Не прислоняться [Анна Юрьевна Щукина] (fb2) читать онлайн

Анна Щукина Не прислоняться

– Аккуратно, держись за поручни, – узловатый палец с длинным красным ногтем постучал по металлической спине поручня рядом с дверью вагона, – или лучше сядь, а то упадёшь.

– Ну баабуль, не упаду я, – отозвался упитанный мальчик лет десяти.

Он стоял, широко расставив ноги, и, стараясь удержать равновесие, сосредоточенно смотрел в стекло двери вагона на надпись "Не прислоняться".

– Я не хулиганю, я для дела не держусь, – ответил внук, не поворачивая головы.

– Это для какого такого дела? – уточнила бабуля, покачав коротко подстриженной головой.

– Что? – не расслышав из-за шума поезда, переспросил мальчик.

– Что за дело такое, ради которого надо правила поведения в метро нарушать? – громко повторила бабушка, подумав, что стоило бы новый поезд подождать, что там гораздо тише и не так трясёт, что раньше ездили на этих вот «Мытищинский машиностроительный завод, 1976 год» и не задумывались ни о шуме, ни о тряске, что к хорошему быстро привыкаешь…

Из ностальгической задумчивости её вывела странная попутчица – худая бледная женщина. Её яркое голубое платье, украшенное весёлым шёлковым шарфиком, контрастировало с запавшими тусклыми глазами не выспавшегося человека. За спиной внука попутчица уставилась в стекло двери вагона, словно увидела там, за стеклом, приведение.

– Я равновесие тренирую, – сообщил внук. – Надо без рук ездить, чтобы равновесие тренировать.

– Мальчик, мальчик, ты только что видел там… – пассажирка ткнула пальцем в букву "Н" на стекле. – Что ты там видел? Девушку с книгой видел, брошь у неё на блузке была, видел?

– Какую девушку? – внук посмотрел в стекло, потом обернулся, чтобы убедиться, что сидения напротив пусты, и чуть не упал. – Там наши отражения, а больше никого, – успел ответить мальчик прежде, чем бабушка, схватив его за руку, усадила рядом с собой.

– Но как же так? Я же видела её, вот только что, – тихо сказала пассажирка.

Она начала стучать пальцами по темноте стекла, словно старалась привлечь внимание того, кто находился за ним.

– Женщина, вы пугаете ребёнка, – строго сказала бабуля. – Сейчас же перестаньте! Совсем с ума посходили, насмотрятся всякого… Видишь, как вредно много ужастиков смотреть!

Пассажирка никак не отреагировала на это замечание, она уже престала стучать в стекло, лишь нежно гладила его подушечками пальцев: «Брошка, брошка, ещё у меня. Он ещё… Тогда я ехала на экзамен. Точно! Забыла, что за экзамен…»

Пассажирка зажмурилась – из одной морщинки в другую сползла капля, женщина стёрла её тыльной стороной ладони, но вслед за первой последовали другие. Она перестала вытирать их и, вперившись взглядом в темноту за стеклом, застучала по нему ладонями: «Не нужна брошка, слышишь! Не нужна брошка, не нужна..!»

Двадцать пять лет назад

Настя училась на втором курсе. Она ехала на экзамен по матанализу, к двум дня. Спустилась в метро на Краснопресненской, чтобы доехать по Кольцу до Белорусской, перейти на радиальную, а дальше до Сокола. На Кольце она предпочитала садиться в самый первый вагон, там, как правило, было меньше народа, а сегодня днём вагон почти пустовал.

Настя сидела около двери, красными от бессонницы глазами вглядывалась в учебник, но слова не желали складываться в предложения, а если и удавалось кое-как сложить их, то они всё равно не обретали смысл. Виной тому была бессонная ночь.

Как водится, интенсивная часть подготовки к экзамену откладывалась с одного дня на следующий и, в итоге, была вдавлена во вчера – последний день перед экзаменом. Но и вчера часть драгоценного дня была легкомысленно отдана просмотру голливудского фильма «Вспомнить всё», а потом пришёл Лёшка, и она с удовольствием посмотрела фильм ещё раз, лёжа на плече любимого. Пришла с работы Настина мама, накормила их ужином, а потом, часов в одиннадцать вечера, Лёшке надо было уходить. Настина мама была категорически против того, чтобы они ночевали вместе, а девушка не привыкла ей перечить.

Настя вышла в подъезд проводить любимого до лифта. Они, как обычно, долго целовались, стоя у низкого окна на лестничной клетке. Очень сложно было оторваться друг от друга, а не видеть потом друг друга вечность – целую ночь и целый день или даже дольше – было ещё сложней.

– Давай поженимся, – предложила Настя. – Тогда мы всегда будем вместе: каждую ночь, каждое утро и каждый вечер. А днём, так и быть, будешь на работу ездить. Разрешаю.

– А давай, – согласился Лешка.

– Завтра пойдём в ЗАГС заявление подавать, да?

– Прямо завтра? – немного опешил Лешка. – Мышуль, у тебя ж экзамен?

Из-за невысокого роста Лёшка звал Настю мышкой.

– Ой, почти забыла! Ну, тогда, послезавтра.

Настя встала на цыпочки, глядя блестящими зелёными глазами в карие с золотыми искрами глаза Лешки, она схватила его руки и прижала к своим горячим щекам.

– Да можно, – согласился Лёшка. – Только на послезавтра мне отгул не дадут, и на пятницу не дадут. А на следующей неделе пойдём, не вопрос.

– Здорово, здорово, здорово! – Настя зажмурилась и запрыгала от радости.

– Тогда поехали прямо сейчас ко мне. Раз уж мы решили жениться, то чего тянуть. Матери прямо и скажи, что в ЗАГС идём после экзамена. Плюс минус пара дней, какая разница? – предложил Лёха.

– Я думаю, что лучше завтра ей сказать, подготовить её, а то как-то это несерьёзно выглядит. Завтра экзамен… К тому же, ты уже попрощался с мамой, а тут я, такая, вхожу, и говорю, что мы там, на лестнице, постояли, и нам в голову пришло в ЗАГС заскочить. Давай лучше завтра. Ты с цветами придёшь, чтобы всё как положено…

– Опять дурацкие условности, – вздохнул Лёшка. – Мышь, ты как маленькая. Цветы ещё придумала…

– Я их сама куплю. Тебя у проходной встречу, и мы вместе приедем. Идёт?

Лёшка не очень уверенно кивнул кучерявой головой, и накрутил на палец тоненький хвостик из нескольких прядей волос на затылке. Такие хвостики вышли из моды ещё до того, как Лёшка приехал в Москву, пожить у старшей сестры. Но ему было наплевать на моду – он берёг свой хвостик и всегда теребил его, когда волновался.

– Слушай, – Настя заметила хорошо знакомый ей жест, поняла, что Лёшку что-то беспокоит, – А Катя она, как к этому отнесётся? Вдруг ей не понравится, что мы так всё быстро решили? Ты ей скажи, что мы после свадьбы у неё не будем жить, мы здесь будем, с родителями, здесь больше места.

– А не наплевать, как она отнесётся? У неё своя жизнь, а у меня своя. Не будем мы у родаков кантоваться, я квартиру сниму. У меня, как раз, кое-что наклёвывается, деньги будут.

– Здорово, здорово, здорово! Боже, как я счастлива! Надо бы к матанализу поготовиться. А то я сегодня хотела интенсивно взяться, а сама даже и не открыла учебник.

– Как же ты сдашь его тогда? Невеста… без места, – усмехнулся Лёшка.

– Конечно, сдам, я же не совсем тупая. Это только вопрос отметки, я же минимум четыре хочу. Ко мне препод хорошо относится, я на первом ряду сижу на лекциях, и ни разу даже не зевнула. А главное, у меня счастливая брошка есть. Бабушкина, старинная. Бабочка с камушками разноцветными. Мне с ней всегда везёт. Хочешь, покажу?

– Не грузи, я всё равно в этом не понимаю, а бабочки мне вообще пофиг. Раз ты со мной не едешь, то с горя пойду Катьке машинку стиральную починю, попробую, по крайней мере, – вздохнул Лёшка. – До завтра, иди учть свой матанализ.

***

– Наташ, мне к врачу надо, – Анастасия зашла в тесный кабинет и тронула сидевшую там женщину за плечо. – Если кто спросит, скажи им, что я на объект, ну, в Новою Москву, например, поехала, ладно? Не хочу шефу говорить…

– Нема базару. А что случилось? – Наталья охотно оторвалась от просмотра ролика с котятами в Тик-токе. – Ой, и, правда, выглядишь так себе. Как будто год не спала.

– Ну, да, не спится. Мысли дурацкие в голову лезут, особенно, по ночам. Мне таблетки выписали, а от них ещё хуже. Я вроде бы засыпаю, но утром, как варёная, голова не работает, просыпаюсь не отдохнувшая, как будто бы и не спала совсем. Хочу пойти поменять их.

– Ты меня пугаешь. С чего это вдруг у тебя бессонница началась? Или вот прямо ни с чего? Так не бывает, нам ли не знать, – сказала Наталья. – Рассказывай, милая моя, самой же легче станет.

Анастасия вздохнула. Если бы Наталья не спросила, то она не стала бы ничего рассказывать, хотя облегчить душу ей и самой хотелось. Она пробовала поговорить с доктором, но не смогла. Он показался ей безразличным, куда-то спешащим человеком, поэтому она не решилась задерживать его рассказами о том, что давно прошло, но не забылось, и вернулось сейчас, чтобы мучить её.

Наталья была ровесницей Анастасии, бок о бок они работали лет пять. Наталья – рыжая, улыбчивая пампушка, «кровь с молоком»; Анастасия – изящная брюнетка с аккуратным пучком на гладких волосах. Они хорошо ладили, можно даже сказать, что дружили, настолько насколько вообще возможна дружба между очень разными, но одинаково самодостаточными людьми, которых в жизни ничего кроме общего места работы не связывает.

Наталья была женщина шумная, прямолинейная, но вместе с тем добрая и не болтливая. Она угощала пирогами собственного изготовления весь офис, в её аптечке всегда водились анальгин, пластырь и активированный уголь. Ей в жилетку можно было поплакаться, не получив в ответ ни критики в духе «сама виновата, куда смотрела?», ни доморощенного психоанализа – только сочувствие и согласие с позицией собеседницы, в чем бы она ни состояла.

– Понимаешь, Наташ, у меня годовщина, можно и так сказать. Двадцать пять лет назад в этот день погиб мой самый дорогой человек.

– Муж?

– Не совсем, мы не успели. Мы должны были ехать заявление подавать, но… – Анастасия вздохнула, и стёрла слезу тыльной стороной ладони.

– Ну, ёлки ж палки… На платок, не размазывай, – Наталья сунула в руку Анастасии пачку бумажных платков. – Милая моя, двадцать пять лет, это ж целая жизнь. Его душа уже в ком-то другом воплотилась, институт закончила, работу хорошую нашла. Всё хорошо у неё теперь. И у тебя неплохо. Девку растишь – умницу, отличницу, никакой козёл тебе мозг не взрывает. Квартира своя…

– Это родителей квартира, – словно оправдываясь, сказала Анастасия

– Не важно. У меня вообще сейчас никакой нет, а до замужа была… Как бы оно у тебя обернулось, если бы замуж вышла? Это одному Богу ведомо. Как сейчас, оно лучше. Поверь. Прекрати душу себе рвать. Ничего уже не изменить. Это его судьба.

– Я могла бы изменить, – Анастасия зарыдала, уткнувшись в платок.

– Если только не ты его убила, то не могла. Никак. Это судьба. У каждого своя, – впервые за долгое время не согласилась с собеседницей Наталья.

– Я, я убила…

– Бог с тобой. Что ты такое несёшь?

– Это из-за меня вышло. Мы должны были в ЗАГС ехать, а я… Я была очень мнительная дура. У меня была брошь старинная, бабушка подарила. И вот я решила, что она мне удачу приносит. За пару дней до ЗАГСа у меня экзамен был, и я её надела, конечно. Получила пять баллов, хотя и не готовилась почти. И на радостях одолжила свою брошку однокурснице. Я вышла, а она как раз зайти должна была. Короче, надо в ЗАГС, а брошь у неё. Я себе в голову втемяшила, что нельзя без брошки заявление подавать. Сама даже себе потом объяснить не смогла, на кой ляд мне эта брошка в ЗАГСе сдалась? Вот. Созвонилась с этой однокурсницей. Она дома, как на грех, оказалась. Жила она довольно далеко, примерно час на машине. Но я попросила Лёшку за этой брошкой съездить на такси. Решила, что если пробки будут и он там зависнет, то можно и завтра в ЗАГС, но главное – с брошкой. А он как-то сразу согласился и поехал.

Спазм сдавил горло Анастасии, она замолчала, пытаясь вдохнуть воздух ртом, нос от слёз уже заложило. Наталья выхватила из нижнего ящика стола пластиковую бутылочку с водой и подала подруге.

– Ладно, ладно, – приговаривала Наталья и легонько поглаживала Анастасию по голове. Ладонь утыкалась в пучок шелковистых волос и возвращалась обратно к высокому белому лбу. – Двадцать пять лет прошло. Ну что ж, так то…

– Он взял брошь и на обратном пути попал в аварию. Он погиб. Я об этом только ночью узнала, мне его сестра позвонила. Сказала, что он сразу погиб, на месте аварии, – Анастасия всхлипнула, – что хоронить будут у них там, в городе, где родители живут, это на юге где-то.

– А на похоронах ты была?

– Нет, не смогла себя заставить. Мама, да и сестра его, Катя, не советовали ехать, сказали что, лучше запомнить его живым. Я, если честно, и рада была не ехать.

– Вот и мучаешься поэтому. Потому что не похоронила его. А в смерти ты, ну никак-никак не виновата. Это судьба, это не предугадаешь. Вы могли из подъезда выйти, а на него кирпич бы упал. Это не нам решать.

– Но не упал же, – упрямо ответила Анастасия. – Я послала его за этой ерундой, и из-за моей глупости он погиб. Это только моя вина.

– Самые неприятные вещи всегда случаются из-за глупостей. Уж нам ли не знать, милая моя, – вздохнула Наталья.

– Слушай, Наташ, я тут… даже не знаю, как сказать, – замялась Анастасия. – Я в метро ехала, и я, как тебя сейчас, увидела себя в отражении на стекле двери, понимаешь?

– Да ты что? В отражении себя увидела! – не смогла сдержать улыбку Наталья. – Это, наверное, значит, что ты не вампир, да?

– Дослушай. Я увидела себя молодую, как была тогда, когда на экзамен ехала с этой дурацкой брошкой, понимаешь?

– Нет.

– Я села в тот же первый вагон, и поезд был старый, как тогда. Я видела, в стекле двери. Честное слово. Мне даже показалось, что когда я стала стучать в стекло, то она, то есть я, но в прошлом, что-то почувствовала и…

– Ты же знаешь, что никакой петли времени в метро нет, знаешь? Что прошлое можно изменить только в кино или в книжках? Это глюк был из-за бессонницы. Тебе бы хотелось, и мне бы тоже хотелось кое-что поменять, но неет! Это невозможно. Ты же знаешь, да?

– Конечно. Но понимаешь, не верить своим глазам как-то сложновато.

– Это да. Я спорить не буду. Может быть, и есть что-то такое, откуда мне знать? Я сама не сталкивалась, слава Богу, но мало ли с чем я не сталкивалась. – Наталья пожала плечами, с тревогой посмотрела на подругу, едва заметно покачав головой. – Всё же мне кажется, что ты принять эту ситуацию не можешь, потому что в гробу его не видела, вот поэтому и не веришь, по-настоящему, в его смерть.

– Конечно, верю. Я даже знаю, не то, что верю. Я просто себя простить не могу, понимаешь? Если бы не эта проклятая брошка, то он был бы жив. Мы бы поженились, я бы Ксюшку от него родила, а не от курортного любовника. У неё был бы отец, который о нас заботился бы, и братик был бы, и сестрёнка… А я отправила его за этой треклятой брошкой и убила. Это меня всю жизнь мучает, но сейчас почему-то всё вернулось, как тогда, двадцать пять лет назад. У меня прямо кипит всё внутри!

– Я думаю, что стоит поехать на кладбище. Поплачь там. Прощение попроси у него, у себя, у Бога. В церкви рядышком закажи молебен, свечку поставь. Может быть, полегчает. Должно полегчать. Иначе ты себя совсем изведёшь.

Анастасия кивнула, молча достала свежий платок из пачки, допила воду, невидящими глазами глядя на фотографию рыжего кота в розовой рамке с сердечками. Тем временем Наталья выскользнула из своего кабинетика. Когда она вернулась с дымящимися чашками и печеньем на маленьком подносе, Анастасия спросила:

– Как ты думаешь можно узнать телефон по ФИО и году рождения? Старый адрес ещё знаю. Хочу Катю найти, узнать, где Лёшка похоронен.

– А пойдём-ка сейчас к Антончику, он нам в сети всё разыщет в лучшем виде, милая моя, – Наталья загадочно улыбнулась, словно вспомнила о чём-то приятном. – Обещай, как только телефон узнаешь, то сразу позвонишь. Ладно?

***

Не задумываясь, на автомате, Анастасия брела через всю платформу к первому вагону. Пропустила два новеньких попутных поезда. Выбрала третий – старый состав. В вагоне оказалось довольно много свободных сидений, Анастасия устало опустилась на первое попавшееся – у входа.

Сначала она вглядывалась в стекло противоположной двери, потом ей стало стыдно перед самой собой – нельзя же в такую чушь верить. Она решила почитать статью о народных средствах от бессонницы. Статья не содержала сенсаций, все, о чём в ней писалось было известно Анастасии, но статья неожиданно оказалась написана таким живым и красочным языком, содержала цитаты из художественных произведений, что Анастасия втянулась. Так бы и читала её до своей остановки, если бы толстяк, пробирающийся к первой двери первого вагона, не наступил ей на ногу.

Анастасия вскинула голову. И тут же увидела в стекле себя. Она, девятнадцатилетняя, стояла, счастливо улыбаясь своему цветущему отражению в двери вагона, противоположной от той, что открывалась на остановках. Не чувствуя ни рук, ни ног, не замечая упавшего телефона Анастасия вскочила и одним прыжком оказалась у двери. Она больше не стучала ладонями по стеклу, не скребла его пальцами. Она уткнулась в лбом в надпись "Не прислоняться" и беззвучно, не голосовыми связками, но всем нутром кричала, чувствуя, как её душа взрывается, превращаясь в миллиарды светящихся брызг: «Не надо ехать за брошкой, не надо, не надо, не надо…».

Когда она открыла глаза, не в силах больше выбрасывать отчаяние в пространство, её, сидящую у двери, за плечо тряс бородатый мужчина.

– Сударыня, с вами всё хорошо? – он протянул ей телефон. – Вы уронили.

– Спасибо. А что…, – Анастасия не сразу пришла в себя. – Со мной всё в порядке.

– Точно? Мне показалось, что вы задыхались. Могу вас в медпункт проводить.

«Станция Краснопресненская» – объявил диктор.

– Нет, нет. Я в порядке. Это от усталости, наверное, – сказала растерянная Анастасия, чувствуя, однако, что ей приятно небезразличие совершенно постороннего человека.

Ночью, приняв новые таблетки, Анастасия по замкнутому кругу прокручивала в голове всё произошедшее в метро. Да, она, несомненно, уснула, но видение не казалось ей сном, оно словно что-то изменило в рутинном круговороте жизни. Крепло чувство, что та, девятнадцатилетняя она, каким-то образом услышала отчаянную мольбу, что она не совершит роковой глупости, не отправит любимого за безделушкой, а фактически, на смерть. Засыпая, Анастасия видела, как говорит Лёшке, что брошь не нужна, он возражает, что Настя любит её, а поэтому он сейчас доставит её в лучшем виде. Но Настя не пускает его, останавливает долгим нежным поцелуем, и они, взявшись за руки, выходят в распахнутую дверь…

Рано утром, в субботу, Анастасия проснулась отдохнувшей и умиротворенной, словно, теплое нежное облако окутало её измученную душу. Неожиданно оказалось, что её глаза и щёки мокрые от слёз, Анастасия вытерла их тыльной стороной ладони. Нежась в кровати, она с удовольствием попыталась вспомнить тающие с каждой минутой картинки сна, но они ускользали, оставляя лишь зыбкие нечёткие образы. Она вздохнула, и уснула снова – на этот раз безо всяких сновидений.

В воскресенье Анастасию вызвали на работу. Она не расстроилась, наоборот, была рада отвлечься. Рада отдохнуть от тревоги за свою психику, от поиска надежного специалиста, способного помочь ей вернуться к нормальной жизни. Рада прекратить на время попытки дозвониться до Кати, которая сначала взяла трубку, обещала перезвонить сама, а потом не только не перезвонила, но и телефон отключила. Анастасии даже хотелось быстрее погрузиться в такие простые и понятные рабочие вопросы.

В воскресенье утром на платформе почти никого не было. Анастасия собиралась сесть в подходивший поезд. Сегодня ей не хотелось выбирать состав – подойдёт любой.

Вдруг она заметила, сначала боковым зрением, а потом убедилась со всей очевидностью – по платформе шёл он, Лешка. Она сразу, каким-то шестым чувством, узнала его, несмотря на залысины, ссутулившуюся спину и пивной животик. Неизменный хвостик на затылке был при нём. Анастасия онемела от неожиданности. Поезд закрыл двери и уехал.

Первое, что почувствовала Анастасия, было разочарование, но она тут же устыдила себя за это чувство – сама она тоже уже давно не юная прелестница. Мало ли какой была его жизнь, мало ли как она его испытывала? Главное, со всей очевидностью стало понятно, что эта жизнь БЫЛА. Тут же Анастасию накрыло осознание – он жив, а значит… Значит, как там Наталья сказала? «Петля времени в метро» всё же есть? И она, Настя, не сумасшедшая, а чудеса бывают!

Лешка медленно приближался. Стоило ему увидеть Анастасию, его лицо стало сосредоточенным, даже напряжённым. Указательным пальцем левой руки он вцепился в свой куцый хвостик. Анастасия внезапно почувствовав, что ноги её не держат, опустилась на мраморную скамью с ножками-завитками, благо та оказалась недалеко. Женщину бил озноб, одновременно, её бросило в жар, и стало нечем дышать. Дрожащими руками она нащупала в сумочке пачку бумажных носовых платков, и судорожно вцепилась в неё.

Лешка сел рядом, ухватившись обеими руками за край скамейки, ждал пока уедет поезд и станет тихо. Поезд уехал.

– А ты не сильно изменилась, мышка, – сказал он, словно заставляя себя говорить.

Он засунул руку в карман куртки, и достал что-то небрежно завернутое в фольгу, молча, сунул в руку Анастасии. Она, молча, развернула обёртку, увидела серебряную брошь-бабочку, украшенную разноцветными камнями.

– Как же это? – шёпотом спросила Анастасия, уже и без ответа догадавшись как.

– А так, – ответил Лешка и с вызовом посмотрел на бывшую невесту.

– Но это же подло. Почему? – тихо сказала она. – И Катя, она подыграла тебе…, как же так можно?

– Не надо вот этого, – буркнул Лёшка. – Были обстоятельства непреодолимой силы. Не мог я на тебе жениться, не спрашивай почему.

– Действительно, какая теперь разница, – вздохнула Анастасия. – Интересно только: зачем сейчас приехал?

– Если бы Катька не разоралась, как полоумная, не приехал бы, – ответил Лёшка.

– Надо же. А как меня нашёл?

– Знал, что ты с матерью до сих пор живёшь, – усмехнулся он.

– Следил за мной. Сложно было раньше мне всё рассказать? Я же… – Анастасия была уверена, что вот-вот расплачется, но слёзы не текли. – Я так любила тебя.

– Ага, любила она, как же! Только через двадцать пять лет соизволила поинтересоваться, а где ж "любимого" похоронили… Не рассказывай! Всё. Пока. Я пошёл.

– Прощай, Лёшка, – тихо сказала Анастасия.

Её слова потонули в шуме приближающего поезда. Она закрыла лицо ладонями – наконец-то из глаз потекли слёзы, но то были слёзы радости потому, что непереносимая тяжесть вины в это мгновенье испарилась, сразу захотелось улыбаться, благодарить Всевышнего, обнимать весь мир.