И у морей бывают отливы [Марк Веро] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

1

Трамвай шел плавно, едва-едва шурша колесами по рельсам, как опытный фигурист грациозно скользит по льду под звуки протяжной мелодии в темпе andante. Не спеша проплывали за окном сферические шапки новостроек, из-под которых жадно глазели хрусталики зеркал, хватая последние лучики сентябрьского солнца. Как громадные галапагосские черепахи, которых можно увидеть в «Зоопарке вымерших видов» в качестве голограмм-экспонатов, так исполинские новостройки затмевали собой архитектуру сооружений прошлых веков, отодвигая тех в закулисье. Былое обличье города оживало лишь по ночам, когда шапка из зеркал сворачивалась на покой. Тогда раскрывалась красота иного рода, подобно тому, как лунный цветок ипомея раскрывает свои белоснежные лепестки навстречу холодным отблескам далекого света. Но это бывало лишь по ночам, а теперь, средь бела дня, пока трамвай колесил по узким улочкам тихого австрийского городка Гмунден, почти все двух-, трех- и четырехэтажные дома скрывались под шапками аккумуляторных зеркал. Не видно всего того богатства красок, которым раньше любовались туристы, – ни желтых, красных, белых или сероватых стен жилых домов, ни их прямых, точно выведенных твердой рукой художника, линий, что непременно выделялись на общем фоне, еще ярче очерчивая каждое окно, каждый балкон дома, каждый его контур; разноцветные черепицы не сверкали под лучами солнца, металлические вывески с вензелями не нависали над проезжей частью. Спокойно и размеренно шла жизнь очередного «города будущего», который преобразился после застройки по программе «Эко-общество».

Трамвай чуть дернулся и замер, подъехав к остановке. Из него вышел высокий, жилистый мужчина, коротко-стриженный, с худым удлиненным лицом и узкими плечами. На вид ему, казалось, лет тридцать пять, поскольку основную пору молодости Стив (так его звали близкие) переступил. И переступил, как это часто бывает, незаметно для самого себя. Годы шли вперед неумолимо, заботы, что были – те и остались. Вот и сейчас на открытом лице Стива читалось, как что-то его беспокоит.

Размашистым шагом взбежал он на ленту, что помчала его к дому. Зеркала, как лепестки громадного веера, разъехались в стороны. Стив очутился внутри купола, перед ярко-матовой входной дверью. Электронные датчики мигом считали его индивидуальный код по встроенному радиочипу, и дверь облегченно выдохнула, впуская знакомого гостя. Через пару минут Стив вошел в просторные апартаменты, где собственный рост не мешал, в отличие от тех редких вечеров, когда возвращался к себе домой, еле втискиваясь в узкую коробочку. Пройдя три-четыре помещения, гостиную и комнату для отдыха, Стив наконец подошел к рабочей комнате брата, в которой тот, впрочем, проводил столько времени, что она довольно быстро превратилась в жилую, укомплектовавшись выдвижными блоками санслужб и блоком для трехчасового восстанавливающего сна.

– Клайв! Это снова я, – выкрикнул он, входя.

В ответ раздалось гуденье – то двигались механические блоки комнаты, что подобно конструктору позволяли перестроить ее по любому вкусу. Спустя мгновенье послышался далекий голос брата: «Проходи, проходи! Еще пару минут, и я как раз освобожусь на перерыв».

Стив зашел в комнату. С виду она не поражала размерами, занимая всего порядка двадцати квадратных метров. Но легко обмануться, поддавшись первому впечатлению: со всех сторон в ее стены встроили блоки, которые могли как принимать в себя различные узлы, будь то места для гигиены, спальня, библиотека или тренажерный мини-зал, так и освобождаться от них, отправляя те, как по конвейеру, во внутренние отсеки дома. И тогда открывался такой широкий простор, что в прежние времена здесь бы поместилась целая баскетбольная площадка. Комната брата оказалась завалена нужным и ненужным хламом, вещи валялись по всем углам, как у жильцов, которые не жаловали уборщиков, считая, видимо, что те портят естественную картину. Прямо перед Стивом, посреди комнаты, громоздился куб гранитного оттенка, изнутри которого доносилось прерывистое кашлянье брата. Стив присел на стул, услужливо выехавший из стены сразу, как только невидимые датчики распознали у гостя желание отдохнуть.

Когда ожидание начало тяготить, из куба раздался сухой кашель и низкий приятный голосок: «Иду, иду!»

– Наконец-то, Клайв! Я замучился тебя дожидаться! – воскликнул радостно Стив, когда куб раскрылся, и на кресле, облепленном проводами, к нему повернулся младший брат – тощий, чахленький паренек, с широко посаженными глазами под косыми прозрачными линзами очков, твердым ртом и чуть вытянутым носом. Волосы небрежно спадали по сторонам, образуя некое подобие шапочки, так что холода, думается, были не страшны, даже если бы такая безумная мысль – очутиться на улице – и посетила его. Надо заметить, что Клайв работал «домашним служащим» в сфере обеспечения города. И последние лет десять не выходил за пределы дома, да и не чувствовал такой нужды, как, впрочем, и подавляющее большинство горожан после обустройства города на новый лад.

– Здравствуй, Стив. Рад, что ты зашел. Сколько ж мы не виделись? Два дня?

– Четыре! Опять не спал толком, что ли?

– Четыре? Ну да, ну да… Погоди минутку, сейчас поставлю системы на автоматическое обслуживание… так, сервер запущен, передаю управление, – и он нырнул в глубь куба, откуда мелькали на голографических панелях различные схемы, тумблеры и «прочая паутина», как любил выражаться Стив, когда в очередной раз отказывался понимать, о чем же, собственно, толкует братец. – Вот всё и готово. Я снова дома. Как здорово вернуться и вдохнуть свежий осенний воздух. Сейчас включим имитацию… Так. Эй! Я сказал осенний воздух, но теплый!

– Да. А подуло таким свежим, что на улице прямо сейчас теплее, – Стив широко заулыбался, а брат оценивающе его осмотрел.

– Опять, Стив, что-то стряслось, да?

Тот глубоко вздохнул и кивнул.

– Сидел бы дома и проблем бы не знал. Контакт с людьми – это сплошной конфликт. Послушайся моего совета, подключись к «Эко-обществу», тебе загрузят все необходимое для жизни. И живи себе поживай, наслаждайся в свое удовольствие! Сколько раз тебе об этом говорил, но ты ж не слушаешься, и каждый раз встреваешь в какие-то неприятности из-за своей прямолинейности. Чего ты не последуешь моему совету? Жизнь изменится, обретет смысл!

– А ты счастлив, Клайв? Только честно. Ты же сейчас не тот «Клайв Твердовски», что живет в виртуальной социальной жизни, кого знает сам бургомистр. Тут только мы вдвоем…

Клайв на минуту задумался, умные глаза его потухли, как тухнет пламя свечи, накрываемое абажуром.

– Да, здесь больше никого и не бывает, братец. Счастье… Да есть ли оно? Как ты его вычислишь, чем измеришь? Порой мне кажется, что его придумали люди прошлого века лишь затем, чтобы было чем обосновать свое существование. – Клайв мотнул головой, будто сбрасывая какое-то наваждение, и пылко продолжил: – А любую эмоцию, какая тебе приглянется, ты сможешь почувствовать, переведя жизнь своего «Стива Твердовски» в настоящую виртуальную, полностью интегрированную со всем городом и миром. Сегодня я, например, ездил в Вену. На старом поезде! Представь, какое это наслаждение!

– А я ездил на настоящем трамвае, смотрел своими глазами на мир и щупал своими руками. Но я к тебе пришел не спорить в очередной раз на эту тему, а поговорить о беде, которая как раз стряслась частично и из-за Стива Твердовски.

– Так, брат, рассказывай! Я весь во внимании.

– Подожди. Хорошо бы подкрепиться. Из-за всей этой истории я толком и не ел сегодня.

– Да? Давай подкрепимся. Пойдем в столовую. – Клайв приподнялся на пару секунд, закашлялся, ноги затряслись, и он тут же опустился в свой облегающий массажный стул. – Хотя ты иди, а я, пожалуй, подъеду: что-то не в форме сегодня бегать, извини.

И его стул, слегка изменив конструкцию, погрузился в едва различимый проём в полу и бесшумно вылетел из комнаты, обогнав и Стива, и еще не успевшую толком раскрыться столовую: стол только-только выезжал из блока в стене. Стив зашел следом и остановился около холодильника, верхняя часть которого сливалась с бирюзовым потолком.

– Что будем заказывать? – спросил Стив, и холодильник ожил, будто проснулся от сна: передняя часть стала кристально-прозрачным сенсорным экраном, в глубине которого, ожидая нужного момента, прятались менюшки по едва ли не всей кухне мира и блюдам, начиная с первого и кончая десертом. Клайв подъехал.

– Как насчет чего-то лёгонького и простенького? Может, суп с фрикадельками, а на второе – утку в собственном соку с печеными яблоками?

– Да, не возражаю, – и Стив дотронулся до экрана, на котором как на параде выстроились изображения различных супов с фрикадельками: казалось, что их запах можно унюхать даже отсюда. Отличались они начинкой и огранкой: одни с зеленью и специями, другие – без ничего, или со сметаной. Сами блюда – настоящий пир для глаза: от праздничных и торжественных до нехитрых повседневных, или рассчитанных на скромный достаток финансовой карты. Наконец, выбор сделан, меню определилось, запрос о подтверждении высветился на экране, в правом нижнем углу ютилась цена заказанных блюд, списываемая со счета Клайва, указанного тут же. Клайв и бровью не повел, чтобы посмотреть, какая именно сумма высветилась. Экран поменялся, отсчитывая те тридцать минут, положенные на приготовление и доставку блюд. Стив оглянулся, желая продолжить разговор, но Клайв уже спал, включив эти полчаса в свой график сна.

Проспал он чуть дольше, так что Стив получил заказанные блюда, открыв холодильник, когда время истекло, появилась надпись «Приятного аппетита!»: на полочке аккуратно стоял обед, почти такой же, как он выглядел на экране. Стив заглянул в зияющую пустоту отверстия, откуда выехала полка с блюдами, – там виднелась шахта с механизмами, лентами, подъемниками, бесшумно уехало вакуумно-гравитационное стекло, в котором находились блюда; отсек разгерметизации закрылся, и задняя стенка холодильника стала непроницаемой.

Обед прошел молча. Стив уплетал за обе щеки вкусную еду, которую приготовил далекий повар, закрепленный за жилым районом возле озера Траунзе. Утка оказалась чуть солоновата, точно подтверждая славу соленых источников за городскими стенами.

– Так что же стряслось? – первым прервал молчание Клайв, сперва кашлянув то ли по привычке, то ли в самом деле из-за болезни горла.

– Неприятная мрачная история, – не спеша пробормотал Стив, – не знаю, как теперь дальше жить. Ты – единственный, с кем могу посоветоваться. Закрутилось всё еще неделю назад где-то, дня за три-четыре, как был у тебя последний раз. Ты же знаешь Томаса?

– Этого полненького пингвинчика? С крючковатым носом и кудрями, свисающими на плечи, как у какого-нибудь старого рокера? Да, помнится, видел, встречал.

– Ну да, только в жизни у него уголки рта перекошены в разные стороны каждый, так что всегда непонятно: то ли он грустит, то ли смеется. Где-то с год, наверное, с ним дружил. Почти с того самого времени, как пришел в компанию, собственно. А что? С незнакомым напарником работать менеджерами по сбыту электроустановочных изделий – тоска зеленая, а вот если он – друг, то другое дело: с ним можно по-дружески обсудить всё, что на душе наболело, всё, что волнует и на какие вопросы не можешь сам найти ответ, – это ли не здорово?

– Не знаю, Стив… зачем что-то искать? Да ладно. И что же?

– А то! Неделю назад узнаю вдруг, что он… того… что у него свидания идут с одним парнем из нашей компании по имени… А, да черт с ним! Забыл, как его зовут. Я-то думал, что он – ненормальный, не такой как все, что он из меньшинства, и с ним потому дружил. Думал, что он будет давать жизнь новым людям, когда придет срок, встретит когда-нибудь свою мечту, прелестную деву, – лицо у Стива на миг просветлело, стало восторженно-поэтическим, глаза устремились на бирюзовый потолок, который на такие мечтательные мысли не наводил Клайва.

– Да, Стив. Тут я с тобой не могу не согласиться: эти «нормальные» – такая гадость, что аж мерзко становится, спасибо нашим родителям за воспитание! Как они там, кстати, поживают?

– Плохо, Клайв, плохо. В «комнатах для уходящих» разве можно хорошо жить, особенно, если сын материально не поддерживает? – в это время Клайв что-то забубнил на программистском языке, и Стив, так ничего не поняв, продолжил. – Всю эту неделю, помимо воли, в общем-то, сторонился, не заговаривал с ним; глаза косятся сами по себе, а смотреть тошно. А на днях так ему и сказал об этом, что «дружба окончена, не могу, мол, с тобой общаться, будут лишь чисто рабочие отношения у нас». Он весь побагровел, как клен осенний сейчас за окном, и демонстративно развернулся ко мне спиной. Разрыдался он, что ли, – я так и не понял. Тридцать шесть лет, а как мальчик взял и убежал. Вчера вечером же гуляю в соцсети, на окраинах, как обычно, не заходя в «Эко-общество» даже как гость; вижу – он идет! Ну и вырвалось у меня невольно это самое «дружба окончена». И в каком-то забытьи пошел спать. Утром, только на работе узнал, что система удалила его из «списка друзей», выполнив таким образом мое желание, и этот статус, естественно, как волна прошелся по всей компании. Почему все смотрели на меня как-то странно-боязливо, с оттенком грусти, узнал лишь к обеду. Вызывает меня начальник к себе на ковер. Оказывается: утром Томас был в суде, с суда пришли следователи, уже проводят опрос коллег, составляют отчет о нарушении гражданских отношений, его адвокат готовит иск о травле и публичном унижении Томаса, о том, что он понес тяжкую психологическую травму в связи с глумлением над его правом самовыражения, из-за чего вынужден будет взять оплачиваемый компанией недельный отпуск, съездить к папам в Швецию. Я врос в землю тут же, на том же месте. А под конец начальник вколотил последний гвоздь: «Мне плевать на ваши меньшевистские взгляды, на отношение к нашему сотруднику, но раз дело коснулось имиджа компании!.. как поведут себя наши партнеры, когда увидят, что у нас тут за скандалы разгораются? Одним словом, Стив, собирайте чемоданы!» И ушел упрашивать следователей не давать широкой огласки этому делу. Простоял там жутко долго (показалось, что не меньше часа), всё не веря, всё надеясь, что это – наваждение, и рассеется как дурной сон. Когда следователи вызвали меня в кабинет, только тогда понял, что это всё происходит наяву. А вчера был суд…

– Что же ты ничего не сказал? Может, мы бы что-то придумали? Родители знают? – выпалил брат очередью.

– Да нет, не знают еще. Начальник-таки сделал доброе дело: в ленту новостей скандал этот не попал. Но суд вынес ожидаемый приговор: изоляцию на месяц от жизни в сети и отстранение от работы в коллективе сроком до трех лет. Как «неблагонадежного работника». Это конец! Приговор занесен в мое альтер-эго, теперь ни одна компания, ни одна самая захудалая фирмочка не возьмет меня на работу с такой отметиной в профиле! Я в отчаянии, Клайв. Что же делать? Родителей без обеспечения вышвырнут за городские стены! Живи, как хочешь!

Клайв заерзал на стуле, то и дело посматривал на мигающие сигнальные датчики на боковой панели кресла, и с каждым словом брата впадая во все большее нетерпение. Вспышка любопытства судьбой брата погасла, замерев едва теплившимся угольком в груди.

– Всё это крайне печально, брат, но совсем некстати. Пора мне заступать на смену. Город ждать не может, пока мы будем думать о наших судьбах. Попробуй всё же устроиться – вдруг получится?

– А как же родители? – закричал спине брата Стив, но тот свернул за угол, и лишь далеким эхом, вкупе со скрежетом оживших механизмов и блоков, отозвались слова «Всё обойдётся! Не теряй цель». Клайв нырнул в сеть, и громадная квартира затихла, как медведь во время зимней спячки, в забытьи проживая оттенки былой жизни.

Стиву оставалось только развернуться и уйти – в ближайшие часов 10-15 здесь нечего было делать.

2

Родители так ничего и не узнали. Они пребывали в том блаженном неведении относительно жизни их детей, когда, по мере ослабления пытливого ума и затихания эмоций и страстей, погружались в мягкое пуховое умиротворение, больше похожее на дремоту, а должный уход, здоровое питание, прогулки по набережной и многочасовой сон создавали то парящее ощущение счастья, которым, естественно, наделялась и жизнь детей, да и жизнь вообще всякого существа на земле. «La vie est belle!», то есть «Жизнь прекрасна!» – умилительно глядя на супругу, восклицал во время таких прогулок отец, побывавший когда-то во Франции, на лазурном берегу. Недавно, друг за другом, они отпраздновали шестидесятилетие, и уже лет пять как наслаждались заслуженным отдыхом. Да и то хорошо, что хватало сил гулять и восхищаться – у многих их друзей организмы к этим годам настолько истощены, что едва ступали на стезю отдыха, как тут же сдавали, и их владельцы уходили на покой, но уже в мир иной.

– Нет! Не могу их лишить такого счастья, – бормотал Стив, выйдя из их комнатки, и поцеловав перед дневным сном каждого в отдельности, в особенности же маму – испещренную морщинками старушку с седыми волосами и серо-сизоватыми задумчивыми глазами.

Было два часа дня, когда Стив очутился на центральной улочке города. В это время суток, в самую горячую пору, менеджеры, инженеры-отладчики, рабочие-управляющие всевозможных машин и служб носились туда-сюда по своим узлам, перелетая недюжинные расстояния в течение минуты, уступая дорогу лишь особым регулировщикам движения громадного кишащего муравейника. Впрочем, всё это происходило в невидимом для глаза городе будущего, «эко-обществе», всеобъемлющей социальной сети, интегрированной в мельчайший оттенок жизни обывателя, а для многих – и заменив её. Гмунден же физический, если позволительно сказать – настоящий, несколько привольно, хотя и холодновато, посматривал своими зеркалами-шапками на тех нескольких одиноких жителей, которых в рабочее время нелегкая судьба выгнала с уютных домов и погнала на устранение неисправностей такого рода, что не поддавались виртуальным отладочным работам. Механику всё же не перенесешь целиком в сеть.

– Поберегись! Дорогу! – едва не задев его, пробежали два инженера довольно ровно, в отличие от нескольких граждан, которые петляли подобно пьяным, хотя были, конечно, трезвы – алкоголь давно заменили виртуальные удовольствия. «Эко-общество» давало гораздо больше возможностей забыть себя и свои беды, нежели бутылка крепкого виски.

Такая же картина повторилась и на следующий день, и через день, и через неделю. Стив навещал родителей, но на все его робкие попытки сказать о том, что стряслась беда, и что обеспечения их хватит, может, наибольшее на пару месяцев, они лишь отмахивались от его слов, как от несущественного пустяка, как при ловле редких и диковинных видов бабочек на живописном альпийском лугу отмахиваешься от чудака, который кричит, что надо возвращаться домой, так как идет грозовой фронт, и буря их сметет вместе с бабочками. После визита, уложив родителей спать, Стив шел по городским конторам, фирмам, компаниям и подрядам, особо не разбирая род их деятельности, но все попытки оканчивались неудачей. После радиосканирования его и идентификации профиля минут через пять следовал вежливый, но твердый отказ, что «компания на данный момент полностью укомплектована и не нуждается в работнике», хотя в соцсети легко находились открытые вакансии. Понятно, что судебный приговор поставил жирный крест на возможности трудоустройства равно как в самом городе, так и в других регионах страны. Покинуть же Австрию значило бросить на произвол родителей. Как они смогут жить, не видя его? А разрешение на визит, пусть и в виртуальной жизни, пребывая в другой стране, получить невероятно тяжело. Поэтому днями и ночами Стив обходил одно предприятие за другим в надежде, что кто-то да согласится принять его на работу. Больше всего ему нравилось бродить по ночам, когда город преображался, напоминая самого себя образца нескольких десятилетий назад: его однообразие зеркальных стеклопакетов растворялось в ночной прохладе, в вышине таинственно мерцали далекие звезды, в воздухе кружил отголосок такой же далекой, нездешней мечты – вырваться из удушливого ритма городской жизни, из бесконечных всепоглощающих часов рутинной работы, встретить однажды горячее, близкое сердце милой девушки, которая улыбнется вдруг, пряча глаза от стеснения. И он поймет, что вот – та избранница, ради счастья которой с готовностью отдаст всего себя, встречей с которой грезил еженощно, ловил взором незримую ее красоту, слушал тихий шелест платья и неровное биение взволнованного сердца.

Однажды поздно ночью, возвращаясь после очередного безуспешного обхода домой, он забрел на окраину города. В голове парили крылатые мысли сердечных мечтаний, в ногах, несмотря на усталость, сохранялась свойственная большинству менеджеров выправка, наработанная за годы службы – он не приветствовал полное погружение в жизнь «города будущего», в отличие от своего брата Клайва, а потому приходилось много путешествовать, чего так избегали «домашние работники», предпочитая путешествия в соцсети, похожие один в один на настоящие, за исключением физической нагрузки.

В этом районе почти под самыми городскими стенами, он толком раньше не бывал. Да и мало кто бывал: все знали, что здесь раскинулось обширное исправительное учреждение Гмундена по реабилитации психически нездоровых граждан и их подготовке к последующему возвращению в общество. Конечно, любопытствующие находились, но, как передавали все вещающие городские новости, они сами впоследствии становились клиентами учреждения, так что большинство здравомыслящих граждан сторонились этого района как в жизни «эко-общества», так и в настоящей жизни. Хотя в последнем случае добраться на своих двоих до корпусов реабилитации преступников далеко не каждый и мог, так что со временем по внешнему периметру убрали всякую охрану. То ли дело внутри соцсети! Там уж точно не подобраться.

Стиву не составило большого труда перескочить через метровый заборчик, чем-то напомнивший те перегородки, которые дети строят, желая отгородить один район города от другого в своем игрушечном мирке.

– А что мне теперь терять? Хоть одним глазом посмотрю, что там такое, – и Стив, полуприсев, засеменил по геометрически ровному газону к ближайшему корпусу. Приземистое здание вытянулось в длину, как гусеница, что прилегла на листике после хорошего обеда. Большая его часть скрывалась над обильно росшим плющом, своей зеленью закрывая и без того матовые, едва различимые окошки, из которых вовсю лучился свет. Хотя ближе к передней, парадному краю корпуса, плющ закончился, а большие прозрачные витрины зеркал сияли, как дыры на платье модницы, порвавшись в крайне интересных местах. Конечно, Стив первым делом, крадучись, туда и направился.

Какое удивительное зрелище открылось ему: жилые комнаты, а скорее – просторные апартаменты, различные по своему убранству и предназначению. В первых действительно жили люди – мужчины в богатых нарядах спали на роскошных кроватях, наполовину занавешенные прозрачным полотном; свет приглушался умной регулировкой автоматов, бдящих за состоянием бодрствования жильца. Как только тот ложился спать, светодиоды плавно затухали, имитируя свет заходящего солнца, переходя на тона, более близкие естественному звездному небу. Стоило ему лишь встать, небо прояснялось, как бывает при рассвете в туманное промозглое утро.

Стив подобрался вплотную к стене, оглянулся по сторонам; всё тихо, лишь из ближайшего к парадному входу окна доносились приглушенные голоса. Любопытство взяло верх над осторожностью, и незаметно для себя, не запомнив движений собственного тела, он очутился у самой оконной рамы. Приоткрытое окно впускало ночную свежесть для тех, кто всё еще не спал. Стив прислушался.

– А завтра можем попробовать выйти на лодке на озеро, порыбачим! Разговаривал с нашим охранником, он говорит, что поручится за нас, что это пойдет нам на пользу. Так что, ты в деле?

– Да, надо бы расслабиться, Нико. Уже и в сауне побывал, косточки все попарил хорошенько, но всё никак не отойду. Рука то и дело левая дергается сама по себе. Это виноват всё Феликс Климгрубер, его выходка!

– Ну, подбил тебя тогда он, конечно, премерзко. Такой пакости от него не ожидал. Был у врача хоть?

– Сразу после матча. Трое докторов обследовали, наложили повязку, чем-то там смазали. Сказали, что всё заживет, но когда? И самое обидное, что проиграли ведь!

– Такого разгрома никто не ждал, 96:80 – не шутки. И под самый конец матча залетели к нам два трехочковых совсем не обязательных! – в этот момент за окном раздался шорох. – Эй, кто там? Выходи!

Стиву пришлось показаться на глаза собеседникам, да и всего аж распирало от желания заглянуть внутрь. Увиденное мгновенно потрясло. По сравнению с его худо устроенным жильем, тут были целые графские покои, не иначе: меблировка под старину, с вензелями и завитушками на шкафах и столах, кровати модульной конструкции, с выдвижными ящиками для одежды и личных вещей. Казалось бы, что можно хранить заключенным? Невольно такой вопрос проскочил и у Стива. Но хранить было что: от всевозможных гаджетов на все случаи жизни до сервиза из хрусталя, который гордо красовался на дубовом столе, словно заявляя окружающим свое главенство. Недоеденный десерт, грозди винограда, и начатая бутылка белого вина среди тех, кто любовался бокалами и чашечками из хрусталя.

– Приятель! А мы тебя тут раньше не видели! Ты что, из новоприбывших, что ли? – легким баском спросил мужчина лет сорока, полноватый, с лысиной, тот, кого называли Ником. Второй, Леон, был чуть ниже ростом и с гораздо более обильной шевелюрой, а один глаз смотрел не мигая, но вызывал скорее жалость, нежели отвращение или страх.

– Да нет, парни, я тут просто гулял, – ответил Стив, поскольку с чего-то надо же начать, хоть и явно по-глупому вышло.

– Ну, проходи, располагайся, – жестом позвал Нико, приглашая внутрь. Выглядел он довольно приветливо и доброжелательно, встретишь такого на улице – так сразу и не скажешь, что преступник. – Ну что же ты, у нас есть, чем перекусить. Сейчас Леон угостит нас своим роскошным цейлонским чаем с крупными листьями, такой не везде и найдешь в нашем городке-то.

– Ого, а откуда у вас натуральный? Давно не пил, от синтетики уже тошнит. – Стив искренне удивился.

– Специальные поставки, эксклюзивно для лучших членов общества, – с некоторой гордостью заявил Леон, доставая из ящичка под кроватью объемистую упаковку дорогого и редкого чая. Сервиз на столе, казалось, поддакивал в тон хозяину.

– Хорошо у вас тут, – наслаждаясь чашкой ароматного напитка, заметил Стив, оглядывая всю обстановку просторной комнаты.

– Что есть – то есть, – ответил польщенный Леон, – ежедневно у нас лучшая еда, доктора, развлечения. На днях был баскетбольный матч, завтра думаем порыбачить на озере.

– А это ж, вроде, как не разрешается? Помнится, бургомистр сам издавал такой указ в прошлом году.

– Ну, тот указ распространяется на горожан и приезжих.

– А кто же вы тогда?

– Мы… – Леон задумался, не зная, как ответить, но на выручку пришел Нико:

– Мы скорее как мизинец на ноге – он особо и не работает, на него и не обопрешься, и забываешь о нем до поры, до времени, но стоит ушибить, как вспоминаешь, что он есть.

– Да, и ухаживаешь за ним, как и за остальными пальцами, – заулыбался Леон. – А еще нам каждый месяц выплачивают из городского бюджета по 80000… ну мы и работаем тут, в общем-то, на досуге.

– Но это в два раза больше, чем была зарплата у меня, когда… одним словом, когда работал на фирме.

– А что случилось?

– Да не хочу вспоминать. Из-за гендерной политики уволили. А как же вы тут оказались?

– Я занимался химией взрывчатых веществ. Ну, хобби у меня было такое в нерабочее время, – Нико приглушенно зашептал, – до тех пор, правда, пока после неудачного опыта не разнесло половину моей квартиры и три соседних. Пострадали несколько человек. Меня обвинили в терроризме, и вот я тут.

– А я сделал муляж бомбы, и расхаживал с ним по улицам. Это уж после того, как познакомился с Нико, и он «пригласил» меня сюда. Так и вышло. Живу припеваючи. А что еще надо? Все заботы о выживании остались в прошлом.

– Эх, – Стив вздохнул. – Не знаю, что мне и делать. Деньги нужны просто позарез. Без них родителей ждет печальная участь, а на работу меня никто не берет из-за отметки о судебном решении в личном профиле. А что вы делаете с деньгами?

– Да что угодно, да, Нико? Можем потратить на охраняемое путешествие в любую точку земного шара, съездить в «эко-обществе» на курорты, приобщиться к культуре; это у нас тут поощряется. А можем и здесь в городе что-то заказать. Всё доставят! Да и родственникам, бывает, пересылаем. Они же загибаются за работой, света белого не видят. Так что очень благодарны нам за наши посылки! Ну, и мы рады, что они рады! – единственный глаз Леона улыбался совсем по-мальчишески, какой-то нездешней, не замученной радостью.

Так они проговорили почти всю ночь. Стив лишь под утро вышел из комнаты, когда занялась далекая заря, а город покрылся наростом зеркал, пряча, как лунный цветок, свою красоту до следующей ночи. С далеких гор спускались клочья тумана, обволакивая верхушки елей томным чувством, отдаляя миг пробуждения.

3

В последующие дни он так и не пробудился от какого-то дурного наваждения. Так и брёл по улицам пустого города, не понимая, как разрешить задачу с устройством на работу. В окнах домов по ночам Стив видел горящие огоньки более-менее сносной жизни. Сам же он потерял надежду после очередного вежливого отказа, сопровождаемого улыбкой кадрового менеджера. Зашел к Клайву, просил того позаботиться о родителях, но лишь услышал набившее оскомину «птичка выпорхнула из гнезда, когда родители бросили ее на улице на самостоятельную жизнь». Родители по-прежнему радовались жизни, не желая слышать ничего. Город лебедей равнодушно взирал на его бедствия. Куда податься, где найти спасение? Дни напролет блуждал Стив в поисках ответа, едва узнавая знакомые с детства улочки.

Поздний вечер, холодало; далекие зимние морозы насвистывали свою песенку, сырой туман обледенелым дыханием дул на леса и горы. Стив в раздумьях вышел на набережную. Перед ним открылась вся кристальная гладь озера Траунзе с далеким пружинившимся деревянным мостиком. Он помнил ту детскую радость, когда бежал по нему: доски легонько потрескивали, как новогодний камин, мост качался, словно колыбель под рукой любящей мамы. Напрасно родители кричали и звали его тогда. Разве можно удержать семилетнего мальчишку? Где же успели развеяться те легкие радостные мгновенья? Мост вёл к озёрному замку на воде – замок Орт озирал все принадлежащие ему окрестные владения, как полноценный феодальный владелец. Его ратуша в стиле барокко возвышалась подобно сторожевой вышке. А надо всем этим простирались еще большие великаны – хвойные леса, скатом усыпавшие прилегающие горы, зубчатые перешейки заснеженных гор. Правее, над самым мостиком, если смотреть вдаль, лежала «спящая гречанка» – гора с удивительно похожим на греческий профилем: нос выдается над всем лицом и чуть повернут вбок, от зрителя, так что кажется, будто хозяйка-гора только прилегла, чтобы передохнуть и набраться новых сил, и не ждет, что её потревожат любопытные.

Вдруг, как это часто бывает, взгляд остановился на какой-то черной точке на мосту. Точка не шевелилась, но выделялась на фоне белоснежных гор. Стив побрел туда же. Да и вспомнить ту далекую детскую радость, пройтись по мостику, среди мучений зрелости ой как захотелось. Ветер пронизывал насквозь и свистел в ушах, завывая от голода. Наверху сквозь туман пробились редкие огоньки ночных жителей небосклона. Где-то через полчаса показалось начало моста. Тяжелым шагом ступил на него Стив, словно предчувствуя приближение беды. Мост ахнул, заскрипел под ногами, пружиня под каждым шагом. Вдалеке, примерно на середине моста, та черная точка превратилась в чей-то силуэт. Через минуту Стив разглядел пожилого мужчину. Тот перешагнул через канаты и стоял на самом краю моста, отделявшем его от ледяной воды.

– Эй, мужчина, что вы вздумали? – крикнул Стив, когда подошел совсем близко.

Мужчина обернулся. Выглядел он прескверно. Стив часто думал, что это ему соль жизни намешали в чашку чая, но мужчине было заметно хуже: замученное иссохшееся лицо серого цвета, с острым носом и выступающими скулами, смотрело апатично, холодно-безразлично, как у нежильца этого мира. Такая встреча в другом месте обернулась бы страшным испугом.

– Помогите, – прошептал мужчина.

– С ратуши идет видеонаблюдение, сейчас будет помощь… – в это время над их головами в небе закружили дроиды, всевидящие глаза недремлющего города, вездесущие и всё покрывающие, так что любая преступная деятельность тут же фиксировалась и пресекалась. – Но почему вы так?

– Представьте себе, – обреченно вымолвил мужчина, – всю жизнь занимался искоренением ненормальных в обществе, преследовал их везде, где только мог: и в суде, и в сети, и в личных встречах, да вот вырос сын, и на старости лет отца так убил; взял да и сбежал с дома с какой-то девкой, мать в сердцах не вынесла этого, годы уже не те, организм истощен совсем… а мне? что мне за смысл жить дальше, если собственный сын предал все идеалы, всё, за что я боролся?

Последние слова он хрипел вплотную подошедшему Стиву на ухо. Видно, что они давались ему с трудом, что он едва-едва не терял сознание. И держался лишь потому, что не всё еще сказал уходящему, блекнущему миру. Какая-то горечь и желчь подкатили к горлу Стиву, сжали его своими безжалостными кулаками, перед глазами пронеслись родители, появился директор фирмы, и заново уволил его за ненормальность. В глазах помутилось, и Стив, точно желая вырваться из этой удушающей тюрьмы, резко толкнул мужчину от себя, не в силах более слышать ни одного слова от него. Раздался далекий, грузный всплеск. Где-то в глубине, где еще теплились крохи соображения, промелькнула мысль, что вот то его преступление, которое он подспудно искал все эти беспроглядные дни, чтобы оказаться в том же исправительном учреждении, где так счастливо живут Леон и Нико. Перед тем, как потерять сознание, грохнувшись на деревянный пружинившийся мост, ему почудилось, как далекий голос, так похожий на его собственный, но искаженный, как в аудиозаписи, прокричал: «И я хочу так же!»

Бытует мнение, что человек в зрелом возрасте, со сложившимися представлениями, образованием не способен измениться. Если бы это оказалась правдой, то не было бы вершины, к которой мог устремиться человек, как и не было бы той бездны, на дне которой он может очутиться, но ничто не постоянно под луной, и каждая мысль двигает в том или ином направлении.

Очнулся Стив поздно ночью. Мысли постепенно вернулись, а ужас произошедшего захлестнул холодной волной промозглых воспоминаний. Арест, задержание, вынесенный приговор с безапелляционным видеодоказательством его вины, заключение под стражу, и, наконец, конвой в исправительное учреждение, где он сейчас и оказался. Вспомнилось всё, даже то, что не хотелось вспоминать – и те несколько ночей бреда, в заточении, и какой-то пронизывающий жар, выкручивающий тело до самого мозга; вспомнились и глаза обреченного мужчины, и то, как он падал в ледяную воду озера.

Стив огляделся. Стены просторной комнаты увешаны коврами, мягкий диван манит к себе, голографический 3d проектор стоит возле белой стены, рядом – пульт управления всей электронной системой. С потолка свисает хрустальная люстра с led-огоньками, которые прыгают и резвятся как настоящие. В целом, комната расслабляла, успокаивала и убаюкивала; рядом с комнатой располагался тренажерный зал и душевая кабинка. Еще одно помещение оказалось большой библиотекой под стать коллекции искушенных гурманов, с редкими теперь книгами. Да, это не комнаты корпуса А, как у Нико и Леона (с большими удобствами как для тех, кто совершил тяжкие преступления), но и здесь, в корпусе В всё устроено так чисто, красиво и шикарно, что таких апартаментов при жизни в городе Стив точно не мог позволить.

– Вот это жизнь! – выдохнул Стив, откинувшись на диван.

Следующие дни лишь укрепили возникшее впечатление. На утренней пробежке, через день, он столкнулся с группой людей, бежавших из корпуса А в тот же лесопарк, куда и его группу направил инструктор. Беговая дорожка спускалась в ложбинку, по краям которой журчала чистая как слеза вода горных ручейков.

– Вот так встреча! – окликнул знакомый бас. Стив обернулся и увидел догонявшего его Нико. Тот был в спортивной футболке, штанах широкого покроя и бейсболке с логотипом какой-то баскетбольной команды. – Правду говорят в новостях: «кто увидит наше учреждение, тот вскоре сам в нем оказывается». Какими судьбами?

– Да обвинили в убийстве человека.

– Правда?

– Конечно, нет, – почему-то вырвалось у Стива. Это «конечно, нет» потом он для себя еще не раз вспоминал, желая понять, почему же так ответил.

– Расскажешь, пока бежим?

– Да ничего интересного, на самом деле, не было. Да, подумывал, как же сюда попасть, – чуть тише пробормотал Стив, переводя дыхание от непривычной физической разминки, – но ничего не придумывалось, а тут, как по заказу, мужик собрался прыгать в наше озеро, с моста возле замка. Ну, в его летах и в такую пору года это – явно смертельный номер. Я же ничего не делал, руки сами по себе как-то взяли его и толкнули. Одним словом, не выдержал: он такую муть говорил! Ну, и для восстановления психического здоровья перевели сюда, назначили программу реабилитации на ближайшие годы. Ставку дали в 500 тысяч изначальную, это даже без 4х-часового рабочего дня по желанию, за который будет доплачиваться отдельно. Да я столько не получал, когда вкалывал целые дни напролет на работе!

Нико похлопал по плечу.

– Добро пожаловать в рай!

Дни мелькали один за другим. Стив не упускал поначалу ни одного здешнего мероприятия, точно голодный, налетал на стол, ломящийся от яств. Баскетбольные матчи, теннисные столы, виртуальные туры и путешествия далеко за пределы города – предоставлялось всё, что душе угодно. А в свободное от досуга время городом выделялась какая-то общественная работа. Стиву досталось инженерно-строительное дело. Несколько преподавателей ежедневно объясняли, показывали на примерах, обучали новой профессии – было бы только желание учиться! И Стив учился, надеясь по окончании срока обрести новую работу в обществе.

Так прошел не один месяц. Стив отсылал громадные средства на счет родителей, пообщался с руководителем центра по уходу пенсионеров, что дало результат, – их перевели на более высокий уровень содержания и обслуживания. В конце концов, счет достиг такого количества нулей, которых хватит с излишком до конца жизни, сколько бы лет им ни осталось.

– Всё просто отлично, если бы не ночи. Лежу, мучаюсь, мысли то и дело лезут в голову. Что-то меня гложет, а что не пойму, – признался Стив Леону. Тот казался умудренным житейским опытом, а с кем-то опытным до жути хотелось посоветоваться. Брат далеко, а среди заключенных наиболее близко Стив сошелся как раз с Леоном и Нико.

– Да забей ты на всё. Что за чепуха тебя достает? – Леон одним глазом всматривался пристально, как в микроскоп на зеркальце с неизвестным содержанием.

– Да, понимаешь, Леон, среди дня тут столько всяких занятий! То игры, то походы куда-то, то путешествия, то работа… Уже проходим конструкцию зеркал-куполов, может, скоро будут пускать и на настоящее дело. Одним словом, столько всего, что просто-напросто забываешься, точно гонишь на болиде, перед тобой мелькают повороты, люди, машины, и ты не можешь отвлечься от этого. А вот ночью, когда остаюсь сам, то тут же вспоминаю того мужика, которого столкнул с моста. У него был сын, какой-никакой, а был же! Да, он собирался спрыгнуть, но столкнул-то его я! Часами не могу заснуть, весь в поту, и что-то гложет изнутри, как жало, как рана… и кровоточит.

Леон призадумался. На его лбу поплыли легкие задумчивые волны, глаз смотрел куда-то вверх и в сторону, будто ища ответ на сложный вопрос.

– Надо тебе повидаться с родителями. Всё ж таки родная кровь – может, они чем помогут!

– Да и сам хочу этого, но пускали только на встречу с руководителем их отделения. Тот говорит: счастливо живут. У них вся жизнь обеспечена.

– Не может быть, чтобы не было способа. Может, есть кто на воле, с кем можно встретиться в сети? Он тогда сможет воспользоваться своим профилем и провести тебя как гостя с ограниченными правами куда угодно. Да, будет неудобно, но всё же сможешь увидеться-поговорить с ними! – Леон обрадовался, что нашел решение.

– Спасибо, друг, пойду договариваться с охраной об одном визите в сеть. Брат же у меня есть!

И Стив, едва не подпрыгивая, выбежал из комнаты Леона. С охраной договориться не составило труда. Личный психолог тоже увидел пользу в том, чтобы переговорить с братом. Беседа должна была состояться на следующий день с утра. Ночь наводила жуткие страхи и мысли. Казалось, не звезды сияют с небес, а зоркие глаза пристально смотрят и твердят о преступлении. А шум листвы напоминал шелест волн, смыкающихся над тонущим мужчиной. Долгие часы прошли, прежде чем вконец измученный Стив забылся сном страдальца, подвергнутого пыткам.

Утро выдалось дождливым, мероприятия на воздухе пришлось отложить, так что почти все пошли в виртуальные путешествия. Конечно, в те места, куда им открыли доступ. Стиву таковой был дан для свидания с братом. Крышка капсулы для погружения в сеть захлопнулась, зазвенели легкие звоночки, точно далекие колокольчики, пошли дурманящие запахи, шлем подключился к нервной системе; Стив почувствовал, что засыпает, но когда открыл глаза, то как вживую увидел пропускной пункт оздоровительно-тюремного учреждения. Касаясь предметов, он чувствовал их твердость, поскольку на нервные окончания посылались импульсы, обманывая центральную нервную систему, сообщая ей то, чего на самом деле не было.

– Мистер Твердовски, здравствуйте, – обратился к нему охранник, наклонив голову. – Вы всё-таки собрались навестить брата?

– Да, спасибо, хочется.

– Мы отправили ему уведомление. Он ждёт у себя. Подать вам транспортное средство? У вас открыт канал шириной три метра вплоть до квартиры брата. Вы можете и пешком прогуляться, погоду настроим по желанию.

– Спасибо, хотел бы домчаться.

– Как будет угодно, – охранник нажал какие-то кнопочки на сенсорном экране, и вдалеке раздался шум летательной машины. – Проходите, вас ожидают.

Стив не заставил себя ждать. Последние месяцы так хотелось повидать Клайва, повидать родителей, – не верилось, что наконец наступил этот счастливый миг. Не заметил он, как оказался внутри просторного болида цилиндрической формы.Воздух вихрями взвился из-под корпуса, разбрасывая в стороны осенние листья, и за прозрачным стеклом дверцы замелькали знакомые до боли улочки и дома в своём старом обличье, не скрытом однообразными зеркалами-шапками. Узкие улочки петляли, но несли в нужном направлении. Маршрут проложили заранее, заняв на это время полосу, так что никаких непредвиденных ситуаций не возникло.

Клайв встретил в дверях с распростертыми объятиями.

– Ну, наконец-то, очень рад тебя видеть! Проходи же, братец! Удивился, хотя и ждал, когда же ты объявишься?

– Да увлекла жизнь как-то, а вот повидаться не только захотелось, но и полезно – врачи говорят, что, хотя и питание хорошее, и нагрузки, а чахнет мой организм без чувств. Так по родителям соскучился, что готов прямо сейчас без передышки мчаться к ним. Вот и к тебе потому зашел… – Стив замялся, взглянув на Клайва: лицо его на какую-то секунду стало белее снега, но затем вновь налилось привычными красками. Это свойство Клайва взять себя в руки всегда удивляло Стива, привыкшего выплескивать эмоции подобно водопаду.

– Проходи, проходи, Стив, – Клайв захлопнул за ним входную дверь и повел в комнату. На большом виртуальном экране, как в зазеркалье, отображалось его далекое рабочее место; различные механизмы и роботы крутились, выполняя привычную работу, заданную управляющим персоналом, в том числе и Клайвом. – Тебе лучше присесть. Даже не знаю, как тебе сказать.

– Не мнись, скажи, как есть, ничего ведь не изменишь.

– Да понимаю, но всё равно… Знаешь, родители тебя любили до забвения, особенно мама. Ко мне они всегда как-то равнодушно относились, – скривился Клайв, вспоминая какие-то детские семейные истории, – ты – другое дело, любимчик одним словом. И когда тебя арестовали, когда отключили от всех посещений, как поначалу делают со всеми задержанными, знаешь, родителям было очень тяжко, особенно маме. Не знаю толком, что именно случилось. Это мне рассказал их куратор месяц назад. Так что, только с его слов и знаю что-либо.

– Что с ними? – потух Стив.

– Да то же самое, что должно было случиться с ними еще давным-давно, сразу после выхода на пенсию, как это бывает почти со всеми, кто отдал всё до последней капли крови на исполнение возложенной обязанности. Как с нашими родителями этого не случилось, медики сами не понимали. Организмы же у них истощенны, сердца еле гнали кровь. Мама первой сломалась. Произошло это через три недели после твоего задержания. Врачи сказали, что сердце не выдержало, просто отказалось работать в один день и всё тут. Отец прожил на неделю дольше. Как-то захандрил весь, а через неделю во время прогулки упал и больше не поднялся… Такие вот дела у нас.

Известие это свинцовым обручем сдавило голову Стива, в глазах помутилось. Он пошатнулся и, если бы не сидел, то наверняка упал бы. Почему же так произошло, почему отнимают у нас близких в тот миг, когда мы сами так нуждаемся в них? Стив просидел полчаса неподвижно, уставившись в одну точку на белой стене. Клайв не трогал его, появились дела, программа ждала следующих заданий, город не ждал.

Стив уехал той же дорогой, которой прибыл сюда. Закат застал, когда он вышел из дома. Шапки зеркал начали свой плавный и медленный подъем, сворачиваясь как веер, шаг за шагом, поскрипывая гладкими поверхностями. Лучики заходящего светила бороздили по ним, окрашивая паруса зеркал в коричнево-бордовый цвет. Стив взглянул на уходящее солнце будто в последний раз, только сейчас вспомнив, что Клайву толком ничего не сказал. Да и нужны ли какие-то слова? Стив захлопнул дверцу болида, и тот помчался в обратный путь.

Эпилог

Через год Клайв всё так же работал, обслуживая нужды города, сидя в своем удобном кресле, погруженный в жизнь «эко-общества», когда зазвонил легкий звоночек. В сети пришло видеосообщение. Клайв отвлекся от работы, щелкнув на один из тумблеров.

– Посмотрим, что тут у нас, – наскоро допивая йогурт, пробормотал Клайв, открывая видеофайл. Проектор зажужжал при включении и бросил голографическую картинку на центр комнаты. В исхудалой, изможденной фигуре с большим трудом узнавался Стив. Само лицо его было каким-то чужим, отстраненным от этого мира. Взлохмаченные волосы, поникшие плечи, сутулая спина и худоба, как у чахоточного, плохо сочетались с выразительными живыми глазами. Губы Стива задвигались, и через секунду донесся знакомый голос:

– Здравствуй, братец. Не сразу решился поговорить с тобой в последний раз, но боюсь, что другой возможности может не быть. В последнюю нашу встречу тебя не обнял даже. Знаешь, кажется, что мы хороним сами себя, свои настоящие чувства, боясь проявить какое-то сердечное тепло, заменяем их какими-то фальшивыми отношениями, фальшивыми ценностями, ставя во главу угла совсем не то, чем должны бы жить люди. Знаешь, Клайв, за этот год мне едва ли не каждую ночь виделись мои родители. Не знаю уж, где витал во сне, могут ли то быть в самом деле они, или это лишь плод моего воображения. Но общался с ними так живо и тепло, как не позволял себе за всё время нашей совместной, взрослой жизни. И теперь я думаю, что если бы мы обменивались дарами наших сердец за время будничных дел, служили интересам друг друга, то, может, они были бы сейчас целы, пережили бы разлуку по моей вине. Ведь теплились бы в сердцах огоньки наших разговоров, наших путешествий, наших общих дел. Где-то осталась моя большая вина, что я так не смог жить, не преодолел те стенки разногласий, что мы совместно соорудили. Но как жаль, что понимаешь это так поздно! Не давал мне покоя тот мужчина, которому вместо руки помощи я бросил руки злобы и неприятия, лишил его, быть может, возможности одуматься до конца своей быстротечной жизни. Его образ преследовал меня во всех играх, во всех дневных путешествиях, так что, в конце концов, я от них от всех отказался. Не помню, о чем думал, сидя у себя в комнате днем. Наверное, о том, чтобы скорее наступила ночь. У меня пропал аппетит. Медики отмечали ухудшение общего состояния несмотря на то, что видимых причин болезни не находили. Недоумевали, почему же мой организм вдруг, имея в себе всё необходимое для полноценной жизни, стал чахнуть, отвергая спасительные вакцины и внутривенное питание. Может, для них это так и останется тайной. Но для меня совершенно ясно стало: мы живы, пока живем по-человечески; когда же перестаем так жить, то сама природа восстает против нас, лишая нас всех тех благ, которыми так щедро одарила. Знаешь, Клайв, это сообщение должно тебе отправиться, как только… как только, в общем, когда, ты понимаешь… Прощай, хочу тебе сказать. И живи с пользой! Надеюсь, ты рано или поздно выйдешь на улицу, вдохнешь свежую струю весеннего ветра, увидишь своими, а не виртуальными, глазами закат и рассвет солнца. Это удивительное зрелище, которого мы себя лишили сами. Бывай, братец!

Стив закончил говорить, в видеофайле еще оставалось, судя по данным, секунд тридцать обзорной записи комнаты Стива, но Клайв выключил, переводя дыхание и вытирая пот со лба. Но краем глаза он видел, как разрывается красная кнопка сигнала о видеозвонке. Сам бургомистр был на связи целую минуту, и терял терпение.

– Куда ты пропал? – раздался недовольный голос солидного человека с широким землистым лицом.

– Виноват… – замялся Клайв. – Возникли непредвиденные семейные обстоятельства.

– Надеюсь, ты не забыл, что остался час до моего выступления на площади города, а роботы до сих пор стоят без дела, и фонтаны, и сцена, и места для зрителей – всё простаивает! Не потерял ли ты, сам знаешь что?! – завопил динамик.

– Да, да, – поспешно сказал Клайв, это задание будет сделано, не волнуйтесь, господин бургомистр. Я не потерял смысл жизни!

И Клайв упрямо погрузился в работу, как набегающие волны с наскоку бросаются на глыбу береговую, стараясь во что бы то ни стало стесать её. И пенятся, и бьются, разбиваясь, а по крупице делают свое дело. Но и у морей бывают отливы.


В оформлении обложки использована фотография автора Biedermann https://pixabay.com/photos/traunsee-lake-gmunden-alpine-816226/ с лицензией «Free for commercial use»


Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • Эпилог