В западне времени [Павел Сергеевич Бахарь] (fb2) читать онлайн

Павел Бахарь В западне времени

Вместо предисловия

Вам когда- нибудь приходилось путешествовать по Беларуси? Побывать во многих красивых и живописных местах? Увидеть исторические памятники и дотронуться до них, прикоснуться к истории, почувствовать ее дыхание? Нащупать ее пульс?

Грань между прошлым и будущим очень тонкая, местами даже прозрачная, как полиэтиленовая пленка. Заглянув сквозь нее, можно увидеть то, что было некогда скрыто под толщей времени. Но не каждый готов это увидеть и ощутить.

Необходимо помнить историю, принимать ее такой, какая она есть, и уважительно к ней относиться, потому что она живая… Она никогда не состарится и не умрет, она жива и сейчас. Она как губка впитывает в себя те или иные события и хранит их в себе.

Все исчезает в потоке времени. Минуты, эти атомы мелочной жизни, разъедают, как черви, все мудрое и великое. Чудище будней клонит долу все, что стремится ввысь. Значительного в жизни нет, ибо прах ничего не значит. Что стоят вечные страсти перед лицом тщеты?

Артур Шопенгауэр

Глава 1

Небо над лесом уже начинало отдавать нежными алыми красками, превращаясь прямо на глазах из нежно- голубого, приобретая отчетливо розовый окрас. Еще мгновение – и этот клочок неба, словно кусок металла в раскаленной печи, становился все ярче и светлее, а еще через мгновение желтый, раскаленный диск солнца стал вылезать наружу, гордо вздымаясь ввысь и освещая все вокруг. Еще несколько минут – и этот диск, дарующий и отнимающий жизнь, уже оторвался от верхушек самых высоких горделивых сосен, медленно, но уверенно поднимался все выше и выше.

Вся эта красота отражалась, словно в зеркале, в глазах стоящего у окна молодого человека, задумчиво наблюдавшего за происходившим не одну тысячу лет простым и в тоже время завораживающим событием. Дальше, когда солнце поднялось еще выше и становилось ярче и смотреть на него можно было уже с трудом, его взгляд невольно скользнул вниз, пробежал по верхушкам деревьев, потом по крышам красивых частных домов с ухоженными дворами, немного задержался на живописном виде на озеро, открывающемся из этой точки, потом медленно поплыл по пешеходным дорожкам, все ближе подбираясь к дому.

– Вот смотри, Глеб, можно доехать досюда на машине, потом оставить ее и выдвинуться пешком, – прервал наблюдения друга Роман, прокладывая маршрут предстоящего похода. – Там много живописных озер, можно будет порыбачить, а потом двинемся вот сюда, на запад, через леса. Здесь пойдем на юг, в общем, сделаем круг и вернемся к исходной точке.

– Доедем до Л на машине и оставим ее возле ближайшей деревни, ну да, неплохая идея, – согласился Глеб, говоря это как будто на автомате, медленно поворачиваясь к товарищу.

Оба друга планировали поход на предстоящие выходные. Им обоим было по 23 года, оба хоть и отслужили в армии, не забросили свое любимое хобби – путешествовать, плавно следовавшее за ними практически с детства. Они были знакомы с детского сада, а может быть, и того раньше и сильно привязаны друг к другу, даже работали вместе. Многим, кто мало их знал, казалось, что это родные братья. Пожалуй, чуть ли не единственным отличием было то, что Рома носил очки и еще не был женат, в отличие от Глеба: у того была жена, и они совсем недавно поженились.

Рома всегда планировал походы, у него на это был талант. Маршрут, составленный им, всегда отличался изысканностью в том плане, что сочетал в себе элементы активного отдыха: здесь обязательно поплаваешь и рыбу половишь, ч то-то новое для себя откроешь, да и нередко путешествие превращается в настоящее приключение. Вот, например, месяц назад парни наткнулись на логово диких кабанов, и им пришлось спасаться бегством, да еще, когда убегали, умудрились сбить осиное гнездо. Долго потом над ними посмеивались друзья и знакомые, называя их «китайскими пчеловодами». Только Глебу и Роме было не до смеха. Только им одним было известно, какие испытания они перенесли. В охотничьей среде, да и среди понимающих людей, особенно повидавших немало на своем веку, есть множество печальных, даже, я бы сказал, трагических историй, в которых все заканчивалось совсем безрадостно. Человеку, встретившему диких кабанов в лесу, да еще с поросятами, практически не удавалось уйти живым…

А еще раньше им удалось обезвредить целую банду браконьеров. Про них даже в местной газете писали. Так что походы были на Роме, это был его конек.

– Я возьму свой новый охотничий нож, – произнес Рома.

– Зачем, у нас же есть перочинные, или ты охотиться собираешься? – спросил Глеб.

– Не повредит, пусть будет, – ответил Роман.

Нож на самом деле был стоящим, просто шикарным, его Рома сделал сам из пластины подшипниковой стали, придал форму на наждаке. На нем были все атрибуты не только охотничьего ножа, но и боевого. На нем были специальные канавки для стека крови, а на обороте – пила, способная при желании перерезать крупную ветку, центр тяжести выведен таким образом, что при метании ножа он всегда вонзался и не отскакивал. Не меньшего внимания заслуживали ножны, выполненные из толстой кожи с рисунками и тиснением, а также по всему контуру, повторяющему форму лезвия ножа, были металлические заклепки. С тыльной стороны ножен также на заклепках были закреплены два кусочка кожи, чтобы можно было вешать его на портупею.

– Надо навигатор взять, мало ли, собьемся с маршрута, – не унимался Глеб.

– Возьмем и навигатор, и карту: все пригодится, – согласился Рома. – Глеб, может быть, надо было Олю с собой взять?

– Зачем, у нас с женой взаимопонимание по этому вопросу, у нас пацанский поход, тем более что она едет на дачу на эти выходные, – отрезал Глеб.

– Ясно, понятно. Просто я думал… – начал было Рома.

– Что ты думал? Я не совсем понимаю: к чему это все? – спросил с явным раздражением Глеб.

– Э-ей, старик, я просто не совсем понимаю: вы же недавно поженились, мне казалось, что вам хочется быть всегда вместе, – оправдывался Рома.

– Конечно хочется, чувак! Просто скоро, как мне кажется, все наши походы накроются медным тазом, – высказался Глеб.

– Это еще почему? Вроде бы Оля ко мне нормально относится. Или как? – недоумевал Рома.

– Ром, причем здесь все это. Надо смотреть на годы вперед. Скоро пойдут дети, и я все больше и больше буду вязнуть в семейной жизни и бытовой повседневности, и как бы мы с тобой не были близки и дружны, со временем мы отдалимся друг от друга. Я не говорю, что мы разъедемся по разным городам и прекратим общаться, конечно же нет, но и этого исключить нельзя полностью.

Просто рано или поздно первое место займет семья, сам поймешь, когда женишься, – обосновал Глеб.

– Наверное, ты прав, дружище, – сказал Роман после минутной паузы, погрузившись в свои мысли, известные только ему одному.

Оля, жена Глеба, – эффектная шатенка с карими глазами и отличной фигурой. Она очень любила своего мужа, ценила и понимала. Это тот самый редкий случай гармонии и взаимопонимания в отношениях. Она воспринимала увлечение мужа как обычное мужское хобби, будь то футбол или рыбалка. Конечно, ее это тяготило, хотелось быть рядом, тем более что он всю неделю на работе, а на выходные – в поход. Спасало то, что это происходило не так часто, приходилось мириться с этим. Чего только не сделаешь, когда любишь. Не раз она напрашивалась идти с ними, но ввиду опасностей и риска для жизни в этих походах, о которых говорилось выше, ей вежливо отказывали под к аким-либо предлогом – она понимала это и не напирала.

– Не грусти! Все будет хорошо, – сказал Глеб и похлопал по плечу друга. Тот в ответ улыбнулся и произнес:

– Все нормально, Глеб. Давай, наверное, по домам, накопились некоторые дела. Завтра в путь.

– Когда ты заедешь за мной? – поинтересовался Глеб.

– Гд е-то в 7 часов, так что будь готов, – ответил Роман.

– Ладно, до завтра, – попрощался с другом Глеб.

– Пока, – в ответ произнес тот.

Глеб спустился по лестнице и вышел из подъезда, медленно удаляясь, пока и вовсе не исчез из виду. Рома наблюдал, как среди высаженных аллей каштанов и тополей ковылял Глеб, пока не растворился среди каменных джунглей, обдумывая то, что сказал ему друг перед уходом домой. Он все прекрасно понимал, но делить друга ему ни с кем не хотелось, даже с его девушкой.

На следующий день Рома заехал за Глебом в 7, как и обещал. Глеб тоже не подвел: он был уже одет в свой походный камуфляжный костюм, с рюкзаком за спиной. Через несколько минут машина уже уносила ребят к намеченной цели. От Минска до Л было около 160 километров, но длинная дорога не была утомительной, как это обычно бывает, скорее наоборот. Живописные виды из окна и хорошая музыка максимально укоротили ее.

Мчась по трассе, они проезжали множество красивых мест, заслуживающих внимания и восхищения. Рапсовые поля просто горели и поражали воображение своим необычайно насыщенным ярким желтым цветом. Почти в каждой деревне, которую они проезжали, у людей были чистые и ухоженные дворы с покошенной травой и добротными выкрашенными заборами. Никакого валяющегося мусора и свалок.

Хаты в деревнях, хоть и небогатые, преимущественно деревянные, были повсеместно выкрашены, окна уже у многих – пластиковые стеклопакеты, но все равно украшены красивыми наличниками с резьбой, сохраняя самобытность и культурную особенность. Рельеф местности тоже радовал глаз: дорога пролегала через крутые холмистые подъемы и не менее захватывающие извилистые спуски. Удивляло то, что на вершинах холмов стояли дома людей с многочисленными огородами и хозяйственными постройками – это все выглядело забавно и необычно, а всеми этими чудесами в преимущественно равнинной Беларуси были обязаны проходившему еще во времена далекого Ледникового периода леднику.

– Глеб, я не понимаю многих людей, которые едут на отдых в другие страны, зачем? Ведь у нас столько красивых мест! – завел тему Рома.

– Ну, море ничем не заменишь, – возразил было Глеб.

– Я не говорю о море. Да, море есть море. Я говорю о тех, кто едет путешествовать в другие страны, не узнав как следует свою. У Беларуси богатая история и культура, полно мест для посещения – Несвиж и Мир чего стоят, – аргументировал Рома.

– Ну, не только Мир и Несвиж, а Софийский собор в Полоцке, а Туров, Брестская крепость в Бресте, замчище в Новогрудке, крепость в Бобруйске, Ольшанский замок, воспетый Короткевичем в романе «Чорны замак Альшанскi». Список может быть очень длинный, это только малая часть, которая на слуху. Тут проблема в другом, Рома, – сказал Глеб.

– В чем же, хотелось бы знать? – интересовался Рома.

– В том, как развит придорожный сервис, да и в целом сервис культурного туризма: многие рхитектурные и исторические памятники в плачевном состоянии, они просто погибают, потому что их никто не реставрирует, проблем, в о бщем-то, много, потенциал огромный, но в должной мере не используется. Нужны инвестиции в культурный и национальный туризм, одному только государству это не под силу. Надеюсь, я удовлетворил твое любопытство по данному вопросу? – высказался Глеб.

– Да… Ну, ты уже сказанул так сказанул, хоть докторскую пиши. Откуда такие познания? – спросил Рома. – Мы уже с тобой не один год бороздим просторы нашей родины, я считаю, мы должны быть в теме, как ты думаешь? – отрезал Глеб.

– Ой-ой-ой… Ты меня пугаешь, Глеб. Может, очки дать поносить? – смеялся над другом Рома.

– Да ладно, че ты… Ты спросил – я ответил, – с некоторой обидой ответил Глеб.

На некоторое время воцарилось молчание, лишь звук любимых песен из магнитолы и шелест встречного ветра, облизывавшего выставленную в открытое окно Ромину руку, нарушали повисшую тишину. Он еще долго поглядывал с ухмылкой через свои очки на друга. Но это был добрый, дружеский взгляд, а Глеб смотрел в окно и любовался красочными пейзажами, проносившимися мимо, словно птица. Через какое-то время путешественники въехали в Л, маленький городок, окруженный живописными озерами. Они проехали насквозь и свернули в близлежащую деревню, проехав ее, друзья свернули к лесу, съехали с дороги и остановились.

– Приехали, конечная станция, просьба освободить вагоны, – выдал вдруг Рома.

– Машину здесь оставим? – спросил Глеб, потягиваясь и зевая.

– Ну да, все в соответствии с планом, – ответил Рома.

Ребята достали из машины все необходимое и двинулись в путь. Впереди простиралась равнина, окаймленная справа и слева лесом, а по центру блестели осколками зеркал многочисленные озера. Погода была солнечная, без единого облачка на небе, но по радио передавали вероятность грозы и шквалистое усиление ветра, как сейчас модно, «оранжевый уровень».

Несмотря на то, что на дворе был только конец мая, жара стояла невыносимая, воздух был тягучим, как мед, Рома и Глеб, еще толком не начав свое пешее путешествие, уже взмокли от пота. Оба видели спасение, как им казалось, в водной прохладе, и было решено подойти к озеру и сделать привал.

Ребята подходили к ближайшему озеру, которое оказалось и самым крупным из всех. Берег был довольно крутым и каменистым, с очень чистой водой. Когда Глеб подошел вплотную к озеру, его п очему-то настигло воспоминание из детства.

Ему вспомнилось, как он мальчишкой, охваченный предвкушением скорого сладостного купания, такое бывает у всех детей без исключения, снял с себя майку и шорты и бросился в воду, поплыл вглубь водоема, как сумасшедший – еще толком не умел плавать, барахтаясь в воде, размахивал руками и поднимал кучу брызг. Водоем был ему незнакомым, он купался здесь всего два-три раза, но никогда не заплывал так далеко. Внезапно его нога онемела, как часто бывает, особенно в холодной воде, и он остановился, чтобы это прошло и заодно перевести дух, как вдруг не обнаружил под ногами дна: видимо, заплыл слишком далеко от берега или дно с обрывами и провалами. Паника полностью овладела им, он судорожно пытался нащупать дно, но ничего не получалось, стал тонуть, то погружаясь в воду, то выныривая из нее, расходуя при этом огромное количество сил. Кто хоть раз тонул, знает, что испытывал тогда Глеб, но все обошлось: его спас к акой-то рыбак, промышлявший здесь неподалеку, но отпечаток остался на всю жизнь.

– Вот классное место, Ромич, кидай кости, давай отдохнем, – предложил Глеб.

– Я только за, – согласился тот.

Оба улеглись прямо на траву и смотрели на небо, на нем не было ни единого облачка, только время от времени пролетал сверхзвуковой самолет, оставляя за собой тонкую двой ную нить белого дыма, который рассеивался и становился похожим на тополиный пух.

– Знаешь, – начал Глеб, – я, когда был маленьким, вот так часто любил смотреть на небо и думал, что самолеты царапают небо, а не оставляют после себя дым.

– Да ты че, серьезно? Ха-ха-ха! – ржал Рома.

– Да, я длительное время думал, что это так, пока не подрос. Родители и знакомые долго смеялись над этим, – с улыбкой объяснил Глеб.

– А у тебя не возникало желания вернуться в детство хоть на неделю? – неожиданно спросил у друга Рома.

– Ооо… я думаю, рано или поздно все об этом думают: вернуться назад в беззаботное детство, когда не надо думать ни о чем взрослом, я имею в виду, как прокормить свою семью, заплатить кредит, сводить к уда-нибудь свою девушку, – ответил Глеб.

– Ну, это не совсем так, Глеб, – возразил Рома, – в детстве много своих банальных, детских проблем, просто человек взрослеет, и эти детские проблемы становятся смешны и абсурдны, так уж устроен человек. Вспомни, сколько раз нас наказывали в детстве и мы, стоя в углу в соплях и слезах, мечтали побыстрее вырасти.

– Точно, Ром, я уже и забыл все это. Получается, что мы своим желанием стать слезливыми сопляками с постоянно ободранными коленями прячемся от проблем взрослости? – наивно спросил Глеб.

– Да, – улыбаясь, ответил Рома.

– Остается только догадываться, какие же бытовые и повседневные проблемы нас будут одолевать в старости, – не унимался Глеб.

– Лучше не думать об этом, а наслаждаться жизнью сейчас, той жизнью, какая она есть. Все придет, что должно прийти, каждый должен испытать то, что ему предначертано, и выполнить свою миссию, – философствовал Роман.

– Ты действительно так считаешь, – спросил Глеб, – или в книжках прочитал?

– Ч то-то прочитал, а что-то и сам переосмыслил. Я много думал о смысле жизни, о добре и зле, и особенно меня волнует тема загробной жизни: есть ли ч то-то после нашей физической смерти, есть ли душа у человека и, если есть, что с ней происходит потом? Я прочитал много об этом, и, знаешь, я верю, что ничего не происходит просто так, во всем есть смысл, Божий промысел, – ответил Рома.

– Я тоже крайне увлечен этой темой, я думаю, многих на этой земле это тоже интересует. Когда я был маленьким, Рома, был такой момент, когда я узнал от матери, что все люди неизбежно умрут когда- нибудь. Я тогда очень расстроился и переспросил, наверное, раз десять в надежде, что это неправда, но, увы, мать была непреклонна. Для меня это стало психологической травмой, прошло немало времени, прежде чем я преодолел это и принял как должное, – рассуждал Глеб, – но до сих пор, должен тебе сказать, меня частенько обливает холодным потом, когда я снова и снова возвращаюсь к этим мыслям.

– Вот родился человек, рос, рос, вырос, состарился и умер – весь примитивный цикл жизни человека, ничем не отличающийся от цикла жизни, например, обычной собаки, но это только на первый взгляд. Человек приходит в этот мир не просто так, а чтобы выполнить свою миссию, запрограммированную при рождении, он, как компьютерная программа, пишется умелым программистом для выполнения определенных алгоритмов и действий, я верю в это. Глеб, может, это звучит как бред, но я в это верю, да наконец, человек – это энергия, как и все в нашем мире, а энергия, как известно, никуда не исчезает, а переходит из одного состояния в другое, – высказал свои соображения Рома.

– Вот интересный парадокс, – продолжал свое рассуждение Глеб, – мы верим в то, что загробная жизнь существует, но я повидал уже не одну смерть, а все равно каждый раз человек переживает, мучается от душевной боли, скорбит, плачет над гробом и испытывает острую нехватку в этом человеке, недосказанность при жизни, хотя при жизни с этим человеком можно не быть настолько уж в близких отношениях. Известно много примеров того, как люди не общались, можно сказать, враждовали, а, сидя у гроба, человек раскаялся либо прощал и плакал, этого я не понимаю, я не понимаю природу такого поведения.

Люди верят, что это так, но никто и никогда не знает наверняка, человек материалист, он видит то, что видит, а есть там что-то после смерти или нет, на сто процентов никто не даст ответа, это одна из величайших тайн, скрытых от человека.

– Глеб, такова особенность человека, его сущность: эмоции, сострадание, угрызения совести, интеллект – все это отличает нас от животных, божья искра разжигает в нас огонь бытия, – высказал свою точку зрения Рома.

Появился слабый ветерок, который начинал коробить водную гладь и сеять нежную прохладу. Далеко на горизонте с запада стали появляться облака, они плыли цепью, словно маленькие рыболовецкие суденышки, готовые раскинуть сети. Чайки противно кричали, пролетая из стороны в сторону, в надежде ч ем-нибудь поживиться. Время отдыха истекло, и нужно было двигаться в путь, до ближайшего привала путешественникам было необходимо пройти около тридцати километров, двадцать из которых по лесу.

Поэтому два верных друга неохотно поднялись и стали собираться снова в путь. Рома напоследок, как обычно, сделал несколько снимков для своего канала.

Две фигуры в камуфляжных костюмах с рюкзаками за спиной медленно удалялись от озера в сторону леса на северо-з апад, только чайки продолжали кричать, словно призывая их вернуться. Будто предостерегая их от чего-то плохого, известного только им одним… Через час друзья вошли в лес и прошагали еще около двух, прежде чем выш ли на обширный участок молодого леса, посаженного здесь после вырубки старого. Только здесь, выйдя на открытую местность, ребята заметили огромную черную грозовую тучу, которая черным покрывалом висела над ними.

– Откуда она взялась здесь? Когда? – с ужасом и удивлением искал ответа Рома.

– В лесу было темно, мы и не заметили ее, – попытался успокоить его Глеб. – Пойдем, переждем в лесу.

У них уже был печальный опыт такой же встречи с грозой еще в подростковом возрасте, когда они купались и даже не заметили нависшей над ними такой же, а может, и еще более страшной тучи. Тогда они в панике пытались убежать, но не вышло – небо обрушило на них кубометры воды с градом и бешеным ветром, тогда они очень сильно испугались, особенно Рома. Неудивительно, что и сейчас они испытывали дикий первобытный страх, просто старались не показывать этого.

Огромная туча растекалась, как чернила на промокшей бумаге, захватывая оставшиеся кусочки чистого неба, раскаты грома становились все более явными и угрожающими, и отовсюду веяло свежестью, но ветра не было вообще. Так бывает перед грозой, когда природа замирает в ожидании неизбежного удара. Глеб и Рома быстрым шагом, практически бегом, пересекли вырубку и вошли в густой лес, но то, что они увидели, заставило их остановиться как вкопанным и забыть о приближающейся буре. Впереди, возле вывернутого бурей корня дерева, сидел на корточках человек, только выглядел он очень странно: обеими руками он обнял голову и прижимал ее к коленям, так делают люди, когда чего-то до смерти испугались, и явно не грозы. Одет он был тоже странно, как минимум необычно: штаны болотного цвета, темная, испачканная грязью рубашка, сверху на ней безрукавка, на голове фуражка старого образца с красной звездочкой, а за спиной вещмешок, который носили солдаты Великой отечественной войн ы, на ногах потертые кожаные сапоги почти до колена.

– Что случилось? Вам нужна помощь? Эй, ответьте, в чем дело? – в один голос засыпали вопросами ребята.

Но человек словно не понимал, где он и чего от него хотят, он поднял голову и безумным взглядом уставился на парней:

– Не забiвайце! Прашу, не забiвайце! Не забiвайце!

Ребята были в полном недоумении, они не могли объяснить появление этого человека здесь, в лесу, в странной одежде. Им также было непонятно, кто угрожает его жизни, кто хочет его убить, кто его преследует. Добиться какого-то вразумительного ответа от него тоже не представлялось возможным, он твердил одно и то же: «Не забiвайце». Внезапный оглушающий раскат грома вывел их из ступора, а незнакомец внезапно вскочил и убежал прочь, размахивая руками и крича свою «любимую» фразу.

– Бог с ним, побежали, Рома! Сейчас хлынет дождь!

За мной!

Они бежали, перепрыгивая через поваленные деревья, сухие ветки хрустели под их берцами, бежали, сами не зная куда, просто бежали, подчиняясь животному инстинкту самосохранения. Внезапно лес расступился, и они оказались на небольшой поляне, а посреди нее стоял огромный раскидистый дуб, его могучие, широко расставленные руки-ветви словно зазывали в свои объятия всех желающих найти спасение. В самом дубе была огромная полость, наверное, выжженная попаданием молнии, а вся поляна и сам дуб окутаны белой дымкой, туманом.

– Вот это да… Никогда не видел такого дуба, – удивился Глеб. – Этот дуб всем дубам дуб.

– Да, он широк, как баобаб, а высок, как сосна. Это ж надо, молния его не смогла победить, а только про жгла огромную дыру, и он продолжает жить. Интересно, в каком веке его ударило? – интересовался Рома.

– Пойдем, Аристотель! – схватил Глеб Рому за руку и затолкал его в прожженный дуб.

Когда они оба очутились внутри дуба, то почувствовали странную вибрацию, пробежавшую по их телам, а также электрические разряды синего цвета в виде крохотных молний пробежали от самого низа дуба вверх по стволу до самых верхних кончиков веточек. Вспышка молнии озарила все вокруг, словно огромной мощности прожектор, и тут же громыхнул гром с такой силой, что вся земля задрожала и даже могучий дуб затрясся как в лихорадке, и хлынул дождь, точнее стена из воды. Ветер был такой силы, что закручивал дождевые потоки в водяные вихри, три дерева, стоящие поблизости, не выдержали такого натиска и были вырваны с корнем, их отшвырнуло прочь. Только дуб был непоколебим, у него были свои счеты с грозой…

Глава 2

Внезапно гроза закончилась, а на улице засветило солнце. Сначала парни не поверили своим глазам, сославшись на пережитые впечатления, может быть, они каким-то образом отключились, потеряли сознание, а когда очнулись, то гроза давно закончилась.

Но… Они не могли вдвоем отключиться. Тем более трава была абсолютно сухая, а три дерева, которые вырвало с корнем, – на их месте росли молоденькие дубчики, а вырубка слева – ее и близко не было. Вдали, километрах в пяти, виднелись крыши домов, а из труб шел дым, хотя до грозы никакого поселения не было…

– Глеб, если я сплю, то можешь стукнуть меня, но я ни хрена не понимаю! – воскликнул Рома.

– А ты – меня, – сказал Глеб и достал из кармана смартфон, пытаясь отыскать сеть. – Можешь убить, не то что стукнуть.

– Что, не ловит? – с надеждой спросил Рома.

– Нет, пишет: «Нет сети», – ответил Глеб.

– Я не могу понять: поляна на месте, дуб на месте, но к акое-то все другое, тебе так не кажется, Глеб? – спросил Рома.

– Вроде все так, как и было, если не считать, что, пока была гроза, на месте вырубки вырос лес, появилось поселение, а на месте вырванных деревьев аккуратно выросли новые. Такое ощущение, что мы просидели в дубе лет семь… – случайно выдал Глеб и осекся на полуслове, а после небольшой паузы добавил, – …десят.

Бред какой-то.

Рома все это время отвлеченно тискал свой смартфон и, казалось, не слушал рассуждения друга, но после продолжительной паузы сказал спокойным голосом человека, которому все понятно:

– Нет, не бред, далеко не бред, Глебушка. Помнишь того странного человека, которого мы повстречали в лесу?

– Конечно, помню, как его забудешь, он же еще в такой странной одежде доисторической был, такое чувство, что из психушки сбежал, надо было позвонить в милицию, может, он опасен для общества, может, маньяк какой. Нас увидел и под дурочка закосил, – тараторил Глеб, когда его прервал Рома:

– Да ладно тебе тараторить, какой маньяк, что ты лепишь! Подумай лучше, не напрашивается мысль никакая?

– Подожди, ты хочешь сказать, что мы каким-то образом переместились во времени? Так по-твоему? А тот человек отсюда? – изумленно спросил Глеб.

– Именно, а как иначе все это объяснить? И тот человек уже больше не выглядит странным. Он был напуган, спрятался в дубе, а когда вышел, то оказался в нашем времени. Я не удивлюсь, если он до сих пор там бегает… Сейчас мы с тобой выглядим странными, остается выяснить, какой сейчас год и как вернуться домой, заключил Рома.

– Я не собираюсь ничего выяснять, – сказал Глеб и направился к дубу. – Я хочу домой, перемещаться во времени в наши планы не входило!

Рома последовал за ним, ему самому не нравилось все это. Они вошли в прожженную полость дуба и замерли, постояли и вышли, как пассажиры из автобуса, передумавшие ехать, только «автобус» отказывался ехать. Они осмотрелись – на улице все осталось без изменений: и лес, и крыши домов, и молодые дубчики. Зашли снова внутрь, и так несколько раз – без изменений.

– Да тут хоть голову расшиби, ничего не действует, – впадал в отчаяние Глеб, – ничего не получается…

– Надо успокоиться и подумать, что делать дальше, как вернуться в наше время, – пытался успокоить друга

Рома. – Мы же спрятались в дубе, когда гроза была, значит…

– Значит, – уловил мысль Ромы Глеб, – портал работает, только когда гроза.

– И нам придется теперь ждать, когда произойдет очередная гроза, – подытожил Рома.

– Хорошо, ну а пока, Ромич, нам надо выяснить, какой сейчас год, да и с провизией надо что-то делать:

неизвестно, на сколько мы здесь застрянем, – сказал Глеб.

– Глеб, у нас пока один выход – установить контакт с местными, может, помогут нам с едой, – предложил Рома.

– Да, влипли мы по самые помидоры, кому рассказать – не поверят, – подавленно заметил Глеб.

– Вот местным и расскажешь. Пошли, – сказал Рома и похлопал друга по плечу.

Путники покинули поляну с дубом и отправились к виднеющимся впереди сельским хатам. Деревня была расположена в низине на открытом пространстве, справа и слева неприступной стеной стоял густой лес. От дуба до поселения было не меньше пяти километров, хотя визуально казалось, что оно гораздо ближе. Подойдя почти вплотную к деревне, парни спрятались в лесу и стали наблюдать.

Деревня насчитывала около пятидесяти домов, через нее проходили две пересекающиеся дороги, мощенные булыжником, почти в каждом дворе был колодец-ж уравль, крыши домов были соломенные, чаще покрытые дранкой, щепой. На одних крышах она была свежей и желтенькой, на других – почерневшей от времен и дождей. Дома деревянные, за исключением каменной мельницы в конце деревни, оттуда возили муку на телегах с деревянными колесами, обитыми железом. На улицах, что привлекло внимание, были почти одни женщины, взрослых мужчин практически не было, были подростки, дети и старики, всю работу выполняли женщины. Вот одна несла два ведра с водой на коромыслах, кто-то косил, кто-то стирал. Дети играли, а подростки помогали по хозяйству, старики сидели на лавках. Во всей этой, казалось бы, позитивной картине ч его-то не хватало, что-то было не так, чувствовалась к акая-то напряженность, недосказанность, веяло грустью и даже страхом.

Завершив наблюдение, Рома и Глеб вошли в деревню. Реакция местных жителей была неоднозначной: дети побросали игрушки и просто исчезли из поля зрения, женщина, которая несла воду, уронила коромысла и ведра с водой, но осталась стоять на месте как вкопанная, старики приросли к своим лавкам – везде повисла безмолвная тишина. Ребята тоже пребывали в безмолвии, они были в недоумении от такой реакции местных, но нашли в себе мужество заговорить первыми:

– Здравствуйте! – выдавил из себя Глеб.

– Дзень добры, хлопцы, – сказал пожилой мужчина и немного привстал с лавки, – вы хто такiя?

– Мы заблудились и вот набрели на вашу деревню. Хотели бы попросить у вас воды и немного еды, если можно, – сказал Глеб.

– Заходзьце ў хату, хлопцы, – сказала бабуля преклонных лет, сидевшая рядом с пожилым мужчиной, – зараз паснедаем.

– Спасибо, – сказал Глеб и вместе с другом зашел в дом.

Парни сели за стол, пожилая женщина поставила две глиняные миски, деревянные кружки-ч арки и кувшин с квасом. Стол был добротный, массивный, из толстых досок из дуба, плотно подогнанных друг к другу, – таких сейчас не делают, только если под заказ. На столе лежала скатерть, вытканная вручную изо льна с вплетенными красными нитками в виде национального орнамента. Убранство в доме, или интерьер, было простым и небогатым, в углу комнаты висела икона, обернутая в похожую вытканную ткань, стены были бревенчатые, ничем не обшитые и не отделанные, на подоконнике стояла керосиновая лампа, а на столике возле печки – еще одна, пол в доме был земляной, без досок, было сыро и даже в зной тянуло прохладой. Несмотря на гостеприимство, в воздухе висела какая-то напряженность и гости чувствовали себя неловко.

– Сынкi, а вы партызаны цi хто? – робко спросил пожилой мужчина, разрядив таким образом обстановку.

Глеб, жадно осушавший кувшин с квасом, чуть не захлебнулся от таких слов, а Рома вообще выстрелил картошкой изо рта и едва не упал со скамейки, но нашел в себе силы ответить: «Да, па… партизаны».

– Хлопцы, а дзе ж вашы стрэльбы, дзе вашае ўзбраенне? – не унимался старик.

– Стары, чаго ты дакапаўся да iх, дай жа iм адпачыць з дарогі, – вступилась бабушка. – Бульба сухаватая трошкi, запiвайце квасам.

Только им не лезла после таких новостей и вопросов ни еда, ни питье. У обоих в головах промелькнул не один десяток мыслей, картинок и пережитых за последние сутки воспоминаний, которые теперь сложились в пазл. Все стало на свои места: и странный человек в лесу, только он никакой не странный, а спасавшийся бегством от врагов, и недоумевающие местные, принявшие их за немецких шпионов или партизан, и, наконец, жирную точку во всем этом поставил отрывной настенный календарь с датой – 9 июня 1943 года. Рома толкнул Глеба в бок и знаком показал, чтобы тот вышел с ним на улицу, они оба поднялись и вышли. На улице люди снова были заняты своими повседневными делами, только дети уже не прятались, а наоборот, толпились возле хаты, где находились путешественники, и заглядывали в окна, а когда те вышли на улицу, то разбежались, как косяк рыб в пруду. Парням было не до них и не до кого.

– Вот это мы попали, Глеб, – начал Рома, – угораздило же нас попасть в самый разгар вой ны, если б кто сказал, что такое возможно, никогда бы не поверил. Может, это все неправда, может, это какая- нибудь реконструкция, знаешь, как рыцарские турниры?

– В се-таки какая причудливая эта субстанция – время, как оно причудливо изгибается, видоизменяется, словно живое, готовое поглотить любого, словно мы попали в вихрь, торнадо времени, этот вихрь закрутил нас и перенес в другой мир. Что ж, получается, существует бесчисленное множество миров с разницей в одну секунду, а может, и еще меньше, хорошо бы научиться управлять временем, можно было бы многое исправить и предотвратить, но увы… Может, ученые найдут способ управления временем, тогда это будет настоящим прорывом, научно- технической революцией, хотя не надо, тогда можно будет использовать эту технологию в преступных целях, – рассуждал Глеб, словно не слышал, что говорил ему Роман.

– В каких, – нарушил монолог Глеба Рома, – приведи примеры.

– Ну вот даже возьмем нашу ситуацию, в которую мы попали, – продолжал свое рассуждение Глеб. – Вот отправили бы, к примеру, целую армию, укомплектованную вооружением и технологиями, заметно превосходящими возможности советской или немецкой армии, встать на ту или иную сторону, понимаешь о чем я? Тогда могла бы быть катастрофа, если хоть на секунду предположить, что выиграла бы вой ну фашистская Германия. Понимаешь всю степень последствий? Мы бы сейчас уже не разговаривали с тобой, нас бы, скорее всего, не было бы.

– Я прекрасно понимаю тебя, Глеб, – согласился с ним Рома.

– Что будем делать? – спросил, Глеб.

– Ничего, что нам еще остается: будем ждать грозу и играть роль партизан. Рассказывать, что мы из будущего, я думаю, не стоит, никто не поймет, – ответил Рома. – Ты прав, Ром, не надо ничего никому говорить, пошли в дом и надо вести себя более естественно, чтобы не казаться странными, – сказал Глеб, и с этим пошли к дому.

Они вошли в хату, сели за стол и мгновенно доели свое угощение, чем вызвали улыбку на лице старушки. Она долго смотрела на них, рассматривала, но делала это ненавязчиво, а как-то по-доброму, с улыбкой. Ее глаза, которые многое повидали на своем веку, были полны мудрости, но почему-то грустные, казалось даже, вотвот станут мокрыми от слез.

– Такiя маладыя вы, хлопчыкi, нiчога яшчэ не бачылi, вайна праклятая ўсе адабрала, – сказала старушка и, не сдержав слез, вышла на улицу.

– Гэта жонка мая, разверадзiлi ёй душу, бо ты подобны на майго сына, Ваську, – сказал старик. – Яго вайскоўцы ўсе загiнулi, а Васька выжыў i пайшоў у партызаны, прыходзіў да нас, а потым прапаў, мабыць, забiлi немцы яго…

Пожилой мужчина молча разлил по стаканам из стоящей на столе бутылки самогонки и осушил его залпом, немного поморщившись, отломил кусочек хлеба и закусил, после прямо за столом скрутил самокрутку из самосада и закурил. Комната заполнилась приятным запахом дыма настоящего табака, он тонкой струйкой, паря и закручиваясь в спирали, медленно поднимался кверху. Ребята тоже осушили налитые им стаканы, Рома встал из-за стола и подошел к стене.

– Простите, мы не знали, что напомнили о пережитой трагедии, – извинялся Глеб.

– Хлопцы, пры чым вы да гэтага, гэта вельмi добра, што склалася так i вы трапiлi да нас. А як гэта так здарылася, што вы заблукалi, вы ж партызаны i павiнны добра ведаць лес? – не переставал задавать старик сложные вопросы, к которым парни совсем не подготовились. Чтобы не вызвать еще большее подозрение, Глеб не нашел ничего лучшего ответить, чем то, что была перестрелка с немцами и они отстали от своего отряда, отстреляв весь боезапас, выбросили оружие, чтобы легче было уйти от преследователей, карты у них не было.

На стене висела черно- белая фотография к акого-то парня лет около двадцати в военной форме этого времени, на ней он улыбался и, действительно, был очень похож на Рому, только очков не носил. И тут Рому словно прошибло молнией, и на лбу выступил холодный пот: на фото был тот самый человек, которого они с Глебом встретили в лесу в своем времени. Ошибки не было: тот же взгляд, те же черты лица и те же длинные сапоги почти до колена.

– Мы никакие не партизаны, мы прибыли сюда из будущего, – прогремели громом слова Ромы.

Глеб замолк на полуслове и, вытаращив глаза, в недоумении посмотрел на друга, после чего налил себе полный стакан и выпил залпом. Кастусь, как ранее представился старик парням, молча смотрел непонимающим взглядом то на Глеба, то на Рому, потом тоже себе налил и сказал:

– Цябе, мабыць, кантузiла, табе няможна пiць.

– Мы видели вашего сына, – продолжал шокировать Рома, – он живой, по крайней мере, был живым, когда мы его видели, только испуган очень, он перешел в наше время, а мы – в ваше. Глеб, не надо на меня так смотреть, иди лучше сюда.

Глеб встал из-за стола и подошел к Роме, тот кивком указал на стену, где висела фотография пропавшего сына, и Глеб открыл рот от удивления, увидев ее:

– Так это же…

– Да, Глеб, я о том же, нет смысла молчать, да и нельзя, – сказал Рома.

– Ты прав, дружище, – согласился с ним Глеб.

– Когда вы в последний раз видели Васю? – спросил Рома.

– Год таму, – задумавшись, ответил Кастусь, – у красавiку, яшчэ снег ляжаў.

– Как? Такого просто не может быть, – в один голос изумленно проговорили парни.

– Не, хлопцы, я праўду гавару, гэта было ў красавi…

– Дело не в этом, – перебил его Глеб, – просто мы сегодня его видели, ну не мог он год по лесу бегать, не мог, да и сегодня у нас тридцатого мая, а не апрель, даже если предположить, что вы ошиблись.

– Сення дзявятага чэрвеня, i я нiчога не зблытаў! – со злостью и раздражением сказал старик.

– Ну, это у вас 9 июня, а у нас 30 мая, – начал спорить с ним Рома.

– Досыць мне галаву дурыць, свае казкі расказвайце каму-небудзь iншаму, а я жыццё пражыў, хопіць здзекавацца з мяне, – в отчаянии говорил мужчина и, казалось, еще больше постарел.

– Смотрите, Кастусь, что вы на это скажете? – сказал Глеб, показывая свой смартфон. – Вот фотографии будущего, нашего времени, вот я с женой, вот мы с Ромой возле Вечного огня на Площади Победы, вот ночной Минск с крыши высотного дома. Вы что-нибудь подобное видели?

Глаза Кастуся загорались все ярче и ярче, он смотрел то на фотографии, то на Глеба, было видно, что он испытывает удовольствие от увиденного. Суровое лицо, потрепанное жизнью, смягчилось, и глубокие морщины на лбу немного расправились, а уголки сжатых, словно камни, губ медленно подались вверх, расплывшись в искренней улыбке, а глаза стали мокрыми.

– Так мы перамаглі Гітлера, – сияя от счастья, спрашивал старик, – разбiлi Германію?

– Да, Костя, надеюсь, вы не против, что я вас так называю, мы, точнее не мы, а вы, победили в 1945 году ценой больших потерь и горя, – ответил Рома.

Старик прыгал от радости как молодой, обнимал и целовал ребят, словно уже праздновал победу, хотя до настоящей победы было еще два года ужасов и мучений, два года кровавых боев, два года нечеловеческих условий.

– Хлопцы, а які зараз год, ну, у вашым часе, – не унимался старик, – вельмі цікава?

– Сейчас 2018 год, – коротко ответил Рома.

Старик ничего не ответил, только выпучил еще больше глаза и, не отрывая взгляда от Ромы и Глеба, налил себе и выпил, поставив с характерным звуком стакан на стол, промолвил:

– Дзе ж гэта маці прапала, пайду пашукаю яе, каб усё добра было. Можа, што дапамагчы трэба?

С этими словами он встал из-за стола, по крайней мере попытался встать, так как к этому времени он уже много выпил и еле стоял на ногах, но все равно сумел выйти на улицу, даже не споткнувшись и ничего не задев.

Парни, как по приказу, встали и вышли за ним.

Вечерело, солнце клонилось к закату, стремясь закатиться за лес, но напоследок облизывало верхушки горделивых сосен и елей, делая их медными, словно отчеканенными на медной пластине виртуозным мастером. Г де-то на перебой куковали кукушки. Слабый ветерок потрепывал, словно волосы девушки, листочки берез и осин, а полевые некошеные травы, как морские волны, клонились и выпрямлялись, везде было тихо и мирно, словно и не было войн ы. Старушка стояла возле забора и, опираясь на палку, смотрела куда-то вдаль и о чем-то думала, но, услышав как стукнула дверь, обернулась. Кастусь, пошатываясь, подошел к ней и обнял, та улыбнулась своей грустной улыбкой, потрепала его по совсем седой голове и с теплотой сказала:

– Хай хлопцы ўжо адпачываюць, яны, мабыць, усталі з дарогі.

– Добра, маці, зараз падрыхтую пасцелі.

Они ушли обратно в дом, а старушка осталась стоять и вглядываться куда-то, куда только ей одной было известно, застывшая было ее улыбка исчезла, и она продолжала смотреть сквозь поле, сквозь лес, сквозь дома и крыши, словно знала что-то, что-то чувствовала, что-то ужасное и неизбежное. Солнечный диск окончательно спрятался в туче, залив ее алыми, как кровь, лучами…

Глава 3

Спали парни плохо, хоть и устали до смерти, разум отказывался до конца принимать всю нереальность ситуации, в которой они оказались. Почти всю ночь они не спали, проваливаясь иногда в легкую дрему, только под утро, когда первые намеки на рассвет озарили горизонт на востоке, ребята по-настоящему заснули, Рома даже похрапывал. Но долго спать им не пришлось: лучи наглого июньского солнца поднимали веки парням своими яркими пальцами. Петухи кукарекали, окончательно пробуждая путешественников во времени, в хате весело потрескивала печь, пахло дымком и печеной картошкой с салом.

Глеб лежал с открытыми глазами и задумчиво смотрел в окно, до боли знакомая картина и вся эта обстановка навевала воспоминания из его детства, словно он вернулся в то беззаботное время, когда кроме баловства и игр не надо было ни о чем думать, родители были молоды и полны сил, а бабушка с дедушкой были живы, а войн ы не было, но секунду спустя он спустился с небес на землю и осознал, что находится здесь и сейчас, затерянный где-то в пучине времени. Ведь сейчас дедушка и бабушка если и существовали, то были совсем маленькими и ничего друг о друге не знали, не говоря уже о родителях, которых даже в проекте не было и не могло быть. От всего этого у него срывало крышу. Рома продолжал похрапывать,казалось, ему было все нипочем: ни яркое солнце, ни повторяющееся кукареканье петуха. Глеб поднялся с постели, потянулся и зевнул, взял подушку и подошел к нему, еще минуту он молча смотрел на него, улыбаясь, после чего размахнулся и со всей дури ударил его подушкой по лицу. Тот подпрыгнул как ужаленный и, не понимая, в чем дело, стал судорожно вертеть головой в поисках причины его столь неожиданного пробуждения. Что повлияло на его верного друга, что он поступил так, он и сам не знал, наверное, вся эта ситуация, в которой они оказались, требовала разрядки, чтобы окончательно не сойти с ума. Глеб разразился смехом, а Рома смотрел на него все еще сонным и растерянным взглядом, смешанным с обидой, в его глазах читался один вопрос: «Зачем ты это сделал, придурок?»

– Да ладно, Ромич, не обижайся, ты сильно храпел, вот я и решил прикольнуться, – оправдывался Глеб. – Когда я служил, у нас так часто делали.

– Все нормально, а где все? – спросил Рома.

– Не знаю, я сам недавно проснулся, – ответил Глеб. – Наверное, на улице.

Парни оделись, умылись и сели завтракать. На столе стоял чугунок с печеной картошкой, накрытый куском ткани, рядом на сковороде в жире плавали кусочки зажаренного сала, здесь же стояла миска со свежей редиской, зеленым луком, петрушкой и укропом. При виде всего этого изобилия ребята набросились на еду и за десять минут уничтожили большую часть угощения.

– Странно, а где все? – снова спросил Рома все еще сонным голосом.

– Наверное, на улице чем-нибудь заняты, – опять ответил Глеб. – Вообще надо пойти посмотреть, не случилось ли чего.

С этими словами парни поднялись и направились к выходу. В дверях они лоб в лоб встретились с Кастусем, выглядел он взволнованным и бледным, словно вырвался из лап смерти, поджидавшей его в укромном месте с разинутой пастью, готовой сожрать его с потрохами.

– Хлопцы! – начал дрожащим голосом старик. – Немцы каля лесу! Многа, вельмi многа, нават i не злiчыць чалавек, стаяць у два рады. Адных у лес адпраўляюць, iншыя iдуць сюды. Уцякайце, бо ўбачаць вас – на месцы расстраляюць!

– Подождите… а вы… Где бабуля? – растерянно спросил Глеб.

– Надо уходить, Глеб, мы им здесь мало чем поможем, тем более без оружия, – убеждал друга Рома, – нас примут за партизан и уничтожат всех жителей. Уходим, пока есть возможность уйти.

– Ратуйцеся, сынкi, – говорил старик дрожащим голосом, – калі ўбачыце Ваську, памажыце яму…

Старик положил руки на плечи парней, а его голубые глаза были полны слез и отцовской любви. Во дворе на скамеечке сидела старушка, ее лицо было задумчивым и смиренным, даже немного безразличным, она ковыряла палкой землю, и, казалось, ее ничего не интересовало: ни вой на, ни приближающиеся немцы – ничего не имело значения. Глеб и Рома подошли к ней попрощаться, они знали их всего сутки, эти люди были для них абсолютно чужими, а стали родными. Старушка подняла голову и посмотрела на них совершенно отстраненным взглядом, в нем не было злобы и ненависти, в нем было какое-то осознание неизбежности, принятие ч его-то неотвратимого. Она привстала со скамейки и обняла ребят, поцеловала и благословила их, сказав только одно: «Вам трэба бегчы адсюль, пакуль не позна». Старушка перекрестила в воздухе уходящих прочь друзей, продолжала смотреть им вслед, опершись на палку.

Путешественники покинули деревню, удаляясь к лесу, заметили, как к акой-то пожилой мужчина тоже убегал из деревни и уже почти вбежал в лес, как прогремела автоматная очередь и отбросила его в сторону, через некоторое время из леса вышел фриц, посмотрел на свою жертву, сказал ч то-то на своем языке и еще раз выстрелил в него. Тело несчастного дернулось и тут же застыло навсегда со вскинутыми к небу руками. Парни упали на землю и боялись дернуться, к счастью, неподалеку были густые кусты, куда они благополучно подползли и затаились.

– Глеб, они повсюду: и в деревне, и в лесу, нам не выбраться отсюда, – запаниковал Рома.

– Они выставили патрули по периметру, значит, готовится что-то плохое, я бы сказал, что-то страшное, – задумчиво произнес Глеб.

– Умеешь ты успокоить, – прошептал Рома.

– Надо вернуться в деревню, подползти незамеченными и узнать, в чем там дело, – заключил Глеб и медленно пополз назад в деревню, Рома послушно последовал за ним.

Они подползли почти вплотную к к акому-то сараю, он находился в низине, а они, соответственно, на некотором возвышении, и вся деревня была у них как на ладони.

– Эх, какая отличная позиция, жаль, оружия нет, – вздохнул Глеб, не отрывая взгляда от наблюдения.

– Ты меня пугаешь, Рэмбо, – выпучив глаза, сказал Рома, – это тебе не занятие по боевой подготовке, а реальная вой на.

Между тем немцы согнали всех жителей деревни в кучу и переводчик на ломанном русском стал спрашивать: приходили ли партизаны в деревню, куда они ушли, где их лагерь. Фашисты стояли построенные в шеренгу, за исключением офицеров и нескольких фрицев, стоявших с четырех сторон по одному.

– Глеб, неужели нас видели эти проклятые фрицы, когда мы пришли в деревню? – обреченно спросил Рома.

– Не исключено, что и видели, мы же сразу не знали, в каком времени находимся, так и не прятались, а может, какая крыса донесла, не надо забывать о предателях, перешедших на сторону гитлеровцев, – предположил Глеб.

– Это мы, получается, подставили их, всех этих людей, когда пришли сюда, – заключил Рома.

– Да успокойся, Ромич, никого мы не подставили, мы не знали ничего, – пытался успокоить друга Глеб.

Внезапно прогремел выстрел, прервав беседу друзей, а женский крик, плач детей и звук падающего на землю тела лишил их дара речи. Дождь умывал безжизненное лицо старика, а ветер поглаживал его совсем седые волосы. Это первое убийство стало ответом за молчание местных на задаваемые карателями вопросы, а может, и вовсе было без повода, просто чтобы запугать, посеять панику и хаос, лишний раз подчеркивая свое превосходство над другими «недолюдьми», превознося свою бредовую идеологию чуть ли не как волеизъявление Бога, лично якобы вручившего им оружие для расправы над недостойными.

В обращении немецкого командования к солдатам говорилось: «У тебя нет сердца, нервов, на войн е они не нужны. Истребляй в себе жалость и сочувствие – убивай каждого русского, советского, не останавливайся, если перед тобою старик или женщина, девочка или мальчик, – убивай. Этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься вовеки!»

И фашистские солдаты послушно следовали этому людоедскому наказу: расстреливали и вешали наших людей, травили их собаками, морили голодом, уничтожали в «душегубках». Фашистские варвары с равнодушием, с холодной рассудочностью профессиональных убийц учиняли свои кровавые расправы над мирным белорусским населением. Не стоит забывать, что самую «грязную работу» выполняли люди, если таковыми их можно назвать, предавшие и свой народ, и землю, на которой родились и выросли. Эти нелюди, стараясь показать свою верность и покорность перед фашистским режимом, устраивали зверства, которые невозможно понять, принять и объяснить, убивали, расчленяли, мучали, насиловали, жгли живьем тех, с которыми еще вчера жили рядом, дружили и отмечали вместе семейные торжества.

Ребята никак не могли поверить, что находятся здесь и сейчас и что такое вообще возможно в принципе, казалось, что снимают кино, только забыли пригласить операторов, режиссера и прочий съемочный персонал. Плач и всхлипывание на мгновение стихли, как вдруг нацистский палач выбрал свою новую жертву, неожиданно схватил какую-то молодую женщину за волосы и со всей силы бросил на землю, попутно снимая с плеча автомат и наводя его на нее. Мальчик лет десяти бросился к маме весь в слезах, обняв одной рукой ее за плечи, а другой ручонкой закрыл дуло автомата в надежде защитить ее таким образом от смертоносного оружия.

– Прыходзілі ўчора да дзеда Кастуся, прыходзілі! – кричал мальчик с побелевшим от страха лицом. – Не забiвайце, дзядзечка, не забiвайце!

Переводчик перевел слова ребенка унтерштурмфюреру, после чего последний какое-то время с ненавистью и презрением смотрел на молящего о пощаде мальчугана и его запуганную до смерти мать, а потом отшвырнул их в сторону, как бездомных псов, своим начищенным до блеска сапогом, а сам обратился к переводчику, вышагивая взад-вперед, как на подиуме, дал ему какие-то указания на немецком. Переводчик повернулся к местным жителям и, уродуя слова, потребовал выйти тому, кто укрывал партизан. Повисла мертвая тишина, только испуганные глаза селян поглядывали друг на друга. Офицер достал из кобуры пистолет и приставил его к голове первого попавшегося, из толпы, вырываясь из цепких рук жены, вышел Кастусь, она билась в истерике, заливаясь слезами, безуспешно пыталась остановить своего мужа.

– Прыходзілі да мяне партызаны i што, хопіць здзекавацца з нас, праклятая хунта, – сказал совершенно спокойным голосом Кастусь.

К нему подошел офицер и презрительно смотрел на старика сверху вниз, как удав на кролика, не проронив ни слова. Кастусь ни на мгновение не отвел свой тяжелый, уставший от жизни взгляд, а потом внезапно улыбнулся и плюнул в рожу фрицу, добавив: «Наступіць дзень, прыйдзе час, i вас змятуць, знішчаць са свету, раздавяць, як тараканаў пад печкай!» Нацист педантично достал платочек, вытирая свое каменное лицо, махнул рукой, и к старику подошли два немецких солдата, схватили его и повели к липе, росшей здесь не одну сотню лет, а старик продолжал сыпать угрозы и проклятия в адрес фашистов.

Глеб и Рома с ужасом смотрели на все происходящее, Рома заметил, как разгорается ярость в глазах Глеба, как набухли вены у него на шее, он даже несколько раз порывался встать и пойти на выручку, но друг вовремя прижал его к земле стальной хваткой, лишив всех шансов сделать это.

С запада на горизонте появлялись свинцовые тучи, они приближались, медленно застилая голубое небо, отдаленно сверкала молния, но грома еще не было. Приближалась гроза, парни понимали, что это их путь домой, и то и дело поглядывали то вдаль, то на происходящее в деревне, не решаясь сделать выбор: пробраться к дубу и уйти домой или хоть как-то помочь людям, оказавшимся в беде.

Старика подвели к липе, один из солдат принес веревку и забросил один конец через ветку, сделал петлю, продел в нее второй конец и стал затягивать, пока петля надежно не охватила ветку и не затянулась, со вторым концом веревки он провел те же манипуляции, заранее укоротив ее до нужной длины. Виселица была готова, старик не сопротивлялся и, казалось, смирился со своей участью. Второй фашист взял березовую колоду, лежавшую в куче дров, и подставил под петлю, потом вдвоем схватили деда Кастуся и поставили на колоду, одели петлю на шею и затянули… Он в последний раз провел своим взглядом по деревне, остановил его на мгновение на родной хате, где родился и вырос, взгляд скользнул дальше и застыл на его жене, которая, прикрыв лицо руками, беззвучно плакала. Еще на мгновение он взглянул на небо, перекрестился и… внезапно провалился вниз с хрустом сломавшихся шейных позвонков, подергал ногами и обмяк, продолжая качаться из стороны в сторону. Его лицо покраснело и стало немного раздутым из-за того, что веревка пережала шейную артерию, но застыло спокойным и не выражало никаких эмоций, глаза были закрыты и больше не видели того ужаса, что творился здесь, в его родной деревне. Тело продолжало медленно раскачиваться на веревке, словно маятник на гигантских часах, отмеряя секунды наступившей смерти. От тяжести и трения о ветку веревка содрала кору на ветке и въелась глубоко в дерево. Старуха закричала неистово, нечеловеческим голосом и из последних сил бросилась на офицера, замахнувшись палкой что было силы, но ее тут же скосила автоматная очередь одного из приспешников, она упала вместе с палкой на землю. Люди плакали и выкрикивали проклятия и брань в адрес убийц, они перебороли свой страх, протестуя таким образом против дикой несправедливости и жестокости немцев. Глеб уже был готов голыми руками пойти на фрицев, но Роме удалось убедить друга не делать глупостей и немного остудить его пыл.

– Глеб, как бы это эгоистично ни звучало, но это не наша вой на, в том смысле, что все события уже сложились, уже произошло то, что произошло, надо принять это как данность. Вмешавшись, мы можем лишь ухудшить ситуацию, хоть и незначительно, но изменить ход истории, пойми, мы не из этого времени, да нас даже в проекте не было, ни нас, ни наших родителей, а вот наследить мы можем основательно да еще, чего лучше, погибнуть можем, ты об этом не задумывался? – убеждал друга Рома.

– Может, ты и прав, дружище, но мы уже наследили, сами того не зная, ведь если бы мы не пришли изначально в деревню, то, возможно, никто бы и не погиб. А раз уж из-за нас пострадали люди, то мы не можем просто уйти и ничем им не помочь, – настаивал на своем Глеб.

– А чем ты поможешь? У нас нет даже сраного пистолета против хорошо вооруженных и в несколько раз превосходящих численностью противников! Это только в крутых боевиках один справляется с целой армией, спустись с небес на землю. Тем более что гроза вот-вот начнется, а это наш единственный шанс вернуться домой к родным, которые нас уже обыскались, наверное, – не сдавался Рома.

– Ладно, пойдем, убедил, – сказал Глеб после некоторой паузы. – Я скоро в дурку попаду от этого всего.

Парни развернулись и стали медленно ползти к лесу, но им удалось проползти всего метров десять, пока их не остановили крики людей и автоматные очереди немцев. Друзья замерли и уставились друг на друга вопрошающими взглядами и, после нескольких секунд замешательства, практически бегом бросились к недавно оставленной позиции. Фашисты сгоняли всех людей в огромную

конюшню, всех без исключения: детей, женщин, стариков. Они гнали их как скот, хлеща плетью и стреляя из автоматов в воздух, а тех, кто отказывался или падал на землю, расстреливали на месте. Один из немцев отделился от основной группы и направился в сторону парней, друзья словно приросли к земле, внимательно наблюдая за приближающимся фрицем. Пройдя около пятнадцати шагов, он завернул за сарай и очутился перед самым носом у ребят, после чего отвернулся к стене и стал отливать, напевая к акую-то дурацкую песню. Глеб внезапно сорвался с места и рысью бросился вниз на фрица. Огромный охотничий нож по самую рукоять вошел в тело врага со стороны спины слева, издав неприятный чвакающий звук. Немец не успел даже пикнуть, только напрягся на мгновение, а потом резко обмяк и рухнул на землю на подкосившихся ногах, выпуская изо рта ручеек темной, почти черной венозной крови. Глеб достал нож из тела и обтер его о траву, после чего спрятал назад в ножны, потом стал обыскивать труп, забирая все, что считал нужным. Рома спустился с холма к Глебу и смотрел на него выпученными от страха глазами.

– Держи автомат, чего уставился! – сказал Глеб дрожащим от возбуждения голосом.

Тот молча взял автомат и вместе с ним два целых магазина, нож и три гранаты. Убитого немца парни оттащили в кусты и накрыли его ветками. Глеб сидел молча, уставившись в одну точку и дрожал, словно осиновый лист на ветру.

– Дружище, нам пора уходить, вот-вот наступит гроза, – сказал Рома, положив руку на плечо друга, – нам нужно успеть добраться до дуба.

– Я никуда не пойду, – сказал спокойным, отрешенным голосом Глеб, – я не могу их просто бросить и уйти, хочешь – иди.

Рома посмотрел на друга задумчиво, с надеждой – не передумал ли тот, после чего произнес: «Не… чувак, мы попали сюда вместе, значит, и уйдем вместе, другого пути нет, не думай обо мне плохо…»

– Я знал, что ты не подведешь, – улыбаясь, сказал тот, подкуривая трофейную сигарету, хоть и не курил до этого ни разу.

Рома тоже протянул руку за сигаретой, хотя сам тоже никогда не курил. Оба молча затянулись, выпуская сизый дым. Фашисты заперли сарай и стали обкладывать его со всех сторон соломой, один из них обливал стены строения бензином, слитым с мотоцикла.

– Что будем делать? – спросил Рома. – Что предпримем?

– Не знаю, пока будем наблюдать, соваться туда сейчас – это самоубийство, нас вместе с ними сожгут, – ответил Глеб.

– Я тоже так думаю, подождем, пока эти нелюди подожгут, а потом, воспользовавшись суматохой, попробуем освободить побольше людей, – предложил Рома. – Как ты себе это представляешь? – спросил Глеб.

– Смотри, с тыльной стороны сарая есть вторые ворота, закрытые на замок. Когда огонь возьмется и эти выродки снимут оцепление, мы подкрадемся, собьем замок и выпустим людей, – сказал Рома.

– Молодец, Ромич, отличный план! – засиял Глеб. – Так и сделаем.

Огонь распространился мгновенно и охватил конюшню за считанные секунды, вспыхнула крыша, и вся постройка стала похожа на огромный факел. Подожгли хладнокровно, словно кучку хвороста, чтобы согреться в дождливую и холодную погоду, без эмоций и промедления. Огонь, как будто голодный зверь, напал на свою жертву, обгладывая черные кости бревен.

Каратели еще расхаживали по дворам, заглядывали в хлева, выгоняли коров и свиней, грузили их на грузовики. Грабители заходили в опустелые хаты, в кладовые, волокли, грузили на машины, на подводы швейные машины, кадушки с салом, полотна, вышитые скатерти и полотенца, кружева, подушки, самовары, даже чугуны и лохани.

Парни запаниковали: такой вариант развития событий они не рассматривали, нужно было действовать немедленно, если они хотели хоть как-то помочь этим бедным людям и успеть хоть кого-то спасти

– Рома, я отвлеку немцев, а ты пробирайся к воротам и выводи людей, на, возьми автомат, – сказал Глеб и взял из рюкзака нож и пару гранат.

– Что ты задумал, Глеб? – спросил он.

– Ромич, времени нет, надо спешить, иначе будет поздно, – сказал Глеб и обнял друга. – И это… если со мной что-нибудь случится, ты уж объясни все моим… хорошо? – Не гони пургу, все будет хорошо, и чтобы я больше не слышал этого, понял!

Они еще мгновение задержали взгляд друг на друге и разошлись в разные стороны. Рома сбежал с пригорка и бросился к задним воротам пылающего сарая, на них висел замок, который он сбил с первого удара прикладом автомата. Через закрытые ворота были слышны пронзительные вопли и крики людей, замок был сбит, но ворота не открывались, ч то-то мешало, но он не мог понять, в чем дело. Глеб тем временем незаметно забегал с правого фланга, достав из ножен охотничий нож, который уже вкусил человеческой крови, он держал его наготове. Расстояние до ближайшей цели неумолимо сокращалось: немец стоял за кустами шиповника и, глядя на пылающую конюшню, неспешно курил. В его глазах танцевал огонь, отражаясь, как в зеркале, но внезапно его зрачки расширились и глаза чуть не выскочили из орбит, а изо рта брызнула кровь, сам фриц упал на колени и, обхватив горло руками, что-то пытался сказать, но лишь шипение и клокотание вырывалось из его уст, еще мгновение – и он свалился на землю лицом вниз и затих. Глеб подошел ближе, пнул его ногой, но враг не подал к аких-либо признаков жизни, тогда он склонился над ним и стал собирать вещи и оружие. Их с Ромой арсенал пополнился еще одним автоматом с двумя полными магазинами, двумя гранатами и боевым ножом с гравировкой в виде орла с расправленными крыльями, держащего в лапах фашистскую свастику, а также Глеб прихватил две банки тушенки и плитку шоколада. Занимаясь трофеями, он напрочь забыл о бдительности и не мог видеть, как сзади к нему подбирался с ножом в руке огромный немец, уже несколько метров отделяло их друг от друга, как под ногой у фрица хрустнула веточка, Глеб среагировал молниеносно, резко развернулся и инстинктивно нажал на спусковой крючок, прогремела короткая очередь, принеся смерть очередному врагу. Звук стрельбы разорвал тишину и моментально привлек внимание остальных фрицев, которые бросились к месту стрельбы. Возившийся с воротами Рома тоже услышал стрельбу и еще больше стал волноваться за друга, это придало ему силы, и он, разозлившись, что было силы ударил по воротам ногой. Ворота, не выдержав напора, распахнулись, и оттуда, как из огромной печи, повеяло жаром и дымом.

Его глазам открылась ужасающая картина. Большинство людей были уже мертвы, на их полуобгоревших лицах застыл ужас смерти, гримасы боли, страха и ненависти – все слилось воедино. Везде были трупы, возле входа на земле, на горящих бревнах, там, в дальнем правом углу, мать с двумя малолетними детьми сидела на земле, ее обгоревшие руки закрывали деткам глаза, пытаясь хоть как-то скрыть весь этот непостижимый, бесчеловечный ужас. Ужасно воняло горящей плотью, слева от ворот лежал пожилой мужчина и просто орал от боли, его ноги уже почти сгорели, а он был еще жив, его глаза просто молили убить его, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Некоторые вырвались наружу, как только Рома распахнул ворота, они бежали как обезумевшие прочь, куда несли ноги, одежда на них горела и все они были похожи на бегущие факелы. Немцы, караулившие в лесу, заметили бегущих горящих людей и стали добивать их автоматными очередями.

Огонь вовсю хозяйничал внутри, а когда ворота распахнулись, приток кислорода еще больше добавил сил смертоносному пламени, оно проглатывало все больше и больше нетронутых досок. И вот одна из опорных балок, почти сгоревшая за считанные минуты, сломалась от собственного веса и с треском упала на полуживую женщину, обнявшую своих детей, наивно пытающуюся укрыть их от огненной смерти, лишив последнего шанса на спасение, только тысячи искр вздымались вверх над уже прогоревшей насквозь крышей.

Тем временем Глеб уходил от погони, отстреливаясь и меняя позиции, он уводил их в сторону от деревни, радуясь только одному, что ему удалось выполнить часть плана и отвлечь их, пока Рома спасал людей. Отведя их на достаточно далекое расстояние, спрятавшись за деревом, выдернул чеку и метнул гранату в сторону наступающих на пятки немцев. Прогремел взрыв, когда дым рассеялся, он выглянул из-за дерева посмотреть на результат своей работы. Все трое немцев лежали на земле в двух-трех метрах друг от друга и не подавали признаков жизни, довольный своей работой, Глеб вышел из укрытия и побежал обратно в деревню на помощь Роме. Еще улыбка не сошла с его лица, как вдруг все тело пронзила обжигающая чудовищной силы боль, словно рой пчел ужалил только в одно место, а потом растеклась кипятком в области левого плеча – он даже перестал чувствовать всю левую руку. Развернувшись, Глеб заметил, что один из немцев оказался жив и, привстав, целился в него.

– Сука, – прошептал Глеб и резанул по нему очередью.

Отброшенный очередью, фашист упал лицом вниз как-то неестественно и неуклюже, словно старая потрепанная тряпка. Плечо у Глеба сильно кровило, но нужно было идти, времени оставалось мало, он сильно нашумел здесь, и основные силы ушедших немцев могли вернуться вновь. Необходимо было перевязать плечо, и Глеб отрезал с рукава полоску ткани и туго, как смог, не без помощи зубов перевязал рану.

На полу в горящем сарае среди полуобгоревших трупов Рома заметил какое-то движение, он, не раздумывая, бросился туда и стал стягивать погибших людей, было невыносимо жарко, и нестерпимый запах горелого мяса просто проедал нос. Под телом женщины было двое детей, они были живы, не медля ни секунды, Рома схватил детишек и пулей выскочил из объятого пламенем сарая, через мгновение обрушились балки перекрытия и погребли под собой погибших людей. Рома оттянул детей на безопасное расстояние и укрылся с ними в кустах. Долгое время он и дети находились в некой прострации, состоянии шока от пережитого и увиденного, а когда Рома пришел в себя, стал осматривать детей: ранены ли они? Это были мальчик и девочка лет пяти-шести, только он не сразу понял, кто из них кто, волосы сильно обгорели, брови и вовсе отсутствовали, их обожженные лица напоминали запеченные в печке морщинистые яблоки. Большими, наполненными горем и болью глазами смотрели дети на своего спасителя, не в силах произнести ни слова. Рома достал флягу с водой и поднес к губам сначала одного, потом другого ребенка, они жадно впивались во флягу, пытаясь насытиться живительной влагой, потом не выдержал и крепко обнял малышей, прижав к себе, горько заплакал…

Догорали жизни людей, догорали их доля, их песни, их мечты и надежды. Занялась уже вся деревня. Каратели подожгли ее, когда до ниточки, до шерстинки, до зернышка очистили каждую хату.

То черные, то желтые столбы дыма тянулись в небо. Черные, желтые, синие тучи застилали солнце, наводили ужас на птиц, спешивших улететь подальше от страшного места. Искристые, длинные языки огня вздымались ввысь, бушевали, плясали дикий танец над деревней, трещали сухие соломенные крыши хлевов, сараев, гулко хлопали черепичные, шиферные крыши домов, клуба, школы. Тоскливо, тревожно шумели черные, обугленные липы, березы, рябины, яблони и вишни.

Пожар сметал, заглатывал все живое и неживое, все подвижное и недвижимое. День и ночь горела погибшая деревня, дымилась головешками, поблескивала красными угольями в горячей золе. Там, где был сарай, меж головешек в серой золе чернели обгоревшие кости. Зола и пепел. Головешки и кости. Обугленные бревна и обезображенные трупы. Только тело Кастуся, повешенного фашистами, продолжало висеть под старой липой еле-еле покачиваясь, гонимое появившимся небольшим ветерком.

Глава 4

– Успокойтесь, вот, выпейте воды и постарайтесь спокойно и внятно объяснить, что случилось с вашим мужем, – говорил капитан милиции Андрей Бобрович.

– Глеб, мой муж, он… пропал, он не выходит на связь, я не знаю где он, что с ним… я… не знаю, что делать, – говорила Ольга дрожащим голосом.

– Так, давайте по порядку: где и когда, при каких обстоятельствах пропал ваш муж, – говорил спокойным голосом капитан. – Постарайтесь взять себя в руки и предельно четко отвечать на задаваемые мной вопросы, иначе я не смогу вам помочь.

Ольга выпила воды и, казалось, немного успокоилась, выдохнула и рассказала все с самого начала, как того хотел капитан. Он внимательно слушал рассказ девушки и ч то-то записывал в свой блокнот, иногда уточнял необходимые детали. Ольга совсем успокоилась и продолжала говорить, стараясь не упустить ничего, что могло бы помочь в поисках мужа.

– Скажите, пожалуйста, а его друг, Роман… кажется, он с вашим мужем часто ездил на природу, так сказать, в походы ходил? – спросил капитан.

– Да, они с Глебом часто ездят и ходят в походы, они очень давно дружат, насколько я знаю, с раннего детства, но такого никогда не было, – ответила Ольга, и голос ее снова задрожал, и глаза снова стали мокрыми.

– Не волнуйтесь, времени прошло немного, и, я думаю, есть шанс найти их живыми, – успокаивал капитан. – Может, они просто заблудились, такое тоже бывает и с опытными путешественниками.

– Нет, такого не может быть, – подумав, заключила Ольга. – Я чувствую, что-то произошло.

– Я хочу сразу предупредить, – начал следователь, – что, перед тем как начать поиски пропавших лиц, в данном случае вашего мужа и его товарища, необходимо пройти ряд процедур, предусмотренных законодательством, и в течение десяти дней возбудить розыскное дело, нужно опросить всех, кто видел их незадолго до исчезновения, короче говоря, провести большую работу, прежде чем приступить к реальным поискам.

– Что!.. Но это же очень долго, я не могу ждать так долго, – говорила девушка с полными слез глазами и, не выдержав, разрыдалась.

– Таковы правила, не я их придумал, но необходимо следовать букве закона. Ведь бывают разные ситуации, может быть, и родственники что-то попутали и поругались, бывает, сам пропавший вовсе и не пропавший, а уехал, например, к дальним родственникам в гости, – заключил следователь.

Ольга молча поднялась со стула и подошла к следователю, склонилась над столом и, глядя ему прямо в глаза, сказала:

– Знаю я, как там местные будут искать. Помогите мне, пожалуйста, найти их, я вас отблагодарю, не отказывайте, прошу… Меня никто не станет слушать, кто я такая? А вас они послушают, пожалуйста.

Еще никто так не нуждался в помощи капитана Бобровича, как Ольга сейчас, он чувствовал это и, глядя в полные глаза слез девушки, не мог ей отказать в помощи. Он чувствовал свою значимость, и какая-то странная, еле заметная ухмылка промелькнула на его лице.

– Хорошо, успокойтесь, я решу вопрос с руководством, а пока в частном порядке, так сказать, неофициально, займусь поиском, но мне никто не выделит людей, поэтому придется рассчитывать только на свои силы, – обрадовал девушку следователь.

– Ой, спасибо, товарищ капитан, – прыгала от радости Ольга и, не удержавшись, поцеловала его в щеку.

На мгновение лицо капитана изменилось от неожиданности, оно неестественно исказилось, что как-то испугало и насторожило Ольгу, но это продлилось секунду, и его лицо вернулось в привычное эмоциональное состояние.

– Благодарности не стоит, это моя работа – помогать людям, но я не волшебник, поэтому не надо надеяться на чудо, – спустил с небес на землю девушку капитан. – Завтра приходите к девяти и не забудьте фотографии.

– До завтра, еще раз огромное спасибо Вам, – сказала Ольга и, сияя от радости, вышла из кабинета.

Через минуту в кабинет к Бобровичу вошел его коллега, старший лейтенант Костень, и, ухмыляясь, спросил:

– Ну что, Андрюха, закрутил очередной роман, а она ничего, молодец?

– Да нет, у нее муж пропал, вот подписался помочь найти, попробую у Михалыча командировку выбить, – с каким-то стеснением ответил капитан.

– Так ты его не старайся особо найти, такая девка! Кстати, а где он пропал? – спросил, улыбаясь, Костень.

– Да г де-то под Л, пошел с другом в поход и как в воду канул, – ответил Андрей.

– Странно, за последний месяц там, в тех краях, пропало без вести два человека, местных, которые знали местность как свои пять пальцев, – удивился Костень и закурил сигарету.

– И что, не нашли? – спросил Бобрович.

– Их – нет, но нашли других… одного месяц на-

зад, а другого вчера, и оба, как бы тебе сказать, в общем, умом тронулись, походу, в дурку загремели, – ответил старлей.

– В смысле – в дурку, а что с ними произошло? – интересовался Андрей.

– Не знаю, Андрюха, но такое ощущение, что они с другой планеты, дикие какие-то, в тряпье старинном, ну, одним словом, какие-то не такие, все время твердили, что за ними гонятся немецкие солдаты, – с изумлением рассказывал Костень.

– Так мы же ни с кем не воюем, – недоумевал капитан. – Постой-ка… Какие немцы? Времен Великой Отечественной вой ны, что ли? А, ну тогда да, клинический случай.

– Нет, ну, знаешь, выглядело это все по-настоящему, правдоподобно, я даже почти поверил, – продолжал Костень.

– Ааа, шизофреники еще не на такое способны, – сказал Бобрович. – А ты как все это видел?

– Я сопровождал их в медучреждение для дальнейшего обследования и лечения…

На следующее утро Ольга стояла у отделения милиции еще задолго до девяти, вглядываясь в лица прохожих, спешивших на работу, стараясь разглядеть знакомое лицо капитана. Андрей появился с противоположной стороны и в гражданке, так что у Ольги практически не было шансов узнать его.

– Здравствуйте, Ольга, – поздоровался Андрей, – ну что, поедем?

– Здравствуйте, Андрей, можем ехать, – улыбаясь, с легкой грустью сказала девушка.

Они сели в машину и медленно отъехали от УВД. За окном мелькали деревья, проносились поля и деревни, солнце уже было достаточно высоко, как и должно быть летом. Ольга была молчалива и, уставившись в окно, о чем-то размышляла, наверное, понимая, что поиски, скорее всего, не дадут желаемых результатов. Андрей тоже молчал, глубоко погрузившись в свои мысли, тишину нарушали звук мотора да и бесполезная болтовня радиоведущего.

– Скажите, Ольга, а вы ходили в походы со своим мужем? – спросил Андрей, первым нарушив молчание.

– Да, но всего несколько раз, – ответила девушка, – так, в основном они с Ромой вдвоем… не хотели меня брать.

– А что так? – не унимался следователь.

– Не знаю, может, таким образом оберегал меня, может, как-то мешала я им, не знаю, – ответила Ольга и отвернулась в окно.

Андрей не стал больше лезть с расспросами и опять погрузился в свои мысли, ему нравилась Ольга – и как девушка, и то, как она стремилась найти мужа, не сдавалась и не теряла надежду, что поиски увенчаются успехом. Сам он, как никто, понимал, что еще день неизвестности – и вероятность того, что пропавших найдут живыми, резко падала, в его довольно богатой практике были похожие случаи, и все они, увы, заканчивались трагически. Но человек так устроен, что верит фактам, а не предположениям. Сам Андрей не был женат, нет, он довольно длительное время жил с девушкой, но совместная жизнь не сложилась, он постоянно пропадал на работе, а дома слышал только упреки и придирки, а однажды пришел домой раньше с букетом цветов и застал свою распрекрасную в постели с соседом снизу. На этом, разумеется, их совместная жизнь рухнула, как карточный домик. Детей он тоже в свои тридцать с небольшим, к сожалению, а может быть, и к счастью, не завел. С тех пор Андрей Бобрович был женат исключительно на своей работе и верить женщинам перестал, рассматривая их только как объект удовлетворения своих физиологических потребностей. Но что заставило его отойти от своих убеждений и принципов, что побудило его сорваться с места и внять просьбам- мольбам к акой-то незнакомой девушки? Может быть, он увидел в ней ту честность и чистоту, которую уже и не думал увидеть, кто знает… может быть, она разожгла в нем слабый огонек надежды оживить рухнувшие идеалы, а может, он подписался на все это с каким-то умыслом? Никто не скажет наверняка, никто не залезет в голову к человеку и не узнает его истинные мысли, планы и намерения.

Оставшуюся часть пути Андрей и Ольга ехали молча, находясь наедине со своими мыслями. После нескольких минут молчания Ольга достала наушники из своей сумочки и погрузилась в пучину любимой музыки, пытаясь таким образом хоть как-то отгородиться от внешнего мира и погрузиться в свой личный мирок. Бессонная ночь давала о себе знать, и буквально через несколько минут Ольга начала клевать носом, а потом и вовсе заснула, прислонившись к подголовнику сидения. Сны словно дымкой окутали ее сознание, в них они с Глебом поженились и позируют на фотосессии, потом они куда-то собираются, потом и вовсе потерялись, и она никак не может его найти… Она не помнила, сколько она находилась в состоянии сна, но когда открыла глаза, то чуть не оторопела от увиденного: лицо следователя практически вплотную приблизилось к лицу девушки, она даже смогла разглядеть крохотные волоски щетины на его щеках.

– Что вы делаете!? – вскрикнула Ольга с широко раскрытыми глазами. – Почему вы так смотрите на меня?

– Не хотел вас будить, вы так сладко спали, что я не осмелился разбудить, – оправдывался капитан.

Ольге стало как-то не по себе, глаза следователя были какими-то застывшими, холодными, от их взгляда девушке хотелось куда-то спрятаться, раствориться, исчезнуть, тогда-то ее впервые посетила мысль все бросить и бежать отсюда и от этого человека…

Они вышли из машины и, сверившись со своим местоположением и маршрутом пропавших, двинулись на северо-в осток, впереди их взорам, как и взорам Глеба и Ромы, открывался вид на живописные озера. Ольга шла бодро в ногу с капитаном, не отставая ни на шаг, но уже через несколько километров заметно сдала и стала отставать. Андрей заметил это и предложил отдохнуть, теперь он понимал, почему парни не брали ее в походы. Пройдя по лесу еще около пяти километров, они оказались на небольшой поляне, где и сделали привал. Отдых продлился недолго: нужно было до темноты хоть ч то-то выяснить об исчезнувших, каким-то образом выйти на след, но ничего, ни единой детали, которая могла пролить свет, в этом темном деле не было. Через полчаса путники снова двинулись в путь.

По мере продвижения по маршруту Ольгу одолевала усталость, а вместе с ней злость и понимание того, что все напрасно, все эти примитивные поиски не принесут никаких результатов, она теряла надежду, оправдывая себя тем, что не опустила руки и хоть что-то делает для поиска любимого. Наступили первые сумерки, а вместе с ними пришло словно прозрение, отрезвление, осознание того, что она забралась на ночь глядя бог весть куда, да еще и с незнакомым мужиком, хоть он и следователь.

Страх завладел ею, и легкий озноб тряс ее тело.

– Ты, наверное, замерзла, – заметив ее оцепенение, сказал Андрей, снимая свою куртку и надевая ее на девушку. – Надо останавливаться на ночлег, я разведу огонь, надо поесть и согреться, скоро стемнеет.

– Наверное, да, – робко согласилась Ольга, еще больше трясясь от страха, но стараясь не показывать этого.

Капитан стал собирать хворост, чтобы разжечь огонь, а Ольга еще несколько минут находилась в замешательстве, стараясь вспомнить, когда же это они успели перейти на ты. Андрей же, напротив, перехватив инициативу в свои руки, полным ходом продолжал всяческие ухаживания, отчего эмоциональное напряжение между ними только возрастало. Из-за отблесков костра глаза следователя приобрели какой-то пугающий, звериный вид, он подсел к Ольге и положил руку ей на плечи. Девушка была шокирована таким поведением и дрожащей от страха рукой аккуратно убрала руку Андрея.

– Пожалуйста, не трогайте меня, – дрожащим голосом, готовым сорваться на истерический крик, сказала Ольга.

– А тебя никто и не трогает, – убрав руку, сказал капитан с нескрываемой злостью в голосе.

У Ольги панически замелькали мысли в голове, готовясь в случае необходимости сорваться с места и просто убежать, все равно куда, просто бежать, она сумела взять себя в руки и старалась успокоиться. Андрей молча подбрасывал сучья в огонь, изредка бросая взгляд на Ольгу, ухмылялся, оскаливая, словно зверь, свои зубы. Ольга не могла понять, что произошло со следователем: из внимательного и скромного он превращался в грубого и жестокого, что не предвещало ничего хорошего для нее. Теряется всякий смысл и сама цель поездки сюда. Она уже не один раз пожалела, что затеяла все это, проклинала себя, что поехала одна с незнакомым мужчиной в лес, да еще и с ночевкой. О чем она думала и вообще думала ли?.. Нужно было что-то делать, что-то предпринимать, чтобы исправить ситуацию.

– Вы извините, что я так отреагировала, просто вы, наверное, забыли, что у меня есть муж, он и я… мы любим друг друга, а я не какая-то там, вы понимаете о чем я… в общем, я не хотела так реагировать, так получилось, – пыталась как-то сгладить назревающий конфликт Ольга.

Капитан молча ковырял палкой в костре и лишь бросил косой взгляд в ее сторону, от которого Ольгу еще больше затрясло. Ветки потрескивали в костре, охваченные пламенем, к небу устремлялись десятки, если не сотни искр, и это немного успокаивало девушку, но ее все равно мучила эта сложившаяся ситуация, она никак не могла принять и понять контраст резкого изменения поведения следователя.

– Я не могу понять, что произошло, что вы стали так относиться ко мне, – не унималась Ольга, – неужели я дала повод так думать обо мне, вы ведь меня совсем не знаете? Мы ведь нормально общ…

– Да все вы одинаковые! – прервал ее на полуслове Андрей. – Все вы конченные похотливые твари! Не лезь ко мне в душу! Что ты можешь знать обо мне? – ревел обезумевшим голосом капитан, швырнув свою палку в костер так, что миллионы искр взметнулись в небо.

Ольга была напугана и лишилась возможности двигаться от такой внезапной и непредсказуемой реакции на ее слова. Сам капитан в дополнение ко всему резко сорвался с места и исчез в темноте среди деревьев, Ольге ничего не оставалось, как смотреть ему вслед широко раскрытыми от страха глазами. Костер весело потрескивал, бросая дрожащие отблески на ближайшие деревья, а взошедшая полная луна освещала одинокий силуэт девушки, сидящей на бревне. Нетрудно представить, о чем сейчас думала Ольга, какие мысли хозяйничали в ее голове. Они сейчас состояли из одних только вопросов: что происходит? Что ей делать дальше? Куда пропал Андрей? Казалось, что прошла уже целая вечность, а его все не было. Куда он мог пойти, она не знала и не могла знать, но и сидеть на месте тоже не могла… Девушка чувствовала опасность, к акой-то необъяснимый первобытный страх, который овладел каждой частичкой ее тела. Она нашла в себе силы и отклеилась от бревна, рукой нащупала довольно большую палку и взяла ее в руку, так, на всякий случай, другой рукой достала телефон и включила фонарик.

Яркий белый свет заполнил поляну, и она робко, оглядываясь по сторонам, пошла на поиски следователя. В лесу было тихо и спокойно, словно с приходом темноты все живое и неживое замерло до утра, лишь неспешный шорох шагов Ольги хозяйничал сейчас здесь. Направляя фонарик из стороны в сторону, девушка шла сама не зная куда, свет от костра становился все тусклее и призрачнее, пока и вовсе не исчез из поля зрения, но она продолжала движение, как заведенная игрушка, уже не в силах остановиться.

Внезапно всего в нескольких метрах от нее, хрустнула ветка, Ольга остановилась как вкопанная, сердце выскакивало из груди, стремясь выскочить наружу, а горячая волна пробежала по всему телу. Еще через мгновение уже где-то сзади послышались шаги и характерный хруст сухих веток, струя яркого света тут же устремилась туда, где раздались эти звуки, но ничего, кроме деревьев, она не увидела. Паника с головой проглатывала ее сознание, руки тряслись, как у алкоголички, и свет от фонарика случайно выхватил из темноты силуэт какого-то мелкого животного, скорее всего зайца. Ольга облегченно вздохнула.

– Дура! Трусиха последняя, так испугаться обыкновенного зайца, ху… – смеялась над собой девушка и попутно успокаивалась.

Полностью успокоившись, Ольга продолжила путь, освещ ая себе дорогу, как маяк, крутя телефоном, описывала дугу, стараясь охватить как можно большую территорию.

Внезапно ч то-то или кто-то так сильно толкнул Ольгу, что та не удержалась на ногах и упала на землю, телефон вылетел из рук и упал в нескольких метрах от нее. Все произошло так быстро и внезапно, что девушка даже не сразу сообразила, что случилось, ползком она подобралась к телефону, взяла его в руки и направила в сторону, откуда ее толкнули. Перед ней всего лишь в нескольких метрах стоял капитан и ухмылялся, нет, не улыбался, а именно ухмылялся.

– Какая грубая и неуместная шутка, Андрей, я очень перепугалась и ушиблась, – с обидой и упреком сказала девушка. – Сначала ушел к уда-то, бросил меня одну в лесу, а я, между прочим, хожу и ищу тебя.

Ухмылка исчезла, а выражение лица Андрея приобрело суровый и даже угрожающий вид.

– А кто сказал, что это была шутка, – холодно произнес капитан и вынул нож из кармана, – сейчас мы узнаем, кто шутит, а кто – нет.

– Аааааа!.. Ты псих, не трогай, не подходи ко мне! – орала вне себя от ужасаОльга.

– Сейчас ты за все ответишь, шлюшка, – говорил холодным голосом капитан, словно не слыша ее, – иди к папочке.

Она стала пятиться, сидя на земле, от своего преследователя, а он медленными шагами шел к ней, казалось, получая удовольствие от ее страданий и страха. Девушка из последних сил вскочила на ноги и попыталась спастись бегством, но он молниеносно, подобно голодному зверю, набросился на нее, схватил ее за свитер и потянул к себе, но ткань не выдержала, и в руках у него остался только кусок от него. Ольга бежала куда несли ее ноги, наверное, она так никогда не бежала, как сейчас, но Андрей не отставал, его только раззадорило это, еще мгновение – и он нагонит ее, девушка чувствовала его дыхание у себя за спиной, а себя чувствовала загнанной ланью, но не сдавалась и продолжала бежать. Бежала практически на ощупь: телефона не было – может, выронила, в любом случае это было уже не важно, по крайней мере, сейчас. Пробежав еще пару десятков метров, она наскочила на пень и со всего маху грохнулась на землю.

Андрей достал нож, сверкнув лезвием, и приставил его к горлу лежащей беззащитной девушки, сердце бедняжки бешено колотилось, а сама она дышала часто- часто, вытаращив глаза от ужаса и, казалось, лишилась дара речи.

– Раз, два, три, четыре, пять, – сказал Андрей, проводя пальцем свободной руки по нежной и гладкой коже лица и шеи, ощущая под своим грубым холодным пальцем пульсирующую шейную артерию, – я начну с тобой играть.

– Не надо, прошу, не надо, – шептала, глотая слезы, Ольга, задыхаясь от страха, – отпусти меня, я тебя очень прошу, умоляю…

– Закрой рот и не умрешь, – сказал Андрей и сильнее прижал лезвие ножа к шее девушки, так, что выступила кровь, другой рукой стал расстегивать свои джинсы.

Ее трясло, как осиновый лист на ветру, и она ничего не могла с этим поделать, нож надежно держал ее в заложниках. Когда капитан закончил с джинсами, то принялся срывать одежду со своей жертвы, засунул руку ей под майку, сорвал лифчик и схватил ее за правую грудь, девушка зарыдала от унижения и неприязни, но это лишь разжигало азарт у насильника. Ольга пыталась оттолкнуть его, но все тщетно, она и близко не могла сравниться силой с Андреем, да и нож все глубже врезался в плоть, оставляя струйку крови. Теперь он добрался до ее трусиков и разорвал их одним движением, девушка вскрикнула и ударила его коленкой в пах, удар был сильный, и капитан скукожился от боли, ослабив руку с ножом. Этим и воспользовалась девушка, нащупав справа от себя массивную палку, незаметно схватила ее и, собрав всю силу, ударила его по голове, а потом еще и еще, пока он не рухнул без движения на землю, но на этом она не успокоилась и, поднявшись с земли, продолжала наносить удары. Кровь лилась из разбитого носа и губ, голова тоже была разбита, на палку даже налипли окровавленные волосы. Она отбросила палку и разрыдалась, вытирая сопли и слезы испачканными грязью руками. Тело капитана не подавало никаких признаков жизни, и девушка, подобрав свои лохмотья, побрела прочь от этого места, продолжая всхлипывать, до конца не понимая, что произошло.

Было холодно, ужасно холодно, нужно было где-то укрыться и пересидеть до рассвета, а потом, потом она придумает, что делать дальше… Взошедшая луна освещала путь и вывела девушку на какую-то поляну, прямо по центру стоял высокий раскидистый дуб с огромным дуплом, как ей тогда показалось, она неуверенно подошла к нему и осмотрела полость в дереве – ничего и никого там не было, после чего решила забраться туда. Внутри было сухо и тепло, можно сказать, даже уютно, и Ольга почти моментально, забыв события сегодняшнего дня и под действием сильнейшего стресса, который ей пришлось пережить, заснула.

Всю оставшуюся ночь девушке снились кошмары, она то и дело дергалась и стонала, проскакивали даже какие-то невнятные обрывки фраз, а под утро и вовсе обмочилась: ее нервная система не выдержала нагрузки и дала сбой. Утром, как только первые лучи солнца покрыли медью верхушки деревьев, Ольга проснулась, точнее сказать, приоткрыла опухшие от слез глаза и первые несколько секунд пыталась понять, где она находится и что здесь делает, но осознание тягучей болью медленно обволакивало все тело.

– О Боже, я убила человека! – сама того не замечая произнесла вслух девушка. – Что же мне делать?!

И, не дожидаясь ответа самой себе, полезла в карман за телефоном, а он, как ни в чем не бывало, лежал там. Экран был покрыт мелкими трещинами, но на нем отчетливо был виден набранный номер 102 и отправлен на вызов.

– Дежурный слушает, – ответили на другой стороне, – что случилось?

– Я… я убила человека, – дрожащим голосом проговорила Ольга.

– Назовите себя и продиктуйте адрес, – раздался голос в трубке, – оставайтесь на линии.

Девушка долго объясняла свое местоположение, часто замолкая на полуслове, но уже буквально через час приехала милиция и двое офицеров встретили ее на поляне. – Не волнуйтесь, все позади, мы поможем вам пройти к машине, – говорил спокойным голосом к акой-то усатый майор.

– Как вам так быстро удалось меня найти в этих дебрях? – спросила девушка.

– Ольга, видите ли, мы были практически рядом, когда вы уехали с капитаном, мы следили за вами, просто потом пропал сигнал, и мы вас потеряли, – произнес майор.

– Что вы сказали? – удивилась девушка и раскрыла еще шире свои и без того большие глаза, – Я не поняла: что все это значит?

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – успокаивал ее милиционер, – я вам сейчас все объясню, но вы выслушайте и относитесь с пониманием.

– Уж постарайтесь, – с укором и нотками злости в голосе сказала Ольга, – я внимательно слушаю.

– Дело в том, – начал свою историю майор, – что капитан Бобрович давно находится у нас в разработке, я хочу сказать, что это, по всей видимости, не первый случай… но мы не могли ничего доказать, были лишь косвенные улики, понимаете, поэтому нужно было брать его с поличным…

– Ага, и вы ничего лучшее не придумали, как использовать меня в роли живца, – возмущалась Ольга, и голос ее дрожал, – только забыли у меня спросить, согласна ли я на это.

– Простите, пожалуйста, но не я руководил операцией, – извинялся усатый милиционер, – но теперь все закончилось, вы в безопасности, садитесь в машину, я отвезу вас домой.

– Ведь я же убила человека, я убила… понимаете!!! Убила! – кричала она.

– Никого вы не убили, таких ублюдков трудно убить. Преступник жив и уже арестован, вам придется дать показания, да и в суд вас вызовут, ну, конечно, не сейчас, я вам позвоню… Очень обидно, что он не сдох, ведь он за все ответит, не сомневайтесь, за все, что сделал, – успокаивал девушку милиционер.

Девушка послушно села на заднее сидение милицейской машины и, действительно, впервые за последние сутки почувствовала себя в безопасности. Деревья замелькали в окошке машины, которая уносила ее прочь отсюда, от этого проклятого места. Глядя в окно, Ольга невольно разжала руку, и улыбка озарила ее измученное лицо, на ладони лежал автомобильный брелок Глеба, найденный ею в дубе. Она была рада этой находке, это многое объясняло и вселяло надежду.

Глава 5

Вся деревня, точнее сказать, то, что от нее осталось, было охвачено огнем, беспощадным, бескомпромиссным пламенем. Ветхие селянские хатки превратились в груды обугленных головешек, только опаленные кирпичные печи стояли, словно памятники на свежих могилах, повсюду были трупы, обгоревшие, обезображенные трупы людей и домашних животных. Нестерпимый запах горелого мяса, дерева, боли и страха перемешался в коктейль ужаса и выворачивал наизнанку ковылявшего через эти развалины Глеба. Он шел, проходя от двора ко двору, и не верил своим глазам, которые фиксировали всю эту окружавшую его действительность, записывая в мозг, как на флешку, гигабайты видеоинформации.

– Глеб, Глеб, иди сюда, – звал приглушенным голосом Рома, махая при этом руками из кустов, – слава Богу, ты жив, дружище!

Глеб перевел свой взгляд в сторону, откуда пришел звук, и усталая улыбка застыла у него на лице, он медленно побрел к кустам. Глаза его широко раскрылись от удивления, когда он, подойдя ближе, увидел двух детей рядом с Ромой.

– Я рад, что ты жив, Ромич, – сказал Глеб и обнял друга, – и, смотрю, время зря не терял. Молодец, живых нашел!

– Да, в последний момент вытащил, – ответил Рома. – Ты тоже, смотрю, отличился. Садись, я нормально перевяжу рану.

Глеб уселся на земляную насыпь, выставив свое раненое плечо, и взгляд его невольно остановился на детях, они казались ему такими маленькими и беззащитными, что слезы сами наворачивались на глаза, их жалкий вид сводил с ума Глеба, подогревая в нем еще большую ненависть к агрессорам. Плечо сильно кровило, и Роме пришлось оторвать чуть ли не половину своей майки, чтобы как следует перевязать рану, к счастью, пуля прошла по касательной, вырвав кусок плоти и оставив глубокую борозду.

Едва Рома закончил, как они услышали отдаленную стрельбу и крики немцев, малыши, вырвавшись из ступора, затряслись и заплакали. Из леса, метрах в пятистах от них, выходили один за другим немцы и спешно строились в колонну для похода, ребята все поняли без слов: за ними готовилась погоня, кошмар не закончен, а продолжается с новой силой.

– Рома, уводи детей, – сказал Глеб, меняя магазины в автоматах, – на, вот, возьми автомат и пару гранат и уходи в лес, я вас догоню!

Рома послушно схватил детей и, вскинув автомат на плечо, быстрым шагом повел их к лесу. Глеб достал из рюкзака катушку с леской и соорудил растяжку, привязав гранату к вогнанной в землю саперной лопатке, а привязанную к кольцу леску протянул в сантиметрах пятнадцати от земли и другой конец привязал к самому толстому стволу кустов, после чего спешно покинул это место. Немцы были уже близко, когда увидели бегущего Глеба, и незамедлительно открыли огонь. Пули засвистели, едва не касаясь его, отсекая ветки мелких кустарников. Рома с детьми уже скрылся в лесу, когда прогремел взрыв, и это заставило его на мгновение остановиться, испуганно озираясь вокруг, он не сразу заметил Глеба, бегущего в нескольких десятках метрах справа от него, и поэтому немного запаниковал. Преследователи тоже не отставали и шли по пятам, стремительно сокращая расстояние. Несколько метров – и Рома с детьми уже ворвался в лес, теперь они были в безопасности, как им казалось на первый взгляд, но это было не так… Впереди, буквально через метров восемьдесят, был обрыв, бежать было некуда. Глеб догнал друга и тоже на мгновение оторопел от неожиданного сюрприза.

– О, нет! Что за фигня, – отчаянно проговорил Рома, – что будем делать, Глеб?

– Не знаю, дружище, – ответил Глеб, бросая взгляд то на обрыв, то на друга, – времени нет думать долго, спускайся вниз, а я уведу немцев.

– Давай, брат, – согласился с ним Рома, – наверное, это единственный выход из этой ситуации, смотри аккуратнее, не подставляйся.

– Ромич, найди укрытие, защити детей, если за сутки не обернусь, то уходи к дубу, – сказал Глеб, обнимая друга. – Давай, брат, даст Бог, свидимся.

С этими словами Глеб вскинул автомат и побежал назад из леса, стреляя короткими очередями. На выходе из леса, спрятавшись за старую елку, прицелился и, подпустив поближе немцев, срезал семерых. Застигнутые врасплох гитлеровцы попадали на землю и заняли оборону, а Глеб, не дожидаясь, пока они опомнятся, вырвал чеку и метнул изо всех сил гранату в их сторону. Раздался грохот взрыва и крики раненых фашистов. Когда дым рассеялся и пыль улеглась, юный боец вскочил и побежал под другим углом в лес, попутно стреляя в сторону немецких солдат. Он умело уходил от погони, даже сам удивлялся этому, ведь многое он делал впервые, как говорится, на импровизации, еще немного – и он уведет фашистов в сторону, и у Ромы будет возможность уйти с детьми в безопасное место. Душа его ликовала, как вдруг страшный удар буквально выбил почву у него из-под ног, в глазах стало темно, а сам он ощущал, будто налетел со всего размаху на фонарный столб, какая-то сила в один миг повалила его на землю, и в одно мгновение он стал беспомощным и беззащитным, как ребенок.

Уводя фрицев, он забыл о бдительности и не уделял должного внимания окружающей его обстановке, наткнулся на охрану, выставленную по периметру еще задолго до операции в деревне. Немец стоял, спрятавшись за деревом, поджидая нужного момента, а после быстро и четко вырубил его прикладом по голове.

Тем временем ничего не подозревающий Роман аккуратно спускался вместе с детьми с крутого обрыва, он слышал стрельбу то с одной, то с другой стороны и понимал, что у него есть немного времени, чтобы спокойно увести детей в безопасное место. Долго искать укрытие не пришлось, внизу, прямо в стене обрыва было довольно крупное углубление от взрыва, это было как нельзя кстати, и Рома, долго не думая, сначала посадил туда детей, а потом и сам влез в берлогу. В яме было темно и сыро, Рома достал из рюкзака свой плащ и расстелил его, чтобы дети могли спокойно отдохнуть, они как никогда остро нуждались в отдыхе и возможности погрузиться в свои мысли, осмыслить, насколько это позволяло их детское мышление, все, что сегодня с ними произошло.

Стрельба внезапно стихла, и это к ак-то насторожило Рому, да и Глеб все не возвращался. Около двух часов они просидели молча, не двигаясь, погрузившись каждый в свои мысли, словно к то-то спрятал от людских глаз три восковые фигуры. Первым ожил Рома, он чувствовал, что случилась беда с его верным другом, нужно было что-то предпринимать, но что? Ведь с ним дети, которые натерпелись выше крыши. Рома не знал, как правильно поступить, но решение необходимо было принимать. Он пододвинул свой рюкзак и стал копаться в нем, наконец он достал последние банки тушенки и каши, вскрыв их ножом, протянул детям. Голодные глаза детей мгновенно зажглись, как новогодние лампочки, и они жадно принялись есть, гремя ложками по банкам, Рома даже всерьез стал опасаться, что этот шум могут услышать немцы. Он молча, с глазами, полными грусти, наблюдал за этими несчастными детишками, а после трапезы протянул им бутылку с водой, сам же ничего не ел, только сделал пару глотков водки из трофейной немецкой фляги. Дети продолжали молчать, пребывая в растерянности и шоке.

Нужно было что-то менять, как-то наладить контакт с детьми, это прекрасно понимал Рома, но не знал, что ему конкретно сделать, чтобы не навредить им. Дети долгое время находились в тяжелой стрессовой ситуации, поэтому им необходима квалифицированная помощь психолога, а что реально он мог в данной ситуации сделать?

– Как вас зовут, ведь я даже не знаю, как вас зовут? – спросил Рома спокойным голосом, улыбаясь и обнимая детей.

– Мяне мама называла Марысяй, – сказала девочка тихим голосом, застенчиво заглядывая в глаза Роману, – а браціка майго – Міхаськам.

Мальчик не издал ни слова, только бросил испуганный взгляд на Рому и продолжил ковырять палочкой в земле.

– А меня зовут Рома, – сказал он и протянул руку, чтобы поздороваться.

Девочка обхватила его руку и несмело положила голову ему на плечо, мальчишка, до этого не выражавший эмоций, внезапно обхватил Рому двумя ручками и заплакал. Сам Рома на мгновение растерялся, а потом тоже крепко обнял их обоих. Спустя некоторое время дети уже дружно похрапывали у него на груди, как щеночки, видимо, почувствовали себя в безопасности, расслабились и уснули. Сам Рома тоже очень вымотался и устал как собака, не замечал того, как прозрачный воздух медленно превращался в тягучий мед, а звуки, населяющие все вокруг, становились все дальше и дальше, пока вовсе не растворились. Он засыпал, погружаясь в глубокий сон.

Ему снился сон, точнее сказать, несколько коротких видеороликов, умело смонтированных кем-то, он уже не мог отличать, где сон, а где реальность, где правда, а где вымысел: он был окутан паутиной сна, который пауком подползал все ближе и ближе, вгрызаясь в его сознание, и мог делать с ним все, что захочет.

Объятый пламенем сарай с людьми стоял с распахнутыми дверями, внутри тоже бушевал огонь, люди кричали и метались в ужасе, но п очему-то не выбегали из него. Рома бросился внутрь, понимая, что ему нужно во чтобы то ни стало спасти детей, жар, как из печи, обдал его с ног до головы, а дым выедал глаза. Детей не было нигде, он запаниковал и не знал, что делать, горящие люди обступили Рому, и каждый что-то говорил, только никакого звука не было слышно, они лишь шевелили обгоревшими губами. Ка кой-то обгоревший старик положил свои пылающие руки ему на плечи, и он ощутил ужасную боль, будто горел заживо, другие такие же тоже стали хватать его со всех сторон горящими руками, и он был не в силах с ними справиться. Он и сам стал гореть, гореть заживо… Потом все исчезло, словно и не было никогда, и вот он сидит на окутанной дымкой поляне среди леса, поднимается и бредет, сам не зная куда. Лес кажется ему странным, все деревья мертвые, засохшие, ни одного живого существа, все вымерло, даже тишина неживая. Пройдя еще десяток метров, он внезапно споткнулся и со всего размаху упал на землю, в липкую грязь, как ему казалось, он попытался встать, но не смог, кто-то держал его за ногу. Рома в ужасе оглянулся и не поверил своим глазам: прямо из земли вылезали человеческие руки, они качались из стороны в сторону, ощупывали все, что их окружало, скользили по телу Ромы и, как оковы, хватали и сжимали в своих объятиях все части его тела, попавшие в их зону действия. Рома в ужасе кричал, пытаясь избавиться от всего этого кошмара, но был не в силах справиться с бесчисленным количеством рук, слепо ощупывающих все подряд, пока сам не был полностью прикован к земле, что даже не мог пошевельнуться, настолько сильно держали его живые оковы. Еще мгновение – и рука из ада, ощупывая лицо Ромы, приземлилась на его губы и плотно сжала ему рот. Крик прекратился, лишь два глаза продолжали бешено метаться из стороны в сторону, готовые выпрыгнуть из орбит.

Рома проснулся, задыхаясь и жадно хватая воздух, его глаза беспорядочно метались, не находя себе покоя. Дети спокойно спали, склонив головки друг другу на плечи, и это успокоило Рому, он осознал, что это был лишь кошмар. Вокруг было тихо и спокойно, и Рома решил выбраться из ямы, чтобы осмотреться, все ли чисто. Укрыв детей своей курткой, он медленно выполз из своего укрытия и не менее быстро прополз несколько десятков метров, после чего, прячась за куст, все же осмелился подняться, но, встав во весь рост, никого не увидел, немцы ушли. Глеб тоже исчез бесследно, просто пропал, Рома понимал, он знал, что уже совершенно точно ч то-то случилось с его верным другом, он не мог все так оставить, нужно было действовать. Будь он один, уже бы резвым оленем понесся на выручку, но с ним были дети, маленькие и беззащитные, и он единственный в целом мире, кто у них остался, но и у Глеба он был здесь и сейчас единственным в этом

мире. Да, выбор был не из легких. Но когда он бывает легким? Жизнь вообще сложная штука…

Он вернулся к своему укрытию, убедиться, что дети в порядке, но застал их еще спящими. Казалось, они проспят еще как минимум сутки, так организм восстанавливался после невообразимого, чудовищного эмоционального перенапряжения. Увидев это, он принял решение оставить их так, а самому отправиться на поиски провизии, детей же нужно было чем-то кормить, да и заодно, может, удастся выйти на след друга. После небольшого колебания он двинулся вперед, предварительно сняв с предохранителя автомат.

Пройдя несколько километров, он услышал какой-то шум, который усиливался по мере приближения к нему, и еще через несколько десятков метров уже отчетливо было слышно журчание ручья. Через несколько мгновений лес расступился и Рома увидел, как вода, преодолевая порожистую местность и изгибаясь змеей, бежит прочь, издавая характерный журчащий шум. Еще несколько минут Рома любовался невероятной красотой пейзажа, медленно провожая взглядом бегущий вольным бегом слева направо поток воды, как вдруг его взгляд остановился, а глаза раскрылись шире. Там, внизу, у подмытого корня дерева, сидела женщина и стирала белье, она не видела Рому, потому что сидела спиной к нему, да и шум реки заглушал остальные звуки. Медленно спустившись к воде, он, стараясь не испугать женщину, шел предельно аккуратно, но все же не заметил, как наступил на сухую веточку, она предательски хрустнула, и женщина мгновенно испуганно повернулась. Она не успела издать никакого звука, только рот раскрыла и вытаращила глаза, готовая в любой момент закричать, но незнакомец, так внезапно напугавший ее, приложил палец к своему рту, призывая ее не издавать никакого звука. Это сработало, и женщина послушно прикрыла рот ладонью и робко кивнула.

– Не бойтесь, я не причиню вам зла, – начал Рома, – я свой.

Женщина молча смотрела на незнакомца, возникшего словно из-под земли, боясь даже пошевелиться.

На вид ей было около тридцати пяти, может, сорок, определить было сложно, одета в платье, сильно заношенное и выцветшее, но чистое, на голове платок, на ногах сапоги, тоже старые и истоптанные. Кисти рук красные, с огрубевшей кожей из-за тяжелой повседневной работы.

– Вам штосьці трэба? – внезапно спросила женщина.

– Да… Я… хотел… Может быть, у вас есть немного еды? – начал робко, с явным стеснением, Рома. – Не мне, детям.

Женщина посмотрела на Рому пронзительным взглядом, он не знал, что еще добавить, молча опустил голову. – Дзеці? А дзе яны? – спросила она с недоверием.

– Дети в укрытии, спят, я не рискнул их брать с собой: вдруг немцы рядом, – начал свой рассказ незнакомец. – Мы спасли их, фашисты согнали всех людей в сарай и подожгли, они единственные, кто выжил.

– Немцы пайшлі адгэтуль, знішчылі амаль усіх у вёсцы i пайшлі далей, я цудам выжыла, – сказала женщина, и слеза пробежала по ее щеке. – Вы сказалі «мы». Вы былі не адзін?

– Да, я был с другом, он отвлекал немцев, отводил их, чтобы мы могли пройти незаметно, и пропал… – сказал Рома и опустил голову. – Но тела нигде нет, значит, его взяли в плен и увели с собой, а я никак не могу ему помочь, ведь с детьми не пойдешь воевать, если бы вы…

– Прывядзi дзетак сюды, а сам iдзi, шукай свайго сябра, – оборвала его на полуслове, – спяшайся, бо будзе позна…

– Спасибо, огромное вам спасибо, – благодарил Рома, не скрывая искренней радости, и через мгновение исчез из поля зрения, только куст орешника еще какое-то время качался, потревоженный им.

Дети, оставленные им в яме, мирно спали в объятиях друг друга. Рома с улыбкой наблюдал за этим, не решаясь их разбудить, но время работало против них, и нужно было действовать. Он очень нежно погладил их по головке, чтобы ни в коем случае не испугать и без того до смерти напуганных детей, но, как только он дотронулся до них, глаза сразу же открылись у обоих.

– Детки, просыпайтесь, нам нужно идти, – мягко сказал Рома.

Они послушно кивнули и стали вылезать из ямы. Уже через несколько минут они спускались к ручью, Рома взял их двоих на руки и аккуратно, чтобы не споткнуться о торчащие повсюду из земли коряги, продолжал спускаться. На минуту ему показалось, что женщина не станет ждать их и уйдет, но он ошибался: она стояла на том же самом месте, ожидая их прихода, нервно поглядывая по сторонам, как будто стояла на стреме. Дети, увидев незнакомую тетю, как они потом ее называли, еще больше прижались к Роме, предчувствуя предстоящую разлуку.

– Вот и мы, – сказал Рома, спуская на землю детей, – поздоровайтесь с тетей.

Дети молча смотрели на незнакомку, не проронив ни слова, а женщина, стоявшая до этого с каменным лицом, пропитанным печалью и болью, невольно улыбнулась.

– Дзеткі, не трэба мяне баяцца, я такая ж, як i вы, – сказала она, присев при этом на корточки, и протянула руки к детям, чтобы их обнять. – Хадзіце да мяне.

Марыся после короткой паузы все же подошла к незнакомке и обняла ее за шею, а Михаська крепко держался за Рому, не решаясь сделать то же самое. Дети были сильно напуганы, и еще долго будут вынуждены переживать в себе весь этот ужас, в наше время их просто необходимо было бы показать хорошему психологу, чтобы минимизировать последствия психологической травмы. Но здесь и сейчас была вой на, немытая, бесчеловечная, чудовищная вой на, она, как торнадо, без разбора закручивала в свое жерло все новые и новые жертвы, оставляя после себя лишь смерть и разрушения.

– Не бойся, малыш, с этой тетей вы будете в безопасности, – говорил Рома, с трудом подбирая слова, чтобы невольно не прослезиться. – Мне нужно оставить вас здесь, потому что со мной нельзя, это опасно.

– Зайка, пойдзем са мной, – говорила ему женщина, нежно поглаживая его по головке, – пойдзем…

Мальчик отпустил руку своего спасителя и медленно подошел к незнакомке, не сводя при этом своих больших голубых глаз с Ромы, они медленно удалялись, а он то и дело оборачивался, простреливая ему сердце и душу своим пронзительным взглядом.

– Спасибо… – беззвучно шептал Рома, благодаря выручившую его женщину, так и не узнав ее имя, – спасибо вам и прощайте…

Они ушли, а он еще к акое-то время стоял как вкопанный не в силах даже пошевелиться и все смотрел в ту сторону, где они медленно исчезли из поля зрения. Дети несколько раз обернулись, словно прощаясь, бросали на него свой пронзительный взгляд. Он даже и подумать не мог, что так сильно привяжется к детям, которых он знал всего день. Но одно он знал точно: то, что эти дети будут помнить его всю свою жизнь.

Глава 6

Рома не имел ни малейшего понятия, откуда начинать поиски друга и куда двигаться, для того чтобы понять, он вернулся на место, где видел его в последний раз, вернее, туда, где они разделились. Внимательно осмотрев предполагаемое место, Рома заметил множество следов и деталей, а именно: притоптанная трава была повсюду, глубокие следы от военных сапог вели на северо- запад, немного правее, за деревом, трава и вовсе была стерта, будто по земле тянули что-то, но через метров пять это что-то подняли от земли, о чем говорила нетронутая растительность на земле, только следы стали гораздо глубже. Вся эта картина ясно указывала, что именно здесь обезвредили Глеба и забрали с собой, вероятность того, что Глеб еще жив, была высокая, так как немцы вряд ли стали бы забирать с собой труп. Рома без труда определил по следам численность преследователей: их было шестеро, но он ошибался, как выяснится позже, он не заметил труп убитого Глебом фашиста, замаскированный еловыми лапками, поэтому по факту их осталось пятеро, хотя это и не имело уже никакого значения, потому что там, куда они его повели, их было гораздо больше. Этот факт не остановил Рому, и он все равно отправился на поиски друга, до конца не зная, удастся ли ему его спасти или он отправился в лапы верной гибели.

За день до этого

Глаза Глеба медленно открылись, голова ужасно болела, и первые несколько секунд он вовсе не понимал, что произошло и где он находится. Когда туман в голове рассеялся и глаза получили возможность видеть, его взору предстала широкая спина шагающего вперед немца, его серая гимнастерка была местами пропитана потом с проступившими солевыми пятнами, могучие руки были заведены назад и с легкостью несли носилки, на которых лежал Глеб. Он не понимал, куда его несут, зачем, ему почему-то вспомнился случай, когда он подвернул ногу в школьном походе много лет назад, и его точно так же несли на таких же гребаных носилках, ощущения те же. Разница в том, что тогда его несли товарищи, а сейчас – враги, да и то в какой-то параллельной реальности. Приподняв немного голову, он увидел над собой насупленную рожу второго фрица, который нес его на носилках, и это окончательно отрезвило его разум. Нужно было как-то выбираться, хотя бы оценить шансы на успех, но их у Глеба не было: против пятерых здоровых мужиков пошел бы разве что какой- нибудь супергерой из голливудского боевика.

Фашисты принесли Глеба в деревню, сбросив с носилок на землю, как кучу мусора. Его тут же подняли на ноги двое мужчин, одетые не как солдаты вермахта, но и не как местные жители, у них у обоих были красные повязки на левой руке с фашистской свастикой – предатели, перешедшие на сторону немцев. Глеб находился в подавленном состоянии и не мог даже сдвинуться с места, ему ч то-то кричали эти подхлебыши, но он их не слышал, мысленно был дома, обнимал жену, улыбался ей. Внезапно его иллюзия рассыпалась, как карточный домик, от сильного удара прикладом ружья в спину он упал на колени, но тут же поднялся и врезал со всей дури своему обидчику в морду, тот отлетел, выплевывая зубы, а второй передернул затвор и выстрелил в Глеба. В последний момент по ружью ударил фриц, который внимательно наблюдал за всей этой сценой, пуля, естественно, ушла в сторону, не причинив пленнику никакого вреда, а потом немец и вовсе достал маузер из кобуры и хладнокровно застрелил полицая. Глеб был в полном недоумении от происходящего, но все оказалось легко себе объяснить, ведь для немцев важна дисциплина и прежде всего порядок, немецкий порядок, и никто не в праве его нарушать. Полицай не должен был принимать решение, а тем более такое, самостоятельно, без разрешения своих «хозяев», за что и поплатился. К Глебу подошли двое солдат и, взяв его под руки, повели к одной из сельских хат, где, по-видимому, был штаб или что-то в этом роде.

В помещении было просторно, посреди комнаты стоял стол, а за ним сидел немецкий офицер, важный такой, с серьезным каменным лицом, по всему было видно, что начальник. «Ни один актер отечественных художественных фильмов о вой не не смог бы заменить оригинал, сидящий сейчас за столом как минимум по внешним параметрам», – проскользнула мысль в голове у Глеба. Он был словно высечен из камня, с выразительными и одновременно грубыми чертами лица, присущими только немецким и скандинавским народам.

Офицер молча смотрел на «плененного партизана», намеренно выдерживая паузу, расхаживая по комнате взад-вперед, а затем внезапно спросил ч то-то на немецком, его слова тут же стал переводить заранее заготовленный переводчик.

– Сколько еще партизан и где они прячутся? – говорил переводчик с жутким акцентом, коверкая слова. – Покажите на карте.

Глеб молчал, потому что не знал, что говорить, не придумал, все мысли спутались в голове. Переводчик повторил вопрос и положил перед ним карту окрестных деревень. После затянувшейся паузы, внимательно рассмотрев карту, Глеб нерешительно ткнул пальцем в карту, чем сразу же привлек внимание фрицев, уткнувшихся с умным видом в то место на карте, куда указал Глеб.

Он стал говорить сначала нерешительно, но позже вошел во вкус и стал буквально засыпать ложной информацией, говорил, что их около 300 человек и численность их постоянно пополняется из добровольцев и отрядов партизан, что они якобы знают о местонахождении немцев, а он, разведчик, отправлен для уточнения данных перед наступлением. Немцы внимательно слушали его рассказ, а переводчик тут же методично переводил каждое слово. Их главный периодически отдавал какие-то указания солдатам, те послушно их выполняли. Немцы отобрали карту и унтерштурмфюрер¹ сказал, что будет проверено и изучено каждое его слово, после этого его отвели в к акой-то сарай, служивший камерой, и дали поесть.

Историческая справка

На территории Беларуси, временно оккупированной немецкими войс ками, военными, охранными, полицейскими и специальными подразделениями гитлеровцев проводились репрессивные, военные, экономические и политические акции невиданных масштабов и особой жестокости. С позиции силы по отношению к местному населению на территории Беларуси гитлеровцы начали действовать с первых дней оккупации.

Из 270 белорусских городов сожжено и разрушено 209. Город Минск превратили в груды развалин. За годы оккупации в республике уничтожено 5 тысяч 295 населенных пунктов, в том числе 628 сожжено вместе с населением. 186 деревень так и не возродились из руин и пепла, поскольку были уничтожены со всеми жителями, включая матерей и грудных детей, немощных стариков и инвалидов.

В основу политики геноцида положены идеи Гитлера, который открыто заявил, что «если мы хотим создать нашу великую германскую империю, мы должны в первую очередь вытеснить и уничтожить славянские народы: русских, поляков чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов…» Нацисты планировали 75 процентов населения Беларуси уничтожить и депортировать, а остальные 25 процентов онемечить, превратить в рабов немецких колонистов. Каждому немецкому офицеру и унтер-о фицеру было обещано после окончания «восточного похода» колониальное владение в Беларуси, России, в Украине.

Результаты хозяйничанья захватчиков на белорусской земле чудовищны. Вой на поглотила около половины национального достояния Беларуси.

Исповедуя нацизм в самых жестоких его проявлениях, гитлеровцы отказали в праве на жизнь целым народам – евреям, цыганам.

За годы оккупации гитлеровцы провели на территории Белоруссии 140 крупных карательных операций, в ходе которых целые районы превращались в мертвое пространство. Особенно жестокими мерами сопровождались операции карателей в Витебской, Минской и Могилевской областях. Уже в июле 1941 года полицейский полк «Центр» провел карательную операцию в Беловежской пуще, в результате которой было сожжено 34 деревни.

Из сохранившихся документов известно, что только 1-я кавалерийская бригада СС по состоянию на 13 августа 1941 года в ходе проведения карательных операций уничтожила 13 тысяч 788 советских граждан.

Для проведения карательных операций против партизан и местного населения в распоряжении командующего охранными войс ками и начальника тылового района группы армий «Центр» Шенкендорфа находились 4 охранные дивизии, 2 бригады СС, 11 артиллерийских батарей, 229 пехотных,12 противотанковых рот, 9 рот тяжелого оружия.

В июне 1942 года командование группы армий «Центр» запланировало проведение 16 карательных операций в своем тыловом районе.

Количество привлекаемых вой ск нарастало. Уже к осени 1943 года в карательных операциях на территории Беларуси участвовали 201-я, 203-я, 221-я, 281-я и 286-я охранные дивизии, 707-я пехотная, 52-я учебно- полевая специального назначения, 390-я и 391-я учебно-п олевые дивизии, а также кавалерийская и моторизованная дивизии СС, несколько немецких полицейских полков и части сателлитов Германии.

К проведению операций против местного населения привлекались батальоны полицаев, сформированные из немецких пособников на территории Беларуси, Прибалтики, Украины и России.

Однако немцам, несмотря на крайне жестокие меры, применяемые в массовом масштабе, не удалось сломить сопротивление патриотов, уничтожить и превратить в рабов белорусское население. Размеры этого уничтожения были огромны. На территории Беларуси было уничтожено более 2 миллионов 200 тысяч военнопленных и гражданских лиц, 399 тысяч 374 человека были вывезены на принудительные работы в Германию, из которых к концу 1945 года вернулось на родину только 124 тысячи 267 человек.

Все крупные карательные операции имели кодовые наименования и готовились как боевые действия войс ковых частей². «Они, наверное, действительно поверили моим бредням», – подумал про себя Глеб, когда конвой ушел и он остался наедине со своими мыслями. Сарай был старый, но добротный, крепкий. На полу была настелена солома, а стены забиты досками с многочисленными щелями и выбоинами, через которые он мог видеть, что творится на улице. Везде были расставлены часовые, даже была сооружена вышка с прожектором, так что о побеге и думать было нельзя.

Он с грустью взглянул на небо, оно было необычайно звездным, такого не увидишь в городах в эпоху фонарей и неоновых рекламных вывесок. Голова шла кругом от всего случившегося и увиденного им за эти дни, он прислонился к бревенчатой стене сарая, пахло свежим сеном, и сладкая дрема окутала его мозг, подчинив его сознание, он уснул…

Вот снова мертвая деревня, горит и дымится… Черные руины домов, как могильные камни, стояли рядами, кругом трупы с жуткими, обезображенными лицами и открытыми ртами издают еле уловимый гортанный стон от боли, ненависти и скорби. Глеб проходил дальше, перешагивая через полуобгоревшие заборы людских участков, вот и липа, на которой до сих пор висит тело повешенного Кастуся. Он прикоснулся к нему, пытаясь повернуть его лицом к себе, тот уже холодный и одеревенелый, лицо уже сильно раздулось, стало лиловым и покрылось трупными пятнами.

Внезапно закрытые глаза трупа распахнулись, они были мутными и окутаны какой-то мерзкой слизью, а его мертвая ледяная рука обхватила руку Глеба, тот вскрикнул от неожиданности, отпрянул от тела и грохнулся на землю. Синие губы зашевелились на ожившем лице и без конца шептали, повторяя одно и то же слово: «Адпомсцi!.. Адпомсцi!.. Адпомсцi!..»

Глеб проснулся, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, его сердце бешено билось о грудную клетку, стремясь вырваться наружу, словно пойманная и заключенная в клетку куропатка. Немного отдышавшись и успокоившись, он увидел, что на улице уже светло, а за дверью своей тюрьмы услышал тяжелые шаги со звякающими друг о друга металлическими ключами, за ним пришли.

В комнате за столом сидел немецкий офицер, проводивший вчерашний допрос, посреди стола лежала карта и пепельница с еще тлеющей сигаретой, которая испускала тоненький дымок, словно ее подвесили на толстую леску к потолку. Его лицо было холодным, не выражающим никаких эмоций. Глеб еще довольно долго молча смотрел на унтер-о фицера, прежде чем тот поднял взгляд на него и жестом пригласил присесть. Рядом, возле стены, сидел переводчик.

– Почему, когда тебя взяли, ты был один? – перевел ему вопрос переводчик. Этот вопрос поставил его в тупик: действительно, как разведчик такой многочисленной и хорошо оснащенной группы партизан отправился один на разведку в тыл врага? Глеб не знал, что ответить по этому поводу.

– Покажите еще раз на карте, где находится партизанский лагерь, – стал переводить за офицером переводчик. Глеб подсел ближе к карте и ткнул карандашом в ту же точку, что показывал вчера.

– Здесь не может быть никакого лагеря, вся территория зачищена, все населенные пункты в данном районе под контролем, а часть из них уничтожена, – отрезал унтер- офицер. Глеб не знал, что ему ответить, как выкрутиться, он чувствовал себя студентом, завалившим важный экзамен, несдача которого грозила бы ему отчислением из университета, с той только разницей, что несдача этого грозила ему отчислением из жизни без права восстановления.

Тишина, повисшая свинцовым покрывалом, была разорвана в клочья приказом унтер- офицера:

– Erschießen!³

После приказа унтер-о фицера к Глебу молниеносно подошли два солдата и увели его. Пока его вели на расстрел, он старался ни о чем не думать, подготавливая себя к неизбежному, но мысли невольно сами лезли в голову. За эти несколько минут он успел о многом подумать, например о том, в какую нелепую, непостижимую историю они влипли вместе с Ромой, о том, что все-таки не зря

умрет, ведь им удалось спасти от адской смерти невинных деток, кстати, как они там, живы ли? О том, как извелись его жена и близкие, тщетно пытаясь отыскать их, а еще о том, какое же красивое сегодня солнечное утро, хоть оно и в плену вместе со всей его землей и людьми.

«Да, я умру не зря», – подумал Глеб, стоя у бревенчатой стены сарая и глядя на построенных в шеренгу немецких солдат с автоматами.

– Все кончено, – прошептал Глеб и закрыл глаза. Тишину разорвала автоматная очередь.

И… Глеб открыл глаза… Он не понял, что произошло… звук стрельбы был, но он жив и даже не ранен, только один из фрицев лежал на земле и трясся в предсмертных конвульсиях, остальные были дезориентированы. Воспользовавшись ситуацией, после временного замешательства Глеб подскочил к ближе стоящему немцу, обезвредил его и завладел автоматом, а потом, прикрываясь живым щитом, перестрелял весь сопровождавший его конвой, после чего скрылся в лесу. Немцы не могли предвидеть такого поворота и были в полном замешательстве, однако сумели быстро скоординировать свои действия и предприняли контратаку. Целый взвод во главе с унтерштурмфюрером стал преследовать беглеца, а остальные заняли оборонительные позиции внутри лагеря.

Глеб бежал, как сумасшедший, задыхался от волнения, спотыкался о ветки, но продолжал бежать. Он не знал, куда он бежит и зачем, но инстинкт подсказывал ему, что нужно спасаться.

Немцы уже настигали дерзкого беглеца, дышали ему в затылок, были буквально в нескольких метрах от него, ничего не мешало им просто расстрелять его на бегу, но они, по-видимому, хотели взять его живым. Охотничий азарт брал верх над практичностью и прагматичностью немцев, Глеб же сейчас чувствовал себя загнанным зверем, беззащитной косулей, которая тщетно пытается спастись от стаи голодных волков. Впереди, примерно через метров семьдесят, был обрыв, а справа, куда можно было бы свернуть, обойдя обрыв, и тем самым спастись, путь преграждал огромный вывернутый корень старой ели. Глеб понимал, что это конец, конец пути и конец его гребаной жизни, мысли хаотично замелькали в его голове: родной дом, мама, папа, любимая, Рома – как слайд-шоу пролетали картинки в памяти… Метры сокращались с чудовищной скоростью! Сантиметры! Сердце бешено клокотало, выпрыгивая из груди, пытаясь вылететь наружу. Корень!!! ААА!!! Глеб влетел на полной скорости в вывернутый корень, и, задыхаясь, медленно развернулся лицом к фашистам и от бессилия сполз на землю, упав на колени… Немцы вскинули автоматы, готовые в любое мгновение нажать на курок, ожидая лишь приказа старшего, на лицах многих из них читалась надменная ухмылка.

Внезапно, словно из-под земли, позади немцев появился силуэт с оружием в руках в немецком маскировочном костюме и открыл огонь без предупреждения по окружившим беглеца фашистам, они не видели его и поэтому были застигнуты врасплох. Один за одним грозные немецкие солдаты падали на землю, убитые незнакомцем. Когда все было кончено, человек в маскировочном костюме подошел к Глебу, тот лежал неподвижно, уставившись в одну точку, и, казалось, ничего не понимал, смирившись со своей участью, готовый умереть.

– Ну и долго ты собираешься здесь валяться, – сказал незнакомец, протягивая руку, – отдохнул и хватит, пора идти, скоро прибудет подкрепление и их будет уже не пять человек!

Глеб взглянул на человека, который протягивал ему руку, и его глаза стали расширяться, а лицо расплылось в улыбке.

– Ромич, это ты! – воскликнул Глеб. – Как ты… здесь… что за маскарад?.. Как же я рад тебя видеть!

– Знаешь, если мы выберемся отсюда живыми, из этой проклятой временной дыры, пообещай мне кое-что, – после некоторой паузы добавил спасенный друг, и лицо его стало каким-то серьезным.

– Все, что угодно,дружище, – напрягся тот.

– Нет, ничего, просто обещай мне, что посадишь меня на восемнадцатый автобус⁴, и больше ничего, там меня встретят, там меня поймут, – невозмутимо проговорил Глеб.

– Ха-ха-ха! Хорошо… Ха-ха-ха! Так не все так плохо, раз ты чувство юмора не растерял, – хохотал от души Роман.

Друзья обнялись и простояли так около минуты, рассматривая друг друга, словно не виделись очень давно. На земле лежали трупы немецких солдат с запечатанными смертью последними движениями их тел и искривленными от боли предсмертной агонии лицами.

– Нужно замести следы, убрать трупы куда-нибудь, – предложил Глеб, – да и пора бы уже убраться отсюда. Кстати, куда ты детей дел, или?..

– Не волнуйся, детей я пристроил надежно, уверен, им ничего не угрожает, – успокоил друга Рома, – а вот нам, хочешь ты или нет, нужно переодеться в немецкую форму: там, куда мы идем, полно выставленных постов, нам нужно как-то пробраться через них.

– А куда мы идем? – спросил Глеб.

– Смотри, – начал Роман, указывая пальцем на запад, где небо чернело от надвигающихся грозовых туч, – в ообще-то домой, парень, домой, довольно мы навоевались уже.

– Это точно, брат, – согласился с ним Глеб, – давай тогда поторопимся, что ли!

Тела немецких солдат они оттащили в ближайшие заросли и оставили их там, накрыв сверху еловыми лапками, заранее переодевшись в более или менее не запачканную кровью вражескую форму, и двинулись в путь. Им предстояло преодолеть более семи километров, прежде чем они доберутся до дуба.

Глава 7

– Ром, – начал Глеб, переходя на шепот, – если нас что-нибудь спросят по-немецки, что будем делать?

– Ну что, – начал Рома с ехидной улыбкой, – будем смотреть по обстоятельствам, чуть что – валить придется.

– В смысле?

– В смысле вольнем их всех: гранаты, автоматы у нас есть, – ответил Рома, похлопав друга по плечу, – ведь мы же банда. – Ну да…

Между тем туча разрасталась, занимая все больше и больше небесной территории, изредка сверкая молниями, и г де-то далеко уже шел дождь. Ветра не было вовсе, ни один листик на дереве, ни одна веточка не шевелится, покой и тишина властвовали, но это мнимая тишина, такое обычно бывает перед грозой, затишье перед бурей. Красота была невероятная. Чернеющая туча была не однородной, а состояла из череды рваных, причудливых кучевых облаков, каждое из них как скульптура из мрамора с неровными краями, преломлявшимися под лучами солнца. К акое-то время парни, повидавшие за эти несколько дней немало, стояли неподвижно и любовались красотой «надвигающейся катастрофы», как это широко распространено в Северной Америке из-за особенностей климата и рельефа: люди толпами стоят и наблюдают за неописуемой красотой надвигающегося торнадо, некоторые снимают на камеру, до последнего не в силах сдвинуться с места, часто ценой своей жизни.

Времени было мало, нужно было как можно быстрее добраться до дуба до грозы, парни это прекрасно понимали и двигались почти бегом.

Путь был открыт, к счастью, ни одного патруля они не встретили, и уже несколько сотен метров разделяли их от единственной возможности снова вернуться домой, в свое время, как вдруг друзья заметили нечто, что заставило их повременить с текущими планами. Слева от них, в метрах пятидесяти, они увидели двух немцев, которые силой волокли молодую девушку, вероятно, собираясь ее изнасиловать, при этом смеялись и болтали что-то на своем, та сопротивлялась из последних сил, плакала и кричала. Один из ублюдков ударил ее по лицу и разорвал платье, девушка упала на землю и прикрыла лицо руками, из разбитой губы шла кровь. Глеб взглянул на Рому, и они немедля бросились на помощь, нужно было действовать тихо, не привлекая лишнего внимания. Склонившийся над девушкой фриц окончательно разорвал ее легкое платье и со звериной ухмылкой готов был уже надругаться над ней, как внезапно его лицо искривилось от чудовищной боли, пронзившей в буквальном смысле его насквозь, кровь пошла изо рта, и он упал на несчастную девушку. Та вскрикнула и тем самым заставила обернуться на звук второго немца, стоявшего все это время к ней спиной, дожидаясь своей очереди. Рома уже летел к нему с тесаком в руках, но не успел его настигнуть первым, тот повернулся быстрее и успел перед смертью нажать на спусковой крючок автомата, прогремела короткая очередь, и это стало сигналом тревоги для фашистов, находившихся здесь повсюду.

– Беги, быстро беги, – сказал Глеб испуганной девушке, стягивая с нее труп немецкого солдата, – сейчас здесь будет жарко!

Девушка, поскуливая, ч то-то бормоча себе под нос, подобрала свое шмотье и убежала прочь. Повсюду гремели выстрелы, вдали послышалась надрывная немецкая речь, за парнями была погоня…

– Ромич, если ты решил отдохнуть и поваляться напоследок, то сейчас не самое лучшее время для этого, – сказал Глеб, потянув товарища за одежду. – Что, ты ранен?

– Да, братан, зацепило немного, – ответил тот, – прости, что подвел тебя…

– Да ты че… родной, – сказал Глеб, схватив друга за руку, поднял и положил его себе на плечо, – я тебя здесь не брошу!

Глеб уходил от погони с тяжелой ношей, время от времени отстреливаясь от наступающих немецких солдат. Пули свистели у него над головой, отсекая даже крупные ветки, но он не чувствовал усталости, не чувствовал веса своего товарища, стремительно продвигаясь к дубу. Земля содрогалась от топота нагонявших их немецких солдат, которые были все ближе и ближе. До дуба оставались считанные метры, когда небо разверзлось и грянул ливень с порывистым ветром, ветки молодых деревьев и кустарников хлестали Глеба по лицу, но он ни на минуту не сбавлял темпа. Дуб был окутан белой дымкой, значит, портал открыт, это на мгновение вызвало радость в его сердце, а лицо озарила скупая улыбка, правой рукой он на бегу дотронулся до огромного выжженного «входа» в дуб, чтобы со всего размаху не врезаться в него, после чего наконец скрылся внутри.

Через мгновение пули градом затрещали по дубу, отстреливая щепки с корой, весь дуб заискрился, излучая синие молнии, и светился, как новогодняя елка в праздничной иллюминации. Немцы с полным недоумением наблюдали за этим непонятным явлением и не сразу решились ворваться внутрь.

В это самое время находившиеся внутри Глеб с Ромой встретились взглядом со своими преследователями, их разделяла тонкая, прозрачная завеса, испускающая электрические разряды, а потом все закружилось, завертелось, будто на огромных каруселях, накрыло густым белым туманом, и парни отключились.

Очнувшись, Глеб открыл глаза и медленно, словно спросонья, обвел взглядом выжженную полость дуба: ничего больше не кружилось, царила полная тишина, на улице было солнечно, Рома лежал на земле все еще в отключке. Лишь тонкая струйка алой крови медленно сочилась из его носа.

– Ром, просыпайся, – говорил Глеб тихим голосом, словно опасаясь, чтобы его никто больше не услышал, – давай, вставай, приехали.

– Я и не сплю, – сказал Рома, поднявшись во весь рост, стал потягиваться, – так, немного отключился, но чувствую себя отлично.

С этими словами они вышли из дуба, и яркий солнечный свет ударил им в глаза, заставив прищуриться. Все было так, как и тогда, когда они впервые увидели дуб и нашли в нем спасение от бури.

– Вот и все, брат, мы дома, – начал Рома и похлопал друга по плечу, – наконец-то все закон… а что с дубом, что за хрень?

Они оба смотрели и не верили своим глазам. Дымка рассеялась, а портал продолжал работать, но совсем

не так, как было раньше. Вся прожженная полость испускала белый свет, через который можно было разглядеть немецких солдат по ту сторону временного потока, они тоже наверняка видели это, только с обратной стороны. Вокруг дуба тоже существовало какое-то поле, потому что весь воздух словно мерцал и сквозь него тоже можно было разглядеть какие-то образы, но они были тусклее и прозрачнее, чем реальная картинка здесь и сейчас. Сам дуб был как живой, испускал световые импульсы. Ребята смотрели на все это и не верили своим глазам, они были не в состоянии сдвинуться с места и не могли найти каких бы то ни было объяснений происходящему, мозг отказывался все это понимать.

– Осмелюсь предположить, что причиной такой работы портала стало повреждение его от пуль. Таким образом, наложение на существующую реальность настоящего времени реальности прошлого со всеми образами. Причем наложенная реальность прошлого была существенно тусклее и призрачнее, нежели реальность настоящего времени. Это все спровоцировало «замыкание» портала и неполное закрытие его, – высказал предположение Рома.

– Так что, получается, сюда немчура эта недобитая может проникнуть? – в свою очередь заметил Глеб.

Эта его последняя фраза стала своеобразным спусковым курком, а происходящее дальше – выстрелом.

Они заметили движение из полости дуба, вот мелькнул рукав фашистского кителя, вот и каска бликанула на солнце, а через мгновение и сам агрессор с вереницей своих друзей стали выходить из дуба. Но в каком виде они сюда попали! Они выходили из дуба настоящими зомби, у многих глазницы были без глаз, обвисшая и истлевшая кожа висела, словно лохмотья, обнажив белые кости и сухожилия. Военная форма висела на них, словно на вешалках, и повсеместно была истлевшая. Костяные кисти рук сжимали автоматы и целились в парней. Медлить было нельзя, и Глеб с Ромой разделились по углам, спрятавшись за деревья, открыли огонь. Пули рвали их и без того ветхую плоть, она кусками отлетала от скелета, кости тоже, как хворостинки, крошились под напором стального града пуль, выпущенного по ним. Первым отстрелялся Глеб, патроны закончились, а существа все шли и шли конвейером из этого проклятого дуба.

Пока он был под прикрытием Ромы, он выломал какую-то дубину и с криком бросился на этих тварей, снося им головы и ноги, другой тоже не заставил себя долго ждать и бросился на них просто с пустым автоматом.

Фашисты продолжали лезть из дуба нескончаемым потоком, как муравьи из муравейника, ребята не справлялись, им нужна была помощь, силы были на исходе. Двое фрицев завалили Рому на землю: их мерзкие костяные руки с висящими кусками гнилого мяса медленно ползли по телу Ромы, стремясь подобраться к его горлу, один держал его за ноги, а второй пытался его задушить. Его мерзкое, полуразложившееся лицо уже нависло над Ромой, когда Глеб подоспел на выручку и смачным ударом приклада разнес на куски голову живого трупа, каска отлетела в сторону и со звоном ударилась о дерево. Второго постигла та же участь.

Дуб буквально раскалился и все сильнее испускал электрические импульсы, верхние ветки уже были объяты огнем, казалось, он вот-вот взорвется. Ребята это сразу заметили и поспешили убраться подальше, а из раскаленного дуба продолжали лезть живые трупы, но многие выходили из него в объятой пламенем одежде, еще через мгновение дуб взорвался, его разнесло в щепки. Взрывной волной парней отбросило на несколько метров и завалило ветками. При взрыве дуба большая часть живых зомби была уничтожена, их оторванные костяные руки и ноги разлетелись прочь на десятки метров, но часть тварей еще уцелела, и они ползли в сторону друзей, как гигантские насекомые. У большинства из них отсутствовали части тела: у кого-то снесло руку вместе с плечевым суставом, у других не было ног, но они все равно продолжали ползти, как тараканы, но ребята без особого труда расправились с остатками живых мертвецов.

– Слушай, Ром, как такое вообще возможно, – начал Глеб, немного придя в себя, – что на хрен происходит? У меня скоро крыша съедет!

– Не знаю, но моя крыша уже давно ушуршала вниз, поэтому я уже мало чему удивляюсь, я думал, такое только в кино увидишь, а оказывается, не только.

– Они же там, за порталом, были молоды, а сюда пришли живыми трупами, ничего не понимаю.

– Ну, это все портал, наверное, он что-то со временем делает, он их состарил и умертвил, Глеб.

– С таким успехом и мы могли вернуться костяными.

– Нет, мы успели вернуться, когда он еще нормально работал, нам повезло.

– Я думал, что этот фриц на тебя запал, так шустро завалил тебя, – вдруг выпалил Глеб и после короткой паузы хотел было рассмеяться, но вдруг отключился.

– Глеб, Глеб! Что с тобой, очнись, – кричал Рома, тряся своего товарища за плечи, пытаясь привести его в чувства.

Безрезультатно – он был в отключке, и никакие действия не возвращали его в сознание. Рома, отбросив ветки, поднялся и, осмотревшись вокруг, ушел с поляны: необходимо было привести помощь.

Глеб спал, точнее сказать, находился в полуобморочном состоянии, он не отключился полностью, но мало был связан с окружающей его реальностью, его посещали образы, вспышки из прошлого, воспоминания – как недавно пережитые, так и давно ушедшие события. Дом его детства, родители, улыбающиеся и обнимающие его маленьким, Рому, его верного друга, когда они, будучи подростками, убегали от разъяренного пса. Потом на это воспоминание каким-то странным образом наложились картинка бегства от погони немцев за ними, пожар, горящие трупы людей, кричащие от боли, еще уцелевшие с искаженными лицами люди – все это вихрем пронеслось в его голове. Последнее воспоминание – картинка его девушки, стоящей к нему в три четверти, которая, улыбаясь, посылала ему воздушный поцелуй, – эта картинка задержалась в его памяти дольше всех, а потом ожила, и уста его Оли зашевелились и говорили только одно: «Очнись, очнись, очнись!» А потом все исчезло…

Он открыл глаза и увидел перед собой какую-то незнакомую женщину в халате врача скорой помощи, которая склонилась над ним и присоединяла катетер на его руке.

– Скажите, что со мной? – спросил немного хриплым голосом Глеб.

– Вы были травмированы при взрыве отлетевшим куском дерева, который попал вам в ногу, и вы потеряли много крови, не волнуйтесь, уже все позади.

– А что с моим другом? Где он? С ним все в порядке? – буквально засыпал вопросами Глеб и попытался встать с носилок, но его как током пронзила острая, нестерпимая боль в бедре.

– С ним все хорошо, не волнуйтесь, это благодаря ему вы живы и вам ничего не угрожает.

– А еще если бы не Мария Станиславовна, то дела были бы совсем плохи, – сказал радостным голосом Рома, появившись внезапно. – С возвращением, брат!

– Какая еще Мария Станиславовна, – удивился Глеб, – в чем дело?

Медсестра удалилась, а Роман подошел ближе к другу, с какой-то хитрой ухмылкой пронзительно посмотрел ему в глаза.

– Постарайся сейчас адекватно принять и переварить ту информацию, которую я тебе поведаю, – начал тот издалека. – Ты хорошо знаком с этой женщиной, просто понятия не имеешь, как хорошо, да ладно, что я в самом деле, пусть она тебе сама все объяснит.

Рома отошел в сторону с все той же хитрой ухмылкой, а к Глебу подошла женщина весьма преклонного возраста, лет восьмидесяти, а может, и больше, и вдруг обняла его за плечи, слегка прижав его голову к себе. Он поднял глаза и с недоумением вглядывался в лицо пожилой женщины, пытаясь понять, почему он ее знает, но, как ни старался, не смог ничего такого припомнить. Женщина смотрела парню в глаза своими большими, голубыми, немного мутноватыми из-за возраста, полными слез глазами не в силах произнести ни слова, ее лицо, усеянное мелкими, а местами и глубокими морщинами, застыло, только подбородок дрожал от волнения.

– Я прошу прощения, но кто вы… – дрожащим голосом начал Глеб. – Рома, может, объяснит мне кто-нибудь, в чем дело, я сейчас и так плохо соо…

– Я тая дзяўчынка, якую вы выратавалi ад немцаў, – перебила Глеба Мария Станиславовна, – з вогненнага палону.

Глеб раскрыл рот от удивления, а глаза еще больше округлились, он, повидавший немало невероятного за последнее время, не мог какое-то время произнести ни слова.

– Я пражыла цяжкае жыццё, шмат пакутавала, шмат каго згубіла, – продолжала женщина, – але я рада, што сустрэла вас зноў. Калі да мяне падбег Ромка, я адразу яго пазнала… Я такая шчаслівая…

Женщина не выдержала и расплакалась, еще сильнее обняв Глеба, а потом и Рому, который подошел к ним, ее слезы текли по щекам и сверкали в лучах клонившегося к закату солнца. Глеб молчал, наконец осознав все происходящее, чувствуя, как подкатывает ком к горлу.

– А как вы здесь оказались? – спросил он.

– Я кожны год прыязджаю сюды, – начала Мария Станиславовна, – кожны год прыязджаю на месца, дзе была наша хата, хаджу па родных мясцінах, вось i зараз прыехала…

– А где ваш брат? – спросил вдруг Рома. – У вас же был брат?

Когда она услышала про брата, немного задержавшаяся на лице женщины улыбка сменилась грустным, тоскливым взглядом, и без того морщинистый лоб еще больше покрылся морщинками, а на глазах вновь проступили слезы.

– Рома, зачем? – начал Глеб, предполагая, какой ответ даст эта несчастная пожилая женщина. – Ты же видишь, что ей и так тяжело от нахлынувших воспоминаний.

– Міхась памёр у прошлым годзе, – заговорила после небольшой паузы Мария Станиславовна, – хварэў ён шмат, ды i старыя мы… Шмат гадоў я жыву на гэтым свеце, многае пабачыла, многае перажыла, але ж выжыла, бо хацелася жыць, як ні было цяжка i жудасна, але жыла… После этих слов воцарилось молчание, женщина уставилась в одну точку и замолчала, казалось, с головой погрузилась в воспоминания, лишь слабый ветерок нежно потрепывал края ее платка, повязанного на голову, заставляя колыхаться ее седые волосы, скромно выглядывающие из-под него.

– Мы страцілі бацькоў у гэтай жудаснай вайне, – внезапно заговорила старуха, – але, дзякуючы вам, мы з братам засталiся жыць, гэта вялікае шчасце… Шчасце, што пабачыла вас зноў.

Женщина обняла двоих друзей, слегка приклонив свою голову к груди Ромы, слезы потекли из ее глаз, скатываясь по морщинистому, обожженному лицу. Ребята молчали, потому что не знали, как успокоить Марию Станиславовну, да и надо ли…

– Жизнь – это бумеранг: все возвращается, плохое и хорошее, – начал Глеб, – мы спасли вас, а сегодня вы спасли меня…

Они все молчали, глядя, как уставший красно- желтый солнечный диск, медленно погружавшийся, словно кованный стальной шар, за горизонт, озаряя напоследок их лица, подводил к концу этот день, а с ним и эту историю… Им еще многое предстояло друг другу сказать и обсудить, вспомнить и осознать в спокойной обстановке, что с ними вообще произошло и было ли это…

P. S. Специалисты, прибывшие на место происшествия, еще долго изучали уцелевшие останки немецких солдат и странные периодичные световые импульсы, которые издавал огромный дымящийся обломок дуба. Они так и не смогли объяснить это явление в своих отчетах…

Не бойся.

– Не бойся, дурачок. Что, сильно испугался? – спросил старик и прижал к себе мальчика.

Сердце малыша бешено клокотало, готовое выпрыгнуть из груди и ускакать, как резиновый мячик.

– Уже нет, – ответил мальчонка лет шести с необычайно красивыми голубыми глазами и веснушчатым лицом и еще сильнее прижался к деду.

– Глупый баран испугал тебя, вот негодяй, – сказал старый и махнул палкой в сторону стада, то ли пытаясь напугать обидчика, то ли подавая условный знак своему верному псу, который с полунамека все понял и уже бросился сгонять стадо животных в кучу.

Солнце уже начинало клониться к закату, освещая морщинистое лицо старика, заставляло его морщиться, прикрыв свои выцветшие от старости зеленые глаза. Он достал сигарету, раскурил ее, затянувшись от души, выпустил целое облако сизого дыма, которое неохотно устремлялось ввысь и не рассеивалось, а туманом расстилалось, обволакивая верхушки деревьев. Он устремил свой задумчивый взгляд, по-стариковски всматриваясь, как это обычно бывает, куда-то вдаль, сквозь обширные поля-пастбища, сквозь тонкую полоску леса на западе, к уда-то вообще сквозь. Лишь сизый табачный дым медленно поднимался вверх, смешиваясь с воздухом, растворялся в нем.

– О чем ты думаешь, деда? – спросил Степка, нарушив своим вопросом задумчивость старика.

– Да так, ни о чем, внучек, о смысле жизни, – улыбаясь, ответил тот.

– А в чем он, этот смысл жизни?

– У каждого по-разному, у каждого свой, Степка.

– А я не знаю, какой у меня смысл жизни, деда…

– Ха-ха, ты еще маленький, вот подрастешь немного – он и появится, он прячется в тебе, твой смысл, – ответил старый, затушив бычок своей сигареты ногой.

– Деда, а ты тоже был маленьким? – спросил мальчик.

– Ну конечно, все когда-то были маленькими, хорошенькими такими, как ты, тоже интересовались о всяком таком разном, – ответил тот, потрепав волосы на голове у мальчишки.

– Деда, а ты боялся ч его-нибудь, когда был таким, как я? – не унимался малой.

– Конечно, боялся, а чего ж нет. Все чего-то боятся, просто виду не подают, а так боятся все равно, так уж устроен человек, понял.

– Расскажешь, деда?

– А чего ж не рассказать, расскажу, внучек, хиба это тайна какая, – сказал дед, попутно разжигая костер. – Слушай, только не перебивай.

Костер весело захрустел, прожевывая хворост, устремляя языки пламени ввысь, изредка выплевывая горящие угольки. Все вокруг затихало, словно приготовившись послушать историю старого человека, умудренного жизнью, лишь красный солнечный диск медленно погружался, прячась за верхушки молчаливых сосен и елок.

– Было это давно, мы с моим другом Петром Николаевичем, ну, тогда он еще был просто Петрик, решили в лес сходить, не то чтобы по грибы, по ягоды, просто прогуляться, что ли. Шли, шли, болтали, прыгали, дурачились, лес тогда не такой был, как сейчас, а густой, дремучий, с буреломом, и зверья было полно, не то, что сейчас. Родителям мы ничего не сказали, просто пошли и все, да и некогда им было, не до нас: целый день в поле да по хозяйству. Шли, деревья рассматривали, за белочками наблюдали, как они с ветки на ветку прыгали, интересно было, мы же детьми были, у нас таких игрушек, как у вас сейчас, и в помине не было, да и ни к чему они нам.

Там, далеко в лесу, за четвертой поляной родник бил. Ох и студеная вода была, правда, болотом отдавала, але вкусная! Там целый ручей был, извилистый такой, но неглубокий – красота! Мы тогда башмаки поскидали и давай ходить по ледяной воде, правда, долго не походишь: вода жуть какая ледяная! Там, в этом ручье, миноги водились, рыба такая, на змею чем-то похожа, не очень привлекательная.

– Так ты, деда, этой рыбы испугался? – спросил Степка.

– Нет, конечно, не этого я испугался, – ответил старик с какой-то нарастающей серьезностью в голосе, подбросив в костер несколько сухих сучьев. – Слушай дальше, и узнаешь.

Погуляли мы там довольно долго, наловили этой миноги, потом выпускали, конечно, в общем, резвились, пока ноги от холодной воды не онемели. Да, и все берега были усеяны звериными следами. Тогда мы значения не придали, это сейчас, с высоты, так сказать, прожитых лет понимаешь, какая опасность нас подстерегала. Это ж, не дай боже, какой- нибудь зверь забрел бы! Мы еще там всяких красивых камушков понабирали, зачем – и сами не знали.

Дальше двинули мы по лесной дороге, сейчас ее уже не найти, заросла давно, а тогда по ней постоянно на лошадях ездили, мы с моим отцом не раз за дровами ездили. А сама эта дорога самым коротким путем в соседнюю деревню была. По пути, в километрах трех от этой самой деревни, гора песчаная была, да она и сейчас есть. Там, за этой горой, как отец говорил, наши предки жили, наши родственники с тобой, там целое поселение с одной фамилией жило. Эта гора вся из песка была, желтенького отборного песка, так люди со всей округи оттуда песок этот копали и возами возили на строительные нужды. Так за все годы там огромный карьер образовался. Набрели мы с товарищем на этот карьер и ахнули: красоты такой мы отродясь не видели, мы стояли на вершине этой горы, а там, внизу, в карьере, молодой лес ковром зеленым порос – елочка к елочке, сосенка к сосенке, березка к березке – красота неописуемая! Необъятное лесное море, а внизу, на самом дне карьера, целое озеро с чистой голубой водой! Мы, наверное, минут десять стояли как каменные: не могли очнуться от такой невиданной красоты, прежде чем сказать хоть слово.

– А потом, что было потом? – с нетерпением спросил Степка с широко раскрытыми голубыми глазами, в которых можно было запросто утонуть.

– А потом, потом край карьера внезапно осыпался и я кубарем покатился вниз, – после некоторой паузы ответил дед и закурил свою сигарету.

На улице уже совсем стемнело, на небе не было ни облачка, оно было просто усыпано звездами, а полная луна освещала все вокруг, стадо сбилось в кучу и затихло, словно внимательно слушало рассказ старика, в надежде услышать продолжение.

– И что, что было дальше? – любопытствовал мальчик.

Старик молча затянулся, выпустил дым и взглянул на великолепное звездное небо, потом медленно перевел взгляд на внука и с любопытством стал разглядывать его, словно очень давно не видел. Мальчик недоумевающим взглядом смотрел на своего деда широко раскрытыми глазами, внимая каждому жесту, знаку, мимике.

– Степка, может, на сегодня хватит, уже поздно, пора отдыхать, а завтра я расскажу, что было дальше, – уговаривал внука старик.

– Нет! Деда, расскажи, что было дальше, я все равно не засну, пока не узнаю, чем же это закончилось, – не унимался внучек.

– Ладно, хорошо, Степа, расскажу, – сказал тот и обнял мальчика, прижав к себе.

Ему было нелегко продолжать историю дальше, что-то волновало его душу, ч то-то грызло ее изнутри, но он продолжал:

– Пролетел я так почти к самому подножию, я тогда сильно ушибся, вывихнул плечо и ногу, только благодаря Богу остался жив и ничего не сломал. Все ужасно болело, какое-то время я не мог пошевелиться, и было трудно дышать. Петрик стоял на вершине, махал руками и что-то орал во все горло, что именно, я не слышал, да и не до этого мне было. Мне было очень больно. Петрик что-то продолжал там орать, размахивал руками, несколько раз порывался спрыгнуть вниз ко мне на помощь, но все не решался, видимо, боялся высоты. Потом на какое-то время он замолк, но через несколько минут заорал снова, да так заорал, словно его режут. Он был в полной истерике, раньше я его таким не видел, а потом и вовсе он убежал прочь. Я попытался встать, но тело отказывалось повиноваться, отзываясь дикой болью в спине и коленях. Что происходило сзади, я не видел, потому что лежал лицом к вершине горы. Как мне потом рассказывал Петрик, ко мне медленно подкрадывались двое волков, наверное, учуяли раненую беспомощную жертву и хотели, ну, в общем, ты понял.

– А что же твой Петрик, помог тебе, отогнал волков, спас тебя? – засыпал вопросами Степка.

– Нет, малыш, он убежал домой, до смерти перепуганный, его потом еще не один год по бабкам возили, от испуга лечили, но я его не виню. Чем бы он мне помог? Да мы ведь детьми были малыми, чуть больше тебя. Ох, и влетело нам потом! – ответил он внуку.

– Так как? Что произошло? Как ты спасся, деда?

Старик ничего не ответил, только еле видно ухмыльнулся.

– Превозмогая чудовищную боль, я все же сумел приподняться и развернуться, тогда я уже и увидел двух ощетинившихся волков, таких серых, огромных волков. Они медленно подкрадывались ко мне, готовые в любую секунду наброситься и разорвать свою жертву на куски, я даже слышал их дыхание и видел, как слюна пенилась в их оскалившихся пастях.

Внезапно позади себя я почувствовал какой-то холод, словно сквозняк, когда открываешь окно зимой, да, именно зимой, настолько это был леденящий, несмотря на летний зной, холодный ветерок. Волки неожиданно стали пятиться назад, поджимая хвосты, и поскуливать. Я хотел было обернуться, но вдруг чья-то рука аккуратно легла мне на плечо, и кто-то произнес: «Не бойся». Моя душа, как принято говорить в таких случаях, ушла в пятки, я тут же обернулся и увидел стоящего перед собой моего умершего дедушку, он был как живой, даже улыбнулся мне, только как из телевизора, мерцал немного, был, что ли, неоднородный, полупрозрачный. Не знаю, откуда ко мне силы вернулись, но я поднялся с земли, попытался обнять дедушку, меня переполняла такая радость, что я, наконец, его снова увидел, ведь я был совсем маленьким, когда он умер, а сейчас он снова стоял передо мной, но увы. Обнять его у меня не получилось: он был как облако, как холодное облако весеннего тумана, только и всего.

Его губы не шевелились, но он говорил со мной, голос звучал у меня в голове, как радио. Он сказал мне, чтобы я шел домой, что там волнуются за меня, сказал, чтобы я не боялся ничего, что он всегда будет рядом. Потом он исчез, пропал также внезапно, как и появился. Слезы потекли по моим щекам ручьями, я еще долго звал его, искал глазами, но больше его не увидел никогда.

Было много сложных ситуаций в жизни, но я всегда ощущал его незримое присутствие и поддержку.

Мы все находимся во власти времени, иногда оно бежит, иногда замирает, словно живое, оно живет вместе с нами, взрослеет, стареет, ну а потом, потом отпускает нас из своей ловушки, западни, и мы становимся вне его законов.

Старик закончил свою историю и снова закурил, молча рассматривая ночное звездное небо, словно пытался отыскать глазами среди бесконечной россыпи холодных звезд к ого-то или что-то. Мальчик тоже не спал,

он молча смотрел на своего деда своими красивыми голубыми глазами, в которых, как в зеркале, отражалось это ночное звездное небо.

Прокаженный.

Пролог

Вам приходилось видеть нищих, бедняков и попрошаек когда- нибудь? Я думаю, да, это неотъемлемая часть современного общества и нашей жизни. В любом обществе существуют такие категории людей, которые живут с нами бок о бок. Их часто можно встретить, особенно в крупных городах, в местах наибольшего скопления людей: на остановках общественного транспорта, возле подземных переходов и метро, в электричках, возле магазинов и при посещении церквей. И какие же эмоции они вызывают у нас при каждой такой встрече? В подавляющем большинстве своем негативные. Многим противно находиться с такими людьми рядом, а на просьбу таких людей о милостыне мы зачастую отвечаем грубостью, некоторые могут позволить себе ударить, избить и даже убить такого человека.

Но правомерны ли такие наши действия по отношению к таким людям, как эти действия оцениваются нашей совестью, не говоря уже о законности?

Дано ли нам право судить о человеке, формировать и высказывать какие-то поспешные выводы? Ведь никто не знает, что ждет тебя завтра, какую участь уготовила тебе судьба.

– Да, дорогая, я тебя слушаю, – сказал Владислав, отвечая на входящий звонок жены по мобильному телефону.

– Дорогой, ты купил подарки детям, о которых я тебя просила? – спросили на другой стороне.

– Конечно, родная, я только что из магазина, – ответил Владислав, – тебе и твоей маме тоже не забыл.

– Ах ты, мой пупсик, не забыл, люблю тебя!

– И я тебя тоже, родная! Мне звонили с работы, нужно подъехать, аврал там у нас, разгребусь и приеду. Не скучай, пока, целую!

– Ааа, жаль, конечно. Ладно, ты хоть позвони, не забывай. Скучаю. Ладно, пока.

Владислав закончил разговор по телефону, положив его в карман куртки, переложил пакеты с подарками из одной руки в обе и пошел к своей машине, припаркованной на стоянке торгового центра. Навстречу ему шел, шатаясь из стороны в сторону, какой-то бездомный в сильно заношенной куртке, в засаленных и местами разорванных штанах.

– Подай на хлебушек, милый человек, – обратился бездомный к Владиславу.

– Проваливай, бомжара, не до тебя сейчас, – грубо ответил тот.

– Не пожалей, пожалуйста, дай копеечку! Целый день не ел, – не отступал бездомный и машинально взял Владислава за руку.

– Да отвали ты наконец! – крикнул милый человек и со всей силы оттолкнул нищего.

Тот упал на спину и ударился головой при падении о землю, шапка или ч то-то похожее на нее слетела и упала рядом. Владислав на мгновение задержал взгляд на лежащем на земле бездомном, схватил свои пакеты и пошел к своей машине. Лицо нищего ему показалось до боли знакомым, хоть и было покрыто какой-то сыпью и язвами, как он ни старался, так и не смог вспомнить, где он его видел.

Бездомный продолжал лежать на том же месте, куда так любезно был уложен своим обидчиком, провожая взглядом уезжающий прочь со стоянки автомобиль, в его взгляде не было ненависти и обиды, за годы нищеты и скитаний он и не такого повидал, поэтому в очередной раз принял это как данность.

Владислав уезжал с парковки с явно испорченным настроением после недавнего инцидента с бездомным, будучи очень брезгливым человеком, он до сих пор ехал со сморщенным лицом и уже дважды протер руки антисептиком. Всю дорогу до турфирмы, где он работал менеджером, и довольно успешным, его не покидала мысль о том, почему ему так знакомо обезображенное какой-то сыпью лицо этого попрошайки, но он снова не смог вспомнить.

– О, Владислав Игоревич, здравствуйте, у нас тут полный аншлаг, эти горячие путевки расходятся как горячие пирожки, – поглаживая свои волосы и кокетливо улыбаясь, сказала стройная и грациозная девушка-с екретарь.

– Здравствуйте, Олечка. Это же очень хорошо! Сделайте мне, пожалуйста, чашечку кофе, и через минут десять пусть заходят первые клиенты.

– Хорошо, Владислав Игоревич, все сделаем.

Менеджер прошел в свой кабинет уже в приподнятом настроении, напевая себе под нос одну из популярных песен, которые крутят по радио. Он занимал довольно большой кабинет, оформленный в стиле лофт, как сейчас модно. В центре помещения стоял стол, чем-то напоминающий барную стойку, с круглыми винтовыми барными стульями для клиентов, часть стен, как со стороны стола, так и напротив него, была отделана искусственным камнем под средневековый кирпич. На стене, которая была за столом, висели всевозможные грамоты, дипломы, сертификаты, на противоположной стороне размещалась огромная карта мира с разноцветными флажками, установленными в курортных зонах и на туристических маршрутах тех или иных стран.

Через несколько минут в кабинет вошла секретарь и принесла кофе на красивом металлическом подносе, стилизованном под серебро, и поставила на стол.

– Ваш кофе, Владислав Игоревич. – Спасибо, Олечка, – кокетливо улыбаясь, поблагодарил ее руководитель.

– Приятного аппетита, а что у вас с рукой? – испуганно спросила секретарь.

– А что у меня с рукой? – спросил Владислав, взглянув на свою руку, и тут же изменился в лице.

Часть правой кисти его руки была покрыта красными язвочками, странно, что он не заметил этого раньше. Лицо менеджера стало бледным, глаза забегали, а сам он выглядел очень испуганным и растерянным.

– Черт бы побрал этого бомжа, – пробормотал он и судорожно обхватил левой рукой пораженную область. – Простите, что вы сказали?

– Нет, ничего, это я сам себе. Олечка, у нас есть в аптечке какой-нибудь бинт, пластырь, чтобы заклеить это?

– Конечно, Владислав Игоревич, сейчас все сделаем, не волнуйтесь, это же всего лишь прыщики к акие-то, может, аллергия, – попыталась его успокоить Олечка.

– Хотел бы я в это верить, – с грустью сказал руководитель, вытирая выступивший холодный пот со своего лба.

Через несколько минут Олечка уже перебинтовывала руку Владислава, делала это старательно и аккуратно, кокетливо улыбаясь. Она стояла так близко от него, стараясь ненамеренно облокотиться, своим телом максимально, насколько это возможно, приблизиться к нему. Ее сильно влекло к нему, и она уже не скрывала этого, стараясь лишний раз это подчеркнуть и уж тем более воспользоваться ситуацией. Он как мужчина не мог этого не замечать, он и сам сходил с ума от нее, стараясь из последних сил игнорировать свои чувства и желания. Только сегодня все его мысли были не об этом, его бесконечно тревожила это проклятая сыпь.

До позднего вечера менеджер со своей помощницей обслуживали клиентов, заключали договора, оформляли путевки, а они все шли и шли бесконечным потоком. Такой наплыв заказов был большой редкостью, обычно после такого аврала бывает длительное затишье и о премии можно забыть, приходиться сидеть на окладах, поэтому нельзя было упустить этот шанс, шанс заработать. Но сегодня Владислав работал без энтузиазма, будучи человеком очень впечатлительным и брезгливым, как уже говорилось выше, он накручивал себя страшными мыслями, которые, как снежный ком, катились на него.

«Завтра же обязательно заеду к врачу, он мне выпишет к акую-нибудь мазь, и все пройдет, – мысленно

пытался он успокоить сам себя. – А если это какая-то серьезная зараза, и меня положат в больницу? Что будет со мной, с моей работой? Это же позор: ведущий менеджер по туризму Владислав Игоревич Самолюбов подцепил какую-то хрень и лечится в кожно- венерологическом диспансере – это конец. Меня просто выгонят, уничтожат».

От этих мыслей ему становилось только хуже, сердце бешено колотилось, а сам он становился угрюмым и раздражительным, и это, безусловно, мешало его работе.

– Да! Подпишите здесь, здесь и здесь, что непонятного? – раздраженно отвечал он клиенту после стандартного вопроса и тут же извинялся: – Простите, извините, пожалуйста, у меня просто сегодня был трудный день.

По дороге домой Владислав понемногу успокоился и даже забыл на какое-то время о своей проблеме, любуясь видами светящегося миллионами огней вечернего города, он ехал, ни о чем не думая, а когда приехал, выпил стаканчик виски и лег спать.

Но отдохнуть и выспаться ему не удалось, всю ночь ему снились кошмары: какие-то злобные огромные насекомые преследовали его и, набрасываясь целым роем, безжалостно кусали его, оставляя на теле язвы и волдыри. От этого он постоянно просыпался в холодном поту и, прежде чем снова заснуть, долго ворочался. Но уже с первыми лучами солнца, просочившимися в комнату, снова проснулся и уже больше заснуть не смог. Его сонный взгляд медленно скользнул по комнате, потом завис на подоконнике, а через мгновение уперся в потолок, на котором красовалась изящная стеклянная люстра, переливающаяся всеми цветами радуги.

Голова раскалывалась, все тело ломило и знобило, и он не понимал, что с ним происходит, но нужно было вставать и собираться на работу. Утро, как всегда, начиналось с чашки крепкого кофе и умывания холодной водой, это всегда бодрило и освежало, изгоняя из организма последние следы сонливости. После увиденного в зеркале умывание не понадобилось, глаза его широко раскрылись, и он с трудом сдержался, чтобы не закричать. Весь лоб был покрыт сыпью и язвами точь-в -точь как на его руке. Он не мог поверить своим глазам и еще несколько минут был похож на манекен в магазине одежды, прежде чем пришел в себя.

– Знаете, прежде чем установить окончательный диагноз, необходимо сдать анализы и взять на исследование образцы пораженных участков, – сказал доктор, внимательно осматривая пациента.

– Доктор, ну хоть предположение, что это может быть, у вас есть? – спросил Владислав, не скрывая волнения.

– На первый взгляд это похоже на бесконтактный дерматит, но не будем торопиться с выводами, это также может быть и аллергической реакцией, – ответил доктор.

– А я мог заразиться от к ого-нибудь, доктор? – продолжал интересоваться Владислав.

– Маловероятно, но мы постараемся выяснить, что это за напасть, не волнуйтесь, – ответил доктор, улыбаясь, и вышел из кабинета.

Всю дорогу от клиники до работы он не находил себе места, дурацкие мысли просто съедали его. Волны ненависти и злости, окатывавшие его с ног до головы, сменялись приступами панического страха. Впервые в своей жизни, где все было удобно разложено по шкафам и полочкам, он не знал, что ему делать с этой проклятой сыпью, как поступить в сложившейся ситуации, настоящий хаос и бардак хозяйничал теперь в его сознании.

«Этот бездомный, откуда он взялся на мою голову, чем он мог меня заразить, а может, он проклял меня. Точно, этот ублюдок проклял меня, отомстил мне за то, что я его отшил», – думал Владислав, паркуясь на стоянке перед входом в офис.

– Здравствуйте, Владислав Игоревич, вам, как всегда, чашечку кофе? – спросила секретарь, мило улыбаясь и поправляя волосы.

– Привет, да, пожалуй, – коротко ответил менеджер и, даже не взглянув на нее, прошел к себе в кабинет.

В приемной уже сидело несколько человек, ожидая своей очереди для заключения договоров. Когда Олечка с кофе вошла в кабинет к руководителю, тот сидел, уткнувшись в документы, даже не заметил ее, она поставила поднос на стол и подошла к нему, нежно положив свою руку ему на плечо. Внезапно он поднял голову от неожиданности и взглянул на нее, и она также внезапно испуганно отпрянула в сторону, выпучив глаза и побледнев.

На нее смотрел в недоумении уже не тот холеный красавчик, от которого она еще совсем недавно была без ума, который был главным героем в ее эротических фантазиях, на нее смотрел человек с лицом, почти полностью покрытым ужасными кровоточащими язвами.

– Что такое, Оля, у тебя испуганный вид?

– Что с вами, Владислав Игоревич? – дрожащим голосом вопросом на вопрос ответила секретарь.

– А что со мной? – спросил тот, невольно улыбаясь и встав из-за стола.

– Ваше лицо, оно… оно…

Не дожидаясь ответа, Владислав подошел к зеркалу и обомлел от ужаса. Его лицо полностью было покрыто ужасной сыпью, этой проклятой язвенной сыпью, еще с утра покрывавшей всего лишь часть лба. Он взглянул перепуганным взглядом на своего секретаря в надежде получить поддержку и совет, что ему делать.

– Я думаю, клиенты не должны видеть вас таким, это может негативно отразиться на имидже нашей компании, может, вам обратиться к врачу и к акое-то время побыть дома, – неуверенно предложила Оля.

– Ты права, я так и сделаю, только я был у врача, они без понятия, что это такое, но я, кажется, знаю, что надо сделать, – сказал он и пошел к выходу.

– Владислав, я должна доложить об этом руководству: работы очень много, и я не уверена, что справлюсь одна, компания не может терять клиентов, – сказала она, сочувственно глядя ему вслед.

Он задержался в дверном проеме, медленно повернув голову, и взглянул на Ольгу, его взгляд был полон разочарования и боли, еще мгновение – и он ушел прочь, закрыв за собой дверь.

Он понимал, что это конец, конец его карьере, конец его комфортному укладу жизни, конец всему, что он строил всю жизнь. Его величественная башня из кубиков рушилась прямо на глазах, а все почему? Потому, что какой-то гребаный бездомный отброс, думал он, встал в один прекрасный день у него на пути и отнял все, и этого он не мог простить никому. С этими мыслями он сел в машину и, взвизгнув мотором, сорвался с места прочь, оставляя за собой клубы поднявшейся из-под колес пыли.

Ему было необходимо отыскать этого бродягу, чтобы поквитаться с ним за все то, что тот сотворил с ним, первым делом он поехал к тому торговому центру, где и произошла их злополучная встреча. Глаза Владислава горели и хищным взглядом выхватывали из толпы силуэты нищих попрошаек, его сердце было полно ненависти и злости, он был полон решимости просто уничтожитьсвоего «обидчика», как только он его отыщет.

Как он ни старался, но все его попытки отыскать бездомного пока не увенчались успехом, он опрашивал прохожих, описывая разыскиваемого бедняка, но все разводили руками и испуганно пятились от него, как от прокаженного, это еще больше злило его и доводило до отчаяния.

Так прошло уже около недели, но Влад не терял надежды все-таки отыскать его, он уже и сам не знал, зачем ему это надо, поможет ли ему это все вернуть назад. За это время язвенная сыпь практически полностью овладела его телом, захватывая все новые и новые участки. В жизни тоже произошли большие изменения: жена бросила его, забрав детей, с работы его тоже уволили, а вместо него взяли другого перспективного менеджера, мази и таблетки, назначенные врачом, практически не помогали. Он, словно корабль, терпел бедствие, тонул в пучине несправедливости, как ему казалось, все больше прикладываясь к бутылке.

В один из дней он просто бродил с бутылкой в руке по улицам города, шел просто в никуда, и вдруг заметил того самого бездомного, которого он так долго жаждал отыскать, хотя и сам уже не сильно отличался от него.

Нищий сидел на скамеечке на набережной и кормил голубей черствым заплесневелым хлебом, птицы буквально облепили его и, воркуя, жадно бросались на куски хлеба. Влад, увидев его, как коршун, набросился на свою жертву и сбросил со скамейки на землю. Птицы облаком взмыли в небо, бросив недоеденный хлеб. Привыкший к грубому и невежливому к себе отношению, бездомный с недоумением и ужасом в глазах получал удар за ударом, моля о пощаде и стараясь увернуться от бесконечного шквала избиений.

– Все из-за тебя, урод! Чем ты заразил меня? А может быть, ты проклял меня, подлец? – кричал обезумевшим голосом Влад и продолжал безжалостно избивать несчастного.

Бездомный хрипел от боли, захлебываясь собственной кровью из разбитого носа.

– За что ты так со мной, что я сделал тебе такого, что ты готов меня убить? – простонал бедолага.

Владислав с занесенным над головой бездомного кулаком перед очередным ударом вдруг замер на мгновение – их глаза встретились, они молча смотрели друг на друга, но смотрели по-разному. Глаза бедняка были широко раскрыты и полны слез, смотрели обреченно, готовые принять свою участь, какой бы она ни была, в них не было ни злости, ни ненависти, были лишь усталость и равнодушие. Рука Влада медленно опустилась на землю, больше не ударив свою жертву, сам он медленно сел рядом с ним и молча смотрел на него, а потом просто обнял его и заплакал. Ему впервые в жизни было стыдно за себя, за то, что он сделал. Слезы градом текли по его щекам, а он гладил лицо нищего, пытаясь вытереть кровь, вытирал его щеки и разбитый нос той самой рукой, которой несколько минут назад он жестоко избивал этого человека.

– Простите меня, если сможете, – сказал он сквозь слезы, поднялся и, шатаясь из стороны в сторону, пошел прочь.

На улице стояла прекрасная теплая погода, которая бывает обычно в первой декаде августа, сохраняя еще летнее тепло, но уже совсем скоро комфортная погода сменится дождливыми днями, предвещающими скорое начало осени. Влад еще долго бродил по улицам города, неторопливо рассматривая окрестности, замечая то, чего он не видел или не хотел замечать раньше. Проходя мимо очередного столичного бутика с огромными стеклянными витринами, он вдруг остановился как вкопанный, увидев свое отражение в них: теперь он наконец понял, где он видел того бездомного и почему он казался ему таким знакомым.

Белый голубь.

– Ну что, Егорка, понравился тебе фильм? – спросил отец у сына после окончания последнего сеанса в кинотеатре.

– Да, пап, фильм классный, – ответил мальчик после некоторой паузы, видимо, еще находясь под впечатлением от него.

Он шел по тротуарной дорожке вместе с родителями, взяв их за руки, и думал о ч ем-то своем, детском, рассматривая вечернюю иллюминацию родного города. Улыбка не сходила с его лица, он был счастлив, что в очередной раз вместе с родителями вновь посетил кинотеатр, да еще так поздно по детским меркам, что ставило его на одну ступень с взрослыми, как он думал. Он радовался всему, что видел вокруг: еще бы, ведь в одной руке он держал нежную руку смеющейся мамы, а в другой – большую и сильную ладонь отца, вселявшую уверенность.

Дорога до дома уходила от хорошо освещенной аллеи и сворачивала через плохо освещенные, а местами и вовсе не освещенные спальные дворы многоэтажных джунглей, петляя и изворачиваясь, как змея, между школой и детским садиком.

Пара дворов отделяла семью от дома их совместного проживания, когда внимание мальчика привлекли двое странных людей, которые, вопреки сложившейся логике, выходили на улицу почему-то через окно первого этажа, а не через дверь, как это принято у нормальных людей.

– Пап, смотри, дяди через окно вылезают, – привлек внимание отца Егорка, наивно улыбаясь.

Лицо отца, еще секунду назад расплывавшееся в улыбке, вдруг стало серьезным и настороженным, последний раз сын видел его таким, когда, играя с мячом, нечаянно разбил бабушкин сервиз. Двое по очереди вылезли из окна, подавая друг другу громоздкие сумки и озираясь по сторонам. Лица их были скрыты черными масками.

Олег, отец мальчика, наблюдал за этим, потеряв дар речи, не веря своим глазам. Грабители выбрались из квартиры и стали загружать сумки в припаркованный автомобиль, который стоял тут же. Они не видели семью мальчика, потому что те стояли за углом дома, прямо за спиной у преступников, последние могли спокойно уйти незамеченными, но Олег не мог позволить им просто уйти безнаказанно и, неожиданно для жены и своего сына, сделал, как позже выяснилось, ошибочный шаг.

– Эй, что вы делаете? Уроды! – прокричал он и шагнул вперед, оставив семью у себя за спиной.

Преступники замерли в оцепенении, не видя поначалу, с кем имеют дело, но тут же повернули головы в сторону окрика. Один из них вынул нож из-за пояса и стал медленно подходить к Олегу. Галя, его жена, испуганно вскрикнула и, взяв сына за руку, спряталась за спиной у мужа. Второй грабитель подобрал с земли какую-то палку и стал незаметно подбираться к главе семьи с боку.

– Галя, уходите, бери Егорку, и уходите! – прокричал супруг и, став в позу спарринга, приблизился к бандитам. – Нет, мы не уйдем без тебя, Олег! – кричала Галина.

– Беги, я сказал! – снова кричал тот, на мгновение утратив бдительность, и повернулся к семье.

В этот самый момент грабитель с ножом набросился на Олега и молниеносно ударил его в живот, тот вскрикнул от внезапной обжигающей боли, но сумел выхватить нож и ударить им же нападавшего. Преступник мгновенно упал на землю, обхватив раненую область руками, застонал от боли.

Олег, истекая кровью, попытался окончательно нейтрализовать грабителя, как вдруг получил удар по голове от подоспевшего подельника и рухнул на землю. Грабитель с палкой принялся обшаривать карманы Олега, забыв, наверное, про остальных свидетелей. Мальчик, стоявший все это время и сильно напуганный, внезапно подбежал к преступнику и вцепился в него своими ручонками.

– Отпусти папу! Отпусти!

Мерзавец замахнулся на ребенка палкой и хотел было его ударить, но тот увернулся и сорвал маску с его лица. Их взгляды на мгновение встретились. Глаза мальчика, полные слез, обиды и ненависти смотрели на ужасное, мерзкое, покрытое шрамами бородатое лицо грабителя, пока тот не оттолкнул его, не выдержав взгляда. Он подскочил к своему подельнику, взвалил его себе на плечи и поволок к машине, после чего завел ее и, утопив газ, скрылся с места происшествия. Остается загадкой, почему он не стал добивать свидетелей, но судьба, видимо, подарила им шанс, дав возможность выжить.

Галина подбежала к лежащему на земле раненому мужу, заботливо положив его голову к себе на колено, он лежал, тяжело и часто дыша, с мокрым от пота лицом. Вся рубашка в области живота была мокрая от крови, а под ней кровоточила обширная рана в области печени.

– Сынок, подойди ко мне, – прохрипел Олег, морщась от боли и обнимая подбежавшего сына.

Он не смог обнять сына и жену, лишь крепко сжал их руки, словно прощаясь с ними, со своими самыми близкими на этом свете людьми, предчувствуя свою скорую смерть.

– Егорка, я вас очень люблю… береги себя и маму, прости меня… что так вышло, – хрипел отец, с трудом выговаривая каждое слово. – Я буду всегда рядом с вами, всегда…

Мальчик плакал, не стесняясь слез, плакал, заикаясь и всхлипывая, обнимая умирающего отца, а супруга билась в истерике, кричала и визжала на всю улицу, не замечая собравшейся толпы зевак и прибывших машин скорой помощи и милиции.

Олег все меньше и меньше замечал эту суету, крики и слезы, он, словно легкая пушинка, поднимался все выше и выше над своим телом, над всей этой суетой и паникой. Кроны деревьев и крыши домов становились все ниже и ниже, а огни родного города растекались миллионами крошечных точек, пока полностью не растворились в темноте.

После смерти отца прошло уже три месяца, но поймать и наказать преступников до сих пор не удалось, хоть и проводились оперативно- розыскные мероприятия по горячим следам. В тот же злополучный вечер опрашивались возможные свидетели, поднимались аналогичные нераскрытые дела по квартирным кражам, составляли фотороботы, следователи активно работали с мальчиком и его мамой, но видимых результатов это не дало. Грабители работали в перчатках и масках, номера на машине были украдены и сняты с другого автомобиля в нескольких кварталах от места преступления. Единственным, кто хорошо рассмотрел одного из преступников, был сын погибшего, но это был ребенок, и полагаться только лишь на показания мальчика было нельзя, да и он постоянно путался в показаниях в силу своего возраста и пережитого стресса.

Егорке очень не хватало отца, он замкнулся в себе, разговаривал мало, часто закрывался у себя в комнате и подолгу смотрел в окно или рисовал. Рисовал простым карандашом, в основном сцены того ужасного вечера, который отнял у него любимого отца, но иногда среди его рисунков можно было увидеть странные изображения его отца, к акие-то яркие вспышки на заднем плане, абстрактные линии и т. п. Сам он утверждал, что часто видит отца, разговаривает с ним и находится всегда рядом, но он не любил это обсуждать ни с кем, особенно со своими сверстниками, с которыми он практически перестал общаться. Галина была очень обеспокоена состоянием сына и уже побывала с ним не у одного детского психолога, хотя и сама держалась из последних сил, так и не смирившись с потерей мужа. Парадокс заключался в том, что, когда она приняла происшедшее и поверила в смерть любимого, у нее время от времени случались приливы, окатывавшие ее с ног до головы холодным потом, от осознания того, что она больше никогда в своей жизни не увидит его. Но нужно было жить дальше, ходить на работу и растить сына.

Жизнь продолжалась, день сменялся ночью, неделя шла за неделей, месяц за месяцем, но не проходило ни дня, чтобы Егор не вспоминал об отце, слезы наворачивались сами собой, а сердце щемило в груди, сжимаясь, как сдувшийся воздушный шарик. Не все было гладко в их взаимоотношениях, временами он получал хороший нагоняй от отца за ту или иную провинность,

порой незаслуженно, как ему казалось, но все равно он был готов все отдать, только бы все вернуть назад, чтобы его папа был сейчас рядом с ним. Он продолжал винить себя, буквально испепелять мыслями о том, что так все произошло, что выпросился пойти на тот злосчастный фильм, будь он неладен, а самое главное, ведь это он заметил тех грабителей и заострил на этом внимание.

Вот и сейчас Егор молча шел, плелся из школы домой по привычному маршруту, игнорируя автобус и компании одноклассников. Он шел, погруженный в свой закрытый мир из собственных мыслей, обнесенный высоким забором с колючей проволокой. Шел, не замечая ничего и никого вокруг, и, переходя дорогу, он, конечно же, не заметил приближающуюся к нему машину, водитель которой как раз в этот самый момент отвлекся на прочтение очередного сообщения в своем смартфоне. Расстояние стремительно сокращалось, время шло на секунды, чтобы успеть увернуться в сторону, но мальчик шел как робот, даже не повернув голову к приближающейся смерти.

Внезапно какая-то невидимая сила подхватила ребенка и, как щенка, отшвырнула его назад, на обочину дороги. Запищали тормоза автомобиля, оставляя на асфальте тонкий слой резины протектора колес: видимо, водитель все же оторвался от своего гаджета, хоть и поздно.

Мальчишка был цел и сильно напуган, пребывая в шоковом состоянии, он ничего не понял и стал лихорадочно озираться по сторонам, тщетно пытаясь увидеть того, кто спас ему жизнь. Никого не было рядом, лишь побелевший от страха водитель выскочил из своего авто и подбежал к мальчику.

– Ну как же ты по сторонам не смотришь! – пытался, как бывает в таких случаях, оправдаться безответственный водитель.

Егор испуганно смотрел на него, не в силах ничего ответить, а озлобленное лицо водителя внезапно смягчилось, и он обнял мальчика.

– Ну ладно, малыш, с кем не бывает, давай вставай.

Надеюсь, у тебя все нормально?

Мальчик поднялся, отряхнулся от пыли и вдруг заметил совершенно белого голубя без единого пятнышка – такого он не видел прежде. Голубь сидел на открытой водительской двери авто и внимательно наблюдал за ним. Позже он взмыл в воздух, облетев машину, пролетел несколько метров и сел на ветку каштана, который рос возле дороги. Егорка с удивлением смотрел на необыкновенную птицу, голубь тоже с интересом рассматривал его, а через некоторое время взмыл в воздух и улетел прочь, словно убедившись, что с мальчиком все в порядке.

– Давай я отвезу тебя домой, – предложил водитель.

– Нет, спасибо, я дойду сам, я в порядке, – ответил мальчик после небольшой паузы, медленно переводя взгляд с дерева на водителя.

– Ну, как знаешь, – сказал водитель с чувством вины в голосе и сел в машину.

Мальчик медленно побрел домой, снова погрузившись в свои мысли, но уже со странной, еле уловимой улыбкой на лице.

Шли годы, мальчик Егорка превратился в настоящего юношу и уже окончил школу, готовился к поступлению в вуз, когда вдруг Галине предложили повышение на работе, а для этого требовалось переехать в соседний город.

За это долгое время боль о погибшем отце не затихала, а если рана начинала заживать, то ее упрямо ковыряли воспоминания о том ужасном дне: когда Егор проходил каждый день мимо того рокового двора, они вгрызались в сердце и просто терзали душу, поэтому переезд был воспринят мамой и сыном как радость и облегчение. Это был небольшой провинциальный городок со всеми минимальными удобствами, необходимыми для жизни. Егору и Галине нравилось здесь жить, по крайней мере, им удалось убежать от тревожных воспоминаний, и здесь, в чужом городе, им больше ничего не напомнит, как им казалось тогда, о том дне, разделившем их жизнь на до и после.

В один из дней, возвращаясь с подготовительных курсов, Егор зашел в местный магазинчик в надежде чем-нибудь перекусить, никак не ожидая, что это посещение перевернет его привычную рутину жизни с ног на голову.

Определившись с выбором товаров, он уже стал в очередь на кассу и стал выкладывать их на транспортную ленту.

– С вас двадцать три рубл я и пятьдесят копеек, – сказала молоденькая кассирша в смешном синем фирменном чепчике, обращаясь к стоящему впереди Егора мужчине.

Мужчина, стоявший спиной к Егору, молча полез в карман своей куртки, видимо, за деньгами и не нарочно, вынимая стопку купюр, сложенных пополам, выронил металлическую бензиновую зажигалку. Она тяжело грохнулась на землю, Егор, не задумываясь, поднял ее с пола, чтобы отдать мужчине, и, повернув ее в руке, вдруг узнал в ней зажигалку его отца. Точно, ошибки быть не могло, это была сувенирная вещь, подаренная его отцу его старым другом, с гравировкой на тыльной стороне: «На долгую память от Валеры»! На лбу у Егора выступил холодный пот, а руки и ноги стали ватными, он держал в руке зажигалку, не в силах вымолвить ни слова.

– Спасибо, – сказал мужчина, повернувшись к юноше, и глаза их невольно встретились.

Он узнал лицо того самого грабителя, который вместе с подельником ушел с места преступления непойманным. И теперь он стоял рядом, совсем близко, не скрываясь, словно забыв о содеянном, будто этого никогда и не было. Егор с трудом справился с нахлынувшими чувствами ненависти, обиды и жаждой мести, отдал зажигалку, потупив взгляд. Грабитель взял из рук юноши зажигалку, задумчиво, прищурив глаза, смотрел в лицо парня, словно увидев ч то-то знакомое, потом сложил продукты в пакет, пошел к выходу, еще раз настороженно бросив взгляд в сторону Егора. Кассирша сканировала продукты Егора, но тот молча, бросив все, пошел вслед за преступником, стараясь не упустить его из виду.

Выйдя из магазина, Егор не сразу увидел свою цель, глаза беспорядочно бегали, пытаясь отыскать его среди проходивших людей, а он шел уже на противоположной стороне улицы, немного прихрамывая на левую ногу. Сердце Егора бешено колотилось, он чувствовал примерно то, что чувствует охотник, выслеживая свою добычу, но нужно было действовать максимально скрытно, отключив при этом все эмоции, способные все испортить. Юноша понимал это, но удастся ли ему реализовать грамотную слежку за матерым преступником, не один год умело скрывавшимся от милиции, удастся ли преодолеть неудержимое желание свершить правосудие?

Грабитель шел довольно медленно, перекладывая время от времени пакет с покупками из одной руки в другую и изредка озираясь вокруг, опуская голову вниз при каждой встрече с прохожими. Пройдя по центральной улице, он свернул направо, двигаясь по частному сектору, дальше свернул налево, растворившись на некоторое время среди зарослей мелких кустарников, поросших возле дороги. Егор следовал за ним, держась на небольшом расстоянии. Они прошли еще около ста метров, здесь дорога уходила вбок, оказавшись на открытом пространстве среди поля. Это обстоятельство вынудило парня остаться на месте, чтобы себя не выдать. Преступник поковылял дальше, свернув налево к стоявшим особняком нескольким частным домам, подойдя к воротам одного из них, он открыл ключом замок калитки и вошел внутрь.

Дело было сделано, парню удалось отследить предполагаемое логово убийц его отца, дальше необходимо сообщить обо всем в милицию, пусть этим занимаются специалисты. Так изначально думал поступить Егор, но позже у него закрались сомнения на этот счет. «Милиция не станет просто так проверять этот адрес, тем более задерживать предполагаемых преступников только на основании свидетельств какого-то парня, возможно, выдумавшего все это, без каких либо конкретных фактов и улик», – так думал юноша, приняв решение в се-таки проникнуть туда, чтобы добыть хоть какие-то доказательства.

Парень подошел к воротам дома, куда совсем недавно вошел грабитель, и уже было вскинул руки, чтобы перелезть через забор, как вдруг, словно предчувствуя нехорошее, достал из кармана телефон и набрал сообщение матери: «Мам, я выследил папиных убийц, вот адрес: Парниковая, 9. За меня не волнуйся, я должен разузнать больше информации, если что, звони в милицию». После чего отключил телефон и положил его в карман, а уже через мгновение был за забором.

Телефон Галины завибрировал, сигнализируя о полученном сообщении. Редко улыбающееся лицо матери внезапно стало бледным, подбородок затрясся, а слезы мгновенно утопили глаза, стекая струйками по щекам ее привлекательного лица. Всхлипывая, она выбежала из кабинета, тщетно пытаясь дозвониться до сына.

Егор, находясь на территории частного дома, уже осторожно пробирался к дому, осматриваясь по сторонам, пытался действовать максимально аккуратно, чтобы не выдать себя. Участок, прилегающий к дому, был неухожен, везде валялся мусор, пустые пластиковые бутылки и канистры, а трава здесь не косилась, наверное, год. Дом напоминал скорее хибару, покосившиеся стены с трудом удерживали ободранную крышу, когда-то накрытую шифером, остатки которого уже поросли мхом. Окна, точнее сказать, оконные проемы, были заколочены досками, лишь кое-где были стекла. Подобравшись вплотную к стене дома, юноша пытался заглянуть внутрь. Азарт настолько овладел им, что он совсем позабыл о безопасности и, крутя своей головой, пытаясь заглянуть внутрь, почувствовал что-то твердое и холодное у своего виска.

– Ну что, сученок, не меня ищешь? – раздался голос, как гром среди ясного неба.

Парень медленно повернул голову и увидел перед собой небритое со шрамом лицо грабителя, хоть и постаревшее.

– Я тебя не сразу узнал: вырос как! А чего-то сюда полез? Выследил меня, молодец. Что, за папку пришел мстить? Додумался же, – говорил, ухмыляясь, бандит.

– Ты ответишь за все, что сделал, мерзавец, – произнес Егор.

– Слушай, ты кто такой, чтобы мне угрожать? Да мне ничего не стоит завалить тебя прямо здесь – и все, ничего никто не узнает, в этой дыре никто не кинется тебя искать, и отправишься ты к своему папке, – продолжал он, тыкая стволом пистолета парню в голову.

Егор молча смотрел ему в глаза, ехидно улыбаясь, но на этот раз бандит не выдержал его пронзительного взгляда и отвел глаза в сторону.

– Ну чего ты улыбаешься, щенок? Или ты не веришь мне? Ведь прошли бы вы тогда мимо – был бы жив твой папаша, и друг мой тоже. Так нет, надо было героя из себя корчить. Я смотрю, и ты такой же, о чем ты только думал, когда сюда пришел один?

Бандит сделал пару шагов назад и наставил пистолет на Егора, готовый выстрелить. Парень напрягся и приготовился умереть, отведя голову немного в сторону, стараясь не смотреть на него. Внезапно белый голубь, неизвестно откуда появившийся, с невероятной для такой небольшой птицы силой ударился о запястье вытянутой руки грабителя, отведя ее в сторону. Прогремел выстрел. Пуля ударила и застряла в бревенчатой стене дома. Пользуясь моментом, Егор, оглохший на правое ухо, схватил бандита за руку, в которой был пистолет, а коленом со всей силы ударил его в живот – тот упал и стал задыхаться.

Одновременно с этим забор вместе с калиткой разлетелся на куски и к дому ворвался наряд милиции, а вместе с ним заплаканная Галина. Она бросилась к сыну, обнимая и прижимая его к себе, снова плакала, но вскоре успокоилась, убедившись, что с ним все в порядке.

– Какой же ты дурачок! Куда ты полез, зачем, о чем ты думал?

– Не знаю, – произнес Егор и виновато опустил голову.

– Ведь он стрелял в тебя, слава богу, что не попал, я бы этого точно не пережила бы.

– Да, не попал, – сказал сын, загадочно улыбнувшись, посмотрел на голубя, который сидел все это время на ветке дерева и наблюдал.

– Ну да ладно, пойдем отсюда, теперь он ответит за все, что натворил, – сказала Галина, помогая подняться сыну, бросив взгляд на сидевшего в милицейской машине преступника.

Они медленно пошли в сторону выхода, минуя милицейские машины, когда к ним наперерез подбежал капитан.

– Прошу прощения, но вы должны проехать с нами для дачи показаний, и нужно заявление написать.

– Товарищ капитан, давайте не сегодня, мальчик устал после случившегося сегодня, завтра с утра мы у вас, – попросила Галина.

– Ладно, хорошо, сразу с утра приходите в отделение, – неохотно согласился капитан.

– Товарищ капитан, у него вещь моего отца, в принципе, я и узнал его по ней, она мне очень дорога, я могу забрать ее? – спросил Егор.

– Все вещи, изъятые у преступника, будут задокументированы и включены в опись, а позже приобщены к делу, как улики, поэтому сейчас забрать ничего нельзя, потом заберешь, не волнуйся, – ответил милиционер и, похлопав по плечу парня, пошел к машине.

Всю дорогу до дома мать и сын шли молча, они выглядели очень усталыми и изможденными после сегодняшнего происшествия, но при этом им обоим было легко на душе и спокойно, ведь наконец удалось поймать одного из виновников убийства мужа и отца. Они не сомневались, что преступник получит свое и будет осужден в соответствии с законодательством.

Когда пришли домой, у Егора, несмотря на разгар дня, возникло непреодолимое желание поспать, видимо, вся эта история и стресс давали о себе знать, он прилег на кровать. Сон почти сразу завладел им и, словно дымкой, окутывал его сознание, рисуя в нем сначала еле заметные очертания, переходящие в конкретные образы и детали.

Ему снилось, как он маленький прогуливается со своим отцом по парку их родного города, прогуливаясь по живописной аллее, он впервые увидел белочку, ловко прыгавшую с одной ветки на другую, виляя своим красивым пушистым хвостом.

– Папа, смотри, что это за зверек на дереве? – спросил Егорка.

– Это белочка, сынок, такой зверек, живет на деревьях в лесу, – ответил тот и улыбнулся.

Мальчик с удивлением еще долго не сводил своих карих любопытных глаз с этого необычного зверя, а потом неожиданно спросил:

– Пап, а у этого зверька тоже есть мама и папа?

– Есть, конечно, есть и мама, и папа, у всех есть мамы и папы, которые заботятся о своих детках, пока те не вырастут, как и люди, – ответил он улыбаясь.

– Пап, а ты всегда будешь рядом со мной, даже когда я вырасту? – задумчиво спросил мальчик, взглянув своим пронзительным взглядом на папу.

Улыбка, царившая на лице отца, стала медленно исчезать, а само лицо становилось суровым и грустным, и вдруг все изменилось: аллея, освещенная теплым весенним солнышком, исчезла, а вместо нее образовался какой-то длинный коридор, а в конце его дверь. Отец стоял у этой двери и начал медленно открывать ее, заполняя коридор ярким светом, настолько ярким, что начинал выедать глаза.

– Прощай, сынок, я должен уйти, все будет хорошо, не волнуйся, – сказал папа, глядя на мальчика, и, шагнув в дверь, растворился в этом ярком и бесконечном потоке света.

– Папа! Постой! Вернись! – кричал мальчик, заливаясь слезами.

Егор бежал по этому длинному, бесконечному коридору к медленно закрывающейся двери в надежде успеть

и ему войти туда вслед за папой, но едва он достиг ее, как она захлопнулась, превратившись в стену, словно и не было ее там никогда. Мальчик бил своими кулачками по стене и звал папу, медленно сползая на пол.

Парень проснулся, тяжело дыша, и вскочил с кровати, сердце выпрыгивало из груди, и еще некоторое время он был под впечатлением от недавнего сна, настолько явного и реалистичного, что глаза вдруг стали мокрыми от слез, а к горлу подступил ком. Он вышел на балкон, и поток свежего воздуха обдал его лицо, окончательно пробудив его ото сна. Солнце клонилось к закату, освещая желто-р озовым светом безмятежно плывущие по небу облака, слабый ветерок шелестел в кронах деревьев, пытаясь заглушить пение и щебет птиц, обитавших здесь в изобилии, только не было среди них белого голубя.

Примечания

1

Звание «унтерштурмфюрер» в СС соответствовало званию лейтенанта в вермахте, возникло в 1934 году из должности руководителя подразделения СС – труппе (нем. SS-Truppe). Труппе охватывал городской район, сельскую округу, по численности составлял около армейского взвода – от 18 до 45 человек, состоял из трех отделений – шаров (нем. SS-Schar).

(обратно)

2

Использованы архивные данные.

(обратно)

3

Erschießen – расстрелять (нем.).

(обратно)

4

В Минске существует рейсовый автобусный маршрут № 18, конечная точка которого называется «Новинки» (пос. Новинки), там расположена психиатрическая больница.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Пролог

*** Примечания ***