил к четырем месяцам, Таня почувствовала себя плохо. Самостоятельные попытки облегчить состояние успеха не принесли, пришлось вызвать «скорую помощь». Таню увезли в больницу, где ей остановили сильное кровотечение, но ребенка сохранить не удалось.

Таня плакала и отказывалась от еды. Принесенные родственниками фрукты и другие гостинцы лежали в тумбочке невостребованными. Пришла Галя и, плача сама, начала успокаивать Таню. Она испекла какие-то изумительные лепешки, они так вкусно пахли, что Таня забыла об отсутствии у нее аппетита и решила попробовать. Съев пару лепешек, Таня начала выздоравливать. Все-таки у нее есть сестра, а это здорово! Галя внушала своей золовке, что у нее не все еще потеряно, но Таня знала, что надеяться больше не на что. Она попросила мужа объяснить сыну, что мама серьезно заболела, и у нее не будет больше детей. Единственной сестрой Андрея остается Юля.

Молодые семьи Поляковых и Луниных дружили и вместе встречали все праздники. А их дети просто обожали друг друга. Андрей всячески опекал Юлю, дарил ей игрушки и сладости, а она тянулась к двоюродному брату как к старшему и умному товарищу. На очередной Новый год папа Сережа сделал крутящуюся елку с мигающими огнями, которой восхищались все – и дети, и взрослые. Встреча новогоднего праздника у Поляковых стала хорошей традицией, которая еще больше способствовала сплочению семей Тани и Миши. Когда их малыши особенно задушевно беседовали друг с другом или же играли вдвоем, забыв обо всем на свете, родители шутили, что непременно поженят их, как только они вырастут.

А дети нисколько не сердились на такие шутки, а, напротив, считали женитьбу делом решенным. Недовольной при этом была только Танина свекровь, которая пыталась отучить своего единственного внука от общества двоюродной сестры.

Бывали случаи, что и Сергей, наслушавшись маминых наставлений, начинал сомневаться, нужна ли такая тесная дружба между двоюродными братом и сестрой, не приведет ли она в дальнейшем к каким-нибудь печальным последствиям. Но Таня сердилась, ругала свекровь, которая внушала своему сыну такие мысли, и все оставалось по- прежнему. Бабушка Римма не приглашала внука в гости вместе с Юлей, поэтому Андрей бывал у нее редко, предпочитал гостить у бабушки с дедушкой в Медведково. Родители нередко отправляли туда своих детей, чтобы сходить вместе в кино или театр, особенно зимой, когда других развлечений не было. Летом же Миша, который вопреки ожиданиям очень хорошо водил машину, вывозил всю компанию на природу.

Однажды в воскресенье намечался очередной поход в театр. Шла пьеса Г. Фигейредо «Эзоп». Все, конечно, слышали о таком философе –баснописце, у которого заимствовал сюжеты сам дедушка Крылов, но спектакля про него никто не видел. Для Тани с Галей посещение любого театра всегда было праздником, они начинали готовиться к нему уже с утра: выбирали наряды, принимали ванну, крутили прически и наводили макияж. Где еще женщине показать себя во всей красе, как ни в театре?

Спектакль смотрелся с интересом, а финал всех четверых просто поразил. Эзоп, который был рабом богатого господина, очень хотел стать свободным человеком, но такой возможности у него не было. Тогда он решил свободным умереть. Когда волею обстоятельств он попал в тюрьму и был приговорен к смертной казни, умные люди дали ему совет: «Скажи своимпалачам, что ты- раб. Они не посмеют с тобой ничего сделать, а только отведут к хозяину. Если ты не скажешь, тебя сбросят в пропасть». И тогда Эзоп, выслушав совет, заявил тоном, не допускающим никаких возражений: «Где здесь пропасть для свободных граждан?»

– 

Зря он так, – сказала Таня, когда после спектакля все вышли на улицу, – от рабства можно было избавиться другим способом. Смерть не может дать удовлетворения.

– 

Я бы ни за что не стал прыгать в пропасть, – согласился с Таней Сергей, – хотя и не знаю способа освободиться от рабства. Единственное, что тут можно сделать, это сбежать.

– 

Он сбежал, а что из этого вышло? – возразил Миша, – уж лучше умереть, чем жить в рабстве.

– 

Ты серьезно так считаешь? – удивилась Галя, – по- моему, жизнь всегда лучше смерти.

– 

Смотря какая жизнь, – стоял на своем Миша, – если тебя засунут куда-нибудь за колючую проволоку и заставят выполнять чью-то волю, то, пожалуй, сразу задумаешься над смыслом жизни. Ты была когда-нибудь в психиатрической больнице?

– 

Я? – Галя удивилась еще больше, – зачем?

– 

Вот там людей лишают воли и разума. Стоит ли им после этого жить?

Таня вздрогнула и испуганно посмотрела на Мишу. Он был бледен, на лбу выступил пот. Что это на него нашло? Он давно уже не вспоминал психиатрическую больницу. Во всяком случае, с тех пор, как женился. Да и какие претензии могут быть у него к больнице, где его вылечили?

– 

Ну, так мы далеко зайдем, – сказала Галя, – психи-то здесь при чем? Если они буянят, надо же их как-нибудь успокаивать.

Вот и у Гали было превратное представление о психических больных, чем раньше грешила Таня. Жена Миши их никогда не видела и даже не догадывалась, что ее муж может быть одним из них.

– 

Да, надо, – ответил Миша жене, и больше эту тему никто не поднимал.

Шли годы, росли дети. Юленьке исполнилось уже пять лет, Андрею – тринадцать. И тут Галя начала жаловаться, что ее муж совершенно не хочет второго ребенка. Она плакала, рассказывая Тане, что Миша даже кричит на нее, называет ее набитой дурой, как только она начинает говорить с ним на эту тему. Что на это могла ответить Таня? То, что ее брат сам дурак набитый? Нет, этого она сказать не могла. Она знала, что Миша прав, много детей в данной ситуации ни к чему. Родился один нормальный ребенок – и слава богу. Но как объяснить это Гале, которая не видит причин такого поведения мужа?

– 

Ты не волнуйся, Галя, все еще впереди. Не торопись, не уговаривай его, пусть сам осознает необходимость иметь второго ребенка, – сказала золовка снохе, – может быть, он боится, что не прокормит такую большую семью? Не спеши с этим вопросом, ты еще не старуха.

Галя послушалась, но обида на мужа у нее осталась. Она выросла в большой по теперешним меркам семье, видела, как старшие дети помогают младшим, как все они помогают родителям. Семейство с единственным избалованным дитятей отнюдь не было ее идеалом. Однако свою Юлечку она баловала и ни в чем ей не отказывала.

Летом у Гали, как у всех педагогов, был большой отпуск, у Миши же – обычный. Поэтому мама с дочкой уезжали в город Фрунзе навестить родных уже в июне и с нетерпением ждали, когда к ним приедет папа. При этом связь опять же осуществлялась письмами, которые супруги писали друг другу. Галя скучала по мужу не меньше, чем когда-то по жениху.


«Хороший мой, самый любимый человек, Мишулька!

Как я по тебе скучаю, – писала она ему, – все тяжелее я переношу разлуку с тобой, и сердце мое ноет от тоски. Дочурка наша очень часто произносит слово «папа» и тоже скучает по тебе. Это наше маленькое чудо – каждый день я открываю в ней что-то новое. Тебе, наверное, тоже хочется к нам, правда? Ведь ты нас любишь, мы знаем. Приезжай скорее, мы тебя очень ждем».


«Галочка, любимая моя!

Вот уже два дня нет тебя рядом. Нет и маленькой озорной Юленьки, – вторил жене Миша, – дома тишь да гладь. Даже родители жалеют, что вы улетели и осиротили нас. Жду, не дождусь отпуска, когда смогу к вам приехать».


«Любимый мой суженый, Мишенька!

Мы считаем дни до твоего приезда. На улице очень жарко, поэтому сидим, в основном, дома и говорим, говорим, не можем наговориться, – в очередной раз писала Галя, – Маша завтра уезжает отдыхать на озеро Иссык-Куль, но к твоему приезду вернется. Подруга Аня, наоборот, собирается куда-то на Север к своему жениху. А я постараюсь достать путевки, чтобы мы с тобой тоже смогли отдохнуть на озере.

Мишенька, я очень по тебе скучаю. Несмотря на твои грехи. Вот ведь как бывает, когда мы рядом, нас преследуют какие-то мелочные обиды, а в разлуке ясно понимаешь, как это глупо, как надо беречь эти недели, дни, часы, минуты, когда мы вместе. Я тебя очень сильно люблю, я счастлива, что ты со мной. Приезжай скорее!»


Милая Галочка!

Время почему-то идет очень медленно. Вчера ходил заказывать билет до Фрунзе, а это значит, что до нашей встречи остается еще две недели. Потом прошелся по магазинам и набрел на дефицит, купил тебе юбку и блузку – все женщины прямо хватали этот товар, я надеюсь, что тебе понравится. Чувствуешь, как здорово я тебя люблю?

А дома, когда начинается программа «Время», я по привычке убавляю звук, чтобы не мешать Юленьке. Потом, входя в нашу комнату, стараюсь открыть дверь потише. Но в комнате нет ни Юли, ни тебя, – с грустью признавался жене Миша и в свою очередь считал дни до встречи, – не забывайте меня, я скоро приеду».


Возвращаясь из своего южного отпуска, Галя с Мишей привозили сувениры и большие красные яблоки сорта АПОРТ – каждое из них было размером с детскую голову и очень вкусное. Устраивался пир в честь того, что семья снова вместе – все очень любили эти минуты. Таня смотрела на Юлю, она любила ее как свою племянницу, но вместе с тем это чувство любви и заботы к близкой и младшей родственнице имело какое-то подводное течение – оно было глубоким, щемящим с оттенком вполне определенной жалости к этому ребенку, которого неизвестно что ждет в этой жизни. Таня гнала от себя грустные мысли, внушая себе, что в семье брата все может быть хорошо, но щемящее чувство не проходило. Во всяком случае, тетя Таня была готова признать Юлю своей дочерью, вырастить и воспитать ее, если этого потребуют обстоятельства.

Миша, определенно, любил свою семью, хотя не всегда вел праведный образ жизни. Случались беспричинные задержки на работе и пьянки с друзьями – спортсменами, хотя врачи в свое время запретили ему пить. Миша же любил застолья и уверял всех, что жить без этого нельзя, запретить русскому человеку выпивать в компании себе подобных – это все равно, что лишить его воздуха. «Иди ты!» – сказал он Тане, когда она пыталась напомнить ему о предостережении врачей, чему сама была свидетелем. «Отстаньте, я не маленький», – отвечал он на упреки родителей. Гале тоже не все нравилось в поведении мужа, и она старалась влиять на него своими методами – мягко и ненавязчиво.

– 

У нас в семье никто не пил, – говорила она Тане, – мне странно смотреть на это. Если уж совсем нельзя отказаться, так можно выпить чуть-чуть, чтобы никто не заметил, а не напиваться до свинского вида.

Галя была права, но Миша ее не слушал. К счастью, в стране сменилась власть, у руля встал М.С. Горбачев, и началась знаменитая трезвая кампания. Всем пьяницам закрутили гайки так, что они срочно протрезвели. Некоторые жены, хотя это и похоже на анекдот, впервые увидели своих мужей трезвыми. Кто выпивал в это время или, не дай бог, попадал в медицинский вытрезвитель, тут же лишался работы. Потом эту принудительную борьбу за трезвость много ругали, уверяя, что запретами ничего не добьешься. Но практика показала, что это не так: в стране сократилась преступность, уменьшилось количество разводов, люди стали меньше болеть и, как результат вышесказанного – увеличилась рождаемость. И всего этого добились именно запретами.

Галя, довольная своей семьей, решилась высказать родителям, что давно мечтает о своей, отдельной от них, квартире. Она готова экономить буквально на всем, чтобы собрать денег на первый взнос, который требовался для начала строительства кооперативного жилья. Квартиру для стариков она определила однокомнатную – зачем им больше? Начав копить деньги, она не сомневалась, что родители Миши отдадут в общее дело и свои сбережения, которые они всегда имели. А то, что потом им же, старикам, придется за квартиру расплачиваться, внося ежемесячно определенный взнос, ее не волновало вообще.

Миша сначала рассердился и не понял, чего хочет жена. Потом, рассердившись еще больше, предложил выселить ее из квартиры куда-нибудь на вокзал – пусть поживет одна. Но она твердила свое: «Я всегда буду мечтать об отдельном жилье». И родители, готовые ради Миши на все, уступили. Мама через свои связи добилась разрешения на строительство кооператива вне очереди, что в те годы было непросто. И сбережения работающих пенсионеров вместе с накоплениями молодой семьи положили начало строительству. Галя буквально сияла от счастья, а Миша еще долго ворчал.

Таня не знала, как правильно относиться к поступку снохи. С одной стороны она понимала ее – она сама тоже когда-то мечтала об отдельном жилье и была очень рада, когда его получила. Но она не была так напориста, как Галя, не стремилась что-то выиграть за счет других. Она терпеливо ждала, когда вопрос созреет сам, и никого не травмировала. А Галя? Ей буквально не терпелось выгнать родителей из их же собственного дома.

Нина Горлатых, которая хоть редко, но навещала Поляковых, все назвала своими именами.

– 

Вот и раскрылась ваша идеальная сноха, – сказала она, – приехала из какой-то Тму-Таракани с одним чемоданом, без гроша в кармане, а требует златых гор. Зря вы идете у нее на поводу, ничего хорошего из этого не выйдет. Она просто войдет во вкус – будете всю жизнь на нее вкалывать.

Сама Нина в этот период жизни была вполне счастлива – два года назад Федор Маховец женился на ней, и они обвенчались где-то за границей, кажется во Франции – там опять жили и работали родители Нины. Федор регулярно снимался на «Мосфильме», Нина работала в газете, а жили они, как и прежде, в Москве.

– 

Мой Федька совсем умом тронулся, – рассказала она Тане, – будешь, говорит, ребенка мне рожать – девочку. Это он имеет в виду, что мальчик-то, Олежка, у меня уже есть. Так мне его вполне достаточно, даже много. Сейчас вот одни проблемы с ним – двойки, сигареты…

– 

Но Федя-то тоже человек, потомство хочет иметь. Что тут плохого, если он с тобой желает создать настоящую семью? – возразила Таня.

– 

И ты туда же? У меня такие советчики уже были. Нарожай, говорят, ему кучу детей – и никуда он от тебя не денется. Но я услышала один глас, который выбивался из общего строя. Он провозгласил: бросит тебя Федор вместе с этой кучей, будешь сидеть на ней, милостыню собирать. Вот так! – и Нина с удовольствием щелкнула пальцами.

– 

Ты выходила замуж с такими мыслями? – удивилась Таня.

– 

Да! Люблю, пока любится, а там – хоть трава не расти! Артист – он и есть артист. Красиво, притягательно, недолговечно! В этом вся прелесть.

– 

Ты умна не по годам, – заметила Таня, – кстати, мой муж опять на тебя жаловался. Что это за история у газетного киоска?

– 

Твой муж – просто чудо природы. Красивая женщина, незаурядная, – такие, как я, на улице не валяются, – уделяет ему внимание, предлагает прогуляться, посидеть в кафе, поговорить… Заметь, больше я ему ничего не предлагала. А он бежит жаловаться жене, как будто я его ограбила или большую сумму денег в долг попросила.

– 

Он мне сказал, чтобы я с тобой больше не дружила – ты меня не уважаешь, подкапываешься… Кстати, что ты в нем нашла?

– 

Ну, как же… Ты же сама признаешь, что он похож на артиста В. Зубкова, который никогда не играл главных ролей и которого уже никто, кроме тебя, не помнит…

– 

Но фильмы с его участием еще идут. Это «Евдокия», «Над Тиссой», «Летят журавли», «Иваново детство», «Трое вышли из леса».

– 

Вот я и говорю, – Нина весело подмигнула подруге, – некоторое сходство тут действительно есть. Я неравнодушна к артистам.

– 

Я теперь поняла, что и со мной ты дружишь из корыстных побуждений. То тебе нравится мой брат, то муж.

– 

Ну и что? Тебе мой Федор не нравится, что ли?

– 

Федор вне конкуренции. Но давай поговорим о чем-нибудь другом.

– 

Кстати, я тебе не говорила, что ездила в Ригу? Нет? Получила от редакции задание изучить их клуб трезвости «Аметист». Аметист, оказывается, считается камнем трезвости, он отлучает от попоек.

– 

Камень? Не может быть!

– 

Может. Так вот, в Риге создан один из первых в стране клуб трезвости, еще до трезвой кампании. Там занимаются реабилитацией бывших алкоголиков. Отделали подвал дома, построили там камин, повесили фонарики, и собираются бывшие алкаши для культурного общения. Я беседовала с заместителем председателя клуба, это женщина – врач.

– 

Бывшая алкоголичка?

– 

Не похоже. Просто энтузиастка. Я спросила, что привлекает ее в этой неоплачиваемой работе. Она ответила, что патриотизм. Латышей осталось совсем мало, а тут еще пьянство губит. Надо спасать нацию.

– 

Интересно. А у нас «Общество борьбы за трезвость» создано не для бывших алкоголиков, туда загоняют всех трезвенников, чтобы они этот трезвый образ жизни пропагандировали. Правильно ли это? Может быть, надо бросить все силы именно на исправление алкашей?

– 

Этот вопрос серьезный. Мне там одного мужика дали в качестве сопровождающего, приказали показать старую Ригу. Город действительно шикарный, не русский, а заграничный. Так вот мужик этот меня прямо без намеков спрашивает: а когда я сама бросила пить?

– 

Да, не соскучишься, – засмеялась Таня.

– 

В их представлении я не должна заниматься этой темой, если не пью сама. Зачем тогда вступила в это трезвое общество? То, что партия приказала, для них не убедительно.

– 

Как они тебя там принимали? Говорят, они не любят русских…

– 

Принимали нормально – культурно, вежливо. Правда, очень удивились, когда я попросила их помочь мне достать обратный билет до Москвы. В кассе-то их нет! Посмотрели на меня, как на полоумную, но потом решили выполнить просьбу, потому что я женщина.Мы-то в Москве всем помогаем с билетами. Для нас это дело обычное, а для них нет. И еще что меня поразило. Разговаривают с тобой по-русски, а как только обращаются к своим, тут же, при тебе переходят на родной язык. Как-то невежливо…

– 

Интересно, они все такие или только рижане? У меня брат служил в Прибалтике, что-то это плохо кончилось…

– 

Наверное, все. Я думала, что прибалтийские республики дружат между собой и все вместе не любят нас. Оказывается, они друг друга тоже ненавидят. Со мной в самолете летела рижанка и рассказывала, как они в соседнюю Литву по воскресеньям за продуктами ездили. А те смекнули и приняли меры: как только выходные дни, у них в магазинах – пустые полки.

– 

Но там, наверное, все равно снабжение лучше, чем у нас…

– 

Хуже, чем у нас, нигде нет. И колбаса там лежит, и сыр, и молочные продукты прекрасные. Проживут и без Литвы.

– 

Ну ладно, за трезвость, – сказала Таня, поднимая чашку с чаем.

– 

Меня там в Юрмалу на праздник приглашали. – продолжила Нина тему, прихлебывая чай, – а я, дура, не поехала. Знаю ведь, что жалеть буду всю жизнь, так нет, не могу ослушаться партийных боссов. Мне, говорю, через два дня надо в Горкоме партии о командировке отчитываться. Не до гуляний тут.

Нина хотела еще что-то рассказать, но раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Таня узнала голос Федора, который разыскивал свою благоверную. И Нина, забыв о своей независимости, помчалась домой навстречу любви и счастью.

Крах.

Холодной осенью 1987 года родители переехали наконец-то в свою новую квартиру на окраине Москвы. Особого сожаления по этому поводу у них не было. Мать давно сказала Тане, что не хочет быть обузой и не желает вызывать ни у кого раздражение. Отец, которому уже минуло 73 года – он был на семь лет старше мамы – не прочь был отдохнуть от толпы в доме. Он всю жизнь фактически прожил в толпе. Сначала рос в многодетной семье, потом растил двух своих детей, тут же время от времени жили дети тети Лиды, теща, а потом семья Тани и семья Миши. Одним словом, не соскучишься. И вот, наконец, долгожданный отдых. Михаил Николаевич любил Галю и Юленьку, но пора и честь знать.

Квартира у родителей была неплохой, с большой лоджией, электроплитой, лифтом и мусоропроводом, то есть вполне современная. И этаж был удобный – третий, недалеко подниматься, если вдруг лифт сломается. Мебель старики взяли старую, а недавно купленную модную «стенку» оставили молодым. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше. Галя навела порядок в теперь уже своей квартире, сделала косметический ремонт и добавила к имеющейся обстановке немного аксессуаров, характеризующих ее вкус. Оставалось только жить и радоваться, но неприятности уже поджидали молодую семью.

Однажды вечером Тане позвонила Нина и сказала, что ей в редакцию принесли, как обычно, криминальную хронику из милиции. Но на этот раз она очень удивилась, потому что там упоминалось имя Михаила Лунина.

– Ты хорошо меня слышишь? – говорила она, – читаю: «15 октября в районе Чистых прудов был задержан автомобиль марки «Жигули», водитель которого, превысив скорость, создал аварийную обстановку на дороге. Управлял автомобилем в нетрезвом состоянии…». Поняла? Что бы это могло значить? Он это или не он? Подожди, тут указан номер машины…

Нина назвала номер, и обе убедились, что это был не однофамилец, а Миша Лунин собственной персоной. У Тани защемило сердце, а Нина воскликнула: «Он что, с ума сошел?».

– 

Да, Нина, сошел. Можешь в этом не сомневаться. Его предупреждали в больнице, но он не внял…

– 

Что же теперь делать? Я эту хронику, которая про него , выкину, в газету не дам. Но ты должна с ним поговорить.

– 

Поговорю, Нина, обещаю. И машину у него надо забрать, только не знаю, как это сделать.

– 

Что тут мудреного? Забрать права и ключи, вот и все.

Для Нины все было просто, но Тане еще предстоял трудный разговор с матерью. Таисия Михайловна восприняла новость болезненно, но безнадежности в ней не увидела и отбирать у Миши машину, оформленную на ее имя, отказалась.

– 

Как же ему без машины, Таня, – возмутилась она, – он же ничего не успеет, если на метро будет ездить. На двух работах человек…

– 

Ему уже, наверное, не до работы.

– 

Как не до работы? Оступился – исправится. Я сама с ним поговорю.

Таисия Михайловна, как всегда, верила в сына и его здравый ум. На этот раз Миша клятвенно обещал матери, что больше такого не повторится. Он заплатил в ГАИ большой штраф, и права на вождение у него не отобрали. Собственно, не он, а мама за него договорилась с дорожной службой и заплатила штраф. А он всего лишь принял это как должное. Миша сел на машину и поехал дальше, навстречу новым неприятностям. Не прошло и полгода, как позвонили из милиции и сообщили об аварии, в которую попал Миша, восседая за рулем нетрезвым. Сам виновник находился в больнице, а помятая машина – на посту ГАИ.

Мама и жена, обезумев от горя, начали звонить в травматологические отделения, разыскивая пострадавшего. Но оказалось, что Миша, помяв машину, сам не получил даже царапины. Из института им. Склифосовского его, предварительно обследовав, уже отправили в другую больницу, психиатрическую. Искать его следовало на улице Матросская тишина.

Вечером Галя слегла, у нее поднялась температура сорок градусов, и родным пришлось вызвать «скорую помощь». Шестилетняя Юля ничего не могла понять, кроме того, что папа заболел. А четырнадцатилетний Андрей все понял и устроил родителям скандал.

– 

Вы отправили Михаила в психушку? – кричал он, – да как вы посмели так с ним поступать? Он нормальный, а вы, а вы!

– 

Андрюша, ты не знаешь, он уже лежал там, когда ты был маленький, – начала объяснять Татьяна, – да и отправили его не мы, а врачи с милицией. Нормальный человек не стал бы пьяным садиться за руль и гонять, как угорелый, по Москве, где большое движение.

– 

Причем не в первый раз, – дополнил маму папа Сергей, – такое уже было, но ему все простили. Ты понимаешь, как это опасно? Он мог и сам разбиться, и других задавить. Это случайность, что все обошлось.

– 

Не может быть, – вымолвил ошарашенный Андрей.

– 

Не может, но было, – констатировала мама.

На следующий день Гале стало лучше, и она изъявила желание навестить мужа в больнице. Таня вызвалась ее сопровождать. Узнав правду о его болезни, она стойко перенесла удар. Но, увидев Мишу, который вышел к ним скованным, с трясущимися руками, она заплакала. На глазах у Миши тоже появились слезы. Он неловко обнял жену.

Через два месяца Миша вернулся домой тихим и пристыженным. Но с работы пришлось уйти – психические больные не могут работать педагогами. Мама подсуетилась и устроила его инструктором в детскую спортивную школу. Работа Мише не нравилась, зарплата была маленькой, но надо было терпеть. Галя стала работать на полторы ставки, чтобы сводить концы с концами. «Это мой крест, – сказала она, – и я буду нести его до конца». Родители тоже старались помочь семье сына. Год прошел относительно спокойно, но потом опять начались проблемы.

Машина долго оставалась в ремонтной мастерской. На календаре был 1988 год, горбачевская перестройка набирала обороты, и на местах уже перестали реагировать на звонки сверху. Надо было платить наличными, а Таисия Михайловна не спешила этого делать, полагая, что ее обманывают. Поскольку отец семейства Михаил Николаевич никогда не вникал в подобные семейные проблемы, доверяя их жене, то разбираться с ремонтниками по просьбе Тани пошел Сергей.

– 

Какое нам дело, кто звонит, – сказал старший мастер, – машина требует капитального ремонта, вот смета расходов: рихтовка, покраска, ремонт двигателя… Скажи своей теще, пусть платит, бесплатно делать не будем.

Сумма набегала не маленькая, и Таня сказала маме: «Может быть, не стоит ее ремонтировать? Продай ремонтникам – и проблем не будет». Но мать отказалась продавать машину, как металлом, и в конце концов она была сделана. Миша, который был лишен права управлять транспортом на год, без проблем получил разрешение по истечению этого срока и снова сел за руль. Все были счастливы, даже Галя, которая уже забыла о проблемах прошлого года и считала, что жизнь налаживается.

Юленька пошла в школу, делала свои первые успехи, и это очень радовало родителей. Андрей же, наоборот, из примерного мальчика, получавшего ранее оценки пять и четыре, превратился в расхлябанного лентяя и неслушника. В школе ему все время писали замечания в дневнике: «рисовал на уроке», «не выполнил задание», «курил во дворе школы» и другие. На родительских собраниях его тоже все время ругали за плохую успеваемость и непримерное поведение.

– 

Кого вы растите? – возмущалась учительница Антонина Ивановна, – где его гражданская позиция, где любовь к родине, где ответственность? Он думает только о том, как бы ничего не делать.

Учительница во многом была права, и родители не раз пытались серьезно поговорить с сыном. Но разговор не получался, Андрей их не слушал. Только иногда огрызался.

– 

Почему я должен ходить строем или стоять по стойке «смирно», как хочет эта дура? Она же всех затыркала. Вздохнуть никому не дает. Делай так, как я хочу – вот ее правило. Чуть вышел из общего строя, уже кричит, – так охарактеризовал классную руководительницу Андрей.

– 

Допустим, что учительница излишне педантична, – начал разговор папа Сережа, – но почему тогда ты плохо учишься не только по русскому языку и литературе, которые она преподает, но и по другим предметам? У тебя выходит: все плохие, а ты один хороший.

Андрей заерзал на стуле и не стал отвечать. Молчать – это тоже удобная позиция.

– 

И в кого он такой недотепа? – удивлялся Сергей, – я таким никогда не был. Я везде чувствовал ответственность – и учился хорошо, и музыкой занимался.

– 

Даже Михаил таким не был, – вставила Татьяна,– а что из него вышло? Никогда в жизни не бывает все хорошо, обязательно какие-нибудь проблемы да появятся.

– 

Надо его после восьмого класса куда-нибудь определять, пусть получает специальность и работает. Нечего учителей пугать.

– 

Над этим надо подумать, – согласилась Татьяна.

На очередное родительское собрание Татьяна отправила Сергея, чтобы он по-мужски беспристрастно поговорил с учительницей. Но Антонина Ивановна упорно не хотела замечать в Андрее ничего хорошего. На этот раз она заявила, что напишет в дирекцию предприятия, где работал Сергей Алексеевич Поляков, чтобы его пропесочили за плохое воспитание сына.

– 

Что он еще натворил? – спокойно спросил папа Андрея.

– 

Вы знаете, с кем он связался? Это же форменные бандиты! А он с ними дружит, – ответила учительница, – я не удивлюсь, если завтра ваш сын окажется в тюрьме.

– 

Ну, это уже слишком…

– 

Слишком! Да он у вас фашист. Он никакого патриотического воспитания не приемлет.

– 

Вы преувеличиваете, – не поверил папа, – но я с ним поговорю обязательно.

Во время очередного разговора с родителями сын согласился после восьмого класса поступить в техникум и даже обещал ради этого подтянуть учебу.

– 

Если пойдешь в авиационный, то продолжишь наше с мамой дело, – предложил отец.

– 

Почему авиационный? Я хочу в железнодорожный…

– 

Зачем в железнодорожный? – не поняла мама.

– 

Не хочу продолжать ваше дело, хочу иметь свое, – ответил сын.

– 

Ну ладно, – согласились ошарашенные родители.

До выпускных экзаменов за восьмилетнюю школу оставалось полгода, и Таня начала муштровать сына и помогать ему с учебой. Картина успеваемости улучшилась, появилась надежда, что Андрей взялся за ум. Но за месяц до экзаменов случилось чрезвычайное происшествие, в которое он оказался каким-то образом втянут. Те самые приятели, которых Антонина Ивановна назвала форменными бандитами, ограбили газетный киоск, а Андрей будто бы был с ними.

– 

Что ты наделал?! – возмутилась Татьяна, схватив сына за чуб и как следует дернув.

– 

Ничего я не делал, – ответил сын, уклоняясь от экзекуции.

– 

А киоск кто грабил?

– 

Они. Когда такой вопрос возник, я просто ушел. Думаешь, я их боюсь? Нисколько.

– 

Почему же Антонина Ивановна именно тебя собирается в тюрьму сажать?

– 

Ей этого очень хочется. Но суд разберется, свидетели есть.

Возмущению классной руководительницы не было предела. Она то кипела от негодования, то злорадствовала, довольная своей прозорливостью.

– 

Я вам говорила? – кричала она Тане в лицо, – говорила, что его место в тюрьме? Вот допрыгался, теперь сядет. И хорошей характеристики я ему не дам, даже не просите.

– 

Я и не прошу, – сказала Таня, – обойдемся и без характеристики, в тюрьме она не нужна.

Антонина Ивановна удивленно подняла брови, сморщила свое немолодое лицо и, став еще более некрасивой, чем была всегда, заявила: «Вы меня еще вспомните!». Но суд разочаровал агрессивную учительницу. Андрей действительно оказался непричастным к ограблению и проходил по делу как свидетель. Зато она отыгралась потом, когда узнала, что Андрей собирается поступать в техникум. Вот тут-то и появилась на свет та самая плохая характеристика, о которой она всегда мечтала. Обычно в таких случаях учителя идут навстречу и смягчают какие-то острые углы – человек уходит из школы, зачем ему жизнь портить? Антонина Ивановна поступила наоборот – так ей подсказывала ее принципиальная учительская совесть. Но испортить жизнь нелюбимому ученику ей не удалось. В техникум – не железнодорожный, а юридический – он поступил, в приемной комиссии даже внимания не обратили на глупую характеристику. Антонина Ивановна отстала от жизни – времена были уже не те.

Как только решились проблемы с сыном, начались проблемы с братом. Позвонила Галя и попросила забрать Юлечку, потому что Михаил буянит. Таня тут же поехала в Медведково.

– 

Я должна знать, что моя дочь в безопасности, – сказала Галя.

– 

Так и ты приезжай к нам, зачем тут оставаться?

– 

Нет, я не могу его одного оставить. Он тут все спалит или уйдет и дверь оставит открытой. Вот сейчас уснул – попробую вызвать «скорую помощь».

– 

Ты считаешь, он заболел?

– 

Да. Сегодня приехал на машине с двумя девицами и привел их домой. Это моя бывшая жена, говорит, она нас сейчас чем-нибудь угостит. Но девицам это не понравилось, они сбежали. А он начал перед моим носом ножом махать и угрожать, что зарежет.

– 

Ужас какой, опять сдвиг по фазе.

Приехав с Юлей домой, она позвонила Гале. Та сообщила, что не успела вызвать врачей – Миша проснулся и куда-то уехал на машине.

– 

Не знаю, что теперь будет, – сказала Галя дрожащим голосом.

– 

Приезжай к нам, неизвестно, что от него ожидать.

– 

Нет, нет, главное – дочь в безопасности.

Андрей обрадовался приходу Юли и увел ее в свою комнату слушать музыку. Потом он сбегал на кухню и принес сестре вазочку с конфетами. Юля не могла жить без конфет, и Галю это обстоятельство даже беспокоило.

– 

Я не знаю, что с ней делать, – говорила она Тане, – она конфетами никогда не наедается.

– 

Как, не наедается? – удивилась Таня, которая тоже любила конфеты, но больше четырех штук за один раз съесть не могла.

– 

А вот так – ест и ест. Я пыталась ее от этого отучить, не давала ей конфет, так она начинала болеть.

– 

Болеть? Ну, это она притворялась.

– 

Я сначала тоже так думала. А она буквально чахла на глазах. В детском саду и в школе – об этом мне даже стыдно говорить – у всех детей клянчила конфеты. Побиралась, одним словом.

– 

Может быть, у нее сахарный диабет?

– 

Проверяли. Нет.

– 

Тогда алкоголизм, – предположила Татьяна, – у кого на водку, а у кого на конфеты…

Так или иначе, но родня решила конфет Юлю не лишать. Вырастит – сама поумнеет.

Таня сладко спала и видела какой-то интересный сон, когда ее разбудил телефонный звонок. Она взяла трубку и услышала голос Миши.

– 

Ты что, сестра, все еще спишь? Уже половина шестого. Я тут по случаю колготки женские достал, итальянские, в Москве они дефицит. Продаю недорого. Тебе надо? Скажи, какой цвет, и деньги готовь. Дочь моя у вас, что ли? Ей я тоже привез.

– 

Хорошо, хорошо, только попозже, а то я так рано плохо соображаю, – сказала Таня.

Если Миша не спит, значит, сон у него нарушен. А если сон нарушен, значит, нарушена и психика. Никаких колготок он не доставал – это его больное воображение. Как все-таки повезло тем, кого он не осчастливил женитьбой. Лена Ткаченко за это время успела выйти замуж, родить сына и развестись. У Лены Хохловой семейная жизнь сложилась более удачно, хотя Михаила она продолжала вспоминать. Но все равно повезло им обеим. Тут утверждение «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло» подтвердилось, как никогда. Мучиться с больным мужем, это удовольствие на любителя.

А Галя мучилась, хотела его вылечить, мечтала о полном выздоровлении, о том хорошем Мише, которого она встретила когда-то на Кавказских горах. Она была согласна ждать, терпеть, надеяться. Когда Миша вышел из больницы, опять появилась надежда, что все наладится. Правда, возвращаться на работу в детскую спортивную школу он отказался и в то же время с места не сдвинулся, чтобы найти другую. Пришлось опять соображать маме. Она вспомнила тетю Олю, соседку по старому дому, которая жила теперь в соседнем подъезде, а работала экономистом на заводе. Тетя Оля посоветовала устроить Мишу слесарем-сборщиком, раз уж педагогом он быть не хочет. Миша согласился, стал получать приличную зарплату, и в семье наступил счастливый период. Летом всей семьей поехали отдыхать в Подмосковье на заводскую турбазу. Поехали в самом радужном настроении, на своей машине. Но через неделю у Миши начался приступ, он начал ездить на машине по лесу, сшибая деревья, и в конце концов вывел ее из строя.

Галя позвонила Тане и слезно попросила что-нибудь придумать, чтобы перегнать машину в Москву. Мишу к этому времени уже увезли туда же – в психушку. Получалось, что в нормальном состоянии он находился не больше года, а потом «отказывали тормоза».

С помощью Сергея и его приятеля машину благополучно довезли до гаража, и многострадальный автомобиль встал на прикол. На освободившееся место по приглашению Гали с Юлей привезли отдыхать Андрея, чему он был очень рад. Хотя после случившегося веселого отдыха не получилось. Женщины все время плакали, а он, мужчина семнадцати лет, вынужден был их успокаивать.

Автомобиль – не роскошь.

Андрей вернулся с турбазы отдохнувшим и загорелым. Он еще больше подружился с Юлей, которая, вырастая, становилась похожа на Мишу. И хотя в детстве ему нравилась Галя, ее дочь, видимо,тоже соответствовала его идеалу. Он с удовольствием пошел учиться в техникум – уже на третий курс – и у преподавателей не было на него никаких нареканий. Руководитель группы даже сказал Татьяне, отвечая на ее вопрос о сыне: «Что вы, Татьяна Михайловна, какие могут быть жалобы! Если бы все были такими, как ваш Андрей, мы бы жили спокойно».

Михаил, выписавшись из больницы, вернулся на завод и продолжил свою рабочую карьеру. В семье опять воцарился мир, и снова появилась надежда на то, что эта болезнь была последней.

Мать и жена на удивление быстро забывали о Мишиной болезни и вели себя так, будто ее и не было. Они строили планы на будущее, где Мише отводилась не последняя роль. Галя продолжала украшать и благоустраивать квартиру, собираясь жить в ней если не вечно, то очень долго. Юля, кроме основной, училась в музыкальной школе, и везде довольно успешно. Жизнь продолжалась, и часы отстучали еще один год. Машина стояла в гараже не отремонтированная, Миша на ней не ездил, и все родственники надеялись, что он не заболеет. И действительно прошло лишних три месяца, прежде чем у него наступил очередной приступ маниакальности.

Сначала Миша почувствовал прилив сил, потом ощутил себя деловым человеком и начал искать в газетах объявления о продаже машины. «Я решил сменить машину, – сказал он жене, – наша уже никуда не годится». Пару дней он вел переговоры, как будто и правда покупал машину. Потом забыл об этом, накупил водки и сигарет, дорогой закуски, конфет в коробках и начал кайфовать. Деньги потратил все, что были, где-то потерял наручные часы и кольцо-печатку, подаренное Галей на день рождения. А однажды вечером, когда Таня готовила ужин, раздался телефонный звонок, и знакомый голос сказал: «Татьяна Михайловна? Это Федор Маховец. Я звоню вам из ресторана «Центральный». Мишку здесь задержала милиция, надо кому-то из родственников приехать разобраться». «Спасибо. Сейчас приедем», – ответила Таня, и через пять минут вместе с мужем отправилась в путь.

Миша отличился и на этот раз. Он пригласил в ресторан какую-то девушку с улицы, набрал дорогих вин и закусок, не имея ни гроша в кармане. А потом, когда девушка отошла в дамскую комнату, порылся в её сумочке и вытащил оттуда носовой платок, шпильки, флакон с духами, проездной билет – и все сложил к себе в карман. Видимо, это была шутка, розыгрыш с его точки зрения, но девушка, заметив пропажу, пригласила милиционера. К счастью, Миша не успел съесть и выпить все, что заказывал, иначе Тане с Сергеем было бы не расплатиться. На этот раз им пришлось объяснять милиции, что они имеют дело с человеком больным, которого надо лечить, а не сажать. Девушку уговорили не писать заявление о краже, и она согласилась, поскольку ей все вернули.

Как ни странно, Миша, начиная болеть, пользовался еще большим успехом у девушек, чем в здоровом состоянии. То ли их подкупала его раскованность, то ли красноречие, если не сказать словоблюдие, которое проявлялось у него в этот период. Девушки к нему буквально липли, что, естественно, не нравилось жене. Вот и эта девушка сказала, что ей понравился симпатичный молодой человек, который так красиво ухаживал за ней. Она и думать не могла, что он болен.

Милиция заполнила все свои акты и вызвала бригаду «скорой помощи» из психиатрической лечебницы. Миша без сопротивления пошел за санитарами. Таня огляделась по сторонам и увидела, что Федор Маховец гуляет в веселой компании без Нины. Она подошла и еще раз поблагодарила его за звонок. «Нина немного приболела», – сказал он, не дожидаясь вопроса. «Что с ней?» – встревожилась Таня. «Татьяна Михайловна, – вежливо обратился к ней артист, тем самым подчеркивая разницу в возрасте, – я же не разбираюсь в ваших женских болезнях. Вчера ходила к своему врачу, сегодня сказала, что останется дома. Вот и все». «Надо будет ей позвонить», – подумала Таня, но, вернувшись домой, она позвонила Гале, сообщила новости о Мише. Галя спокойно вздохнула, обрадовалась, что не будет еще одной бессонной ночи.

– 

Я что-то ничего не понимаю, – сказал Сергей, – почему он стал так часто болеть? После первого лечения он же не болел десять лет.

– 

Первое лечение у него состояло из двух частей – сначала он лечился в Москве, потом в Ленинграде, то есть он лечился более четырех месяцев. А здесь два месяца – и выписывают. И на инвалидности он тогда сидел год, а сейчас – сразу на работу.

– 

Но почему? Разве сейчас ему не положена инвалидность?

– 

Положена. А кто будет семью кормить? Ведь пенсия очень маленькая.

– 

Да, действительно. Но хорошо бы съездить в Ленинград, узнать, как его там лечили. Я запланирую себе командировку, а заодно зайду в больницу.

И Сергей на самом деле вскоре съездил в Ленинград, сходил в больницу и побеседовал с заместителем главного врача. Ему ответили: «Если пациент после нашего лечения десять лет не болел, то нам интересна такая статистика; привозите его к нам, будем лечить». Мишу начали уговаривать ехать, но он ехать не захотел, потому что никогда не считал себя больным. А принудительно, как из армии, накачав уколами, ни жена, ни мать вести его не согласились. Таня с Сергеем тут вообще не имели права голоса. Все осталось по-прежнему.

Михаил в очередной раз вышел из больницы, мама и жена провели с ним беседу о вреде ресторанов и попросили туда больше не ходить. Михаил обещал и опять на некоторое время вошел в нормальную колею. В это время мама придумала для него царский подарок. Она решила продать старую неисправную машину и купить сыну новую. Таня, когда об этом узнала, не поверила своим ушам. После всего, что было – новую машину? Оказывается, машину выделили теперь отцу – он ведь тоже был участником войны. Таня намекнула, что машина нужна ей – деньги давно накоплены, а товара в магазинах нет, хотя на календаре уже 1991 год.

– 

Миша уже дважды разбил машину, зачем дожидаться третьего раза? – спросила она у родителей.

– 

На той машине он учился ездить, на этой будет осторожней. Я с ним говорила, он слово дал, – ответила мама.

– 

Какое слово может дать психически больной человек?

– 

Он сейчас нормальный, – ответила мама, а отец, зло посмотрев на Таню, отвернулся. Она отступила, и разговор на эту тему больше не заводила.

Узнав об этом, Сергей очень удивился, а его мамочка, Танина свекровь, долго злорадствовала, приговаривая, что Таню даже в своей семье не любят. Иначе разве мать с отцом так поступили бы с ней?

Таня знала, что Мишу родители любили всегда больше, чем ее. Не потому ли именно с ним случилось такое несчастье? Если вспомнить некоторые примеры из литературы, то именно с самыми любимыми детьми всегда что-нибудь случается. Так, у Скарлетт в «Унесенных ветром» гибнет ее третий и самый любимый ребенок. И в «Поющих в терновнике» мать слишком любит сына от первого мужчины – и его постигает та же участь. Нет ли в этом какого-то предопределения свыше?

Таня не стала ссориться с родителями, а добиваться их любви – тем более. Они с Сергеем в ближайшее воскресенье пошли на авторынок и купили вполне приличный подержанный автомобиль – «Жигули» шестой модели. Сергей давно уже сдал на права – поэтому они сели и поехали. Так они вложили свои сбережения в собственность, не дав им пропасть при реформе Гайдара. Таисия Михайловна пришла к дочери с извинениями, просила простить их с отцом за несправедливость, но иначе поступить они не могут, потому что Миша очень несчастный. Таня благополучная, ей и без машины хорошо, а вот Мише – нет. Таисия Михайловна попросила у дочери денег в долг, и Таня отдала ей все, что осталось после покупки автомобиля.

Новая машина, тоже «шестерка», была, наконец, куплена, и Миша с Галей были очень счастливы. Но эйфория, видимо, была столь велика, что психика у Миши не выдержала. Началось с того, что он начал звонить Гале на работу в школу и обкладывать всех, кто брал трубку, «благим матом». Потом купил несколько бутылок водки и сказал жене, что будет изгонять беса. Юлю забрали к себе Поляковы, а Галя стала ловить момент, чтобы вызвать бригаду «скорой помощи» из больницы. Это сделать было не просто. Звонить при нем нельзя, он мог бы на это неправильно среагировать. Надо было ждать, когда Миша уснет, а он никак не засыпал, хотя глушил водку стакан за стаканом и курил прямо на кухне. Михаил не терпел от жены никаких замечаний, и она боялась сказать ему хотя бы слово поперек. Но увести Галю из дома во время болезни мужа тоже было невозможно, потому что она боялась за сохранность квартиры и вещей.

Отправить Мишу в больницу Гале удалось глубокой ночью, а родные узнали об этом только утром. Юля, которая теперь все понимала, тяжело переживала трагедию семьи, на глаза то и дело наворачивались слезы. Таня, как могла, успокаивала племянницу, поила ее чаем, кормила конфетами и говорила, что все пройдет, все образуется, хотя сама уже не верила в это. Наверное, в счастливый конец уже не верила и Юля, потому что спросила у своей тети: «Тетя Таня, если с моими родителями что-нибудь случится, вы возьмете меня?». Глаза, полные слез, смотрели выжидательно и испуганно.

– 

Конечно, можешь в этом не сомневаться, возьмем, – Таня почувствовала, что и у нее по щекам катятся целые ручьи, – ты и сейчас нам почти дочка, мы тебя все любим.

Татьяна рассказывала об этом мужу, и Сергей искренне жалел Юлю.

– 

Я представляю, как страдает ребенок, – сказал он, – так что же делать с Мишей, вы думаете об этом?

– 

А что ты предлагаешь? Тут можно сделать только одно – отправить его в интернат для умалишенных и никогда оттуда не брать. Это правильно будет?

– 

Неправильно, потому что в промежутках между приступами он бывает совершенно нормальным. Нолечить-то его надо, а вы ничего не предпринимаете!

– 

И что мы можем предпринять? Отправить его за границу? Такой возможности, ты знаешь, нет. Да и за границей эти болезни не лечатся, потому что природа их до сих пор не ясна.

И в самом деле, почему у некоторых людей нарушается психика? Кто, чья злая воля начинает вдруг руководить человеком, толкая его на совершение странных поступков? Человек перестает быть самим собой, он становится другим – по-другому мыслит, по-другому живет, по-другому ведет себя. Остановить его в это время невозможно, и он может наломать дров. Поэтому и придумали психиатрические лечебницы, чтобы психотропными препаратами подавить волю субъекта, в принудительном порядке успокоить его, а потом, накачивая аминазином или галоперидом, парализовать, ввести в транс. И, находясь в полусонном состоянии, сознание человека постепенно возвращается к норме. Это лечение, небезопасное для здоровья, пока остается почти единственным.

Шло время, но Мише не становилось лучше. Таисия Михайловна и Таня не раз беседовали с его лечащими врачами, пытаясь выяснить, почему все-таки после лечения в Ленинграде он не болел десять лет. Но ответ получали либо банальный – «он был тогда моложе», либо никакой. После каждого выздоровления сына Таисия Михайловна надеялась, что болезнь позади, но Таня уже давно не верила в счастливый исход. Она старалась не думать о будущем, до того темным оно ей представлялось.

В семье Поляковых назревало еще одно важное событие – Андрей заканчивал свой юридический техникум. С трудоустройством было все ясно – по распределению он должен был пойти в отдел судебных приставов, и это его вполне устраивало. Но, сдав весной выпускные экзамены и получив диплом, он попадал под осенний призыв – его ждала служба в армии, обойти которую не было никакой возможности. У родственников появилась, было, надежда на его детскую болезнь – шумы в сердце, но после тщательного медицинского обследования его признали годным к службе, хотя и с ограничениями. Надежда рухнула, и Таня вдруг испугалась, что с сыном в армии может случиться то же, что и с братом. Но что она могла поделать? В 1992 году в стране начали сказываться негативные последствия перестройки.

Таисия Михайловна, потеряв работу в райкоме, подрабатывала вахтером в районной администрации. Крах коммунистической партии, в которую она свято верила, перенесла сравнительно спокойно. Тут сказался и возраст – ей в 1992 году было уже под семьдесят- и неизлечимая болезнь сына. Личные проблемы настолько затмили общественные, что ей, да и отцу тоже, давно было безразлично, в какую сторону меняется власть в стране. Жить становилось все труднее. После августовского переворота 1991 года, когда по Москве, наводя ужас на ее жителей, громогласно прошествовали танки, социалистический образ жизни закончился. Началась неразбериха, ералаш, безрассудный рост цен и нерегулярная выплата зарплаты.

Приход к власти Б.Н. Ельцина казался странным и несправедливым. Хотя и М.С. Горбачев был всего лишь теоретиком, краснобаем, не способным на практические дела. Отрасль, в которой трудились и Таня, и Сергей, – авиация и космонавтика, также как и оборонная промышленность, перестали быть приоритетными. На предприятиях начались повальные сокращения штатов, а те, кто остался, получали гроши, да и то – нерегулярно. Семья с трудом сводила концы с концами.

М.С. Горбачев, надо отдать ему должное, вывел советские войска из Афганистана. Десятилетняя война, унесшая жизни 15 тысяч человек, наконец-то закончилась. Зачем она была нужна, Татьяна так и не поняла. Костыли ее племянника Володи, сына Василия, каждый раз болью отзывались в сердце и служили немым упреком тем, кто хладнокровно и безрассудно послал молодых людей на смерть. Теперь Афганистана не стало, и это немного успокаивало родителей, провожавших своих детей служить на благо отечества.

Сам Андрей не ныл, не плакался маме в жилетку и вообще не подавал вида, что не хочет или боится служить в армии. Ему исполнилось 19 лет, и он считал себя вполне взрослым и способным на подвиги. Возможно, ему было даже интересно уехать из дома, откуда никогда не уезжал, пожить без родительской опеки. Татьяна с Сергеем пытались заранее узнать в военкомате, куда могут отправить служить их сына. Ответы получали оптимистические: далеко не отправят, не волнуйтесь, не дальше Рязанской или Владимирской области. И кто бы мог подумать, что это окажется наглой ложью. Только на перроне за пять минут до отправления поезда стало ясно, что призывников везут очень далеко – в Казахстан.

Когда поезд ушел, Татьяна не могла отделаться от ощущения, что это было уже в ее жизни. Пустой перрон, убегающие огни уходящего поезда, слезы на глазах… Да, все это было 20 лет назад, когда Мишу провожали жить и учиться в Ленинград. Все тогда чувствовали, что потеряли дорогого и близкого человека, хотя Миша уезжал не на войну. Вот и сейчас Татьяна, да и Сергей, которого она держала под руку, чувствовали то же самое. Они медленно пошли к машине, где их ждали, тоже провожавшие Андрея, мама и Галя с Юлей, которых надо было отвезти домой. Миша очередной раз лежал в больнице, Андрей уехал – и Татьяна вдруг почувствовала себя свободной от обязательств, которыми жила последние дни.

Надо бы навестить Нину, подумала она. Не сегодня, нет, хотя бы завтра или послезавтра. Когда провожали Мишу, она тоже была на вокзале, а вот сейчас ее нет. Ей не до Тани, не до ее детей… У нее свои заботы. Что-то не ладится в ее жизни, что-то не так. Но сегодня и у Тани не все ладится, все не так, и просто нет сил на подругу. Когда она видела ее последний раз? Уже и не помнит. Наверное, в августе прошлого года, когда случился этот переворот. Обе матери, не понимая толком, что происходит, очень беспокоились за детей. Но, спасибо путчистам, войны не случилось. Они не стали стрелять.

Татьяна позвонила Нине в субботу, но ее домашний телефон не ответил. Тогда в понедельник она позвонила в редакцию, и ей ответили, что Нина лежит в больнице. Татьяна вспомнила: о болезни говорил еще Федор Маховец в ресторане, но она со своими семейными заботами совсем забыла об этом. Нину она нашла в кардиологическом отделении, побледневшую и похудевшую. Подруга жаловалась на боль в груди и удивлялась, что лечение не помогает. А Федор, перестав в перестроечные времена сниматься в кино и зарабатывая на жизнь работой в театре и встречами со зрителями, уговаривал ее уехать жить за границу, к родителям. Он ругал на чем свет неразбериху в стране, тяжело переживал безденежье, хотя Нина со своей профессией на все времена зарабатывала хорошо.

– 

И что я там, за кордоном, не видела? – говорила она Тане, – с родителями я могу повидаться и в отпуске. Но как там можно жить? Я же по-русски пишу, не по-французски. Чтобы писать на иностранном языке, надо и думать научиться по-иностранному. А мне уже за сорок, не получится. Я ему так и сказала – поезжай без меня.

– 

И куда же он без тебя поедет? – не поняла Таня.

– 

А то некуда! Здесь он находит, куда без меня гулять, значит, и там найдет. Я и так на него всю жизнь угробила. Только и думала о том, как бы Федя не увидел меня в неприглядном виде: прическа всегда в порядке, духи – только французские, домашняя одежда – эталон элегантности… А ему на это наплевать.

– 

Ну, на это наплевать не только ему. Ты что, в самом деле думаешь, что любовь держится на французских духах?

– 

А на чем она держится, по-твоему? Есть вообще в природе сила, способная ее удержать?

– 

Я думаю, что сила здесь заключается в самой любви. Поясню свою мысль: любовь держится на любви, питает сама себя.

– 

То есть можно вообще не причесываться, ходить в засаленном халате, и любовь никуда не денется?

– 

Не будем вдаваться в крайности. Мы люди цивилизованные, а не бомжи с Хитрова рынка. Но в принципе ты права: прическа у тебя на голове накручена или волосы просто собраны резинкой в хвостик, во фланелевом ты халатике или в японском кимоно – это, в сущности, дела не меняет. Любовь, если она есть, остается жить.

– 

Ты думаешь? А я сейчас не хочу его видеть, потому что плохо выгляжу. Я просила медсестер, чтобы они ко мне Федора не пускали. Если он увидит меня такой бледной, с тусклыми глазами, то сразу разлюбит. Пусть лучше думает, что я его разлюбила. Пусть поскучает.

– 

Ты это серьезно говоришь? – поразилась Таня. – Разве вы с Федором все эти годы были чужими людьми? Если он близкий человек, то поймет, почему ты бледная, и посочувствует, и поможет, и поддержит… Да и пожалеть тебя немного не помешает.

– 

Нет уж! Жалость не приму!

– 

Ну и зря! Иногда жалость является причиной любви и ее движущей силой.

– 

И ты всегда жила по этим принципам? – изумилась Нина.

– 

Я не думала об этом, просто жила. А мысль насчет любви пришла мне в голову сравнительно недавно. Я даже сформулировала принципы, на которые надо опираться, если хочешь счастливо жить в браке.

– 

Неужели! Ну-ка, давай.

– 

Во-первых, жених и невеста должны воспитываться в хороших семьях. Не в каких-то там богатых или престижных, а в благополучных, где отец с матерью не расходятся, а чтят семейные устои. Во-вторых, не допускается большая разница в возрасте, иначе будет трудно добиться взаимопонимания. Эта разница не должна превышать 2-4 года в любую сторону – моложе может быть как жена, так и муж. В-третьих, будущие муж и жена должны быть одной масти, то есть болонку не должны скрещивать с бульдогом. Ты меня поняла? Хрупкая русская блондинка и квадратный негр могут быть счастливы друг с другом только в крайнем случае. Я скажу еще: чем больше муж и жена похожи друг на друга, тем счастливее брак. И последнее (наверное, это должно быть первым): браки должны совершаться только по любви, а не по расчету, если даже этот расчет верный.

– 

Я с интересом тебя выслушала и вижу, что все эти принципы ты сформулировала на основе своей семьи. Но это же исключение, а не правило, – сказала Нина.

– 

Ты права, но не совсем. Конечно, я не раз задавала себе этот вопрос, почему у других семьи распадаются, а у меня нет. Но я видела и другие примеры. Счастливых семей гораздо больше, чем принято думать, – заявила Таня и тут же устыдилась, что говорит с больным человеком не о том.

– 

Тебе долго еще лежать? – поспешила она исправиться, – что врачи-то говорят?

– 

Удивляются, что я так долго болею. На той неделе обещали созвать консилиум. Какое-то светило медицины должно приехать…

– 

Это хорошо. Больше думай о своем здоровье, не отвлекайся на чепуху, – посоветовала Таня.

Она чмокнула Нину в щеку и ушла.

Через две недели Нина позвонила уже из дома и поздравила Таню с днем рождения.

– 

Ты подлечилась? – спросила Таня.

– 

Нет, это не вылечишь, – ответила Нина таким тоном, будто речь шла всего лишь о хлебе, который забыли завести в соседний магазин.


«Найти и перепрятать».

Ноябрьский день выдался ветреным и хмурым, в городе мела поземка, предрекая скорую и холодную зиму. Но дома у Татьяны было тепло и уютно, горела настольная лампа, на столе дымился горячий чай. Она уже в который раз перечитывала мужу письмо сына из армии – первое письмо, написанное им родителям. Раньше он жил дома, и писать ему было неоткуда.


Дорогие мама и папа!

Пишет вам Андрей, который уже надел форму. Примерно такую же я видел на папиных фотографиях с военных сборов, только у меня вместо сапог ботинки. До части мы добирались долго, пятеро суток, за это время я успел посмотреть пол-России и пол-Казахстана. Может быть, я еще не осознал окончательно, что я в армии, но настроение отличное. В первые два дня я чуть было не приуныл, но сразу начали гонять, свободного времени очень мало, поэтому скучать некогда.

Я сейчас нахожусь в учебной роте (или в карантине). Говорят, что это самое тяжелое время в армии. Сейчас уже идет четвертый день службы, все дни похожи друг на друга: подъем, зарядка, завтрак, физическая подготовка, строевая, уставы и так далее. Больших физических нагрузок здесь нет, поэтому справляюсь.

Как вы уже, наверное, догадались, наша часть расположена на космодроме Байконур, в десяти километрах от города Джезказган, это военно-космические силы. Рядом с казармой можно найти обломки ракет-носителей и ракетных двигателей. А кругом степь да степь, похожая на пустыню. Между прочим, кормят здесь хорошо, даже очень, каша всегда с мясом, утром и вечером дают кусочек масла, хлеба едим, сколько влезет. А вот с водой неважно – из крана ее пить вообще нельзя, только привезенную. Зимы здесь пока нет, снег отсутствует, температура плюсовая. Но зима придет – говорят, она здесь очень суровая, а лето жаркое.

В карантине я окончу курс молодого бойца, потом получу какую-нибудь армейскую специальность – предположительно, электрика. Скорее всего, я буду сдавать экзамен на допуск к работе, и только после этого начнется моя настоящая служба, когда я уже не буду бегать в противогазе, раздеваться и одеваться за 45 секунд, а собственно работать.

Присягу я буду принимать месяца через три.

До свидания.

Ваш Андрей.

Родители были довольны – сын написал вполне разумное письмо, все им объяснил. Он уже привык к армии, не плачет там, не просится домой. Мужчина! Таня волновалась перед его отъездом, говорила с ним о том, чтобы он не скрывал от родителей, если в армии будут какие-нибудь невыносимые условия. «Я приеду и увезу тебя, – сказала она Андрею, – а если открыто об этом писать нельзя будет, то можно зашифровать такими, например, фразами: «как там мой дедушка?» или «грущу по Арбату»».

Пока сын ни на что плохое не намекал, но ведь и Миша из армии писал бодрые письма, а потом что-то там все равно случилось.

– 

Я туда съезжу в командировку, Байконур – это по моей части, – сказал Сергей, – надо посмотреть, как он там устроился. В ноябре уже не получится, а в декабре попробую.

– 

Это было бы хорошо, – согласилась Татьяна, – да и ребенку приятно. Все-таки он еще маленький, всего 19 лет и 10 месяцев.

– 

Маленький, когда сидит у маминой юбки. А там он самостоятельный, взрослый.

– 

А если обидят деды всякие, он же этого может не выдержать… Ты, когда поедешь, его, как следует, обо всем расспроси. И если его там обижают, заберем домой, а потом разберемся.

– 

Ну что ты говоришь, Таня? Как ты его оттуда заберешь? У него даже документов нет, чтобы билет на самолет купить.

– 

Эта проблема разрешима.

Письмо Андрея читала вся родня. Бабушки умилялись и волновались одновременно, Юлия сказала: «Нормально», а Галина: «Надо же, как он сразу повзрослел». Миша все еще лежал в больнице, Галя, Таня и мама по очереди его навещали, носили гостинцы, которые он съедал с большим аппетитом. Еда стала для него своего рода развлечением.

Галя постоянно волновалась за мужа, а тут еще пришло письмо от матери с неприятными известиями. Младшей сестре Маше сделали сложнейшую операцию по поводу тяжелого порока сердца, а брат Анатолий, проживающий в Тверской области, разошелся с женой. Эти два события произошли почти одновременно, и по письму чувствовалось, что Генриетта Ивановна пребывала в большом трансе. Она сокрушалась о болезни дочери и негодовала по поводу неблаговидного поступка сына, который нашел себе другую женщину и бросил жену с двумя несовершеннолетними детьми. Гале она написала, что не хочет больше его знать, что сына у нее нет. Галя расстроилась, хотела было поехать к матери, но вспомнила, что дочь учится в школе, а муж лежит в больнице, и решила, что своей семье она нужнее. Она решила позвонить во Фрунзе, по возможности успокоить родителей, а потом еще написать письмо.

Таня удивилась поступку Анатолия, потому что еще не забыла ту историю, которую Генриетта Ивановна рассказывала Таисии Михайловне. Отец Гали тоже уходил из семьи к другой женщине – неужели даже отношение к своим семейным обязанностям передается по наследству? А почему бы и нет? Вот у Тани родители никогда не расходились, у Сергея тоже, и в их семье о разводе никто никогда не помышлял. А у Тамары, институтской приятельницы Тани, жизнь пошла по заранее намеченному плану. Сначала ее мама развелась с мужем, потом сама Тамара сменила троих мужей, а теперь и дочка ее подала на развод. Видимо, матери-разведенки дают такую же установку и дочерям. Может быть, это и так, только почему Генриетта Ивановна, простившая своего мужа за измену, не хочет прощать сына?

Таня, как когда-то и ее мама, каждый день заглядывала в почтовый ящик, ожидая писем от сына. Тут тоже история повторяется. Хорошо, что Андрей это понимает, пишет.


Любимые мама и папа!

Пишет вам Андрей – солдат советской армии. Живу в казарме, где нас 60 человек. У меня все нормально, все есть, посылок мне посылать не надо. Мыло, мочалки, трусы, носки, подворотнички мне выдают бесплатно, а еще зарплату платят – 50 рублей, которые совершенно некуда девать. Сигареты нам выдают дешевые, по государственным ценам. В части есть магазин, все очень дешево по сравнению с современными ценами.

Сегодня мы весь день бегали, как сайгаки, по степи (кросс, 100 метров и другое), а к вечеру я заступил в наряд и получил сразу несколько писем с родины. Сейчас я в наряде, мне всю ночь не спать, буду писать ответы. А дни идут чередом, как обычно. И как поет Гребенщиков: «так и живем, не пропустив ни дня, и каждый день проходит как бы дважды…»

Армейская жизнь меня не раздражает, вполне жить можно. Я, вроде, со всем справляюсь – со строевой, физической подготовкой. Хотя и не везде на «отлично». Но я по натуре троечник, где бы я ни был. К нам в казарму сержанты приносили гитару, и в свободное время (которого не так уж много) я несколько дней подряд играл на гитаре.

В столовой кормят нормально, ем все, вот только перловую кашу недолюбливаю. С климатом здешним я тоже справился, хотя многие заболевают дизентерией из-за плохого качества воды, ложатся в санчасть. А я не заболел и не умер. У меня прекрасное настроение. К тому же вчера на стрельбище произошел смешной случай. На огневой рубеж, куда, собственно, и летят пули, забрела женщина-казашка. Не обращая внимания на автоматную стрельбу, а, когда огонь прекратили,то и на крики, она упорно ходила по запретной зоне. Когда начали для устрашения стрелять в воздух, она и тут не испугалась, а потом начала кричать: «Барана не видели?!». Двум сержантам пришлось ее отгонять, но она два раза возвращалась.

Я предвижу ваши вопросы насчет курева. Так вот, курю я мало, здесь кислорода на 25 процентов меньше, чем у нас.

Ваш Андрей.


Таня прочитала письмо и тяжело вздохнула. В какую все-таки нездоровую местность отправили служить ее сына: и воды нет нормальной, и кислорода не хватает, да еще и климат суровый. А он мужественно все переносит. Служить в армии и правда полезно для воспитания истинно мужского характера. Трудности надо уметь преодолевать. Но съездить и посмотреть, как он там и где, необходимо. Сергей собирался вылететь в город Джезказган 10 декабря, и Татьяна начала собирать сыну гостинцы. За день до вылета пришло еще одно письмо из армии.


Дорогие мама и папа!

Ваш Андрей уже принял Военную Присягу, хотя и не понял, почему так рано. Теперь я воин ВС СССР. Собираюсь не щадить своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

В день принятия присяги я надел парадную форму, как у Юрия Гагарина, получил автомат и протараторил перед строем свою нерушимую клятву. Затем был праздничный обед, на котором вместо обычных щей и каши с мясом нам дали по два куска копченой колбасы, икру заморскую (баклажанную) и три вафли. После пира нас повезли на экскурсию в город – он так себе, небольшой. Но меня удивило доброе отношение местных жителей к солдатам. В магазинах нам все продавали без талонов, а женщины бесплатно угощали молоком. Все смотрели на нас, как на каторжников, жалели и оккупантами не называли. В городе я сфотографировался, ждите снимков.

Ваш Андрей.


И вот наступил день отъезда Сергея.

– 

Ты там долго будешь, – спросила Татьяна, – по командировке много дел?

– 

Какая ты наивная, Таня, – Сергей посмотрел на нее с удивлением, – сейчас на космос, как и на наши разработки, и денег-то не выделяют. Просто на работе все знают, что сын у меня там служит, сочувствуют. Вот и придумали совместными усилиями формулировку: решение вопроса по размещению заказов космодрома. Отрицательный ответ с их стороны заранее известен, потому что денежные средства отсутствуют.

– 

Молодец! На свои деньги было бы накладно – билет на самолет в один конец стоит две моих зарплаты.

– 

Не знаю, молодец ли… Но пока есть такая возможность, скоро и ее не будет.

Муж улетел в Казахстан, а жена осталась дома. Ни мужа дома, ни сына. И вдруг такая на нее напала тоска, хоть плачь. Вместо того, чтобы отдохнуть от всех, она начала искать, чем бы заняться. Сначала позвонила Гале, спросила, когда Мишу выпишут из больницы, и сказала невестке, что завтра навестит брата. Потом поехала к родителям на окраину Москвы, где от метро «Проспект Вернадского» надо было еще добираться на автобусе. В доме родителей было тоскливо, ее приход развеселил их ненамного. Если в матери еще оставался какой-то оптимизм и вера в будущее, то отец совсем сдал. В сентябре он уже не пошел на работу в школу, а окончательно вышел на пенсию. Иногда Михаил Николаевич жаловался на слабость и головную боль, но больше всего бросалось в глаза и тревожило родных его безразличие ко всему, в том числе и к жизни. Он ни разу не навестил сына в больнице и старался вообще о нем не вспоминать. Он держал свое горе внутри – и это была своего рода защита старого человека от жизненных невзгод.

На следующий день в больнице Миша показался ей почти здоровым – к Новому году его обещали выписать. Но он заявил Тане, что лечиться в этой больнице больше не будет, потому что не даст своего согласия.

– 

В стране демократия, – объяснил он, – и никого теперь не имеют права лечить принудительно. Вот если бы я совершил преступление, убил кого-нибудь, тогда бы меня сюда привезли. Я же никого не убивал, и что мне тут делать?

– 

Разве ты сам не хочешь быть здоровым? – спросила Таня.

– 

Хочу. Я буду здоровым и без психушки. У меня таблетки есть.

– 

Однако почему-то не получается…

– 

Так не даете вы мне вылечиться, по любому поводу сюда отправляете…

– 

Ты плохо себя ведешь, на машину садишься пьяный. А потом, соседи на тебя жалуются. В пять часов утра начинаешь им в дверь звонить, деньги в долг просить. Разве это нормально?

– 

Это я пошутил. Больше не буду, но сюда я не поеду, здесь меня делают больным. Лучше умру.

Таня вышла из больницы с тяжелым чувством и еле дождалась возвращения мужа из Казахстана. Сергей, однако, вернулся довольным и сразу доложил, что их сыну Андрею со службой повезло. Совсем недавно его определили на станцию спутниковой связи дежурным. Станция не работает, излучения там вредного нет, но надо поддерживать чистоту и порядок, а параллельно ждать сигнала, если вдруг свыше прикажут эту станцию включить. То есть служба у сына ожидается не обременительной, хотя в различные наряды, как и другие солдаты, он будет ходить. Сергей Алексеевич познакомился с командиром части и с офицерами-начальниками сына. Все отзывались об Андрее хорошо, называли его толковым парнем. И все, конечно, успокаивали папу, заверяя, что их воинская часть – интеллигентная. И дедовщины в ней нет. Это даже не часть, а контрольно-измерительный пункт, относящийся к системе «Энергия-Буран».

Андрюшу отпустили в увольнение, и он с отцом погулял по городу, посидел с ним в гостинице, потом в кафе. На прощание походили по магазинам, накупили фруктов и конфет, и наступило время прощания. Сын по-прежнему ни на что не жаловался и домой не просился. Добравшись из части до Джезказгана, Сергей Алексеевич поймал такси, чтобы ехать в аэропорт. В машине уже сидели три женщины, которым было по пути. В дороге они разговорились. Оказалось, что две из них ехали провожать третью в Москву. Сергей Алексеевич, в свою очередь, рассказал о службе сына. И тогда самая пожилая из попутчиц дала ему свой Джезказганский адрес – пусть, мол, сын заходит, когда бывает в увольнении, да и мало ли что может случиться… И папа Сережа, поблагодарив, положил бумажку с адресом в карман.

Услышав от мужа эту историю, Татьяна тут же села писать сыну письмо, чтобы сообщить ему адрес. В Казахстане, видимо, люди очень хорошие; а армия есть армия, вдруг придется бежать? Конспиративная квартира не помешает. Женщину, давшую адрес, звали Зоей Степановной Гостяевой, по национальности она была не казашкой, а русской. Но недели через две Поляковы получили от сына недовольное письмо.


Здравствуйте, родные!

Не успел я прочитать ваше письмо о знакомстве папы с женщинами, как они сами заявились ко мне с гостинцами. Это что за шутка с вашей стороны? Зачем они нужны? Накормили меня до отвала, а потом говорят, заходи в гости, когда будешь в увольнении. Вот завтра я собираюсь идти в увольнение, но к ним ни за что не зайду. Это уже лишнее. Еще раз придут – пошлю их подальше.

В остальном у меня все нормально. Сижу на станции «Связник», которая представляет из себя небольшое здание с антенной (тарелкой), направленной прямо в космос. Это связь между нашим Контрольно-измерительным пунктом и Центром управления полетов в Москве. Сейчас космические программы тормозят из-за отсутствия средств. И работы не очень много. А вообще-то наш отдел занимается траекторными измерениями и космической связью. Ну ладно, про станцию хватит, а то меня КГБ арестует. Я, кстати, давал подписку о невыезде за границу на пять лет – вот такие государственные тайны меня окружают.

Да! Мне выдали новую зимнюю форму с шапкой, сапогами и портянками. Я в ней похож на окончательного идиота, хотя в армии и без того много всякого идиотизма, который, тем не менее, человеку, учившемуся в советской школе, вполне привычен. Я заметил еще один парадокс (это могло случиться только со мной) – чисто физически и психологически я чувствую себя в армии лучше, чем на гражданке. Когда мне здесь изредка выпадает случай сходить в увольнение, то в казарму я возвращаюсь, как домой. И такой родной мне она кажется!

В последнее время нас стали меньше гонять, и я прочитал в библиотеке все книги и брошюры из серии «Знание». Особенно мне понравилось про клады – после армии поеду клад искать. Кстати, я вам не сообщал наш армейский девиз? Вот он: «Бороться и искать, найти… и перепрятать!». Как вы догадались, этот девиз выкрали из романа Каверина «Два капитана» и слегка подкорректировали. Правильно он звучит так: «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Я рад, что вы живете хорошо и катаетесь на машине. Поздравляю с наступающим Новым годом! Мы к нему тоже готовимся, и зима у нас наступила – морозы минус двадцать градусов, пурга, все вокруг сметает…

Андрей


До Нового года оставалось два дня, Миша уже был дома, и Таня думала, что они с Галей, как обычно, придут к ним встречать Новый год. Однако Галя позвонила и сказала, что они с Мишей в новогоднюю ночь решили остаться дома, а Юля с подружками будет веселиться в соседней квартире. Таня огорчилась, что рухнула давняя семейная традиция, но делать нечего. Они с Сергеем нарядили елку, приготовили праздничный ужин и уселись у телевизора вдвоем, тем более, что рядом никогда не скучали. Супруги пожелали друг другу счастья и удачи, выпили за любовь, порадовались за сына, которому нравилось в армии. И пожелали ему дальнейшей спокойной службы.

Несмотря на протесты сына, с женщинами из Джезказгана – матерью Зоей Степановной и ее дочерью Людмилой завязалась переписка и установилась тесная связь. Татьяна начала слать на их адрес посылки со всякими вкусностями, не забывая напомнить в письме, что половина содержимого посылки – Андрею, а вторая половина – им, женщинам. В конце концов, должны же они получать хоть какую-нибудь награду за свою заботу. Но каким образом они делили посылку, Таня знать не могла. Когда в очередной раз Зоя Степановна написала в письме, что Андрея навещали Люда с соседкой Наташей, Таня грешным делом подумала: молодые девушки заинтересовались ее сыном, поэтому и ездят в эту военную часть, которая не так уж близко. Что касается самого Андрея, то и в новом году он прислал родителям не менее ругательное письмо.


Дорогие мама и папа!

Вот и наступил Новый год, который я встречал на станции. У нас на двоих был торт, много пряников и печенья, конфеты и две бутылки лимонада. Мы всю ночь смотрели телевизор. В армии такого, конечно, не бывает, но у нас было: мы собрали денег, и нам все деликатесы принесли прямо на станцию. Вот только елок здесь нет и в помине. Жаль!

Ваши тетки мне надоели. Я им тоже. Им пришлось три часа мерзнуть на КПП, я в это время лежал на диване, а телефон сломался. Пока меня позвали… Не понимаю, зачем все это нужно? Не нужны мне ваши посылки, я тут и так зажрался. Может быть, у вас там голод, а у нас тут все есть, здесь коммунизм. Б. Ельцин сказал, что берет на себя денежное довольствие армии бывшего Союза, и увеличил его почти в два раза. Издевается, старик, кому эти деньги нужны. Лучше бы отпустил нас на волю. Как выяснилось из выступлений в прессе, у нас и армии-то никакой нет и не было вообще никогда, а военные – это очень хитрые люди, только они могут ничего не делать и получать хорошие деньги. Но все это – военная тайна. Если создадут армию России, не получится ли так, что я служил за границей? Когда приеду домой, вдруг скажут, что нужно еще и отслужить за Россию?

А слать мне всякие статьи про страшные случаи в армии не надо, нам все это зачитывают. Мы находимся на службе, и автомат на фотографии у меня в руках – не игрушечный. Служу Советскому Союзу (пока)!

Андрей

P.S. Я тут цепочку сплел из серебряной проволоки, очень красивая, с крестиком. Эта проволока побывала на ракете.


– 

Вот видишь, – сказал Сергей Татьяне, прочитав письмо, – не хотел он продолжать наше дело, а приходится. От судьбы не уйдешь.

– 

Пусть чем угодно занимается, лишь бы ему было хорошо, – ответила Таня, – когда-то в слове Байконур для меня заключалось что-то магическое. А сейчас космос, похоже, выходит из моды.

– 

Но это явление временное. Вот увидишь, все наладится, – категорически заявил Сергей.

Однако денег в семье становилось все меньше. Цены росли, а зарплата задерживалась и вовремя не индексировалась. Военная и космическая промышленность из приоритетной перешла в никому не нужный балласт. Сергей пробовал было подрабатывать на свадьбах и банкетах игрой на баяне, но вскоре от этого пришлось отказаться. С одной стороны трудно было угодить пьяным гостям, с другой – самому остаться трезвым. И Сергей Алексеевич, привыкший нести на своих плечах ответственность за семью, принял нелегкое для себя решение: он ушел из своего знаменитого КБ, где проработал двадцать лет, сформировался как специалист и вырос творчески. С 1 февраля 1993 года он, ведущий конструктор, начал трудиться в должности заместителя директора одного из предприятий местной промышленности, где выпускаемая продукция всегда находила сбыт, а потому и зарплата выплачивалась вовремя. Татьяне идти было некуда, и она продолжала числиться в Отделе Главного конструктора на своем заводе, который месяцами простаивал. Материальное положение семьи благодаря маневру ее главы улучшилось, и Татьяна в ближайшую субботу собиралась – опять через женщин – отправить сыну «вкусную» посылку. Она уже составила список продуктов, которые следовало купить, но судьба – в который раз- распорядилась иначе.

В пятницу, возвращаясь с работы домой, Татьяна заглянула в почтовый ящик и не без удовольствия вытащила оттуда целых два письма. Одно было от сына, это не вызывало никаких сомнений, а второе – из той же военной части, но написанное не его почерком. Ее это не очень удивило, потому что письмо оттуда со справками на льготы для семьи военнослужащего уже приходило. И мама,отложив чужое письмо в сторону, распечатала письмо сына. Оно было коротким, но в целом мало отличалось от его обычных писем.


Мои родные мама и папа!

Я получил все ваши письма, спасибо. Получать письма из дома, от родных, друзей и подружек – это самые светлые минуты в армии. Здесь все этим живут, поэтому и пишут писем штук по сорок в неделю. Армия делает свое дело. Здесь даже круглое превращается в квадратное, и наоборот.

У меня все нормально, за меня беспокоиться не нужно. Кто вам сказал, что я вернусь домой летом? Ушел я осенью, осенью же через два года и вернусь. Еще целая вечность. Скучаю иногда по дому – там стоит отличный магнитофон с японскими кассетами, а здесь его нет. Гребенщикова послушать негде. Кстати, спасибо за статью о нем.

У нас здесь пряники привезли хорошие, мы их покупаем и едим. Растолстею – не узнаете. На моей станции все нормально, она так и не заработала. Писать больше нечего.

До свидания.

Ваш Андрей.


Убедившись, что сын ее жив и с ним все нормально, Татьяна решила сначала поставить чайник, переодеться, а потом уж заняться вторым письмом. И когда наконец-то, усевшись в кресле с чашкой чая, она его открыла, то похолодела от первых же строчек.


Здравствуйте!

Пишет вам земляк. Я случайно увидел ваш адрес на письме к Андрею. Он очень избит, лицо в синяках. Командир части об этом знает, но мер никаких не принимает. Мне тоже достается от более старших и сильных. Андрей молчит и не жалуется, хотя жаловаться надо. Скорее приезжайте и заберите его отсюда.

Письмо уничтожьте, а то меня найдут по почерку, и тогда мне хана.

Ваш земляк.


Татьяна, прочитав письмо, не могла сдвинуться с места даже для того, чтобы позвонить мужу. Известие поразило ее, у нее стучало сердце, оцепенел язык, отнялись руки и ноги. Даже тот факт, что одновременно пришло письмо от сына, значит, он жив и даже в состоянии писать, казалось ей малым утешением. А вдруг его письмо было написано за час до того страшного события? Надо ехать туда, чтобы самой разобраться, чтобы видеть его, помочь ему, если требуется. Почему же он не сообщил домой о чрезвычайном происшествии, как она с ним условилась? Не хочет их расстраивать? Но это же глупо, так и инвалидом остаться недолго.

Собрав последние силы и вытирая слезы, она позвонила в аэропорт. Самолет на Алма-Ату с посадкой в Джезказгане улетал на следующий день, свободных мест было много, и она начала потихоньку собираться. Муж, едва открыв дверь, сразу понял, что дома что-то случилось. Узнав о письме, он согласился, что надо туда ехать, но категорически заявил, что поедет он сам. Таня с этим не согласилась – в Казахстан поедет она. Во-первых, ей легче будет договориться с командиром части, легче, если понадобится, прикинуться дурочкой, но вместе с тем узнать все, что случилось.

– 

Но ты не представляешь, где эта часть находится! – возмущался Сергей. – Туда же от трассы пешком надо добираться – по степи, по сугробам. Чуть стемнеет, ни зги не видно! Куда ты пойдешь, ты же заблудишься?!

Но Таню это не испугало. Она была уверена, что найдет все, что ей надо. К тому же- это был ее последний аргумент – ей понадобится паспорт мужа, поэтому он сам не может лететь.

– 

Зачем? – не понял Сергей в силу своей мужской правильности и прямолинейности.

– 

Как зачем? А если придется его оттуда увести? У него же даже паспорта нет, билет на самолет не купишь.

– 

Ну что ты говоришь, Таня? Как можно лететь по чужому паспорту?

– 

Тупой ты, как сибирский валенок, – рассердилась Таня, даже слезы у нее высохли, – ты что, на самолетах не летал? Там и не смотрят на фотографию, только на фамилию.

– 

А зачем его увозить? Он там нормально служит, а это недоразумение какое-то. Надо съездить, разобраться.

– 

Я так и знала. Если бы поехал ты, то начал бы разбираться и переливать из пустого в порожнее. И все после твоего разбирательства осталось бы по-прежнему. Ты хочешь, чтоб его, как Михаила, привезли сразу в больницу?

– 

Как я могу этого хотеть?

– 

Тогда давай паспорт и молчи. А я дяде Вите позвоню, посоветуюсь.

Татьяна набрала номер Ткаченко, которые жили в подмосковном городе Жуковском. Трубку взяла Лена. Узнав о случившемся, она выразила готовность помочь: «Если увезешь его, давай к нам. Мы не родственники, здесь его искать никто не будет, пусть живет, сколько надо». Таня поблагодарила приятельницу, в которой она и не сомневалась. Хотя Лене было нелегко – в прошлом году умерла ее мама, Оксана Павловна, и она с ребенком осталась без основной помощницы. А вот Виктор Ильич ее разочаровал.

– 

Да ты что, Таня, зачем туда, в такую даль, ехать? – сказал он, – ничего же особенного не произошло. Обычная драка. Руководство части, наверное, уже во всем разобралось. В крайнем случае надо позвонить туда или написать командиру части. Да и письмо-то вы получили фактически анонимное – правда ли это?

То, что в письме была чистая правда, Татьяна не сомневалась ни секунды. Так ей подсказывало сердце. Доводы полковника Ткаченко не показались ей убедительными, на следующий день в сопровождении мужа она поехала в аэропорт.

Условились, что , пока она летит, Сергей позвонит Зое Степановне и договорится о ночлеге для Тани хотя бы на пару суток. Если же он не дозвонится, то решит этот вопрос она сама – адрес «конспиративной» квартиры у нее есть.

Поднимаясь по трапу огромного аэробуса ТУ-154, Таня невольно подумала: «Вот уж грохнется, так грохнется – сразу 150 человек погибнут». Но нет, не грохнется, не может быть. Если уж она летит спасать сына, то непременно долетит. Жизнь идет по определенным законам, поэтому два чрезвычайных происшествия подряд мало-вероятны. Таня положила под язык таблетку и хотела немного поспать. Но у нее это не получилось. Душа была не спокойна, мысли все время вертелись вокруг страшных слов «весь избит». Она отвернулась к окну и с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать и не привлечь к себе внимание других пассажиров.

«За что страдает ангел чистый?» – пришла ей на ум строчка из известной оперной арии. Ее сын никогда не был ангелом, у него было много недостатков, но почему-то пострадавший он ассоциировался у нее с ангелом. Да и какая разница, каким он был – хорошим или плохим. С ним случилось несчастье, и вынести это было совершенно невозможно.

Татьяна посмотрела в иллюминатор на плывущие внизу облака и опять вспомнила, что никогда не понимала, как возникает эта самая подъемная сила, позволяющая такой тяжелой махине, как самолет, свободно парить в воздухе. Понять это было выше ее сил. И вообще во время учебы и в школе, и в институте многое приходилось заучивать, не постигая сути. Совсем недавно она призналась мужу, что наконец-то до нее дошел математический смысл некоторых физических понятий. Еще на первом курсе они учили, что скорость – это производная пути по времени, а поняла она это только сейчас. Хотя ничего сложного тут не было. Производная-это дифференциал, часть чего-либо. Вот и скорость-это часть пути, пройденного в определённый промежуток времени.

Три часа полета показались ей вечностью, и она с облегчением вздохнула, когда ступила на твердую землю. Надо было добраться до города, найти там автовокзал – и сразу ехать в военную часть. В сумке у нее лежала гражданская одежда для Андрея – куртка, шапка, брюки и ботинки.

Можно было сначала зайти на квартиру, оставить там сумку, а потом уж ехать к сыну. Но ей не хотелось терять ни минуты.

Водитель остановил автобус и показал ей, куда идти. И она пошла, закрываясь воротником пальто от ветра. На календаре был уже март, но никакого предчувствия весны не было в этой степи. Мороз обжигал щеки, пурга сбивала с ног, однако минут через двадцать Татьяна увидела впереди огоньки и быстро пошла к ним. Вот и добралась, ничего страшного. Она вошла в помещение, которое называлась Контрольно- пропускной пункт, и увидела сидящего за столом молодого солдата. Она спросила, все ли нормально в части, не хоронили ли кого. И дежурный ответил, что все в порядке. Минут через сорок к ней вышел капитан Попов, начальник Андрея .

– 

Вы мама Андрея Полякова? – сочувственно спросил капитан, внимательно посмотрел на Таню, а потом, вздохнув, вымолвил, – только его здесь нет, он в больнице.

– 

Вот как? – упавшим голосом сказала Татьяна, – что с ним?

– 

Подрался. Но мы сделали все возможное, чтобы поддержать его здоровье, положили в больницу, хотя его жизни ничто не угрожало.

– 

Он сам полез драться? – спросила Татьяна, хотя знала, что это не так.

– 

Нет. Он был дневальным, когда двое ребят попросили его сбегать за водой. Андрей не подчинился, возник конфликт, ну и … Двое на одного.

– 

Это дедовщина?

– 

Нет. Они все одного призыва и одной национальности – русские.

– 

Ничего себе. Я могу его видеть?

– 

Конечно. Я дам вам сопровождающего и машину. Подождите.

Она просидела рядом с дежурным еще час, но это было уже спокойное ожидание. Неизвестность больше не мучила, сын был жив и находился в безопасном месте. Ей стало легче. Вышел капитан Попов и представил ей молодого лейтенанта Диму – сопровождающего. Можно было ехать.

–Если захотите поговорить с командиром части, приходите завтра к десяти часам утра, – сказал ей капитан. Она согласно кивнула. Лейтенант Дима тоже относился к ней сочувственно, хотя отметил, что держится мама Андрея очень спокойно.

– 

Моя мама давно была бы уже в обмороке, – сказал он Татьяне.

– 

В обмороке? Какой от него прок?

– 

Прока никакого, но обморок и истерика были бы.

– 

А где же ваша мама?

– 

В Москве. Я, наверное, уволюсь из армии. Мама там одна, болеет. Ноги у нее опухают… Кстати, вы завтракали сегодня? Может быть, зайдем ко мне, я вас накормлю.

– 

Нет, нет, поедем в больницу. В самолете меня накормили, – быстро ответила Татьяна, которой уже сама мысль о завтраке дома у молодого офицера показалась неуместной.

Конечно, она годится ему в матери – намного ли Дима старше Андрея, лет на пять? И все-таки его предложение, сделанное от чистого сердца, она сочла неприличным. Вот ведь воспитание! Первый раз после происшествия Таня улыбнулась.

Сын нисколько не удивился ее появлению, как будто они расстались вчера. Она обняла его, сказала: «Здравствуй, Андрюша» и только потом внимательно посмотрела на лицо. Синяков как таковых уже не было, только еле заметные следы от них и припухлость. Наверное, драка случилась недели две назад или даже раньше.

– 

Какты себя чувствуешь? – спросила мама, заранее зная ответ.

– 

Нормально, – ответил сын, не собираясь давать случившемуся никаких объяснений.

– 

Как ты сюда попал? – Татьяна вдруг сообразила, что Андрей лежит не в госпитале, а в гражданской больнице. Потом, в Москве, ей скажут, что офицеры части хотели скрыть факт неуставных отношений.

– 

Капитан Попов устроил. У него здесь жена работает, – ответил сын, – собственно, я бы обошелся без больницы. Но здесь хорошо, я буквально отдыхаю.

– 

Что это у тебя? – Таня увидела на его руках какие-то фурункулы.

– 

Это здесь у многих. Их в шутку называют «Звёзды Байконура.» Климат не подходящий. Но как только я лег в больницу, они у меня начали проходить. Вообще-то в части нам специальную мазь дают.

Таня ужаснулась и вновь пожалела бедного ребенка. Она еще немного посидела с ним, рассказала о доме, о Мише, о Юле, о бабушках и дедушке, отдала привезенные из дома гостинцы, а потом простилась до вечера. Надо было наконец-то появиться у Зои Степановны.

Татьяна Михайловна немного волновалась, шагая по незнакомому городу, к незнакомым людям. Но это было напрасно – встретили ее, как родную. Зоя Степановна оказалось простой и даже малограмотной женщиной. Ее дочь Людмила – молоденькой медсестрой. А вот соседка Наташа ожиданий совсем не оправдала. Читая письмо, Татьяна думала, что это подруга Люды и ее ровесница. А оказалось, что Наташе далеко за 35, она имеет мужа и двоих детей. Толстая и добродушная Наташа тут же пришла к соседям, стоило маме Андрея там появиться, и начала охать и сочувствовать вместе со всеми. Потом пришел ее муж – худой, невысокий, но тоже добродушный, приходили еще какие-то соседи, но Таня их не запомнила. Сразу бросалось в глаза, что двери в этом доме не закрывались, и это напомнило ей старый дом в маленьком, ныне не существующем подмосковном городке.

Татьяна выложила на стол две палки полукопченой колбасы, консервы, коробку конфет – все это она привезла из дома, и села вместе со всеми за стол. Есть ей не хотелось. Но Зоя Степановна уговорила ее выпить в лечебных целях рюмочку водки, съесть тарелочку борща и уложила на диван отдохнуть, выпроводив всех соседей. Впервые за два дня Татьяна уснула. Засыпая, она слышала, как в комнату кто-то осторожно заглянул, наверное, новые соседи, как Зоя Степановна шепотом просила не шуметь.

Через два часа Татьяна проснулась и увидела, что на улице уже стемнело. Часы показывали ровно пять часов – пора было идти в больницу. Она посвятила сына в свои планы. Завтра утром пойдет к командиру части и попросит в связи с последними событиями для него отпуск. Если ей откажут, то придется уезжать без разрешения – она к этому подготовилась. Если оставить Андрея служить дальше, то жить она спокойно уже не сможет, придется к нему каждый месяц летать. А этого семейный бюджет не выдержит – Казахстан слишком далеко от Москвы.

– 

Уедем, – сказала она сыну, – а там, дома, разберемся, что делать дальше. Сын не возражал.

На следующее утро Татьяна пришла привычным уже маршрутом в военную часть. К ней на КПП вышел капитан Попов и проводил к командиру части. Ей навстречу поднялся со своего места полковник с армянской внешностью и характерной фамилией Саркисян. Татьяна поздоровалась. Все люди, которых она встречала в Казахстане, были хорошими и готовыми помочь. Вот и этот армянин по-доброму поговорил с матерью солдата, рассказал о своей передовой военной части, о том, что здесь кормят лучше, чем в других подобных местах, вспомнил даже её мужа Сергея, который побывал здесь в прошлом году. Потом он доложил, что обидчики ее сына наказаны – и очень строго.

Татьяна не плакала, не ругалась. Она внимательно выслушала полковника и попросила дать ее сыну отпуск, чтобы он мог побывать дома для окончательной реабилитации. Командир части в просьбе отказал: обычно из отпуска никто не возвращался. Он начал льстить, говорить, что все офицеры довольны ее сыном, и после выздоровления, возможно, ему присвоят звание сержанта. Потом спросил, куда Татьяне надо добраться, и, узнав, что на базар, вызвался ее подвести.

Пока он собирался, капитан Попов, провожая ее на КПП, спросил, где она остановилась.

– 

На конспиративной квартире, – честно ответила Татьяна.

– 

Как? У вас тут есть такая квартира?

– 

Конечно, есть. Иначе куда бы я приехала?

– 

Давайте запишем адрес, – сказал капитан и достал блокнот.

– 

Давайте, – согласилась Татьяна и продиктовала адрес Зои Степановны.

– 

Так это те женщины, которые приносили Андрею посылки? – догадался капитан.

– 

Те самые.

Попов вынул из кармана деньги и протянул Татьяне.

– 

Это зарплата Андрея. Возьмите.

– 

Зачем мне? Отдадите ему.

– 

Хорошо.

Полковник Саркисян не заставил долго ждать себя, и они поехали. По дороге она думала, что прикинуться дурочкой и быть вне подозрений ей уже удалось. Адрес конспиративной квартиры выболтала, деньги не взяла, а про письмо, которое ее привело сюда, они вообще не знают. Она могла бы сказать полковнику, что думает о всей этой истории. Вот он везет ее на базар на своей машине, а избитого сына в больницу лейтенант Дима провожал на рейсовом автобусе, до которого долго топать пешком. Да и обидчиков Андрея, она уверена, почти не наказали, а слегка пожурили. До военной прокуратуры дело не дошло. Но Татьяна решила не поднимать скандала, а тихо, незаметно увезти сына. У нее была другая цель.

Базар города Джезказгана неприятно удивил Татьяну. Она думала, что увидит южное изобилие, а тут не было почти ничего. Пара продавцов, кучка яблок и несколько гранатов. Она высказала свое недоумение полковнику, на что он ответил: «О! Вы мне не рассказывайте, что такое базар! Я знаю, как это бывает в приличных местах». Татьяне пришлось взять, что было – не идти же в больницу с пустыми руками. Полковник подвез ее к больничному забору, и они распрощались. Татьяна сказала Андрею, что сегодня же пойдет покупать билеты на самолет. Из больницы бежать легче, чем из части – не сразу хватятся.

В билетной кассе, однако, ее ждал неприятный сюрприз. Самолет летел из Алма-Аты, и билетов на Москву не было, их вообще практически не бывает, надо заказывать за месяц. Она пришла на квартиру, где опять сбежались все соседи, и попросила помочь ей с билетами. Муж Наташи попытался что-то сделать, но безуспешно. Тогда ей посоветовали лететь на Свердловск, там легче достать места перед отлетом самолета, который тоже был какой-то транзитный. «Да, влипла я тут», – подумала Татьяна, но решила попробовать.

Татьяна все время хотела пить и окружающие смотрели на нее с удивлением. Сначала она подумала, что это от стресса, который она пережила, но оказалось, что в Казахстане сухой воздух. Да, совсем другой континент, другая часть света, климат другой, а люди все такие же. Да и город не отличался национальным колоритом, пожалуй, только Дворец культуры не был похож на обычные кирпичные дома сталинской застройки. Даже лозунги «Вперед, к коммунизму» еще сохранились.

На следующий день Татьяна опять решила посетить военную часть, чтобы попытаться уговорить командира дать сыну отпуск, а если вдруг согласится, то попросить помочь с билетами. Но ее надежды опять оказались напрасными. Командир части был занят – приехала какая-то комиссия – и ее не принял. Капитан Попов предложил подождать, а пока водил её по части, показывая местные достопримечательности: казарму, столовую, библиотеку, спортивный зал. Кругом царили чистота и порядок. В казарме спали несколько солдат после ночного дежурства, остальные кровати были пустыми. Вот здесь спал и ее сын, когда была не его очередь дежурить на станции. Огромное помещение, сто кроватей – разве такие условия можно назвать человеческими? Разве солдаты стали бы плохо воевать, если бы их поместили в комнаты по 2-3 человека?

Татьяна вдруг поняла, что зря здесь теряет время. Она простилась с капитаном Поповым, с лейтенантом Димой и сказала, что пойдет в больницу беседовать с врачом, а сюда приедет завтра. И в самом деле надо было побеседовать с медиками о здоровье сына, вдруг его еще надо будет лечить. Но женщина- врач ее успокоила, заверив, что со здоровьем у него все в порядке. Раньше предполагали наличие гематомы в черепе, но теперь убедились, что нет, все рассосалось. Были только синяки и шишки от ударов. На прощание врач сказала, что Андрея держат в больнице из жалости, чтобы как следует отдохнул, набрался сил. Да, в Казахстане живут удивительные люди. А она, Таня, готовит им неприятный сюрприз, если не сказать свинью.

Сергей звонил ей вчера вечером, она его успокоила, сказав, что с сыном все в порядке, и сообщила, что скоро они прилетят вдвоем. А тут и билетов нет. Но деваться некуда – завтра утром приземлится самолет, надо постараться улететь. Татьяна сказала сыну, что вечером принесет ему одежду, из больницы надо будет незаметно уйти, а переночуют они на квартире, чтобы завтра с первым автобусом ехать в аэропорт. Она вспомнила, как успокаивал ее капитан Попов.

– 

Андрюша молодец. Если бы все солдаты были такими, я ходил бы на службу через день. Если он дежурит, уже заранее известно, что все будет в порядке. А что касается драки… Вы не беспокойтесь, это больше не повторится. Андрюша нашел какую-то трубу и во время драки тоже хорошо огрел их. Небось, больше не сунутся. Я вам обещаю, что месяц или даже два ваш сын будет жить только на станции.

Татьяна поблагодарила капитана, но планов своих не изменила. Вечером Андрея привели на квартиру, вымыли в ванной. Опять сбежались все соседи. Андрею это не понравилось, но надо было терпеть. Зоя Степановна сокрушалась, что в Джезказгане плохо с продуктами, даже маргарин куда-то пропал. Татьяна обещала выслать ей из Москвы посылку, и обещание свое через неделю выполнила. А пока все сидели за столом, пили чай, а Люда с интересом поглядывала на Андрея. И Таня подумала, чем не невеста, как хорошо было бы породниться вот с такой простой, душевно богатой семьей. Но, видимо, не судьба, слишком большое их разделяло расстояние. Андрей улетал в Европу, а Люда оставалась в Азии.

Ранним морозным утром, когда еще не было и шести, Зоя Степановна вышла из дома, чтобы проводить их на автобусную остановку. Татьяна со слезами обняла ее и поблагодарила. В автобусе было темно и холодно, а сердце опять стучало от неизвестности. В аэропорту, однако, было светло и достаточно тепло. Она огляделась по сторонам, увидела две лестницы в разных концах зала, которые вели на балкон. Андрею она велела сидеть наверху и следить за входной дверью, которую оттуда было видно хорошо. Если вдруг его разоблачат, то он сможет сбежать по другой лестнице, пока военные будут подниматься наверх. Сбежать и вернуться в больницу, из которой ушел, чтобы всего лишь помыться и проводить маму. Такова была их легенда.

Татьяна встала у окна единственной здесь и пока закрытой билетной кассы. Встала, чтобы уже не сойти с места. Даже если в самолете будет одно свободное кресло, она отправит его, а сама потом, сама как-нибудь. Ждать ей пришлось долго, почти полтора часа. Ноги у нее затекли, руки тряслись, но она терпела. Сзади нее уже стояли двое – если бы она не выдержала этой вахты и отошла, весь тщательно продуманный план рухнул бы. Когда, наконец, открылось окошко, кассирша строго сказала: «Только два места. Быстро давайте паспорта. Как только выдам билеты, сразу идите на посадку – самолет через 10 минут улетает».

Через 10 минут они уже сидели в мягких креслах маленького – всего 32 места – но надежного самолета ЯК-40. «На яксолоке», – отвечал маленький Андрюша, когда его спрашивали, на чем он прилетел в Сухуми. Так же он может ответить и сейчас, если его спросят, на чем он сбежал из армии.

Джастина.

Сидя в мягком кресле, Татьяна смотрела то в иллюминатор, то на сидящего впереди сына. Места достались не рядом, но, слава богу, что достались вообще. Она немного волновалась, но успокоительные таблетки больше не пила – напряжение спало. Беспокойство же было вполне естественным – а вдруг там, в Свердловске, их уже ждут с наручниками? Или в Москве? Это, конечно, маловероятно, солдаты обычно бегут на поезде и на попутных машинах – самолеты им недоступны хотя бы из-за отсутствия паспорта. И у Андрея паспорт находился где-то в Московском военкомате. Вот так у нас служат в армии – без права быть человеком.

Лететь в Свердловск им было ни к чему, но так уж сложились обстоятельства. Их, к счастью, никто не встретил, но билеты на Москву они купили только на завтра. Придется ночевать в аэропорту, что нежелательно, но на гостиницу денег нет, хотя Таня забрала с собой все, что смогла достать дома. Чтобы убить время, они поехали в город изучать его достопримечательности. Там они пообедали, сходили в кино и в музей, а потом, накупив газет и журналов, вернулись в аэропорт ночевать. Татьяна позвонила домой, доложила обстановку, а потом написала письмо женщинам в Казахстан. Они просили ее позвонить из аэропорта в Джезказгане, но у нее такой возможности не было. И вот теперь она выполнила обещание.

Ночи, казалось, не будет конца, но утро все-таки наступило. Они пошли в буфет завтракать, потом вышли прогуляться. Наверное, не надо все время торчать в здании аэровокзала, слишком это общественное место, мало ли что. Хотя из-за одного солдата не будут объявлять всесоюзный розыск, слишком дорого это стоит. Он же никого не убил, не украл оружие. И все-таки естественное беспокойство не проходило. Посадки на самолет они еле дождались, до Москвы летели долго, и вот, наконец, родная земля.

Вся родня сбежалась посмотреть на Андрея и поцеловать его. Все говорили, что Таня молодец. Даже свекровь Римма Степановна первый раз ее похвалила и сказала, что будет за нее молиться. Но Таня особо не обольщалась, потому что была сделана только половина дела. Что дальше? Парень без документов: паспорта нет, и военный билет остался где-то в казарме, ни на работу, ни на учебу, даже на дальнейшую службу его не возьмут. Во-первых, надо обеспечить безопасность сына, чтобы никто не пришел его забрать. Пришлось советоваться с умными людьми, и выход был найден. Сергей сходил в военкомат, объяснил ситуацию, а Таня написала объяснительную записку о том, что для ее сына были созданы невыносимые условия, дедовщина, межнациональные конфликты и другое. Полученное ею письмо от земляка служило доказательством – других доказательств у нее не было. И военком пошел навстречу, у него не было оснований ей не верить.

От имени военкома в военную часть, где служил Андрей, была направлена телеграмма, что солдат Поляков прибыл в распоряжение военкомата. Это значит, что местоположение солдата известно, и искать его не надо. Во-вторых, Андрея обследовали в госпитале и положили на долечивание с диагнозом «Неврастения, ситуационно обусловленная». Правда, положили не сразу. Тане пришлось сходить в «Комитет солдатских матерей», «Комитет по делам военнослужащих» и какие-то другие подобные организации, чтобы заручиться их поддержкой. Сын в это время отдыхал дома, ехать к Лене в г. Жуковский не пришлось. «Ты не беспокойся, – говорила ему Таня, – солдат спит, служба идет». Сам Андрей жалел только о том, что в Джезказгане остались письма от любимых девушек, в том числе и от сестры Юли, которые он очень любил перечитывать.

Юля встретила Андрея радостно, бросилась ему на шею, а потом они долго разговаривали. Она пригласила двоюродного брата в гости, и он к ней пришел. В прихожей квартиры Луниных его встретила Джастина. Она так выразительно посмотрела на него зелеными глазами, что Андрей растерялся.

– 

Кто это? – спросил он Юлю.

– 

Так вы не знакомы? Долго же тебя не было в Москве. Это Джастина, моя любимая кошечка.

– 

Джастина? Что за имя?

– 

Я читала роман К. Маккалоу «Поющие в терновнике». Это оттуда.

– 

Какая ты романтичная личность!

– 

Да. А главная мысль этого произведения,знаешь какая? «Все лучшее покупается лишь ценою великого страдания…». Она меня поразила.

– 

Поразила? Может быть, это и неправда. Я считаю, что все лучшее дается нам от природы.

– 

Это не может быть неправдой, – Юля стала серьезной и задумчивой, – я это видела. Моя мама очень любит отца, но как она страдает!

– 

Я не верю, что Михаил такой уж плохой.

– 

Он больной. Ты же не видишь, что он вытворяет. Я лично за развод.

– 

Как ты можешь…

– 

Я раньше тоже не видела, как он издевается над мамой. Меня отправляли к вам. А сейчас я ни за что не уйду и не оставлю маму одну.

Далее события начали развиваться так, что каждое слово Юлии начало подтверждаться. Михаил, выпив (по его утверждению) совсем чуть-чуть, врезался на машине в ограждение автобусной остановки. Ограждение рухнуло, а машина перевернулась. Дело происходило поздно вечером, милиции рядом не оказалось. Зато мимо ехали братки на иномарке. Они остановились, подошли: «Мужик, ты живой? Что же ты так неаккуратно!». Одним легким движением они поставили «шестерку» на колеса. У машины был помят бампер и перекошены двери, которые теперь не закрывались. У Михаила сверкал синяк на лбу, но все остальное было цело. Он сел и поехал домой. Машина, теперь уже новая, снова нуждалась в ремонте.

Но ремонт машины – это еще полбеды. Настоящая беда грянула позднее. Миша напился и два дня не ходил на работу. Тетя Оля позвонила маме, и Таисия Михайловна буквально вывернулась на-изнанку, но достала сыночку медицинскую справку о болезни. Миша вернулся на завод, но работал все хуже и хуже. Видимо, его здоровье и физическое состояние ухудшалось с каждым курсом лечения в психиатрической больнице. В конце концов, он бросил работу и лег (добровольно!) в свою лечебницу, чтобы получить справку на оформление инвалидности.

Андрей тем временем уже месяц отлежал в госпитале, пора было его выписывать, но дальнейшее место службы для него не было определено. Двоюродные братья Тани Василий и Виталий изо всех сил пытались помочь племяннику через знакомых, но пока ничего не получалось. Руководители военных ведомств становились в тупик и беспомощно разводили руками, когда узнавали, что у Андрея нет документов. Получился заколдованный круг, в который загнала сына родная мамаша. Она написала письмо в военную часть Джезказгана с просьбой выслать документы, те ответили, что выслали. Но документы так и не пришли.

В апреле 1993 года наступила еще одна весна, радующая теплом солнечных дней и подающая надежды. Андрея из госпиталя выписали, и он опять отдыхал дома. Мама несколько раз пыталась поговорить с ним о том, что случилось в армии, узнать подробности, но сын не хотел говорить на эту тему.

– 

Какой-то ты невезучий, – сказала она, – вечно куда-нибудь влипнешь. Как же так – ты ведь говорил, что у вас там нет даже дедовщины…

– 

Мама, запомни: дедовщина есть везде, даже в госпиталях.

– 

Неужели?

– 

Да, вот я лежал в госпитале и видел ее. Правда, местных деды боятся трогать.

Наступило лето, и вопрос с определением Андрея в воинскую часть вдруг решился. Недалеко от Москвы формировалось новое подразделение, и служить туда для начала направляли лиц, подобных Андрею: сбежавших из других частей, уволенных или добровольно решивших поменять место службы. Военком направил солдата Полякова туда, а там ему выдали дубликат военного билета. Родители были довольны, потому что могли навещать сына в любое время. Сын тоже остался доволен, потому что иногда убегал в самоволку. «Дома и стены помогают», – говорил он. Конечно, официально и вполне законно в увольнение его тоже отпускали. Он нашел новых друзей, которых во время увольнения табунами приводил домой обедать, а иногда и ночевать. Родители относились к этому спокойно – они уже знали, как тяжело служить вдали от дома, и жалели солдат.

Галя с Юлей тоже приходили посмотреть на Андрея в военном обмундировании и сфотографировались с ним в обнимку. Миша, получив инвалидность, нигде не работал, а Галя думала, что делать дальше.

– 

Я не могу больше так, когда он работал, еще можно было как-то существовать, – говорила она Тане, – а сейчас? Мне самой ничего не платят. Как жить, как дочь растить? Как терпеть его характер, который с каждым днем становится все хуже? Сам денег не зарабатывает, а меня отчитывает за каждую покупку. Жадность какая-то появилась, агрессия… Угрожает все время. Если бы он не пил, я бы еще как-то смирилась. Но он считает водку своим главным лекарством, а этого я терпеть не могу.

– 

Как женщина я тебя понимаю, – ответила Таня, – я тоже такого терпеть не могу. Но как родственнице мне очень жаль… Что я могу посоветовать? Он вот такой, другим уже не будет. Или ты его принимаешь таким, как есть, или бежишь подальше…

– 

Он и на родителей плюет. Как только они начнут его воспитывать, он хамит. Отец ему даже письмо написал, я принесла тебе почитать. Но Мишеньке на все наплевать.

Таня взяла протянутый ей лист бумаги и углубилась в чтение. Отец писал, как всегда, подробно и убедительно.


Миша!

Мы – мать, отец и твоя жена – решили душевно, спокойно, сердечно, с высоким уважением и любовью к тебе, но очень серьезно поговорить с тобой о твоем поведении (пьянках) и отношении к своей семье и родителям. Наша цель – попытаться тебе оказать помощь, чтобы ты смог выбраться из гнилого болота пьянки, куда ты затягиваешься все глубже, теряя себя как человеческую личность и члена общества. Ты должен встать на правильный путь, принять здоровый образ жизни, сделать жизнь себе, жене, дочери и родителям спокойной, радостной и счастливой. Устный разговор ты почему-то не воспринимаешь, поэтому почитай это письмо.

На наш взгляд в семье сложились объективные условия для нормальной, счастливой, спокойной и радостной жизни. У тебя есть хорошая жена, прелестная дочка – их надо крепче любить; у вас есть отдельная квартира, которая навек ваша со всей, пусть скромной, обстановкой; есть машина, которая может дать радость развлечения и хороший отдых; пока еще живы старики, которые любят молодых и готовы помочь во многих вопросах. Сложились хорошие отношения с сестрой Татьяной и ее семьей, нормальная, спокойная обстановка в доме – нет взаимных придирок, упреков, оскорблений, неприязни – все это вместе называется семейным счастьем, которое надо беречь. И все это ты своим поведением разрушаешь, разрушая, прежде всего, самого себя как человека.

Доказательства? Их более чем достаточно. Тяга к выпивке, постоянная ложь, грубость к жене, дочери и родителям – все это разрушает нервную систему. У тебя нет критической оценки своих действий и здравого рассудка – пьешь до потери сознания, пьешь, что попало, и тут же блюешь, пьешь за рулем машины и даже на работе. Обещаний не выполняешь, выводов не делаешь, теряешь массу нужных и дорогих вещей, тем не менее, себя не осуждаешь, считаешь себя умнее всех, а других – дураками.

И все же мы думаем, что ты, дорогой сын и муж, еще не потерянная личность, у тебя еще есть время одуматься, проявить силу воли, взять себя в руки и бросить пить. Все зависит только от тебя, никто тебе силой водку или отравленный спирт в глотку не вольет, поэтому самоубийством заниматься не надо. Брось пить – и жизнь будет красивой, радостной, долгой, а семейная жизнь – сплошным медовым месяцем. Тут вопрос стоит ребром: или-или. Третьего не дано.

По поручению семьи,

твой отец.


Татьяна отложила листок, посмотрела на Галю и задумалась. Наверное, отцу стоило немалого труда и нервного напряжения написать такое письмо. Но если бы все было так просто – взял и бросил пить – пьяниц вообще не было бы на Руси. Люди, не зависимые от алкоголя, не могут понять других, зависимых. Алкоголь – наркотическое вещество, это признано Всемирной организацией здравоохранения. Таня набралась этих знаний во время трезвой кампании, которую считала полезной. Она была уверена, что и Мише эта всесоюзная трезвость продлила жизнь. Жаль только, что все хорошее у нас быстро кончается.

На следующий день Таня поехала к брату в больницу, чтобы лично поговорить с ним. Она понимала, что человек, признанный психически больным, плохо воспринимает доводы рассудка. И все же знать его мнение ей было важно. Миша, как всегда, набросился на еду, которую Таня принесла ему, параллельно слушая вежливые замечания сестры. Потом ответил коротко и ясно: «Пил и буду пить».

– 

Но ты же лишишься семьи – ты что, этого не понимаешь?

– 

Кого я лишусь? Гальки? Куда она денется? Она жить без меня не может.

– 

Она любила тебя другого, не такого.

– 

Это ее крест. Она сама сказала, что будет нести его всю жизнь.

– 

Она это сказала не про пьянки, а про твою болезнь. Есть разница.

– 

Другого, говоришь? Да, есть такое мнение, что, выпив, я становлюсь другим человеком. А другому тоже выпить хочется, потому остановиться трудно, – и Миша захохотал.

Разговор явно зашел в тупик, и Таня направилась к лечащему врачу, чтобы попросить его полечить Мишу от алкоголизма. Врач ответил, что в условиях их клиники это в принципе возможно, но Михаил не хочет лечиться, а это осложняет дело. Когда она вышла из кабинета, брат ждал ее у двери.

– 

Ну, что, скоро меня выпишут? – спросил он.

– 

Да, скоро.

– 

Придется опять работу искать. А знаешь что? Устрой меня в газету корреспондентом. Я справлюсь. У тебя же там есть знакомая, Нина эта. Попроси ее, а?

Таня испугалась. Только этого не хватало. Чего доброго сам явится в редакцию искать Нину. Первые минуты она даже не знала, что ответить. Но потом придумала вполне убедительный отказ.

– 

Ты знаешь, времена переменились. Теперь в корреспонденты берут только молодых людей в возрасте до 30 лет. А тебе сколько?

Миша огорчился, но спорить не стал. А Таня подумала, что Нину надо все-таки предупредить. Добравшись до дома, она набрала ее номер. Нина ответила упавшим голосом.

– 

Ты опять заболела? – спросила Таня.

– 

Да, завтра кладут в больницу.

– 

Опять сердце?

– 

Нет, с сердцем все в порядке. Это была ошибка. У меня в легких…затемнение, – еле вымолвила Нина.

– 

Еще этого не хватало! Ты простудилась, что ли?

– 

Не знаю. Я ничего не знаю, – сказала Нина и положила трубку.

Таня совсем было, на подругу обиделась, но потом сообразила, что Нина очень огорчена из-за своей болезни. Наверное, и Федька ее из-за болезни не любит. А она, Таня, ничем не может ей помочь, только зря расстраивает. Однако на следующий день она позвонила опять, надеялась застать Федора дома. Звонить пришлось еще три раза, но, наконец, повезло. Узнав, кто звонит, Федор сразу ее ошарашил.

– 

Татьяна Михайловна, дела у нее гораздо хуже, чем можно было предположить. Вы же знаете, какие у нас врачи… Я ей говорил, надо ехать за границу, а она уперлась. Лечили ее от сердечной болезни, а оказалось, что у нее больные легкие. Куда смотрели?

– 

У нее туберкулез?

– 

Хуже, Татьяна Михайловна, гораздо хуже. Предполагают раковую опухоль. Только она не велела никому говорить. Но разве такое скроешь?

– 

Этого не может быть. Она же никогда не курила.

– 

Не курила? Зато другие вокруг курили. Да и кто знает, отчего это…

– 

Ты меня совсем расстроил, – Таня от волнения перешла на «ты», – так что же делать?

– 

Вот обследуют еще раз, выставят окончательный диагноз, и я отправлю ее за границу.

– 

Одну?

– 

Она не одна, у нее там есть родные. Я попозже приеду, сейчас не могу – снимаюсь в сериале.

– 

Понятно. Спасибо за информацию.

От этой жуткой новости Татьяне стало не по себе. Неужели рак? Это же почти смертный приговор, тем более, лечили ее сначала не от того, упустили время. Почему в жизни никогда не бывает все хорошо, а обязательно что-нибудь случается? Но, может быть, не все так страшно, может быть, обойдется? Таня очень надеялась на это. Она включила телевизор и, словно по иронии судьбы, увидела его лицо, лицо артиста Федора Маховца. Шла комедия, где он был очень хорош. Была ли она с ним счастлива? Наверное, была, иначе зачем все это. Они жили вместе более 10 лет. А сейчас что же – наступила расплата? Татьяна не знала, как ей теперь себя вести – навещать Нину в больнице или оставить в покое, не раздражать? Надо будет посоветоваться с Федором, больше у Нины здесь никого нет – сын Олег давно живет во Франции.

Не успела Таня опомниться от известия о болезни Нины, как новая неожиданность. Пришла Галя и, всхлипывая, сказала, что должна срочно уехать к родителям, чтобы с ними попрощаться. Они вместе с сестрой Машей перебираются на постоянное жительство в Германию.

– 

Куда? – не поняла Таня.

– 

Германия разрешила лицам немецкой национальности вернуться на свою родину. Родители решили ехать, потому что Машеньку надо лечить.

– 

У нас здесь вообще лечиться нельзя, что ли?

– 

Там более высокий уровень медицины, потому что денег в нее больше вкладывают. Но я хочу тебя попросить взять к себе Юленьку и… Джастину. Миша ведь в больнице. Я понимаю, что все это не вовремя, но что делать? Они уезжают.

– 

Ладно, я все сделаю, о чем ты просишь. Конечно, надо проститься, не в Рязань же они уезжают.

Галя опять заплакала, размазала косметику, долго отмывалась, а потом сказала, что не ожидала такого оборота событий.

– 

А потом ты к ним уедешь? – спросила Таня.

– 

Нет, что ты. Я выросла здесь, даже немецкого языка не знаю. Я туда не хочу. Брат мой тоже здесь остается, мама его с собой не приглашает. Но проститься приедет, наверное.

– 

Ну, дожили. Заграница открыла нам свои объятия. Даже кошка, и та носит заграничное имя Джастина.

– 

Это Юлька начиталась книжек. Она вовсе не имела в виду, что кошка поедет за границу, – как бы оправдываясь, пояснила Галя.

Вот и осталась Галя одна, без родителей. Теперь ей даже убежать некуда. А бежать, наверное, придется. Мише дали третью группу инвалидности и мизерную пенсию. Полгода он не работал, и семье помогали родители. Потом Миша устроился вахтером в какую-то транспортную организацию, устроился опять-таки по блату, через знакомых матери. Но продержался он там только три месяца и был уволен из-за пристрастия к спиртному.

Никакие увещевания, беседы и просьбы родных не помогали. Миша их просто не слышал. Над ним довлела какая-то сила, противостоять которой он не мог. К тому же и в отношениях с женой он перешел от теории к практике. Если раньше он только угрожал, то теперь мог ее и ударить. И если Галя, нервы у которой все больше сдавали, делала замечания мужу или внушения, она очень рисковала. Когда она в очередной раз пришла на работу в школу с синяком под глазом и ее пришлось освобождать от работы как больную, коллеги тоже не на шутку встревожились и наперебой начали советовать бросить этого изверга. Однако у Гали, видимо, были причины медлить.

Время шло, вот и Андрей уже отслужил в армии, избежав чеченской заварушки. Неожиданно для родителей он вдруг изъявил желание учиться дальше и начал готовиться к поступлению на заочное отделение юридического института. Ему почти исполнился 21 год, и для дневного он считал себя старым. Андрей был красивым парнем, им интересовались девушки, и маме с папой ничего не оставалось, как быть готовыми ко всему, и к свадьбе сына в том числе.

Юля училась уже в 9 классе, собиралась стать филологом и даже помогала Андрею готовиться к экзаменам по литературе и русскому языку. Он их успешно сдал и начал учиться, параллельно работая на старой должности судебным приставом. Дружба с Юлей продолжалась, и пятнадцатилетней девушке льстило, когда он иногда брал ее с собой во взрослые компании.

Семья готовилась к встрече нового 1997 года, когда опять начались неприятности с Мишей. Это обстоятельство усугубилось тем, что к Гале на праздники приехал брат Анатолий с женой. Брат впервые увидел мужа своей сестры, о котором раньше был плохо осведомлен. Поведение больного Миши поразило его настолько, что он решил тут же увести Галю с Юлей к себе в Тверскую область. Но Галя сказала, что разводиться будет по закону. Миша, в очередной раз «выйдя из берегов», гонял на машине, пил, развлекался с женщинами, безжалостно тратя последние деньги семьи. При этом он почти не бывал дома, боясь, что его отправят в психушку. Галя, не теряя времени даром, взяла в психиатрической больнице справку о недееспособности мужа и развелась с ним без его участия и согласия. Она отказалась от русской фамилии Лунина, вернув свою исконную Гюнтер. Кроме того, устав от болезней и пьянки мужа, она нашла себе занятие по душе – начала петь в немецком хоре. В дальнейшем это дало ей возможность вместе с хором бесплатно выехать в Германию на гастроли и навестить своих родителей.

На этот раз вояж Миши тоже закончился печально. Гале позвонили из ГАИ и в очередной раз сообщили, что машина разбита, а водитель – в больнице. К тому же среди документов на машину была обнаружена поддельная справка о прохождении техосмотра, за что Мишу после выздоровления ожидало привлечение к уголовной ответственности. Галя, вытирая слезы и, наверное, уже ругая себя за невнимание к любимому мужу, помчалась в больницу. Миша лежал в ортопедическом отделении – у него были сломаны рука и нога, которые уже покоились в гипсе, а на голове из-за травмы красовалась белая повязка. Галя, рыдая, присела на кровать, где лежал муж, и начала его гладить по здоровой руке. Миша ни на что не реагировал – ему сделали укол, и он крепко спал. Врачи сказали, что отдадут его психиатрам сразу же, как только ему станет легче. Они сдержали слово – и это спасло Мишу от судебного разбирательства.

После работы Таня с Сергеем и Галя, захватив Таисию Михайловну, поехали на пост ГАИ. Но вместо «шестерки», которую они собирались забрать и на тросе отвезти в гараж, они увидели груду металла. Машина была искорежена до такой степени, что уже не подлежала восстановлению. Галя глотала слезы, а Таисия Михайловна плакала навзрыд, приговаривая: «Как же он остался жив?». На этот вопрос ей ответил сотрудник ГАИ.

– 

Во время удара ваш сын вылетел из машины и свалился в кювет. Наверное, плохо была закрыта дверца… Невероятно, но факт!

– 

Ужас какой-то… Но судьба его все-таки бережет, – сказала Таня, стараясь не смотреть на то, что осталось от машины.

– 

Да, повезло, могло бы кончиться хуже, – согласился Сергей.

– 

У него есть там ангел-хранитель, – хриплым от расстройства голосом произнесла Галя, поднимая к небу заплаканные глаза.

– 

Таисия Михайловна, не верящая ни в каких ангелов, посмотрела на сноху осуждающе, но спорить не стала.

В последнее время она осуждала в снохе многое. Во-первых, этот ее хор. По мнению свекрови, она пошла туда только затем, чтобы найти нового мужа, ведь в этом хоре пели не только женщины, но и мужчины. Миша потому и заболел, что не мог вынести этого. При этом Таисия Михайловна старалась не вспоминать, что у ее сына ежегодно находилась какая-нибудь причина, чтобы заболеть. Не могла свекровь похвалить сноху и за то, что она оформила с ним развод. Разве это не травма для Мишеньки? И совсем уж возмутил маму Таю тот вопиющий факт, что Галя обратилась к ней с просьбой поменяться квартирами. Они с Юлей, стало быть, будут жить в их кооперативной однокомнатной квартире, а отец с матерью вернутся в свою бывшую квартиру к Мише.

Со стороны этот родственный обмен выглядел вполне пристойно. Мама, папа плюс больной ребенок – в одном доме, разведенная жена с дочерью в другом. При этом, по желанию, все могут навещать друг друга. Но, если вникнуть в суть семейных отношений, которые сложились на данном этапе жизни, то возникают большие сомнения. Даст ли любимый сыночек Миша спокойно жить старикам? Вряд ли. Он будет постоянно их трясти, требовать денег, не давать спать по ночам – короче, раньше времени загонит их в могилу. А то и убьет за несговорчивость. Разве Галя этого не знает? Прекрасно знает. А если она все-таки идет на этот шаг, значит, считает, что Мишины родители это заслужили, а вот она с дочерью – нет.

– 

Я бы согласилась пожертвовать собой. Куда мне деваться, если у меня такой сын? Но отец категорически не согласен, даже слушать ни о каком обмене не хочет, – объяснила Таисия Михайловна Тане.

Гале был дан вежливый отказ, и она не обращалась больше к родителям с такой просьбой. А после случившегося с Мишей несчастья она и вовсе забыла о разводе и перестала думать о переезде. У нее опять появилась надежда, что Миша одумается.

– 

Я потому и развелась, – откровенничала она с Таней, – чтобы попугать его. Ведь семья ему все-таки дорога. Я же ему говорила: будешь плохо себя вести, жить с тобой не буду. А он мне: куда ты денешься! Это очень обидно. А вот вчера в больнице он сказал мне,что мы с ним будем жить хорошо, что он устроится на работу и не будет пить.

– 

Свежо предание, но верится с трудом, – произнесла Таня расхожую фразу.

– 

Но он так раскаивался… А если нет, то я не знаю, как жить и на что.

– 

Ты могла бы сменить работу и жить, от него не завися. Сейчас многие возят вещи из Турции, торгуют и неплохо выживают.

– 

Это ты мне предлагаешь? Нет уж, спасибо. Это не для меня, – обиделась Галя.

Расчеты на хорошую жизнь с Мишей у Гали не оправдались. Узнав о разводе, он начал ее постоянно попрекать, называть чужой женщиной и буквально выгонять из дома. О разделе квартиры и имущества он и слышать не хотел.

– 

Здесь твоего ничего нет, – говорил он ей, – ты с одним чемоданом приехала, с ним же и уедешь.

Галя жаловалась на мужа Тане, которая ей сочувствовала и советовала делить все по суду. Галя почему-то боялась суда, но жить с Мишей ей становилось все тяжелее. И в канун еще одного Нового года – 1998-ого – она нашла себе маленькую квартиру.

– 

Джастину мы взяли с собой, – рассказывала она Тане и Сергею, сидя за столом в их квартире и глядя на крутящуюся и мигающую елку – символ их когда-то общего семейного счастья, – я как ее поглажу, так легче становится. Не зря говорят, что кошки снимают какое-то там статическое электричество. Наэлектризованы мы слишком.

Юля в это время гоняла с Андреем музыку в его комнате.

– 

Прошла любовь, завяли помидоры, – сказала она ему, имея в виду своих родителей.

А Галя, закончив пить чай, обратилась к супругам Поляковым с неожиданной просьбой.

– 

Мне надо забрать некоторые свои вещи, – сказала она, – а я его боюсь, он меня убьет. Сережа, не мог бы ты его на время отвлечь – позвать к себе или сходить с ним в пивнушку? Можно зайти к нему вместе со мной – ты один или с Таней, пойдемте?

Таня была уже готова согласиться – надо же было как-то помогать невестке, но только было она открыла рот, как услышала голос Сергея.

– 

Да ты его, смотрю, ограбить собралась, подруга, – сказал он, – что-то мне все это не нравится. Какой ни есть, а он мне родня, шурин. Помнишь, Высоцкий поет: не трогай шурина!

Галя смутилась, сразу как-то сникла и, скороговоркой сказав: «Ладно, потом», начала собираться. Таня из того, что было в доме – печенье, конфеты, консервы – сформировала новогодние подарки и уговорила Галю с Юлей их взять. Кто знает, как им там живется, на их новой квартире.

– 

Может быть, поживете у нас? – уже не в первый раз предложила она Гале, но Галя отказалась.

– 

Зачем ты так? – спросила она мужа, когда женщины ушли, – что бы ты сделал на ее месте?

– 

Не знаю, на ее месте я не был. Но то, что она задумала что-то нехорошее, уверен. Облапошить больного, беспомощного человека – это ей пару пустяков… Она ведь своего нового адреса не оставила.

– 

Не может быть, – не поверила Таня, но Сергей оказался прав.

Михаил, не слишком поверив в окончательный уход жены и дочери, был сравнительно спокоен. Он не работал, лежал на диване, уставившись в телевизор, или что-нибудь читал. Продукты ему приносила мама, она же раз в три дня готовила ему обед. Потребности в женском обществе он не испытывал, поскольку психиатрическая лечебница творила свое черное дело. Миша давно уже перестал быть полноценным мужчиной. Он был импотентом.

Прошло более двух месяцев после ухода жены, а он этого почти не заметил. Они приходили к нему с дочкой, брали какие-то вещи – он не возражал, и тем более не собирался никого убивать. Миша думал, что они скоро вернутся. Но однажды вечером кто-то позвонил в дверь, а когда он открыл, то увидел стоящую за порогом пожилую женщину, которая держала на руках черную кошку с пронзительными зелёными глазами.

– 

Вам просили передать, – сказала женщина, – она ведь ваша? Миша кивнул и забрал Джастину.


Роман в письмах. Часть вторая.

На следующий день Тане позвонила Люба – ее бывшая, а Мишина теперешняя соседка.

– 

Таня, ты, наверное, не знаешь… Галя-то уехала. Она хотела сделать все шито-крыто, но Юля в школе документы забирала… – начала она свой рассказ.

– 

Куда уехала? – перебила ее Таня.

– 

Как, куда? В Германию. Вся школа сегодня только это и обсуждает, мне дочка сказала.

– 

Уехала в Германию, ничего нам не сказав? – уточнила Таня, не веря своим ушам. Она ожидала чего угодно, только не этого.

– 

Вот именно. За ней приехал брат – видимо, он и дал ей денег. На свои бы она далеко не уехала. Собралась бегом, Юльке десятый класс не дала закончить, всего-то два месяца осталось…

– 

Может быть, она уехала к брату в Тверскую область?

– 

Да нет, в Германию, там у нее родители. На аэродроме, кто провожал, все просто рыдали. А как плакала Юля… Она не хотела уезжать.

– 

Я, вообще-то, догадывалась. Только не знала точную дату и, конечно, не думала, что они уедут, не простившись, – сказала Таня.

– 

А вчера вечером Мишке какая-то бабка кошку принесла – бери, говорит, это твоя. Он и взял.

– 

Вот как… Значит, кошку в Германию не взяли, хотя и назвали Джастиной… Как же теперь преподнести все это родителям?

– 

Да, ты уж их как-нибудь подготовь. Удар сильный. Мише я уже сказала – он никак не прореагировал. Наверное, не поверил.

– 

Спасибо, Люба, просветила.

Вот и еще один подарок судьбы. Галя, захватив дочку, сбежала подальше. Разве сама Таня ей этого не советовала? Разве она не жалела Галю с Юлей, когда Миша плохо вел себя? Так почему же у нее так болит сердце, и на глазах слезы?

– 

Ничего не могу понять, – жаловалась она мужу, когда он пришел с работы, – если они боялись говорить о своем отъезде Мише, это еще можно допустить. Они не знали, какая последует реакция – он непредсказуем. Но почему не сказали нам – неужели мы схватили бы их за ноги и не отпустили?

– 

А я тебе что говорил, – напомнил Сергей, – по ней уже видно было – собирается подложить свинью.

– 

Не знаю, как это ты увидел. То, что она туда собиралась, я почти не сомневалась. Не зря же она вернула свою немецкуюфамилию. Но поступила она с нами, как с чужими людьми, на которых наплевать. Можно подумать, что 17 лет мы не были близкими родственниками, которые вместе встречают и горе, и праздники. А Юля Андрею ничего не говорила, не знаешь?

– 

Нет, вряд ли.

Андрей, узнав о тайном отъезде любимой сестры, а, стало быть, и об ее измене их давней дружбе, вообще впал в шоковое состояние. Он сел ужинать, но тут же забыл об этом – еда остывала на тарелке. Потом включил телевизор, хотел посмотреть новости, но мысли его были далеко.

Таня пошла на кухню пить лекарство, думая все о том же.

Неужели Миша, узнав, что жена и дочь собираются уехать так далеко, бросился бы их убивать? Конечно, трудно угадать на все сто процентов, как бы он себя повел в этом случае. Но Таня почему-то была уверена, что бурной реакции с его стороны не последовало бы. Более того – он не сдвинулся бы с места, потому что находился в состоянии некой апатии, которую психиатры называют обычно депрессией. Наверное, поэтому и новость, которую сообщила соседка Люба, была им не сразу осознана.

Таисия Михайловна восприняла случившееся тоже сравнительно спокойно, хотя поверила не сразу и тоже предположила, что уехали девочки в Тверскую область, а не в Германию. Пришлось ей объяснять, что самолеты в Тверскую область летают не из Шереметьево – а именно там провожали Галю с Юлей те, кто знал об их отъезде. Тогда Таисия Михайловна решила пожалеть деда, своего мужа, и ничего ему не говорить.

– 

Этого следовало ожидать, – сказала она Тане, – они его бросили, он их довел… Что с ним будет теперь?

– 

Что будет? То же самое! Разве он их слушал, когда они были рядом? – ответила Таня.

– 

Нет, он все-таки был накормлен, в доме был порядок… Не знаю, что будет, отцу не будем говорить, должно же что-нибудь проясниться. Письмо, по крайней мере, они должны нам написать.

Таисия Михайловна оказалась права. Письмо из Германии действительно пришло, правда, ждали его больше месяца. Но потом переписка между Россией и Германией стала регулярной, продолжая начатый 17 лет назад роман в письмах.


Апрель 1998 г., ФРГ

Дорогие бабушка и дедушка!

Пишет вам ваша внучка Юлия. Вы, наверное, обиделись, что мы уехали, даже не попрощавшись. Но так уж получилось, теперь ничего не изменить. Простите нас! Конечно, это похоже на иронию судьбы – вы прошли всю войну, одержали победу над немцами, а внучка уехала в Германию. Здесь сейчас много говорят о войне, осуждают Гитлера и ненавидят всякую агрессию.

Жизнь в Германии спокойная, тихая, кругом блеск, чистота, изобилие. Молодежи дают возможность учиться, что я и делаю. Учусь в школе для русскоязычных эмигрантов, где преподают немцы, понимаю все, что они говорят. Здесь много возможностей приобрести профессию, но в высших учебных заведениях нужно знание английского языка, поэтому хочу заняться его изучением.

Мы живем пока в лагере для переселенцев. У нас большая комната с балконом, а кухня пополам с соседями. Рядом лес, чистый воздух, мне здесь все нравится, а вот мама очень переживает, никак не может привыкнуть. Ей сейчас трудно, она все время вспоминает квартиру в Москве, отца – мысли обо всем этом не дают ей покоя. Вы ее, пожалуйста, не ругайте, она столько пережила с отцом! Он сам виноват – ни жить не хотел по- человечески, ни развестись. Если бы у нас была квартира, возможно, мы бы не уехали. Разменивать квартиру через суд мама не захотела, она бы этого не выдержала.

Денег на жизнь нам хватает, мама получает пособие, родные помогают. В магазинах всего столько, что голова идет кругом. Я тут даже поправилась. У меня уже появились друзья. Так что мне не скучно, все нормально.

Не переживайте сильно, берегите свое здоровье, это жизнь, и ее принимать надо такой, какая она есть. А отец, если сохранилось в нем что-то святое, пожалеет вас и изменится. Он еще молодой и неглупый мужчина, мне его искренне жаль. Если он изменится, возможно, мы будем встречаться, переписываться.

Не болейте, не скучайте, не забывайте меня. Передавайте привет всем родным.

Ваша Юлия


Май 1998 г., ФРГ

Здравствуй, Миша!

Я все-таки решилась тебе написать письмо. Вот видишь, все вышло по-твоему. Слишком часто ты повторял последнее время, что я тебе не нужна, что я не жена, а чужая женщина, что ничего в доме моего нет, вот и осталось все тебе – и квартира, и мебель.

Устала я бороться с твоим пьянством, наглостью (которая в последний год перешла все границы), жадностью, болезнями… Ты сделал все, чтобы наша жизнь стала невыносимой, и я вынуждена была принять такое решение, хотя для меня это было очень нелегко. Мне и сейчас очень трудно, душа рвется обратно, мысленно каждый день я в Москве. Воображаю, что хожу по нашей квартире, вспоминаю каждый уголок, и сердце щемит. О тебе я думаю постоянно, годы, прожитые вместе, просто так не выбросишь из памяти, и твоя судьба мне не безразлична.

Я бы прямо сейчас бросила все и вернулась обратно, так мне здесь все не по душе. Скучаю по работе, по русскому языку, реву, пока Юля не видит. По тебе тоже скучаю, несмотря ни на что. Мне говорят, что это только первое время так бывает – не знаю. Я сюда особо не хотела, ты знаешь. Я не рвалась сюда. Если бы ты болел, но хотя бы не пил… Родственники меня уговорили, дали денег – и я уехала. И вот я оказалась в чужой для меня стране.

Юленьке здесь нравится, язык дается ей легко. А я боюсь выйти из дома, как глухонемая, немецкий язык в голову не лезет. Пока ничем не занимаюсь, сижу в комнате. Скоро буду ходить на курсы по изучению языка, может быть, станет легче, хотя учиться в моем возрасте тоже непросто.

Мама с папой и сестра живут от нас недалеко, за 70 километров. Они забирают нас на выходные, поддерживают, снабжают необходимыми вещами. Мы ведь приехали с долгами, а не с деньгами, как другие. Без начального капитала здесь тоже нелегко. Мне назначили пособие в тысячу марок, это нам поможет выжить.

Миша, я знаю, что тебе тоже нелегко, но ты сам виноват, что так произошло. Мы с тобой могли бы хорошо жить даже с твоей болезнью, но твое пьянство вымотало нас. Я тебя умоляю одуматься, бросить пить. Если ты не захотел быть хорошим мужем и отцом, пожалей хотя бы родителей, будь хорошим сыном.

Передавай привет маме с папой. Пусть они меня не судят строго, я все-таки была тебе хорошей женой, перед тобой у меня совесть чиста. Прости нас за то, что не попрощались, не хотели вызывать огонь на себя, да и прощаться было бы трудно.

Передавай большой привет Поляковым и всем, кто нас помнит. Удивительно, но на расстоянии плохое стирается, чаще вспоминается хорошее.

Всего тебе доброго.

Галя.


Июль 1998 г., ФРГ

Милый Миша!

Спасибо тебе за доброе письмо. Я боялась получить от тебя ответ, потому что не знала твоей реакции. Я перед тобой ни в чем не виновата и уехала не от сладкой жизни. До сих пор не понимаю, почему ты так издевался надо мной, хотя я старалась во всем тебе угодить. Ну да ладно, зла я на тебя не держу, напротив, очень переживаю за тебя, знаю, что тебе одному нелегко.

Мы очень рады, что Джастина живет с тобой, мы по ней очень скучаем. Но ты ее все же наказывай, не позволяй ей гадить где попало, а то в квартире будут неприятные запахи. Я очень скучаю по нашей квартире, вспоминаю вещи, которые мы вместе покупали – швейную машину, трюмо, торшер… Я бы прямо сейчас вернулась в Москву, но… Я думаю, будет справедливо, если квартиру ты приватизируешь и запишешь на Юлию, может быть, когда-нибудь она захочет вернуться обратно… А впрочем, поступай так, как тебе совесть подскажет.

Для Юли здесь жизнь лучше, есть какое-то будущее. И вообще – здесь совсем другая жизнь для молодежи, но не для меня. Мне пока очень нелегко, я очень болезненно расстаюсь с прошлым. Я чувствую себя очень одинокой, но ради Юлии буду терпеть.

Здесь нет ни страха, ни унижений, денег хватает – едим, что хотим. Сейчас я начала ходить на курсы, учу немецкий язык, потом буду искать работу. В дальнейшем, может быть, дадут квартиру, а пока нам не плохо в этой комнате – уютно, спокойно. Здесь мы имеем право жить год, за это время постараемся купить машину. В городе ни метро, ни трамваев нет, так что без машины невозможно.

Юленька учится хорошо, лучше, чем в России и с большей охотой, у нее большие планы – будем надеяться, что они осуществлятся. Рада, что у тебя тоже есть какие-то планы, от безделья можно сойти с ума, я тебе советую идти работать. Надо быть с людьми, тогда жизнь не будет такой мрачной.

Жаль, что у нас с тобой все так получилось, сердце мое до сих пор не хочет с этим мириться, очень больно, что семья наша распалась. Все могло бы быть по-другому, если бы не водка. Я очень прошу тебя, не пей, так не хочется, чтобы с тобой случилось что-то страшное, а водка – она ведет только к плохому. Мы с Юлей желаем тебе здоровья, дай Бог, чтобы ты никогда не болел, и пусть в мозгах твоих будет прояснение, и жизнь станет лучше, чем была.

У меня к тебе просьба. Вышли решение суда о нашем разводе, без него дочери не дают пособие, а оно нам очень нужно.

Пишу тебе и плачу горючими слезами, сама не знаю, почему. Жду ответа. Я о тебе все время думаю. Наверное, я дура, но уж какая есть. Поцелуй за меня Джастину.

Галя.


Июль 1998 г., ФРГ

Здравствуйте, дорогие бабушка и дедушка!

Спасибо за письмо. Я очень огорчилась, что бабушка болеет. Очень прошу тебя, не болей, ты же всегда была молодцом, так и держись дальше. Рада, что папа исправляется. Пусть копит деньги – когда у нас будет квартира, позовем в гости. Но с условием, чтобы не дурил.

Я скучаю по Москве, по всем родственникам, по отцу и по друзьям. Но возвращаться я все равно не хочу: здесь жить лучше, интереснее и, главное, безопаснее. Нет наших драк, разбоя, воровства. Несчастные случаи бывают очень редко.

Мама начинает понемногу привыкать, но ей еще очень тяжело. Без хорошего знания языка в ее возрасте тяжело найти работу. Она все еще скучает по дому, дня не проходит, чтобы не вспомнила отца.

Со следующего учебного года я иду учиться в реальную школу, там будут и немцы. Но я думаю, что справлюсь. Тем более, что вся сложность только в языке, а я его уже усвоила.

Рядом с лагерем, где мы живем, есть бассейн, и мы туда каждый день ходим купаться. За вход надо платить две марки, но нам социальная организация выдает бесплатные карточки.

Не скучайте, я думаю, что мы когда-нибудь увидимся. Целую.

Юлия


Август 1998 г., ФРГ

Привет из Германии!

Привет Андрей!

Вот решила написать тебе письмо. Живется мне здесь хорошо, уже есть друзья. Они меня берут в разные интересные места, на дискотеку – здесь совсем не так, как в России, намного лучше, все ездят на машинах. Как только мне исполнится 18 лет, буду сдавать на права.

Я хожу в школу, уже понимаю все, что говорят учителя. Начала изучать английский язык, а писать по-русски становится все труднее. Класс у нас хороший, очень весело. Гуляем каждый вечер до поздней ночи, катаемся на машинах. Маме это, конечно, не нравится, но куда деваться? Недавно с родственниками ездили в Баден-Баден, ты знаешь, наверное, такой город, там есть большое казино. Ходили в итальянское кафе, греческий ресторан. Я даже поправилась. Но ничего, похудею, тем более, что в школу ходить сорок минут пешком – это полезно. Иногда, правда, одноклассники подвозят.

Вот обживемся здесь – приедете к нам в гости. Сейчас пока нельзя.

Пиши, как у тебя дела, как учеба, не забывай нас.

Твоя Юлия.


Январь 1999 г., Москва

Галя и Юля!

Хочу поговорить с вами официально. От вас мне нужно согласие на приватизацию квартиры. Мать вас много раз просила, а вы не ответили. У меня тогда была лень (депрессия), поэтому я не писал. Но вопрос этот серьезный. Если я, например, по пьяни или по дури своей обменяю нашу квартиру на какую-нибудь землянку, то есть подпишу договор, который мне могут подсунуть, то он состоится, а в приватизированной квартире – нет, так как мать будет ее совладелицей. Хотя никто не знает, сколько еще она проживет. А вдруг вы захотите вернуться, а квартиры уже нет? Так что шлите необходимые документы. Пока дочь несовершеннолетняя, ваше согласие обязательно.

Теперь переходим к неофициальной части. Мы живем хорошо, все у нас есть, дай бог здоровья матери и президенту России.

Правда, идет чеченская война, и там почему-то гибнут люди. Чеченцы устраивают в Москве террористические акты, взрывают дома, и от этого всем страшно. В 1937 году за такие дела всех бы расстреляли.

Итак, мы ждем от вас документов. Можете приехать и привезти их лично. Я все еще продолжаю вас любить.

Миша.


Март 1999 г., Москва

Галина Константиновна и Юлия Михайловна!

Пишу вам по печальной необходимости. Случилось непоправимое. 15 марта в 18.00 часов скоропостижно скончался наш отец и дед Юлии Михаил Николаевич Лунин. Еще утром он чувствовал себя нормально, спускался вниз по лестнице к почтовому ящику, обедал вместе с матерью. Потом она ушла по делам, а когда вернулась, то предложила ему поужинать. Он бодро ответил: «Всегда готов, как пионер». Но только сел за стол, как схватился за голову и сказал: «Ой, как мне плохо!». Мама уложила его на кровать и пошла вызывать «скорую помощь». Она приехала быстро, через 15 минут, но он был уже мертв. Еще до приезда «скорой помощи» мама успела позвонить Мише и сказать, чтобы приехал, потому что отцу плохо. А мне не успела, позвонила уже потом, после смерти.

Хоронили деда как участника Великой отечественной войны. Из военкомата приехали солдаты – они несли гроб. А потом у могилы дали несколько оружейных выстрелов. Вот и все, нет больше Михаила Николаевича Лунина. Есть холмик земли и несколько венков. Смотреть на это тяжело. Мать очень переживает, она прожила с ним вместе 54 года.

.

Татьяна.


Апрель 1999 г., ФРГ

Дорогая бабушка!

Мы получили печальное сообщение о смерти деда. Это для нас большое горе. Я сразу вспомнила, как любила с ним играть, когда была еще маленькой и мы жили вместе с вами в одной квартире. Сразу же навернулись слезы, но ничего сделать уже нельзя. Жалей себя, не расстраивайся сильно и будь такой же бодрой и спортивной, какой ты была всегда.

Я после учебы в гимназии хочу учиться в университете на психолога, поэтому купила себе большую книгу по психологии. Нам задали по немецкому писать реферат, и я выбрала тему «Типы человеческой личности». Учиться здесь интересно, только жаль, что нет моих любимых предметов – русского языка и литературы. Вообще-то по русскому языку мы будем сдавать зачет – он у нас идет как иностранный язык. Приятно знать два языка, а скоро выучу и английский. В Германии английский – как второй родной язык.

Спасибо за приглашение в гости. Я тоже по вам скучаю и, может быть, на следующее лето мы приедем к вам в гости в Россию. Это непросто, надо много денег, но мы будем стараться.

Что-то от папы давно нет писем, а я люблю его письма, он всегда пишет подробно и с юмором, очень интересно читать. Надеюсь, что он нам все-таки напишет. Еще надеюсь, что у нас всех все будет хорошо.

Целую,

Юлия


Июль 1999 г., ФРГ

Андрюша, привет!

Ты не забыл еще свою сестру? Я тебя тоже помню. Рада была получить от тебя письмо. Я недавно тоже в шикарном кинотеатре смотрела фильм «Титаник». Это было потрясающее зрелище, и я весь фильм плакала.

На прошлой неделе я ездила на встречу с директором реальной школы, он оказался очень приятным мужчиной. Мы с ним очень хорошо поговорили по- немецки, и он решил меня взять. Из трех классов нашей школы, в которой я учусь, нас взяли четверых. От нашего лагеря до школы 15 километров, но я надеюсь, что к сентябрю у нас уже будет автомобиль, и мама туда будет меня подвозить. В школе здесь учиться интересно, много различных мероприятий, экскурсии и так далее. А в реальной школе, говорят, еще интереснее будет.

Я сижу сейчас на уроке истории в прикиде: кроссовки на толстой подошве, расклешенные штаны и кофточка до пуза, и пишу тебе письмо.

Отвечаю на твои вопросы. Передач у нас русских нет, в принципе хватает немецких, а некоторые подключаются к специальным антеннам и ловят русские программы (за определенную плату, конечно). Есть у нас русские магазины, там продают русскую одежду, кассеты, газеты и многое другое. Есть даже мороженое – русский пломбир. Я, правда, предпочитаю немецкий.

Что касается компьютеров, то ты прав, здесь это не роскошь, каждый нормальный ученик имеет компьютер. И мне в школе сказали, что если я хочу учиться дальше, то должна приобрести компьютер. Но я решила, что сначала надо приобрести права на вождение автомобиля.

Никогда не думала, что когда-нибудь немецкий станет мне родным языком. Начала учить английский. Среди русскоязычных не я одна не учила его в российской школе, так что из худших я – лучшая с легкой твоей руки. Помнишь, переводили с тобой песни? Вот теперь пригодилось.

Летом я работала, в отпуск никуда не ездила. Заработала 1500 марок, а на «права» надо еще столько же.

После занятий пойду в секретариат получать деньги на проезд – 142 марки. Пойду сегодня по магазинам.

Целую тебя и скучаю.

Привет всем!

Сестренка Юля.


Июнь 2000г., ФРГ

Привет, мой маленький братик!

Тебе сейчас, наверное, всего 27 лет. Очень рада была твоему письму и особенно фотографии, а то я уже забыла, как ты выглядишь.

Я сегодня получила твое письмо перед тем, как сдавать экзамен по вождению. Так вот – сдала! Можешь меня поздравить, в Германии это дается не так уж легко, как в России, движение более интенсивное и правила строже. Так что пишу письмо в счастливом состоянии.

Насчет моего приезда на родину пока ничего сказать не могу. Может быть, лучше ты приедешь? Здесь есть много интересного, мы тебе все покажем.

В школе предстоят экзамены: немецкий, русский, английский, математика, химия. Потом практические предметы: должна сварить три блюда за два часа, при этом соблюдать такие правила на кухне, которые обычной поварихе и не снились, и все сделать так, чтобы посуда была чистой. Это не так просто. Здесь нельзя выбирать самой предметы, которые хочешь сдавать. Тебя посылают учителя туда, куда нужно. Так что неизвестно, что учить. Поэтому не учу ничего. Хорошо устроилась!

На этом письмо заканчиваю.

Передавай привет всей родне!

Юля


Апрель 2000. ФРГ

Братик мой, Андрюшенька!

Наконец-то я получила твое письмо. Разве я не писала тебе, какие у нас в школе предметы и в чем состоит моя работа? В школу мы ходим два раза в неделю и изучаем там компьютер (Word, Exel, Acces, Internet), экономику (психологию продаж, бухгалтерию), английский язык, правила хорошего тона. На работе я сижу в бюро. Работаю с компьютером, отвечаю на звонки, выполняю всю бумажную работу, которой в Германии слишком много. Это будет продолжаться в течение года.

Теперь о личном. Замуж я не собираюсь, некогда. Мне еще предстоит три года учиться в гимназии и четыре года в университете. Зачем? Сама не знаю. Гуляем по полной программе. Сходить здесь есть куда, были бы деньги, а они есть не всегда, хоть и живем в Германии. Объяснить человеку, живущему в России, что в Германии тоже много проблем, но они немного другие, невозможно. Это надо пережить.

Я последнее время все чаще вспоминаю, как мы с тобой проводили время в Москве, вместе гуляли, ездили к бабушке с дедушкой, даже дрались иногда, то есть как вместе росли. Все это наше детство, которое уже не вернуть. В каждом возрасте своя прелесть, но все равно жалко прошедшие годы.

Моя подружка ездила в Америку и снимала там все, что видит, на камеру. Если честно, я от Америки ждала большего. В фильмах все намного красивее выглядит.

Пока!

Твоя Юля

P.S. Точно могу сказать, что в этом году в Россию не приеду, нет денег. Скажи бабушке, пусть не обижается.

P.P.S. Пишу, как всегда, в школе, времени мало, да еще пацаны-турки докапываются, кому я пишу. А сосед мой по парте, румын, грозится, что все понимает по-русски. Вот такой у нас International.


Август 2000г., ФРГ

Привет, папа!

Большое спасибо за поздравление с днем рождения. Оно, как всегда, оригинально. У нас все нормально. Я закончила школу, теперь имею среднее немецкое образование. В этом году буду проходить годичный курс, который в переводе на русский называется «Основы работы в бюро и на предприятии». Буду изучать работу с компьютером, деловой английский, экономику. Когда закончу курс, хочу устроиться на работу, а вечерами учиться в гимназии. В Германии не сдают экзамены в университет, как в России, а учатся три года в гимназии.

Документы, которые вы с бабушкой просите, обязательно пришлю. Много времени ушло на то, чтобы найти русского нотариуса. Я прошу меня извинить, что тянула долго, но немцы не понимают, почему я должна давать согласие на приватизацию квартиры, в которой не живу. Но надеюсь, что русский нотариус поймет.

На личном фронте никаких изменений нет, замуж не собираюсь.

Подруг и друзей у меня много, но таких, как в Москве, наверное, уже не будет. Очень рада, что ты уже два года на свободе, желаю не болеть и в дальнейшем.

Юлия


Февраль 2001г., ФРГ

Здравствуй, Миша!

Что-то ты нам совсем не пишешь. Отправила тебе уже два письма – и ни одного ответа. Или ты их не получил, или, может быть, болеешь? Очень не хочу, чтобы ты болел. Или ты не хочешь нам писать? Это тоже можно понять, но мы тебя все время вспоминаем, думаем о тебе и желаем только хорошего. Я скучаю по тебе и по Джастине.

Я работаю на заводе в литейном производстве, работа малопривлекательна, мне не нравится, но куда еще меня возьмут в моем возрасте и с плохим знанием языка? В языке мне даже практиковаться негде – на работе все русские, разговариваем на своем родном языке. Дома с дочерью говорим по-русски. Юля много общается по-немецки в гимназии, поэтому знает язык хорошо.

Я тут с горем пополам научилась водить машину, хотя бы это дает мне удовлетворение.

Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Для меня ты остался самым родным мужчиной на свете, я даже не думала, что буду так по тебе скучать.

Целую тебя.

Галя


Август 2001г., ФРГ

Привет, папа!

Получила твою открытку, спасибо. У меня все нормально. Исполнилось мне 20 лет, но мне от этого не радостно ни капельки – старость на пороге (шутка). На день рождения утром приходили родственники, а вечером – друзья. У меня здесь друзей много, но в России они были лучше. Или я тогда была младше? Не знаю.

Я теперь учусь в гимназии, и в классе нас 28 девчонок и ни одного пацана – вообще кошмар. При этом ни одной русской – все немки и одна полячка. Ужас какой-то, у меня все друзья до этого были русские, а вот теперь вхожу в немецкий мир.

В любви мне не везет, так что замуж не собираюсь. Ты спрашиваешь, не вышла ли замуж мама? Отвечаю: не вышла.

Погода у нас стоит хорошая, теплая – бабье лето. Везде желто-зеленые деревья, очень красивая осень. Кстати, что-то я вспомнила про «снег на зеленой траве». У нас это нормальное явление. Трава здесь круглый год зеленая. Не знаю, почему она не желтеет.

На этом буду закругляться.

Не болей и не переживай.

Юлия


Сентябрь 2001г., ФРГ

Привет, бабуля!

Сразу отвечу на твой вопрос: приехать к вам не могу. А если и соберусь когда-нибудь, то охранять меня 24 часа в сутки, как ты собираешься, не получится. У меня там много друзей и знакомых, которые хотят меня видеть, и которых хочу видеть я. Ты прекрасно понимаешь, что на месте удержать меня будет трудно, особенно если давно там не была.

Недавно я получила письмо от Наташи Пономаревой, которая жила с нами в одном доме. Она собирается летом приехать к нам в гости в Германию. Это было бы очень здорово! Она и пишет мне регулярно, в отличие от других. Приятно, что в Москве есть хотя бы одна настоящая подруга.

Мне до сих пор не верится, что нет деда. Кажется, вы до сих пор живете вдвоем в той кооперативной квартире.

Я начала сочинять стихи, одно могу подарить:

Всегда, когда тебе взгруснется,

Ты вспомни смех прошедших дней,

И что-то теплое коснется

Души израненной твоей.

Да, каждый знает, что непросто

Не видеть дорогих людей,

Но знай, что луч уставший солнца

Подарок той любви моей.

И если будет сильно туго,

То знай: с тобою я всегда.

И помни: в дождь, жару и вьюгу

Любви моей горит звезда.

Целую.

Твоя внучка Юлия.


Январь 2002г., ФРГ

Привет, братишка!

Спасибо за письмо, написанное древним способом, – на бумаге. Была очень рада, но электронное письмо почему-то не получилось, ты его, наверное, неправильно написал и отправил. Ты можешь по-русски писать в Microsoft Word, но e-mail на русском ты отсылать не можешь, как и получать. Для этого нужна специальная программа на CD-ROM, но у меня ее пока нет. Так что пиши e-mail на латинском (русские слова латинскими буквами), если, конечно, захочешь писать.

Теперь о реальной жизни. Закончились зимние каникулы – как всегда быстрее, чем надо. Новый год отметила отлично. У одного моего друга есть свое кафе – там и отпраздновали. Было очень весело – это мой лучший Новый год за прошедшие четыре года. Играли, танцевали, стреляли на улице. В Германии в 12 часов ночи все выбегают на улицу и стреляют, а поскольку это делают все, то представь, какой салют из этого получается.

В остальном тоже нормально – учусь, работаю. В личной жизни полный бардак. Не знаю, куда это приведет, но не думаю, что под венец. Да и некогда мне семью заводить, мне учиться до 26 лет. Однако познакомилась я через Internet с пацаном. Перезваниваемся, пишем SMS, но встретиться пока не можем. Он живет примерно за 300-400 километров от меня. Вот такая любовь на расстоянии. Как у тебя на этом фронте?

Ну ладно, заканчиваю, жду ответа. Пиши!

Юлия.

P.S. Приехать в Москву в ближайшее время не могу. Если ты соберешься к нам, то дай знать. Наташу Пономарёву в Германию не пустили, немцы не дали визу. Не родственница, незамужняя – нечего делать!


Февраль 2002г. ФРГ

Бабушка, здравствуй!

У нас все по-прежнему, Новый год отметили хорошо. Я была у друзей, а мама у родственников. Учусь по-прежнему в гимназии, скоро у нас должна быть практика. Пойду в детский садик или в дом престарелых, куда уж возьмут.

Мы перешли с января на европейские деньги, вы об этом, наверное, слышали. Теперь все в магазинах кажется таким дешевым, но и зарплата тоже вполовину меньше. Очень хочу летом приехать в Москву, но не знаю, что получится. Так что точно обещать не могу.

Больше не знаю, о чем писать. Ничего такого особенного в моей жизни не происходит. Посылаю тебе мою фотографию, я на ней именно такая, как в жизни. Кстати, мама мне всегда говорит, что я копия отца и внешностью, и повадками.

Передавай всей родне большой привет, особенно моему папе.

Целую тебя крепко!

Люблю и скучаю!

Внучка Юлия.

Ожидание.

Когда Миша остался один, мама с сестрой всячески старались его успокоить, хотя внешне он не проявлял признаков беспокойства. Они рисовали ему оптимистические картины будущего, где вырисовывалось, что Галя с Юлей наживутся в Германии, что им там не понравится, и они вернутся домой, в Москву, а он должен к этому времени подлечиться, чтобы встретить их молодым и красивым. Был и второй вариант, когда Галя и Юля уже обжились в своей Германии, им там нравилось, и они приглашали подлечившегося Мишу к себе. Однако ни первый, ни второй варианты Миша не принимал, потому что не верил в них. Тем не менее, он постоянно ждал от дочери и жены писем, а если получал, то перечитывал несколько раз.

Галя и Юля писали нечасто, но, если Таисия Михайловна высказывала по этому поводу недовольство, что, мол, могли бы писать и почаще, Миша за них заступался.

– 

Жена и дочь у меня были нормальные, – говорил он, – они были хорошие, а я дурак. Я получил по заслугам.

При этом на глазах у него блестели слезы.

– 

Но ведь еще не все потеряно, – пыталась внушить ему Таня, – ты можешь теперь переехать к родителям, а их квартиру продать; возьмешь деньги и поедешь к ним, в Германию…

– 

Еще чего! – сердился Миша, – в Германию я ни за что не поеду! Пусть сами приезжают.

– 

Конечно, когда-нибудь они и сами приедут. По крайней мере, дочь – у нее здесь родина, родственники и друзья.

Миша не стал поддерживать эту тему и отвернулся. Жена, которая когда-то любила до самозабвения и без него не мыслила жизни, бросила его. Для Миши это было более чем неожиданно, поэтому понадобилось много времени, чтобы осознать случившееся. Он не был слишком привязан к дочери и воспринимал ее как данность, не испытывая нежных отцовских чувств. Но на расстоянии какие-то чувства в нем все-таки проснулись, и образ исчезнувшей Юльки тоже не давал ему покоя. Он подолгу изучал фотографии, которые она ему прислала: то держал их перед глазами на столе, то ставил на полку рядом с книгами, но никогда не прятал. Его жизнь превратилась в ожидание.

Миша нигде не работал. Имея третью группу инвалидности, он получал небольшую пенсию в 600 рублей, что соответствовало 20 долларам. Из этих денег он по льготному тарифу платил за квартиру, оставляя себе 100 рублей на выпивку, без которой не мог обойтись, а остальные деньги отдавал матери на продукты. Конечно, этих денег ни на что не хватало, и матери приходилось тратить на сына часть своей пенсии. Таня приглашала брата по выходным к себе обедать, но приходил он не всегда. Она дала ему почитать роман модной писательницы Марининой, который понравился ей самой, и Миша очень им заинтересовался, а потом спросил, нет ли у Тани чего-нибудь еще того же автора. Таня начала покупать все романы Марининой по мере их выхода в свет, и они с Мишей их читали по очереди. Когда он приходил за книгами, Тане удавалось его накормить.

Отец Михаил Николаевич, узнав об отъезде снохи и внучки, еще больше замкнулся в себе. Он утратил всякий интерес к жизни, перестал выходить из дома и проводил время, лежа на диване. Таисия Михайловна несколько раз вызывала ему врача, но он ни на что не жаловался и отказывался лечиться. Так он прожил ровно год – именно столько времени прошло после отъезда Гали и Юли; умер Михаил Николаевич так быстро, что, наверное, и сам не успел заметить этого.

На похоронах отца Миша показал себя не с лучшей стороны. Занимался этими скорбными делами муж Тани Сергей, а Мишу он привлек как помощника. Когда Сергею надо было решать организационные вопросы на кладбище, Мише поручили купить венки. Вот тут-то Миша и оказался не на высоте, когда купил пару самых дешевых венков. Он сэкономил денег для выпивки. Убитая горем вдова даже не заметила этого, но Таня, а особенно Сергей, сразу обратили на это внимание. Однако исправлять создавшееся положение было уже некогда, а на следующий день и два последующих Миша был так пьян, что разговаривать с ним было бессмысленно.

Отца похоронили, и Таисия Михайловна жила только для сына. Она тяжело переживала его ежемесячные запойные пьянки, но тут же забывала о них, когда запои кончались. Мать с сыном ежедневно перезванивались и докладывали друг другу, что все в порядке. Иногда на Мишу нападало сентиментальное настроение, и он начинал себя жалеть, параллельно жалуясь матери.

– 

Ты лучшая мать на свете, – говорил он, – что же будет со мной, если вдруг ты умрешь? У Тани своя семья, ей не до меня…

После таких излияний Таисия Михайловна всегда беседовала с Таней, просила не оставлять бедного Мишу, если с ней вдруг что-нибудь случится. Таня обещала, что Миша в любом случае без куска хлеба не останется. Но при этом высказывала сомнения насчет его долгой жизни.

– 

Он ведет такой образ жизни, что умрет раньше тебя, – говорила она обыкновенно, и мать, как ни странно, всегда спокойно соглашалась с ней.

Таня знала, что Миша кончит плохо, и исподволь готовила маму к очередному удару судьбы. Два удара – отъезд внучки и смерть мужа- она кое-как пережила.

Таисия Михайловна, помня уроки своего мужа, тоже написала письмо сыну, умоляя его лечиться и вести здоровый образ жизни.


Миша!

Недавно я прочитала в журнале статью Сытина «Не таблеткой, не уколом, а добрым словом» и сделала вывод, что его метод тебе обязательно поможет, если ты серьезно к нему отнесешься. Людей с таким, как твое, душевным состоянием в наше время очень много. И тот, кто твердо решил вылечиться, кто заставляет себя пробудить резервные силы, которые есть в каждом человеке, сумеет обновить свой организм. Нужно избавляться от плохого настроя, от апатии, тогда и самочувствие будет лучше.

Я прошу тебя прочитать статью Сытина и заняться самовнушением. Надо воодушевлять себя, настраивать на веру в исцеление, внушать себе, что организм способен победить душевную болезнь. К этому хорошо бы добавить утреннюю гимнастику, душ и прогулки на свежем воздухе – жизненный тонус и работоспособность обязательно будут выше. И Сытин, и Кашпировский, и Чумак, и другие психологи, глубоко изучившие внутренний мир человека, убедились, что слово может мобилизовать силы и обновить организм. Если сам не сможешь, можно сходить к тому же Сытину или другому психологу на прием, лечиться анонимно. Надо действовать, принимать какие-то меры, чтобы избавиться от недуга. Под лежачий камень и вода не течет! Подумай, Миша, еще не все потеряно.

Мама


Сын письмо прочитал, с мамой согласился, но ничего делать не стал – не было у него на это ни сил, ни желания. После отъезда Гали Миша стал реже попадать в психушку. Появилась даже слабая надежда, что он сбросил с себя оковы своей болезни. Но чуда не произошло. И как-то во время очередного визита матери он со слезами на глазах сказал ей: «У меня начинается… Начинается – и я ничего не могу сделать! Я пил таблетки – не помогает! Начинается опять! Но я не хочу туда, не хочу!». «Что начинается, сыночек? – встревожилась Таисия Михайловна, – ты заболел? Может быть, вызвать врача?». «Вот врача как раз не надо! Маниакальность начинается, она, родимая! И никуда мне от нее не деться!» – и Миша зарыдал.

Мать начала успокаивать сына, хотя не очень поверила, что начинается его психическая болезнь. Она уговаривала его лечь спать пораньше. Отдохнуть, как следует. И успокоиться. На какое-то время Миша действительно успокоился, и Таисия Михайловна ушла к себе домой. Но на следующий день Миша исчез, и его не могли найти три дня. Потом он появился дома с какой-то девицей, которая была его моложе лет на 15. «Мы решили пожениться», – сказала девица ошарашенной матери. Таисия Михайловна заметила, что новоявленная невестка уже нацепила на себя кое-что из вещей Гали, которые она не взяла с собой. Миша был возбужденный, веселый и полный надежд на будущую счастливую жизнь. Он начал рассказывать матери, что собирается с будущей женой в свадебное путешествие за границу. При этом они непременно заедут в Германию к его бывшей жене и дочери, чтобы посмотреть, как они там устроились. Потом Миша доложил, что уже позвонил Гале в Германию и разговаривал с ней полчаса о своей будущей женитьбе и о скором визите к ней. Потом за этот разговор мать заплатила полпенсии. Испуганная Таисия Михайловна первое время не могла вымолвить и слова, а потом, наконец-то сообразив, пошла к соседям звонить в больницу. Когда приехала бригада из психиатрической лечебницы, Миша не оказал сопротивления. Он отдал своей невесте ключи от дома, объяснил, где его искать. И обещал скоро вернуться.

– 

Вы зачем с ним связались? – спросила Таисия Михайловна у испуганной девушки. – Разве не видно, что он больной?

– 

Что вы говорите! – возразила девушка. – Он совершенно нормальный.

– 

Дай-ка сюда ключи, – грозно сказала Таисия Михайловна, – нормальный бы не отдал их первой встречной.

Таня, как обычно, навестила брата в больнице. И ей он тоже поведал, что собирается жениться, а пока невеста будет навещать его в больнице. Он ждал напрасно – предполагаемая суженая так и не явилась. Но по мере выздоровления Миша ее не вспоминал. Это была последняя женщина, переступившая порог его квартиры.

В следующий раз, примерно через полгода, Мишу в больницу отправил двоюродный брат Василий. Однажды вечером он позвонил Тане и сказал: «Приезжайте, у меня день рождения, а жена отдыхает в санатории. Мне скучно одному». В полном недоумении от такого предложения Таня ответила: «Кто же так приглашает? Надо было заранее сказать, что ты хочешь нас видеть. У меня муж еще с работы не пришел. И вообще поздно уже». Тогда Василий решил пригласить Мишу, хотя Таня очень просила его этого не делать. Михаил, получив приглашение, тут же поехал к Василию, предвкушая выпивку и закуску.

На следующий день позвонил Василий и сообщил Тане, что Миша плохо вел себя, и он вызвал бригаду «скорой помощи» из психиатрической лечебницы. Миша, по его словам, всю ночь не спал, гонял его за дополнительными бутылками, нес всякую чушь и утомил его до того, что Василий вызвал на помощь мать. Таисия Михайловна приехала тут же и начала уговаривать сына успокоиться и ехать домой. Однако Миша после бурной ночи был не в настроении. Со словами «еще ты будешь мною командовать» он протянул руки, положил их на шею матери и больно сжал сонную артерию. Таисия Михайловна закричала. Василий этого не потерпел. Он всегда относился к Таисии Михайловне, как к родной матери, а после смерти тети Лиды только так ее и называл, потому что не забыл, что в подростковом возрасте именно тетка с мужем помогли ему встать на правильный путь в жизни.

Василий и сам был не без греха: из-за пристрастия к выпивке закончилась его военная карьера на звании «капитан», тогда как младший брат Виталий дослужился до подполковника. Но обидеть женщину, тем более мать, Василий не мог. Он оттолкнул пьяного Михаила так, что тот отлетел в другой конец комнаты, и позвонил, куда следует. Когда Мишу увезли, он проводил плачущую мать домой.

Для Миши это был последний «курорт». В больнице он познакомился с художником Геной, который на тетрадном листе бумаги простым карандашом нарисовал его портрет. Когда Таня увидела это художественное произведение, то сначала не могла понять, что ее так испугало. Миша на портрете был очень похож на себя, смотрел на окружающих серьезно и пристально, но что-то незнакомое было в выражении его лица. Она поймет это потом, когда поставит портрет у гроба Миши и начнет отводить глаза, чтобы не смотреть на него, потому что в лице брата увидит укор. «Что же вы не спасли меня?», – казалось, спрашивал он.

Но пока он был жив, и Таня развлекала его в больнице.

– 

Ты помнишь, моей подруге Нине несколько лет назад сделали операцию? – говорила она.

– 

Конечно, помню. Надо было ехать за границу, а она здесь осталась.

– 

Первое время она чувствовала себя хорошо и даже вышла на работу. Но сейчас ей стало хуже, пошли метастазы…

– 

Это что такое?

– 

Рак начал распространяться по всему телу. Завтра Федор увозит ее за границу, здесь ей уже не помогут, – и Таня поднесла к глазам платочек.

– 

Ты ее жалеешь? А я знал, что она допрыгается.

– 

При чем тут «допрыгается», Миша?

– 

Вертихвостка пото

му что. Всю жизнь думала черт

знает о чем.

– 

А ты всю жизнь о чем думал?

– 

Я больной человек. Жить я вообще не хочу.

– 

Ну что ты говоришь! А если мать услышит? Хоть бы ее пожалел.

– 

Ей без меня будет только легче, – сказал Миша и глубоко задумался.

После выписки из больницы у него сохранилась дружба с Геной, с которым они имели один диагноз: «маниакально-депрессивный синдром». У них было много общих интересов, поэтому они не скучали вместе. Таня как-то застала Гену у Миши дома и познакомилась с ним. Тогда друг брата произвел на нее вполне благоприятное впечатление. Он рассказал ей о своей семье – у него была жена и двое детей, а также престарелые родители. «Вот еще одна несчастная семья», – подумала Таня. Она еще не знала, что именно Гена научит Мишу принимать внутрь разные суррогаты вроде «стеклоочистителя» и «лосьонов после бритья», а также собирать пустые бутылки.

Не успел Миша прийти в себя после лечения, как в больницу положили мать. У Таисии Михайловны совсем отказал левый глаз, нужна была операция по удалению катаракты. Она мужественно перенесла все неприятности, связанные с хирургическим вмешательством, а беспокоилась только о Мише. Он это понимал и навещал мать в больнице часто, встречаясь там с Таней. И как-то вечером, выйдя из больницы вместе с Мишей, Таня сделала последнюю попытку узнать истину. Она задала брату тот самый вопрос, который много лет не давал покоя всей семье. Так что же случилось там, в армии, в прибалтийском городе Лиепая, где проходил службу Миша? Она готова была услышать все, потому что много раз перебирала в уме всякие варианты, но ответ поразил ее своей неожиданностью.

– 

Меня в шпионы приглашали, – сказал Миша.

– 

Куда?? – не поняла Таня, – в какие шпионы?

– 

В самые обыкновенные, как в кино. В резиденты.

– 

И что же? Ты согласился?

– 

Нет. А крыша поехала.

– 

Но почему? – спросила ошарашенная Таня.

– 

Не знаю.

Миша уже понял, что рассказал лишнего, и больше не произнес ни слова. Да и что тут было говорить? Как это обычно делается, Таня видела в кино, и дорисовать картину ей не составляло труда. Она вспомнила: Миша писал из армии, что, вроде бы, не собирается возвращаться в свой Выборг, а не прочь устроиться работать в Москве. А потом, под конец службы, вдруг резко меняет свое решение и сообщает, что остается жить и работать в Ленинграде. Почему? Да! Он еще ссылается на какого-то майора, который якобы одобряет его поступок. Уж не связано ли это с предстоящим шпионством? Все может быть, но Миша в этом не признается. И без того странно, почему он решил сделать признание, которого не делал более 20 лет. Неужели предчувствовал свою скоруюсмерть? Теперь можно было думать все, что угодно. И Татьяна придумала свою версию случившегося.

К Мише в армии кто-то внимательно присматривался, изучал его интеллект, привычки и пристрастия, а также слабые стороны. Потом ему сделали предложение, которое его шокировало, и он тут же от него отказался. Его попросили подумать несколько дней, а потом сделали повторное предложение. Миша опять не выразил своего согласия, и тогда ему пригрозили, потому что он уже «слишком много знал». Миша не испугался угрозы, поскольку в силу своей порядочности не поверил в нее. Ему предложили большую по тогдашним понятиям сумму денег и, возможно, в какой-то момент ему захотелось их получить. Денег у Миши никогда не было, а иметь их хотелось – в этом нет ничего не-нормального. Минутное замешательство солдата, наверняка, было замечено, и он был загнан в угол, откуда выбраться было уже трудно. Как только Миша опомнился и категорически стал отказываться стать предателем, его начали шантажировать и запугивать, что сообщат по месту будущей работы о его недостойном будто бы поведении в армии. Но Мише это было безразлично, поскольку возвращаться в Выборг он не собирался. Или не собирался именно по этой причине? А что, если обрабатывать его начали в самом начале службы?

Итак, Миша отказался служить на благо чужой и непонятной Латвии, которая теперь уже заграница. Наверное, это так. Если бы он согласился, жизнь сложилась бы по-другому. Во всяком случае, могла бы сложиться по-другому. А что получилось теперь? Михаил Лунин со знанием о существовании какой-то шпионской сети возвращается в Москву или Ленинград. Вряд ли он сразу побежал бы в КГБ докладывать, но теоретически такая возможность не исключена. Это понимают его наниматели, поэтому они выводят, как говорится, Мишу из игры.

Не исключено, что могло быть иначе. Миша, переживая все эти события, потерял сон, а это в свою очередь привело к нарушению психики. Но при таком раскладе получается, что сошел с ума он очень вовремя, как по заказу. А если без «как», если заказ такой и правда был? Мишу сначала усыпили, подмешав отраву в выпивку, потом сделали укол – и проснулся он уже в психушке, сам не понимая, как он туда попал. Дальше – дело техники. В результате солдат Лунин – законченный психический больной. И если такой пойдет докладывать в КГБ, его не воспримут всерьез.

У Тани раскалывалась голова от тяжелых мыслей. Она ругала себя за несообразительность и недальновидность. Почему в голову приходили какие угодно варианты, только не этот? Опять наивность, вера в людей, которые должны всячески помогать Мишеньке, но никак не вредить. «Загубили Мишеньку!» – причитала когда-то ныне покойная тетя Лида. Вот она-то и оказалась права. Мама Таисия Михайловна тоже никого не подозревала, а даже была склонна списать болезнь сына на наследственность. Для этого пришлось вспомнить одну семейную тайну, вытащить хранящийся в забвении «скелет в шкафу». Отец мамы и дедушка Тани Михаил Андреевич был красивым и статным мужчиной, чем-то похожим на Мишу. Для тех времен он был очень грамотным, много читал и даже писал стихи. Это он дал дочери романтическое имя Таисия, хотя все хотели назвать ее Татьяной. Это он настроил свою младшую дочь на то, чтобы она обязательно получила высшее образование. Семья в свое время была раскулачена, чего не могла простить советской власти Лидия Михайловна, Таисия же отнеслась к этому спокойно. Потом, уже в постперестроечные годы, двоюродные братья Татьяны Василий и Виталий сделают попытку вернуть отобранную в годы коллективизации усадьбу семьи. Но на их запрос придет отрицательный ответ, потому что в архиве не сохранились документы о раскулачивании.

Бабушка Евдокия никогда не работала, единственным кормильцем семьи был Михаил Андреевич, но его пороки мешали работе. Семья без конца меняла местожительство.

Дедушка страдал хроническим алкоголизмом, который выражался в многодневных запоях и неадекватном поведении. Проще говоря, дед буянил так, что семье приходилось от него прятаться в сарае или у соседей. Все разбегались, едва заслышав его тяжелые шаги. Выпив, Михаил Андреевич начинал бить стекла, переворачивать столы, разбрасывать по углам вещи. Тумаки жене и дочерям тоже входили в его планы, поэтому жить с ним с каждым годом было все тяжелее, но деваться было некуда. И только после войны, когда Таисия вышла замуж, мать Евдокия Васильевна решилась уйти от мужа и переехать к дочери. Михаил Андреевич пожил один недолго. Однажды майским утром его нашли мертвым – он повесился на дереве, растущем во дворе дома. Смерть мужа и отца долго оплакивалась. Таисия, пережив шок, увековечила память об отце, назвав его именем сына. Это сейчас появились сообщения о том, что нельзя называть детей именем предков-они берут на себя всю их греховную карму. А тогда об этом никто и не подозревал.

Унаследовал ли Миша пороки деда? Не исключено. Но деда не считали сумасшедшим, хотя он и был алкоголиком. Миша пошел по стопам тезки только тогда, когда начал «лечиться водкой от маниакальности». В конце концов, он от нее, может быть, и вылечился: последние два года перед смертью Миша не лежал в больнице. Но вместе с тем он впал в другую, не менее тяжелую зависимость. Получив пенсию, Миша запирался у себя дома и никого не пускал, чтобы не отправили в больницу. Он пил несколько дней до бесчувственного состояния, пока не кончалась закупленная им дешевая водка. Мать была уже слишком стара, чтобы справиться с ситуацией, а Таня, сделав несколько попыток образумить брата, вдруг поняла, что бороться бесполезно. Конец неумолимо приближался.

Новый 2002 год, они встретили втроем: Таня, Сергей и Миша, который пришел трезвым и принарядившимся. Уютно усевшись за праздничный стол у телевизора, начали беседу о том о сем, вспомнили Галю с Юлей, поговорили о предстоящем дне рождения мамы, проводили старый новый год. Бой курантов тоже встретили без проблем. А вот потом Таня не может себе простить, почему не уловила тот момент, когда разговор двоих мужчин вошел не в то русло и вылился не туда. То ли мужу шампанское чересчур ударило в голову, то ли брат опять ляпнул какую-нибудь бестактность в его адрес, но Сережа вдруг начал читать Мише нравоучения.

– 

Ты молодой, здоровый мужчина, – говорил он, – а мать у тебя старенькая. Однако почему-то не ты ее содержишь, а она тебя. Почему ты не работаешь – не могу понять. Лежишь целыми днями, как только пролежни у тебя не образуются!

– 

Я инвалид, – коротко ответил Миша.

– 

Это ты инвалид? Как водку пить – ничего не болит? А как работать – весь больной?

– 

Да. Я инвалид и алкоголик.

– 

От алкоголизма лечиться надо, также как и от лени, – не унимался Сергей, – у тебя мать старенькая, а ты ее в могилу загоняешь.

– 

Я сам скоро умру, и вы все от меня отдохнете, – спокойно возразил Миша.

– 

Ты еще молодой человек, мог бы начать новую жизнь. Сбежала жена – и черт с ней, нашел бы другую.

– 

Не нужна мне жена. Мне одному хорошо.

– 

Оно и видно, что хорошо. Все о тебе думают, беспокоятся – мать, сестра, только тебе на все наплевать.

Миша выдержал атаку спокойно, не возмутившись, не повысив голоса. И кто сказал, что он психически больной? Никаких признаков болезни в этот момент у него не было. Да и где она, эта грань, разделяющая нормальность и ненормальность? Конечно, Сергей был формально прав. Но только формально, а не фактически. Если Миша вел себя именно так, значит, он не мог иначе. На работу у него не было сил, потому что организм был отравлен сильнодействующими психотропными препаратами. Когда Миша наклонялся, чтобы завязать шнурки на ботинках, с него ручьем стекал пот. Такое бывает при слабости сердца или при сахарном диабете. Таня и мама не раз просили Мишу сходить к врачу, провериться, но он отмахивался. А болезнь физическая наряду с душевной, видимо, прогрессировала.

– 

Ты замолчишь или нет, – возмутилась Таня, обращаясь к мужу, – тебе в жизни повезло, с тобой никогда ничего не случалось, поэтому ты не в состоянии понять других. Вот с такой холеной рожей, как у тебя – иди посмотрись в зеркало, иди, иди… Да, да, вот с такой рожей ничего не остается, как другим лекции читать. Да если бы ты пережил половину того, что Миша, хотела бы я на тебя посмотреть!

– 

Да я хотел только… – начал было оправдываться Сергей.

– 

Свое преимущество хотел ты показать, больше ничего, – подвела Таня резюме, – сейчас же извинись, или вылетишь отсюда и никогда больше не войдешь.

Муж опешил от категоричности жены, но спорить не стал. Шампанское из его головы сразу улетучилось.

– 

Извини, Миша, если это тебе неприятно, – сказал он, – я не хотел тебя обидеть. Не пойти ли нам прогуляться к елочке?

– 

Собирайтесь! – скомандовала Таня.

Через неделю, в ночь на рождество, Таня увидела странный сон. Стоит она будто на дороге и видит, что откуда-то издалека идет ее отец. Она знает, что он умер, но стоит, ждет. Он подходит ближе, и вдруг оказывается, что это не отец,а брат Миша. И Тане стало страшно.

Впоследствии, когда уже наступит этот зловещий март, в котором все и приключилось, она вдруг почувствует себя плохо. Ее начнет бить озноб, а перед глазами будут бегать мурашки. «Ты не заболела?» – спросит вернувшийся с работы муж. «Я жду чего-то плохого», – ответит Таня. До смерти Миши оставалась неделя и один день.

Конец.

Таисия Михайловна восприняла смерть сына гораздо тяжелее, чем ожидала Таня. Горе сразило ее, и она существовала только на таблетках, боясь не дожить до похорон. Танина подготовка не пошла ей впрок, стало быть, в плохой конец она не верила и жила последние годы иллюзиями.

После того, как Мишу отправили в морг, Таня привезла полуживую мать к себе домой. И только на следующий день к обеду они поехали в Медведково встречать гроб. Таня уже ничему не удивлялась, ни на что не реагировала, она только хотела, чтобы все поскорее закончилось. Но когда Мишу привезли, оказалось, что гроб некому поднять на четвертый этаж, работники морга этим не занимаются, и ей пришлось звонить мужу на работу, чтобы он что-нибудь придумал. Сергей приехал с бригадой мужчин, и проблема разрешилась. Похороны были назначены на следующий день.

Готовясь к этому скорбному событию, Таня продолжала прибирать и мыть квартиру, потому что просто сидеть и ждать было невыносимо. Тут еще кошка Джастина наделала своих дел, и к запаху гари прибавился едкий запах кошачьей мочи. Она вылезла из- под кровати только тогда, когда Таня провела там шваброй. Джастина, видимо, не могла понять, что происходит. Она ерзала, не находила себе места, мяукала. Но Таню она больше не боялась, потому что та кормила ее рыбой и кормом «кити-кет». Приходили соседи, выражали соболезнования, что еще больше расстраивало Таисию Михайловну. «Кошка уйдет после сорока дней», – сказала Люба. Так и случилось.

Лицо Миши было закрыто марлей, и открывать его было не рекомендовано, потому что после пожара оно было страшно. Мать сидела относительно спокойно, пока не пришел друг Гена. Сначала он позвонил, спросил Мишу. Таня поинтересовалась, кто спрашивает, и ответила, что Миша – умер. «Я это предчувствовал, – сказал Гена, – я вчера приходил, а он мне не открыл». Потом Гена явился лично, посмотрел на гроб и сказал, что марлю надо убрать. Мать тут же с ним согласилась, потому что до последнего надеялась, что в гробу лежит не Миша. Марля была безжалостно сорвана другом Геной, и осмотр состоялся, после чего матери стало совсем плохо. А Гена, в свою очередь, закатил истерику, приговаривая: «Я отомщу за твою смерть, друг! Я этого так не оставлю!». Эти слова произведут впечатление на мать, которая после похорон напишет заявление в прокуратуру.

Любовь Дмитриевна из соседней квартиры, она же Люба из Таниного детства, приняла случившееся близко к сердцу.

– 

Бросили мужика – и вот результат, – сказала она, грустно глядя на бинты, – куда уехали – сами не знают. Выбрал себе жену – фашистку! Галина, я тут ее не понимаю, продолжала ему дурить голову и после отъезда.

– 

В каком смысле? – заинтересовалась Таня.

– 

Ну, как же! Она же ему написала: «ты самый лучший, самый родной мужчина». Зачем? Уехала – и нечего врать, волновать его. Он сам читал мне это письмо, и я видела, в каком он был душевном состоянии. Чтобы получить от него какие-то там бумажки, она дурила ему голову. Та еще стерва! И заметь – как только все бумажки получила, она тут же писать ему перестала.

– 

Она ему звонила каждый год на день рождения.

– 

Да? И на том спасибо. Но его нельзя было оставлять одного. Один раз, помню, он спал на лестничной площадке, потому что не смог открыть дверь. Пришлось нам, соседям, открывать и его в квартиру затаскивать. А я ему всегда помогала. У меня телефона нет, я ходила к нему звонить, поэтому и денег давала в долг, когда ему было совсем плохо. Мать не давала на похмелье – помирай, сынок, как знаешь. А я его жалела.

Татьяна хотела было возмутиться, но не сделала этого, потому что Люба была права. Когда человек зашел слишком далеко, запретами и беседами тут ничего не добьешься. Тут, как больному раком, можно только облегчить состояние, но вылечить уже нельзя. И Таня искренне обрадовалась, когда узнала, что у Любы, кажется, налаживается личная жизнь. Она работала завхозом в ЗАГСе, и там умудрилась встретить своего избранника, который был на десять лет моложе ее. По Таниной теории это не идеальный кандидат в мужья, но где его взять, идеала-то? К тому же жених Любы не беден, ездит к ней на «Мерседесе», зачем же отказываться от своего счастья?

Вот так устроена жизнь – у кого горе, у кого счастье. Таня вспомнила Нину, от которой, как только она уехала за границу, не было никаких вестей. Ее нового адреса тоже не было. Да и что для Тани Нина – разве не могла она обходиться без нее годами, занимаясь своими собственными проблемами? Еще как могла! Тогда почему же образовалась такая пустота, как только она уехала? Почему ее постоянно волнуют вопросы: выживет ли Нина; приедет ли погостить; навестит ли свою старую подругу? Не зря говорят, что каждый человек неповторим, и заменить его уже не может никто.

В день похорон ярко светило солнце, потому что для всех, оставшихся в живых, наступила весна. Гале и Юле о трагедии сообщил Андрей по электронной почте, но они сообщение вовремя не получили, поэтому от них не было никаких вестей. Еще несколько дней Миша оставался для них живым. А потом пришло письмо от Юли.


Апрель 2002г., ФРГ

Любимая бабушка!

Пишу тебе в большом горе. До сих пор не могу отойти от шока – не стало моего папы. Мне так тяжело и больно, что не передать словами. Очень обидело нас, что никто не сообщил нам об этом, только моя подруга Н. Пономарева, да и то неделю спустя.

В тот роковой день я даже не подозревала, что такое может случиться. Я думала, что мой отец будет жить долго, несмотря на тот образ жизни, который он вел. К сожалению, я ошиблась. Мама очень переживает, она его сильно любила, и для нее это большой удар, от которого она не скоро оправится.

Очень страшно мне от той мысли, что я никогда его больше не увижу. Даже на его похоронах я не смогла присутствовать. Бабуля, у нас с тобой похожая судьба, твой отец ведь тоже умер, когда вы от него ушли. Я представляю, как вам было тяжело тогда. И сейчас случилось что-то не менее страшное. Я даже не могу найти слова, чтобы тебя успокоить, потому что сама не могу успокоиться. А маме моей еще тяжелее, чем мне. Боюсь за нее, у нее слабое сердце.

Я прошу тебя, бабуля, живи подольше. И не выбрасывай нашу кошку, хотя бы в память об отце. Он ее очень любил. Когда мы с ним разговаривали по телефону, он всегда рассказывал о ней. И в письмах всегда о ней писал.

Очень нам будет не хватать его писем и открыток. Очень тяжело поверить в то, что его уже нет на этом свете. Тяжело писать это письмо, слезы застилают глаза. Все четыре года, что мы здесь живем, мы его никогда не забывали. Мама мне рассказывала, какой он был хороший, пока болезнь и водка не сломили его.

Целую тебя и скучаю.

Твоя внучка Юлия.


Бабушка Тая все время плакала, ездила на кладбище и никак не могла смириться со смертью сына. Сначала она причитала, что он организовал все сам, потому что не хотел жить. Но Таня усомнилась в самоубийстве, потому что Миша, если бы даже и захотел убить себя, мог бы сделать это попроще. Он хорошо знал, какие таблетки надо пить и в каком количестве. Тогда мама выдвинула другую версию: его убили. Она вдруг вспомнила, что за неделю до смерти у Миши пропали ключи от квартиры, и ей пришлось везти ему запасные. Ключи пропали дома, иначе Миша не вошел бы в свою квартиру. В этот злополучный день Мишу навещали друг Гена и соседка Любовь Дмитриевна. От Гены-то можно всего ожидать, а вот соседке ключи точно не нужны. Да и зачем они вообще кому-то нужны?

Таня вспомнила, что убирала квартиру, но никаких ключей не находила. Она огляделась по сторонам. Особых ценностей, золота, брильянтов и даже видеомагнитофона у Миши никогда не было. На тумбочке стоял новый, купленный матерью телевизор, в шкафу много хороших книг, в серванте – посуда. Все это было на месте, никто на это не позарился. Так куда же могли деваться ключи? Гена, конечно, мог их прихватить, потому что Миша не всегда его пускал. Он скорее всего не знал, что Миша фиксирует замок кнопкой, чтобы и ключом его никто не смог открыть. Потом Гена мог просто забыть о ключах, потому что голова его не всегда была нормальной.

Таисия Михайловна изложила все доводы в заявлении в прокуратуру и просила найти убийцу своего сына. В то же время, немного очухавшись от потрясения, она начала заботиться о наследстве. На семейном совете решили, что мама переедет в Медведково – все-таки поближе к Тане, а однокомнатную кооперативную квартиру она продаст в пользу внучки Юли. Она попросила Таню поскорее написать об этом в Германию, потому что хотела успеть сделать все дела до того, как умрет сама. Таня не возражала, потому что ничего не осталось от брата Миши, только его дочь, да и та в далекой Германии. Конечно, Галю с Юлей пригласили вернуться в Москву, в свою квартиру, хотя и не надеялись, что они согласятся. Ответ от Юли пришел быстро.


Тетя Таня!

Спасибо за письмо. Мы еще не отошли, очень переживаем. Его смерть потрясла нас. Мы не забывали его все эти четыре года, всегда о нем помнили. Мама очень горюет, плачет, рассказывает мне, каким он был хорошим раньше. Я, к сожалению, мало его помню таким, но он был моим отцом, а родителей не выбирают. Я его любила за то, что он мой отец.

Вы пишете, что мы с вами все, пусть косвенно, виноваты в его смерти. Лично я себя виноватой не чувствую. А в чем виновата моя мама? В том, что любила его и свои лучшие годы прожила в этом кошмаре? Уж выто знаете, что это была за жизнь. Она уехала и увезла меня от безысходности и страха. Это очень нелегко – все бросить и помчаться неизвестно куда, так может поступить человек, доведенный до отчаяния. Сейчас, узнав о смерти отца, она все время плачет. У нее больное сердце, и я боюсь за нее.

Теперь о наследстве. Мы никогда не думали об этом, но раз уж встал такой вопрос, то скажу прямо: я не собираюсь от него отказываться. Наш уровень жизни не так уж высок, как может показаться. Маминой зарплаты хватает только на то, чтобы оплатить счета за квартиру, мою учебу, страховки и питание. На все остальное берем кредиты и сводим еле-еле концы с концами. Все время живем в долгах. Мамина сестра и бабушка Генриетта помогают немного, но у них свои семьи и проблемы. Мне приходится на карманные деньги зарабатывать мытьем полов в подъездах и туалетов по вечерам. Мама тоже работает много и тяжело. Мне не хочется жаловаться, но не думайте, что в Германии жизнь – мед. Мед она для тех, кто здесь родился. Мы даже пианино не можем купить, а мебель у нас вся старая. Машина шикарная на фото, что я прислала Андрею, не наша, наша намного скромнее. Приезжайте в гости, и сами увидите, как мы живем.

Сами приехать к вам мы пока не можем, финансовые проблемы не позволяют. Жизнь в Германии, повторяю, не такая уж сладкая, особенно когда женщина одинокая, без языка и без начального капитала. Но у нас дома всегда уютно, чисто. Мама умеет сделать все из ничего, об этом вы тоже знаете. Домой я всегда бегу с удовольствием.

Пусть бабушка живет в Медведково – это ее квартира, а за ту, кооперативную, первый взнос делали мои родители. Какую компенсацию вы мне предлагаете? Если сделка будет честная, то я согласна. Мама сказала, что в этот процесс вмешиваться не будет. Очень обидно, что мы решаем этот вопрос, когда после смерти отца не прошло и 40 дней… но раз вы так решили, я не возражаю.

Передавайте привет бабушке, дяде Сереже, Андрею.

Юлия


Таисия Михайловна расплакалась, прочитав письмо внучки. У Татьяны тоже екнуло сердце, когда она узнала из письма, что Юле приходится мыть подъезды и туалеты. Живя здесь, племянница была нетороплива и несколько ленива даже в таких делах, как уборка квартиры. А там вот нужда заставила.

Однокомнатную квартиру, расположенную в юго-западном районе столицы, тут же выставили на продажу. Хотели продать без посредников, но это не получилось: любое вывешенное объявление тут же попадало им в руки. Недаром же говорят, что в Москве уже давно все схвачено и за все заплачено. Таисия Михайловна установила свою цену и не уступила ни рубля, хотя покупателя пришлось искать долго, почти полгода. Не доверяя никому и опасаясь фальшивок, она повела покупателя прямо в банк, где деньги тут же были переведены в евро и отправлены в Германию. Агент недвижимости с удивлением посмотрел на присутствующую при сделке Таню и спросил: «Она что же, даже тысченку вам не подарила?». «Нет, – ответила Таня, – это деньги для внучки». Откуда было знать агенту, что женщина, прошедшая войну, женщина, для которой когда-то честь была дороже жизни, не будет мелочиться. Она обещала внучке деньги за квартиру, и она их отдала – все до последнего рубля. Даже Юля усомнилась было в этом, бросив в письме фразу «если это будет честная сделка». Но и Юля была на высоте, когда прислала бабушке отказ от своей доли наследства в ее квартире в Медведково – этого документа требовали местные чиновники. Так что сделка состоялась – и она была честной с обеих сторон.

Отправив внучке деньги, бабушка очень надеялась, что она приедет наконец-то погостить в Россию. Но в этом году каникулы у Юли уже кончились, и пришлось ждать следующего лета. Таня с Сергеем после работы делали в квартире бабушки ремонт, чтобы Юле было приятно в ней находиться. Все ждали ее приезда, а она все не ехала. Таисия Михайловна, несмотря на то, что ей уже перевалило за восемьдесят, чувствовала себя неплохо, по утрам делала зарядку, самостоятельно ходила в магазин и на рынок. Она решила во что бы то ни стало дождаться Юлю, дожить до того светлого дня, до которого не дожил Миша. Андрей тоже ждал Юлю, с которой продолжал переписываться и делиться сокровенными мыслями. После окончания юридического института с карьерой у него было все в порядке – он работал в адвокатуре. Вот только личная жизнь пока не складывалась, его девушки все время менялись. Неужели он искал похожую на Юлю?

Наступил новый 2003год, пятый год отсутствия внучки, и бабушка решила, что теперь-то она непременно приедет. Юля писала обнадеживающие письма с обещаниями приехать, но бабушку опять ждало разочарование. У внучки возникли непредвиденные обстоятельства, о чем она написала в письме.


Апрель 2003г., ФРГ

Любимая бабушка!

Получила твое письмо, оно действительно очень грустное, как и все твои письма в последнее время. Но за это не надо извиняться, я тебя прекрасно понимаю. Слишком много тяжелых для тебя событий произошло в последнее время. А тут еще у меня плохие новости.

Ты знаешь, что этим летом я собиралась в гости в Россию. К великому сожалению, у меня ничего не получится. Когда мы приехали в Германию, нам надо было отказываться от российского гражданства. Мы этого не знали, поэтому не сделали. Теперь мы должны заплатить большой штраф. Пока мы его не уплатим, меня не выпустят из страны. Это самое натуральное вымогание денег.

Очень обидно, я уже с таким рвением собралась к вам, но как только пошла оформлять загранпаспорт, меня тут же спустили с небес на землю. Короче, отъезд мой откладывается на неопределенное время. Я постараюсь что-нибудь сделать, но не хочу напрасно тебя обнадеживать.

Ну, ладно, хватит о грустном. В остальном у нас все нормально. Я учусь, учеба доставляет мне удовольствие, никогда бы не думала, что такое может быть. У мамы тоже все нормально, работает на том же заводе.

Очень тяжело от мысли, что я больше никогда не увижу моего папу. Мне он часто снится , живой и веселый. Но потом я просыпаюсь и понимаю, что это был только сон. Грустно от этих мыслей, но ничего не поделаешь. Жизнь порой бывает очень жестокой.

Люблю, целую, скучаю.

Юлия.


– 

Удар за ударом, – сказала Таисия Михайловна упавшим голосом, протягивая Тане письмо.

– 

По-моему здесь что-то не так, – ответила Таня, прочитав послание, – я думаю, вопрос этот может быть отрегулирован.

– 

Удар за ударом, – повторила мать.

К лету Мише надо было ставить памятник, и Таисия Михайловна переключилась на это важное дело. Она долго выбирала, изучая образцы, потом долго ждала, когда привезут белый мрамор, потому что серый ей не нравился. . Когда вместо деревянного креста поставили большой мраморный памятник, Таисия Михайловна попросила похоронить ее, когда придет время, здесь же. Таня обещала.

Она посоветовалась с мужем, и они решили сфотографировать Мишину могилу, чтобы послать фотографию Гале с Юлей, которые не могли навестить ее лично. Вскоре письмо с фотоснимком улетело в Германию, а на следующий день Таисия Михайловна получила ответ из прокуратуры о том, что проведено дополнительное расследование, но криминала в смерти Миши не обнаружено. Подозревали, конечно же, Гену, но он оказался непричастным. А больше соседи у Мишиной квартиры никого не видели. Когда мать написала в прокуратуру, у Тани мелькнула мысль, что следователи могут заподозрить и ее с семьей – скажут, что укокошили родственника из-за квартиры. Но, слава богу, до этого не дошло.

И все-таки, почему Миша умер, обгорел, а квартира не пострадала? Почему не вспыхнули капроновые шторки, хотя огонь был рядом? По итогам медицинской экспертизы причиной смерти назвали «термический шок» и поставили диагноз «ишемическая болезнь сердца». Значит его сердце все-таки было больным и отказало в тот момент, когда Миша испугался огня. Если бы не отказало, он бы успел добежать до ванны. А почему он вспыхнул, Тане было тоже почти ясно. Разговоров с Геной и найденных вещественных доказательств (бутылок и пузырьков) оказалось достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод. Пил он в то злополучное утро лосьон, который производители рекомендуют применять наружно после бритья, а не внутрь, поскольку крепость его 60 градусов. И вот Миша трясущимися руками подносит пузырек к губам и пытается выпить, но жидкость разбрызгивается и обливает его голое до пояса тело. Потом он закуривает и вспыхивает в ту же секунду. Он встает, чтобы как-то остановить огонь – в это время его видят соседи из дома напротив – но тут же падает на пол. Все происходит так быстро, что шторки загореться не успевают, а линолеум на полу не обладает большой горючестью.

Да, объяснение вполне правдоподобное. Вот только ключи куда могли деться? Случайно упали в мусорное ведро? Или это шутка Гены? Оказалось ни то и не другое. Делая ремонт, Таня с Сергеем отодвинули старинное трюмо, стоящее в прихожей, и в этот момент что-то звенящее упало на пол. Пропавшие ключи, видимо, застряли между стеной коридора и стенкою трюмо, поэтому Таня и не нашла их, хотя обследовала буквально весь пол. Все прояснилось, но стало ли от этого легче?

К годовщине смерти сына Таисия Михайловна заказала его большой портрет – и теперь он стоял на столе, а она разговаривала с ним, жаловалась ему, просила прощение за то, что не отважилась жить с ним вместе, что не уберегла его, а потом и его любимицу Джастину. На кладбище Таисия Михайловна предпочитала ездить одна, чтобы никто не мешал ей плакать и беседовать с Мишей. Но счастливого дня она все-таки дождалась.

Второго августа, в субботу, когда Таня пылесосила квартиру, сын Андрей подал ей белый конверт с портретом кинозвезды Роми Шнайдер на марке. Она тут же бросила работу, вскрыла конверт, а через минуту захлопала в ладоши.

– 

Вы ничего не знаете? – сказала она своим мужчинам, – Юля приезжает! Приезжает Юля!

– 

Здорово! А что она пишет-то? – спросил ее Андрей.

– 

Читаю. Слушайте.


Июль 2003г, ФРГ.

Здравствуй, Таня!

Пишу тебе я, Галя Гюнтер. Большое спасибо за письма, за фотографию Мишиной могилки, хотя никак не укладывается это словосочетание – «Мишина могилка», поэтому мы с дочерью плачем над фотографией.

Мы тоже увеличили Мишину фотографию, отметили годовщину его смерти; сделали все, как положено, по-русски: Юля собрала своих друзей, а я своих подруг. Мои родственники тоже все помнят и жалеют Мишу, но пока на душе все так же тяжело.

Я вспоминаю, как дружно мы жили много лет, как вместе проводили праздники, понимали друг друга, мне даже было легче с вами, чем со своими родителями. Мне порой очень недостает вас всех.

В том, что так случилось, никто не виноват. Миша был несчастным человеком, а мы волею судьбы оказались рядом и пострадали вместе с ним. Но мы продолжаем жить, а его уже нет. Я его очень сильно любила и сохраню о нем самые лучшие воспоминания. Такого мужчину мне больше не встретить. Я была ему хорошей женой, мне себя упрекнуть не в чем, и он это хорошо понимал, но где-то не мог, а где-то не хотел бороться с собой.

Как там бабушка? Ей, наверное, тяжелее всех, никакие слова утешения тут не помогут. Дай бог ей оправиться от этого удара и жить подольше – мы еще надеемся ее увидеть. Юленька уже собирается в Москву, заказывает билеты, все вопросы мы отрегулировали. Я очень боялась отпускать ее одну, – но в Москву едет муж моей подруги – она прилетит на самолете вместе с ним, так мне все-таки спокойнее. Точную дату сообщим по телефону.

Юлия у меня молодец, хорошо учится, есть стремление получить специальность, голова у нее работает – это лучшее, что у нас с Мишей получилось. Она очень похожа на Мишу и лицом, и умом, и повадками. Красивая девушка, хорошо водит автомобиль, пишет стихи, не курит, не пьет… Молодежь здесь сильно развращенная, а она не поддается дурному влиянию, она – моя гордость.

Я очень скучаю по России, по всему русскому, здесь все чужое. Мы встречаемся с русскоязычными людьми, поем русские песни, читаем русские книги, смотрим русские фильмы, готовим русские блюда… Но возврата назад уже нет, здесь и умирать придется. Дочери жизнь ломать не хочу, к тому же рядом старенькие родители, сестра. Сестра Маша нашла здесь свое счастье, живет сейчас в богатом доме с мужем – немцем. Хотя, кто знает, где оно, наше счастье? Мое теперь – в дочери. Любимого мужчины ,любимой работы, Родины у меня нет…

Эпилог.

Двое стояли на мосту и задумчиво смотрели на воду.

– 

Не могу запомнить, какой мост называется «Москворецкий», а какой- «Большой каменный», – сказала девушка, оглядываясь и бросая взгляд на Кремлевские башни.

– 

Не мудрено, скоро все забудешь, если станешь приезжать раз в пять лет, – ответил молодой человек с прической «ежик» на голове, – так вот – ты стоишь на Большом каменном мосту. Сзади у тебя – Кремль, впереди – Храм Христа спасителя.

– 

Храм красиво вписался в панораму города, – вновь заговорила девушка, – в свое время мне было жалко, что сломали бассейн.

– 

Так думала не ты одна, но теперь результат налицо. Победителей не судят.

– 

Я обещаю приезжать почаще, хотя это не так просто, нужны деньги. Но я буду учиться в университете и работать одновременно.

– 

Значит, ты решила стать психологом?

– 

Да. Стать психиатром я не решилась, хотя была такая мысль. Я все-таки хочу понять, что с ним случилось.

– 

Ты о нем все время думаешь?

– 

Это забыть нельзя. Я знаю, что ни в чем не виновата. Но на душе – неприятный осадок, какое-то чувство вины…

– 

Я тоже тяжело пережил эту историю, но теперь ничего не поделаешь. Наверное, в жизни надо чем-то жертвовать, нельзя жить на полную катушку. Надо от чего-то отказываться, чтобы выжить.

– 

Мне тоже приходила в голову такая мысль. Если человек лечился у психиатров, он уже не такой, как все. Ему надо становиться аскетом в желаниях и удовольствиях, беречь себя, чтобы в психушку больше не попадать.

– 

Да, он слишком быстро забыл об этом, пошел, что называется, в разнос. И судьба ему этого не простила. Нельзя играть с судьбой.

– 

Может быть, правильно говорят, что судьба – это цепь наших жизненных ошибок…

– 

Наверное, правильно. Но какая-то высшая сила все-таки есть.

– 

Моя мама тоже так считает. Она все время анализирует, почему ее жизнь сложилась так, а не иначе.

– 

Тебе не кажется, что при жизни его чересчур обожествляли-все, и твоя мама в том числе?

А богом быть непросто. Он поверил в свою исключительность и не слишком задумывался о том, как жить.

Но выбор мы все-таки делаем сами, – подвел итог молодой человек.

– 

Не всегда, – возразила девушка, – меня увезли в 16 лет, и это был не мой выбор… Просто на тот период времени не было другого выхода.

– 

Но теперь-то ты довольна, что увезли. Выйдешь там замуж за богатого…

– 

Ой, не надо. Богатые там только немцы, а они другие, не такие, как мы. А ты уверен, что не хочешь жить в цивилизованной стране? Здесь у вас так грязно, что туфли приходится мыть каждый день…

– 

Уверен. Я здесь родился – здесь и пригодился, – сказал молодой человек, – да и не так уж у нас плохо. Чемодан с конфетами не забыла?

– 

Ни в коем случае. Таких конфет, как в России, нет нигде.

– 

Я же говорил…

Девушка посмотрела на часы.

– 

Однако пора, – сказала она, – родственники, наверное, уже волнуются.

Парочка перешла через мост и села в серебристую «десятку», стоящую на обочине. Через час стройная светловолосая девушка поднялась на борт «Боинга». И тени грусти не было в ее голубых глазах. Она улетала домой.

2004г.


Содержание.

Пожар – стр. 2-8

Тайны старого дома–стр. 9-18

Татьянины слезы–стр. 19-26

Выбор номер один–стр. 27-34

Татьянина любовь-–стр. 35-44

Вдали от дома-–стр. 45-50

Первые разоблачения-–стр. 51-55

Свадьба и ее последствия–стр. 56-63

Переезд–стр. 64-70

Наследник–стр. 71-79

Красный диплом-–стр. 80-85

Письма из армии-–стр. 86-90

Армейский синдром-–стр. 91-99

Реабилитация-–стр. 100-114

Роман в письмах. Часть первая-–стр. 115-130

Выбор номер два-–стр. 131-138

Семейная идиллия-–стр. 134-147

Крах-–стр. 148-154

Автомобиль не роскошь-–стр. 155-162

Найти и перепрятать-–стр. 163-180

Джастина-–стр. 181-192

Роман в письмах. Часть вторая-–стр. 193-207

Ожидание-–стр. 208-216

Конец-–стр. 217-225

Эпилог-–стр. 22


ЗАХАРОВА СВЕТЛАНА АЛЕКСАНДРОВНА


«ПРОПАСТЬ

ДЛЯ СВОБОДНЫХ МУЖЧИН»


Книга опубликована в авторской редакции.


Формат

Печать

Усл.печ.лист


Заказ